Когда уйдешь

Глава 4 Сплошные дожди

– Бабушка?

Старуха с закрытыми глазами делает резкий кивот головы настолько быстрый, что движение становится смазанным. На ней надето что-то вроде длинной черной туники, на шеи весит деревянный крестик. Она протягивает Лели руки, и девочка тянется к ним. Их разделяет какая-нибудь пара шагов, но дотянуться до нее не так уж просто. Между ними как будто разлито тягучее желе, и она вязла в нем, бултыхалась. С каждым рывком вперед ее отбрасывало на два назад. Каждое движение навстречу отдавалось болью в конечностях словно там для них не существовало пространства, и она билась об бетонную стену.

Леля взглянула на бабушку как бы ища ответа, но увидела, что она злится и с укоризной глядит на внучку, топая босой ногой по сырой почве. За ее спиной простилается длинный светлый коридор, которому не видно конца. Она хочет туда, хочет к бабушке. Бабушка, возможно, единственный человек, который любит ее. Мог бы любить…

Неожиданно для самой себя она вдруг понимает, что ее больше нет. Бабушка умерла. Она сама видела, как ее закопали в землю, видела ее лежащей в гробу…

– А как ты?…

Леля в ужасе содрогается, делая два шага назад. Очень легкие шага. Теперь перед ней стояло нечто другое. Существо представляло из себя человеческое тело без кожи, обтянутое колючей проволокой. Оно было вывернуло наподобие резиновой куклы и ползло навстречу к ней на четырех конечностях. Ее крик затерялся эхом среди пустого, сумрачного, непонятного и жуткого места. Она кинулась прочь, но бежать было не просто. Ноги вязли в рыхлой сырой земле. Из-за сильного тумана она не видела куда бежит и где находится.

Постоянно натыкаясь на что-то холодное и твердое, торчащее из земли девочка билась коленками и падала. От страха сердце застывало в груди и превращалось в камень. Нужно скорее вставать, пока оно ее не догнало! Она поднималась и бежала, слыша лязганье вывернутых рук и ног этого чудища – демона, вырвавшегося не иначе как с преисподней. Оно тяжело дышало и хрипело. Его шаги раздавались так близко за плечами, что остановится всего на секунду означало проиграть, отдать себя на растерзание. А она не сомневалась, что оно сотворит с ней тоже самое, что сотворено с ним. Сдерет заживо кожу, сломает локти и коленки, а поверх голой плоти обмотает колючей проволокой. И от всего этого она не умрет. Она продолжит жить в страшных муках, и каждая секунда существования будет причинять ей страшную боль.

– Отстань! Уйди! – кричала она, задыхаясь. Силы заканчивались. Еще мгновение, и она повалится наземь. Вдруг Леля замечает, что бежит по старому кладбищу, сплошь и рядом истыканному каменными надгробиями. Ей нужна спасательная шлюпка –всего одна светлая мысль, которая дала бы ей сил, которая могла бы даже спасти ее, забрать от сюда. Но она не знала, о чем подумать. Не знала кого или, что представить.

– Мама! – стала кричать она, – Мама, помоги мне. Умоляю! Мне больше не у кого просить помощи. Помоги мне, мама!

Тишина.

Бежать становится все труднее. Уже потеряв надежду, на исходе своих сил Леля вспоминает о том единственном, в кого свято верила, когда была маленькая. Ей показалось, что по щеке сбежала слезинка.

– Боженька…, – роняет она сквозь дрожащие губы, – Боженька, прости, что я не верила в тебя целый год. Прости, что потеряла веру… помоги. Помоги мне, умоляю. Я столько раз просила тебя о смерти, не зная есть ты или нету, не зная слышишь ли меня. Но сейчас, умоляю тебя, помоги…

– Аааааааа!!!

