Колумбелла

Глава 3

Гавань Сент-Томас надежно защищена с одной стороны длинной грядой Флэг-Хилл, а с другой — длинным холмом Хассел-Айленд.

Между Хасселом и Сент-Томасом пролегает узкий канал, далее переходящий в водное пространство между Хасселом и Уотер-Айлендом. Именно на Уотер-Айленде я впервые и увидела Кэтрин Дру.

Когда я только приехала в Шарлотту-Амалию, тетя Джанет послала меня на такси, пароме и автобусе навестить друзей в отеле «Уотер-Айл». Я взяла купальный костюм и хорошенько поплавала в Хонеймун-Бей. В буфете на берегу съела ленч и, кажется, поболтала с несколькими доброжелательными посетителями. Однако все время не сводила глаз с длинного безлюдного пляжа, огибающего бухту, а, покончив с завтраком, тотчас же отправилась бродить по мелкой воде, оставляя следы босых ног на чистом влажном песке. Я была в полной гармонии с самой собой, меня не раздирали никакие эмоции, а от жаркого солнца мне хотелось спать. Я задумала уйти подальше от пловцов и голосов, намазаться кремом и полежать в полном одиночестве.

По правую руку от того места, где я плескалась в воде, пляж обрамляли кривые кусты виноградника, и их огромные треугольные листья давали прекрасную тень. Дальше поднимался крутой, покрытый деревьями склон холма. Место мне очень понравилось, и я уже была готова разлечься позагорать, как услышала чьи-то голоса. Помню, даже не на шутку рассердилась, словно пляж принадлежал мне одной. Ну вот, придется искать другое место!

Раздраженно глянув на кусты, я увидела в них что-то алое. Там были двое. Она — в красном купальнике и он — в темно-синих плавках. Мужчина стоял ко мне спиной, но женщину, которую он обнимал, ее треугольное лицо, напоминающее кошачью мордочку, и зеленые глаза я разглядела достаточно хорошо. Заметив меня, она крепко схватила мужчину за руку и что-то ему прошептала. Вероятно, предупредила, чтобы он не оглядывался.

Меня эти двое нисколько не интересовали. У меня не было мужчины, с которым я могла бы гулять по пляжу и целоваться под теплым карибским солнцем. Я отошла и поспешила выбросить эту парочку из головы, затем нашла новое укромное местечко, где пролежала на солнце так долго, что позже подруга тети сделала мне внушение по поводу вреда подобной процедуры. Когда я шла по пляжу обратно, парочки уже не было, и я больше не вспоминала о них до тех пор, пока не увидела Кэтрин Дру на террасе в Хампден-Хаус.

От этого открытия я забеспокоилась еще больше. Тот мужчина на пляже был потоньше, не такого крепкого сложения, как Кингдон Дру, и не так молод, как Стив или Майк. Кажется, волосы его были тронуты сединой. Во всяком случае, сказала я себе, это не мое дело. Возможно даже, тогда я все неправильно поняла, и никакого романа между ними не было. Однако Кэтрин в тот краткий миг на террасе узнала меня прежде, чем я вспомнила ее, и недвусмысленно показала свою враждебность. Почему-то теперь на галерее меня вдруг охватило чувство одиночества, которое я все время гнала от себя с тех пор, как умерла мама. Стараясь не предаваться раздумьям о смысле жизни, опустошающим ум, я все время сознательно гнала от себя истину, что больше никому не нужна. Мама, которая зависела от меня больше, чем она сама полагала или принимала, умерла. Не имея никого другого, долгое время я отдавала всю мою любовь физически беспомощной женщине, которая не могла без меня обходиться, и девочкам из моей школы, не всегда здоровым, уравновешенным, жизнерадостным — чаще неудачницам, неуверенным в себе, не имеющим цели и полным страха перед жизнью. Но вот теперь лишилась даже всего; этого,

Я отвернулась от цветущих тропических красот, так непохожих на строгие пейзажи моего родного озера Мичиган, и украдкой вернулась в комнату. Там некоторое время посидела, пытаясь собраться с мыслями и решить, что же мне делать дальше.

