Когда ты станешь моей

Глава 2

– Видит Бог, Малькольм, это всего лишь глупые сплетни. Неужто я должен опуститься до уровня сплетников и начать перед ними оправдываться?

Малькольм тяжело вздохнул. От Джулиана не укрылось выражение тревоги и озабоченности, появившееся на обычно невозмутимом лице дворецкого.

– Пускай так, милорд. Но вы ведь знаете, каковы люди. Их хлебом не корми, дай только позлословить о ближнем. Никто не станет вникать, правда все это или ложь. Я счел своим долгом вас предупредить.

– Благодарю за заботу.

Джулиан с тоской взглянул на гору корреспонденции. Дьявол бы побрал эту Элинор! Будь она проклята! Живет припеваючи где-то в Европе и думать не думает, в каком сложном положении очутился ее законный супруг. Джулиана отделяло от нее большое расстояние, но он никак не мог воспрепятствовать ни распространению слухов о ее прежних скандальных похождениях, ни возникновению новых. Светские сплетники злорадно переносили подробности пикантных приключений этой беспутной особы из салона в салон. Все с нетерпением ждали реакции со стороны супруга.

Вдобавок, что ни говори, а леди Элинор уже второй сезон не появлялась в свете. На то у нее должны были быть веские причины, ведь все знали, как она любила щеголять в роскошных туалетах на балах и званых вечерах. Ей так нравилось быть в центре внимания, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Все сходились на том, что она нипочем не пропустила бы лондонский сезон добровольно.

Малькольм деликатно кашлянул.

– Многие подозревают, что вы с супругой живете раздельно.

– Да неужто? Надо же, какая проницательность! – Джулиан вытащил одно из писем из аккуратно вскрытого белоснежного конверта. Нахмурив брови, он пробежал глазами идеально ровные строчки. – Опять этот докучливый лорд Хаверинг исходит желчью в адрес партии вигов.

– Вот именно, милорд. Многие недоумевают, каковы причины данного решения.

– В точности, как обычно смертные недоумевают по поводу решения богов, – мрачно усмехнулся Джулиан. – Пусть погадают на кофейной гуще. Это хоть ненадолго займет всех пустоголовых бездельников.

– Конечно, милорд. Я с вами полностью согласен. – И снова это робкое, несколько даже виноватое покашливание. Джулиан нахмурился и выжидательно взглянул на секретаря. Лицо Малькольма пошло пятнами. Он переминался с ноги на ногу так, словно стоял на горячих угольях. – Мне, право же, неловко затрагивать эту тему, милорд, но я принужден…

– В чем дело, Малькольм? Говорите же, а не то вы просто лопнете.

– Дело идет о вашем поведении, милорд.

При виде того, каким гневом исказилось красивое лицо господина, Малькольм втянул голову в плечи. Стараясь держать себя в руках, Джулиан негромко, но с угрозой произнес:

– Соблаговолите объяснить, что это значит?!

– С вашего позволения, милорд… поговаривают, что богатый и знатный мужчина в расцвете сил, к тому же с прекрасной внешностью, явно не без причин отказывает себе в… одном из основных жизненных удовольствий.

– Ах вот оно что. Как трогательно! Значит, в свете нашлись такие, кого заботят мои нужды. А я-то, представьте, по наивности своей полагал, что всех и каждого должны беспокоить пустяки вроде последствий войн с Наполеоном, бесчинств принца-консорта, нападений американцев на британские торговые суда и прочие глупости того же порядка. Мне и в голову не приходило, что мое воздержание – куда более животрепещущая тема для обсуждений в свете.

Лицо Малькольма приняло печальное выражение. Саркастические высказывания Джулиана явно не произвели на него ни малейшего впечатления. Его по-прежнему что-то тяготило.

– Некоторые считают, что вы не в силах забыть прежнюю любовь.

Джулиана словно пружиной подбросило. Вскочив на ноги, он выпалил:

– Кто, я?! Сокрушаюсь о прежней любви? К кому, к Элинор?!

– Именно так, милорд. Или еще того хуже.

– Ну уж хуже того, чем быть заподозренным в неизбывной тоске по Элинор, ничего просто быть не может.

Малькольм вперил взгляд в едва заметное пятнышко на обоях.

– Подозревают, что у вас, милорд… Ну, скажем, несколько извращенные вкусы. Как у тех, кому нравятся юноши в женских чулках…

– Все ясно. – Джулиан пренебрежительно махнул рукой. – Можете не продолжать. Господи, думал ли я когда-нибудь, что доживу до такого? Хотя, кажется, более предпочтительно прослыть содомитом, чем рогоносцем, пылко влюбленным в развратную жену.

– Милорд, – чуть ли не с мольбой продолжил Малькольм, – позвольте, я закончу. Мне сообщили, что кое-кому известно даже имя вашего партнера по…

– По постели? – хохотнул Джулиан. – Поистине впечатляющая осведомленность. Так просветите же и меня. Кто это? Я с ним знаком?