Она просыпается и резко соскакивает со своего матраса слово по нему бегают ядовитые пауки. Сердце стремилось выскочить из груди. Леля тяжело и часто дышала. Что произошло? Где она? Неужели это был просто сон? Такой жуткий странный сон? Господи, ты спас меня… ты спас…

Она смотрит на свои руки. Белые тонкие, что их легко можно сломать. Этому черту не пришлось бы с ней долго возиться. Ноги такие же белые, хрупкие, тоненькие. Стоп. А что на ней надето? Почему она сырая и почему матрац, на котором лежит два раздавленных таракана выглядит мокрым? Почему у нее распущенные, запутанные волосы? И что за горький неприятный вкус во рту? Она касается руками лица. Пальцы судорожно впиваются в вески. Как же болит голова…

Комнату наполнял серый мрачноватый свет. Было холодно. Накинув на себя одеяло она стала искать телефон между матрасом и стенкой, где он всегда у нее лежал с заведенным будильником. Нету. Нету под подушкой и нет в скомканных простынях. Она выпрямляется и у нее начинает кружиться голова. Приходится прислониться к шершавой спинке шкафа, изрисованной ее детскими рисунками. Локоть коснулся хобота слоника, которого она нарисовала, когда ей было десять. Теперь Леля даже не замечала этих изображений словно их тут не было. Как не замечала и строчки стихов, и разные цитаты, написанные ею гелиевой ручкой в последний годы в школе. Теперь это не имело никакого значения. Ни одной фразы, кроме той, что итак не выходила из ее головы – «и это тоже пройдет»

– Так… – сказала она вслух обратив внимание, что ее голос звучит иначе и ей тяжело выговаривать слова, – нужно в туалет.

Она вышла из своего уголка за шкафом. Тапочек рядом не было, зато валялись ее кроссовки и носки. Она просто отшвырнула их в сторону и пошла босиком в ванную. Крошки на полу впивались ей в пятки, голый бетон в ванной комнате прикоснулся к ней холодом. Она села на унитаз, уперевшись локтями в коленки, а подбородком в ладошки.

«Что со мной было?»

Она ничего не помнила и впервые за долгие годы с тех пор, как отравилась гороховом супом в пятом классе ей было так физически плохо. При том, что голова раскалывалась на части. Сделав свои дела, она наклонилась над ванной, выкрутила кран и жадно прильнула губами к желтоватой струе. Как же хотелось пить, невозможно. Утолив жажду, она просто придвинулась к воде лицом и простояла так несколько минут, пока кровь не стала уходить из головы, и она не почувствовала еще большую боль. Часть волос намочилась и легла на нее покрасневшее лицо. Леля присела на бортики ванной и тупо уставилась в стену с облезшей зеленой краской, в которой оставляли свои блестящие яйца беззаботные домашние тараканы. Они ползали по стенам как будто чувствуя, что их не замечают и до них просто нет дела. Самый юморной из них мог бы забраться Лели на нос и покрутить перед ее глазами своим коричневым задом – она бы этого даже не заметила.

«Да что со мой было? Я ничего не помню…»

Так она просидела, укрытая одеялом еще минут десять, пока ей снова не захотелось в туалет. Из ванной она выходила с желанием упасть на свой матрац и проваляться так весь день. Проходя мимо кухни она увидела на полу свою сумку и достала из нее телефон.

«Тоже мокрая…»

Время показывало второй час! Сколько же она спала и почему дома так темно? Ей-то казалось, что еще раннее утро, а уже день. Она подошла к окну и с открытой форточки ее обдало холодным ветром и неприятным запахом сырости. На улице шел дождь. Такой пакостный, не сильный и не слабый. С деревьев капала вода. На подоконнике с обратной стороны лежали зеленые листочки. А зеленый в этом свете казался темным как морская капуста. Она решила, что промокла под дождем. Но как, при каких обстоятельствах и почему не переоделась – вылетело из ее головы.

На кухне было очень грязно. Грязно даже для этого сундука. На полу валялась разбитая пепельница и воняла на всю квартиру сырым едким табаком. Стол был усыпан хлебными крошками, по которым ползали таракашки и валялись надкусанные огурцы. Зато бутылки из-под водки стояли пустые. Леля внимательно посмотрела на одну из них как будто к ней пришло смутное осознание, а потом пошла назад в комнату мимо старого, тарахтящего холодильника. Разумеется, пустого.

Она не помнила ничего, что вчера с ней было, но почему-то вспомнила, что мама должна быть на работе. Почему тогда она лежит на своем диване, вытянув ноги как-то уж слишком длинно? Неестественно длинно, как будто это и не она даже. Бордовая штора не давала проходить в комнату и без того тусклому серому свету. У Лели не было ни сил, ни желания разбираться почему она дома. Она только пожалела об этом, так как ей придется проводить время в ее компании и слушать дурацкие передачи про алкашей, борющихся с превратностями судьбы, которые ее мама просто обожала. Интересно почему?