Какой-то звук в коридоре пробудил меня от неприятных мыслей. Я подошла к двери, прижалась к ней ухо и прислушалась. Чей-то вызывающий голос произнес имя Кэтрин. Тихо приоткрыв дверь, я увидела, что на столе, стоящем в коридоре, горит лампа, ясно освещающая у лестницы высокую фигуру Эдит в длинном бес форменном хлопчатобумажном халате. Ее рыжеватые волосы были накручены на бигуди, а лицо поблескивало от крема. Все ее внимание было сосредоточено на ком-то поднимающемся по лестнице. Наконец, в поле мое го зрения появилась Кэтрин в вечернем платье. Поднявшись, она остановилась и так посмотрела на сестру, словно ожидала от нее какого-то взрыва, а может, провоцируя его.

Взрыв не заставил себя долго ждать, однако заговорила Эдит шепотом, чтобы никого не разбудить.

— Я могу пойти с этим к Кингу в любое время, — прошипела она. — Стоит ему лишь сказать…

— И будет великолепный скандал, — так же шепотом ответила Кэтрин. — Ты взлетишь на небо вместе с нами! Кроме того, тебе нечего бояться. Я же сказала, что оставлю его.

— Я не верю тебе, — возразила Эдит. — Ты плутовка и лгунья!

Теперь Кэтрин стояла ко мне спиной, я не могла видеть ее лица, зато отчетливо видела желтоватую бледность старшей сестры.

— Через день-другой я еду в «Каприз», — сказала Кэтрин. — И ты знаешь, что это значит. Ведь знаешь, правда, дорогая?

Эдит сделала шаг назад.

— Да когда же ты остановишься, когда?

Кэтрин тихо засмеялась и прошмыгнула мимо нее. При этом лицо стареющей женщины меня ужаснуло — не было никакого сомнения, что она ненавидит Кэтрин!

Я тихо закрыла дверь, выключила лампу, легла в постель и еще долго лежала без сна, озадаченная только что увиденной сценой, не находя ей объяснения. Кэтрин имела некоторое влияние на Эдит; но я не догадывалась, какое именно. Во мне усиливалось чувство, что в этом доме происходит что-то недоброе, что какая-то злая сила вот-вот доберется до всех, и до меня тоже, если я останусь.

Наконец я забылась тревожным сном, ворочаясь, просыпаясь, и только под утро крепко заснула, а проснувшись поздно, почувствовала себя гораздо более отдохнувшей, чем ожидала.

Через бамбуковые занавески пробивался солнечный свет, утро было жарким. Я встала с постели и распахнула занавески. Одно из окон моей угловой комнаты выходило на север, откуда открывался вид на Мэдженс-Бей и берег Атлантического океана. Я снова увидела маленькие островки и береговую линию. На отмелях зеленоватая вода блестела бриллиантовыми звездочками, а на лее глубоких местах переходила в ярко-голубой цвет.

Из второго окна была видна гряда холмов, простирающаяся к востоку и заканчивающаяся крутым склоном удаленной от моря долины, в центре которой сгрудились веселые маленькие деревенские домики.

Утреннее солнце придало мне мужества, но я уже не могла оставаться такой же безучастной молодой женщиной, с которой вчера разговаривала Мод Хампден. Мне отчаянно хотелось снова увидеть Кингдона Дру, и я заранее предвкушала дальнейшие встречи с его женой. Не зная себя хорошо, я могла бы подумать, что это стремление к битве, хотя никогда не обладала бойцовскими качествами, и моя реакция была удивительна мне самой. Меня почему-то обеспокоило вчерашнее поведение Кэтрин Дру на террасе, ее поздний разговор с сестрой на лестнице, а поэтому стала себя уговаривать, что это не мои проблемы, да и приехала я сюда вовсе не затем, чтобы их решать. Все это меня совершенно не касается, несмотря на сцену на пляже.

Пройдя по коридору в ванную и ни с кем не встретясь, я приняла душ, льющийся тонкой струйкой и приучающий не тратить воду впустую. Никто не сказал мне о еде, не сообщил, когда следует приходить на завтрак, но, одевшись, я услышала настойчивый стук в дверь и голос:

— Откройте скорей, пожалуйста!

