Глава 16

Утро было ясное. Прошедший накануне дождь освежил воздух. Английский шторм был, по мнению Изабел, слишком тихим по сравнению со штормами Шотландии. С их грохочущим громом и вспышками молний, освещающими небо от края до края.

Cегодня сад Брэндидж-Холла показался Изабел еще более впечатляющим, чем накануне. Особенно поразило ее огромное количество цветов. Вдоль посыпанных гравием дорожек тянулись куртины роз всех цветов и оттенков. Сад напомнил Изабел вышивки ее матери – такой же совершенный и изысканный.

Изабел шла по дорожке вдоль левого крыла дома и вдруг остановилась, пораженная открывшейся ей картиной.

Это был участок дикой природы, где растения росли как попало. Когда-то это место было огорожено кустарником, но теперь сюда, по всей вероятности, не заглядывали садовники, и здесь распоряжалась сама природа.

В центре участка находился пьедестал с бронзовыми солнечными часами, выполненными в виде улыбающегося лица. Возле них на деревянной скамье Изабел ожидала графиня Шербурн.

От вчерашней оживленности графини не осталось и следа. Сейчас она выглядела хрупкой и словно придавленной бременем своего возраста и воспоминаний.

– Вы хотели меня видеть? – спросила Изабел, не понимая, что еще от нее может быть нужно графине. Во всяком случае, она больше не позволит превращать себя Бог знает в кого, как вчера вечером.

Патриция указала на место возле себя, и Изабел неохотно села, на ходу придумывая слова, которыми она откажется от возможных предложений графини. Но Патрицию, казалось, сегодня нисколько не интересовала ее одежда.

– Это место напоминает мне о моем детстве, и чем старше я становлюсь, тем больше мне хочется вспоминать о том, какой я была тогда. Возможно, – с печальным смешком сказала она, – мне хочется вспоминать свою молодость, чтобы примириться со своей старостью.

– А может быть, приятно видеть вокруг себя вещи, напоминающие о более легких временах? – предположила Изабел. – Кельтский крест в саду – тоже напоминание?

– Его придумала сделать Мойра, и с тех пор за цветами постоянно ухаживает садовник. – Она взглянула на солнечные часы, которые в тени, естественно, были бесполезны. – А часы нашел для нее Джералд. Шотландия занимает большое место в моей жизни. Но я была абсолютно уверена, что со смертью Найджела оборвалась последняя ниточка.

Она повернулась к Изабел и похлопала ее по руке.

– Пока не появилась ты, моя дорогая.

Пальцы Патриции были такими холодными, что Изабел накрыла их своей ладонью, чтобы согреть.

– Ты такая добрая, девочка. И от этого мне еще труднее сказать тебе то, что необходимо сказать.

Патриция вздохнула.

– Мне следовало сказать тебе об этом еще вчера, моя дорогая. Ведь я старая женщина, вечно сующая свой нос куда не надо. Но когда я увидела, как вы смотрите друг на друга, я, по правде говоря, понадеялась на чудо.

Взгляд графини был устремлен куда-то вдаль.

– Аласдеру нет необходимости аннулировать ваш брак, потому что ты в действительности не выходила замуж за моего внука.

– Нас поженили, – возразила Изабел, отдернув руку.

– Я знаю, Изабел. Но браки, заключенные в Шотландии, уже в течение многих лет не считаются законными в Англии.

Изабел похолодела. Английские законы к ней не относится. Но это если она не останется в Англии. Здесь же она будет считаться женщиной с сомнительной репутацией, одной из тех, на кого показывают пальцем или провожают косыми взглядами. А в Шотландии она будет считаться замужней женщиной. Но женщиной, которую так невзлюбил муж, что отбыл в другую страну, оставив ее вести жизнь незамужней девушки.

В обоих случаях она оказывалась в ситуации, которая была хуже, чем если бы она вышла замуж за лысого беззубого старика.

–Что ты будешь делать, Изабел?

– Не знаю.

– Я буду рада, если ты останешься со мной. Я буду наслаждаться твоим обществом.

Великодушие графини заставило Изабел улыбнуться. Но остаться в Брэндидж-Холле было бы для нее хуже всего. Она будет жалеть об этом каждый день. Любой шорох в коридоре будет напоминать ей шаги Аласдера. Уже само это место, где все напоминает Шотландию и Макрея, будет для нее сомнительной гаванью.