Ее слегка качнуло в сторону, когда она проходила между сервантом и шкафом, так что она чуть не улетела в иконку, стоявшую между стаканов. Хотелось скорее принять горизонтальное положение, чтобы унять тошноту и положить отяжелевшую, словно бы треснувшую голову, назад на подушку.

И все же, почему она так одета? Что это вообще такое на ней, сарафан? Она потрогала себя под одеялом. Мятые влажные складки скомкались на животе. Понюхала свои волосы –пахнут неприятно, чем-то горьким: вкусом, который был у нее во рту.

«Господи, такое чувство, что я всю ночь бухала. Прям как мама с утра не могу вспомнить, что со мной было…»

Что?

И вновь глаза-мячики. Немного отстранённый взгляд в потолок, как будто она потерялась в своих мыслях и теперь не может отыскать их исток.

«Это было… Это было… Черт меня дери… Я ведь и правда вчера напилась»

Она вспомнила, как вернулась домой и застала маму, пьющую в компании бабы Зины и этого старого пня. Вспоминал, как захотела умереть и тяжесть легла на ее сердце. Леля повернулась на бог и обхватила себя левой рукой. Ей стало невыносимо больно от этих воспоминаний. Каждый раз после попыток что-нибудь с собой сделать она чувствовала себя очень виноватой, слабой и жалкой. А еще не достойной ни жизни, ни смерти. Потому что человек, который не борется за то, чего он хочет не достоин того, чего хочет. А человек, который не может набраться храбрости, чтобы убить себя недостоин смерти. Равно, как человек, хотя бы раз отказавшийся от жизни не достоин жизни…

Она почувствовала себя хуже, чем просто ничтожеством. Если есть уровень ниже ее матраса, то она именно там. Леля прижималась лицом к стенке у самого пола, так что ее нос касался серой развалившейся штукатурки. Ей хотелось зарыться в нее, спрятаться непонятно от кого, скорее от себя. Но разве от себя спрячешься?

«Ох… Я столько вчера выпила и не помню половины вечера…»

Даже то, как она собиралась идти к Виолетте на день рожденье вспоминалось ей как в тумане и казалось, что она уже тогда была сильно пьяна. То как на тот момент виделся ей ее план сейчас видится сосем иначе –просто бред. Ровно до тех пор, пока она не нашла выход спрыгнуть с окна… Но ведь она и спрыгнула, не так ли? Она правда спрыгнула, нашла в себе смелось и решимость. Но все оказалось напрасным…Она обманулась –это был просто балкон. Она вышла на балкон. Стояла там, пока по окнам полоскал ливень. Такой холодный, мрачный, в голубоватом свечении. Дальше она помнила только то, что хотела выпить как можно больше. Вино на вкус оказалось сладким, немного терпким, но не таким горьким как водка. Приятным. А сейчас одна мысль о нем вызывала в ней прилив рвоты. А ведь, кажется, ее стошнило вчера…

«Проклятье, я даже не помню, как добралась домой…»

Она заглянула в телефон посмотреть исходящие звонки и увидела какой-то номер, набранный ею в двенадцатом часу. Но это не было тем такси, которое она заказывала, чтобы уехать туда.

«Ангелина же предлагала уехать с ее отцом… Так может я и уехала вместе с ними? А этот номер –ну, мало ли, может мы звонили ему?»

Она задремала на четверть часа и ей приснились чьи-то лучистые карие глаза, смотрящие на нее с заботой и нежностью. Проснувшись Леля чувствовала себя более спокойно и уютно. Обещанный платеж еще не сняли, значит у нее есть интернет. Никто, разумеется, не писал. Даже чат группы, где обычно с самого утра приходят десятки сообщений, в этот дождливый субботний день сохранял молчание. Она написала Ангелине, спросила, как у нее дела. Лели казалось, что всем после вчерашнего должно быть так же плохо как ей и хотелось услышать тому подтверждение. Поэтому она была удивлена и разочарована, увидел ответ своей одногруппницы:

«Все отлично, у тебя как?»

Пришлось соврать, что у нее тоже. Нужно было как-то деликатно спросить, чтобы подтвердить свои догадки, но не выдавать того, что она ни черта не помнит.