Я распахнула дверь, и в комнату быстро вошла Лейла Дру с большим подносом в руках.

— Освободите стол, — весело приказала она, — а то тяжело! Наша кухарка вчера вечером видела вас. Говорит, вы очень худенькая и мы должны вас откормить!

Я подчинилась девочке, довольная и удивленная ее преображением. Вчерашняя неуклюжесть, застенчивость и забитость куда-то исчезли, передо мной стоял длинноногий, грациозный подросток в синих бермудах и белой матроске с синим галстуком. Я с удовольствием проследила, как она поставила поднос и налила мне кофе, затем стянула кусочек банана и сняла салфетку с горячих тостов.

Лейла совершенно не походила на мать. Она была вылитый отец — такая же скуластая, с широко расставленными карими глазами. Уже одно это притягивало меня к ней. И хотя у нее было чуть треугольное лицо, закругленный подбородок уменьшал ее возможное сходство с Кэтрин. Улыбка мягко очерченных губ была несколько скромной, несмотря на непринужденные манеры. Особенно мне понравились блестящие каштановые волосы девочки. Вечером она выглядела какой-то взъерошенной. Но сегодня ее волосы были уложены ровной шапочкой, красиво обрамляющей голову и открывающей кончики ушей. Лоб закрывала изящная косая челка. В Лейле чувствовалась грация и изящество, которые со временем сделают ее красавицей. Я сразу почувствовала к ней теплоту.

Пока я пила безупречно сваренный кофе и ела намазанный маслом тост, она ходила по комнате, время от времени заговаривая со мной через плечо, с милой детской непосредственностью беззастенчиво рассматривая мои вещи. Такими обычно и бывают девочки в четырнадцать лет — иногда чуть старше, а иногда моложе своего хронологического возраста.

— Я хотела застать вас одну, — сказала Лейла, беря мой купальный халат и вешая его на вешалку. — Мне было любопытно посмотреть на мою новую воспитательницу. Бабушка говорит, что, если я буду хорошо себя вести и мила с вами, вы поможете мне остаться на Сент-Томасе, как я хочу. Папа желает отослать меня в Колорадо к тете, которую я даже не знаю. Хотя, конечно, Кэти говорит, что бабушка сглупила, пригласив сюда вас. Она считает, что вы сделаете только хуже.

Такого я не ожидала. Но, улыбнувшись, спросила:

— А ты как думаешь?

Девочка подошла к письменному столу и, проигнорировав мой вопрос, взяла в руки колючую раковину.

— Ну, разве она не уродлива? Разве не порочна?

— Уродство правильное слово, — заметила я. — Но не уверена, что вещи могут быть порочными. Только люди.

Несколько секунд Лейла задумчиво молчала, словно я выразила какую-то глубокую мысль, затем села на край постели, свесив ноги.

— А вы не верите, что люди могут сеять вокруг себя прочность, а вещи ею пропитываться?

— Придется мне об этом подумать, — призналась я, заинтригованная полетом ее воображения и невольно проводя аналогию со своим впечатлением об этом доме.

— Кэти считает, что в этой раковине есть некоторая порочность, — сообщила девочка. — Поэтому и попросила дядю Алекса подарить ее ей. Наверное, живи Кэти в древние времена, она была бы ведьмой. Или, по крайней мере, колдуньей. — И вдруг резко сменила тему: — Это папайя! Вы когда-нибудь ели папайю?

Я сказала, что не ела, и зачерпнула еще одну ложечку этого фрукта.

Между тем Лейла принялась рассматривать себя в зеркало, и, похоже, ее отображение ей не понравилось.

— У Кэти волосы вьются естественно. А это очень много значит. Поэтому она может их отрастить и по-разному укладывать. Я же должна носить только так, но даже эта прическа долго не держится. У меня волосы тонкие, развеваются во все стороны.

— Твоя прическа первое, на что я обратила внимание сегодня утром, — сказала я. — Мне она понравилась, тебе идет.

Довольная моим комплиментом, Лейла отвернулась от зеркала.

