Книжная девочка

Глава 5

После чаепития прошла неделя. Константин больше не появлялся в магазине, и Женя решила, что он послушался Наталью Павловну. Это было очень обидно. Значит, опекунша оказалась права, и он просто хотел ее соблазнить.

Женя нисколько не влюбилась, вот еще! Но почему-то без него у нее стало пусто на душе.

Близился к концу очередной рабочий день. Женя всю смену убеждала себя, что не ждет Константина и вообще о нем не думает.

В магазин вошла припозднившаяся покупательница, Женя сказала, что дождется, пока та выберет книгу, и стала выравнивать стопки на столике с новинками.

А когда она обернулась к прилавку, возле него стоял Долгосабуров.

– Добрый вечер!

Она вздрогнула и, кажется, покраснела. Почему так сжимается сердце, если она не влюблена…

– Добрый вечер.

Покупательница подошла к кассе с томиком в аляповатой обложке. Оформляя покупку, Женя немного успокоилась.

Долгосабуров обошел магазин, поправил рекламный плакат. Стоя за прилавком, Женя крутила в пальцах карандаш. Волнуясь, она должна была занять чем-то руки. Ах, мудры были предки, заставляя женщин постоянно рукодельничать!

Наконец Константин подошел к прилавку и облокотился на него так, чтобы снизу заглядывать ей в глаза.

– Я скучал, Женя, – сообщил он. – А вы?

Она пожала плечами.

– А где Михаил Васильевич?

– Внизу, покупает продукты.

– Он так и встречает вас каждый вечер?

– Да, конечно.

– А как же коньки, Женя? Мне казалось, вам нравится кататься.

Коньки… Женя вспомнила, как Константин, стоя на коленях, сам примерял ей ботинки, по-хозяйски шнуровал, уперев лезвие себе в грудь, бесцеремонно засовывал палец за пяточку, проверяя размер…

Женя опустила взгляд и увидела его руку, лежащую на стопке томиков нового любовного романа. Длинные сильные пальцы… Вены, подумала Женя, как корни старых деревьев, которым тесно в земле. Не вполне понимая, что делает, она осторожно провела кончиком пальца по его руке. Он молча протянул ей раскрытую ладонь, она положила свою сверху.

Это был один из странных, редких в человеческой жизни моментов умиротворения и спокойствия. Когда два человека вдруг одновременно понимают, что все идет именно так, как должно быть.

Женя первая убрала руку.

Долгосабуров выпрямился.

– Пойдем кататься?

– Нет, Константин Федорович, – Жене стоило огромного труда произнести это. – Вы знаете, что мне нельзя с вами видеться.

– И вы всегда слушаетесь бабушку?

– Стараюсь.

Константин натянуто засмеялся:

– Вы, наверное, единственная девушка во вселенной, которая подчиняется своей бабке.

– Наталья Павловна мне не бабка, а опекунша. – Женя хотела, чтобы это прозвучало убедительно, но, кажется, не получилось. – Когда я стала никому не нужна, она взяла меня в свой дом. Старший сын Натальи Павловны женился на моей маме, когда мне было пять лет. Так что я ей не родная внучка, а по сути никто. Когда мама с мужем погибли, меня должны были взять мамины родственники. Но они не захотели, и, если бы не Наталья Павловна, я оказалась бы в детском доме.

– Она поступила достойно. Но разве теперь вы обязаны всю жизнь куковать возле нее?

– А Наталья Павловна этого и не требует, – слегка огрызнулась Женя. – И знаете, до сих пор у меня не было причин жалеть, что я следую ее советам.

– Женя, я чем хотите клянусь, что ничего дурного вам не сделаю! – Он крепко взял ее за локоть, и на Женю вдруг повеяло опасностью.

Но не страшной, а интересной, манящей. Как на американских горках.

Она посмотрела в лицо Константину и поразилась: его серые глаза стали почти прозрачными, ледяными… хищными.

Внезапно вспомнилось: нельзя показывать хищнику, что ты его боишься! Женя выпрямилась и постаралась включить специальный взгляд, которому ее обучила Наталья Павловна.

– Раз у вас нет дурных намерений, ничто не мешает нам видеться в магазине, во время работы, – специальным же тоном произнесла она.

Долгосабуров отпустил ее руку и встал в дверях.

– Ха! Бабушка не разрешает! Надо же!

Женя переставила игрушки на прилавке. Ей все-таки очень хотелось пойти с Константином на каток. Несмотря на его странный взгляд. Но сдаваться было нельзя.