«Классно вчера повеселились, да?» – спрашивает она.

Ангелина долго печатает сообщение и Леля при этом закатывает глаза.

«Ты права. Было очень весело. Да что там говорить – это лучшая вечеринка, на которой я была. Жаль папа приехал за мной раньше времени. Я так и не решилась подойти к Стасу. Все смотрела на него, смотрела. А он смотрел на Соню. Представляешь, папа просто взял и приехал без предупреждения. Позвонил мне как раз после того, как приехал парень Виолетты вместе со своим другом. Виолетта так забавно поймала его, пока мы играли. Никто не стал прерывать игру и говорить ей, что они приехали. Потом все долго смеялись. А ты куда пропала, когда мы играли? Я стала уговаривать папу остаться еще на немножко, а он давай в трубку орать: Ангелина, быстро спускайся, я в третий раз сюда не поеду, а то вообще из дома больше не выйдешь. Можно было, впринципе, и не спускаться, пусть меня посадили бы под домашний арест. В такую погоду все ровно не хочется никуда идти. Я посмотрела прогноз погоды, дожди будут идти все неделю (грустные смайлики). А ты долго еще там пробыла?»

Леля дочитала ее сообщение, оставив его без ответа. Выходит, она уехала ни с ними. А это значит…

«Что у меня сосем не осталось денег!!!»

Если она вернулась назад на такси, чего совершенно не помнила –ни как звонила, ни как ехала, то заплатить за него пришлось не меньше трех сотен. Леля подняла голову, чтобы подняться и посмотреть сколько в ее сумке осталось купюр и осталось ли там вообще хоть что-то, но резкая боль заставила повалиться назад. Однако очень скоро она подорвалась как после недавно приснившегося ей кошмара и беззвучно прильнула грудью к спинке шкафа, выглядывая краем глаза в мрачную комнату.

Поднимаясь с дивана тело издавало звуки подобные тем, с какими медведь выползает из своей берлоги после длительной спячки. Опустив длинные ноги в черных брюках на пол оно потянулось и встряхнуло обвисшим лицом. Леля ахнула и прикрыла рот ладошкой. Это была не ее мама…

Мужчина поднялся и тяжелым шагом направился в ванную. Леля слышала, как в унитаз побежала долгая звучная струя, а после этого послышался еще более неприятный звук, сопровождавшийся запахом тухлых яиц и квашеной капусты. Она приросла к стенке своего шкафа и не могла пошевелиться. Мужчина пошел на кухню. Кажется, взял чайник и набрал воды из ванной. Потом послышалось чирканье спички, ругательства. Еще одно чирканье, снова ругательство. Чирканье, чирканье и квартиру наполнил кислый запах от старой газовой плиты. За нее между прочим тоже набежал немалый долг…

Она моргала длинными закрученными к концам ресницами, быстро размышляя, что ей делать. Как она могла забыть… Слова, брошенные вчера ее мамой последними вдруг вспыхнули в ее сознании, так словно она услышала их прямо сейчас. Этот человек теперь будет жить с ними…

Округленные глаза смотрели безучастно как будто ее ничего не волновало, но на самом деле ей снова безумно захотелось умереть. Почему окно оказалось дверью на балкон? Почему она вернулась? Почему не повторила свою попытку, когда была так пьяна? Ох, в тот момент она так радовалась, что оказалась жива, а теперь сожалела об этом. Как же все непостоянно в этом мире. Разве так бывает, что сегодня истина видится в одном, а завтра в другом?

Когда шок прошел, и она снова приобрела ясность мыслей, Леля не придумала ничего кроме того, чтобы быстро натянуть на себя сырые кроссовки и накинув на плечи одеяло выскочить в подъезд. Она не собиралась оставаться с этим человеком наедине.

Пробегая мимо кухни, она заметила, как он оглянулся на нее и открыл рот, чтобы что-то сказать. Плоские губы на щетинистом лице сложились, собираясь издать звук «з», но она быстро прошмыгнула мимо него и хлопнула дверью, которая опять была не заперта. Дело в том, что у них сломался замок и квартиру на ключ можно было закрывать только снаружи. Мама уходила на работу, оставив дверь не запертой.