— А мне нравится ваша прическа. Этот блестящий темно-каштановый хвост, ударяющий вас по щекам, когда вы двигаетесь!

— Спасибо, — отреагировала я, польщенная не меньше ее. — Но если тебя это интересует, то я не уверена, что мне нравится папайя!

— Ничего! Привыкнете. Ее лучше есть с лимоном, а лимон я забыла!

Во время следующего круга по комнате Лейла подошла к стенному шкафу, открыла дверцу, заглянула внутрь и тотчас же вытащила зеленый халатик, который Эдит нашла вечером. Затем приложила ткань к лицу, словно ласкаясь к матери. Глядя на нее, я почувствовала опасную преданность. Даже любовь может быть безмерной!

— Ну, разве вам не нравятся ее духи? — спросила девочка, с удовольствием втянув воздух. — Это водяная лилия. Она никогда ничем другим не душится. Дядя Алекс специально для нее заказывает их из-за границы. Кэти любит вещи особенные, непохожие на другие.

— Вчера я видела золотой медальон в форме раковины. Он показался мне очень необычным.

Лейла перестала мять халатик и посмотрела на меня:

— Наверное, это колумбелла. Голубиная скорлупа, если сказать проще. Кэти в детстве обычно подбирала их на пляжах и даже стала себя называть Колумбеллой. Ей никогда не нравилось имя Кэтрин. Поэтому мне приходится называть ее Кэти.

В свое время я тоже называла свою мать Хелен. Дело в том, что есть женщины, которые не любят, чтобы их величали мамами. Помню, как я очень завидовала девочкам, которые постоянно произносили это замечательное американское слово «мамочка». Слово, на которое для меня было наложено табу…

Лейла просунула руки в рукава халатика, завернулась в него и принялась дурачиться. Ее естественная юная грация тут же исчезла, к ней вернулась вчерашняя неуклюжесть. Потом она сбросила халатик и перешагнула через него.

— Я никогда не смогу носить вещи так, как Кэти! — печально произнесла девочка, вешая халатик обратно в шкаф.

— А зачем тебе это надо? — поинтересовалась я.

— Зачем? — Она снова удобно устроилась на постели. — А вы видели вчера вечером Стива О'Нила? Видели, как он смотрел на нее?

Это я видела. Заметила и то, как Лейла смотрела на юношу.

— Ну, разве он не красавчик? — спросила она. — И такой забавный! Не какой-нибудь мрачный зануда, вроде его брата Майка.

— А мне больше понравился Майк. Девочка бросила на меня осуждающий взгляд.

— Конечно, Кэти может делать со Стивом все, что Угодно. Он предан ей. А я для него всегда буду не более Чем глупым ребенком. — И она горестно вздохнула.

Надеюсь, это пройдет, — сказала я.

Она отрицательно помотала головой и обхватила руками колени, наблюдая, как я наливаю себе еще кофе.

— И все же, почему вы здесь? Если вы приехали на Сент-Томас в отпуск, то почему согласились быть моей летней воспитательницей, или что вы там собираетесь со мной делать?

Я постаралась ответить как можно честнее:

— Мне захотелось приехать к вам не только из-за тебя, но и ради себя тоже. Просто мне необходимо чем-то заняться, заполнить время. Два месяца назад у меня умерла мама. Она была инвалидом из-за травмы, полученной много лет назад при падении, и не могла себя обслуживать. Ухаживая за ней, я одновременно преподавала в школе. Но когда она умерла, я почувствовала упадок сил. Должно же что-то вернуть меня к жизни. И возможно, это случится, если ты понравишься мне, а я тебе!

Карие глаза Лейлы, так напоминающие глаза ее отца, смотрели на меня с сочувствием, которого я не ожидала.

— Так со мной еще никто не разговаривал, — призналась она. — Вы были близки со своей мамой? Вы ее очень любили?

— Не всегда, — сухо ответила я.

На лице Лейлы мелькнуло что-то, чего я не смогла прочесть. Она быстро отвернулась.

— По-моему, никто не может никого любить все время, — мягко добавила я. — Мы не можем ожидать этого ни от себя, ни от кого бы то ни было.

