Кольцо

Глава 8

Он ждал на нижней площадке лестницы.

– Ариана!

Куда она запропастилась? Еще немножко, и они опоздают.

Этаж, где раньше находилась детская, был переоборудован – ведь теперь там жили не маленькие дети, а подростки. Вальмар не раз собирался перевести Ариану и Герхарда на второй этаж, поближе к себе, но дочь и сын слишком привыкли к своим комнатам, а кроме того, фон Готхард никак не мог решиться изменить интерьер в покоях Кассандры, которые были заперты вот уже семь лет.

Тренькнули часы, и, словно дождавшись этого сигнала, наверху зажегся свет. Вальмар увидел, что по лестнице спускается Ариана в белом платье из тончайшего органди, в золотистые локоны вплетены маленькие белые розы. Вальмар залюбовался дочерью – матовым оттенком ее шеи, точеными чертами лица, радостным сиянием синих глаз. Девушка медленно спускалась по ступенькам, а сзади, ухмыляясь, выглядывал ее брат. Он-то и нарушил волшебство этого мгновения – крикнул отцу:

– А она ничего, правда? Конечно, для девчонки.

Ариана и отец переглянулись, и Вальмар взглянул на сына с усталой улыбкой.

– Я бы сказал, что она выглядит просто потрясающе, – сказал он.

Весной этого года Вальмару фон Готхарду исполнилось шестьдесят пять лет. Жить в стране день ото дня становилось все труднее, а человеку пожилому – тем более. Третий год продолжалась мировая война. Правда, на образе жизни семьи фон Готхард это никоим образом не отражалось. Да и столица рейха не слишком страдала от военных тягот – город стал еще красивее, еще оживленнее. Каждый день балы, спектакли, всевозможные празднества и развлечения. Вальмар в свои годы уже с трудом выдерживал этот ритм безумного, натужного веселья. А ведь у него хватало дел и без исполнения бессмысленных светских обязанностей – много сил отнимало управление банком, не жалел Вальмар времени и для своих детей, которых решил во что бы то ни стало уберечь от нацистской заразы. Обе эти задачи оказались не из легких, но пока Вальмару удавалось с ними справляться. Банк «Тильден» прочно стоял на ногах, отношения с властями складывались неплохо, и Вальмар знал, что его семье ничто не угрожает – как банкир он был нужен нацистской партии, а это гарантировало ему и детям защиту.

Когда Ариана и Герхард подросли, оказалось, что они при всем желании никак не могут включиться в деятельность молодежной фашистской организации. Дело в том, что Герхард неважно учится, страдает астмой, а кроме того, болезненно застенчив. Что же касается девочки, то после трагической смерти матери она как бы не в себе – все не может оправиться от шока. Вдовцу-аристократу, владевшему собственным банком, выжить в нацистской Германии было не так уж сложно – для этого требовались терпение, осторожность, а главное – умение не видеть лишнего и вовремя промолчать.

Однажды – это было через три года после гибели Кассандры – Ариана отправилась навестить господина Ротмана, меховщика, услугами которого семья фон Готхард пользовалась с незапамятных времен. Ариана не раз бывала там с матерью, и Ротман угощал ее горячим какао, печеньем, дарил пушистые хвостики, которыми Ариана так любила играть. А тут она увидела, что магазин оцеплен людьми с повязками на рукавах. Вывеска была сорвана, стеклы выбиты, на стене крупными буквами выведено ЕВРЕЙ.

Ариана бросилась к отцу, в банк. Она вбежала в его кабинет вся заплаканная, но Вальмар запер за ней дверь и твердым голосом сказал:

– Ариана, об этом ни с кем разговаривать нельзя! Ни с кем – ты поняла? И вопросов задавать не нужно. О том, что ты видела, следует помалкивать.

Ариана уставилась на него, ничего не понимая.

– Но я была там не одна, другие люди тоже видели… Там стояли солдаты с ружьями, все окна были выбиты… И еще, папа, я видела там кровь!

– Ничего ты не видела. Ты вообще там не была.

– Но…

– Молчи! Сегодня мы с тобой вместе обедали в Тиргартене, а потом вместе отправились ко мне на работу. Ты посидела у меня в кабинете, выпила чашку какао, после чего шофер отвез тебя домой. Тебе все ясно?

Ариана никогда еще не видела отца таким. Ясно? Нет, она ничего не понимала. Неужели отец испуган? Но ведь они не посмеют сделать ему ничего плохого. Он – важный человек, банкир. К тому же не еврей. И все же куда исчез Ротман? Что теперь будет с его магазином?

– Ариана, ты меня поняла? – сурово, почти сердито повторил отец.

Ариана чувствовала, что он сердится не на нее…

– Да, поняла. – И тихонечко добавила: – Но почему?

Вальмар фон Готхард тяжело вздохнул и опустился в кресло. Кабинет у него был просторный, с массивной мебелью. Двенадцатилетняя Ариана, сидевшая по ту сторону огромного письменного стола, казалась совсем маленькой. Как ей это объяснить? Что сказать?

Через год после этого инцидента начались еще более страшные времена – в сентябре грянула война. Вальмар удвоил меры предосторожности, и благодаря этому до сих пор с его семьей ничего плохого не случилось. Дети были живы и здоровы. Герхарду исполнилось двенадцать с половиной, Ариане – шестнадцать. В их жизни мало что изменилось. Разумеется, сын и дочь подозревали, что их отец ненавидит Гитлера, но эта тема никогда не обсуждалась. Всякий знал, что ругать фюрера вслух слишком опасно.

Семья фон Готхард по-прежнему жила в Грюневальде, дети ходили в те же учебные заведения, в ту же церковь. Единственное, что в последние годы изменилось, – очень сузился круг знакомых; фон Готхарды почти перестали ходить в гости. Вальмар объяснял детям, что страна находится состоянии войны, и поэтому лучше пореже выходить из дома. Герхард и Ариана понимали это и не спорили. Но в Берлине было так весело! Повсюду красивые мундиры, смеющиеся солдаты, хорошенькие девушки. По вечерам из соседних домов доносились звуки музыки – там устраивали банкеты и приемы. Казалось, столица третьего рейха погрузилась в атмосферу безудержного веселья. Но дети фон Готхарда знали, что вокруг происходит и немало грустного. Отцы и старшие братья их сверстников воевали на фронте, многие уже погибли. Соученики дразнили Ариану и Герхарда тем, что их отец отсиживается в тылу, но в глубине души брат и сестра были рады, что Вальмар уже слишком стар для войны. Мысль о том, что вслед за матерью они могли бы лишиться и отца, казалась им невыносимой.

– Но ведь для балов ты не слишком старый? – спросила как-то Ариана у отца с озорной улыбкой.

Той весной девочке исполнилось шестнадцать, и она мечтала попасть на свой первый бал. По раннему детству она помнила, что папа и мама когда-то весьма активно вели светскую жизнь. Но последние семь лет Вальмар нигде не бывал, кроме банка. Каждую свободную минуту он проводил дома – у себя на втором этаже или с детьми. После смерти Кассандры балы и званые вечера для него кончились. Но дети плохо помнили мать. Они не знали, как и почему она умерла, – Вальмар никогда им об этом не рассказывал.

– Ну так что, папа? Мы пойдем на бал? Ну пожалуйста!

Девочка смотрела на Вальмара так умоляюще, что он не выдержал и улыбнулся:

– На бал? Сейчас? В военное время?

– Ну папа, сейчас все ходят на балы. Даже у нас, в Грюневальде, люди развлекаются ночи напролет.

Это была правда. Даже в тихом, респектабельном Грюневальде шум и музыка часто не стихали до рассвета.

– Не слишком ли ты молода для балов?

– Молода? – Ариана наморщила носик, явно унаследованный не от отца, а от матери. – Мне ведь уже шестнадцать!

В конце концов, не без помощи Герхарда, Ариана своего добилась. И вот теперь она спускалась по ступенькам, похожая на сказочную принцессу в своем воздушном наряде, который соорудила фрейлейн Хедвиг, мастерица на все руки.

– Ты смотришься просто очаровательно.

Ариана совсем по-детски улыбнулась и с одобрением посмотрела на белый фрак отца.

– Ты тоже ничего.

В этот момент подал голос Герхард.

– А по-моему, вид у вас обоих довольно дурацкий, – со смехом крикнул он сверху.

Но было видно, что он тоже гордится красавицей сестрой.

– Иди спать, урод! – весело крикнула ему Ариана и легко сбежала вниз по ступенькам.

Перед самым началом войны место «испано-сюизы» в гараже занял черно-серый «роллс-ройс». Автомобиль уже стоял перед подъездом, пожилой шофер держал дверцу открытой. Ариана набросила на плечи легкую шаль и, вся в трепетании белоснежных кружев, скользнула в машину. Оперный театр, где проводился бал, сиял огнями. Широкий бульвар в эту весеннюю пору был необычайно хорош. Унтер-ден-Линден за военные годы ничуть не изменилась.

Вальмар горделиво посмотрел на свою нарядную дочь, припавшую к окну автомобиля.

– Волнуешься?

– Очень! – кивнула она.

Ариана была сама не своя от счастья – наконец-то она дождалась своего первого бала.

Все оказалось еще чудеснее, чем она думала. Просторная лестница была устлана красным ковром; в вестибюле сияли хрустальные люстры. Женщины были в вечерних платьях и сверкали бриллиантами; мужчины щеголяли в парадных мундирах, украшенных орденами, или в белых фраках и белых галстуках. Единственное, что покоробило Вальмара, – огромный нацистский флаг со свастикой.

Из зала маняще доносилась музыка, там кружились изящные кавалеры и нарядные, сверкающие драгоценностями дамы. Широко раскрытые глаза Арианы были похожи на два огромных аквамарина; рубиновый ротик был восхищенно приоткрыт.

Первый вальс она танцевала с отцом, а затем Вальмар отвел ее в сторонку, где уже собрались его коллеги-банкиры. Минут двадцать Ариана простояла рядом с отцом, весело болтая со знакомыми и глядя на танцующие пары. Затем Вальмар вдруг увидел, что на нее пристально смотрит высокий молодой человек, о чем-то перешептывающийся с приятелем. Вальмар отвернулся от высокого офицера и пригласил дочь на танец. Он знал, что ведет себя не очень красиво, но так хотелось отсрочить неизбежное… Конечно, Вальмар знал, что Ариана будет танцевать и с другими мужчинами. Но эти мундиры… Очевидно, ничего не поделаешь. Оставалось только надеяться, что для всех этих кавалеров девочка слишком юна.

Но, кружась с дочерью в танце, фон Готхард понял, что такая красавица не может остаться без мужского внимания. Она была не просто юной, свежей и очаровательной – в темно-синих глазах ощущалась магическая сила, действовавшая на мужчин гипнотически. Вальмар заметил это по реакции своих друзей. Когда на тихом и спокойном лице Арианы внезапно появлялась улыбка, казалось, что золотые лучи солнца вспыхивали на поверхности горного озера. Было в этих юных чертах что-то волшебное, что-то притягивающее, вызывающее неудержимое желание узнать эту девушку поближе. Ариана была тоненькой и невысокой – едва доставала до плеча Вальмара, даже Герхард ее перерос. Но как легко скользили по паркету ее ножки!

Как только Вальмар и Ариана вернулись к столику, молодой офицер тут же приблизился к ним. Вальмар внутренне напрягся. Если уж это неизбежно, почему обязательно военный? Лучше бы какой-нибудь молодой человек, не находящийся на службе у рейха. Все эти люди в мундирах были для него не личностями, а членами одной хищной шайки. Они угрожали, насиловали, убивали, это они погубили Кассандру.

– Герр фон Готхард?

Вальмар сухо кивнул. Молодой человек вскинул правую руку в нацистском приветствии:

– Хайль Гитлер!

Улыбка Вальмара стала ледяной.

– Насколько я понимаю, это ваша дочь?

