Когда Шива уснёт [СИ]

Глава 1

Фухх, наконец-то! Кир щёлкнул пальцами, визуализатор послушно моргнул зелёным и свернул изображение интерактивного учебника. Голограмма учителя несколько секунд ещё повисела в воздухе, сверля нерадивого ученика укоризненным взглядом, но потом растаяла и она. Осталась ещё тренировка по боевым искусствам — и учебный день завершится, а там — ура, свобода!

Переход в этот раз дался на удивление легко — обычно перемещение через портал, занимавшее доли секунды, выматывало Кира. Он предпочитал пользоваться инмобами[2], но в этот раз время поджимало, а опоздания карались жёстко. Кир и без того был на особом счету, поскольку спортивными талантами не блистал и часто проигрывал, что никак не могло улучшить итоговый средний балл. В его интересах было производить впечатление хотя бы своей дисциплинированностью.

Светлая раздевалка спорт-центра была пуста — все уже перешли в зал для тренировок. Кир поспешно переоделся в защитный костюм тёмно-синего цвета, который полностью облегал тело. Ткань его в сотые доли секунды становилась непробиваемой бронёй в месте, куда пришёлся удар, делая повреждение невозможным, в остальное время оставаясь гибкой и достаточно лёгкой для быстрого передвижения. Шлем полностью покрывал голову, а прозрачное забрало — лицо.

Потянувшись крепким, но ещё по-мальчишески худым телом, Кир направился на ринг, где ему предстоял пятый болл — ежемесячный поединок, поднимавший или понижавший учеников в бойцовском рейтинге. Предыдущие четыре он проиграл, что вызвало нешуточный гнев отца, да и ему самому доставило немало переживаний. Понимая, что с таким настроем не выходят на серьёзный поединок, он попытался переключиться. «Что, если бы Шав смотрела на меня сейчас? Захотел бы я проиграть?» Кулаки сами сжались, и всем своим существом отрицая такую возможность, он шагнул на круглый ринг Агнира. Его противник и инструктор, выступающий сегодня в роли рефери, были уже там. Жестом призвав учеников к ритуальному поклону, Коур-тан на мгновение замер, а потом хлопнул в ладони, что означало — поединок начался. Объяснять правила не возникало нужды: их попросту не было. Да и присутствие рефери оправдывалось только традицией — весь ход боя фиксировался системой Агнира, получавшей данные с костюмов соперников.

Соперник Киру на этот раз достался пониже его ростом, но шире в кости, приземистый и длиннорукий. Он первым двинулся вперёд, подняв плечи и прижимая подбородок к груди. «Не терять голову. Думать, думать, просчитывать…». Мысли Кира метнулись языком пламени. «Проход в ноги!». И действительно — парнишка нырнул вниз, нацеливаясь схватить Кира под коленки и опрокинуть на ринг. Отскочив в сторону, неловко, но вовремя, Кир коснулся затылка соперника, толкнул того вниз, а когда он, пролетев по инерции вперёд, развернулся — нанёс ему приличный удар в висок. Система Агнира ожила, на табло под куполом зажёгся круглый оранжевый значок, означавший, что удар был достаточно силён для нокдауна. Значок того же цвета появился на шлеме «осчастливленного» кулаком Кира. «Есть один. Ещё пара, и болл закончен. Красный нужен, красный!». Красный означал бы нокаут и немедленное прекращение болла. Но тут приземистый подсёк ногу Кира, после чего, не дав ему опомниться, забрал спину и провёл удушающий, как по учебнику растянув тело соперника. Проще было бы сжать металлическую трубу — костюм в области шеи затвердел, не давая пресечь дыхание, но бесстрастный автомат высветил оранжевым светом ещё один значок. На этот раз под именем Кира.

Рефери выполнил свои обязанности, но никто и не продолжал схватку, когда результат уже был зафиксирован. И стоило Киру встать на ноги, как он тут же пошатнулся от удара в челюсть — шлем погасил девяносто процентов силы удара, но всё же это было чувствительно. «Только не красный!» — успел подумать Кир, и успел бы подумать ещё многое — так растянулось мгновение, вернее, таким долгим оно ему показалось. Но машина работала чётко, и оранжевый кругляш позволил выдохнуть: одному с облегчением, другому с досадой..

Кир сделал выпад, имитируя удар в низ живота, и когда противник невольно опустил руки, левой достал его. «Покачаем тебя с обоих сторон… Жёлтый!». Удар пришёлся вскользь и это был всего лишь жёлтый значок. Нужно было три таких, чтобы заработать оранжевый. Но Кир об этом не думал — ему стало интересно. Исход болла — проигрыш или победа — отодвинулся на задний план, а сам бой, эти минуты жизни, эта драка лицом к лицу — всё стало бесконечно важным, вытеснив прошлое, затмив будущее. Сейчас он жил только настоящим мгновением, прислушиваясь к своему телу, успокаивая дыхание, и восхитительный холодный покой воцарился в его душе, а пламенные языки мыслей стали ровным светом, в котором каждая деталь, каждый жест, каждое движение противника были видны чётко, без искажения. «А если так?». Он пригнулся, принимая низкую боевую стойку, хотя знал, что не силён в борьбе. Противник, почувствовав себя на своём игровом поле, немедленно пошёл на сближение, но Кир в последний момент перед тем, как их руки сплелись, сделал шаг назад и, распрямляясь, угостил приземистого апперкотом и боковым слева. Из такого положения они не могли быть сильными, но это были два «жёлтых», и теперь счёт уравнялся. Два ярких огонька горели на шлеме у каждого, и Кир снова задействовал обманку. Он позволил-таки приземистому провести проход в ноги, и когда тот оказался сверху, готовясь обрушить град ударов, которые в совокупности принесли бы ему победу, Кир сделал недопустимое — перевернулся, отдавая спину. Такой подарок не упустил бы ни один борец, и приземистый не преминул им воспользоваться. «Если он ударит по затылку — я проиграл», — отстранённо подумал Кир, следя за тем, чтобы не дать себя вытянуть. Это был оправданный риск — соперник оказался верен борцовским инстинктам и попытался снова провести удушающий. Кир отдал шею, сдвигая локоть приземистого, чтобы машина не зафиксировала достаточное давление, и встал — сначала на одно колено, потом, всё ещё не разгибаясь, резко выставил правую ногу и, оттолкнувшись, на секунду выпрямился с противником на плечах, чтобы в следующую секунду упасть навзничь. Бездушный автомат зажёг третий оранжевый значок на шлеме приземистого, и тут же все три исчезли, а заменил их ярко-красный, более крупный, победный для Кира. Он лежал, когда его соперник уже поднялся, и с удовольствием смотрел на табло под куполом Агнира. «И красные небеса он поднял над ними», — вынырнула из памяти цитата, но откуда она и о чём говорила, он решительно не помнил. Да и не всё ли равно в такую минуту?

Переодевались молча, и только когда вышли из раздевалки, бывший противник бросил, не скрывая досады: «Я слышал, что ты лёгкая добыча». Кир, после победы настроенный великодушно, зарываться не стал и только подпустил колкость: «А я о тебе ничего не слышал». Приземистый сделал неопределённый жест рукой в знак прощания и, ускорив шаг, завернул за угол, направляясь к выходу из спорт-центра. А Кир, напротив, пошёл медленнее. И не потому, что победителям некуда торопиться, ведь мир сам поспешает им навстречу, а потому что не хотел смущать побеждённого своим присутствием. Благодаря влиянию Шав ему хватало ума и такта, чтобы понимать такие вещи. Вот уже и Коур-тан обогнал его, улыбнулся и сказал то, что ему было непривычно слышать от элоима: «Молодцом сегодня». Кир даже пожалел, что не этот сильный и добрый мужчина его отец. Но, конечно, вспомнил, что тренер, принадлежащий к касте наставников, не может оставлять потомков, и подумал об этом с сожалением — инструктор прекрасно ладил со своими учениками. Это увело течение мыслей, и Кир задумался о странном устройстве элоимских законов, которые на протяжении многих лет ему придётся соблюдать, не веря в их справедливость.

Воодушевлённый победой, он вернулся домой так же, как и уходил пятьдесят минут назад — через портал. Старые страхи отступили, пусть и на время. Юноша блаженно потянулся, прогибаясь в гибком позвоночнике. Комнату, чья аскетичная обстановка ограничивалась узкой койкой, рабочим столом и минимумом спортивных тренажёров, заливало яркое солнце, и от этого тело переполняла энергия. Молодая, ещё только осознающая себя сила бурлила в нём, требовала движения, а недавняя победа наполняла ликованием. Крутнувшись на левой пятке, он подскочил к голограмме бокс-имитатора и нанёс несколько резких сильных ударов. Пара из них пришлась по болевым точкам, о чём сигнализировал зуммер, сыгравший начальные аккорды гимна Агнира «Мы — победители». Голографический соперник мгновенно отреагировал, но юноша ловко увернулся и рассмеялся, радуясь всему и сразу: солнечному дню, уже наступившей свободе, силе и ловкости, скорому вкусному завтраку. Всё сильнее пахло оладьями и какао — и желудок незамедлительно забурчал, заявляя о своих правах. Кир снова рассмеялся, уже безо всякой причины, и, поддёрнув спортивные шорты, сделал шаг в направлении столовой. И в следующее же мгновение вышагнул из стены, ощутив под босыми ступнями пружинистую молодую травку — очередное дизайнерское новшество Шав. Кроме травы, в столовой появилось цветущее дерево, растущее прямиком из стены, которая выходила окнами в сад. Кажется, Шав ещё и помещение ухитрилась раздвинуть — иначе как объяснить это ощущение бескрайнего синего простора с медленно плывущими по нему барашками облаков?

Столовая, объединённая с просторной кухней, была в полной власти Шав, и отец закрывал глаза на все её эксперименты — до тех пор, пока энергетический кошелёк семьи не начинал истощаться подозрительно быстро. Впрочем, такое на памяти Кира случилось лишь однажды, Шав ухитрялась ворожить исключительно на собственных резервах.

Она накрывала на стол и нисколько не удивилась его внезапному появлению. Как обычно, радушно улыбнулась:

— Ну как тебе, милый?

— О, классно ты придумала! Пикник на природе мне нравится намного больше недавнего погружения в океан, кишащий акулами! — Кир споро принялся помогать с сервировкой.

Шав слегка нахмурилась и проговорила:

— Дорогой, это ни к чему, я сама прекрасно справлюсь, отдохни, ты же только с учёбы. — И вслед за этим добавила, понизив голос до шепота: — Если отец узнает, нам с тобой обоим влетит, сам же знаешь.

— Знаю. Но он ещё не вернулся, поэтому давай пить какао и есть твои потрясающие оладьи. А потом ты мне кое-что расскажешь, хорошо? У меня сегодня обучающий блок был очень интересный, но до того странный, я почти ничего не понял, хотя анализатор выдал, что материал усвоен. Даже на вопрос не смог ответить, представь?

Шав обеспокоенно глянула на него:

— В самом деле странно. Совсем на тебя не похоже. Как ты себя чувствуешь, не приболел? — Узкая её ладонь, приложенная ко лбу, приятно холодила кожу. — Да нет, лоб не горячий. Устал, возможно. Ты много занимаешься, дорогой, нужны перерывы. Экзамены экзаменами, а нервное истощение нам ни к чему. Пей какао, я корицы добавила, как ты любишь.

Кир сделал глубокий глоток и с наслаждением зажмурился:

— Ох-х, вкуснятина! — Откусив увесистый кусок оладьи, замычал ещё громче: — Мм! Шав, ты самая чудесная! Обожаю твою готовку!

— Ешь-ешь, пока не остыло, не отвлекайся! — проявила строгость Шав, но по лёгкой улыбке было понятно, как ей приятна его похвала. Кира дважды просить не пришлось: в один присест уплёл тарелку оладий, запив их двумя чашками ароматного какао.

— Ещё добавки? — Шав довольно улыбнулась.

— Нее-е! — отрицательно замотал головой Кир, с вожделением провожая глазами уплывающее на плиту блюдо с оладьями. — И так щас лопну. Жаль, что у меня желудок не как у коровы, я бы мог про запас есть!

— Кир, ну что ты болтаешь? Шестнадцать лет, а всё ещё ребёнок, — принялась было воспитывать Шав, однако, долго не выдержав менторского тона, звонко рассмеялась — в комнате словно серебряные колокольчики зазвенели.

— Так о чём ты спросить хотел? — она уселась напротив, уютно устроив лицо между изящных ладоней. Кир в который раз залюбовался: чёрные дуги бровей, аккуратный нос, поднятые к вискам большие тёмно-синие глаза, красиво очерченные полные губы. И улыбка, улыбка…

— Шав, ты такая красивая! — выпалил Кир и едва не задохнулся от странного чувства, внезапно заполнившего его. Что-то менялось, он больше не мог любоваться ею с чистым восторгом, ещё недавно заряжавшим его радостью на целый день. Тёмная тоска на миг сжала его в тугом кольце — но Шав, словно почувствовав, провела рукой по его волосам, и наваждение исчезло.

— Спасибо, мой мальчик. Я тоже тебя люблю. Но давай мы обсудим то, что ты хотел, скоро отец вернётся, станет не до того.

— Ах да! Шав, а что ты знаешь о семенах?

— Хм. О семенах я много знаю, тебе ведь известно, кто у нас занимается садом. Что именно тебя интересует?

— Откуда они берутся в почве, если еще не существует видов, способных произвести эти семена? — Кир не без напряжения процитировал вопрос урока.

Она побледнела и легонько прикусила губу. Намотала на палец прядку тёмных густых волос, в замешательстве дернула пару раз (видимо, достаточно ощутимо, потому что непроизвольно поморщилась) и спросила немного охрипшим голосом:

— Кир, а почему у тебя возник такой вопрос?

Он нетерпеливо выдохнул:

— Да я ж тебе рассказывал, это из сегодняшнего урока! А что не так?

Шав побарабанила аккуратными налакированными ноготками:

— Всё хорошо, милый, всё хорошо. Я тебе вечером отвечу, ладно? В двух словах не расскажешь, а отец вот-вот появится. Поговорим позже, да?

Она порывисто вскочила из-за стола и принялась убирать столовые приборы. Перенесла посуду в рабочую зону, расставила и провела над ней ладонью, активируя молекулярную очистку. Закончив, оглянулась на Кира. Лицо её было слегка встревожено, но она через силу улыбнулась: «Вот же я разиня, чашку твою забыла. Подай, пожалуйста». Кир с готовностью поднялся: «Держи! Шав, а кто такой Шивайни?»

В следующее мгновение несколько звуков слились воедино: грохот разбившейся чашки, сдавленное «ох!» Шав и недовольный возглас отца: «Я дома!»

Глава 2

Аш-Шер в любой момент мог воспользоваться самыми современными порталами, но в нечастые минуты, когда заканчивал одно архиважное дело, а второе могло немного подождать, предпочитал всё же технические приспособления. Говорил, что ему и на работе чудес хватает. В его гараже было пять инмобов, каждый из которых он периодически «выгуливал», чтобы «поршня не ржавели». Какие вообще «поршня» могли быть у трансформеров-симбионтов, напичканных тончайшей электроникой, обладающих развитой сетью нервной системы и зачатками телепатии, Кир понять не мог. Пару лет назад он спросил у обучающей системы, что такое эти самые загадочные «поршня», но умнейшая из умнейших задумалась так надолго, что мальчик предпочёл не рисковать и отправил её на перезагрузку. Видимо, это архаическое выражение отец приволок из каких-нибудь «средних механизированных веков», но уточнять у него Кир не стал. Аш-Шер был так строг и сух в общении, что даже обращение по самому невинному поводу давалось Киру ценой неимоверных усилий. Он мог по пальцам перечесть моменты, когда отец улыбался. Сегодня был явно не тот случай. А тут ещё и разбитая чашка…

— Безрукая! Хотя бы день, один день ты можешь ничего не разбить, не пролить, не испортить? Бестолочь! — Аш-Шер только и ждал повода, чтобы сорваться. Сейчас долго не утихомирится, дело известное.

Шав стояла, понурившись, всем своим видом выражая покорность, но Кир знал, что Аш-Шера она не боится. Признаться, ему не нравилось, что умная, мудрая и, с его точки зрения, невероятно красивая Шав подыгрывает отцу, позволяя так с собой обращаться, но он понимал, что другого выхода нет. То, что происходило в доме элоима, касалось только элоима.

— А ну смотри на меня, я с тобой разговариваю! И ты, Кир, смотри, учись, как с ними обращаться! Каждая из них когда-то была создана помыслом мужчины и для мужчины! Поэтому должна знать своё место, как всякое сотворённое. Когда вещь не выполняет свою функцию мы её что?.. Правильно, ремонтируем! А для них лучший ремонт — хорошая порка! Смотри на меня, кукла! — Аш-Шер распалял себя всё больше.

Шав едва заметно вздохнула и подняла взгляд на мужчину. Глаза её смотрели смиренно, но от внимательного Кира не ускользнуло ироничное выражение, мелькнувшее на лице Шав.

— Простите меня, господин, я неловкая и бестолковая, ни на что не пригодная глина, и только Ваша воля удерживает меня в этом прекрасном мире. Я неустанно возношу хвалу Вашему милосердию, позволившему мне увидеть свет, и преклоняюсь перед Вашим терпением, которым я, неблагодарная, постоянно злоупотребляю. Позволено ли мне будет искупить свою вину?