– Спасибо. Я пока еще не решила, что буду делать. Но здесь я не могу остаться.

– Мир не всегда доброе место для женщины.

– Я знаю. – Изабел не стала говорить графине, что слишком хорошо выучила этот урок в Фернли.

Ей всегда хотелось быть храброй и дерзкой, и она поняла, что сейчас для этого настало время.

Библиотека в Брэндидж-Холле считалась мужской территорией. Здесь слабо пахло табаком и дубленой кожей. Три стены были заняты высокими полками с книгами с золотыми корешками. Между окон находился камин, а стоявшие тут и там обитые кожей стулья располагали к чтению или неторопливой беседе.

Эймс уже ждал Аласдера, оккупировав массивный письменный стол, словно это были его владения.

Аласдер же совершенно справедливо считал, что пока он не отказался от титула и Брэндидж-Холла, эта комната, этот письменный стол и эти книги принадлежат ему. Однако он не стал ничего говорить, а просто встал у стола и подождал, пока Эймс поднимет на него взгляд.

Эймс, надо отдать ему должное, выглядел смущенным. Он поднялся и отодвинул в сторону свои бумаги. Но ни одного слова извинения не слетело с его губ.

Аласдер сел в высокое кожаное кресло, которое освободил Эймс, а поверенный уселся на один из двух стульев, стоявших по другую сторону письменного стола. Аласдер окинул взглядом кожаное пресс-папье, несколько перьев и чернильницу в форме лягушки.

– Полагаю, вы хотите как можно скорее перейти к делу, – сказал Эймс, перекладывая бумаги в кожаной папке.

Аласдер откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, в упор посмотрел на Эймса. Если бы он не был нанят Патрицией, Аласдер уволил бы этого человека в один момент, хотя бы по причине его похотливых взглядов, которые он бросал на Изабел. Однако Аласдеру надо было узнать, каким образом Эймс собрал о нем сведения.

– Откуда вам так много обо мне известно? – Аласдер старался быть дружелюбным, отлично понимая, что в любых переговорах раздражение ни к чему хорошему не приводит.

– Неужели вы думаете, что я передам богатство Шербурнов человеку, о котором мне ничего не известно спросил Эймс.

– А разве вы это решаете? – спокойно возразил Ал ас дер. – В данный момент слово за Патрицией.

– Это не так. У нее нет прав на наследство. Она здесь на вашем содержании, и вы можете запретить ей жить в Брэндидж-Холле.

Эймс подвинул папку с документами Аласдеру.

– Если вы это подпишете, я выступлю в качестве свидетеля.

Аласдер открыл папку и начал читать. Вся собственность, закрепленная за титулом, была перечислена в алфавитном порядке с указанием дат, когда она была при обретена. Он был поражен, что некоторые даты относились к прошлым векам.

– Вы увидите, что все в полном порядке, – натянуто улыбнулся Эймс. – Как только вы поставите свою подпись, все богатства Шербурнов будут принадлежать вам.

Аласдер схватил перо, открыл крышку на голове лягушки с зелеными глазами из изумрудов и обмакнул кончик.

– А что произойдет, если я откажусь от титула? – небрежно спросил он, стряхивая лишние чернила.

– А зачем вам это знать? – удивился Эймс и нахмурился.

– Так все-таки что произойдет? – повторил свой вопрос Аласдер.

– Титул и поместье перейдут к вашему второму кузену.

– А вы его знаете?

Эймс кивнул:

– Я немного с ним знаком. Благородный человек, который будет достоин титула. Не то что ваш предшественник.

– Значит ли это, что вы не одобряете моего дядю Дэвида?

– Он был простаком, – поморщился Эймс. – Для счастья ему вполне хватило его кошек. Остальное его не интересовало.

С каждым словом Эймс становился Аласдеру все ненавистнее.

– Я бы хотел, чтобы в случае моего отказа от титула графиня имела возможность оставаться в Брэндидж-Холле до конца своей жизни. И чтобы за ней было закреплено содержание на все это время. – Весь клан был в долгу перед ней. Патриция не только отвлекла внимание англичан, чтобы Макреи смогли уехать из Гилмура, но все эти годы она оберегала их тайну.