И ей удалось выйти победительницей в этом поединке! По-прежнему стоя в дверях, он неожиданно улыбнулся, и эта улыбка преобразила его лицо. Резкие морщины на щеках углубились, сделав его старше и добрее.

– Я загляну завтра около шести, согласны? Подберете мне две-три интересные книги?

Женя кивнула.

– А сейчас бегите к Михаилу Васильевичу. Я помогу охране закрыть магазин.

Кабинету профессора Волчеткина предшествовала большая приемная, в незапамятные времена отданная под музей кафедры. Экскурсий здесь не водили, но в ожидании профессора можно было провести время, разглядывая корешки старинных фолиантов, подлинники всех выпущенных на кафедре диссертаций, фотографии сотрудников. Из ценных экспонатов в музее присутствовали бронзовый бюст Пирогова, несколько древних хирургических инструментов, принадлежавших, по слухам, ему же, и большая картина из жизни медиков во время войны.

Миле нравилось прохаживаться вдоль старинных книжных шкафов, сидеть на потертом кожаном диванчике, при виде которого в голове всплывало слово «оттоманка», хоть Мила и не была уверена, что оно подходит.

Здесь она ощущала себя частью медицинской науки, чувствовала свое родство с теми, кто был до нее, и с теми, кто придет много позже и, возможно, скользнет взглядом по ее кандидатской.

Старые стены… Как много они хранят в себе радостей и печалей, страхов и надежд… Но молчат. Лишь иногда прошепчут что-то на своем языке, и ты не можешь понять, отчего тебе вдруг стало грустно.

Мила подошла к полуоткрытой двери в кабинет Руслана и услышала голос своего мужа. Разговор велся на повышенных тонах. Решив не ввязываться, она села на «оттоманку» и прислушалась.

– Акт расследования, надо же! – горячился Руслан. – А вы, позвольте спросить, кто? Шерлок Холмс? Вы дурью маетесь, а у нас комиссии, лишение премии и поголовное обследование на стафилококк!

– Руслан Романович, это стандартная процедура. Как только поступает сигнал о нагноении, мы обязаны выяснить, каким образом микроорганизм попал в рану. Это делается не для того, чтобы вас наказать, а чтобы предотвратить подобные случаи в последующем.

– Да конечно! – фыркнул Руслан. – Знаете что, уважаемый Михаил Васильевич? Давайте проведем эксперимент. Вы возьмите свой акт расследования, сверните в трубочку и засуньте себе в ухо! Если он беспрепятственно выйдет из другого уха, то я перестану с вами спорить! А если вы все же наткнетесь там на некое препятствие, не пугайтесь. Это мозг. Постарайтесь активировать его и понять, что нагноение случилось не по нашей вине.

Мила поморщилась. Ей было стыдно, что Руслан так унижает ее мужа, и еще стыднее, что Михаил это терпит и даже симпатизирует Волчеткину. Он чуть ли не единственный врач в клинике, кто не завидует молодому профессору.

– Я, например, без всякой помпы выяснил, что хирург поликлиники сразу после выписки назначил пациентке УВЧ! – Руслан был само злорадство. – А вам, прежде чем гнать волну, следовало узнать результаты посева. Извольте: микрофлоры не выделено. Так что вы раскрыли убийство, когда никто не умер. Поздравляю!

– УВЧ на рану? Согласен, глупо. Это, безусловно, провоцировало нагноение. Но лишняя проверка никогда не помешает.

Не желая, чтобы Михаил знал, что она подслушала разговор, Мила пересела на стул в противоположном углу приемной и притворилась, что дремлет. Действительно, слов теперь было не разобрать, и она слегка отключилась от реальности, погрузилась в воспоминания…

Роман начался с того, что Мила вдруг обратила внимание: в клинике с ней здоровается неизвестный мужчина. Мало ли кто это, терапевт, а может, лифтер, какая разница, просто вежливый человек, мимоходом думала она, отвечая на приветствие.

В ту пору Мила готовилась к одинокой старости и была убеждена, что ни при каких обстоятельствах не может вызвать искренний мужской интерес.

Потом пошли слухи о новом санвраче: не успел поступить на работу, а уже замучил всех проверками и директивами. Но Мила не прислушивалась, даже сенсационная новость, что новый доктор холост, не вызвала в ней интереса.

Санврач оказался человеком очень добросовестным, и его бурная деятельность вызывала законное негодование клиницистов. Если у больного случайно обнаруживался понос, весь персонал отделения отправлялся сдавать анализы. Из забвения возродились посевы с рук хирурга. В приемном отделении впервые на Милиной памяти были вскрыты противочумные костюмы, при этом выяснилось, что из-за малых размеров нарядиться в них может только десять процентов сотрудников. Остальным придется погибнуть от чумы.

