Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть

Пролог

Я пряталась от мамы в кустах, что росли вдоль металлического забора на территории санатория, где мы отдыхали. Она позвала меня на процедуры, назначенные врачом, но я терпеть не могла электрофорез и убежала от нее в парк. Вокруг было полно незнакомых цветов и кустарников, которые разноцветным ковром устилали территорию санатория и порхающие над ними бабочки так и норовили выдать мое укромное местечко. Они пролетали мимо меня и только неприязнь к электрофорезу удерживала меня от желания побежать за ними вдогонку.

Мы с родителями отдыхали в санатории уже неделю, я быстро освоилась на местности и не боялась потеряться. Со своего тайного уголка я наблюдала, как мама сновала по дорожке, спрашивая всех постояльцев санатория, попадавшихся на ее пути, не видели ли они светловолосую голубоглазую девочку семи лет с длинной косой в зеленом платье. Кто-то равнодушно коротко отвечал, что не видел и спешил дальше по своим делам, а кто-то проявлял участие и подключался к поискам, пытаясь выяснить у мамы подробности моего исчезновения, и не могу ли я прятаться в самом корпусе. Они разбивались по группам, одна из которых уходила искать меня в санатории, другая исследовала территорию снаружи. Папа же находился на процедурах и не знал, что вокруг меня поднялась такая суматоха.

– Привет, – услышала я позади себя голос.

От неожиданности я вздрогнула, резко обернулась и увидела за металлическим забором высокого ребенка с неприкрытой головой. Он стоял в тени густо цветущих розовыми цветочками кустарников, росших по ту сторону ограды, и держался за ее прутья. Я прежде не видела таких черных глаз и столь угольно-темных волос. Они свисали до самых плеч и приводили меня в замешательство в определении пола этого ребенка. Выцветшие синие шорты до самых колен и красная в белый горошек рубаха на выпуск с отсутствующей пуговицей в самом низу указывали, что передо мной мальчишка, но его длинные волосы не вязались с привычным моему восприятию образом мальчика. Какое-то чудо-юдо. На его подбородке я заметила ямочку и сначала решила, что она возникла в результате какой-то травмы, но ямка выглядела аккуратной и ровной, и, в конце концов, я пришла к выводу, что это врожденный дефект, который не портил его лица, но и не делал его краше.

Я приложила указательный палец к губам, призывая к тишине.

– Ты от кого-то прячешься? – спросил «чудо-юдо» по-русски, но что-то в его говоре отличало речь от русской. Кажется, это называется акцентом.

– Да, от мамы, – тихо ответила я.

– Почему?

– Не хочу идти на электрофорез.

– Куда?

– На электрофорез.

– Это кто такой?

– Это такая процедура. Лечебная. Но мне она не нравится.

– А зачем ты на нее ходишь?

– Так доктор прописал.

– Зачем он ее прописал?

– Потому что папа сказал доктору, что я много болею.

– Папа тебя не любит?

– Нет. Любит и даже очень. Но он врач и думает, что этот электрофорез меня вылечит. А он бьет меня током, и мне это не нравится.

У «чудо-юдо» глаза стали по пять копеек.

– Током? Это же больно! Я бы тоже сбежал.

Его ответ окончательно убедил меня, что он – мальчик.

– Не больно, но мне неприятно.

По дорожке парка снова забегали люди, кто-то заглядывал в кусты, и мне пришлось присесть возле одного из кустарников, прижавшись к его листьям, чтобы остаться незамеченной. Мое зеленое платье сослужило для меня добрую службу, слившись с листвой. Мальчика я знаками просила соблюдать тишину и не выдавать меня.

– Они ушли, – сказал он.

Я поднялась, огляделась по сторонам, и, убедившись, что никого рядом нет, подошла к забору. Мальчик был выше на целую голову и от этого казался старше на несколько лет. Под его ногтями я заметила грязь и представила себе, как возмутилась бы моя мама, если бы обнаружила такое у меня. Она во всем любила чистоту и порядок и не допускала, чтобы я была грязной и неопрятной.

– Ты тоже живешь в этом санатории? – спросила я.

– Нет.

– А почему ты один?

– Я с мамой. Она там.

И мальчик показал пальцем налево от себя. С моего места ее не было видно, но я и не стремилась обнаружить ее. Вдруг она выдаст меня маме.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Юра́ш. А тебя?

– Лиза. А что за странное имя у тебя?

– Меня так мама называет.

Ну точно чудо-юдо.

– Сколько тебе лет? – спросила я.

– Не знаю.

– Почему не знаешь?!

– Я не хожу в школу.

– Такой большой и в школу не ходишь?!

– Мама сказала, в школу я пойду осенью.

– В первый класс?

– Да. Кажется, так.

– Ты дурак? Почему тебя раньше в школу не отдали?

– Я не дурак!

Мальчик нахмурился, отпустил решетку и сжал кулаки.

– А читать ты умеешь?

– Нет. Я же в школу не хожу!