– О да, милорд. – Щеки Малькольма стали пунцовыми. Он нервно потер руки. – Говорят, это ваш секретарь.

Джулиан удивленно вскинул брови.

– Вы? Кто бы мог подумать. Теперь мне понятно, отчего вы так взвинчены. Будь прокляты все эти тупицы с их ядовитыми языками. – Он досадливо вздохнул. – Послушайте, с этим, боюсь, ничего уже не поделать. Отрицание подобного вздора только подольет масла в огонь. Даже те, кто не верил гнусным сплетням, сразу решат, что за этим все же что-то есть, вы не находите?

– Ваша правда, милорд. Я понимаю, милорд.

По тону Малькольма было ясно, что в этом вопросе он вовсе не разделяет мнения своего господина. Джулиан уставился на него неподвижным взглядом. Теперь мысли его приняли иное направление. Он вдруг понял: за грязными сплетнями на его счет скрывалось не одно лишь извечное людское желание облить грязью ближнего и полюбоваться, как он будет в ней барахтаться. В этом легко просматривались политический расчет, стремление соперников ослабить его влияние в парламенте.

Будь она неладна, эта политика, это перетряхивание грязного белья противников. Те же, чья репутация безупречна, рискуют стать жертвой мерзких измышлений. Сколько блестящих карьер рухнуло с оглушительным треском под натиском клеветы. Как омерзительна вся эта возня! Насколько приятнее ему было в деревне, в глуши, где жизнь проста и безыскусна. Подумав о Шедоухерсте, о своем убежище, он улыбнулся.

– Значит, вас это тоже огорчило, Малькольм?

– Еще бы, милорд. Меня заботит, смею вас уверить, вовсе не собственная репутация, а ваше доброе имя.

Джулиан с улыбкой качнул головой.

– Но я не вижу никакого выхода из этой глупой ситуации. Можно, конечно, вызвать сплетников на дуэль, одного за другим, и всех их прикончить. Но тогда, боюсь, население Лондона сократится вдвое, да и регенту вряд ли придется по душе, если его нынешний фаворит будет вынужден явиться на рассвете в Гайд-парк для того, чтобы быть убитым.

– Я тоже считаю, милорд, что это вряд ли его обрадует. – Малькольм слабо улыбнулся.

Вид у секретаря был донельзя унылый и подавленный, но держался он подчеркнуто прямо, расправив широкие плечи. Казалось, внутренне он готовился принимать все новые удары судьбы. Только теперь Джулиану пришло в голову, что до недавнего времени, до того, как по Лондону поползли все эти отвратительные небылицы, Малькольму никогда не случалось краснеть. Ни за себя, ни за своего господина. Сын сельского сквайра, в школе он был капитаном команды гребцов, блестяще учился, а после стал образцовым работником. И вот теперь из-за политических амбиций своего нанимателя стал притчей во языцех.

По-своему истолковав пристальный взгляд Джулиана, он спросил:

– Прикажете подавать чай, милорд?

– Нет, с этим можно и погодить. Скажите-ка лучше, мне это просто кажется, или у вас и в самом деле имеются соображения, как положить конец сплетням?

Взгляд Малькольма прояснился.

– Есть одно, милорд.

– Я весь внимание, говорите.

– Вместо того чтобы опровергать выдумки о нашей с вами… связи, – последнее слово ему удалось выговорить не без труда, – надо их пресечь решительными действиями.

– Какими же? – усмехнулся Джулиан. – Неужто вы предложите мне поучаствовать в кулачных боях с профессионалами и тем доказать свою мужественность? Впрочем, я и на это готов, чтобы вас успокоить.

Малькольм с улыбкой возразил:

– Нет, с профессионалами лучше не тягаться, они ведь и изувечить могут. У меня на уме нечто другое. Никакого насилия. Никакого риска.

– А именно?

– Заведите себе хорошенькую даму сердца, чтобы вас с ней видели, чтобы все о ней узнали. И тогда ни у кого не повернется язык сказать, что вкусы у вас… извращенные.

Джулиан покачал головой:

– Об этом и речи быть не может. У меня и без того хватает лишнего багажа. Вы понимаете, о ком я. Недоставало еще взвалить на свои плечи новое бремя. Нет, и еще раз нет!

– Но ведь вы можете заключить с этой особой взаимовыгодное соглашение?

Джулиан взглянул на своего секретаря. В глазах Малькольма, чей голос звучал по-прежнему ровно и бесстрастно, читалась мольба.

– Не понимаю, о чем вы?

– Вам ведь не составит труда отыскать такую, которая не станет претендовать ни на что, кроме некоторого улучшения своего финансового положения.

Джулиан поднялся с кресла и вышел из-за массивного письменного стола, некогда принадлежавшего его отцу.

