Книжные хроники Анимант Крамб

Глава пятая, в которой я остаюсь

Было ровно семь двадцать девять, когда я стояла перед закрытой дверью библиотеки Королевского университета. Утро было холодным, еще холоднее, чем вчера, и я облачилась в более теплое пальто. Пальцы окоченели, хотя на мне были перчатки, и я судорожно вдохнула.

Если бы меня спросили, что сподвигло меня вновь вернуться сюда сегодня утром, то я не смогла бы ответить.

Моего дяди не было дома, когда дворецкий, мистер Доллс, открыл мне дверь. Тетя Лиллиан сказала мне, что он, вероятно, вернется только завтра вечером, про себя я назвала его трусом, ведь он попытался избежать столкновения с моим еще полыхающим гневом.

У меня дрожали ноги, когда тетя позвала меня на ужин, и я съела целую ножку ягненка, пять больших картофелин и два шоколадных пудинга со взбитыми сливками.

Она спросила, как обстоят дела с библиотекой, но я не ответила.

Полночи я беспокойно ворочалась на кровати, а оставшееся время мне снились плохие сны, и только в шесть утра я, наконец, проснулась, размышляя, что делать дальше.

Действительно ли я хочу сегодня попробовать еще раз?

Я могла бы просто остаться в кровати, сказать, что это все не для меня, и вернуться в провинциальное гнездышко.

Я могла бы просто все бросить, а мистер Рид продолжил бы плохо обо мне думать. Но что я сделала для мнения человека, которому нравилось заставлять других работать, наблюдая, как они падают от такой нагрузки.

Кроме того, дома об этом никто бы не узнал. Мои родители не распространялись о моем желании работать, и никто больше никогда не заговорит со мной об этом.

Кроме, возможно, моей матери.

В моей голове все это звучало фантастически, но я все-таки спустила ноги с кровати. Умылась, оделась и пошла на завтрак в столовую, где встретила тетю Лиллиан.

Тетя спросила меня, уверена ли я, на что я лишь криво улыбнулась и попросила более теплое пальто.

Теперь я стояла здесь, замерев, в нерешительности, ожидая, когда двери откроются.

Я встретила всего нескольких людей и согласилась с предубеждением, что студенческая жизнь начинается только после девяти утра.

Сквозь легкий туман проступила тонкая фигура. Большими шагами, высоко подняв воротник и накинув на шею толстый шарф, мистер Рид подошел ко мне сквозь утреннюю дымку, глаза устремлены в пол, а мысли далеко отсюда.

Он свернул на дорогу к библиотеке и порылся в кармане пальто в поисках связки ключей, прежде чем поднять взгляд, и застыл как вкопанный.

– Доброе утро, мистер Рид, – произнесла я, стараясь быть вежливой. Я переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть немного согреться. В конце концов, я не хотела выглядеть нервным суетливым ребенком.

Моя злость к этому человеку теперь угасла, и, хотя я все еще не переносила его на дух, мне было трудно ненавидеть его так же пылко, как днем раньше.

– Мисс Крамб, – удивленно вырвалось из его уст, как будто сегодня ночью меня украли летучие пираты и каким-то чудом я снова оказалась здесь, у дверей библиотеки. – Вы здесь, – продолжил он, и я решила обращаться с ним, как с мамой, делая вид, что не понимаю, о чем он.

– Уже половина восьмого. Где мне еще быть? – ответила я, придавая лицу отрешенное выражение.

Мистер Рид кивнул и пошел дальше. Пока он открывал дверь, ключи стучали друг о друга, а его взгляд внимательно изучал меня, я старалась не смотреть на него, а вместо этого устремила как можно более скучающий взгляд на дверь.

– Вы одна из шестерых, которые вернулись на следующий день, – вдруг сказал он, и я взглянула на него.

Я лишь невозмутимо подняла брови, хотя и хотелось громко фыркнуть Меня не удивило, что они не возвращались туда, где с ними так обращались.

– А сколько всего было? – спросила я, когда дверь открылась.

– Двадцать пять, – ответил мистер Рид и сделал рукой жест, приглашающий меня войти внутрь первой.

Я приподняла подолы юбок и поднялась по небольшой ступеньке в вестибюль. Это был первый вежливый жест от мистера Рида, и я была удивлена, потому что сомневалась в его вежливости.