Потом пополз тревожный слух, что санврач вынашивает планы каких-то учений.

А потом Милино дежурство совпало с корпоративной вечеринкой. Смена выдалась спокойной, и ее отпустили ненадолго в конференц-зал, повеселиться и поесть. Пьяное веселье не особенно ее привлекало, поэтому Мила положила себе на тарелку вкусностей и устроилась в уголке. Но не успела она распробовать салаты, как вежливый незнакомец пригласил ее на танец. Мила немного сконфузилась, она была в хирургической форме, а мужичок выглядел нарядным даже на фоне модника Руслана. Правда, идеально отглаженный строгий и явно не новый костюм удивительно ему не шел, в нем он выглядел как деревенский тракторист.

Еще Миле не нравилось, что на фоне его щуплой фигуры она выглядит совсем уж толстой. Безо всякого энтузиазма протоптавшись с ним медленный танец, она вернулась к своей тарелке. Тут же появился Руслан и возмущенно спросил, как она может танцевать с их заклятым врагом – санврачом: «О чем ты с ним говорила? У него же извилины ровные и прямые, как строчки инструкций!» Мила пожала плечами, удивившись, что такая демоническая личность скрывается за столь невзрачным фасадом, доела салаты и незаметно выскользнула в приемник.

На следующий день она получила приглашение в больничный буфет. Мила сроду туда не ходила, мысль платить тридцать рублей за чашку кофе казалась ей безумной. Так она и сказала санврачу, заодно посоветовав обзавестись электрочайником и банкой «Нескафе». Ей и в голову не пришло, что приглашение имеет романтическую подоплеку. Может, он не знает, где находится буфет, а по Милиным габаритам заключил, что она лучше всех знает туда дорогу.

Потом были настойчивые приглашения «подвезти до метро». Мила смотрела на его издыхающую железную лошадку и отказывалась. Но и тогда она ничего не заподозрила, решив, что санврач просто ее жалеет.

Но и за эту, как она думала, жалость, Мила была благодарна Михаилу Васильевичу, и если случайно вспоминала о нем, то с теплотой. Другими немногими достоинствами санврача были хорошая улыбка и ясный спокойный взгляд.

Постепенно выяснилось, что он двадцать пять лет прослужил в армии, и общественное мнение окончательно установилось в диапазоне «армейский жлоб» – «несчастный парень с искалеченным воинской службой мозгом».

Вплоть до одного случая так думала и Мила.

Они оперировали тяжелую кишечную непроходимость. Все, особенно анестезиолог, облились кишечным содержимым и пропитались соответствующим запахом.

Положение осложнилось тем, что не было санитарки, стояли в луже.

И тут заглянул санврач, который, по своему обыкновению, шатался по оперблоку, выслеживал микробов. Мила скривилась, ожидая штрафных санкций. Но санврач вдруг кинулся помогать. Принес тряпку, бросил под ноги Миле старые простыни.

– Родители-то, наверное, думают, какое счастье, ребенок выучился на врача, – сказал он злому молодому анестезиологу. – Сейчас в белом халате, чистенький… Знали бы они, верно?

И тот сразу заулыбался, успокоился, да и остальные взбодрились.

Зашивание раны не требует полной сосредоточенности, обычно на этом этапе начинаются посторонние разговоры. В тот раз бурно обсуждалось отсутствие душа в оперблоке.

Далеко не праздный разговор! Ведь после операции придется идти в санитарную комнату и вставать в ту же ванну, где техничка моет ведра. Или мыться фрагментарно над раковиной.

А через две недели в оперблоке установили прекрасную душевую кабинку. Это была личная заслуга санврача, и Мила заметила, что хирургический состав должен его поблагодарить. Вот и поблагодари – ответили ей.

Спускаться на первый этаж было лень, Мила позвонила по местному телефону. В ответ на казенное «спасибо» последовало приглашение в кафе.

«Интересно, зачем он меня зовет?» – думала она, по-прежнему готовая признать за ним любые мотивы, кроме романтических. Но отказаться было неудобно.

Они мило провели вечер в скромном заведении, специализирующемся на японской кухне. Попробовали деликатесов, но остались голодными. И только поэтому Мила пригласила Михаила Васильевича зайти к ней попить чайку. Подразумевая именно «попить чайку», а не то, что подумал он и что, поднявшись в квартиру, немедленно стал осуществлять.