– Знаете, а ведь в этом определенно что-то есть, – проговорил он задумчиво. Лицо Малькольма осветила благодарная улыбка. – Такая сделка вовсе не станет для меня уступкой клеветникам, но явно поможет обелить наши с вами добрые имена. В настоящий момент меня особенно заботит ваша репутация, Малькольм. Она ни в коем случае не должна пострадать из-за того, что меня угораздило ввязаться в политику. Вы всегда служили мне верой и правдой. Право, я питаю к вам огромное уважение и самую искреннюю признательность. – Малькольм скромно потупился. – Скажите, у вас наверняка есть конкретная кандидатура? – Джулиан ободряюще улыбнулся.

Малькольм кивнул. Его бледные щеки слегка порозовели.

– Знакомство с одной из таких… леди легко можно устроить, я узнавал. Мне также сказали, что все они умеют держать язык за зубами. Это может быть особенно важно в случае, если…

– Вот уж это мне решительно безразлично, – хмурясь, прервал его Джулиан. – Я не собираюсь откровенничать с девицей, которая торгует своим телом. Хотя, если задуматься, под такое определение подпадают едва ли не все особы женского пола. И каждая стремится продать себя подороже. Ни о чем ином они даже не помышляют. Честных, порядочных девушек, которые дорожили бы своим добрым именем, больше нет на свете. А мне так хотелось бы повстречать именно такую! Представьте, несмотря на все пережитое, я по-прежнему не теряю надежды, что когда-нибудь ее отыщу.

Ему припомнились громкие скандалы, вспыхнувшие из-за неуместной откровенности высокопоставленных государственных деятелей в разговорах с куртизанками. Взять хотя бы нашумевший случай с герцогом Йоркским. Тот однажды доверил важные военные секреты некоей миссис Кларк, и это стало концом его блестящей карьеры военачальника.

«Что за неосмотрительность! Нет, сам я никогда бы не поступил столь опрометчиво».

Джулиан решил быть предельно осторожным и сделать все для того, чтобы посрамить своих врагов. Все, кто жаждет сокрушить его карьеру, не брезгуя никакими средствами, будут кусать локти от досады, когда он предпримет ответные шаги.

Шум перебранки за кулисами едва не заглушил гомон немногочисленной публики, которая еще оставалась в зрительном зале. Лицо Роско Трогмортона стало свекольно-красным от гнева. Дряблые его щеки тряслись в такт словам:

– Да ты, никак, спятила? Ты хоть знаешь, кого сейчас оскорбила?!

Лаура окинула презрительным взглядом режиссера, твердо решив отстоять свою правоту.

– Представьте, знаю: это грубая пьяная свинья! Ему решительно нечего делать за кулисами, а тем более в моей гримуборной.

Она сжала кулаки и с вызовом смотрела в глаза Трогмортона, позади которого в обшарпанном кресле полулежал немолодой лысый толстяк. По щеке его струилась кровь. Он что-то неразборчиво бормотал, то и дело всхлипывая. Трогмортон, разговаривая с Лаурой, все время бросал на него через плечо угодливо-сочувственные взоры.

– Ведь это не кто иной, как лорд Эмори, безмозглая ты курица!

Лаура угрожающе сощурила глаза.

– Уж не хотите ли вы сказать, что титул дает ему право набрасываться на меня, как на лакомое яство?! Если вы готовы позволить любому бесстыжему выпивохе вольничать с артистками, то это не театр, а публичный дом! – Лицо Трогмортона пошло пятнами. Он открыл было рот, чтобы ей ответить, но Лаура не дала ему сказать. – У меня и в мыслях не было кокетничать с ним. Да и он вовсе не пытался привлечь мой интерес к своей персоне, оказывать знаки внимания, ухаживать. Нет, он притаился здесь, за ширмой, и набросился на меня сзади, когда я сняла костюм и осталась в одной сорочке.

– Ты его едва не убила! – выдохнул Роско.

– Глупости. Всего-то один раз стукнула его по макушке склянкой с рисовой пудрой. Пусть скажет спасибо, что мне под руку не попалось что-нибудь потяжелее. Я была так напугана, что пустила бы в ход любое оружие, любой увесистый предмет.

Она покосилась на своего обидчика. Тот раздраженно отталкивал двух своих слуг, пытавшихся оказать ему помощь, и одновременно изрыгал нешуточные угрозы в ее адрес. Лоб, нос и щеки толстяка покрывал толстый слой белой пудры. Кровь все еще тонкой струйкой сочилась из пореза на макушке, стекая по его виску и щеке. Лаура едва заметно усмехнулась. Этот отвратительный толстяк, который несколько минут назад напугал ее чуть ли не до смерти, стал сейчас удивительно похож на знаменитого клоуна Гримальди, раскрашивавшего лицо в красный и белый цвета.

Роско всплеснул тощими руками и плаксивым голосом изрек:

– Ведь ты всех нас по миру пустила, мерзкая девчонка! Мы разорены! Лорд Эмори – наш самый щедрый патрон!

Лаура протяжно вздохнула – снова без работы.