Больше всего фон Готхарду хотелось врезать офицеру по физиономии, но, взглянув на Ариану, он неохотно ответил:

– Да. Вообще-то она еще слишком юна для подобных вечеров, однако я все же взял ее с собой. Но при одном условии – все время быть рядом со мной.

Ариана удивленно воззрилась на него, но ничего не сказала. Молодой офицер понимающе покивал и ослепительно улыбнулся девушке, похожей на принцессу из сказки. Зубы у офицера были ровные и белые, губы яркие и изящно очерченные, а улыбка необычайно обаятельная. Вальмар заметил, что глаза у него такие же синие, как у Арианы, но волосы были гораздо темнее, почти черные. Высокий, широкоплечий красавец, да и мундир был ему к лицу – еще больше подчеркивал стройность фигуры.

Офицер учтиво поклонился Вальмару – этот жест относился к эпохе, когда еще не было принято вместо «здравствуйте» говорить «хайль Гитлер!». Щелкнув каблуками, он представился:

– Я – Вернер фон Клауб. – И, улыбнувшись Ариане, продолжил: – Я вижу, что фрейлейн фон Готхард очень молода, но все же надеюсь, что вы доверите ее моему попечению. Всего на один танец.

Вальмар заколебался. Он знал семью фон Клауб и понимал, что ответить отказом на столь любезное предложение было бы неприлично, тем самым он нанес бы оскорбление и почтенному семейству, и военному мундиру. К тому же Ариана смотрела на него с такой надеждой… Нет, отказать было невозможно. Да и как противостоять всем этим мундирам, если они заполонили белый свет…

– Не могу вам отказать, – с явным сожалением в голосе сказал он, глядя на дочь ласково и нежно.

– Правда, папа? Можно? – Огромные глаза Арианы радостно вспыхнули.

– Да, можно.

Фон Клауб поклонился вновь – на сей раз уже Ариане – и увел ее за собой. Они медленно вальсировали по залу, похожие на принца и Золушку. Казалось, эти двое созданы друг для друга. «Смотреть на них – одно удовольствие», – сказал вслух сосед Вальмара. Может быть, и так, но не для меня, подумал фон Готхард. Он только теперь понял, какая новая и опасная угроза нависла над его семьей. Хуже всего то, что под ударом могла оказаться его девочка, Ариана. Взрослея, она становилась все очаровательнее. Вечно держать ее взаперти не удастся – это Вальмар понимал. Рано или поздно он ее лишится. И скорее всего достанется она одному из «тех». Как странно, думал фон Готхард, наблюдая за танцующей дочерью. В другой жизни, в другую эпоху фон Клауб был бы хорошей партией, этого приятного молодого человека охотно принимали бы в доме, рассматривали бы как потенциального жениха. Но мундир олицетворял всю скверну мира. Сама мысль о подобном союзе была ему невыносима.

Когда танец кончился, Ариана вопросительно оглянулась на отца. Он хотел отрицательно покачать головой, но почувствовал, что это было бы слишком жестоко. Пришлось дать согласие. То же повторилось и перед третьим танцем. Но после этого офицер наконец проявил тактичность, подвел Ариану к отцу, поблагодарил и пожелал им обоим приятно провести вечер. Однако улыбка, с которой он взглянул на Ариану, подсказала Вальмару, что знакомство с Вернером фон Клаубом на этом не закончено.

– Ариана, он сказал, сколько ему лет?

– Двадцать четыре. – Девушка смотрела на отца с улыбкой. – Знаешь, он очень милый. Он тебе понравился?

– Главное – понравился ли он тебе?

Ариана равнодушно пожала плечами. Впервые за весь вечер Вальмар рассмеялся:

– Так-так, начинается. Я вижу, дорогая, что ты разобьешь много мужских сердец.

Только бы не разбила отцовское, подумал он. Он так долго оберегал дочь от фашистской заразы, что просто не вынесет, если девочка не устоит перед духом времени.

Но Вальмар тревожился напрасно. Шли месяцы, а дочь не давала ему поводов для беспокойства. Вернер фон Клауб и в самом деле пару раз появился у них в доме, но на этом все и кончилось. Молодой офицер находил Ариану обворожительной, но на его вкус девушка была чересчур юна и слишком застенчива. Вернер предпочитал общество более зрелых женщин, которым его мундир казался неотразимым. Ариана фон Готхард была слишком зелена, а ждать, пока она повзрослеет, у Вернера фон Клауба желания не было.

Вальмар был рад, что это ухаживание закончилось. Еще больше его утешило то, что Ариана не слишком опечалилась, когда кавалер перестал появляться у них в доме. Девушка была вполне довольна своей жизнью. Ей хорошо жилось с отцом и братом, в школе у нее было множество подруг. Пожалуй, Ариана могла показаться недостаточно зрелой для своего возраста. Отчасти виновен был Вальмар, ревниво оберегавший ее от любого внешнего воздействия. Но невинность и неопытность странным образом уравновешивались в Ариане совсем недетской мудростью, результатом ранней утраты и перенесенного горя. Смерть матери, которую девочка толком и не знала, тем не менее легла тенью на ее еще не сформировавшийся характер. В глазах юной красавицы поселилась затаенная грусть, столь свойственная детям, выросшим без матери. Но печаль эта объяснялась исключительно причинами внутренними, ибо лишений и горя, связанных с военной порой, Ариана не знала. Начиная с 1943 года бомбежки Берлина участились, и обитателям дома в Грюневальде нередко приходилось проводить ночь в подвале, служившем бомбоубежищем. Однако впервые с реальностью войны девушка столкнулась лишь весной 1944-го, когда ей было восемнадцать.

Натиск союзников нарастал, и Гитлер издал ряд указов, укрепивших систему тотальной войны.

Как-то раз, вернувшись из гимназии, Ариана обнаружила, что дверь салона закрыта – Бертольд объяснил, что господин фон Готхард беседует с другом.

– А с кем именно? – с улыбкой спросила Ариана.

Старый Бертольд в последнее время совсем оглох. Девочка знала дворецкого с самого детства – у нее было ощущение, что Бертольд жил в их доме всегда.

– Да, фрейлейн, – с важным видом кивнул старик, и его суровое, словно вырубленное из камня лицо расплылось в улыбке. Ариана поняла, что он ее не расслышал.

Тогда она повысила голос и терпеливо повторила вопрос. В отличие от Герхарда, она никогда не позволяла себе подтрунивать над глухотой старика. Бертольд души не чаял в мальчике и готов был простить ему что угодно.

– Так кто у отца?

– А… Я не знаю, фрейлейн. Господин фон Готхард не сказал мне. Гостя впустила фрау Клеммер. А я был внизу, помогал господину Герхарду привести в порядок лабораторное оборудование.

– О Господи, только не это!

– Что?

– Ничего, Бертольд. Спасибо.

Ариана беззаботно пересекла просторный вестибюль. Она привыкла к этим залам, к роскошному убранству, к обилию слуг – другой жизни девушка просто не знала, и ей невозможно было представить себе, что можно жить как-то иначе.

На лестнице она встретилась с фрау Клеммер. Утром они разговаривали о том, что пора бы уже отпереть покои матери. Во-первых, после несчастья прошло девять лет, во-вторых, Ариане исполнилось целых восемнадцать лет, и жить на одном этаже с Герхардом, постоянно устраивавшим беспорядок и взрывы в своей химической лаборатории, становилось невыносимо. В университет Ариана пока поступать не собиралась. Они с отцом решили подождать с продолжением учебы до конца войны. Через два месяца девушка окончит гимназию и почти все время будет проводить дома. Ариана собиралась всерьез заняться домашним хозяйством, благотворительностью, помогать раненым. Она и сейчас уже работала в госпитале медсестрой, но всего два раза в неделю. После окончания гимназии можно будет заняться подобной деятельностью более интенсивно. Кроме того, если бы она заняла комнаты, некогда принадлежавшие матери, это закрепило бы за ней статус хозяйки дома. В общем, Ариане эта идея казалась весьма привлекательной. Проблема была только в одном – как уговорить отца.

– Ну как, вы с ним поговорили? – заговорщическим шепотом спросила фрау Клеммер.

Ариана покачала головой:

– Не успела. Сегодня вечером. Надо еще будет отправить куда-нибудь Герхарда. – Она вздохнула и закатила глаза. – Он такой надоедливый!

Герхарду недавно исполнилось пятнадцать.

– Думаю, если вы не будете слишком наседать на отца, а дадите ему время все обдумать, он не станет возражать. Ему даже будет приятно, что вы окажетесь его соседкой. В его годы не так-то просто по десять раз на дню подниматься на верхний этаж и спускаться.

В качестве мотива это звучало неплохо, но Ариана сомневалась, что на Вальмара подобный довод подействует. В шестьдесят восемь лет он был вполне крепок, да и не любил, когда ему лишний раз напоминали о возрасте.

– Ничего, я что-нибудь придумаю. Хотела поговорить с ним прямо сейчас, но у него кто-то сидит. Вы не знаете, кто? Бертольд сказал, что дверь гостю открыли вы.

– Да, – немного удивилась фрау Клеммер. – Но это всего лишь герр Томас. По правде говоря, вид у него неважный.

Ничего удивительного – в последнее время у всех вид неважный, подумала Ариана. Даже отец выглядит после работы усталым и подавленным. Рейх возлагает на финансистов непомерное бремя, все время требуя пополнения денежных ресурсов.

Расставшись с фрау Клеммер, девушка задумалась, как ей быть – подняться к себе или спуститься вниз, к отцу. Ей захотелось тайком заглянуть в покои матери, полюбоваться красивой спальней, прикинуть, уместится ли в будуаре ее письменный стол. Но ничего, это подождет. Пожалуй, лучше побыть немного с отцом и его другом.

Максимилиан Томас был лет на тридцать младше Вальмара фон Готхарда. Однако, невзирая на столь значительную разницу в возрасте, отец всегда относился с особым уважением к этому мягкому, вежливому человеку. Максимилиан четыре года проработал у отца в банке, а потом решил заняться правом. Учась на юридическом факультете, он женился на соученице, и вскоре у них один за другим родились трое детей. Самому младшему сейчас было бы три года, но Максимилиан не видел жену и детей с тех пор, как малышу исполнилось четыре месяца. Дело в том, что его жена была еврейкой и ее с детьми депортировали. Макс бился за них, сколько мог. Ему удалось продержаться целых два года после начала войны, но в конце концов неизбежное случилось. Сару и детей забрали и увезли. Произошло это в сорок первом году. Максимилиан был совершенно раздавлен. Прошло почти три года, а он так и не оправился от удара. В свои тридцать семь он выглядел по меньшей мере лет на пятнадцать старше. Максимилиан пытался всеми правдами и неправдами выяснить, где содержат его жену и детей, но в последний год надежды у него почти не осталось.

Ариана осторожно постучала, но приглушенный гул голосов, доносившийся изнутри, не прервался. Она хотела было повернуться и уйти, но в это время Вальмар позвал ее.

Приоткрыв дверь, Ариана с улыбкой заглянула в салон:

– Папа, можно войти?

Но тут она увидела картину настолько непривычную, что в нерешительности замерла на месте. Максимилиан Томас сидел спиной к ней, закрыв лицо руками. Его плечи подрагивали. Ариана взглянула на отца, ожидая, что он велит ей удалиться, но, к удивлению девушки, Вальмар движением головы попросил ее войти. Он сам растерялся. Сказать в этой ситуации было нечего. Может быть, девушка сумеет хоть как-то утешить Макса? Впервые Вальмар давал понять, что уже не считает Ариану ребенком. Если бы в салон заглянул Герхард, Вальмар немедленно велел бы ему уйти и не мешать, но Ариана уже не девочка, она способна на нежность и участие. Вальмар жестом попросил Ариану приблизиться, и, услышав ее шаги, Макс отнял руки от лица.

Когда он обернулся к ней, Ариана увидела, что его лицо искажено отчаянием.

– Макс… Что случилось?

Она опустилась рядом с ним на колени и без колебаний протянула к нему руки. Он тоже потянулся к ней, обнял ее и всхлипнул. Долгое время Макс не произносил ни слова, а затем, вытирая глаза, медленно отодвинулся.

