Леони долго безвылазно жила в Першвике, а потом в Круеле, и потому путешествие в Лондон привело ее в восхищение; Рольф же столько лет странствовал до Франции и Англии, что едва давал себе труд глядеть по сторонам, зато Леони от всей души наслаждалась путешествием.
Они проезжали через деревни, которые Леони не видела много чет, и она жадно вглядывалась во все, что попадалось ей на глаза, от привычного вида крестьян, обрабатывавших поля своих хозяев, до великолепно одетых дам, путешествовавших в сопровождении охраны. Леони радовалась, что рядом не было дамы более старшего возраста, которая журила бы ее, поскольку и сама знала, что не подобает так жадно смотреть по сторонам. Однако она получала необыкновенное удовольствие, и, в любом случае, условности мало заботили ее.
Они проехали какую-то деревню как в раз в тот момент, когда звон колоколов созывал прихожан в церковь, и послеполуденная тишина вызвала в памяти Леони те времена, когда она много лет назад заканчивала занятия и служанка отводила ее к родителям. Время с трех до четырех часов они неизменно проводили за беседой, и, если позволяла погода, все вместе гуляли по лесу. Никому и никогда не позволялось вторгаться в их жизнь в этот час.
Со смертью матери этот мир спокойствия, эти веселые времена навсегда остались в прошлом. «Будь ты проклят, отец», — подумала она. Почему он не позаботился о ней после смерти матери? Почему он оказался столь малодушным? На его месте она нашла бы в себе силы превозмочь горе.
Эти мысли взбудоражили Леони. Когда же она отвыкнет думать об отце? Она уже знала, что те немногие воспоминания, которые она себе позволила, повергнут ее в горестные размышления на целый день, если не больше, а в нынешних обстоятельствах у нее и так было достаточно того, что следовало преодолевать, поэтому нечего горевать о прошлом.
Она еще раз огляделась по сторонам, внушая себе, что должна радоваться этому празднику, поскольку в Лондоне, как она опасалась, не будет особых поводов для развлечений.
Лондон насчитывал более ста приходов, в каждом была своя церковь, и сто церковных шпилей, поднимавшихся над городскими стенами, внушали чувство благоговения. Леони хорошо запомнила свою первую поездку в Лондон еще ребенком и самое замечательное здание, видимое с большого расстояния, — величественный собор Святого Павла, который господствовал над городом своими громадными кровлями, нишами и готическими сводами.
Палатинский замок, построенный почти столетие назад, был еще одним великолепным каменным строением в городе, застроенном главным образом одноэтажными каркасными домами. Это был единственный королевский дворец в пределах старинных римских стен города, и Леони и Рольфу предстояло жить именно в нем.
Леони была довольна. Король жил в Вестминстер-Холле, находившемся за городом, поэтому она надеялась, что увидит Генриха всего один раз. Леони должны были представить королю на следующий день после их приезда. Однако Рольфу предстояло встретиться с ним сегодня вечером.
Будто мало было волнений из-за предстоящей встречи с королем Генрихом, сам Лондон страшил Леони. Он занимал добрую квадратную милю земли, был шумным, многоязыким, перенаселенным, и главным занятием его обитателей была торговля. Здесь жили купцы, торговавшие любыми товарами — дорогими тканями, зеленью, рыбой, о чем свидетельствовали таблички с ценами. Темза была забита баржами, нагруженными шерстью, и лодками, на которых жили люди. Производимые ими шум и суета были заключены в стенах Лондона, а сразу за городскими стенами простирались распаханные поля и обширные леса.
Как только перед глазами Леони возник Палатинский замок, она вспомнила ужасно стесненные условия жизни при дворе. Ей приходилось бывать здесь, когда замок переполняли слуги, лорды и их жены, а еще нахлебники, всегда державшиеся поближе к власти, и танцоры, игроки, шуты, фокусники, даже продажные женщины и сутенеры, и вся эта толпа следовала за королем, куда бы он ни поехал.