Роско тяжело опустился на трехногий стул у туалетного столика. Слугам наконец удалось поднять раненого толстяка на ноги и вывести в коридор. В уборной повисла напряженная тишина.

К счастью, именно в это мгновение на пороге появилась Селия. Ей хватило одного беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию.

– Довольно тебе визжать, как рыбная торговка, Роско! – сердито произнесла она. – Я все улажу. Эмори не станет мстить ни тебе, ни Лауре. Кстати, хотела тебе сказать, нынче у нас богатая выручка. Кассовый ящик у Асы, если тебе это интересно.

Режиссер с необыкновенной резвостью вскочил на ноги и через миг очутился у двери. Но в проеме он приостановился, оглянулся и бросил Лауре:

– Но уж тебя-то я больше на порог не пушу, так и знай! Дверь за ним с треском захлопнулась.

– Как мелодраматично, – вздохнула Лаура. – Зато коротко и ясно, тут уж ничего не скажешь. – Из груди ее снова вырвался протяжный вздох.

– Глупости, – фыркнула Селия и легко, словно мотылек, выпорхнула из уборной, чтобы тотчас же вернуться в компанию грузного одышливого господина.

– Познакомься, дорогая, это мой добрый друг, лорд Чарльз Белгрейв. Уверена, он сумеет успокоить Эмори. Представь себе, милый, этот негодник обидел нашу малышку Лауру, а теперь еще и грозит ей всяческими карами за то, что она с перепугу хватила его по глупой голове склянкой с пудрой.

– Дорого бы я дал, чтобы присутствовать при этой сцене, – расплывшись в улыбке, пробасил Белгрейв.

Поймав на себе его игриво-изучающий взгляд, Лаура с ужасом обнаружила, что вся ее одежда по-прежнему состоит из одной сорочки, к тому же и разорванной у ворота после стычки с лордом Эмори. Но вместо того чтобы смущенно потупиться, она с вызовом вскинула голову.

Улыбка на физиономии Белгрейва стала еще шире.

– Этот бездельник заслужил хорошую взбучку за оскорбление столь миленькой и талантливой девицы. Не тревожьтесь ни о чем, моя дорогая, я с ним потолкую.

Селия удовлетворенно кивнула. Когда ее покровитель покинул уборную, она весело подмигнула Лауре.

– В нижнем ящике комода, в дальнем левом углу, у меня припасена бутылка бренди. Хлебни глоточек, это пойдет тебе на пользу. А я пока пойду приглажу растрепанные перышки нашего чучела Роско, чтобы он больше не смел на тебя дуться.

Лаура кивнула, заставив себя улыбнуться. Ей не верилось, что Селия способна усмирить ярость директора. Она отыскала бутылку, налила в стакан немного бренди и залпом выпила. Напиток обжег ей губы, язык и гортань, но после по всему телу разлилось тепло. Она вздохнула.

Трогмортона вполне можно было понять. Бедняга вместе со всеми актерами своего жалкого театрика всецело зависел от Эмори да еще двух-трех меценатов и привык во всем им угождать. И если противный толстяк не на шутку разозлился, если он потребует, чтобы обидчицу примерно наказали, что ж… Роско осуществит свою угрозу. И она снова очутится на улице без гроша в кармане.

Лаура оделась и заботливо уложила в комод костюм пастушки. Наверное, ей больше не придется его надевать. Она провела ладонью по короткой юбке, коснулась пальцем посоха… и захлопнула крышку.

В театре воцарилась тишина. Все актеры и рабочие сцены, покончив со своими делами, разбрелись по домам. Ничто не мешало Лауре предаваться горестным размышлениям. Но стоило ей в очередной раз с грустью обратить взор в прошлое, как в коридоре послышались шаги. Лаура сразу узнала стремительную, танцующую походку Селии.

– Ну так вот, дорогая, чучело признал, что ты имела право на самозащиту, когда Эмори на тебя набросился, – с порога выпалила Селия.

Лаура ушам своим не поверила.

– Значит…

– Я Трогмортону на всякий случай намекнула, что его сиятельству вряд ли понравится, если свет узнает, что актриса огрела его по голове склянкой с пудрой. Это во-первых. А во-вторых, мне пришлось его заверить, что у тебя тоже есть тайный покровитель… тот куда богаче и могущественнее Эмори. И что он будет взбешен, если ты ему сообщишь, как с тобой обошелся в этой уборной наш патрон и покровитель. Последний аргумент его просто сразил, поверь!

Лаура так и прыснула со смеху.

– Ты неподражаема.

– Знаю. – Селия скорчила забавную гримасу. – Ну а теперь давай-ка выпьем по глотку за нашу победу над чучелом и Эмори. Белгрейв мне сказал, что он препротивный тип. Он заметил, что многие с удовольствием стукнули бы его по макушке, но только не банкой с пудрой, а чугунной гирей.