– Спасибо. Извините меня…

– Не нужно извинений.

Вальмар подошел к антикварному столику, на котором в большом серебряном ларце стояли бутылки с коньяком и последние запасы шотландского виски. Не спрашивая Макса, Вальмар налил полный стакан коньяка и молча протянул другу. Тот взял, сделал несколько глотков и вытер платком мокрые глаза.

– Что-нибудь с Сарой? – спросила Ариана.

Неужели Макс сумел что-то узнать?

Макс растерянно взглянул на нее, и по его наполненным ужасом глазам Ариана поняла: его худшие страхи подтвердились.

– Они все… – Он с трудом заставил себя произнести эти слова. – Они все мертвы. – Макс судорожно вздохнул и отхлебнул коньяку. – Все четверо – и Сара, и мальчики…

– О Господи!

Ариана чуть было не спросила, за что их убили. Но ответ был ясен и так. Только за то, что они евреи.

– Вы это знаете наверняка?

Макс кивнул:

– Они сказали мне, что я должен быть им благодарен. Теперь я могу начать новую жизнь с женщиной своей расы. О Господи, Господи… Мои сыночки… Ариана…

Он безотчетно потянулся к ней, и девушка прижала его к себе. Теперь по ее щекам тоже катились слезы.

Вальмар знал, что нужно делать: Макс должен немедленно уехать, оставаться в Берлине ему нельзя.

– Послушайте, Макс. Вы думали над тем, как вам быть дальше?

– Что вы имеете в виду?

– Разве вы можете оставаться в этой стране после того, что произошло?

– Не знаю… Не знаю… Я хотел уехать еще в тридцать восьмом. Убеждал Сару, но она не желала и слушать… У нее тут были сестры, мать…

Сколько раз Вальмар слышал истории, похожие на эту.

– А потом я не мог уехать, потому что искал Сару и детей. Думал, если найду их, может быть, удастся как-то договориться с нацистами… О Господи, мне следовало догадаться раньше…

– Это ничего бы не изменило. – Вальмар смотрел на друга с глубоким сочувствием. – Но теперь вы знаете правду. Если вы не уедете, они не оставят вас в покое. Будут следить за вами, смотреть, с кем вы встречаетесь, с кем общаетесь. Вы и так все эти годы считались у них подозреваемым – из-за Сары. Остается только одно – бегство.

Макс Томас горько покачал головой. Утверждения Вальмара не были голословными. Дважды адвокатскую контору Томаса разгромили неизвестные лица, причем на стенах, на мебели оставили надписи: «Еврейский любовничек». И все же Макс не сдавался, он не мог уехать, не мог бросить жену и детей.

– У меня не укладывается в голове, что все уже кончено… Мне не нужно больше никого искать. – Макс выпрямился в кресле, словно лишь в эту секунду до конца осознал произошедшее. – Но куда мне податься?

– Куда угодно. В Швейцарию, например. Потом, возможно, переберетесь в Соединенные Штаты. Главное – уезжайте из Германии. Эта страна вас уничтожит.

«Как она уничтожила Кассандру и Дольфа», – мысленно добавил Вальмар. Глядя в лицо своего друга, он вновь ощутил боль давней утраты.

– Нет, я не могу уехать, – сказал Макс.

– Но почему? – вспылил фон Готхард. – Вот уж не думал, что вы такой патриот. Или, может быть, Германия была к вам необычайно добра? Послушайте, дружище, чего ради вам здесь оставаться? Уносите ноги, пока целы.

Ариана смотрела на отца с испугом – никогда еще она не видела его таким.

– Макс, – тихо сказала она. – Я думаю, папа прав. Уезжайте. А потом, когда все кончится, вы сможете вернуться.

– Если у вас есть хоть капля здравого смысла, никогда сюда не возвращайтесь, – сердито прервал ее Вальмар. – Начните новую жизнь. Где-нибудь в другой стране. И уезжайте отсюда поскорей, пока вас не погребло под обломками рейха.

Макс Томас вяло ответил:

– Меня и так уже погребло под обломками.

Вальмар глубоко вздохнул, откинулся назад, но по-прежнему не сводил глаз с лица друга.

– Да, я хорошо вас понимаю. Но все равно нужно жить. Хватит того, что вы лишились семьи. – Он говорил так нежно, что Макс вновь не удержался от слез. – Вы должны выжить. Это ваш долг перед Сарой. Зачем нужна еще одна трагедия, еще одна утрата?

Если бы он сказал все это Кассандре, если бы успел… Но поняла бы она его?

– Уехать? Но как?

Макс никак не мог смириться с мыслью, что нужно все бросить – дом, имущество, страну, в которой родились и погибли его дети, его мечты.

– Не знаю. Это надо будет обдумать. В нынешнем хаосе, я полагаю, можно взять и исчезнуть. Если это сделать прямо сейчас, они подумают, что вы не выдержали потрясений – тронулись рассудком и покончили с собой. Позднее, возможно, у них возникнут подозрения, но дело будет сделано.

– Как вы себе это представляете? Я выхожу прямо сейчас из вашего дома и иду пешком к швейцарской границе? При себе у меня портфель, пальто и золотые часы, оставшиеся от дедушки.

Макс похлопал себя по нагрудному карману, где лежали упомянутые часы.

Вальмар задумчиво кивнул:

– Что ж, это тоже вариант.

– Вы серьезно?

Ариана слушала их, не веря собственным ушам. Неужели все это происходит на самом деле? Неужели где-то совсем рядом убивают женщин и детей, заставляют добропорядочных граждан спасаться бегством среди ночи? Сердце ее сжалось от страха, тонкое личико стало еще бледнее, чем обычно.

У Вальмара в голове составился план.

– Да, я говорю вполне серьезно. Вам лучше пуститься в бега прямо сейчас.

– Сегодня?

– Да. То есть в дорогу пока пускаться не нужно – сначала следует приготовить документы. Но исчезнуть вы должны прямо сегодня. – Фон Готхард пригубил бокал. – Что вы на это скажете?

Макс слушал его внимательно, отлично понимая, что старый банкир говорит разумные вещи. Какой смысл оставаться в стране, которая уничтожила все, что было дорого твоему сердцу?

Он молча кивнул и после паузы сказал:

– Да, вы правы. Я уеду отсюда. Не знаю куда, не знаю как, но уеду.

Вальмар обернулся к дочери. Наступил критический момент, от которого зависела жизнь всех присутствующих.

– Ариана, может быть, тебе лучше выйти?

В салоне воцарилась тишина. Девушка непонимающе смотрела на отца.

– Папа, ты хочешь, чтобы я ушла?

Нет, она не хотела уходить, не хотела оставлять сейчас отца и Макса.

– Если хочешь, оставайся. Но учти: все, что здесь будет сказано, следует хранить в строжайшей тайне. Об этом нельзя говорить ни с Герхардом, ни с прислугой – вообще ни с кем. Даже со мной. Все дальнейшее будет происходить молча. А когда дело будет сделано, мы с тобой обо всем забудем. Это ясно?

Ариана кивнула, и Вальмар вдруг засомневался – не рехнулся ли он, решив впутать собственную дочь в эту рискованную затею. Но так или иначе, все они уже не могут оставаться в стороне от происходящего. Возможно, скоро им предстоит совершить то же самое. Пусть девочка привыкает. Она уже достаточно взрослая. Пусть поймет, в какой отчаянной ситуации все они находятся.

– Ты поняла меня, Ариана?

– Да, папа.

– Очень хорошо.

Он на миг прикрыл глаза, затем вновь обернулся к Максу:

– Вечером вы уйдете отсюда как обычно. Вид у вас должен быть еще более расстроенный, чем до встречи со мной. После этого вы просто возьмете и исчезнете. Никто больше не должен вас видеть. Идите к озеру, погуляйте там, а поздно ночью, когда все лягут спать, я впущу вас обратно. Проведете здесь день или два, после чего незаметно отправитесь к швейцарской границе. Пересечете границу – и дело сделано. Начинайте новую жизнь.

– А деньги? Вы сможете снять наличность с моего счета? – встревоженно спросил Макс.

– Об этих деньгах забудьте, – покачал головой Вальмар. – Ваша главная задача – незаметно пробраться обратно в дом. После этого останется только доехать до границы. О деньгах и документах я позабочусь.

Макс взглянул на старшего друга с изумлением, которое граничило с восхищением.

– Вы знаете людей, которые могут это устроить?

– Да, знаю. Я провел кое-какую предварительную работу еще полгода назад. Так, на всякий случай – вдруг пригодится.

Ариана была потрясена этим известием, но ничего не сказала. Ей и в голову не приходило, что отец планирует подобные вещи.

– Так вы меня поняли?

Макс кивнул.

– Поужинаете с нами? А после этого исчезнете, предварительно выйдя через парадную дверь.

– Хорошо. Но где вы будете меня прятать?

Вальмар ответил не сразу – он ломал себе голову над тем же самым вопросом. Ответ нашелся у Арианы:

– В маминой комнате, – сказала она.

Отец взглянул на нее с явным неудовольствием, и Макс понял, что между ними происходит какая-то безмолвная борьба.

– Папа, это единственное место в доме, где никто не бывает.

Ариана не стала говорить ему, что утром она и фрау Клеммер заглядывали в пустующие комнаты. Именно поэтому ей и пришла в голову эта идея. Обычно домочадцы и слуги вели себя так, словно покои Кассандры фон Готхард уже не являлись частью дома, их как бы вообще не было.

– Папа, он там будет в полной безопасности. А после того как Макс уедет, я уничтожу все следы. Никто не догадается.

Вальмар долго молчал. Последний раз он заходил в комнату Кассандры в тот самый день, когда обнаружил жену плавающей в собственной крови. С тех пор он ни разу не заглядывал в ту часть дома. Слишком мучительны были воспоминания о несчастном, изуродованном синяками лице Кассандры, о ее полных отчаяния глазах, о нежной груди, располосованной ремнем штурмовика.

– Да, очевидно, выбора нет, – с явным усилием признал он.

Макс отлично понимал, о чем думает Вальмар. Они оба слишком хорошо знали, на что способны нацисты.

– Извините, Вальмар, что я вынуждаю вас идти на это, – сказал Макс.

– Не говорите глупостей. Мы сделаем все, чтобы помочь вам. – По лицу Вальмара скользнула невеселая улыбка. – Может быть, настанет день, когда мы тоже будем нуждаться в вашей помощи.

После продолжительной паузы Макс спросил:

– Неужели вы в самом деле подумываете об отъезде?

– Не уверен, что у меня это получится, – задумчиво ответил старый банкир. – Я все время на виду. Они следят за мной, нуждаются во мне. Я добываю для них деньги. Банк «Тильден» необходим рейху. Это камень, висящий у меня на шее. И в то же время это мое спасение. Как знать, возможно, в один прекрасный день окажется, что банк «Тильден» – мой смертный приговор. Если бы у меня был выбор, я непременно последовал бы вашему примеру.

Эти слова поразили Ариану. Ей и в голову не приходило, что отец всерьез может думать о побеге. В этот миг в дверь постучал Бертольд, объявивший, что ужин подан. Вальмар, Макс и Ариана вышли из салона в полном молчании.

Глава 9

Вальмар фон Готхард спустился по лестнице на цыпочках и подошел к входной двери. Он велел Максу Томасу приблизиться к дому разувшись, чтобы гравий не скрипел под каблуками. Кроме того, он снабдил друга ключом от ворот. Макс вышел из дома около одиннадцати, а сейчас было уже почти три часа ночи. В небе светила полная луна, и из окна было отчетливо видно, как темная фигура быстро пересекает лужайку перед особняком. Вальмар впустил Макса в дом. Оба не произнесли ни слова, лишь кивнули друг другу. Томас насухо вытер ноги, чтобы не оставлять грязных следов на белом мраморном полу. Вальмару понравилось, что Макс настолько владеет собой, что может обращать внимание на подобные детали. Он уже не плакал и не казался сломленным, как несколько часов назад. Похоже, Макс понял: его жизнь и спасение зависят от хладнокровия и находчивости.