Шав являла собой образец послушания, но при этом странным образом ухитрялась быть хозяйкой положения.

Аш-Шер стоял посреди столовой, поддев большими пальцами ремень, и покачивался с носков на пятки.

Кир замер — отец мог почуять подвох и пойти в разнос. «Клянусь, я не позволю ему ударить Шав!». Кровь бросилась ему в голову, затмевая рассудок. Шав, неизвестно каким чувством уловив происходящие в нём перемены, незаметно встала между сыном и отцом.

Аш-Шер шумно выдохнул и потянул вниз узел тёмно-сиреневого галстука.

— Всё, хватит, надоело. Ты бездарна и тупа, но твоим воспитанием я займусь чуть позже. Иди, подготовь релакс-капсулу, хочу расслабиться, у меня был трудный день. Потом я продолжу разговор с тобой. А ты, — он вперил в Кира указательный палец, — хорош на кухне отираться, иди учиться! Дополнительное занятие по истории сотворения мира — потом ответишь мне от и до и попробуй только запнись хоть где, сам знаешь, что будет!

Аш-Шер резко развернулся и, вопреки собственным привычкам, вышел сквозь стену.

Шав улыбнулась: «Ну вот и всё, обошлись малой кровью», но внезапно помрачнела, уловив горькую двусмысленность фразы.

— Шав, я не хочу быть таким, как он. Не хочу. Не могу. Но что я вообще могу? Желания мне не принадлежат, прав у меня нет. Выбора тоже. — Голос Кира звучал глухо. — Инициация открывает путь — но он только один: стать демиургом. Таким, как отец. Это если я пройду обряд, конечно. А если не пройду? В трибы? Жить в унитполисе, клепать ненужные вещи и смерти ждать? Лучше сразу умереть!

Шав смотрела на него со смятением.

— Нет, хороший мой, так не нужно. Прошу тебя, перестань о таком думать. У тебя другой путь, он скоро откроется тебе…

— Какой другой, Шав, какой другой?! Я элоим, я рождён для творения миров, для разделения света и тьмы, для отделения воды от тверди, для кар небесных, для глины, дерьма и крови! Здесь все элоимы, тебе ли не знать? Кто мне даст другую жизнь, кто позволит выбрать иной путь?!

— Т-ш-ш, дорогой, успокойся. Поговорим перед сном. Видно, время уже пришло. И ещё, милый, — ни в коем случае не говори отцу о семенах и тем более о Шивай…

— Ша-а-ав, где мой релакс?! Иди сюда, паршивка, пока я вконец не разозлился! — от рёва отца травка, заботливо приманенная в дом ворожбой Шав, окончательно пожухла и скукожилась.

— Иду, мой господин, бегу, простите нерадивую служанку! — улыбнувшись Киру, она поспешно вышла.

Кир сидел в столовой, привалившись спиной к дереву Шав. Морщинистая кора приятно грела спину, словно дерево отдавало накопленное за день тепло. Кажется, это была яблоня, однако утверждать наверняка он не стал бы, поскольку не очень хорошо разбирался в реликтовых видах. Так или иначе, но от мягко упавшего в траву плода не отказался — обтёр круглый бок о шорты и откусил сочный кусок. Плод оказался сладким и пахнул отчего-то как кожа Шав. Или же это кожа Шав пахла яблоком? Кир попытался определить и запутался…Да какая разница, Шав всё равно слаще любых яблок! Поймав себя на этой мысли, Кир густо покраснел. В последнее время его всё сильнее одолевало тёмное желание, от которого мутнело в голове и тяжелело в пахе. Конечно, он был в курсе физиологических изменений, происходящих с его телом, и мог перечислить все этапы пубертатного периода, с лёгкостью оперируя при этом медицинскими терминами, но оказался психологически не готов к тому, что фокус его желания сосредоточится на галме[3] отца. Время для создания собственной галмы для Кира ещё не пришло, право на владение такими игрушками имел только элоим, достигший двадцатилетнего возраста и успешно прошедший инициацию (впрочем, неуспешных не было — их попросту больше никто не видел). Юношам вроде Кира позволялось до семи раз в месяц воспользоваться услугами виртуальных галм, созданных специально для подростков и находящихся в общей собственности. Снимать напряжение чаще было строжайше запрещено. Прибегать к мастурбации — тем более. Имя Он-Нана, первым пролившего драгоценное семя на мёртвую глину, было табуировано, но все подростки знали, что он плохо кончил. По мнению взрослых элоимов, рукоблудие открывало отступникам простор для различных манипуляций, поскольку совершалось втайне, и его было сложно проконтролировать. Одним из важнейших условий успешного прохождения инициации являлось обретение контроля над сексуальной энергией, без которой невозможно никакое творение. Энергетическое истощение было для элоима смерти подобно — все созданные им миры держались в физическом плане только за счёт постоянной подпитки энергией создателя.

Несмотря на уже полученное и завизированное отцом разрешение, Кир ни разу не ходил к иллюзорным галмам. Морок там наводился крайне искусно, полнота ощущений гарантировалась производителем — корпорацией-монополистом «Ганнэден»[4], но Кир не желал обманок. Он вожделел Шав и осознавал это — равно как и то, что желание его преступно, поскольку в своих мыслях он посягал на собственность отца. «Ибо сказано: кто смотрел на чужую галму с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своём, а значит, предавал равного ради мёртвого». Идиоты! Это Шав-то — мёртвое? Да к её рукам трава тянется, и цветы поют, когда она рядом с ними проходит!

От ветхозаветных талмудов несло прелью веков, их запросто можно было скинуть в самый тёмный сундук сознания и благополучно забыть, но оставалась объективная реальность, от которой так легко избавиться не получалось.

Думать о том, что сейчас происходит между Шав и отцом, было крайне неприятно. А в том, что это вот самое, крайне неприятное, между ними происходит, можно было не сомневаться — после каждой ссоры отец призывал Шав, закрывал свою часть дома куполом оглушения и не отпускал её от себя порой до целых суток…

Кир вскочил на ноги и с силой стукнул кулаком по стволу дерева. То в ответ осыпало его дождём сухих листьев. Просторный купол начарованного Шав неба потемнел, низко над горизонтом уже прорезались первые вечерние звёзды, и в столовой ощутимо посвежело. «Ничего себе… А дождь с этого неба может пойти? Надо же, ночь такая красивая, всё как будто настоящее, а не наведённое…Ой-ё, ещё ж истор-рия сотворения, совсем забыл!» — Кир тяжело вздохнул и медленно поплёлся к выходу. Ходить через стены больше не хотелось, устал. Вечер очевидно не задался, а ведь как здорово всё начиналось, а? Шед, шед, шед!

Дом Аш-Шера сложно было назвать уютным — хотя для элоимов подобного понятия попросту не существовало. Весь предметный мир, окружавший их, был функциональным, и только. Да и к чему было тратить время, намерения и — самое важное — энергию на то, что не имело никакого практического смысла для вечно занятых своей работой мужчин. Творческие порывы, если таковые возникали, с успехом реализовывались во внешних, созданных мирах, и наблюдать запущенные там эксперименты было куда как приятнее для самолюбия творцов, нежели в редкие минуты отдыха сидеть у камина, бесполезного в комфортном климате рукотворного эдема. Если у отдельных элоимов (в любой семье не без урода) изредка и возникали крамольные помыслы о мелком мещанском счастье, то они их осуществляли втайне, вкладывая во вновь создаваемых галм дополнительные контуры хозяйственности и эстетического вкуса. Однако Аш-Шеру подобные устремления подходили не более, чем священному орлу — седло, поэтому оставалось только гадать, откуда в Шав все эти многочисленные таланты. Её дизайнерские находки всякий раз изумляли Кира, да и садоводом она была отменным, не брезговала землёй, ей нравилось возиться с семенами, скрещивать, опылять, прививать. Насколько Кир мог судить, исходя из своего скудного опыта, прочим галмам подобное не было присуще. По счастью, Аш-Шер, вечно поглощённый своими проектами, никогда не обращал внимания на перемены в доме и саду — до тех пор, пока вовремя получал горячий обед, уход и сексуальную разрядку. Можно было не сомневаться, что Шав ни о чем из перечисленного не забывала. Отец редко бывал дома, львиную долю его времени занимали контроль над созданными мирами и плановые инспекции в миры своих стажеров, так что перетерпеть несколько дней его пребывания было не так уж и сложно. Н-да. Ключевое слово — было. Теперь же — стоило только подумать, что Аш-Шер сейчас с Шав, и кулаки сжимались непроизвольно. Кир мысленно выругался — и не удержался-таки, оглянулся по сторонам. В нём до сих пор жил детский страх перед Всевидящим и Всеслышащим Творцом Всего Сущего, хотя саму идею существования такого творца Кир не так давно отверг как несостоятельную. Однако в тёмном многомерном пространстве дома даже не детские страхи имели право на существование — отец часто пренебрегал закрытием порталов, поэтому при пеших прогулках запросто можно было нарваться на уродливого выходца неизвестно из каких миров и времён. Добро, если это были всего лишь драконы, их Кир уже научился развоплощать. Правду сказать, пришельцы в любом случае особой опасности не представляли, поскольку в силу иной природы в мире элоимов распадались в течение нескольких минут, но встречи с ними удовольствия не приносили. Тем не менее, хождение по дому пешком допускалось, хотя и не приветствовалось — незрелые элоимы должны были неустанно практиковать свои умения, а телепорт следовало отточить до совершенства уже к концу этого семестра.

Квазиразумный дом был огромен. Обладая определенной волей и, пусть и ограниченной, энергетической свободой, за много лет своего существования он вырастил в себе множество нефункциональных помещений, в которых терялись не только отставшие от хозяев тени, но и приличные временные отрезки. Кроме того, дом нередко капризничал, отказывался признавать линейный ход времени и менялся без предупреждения сообразно своим настроениям, поэтому пешее путешествие порядком вымотало и без того уставшего Кира. Добравшись до своей комнаты и упав на жёсткую кровать, он вздохнул с облегчением. Сейчас бы провалиться в сон, глаза слипаются… Но отложить занятие было положительно невозможно — отец непременно проверит, причём с самого утра. Скандала не избежать, и в конечном итоге отец снова сорвётся на Шав. Кир обречённо выдохнул и щелчком пальцев активировал обучающий комплекс. В развернувшемся меню выбрал пункт «Обучение без преподавателя». Перед переходом в подпункт на секунду замешкался. Метод не из приятных, головная боль наутро обеспечена. Но зато Шав спасена. Думать нечего, без вариантов. Лёгким касанием пальца активировал полупрозрачную кнопку «Гипнопедия», выбрал тему занятия «О сотворённых». После насупился, вспомнив, что вопрос по предыдущей теме ещё не закрыт. Следовало что-то рассказать о семенах — переход в следующую тему открывался только после полной проработки предыдущей. Эх, была не была, придется выкручиваться.

Обучающий комплекс «Эцадат»[5] засветился молочным, рапортуя о готовности. Доли секунды на экспресс-тест — и бесполый, хорошо поставленный голос произнёс: «Доброй ночи, элоим седьмой ступени. На сегодня вами выбран метод гипнопедии. Надеюсь, для этого у вас есть веские основания. Мой долг предупредить, что знания, получаемые таким путём, из-за невозможности в короткий срок установить должное количество ассоциативных связей, не подлежат хранению в ячейках долговременной памяти и вряд ли смогут быть полезными на предстоящем экзамене. Однако это ваш выбор, и он принят».

Кир скорчил недовольную физиономию: бла-бла-бла, опять нотации, надоело. Ближе к делу! «Эцадат», уловив эмоциональный фон ученика, погнал по экрану светло-серые волны укоризны. Кир, сложив ладони жестом примирения, быстро отбарабанил ритуальную формулу готовности и вытянулся на кровати поверх одеяла. Закрыл глаза, набрал в лёгкие побольше воздуха — начало погружения всегда сопровождалось у него сильным головокружением.

В то же мгновение ощутил на лбу и висках прикосновения гелевых нашлёпок, напоминающих след слизняка, и услышал голос системы внутри головы:

— Ментальный анализ показывает, что вами ещё не изучалась тема «И было так». Загружаю в полном об-б-бъёммме-е-э-эээ, — звук поплыл.

«Чего-о-о? Как не изучалась?…Шеед…» — он ещё успел уловить своё недоумение, но не успел додумать: кровать закружилась с огромной скоростью, под ней разверзлась воронка, в которую рухнуло и неудобное ложе с распятым на нём Киром, и весь окружающий мир следом.

Глава 3

И был Голос, и Голос говорил:

«Земля лежала, безвидна и пуста, и тьма над бездной. Время ещё не началось, да и не могло начаться, потому что пребывало в виде туго свернутой спирали, лежащей в укромной темноте сжатой ладони Всемогущего. Да, Время было первородной гусеницей. Творец раздумывал, стоит ли выпускать в мир этого ненасытного червя. Поскольку, как мы уже выяснили, времени тогда ещё не существовало, мы не можем определить, как долго длилось размышление Всеблагого. Творец держал гусеницу на ладони, слегка покачивая вверх-вниз, и взвешивал неисчислимое множество вариантов развития сотворённого мира. Он мог легко избавиться от Времени, всего лишь сжав червя двумя пальцами — и мир без первородного шелкопряда, пожирающего тьму Бесконечности и производящего текучее полотно Предопределённости, никогда не познал бы смерть. Но если бы в этом мире не умирали и не претерпевали распад и разделение, то не могли бы и рождаться, чувствовать боль, расти через неё и видоизменяться. Какой смысл в мире, не способном расти?»

И было Видение:

Шелкопряд шевельнулся, по его кольцеобразному телу прошла волна, он изогнулся раз-другой и сделал попытку ухватить себя за хвост. Творец, предвидя его намерение, двумя пальцами аккуратно прихватил гусеницу за тёмную мохнатую головку, поднял и слегка встряхнул, устраняя уроборос. Так Время стало линейным.

И повелел ему Всеблагой впредь течь только в одном направлении — из прошлого в будущее. Так у мира появилась История.

После этого Всемогущий пожелал, чтобы стало Древо. И стала Сикомора. Так у мира появилась Ось Порядка.

Тогда Творец подвесил Шелкопряда к одной из нижних веток и приказал: «Ешь». И червь жадно вгрызся в первый лист сотворённого Древа, и Бесконечность была почата. Так у мира появилась Предопределённость.

Потом Творец назвал Свет Светом, а Тьму — Тьмою, и свет отделился от мрака, и увидел Создатель, что это хорошо. Так у мира появился Выбор.

И был Голос:

«После Всеблагой отделил Твердь от Тверди, и Сушу от Воды — но с этими стадиями терраморфа способны справиться и начинающие элоимы, поэтому мы не станем рассматривать данный акт творения детально.

Когда Вода заняла положенные ей ниши, и Суша явила свои необозримые просторы, Творец увидел тот материал, которого ему давно не хватало.

Так Всеблагой решил создавать мир по Образу и Подобию Своему — и родил нас».

Глава 4

Прикосновение прохладной ладони ко лбу было приятным, но вырваться из омута тяжёлых снов, в который вверг Кира сеанс гипнопедии, оказалось непросто. Он с трудом разлепил веки и тут же охнул — утреннее солнце, щедро текущее сквозь стеклянный потолок, ударило по глазам, вызвав острый спазм. Голова болела невыносимо — так, словно что-то тяжёлое и чуждое, с множеством ощетиненных иголок, ворочалось внутри черепа, скребло, раздуваясь всё больше. Мгновенно подступила тошнота. Кир с трудом проглотил горький комок и снова зажмурился. Шав присела на краешек кровати, легко провела по его волосам и прошептала: «Вот зачем ты гипнопедию слушал, а? Совершенно не твой метод, ты очень плохо поддаешься гипнозу, запомни. Да и вообще, ни к чему это, я прошу тебя, больше так не делай. Ты должен действовать осознанно — во всём. Понимаешь, о чём я?». Он послушно кивнул, хотя с осознанием на этот раз было туго: мало головной боли, так ещё одна зловредная часть организма нагло заявила о себе. Кир быстро повернулся на бок, молясь всем богам, чтобы Шав не заметила причины его поспешного манёвра.

Хотя если она что-то и заметила, то, конечно же, не подала и виду.

— Давай-ка, приходи в себя, скоро отец проснётся. Думаю, он уже не будет так лютовать, но всё же сердить его опозданием к завтраку не стоит. — Шав потрепала Кира по волосам и встала.

Он пробормотал:

— Угу, я проснулся уже, всё в порядке, сейчас в душ смотаюсь и буду как этот… окурчик, вот!

Шав негромко рассмеялась:

— Окурчик, надо же! Правильно — «огурчик»! Хотя откуда тебе знать, что это такое? Это растение исчезло лет двести назад. Осталось только архаическое выражение. Всё, я иду готовить завтрак, смотри, не усни опять. — С этими словами она коснулась ладонью стены и перешагнула в столовую.