Улыбка на лице Лауры погасла. Она зябко поежилась и пробормотала:

– Знаешь, у меня от всего этого такой тяжелый осадок на душе. Ведь я поневоле обзавелась врагом, да еще таким могущественным! А покровителей у меня нет, что бы ты там ни насочиняла чучелу. Доблестный рыцарь не защитит меня от дракона.

Селия беззаботно пожала плечами:

– Этому горю легко помочь. Враждовать с пэрами опасно, что и говорить, но тесная дружба с одним из них может защитить от мстительности другого. Надо только знать, с кем выгоднее быть в хороших отношениях, вот и все.

– Боюсь, именно так все и обстоит. – Лаура задумчиво поднесла к лицу стакан с остатками бренди и вдохнула терпкий аромат. – И долго тебе пришлось постигать все эти премудрости? Тебе как-то удается находить верный тон в обращении со знатью, ты вертишь своими покровителями, как хочешь. – Она отставила стакан в сторону и с улыбкой закончила: – Но ведь ты не в Мейфэре родилась, Селия! Откуда у тебя все это?

Селия, мгновение поколебавшись, беззаботно ответила:

– Я поступила в прислуги в дом одного графа, когда мне было шесть. Состояла при кухне. Уже тогда держала глаза и уши открытыми, а через несколько лет мне доверили уборку комнат. И я стала еще внимательнее ко всему присматриваться и прислушиваться. Запоминала, во что леди одеваются, как говорят, старалась их копировать. Знаешь, я ведь даже читать выучилась только ради того, чтобы быть в курсе светских новостей, о которых писали в газетах. Представь себе, в среде слуг царит такая же враждебность. Там плетутся такие же интриги и пересказываются такие же злые сплетни, как и в аристократических салонах. Разница только в том, что челядь грубее и злее господ. Я прошла отличную выучку и многое поняла, пока была еще ребенком, а в пятнадцать оказалась в постели моего хозяина графа.

Пятнадцать. Именно столько было самой Лауре, когда ее мир рухнул.

– Я всегда тепло его вспоминаю, потому что многим обязана графу. Он помог мне отшлифовать манеры и вообще научил многому. А на прощание преподнес тугой кошелек. Впоследствии все это очень пригодилось. – Селия склонила голову набок. Ее изучающий взгляд скользнул по лицу Лауры. – А что до тебя, дорогая… хотя ты сейчас и обитаешь в Севен-Дайалсе, голову даю на отсечение, в детстве ты жила с добрыми и любящими родными, ела досыта и спала в мягкой постели на чистых простынях. Но тебе пришлось от кого-то бежать, наверняка от мужчины.

Лаура растерянно кивнула. Она никому не говорила ни слова о своем прошлом. Ей хотелось выбросить из памяти последние эпизоды своей жизни вместе с маман, но они то и дело назойливо вторгались в ее мысли. Она не хотела ворошить прошлое, пока не окажется дома, в безопасности. Только тогда можно будет все обдумать и окончательно от всего отрешиться.

– Муж? – полуутвердительно произнесла Селия. Лаура покачала головой. – Ага! Значит, назойливый ухажер? Или богатый волокита, который хотел прельстить тебя своими деньгами? – Это предположение было так близко к правде, что Лаура испуганно вздрогнула. Селия ободряюще потрепала ее по плечу. – Ну, будет тебе, будет, Ведь теперь все самое плохое позади.

– Как знать, – грустно возразила Лаура. – Будущее вряд ли сулит мне что-либо хорошее. – Она слабо улыбнулась. – Зато ты у нас молодец, Селия! Стараешься взять от жизни все, что она может дать тебе. Ты смелая, умная и красивая. Я тобой восхищаюсь. Тысячу раз спасибо, что помогла мне, трусихе…

– Это ты-то трусиха? – Селия звонко расхохоталась и взмахнула рукой так, словно наносила кому-то удар. – А кто в таком случае хватил лорда Эмори тяжелой склянкой с полугодовым запасом пудры? Тебя после этого надо зачислить в ряды королевских гвардейцев! – Довольная собственной шуткой, она снова весело рассмеялась.

– Он меня напугал, пойми! – воскликнула Лаура. – Я инстинктивно ударила его тем, что подвернулось под руку. Наверняка я попыталась бы спастись бегством, будь у меня время подумать, понять, что произошло и кто передо мной.

– Да, бегство иногда – это единственный выход из сложной ситуации, – кивнула Селия. Мне не раз случалось удирать, чтобы спасти свою шкуру, так что я вполне тебя понимаю. И вот еще что… ты ничем мне не обязана. Если не хочешь делиться своими секретами, я не буду в обиде. Но коли доверишь мне тайны твоего прошлого, я судить тебя не стану, какими бы мрачными они ни оказались.

От этих слов на душе у Лауры вдруг сделалось необыкновенно легко. И призраки прошлого, доселе ни на миг не оставлявшие ее, перестали казаться такими грозными и неумолимыми.