Мужчины быстро поднялись по лестнице и через несколько секунд оказались перед запертой дверью на втором этаже. Вальмар замер на месте, не решаясь войти туда. Но Ариана, ждавшая за дверью, услышала их тихие шаги и приоткрыла дверь. Увидев в щель напряженное лицо Макса, она пропустила его внутрь. Вальмар же остался за дверью, по-прежнему не решаясь войти. Фон Готхард подумал, что ему тоже, как Максу, пора забыть о прошлом и смелее входить в эти двери.

Он сделал шаг вперед и последовал за Арианой в маленькую комнату, некогда бывшую кабинетом Кассандры. За минувшие годы комната совсем не изменилась, разве что розовые обои немного выцвели. В углу по-прежнему стоял шезлонг, на который Ариана положила несколько теплых одеял – там будет спать Макс.

Приложив палец к губам, девушка прошептала:

– Мне кажется, ему лучше спать здесь. Даже если кто-то заглянет в эти комнаты, из спальни шезлонга не видно.

Вальмар молча кивнул, а Макс взглянул на Ариану с благодарностью. Вокруг глаз у него залегли усталые морщинки. Вальмар еще раз взглянул на друга, кивнул ему, и вместе с дочерью они вышли из кабинета. Фон Готхард надеялся, что до следующей ночи сумеет раздобыть для Макса новые документы.

Они с дочерью расстались без слов, каждый отправился спать к себе. Ариана долго не могла уснуть, думая о Максе и об опасном путешествии, которое ему предстояло совершить. Еще она вспоминала Сару, маленькую, худенькую женщину с темными смеющимися глазами. Сара вечно рассказывала всякие смешные истории, к Ариане она всегда была очень добра. Казалось, с тех пор миновала целая вечность. Ариана часто думала о Саре в последние три года, гадала, куда увезли ее и детей. Теперь наконец все стало ясно.

О том же самом думал и Макс Томас, лежа под атласным покрывалом в комнате женщины, которую видел всего один раз в жизни. Она была необычайно хороша собой, с чудесными золотистыми волосами. Более прекрасной женщины он не встречал. А вскоре после этого она умерла. Говорили, что от гриппа. Но Макс догадался, что умерла она вовсе не от болезни. Недаром он чувствовал в последние годы странную близость к Вальмару. Безошибочное чутье подсказывало ему, что фон Готхард тоже пострадал от нацистов. Подобная мысль казалась невероятной, но Макс знал, что не ошибается.

Сам фон Готхард тоже не спал. Он стоял возле окна и смотрел на освещенное лунным светом озеро, однако видел перед собой не ночные воды, а прекрасное, сияющее улыбкой лицо Кассандры. Он страстно любил ее, в этой самой спальне они не раз мечтали о будущем. Теперь все здесь стало пустым, безжизненным, тусклым. Вальмару нелегко дался тот шаг через порог запертой комнаты. И потом глаза Арианы были удивительно похожи на бездонные синие глаза ее матери. Вальмар печально отвернулся от окна, разделся и лег в постель.

– Ну как, вы поговорили с ним? – шепотом спросила фрау Клеммер, встретившись с Арианой в прихожей.

– О чем? – удивилась девушка – голова у нее была занята совсем другим.

– Как о чем? О комнатах вашей матери.

«Какая странная девочка, – подумала фрау Клеммер. – Такая рассеянная, такая отстраненная. Неужели она забыла? В этих синих глазах явно есть что-то загадочное…»

– Ах да… То есть нет, он не согласился.

– И рассердился, да?

– Нет, не рассердился. Но ответил решительным отказом. Придется мне пока пожить у себя, как прежде.

– А может быть, проявить настойчивость? Господин фон Готхард подумает-подумает, да, глядишь, и согласится.

Ариана решительно покачала головой:

– Нет, у него и так достаточно забот.

Экономка пожала плечами и пошла дальше. Девочку понять трудно, думала она, но ведь и мать ее была особой престранной.

Когда Ариана утром уходила в гимназию, отца дома уже не было – он уехал в банк на своем «роллс-ройсе». Больше всего Ариана хотела бы провести весь день дома, с Максом, но Вальмар сказал, что она должна вести себя точь-в-точь как в обычные дни. Иначе это может вызвать подозрения. Вальмар сам запер покои Кассандры на ключ.

Уроки тянулись томительно долго, Ариана думала о Максе, беспокоилась за него. Бедняга, как это, должно быть, странно – сидеть взаперти в чужом доме.

В конце концов наступило время возвращаться домой. Ариана неторопливым шагом пересекла прихожую, поздоровалась с Бертольдом, поднялась по лестнице к себе на третий этаж. Анна хотела подать чай, но девушка отказалась – сказала, что хочет заняться прической. Минут через пятнадцать она осторожно спустилась на второй этаж. Вынула из кармана ключ, который два дня назад взяла у фрау Клеммер, повернула его в замке.

Дверь бесшумно распахнулась. Ариана проскользнула внутрь, быстро пересекла спальню и на пороге кабинета столкнулась с усталым и небритым, но улыбающимся Максом.

– Здравствуйте, – прошептала она.

Макс улыбнулся и предложил ей присесть.

– Вы ели?

Он покачал головой.

– Так я и думала. Вот, держите. – Ариана достала из кармана юбки бутерброд. – Попозже принесу вам молока.

Утром, перед уходом в гимназию, она оставила ему ведерко с водой. Воду в ванной лучше было не включать. После стольких лет бездействия трубы наверняка проржавели и будут гудеть, слуги сразу догадаются, что в комнатах хозяйки кто-то есть.

– С вами все в порядке? – спросила Ариана.

– Все отлично, – ответил Макс с набитым ртом. – Вам не следовало утруждать себя. Но я рад, что вы это сделали, – добавил он с улыбкой.

Сегодня Макс выглядел помолодевшим, словно сбросил с плеч годы тревог и волнений. Вид у него, правда, все равно был усталый, а на щеках проступила щетина, но выражение страдания, так поразившее накануне Ариану, исчезло.

– Как прошли уроки?

– Ужасно. Я все время думала только о вас.

– Ну и зря. Мне здесь было хорошо.

Макс Томас провел в тайнике всего несколько часов, но у него уже было такое ощущение, будто он отрезан от всего мира. Ему не хватало шума автобусов, телефонных звонков, знакомых стен рабочего кабинета, даже грохота кованых сапог по мостовой. Отсюда все это казалось бесконечно далеким. Макс словно попал в другой мир – поблекший, полузабытый мир розового шелка и атласа, принадлежавший женщине, которой давно уже нет на свете. Ариана и Макс оглядывали комнату с одним и тем же чувством.

– А какая она была… ваша мать? – спросил он.

Ариана пожала плечами:

– Я сама толком не знаю. Она умерла, когда мне было девять лет, да и до этого виделись мы нечасто.

Она вспомнила, как они с Герхардом стояли под дождем на кладбище, крепко вцепившись в руки отца.

– Она была очень красивая. Больше я ничего о ней не помню.

– Да, она была невероятно хороша собой. Я видел ее один раз. Мне показалось, что ваша мать – самая прекрасная женщина на свете.

Ариана кивнула.

– Она поднималась к нам в детскую, вся благоухая духами, в вечерних нарядах. Ее платья восхитительно шуршали шелком, бархатом и атласом. Мама всегда казалась мне таинственной и загадочной. Наверно, такой она для меня и останется.

Ариана грустно посмотрела на него своими огромными глазами:

– Вы уже думали над тем, куда отправитесь?

Им приходилось разговаривать шепотом, и Макс улыбнулся – слишком уж она была похожа на девочку, пытающуюся выведать у взрослого секрет.

– Да, в общих чертах. Думаю, ваш отец прав. Сначала нужно попасть в Швейцарию. Потом, после конца войны, попробую перебраться в Штаты. У моего отца там был двоюродный брат. Не знаю, жив ли он, но нужно ведь с чего-то начинать.

– И сюда вы больше не вернетесь? – с испугом спросила Ариана.

Он покачал головой.

– Никогда-никогда?

– Никогда. – Он тихо вздохнул. – Я не хочу больше все это видеть.

Ариане показалось удивительным, что этот человек хочет перечеркнуть всю свою предыдущую жизнь. Но может быть, он прав. Вот и отец тоже столько лет отказывался переступать порог этих комнат. Наверное, есть места, куда человеку не следует возвращаться. Это слишком больно, слишком мучительно. Когда Ариана подняла глаза, она увидела, что Макс смотрит на нее с мягкой улыбкой.

– Может быть, после войны вы с отцом приедете навестить меня в Америке?

Ариана засмеялась:

– Ну, это будет еще очень нескоро.

– Надеюсь, раньше, чем вы думаете.

Макс протянул к ней руку, крепко стиснул пальцы. И тогда Ариана наклонилась и нежно поцеловала его в лоб. Наступило молчание. Макс прижимал к лицу ее руку, а она гладила его по голове. Какое-то время спустя он сказал, что ей нужно уходить – долго оставаться здесь опасно. На самом деле Макса тревожило, что его стали одолевать мысли и чувства, явно неуместные в данной ситуации.

Когда вечером Вальмар зашел к своему другу, вид у него был гораздо более усталый и подавленный, чем у Макса. Однако фон Готхарду все же удалось раздобыть проездные документы и паспорт на имя Эрнста-Йозефа Фрая. Фотография на бумаге была самого Томаса, а печати выглядели как настоящие.

– Неплохая работа, – заметил Макс, разглядывая документы. – Что теперь? – спросил он у Вальмара, который в этой розовой комнате явно чувствовал себя неуютно.

– Еще вы получите карту, немного денег. Вот разрешение на поездку в приграничный район. Доедете туда на поезде, а дальше действуйте по обстановке. Надеюсь, этого вам хватит. – Он протянул Максу конверт с деньгами. – Больше взять не смог, иначе служащим могло бы показаться подозрительным.

– Вы меня просто изумляете, – с искренним восхищением сказал Макс. Старик предусмотрел буквально все!

– Надеюсь, что я ничего не забыл. Дело для меня, сами понимаете, новое. Однако опыт может пригодиться.

– Вы и в самом деле подумываете об отъезде? – пристально взглянул на него Вальмар. – Но почему?

– На то есть свои причины. Трудно предсказать, что произойдет, когда земля затрясется у них под ногами. Кроме того, я должен думать о Герхарде. Ведь осенью ему исполнится шестнадцать. Если война к тому времени не закончится, его могут мобилизовать. Тогда и наступит момент.

Макс понимающе кивнул. Если бы у него был сын, он пошел бы на что угодно, лишь бы не отдавать его нацистам.

Но Вальмару приходилось думать не только о сыне, но и о дочери. Берлин слишком переполнен офицерами в блестящих мундирах. Ариана так хороша собой, так обворожительна, так беззащитна. Как бы не случилось беды. Эти солдафоны могут начать приставать к ней, причинить ей боль. Не дай Бог какой-нибудь высокопоставленный генерал начнет оказывать девочке знаки внимания… Ариана стала уже совсем взрослая, через пару месяцев она окончит гимназию. Больше всего Вальмара беспокоило то, что девочка продолжает работать медсестрой в госпитале Мартина Лютера. Вот о чем размышлял фон Готхард, пока Макс разглядывал свои новые документы.

– Вальмар, чем я могу вас отблагодарить?

– Доберитесь до безопасного места. Начните новую жизнь. Больше мне ничего от вас не нужно.

– Могу я по крайней мере сообщить вам о своем новом адресе?

– Да, но очень осторожно. Просто пришлите записку с адресом, без имени. Я пойму, от кого она.

Макс кивнул.

– Поезд уходит в полночь.

Вальмар вынул из кармана ключи от машины.