Мила была так изумлена натиском, что уступила. Михаил Васильевич оказался прекрасным любовником. В нем сочеталось все, чего только может пожелать женщина, – и стать, и сила, и напор, и нежность, и бог знает что еще. А самое главное свойство, которое возводило все его достоинства в квадрат – он нисколько ими не кичился. Он восхищался Милой, а не самим собой.

Она восприняла эту встречу, как последний отблеск заката своей женской судьбы. Он не остался ночевать, она проснулась одна и все утро репетировала перед зеркалом специальную улыбку, которая избавит их обоих от неловкости.

Но воспользоваться ею не пришлось: Михаил ждал ее на выходе из метро со сдержанным букетиком и предложением руки и сердца.

…Известно, что человек, находящийся в состоянии летаргического сна, не стареет. Даже через тридцать лет он проснется таким же молодым, как заснул. Но потом быстро, в считаные месяцы, достигнет своего биологического возраста. Так и наш брак, думала Мила. Два года всего прошло, а мы будто четверть века женаты – так успели надоесть друг другу.

Все должно приходить вовремя, если что-то упустил – не догонишь.

Теперь Мила иначе воспринимала всенародно любимый фильм «Москва слезам не верит». До замужества она считала, что это история с хеппи-эндом, женщина после долгих мытарств обрела любовь и полноценную семью. И только после своего второго замужества Мила обратила внимание на последнюю фразу фильма: «Как долго я тебя ждала». Слишком долго. Так долго, что жизнь прошла.

Да и счастье… Кумир советских женщин Гоша, если присмотреться к нему внимательно, не кто иной, как обычный забулдыга с ворохом нереализованных амбиций. Восхищение этим облезлым идолом можно объяснить разве что стокгольмским синдромом… Или изысканной банальностью: любите тех, с кем живете, если не можете жить с теми, кого любите. Именно это Мила и пыталась делать.

– Прекращай, Руслан, – жестко сказала она, входя.

– Что прекращать?

– Хватит издеваться над моим мужем.

– А… Прости, я не знал, что ты слышишь.

– Слышу – не слышу, дела не меняет. Перестань над ним глумиться раз и навсегда! У Михаила Васильевича, между прочим, два высших образования.

Руслан хмыкнул:

– Эти образования все равно что насадки для миксера без самого миксера. Извини, Мила.

В душе Мила была согласна с этим замечанием, но подавила улыбку и строго повторила:

– Не смей упражняться в остроумии за счет моего мужа. Ты и сам не светоч вселенского разума, не забывай.

Волчеткин лукаво взглянул на нее:

– Ладно-ладно.

– Ты уже сто раз обещал. Руслан, я серьезно предупреждаю! Может, ты хочешь со мной поссориться?

– Боже сохрани! Не сердись. Лучше расскажи, как поживает Женя. Ты говорила, у нее появился поклонник?

Мила фыркнула:

– О, это невероятная история! Наталья Павловна изволила лично познакомиться с ним и забраковала. Запретила Жене встречаться, мол, ухажер слишком стар. И девочка, представляешь, ее послушалась!

– Сколько же ему лет?

– Лет сорок, наверное. Но выглядит он хорошо. А Женя говорит: Наталья Павловна меня воспитала, и теперь я должна делать то, что она говорит. Представляешь, какой кошмар?

– Почему кошмар? Если существуют люди, готовые из чувства долга пожертвовать своими желаниями, это, наоборот, прекрасно…

– Прекрасно для всех, кроме них самих! – желчно перебила Мила. – Есть два вида плохого воспитания. Первый, это когда на выходе получается «мне все должны», а второй – «я всем должен». В особо тяжелых случаях не только должен, но и виноват. И неизвестно еще, какой вид хуже! Первый вид способен как-то обтесаться в обществе и превратиться в нормального человека, а у второго шансов нет. Это на всю жизнь. Стремление угодить всем порождает ужасные комплексы. И такой измученный нравственными метаниями гражданин может натворить зла в тысячу раз больше, чем жизнерадостный эгоист.

– Ой, Мила, не начинай! – Руслан поморщился. – Твой личный опыт – это всего лишь твой личный опыт. Ты похожа на Скарлетт из «Унесенных ветром». Та тоже вкалывала как лошадь, думая только о том, как бы всех прокормить.

– Ты бы лучше по специальности что-нибудь почитал, – съязвила Мила и тут же прикусила язык. Ясно же, что Руслан знаком с «Унесенными ветром» благодаря жене, которая любит смотреть фильмы вместе с ним.