Кир тут же отбросил одеяло и сел. Головная боль понемногу спадала, но ежеутреннюю зарядку он решил пропустить. В конце концов, до экзаменов ещё больше месяца, успеет необходимый объём энергии добрать. Презрев робкий голосок рассудка, пищавший что-то скучное и правильное насчёт важности постоянных тренировок, Кир вскочил с кровати и побежал в душ. Конечно, он успешно сдаст экзамен и вообще всех победит, какие могут быть сомнения? Если бы «Эцадат» сейчас был активен, он непременно выдал бы что-то вроде: запомните, элоим седьмой ступени, юности свойственна излишняя самонадеянность. Но обучающий комплекс со всеми своими премудрыми виртуальными мозгами парил сейчас в эфире вероятного, и из всех возможных неприятностей этого утра оставалась только скорая встреча с отцом.

Пройдя ряд нудных ежеутренних процедур, он вышел из гигиенической капсулы и застыл перед гардеробной в глубокой задумчивости. Мысль о завтраке в компании отца подавляла морально. Жизнь Аш-Шера управлялась ритуалами, которые, по-хорошему, давно следовало бы отправить на помойку истории, если бы они не регламентировали жизнь социума в целом.

Кир скривился и потянул с вешалки кеттонет и широкие бесформенные штаны. Прикосновение грубой ткани к коже вынудило поёжиться. Всякий раз, облачаясь в архаические тряпки, он чувствовал себя дурак дураком и мечтал только об одном — поскорее скинуть их и переодеться. Отец же, пребывая дома, напротив, строго следовал традиции и всякий раз, застукав Кира в чрезвычайно удобной «второй коже» — одежде из поллака, материала, менявшего цвет и фактуру в зависимости от настроения и потребности хозяина, — впадал в праведный гнев и долго читал докучливые нотации. Его гардероб был настолько обширен, что для ускоренного поиска необходимого облачения интеллектуальная система дома «вырастила» отдельный справочный терминал у входа в гардеробную. Чего там только не было, какие только времена и эпохи не были представлены разнообразными одеяниями! Однако все эти костюмы использовались отцом исключительно в функциональных целях: для посещения сотворённых миров и участия в сезонных ритуалах, обязательных для зрелых элоимов.

Кир затянул на животе украшенный металлическими деталями пояс, щелчком пальцев активировал собственное трёхмерное изображение и скривился так, словно съел мифический лайм. Тьфу, глаза б не смотрели! Добро пожаловать на каторгу, элоим седьмой ступени!

Шав, хлопотавшая на кухне, встретила традиционно — улыбкой. Пожалуй, это была единственная традиция, которую Кир не только не отвергал, но и хотел бы возвести в ранг закона, если бы обладал таковыми полномочиями. Правда, он подозревал, что в этом случае искренняя радость Шав скоро могла бы превратиться в ещё один пресный ритуал. Кир давно заметил, что законы и традиции элоимов призваны не столько сохранять общество в некоем общепонятном поле условностей, сколько отсекать всё, что представляется проявлением индивидуальности. Юные элоимы едва ли не с рождения содержались в чёрном теле, учились тренировать волю и накапливать энергию для грядущих актов творения. Эмоции, расслабляющие ум и мешающие намерению, отсекались как заведомо вредные. Идеальный элоим не чувствовал, а эффективно взаимодействовал со средой. Кир знал, что отличается от сверстников и прилагал максимум усилий для того, чтобы не выделяться на общем фоне. Его задачу во многом облегчало то, что элоимы, в силу своей природы, были индивидуалистами и в обществе друг друга не нуждались, поэтому встречались только на тренировках или же на ежегодных требах. Обучение мальчиков, до девятой ступени включительно, проводилось на дому по персональной программе, адаптированной к особенностям восприятия каждого ученика. За два года до инициации шестнадцатилетние юноши объединялись в малочисленные группы для прохождения углублённых психотренингов и — самое главное — обучения одухотворению и удержанию. В ходе этого курса творцы истинные отделялись от тех, кто всю оставшуюся жизнь будет обречён трудиться в ранге обслуживающего персонала, создавая и ремонтируя инмобов, тренируя молодняк или производя из Великого Ничто незначительные материальные предметы, на которые состоявшимся демиургам энергию тратить как-то не солидно. Признаться, Киру было страшно думать о подобной перспективе, равно вероятной для любого неинициированного элоима. Со всего потока, который редко когда превышал число в пятьдесят студентов, по окончании двухгодичного курса обнаруживалось пять-шесть неудачников, успешно прошедших все ступени обучения и наученных взаимодействовать с материей, но не способных удержать сотворённое в поле своей воли. Материальные предметы, созданные элоимами-ремесленниками, долго сохраняли форму и исправно исполняли свои функции весь срок службы, гарантированный производителем, но живое не подчинялось воле трибов. Точнее, оно просто не оживало от их слова. Возможно, со временем некоторые ремесленники и находили какую-то извращённую радость в создании предметов бытийного уровня, но в большинстве своём они были глубоко несчастны. Разве можно забыть о том, что когда-то ты имел возможность стать всесильным? Кроме того, элоимы-ремесленники жили мало по сравнению с элоимами-демиургами — но это, по разумению Кира, было как раз-таки скорее благом. И детей у них не могло быть — а вот это уже было совсем плохо. Хотя… как посмотреть. Например, Аш-Шеру, по мнению Кира, сын вообще не был нужен, он его родил исключительно потому, что демиург такого уровня был обязан продлить род и воспитать достойного преемника. Каждый элоим, достигший определённого уровня, мог родить только одного наследника. Элоимов не могло быть слишком много, их собственный мир подчинялся законам, оставленным Творцом.

…А ведь после судьбоносного отбора предстояла ещё инициация, о которой в среде юных элоимов ходили самые жуткие слухи. Прошедшие её менялись необратимо, а непрошедшие… О них не принято было говорить, память о них стиралась из всех источников, а на отцов ложился неизгладимый позор.

Но до наступления этого переломного периода оставалось ещё несколько лет, так что Кир с лёгким сердцем мог себе позволить широко улыбнуться Шав в ответ.

— Ты такой смешной в этих штанах! — Шав ехидно хмыкнула и продолжила нарезать хлеб. — Ну-ну, не дуйся, я же шучу. Но ты и в самом деле смешно выглядишь.

Она вскинула взгляд на Кира. Глаза её лучились так светло, что он мгновенно оттаял.

— Ты голоден, конечно? Что желаешь: кашу из спельты или омлет?

— Ого! Омлет! Заманчиво! А спельта — это что такое? — Кир деланно округлил глаза, но Шав не поддалась на провокацию.

— Это такой злак, очень древний, давно забытый, но не исчезнувший. Я добыла семена и немножко поэкспериментировала — но это тсс-с, секрет! — и теперь у нас с тобой есть возможность попробовать нечто новое и очень вкусное.

— Откуда ты вообще все это берешь: зёрна, яйца, муку какую-то, да то же какао, наконец? Никогда в синтент-меню не видел таких названий. Там всё примитивно, полезно и питательно. А у нас что ни день, то разносолы такие, что от запахов голова кружится. Не, ну я допускаю, что можно синтезировать нечто особенное при желании и в синтенте. Но ведь ты все это сама готовишь, я же видел. И охота тебе возиться?

Кир говорил и смотрел на Шав, но она хлопотала у синтент-консоли и не поворачивалась к нему. Через минуту материализовала из воздуха стакан, наполовину заполненный какой-то оранжевой бурдой. Поставила на стол:

— На вот, пей, разговорчивый. Это морковный сок. Но я тебя сразу предупреждаю, что ни разу он не морковный, потому что синтент это всегда только синтент. Обман рецепторов и зрения. Всего лишь набор микроэлементов. А я хочу, чтобы ты питался живой едой. Спельта, которая росла в почве и знала солнце, несёт в себе силу. И ты возьмёшь себе эту силу и сделаешь её частью своей силы — потому что спельта научит тебя быть зерном, умеющим ждать, а потом — ростком, способным пробиваться к свету упрямой макушкой. И ты будешь уже не только элоимом-демиургом, но и живым стеблем, который может гнуться под порывом ветра, а потом опять выпрямляется. И ты научишься ценить колос твоего будущего рода и будешь беречь каждое своё зернышко — своё продолжение, умножающее твою силу. А теперь пей свой синтент. Или же ты немного подождёшь, и я выжму тебе сок из настоящей морковки?

Кир пристыжено опустил голову и отодвинул от себя стакан:

— Да, я подожду. Спасибо, Шав.

— Пожалуйста, дорог… — Шав не успела закончить фразу — в столовой появился отец.

Вопреки ожиданиям, Аш-Шер оказался в добром расположении духа — насколько это вообще было для него возможно. Скупо улыбнувшись и пожелав всем доброго утра, он босиком (уже только это ввергло Кира в ступор) прошествовал к обеденному столу из восстановленного морёного дуба, уселся напротив сына и подмигнул ему. Кир, внутренне готовый совсем к другому приему, ошарашено уставился на отца, словно впервые видел. Определенно, происходило что-то из ряда вон выходящее.

— Лапочка, — голос отца сочился елеем, — будь так любезна, мне пуэр завари и… И всё. Завтракать я не буду, заряжен под завязку, да и дел много. И ты, сын, пошевеливайся, ешь побыстрее, едешь со мной.

— Э-э-э… Куда? Зачем? — на памяти Кира это был едва ли не первый случай, когда отец решил взять его куда-то с собой.

Он растерянно глянул на Шав — та, совершая будничный ритуал, поспешно переставляла баночки с травами и чаями в поисках нужной и словно бы не слышала их разговор, но напряжённость и скованные движения говорили о многом. Она была насторожена.

— «Куда, куда»! Имущество принимать! — отец расхохотался и откинулся на спинку стула, сцепив на затылке руки. — Сделку удачную провернул, только что всё решилось. Купил мир в хорошем состоянии всего за тысячу витэнеров. Я за ним лет десять следил, знал, что этот олух Аб-Нус прогорит. Это ж подумать только: он решил устроить мир, где не будет религии! Никакой! Ни пантеональной, ни монотеистической — ни-че-го! Налепил болванчиков: крылышки им, то-сё, благоустроил рай круглогодичный, питаться от светила дал без всяких условий, развёл зверья неопасного тварям своим для забавы, морали не вложил, одни нежности, предоставил полную свободу и даже смерть не устрашающую придумал: отпели-оттанцевали, потомство породили, да и отошли к праху с блаженной улыбкой. Никаких мучений, о страданиях и понятия нет. Те и рады стараться, живут в своё удовольствие, населяют, наследуют, светилом заряжаются и хороводы водят, а у дурака-творца кредит год от года всё тощее. Правильно, энергия ж не из воздуха берется, её зарабатывают! Ну кто же станет тебе отдавать, если нет страха божьего? Основы основ! Демиург, шед его побери! — Аш-Шер так распалился, что не заметил, как ругнулся. — Стажёр и есть стажёр! Отцовское наследство промотал, ни с чем остался, теперь полжизни на отработку выложит. Да и отец его не лучше — такой же дурак, гуманист великий. Ходят слухи, с галмой как с равной обращается, интеллект ей развивает, книги она у него уже читает! Как ещё до Совета не дошло, удивляюсь. Галму с человеком равнять, уму непостижимо! Порочная семейка… Однако мне только на руку. Теперь Фаэр мой. Чистить поедем, понял?

Кир, онемевший от столь долгой и эмоциональной тирады отца, только кивнул. Потом прочистил горло и выдавил:

— Х-хорошо, да, понял. Я тоже завтракать не буду, — не оглядывался, но спиной почувствовал, что Шав сердито покачала головой. — Отец… а как это — чистить?

— На месте увидишь, нет времени на пересказы. Пока я тут с тобой чаи распиваю, у них уже сотни лет прошло, мало что они там сдуру наизобретали, возни ещё больше будет. Нужно побыстрее решить проблему. Короче, так. С занятий я тебя отпросил, тем более что у тебя практика, считай, будет. — Аш-Шер плотоядно осклабился. — Давай-ка в темпе, оденься попроще, без «кож» этих своих. Да, рубаху льняную возьми и сандалии пробковые. «Крылья» и прочую атрибутику я тебе сам подберу. Помалкивай, на вопросы времени нет! — Кир и так молчал, и только хлопал глазами, слушая отца. — Рот-то прикрой, отпрыск, а то шед влетит. Я пошел готовиться, нужно документы на право владения собрать, да и так, по мелочи. Жду тебя в Сфере. Шав, подготовь мне дорожный комплект на неделю. Кир вернётся сам, к вечеру. Всё, действуйте! — отец резко вскочил, щелчком открыл портал прямо из столовой и исчез, оставив после себя запах озона.

— Ну вот… — Шав тяжело осела на стул, бессильно свесив руки. — Ох, только не это… Я так надеялась тебя уберечь от подобного. И вот… придётся пройти. — Она встала и подошла к Киру вплотную. Провела рукой по волосам. — Смотри на меня и слушай. Знай одно: что бы ты там ни увидел, это будет делаться не по твоей воле. Ты инструмент. Это не навсегда, но пока так. Помни, пожалуйста, об этом. И про меня помни, думай обо мне — и я смогу поддержать тебя. — Шав потянула Кира вверх, он поднялся в полный рост и отстранённо заметил, что уже перерос её. Привлекла к себе, приникла так крепко, словно пыталась удержать от шага в тёмную пропасть. Несмотря на тесную близость, у Кира не возникло даже тени желания — передалась её тревога.

— Поторопись, дорогой, отец ждать не любит. Помни главное: я с тобой.

Глава 5

— Стой спокойно, не крутись, мешаешь!

Отец возился за спиной, нажимал на клавиши настройки. Левитационный рюкзак на плечах ощущался чужеродно, хотя практически ничего не весил. Кир украдкой глянул на свои ноги. Длинные пальцы, торчащие из открытого мыса сандалий-антигравов, выглядели нелепо. Мало этого, ещё и рубаха из кипенно-белого полотна, ниспадающая до пола большими складками. Рукава широченные, карманов нет — куда руки девать? Штанов, кстати, тоже нет. И не будет. Вообще отлично! Кир чувствовал себя глупо, но чувствам воли не давал — от отца исходила волнами такая мощная подавляющая сила, что притвориться тенью было благоразумнее всего. Одно утешало — Аш-Шер был одет не менее потешно.

— Так. Я закончил. Сейчас портал провешу. Выходишь первым. Ничего не бойся, я активирую твой защитный контур, ты сможешь дышать даже в том недоделанном вакууме, запасов хватит. Сандалиями пользоваться ты умеешь… Ну что? Хорош! Вроде бы ничего не забыли… Ах да, трубу возьми! — отец сунул в руки что-то длинное и сияющее, тонкое на одном конце и расширяющееся в раструб на другом.

Кир послушно сжал пальцы. Он уже ничего не пытался понять и даже не испытывал нервозности или любопытства — перегорел. Скорее бы уже, что ли…

Аш-Шер простёр руку над головой сына, легко коснулся макушки, и Кир ощутил, как горячий ток прошил его тело с головы до пят. Боль была секундной, но такой сильной, что он едва устоял на ногах. Однако от вскрика удержался, что очевидно понравилось отцу. Тот ещё с минуту держал ладонь над головой Кира, но никаких неприятных ощущений больше не было: напротив, ровное густое тепло, омывая макушку, вливалось в него, медленно текло по позвоночнику, плавно сходило в руки и ноги, вызывая приятное покалывание в кончиках пальцев. Это были секунды чистого, ничем не замутненного блаженства. Когда Аш-Шер убрал руку, разрывая тем самым контакт, Кир едва не застонал от досады.

— Хватит-хватит, не привыкай! Доноров нету, знаешь ли, каждый сам за себя в этой жизни. Учись собирать и сохранять — история не знает сослагательного наклонения и слабосильных демиургов. Я тебе, считай что занял. А сейчас ты мне отработаешь, понял?

Сложно было бы не понять. Кир угрюмо кивнул. Отец удовлетворённо осклабился, произнес: «Теперь повторяй за мной» и провёл руками серию пассов, смутно знакомых Киру. Пока он неловко дублировал движения отца и тщетно пытался вспомнить, на каком именно занятии это изучалось и для чего, вокруг Аш-Шера возник и засветился тонкий золотистый контур защиты, заключив его фигуру в подобие яйца. Кир не успел изумиться, как вокруг него зажёгся такой же.

— Отлично! — выдохнул Аш-Шер и продемонстрировал в улыбке крепкие ровные зубы. — А теперь следуй за мной и, смотри, без самодеятельности. Делаешь как я или только то, что я скажу. Непосредственно перед входом в Сферу мы пройдём временну́ю синхронизацию, без этого я ничего не смогу делать в сотворённом мире. Помни, есть риски. Ни единого движения без моего указания. Даже помыслы контролируй, понял? Всё, выходим!

Кир с трудом переносил перемещения на большие расстояния при помощи порталов и в пределах Зимара предпочитал пользоваться инмобами. Отдельные неприятные ощущения от контакта с квазиживым разумом и временные затраты не шли ни в какое сравнение с тем ужасом, которым для Кира сопровождался всякий переход. Чего стоило одно это ощущение, когда ты переносишь ногу за порог портала, делаешь шаг — и на доли секунды перестаёшь существовать где бы то ни было. Да и момент обретения себя оказывался не менее неприятным. Но сейчас выбора не осталось: попасть в мир другого демиурга можно было только через портал и только тому, кто знает ключи доступа.