– Знаю, Селия. Наверное, ты одна на всем свете сможешь меня понять. Я вот уже два года с этим живу… Нет, дольше, целых семь лет! Просто я поначалу не все понимала…

Селия молча прихлебывала бренди и терпеливо слушала. Она хотела дать Лауре выговориться.

– С тех пор как себя помню, я постоянно слышала слово «Париж». У нас дома только и разговоров было о нем, таком чудесном, восхитительном городе, и как было бы замечательно туда вернуться. Это все говорила моя мать. Потом папа умер и она не захотела оставаться в колониях. Виргиния ведь совсем была не похожа на ее родную Францию. По-моему, дедушка с бабушкой были просто счастливы, что она решила уехать. Они вполне с ней ладили, но она так сильно от них отличалась, была такой беззаботной, суетной, тщеславной. Маман вернулась в Париж, а я осталась с родителями отца в Виргинии. Мне было пять лет. Когда они умерли, мне пришлось ехать во Францию, к маман. А после… я перебралась в Лондон, чтобы оказаться подальше от нее.

– Но почему? – Селия была заинтригована. Что же до Лауры, то ее этот простой вопрос вогнал в краску.

– Понимаешь, сначала ее жизнь показалась мне волнующе прекрасной, похожей на сказку. Роскошный дом, гости, балы, шелка и атлас, блеск драгоценных камней. А после я узнала, что мужчина, с которым она делила кров, был вовсе не мужем ей, а любовником. Маман была куртизанкой. Очаровательной, желанной, очень дорогой! Она продавалась только самым богатым французским вельможам. Я была потрясена до глубины души. Вернее, просто уничтожена. Но окончательно меня добило предложение графа стать любовницей его сына. – Она выжидательно взглянула на Селию, и та согласно кивнула. – Пойми, меня воспитали бабушка с дедом, люди на редкость щепетильные в вопросах чести, порядочные и прямодушные.

Я в свои без малого двадцать лет была совсем наивной дурочкой, а маман…

– Она, пожалуй, не сомневалась, что ты с радостью согласишься? – предположила Селия, глядя в свой пустой стакан.

– В том-то и дело. Мы с ней такие разные… То, что кажется ей нормальным, для меня хуже смерти. Сперва она удивилась, потом впала в ярость. Она кричала, что я неблагодарная идиотка, что в мои годы пора уже знать, на чем держится мир.

– И ты с той поры об этом знаешь, – с мрачной усмешкой подытожила Селия.

– Боюсь, слишком хорошо. Сын графа явился с визитом и сразу набросился на меня, как на законную свою добычу. Я никогда прежде не допускала мысли, что мужчина из общества может вести себя так грубо и бесцеремонно. – Она передернула плечами и вымученно произнесла: – «Что ж ты убегаешь от меня, голубка? Тебе предстоит сделаться заправской шлюхой, как твоя маменька. Девицы твоего разбора всегда этим заканчивают».

Тонкие пальцы Селии сомкнулись на ее запястье.

– Так он тебя…

– О нет, только пытался. – Она никому еще не рассказывала о ночи своего бегства из Парижа, а позабыть об этом хотелось навсегда. – Маман и граф присутствовали на каком-то пышном празднестве в честь Наполеона. Это было незадолго до того, как он пошел войной на Россию. Все тогда были воодушевлены его многочисленными победами. Все, кроме меня. Война между Англией и Америкой была неминуема, а мне больше всего на свете хотелось вернуться домой. Хотя там, конечно же, все изменилось. Бабушки и дедушки уже не было в живых, их дом и земельные угодья перешли по наследству дяде. И все же это был мой родной дом, где меня приняли бы с радостью. Той ночью я вспоминала свое беззаботное житье в Виргинии и никак не могла заснуть. Я спустилась в библиотеку за книгой… Было поздно, в камине едва тлел тусклый огонь. Слуги давно спали в своем флигеле. – Она обеими ладонями сжала свой пустой стакан. – И тут откуда ни возьмись появился он. Вынырнул из-за высокого книжного шкафа и уставился на меня так нагло и многозначительно, что я сразу поняла: маман и ее любовник нарочно все это подстроили. Они все трое сговорились против меня. И от этой мысли мне стало так жутко, что я едва не лишилась чувств. Ты уже слышала от меня, какими словами он тогда обзывался. Не стану их повторять. Стоило ему приблизиться, как я схватила со стола тяжелый том и с силой ударила его по голове. Он никак этого не ожидал и совершенно растерялся. Я выиграла несколько драгоценных минут и сумела улизнуть из библиотеки. Остаток ночи провела в кладовой, за полкой с кругами сыра. – Губы ее дрогнули в горько-насмешливой улыбке. – От меня потом целую неделю разило сыром, представляешь? Селия кивнула.

– И он тебя не нашел?

– Нет. Я слышала, как он бегал по особняку, из комнаты в комнату. Все повторял с бранью, что рано или поздно до меня доберется и что маман вправе решить мою участь. Я думала иначе…

– Вот дрянь! – с чувством произнесла Селия. – И за такое мать тебя выгнала из дому, да?