– В гараже за домом вы найдете старый синий «форд». Когда-то на нем ездила Кассандра. Сегодня утром я проверил автомобиль. Как это ни странно, он все еще функционирует. Подозреваю, что слуги время от времени пользуются машиной тайком от меня. Доедете на «форде» до станции, а потом оставьте машину на площади. Утром я сообщу в полицию, что автомобиль угнали. К тому времени вы будете далеко. Я позабочусь о том, чтобы сегодня все улеглись пораньше. Вам нужно уехать в половине двенадцатого, и я надеюсь, что к тому времени все будут уже спать. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Остается только одно.

Максу казалось, что все и так уже сказано. Интересно, что же еще осталось? Но Вальмару сделанного показалось недостаточно. Он отправился в спальню Кассандры и снял со стены две картины. Складным ножом он отделил рамы, которыми холсты были обрамлены по меньшей мере лет двадцать. Маленькая картина Ренуара досталась Вальмару от матери. Пейзаж Коро он сам купил жене в Париже, во время медового месяца. Без лишних слов фон Готхард свернул оба холста в трубку и протянул другу.

– Вот, берите. Делайте с ними все, что захотите, – продайте, обменяйте, можете даже съесть. Эти картины стоят немалых денег. Надеюсь, этого хватит, чтобы начать новую жизнь.

– Нет, Вальмар, нет! Это стоит больше, чем я оставляю денег в банке! – Почти все состояние Макса ушло на поиски Сары и детей.

– Берите, берите. Нечего им здесь висеть попусту. Вам эти картины принесут больше пользы… А мне смотреть на них тяжело. Слишком долго находились они в этой комнате… Отныне картины ваши. Считайте, что это подарок друга.

В этот момент в комнату бесшумно вошла Ариана. Увидев на глазах Макса слезы, она недоуменно застыла на месте, но взгляд ее тут же упал на пустые картинные рамы, и девушка сразу все поняла.

– Макс, вам уже пора уходить? – спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Через несколько часов. Ваш отец… Вальмар, я просто не знаю, что сказать.

– Прощайте, Максимилиан. Желаю удачи.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, Макс еле сдерживал слезы.

После этого фон Готхард вышел, а Ариана задержалась на несколько минут. Едва они остались наедине, Макс потянулся к ней, и они поцеловались.

Семейный ужин прошел как обычно. Покой нарушал лишь Герхард, кидавший в спину Бертольду хлебные шарики. Вальмар устроил ему нагоняй, но юноша лишь ухмыльнулся и тут же бросил хлебным мякишем в сестру.

– Если ты будешь безобразничать, – насупился Вальмар, – я велю, чтобы тебе подавали ужин в детскую!

– Извини, папа.

Выходки Герхарда сегодня совсем не веселили Вальмара и Ариану. Вскоре за столом воцарилось гробовое молчание.

После ужина Вальмар удалился к себе в кабинет, Ариана закрылась в спальне, а Герхард занялся какими-то своими мальчишескими делами. Девушка хотела спуститься к Максимилиану, но не решилась. Отец строго-настрого предупредил ее о соблюдении мер предосторожности. Слуги не должны были ничего заподозрить. Успех предприятия зависел исключительно от соблюдения тайны, да и безопасность всех, кто ему помогал, тоже. Несколько часов Ариана просто просидела у себя в комнате, а в пол-одиннадцатого, как велел отец, выключила свет. Она ждала, думала, молилась и в конце концов не выдержала. В двадцать минут двенадцатого девушка бесшумно спустилась по лестнице и проскользнула в дверь, которая вела в покои Кассандры.

Макс стоял сразу за дверью, словно знал, что она придет. На сей раз поцелуй был таким долгим, что Ариана чуть не задохнулась. Затем, застегнув пальто, Макс отстранился.

– Теперь мне пора идти. – Он нежно улыбнулся. – Берегите себя, милая. До следующей встречи…

– Я люблю вас, – беззвучно прошептала Ариана. – Да хранит вас Господь.

Макс кивнул и поднял портфель, где, спрятанные среди газет, лежали бесценные полотна.

– Мы встретимся, когда все это безумие закончится. – Он произнес это таким тоном, словно отправлялся не в опасное путешествие, а к себе в контору. – Возможно, это произойдет в Нью-Йорке.

– Вы сошли с ума, – улыбнулась она.

– Может быть. – Его глаза посерьезнели. – Знайте, что я вас тоже люблю.

Это было правдой. Девушка разбередила ему сердце. Она возникла в жизни Томаса в тот самый момент, когда он больше всего нуждался в дружеском участии.

Молча Макс Томас шагнул к двери; Ариана пропустила его вперед, потом повернула ключ. Помахав ему на прощание рукой, она поднялась наверх, а Макс, стараясь не шуметь, спустился по лестнице вниз. Вскоре Ариана услышала, как во дворе негромко заурчал мотор «форда».

– Прощайте, милый, – прошептала она, стоя у окна.

Девушка смотрела в темноту долго, не меньше получаса, думая о первом в своей жизни поцелуе и о мужчине, с которым они, возможно, никогда больше не увидятся.

Глава 10

На следующее утро Вальмар и Ариана встретились за завтраком. По их поведению никто не мог бы заподозрить, что минувшей ночью случилось нечто необычное. Во второй половине дня шофер встревоженно доложил, что старый «форд» госпожи фон Готхард исчез. Вальмар немедленно позвонил в полицию. Автомобиль был найден вечером. Он стоял возле станции целый и невредимый. Полицейские были уверены, что это проделки юного Герхарда, решившего немного покататься. Эта история их развеселила, а Герхард, призванный для ответа, весьма убедительно бушевал и возмущался. Поскольку дело было внутрисемейным, полицейские удалились, а машину поставили на место в гараж.

– Папа, я не брал автомобиль! – негодовал Герхард.

– Правда? Ну тогда говорить вообще не о чем.

– Нет, я вижу, что ты все-таки меня подозреваешь!

– Это не имеет никакого значения. Главное, что машина вернулась на место. Однако мне хотелось бы, чтобы в будущем ты или твои приятели больше… не одалживали машину Кассандры.

Вальмару было неприятно вести с собственным сыном подобную игру, но выбора не оставалось. Ариана увела Герхарда из кабинета отца и попыталась его утешить.

– Но это нечестно! Я ни в чем не виноват! – кипятился подросток. Потом вдруг с подозрением уставился на сестру. – А может, это твоих рук дело?

– Конечно, нет. Не говори глупостей. Я и водить-то не умею.

– Нет, это ты, я знаю!

– Герхард, не пори чушь.

Брат и сестра расхохотались и поднялись по лестнице на свой этаж. В результате Герхард уверился, что машину брала Ариана.

Несмотря на наигранную веселость, с которой держалась Ариана, отец почувствовал, что с девушкой что-то не в порядке. По утрам она почти все время молчала, а вечером, после гимназии или госпиталя, немедленно удалялась к себе в спальню. Разговоров с отцом она избегала. Так продолжалось целую неделю. Потом Ариана внезапно появилась у Вальмара в кабинете, и он увидел, что глаза ее мокры от слез.

– Ты что-нибудь знаешь о нем, папа? – спросила она, и Вальмар сразу обо всем догадался. Именно этого он и опасался.

– Пока нет. Пройдет немало времени, прежде чем он даст о себе знать.

– Откуда ты знаешь? – Она опустилась в кресло возле камина. – А вдруг он убит?

– И это не исключено, – с тихой печалью ответил он. – Надеюсь, что с ним все в порядке. Так или иначе, его здесь больше нет, он ушел из нашей жизни. Теперь он пойдет своим путем, трудно сказать, куда выведет его эта дорога. Тебе лучше забыть о Максе. Для него мы – частица прежней жизни, с которой он покончил.

Но вид дочери не на шутку испугал Вальмара и, не удержавшись, он спросил:

– Ты что, влюбилась в него?

Ариана резко обернулась к нему, пораженная вопросом. Отец никогда еще не спрашивал ее ни о чем подобном.

– Я не знаю… – Она зажмурилась. – Но я так беспокоилась за него. Он ведь может…

Она слегка покраснела и отвела глаза, не желая говорить всю правду.

– Понятно. Надеюсь, ты все же в него не влюблена. В таких делах не прикажешь, но…

Как объяснить ей? Что тут можно сказать?

– Понимаешь, в наше время лучше не торопиться с любовью, приберечь ее до более спокойной поры. В необычайных обстоятельствах, в период войны многое может показаться романтичным, но ощущение это обманчиво и недолговечно. Пройдет время, может быть, годы, ты встретишься с Максом вновь и увидишь, что он совсем не такой, каким тебе представлялся.

– Я понимаю это, – ответила Ариана.

Да, она понимала, и именно поэтому старалась не слишком сближаться с ранеными в госпитале, в котором работала.

– Я знаю это, папа.

– Вот и хорошо.

Вальмар глубоко вздохнул – приближался еще один опасный поворот, и отступать было уже поздно.

– Пойми, что человека, находящегося в таком положении, как Макс, любить опасно. Он в бегах, его могут схватить. Если ты связала свою судьбу с таким человеком, за тобой тоже начнут охотиться. Даже если лично с тобой ничего плохого не случится, боль утраты может погубить тебя, как она чуть не погубила Макса.

– Но как можно преследовать людей за то, что они кого-то любят? – возмутилась Ариана. – Разве человек может заранее угадать, кто прав, а кто виноват в политической борьбе?

Этот вопрос, такой наивный и в то же время такой закономерный, заставил Вальмара вновь вспомнить о Кассандре. Ее он тоже предупреждал…

– Папа, ты меня слышишь? – спросила Ариана, видя, что мысли отца витают где-то далеко.

– Тебе придется его забыть. Не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности.

Он смотрел на нее сурово, но она не отводила глаз.

– Ты тоже рисковал, когда решил помочь ему.

– Это другое дело. Но в определенном смысле ты права. И все же я не связан с Максом узами любви. – Его взгляд стал еще пристальнее. – Надеюсь, ты тоже.

Ариана не ответила. Вальмар подошел к окну и стал смотреть на озеро. Вдали виднелось Грюневальдское кладбище. Перед его мысленным взором предстала Кассандра – такой, как в последнюю ночь перед самоубийством. А ведь он предупреждал ее, но она смотрела на него теми же глазами, что сейчас Ариана.

– Ариана, я должен рассказать тебе нечто такое, о чем мне меньше всего хотелось бы тебе рассказывать… Речь пойдет о цене любви. О нацистах… о твоей матери.

Его голос звучал приглушенно и нежно. Ариана слушала как завороженная, глядя на стоявшего к ней спиной отца.

– Я не осуждаю ее, не критикую, и я не затаил на нее злобу. В этой истории нет ничего постыдного. Я и она – мы по-настоящему любили друг друга. Но когда мы поженились, Кассандра была слишком юна. Я любил ее, но не всегда понимал. Она во многом была не похожа на других женщин своего времени. В ее душе как бы тлел неугасающий огонек. – Вальмар обернулся к дочери: – Когда ты родилась, она не хотела нанимать няню, хотела воспитывать тебя сама. Мне это желание показалось нелепым, неслыханным. Поэтому я пригласил фрейлейн Хедвиг. После этого в твоей матери что-то переменилось. Она словно потеряла себя и никак не могла отыскать. – Он снова отвернулся и надолго замолчал. – Через десять лет после нашей свадьбы Кассандра встретила мужчину, который был намного моложе меня. Красивый, умный, к тому же известный писатель. Она влюбилась в него. Я знал обо всем с самого начала, даже еще раньше, чем у них начался роман. Знакомые рассказывали, что их видели вместе, да я и сам по ее глазам догадывался о происходящем. Ее глаза вновь засветились жизнью, счастьем, волшебством. – Голос Вальмара стал еще тише. – От этого, пожалуй, я стал любить ее еще больше. Трагедия заключалась не в том, что Кассандра полюбила другого, а в том, что страной завладели фашисты. Человек, которого она полюбила, был евреем. Я предостерегал ее – и ради нее самой, и ради того, кого она любила. Но Кассандра не пожелала его оставить. Она не хотела бросать его и не хотела уходить от меня. По-своему она хранила верность нам обоим. Я даже не могу сказать, что ее увлечение доставляло мне невыносимые страдания. Кассандра относилась ко мне еще лучше, чем прежде. Но в то же время она была предана и своему возлюбленному. Его перестали печатать, его подвергали остракизму, а затем… – Голос Вальмара дрогнул. – А затем они его убили. Кассандра видела, как его схватили, избили, выволокли из дома. Потом они взялись за нее. Подвергли побоям, хотели убить, но она вовремя сообщила им, чья она жена, и тогда ее оставили в покое. Кое-как твоя мать добралась до дома. Когда я вернулся, она говорила и думала только об одном – о том, что опозорила меня, что подвергает всех нас опасности. Ей казалось, что ради спасения семьи она должна пожертвовать своей жизнью… Кроме того, она не могла смириться с утратой. У меня было заседание в банке, я уехал всего на два часа, а когда вернулся, она была уже мертва. Я обнаружил ее в той ванной. – Он неопределенно показал в ту сторону, где неделю назад скрывался Макс. – Такова история твоей матери. Она полюбила человека, которого фашисты хотели уничтожить. Когда же ей пришлось лицом к лицу столкнуться с беспощадной реальностью, она не вынесла ужаса, зверства, страха… Можно сказать, что ее тоже убили нацисты. – Вальмар взглянул на дочь. – Точно так же они могут убить и тебя, если ты полюбишь Макса. Ради Бога, Ариана, не делай этого!