Я хотела сказать ему, что меня не удивило, что девятнадцать других не вернулись, но тут мистер Рид уже прошел мимо меня и большими шагами направился к лестнице, ближайшей к его кабинету.

– Идемте, мисс Крамб. Не притворяйтесь усталой! – крикнул он, и было странно слышать, как звук его голоса эхом разносится по круглому читальному залу. Несмотря на то, что, кроме нас, в библиотеке никого не было, повышение голоса здесь было равносильно осквернению церкви.

Я моргнула, думая, что в будущем мне стоит быстрее озвучивать мысли, и вместе с тем пошла так быстро, как подобает даме.

Я поднялась по лестнице, прошла мимо двери кабинета мистера Рида, за которой раздался звук, как будто что-то тяжелое упало на пол. Последовала громкая ругань, и я поспешила снять пальто в соседней комнате.

Как только я вышла, передо мной уже стоял мистер Рид. На нем был темно-коричневый костюм и более светлый жилет поверх бежевой рубашки. Он определенно шел ему и подчеркивал темный цвет глаз.

– Вот, – сказал он, протягивая маленький шелковый мешочек. – Два шиллинга для разносчика, и ни пенни больше. Не дайте ему себя обмануть, – поручил он мне, и я взяла мешочек. Он был тяжелым, и я положила его себе в карман юбки, из которого тем же движением вытащила блокнот и карандаш.

2 шиллинга, написала я рядом с пунктом о газетах и побежала за мистером Ридом, который уже шел к лестнице.

– Мистер Рид, один вопрос, – обратилась я как раз тогда, когда он ступил на первые несколько ступенек. Он повернулся на каблуках и пронзительно посмотрел на меня.

Странно было смотреть на него сверху вниз, но его, казалось, это не волновало.

Единственной его реакцией был нетерпеливый жест бровями.

– Где находится архив, и где там место для старых газет? – поинтересовалась я, и лицо мистера Рида почти не изменилось.

– Это два вопроса, – поучительно сказал он, и я поджала губы. Мое настроение, которое до сих пор было довольно нейтральным, начало ухудшаться.

– Моя ошибка, – призналась я, заставляя себя приподнять уголки рта, чтобы скрыть свои чувства.

Мистер Рид просто кивнул, отвернулся от меня и зашагал дальше.

– В западном крыле есть проход, ведущий к лестнице, – объяснил он, небрежно указывая направо через высокие двери. – Просто потратьте чуть-чуть времени и осмотритесь там. Кажется, вам на все нужно немного больше времени, – поглумился он надо мной и, даже не поворачиваясь ко мне, исчез в проходе. Я все еще стояла на верхней ступеньке лестницы, сжав кулаки так крепко, что смяла в руке блокнот.

Это была уже не просто грубость. Это было оскорблением, и я с удовольствием побежала бы за этим человеком и бросила бы ему что-нибудь вслед. Возможно, слова. Но лучше книгу или большой камень.

Вместо этого я заставила себя сделать глубокий вдох, разгладила края блокнота и, грациозно подняв голову вверх, спустилась по ступенькам.

Мистер Рид стоял возле лестницы у стеллажа, водил указательным пальцем по корешкам книг, а потом вытащил одну. Зажал ее под мышкой и начал искать следующую.

Я не остановилась, чтобы понаблюдать за ним, у меня было полно работы. И только потому, что это еще не стало для меня рутиной, а я обладала склонностью к основательности, этому надменному человеку совсем не нужно было высмеивать меня.

Я подбежала к стойке с газетами, вынула все ежедневные издания и потянула за завинчивающуюся крышку деревянных зажимов. Газеты были зажаты так крепко, что после третьего у меня заболели пальцы, но я держалась, стараясь не обращать на это внимания, и складывала газеты рядом с собой на табуретке, стоявшей у стены.

После того как я почти закончила, в библиотеку вошел маленький мальчик. Ему было около десяти, на нем была слишком большая куртка, а шапка на голове постоянно сползала на глаза. Под мышкой он держал стопку газет и бежал прямо к кафедре. С глухим стуком бумага приземлилась на стол. Я подошла к нему, и, когда он снял шапку, его взгляд устремился в мою сторону. Рыжие волосы торчали во все стороны, щеки покраснели от холода, а миллионы мелких веснушек украшали лицо.