Аш-Шер их, конечно, знал. Отец величественно воздел руки (у Кира мелькнула мысль, что выглядит это чрезвычайно пафосно, но он поспешно её подавил) и принялся чертить огненные знаки. По всей видимости, это были буквы, но узнать их Кир не смог. Возникающие из воздуха символы, ярко вспыхивая, освещали полутьму огромной сферы, в которой находились элоимы, и медленно гасли, оставляя на сетчатке юноши долго не тающие послеобразы. Когда погас последний знак, Кир ощутил, как сгустилась тьма. Воздух тоже словно бы загустел, стало тяжело дышать. Перед глазами плыли мерцающие змеи, они скручивались в кольца, текли, заполняли собой всё доступное взгляду пространство до тех пор, пока весь мир не стал мерцающей сферой. В эту секунду сфера завибрировала — сначала с редкой частотой, а потом всё быстрее и быстрее — пока вибрация не вошла в Кира, в каждую его клетку, в кровь и кость, и он сам не стал этой возносящей разрушительной волной.

Потом, кажется, был взрыв невероятной мощи и яркости…

Кир, входя в портал, замешкался всего на доли секунды и в результате оказался не в ожидаемом космосе, а в сером ничто. Безликая пустота окружала его со всех сторон — не похожая на туман, пробирающая до скелета, до самого нутра. Мгновенно заболело всё, что только могло болеть, кости, казалось, вытягивались и трещали. Кир закричал в голос, но не услышал собственного крика.

«Минус-поле», из которого отец выдернул его через полторы секунды, перевело его биологические часы примерно на три года вперёд. Кир, сознающий только одно: нестерпимая боль закончилась — беззвучно разевал рот, словно рыба, выброшенная на берег. Он не мог понять, где находится, в глазах вспыхивали искристые радуги, цвета наслаивались друг на друга, перемешиваясь и обретая зловещий серый оттенок, который отныне означал для Кира только одно: опасность, боль, смерть! Бежать, бежать отсюда, пока не поздно!

— Тихо, не дёргайся! Я здесь, я держу тебя, успокойся! — Аш-Шер крепко сжимал предплечья сына и тряс его, пытаясь привести в чувство. — Видишь меня? Лицо моё видишь? Слышишь хорошо?

Кир, превозмогая слабость, вяло кивнул.

Аш-Шер выдохнул с облегчением.

— Не можешь без самодеятельности? Говорил же я тебе: ни шага, ни мысли без моего ведома! — Аш-Шер ощупал руки и ноги сына, поднёс палец к переносице ошарашенного Кира, отвёл подальше, проверяя реакцию глаз на движение. — Ещё дёшево отделался — года три, не больше… Промедли я хоть ещё немного, и ты был бы моим ровесником. Не учили вас этому, что ли? Вас вообще учат, а? «Минус-поле» может прикончить любого элоима. Когда будешь один, всегда настраивай автоматику, чтобы тебя выдернуло из ниоткуда. А то были случаи, не про нас будь сказано… Ну, что, потерял ты пару-тройку лет, в нашей работе не без риска. Назад не вернёшь. Всё, теперь буду тебя за руку водить.

Лёгким тычком Аш-Шер выставил сына вперёд, обхватил одной рукой поперёк туловища и сказал негромко:

— Глаза закрывай, сейчас в Сферу войдём…

Кир поспешно зажмурился, после чего ощутил, как ноги утратили опору, и мир вокруг закружился, постепенно набирая скорость…

— Смотри, можно уже, ты такого ещё не видел, — услышал он голос отца и пришёл в себя. — Медленно глаза открывай, голова может закружиться.

Кир послушно открыл глаза — медленно, как сказал Аш-Шер. Вокруг простиралась чернильная, без единого проблеска, тьма. Он висел в воздухе, поддерживаемый отцом. Нет, падал! Стремительно падал, камнем летел вниз! Сердце, мгновенно отреагировавшее на всплеск адреналина, заколотилось в удвоенном ритме, горло сжало спазмом. Паника велела бежать, и он рванулся из рук отца, но тот держал крепко.

— Тихо, тихо. Всё хорошо. Всё под контролем, — голос Аш-Шера звучал непривычно тепло. — Сейчас пройдёт, привыкнешь. Помни главное: это уже наш мир, рукотворный, в нём невозможно погибнуть. Он подчиняется воле творца. Если тебе неудобно в невесомости, пожелай, чтобы появилась опора. И будет по слову. У тебя ограниченный допуск, ты не имеешь права воздействовать на глобальные процессы и принципы этого мира, но можешь вносить незначительные изменения во внешние формы. Ну так что, будешь повелевать небесными сферами? — Аш-Шер подкалывал, но беззлобно.

Кир отрицательно покачал головой: силы постепенно возвращались, он понемногу адаптировался к невесомости, новые ощущения обещали много интересного.

— Ну и правильно. Всё нужно попробовать. А сейчас приготовься: я тебя поверну, и ты увидишь кое-что интересное. Закрой глаза. Ну что, готов? Заинтригованный, Кир поспешно зажмурился, потом кивнул, и отец не торопясь развернул его на сто восемьдесят градусов.

— Смотри.

Он открыл глаза — и ахнул, не скрывая эмоций. И было от чего: в густой чернильной темноте на расстоянии, казалось, вытянутой руки перед ним висела ярко-голубая планета, окружённая слоем атмосферы. Небольшое светило, тип — «жёлтый карлик», щедро заливало потоками тепла дневную сторону, и снежные вершины гор блистали в его лучах. На освещённой стороне было в достатке воды. Кир отметил наличие нескольких морей и множество, без счета, озёр и широких рек. Планета под небольшим уклоном степенно вращалась вокруг своей оси. Это был чудесный мир: чистый, юный, взращенный с любовью и заботой.

— Кхх… Нравится? — отец кашлянул в кулак. — Горло першит что-то. Неплохая планетка. Правда, никакой инфраструктуры: ни тебе соседних звёзд, ни спутников, ни тем более дальнего космоса. А ведь этот болван со временем планировал развивать своих человечков, дать науку. На чем они должны были учиться, интересно знать? Хотя… С чего ему было систему строить, с каких шишей, когда только транжирил. Болван и есть. Стажёр, что с него взять.

Заворожённый зрелищем, Кир слушал вполуха. Над покатыми горами тяжелели, наливаясь свинцом, тучи. В их тёмных чревах тут и там посверкивали тонкие иглы электрических разрядов, и ему даже послышался отдалённый раскат грома.

— Отец, мне кажется… Гром гремит?

Аш-Шер расхохотался:

— Кажется? Конечно, гремит! Здесь хорошо налажена система климатической саморегуляции. Скоро дождь над лугами пройдёт.

— Как мы можем это слышать, мы же очень далеко, вокруг космос!

— Ну какой это тебе, к шедам, космос, когда это Сфера Творения, а расстояния в ней для творца не существует по определению? Захочу — сейчас тут океан будет плескаться с мыслящими акулами! Или мир идей по какому-нибудь… Платону. Или овощная грядка от края до края, а расти на ней будут такие вот недоучки, как ты! Теория это, начальный курс. Чему вас только учат, спрашивается?

Кир пристыжено понурился и пробурчал:

— Мы ещё не проходили…

— Ладно, экзаменовать я тебя позже буду. Пока что развлекайся, раз уж случай такой выпал. Смотри-ка сюда…

Он повернул голову, повинуясь указующему жесту отца. Тот вытянул руку — и плавно ввёл ладонь в атмосферный слой.

— Лучше бы так, конечно, не делать, потом у них озоновые дыры обнаруживаются, но их уровень развития от таких понятий пока что очень далёк. Да и вообще…

Аш-Шер без видимых усилий толкнул указательным пальцем навершие самой высокой горы. Макушка, увенчанная снежной короной, качнулась, замерла на секунду — и покатилась вниз с оглушительным грохотом, развивая бешеную скорость. На ходу от неё отваливались огромные куски, которые, разлетаясь в разные стороны, в свою очередь, расщеплялись на более мелкие и продолжали двигаться вниз, в долину, оставляя после себя широкую просеку поваленного леса. Крошечные животные разбегались врассыпную, птицы носились в воздухе тёмными облаками. Кир смотрел и не мог оторваться — с трудом верилось, что всё происходит на самом деле.

Аш-Шер, наблюдая за реакцией сына, довольно расхохотался:

— Что, хорошо? Да-а, в разрушении есть своя прелесть. Давай, выпусти своего зверя на волю, разломай что-нибудь, почувствуй, каково это — быть демиургом!

Точно под гипнозом, Кир коснулся пальцем переливающейся разреженными газами ионосферы. Кончик пальца ощутимо кольнуло, вокруг него побежали концентрические круги полярного сияния. Преодолев незначительное напряжение воздушных течений, Кир продвинулся дальше, погружаясь в облачный слой тропосферы. Ладонь вошла в туманную взвесь, кожу усеяли капельки конденсата. Пальцы начали подмерзать. Он, не подумав, отряхнул руку — вниз полетел шквал крупных градин и засыпал обширную территорию, благо, не заселённую. Резким порывом ветра вывернуло большую делянку высоких многолетних деревьев. Кир в растерянности оглянулся на отца. Тот, криво усмехаясь, смотрел на него в упор.

— Давай же, смелее. Запретов нет. Возьми ту каменюку, которую я навернул, — точнее, то, что от неё осталось, — да в море зашвырни. Ты в детстве очень любил камешки в воду кидать, помнишь?

Конечно, Кир помнил. Возможно, потому, что редкие семейные выезды к морю можно было перечесть по пальцам.

Сжав в горсти увесистый булыжник (по меркам элоимов, конечно), он поднял его в воздух на большую высоту. Тень от его руки, из-за сползшего и собравшегося складками рукава похожая на гротескного дракона, плыла над землей, погружая в сумерки ещё не заселённые людьми степи. Только на самом побережье, на узкой полосе субтропиков, теснились россыпи рыбацких деревушек. Люди ещё спали, рассвет только-только добрался сюда.

Кир, ощущая одновременно и азарт, и непонятную тревогу, донёс камень до середины моря, с высоты выглядевшего небольшой лужей. На секунду задержался, засмотревшись: вода была настолько чиста, что просматривалось дно моря; большие косяки разнообразной рыбы поблёскивали чешуёй в утренних лучах светила. Кир внезапно понял, что бросать камень не хочет. Вот не хочет, и всё! Такая красота, гармония, покой — смотрел бы и смотрел…

— Да не тяни ты, у нас дел невпроворот! — голос отца прозвучал так громко и неожиданно, что Кир разжал руку. Камень ухнул с большой высоты, подняв в воздух массы воды — тёмные, вперемешку с водорослями, оглушённой рыбой и песком. Грязная вода, обрушившись обратно, пошла на спящий берег огромной приливной волной. Кир понял, что сейчас произойдёт непоправимое. Сердце его сжалось, в панике он повернулся к отцу, но тот безмятежно наблюдал за происходящим. И тогда Кир решился на отчаянный шаг. «По слову будет? — мелькнула крамольная мысль. — Тогда я хочу, чтобы вода остановилась!». Видимо, последнюю фразу он сказал вслух, потому что отец удивлённо уставился на него и вслед за этим сердито нахмурился. Высоченный вздыбленный гребень волны застыл за несколько десятков метров до берега. Кир взмахнул рукой — и вода, покорная его воле, мягко опустилась в море. До берега докатились невысокие пенистые волны, не способные причинить вреда.

— Мда-а… А всё ж таки ты у меня дурак. Я все ещё хочу верить, что не безнадежный, но надежда с каждым днем тает. Какого шеда ты это сделал?! Ты хоть понимаешь, сколько энергии сейчас ушло на твою идиотскую выходку? Зачем, можешь мне объяснить?

— Отец… — голос Кира предательски дрогнул, но он собрался и продолжил, — отец, но там же люди…

— Чего-о? Какие-такие люди? Где ты людей обнаружил? Это глина, запомни раз и навсегда: гли-на! Расходный материал! Люди — это элоимы. Рождённые, а не сотворённые. Пятьдесят ветвей элоимского древа, одна из них — наша. Демиурги, творцы! Ты, понятно, пока не демиург, так, личинка. Инициация покажет, что из тебя вырастет. Вот если пройдёшь, то получишь второе имя. Родишь сына в свой срок. Я, Аш, родил тебя, мой отец, Шер-Тап, родил меня. Были ещё и дед, и прадед, конечно, но они ушли очень давно. Больше людей нет и быть не может!

— Но как же так может быть? Ведь и они живые, им, наверное, страшно и больно, у них тоже дети есть…

— Довольно! Ещё не хватало мне в такой важный момент слюнтяя слушать! Дай тебе волю, так ты тут разведёшь очередной рай земной. Я закрываю тебе доступ, твоё слово больше не имеет силы. На этом точка!

Кир внутренне съёжился, хотя и старался изо всех сил держаться прямо. Аш-Шер разозлился не на шутку, губы его сжались в тонкую нить, кожа на скулах натянулась и побелела.

— Всё, наигрались, пора и поработать, наследничек! Стой здесь и смотри, пока не призову тебя. Трубу держи наготове!

Глава 6

Аш-Шер толкнул в направлении сына трубу, до этого момента висевшую в воздухе безо всякой поддержки. Кир перехватил её и сжал во вспотевшем кулаке. Он понял, что скоро начнётся то, ради чего они сюда прибыли. Чистка. И теперь, кажется, он уже знал, как это будет происходить. Сердце сжалось, начала кружиться голова. И помочь ничем нельзя. Был шанс, но он его израсходовал. Знать бы заранее… Но что бы изменилось? Неужели смог бы пожертвовать той деревушкой ради вероятной возможности ненадолго помочь другой? Тяжёлые мысли угнетали, хотелось уйти, оказаться как можно дальше от этого места, сидеть за обеденным столом, болтать с Шав и никогда, никогда не знать, что демиурги делают с надоевшей им «глиной»! Кир зажмурился, но резкий оклик отца заставил его вздрогнуть и открыть глаза.

— Кир, шед тебя раздери, не смей паниковать! Стань рядом и смотри! Учись. Ломать это тоже твоя работа. Ни один мир не создавался без разрушения. А человечки… что о них жалеть? Новых налепить никогда не поздно, была бы подходящая материя.

Отец покровительственно обнял сына за плечи и привлёк к себе.

— С такой высоты, понятно, ты мало что можешь различить. Но мы же демиурги, у нас есть особое зрение. Когда ты его освоишь, то сможешь в своём мире видеть всё и всех. Сразу, одномоментно. Пока что я покажу тебе пару приёмов, но ты не тренирован, долго не выдержишь, голова разболится. Однако всё же посмотришь, тебе полезно будет — чтобы не обольщался на их счёт. Люди, надо же!

Аш-Шер провёл правой ладонью по лицу Кира, вынуждая закрыть веки, после чего пальцами с усилием надавил на глазные яблоки. Кир ощутил резкую боль и дёрнулся, пытаясь избежать давления, но отец ухватил его левой рукой за шею и привлёк к себе.

— Терпи! Терпи, не вырывайся, так нужно! Недолго осталось.

Кир с трудом понимал, что говорит отец, боль становилась нестерпимой, от непрерывного давления глаза как будто проваливались внутрь черепа. Перед глазами плыли чёрно-багровые пятна, они пульсировали, расширялись и затягивали Кира в свою воронку. Он почти погрузился в них, но тут отец убрал руки и сказал:

— Попробуй посмотреть внутрь себя.

Кир, счастливый уже от того, что больше не испытывает боли, не успел спросить, что нужно делать, как внезапно понял, что уже умеет это. Он просто повернул зрение внутрь, в себя — и увидел то, что хорошо знал по предметным занятиям: сероватую трубку трахеи, влажные древа бронхов, губчатые, раздувающиеся на вдохе лёгкие, неустанно трудящееся сердце, горячую от тёмной крови печень, плотно уложенные сизые петли кишечника, кости, хрящи, суставы, молодые сильные мышцы. В этом не было ничего нового, юные демиурги, начиная с четвёртой ступени, изучали анатомию и к выпуску обязаны были досконально овладеть этой наукой. То, что Кир видит собственное внутреннее устройство, отчего-то совсем не взволновало его, скорее, озадачило будничностью происходящего. Вероятно, это состояние отразилось на его лице, потому что отец хмыкнул и сказал:

— А ты присмотрись как следует. Приблизь.

Кир попытался приблизить, не понимая толком, что именно нужно делать. Он внутренне прищурился, не особо рассчитывая на результат, — и замер. Изображение, только что бывшее понятным и детализированным, внезапно смешалось в невнятную мешанину неопределенного цвета. Потом из неё проступили рельефные части, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся перевитыми в плотную структуру жгутиками и волоконцами. После ещё одной попытки сфокусироваться Кир разглядел крошечные шарики, с огромной скоростью мельтешащие вокруг более крупных ядер. Рассмотреть их лучше не удавалось, они, казалось, вибрировали и постоянно то исчезали из поля зрения, то вновь проявлялись. Подобных систем было очень много, но они отделялись друг от друга пустотами, не заполненными ничем. Зрелище завораживало и пугало одновременно. Это было Киром и в то же время совсем не принадлежало ему.

— Ну что, разглядел атомы? Понял, в чём фокус? Вот так и на остальное смотри. Теперь на планетку, так тебе полюбившуюся, взгляни. На людей… хех! — отец было рассмеялся, но резко оборвал себя. — Давай-ка, отпрыск, поживее. Работы много.

Кир, потрясённый открывшимися возможностями, попытался повернуть взгляд из себя на внешний мир. Это не сразу, но удалось. Чернильная тьма разочаровала его — она оказалась совершенно пустой, даже единичных атомов не обнаружилось.