– И я не хожу, но читать умею. И считать тоже. Меня мама научила. Она учительница.

– А зачем ходить в школу, если мама учительница? Она не может тебя сама учить?

– Она учительница только по двум предметам, а в школе учат намного больше.

– Читать и считать умеешь, зачем больше?

– Ты и, правда, дурак!

Я рассмеялась. Мальчик обозлился, вздул ноздри и топнул ногой.

– Не называй меня так!

Я услышала за спиной голоса и быстро шмыгнула в кусты, призывая мальчика замолчать.

– Вот возьму тебя и выдам! – сказал он. – И тогда узнаешь, какой я дурак.

Я цыкнула на него.

– Хорошо, – шепотом сказала я, – ты не дурак. Только помолчи, пожалуйста.

В этот момент к нему подошла какая-то бабушка. Она проходила мимо, услышала его голос и заглянула за кустарник. Ее лицо было испещрено морщинами, и именно так я представляла себе старуху, которой сто лет. Она взяла мальчика за плечо.

– Девочка, а ты почему одна?

– Я мальчик!

– Ох, а космы-то отпустил, как у девчонки. А родители твои где?

– Мама там.

Он вышел на тротуар и показал в ту же сторону, что и раньше.

– Видите там женщину? Она гадает. Это моя мама.

Старуха резко одернула свою руку от мальчика и отряхнула ее о другую руку, словно вымазалась в грязи.

– Цыган?! – ее участливый тон как ветром сдуло. – Тогда понятно.

И она пошла дальше своей дорогой. Голоса позади меня стихли, и я вылезла из своего укрытия. Подошла к забору и с любопытством воззрилась на мальчика.

Мне не доводилось видеть цыган, но я помнила, как мама пренебрежительно рассказывала нам с папой о своей встрече с цыганами на рынке. Кажется, цыгане хотели кого-то ограбить, и только благодаря маминой бдительности преступление удалось остановить. Она называла их мерзавцами, мошенниками и грязными оборванцами, и я сделала для себя выводы, что цыгане – скверный народ и лучше держаться от них подальше.

Я снова пробежала взглядом по мальчику. Я не знала, как выглядят мошенники и мерзавцы, но грязным оборванцем его назвать не могла. Его одежда хоть и выглядела изрядно поношенной, но была чистой и целой. Только пуговицы одной не было. И даже грязь под его ногтями и спутанные и лохматые волосы не характеризовали его как грязнулю. Возможно, его волосы спутал ветер, а ногти замарались от игры в земле – мне же неизвестно, чем он занимался до встречи со мной.

– Ты – цыган?

– Да.

– А твоя мама – цыганка?

– Конечно.

– А мне она может погадать?

Юраш прищурился и посмотрел на меня оценивающе из-под своих пушистых черных ресниц.

– Не знаю. У тебя деньги есть?

– Нет. Но у меня есть сережки.

Я показала мальчику на свои уши. В них были вставлены золотые серьги на петельке в виде бабочки.

Он несколько секунд продолжал меня буравить своим пронзительным взглядом, а потом сжал губы, и, как будто смирившись с неизбежным, сказал:

– Пошли.

Я прокралась вдоль забора, не забывая следить за тем, чтобы не попасться никому на глаза. От остальной территории парка, а, главным образом, от асфальтовой дорожки, меня отделяли пышно цветущие кустарники, и я надеялась, что их листва служит мне надежным прикрытием. Я добралась до ворот и выбежала наружу.

Цыганка гадала молодой женщине по руке на другой стороне улицы, где за пальмами и кустами прятались невысокие дома, отличающиеся внешней отделкой и этажностью. Мимо проходили люди: одни из них шли на пляж, другие – оттуда возвращались, в их движениях не было спешности, но я замечала, как они ускоряли свой шаг или переходили на другую сторону, завидев цыганку. Словно она была прокаженная.

Мальчик, взяв меня за руку, повел к своей матери. Машин на дороге не оказалось, и мы беспрепятственно пересекли ее. Приблизившись к цыганке, я разглядела ее лучше. Крупная и высокая женщина с маленькими хитрыми глазками и длинным крючковатым носом. Своей одеждой и манерой поведения она не походила ни на одну из женщин, которых мне приходилось встречать ранее. На ее голове был легкий красный платок, из-под которого свисали длинные черные кудри, а тело украшали синяя юбка в пол с красными маками, пестрая кофта с длинными рукавами и пару крупных бус из желтого и синего стекла, и от этого обилия цветов у меня зарябило в глазах. Неужели именно так и выглядят мерзавцы и мошенники?

Женщина отпустила клиентку, спрятав полученные от нее деньги под лиф своей блузки, и воззрилась на нас. Ее сын заговорил с ней на непонятном мне языке, указывая на меня пальцем, и мне стало неуютно, потому что я подумала, он жалуется ей на то, что я назвала его дураком.

Но вместо того, чтобы осерчать на меня, женщина коснулась моего лица, провела пальцами по ушам и улыбнулась. От этого ее нос почти коснулся губ. Улыбка цыганки мне показалась доброй и приветливой, и, несмотря на ее диковинный наряд, я расслабилась и расположилась к ней.