– Доброе утро, – тихо поздоровалась я и вытащила мешочек из кармана.

– Утро, – буркнул мальчик и невозмутимо осмотрел меня сверху донизу. – А вы шикарная крошка, – сказал он тоном моряка и самодовольно подмигнул мне одним глазом.

Я задержала дыхание.

Хорошо, что мой гнев на мистера Рида был еще совсем свежим, и я не стеснялась демонстрировать этот гнев по отношению к немытому, заносчивому и слишком смелому уличному мальчишке.

– Во-первых, меня зовут мисс Крамб, – резко вырвалось у меня изо рта, и у мальчика пропала улыбка. – Во-вторых, в следующий раз ты не будешь таким грубым и бессовестным. Поэтому, если тебе когда-нибудь снова придет в голову глупая идея назвать меня крошкой, я вытащу тебя отсюда за ухо и позабочусь о том, чтобы для твоей работы нашли другого, более вежливого мальчика.

Его лицо потеряло всякий цвет, а глаза, которые только что так откровенно смотрели на меня, опустились на носки потертых ботинок.

– Ты меня понял? – потребовала я ответа и с удовлетворением заметила, как он нервно мнет пальцами шапку.

– Да, мэм, – раздался его робкий голос, и я глубоко вздохнула, прежде чем открыть шелковый мешочек и вынуть два шиллинга.

– Мистер Рид сказал, что тебе полагается два шиллинга, – сказала я ему, и он медленно кивнул. Я протянула ему монеты, он нерешительно взял их и положил в карман куртки.

– Спасибо, мэм, – пробормотал он и затем кашлянул. Его взгляд блуждал вокруг, потому что он не знал, куда смотреть, а потом глубоко вдохнул. – Я могу идти? – поинтересовался мальчик, и я была поражена собой.

Я никогда не имела дел с детьми. Только когда я сама была маленькой, потом они перестали меня интересовать и только раздражали.

Поэтому я не думала, что смогу добиться от кого-то из них уважения.

Моя мама часто называла мои темные юбки одеждой гувернантки. Возможно, она не была так уж неправа.

– Да, после того, как поклонишься и пожелаешь мне хорошего дня, как необходимо делать в присутствии дамы, – указала я, думая, не слишком ли многого я от него хочу. Но скорее всего он больше нигде не услышал бы этого, а капелька хороших манер еще никому не повредила.

Мальчик выполнил мои указания, неуклюже поклонился, словно делал это впервые в жизни, тихо пожелал хорошего дня и убежал так быстро, что его шаги неприятным эхом разнеслись по всему вестибюлю.

Теперь мне стало лучше. Я дала выход гневу, почувствовала облегчение и была в полной боевой готовности. Теперь мне оставалось только поддерживать это состояние.

Воодушевленная, я взяла газеты с кафедры стараясь не испортить манжеты своей кремовой блузки черной типографской краской.

– Да уж, – раздался низкий голос, и у меня получилось не вздрогнуть, хотя мое сердце сделало кульбит. – Не хотел бы я быть вашим учеником, мисс Крамб, – слегка укоризненно произнес мистер Рид, и я тут же повернулась к нему.

Я не выглядела особенно элегантно со стопкой бумаг в руке, но, по крайней мере, мне сразу пришло в голову то, что я могла бы ответить ему.

– Жаль, вашим манерам это необходимо, – резко отозвалась я, окинула его коротким, суровым взглядом, вежливо сделала реверанс, а затем оставила его стоять вместе с книгами, которые он положил на кафедру.

Похоже, он не смог быстро придумать ничего подходящего и поэтому просто удивленно смотрел на меня, а я в теперь уже хорошем настроении начала вставлять новые газеты в деревянные зажимы.

Теперь, когда я была полна энергии, я поставила новые газеты на стойку и схватила старые, чтобы отнести их в архив.

Иногда стоит сказать что-то в ответ, а не подавлять гнев все время, потому что теперь я была практически на седьмом небе.

Однако мое приподнятое настроение очень быстро улетучилось, когда я спустилась по каменным ступеням в архив. Я держала перед собой фонарь на крючке, и тем не менее стены, казалось, поглощали свет, превращая его в мрачные, танцующие тени.