– Я не дала ей такой возможности. На рассвете он наконец-то убрался из особняка маман, а я сложила свои вещи в дорожный мешок и сбежала.

– Боже, но ведь у тебя, наверное, совсем не было денег?

– Немножко было. К тому же я продала свои драгоценности. И все же этого недостало на оплату места на корабле, идущем в Америку. А вскоре объявили войну, и цена даже на палубные места подскочила чуть ли не вдвое. Мне пришлось бы совсем туго, если б не театральная группа, как раз перебиравшаяся из Парижа в Лондон. Я встретила этих славных людей дождливым днем в одном из кафе на окраине Парижа. Мы разговорились, и содержательница труппы предложила мне к ним примкнуть. Сказала, будто у меня талант, только его надо развить и отшлифовать.

Селия энергично кивнула:

– И я всегда говорила то же самое. Талант у тебя есть, но сердце не принадлежит театру. Значит, это не твой путь, дорогая. Послушала бы ты меня, Лаура. Мужчины обращают на тебя внимание. Взять хоть того же толстяка Эмори. Ведь его привлек в нашу уборную вовсе не твой талант, а твоя роскошная внешность, твои манеры, твое умение подать себя. Хорошеньких девушек в Лондоне тьма, но таких, как ты, – единицы. У тебя есть кураж!

Лаура вспомнила режиссера одного из маленьких лондонских театриков, еще так недавно с презрением уверявшего, что у нее полностью отсутствует кураж.

– По-моему, ты единственная это подметила.

– Да полно тебе! А Эмори? А мой Белгрейв? Они оба от тебя без ума. Здесь тебе не Париж. Ты легко можешь обзавестись покровителями, которые станут выполнять все твои капризы, но при этом будут вести себя как джентльмены, а не как свиньи. Поверь моему опыту, дорогая! Знаешь, я могла бы хоть сию минуту покинуть сцену и жить в свое удовольствие на деньги Белгрейва, но мне нравится играть. Я без этого не могу. Благодаря покровителям у меня есть возможность выбора. Вот к чему я все это говорю.

На Лауру внезапно навалилась свинцовая усталость. Она сникла. «Сколько еще можно выносить эту каторжную жизнь?» Надежда вернуться домой, скопив необходимую сумму, делалась все призрачнее, а вместе с ней убывали и силы.

– Пожалуй, не все французские аристократы такие же негодяи, как сын графа. Во всяком случае, его отец обходится с маман весьма галантно. Я давно могла бы пойти по ее стопам, но для этого вовсе не надо было покидать Париж и терпеть все лишения, что выпали на мою долю здесь. Все дело в том, что честь и доброе имя для меня не пустой звук. Я храню целомудрие, представь, вовсе не для будущего мужа, а просто… чтобы не ронять себя… Чтобы не утратить самоуважения. Вернувшись домой, я хочу высоко нести голову…

– Если будешь вести себя так, как теперь, то скорее умрешь с голоду, чем вернешься в свои колонии, – убежденно произнесла Селия. – Раскрой же глаза, милая, и посмотри правде в лицо. Жизнь – это борьба.

Помолчав, Лаура со вздохом выдавила из себя:

– Если бы мне все же пришлось… искать покровителя, ты могла бы посоветовать, как в этом не ошибиться?

– С молоком или с лимоном?

– С молоком, s'il vous plait. – Лаура не сводила глаз с рук мадам Деверо, грациозно порхавших над столом. Вот она налила сливок в чашку из тонкого фарфора и обратила к собеседнице улыбающееся лицо без единой морщинки. Лаура взяла дымящуюся чашку за прихотливо изогнутую ручку. – Merci.

Мадам Деверо снисходительно кивнула.

– По-моему, это просто чудесно, – произнесла она на безупречном английском, – что вы француженка. Английские джентльмены без ума от наших с вами соотечественниц. И это несмотря на недавнюю войну. Какая неприятность, в самом деле. К счастью, этот досадный эпизод остался в прошлом.

– Но я только наполовину француженка, – возразила Лаура. – Мой отец родился в колониях, мадам, от родителей-англичан.

Мадам Деверо пренебрежительно махнула тонкой ладонью, словно навсегда отметая колониальное прошлое отца Лауры.

– Для наших целей, дорогая, вам выгодно быть чистокровной француженкой, n'est-ce pas? Вот на этом и порешим! – Она задорно тряхнула тщательно уложенными седыми кудрями, выжидательно уставившись на Лауру синими глазами из-под полуопущенных век. – Селия вам, надеюсь, рассказала, каковы наши условия?

Лаура покосилась на подругу, сидевшую справа от нее в старинном кресле с высокой спинкой. Селия поставила чашку с блюдцем на колени и энергично кивнула.

– Oui, madame, – пробормотала Лаура.