— Да не всматривайся ты так, не растрачивайся понапрасну, я же тебе сразу сказал, что кроме планеты и светила, здесь ничего нет и быть не может — не уложился в смету горе-демиург. На Фаэр смотри, смотрии приближай.

Отец положил ладонь на макушку Кира, поворачивая его голову, и ткнул пальцем: туда, мол.

Тот, повинуясь жесту Аш-Шера, посмотрел. Узкая, растянувшаяся вдоль побережья линия поселений начала стремительно приближаться, увеличиваясь в размерах. С каждой секундой детализация становилась всё тоньше, всё большее число подробностей открывалось взгляду. Вот уже маленький посёлок весь, как на ладони: двери хижин распахнуты, хозяйки, трепеща слюдяными крыльями, проветривают дома, изгоняя плохие сны; в одном дворе пёстро одетые дети играют с приручённым мелким зверьком, треплют того за уши, он рычит и прикусывает их пальцы — впрочем, притворно, без злобы. Мужчины заняты рыбацкими делами: проверяют снасти, плетут прохудившиеся сети, чинят лодки. Внимание Кира привлек один из них, с хмурым озабоченным лицом, сидевший праздно. Он был погружён в какие-то невесёлые мысли. Кир всмотрелся—и отшатнулся от неожиданности, потому что человек внезапно стал так близок, что можно было рассмотреть поры на его лице. Юноша посмотрел в огромные миндалевидные глаза с фиолетовой мерцающей радужкой и увеличил детализацию. Зрачок накатился на него, грозя поглотить: огромный, чёрный, расширяющийся от выплеска гормонов в кровь, — мужчина удивлён и встревожен, он что-то ощутил, он вот-вот осознает присутствие постороннего.

Отец прикоснулся к плечу:

— Увлекаешься, напористо идёшь. Не беспокой его, иначе запаникует. Пережди, потом двигайся дальше.

Кир кивнул: понял. Слегка ослабил воздействие, сместил фокус. Абориген вздохнул с облегчением и мотнул головой, отгоняя наваждение. Кир коснулся взглядом макушки, поросшей густыми длинными волосами, — и неожиданно легко вошёл в его сознание. Находиться в мыслях другого существа, тем более так не похожего на тебя, было странно. Он ощутил лёгкое удушье — чужие образы напирали, их было сложно узнавать, принимать, и в то же время они были очевидны и неотделимы от сути. Произошло что-то страшное. В сознании человека царил хаос. То и дело возникали картинки, в калейдоскопе сменяющие друг друга: жажда, вожделение, женщина, отталкивающая руки, уворачивающаяся от ласк; женщина — кричащая, гневная, отвергающая; судорожно сведённые кулаки; остроугольный камень; другой мужчина, противник, яростная борьба — и кулак, сжимающий камень, опускается, медленно, неотвратимо, и ещё раз, и ещё… Тёмно-вишнёвое, густое, пульсирующее толчками изливается, уходит, истончается, холодно, холодно, как же холодно!

Кир рванулся изо всех сил — и наконец-то сделал глубокий вдох. Связь была настолько сильной, что, даже покинув сознание аборигена, он не до конца осознавал, что уже свободен. Пережитый ужас не отпускал. Его била мелкая дрожь. Он обхватил себя руками, словно хотел обнять. Нужно было осознать что-то очень важное, уловить ускользающую нить смысла. Соперники… Борьба… Женщина, любимая женщина… Откуда это странное и пугающее чувство сопричастности? Убийство… Убийство. Похоже, первое здесь. Зачем? Зачем он это сделал?!

— Затем. Приревновал возлюбленную к своему брату. Я же говорил, что пока мы с тобой чаи распиваем, они далеко шагнут. Ещё день назад у них тут локальный эдемчик был, благолепие сплошное. И крылышки на высоте удерживали, и от светила пищи хватало. Но как пошли плодиться да размножаться, пришлось приземляться на грешную землю, корни пускать. Обжились, застроились, зверьё приручили, привыкли к грубой клетчатке и белкам, потому как энергия в чистом виде хуже усваиваться стала, — да и сэкономил стажёр мой, маломощную звезду повесил, остывает уже. А где оседлый образ жизни, там и частная собственность. А где частная собственность — там всё меньше альтруизма, всё больше эгоизма. Ну, и пошло одно за другое цепляться. Вот и результат: убийство. Первое, как ты верно заметил. Брат брата. А всё потому, что они вне морали живут, созданы были такими. Аморальными. Как все прочие твари. Какие же это люди? — Аш-Шер иронично поднял правую бровь.

Кир собрался с мыслями:

— Отец… Они чувствуют так же, как мы. И осознают себя. И… и у них даже есть зачатки искусства. Они развиваются, приобретают опыт. Они живые. А что до аморальности… Так разве не по образу своему мы их создаём? Гнев, нетерпимость, желание получить всё и сразу — откуда? Неужели ты правда думаешь, что порок… в них?

Он говорил и понимал, что не должен такое не только произносить, но даже помышлять, однако не хотел останавливаться. Не менее ясно понимал, что любые пламенные речи в защиту аборигенов ничего не изменят, отец давно принял решение. Кир чувствовал опустошённость, но в то же время новая сила наполняла его, придавала уверенность в собственной правоте. За сегодняшний день произошло так много всего, что он чувствовал себя изменившимся, переступившим какой-то порог. Прислушавшись к себе, Кир понял, что уже не боится Аш-Шера. Осознаёт, насколько отец силён и опасен, но не боится. Будь что будет.

Элоим, прищурившись, долго сверлил сына тяжёлым взглядом. Потом откашлялся, потёр кадык и изрёк:

— Я сделал всё, что мог. Остальное дома. Дома я из тебя эту дурь выбью. А сейчас — дело прежде всего.

Глава 7

Аш-Шер развернул перед собой интерактивную схему устройства ядра Фаэра, нетерпеливо двинул пальцами, детализируя, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул:

— Ясно. Разогреть ядро не проблема, много времени не займёт. Атомы ускорю, термояд запущу… Проблема в том, как потом стабилизировать. Я ж не планирую раскалывать этот милый камешек, верно? Хмм, задача-а…

Он говорил сам с собой, ни словом, ни жестом не адресуясь к сыну, словно уже исключил его из сферы своего внимания.

Ещё день назад это сильно уязвило бы Кира, но сейчас ему было безразлично. Точка невозврата была пройдена, не осталось ни любви, ни ненависти — только холодный выверенный расчёт: выждать время, выработать долговременную стратегию, не позволить себя сломать. И защитить Шав. Кир впервые за долгий день вспомнил о ней, и на сердце потеплело. Он уже знал, что любит её. Юношеское стеснение ушло, уступив место уверенности. Именно здесь и сейчас, только что он дал имя своему тяготению к Шав. Она была центром его мира, теплом и светом — и, стоя на пороге гибели целого мира, являясь, по сути, проводником его смерти, он не мог не тянуться к источнику жизни.

Предстоящее уничтожение тяготило его. Мысли путались, он хотел уйти, оказаться где угодно, но подальше отсюда.

Внезапно он ощутил волну всё нарастающей вибрации, которая будто вынесла его из тела. Без всякого удивления, более того, безразлично он смотрел со стороны на себя, застывшего, с отсутствующим взглядом, на Аш-Шера, громоздящего на развёрнутом перед ним экране интелькома длинные формулы расчётов, на маленькую безмятежную планету, плывущую по привычному маршруту в новый день, который для неё наступает в последний раз. Он, бестелесный, медленно расширялся, раздвигая границы собственных представлений, — до тех пор, пока не вышел из Сферы чужого творения. Переход оказался мгновенным и настолько естественным, что Кир ничуть не удивился, увидев полупрозрачную Сферу со стороны. После, мысленным усилием в доли секунды отдалившись на огромное расстояние, он увидел, что Сфер очень много. Начал считать и сбился на второй сотне. Сферы выглядели не крупнее ягод. Кира поразило, насколько же они похожи на виноградную кисть. И, развивая аналогию, отстранённо отметил, что виноградинки-Сферы находятся в разной степени зрелости: одни светились опалово, как Сфера Аш-Шера, другие наливались зрелой синевой, а отдельные, находящиеся на конце воображаемой кисти, выглядели почерневшими и сморщенными — видимо, их творцы окончательно забросили свои детища или ушли в нерукотворный мир. Вся эта огромная, но выглядящая сейчас для Кира игрушечной «гроздь» была заключена в ещё одну матовую полупрозрачную сферу.

Он ощущал себя странно, двояко: с одной стороны понимал, что с ним происходит нечто из ряда вон выходящее, а с другой — осознавал, что подобное совершенно нормально и когда-то давно уже происходило неоднократно. Чувствовал в себе новую, дерзкую силу, право на свершение — но чего? Для полного понимания у него пока не было знания. Кир отвернулся от «виноградной кисти» сотворённых элоимами миров и посмотрел. Тьма, окружающая его, вернее, вмещающая его, несущая в себе, была полна образов и понятий — но лишь малая часть увиденного была доступна. Он чувствовал, что вибрирует, точно струна, от сильнейшего ощущения скорого открытия. Вслед за этим пришло знание: он может воплотить любой образ, дав ему имя.

И тогда он подумал: падма. Кир не знал, что это значит, слово пришло само. Кажется, он слышал его в колыбельных Шав?.. Не важно. Слово повисло в воздухе, неопределенное, медленно вспоминающее себя: сперва в виде зерна, потом — бутона, а после… Кир замер. Огромный розовый цветок, находящийся одновременно и в Кире, и в пространстве вокруг него, неспешно разворачивал тугие каплевидные лепестки. Кир ощутил, как замедляется время. Прежде чем остановиться окончательно, оно содрогнулось — и мир, сбрасывая остатки иллюзий, вместе с ним. И тьма стала Светом. И вернулась вечность. И раскрылся бутон. И лотос расцвёл.

Кир заворожённо смотрел на цветок, который ритмично пульсировал, словно гигантское сердце. Бессчётные лепестки неспешно открывались слой за слоем, от нижних к верхним. Уже раскрывшиеся плавно загибались книзу и образовывали полусферу, в то время как верхние были ещё плотно сомкнуты, хотя сквозь них уже пробивался тёплый золотой свет. Кир, ощущавший, что является одновременно и участником события, и причиной, его породившей, трепетал от предвкушения чуда.

Но когда лотос раскрылся полностью, а лепестки соединились в опалово отливающую полусферу, из центра которой вверх и вниз ударил столб золотого света, Кир понял, что всё только начинается. Часть света в центре лотоса сгустилась в сияющий овал. Однако это продлилось недолго, первородное яйцо постоянно расширялось и сужалось, и то и дело наливалось ослепительным жарким светом, который ощущался болезненно, как лёгкий ожог. После яркой вспышки оно обретало молочный, с голубоватыми переливами, цвет, и излучало невероятно притягательное тепло, к которому Кир тянулся неосознанно, как младенец к материнской груди. Но вслед за лаской снова приходила боль, вспышки-пульсации становились всё чаще, и вскоре и яйцо, и сам лотос мерцали уже непрерывно и обжигающе. Кир не мог прекратить это, как и не мог сказать, сколько продолжалось действо, поскольку и он, и настоящий мир уже находились вне времени. Он чувствовал, что происходящее бесповоротно меняет его, а боль, в которой он сейчас пребывает, — необходимый проводник на пути изменения, и вскоре закончится. В самом деле, Кир её уже почти не ощущал, поскольку сам начал мерцать с той же частотой, что и светящееся яйцо. И когда оболочки яйца рассыпались, будто рой золотых пчёл, а потом расположились в пространстве в форме гигантских спиралей, облачных скоплений, эллипсов, а то и вовсе фантасмагоричных фигур, Кир нисколько не удивился.

Какое-то новое, пока безымянное и не принадлежащее словам знание наполняло его. Он понимал всё, что происходит сейчас, знал, что было до Света, и знал, что будет после, но даже под угрозой потери Шав не смог бы ничего объяснить. Слова для нового знания пока не родились.

Лотос, не изменивший первоначальной структуры, медленно вращался на оси золотого света, озаряя молочно-белый океан радужными всполохами. Во время одного из поворотов Кир заметил, что в середине цветка кто-то сидит. Поза сидящего — со склонённой головой и руками, опущенными на подогнутые в коленях, широко разведенные и странно выгнутые в бёдрах ноги, — поначалу изумила Кира, но в памяти вспыхнуло белым цветом понимания вновь открытое слово «падмасана», и он улыбнулся. Действительно, как же ещё можно сидеть в лотосе, если не в позе лотоса? При завершении нового витка цветок замедлился, и Кир сумел рассмотреть сидящего более подробно. Им оказался мужчина, одетый в белые, расшитые золотым орнаментом одежды свободного кроя. Тёмные длинные волосы были убраны в замысловатую причёску, которая открывала высокий лоб со странной шишковидной выпуклостью в центре. На лице блуждала безмятежная улыбка, глаза были закрыты — казалось, он спал. Но тут мужчина неожиданно резко поднял вверх правую руку, раскрывая ладонь знаком приветствия, — и иллюзия рассеялась. Кир ощутил, что узнан, признан и принят. Сидящий поднял вторую руку, поднёс обе к лицу — и снял его легко, как маску, но на месте удалённого лица тут же проявилось новое: исполненное уверенности и сдержанной силы. Ставший не нужным покров рассеялся сонмом золотистых тающих точек. Однако и второй лик надолго не задержался, повторив судьбу предшественника. Третий лик, лукавый, смеющийся, синекожий, исчез по мановению ладони, уступая место звероподобно оскаленной личине. После были явлены и боги, и звери, и люди в таких количествах, что Кир, ошарашенный представленным многообразием, не сразу осознал, что видит перед собой Шав.

Она улыбнулась, от чего всё существо Кира сладко затрепетало, открыла глаза и округлила рот для нового Слова…

Глава 8

— Ки-и-ир! Ки-и-ир!!! Да очнись же, молишься ты, что ли?! Олух! Приди в себя, иначе врежу, мало не покажется! Держи, не урони! — Кир, ещё не вернувшийся окончательно, с трудом осознающий происходящее, ощутил в руках холодную металлическую трубку и сжал её.

— Труби, идиот! — Кир, таковым себя и ощущая, поднёс к губам медный, местами погнутый мундштук и резко выдохнул. Труба издала неприличный петушиный хрип. Он с трудом сдержал нервный смешок и попробовал снова. Получилось ещё хуже: куда длиннее и непристойнее.

Отец мгновенно налился желчью:

— О-о-о, послало небо наследничка! Бездарь, простое дело доверить нельзя! Дай сюда, покажу, как надо!

Разъярённый Аш-Шер резко перехватил трубу, сделал вдох полной грудью и поднёс к губам мундштук. Выдохнул — долго, тщательно выдувая воздух. Холодный стальной звук поплыл, медленно растягиваясь в пространстве, точно клок тумана, но, не достигнув даже атмосферы Фаэра, растворился бесследно.

— Шед!!! Шед-шед-шед! — Отец, казалось, обезумел: с силой отбросив трубу, запустил пальцы во всклокоченные волосы и потянул пряди с такой яростью, будто хотел вырвать. — Да что ж такое, всё наперекосяк! Реквизит когда меняли, недоделки?! — воздев голову в отсутствующее небо, проорал элоим — видимо, обращаясь к воображаемым техникам-трибам.

Кир, обрадованный нежданной отсрочкой, закрыл глаза, чтобы не выдать себя. Отец теперь его нисколько не пугал — напротив, вызывал брезгливую жалость. После выхода он чувствовал себя полным сил и видел ясно, как никогда. Себялюбие, свившее в Аш-Шере паучьи гнёзда, затянуло ядовитой паутиной такие понятные и близкие Киру чувства как любовь и человечность. Он понимал, что никогда и ни в чём уже не сможет быть близок с этим человеком.

— Хах! Твой отец не был бы так успешен, если бы не смотрел на сто шагов вперёд! — Аш-Шер, уже взявший себя в руки, ехидно осклабился и извлёк из складок широченной рубахи тёмный, похожий на длинную отполированную змею, рог. — Вот! Тут точно беспроигрышно. Наследственная реликвия, сейчас такого ни один мастак не сделает — не из чего, зверьё рогатое повывели, вместо мяса одни синтенты. Куда катится мир? — Отец притворно вздохнул и любовно огладил рог. — Шофар… Мой шофар. Тебе не светит, даже не рассчитывай!

Кир покорно кивнул, не желая вступать в безнадёжный разговор.