Леля побежала по ступенькам вверх на четвёртый этаж и стала долбиться кулаками в дверь к бабе Зине. В подъезде было очень холодно, у нее дрожали коленки.

– Открывай, старая карга! – кричала она, – Открывай и забирай этого мерзкого пня. Мерзкого, старого, трухлявого пня! Я не собираюсь с ним жить! Или забирай его или открой мне дверь!

Она долбилась так сильно, что заболели руки. Дверь на пятом этаже открылась и сверху на нее посмотрел какой-то пожилой мужчина, крикнув что-то вроде «заткнись» или «замолчи». Леля стала только громче кричать и сильнее долбиться. В этом доме часто имели место ссоры среди жителей, драки, пьяные крики так что никто не обращал на нее особого внимания. Жильцы привыкли к подобным выпадам.

Тишина. Никто не открывал.

– Зайка-попрыгайка, ну ты чего?

На лестнице снизу появился дядя Володя, одетый в черный спортивный костюм. Его обвисшее лицо опухло как спелый томат. Под левым глазом сиял огромный фиолетовый синяк. Он поднял плечи так словно не понимает, что произошло и почему она убежала из дома. Словно он был ее родным отцом, а она обиделась на какай-то пустяк, и он вышел чтобы ее успокоить.

– Зайка?

Он поднялся выше и протянул к ней сильно загорелые руки, глядя на которых создавалось впечатление, что их никогда не мыли.

– Не называй меня так, мерзкий ублюдок! – она и сама удивлялась сколько ненависти было в ее голосе, – И не смей прикасаться ко мне!

– Так это…, – он ошеломленно пожал плечами, отойдя от нее на шаг назад и ошарашено глядя сверху вниз как будто размышляя ребенок перед ним стоит или сам дьявол – Бабы Зины нет. Ее вчера забрала дочка «еенная», Наталья. Вот как ты зайка-попрыгайка, того – ускакала, кхе-кхе. Она, знать, приехала. Мать твоя с ней поругалась. Забрала Зину, все. Квартиру, говорит, продавать будет. Так что ты, это… Того… Не шуми. Никто тебе не откроет.

– Значит убирайся куда хочешь, ты с нами жить не будешь!

– Ну чего ты з… Аленка. Не ругайся. Я вон чайник поставил. Пошли чайку горячего попьем. А ты, это, в магазин сбегай, купи чего-нибудь перекусить. Потом я –того, лампочки гляну. Баба Зина, глядишь старая очень, кхе-кхе. Да и выгнали меня оттуда. Теперь с матерью твоей жить буду. Она женщина хорошая, с характером.

– Какой магазин?! У нас нет денег!

– Как нет? Есть у меня деньга. Не будем же мы с тобой весь день палец сосать? Да и мать придет с работы голодная, тоже надо…

Леля почувствовала, как от голода у нее сжимается желудок. От одних разговоров об еде во рту накопилось слюны на большой глоток, которым можно было напиться. У нее по-прежнему болела голова и хотелось скорее вернуться в тепло. По крайней мере уйти с этого сырого подъезда, в котором она могла наблюдать за выходящим из груди дыханием.

– У вас есть деньги? – спросила она более смирным голосом. Пыл в ее глазах потух.

– Ну конечно. – он пожал плечами.

– Сколько?

– Тыщенку то найду.

Леля помялась с ноги на ногу, после чего согласилась вернуться домой, хоть сама не верила тому, что идет рядом с ним, заходит в пустую квартиру, где кроме них никого нет. Когда дядя Володя щелкнул щеколдой и повернулся к ней лицом она задрожала от страха. Он был выше ее в два раза, шире в раз пять и даже если она закричит, никто ей не поможет…

– Ты это, – сказал он, проходя мимо, – сходи оденься. Я пока на кухне посижу.

***

Мама вернулась в девятом часу – уставшая, злая и голодная. К тому моменту от палки вареной колбасы осталось меньше половины. За весь день Леля съела три больших бутерброда, а еще шоколадку, купленную помимо всего прочего на тысячу, врученную ей дядей Володей. И это был первый раз, когда она что-то взяла с его рук. Перекусив, он, как и обещал, полез чинить лампочки, но как оказалось у них дома не было никаких инструментов и даже изоленты. Леля вставала из-за шкафа только чтобы поесть или сходить в туалет. Она очень жалела, что у нее нет своей комнаты, в которой можно было закрыться. Пасмурная погода клонила в сон, но она боялась сомкнуть глаз. Каждый шорох, каждый шаг, который издавал этот человек заставлял ее содрогаться. Ведь совсем недавно он прикасался к ней спящей. А что он может сделать теперь, когда они совсем одни?