Она молилась о том, чтобы основная часть придворных жила с Генрихом в Вестминстер-Холле и чтобы в городском дворце ей не пришлось делить покои с другими гостями.
Увиденное ею в Палатинском замке оказалось лучше, чем она ожидала. Рольф не остался проследить за тем, как она устроится, но она заранее знала, что ему предстоит уехать. При ней он оставил сэра Пьерса и половину из своих двадцати воинов. С Рольфом отправились Ришар Амьяс и остальные десять воинов. Единственными рыцарями, сопровождавшими их в Лондон, были сэр Пьере и сэр Ришар: сэр Пьере был нужен Рольфу, чтобы охранять Леони, когда он сам отлучался, а сэр Ришар поехал потому, что жизнь при дворе внушала этому юноше восторженный трепет.
Сэр Торп остался возглавлять осаду крепости Уорлинг, и его отсутствие было ощутимым. Она легко находила общий язык с юным Ришаром, но Пьере ей совсем не нравился. Будь он старше, он бы не вел себя так раскованно. Она чувствовала, что он относится к ней неприязненно и терпит ее только из-за Рольфа. Однако он хорошо выполнял свой долг и мрачно взирал на любого мужчину, кто хотя бы бросал взгляд в сторону Леони, когда они проходили через большой зал Палатинского замка.
Леони предоставили комнатку в башне, где ей предстояло жить с Уилдой и Милдред. После возвращения Рольфа и Дэмиана им предстояло ночевать в той же комнате. Однако Леони с облегчением подумала о том, что здесь не окажутся чужие.
Было уже очень поздно, когда Рольф вернулся из Вестминстер-Холла. Леони уже легла в постель; в комнате горела свеча, пока она, лежа, слушала взволнованную болтовню Милдред. Служанка осмотрела многие помещения замка и познакомилась со стражником приятной наружности, с которым собиралась встретиться этой ночью позже, когда он сменится. Уилда решила не ночевать в этой комнате в башне, а предпочла остаться с красивым рыцарем, с которым познакомилась днем.
Немало удивившись, Леони разбранила обеих служанок, но запретить им то, чего они желали, не решилась, поэтому не стала препятствовать их развлечениям.
Услышав вдали крики Рольфа, который звал ее, она торопливо надела платье. Милдред боялась Рольфа, и Леони не стала просить ее пойти вместе с ней.
— Госпожа, что могло приключиться? Похоже… похоже, ему нехорошо.
Услышав еще один громкий вопль, Леони нахмурилась.
— Он разбудит весь замок!
Выбежав из комнаты, она бросилась в сторону лестницы. Настенный канделябр был зажжен, однако отбрасывал лишь тусклый свет вниз. Сначала она услышала его голос и только потом смогла разглядеть стоявшего у подножия лестницы мужа, которого поддерживал Ришар Амьяс. Они оба покачивались, держась друг за друга.
Опять прогремел голос Рольфа, звучавший чудовищно громко, отражаясь от каменных стен:
— Леони! — Ришару он заявил:
— Если ее здесь нет, я разнесу это место…
— Я здесь, мой господин! — откликнулась Леони.
Они подняли глаза; Ришар улыбался робко, Рольф — счастливо. Это напомнило Леони тот единственный раз, когда она видела мужа хмельным, в тот день, когда ему сообщили о том, что ее избили. Пожалуй, ей даже понравилась мысль о том, что, узнав об этом, он напился.
— Не соблаговолите ли вы сказать, зачем нужно так шуметь в столь поздний час? — спросила Леони, и Рольф, требуя тишины, поднял руку и обратился к Ришару:
— Найди свою комнату, мой друг. Теперь мне поможет моя жена.
— Как? — спросила Леони. — Я не смогу втащить такую тяжесть вверх по лестнице.
Был ли он действительно так пьян, что не мог идти самостоятельно?