Лестница закончилась так резко, что я чуть не упала, ожидая следующей ступеньки. Было отвратительно – стоять в полумраке с колотящимся от страха сердцем и не слышать никакого другого звука, кроме собственного дыхания.

Я прокашлялась, выпрямилась и подняла фонарь повыше. Дверная арка передо мной вела в широкий подвал, и я медленно пошла вперед, прижимая старые газеты к груди, в постоянной надежде никого здесь не встретить. Если кто-то выйдет из тени, мое сердце не выдержит.

Призрачный сквозняк качнул мою юбку, погладил меня по щеке, и я испуганно взвизгнула, хотя ничего не увидела.

Я почувствовала желание перекреститься, чтобы защититься от злых духов, хотя я была женщиной науки и совершенно не верила в них. К сожалению, руки были заняты, и я заставила себя шагнуть дальше, прямиком в темную комнату.

«Не будь такой трусихой», – уговаривала я себя, не осмеливаясь при этом издать хоть звук.

Я попыталась держать фонарь подальше от себя, чтобы лучше видеть, как свет вдруг преломился в гладком предмете, и на мгновение показалось огромное пространство, заполненное шкафами, которое тут же снова погрузилось в ничто, когда я отвела назад руку.

Что это было?

Медленно я вновь вытянула перед собой фонарь. Рядом со мной у стены стоял столик с зеркалом, похожий на туалетный столик, в центре которого стоял фонарь. Я взяла его, и на его место поставила фонарь, с которым пришла. Тут же весь подвал осветился тусклым светом.

Напротив моего фонаря на стене висело еще одно зеркало, отражающее свет, а напротив него еще одно. И так до дальнего угла архива. От зеркала к зеркалу комната освещалась лишь одним фонарем.

Я одновременно была очарована и потрясена, но, к сожалению, это необыкновенное открытие не избавило меня от гнетущего чувства, которое я испытывала в этих стенах.

Здесь был легкий сквозняк, но воздух был настолько сухим, что в скором времени мне стало трудно глотать.

Я оставила фонарь на столе и медленно прошла дальше по комнате. Шкафы стояли вплотную в длинных коридорах, и все они были помечены металлическими табличками.

Шкаф для газет был ближе к концу. Открыв его, я нашла несколько ящиков, по одному для каждого газетного издательства. Я поспешила найти нужные ящики, чтобы сложить в стопку бумаги и снова закрыть шкаф.

Я испуганно вздрогнула, заметив уголком глаза какое-то движение, отпрянула назад и наткнулась спиной на один из шкафов, в котором что-то громко задребезжало. Мое сердце так сильно билось о ребра, что мне стало больно. Но прошло всего мгновение, прежде чем я поняла, что испугалась собственного отражения, призрачно мерцающего в зеркале.

Отсюда нужно уходить. И быстро. Торопливыми шагами я побежала в коридор обратно к своему фонарю, который освещал мне путь к лестнице. Неуклюже я взяла его со стола, и тут же позади меня все снова погрузилось в темноту.

Противные мурашки бежали по всему телу, а я бежала вверх по ступенькам лестницы так быстро, как позволяла моя юбка, стараясь не думать о тенях снизу, которые, казалось, тянулись ко мне.

Оказавшись на верху лестницы, я слишком быстро захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, чтобы отдышаться. Этот архив оказался самым жутким местом из тех, в которых я когда-либо бывала, и я не могла поверить, что мне придется возвращаться туда каждый день.

Я сделала глубокий вдох, разжала скрюченные вокруг фонаря пальцы и, наконец, задула в нем свечу. Предутреннее солнце светило сквозь высокие окна на каменный пол, прогоняя мурашки с моих рук.

Вся блузка была в черных пятнах от краски. Прекрасно.

Несколько часов я сидела, распаковывая коробки с новыми выпусками и делая для каждой книги запись в реестре, которая включала название, автора, тему, дату выпуска, издательство и информацию о повторном заказе.

Когда Биг-Бен пробил одиннадцать часов, я уже чувствовала себя разбитой, при этом обнаружив бесчисленное количество книг, которые я даже не распаковала.

– Что делали до меня двадцать четыре человека? Просто били баклуши? Невозможно, чтобы столько всего лежало неразобранным, и никого это не беспокоило.