Чтобы сгладить неловкость, она засуетилась, включила чайник.

– Я считаю, что каждый человек должен только себе самому. – Мила все-таки не удержалась от продолжения больно задевавшей ее темы. – И от того, как он этот долг понимает, все зависит. Если брать Женин случай, то в поведении Натальи Павловны не так уж много благородства. Все помнят, что она, прекрасная и самоотверженная, взяла сироту, но никто не заикается о том, почему она это сделала.

– И почему же?

– Метры, банальные метры! Ты не задумывался, откуда у нее такая квартира? Так вот, раньше это была коммуналка. У Натальи Павловны было четыре комнаты, а еще две занимали соседи. Потом ее старший сын женился на девушке с ребенком, то есть с Женей, и своей жилплощадью. Не знаю, о чем молодая жена думала, но она обменяла свое жилье на эти две комнаты. Так что отдавать Женю в чужие руки пришлось бы в комплекте с некоторым количеством квадратных метров.

– Вот как?

– Да, так. Если бы перед старухой не маячила перспектива вновь оказаться в коммуналке, Женя тут же отправилась бы ко всем чертям. Но маленькая тихая девочка лучше, чем алкоголик-сосед, верно? А тяготы по Жениному воспитанию в основном легли на плечи Михаила Васильевича. Кем бы ты его ни считал, сын он почтительный и преданный!

– Да я и не сомневался…

Но Милу было не остановить:

– Его жизнь – как раз иллюстрация к принципу «я всем должен». Всем, кроме собственной жены, – с ядом в голосе уточнила она, – жена еще «должнее». В семнадцать лет Наталья Павловна запихнула его в военное училище. Старший сын – наследник, а младший пусть сам пробивается. Он и пробивался, довольно, кстати, неплохо. Поехал служить на север, карьера двигалась, женился… Мог бы если не до генерала, до полковника точно дослужиться. Это здесь над ним все ржут, а в армии такие прямые люди востребованы. Но тут несчастье, сын-наследник с невесткой разбились в автокатастрофе. И старуха тут же потребовала Михаила назад! И все его достижения пошли коту под хвост. Это на периферии люди быстро растут, а здесь все лакомые места насижены-перенасижены, обещаны-переобещаны! В деньгах он очень потерял, а чтобы получить должность в Питере, пришлось обратно прописаться к мамаше, то есть отказаться от положенной при увольнении квартиры. Естественным следствием всех этих перемен стал уход жены. В общем, похерил человек свою жизнь ради чужих деток.

– Мила, не заговаривайся. Тебе они чужие, а ему родные племянники.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетела операционная сестра Шурочка.

– Руслан! – громко воскликнула она, заметила Милу и неохотно добавила: – Романович! Натуралист опять аквариум уничтожил! Сколько это может продолжаться? Кто-то остановит его или нет?

Мила расхохоталась. Руслан вскочил:

– Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!

Шурочка была женщиной сказочной внешности. Обычная красота условна, привязана ко времени и пространству. Современный мужчина не взглянет дважды на красавицу эпохи Возрождения, а сама Мила произвела бы фурор в каком-нибудь племени эпохи неолита, где ценилась пышность форм. Но Шурочкина красота была неземной, если не сказать потусторонней. Впечатление нереальности хрупкой девушки с огромными глазами усиливалось копной совершенно белых волос. Цвета ангелова крыла, говорил Руслан.

Стороннего наблюдателя бесцеремонное появление Шурочки и обращение к профессору навело бы на определенные мысли. Одно время по клинике бродили слухи, но Мила в них не верила. Хотя… Почему бы и нет? – вдруг подумала она, идя за Русланом. Шурочка счастливо замужем, почему бы не обогатить свои отношения сексом без обязательств?

Натуралист был крупным сорокалетним увальнем с неподражаемым южно-русским говором. Интеллект ему заменяло довольство миром и собой. Свое прозвище он получил давно, и не за любовь к природе.

Однажды «Скорая» привезла кому неясной этиологии. Натуралиста, как дежурного травматолога, пригласили на консультацию. Он осмотрел больного: руки-ноги целы, что с мозгами – без невролога и томографа не разберешься, – и вдруг обнаружил на носу пациента микроскопические, но какие-то подозрительные точки. «Это укус змеи!» – с уверенностью заявил он. Ну конечно! В двадцатиградусный январский мороз это первое, что приходит в голову! От пациента разило алкоголем, поэтому сошлись на том, что это был зеленый змий.