Он закрыл лицо руками, и впервые в жизни Ариана увидела отца плачущим.

Притихшая, дрожащая, она подошла к нему, обняла, и ее слезы оросили его плечо, а ее золотистые волосы упали ему на грудь.

– Извини, папочка… Прости, – повторяла она вновь и вновь, потрясенная рассказом. Впервые покойная мать показалась ей живым, реальным человеком. – Папа, не надо… Прошу тебя… Прости… Я сама не знаю, как это вышло… Я совсем запуталась. Было так странно, что он прячется здесь, в нашем доме. Он был такой испуганный, несчастный. Я хотела ему помочь. Мне было его жалко.

– Мне тоже было его жалко. – Отец поднял лицо. – Но лучше забыть о нем. Когда-нибудь ты встретишь человека, который будет тебе парой. Я надеюсь, что ты сделаешь правильный выбор. И еще я надеюсь, что времена тогда будут лучше, чем сейчас.

Ариана молча кивнула, утирая слезы.

– Так ты думаешь, мы никогда больше не увидим Макса?

– Может быть, когда-нибудь и увидим. – Он обнял ее за плечи. – Надеюсь.

Она опять кивнула, и какое-то время они стояли молча.

Вальмар, потерявший Кассандру, прижимал к себе девочку, оставленную ему той, кого он любил…

– Пожалуйста, дорогая, будь осторожна. Ведь сейчас война.

– Хорошо, я обещаю. – Она взглянула на него снизу вверх и робко улыбнулась. – Все равно я ни за что не хотела бы с тобой расстаться.

Тут улыбнулся и Вальмар:

– Увы, милая, так будет не всегда.

Две недели спустя в банк «Тильден» пришло письмо без обратного адреса. В конверте оказался листок бумаги, на котором значился только адрес. Итак, Максимилиан Томас обосновался в Люцерне. Больше Вальмар не получал от него никаких известий.

Глава 11

За лето ничего примечательного не произошло. Вальмар много времени проводил в банке, а Ариана три раза в неделю по утрам ходила на дежурство в госпиталь. Теперь, когда учеба в гимназии закончилась, у нее было больше времени для работы в Красном Кресте и для ведения домашнего хозяйства. На неделю они втроем съездили в горы, а когда вернулись, Герхарду исполнилось шестнадцать. Вальмар с торжественно-недоуменным видом объявил, что его сын может теперь считаться взрослым человеком. Очевидно, того же мнения придерживалось и командование гитлеровской армии – в осенние дни сорок четвертого года в армию призывали всех подряд, даже шестнадцатилетних мальчишек. Герхард получил повестку через четыре дня после своего шестнадцатилетия, которое семья отметила весело и беззаботно. Явиться на призывной пункт надлежало в течение трех суток.

– Как это? – растерянно пробормотал мальчик, разглядывая официальную бумагу. Она пришла как раз перед тем, как ему надо было отправляться в гимназию. – Разве они могут так поступить, а, папа?

Вальмар угрюмо смотрел на него.

– Не знаю, но попробую это выяснить.

Тем же утром фон Готхард отправился к старинному приятелю, армейскому полковнику. Тот сразу сказал, что сделать ничего нельзя.

– Твой мальчик нужен нам, Вальмар. Каждый человек на счету.

– Неужели дела обстоят так скверно?

– Хуже чем скверно.

– Понятно…

Они немного поговорили о войне, о здоровье жены полковника, о банке, а затем Вальмар вернулся в контору. Он ехал в «роллс-ройсе» и лихорадочно размышлял. Нет, сына он им не отдаст. Они и так уже отняли у него слишком много.

Из своего кабинета фон Готхард сделал два телефонных звонка. Во время обеденного перерыва он съездил домой, вынул из сейфа какие-то бумаги и вернулся в банк. Вечером он приехал в Грюневальд поздно, в седьмом часу. Дети сидели в комнате Герхарда – Ариана плакала, а лицо сына было искажено страхом и отчаянием.

– Папа, неужели они его заберут?

Ариана была уверена, что отцу под силу сдвигать горы, но в этот миг в ее взгляде уже не было надежды. Вальмар мрачно ответил:

– Да, они могут это сделать.

Герхард сидел молча, потрясенный случившимся. Повестка лежала у него на письменном столе. Он перечитал ее, наверное, раз сто. Еще двое мальчиков из их класса получили такие же извещения. В гимназии Герхард никому не сказал про повестку – отец велел помалкивать, поскольку еще надеялся, что дело можно как-то уладить.

– Значит, мне придется идти в армию, – тусклым, безжизненным голосом произнес Герхард, и Ариана вновь залилась слезами.

– Да, Герхард, придется, – торжественно подтвердил фон Готхард, нежно глядя на сына и дочь. – Будь горд тем, что сможешь послужить своей родине.

– Папа, ты что?!

Герхард и Ариана уставились на отца в ужасе.

– Тихо.

Вальмар плотно закрыл дверь, потом приложил палец к губам и прошептал:

– Ты не пойдешь в армию.

– Нет? – радостным шепотом переспросил Герхард. – Тебе удалось договориться с ними?

– Нет. Ничего не получилось. Поэтому мы уезжаем.

– Что-что? – поразился Герхард, а отец и дочь понимающе переглянулись.

Им предстояло пройти путь, преодоленный Максом несколько месяцев назад.

– Но как?

– Завтра я увезу тебя в Швейцарию. Скажем всем, что ты заболел и лежишь в постели. На призывной пункт тебе следует явиться в четверг, у нас есть еще целых три дня. Я переведу тебя через границу и оставлю у своих друзей в Лозанне или, может быть, в Цюрихе. Потом вернусь сюда за Арианой.

Он нежно взглянул на дочь и коснулся ее руки. Возможно, они увидят Макса раньше, чем предполагали.

– А почему она не может отправиться вместе с нами? – с недоумением спросил Герхард.

Отец покачал головой:

– Я не сумею так быстро приготовить документы. Кроме того, если она останется, это поможет избежать лишних подозрений. Я вернусь на следующий день, и мы с Арианой присоединимся к тебе. Но учтите: об этом плане никому ни слова. От соблюдения тайны зависит наша жизнь. Понятно?

Брат и сестра кивнули.

– Герхард, я заказал для тебя новый паспорт. Может быть, нам придется использовать его при переходе границы. Однако пока ты здесь, ты должен вести себя так, словно собираешься в армию. Изображай, что ты рад и доволен. Даже здесь, дома.

– Ты что, не доверяешь слугам?

В шестнадцать лет Герхард все еще был по-детски наивен. Он не придавал значения тому, что дворецкий Бертольд – верный член нацистской партии, а фрейлейн Хедвиг слепо верит в Адольфа Гитлера.

– Не до такой степени.

– Ну хорошо, – пожал плечами мальчик.

– Никаких вещей готовить не нужно. Мы купим все на месте.

– Мы что, берем с собой деньги?

– У меня в Швейцарии есть деньги. – Вальмар готовился к этому шагу несколько лет. – Жаль только, что упущено столько времени. Мы могли бежать в Швейцарию во время каникул.

Он тяжело вздохнул, и Ариана, желая его утешить, сказала:

– Ты ведь не мог знать, что все так обернется. Скажи, когда ты вернешься за мной из Швейцарии?

– Сегодня понедельник. Утром мы отправляемся в путь… Вернусь я в среду ночью. В четверг появлюсь в банке, а вечером мы с тобой уедем. Скажем, что отправляемся на званый ужин, и больше не вернемся. Придется сказать слугам, что Герхард отправился в армию, не попрощавшись с ними. Главное – не пускай Анну и фрейлейн Хедвиг к Герхарду завтра и в среду. А потом мы скажем, что он ушел на рассвете в четверг, не пожелав никого видеть. Поскольку ты и я будем на месте, слуги ничего не заподозрят. Днем я буду в банке, в конце дня вернусь за тобой…

– А как ты объяснишь на работе свое отсутствие?

– Никак. Мне ничего не придется объяснять. Я часто бываю на всякого рода секретных встречах и совещаниях. Ну как, вы все поняли? Война почти закончилась. Когда наступит финал, нацисты постараются всех утащить на дно следом за собой. Я не хочу, чтобы мы находились на их тонущем корабле. А значит, пора уносить ноги. Когда все будет кончено, вернемся на развалины. Итак, Герхард, мы встречаемся в кафе возле банка в одиннадцать утра. Оттуда идем на вокзал. Понятно?

– Да, – очень серьезно кивнул мальчик.

– Ариана, значит, ты ухаживаешь за больным братом, поняла?

– Да, папа. Но как он утром выйдет из дома, чтобы его никто не видел?

– Герхард, ты должен покинуть дом в пять утра, пока все еще спят.

– Хорошо, папа.

– Одевайся потеплее. Границу, очевидно, придется пересекать пешком.

– А как же ты, папа? – встревоженно спросила Ариана.

– Не беспокойся, сил на это у меня хватит. Полагаю, что я покрепче этого сосунка. – Вальмар потрепал сына по волосам и ободряюще улыбнулся своим детям. – Ни о чем не тревожьтесь. Все пойдет как надо. А потом наступит день, и мы сюда вернемся.

Он вышел из комнаты, а Ариана задумалась над его словами, не зная, верить им или нет.

Глава 12

– Фрау Гебсен, я ухожу и сегодня больше не вернусь. У меня важная встреча. – Вальмар фон Готхард остановился с шляпой-котелком в руке перед секретаршей. – Надеюсь, вы понимаете, куда я отправляюсь.

– Разумеется, герр фон Готхард.

– Вот и отлично.

Вальмар быстро вышел. Секретарша, естественно, понятия не имела, куда на самом деле он направляется и чем будет заниматься. Она была уверена, что господин директор едет в рейхстаг на очередную встречу с министром финансов. Если завтра шеф не появится, секретарша будет уверена, что переговоры затянулись. Фрау Гебсен вообще отличалась понятливостью.

По времени момент был выбран удачно. Министр финансов на неделю уехал во Францию, где ему предстояло провести консультации по экономической ситуации в оккупированной зоне, а также произвести инвентаризацию произведений искусства, которые подлежали отправке в Берлин. Эти трофеи помогут пополнить казну рейха.

Фон Готхард сказал шоферу, что утром машина ему не понадобится, и пешком отправился в ближайшее кафе. Там его дожидался Герхард. В пять утра, поцеловав на прощание сестру и в последний раз оглянувшись на родной дом, мальчик пешком отправился в сторону центра. Путь был не близкий – двенадцать миль.