Все пальцы были в чернилах, рукава заляпаны, прядь волос прилипла к вспотевшей шее. У меня заболела спина, и я решила закончить позже, а пока рассортировать возвращенные книги.

У кафедры я встретила одного Оскара, осмотрелась и расспросила. Коди вернется завтра, оказалось, что они работают вдвоем только по понедельникам и пятницам.

Я благодарно улыбнулась ему, на что он смущенно опустил глаза, и, чтобы не смущать его дальше, я молча начала разбирать книги. Сегодня у меня получалось быстрее, чем вчера, и, когда начался обеденный перерыв, я уже почти закончила. Возможно, дело было и в том, что со вчерашнего дня накопилось не так уж много.

Я помогла Оскару выдать книги, спрашивала имена, записывала название книг, и вдруг я услышала имя, которое мне было так знакомо, как будто было моим собственным.

– Генри Крамб, – сказал мужчина передо мной, на которого я посмотрела, только когда взяла у него книгу, и из меня вырвался слегка истеричный визг.

– Генри! – воскликнула я так громко и скорее всего бросилась бы на шею брату. Но мы были не одни, мне нужно было работать, и между нами была кафедра.

– Когда у тебя перерыв? – быстро поинтересовался он, и я с трудом отвела от него взгляд, чтобы поискать в ящике К его имя.

– В половине двенадцатого, – ответила я, и Генри засмеялся.

– Получается, пять минут назад, – откликнулся он, и я взглянула на часы, которые висели под потолком, как на вокзале.

– Ох да, – произнесла я, и позади меня фыркнул Оскар.

– Запишите эту книгу и идите. Я справлюсь один, – угрюмо сказал он, но в его голосе не было пренебрежительного оттенка.

Я вытащила читательский билет Генри, записала книгу и положила ее обратно.

– Спасибо, – шепнула я Оскару и могла бы поклясться, что увидела, как на его щеках блеснул румянец.

Торопливо я побежала наверх, чтобы забрать свое пальто, а потом направилась к Генри, который предложил мне руку.

– Тетя Лиллиан написала мне, что ты здесь. Это невероятно. Я думал, она что-то напутала, когда прочитал, что ты работаешь в библиотеке, – сообщил мне Генри, пока мы спускались по ступенькам на улицу и пошли по мощеной дорожке.

С тех пор как Генри начал изучать юриспруденцию в Лондоне, я встречалась с ним только по праздникам и на дне рождения матери. И поскольку у него всегда было много дел, его письма со временем становились все короче.

Я посмотрела на него со стороны и с удивлением отметила в нем некоторые изменения. Его темно-русые волосы теперь были немного длиннее, бакенбарды исчезли, и усы, которые я всегда находила нелепыми, тоже.

– Скажем так, я не знала, на что иду, когда дядя Альфред и мой отец уговаривали меня. Но мама пригрозила, что я буду обручена в скором времени с мистером Михелсом, если не спущусь с чердака, – пошутила я, хотя это не было даже и вполовину шуткой. Генри засмеялся, но его взгляд оставался серьезным.

– Мистер Михелс, серьезно? – скептически спросил он и поднял брови. – Он ковыряется в носу, когда думает, что на него никто не смотрит, – повторил мои слова Генри, и теперь мне пришлось по-настоящему рассмеяться. – Ты хочешь есть? – поинтересовался он, и я рьяно кивнула. Я была голодна как волк.

Генри привел меня в университетский кафетерий, который в прошлом веке был оранжереей. Поскольку снаружи было пасмурно, зал освещался теплым светом фонарей, создавая домашнюю атмосферу, несмотря на размеры. Запах печеной картошки висел в воздухе, и у меня потекли слюнки еще до того, как мы успели взять сытный обед, чай и два куска пирога.

– И? Как тебе роль помощницы библиотекаря? – спросил Генри, когда мы сели за один из бесконечных столиков, в его голосе слышалось сомнение, и я шумно вздохнула. Но по крайне мере, я была не против быть с ним честной.

Генри понимал меня. Он всегда понимал меня, и я в первую очередь обращалась к нему со всеми проблемами с тех пор, как мы были детьми. Он был рассудительным, веселым и кротким человеком, который всегда относился ко мне серьезно и на которого я могла полностью положиться. Так же, как и он на меня.