Шофар Аш-Шер Киру не доверил, таким образом, окончательно исключив сына из активного участия. Разумеется, его это нисколько не огорчило. Он с лёгкой иронией наблюдал, как торжественно отец подносит к губам гнутый рог, как делает глубокий вдох, набирая в лёгкие побольше воздуха, как вытягивает хоботком губы, благоговейно прикладываясь к реликвии. Кир почувствовал, как резко трепыхнулось сердце: всё! Ничего не изменить. Выдоха он уже не увидел, потому что с момента первого звука время словно обезумело, сорвалось с поводка и полетело, снося всё на своем пути. Звук, рожденный шофаром, был поистине ужасен. Звуковая волна неизмеримой мощи воздействовала на все органы чувств, вызывая неконтролируемый трепет, переходящий в панику. Голос рога в самом начале напоминал рёв обезумевшего животного — но не это оказалось самым страшным. Вскоре к рёву добавился пронзительный визг металла и периодический мерный стук, похожий на щелчки метронома. К концу звук набрал силу, загустел и перешёл на низкие частоты, отчего волосы по всему телу мгновенно встали дыбом. Кир дрожал и с трудом подавлял панику, пальцы рук и ног немели, противно ныли зубы. Однако через секунду контур защиты полыхнул ярко-золотым огнём — сработала автоматика, — и стало заметно легче. Второго трубного гласа Кир все же не избежал, однако воздействие его стало минимальным, поэтому удалось увидеть то, на чём было сложно сконцентрироваться в первый раз. Звуковая волна, направленная на планету, медленно и беспощадно поглощала беспомощный голубой шарик, словно нейтрофил — умирающую клетку. Вторая наложилась на первую, уже замкнувшую кольцо смерти. Вскоре к ним присоединилась и третья, отрезая и без того призрачные шансы на спасение. Кир боялся смотреть, но воображение рисовало апокалиптичные картины помимо его воли. Он видел всё — и каждого.

По морям ходили огромные волны, захлёстывали берега, одним махом смывая игрушечные рыбацкие деревушки. Людей в бушующих водоворотах не было видно, но Кир и не надеялся, что они смогли бы спастись. Безопасных мест не осталось. Там, где не ярилась вода, извергались вулканы, заливая смертоносной лавой еще недавно зеленевшие луга и долины. Чёрный пепел летал над миром, для которого больше не осталось ни дня, ни ночи.

На материках творилось не менее страшное. Горели леса, стояло такое зарево, что можно было читать самые убористые ветхозаветные свитки. С неба сыпался огненный дождь, и никому не было спасения. Крылатые, прижимая к себе детей и раненных, пытались взлететь, но их прозрачные крылья вспыхивали от перегретого воздуха, и то тут, то там падали на землю и съёживались золой маленькие фигурки.

Неконтролируемо дрожали руки. Кир чувствовал бессильную ярость, от которой гулко и неритмично билось сердце и пересыхало горло. «Сволочь, сво-о-лочь… Как же я его ненавижу! Как он может быть таким? Как можно? Все такие, все — и он, и дед, и наставники. Мнят себя богами, а сами убийцы, убийцы!!…Так ведь и я, получается, убийца, чем я лучше него?! Что я сделал, чтобы его остановить? И уже ничего не поменять, не исправить! Зачем мне такое всемогущество, если я не могу отменить смерть и страдания? Зачем уметь видеть, если видишь в сотворённых только грязь? Если это и есть зрение демиурга, то лучше ослепнуть!».

Пытаясь хоть немного успокоиться, он зажал подмышками трясущиеся руки, сделал несколько глубоких вдохов и перевел взгляд на отца. Лицо Аш-Шера казалось непроницаемым. Он парил, скрестив на груди руки, и невозмутимо наблюдал за агонией Фаэра. После, уловив взгляд сына, нехотя оторвался от зрелища, глянул на Кира в упор и процедил:

— Ну и? Что ты так на меня уставился? Опять жалость обуяла, сострадательный ты мой? Вот никак понять не могу — дурак ты у меня или чего похуже? Ты только подумай — за право оказаться на твоем месте, быть моим сыном, учиться у меня любой элоимский пацан готов собственноручно шкуру не то что с аборигена снять, а с самого себя! А ты всё недоволен, всё волком смотришь. — Аш-Шер укоризненно покачал головой, после чего дёрнул шеей вправо-влево, словно разминаясь перед боем. — …Глаза опусти, скотина неблагодарная! Не выводи меня из терпения! — переход от недовольства к неконтролируемой ярости произошёл, как обычно, внезапно.

Кир от возбуждения дрожал всем телом, но взгляда не отводил. Неизвестно чем могла бы закончиться эта стычка, если бы в этот момент на Фаэре не полыхнул самый большой вулкан, выбросив в небо огромный столб огня и дыма. Аш-Шер резко развернулся на звук взрыва:

— Шедова задница, это уже чересчур!

Он метнулся к интелькому, быстро окинул взглядом постоянно меняющиеся графики и, пристроив на лоб присоски ментал-связи, ушёл в расчёты с головой.

Кир, опустошённый, но не сломленный, почувствовал, как на плечи навалилась отнюдь не метафорическая плита усталости. Ничего удивительного, целый день без пищи, сна и энергетической подзарядки, не говоря уже обо всём том, что произошло с ним за это короткое время… Даже трагедия погибающего мира начала блекнуть, постепенно становясь историей, — точнее, первой страницей истории личной вины молодого элоима, которому, похоже, никогда не стать богом… Он прерывисто вздохнул, обхватил руками поджатые в коленях ноги, и, приняв позу эмбриона, поплыл, медленно вращаясь, в рукотворном безжизненном космосе ещё одного несостоявшегося бога…

Едва горящее светило взошло над страной Тгорц, и над страной Хтанс, и над страной Дзенк, но некому было выйти под его лучи — пеплом стал маленький народ, ушёл на корм рыбам, обратился в прах, словно и не было его на свете.

Из долгого оцепенения Кира вывел резкий, исполненный самолюбования, голос отца:

— Всё, закончили. Правда, без антуража пришлось обойтись. Серафим из тебя, прямо скажем, никудышный — но, следует признать, во всех остальных ролях ты тоже не блещешь. Понять не могу, как у меня могло уродиться такое ничтожество? М-да… Ты можешь возвращаться домой, тебе здесь больше делать нечего. Я дождусь, когда выжившие выползут из нор и начнут обживаться в новых реалиях. Райская жизнь для них, понятно, закончилась, но им ещё предстоит это понять. Теперь у них есть Бог — Ашштер грозный, Ашштер карающий, но любящий чад своих, несмотря на ту грязь, из которой они созданы и которой полнятся. Отныне их удел — страдание. Впрочем, как и у всех. Ничего, научатся.

В течение нескольких часов Аш-Шер, постоянно нагружая Кира поручениями и подгоняя окриками, обустроил среду временного обитания. Поскольку на Фаэре всё ещё было некомфортно, капсулу-кабинет он развернул над экзосферой, практически в ближнем космосе. Конечно, походное жилище не могло сравниться с обустроенным обжитым домом, но на неделю-другую вполне достойно его замещало. Во всяком случае, кроме оборудованного кабинета, в нём присутствовали и небольшая спальня, и капсула гигиены, и столовая с синтент-аппаратом, заряженным как минимум на два месяца. Вымотанный донельзя Кир запустил первую попавшуюся под руку программу, и через пять минут они с отцом, избегая смотреть друг на друга, наскоро поужинали в гробовой тишине. Потом интельком, коротко тренькнув, рассыпал по огромному, занимающему всю стену кабинета голографическому экрану множество смутно знакомых Киру символов, сигнализируя о начале нового этапа климатических изменений: на Фаэре начинался долгий период дождей. Новое испытание для немногочисленных выживших в огненном ужасе фэйрин. Когда они, гонимые голодом, выйдут из своих укрытий, мир предстанет перед ними совсем другим.

Аш-Шер удовлетворённо хмыкнул, откинулся на спинку кресла и впервые за долгий вечер посмотрел на сына.

— А ты изрядно изменился. М-да. Замять историю с «минус-полем», видимо, не получится. Ладно, разберусь. Устал? — голос его звучал сухо, но злости в нём не ощущалось. Скорее, привычное уже равнодушие, такое же дежурное, как и последний вопрос. Кир, уверенный в том, что отец сейчас перейдёт к другой теме, решил не отвечать — и не ошибся. — Раз устал, так давай, ноги в руки — и домой. Портал я тебе, так и быть, провешу, ты ж наверняка ни единого знака не помнишь — хотя я тебе всё показывал!

Кир, прекрасно помнивший, что Аш-Шер, напротив, ничего подобного не показывал, возражать не стал — какая разница, что отец говорит и думает на его счёт? Поднялся на ноги, одёрнул складки нелепой архаичной рубахи, обронил сухое: «Я готов», и вышел из капсулы. Активировал «крылья», ввинтился в чёрную пустоту, на которой только тускнеющее, оставшееся для Кира безымянным светило немного разгоняло мрак вокруг многострадального Фаэра. Планету окружало плотное одеяло серых удушливых туч — разверзлись хляби, но местами ещё видны были яркие вспышки — неутихшие вулканы до сих пор клокотали яростью нового бога.

«… Ашштер любящий, надо же! Бедные выжившие фэйрин, вы ещё позавидуете мёртвым…».

Глава 9

Торопясь вернуться к делам насущным, отец держался сухо. Всучил трубу и кое-что по мелочи (по его же меткому выражению, «бутафорский хлам»), провесил портал, проследил за обратным прохождением синхронизации и был таков. Впрочем, Кира его ненавязчивость нисколько не опечалила. Присутствие отца теперь очень тяготило, а необходимость выражать послушание, когда внутри бушевали бури, становилась всё более трудновыполнимой. Кроме того, внезапно начали болеть руки и ноги, словно кости решили сполна воздать за насилие ускоренного роста. Кир, входя в поле временной синхронизации, не без труда подавил паникерские мысли — чтобы через доли секунды выйти, стиснув зубы. Неизмененным. Девятнадцатилетним то есть. Немыслимо. Три года жизни, которой не было. Запоздалая реакция накрыла юношу, но концентрические круги гипер-портала уже расширялись, наплывая друг на друга, перетекая, вибрируя — выключая осознание, лишая воли.

В сфере адаптации было темно, но глаза быстро перестроились на ночное, пусть и весьма ограниченное в плане обзора зрение, и Кир без опаски пошёл вниз. Правда, запнулся на последней ступени и едва не свалился, запутавшись в ногах. Кости и мышцы ныли по-прежнему, хотя и не так сильно. Он странно себя чувствовал — словно примерил чужой костюм на пару размеров больше нужного. Вне невесомости ощущение чужеродности собственного тела явило себя во всей красе — движения стали неловкими, деревянными, каждый шаг приходилось словно бы мысленно «проговаривать».

— Что, в «минус-поле» попал? Как ты себя чувствуешь, сам идти можешь?

Голос, раздавшийся из темноты, заставил Кира вздрогнуть. Он разом утратил нить, удерживающую тело в равновесии, и замер, чтобы не упасть.

— Кто здесь? Кто со мной говорит? Это частная территория, у вас нет права находиться тут!

— Тише, не нервничай, всё хорошо, я сейчас объясню! У меня есть допуск, иначе как бы я попал сюда, сам посуди. Выслушай меня, пожалуйста. Тебе наверняка знакомо мое имя. Я — Аб-Нус.

Кир покачнулся. Аб-Нус! Неудачливый практикант отца, бывший творец мира Фаэра, создатель фэйрин… Что ему нужно, зачем он здесь?

— Прошу, ни о чём не беспокойся, у меня нет намерения причинить тебе зло. Я только хочу спросить. Понимаешь? Только пара вопросов — и я уйду, больше ты меня не увидишь. Позволь, я подойду ближе. Смотри, прямо смотри, вот я, видишь? Руки мои пусты, читай намерение, я откроюсь — убедись, что я чист. Только пара вопросов, и я исчезну. Можно, подойду ещё ближе?

Кир кивнул: да. Он уже взял себя в руки. В конце концов, если бы Аб-Нус хотел убить его, то давно бы это сделал.

Аб-Нус, в полной темноте воспринимаемый больше как контур, набросок, сделал несколько шагов навстречу и обрел объём. Он был высок и строен, — что являлось скорее нормой, чем исключением, — и ещё пару дней назад мог бы смотреть на Кира сверху вниз, но сейчас они оказались уже вровень. Лица его Кир почти не видел, скорее, угадывал, но чувствовал кожей, с каким внутренним напряжением смотрит на него визави.

— Что ты хочешь узнать? — голос Кира звучал твёрдо, без недавней подростковой писклявости, проявлявшейся в минуты волнения. — Учти, что я знаю не больше, чем положено ученику моей ступени. И ничем не обладаю — по той же причине. Зачем я тебе понадобился?

Аб-Нус улыбнулся — Кир по-прежнему не видел, но уже очень хорошо чувствовал его эмоции.

— Ты знаешь очень много, просто ещё не открыл это. А всё, что ты знаешь — твоё по определению. Так что и обладаешь ты очень многим. Скоро твоё время придёт. Но сейчас речь о другом. Мне нужно знать, что происходит на Фаэре. Фэйрин… живы? — последнее слово Аб-Нус резко выдохнул, словно боялся им задохнуться.

Повисла пауза. Кир, по необъяснимой причине уже испытывавший к Аб-Нусу симпатию, не хотел становиться недобрым вестником. Но вопрос был задан и требовал ответа.

Он зачем-то зажмурился (хорошо, что не видно!) — после, ругая себя за детские реакции, открыл глаза, кашлянул и сказал, стараясь, чтобы голос звучал уверенно:

— Мало выживших. Пара тысяч в лучшем случае. Мне очень жаль. Я пытался его остановить, но… Я действительно пытался… — тут голос предательски дрогнул.

Аб-Нус пошатнулся, как от удара, и судорожно выдохнул. Кир с напряжением ждал его ответа. Он чувствовал боль, волнами исходящую от Аб-Нуса, и испытывал к нему острейшее сочувствие, но слов для выражения этого состояния не находилось. Аб-Нус, запустив пальцы в волосы, покачивался из стороны в сторону и едва слышно шептал что-то неразборчивое. Напрягая слух, Кир вслушался. Из невнятного бормотания, как скалы из густого тумана, проступили слова: «…гор танг… алия ланс… кусс сорг… венти маро… дети, дети…». Имена! Аб-Нус звал по именам маленький народ, пытаясь оживить их хотя бы в своей памяти. Кир, подчиняясь порыву, шагнул вперёд и обнял Аб-Нуса.

— Прости. Я до сих пор не знаю, как мне с этим жить.

Комок в горле мешал говорить, Кир откашлялся — и замер, ощутив, что Аб-Нус плачет — горько, безутешно. Беззвучно. Его выдавали только трясущиеся плечи. Но эмоциональная волна, исходящая от него, буквально кричала о непереносимом горе.

— Прости… прости…

Кир повторял слова прощения, осознавая, насколько бессильны сейчас любые слова. Но ничего, кроме них, не было. Пространство растворилось в кромешной темноте. Даже внутренний датчик времени, до сих пор исправно отщёлкивавший в его голове размеченные секунды, минуты и часы, замолчал — возможно, что и время исчезло, поглощённое бархатной тьмой, царящей вокруг. Всё было не значимо. Кир, потеряв внешние ориентиры, внезапно ощутил родство с Аб-Нусом — настолько близкое, что мог бы читать его мысли. Впрочем, именно сейчас Аб-Нус не мыслил — целиком поглощённый острейшей болью, он переживал потерю. Кир деликатно отстранился, прерывая контакт. Аб-Нус прерывисто вздохнул, пару секунд помолчал и сказал:

— Спасибо. Я не виню тебя. Слишком хорошо знаю Аш-Шера, могу представить, как всё было. Смешно… Он обещал мне, что не тронет фэйрин, проведёт «мягкую» реформацию: морализация, лёгкий адресный гипноз, стандартный набор «чудес». Это вполне реально, просто затратно по времени. Год жизни элоима в режиме наблюдения плюс десяток временных синхронов в общей сложности на пару наших часов. Всего лишь год и пара-тройка часов! У фэйрин тысячи лет прошли бы, они бы безболезненно, постепенно менялись. Они непременно поддались бы, это же дети по сути, им нравятся… нравились новые игры. — Аб-Нус запнулся. Кир испугался было, что на этом он и остановится, но Аб-Нус продолжил: — И я, дурак, поверил. Поверил, что Аш-Шер пожертвует годом своей жизни там, где может обойтись неделей. Я же не мог не отдать Фаэр, понимаешь? Он загнал нас с отцом в ловушку. Мы планировали, что Фаэр станет экспериментальным миром. Я добровольно принял роль всеэлоимского придурка, позорящего доброе имя Нус-Тара, а отец взял на себя регулярные энергетические вливания в эксперимент — я же не мог «собирать», фэйрин не знали «божьего страха». Отец давно не вёл собственные проекты, поскольку осознал, насколько безнравственно такое… «творение». Он консультировал стажёров и начинающих демиургов, его репутация и опыт были всегда востребованы. Если бы нам удался первоначальный план, и отец стал моим куратором, мы бы довели проект до конца, и его результаты подорвали бы гнилые основы элоимского устройства. Но Совет, несмотря на первичное согласие, отклонил запрос отца и назначил моим куратором Аш-Шера. Я только недавно узнал, что твой отец давно приметил Фаэр и делал всё, чтобы подобраться к миру поближе. Он заблокировал вливания отца, энергодефицит очень скоро стал очевидным. Несколько кураторских докладных в Совет — и конец. Когда всё вскрылось, отец хотел выкупить Фаэр, но Аш-Шер шантажом вынудил его отступить. Я сам уговорил отца отказаться от дальнейших попыток — если бы Аш-Шер выступил на Совете и раскрыл его участие в проекте, это означало бы крах всего, чего достиг отец. Я подписал отказ от Фаэра, отдал его за символическую цену. Единственное, о чём просил — позволить мне провести реформацию. Временны́е потери меня не пугали, я бы и не одним десятком лет ради них пожертвовал. Но Аш-Шер отказал мне и в этом. Сказал, что «без сопливых гололёд». Я ничего не понял, если честно. Ты понимаешь, что значит это выражение? Хотя… Какая разница?