– Вот и отлично. Но на всякий случай еще раз повторю, что помогаю джентльменам из хорошего общества найти себе скромных, красивых и образованных спутниц. Что касается самих джентльменов, то я тщательно проверяю их рекомендации, предоставляемые кем-либо из пэров и, разумеется, английским банком. – Она снисходительно улыбнулась, поймав на себе испуганный взгляд Лауры. – Приходится быть осторожной, дорогая. Все надо предусмотреть. В столь деликатном занятии любая ошибка может стать фатальной. Поэтому от юных леди я, в свою очередь, тоже требую безупречного поведения и абсолютного повиновения, ясно?

У Лауры задрожали руки. Она поставила блюдце с чашкой на колени и затравленно кивнула:

– Да, мадам.

– Великолепно. У вас чудный акцент, и голос звучит немного глуховато. Это заставит мужчин ниже к вам склоняться. А что за волосы! Вьющиеся от природы, оттенка дорогого бренди. Чистейшая кожа, глаза как изумруды. Можете быть уверены, вы в самое ближайшее время обзаведетесь покровителем. – Сделав внушительную паузу, мадам без обиняков спросила: – Вы все еще девица?

Лаура вздрогнула от неожиданности. Чай с молоком, к счастью, успевший остыть, пролился на ее юбку. Но за то время, какое понадобилось ей, чтобы промокнуть пятно льняной салфеткой, любезно поданной мадам, она успела прийти в себя.

– Мне необходимо это знать, мадемуазель Ланкастер, поверьте. Я должна представлять себе, с кем имею дело в каждом конкретном случае.

– Да-да, я понимаю. И вовсе не… то есть, я хотела сказать… Да.

– Bon! – просияла мадам. – Замечательно. Это весьма ценное добавление к прочим вашим достоинствам. Джентльмены, они ведь такие… Каждому хочется быть первым. Они будут соперничать друг с другом из-за вас, моя милая. Знаете что, давайте-ка мы будем звать вас Лоретта, а? Как вам?

Лаура явно растерялась. Она все медлила с ответом, но Селия тотчас же пришла ей на выручку:

– Прелестное имя, мадам. К такому легко привыкнуть. Со мной было иначе. Помню, как несколько недель твердила себе, что я больше не Мэгги Баттоне, а Селия Картерет.

– Поменяй имя, и судьба переменится, – убежденно изрекла мадам Деверо. – Причем к лучшему, мои дорогие. Всегда только к лучшему. Итак, Лоретта, сейчас вами займется моя модистка. Не будем терять время. Думаю, вам к лицу будет шелк цвета ивовых листьев. Значит, так… пышная юбка, высокий лиф, никаких рюшей, разве что вышивка золочеными нитями…

Лаура слушала ее молча, стараясь ничего не упустить, и в то же время украдкой бросала изумленно-настороженные взгляды по сторонам. Обстановка в комнате была уютной, какой-то по-домашнему умиротворенной и вместе с тем весьма изысканной. В камине потрескивали дрова, на полке едва слышно тикали старинные часы с боем. Мягкие тени скользили по стенам, затянутым шелком. Да и сама мадам Деверо с ее аристократической внешностью и вкрадчивыми манерами мало походила на содержательницу дома свиданий.

Проследив за взглядом Лауры, мадам прервала свою речь и ответила на ее невысказанный вопрос:

– Отец мой был маркизом, дорогая Лоретта, а мать – дочерью графа. Они погибли в годы Террора. Я спаслась чудом. Англия стала моим новым домом. Жизнь диктует условия, моя милая, а мы вынуждены их принимать. Итак, что вы решили?

Лаура беспомощно взглянула на подругу. Деликатно отломив кусочек мягкой бриоши, Селия едва заметно ей кивнула.

– Через несколько дней или недель вельможи будут драться из-за нее на дуэлях в Гайд-парке, – с уверенностью произнесла она. – Такая красавица, а вдобавок еще и девственна! Кто бы мог подумать! А насчет платья… мадам, вам не кажется, что ей лучше подошло бы белое? Муслин или бархат. Как символ ее невинности.

Мадам Деверо захлопала в ладоши:

– Конечно же! Украшенное белыми розами! А в волосы ей вплетем тонкие белые ленты. Она станет похожа на греческую богиню!

Лаура перестала прислушиваться к разговору двух женщин, с воодушевлением обсуждавших фасон ее нового платья. Они нисколько не сомневались в ее согласии, которого она еще не дала. Но это были простые формальности. Ей некуда было деваться. Два года тягчайших лишений, борьбы, надежд были, выходит, потрачены впустую. И какая разница, чьей безропотной игрушкой ей суждено стать? Сына немолодого возлюбленного маман или английского пэра, с которым ей еще предстоит познакомиться… А результат будет один – она станет шлюхой, как и ее мать. Именно это предсказывал негодяй Обер Фортье. О Господи!

Она зажмурилась и откинула голову на спинку кресла. Бороться с судьбой бесполезно. Жаль, что она окончательно в этом убедилась лишь теперь.