— Я могу идти сам, дорогая. Но все же спустись и покажи мне дорогу.
Леони вздохнула, когда Ришар поклонился ей и ушел, ступая нетвердо, но в нужном направлении. Когда он перестал поддерживать Рольфа, тот прислонился к стене.
— Это неразумно, мой господин, — с раздражением ответила Леони, сбегая по лестнице. Она схватила его руку и заставила обнять себя за плечи. — Мы оба упадем.
Он фыркнул.
— У тебя, конечно, сложилось ошибочное представление, будто я слишком много выпил. Позволь тебя уверить, что это не так. Просто Генрих был разговорчив и настаивал на том, чтобы я выпил вместе с ним.
— И, разумеется, вы не могли отказать королю, — колко ответила она и вздохнула. — Но не сомневаюсь, что у него есть свободная кровать. Вам нужно было остаться там на ночь, мой господин, а не приезжать сюда. Вы могли сломать себе шею — такое уже случалось с теми, кто выпил чересчур.
Она стала тащить его вверх по лестнице, но он потянул ее назад.
— Дорогая, не ругай меня. Я не чувствую, что пьян, значит, я не пьян. А остаться там я не мог, потому что ты здесь.
Она засмеялась.
— Это значит, вы могли въехать на лошади вверх по этой лестнице.
— Думаешь, я не могу подняться вверх по лестнице? — прорычал он и, таща Леони за руку, взбежал до самого верха лестницы. Потом он улыбнулся жене.
— Это было неумно, мой господин, — произнесла Леони, с трудом переводя дыхание.
— Дорогая, не сердись.
— Ах!
Выведенная из себя, Леони вырвала у него свою руку, но Рольф опять обнял ее за плечи и, тяжело опираясь на нее, неуверенно сделал несколько шагов. Когда она вполголоса произнесла сочное проклятие, Рольф рассмеялся.
— Ах, Леони, я совершенно уверен, что люблю тебя.
Ее сердце дрогнуло, но она быстро подавила возникшее желание сказать то же самое. Он был пьян. Она не могла себе позволить верить в пьяную болтовню.
— Вы говорите правду, господин?
— Наверняка, — ответил он бесхитростно. — Иначе почему бы я мирился с тем, что ты сердишься?
— Я уже говорила вам раньше, я не сержусь.
— И с твоим непослушанием, — продолжал он, как бы не услышав ее слова. — И с твоим лукавством.
— Я не сознавала, что у меня столь много недостатков, — резко ответила она.
— Много, но я все равно люблю тебя. — Он обнял Леони так, что у нее перехватило дыхание. — Дорогая, ты можешь полюбить меня?
— Конечно… мой господин.
— Леони, мне хочется верить тебе, но я знаю, что ты лжешь.
Он шептал ей на ухо, и от нервного возбуждения она затрепетала. Испытывать тягу к этому мужчине всегда было мучительно. Она пожалела, что не пьяна. Она пожалела, что не может дать волю своим сдерживаемым чувствам и получить радость от того, что они вместе. Она пожалела…
Она выбралась из его сильных объятий, чтобы обнять его шею руками.
— Любить вас вполне можно. По сути, это очень легко.
Рольф затаил дыхание. Своим нежным телом она прижималась к нему, и он хрипло произнес:
— Ты подшучиваешь надо мной, дорогая, но это, по крайней мере, первый шаг.
Рольф обрушился на ее губы, впившись в них необыкновенно горячим поцелуем. Это яростное прикосновение сначала потрясло ее, потом растворилось в сладостных ощущениях. Она прижалась к его телу, ощущая каждую сильную мышцу, и отвечала на его поцелуи со всей силой собственной отрасти. Леони сама испугалась того, насколько сильно она желала Рольфа.