Иной раз ей казалось, что он как-то странно дышит и в этот момент ей представлялось, что сейчас он заскочит к ней и навалиться на нее всем телом. Есть какой-то фильм, где педофил заманил девочку в домик на кукурузном поле, изнасиловал и убил. А перед тем как преступить к своим гнусным действиям маньяк дышал точно так же. Когда вернулась мама она смогла спокойно вздохнуть и повернувшись на бок стала засыпать. Сон нахлынул на нее довольно быстро, окунув в череду неясных картинок и образов. Кто-то шептал ей на самое ухо: ты спишь? Ей хотелось ответить, что спит, но губы не слушались. Потом ее разбудил крик. Открыв глаза, она почти сразу поняла, что это… Ладони запотели, сердце учащено забилось. Ей захотелось провалиться под землю или оглохнуть. Она положила себе на левое ухо подушку, а правым прижалась к матрасу. Ночью сон был очень беспокойным, тревожным. Но на утро она не могла вспомнить, что ей снилось на этот раз.

В воскресение точно также лил сильный дождь. С утра была просто морось, а к обеду он разошелся. Лели приходилось перемещаться по дому словно тень, прижимаясь к стенам и прячась либо в ванной, либо за своим шкафом. Мама снова работала. Леля слышала, как в седьмом часу у нее зазвенел будильник, как она ворчала, а потом требовала дядю Володю подвинуться (тот, очевидно, спал на полу всю ночь, а когда она ушла перелег на диван). Он снова дал ей денег. Леля удивленно взяла у него тысячу рублей, не понимая откуда они у него. Он же, настолько она знала, не работал и жил на пенсию бабы Зины. Но это было совершено неважно, главное, что она может сходить в магазин.

В этот раз она отложила себе пару сотен, вместо того чтобы купить шоколадку или что-нибудь другое. Оказывается, в тот день, она не потратила больше ни копейки после того, как заплатила за такси. Во внутреннем кармане сумки у нее так и лежало пятьсот рублей. Что, конечно, было очень хорошо, но заставляло задуматься. Если она не платила за такси, то как добралась домой? Оставалось два варианта – либо ей удалось каким-то образом проехать зайцем, либо ее кто-то привез домой. Но кто? С кем она еще могла приехать? Это не давало ей покоя, и она каждый вечер ломала над этим вопросом голову.

В понедельник в колледже на нее все довольно странно смотрели, как-то иначе. Стас спросил понравилось ли ей с ним танцевать, наверное, специально чтобы вызвать у Сони чувство ревности, но Леля была в шоке от этой новости. Она не помнила такого и впервые за долгое время почувствовала смущение. Что еще она натворила в тот вечер, о чем никто просто не рассказывает? Ей казалось, что над ней подшучивают в коридорах. Виолетта продолжала просить списать математику и однажды чтобы подлизаться как бы вскользь уронила, что ей очень понравился брелок, который та ей подарила. Но это было лишним. Леля никогда не могла ей отказать, потому что, когда Виолетта чего-то хотела она была слишком навязчивой и настырной. Она хотела стать ударницей в этом полугодии и старалась получать хорошие отметки. За выход к доске Татьяна Николаевна всегда ставила ей трояки, но подтянуться можно было за счет контрольных и заданий, которые им оставляли на доске в конце пары. Интернет к тому моменту у нее закончился поэтому с последней парты ей передавали телефон Виолетты и на него она словно отрывая от сердца фотографировала решенные примеры.

Дни стали очень серыми, тусклыми. Жизнь стала серой. Словно из нее высосали всю краску. Каждый день шел дождь, то мелкий, то сильный. По крышам не переставая стучало. Лелин старый зонтик со сломанными спицами не успевал высыхать к завтрашнему утру. Впрочем, как и кроссовки. На окне их больше не получалось сушить, так как в форточку билась вода, батареи месяц как не работали, а в прохладной квартире у них было мало шансов просохнуть. От них стало вонять плесенью, как воняло под лестницей на первом этаже.