Я играла, так сказать, по слуху, но чувствовала реакцию девочки, хотя она ничего не говорила. Ее низкопоклонство перед Кэтрин не было лишено вопросов и сомнений, вероятно, она видела мать лучше, чем та была на самом деле. Меня располагала к Лейле теплота — качество, которое она, вероятно, унаследовала от отца, поскольку в матери оно отсутствовало. Я поймала себя на том, что девочка мне все больше и больше нравится.

Кто-то постучал в дверь, и она побежала открывать.

В комнату прошла Кэтрин Дру и с неприязнью огляделась. На ней были бледно-зеленые брючки, плотно, без единой складочки, облегающие ее по-девичьи плоский живот и бедра. Белая пикейная блузка без рукавов, завязанная узлом под грудью, оставляла обнаженным загорелый живот. Волосы, стянутые обручем, ниспадали на плечи, а на босых ногах были надеты кожаные коричневые босоножки. Она казалась точно такой же длинноногой, как и ее дочь, но более гибкой и стройной. И все же при дневном свете не выглядела столь потрясающе юной, как накануне в факельном освещении. Солнце высвечивало чуть заметные морщинки вокруг глаз, а кожа казалась сухой и жесткой, словно она начала обветриваться, как у ее матери Мод Хампден.

С отвращением оглядев комнату, словно я осквернила ее своим присутствием, Кэтрин уставилась на меня зеленоватыми глазами. Я еще никогда не видела, чтобы взрослый человек был настроен по отношению ко мне так откровенно враждебно, как она. А ее первые слова меня просто шокировали:

— И где это Кинг откопал вас, мисс Аббот? Как вам удалось получить эту работу, если можно так выразиться?

Похоже, она задумала поддержать вчерашний угрожающий взгляд более решительными действиями, твердо намереваясь выжить меня отсюда.

Лейла спасла меня от покорного молчания, ибо сказать я ничего не могла.

— О, Кэти! — воскликнула она. — Ты же знаешь, это бабушка ее нашла. Мы все знаем, что мисс Аббот здесь для того, чтобы нейтрализовать твое ужасное влияние на меня!

Они посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись. Мать с дочерью явно отлично ладили друг с другом, но если с одной стороны, безусловно, чувствовалась любовь, то я вовсе не была уверена, что она существовала и с другой.

— Папа не хочет, чтобы она жила у нас, — добавила Лейла. — Я уверена, что мисс Аббот придется здесь очень нелегко, поэтому те несколько дней, что она тут пробудет, мы должны быть к ней добры, Я принесла ей завтрак, потому что никто об этом даже не вспомнил!

Мне было неловко, что они говорили так, словно меня тут не было, и я попыталась напомнить о моем присутствии.

— Это было очень мило с твоей стороны, — сказала я Лейле, но она, похоже, не услышала моих слов, так как все ее внимание было приковано к матери.

— У тети Эдит сегодня болит голова, поэтому она на некоторое время осталась в постели. Что ты ей сделала вчера вечером, Кэти?

Кэтрин состроила гримасу и пожала плечами. Вспомнив сцену на лестнице, я предположила, что состояние ее сестры сейчас, наверное, не из лучших.

— По-моему, тетя Эдит что-то скрывает, — предположила Лейла. — Наверное, надо быть поосторожнее, Кэти. Может, если бы ты… если бы ты не… я имею в виду Стива…

— Тебя это не касается, дорогая, — холодно произнесла Кэтрин. — Не надо меня воспитывать!

Бледная кожа Лейлы предательски покраснела, но мать, как ни в чем не бывало, продолжила, не замечая ее замешательства.

— Через некоторое время я еду в город. К Алексу поступила новая партия платьев, и думаю, мы можем что-нибудь выбрать для приема на следующей неделе. Хочешь поехать с нами?

На этот раз я не дала Лейле времени на раздумье. Надо было пресечь с самого начала своевольное намерение Кэтрин увезти ученицу у меня из-под носа.

— Полагаю, твоя мама не станет возражать, если мы с тобой сначала немного позанимаемся, — обратилась я к девочке. — Твоя бабушка предполагала, что мы начнем сегодня же, и думаю, так должно быть.