Аб-Нус замялся на секунду и подытожил:

— Всё. Теперь точно всё. Ничего не поменять.

Кир, уже и не пытавшийся найти хоть какие-то слова, съёжился и вздохнул. Ему было горько и муторно, хотелось поскорее вернуться в свою комнату, запереться, остаться наедине. Даже незваная мысль о Шав не обрадовала, не согрела — напротив, озаботила необходимостью что-то объяснять при встрече, говорить. А говорить не было ни сил, ни желания. Уснуть бы и не просыпаться, вот что.

Аб-Нус, видимо, уловил эмоциональный фон, потому что хлопнул, прощаясь, Кира по плечу и, и сделав в сторону несколько шагов, слился с темнотой. Надо думать, ему говорить хотелось ещё меньше.

Кир, несмотря на охватившие его апатию и усталость, без приключений добрался до выхода и покинул адаптационную сферу. Освещаемые мягким приглушённым светом коридоры Центра были безлюдны — техники здесь появлялись только в чрезвычайных случаях, а элоимы, как правило, уходили домой прямо из сфер адаптации через собственные порталы. Кира при мысли об использовании портала ощутимо передёрнуло. Осознание произошедшей с ним перемены в очередной раз смешало мысли и чувства. Он сбился с шага. Остановился. Медленно вытянул перед собой руки. Покрутил ими, рассматривая. Они были непривычно длинны, ладони стали немного шире, и даже пальцы выглядели иначе — удлинились и укрупнились в суставах. Перевёл взгляд на ступни. Мда. Комичное зрелище. Пальцы сиротливо торчали из открытых мысков сандалий. Кир, воровато оглянувшись, потянул вверх подол ритуальной рубахи. Хмыкнул. Принципиальных видимых отличий не нашёл, но мимолётно отметил, что волосы на ногах ещё больше загустели и потемнели. Вспомнил, как лет в пять, наблюдая отца в открытой пляжной одежде, наивно поинтересовался, почему «у папочки на ножках такие же волосики, как у реликтового о-ран-гу-та-на, о котором недавно рассказывал „Эцадат“?». Отца аж перекосило, но тогда он ещё брал на себя труд сдерживаться. Буркнул что-то невнятное, помнится. А вот сейчас, пожалуйте, сам Кир не хуже. Неужели в нём и ярость Аш-Шера тоже может проснуться? Ох, нет, вот не надо этого. Походить на отца совсем не хотелось.

Он мысленно воспроизвёл образ-код. В стене послушно обозначилась дверь, потом растворилась, чтобы вновь собраться в монолит, когда юноша выйдет. Решительно шагнув в открывшийся проём, он едва не ослеп от яркого солнечного света. Задрав голову, несколько минут с почти детским восторгом любовался небом. Дневной спутник только-только поднялся над горизонтом, явив свой красноватый бок. Кир с удовольствием сделал вдох полной грудью: сегодня воздух был явно с гор — хрустально чистый, несущий прохладу даже в самый зной. Он нравился Киру ничуть не меньше морского. Хотя и степные концентраты были по-своему хороши — будоражили, волновали, звали в дорогу. Ах-х! Ну до чего же вкусно сегодня дышится! И никого вокруг: техники-трибы, понятно, не появятся до конца смены, а собранные, сосредоточенные на текущих проектах элоимы перемещаются через порталы, давно позабыв, как прекрасен Зимар, как хорошо жить на нём. Кир усмехнулся. Для чего им тысячи лет жизни, если они не видят жизни?

Вступив в ментальный контакт, он подозвал к себе ближайшего из рассекавших высоко в небе инмобов. Квазиживой механизм, с готовностью зависший перед ним невысоко над землей, выглядел странно: полностью прозрачный корпус открывал взгляду многочисленные сочленения, трубки, технические узлы и даже мозговой центр. Впрочем, в этом была какая-то извращённая эстетика. Наблюдение за внутренней жизнью разумного механизма могло бы увлечь, если бы Кир не был так вымотан. Внешне инмоб напоминал гигантское насекомое, состоящее из раздутого «брюшка» пассажирского корпуса, длинного сухого «туловища» агрегатной части и небольшой «головы», отведенной под собственно мозг. Уместно выглядели даже упоры-стабилизаторы, напоминавшие тонкие лапки с множеством сочленений. Возможно, они несли и другие функциональные нагрузки, но вдаваться в такие подробности желания не было — усталость наваливалась всё сильнее, да и голод заявил о себе так остро и внезапно, что даже руки и ноги стали как ватные. Кир коснулсяразума инмоба и спросил, согласен ли тот доставить его домой. Инмоб, выражая готовность, отреагировал так ярко и эмоционально, что это вызвало улыбку. Кир не успел подумать, что инмоб совсем новенький, поэтому так контактен, как в мозгу уже возник образ золотистого сияния: счастье, счастье, я полон сил, полезен и востребован! Одна из стенок «брюшка» мягко отъехала вверх, открывая удобное пассажирское кресло и «пульт комфорта» с набором различных опций, призванных скрасить время в пути. Кир с готовностью плюхнулся на мягкое сиденье, которое моментально приняло полулежачую форму. Инмоб чутко реагировал на физическое состояние пассажира. Из «пульта» полились негромкие «звуки природы» — расслабляющий шум морского прибоя. Кир зажмурился и блаженно вытянулся в кресле, сейчас уже напоминавшем скорее кушетку. Поданный через полминуты энергетический коктейль порадовал свежестью ингредиентов и вкусовой гаммой. Погружаясь в блаженную дремоту, юноша едва успел подумать об адресе доставки. Момента, когда прозрачная дверца вернулась на своё место, герметично запечатывая капсулу, после чего инмоб, сложив упоры, плавно взмыл вверх, быстро прошил облачный слой и вошёл в стратосферу, пассажир уже не зафиксировал.

Глава 10

«Чернэ очы йдетэ спаат… чернэ оч-чы…черне-е-э-э… о-о-очы… шкода хлопцу настократ… спат-спат-спа-а-ат…», — гортанные, твёрдые звуки, слагающиеся в непонятные, но чем-то необъяснимым очень близкие слова, тревожили, волновали тёмные воды сна.

«…Просыпайтесь, Кир, через пять минут мы подлетаем к Минакии. Прежде чем я начну снижение, предлагаю полюбоваться видом северного сияния, нередкого на этой высоте». Кир зевнул и поёжился. Предлагаемое зрелище не впечатлило. Возможно, и потому, что напомнило о Фаэре. Да и недавний сон, странный и тревожный, пока не отпустил, хотя почти рассеялся. «Чернэ очы…» — что это? Слова, но на каком языке? Очы. О-чы. Нет, никаких ассоциаций. Но почему так взбудоражил этот сон? Что там ещё было, кроме слов… Ведь что-то ещё было, определенно… Свет. Много-много света. Огромное окно. Да! Свет именно оттуда шёл, верно! Ощущение тепла. Спине мягко и уютно… живое тепло. Покачивание, приятное, убаюкивающее… Я что, лежал? На чём? И почему всё вокруг было таким огромным, потолок высоченный, окно… лицо… Лицо? Да, точно! Галма, красивая, шепчет что-то, улыбается, поёт… Поёт? Галма — поёт? Зачем? Ничего не понимаю… Но она пела, галма во сне пела… как это там?.. «Шкода… хлопцу… настократ…» Пела и покачивалась слегка, точно подкидывала что-то на коленях. «А-а-а! Всё! Понял! Я лежал на её коленях! Я малявкой там был! Она меня качала! И мне пела, мне! Галма пела мне… Красивая такая… И пахла вкусно… Хороший какой сон… Досмотреть бы…» Кир вздохнул и открыл глаза: досмотреть вспугнутый инмобом сон явно не светило — приближалась Минакия.

Инмоб, плавно снижавший скорость и высоту на протяжении пары минут, прошёл туманный слой облаков и вынырнул над Минакией. Остров, покрытый в долинах сочной зеленью, которую питали две полноводные реки, берущие начало в горах, уютно нежился в ладонях ласкового моря. Инмоб зашёл на круг, облетая Минакию, — похоже, уловил эмо-фон пассажира и решил дополнительно угодить. Действительно, Кир, не единожды видевший остров отца с высоты, всякий раз любовался его гармоничным устройством. После динамичного Эл-Малхута, в котором юноша ощущал себя незначимой частью огромного, работающего без сбоев механизма, Минакия представлялась оазисом уюта и свободы. Да и являлась таковым — разумеется, пока домой не возвращался отец. Мысль о неизбежном и скором его возвращении разом испортила настроение. Кир понимал, что отношения с отцом изменились — похоже, бесповоротно. Также понимал, что не имеет никакого желания исправлять ситуацию. Но тогда нужно что-то радикально менять, только что он мог, неинициированный элоим? Кстати, об инициации… Это что же, скоро придётся проходить ритуал, раз «минус-поле» играючи сделало из шестнадцатилетнего элоима девятнадцатилетнего выпускника, которого от инициации отделяет лишь несколько месяцев интенсивной подготовки? Но ведь добавились только три года, а не знания! О-о, ше-ед! И что теперь будет, а?

Разболелась голова. Думать о ближайших перспективах не хотелось. Ничего хорошего они, понятно, не сулили. Инмоб, безошибочно считывающий состояние пассажира, оставил попытки развлечь Кира и, облетев дом, приземлился на заднем дворе, неподалеку от импровизированного сада Шав. Дом, точнее, целый комплекс построек, выращенных домом, надёжно закрывались куполом защитного поля. Снять защиту дом мог только для носителей родового кода — то есть Кира и отца. Доступ для деда Шера отчего-то был закрыт. Признаться, Кир об этом ничуть не сожалел. Аш-Шер маниакально охранял своё имущество, хотя, на памяти Кира, никаких поползновений на него не было. Равно как и смысла в защитном поле: кому здесь покушаться на личную территорию демиурга — другим демиургам, что ли? Так у них свои острова есть, и дома, и Сферы творения. Хотя, как показал недавний опыт, за чужими Сферами охота всё-таки шла. Но здесь, на островах, немыслимо было представить, от кого стоит так старательно закрываться. Конечно, в Эл-Малхуте существовали районы, — в основном из заселённых ремесленниками и технарями, — где кишела какая-то своя, тёмная жизнь, время от времени прорывающаяся, словно нарыв — гноем, преступлениями на бытовой почве. Отец, иногда ещё подключавшийся к Айкон[6], жаловал именно тот поток, где круглые сутки, смакуя подробности, излагались детали и схемы совершенных преступлений, — говорил, что его это хорошо расслабляет. Думать о странностях отца Киру не хотелось. Инмоб, ненавязчиво списавший с чипа пятую часть витэнера и по инициативе пассажира получивший также и чаевые, плавно поднял вверх купол пассажирского отсека и пропел короткую рекламную песенку:

Кир усмехнулся — искренний энтузиазм инмоба позабавил. Чувствовалось, что тот действительно недавно создан, потому так восхищается даже пошленькой песенкой, вложенной в него неудачником Даром, оставшимся без второго имени и обречённого всю оставшуюся жизнь создавать вещи для комфорта демиургов. Кир не однажды летал с видавшими виды инмобами — вот те уже смотрели на жизнь куда как циничнее. Но огорчать молодого инмоба не хотелось, Кир отогнал пессимистичные мысли и пообещал, что непременно ещё полетает с ним. Инмоб вспыхнул искрами признательных образов. Поблагодарив за приятный перелёт, Кир выбрался из уютной капсулы и с напряжением, до сладкой дрожи, потянулся всем телом. Инмоб воспарил практически бесшумно и через несколько секунд растворился в небе.

Кир сделал глубокий вдох. В саду Шав расцвели яблони, ветер доносил одуряющий аромат. Поблизости гудели пчёлы, вокруг порхали пестрые бабочки, мелкие невзрачные птахи извлекали из себя невообразимые трели. Жизнь кипела, заполняла собой пространство, росла и ширилась — и от напора этой яростной силы кружилась голова. В дом не тянуло. Кир ступил на одну из благоустроенных Шав дорожек, выстеленную колкой сосновой корой. Дорожки в саду отличались своенравием: петляли, неожиданно поворачивали, а порой и закольцовывались — поэтому редко приводили дважды в одно и то же место. Сейчас это было Киру на руку. Определенности не хотелось. Он медленно шёл, слушая, как поскрипывает кора под пробковой подошвой сандалий. Размеренная ходьба немного отвлекала от навязчивых мыслей. Вскоре к хрусту коры, гудению пчёл и птичьим трелям добавилась мелодия — пока ещё отдалённая, плавно перетекающая из ритма в ритм, приятно волнующая и тревожащая одновременно. По мере приближения мелодия набирала силу, звала к себе, вела, увлекала. После очередного витка дорожки взгляду открылась зелёная лужайка, в середине которой, подобрав под себя ноги, сидела Шав. Возле её склонённой головы трепетал тремя парами неутомимых крылышек «колибри» — миниатюрный инмоб, чей крохотный мозг вмещал в себя миллионы мелодий: от древней классической музыки до современного андеграундного игленда, создаваемого в трущобах унитполиса. Кир считал, что не очень хорошо разбирается в музыке, хотя благодаря стараниям Шав имел развитый слух и даже узнавал многие композиции. Разумеется, музыкальные занятия приходилось проводить втайне, поскольку среди элоимов не поощрялась бесполезная трата времени. По мнению отца, только неинициированные неудачники могли позволить себе роскошь бездарно прожигать жизнь. Однако, несмотря на демонстрируемую Аш-Шером неприязнь к музыке, Кир чувствовал, что отец не вполне искренен. Свежи были в памяти несколько эпизодов. Он помнил, как однажды застал отца в компании «колибри», воспроизводившего странную мелодию, на первый взгляд, казалось бы, лишенную ритма. При появлении сына Аш-Шер хлопнул в ладоши, отключая инмоба, и сразу же отослал сына, запретив впредь входить без разрешения. Но Кир успел увидеть смятенное и взволнованное лицо отца. Это сильно поразило мальчика, и он хорошо запомнил происшествие, несмотря на то, что был тогда совсем мал.

Мелодия, которую сейчас воспроизводил «колибри», напоминала ту, давнишнюю, отцовскую. Кир уже знал, что она называется «блюз», хотя не нашёл упоминания о ней ни в одном историческом справочнике «Эцадата». Впрочем, «Эцадат» не менее многозначительно молчал и по поводу других древних музыкальных течений, например, хард-рока, чьи мощные пробивные вибрации Кир распробовал не так давно. Задумавшись, юноша не сразу заметил, что Шав, до сих пор неподвижно сидевшая в странно знакомой позе, прерывисто вздохнула и закрыла лицо ладонями. Кир, встревоженный внезапной переменой, присел перед ней на корточки, прикоснулся к плечу и, повинуясь внезапно возникшему интуитивному ощущению, тихо позвал:

— Ша-ав… Я вернулся. Посмотри, на меня, пожалуйста. Только не пугайся — кажется, я немного изменился…

Однако прежде всегда отзывчивая Шав никак не отреагировала на его слова. Более того, у Кира создалось впечатление, что она его вообще не слышит. Недавнее интуитивное озарение, что обращаться с ней сейчас следует очень бережно, только усилилось, поэтому он осторожно коснулся её ладоней, накрыл своими и потянул в стороны, открывая лицо Шав. И, не сдержавшись, сдавленно охнул — Шав плакала! Совершенно беззвучно, и от этого ещё более горько. Веки её были закрыты, но слёзы, наливаясь во внутренних уголках глаз, стекали быстрыми ручейками по уже влажным щекам. Губы Шав слегка набухли. Кир внезапно ощутил острое возбуждение — но тут же устыдился своего порыва. Он поднёс её ладони к лицу и вжался горячим лбом в прохладные лодочки сведенных пальцев. Стало немного легче. Шав все так же не отзывалась, но Кир чувствовал, что поступает верно, сохраняя телесный контакт. Наконец, через несколько минут, он ощутил слабое движение пальцев и, разом отпрянув, жадно вгляделся в её лицо. Шав смотрела прямо на него — но с таким странным, мучительным и в то же время счастливым выражением, что он растерялся. А когда она протянула к нему руки и дрожащими пальцами провела по его лицу, словно бы знакомясь, открывая заново, он окончательно перестал понимать происходящее. Глаза Шав лучились нежностью, она шептала что-то еле слышно, не прекращая прикасаться к его лицу, волосам, рукам — оглаживая, лаская. Он не сразу расслышал, что она повторяет одну и ту же фразу: «…мальчик, мой мальчик маленький… как же ты вырос… какой красивый… вылитый отец…».

Понимая, что с ней происходит что-то особенное, он решился заговорить, в надежде успокоить. Сделал глубокий вдох и произнес, стараясь, чтобы голос звучал ровно и убедительно:

— Шав, всё хорошо, я с тобой, я дома. Смотри, живой-здоровый, разве что повзрослел немного, но это ерунда. Всё в порядке. — Обострившаяся интуиция подсказывала ему, что часто называть её по имени сейчас — верный ход, и он повторил: — Ша-ав… Всё будет хорошо, я с тобой, милая.