Внезапно, к ее изумлению, Рольф оторвался от ее губ, откинул голову назад и издал дикий рев, подобный боевому кличу. Услышав его, Леони затрепетала. Когда он посмотрел на нее сверху вниз, в его темных глазах таилась неприкрытая страсть. Целеустремленно и неторопливо его ладони скользнули вниз по бедрам Леони и плотно прижались к ним.
В ее чреве полыхнул очаг жара, и внезапно ее мышцы утратили силу. Ноги перестали держать ее. Должно быть, это отразилось в ее глазах, потому что Рольф торжествующе улыбнулся, потом подхватил ее на руки.
Леони задышала с трудом.
— Если вы опустите меня на землю, мой господин, мы доберемся в целости и сохранности.
Он был слишком пьян, чтобы воспринимать ее доводы, и наотрез отказался:
— Нет.
Она показала на открытую дверь в нескольких шагах от них.
— Туда.
Он нетвердо вошел в небольшую комнатку. Увидев обеспокоенную Милдред, он приказал ей уйти. Видя лицо выбежавшей из комнаты бедняжки Милдред, Леони улыбнулась. Она была уверена, что служанка только обрадовалась возможности уйти.
— А где другая? — спросил он, направляясь к кровати.
— Сегодня Уилда ночует в другом месте. Он весело хмыкнул.
— Умница.
— А что сделали вы с Дэмианом?
— Оставил его с отцом, лордом Саттоном. Мне хотелось, чтобы мы остались наедине.
Смеясь, они оба тяжело рухнули на кровать. Ему не пришлось просить, чтобы она помогла ему раздеться. Она быстро проделала это, пока они дружно смеялись и поддразнивали друг друга. Потом была снята ее ночная сорочка, и в глазах Рольфа вспыхнуло желание. Когда он прижал руки к ее грудям, она мгновенно ощутила бушующее в ней желание. Они вместе опустились на постель, крепко сжимая друг друга в объятиях.
Сила Рольфа была осязаемой: перевитые мышцы шли по его шее, рельефно вырисовывались на груди. Он был укрощенной грубой силой, и она приняла его нежность как дар. Коснувшись его мышц, пальцами она почувствовала их движение, ощутила шелковистость вьющихся темных волос на всем его теле — еще одно свойство его беспредельной мужественности.
Он был всем, чего Леони вообще могла желать — а она отчаянно желала его, о чем Рольфу сказали ее глаза. Он наблюдал, как она восторгается им. После этого он поиграл ее губами, покусывая их, дразнил ее, понимая, как ей хочется, чтобы ее раздавили. Когда он в конце концов набросился на нее, языком терзая ее рот, Леони издала стон истинного удовольствия.
Ласки Рольфа были подлинной мукой, когда он оставил ее грудь и добрался до самого сокровенного, раскрыв ее. Она как можно ближе придвинулась к нему, стремясь добиться большего, и внезапно ее чрево охватили волны жара, лишив ее последних остатков самообладания. Она оторвалась от губ Рольфа, чтобы выкрикнуть его имя, когда ее тело стали охватывать необыкновенные спазмы. Не успела она прийти в себя, как он набросился на нее, сунув руки под ее тело, чтобы еще теснее прижать к себе. Ее чрево продолжало трепетать по мере того, как он погружался в нее все глубже и глубже, а затем трепет опять взорвался пламенем, когда Рольф извергнулся в нее, наполняя ее теплом.
Леони чувствовала, как по его телу прокатываются долгие острые волны удовольствия, потом Рольф перекатился на спину, продолжая сжимать ее в объятиях. Она прижалась к его телу, ощущая, что плывет по воздуху.
Спустя некоторое время Леони поняла, что он крепко спит. Она подняла на него глаза, нежно улыбнулась, а потом попыталась осторожно спуститься с него. Но объятия Рольфа сжались — даже во сне ему хотелось, чтобы она была рядом. Так она и устроилась, опустив голову на руку Рольфа, животом прижавшись к его боку и забросив на него ногу. Сон ее был счастливым.