— Не говорите глупостей! — Оказывается, Лейла могла быть такой же дерзкой, как ее мать. — Конечно, Кэти, я поеду с тобой! Подожди, я только переоденусь.

Кэтрин торжествующе сверкнула на меня глазами и снова обратилась к дочери:

— Зачем это лишнее беспокойство?

Лейла посмотрела сначала на себя, затем на Кэтрин в плотно облегающих брючках.

— Ты хочешь ехать в город в этом? Но бабушка сказала…

Мать пожала плечами:

— Бабушка, бабушка, бабушка! И Эдит, и Алекс, и Кинг! А теперь еще и мисс Аббот! Если хочешь ехать со мной, едем! — Она повернулась ко мне: — Видите ли, здесь на Сент-Томасе мы очень старомодны! На Виргинских островах не принято то, не принято это! В город положено надевать только платья и всю эту чушь! Но я бунтовщица, пусть меня принимают за туристку! И против ваших занятий я тоже возражаю! Они могут подождать!

Я сделала последнюю попытку настоять на своем:

— Почему бы вам не поехать за покупками во второй половине дня? Если я могу быть чем-нибудь полезной вашей дочери, миссис Дру…

Мои возражения прозвучали неестественно — эта женщина подавляла меня. Как бы то ни было, она сразу же меня перебила:

— Вы не можете быть ей полезной! Ничем! Мы все это знаем! Лейле не нужны ни уроки, ни воспитание! Мы все знаем, раз вы здесь, значит, Мод хочет помешать замыслу Кинга! Но вероятно, у меня есть собственные планы! — Тут ее взгляд упал на усыпанную шипами раковину, лежащую на постели, куда ее бросила Лейла. Она взяла ее и положила рядом с подносом, на котором стоял завтрак. — Простите, что лишила вас компании, мисс Аббот! Но миледи murex может остаться и позаботиться о вас, Джессика. Никогда раньше не знала никого с таким именем! Оно вам в некотором смысле идет! Правда, Лейла?

У дочери хватило такта устыдиться явной насмешки в голосе матери.

— Если мы едем, то сейчас, пока бабушка нас не остановила, — бросила она и вышла из комнаты, не оглянувшись ни на мать, ни на меня.

Кэтрин Дру засмеялась. От ее сдавленного смеха у меня по спине пробежали мурашки. Затем она нежно погладила черные шипы раковины и последовала за дочерью, махнув, мне на прощанье пальчиками.

Когда они ушли, я некоторое время сидела и беспомощно смотрела на большую раковину. У меня было такое чувство, что она тоже смотрит на меня, направив в мою сторону нелепый ярко-розовый нос. Эта любопытная раковина была мне неприятна. Я взяла ее и повертела в руках. По контрасту с колючим верхом ее внутренняя часть была гладкой, как фарфор, мертвенно-белой, усыпанной черными и коричневыми точками. Холодная пещера, в которой когда-то жило морское животное. Острые шипы искололи мне пальцы, и я положила раковину на поднос с завтраком. Этой недружелюбной компании с меня было довольно. Я чувствовала себя разбитой.

И, тем не менее, неожиданно решила, что непременно должна остаться в этом доме и во всем противостоять Кэтрин Дру. После разговора с ней я еще больше стала союзницей Кингдона Дру. Но, если семья не может совладать с нею и помешать ее влиянию на Лейлу, что могу сделать я, совершенно посторонний им всем человек? Девочка мне нравилась. Она не была груба со мной, пока не появилась ее мать. Я уже симпатизировала ей, так же как и ее отцу.

«Действуй осторожно!» — предупредила я себя. Мне было ясно, что если я поддамся эмоциям и не прислушаюсь к голосу разума, то попаду в осиное гнездо проблем, чего совсем не хотела. Скорее всего, более недели в этом доме не выдержать!

Взяв поднос, на котором рядом с сахарницей лежала большая раковина, я вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Раз уж у меня временно нет ученицы, я должна всем присутствующим в доме дать знать о себе, а возможно, и о моих сомнениях.

Но на уме у меня был только один человек.