– Разумеется, я укажу это в своем письме новому графу. – Поскольку Аласдер молчал, Эймс продолжил: – Но вы должны понимать, что по законам Англии все решать будет новый граф. Отказываясь от своих прав, вы лишаетесь возможности диктовать условия.

Аласдер положил перо и откинулся на спинку кресла.

Как просто было бы произнести эти слова: «Я не хочу быть графом Шербурном». Этот титул никогда не был ему нужен.

Но мысль о том, что какой-то неизвестный ему родственник будет распоряжаться судьбой Патриции и Брэндидж-Холла, была ему неприятна. Аласдеру не нравилось, когда на его пути вставали препятствия. Тем более не нравилось, когда ему диктовали. Он хотел жить той жизнью, которую выбрал сам, а не той, которую ему хотят навязать.

Скольким Макреям было позволено выбирать спою судьбу? Эта неожиданная мысль показалась Аласдеру любопытной. Он встал и отошел к окну.

– Оставьте меня одного на пять минут, – не оборачиваясь, попросил он.

– Я не смогу подтвердить вашу подпись, если не увижу своими глазами, как вы будете подписывать, – терпеливо возразил Эймс, будто разговаривал с ребенком.

– Я не стану подписывать, пока вы не вернетесь.

Дверь за его спиной открылась и закрылась.

Часы на каминной полке отсчитывали минуты. Аласдер повернулся и увидел свое отражение в выпуклом стекле зеркала в виде солнца с расходящимися лучами. «Интересно, – подумал он, глядя на свое искаженное отражение, – каким меня видят люди?»

Капитаном, разумеется. Человеком, которому дорога его семья. Членом клана Макреев. Кораблестроителем.

А может быть, самонадеянным дураком, забывшим о тех лишениях, которые испытали его соотечественники, когда обустраивали свою жизнь на мысе Гилмур. Изабел назвала его алчным, и при этом ее глаза сверкали, как осколки изумрудов. Однако до этого мгновения смысл ее слов до него не доходил.

В качестве капитана «Стойкого» Аласдер привык брать на себя ответственность не только за корабль, но – что было гораздо важнее – и за своих матросов. Однако он с легкостью отказался от ответственности, когда дело коснулось его женитьбы и наследства. Он больше думал о том, что попал в неприятную ситуацию, чем о возможных последствиях своих действий, которые могут сказаться па других людях.

Разве он может оставить незащищенной Патрицию? А доверить Эймсу управление делами своих предков и своею отца?

Но еще важнее было то, что он не мог бросить на произвол судьбы Изабел.

«Я не причиню тебе зла, Изабел». Эти слова были им сказаны. На деле же он поступил так, что хуже некуда. Пусть с ней и грубо обращался ее отец, все же она была защищена от остального мира. А, он, вместо того чтобы предоставить ей святилище брака, пообещал дать денег и свободу. Но ведь и он, Аласдер, не был свободен. Он связан невидимыми узами с теми, кого любит.

Он мечтал жениться на девушке со своей родины, но образы его подруг детства в последние дни поблекли и стали просто воспоминанием.

А главное место в его сознании самым мистическим образом заняла Изабел.

«Не прикасайтесь ко мне, Макрей». Ее отказ от него был более чем очевиден. Но скорее всего это было лишь отражением его собственного отношения к ней.

Он ни разу не поцеловал свою жену. Эта мысль поразила Аласдера, словно стрела, выпущенная из туго натянутого лука. Он ни разу не прикоснулся к ней так, как ему хотелось, – не случайно, когда поправлял ее бандаж, – а намеренно.

В его воображении неожиданно возникла Изабел: ее тонкие пальцы гладят мраморное бедро скульптуры, изучают линию гладкого живота, мускулы руки.

Аласдер никогда не считал себя ревнивым. Но вчера вечером он приревновал ее к скульптуре неизвестного юноши, который умер несколько веков назад, но который предоставил свое тело пальцам Изабел.

Это к его телу она должна была прикасаться. Что стоили его мысли о ее защите и об ответственности за нее? Они вдруг отступили перед голой правдой. Ему захотелось, чтобы это его бедра Изабел гладила своими пальцами, а не холодный мрамор статуи. Он хотел видеть выражение удивления на ее лице, когда она будет прикасаться к нему.

Он знает, что надо делать. Шагнув к двери, он открыл ее и позвал Эймса.

Загрузка...