– Что ты хочешь узнать у меня, деточка?

Я протянула к ней правую руку.

– Скажите мне, я выйду замуж за Марка?

Одной рукой женщина взяла мою кисть, а второй накрыла ее своей ладонью. У нее были короткие круглые ногти, окрашенные красным лаком. Местами он облупился и обнажал грязь под ногтями женщины. Но, как и в случае с мальчиком, это был единственный признак ее нечистоплотности, в ее одежде я не заметила неряшливости.

– Кто такой Марк? – спросила она.

В ее голосе я слышала убаюкивающие нотки, с какими мама читала мне на ночь.

– Это мой друг.

– Ты хочешь за него замуж?

– Нет… не знаю. Я просто подслушала, как мама говорила с тетей Мариной, это мама Марка, что было бы неплохо, если бы мы с ним поженились, когда вырастем.

Цыганка убрала свою ладонь и взглянула на мою руку, повертела ее так, словно она была переливным календариком, и, чуть согнув мои пальцы в пригоршню, сказала:

– Детская рука очень непредсказуема. Линии еще нечеткие. Твоя судьба только формируется на ней. Я не могу знать, что будет в твоей жизни так далеко вперед.

– Что это значит?

– Я не вижу линию брака на твоей руке. Ее еще нет. Ты слишком юна.

– Но она появится, когда я вырасту?

– Скорее всего, да.

– И у него этой линии нет? – я показала на ее сына, стоявшего справа от матери.

– У него очень слабая, но есть. Он цыган, а цыгане рано женятся. Поэтому линия брака уже обозначена на его руке.

– А если у меня никогда эта линия не появится, это значит, что я не выйду замуж?

– Если ты очень захочешь, то судьба нарисует тебе линию брака на руке. Ты хорошая девочка, у тебя добрые глаза и красивая улыбка. Ты обязательно встретишь свою любовь и выйдешь замуж. Только живи по совести, не сворачивай с честного пути, и жизнь тебя отблагодарит по заслугам.

– А что вы видите сейчас?

– Я вижу, что ты много болеешь, и родители привезли тебя лечиться.

– Да, верно. Я буду здоровой?

Женщина расправила мою руку и чуть наклонилась.

– Да, обязательно. Скоро твои болезни пройдут, и ты будешь здоровой.

Цыганка отпустила мою руку, и я потянулась к серьгам, хотела их снять и отдать женщине.

– Нет, деточка, – она аккуратно отвела мою руку от ушей. – С детей я не беру деньги и украшения. Иди с богом, он будет тебя направлять.

– Спасибо, вы очень хорошая.

Женщина погладила меня по голове.

– И тебе спасибо на добром слове.

– Лиза! – услышала я крик мамы. – А ну убери от нее свои грязные руки!

Цыганка поспешила отвести руку от моей головы. Я испуганно повернулась к маме. Она неслась ко мне с территории санатория, в ее покрасневших от слез глазах я увидела гнев и страх одновременно. Словно надо мной нависла страшная опасность, и если она не успеет ее предотвратить, то я обязательно погибну.

– Юраш, пойдем, – сказала цыганка и потянула сына за собой.

Я бросилась к маме, чтобы остановить ее. Вслед за ней бежали две другие женщины, и о чем-то причитали. Я слышала грубость в их голосе, но не вполне разбирала, о чем были их речи.

– Что она с тобой сделала?

Мама упала передо мной на колени прямо на асфальт и стала разглядывать со всех сторон. Первым делом проверила серьги в моих ушах.

– Она тебе не навредила?

– Нет, мама. Она очень хорошая. Она мне погадала и даже сережки не взяла.

– Вот мерзавцы! – в сердцах воскликнула мама. – Уже и до детей добрались. Куда милиция смотрит?

– А что толку от милиции? – поддакивала одна из женщин в белом халате. – Подержат в камере, да отпустят. У нас тут постоянно так.

– Зачем ты убежала, негодница? – продолжала скулить мама. – Ты знаешь, как я за тебя перепугалась? А если бы эта мошенница украла тебя? Для цыган это в порядке вещей. И как бы ты потом жила с ними без нас? А мы с папой как?

Она стала меня обнимать, но не переставала ругать и причитать, по ее щекам катились слезы.

– Мама, все хорошо. Меня никто не обидел. Но я не хочу на электрофорез.

– Так ты из-за него убежала? Ладно, я поговорю с папой. Пошли в санаторий. И больше не убегай.

Мама поднялась на ноги, и, взяв меня за руку, потянула за собой. Я обернулась и бросила последний взгляд в ту сторону, куда уходила цыганка со своим сыном. Я увидела их на углу улицы. Мальчик, насупившись, наблюдал за нами и даже не улыбнулся, когда это сделала я, помахав ему рукой. Меня обозлило его равнодушие, и тогда я покрутила пальцем у виска, высунула ему язык и скрылась за воротами…