Войдя в кафе, Вальмар не подал виду, что видит Герхарда. Надвинув на глаза шляпу, фон Готхард вошел в мужской туалет. В запертой кабинке он снял одежду, достал из чемоданчика рабочий комбинезон, свитер, теплую куртку, старую шапку. Все эти вещи он взял в гараже. Костюм и пальто Вальмар засунул в чемоданчик, котелок скомкал и спрятал в мусорную корзинку. Через минуту, превратившись из респектабельного господина в простецкого старика, он вошел в зал, кивнул Герхарду и жестом позвал его за собой.

До вокзала они доехали на такси и затерялись среди шумной толпы пассажиров. Двадцать минут спустя Вальмар и Герхард уже ехали в поезде по направлению к швейцарской границе. Паспорта и проездные документы у них были в порядке, на лицах читалось полнейшее спокойствие. Фон Готхард очень гордился своим сыном, проявлявшим такое присутствие духа. Мальчик стал беглецом всего несколько часов назад, но он быстро осваивался с новой ролью.

– Фрейлейн Ариана!.. Фрейлейн Ариана!

В дверь постучали. Ариана приоткрыла дверь и увидела фрейлейн Хедвиг. Девушка быстро приложила палец к губам и вышла в холл.

– Что случилось?

– Ш-ш-ш… Вы его разбудите. Герхард нездоров.

– У него температура?

– Кажется, нет. Но он сильно простыл.

– Я должна его увидеть.

– Ни в коем случае. Я обещала, что все оставят его в покое. Пусть как следует отоспится. Герхард очень боится, что разболеется и не сможет в четверг попасть на призывной участок. Будем надеяться, что сон восстановит его силы.

– Конечно. Он прав. Может быть, все-таки вызвать доктора?

Ариана покачала головой:

– Пока не стоит. Вот если ему станет хуже…

Фрейлейн Хедвиг кивнула, довольная тем, что ее воспитанник проявляет такой патриотизм.

– Он у нас хороший мальчик.

Ариана обезоруживающе улыбнулась и поцеловала воспитательницу в щеку.

– Исключительно благодаря вам.

Фрейлейн Хедвиг порозовела от удовольствия.

– Может быть, принести ему чаю?

– Нет, не стоит. Я сама приготовлю ему чай. Чуть позже. А пока пусть поспит.

– Ну хорошо. Если понадобится моя помощь, немедленно позовите меня.

– Непременно. Спасибо.

– Не за что.

И фрейлейн Хедвиг удалилась.

Она появлялась в тот день еще трижды, всякий раз предлагая свою помощь. Ариана отвечала, что Герхард проснулся, немного поел и снова уснул. Наконец наступила ночь. Оставалось продержаться еще сутки, а потом вернется отец и все устроится. Он скажет, что сам отвез Герхарда на призывной пункт, и комедия будет окончена. Продержаться еще двадцать четыре часа, и все. Послезавтра вечером их с отцом здесь уже не будет.

Поздно ночью Ариана, чувствуя себя бесконечно усталой и разбитой, спустилась вниз по лестнице. Этот день дался ей нелегко – все время приходилось дежурить у двери, отбивая «атаки» Анны и фрейлейн Хедвиг. Неудержимо захотелось хотя бы на несколько минут отлучиться с опостылевшего третьего этажа. Ариана зашла в кабинет отца, остановилась возле погасшего камина. Неужели Вальмар был здесь еще утром? Именно в этой комнате они наскоро попрощались. Без него кабинет выглядел безжизненным – бумаги аккуратно сложены на столе, книги ровными рядами стоят на полках. Ариана подошла к окну, посмотрела на озеро, вспомнила прощальные слова отца: «Ни о чем не тревожься. Послезавтра я вернусь. С Герхардом все будет в порядке».

– Я волнуюсь не о Герхарде, а о тебе, – сказала она тогда.

– Не говори глупостей. Неужели ты не доверяешь своему старому отцу?

– Доверяю. Больше всех на свете.

– Вот и хорошо. Я тоже бесконечно тебе доверяю. И поэтому, моя дорогая Ариана, я покажу тебе кое-какие вещи, которые в один прекрасный день могут оказаться очень кстати. Думаю, тебе пора это знать.

Он показал дочери потайной сейф в спальне, еще один в большой библиотеке и, наконец, маленький сейф в спальне Кассандры, где по-прежнему хранились все ее драгоценности.

– Когда-нибудь все это будет принадлежать тебе.

– Почему ты решил сказать мне об этом сейчас? – дрогнувшим голосом спросила Ариана, и на глазах у нее выступили слезы.

Ей не понравилось, что отец выбрал именно этот момент, чтобы посвятить ее в подобные секреты.

– Потому что я люблю тебя, потому что я должен быть уверен, что в случае чего ты не пропадешь. Если дело примет скверный оборот, ты скажешь им, что ни о чем не знала. Ты думала, что Герхард заперся у себя в комнате наверху. Говори им все, что сочтешь нужным. Лги. Главное – защити себя. Тебе помогут ясная головка и вот это. – Он показал ей карманный пистолет и несколько пачек купюр. – После поражения Германии эти деньги утратят всякую ценность, но камни и золото всегда будут в цене.

Еще он показал Ариане томик Шекспира, где в потайном отделении хранились кольцо с крупным изумрудом и перстень с бриллиантом, который Кассандра всегда носила на правой руке. Ариана непроизвольно потянулась к нему, сразу вспомнив это знакомое сияние. Когда-то, много лет назад, бриллиант украшал руку ее матери…

– Кассандра всегда носила его, – с грустью произнес отец, неотрывно глядя на перстень.

– Да, я помню.

– Правда? – удивился он. – Итак, ты знаешь теперь, где кольца. Воспользуйся этим перстнем, если возникнет необходимость. Считай, что это будет дань памяти твоей матери.

Вспоминая слова отца, Ариана со вздохом подумала, что надо ложиться спать – ожидание в пустом кабинете никоим образом не приблизит долгожданный миг встречи. А утром снова надо рано вставать, чтобы занять пост у двери Герхарда – домогательства фрейлейн Хедвиг наверняка возобновятся с новой силой.

Она выключила свет, прикрыла дверь и поднялась по лестнице к себе.

А в это время поезд, на котором ехали Вальмар и Герхард, стоял на вокзале в Мюльхайме. Утомленный долгой дорогой, юноша уснул и не просыпался уже четыре часа. Во сне лицо его казалось невинным, совсем детским. С момента отъезда из Берлина прошло двенадцать часов. Несколько раз в вагон входили военные, дважды они заглядывали в купе и проверяли документы. Вальмар называл Герхарда вслух «мой юный друг», документы у них были в порядке. Объясняясь с проверяющими, фон Готхард произносил слова на простонародный манер, держался робко и почтительно. Герхард помалкивал, пугливо поглядывал на солдат. Один из них шутливо потрепал его по волосам и пообещал, что скоро он тоже станет военным. Мальчик изобразил радостную улыбку, и патруль двинулся дальше.

Остановка в Мюльхайме была короткой, в вагон никто не сел, однако Вальмар решил, что пора будить сына – скоро Лерах, конечная остановка. Девятимильная прогулка по ночному холоду поможет ему окончательно проснуться. Самое трудное – пересечь границу и пораньше добраться до Базеля. Оттуда до Цюриха они доедут на поезде. Там Герхард будет в полной безопасности, и Вальмар сможет пуститься в обратный путь. Два дня спустя он вернется в Цюрих с Арианой, и тогда все втроем они отправятся в Лозанну.

Фон Готхарду не терпелось поскорее вновь оказаться в Берлине, с Арианой. Девочке наверняка сейчас приходится несладко. Но важнее всего сейчас доставить Герхарда в Цюрих. Итак, сначала Лерах, потом ночной марш. От Мюльхайма до Лераха по железной дороге было восемнадцать миль – полчаса езды. Герхард еще сонно потягивался и протирал глаза, когда поезд прибыл на станцию. Дальше состав не шел.

В половине второго ночи многочисленные пассажиры ступили на перрон. У Вальмара, успевшего отвыкнуть от ощущения твердой земли под ногами, дрогнули колени. Он не сказал об этом сыну, а лишь натянул на глаза шапку и поднял воротник. Они зашагали к станции. Ничего примечательного – просто старик и подросток возвращаются домой после поездки по железной дороге. Одеты они были очень просто, и никто не обращал на них внимания. Вальмара могли бы выдать холеные руки и ухоженные волосы, но в вагоне он так и не снимал шапку, а руки как следует вымазал грязью еще на берлинском вокзале.

– Проголодался?

Герхард снова зевнул и пожал плечами:

– Нет, я в порядке. А ты?

Отец улыбнулся:

– Держи.

Он протянул сыну яблоко, припрятанное еще с обеда. Герхард впился в яблоко зубами, и они зашагали вдвоем по пустой дороге.

Путь до границы занял целых пять часов. Мальчик мог бы идти и быстрее, но Вальмар едва поспевал за ним – сказывался возраст. И все же для семидесятилетнего старика он был в неплохой форме. Наконец впереди показалась пограничная полоса – бесконечно длинная изгородь, вся покрытая колючей проволокой. Откуда-то издали доносились голоса пограничников. Вальмар и Герхард свернули с дороги еще два часа назад. Если бы кто-то встретил их в этот предрассветный час, то вряд ли что-нибудь заподозрил – два деревенских жителя отправились куда-то ни свет ни заря, только и всего. Вальмар не взял с собой никакого багажа, если не считать портфеля, который он намеревался зашвырнуть в кусты, если по дороге им кто-нибудь встретится. Велев Герхарду посматривать по сторонам, он вынул из кармана кусачки, и через несколько минут в колючей проволоке образовался проход, через который можно было пролезть.

У Вальмара бешено колотилось сердце. Если их сейчас обнаружит патруль, то обоих пристрелит на месте. Фон Готхард тревожился не о себе, а о сыне. Они быстро пролезли через дыру – куртка, зацепившись, затрещала, – и через несколько секунд оба стояли уже на швейцарской земле, в чистом поле, под каким-то деревом. Вальмар махнул рукой, и они побежали через рощицу. Бежали долго, пока не выбились из сил. Кажется, никто их не заметил, никто не услышал. Фон Готхард знал, что еще год назад перейти через границу было бы значительно труднее, но в последние месяцы вермахт отправил почти всех пограничников на фронт. Патрулей на швейцарской границе осталось немного.

Еще через полчаса, когда забрезжил рассвет, они достигли Базеля. Из-за гор выглянуло яркое солнце, и, завороженные багрянцем и пурпуром восхода, отец и сын замерли на месте. Вальмар обнял Герхарда и подумал, что никогда еще не ощущал себя таким свободным. В Швейцарии всем им будет хорошо – и сейчас, когда идет война, и тем более потом, когда она закончится.

Когда впереди показалась железнодорожная станция, отец и сын уже еле держались на ногах. Тем не менее они успели на первый поезд. Вальмар купил два билета до Цюриха, они сели в вагон, и старший Готхард тут же провалился в сон. Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, а Герхард уже дергал его за рукав. На самом деле фон Готхард проспал четыре с половиной часа, упустив возможность полюбоваться живописными пейзажами долины Фрик.

– Папа, – позвал его Герхард. – По-моему, мы приехали.

Вальмар сонно выглянул из окна, увидел знакомую вокзальную площадь, шпиль Гросмюнстерского собора, а вдали – громаду Этлибергских гор. Ему показалось, что они наконец дома.

– Да, мы приехали.

У Вальмара ломило спину, гудели ноги, но ему хотелось схватить Герхарда в охапку и закружиться с ним в танце прямо на платформе. Однако фон Готхард лишь улыбнулся и обнял сына за плечи. Дело сделано, мальчик на свободе, теперь ему ничто не грозит. Он не будет служить в гитлеровской армии, они не отнимут у него сына.

Вальмар вспомнил, что когда-то, дожидаясь поезда, обедал в небольшом пансионе, находившемся неподалеку от вокзала. Он без труда отыскал это заведение – небольшое, уютное, не бросающееся в глаза. Здесь Герхард будет в безопасности, пока он, Вальмар, съездит за Арианой.