Когда она приходила с учебы мама и дядя Володя были уже пьяными. Часто они не замечали ее присутствия и занимались этим прямо на кухне. Приходилось выбегать в подъезд и пересиживать там какое-то время. Она не знала, как долго это обычно длиться, потому что всегда закрывала уши. Поэтому сидела дольше, чем требовалось, чаще всего поднимаясь на пятый этаж и садясь возле высокого окна. Воробьи и голуби гнездились на крыши и их часто можно было увидеть на макушках деревьев. Дождю, казалось, не было конца. Те знойные деньки, которые подарило им начало мая казались просто забытым сном. Хуже всего было то, что мама, действительно, выкинула в тетю Наташу большинством одежды, которые она отдала Лели и теперь у нее оставалась всего пара кофт, одни джинсы и тот самый сарафан, который она нарыла, выбрасывая одежду на пол.

Дни стали течь еще длиннее. Ночи и вовсе казались бесконечными. Мамин храп стал до невозможности громким. А когда по крышам гаражей стучала вода ей казалось, что во дворе пылает сильный огонь, звук был чем-то похож на похрустывание хвороста в костре. Сон был плохой, она почти не высыпалась, просыпаясь каждое утро с бледными фиолетовыми синяками под глазами. Жизнь стала еще более в тягость и ее несколько раз посещали мысли о смерти. Но не такие, что она сама должна с собой что-то сделать, нет – от них ей становилось только хуже. Она думала, что просто умирает без причин и следствий, как будто уходит в другое место, где все хорошо. С того последнего раза она дала обещание (скорее Богу, чем себе) больше не пытаться покончить жизнь самоубийством. Это всегда очень нехорошо для нее кончалось и задуманное никогда не венчалось успехом. После того страшного сна, где она бежала по кладбищу, спасаясь от монстра к ней снова вернулась вера, скорее часть той безоговорочной веры, какой она обладала в детстве. Но этого было достаточно, чтобы чувствовать себя виноватой перед Богом.

Иногда она стала молиться как когда-то давно и просить его о чем-то хорошем, но тут же стыдилась своих желания так как считала себя недостойной ни их ни даже прошения о них. Дяди Володе все-таки удалось заменить патроны и теперь свет горел у них в каждой комнате. Лели больше не приходилось подсвечивать себе телефоном, делая домашнее задание. Он стал уходить куда-то по утрам, говорил, что нашел работу. Странно было в течении недели поменять мнение об этом человеке, и она все чаще стала ловить себя на мысли, что перестала думать о нем плохо. Она больше не сбегала с кухни, когда он входил. А однажды они вместе пили чай. Дядя Володя разгадывал кроссворд и Леля ему подсказывала.

Он был добр к ней, хотя она часто замечала, как украдкой он поглядывает на нее каким-то странным немного глуповатым взглядом. Это и то что он однажды трогал ее пока она спала было тем единственным, что заставляло ее не забывать о бдительности и всегда немного держать дистанцию. Правда, вскоре случилось то, чего она никак не ожидала. К себе в квартиру вернулась баба Зина. За эти полторы недели она сильно достала свою дочь и ее семью, что ее решили просто отправить назад к себе домой. А дядя Володя, не долгая думая, переселился к ней. И не удивительно, на полу все-таки не комфортно спать, да и в остальном квартира у нее гораздо лучше.

Теперь она снова часто оставалась дома одна. Если мама не работала, то пила у бабы Зины. А Леля сидела либо на кухне у окна, либо на ее диванчике, специально выключив свет, чтобы по привычке побыть немного в темноте, устремив пустой и в тоже время такой глубокий взгляд наружу сквозь битые стекла. С далека как всегда доносились звуки несущихся по шоссе машин и прибывающих с шумом поездов. Она слушала как капает дождь на подоконник, как шелестит мокрая листва. Ей то казалось, что все катится в какую-то пропасть. То, что жизнь только начинается и все самое хорошее впереди. Она не понимала где истина и почему она день ото дня меняется. Ей было страшно представить, что в жизни может случится что-то хорошее. Потому что следом за этим, как она думала, непременно, случится что-то ужасное. И ее бросало как маленькую заплутавшую лодочку по волнам такого огромного беспокойного океана…