Но вопреки ожиданиям она не успокоилась, а, напротив, нахмурилась и сказала то, от чего Кира пробрал озноб:

— Что это значит — «шав»? Это имя? Чьё оно? Зачем ты обращаешься так ко мне, меня зовут Эви! Я… Я твоя…

Не закончив фразу, она вздрогнула всем телом, будто человек, грубо разбуженный в середине сновидения. Глаза её затуманились — но уже через секунду на Кира смотрела прежняя, хорошо знакомая ему Шав. Он незаметно выдохнул — отпустило! — но тут же снова напрягся.

Шав, встревоженная, пристально вглядывалась в него.

— Ох, нет… Это «минус-поле», так? Сколько: три, четыре?

Кир попытался улыбнуться, но получилось криво:

— Ну, разве важно это теперь? Три года, отец сказал. Ещё сказал, что могло быть и хуже.

— Три… Могло быть и хуже, да. Но… — Шав осеклась. — Всё. Всё хорошо. Ты здесь, ты есть, мы всё наверстаем. — Она говорила и успокаивающе поглаживала ладони Кира — собранная, знающая ответы на все вопросы, мудрая, самая лучшая на свете Шав. Контраст между её недавней потерянностью и теперешней уверенностью в себе был так велик, что Кир не удержался от вопроса:

— А что с тобой произошло? У тебя было такое лицо… Я испугался за тебя! Ты… ты плакала! Почему? Что случилось?

Шав вздохнула:

— Ничего не случилось, дорогой. У меня и тебя всё хорошо. Но одной… э-э…одному человеку сейчас очень плохо. Я была рядом с ней… с ним…в общем, я была рядом. Прости, больше пока не могу тебе объяснить.

Она опять помрачнела и задумалась.

«Колибри», притихший на время разговора, выпорхнул из травы и завис чуть выше головы Шав. Пропел вопросительно несколько нот. Кир взмахнул рукой, отсылая его, но инмоб внезапно заупрямился, не подчинился и продолжил парить на прежнем месте, издавая едва слышное низкое гудение. Кир повелительно хлопнул в ладоши, желая его отключить, но обнаглевшая «птичка», перепорхнув за спину Шав, прочирикала что-то, явно оскорбительное, прозрачно давая понять, что исполнять его указания не станет.

— Оставь. Он перевозбудился из-за моего… из-за недавнего срыва. Пусть покапризничает, он же маленький, ему можно.

Голос Шав звучал глухо и устало. Кир передёрнул плечами: ладно, как скажешь. Повисла пауза — неудобная, непривычная. Нежелание Шав объяснить своё состояние остро его задело. Раньше она никогда не вела себя так и тем более не таилась. Кир растянулся на траве, боком ощущая тепло, исходящее от её тела. Но она не протянула руку и не коснулась его, как делала всегда. Сердце стучало гулко, ток крови отдавался в ушах лёгким шумом. Он сделал вдох, ощущая в горле невесть откуда взявшийся комок. Может, и к лучшему, что так… Всё равно рассказывать об очистке Фаэра Кир сейчас был не в состоянии — если честно, больше всего хотелось бы забыть о произошедшем. Он поймал себя на мысли, что действительно изменился: на смену былой легкости и беззаботности пришла тяготящая ответственность.

Из тягостных раздумий его вывели внезапные громкие звуков. Утративший эмоциональную стабильность инмоб, видимо, решил разрядить обстановку и не нашёл ничего лучше, как запустить начало кантаты «Кармина Бурана». Кир невесело усмехнулся, вспомнив, с каким упоением совсем недавно слушал её вместе с Шав. Мысли неожиданно ушли в сторону. А что, если и с Шав теперь начнутся совсем другие отношения? Как всё запуталось! Проклятье!

Инмоб, руководствуясь какой-то своей, похоже, уже испорченной логикой, усилил громкость, и музыка теперь буквально гремела над поляной, но даже это не отвлекало Шав от погружённости в себя. Кир ощутил, как его заполняет раздражение. «Да что с ней такое?! Словно чужая, как будто не видит меня, совсем не чувствует, можно подумать, что я ей никто, посторонний, пустое место!!». Кровь бросилась в голову, он вскочил на ноги, сжимая кулаки. В правой ладони вместе с вырванной травой оказался невесть откуда взявшийся мелкий камешек. Злополучный инмоб, заходя на новый круг и вибрируя от собственной наглости, беспечно снизился, рука сжала камень — и острая ярость обрела зримую цель. Камешек звонко дзангнул, отскочив от радужного корпуса «колибри», не причинив тому никакого вреда, но сам факт произведенного насилия окончательно закоротил и без того уже нестабильные нейронные цепи в мозге капризной «музыкальной шкатулки». Инмоб взвыл почти на ультразвуке, потом устрашающе загудел, закружился вокруг Кира, будто собираясь атаковать, но потом передумал и резво рванул в сторону дома. Напрасно уже очнувшаяся Шав хлопала вслед ему и даже кричала — инмоб вышел из подчинения. Кир чертыхнулся и припустил вдогонку, путаясь в подоле опостылевшей рубахи. Уже почти добежав до дома, в резком прыжке едва не схватил взбесившегося инмоба, но не дотянулся совсем немного — неудобные тряпки помешали. «Колибри», возбуждённо вереща, ворвался в дом, Кир, на ходу сдирающий рубаху, влетел следом за ним, и наконец, запыхавшаяся Шав замкнула триумфальный забег.

Глава 11

Дом едва слышно щёлкнул, переходя в активный режим, но на требование Кира немедленно отключить свихнувшегося инмоба ответил неодобрительным молчанием. Будучи искусственным интеллектом высшего порядка, он находил негуманными подобные меры и предпочёл сделать вид, что требование младшего хозяина было озвучено недостаточно убедительно, чтобы считать его приказом. «Колибри», гудя на басах и осмотрительно барражируя вне зоны досягаемости, время от времени с демонстративной яростью камикадзе врезался в стены, которые, впрочем, вовремя реагировали и легко отпружинивали бесшабашную «птичку». Кир несколько раз попытался сбить его снятой с себя рубахой, но это привело лишь к тому, что инмоб ещё больше возбудился, принялся хаотично метаться, после чего, словно вспомнив о чём-то архиважном, с неожиданной прытью рванул на отцовскую половину дома. Шав, наблюдавшая за манёврами «колибри» и дикарскими прыжками Кира, одетого лишь в символические шортики из поллака, хохотала, утирая накатившиеся на глаза слёзы. Кир, воодушевившись её смехом, побежал следом за инмобом, осыпая ругательствами и сбрендившего «колибри», и чересчур умный дом, и заодно тех далеких предков, которые додумались до создания ИИ. Инмоб, носившийся над его головой взбесившейся пичугой, то и дело разражался обрывками композиций, мешая в кучу все древние мёртвые языки и музыкальные стили. Когда он ещё больше ускорился и врубил на полную громкость «No Leaf Clover», Кир подумал, что дело плохо. И действительно, зубодробительный гитарный проигрыш едва успел смениться обманчиво-лиричным

как инмоб на полном ходу врезался в защитное поле, закрывающее вход в отцовские апартаменты. Бедная «птичка», чирикнув нечто невразумительное, закружилась волчком, опускаясь по расширяющейся спирали. Кир с готовностью подставил раскрытые ладони, готовясь сграбастать нарушителя спокойствия. Кто знает, чем завершилась бы эта сцена, если бы не появление Шав. Опознав её, система защиты вышла из режима невидимости, по экрану побежали радужные всполохи, и с едва слышным шорохом (Аш-Шер тяготел к спецэффектам) охранное поле отключилось. Инмоб, секунду назад трагически планировавший навстречу неотвратимому наказанию, неожиданно резко встрепенулся и взмыл вверх из почти закрывшихся ладоней Кира. Вероятно, так удачно подвернувшееся «окно возможностей» придало бунтарю новые силы. Он демонстративно сделал круг над головой, сохраняя, впрочем, безопасную дистанцию, после чего врубил на полную «Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello, how low?Hello, hello, hello, how low?»[8] и влетел в просторные комнаты Аш-Шера, восторженно попискивая от осознания собственной наглости. Шав уже не смеялась — прислонясь спиной к стене, тихо охала, держась за живот.

— Веришь, аж мышцы свело, сто лет так не…Уф-ф… И ведь как тонко стебётся, негодник! Это ж надо: подлетел к тебе и выдал… Ты последнюю-то песню узнал, нет? «Smells Like Teen Spirit»! Ой, не могу-у-у! — Её накрыл новый приступ хохота.

Раздосадованный Кир повернулся к ней и проговорил, с трудом удерживаясь, чтобы не повысить голос:

— Ну и вот что смешного, я не понимаю! Что смешного он сделал, чтоб аж до истерики доходить, а?

Шав помотала головой: сейчас, погоди секунду, всё объясню. Потом не без труда взяла себя в руки и заговорила спокойно, хотя голос её подозрительно подрагивал:

— Милый, если бы ты не только загрузил в память лингво-пакеты «Мёртвые языки Зимара», но и активно развивал тот же, положим, английский, ты бы понял, что наш милейший «птенчик» сделал тебе весьма прозрачный намек. «Smells Like Teen Spirit» в буквальном переводе означает «ты пахнешь как подросток». И про свет фар товарняка в конце тоннеля тоже очень… очень уместно получилось. — Губы Шав предательски дрогнули, но она смогла сдержаться.

Кир, несмотря на не прошедшую до конца злость, ухмыльнулся:

— Ну да, и вправду смешно! Не думал даже, что «колибри» настолько развит, что и юморить научился. Только вот скажи мне, что мы с ним будем делать, с таким продвинутым?

«Продвинутый» беспечно пилотировал, нарезая круги под сводами прозрачного купола, и как будто не подозревал, что над ним сгущаются тучи, но Кир на всякий случай понизил голос — чтобы через секунду посмеяться над собственной глупостью: инмоб-эмпат реагировал на эмоциональный фон хозяев.

Будто прочитав его мысли, Шав лукаво улыбнулась:

— Вот-вот. Нам нужно всего лишь успокоиться и немного подождать. Бедолаге и так сегодня досталось — настоящий шквал эмоций пережил. Он уже приходит в себя: слышишь, что мурлычет?

Да, инмоб действительно перешёл на лиричные песни. Кир согласно кивнул и уселся на пол, вытянув ноги во всю длину. Покои отца соответствовали характеру Аш-Шера — минимализм во всём, если не сказать аскеза, но посидеть на полу Киру захотелось вовсе не из-за нехватки удобной мебели. Хотелось простоты и основательности. Волна возбуждения, вызванная яркими эмоциями, схлынула, и он ощущал сейчас странное умиротворение. Возможно, именно водевильное происшествие с инмобом поставило точку в череде драм и личностных перемен двух последних дней. Анализировать произошедшее не было желания, кроме того, Кир именно сейчас чётко ощутил, что в этом, ещё неделю назад непредставимом событийном водовороте он является не случайной щепкой, а одной из значимых частей, посредством которых этот самый водоворот собирал что-то большое и небывалое прежде. Оценив собственную формулировку, он покачал головой: вот это выдал, а? Бред, кому скажи только, полный бред!

— Вот и не говори. Всё ты правильно чувствуешь, слушай себя, время пришло с собой знакомиться… — Шав легко присела на корточки и заключила его лицо в кольцо ласковых ладоней. — Хороший мой, натерпелся… Совсем взрослый стал, возмужал…

Он сидел с закрытыми глазами, расслабленный, спокойный. Близость Шав на этот раз не будоражила, но согревала и наполняла силой. Это было как нельзя более уместно сейчас — более того, нужно. Он благодарно вздохнул и обнял Шав. И когда его губы коснулись её мягких губ, в кратком поцелуе не было страсти, а одна только нежность.

Почувствовав дуновение ветерка, Кир открыл глаза. Шав улыбалась, во взгляде не было ни осуждения, ни насмешки. За её правым плечом парил, мерно трепеща крылышками, «колибри», уже вернувшийся в разум. Шав лёгким кивком головы указала на него, как бы спрашивая: проверим? Кир кивнул утвердительно, не скрывая счастливой улыбки. Она звонко щелкнула пальцами, «птичка» радужно засветилась, подтверждая готовность к работе, и уже через секунду бархатный голос певца, давно ставшего частью одного из древних мифов, запел:

На этот раз Кир без перевода уловил все нюансы и, не отрывая глаз от лица Шав, кивнул: да. Никогда прежде… Слова не шли с языка, да и подбирать их не хотелось — он ощущал, что этот момент куда важнее чувствовать. Какая-то новая, особенная связь зарождалась сейчас между ними.

А чувственный голос не отпускал, вёл дальше, не давал закончиться мгновению.

Вслед за этими словами на стене напротив проявилось объёмное изображение странного, невозможного для Зимара города — высокие острые шпили, выгнувшие спину мосты, маленькие дома, бегущие неширокими улочками к реке, — и тут же пошло рябью. Изображение поплыло, точно акварельный рисунок, смываемый с холста мощным ливнем, и взгляду открылась небольшая комната, вмещавшая в себя рабочий стол, удобное кресло и мягкую бордовую кушетку, стоящую у стены. На столе лежало несколько незнакомых Киру предметов, о которых он мог бы сказать только одно: они прямоугольны. Комнатушка в целом, несмотря на некоторую заброшенность, производила впечатление уютной. В сравнении с основными комнатами Аш-Шера, несущими на себе очевидное клеймо ничейности, её обжитость интриговала ещё сильнее.

Кир шумно выдохнул. Вот ещё новости, прежних будто бы мало было. В голове не укладывалось — это что же, тайник? У отца есть тайник?

Шав поднялась, медленно пересекла огромную гостиную Аш-Шера и подошла вплотную к тайной комнате. Однако переступать через условный порог столь очевидно разных миров одного и того же человека не спешила. Провела ладонью сверху вниз, чтобы убедиться, что защитное поле отсутствует. Кир не торопясь подошёл к ней.

— Ты уверена, что стоит заходить сюда? Это как-то…не очень порядочно, что ли…

— Я зайду ради тебя. Ничего не собираюсь брать отсюда, но раз уж тайна открылась, хочу показать тебе кое-что… Это настоящий раритет, ты такого больше нигде не увидишь. Конечно, выволочку бы твоему отцу устроить за то, как он к таким редким вещам относится — но, с другой стороны, если бы он их хранил в климатическом сейфе, мы с тобой точно «пролетели» бы.

Кир представил себе Шав, таскающую за волосы Аш-Шера, и не удержался от глупого гыгыканья. Она посмотрела на него, удивлённо приподняв правую бровь. Потом улыбнулась — уловила эмоцию. И так, с улыбкой, и шагнула внутрь тайника. Кир мгновенно напрягся, готовый ринуться следом, но внутри её не поджидали ни полчища разумных пауков, ни ещё какие-либо плоды коллективного бессознательного — и он перевел дух.

— Иди сюда. Здесь хорошо, — позвала его Шав, взяв в руки один из прямоугольников тёмно-вишневого цвета. Потом каким-то особенным движением переломила прямоугольник на две части. Тот покорно раскрыл беззащитное белое нутро, испещрённое тёмными значками. Кир, хотя и пользовался при обучении в «Эцадат» в основном режимами «посмотреть-послушать», а также «записать в кратковременную память», всё же был обучен и письму, и чтению. Он знал, что значки эти называются буквами, но впервые видел, чтобы их прятали от глаз, да ещё таким странным образом.

— Ты что, сломала эту штуку, да? И что теперь отцу скажем? Мда-а… Представляю, что будет…

— Ох, варвар мой дорогой, дитя новейших технологий! Книгу невозможно сломать, просто раскрыв её. Она для того и создавалась когда-то — чтобы её раскрывали и читали. Подойди ко мне. Посмотри, какое сокровище…

Он с готовностью сделал шаг и едва успел войти, как за спиной проявилась «завеса» с панорамой города-призрака. Вид с «изнанки» оказался мало того, что трёхмерным, так ещё и движущимся: по дорогам забегали смешные, неудобные с виду инмобы, вдоль домов пошли странно одетые люди: мужчины с галмами и без, галмы в компании себе подобных — среди них были молодые, но встречались и старые, некрасивые, с усталыми телами. Кир озадаченно хмыкнул. Кому и для чего понадобились испорченные куклы? Кроме того, были галмы с детьми разных возрастов — с мальчиками и с… маленькими галмами. У Кира закружилась голова. Он никогда не видел галм-детей. Их сразу создавали зрелыми. В недоумении он оглянулся на Шав. Она, не отрываясь, смотрела на «волшебный экран».

— Как красиво… Как хорошо у неё… Ох. Молчу. — Шав тряхнула головой. — Кир, это голограмма, запись. Не спрашивай меня, что к чему, я сама пока не разобралась. Видимо, система защиты из-за генетического родства определяет тебя как Аш-Шера и включает установленные им настройки.

— Но как мы теперь выйдем отсюда? Представь только, что будет, когда он нас здесь найдёт? — Кир уже представил и понял, что малой кровью дело вряд ли обойдётся.

Однако Шав вовсе не казалась обеспокоенной.

— Не переживай. Раз система признала тебя своим, то и выпустит по первому твоему требованию. Вот попробуй: прикажи голограмме отключиться.

Конечно, Кир попробовал. Не успел подумать, как «завеса» рассеялась. Жаль, красивая была…

Сидящая на кушетке Шав кашлянула:

— Пить хочется… «Картинка» в любой момент вернётся, я уверена. Достаточно только захотеть. Но с этим и позже поиграть можно. Давай-ка сюда садись, — похлопала она по кушетке, — будем книгу читать.