– Не так уж и хорошо. Дел невероятно много, а я все делаю слишком медленно. Сотни книг лежат вокруг, и никто ими не занимался. Все такое просторное, что у меня болят ноги, когда я бегаю туда-сюда. А до других дел я еще даже не дошла, – призналась я.

– Тогда просто не торопись. Это твой второй день, Ани. Ты слишком давишь на себя, – посоветовал мне Генри, и я согнулась так, насколько позволил это сделать корсет.

– Тебе легко говорить. За твоей спиной не стоит дьявол, который только и ждет, когда ты ошибешься, чтобы он смог над тобой посмеяться, – выругалась я, взяла в руки вилку и начала есть. Еда была хорошей, еда успокаивала меня.

– Ты имеешь в виду мистера Рида? – рассмеялся Генри, но я посмотрела на него так, что ему пришлось взять себя в руки, чтобы не засмеяться еще громче.

– Конечно, кого же еще? – гаркнула я и вилкой вытащила из салата с капустой кусочек индейки. – Он наглый и нахальный и вообще не слышал о вежливости. Он разговаривает со мной, словно я безнадежно наделаю ошибок, и я недостойна, чтобы он вообще сказал мне хоть слово. – Я продолжила тихо ругаться, а Генри рукой пытался спрятать смех.

– Ты разобрала его по косточкам, да? – сказал он, на что я пожала плечами.

– Почему это? Насколько я слышала, никто его терпеть не может. Меня внутренне трясет при мысли о нем, от того, как он смотрит на меня, как будто я просто мило провожу время, а не работаю.

– Мне он нравится, – неожиданно произнес Генри, и я от испуга уронила с вилки картофель. Я посмотрела в его голубые глаза, чтобы убедиться, что он шутит, но он не шутил.

– Не смотри на меня так, Ани. Он не адское создание, – продолжил он, и я с удовольствием возразила бы ему, если бы не потеряла дар речи. – Он ведет себя так не из злобы, а для того, чтобы дать тебе возможность сделать все в одиночку, без помощи, как взрослому человеку.

– Не говори так, словно я все еще ребенок, – пробормотала я.

– Тогда не веди себя так! – бросил он в ответ и поставил чашку чая на стол. – Прекрати ныть, делай, что можешь, и все остальное сложится. Если ты позволяешь себя провоцировать, это признак того, что ты не владеешь собой. И тогда с тобой и дальше будут обращаться как с ребенком.

С трудом сглотнув комок, образовавшийся в горле, я поняла, что Генри прав. Я должна перестать дико бить себя в грудь и начать делать что-то, потому что я этого хочу, а не для того, чтобы утереть нос мистеру Риду или своей матери.

Но проще сказать, чем сделать.

По крайней мере, Генри открыл мне глаза и, наконец, дал мне вескую причину остаться. Ради себя, а не для того чтобы кому-то что-то доказать.

– Ани, – примирительно взглянул он. – Ты справишься.

Я кивнула, отодвинула в сторону тарелку, которую оставила почти нетронутой, и принялась за кусок пирога. В конце концов, я взрослый человек. Взрослым тоже можно сначала съесть пирог.

– Кроме того, вы так сцепились друг с другом, потому что во многом похожи, – неожиданно заявил Генри, и я подавилась.

– Что, прости?! – резко прошипела я, чуть не выронив торт изо рта. – Совершенно не похожи. Ты не слышал, что я говорила? Он наглый, нахальный и без намека на вежливость, – проглотив, возмущенно ответила я, на что Генри улыбнулся. Вместо ответа он многозначительно поднял бровь. – Я не наглая и нахальная, – отрезала я. Генри молча начал есть, чем разозлил меня еще больше.

– Мама говорит другое, – ответил он, и я услышала в его голосе едва скрываемое веселье, которое меня раздражало.

Но он опять был прав. Мама постоянно жаловалась, что я не могу держать рот закрытым в нужный момент, и всегда знаю все лучше всех.

– Но я вежлива. – Я попыталась оправдаться. Генри кивнул.

– Ладно. Ты хочешь сказать, что скрываешь свою грубость лучше, чем он, – весело прокомментировал он, и я рассерженно уставилась на него. То, что я услышала это от собственного брата, задело меня сильнее, чем хотелось бы, и я не знала, смогу ли смириться с тем, что и в этом он был прав.