Отец и сын плотно позавтракали, после чего оба поднялись в номер. Осмотревшись, он обернулся к сыну, который за последние дни из ребенка стал мужчиной. Отец и сын смотрели друг на друга, взволнованные этой минутой. Первым нарушил молчание Герхард. В его взгляде читалось неприкрытое восхищение. Этот пожилой человек прошел с ним пешком много миль, перерезал колючую проволоку, спас ему жизнь.

– Спасибо тебе, папа… Спасибо.

Он крепко обнял Вальмара. А его соученики еще смели называть его отца «стариком». Никакой он не старик! Отец ни перед чем не остановится, чтобы спасти своего сына, – Герхард имел возможность в этом убедиться. Вальмар крепко прижал Герхарда к себе, потом разжал объятия.

– Все в порядке. Ты теперь в безопасности. Здесь с тобой ничего плохого не случится.

Он подошел к письменному столу, взял лист бумаги, достал из потайного кармана ручку с золотым пером.

– Я дам тебе адрес и номер телефона господина Мюллера… На случай, если мы с Арианой задержимся.

Лицо юноши омрачилось, но Вальмар тут же успокоил его:

– Это всего лишь предосторожность.

Адрес Максимилиана Томаса он решил сыну не давать – это было бы слишком опасно. Мюллер был банкиром, хорошим знакомым Вальмара.

– Я оставлю тебе свой портфель. Там документы, немного денег. Полагаю, что на пару дней тебе вполне хватит.

В путь фон Готхард брал с собой лишь бумажник, набитый деньгами. На этот раз документы ему не понадобятся – наоборот, в случае ареста он ни в коем случае не должен себя выдавать. Переход границы среди дня еще опаснее, чем ночью, но времени терять нельзя – Ариана ждет. Вальмар обещал к вечеру уже быть дома. Он обернулся к Герхарду и увидел, что по лицу сына текут слезы. Они вновь обнялись и попрощались.

– Не нужно волноваться. Ложись поспи. Когда проснешься, поужинай, погуляй, посмотри город. Это свободная страна – никаких нацистов, никаких свастик. Наслаждайся жизнью. А мы с Арианой присоединимся к тебе завтра ночью.

– Ты думаешь, Ариана выдержит переход от Лераха до Базеля? – с сомнением спросил Герхард.

– Ничего, справится. Я скажу, чтобы она не надевала туфли на высоких каблуках.

Герхард улыбнулся сквозь слезы и в последний раз прижался к отцу.

– Можно, я провожу тебя на станцию?

– Нет, молодой человек, отправляйтесь-ка спать.

– Но ведь ты тоже не отдыхал.

Вид у Вальмара и в самом деле был усталый, но он лишь тряхнул головой.

– Посплю в поезде, пока буду ехать до Базеля. А потом еще и всю дорогу до Берлина буду спать.

Они обменялись последним, долгим взглядом. Все уже было сказано.

– До свидания, папа, – тихо произнес Герхард.

Отец помахал ему рукой на прощание и быстро стал спускаться по лестнице. До базельского поезда оставалось десять минут. Вальмару пришлось бежать до вокзала. Он едва успел купить билет. А Герхард, оставшись в номере один, растянулся на постели и тут же уснул.

Глава 13

– Ну как он? – встревоженно спросила фрейлейн Хедвиг, когда Ариана спустилась в столовую, чтобы отнести наверх поднос с завтраком.

Девушка успокаивающе улыбнулась:

– Ему гораздо лучше, но он еще кашляет. Думаю, еще денек в постели, и все будет в порядке.

– Неплохо было бы, чтобы его навестил доктор. Мы ведь не хотим, чтобы мальчик попал на призывной участок с пневмонией. Хорошенький подарок будет для нашего рейха.

– Ну какая там пневмония, фрейлейн Хедвиг – снисходительно отмахнулась Ариана. – Судя по раздражительности Герхарда, дела его не так уж плохи. Рейх останется им доволен.

Она стала подниматься по лестнице с подносом в руках, намереваясь сразу же спуститься вниз еще раз и взять второй поднос. Но фрейлейн Хедвиг уже схватила его и двинулась следом.

– Не беспокойтесь, я спущусь за ним сама, – поспешно сказала Ариана.

– Зачем же все делать самой? Вы весь день вчера ухаживали за братом, и я с удовольствием немножко помогу вам.

Хедвиг, неодобрительно качая головой, поднялась за Арианой и поставила поднос на стол в гостиной.

– Спасибо, фрейлейн, – поблагодарила Ариана, дожидаясь, пока та выйдет.

– Пожалуйста, очень вас прошу, – взмолилась Хедвиг, не выпуская из рук подноса. – Я хочу отнести ему завтрак сама.

– Нет, Герхарду это не понравится, – твердо отрезала Ариана. – Вы ведь знаете, он терпеть не может, когда с ним обращаются как с младенцем.

– Не с младенцем, а с солдатом. Это минимум того, что я могу сделать, – упорствовала няня.

– Благодарю вас, фрейлейн Хедвиг, но Герхард заставил меня пообещать, что я никого к нему не впущу.

– Я ведь не чужой ему человек, – возмутилась Хедвиг, выпрямившись в полный рост.

В другое время Ариана, несомненно, испугалась бы, но сейчас она была обязана во что бы то ни стало настоять на своем.

– Конечно, вы ему не чужой человек, но сами знаете, какой он бывает упрямый.

– Похоже, в последнее время он внезапно стал еще упрямее. Надеюсь, армия пойдет ему на пользу.

– Я обязательно ему это передам.

Ариана озорно улыбнулась, внесла поднос в комнату Герхарда и тут же закрыла за собой дверь. На всякий случай она привалилась спиной к створке, чтобы фрейлейн Хедвиг не могла войти. Однако раздался звук удаляющихся шагов, и Ариана вздохнула с облегчением. Скорее бы уж возвращался отец. Долго от няни отбиваться она не сможет.

Ариана нервно выждала некоторое время, потом отнесла вниз оба подноса, позаботившись о том, чтобы они выглядели так, будто завтракали два человека. Горничная дала ей стопку чистых полотенец, а няни, слава Богу, в столовой не оказалось. Новое наступление она предприняла уже после обеда.

– Ну как он?

– Ему гораздо лучше. Уверена, что к завтрашнему дню он поправится. Думаю, напоследок он может нам еще и взрыв устроить. Просит, чтобы я принесла ему кое-какое оборудование из лаборатории.

– Только этого нам не хватало, – неодобрительно покачала головой фрейлейн Хедвиг.

Ей не нравилось, что девчонка в последнее время ведет себя так высокомерно. Возможно, ей кажется, что девятнадцать лет – вполне зрелый возраст, но для няни она по-прежнему остается ребенком.

– И скажите ему, деточка, что я с ним еще поговорю. Что за капризы такие? Спрятался у себя в комнате, как мальчишка, отказывается со мной разговаривать!

– Я непременно ему об этом скажу.

– Да-да, обязательно.

Хедвиг сердито протопала к себе на четвертый этаж. Минут через двадцать в дверь снова постучали. Ариана изобразила на лице вымученную улыбку, уверенная, что это опять Хедвиг. Но на сей раз в дверях стоял Бертольд, шумно дыша после ходьбы по лестнице.

– Звонят из банка. Кажется, что-то срочное. Вы возьмете трубку?

Ариана заколебалась, не решаясь оставить свой пост. Но Хедвиг вроде бы угомонилась. За несколько минут ничего страшного не произойдет. Девушка быстро спустилась вниз и взяла трубку.

– Да?

– Фрейлейн фон Готхард? – раздался голос фрау Гебсен, секретарши отца.

– Да, это я. Что-нибудь случилось?

Вдруг в банке что-то узнали? Не пришлось ли отцу каким-то образом изменить первоначальный план?

– Видите ли… Извините ради Бога… Я не хотела бы вас беспокоить, но господин фон Готхард… Он сказал вчера утром, когда я видела его в последний раз, что… В общем, я думала, что он встречается с министром финансов, а теперь выяснилось, что это не так.

– Вы в этом уверены? А может быть, у отца какая-нибудь другая встреча? И вообще какое это имеет значение?

– Не знаю… Тут был срочный звонок из Мюнхена, я попыталась связаться с господином фон Готхардом в министерстве, а мне сказали, что министр уже целую неделю в Париже.

– Может быть, вы неправильно поняли отца. Где он сейчас?

У Арианы учащенно забилось сердце.

– Потому-то я и звоню. На работу он утром не пришел, в министерстве финансов его тоже нет. Так где же он? Может быть, вы знаете?

– К сожалению, нет. Отец, очевидно, присутствует на какой-то другой встрече. Уверена, что он сам вам позвонит.

– Но он не звонил целый день! И кроме того… – секретарша явно смутилась, памятуя о том, что разговаривает с совсем молоденькой девушкой, – Бертольд сказал, что господин фон Готхард не ночевал дома.

– Фрау Гебсен, позвольте напомнить вам, что образ жизни моего отца не касается ни вас, ни Бертольда, ни меня.

Голос Арианы дрогнул как бы от сдерживаемого гнева. На самом деле это был страх.

– Конечно-конечно, фрейлейн. Ради Бога, извините, но этот звонок из Мюнхена… Я подумала, уж не случилось ли с господином директором чего-нибудь… Понимаете, так странно, что он мне не позвонил…

– Полагаю, он находится на каком-нибудь секретном совещании. Министр финансов – не единственный государственный деятель, с которым моему отцу приходится вести тайные переговоры. Я вообще не понимаю, из-за чего вы так разволновались. Свяжитесь с Мюнхеном, скажите, что господин фон Готхард временно отсутствует. А когда отец вернется домой, я попрошу его немедленно связаться с вами. Думаю, ждать осталось недолго.

– Надеюсь, что вы правы.

– Я абсолютно в этом уверена.

– Хорошо, непременно попросите его позвонить мне.

– Так и сделаю.

Ариана дрожащей рукой повесила трубку и, наде-ясь, что страх не слишком явно читается на ее лице, стала подниматься по лестнице. На площадке второго этажа ей пришлось сделать остановку – слишком сильно билось сердце. А на третьем этаже она с ужасом увидела, что дверь гостиной распахнута. Девушка бросилась внутрь и увидела, что Бертольд и Хедвиг о чем-то угрюмо перешептываются, заглядывая в пустую комнату Герхарда.

– Что вы здесь делаете? – чуть ли не крикнула Ариана.

– Где он? – рявкнула Хедвиг, впиваясь в нее взглядом.

– Откуда я знаю? Где-нибудь прячется. Может быть, в подвале. Однако, насколько я помню, я строго-настрого запретила вам…

– А где ваш отец? – перебил ее Бертольд.

– Прошу извинить, но это совершенно вас не касается. Как, впрочем, и меня.

Лицо Арианы стало мертвенно-бледным. Она внутренне молилась только об одном – чтобы не дрогнул голос, иначе Хедвиг, так хорошо ее знающая, сразу обо всем догадается.

– А что касается Герхарда, то он совсем недавно был здесь.

– Когда это «недавно»? – с подозрением осведомилась Хедвиг. – Мальчик за всю жизнь ни разу сам не застелил за собой постель.

– Постель застелила я. А теперь, если позволите, я хотела бы немного поспать.

– Разумеется, фрейлейн, – чопорно кивнул Бертольд и жестом позвал Хедвиг за собой.

Оставшись одна, Ариана опустилась в любимое кресло Герхарда. Он была бледна и дрожала от страха. Господи, что теперь будет? Закрыв глаза и прижав пальцы к губам, она мысленно представляла себе картины одна страшнее другой. Но действительность оказалась еще ужаснее. Полчаса спустя в дверь решительно постучали.

– Не сейчас! – крикнула Ариана. – Я отдыхаю.

– Неужели, фрейлейн? Тем не менее вам придется извинить мое вторжение.

В комнату вошел лейтенант вермахта.

– Тысяча извинений, фрейлейн.

Ариана изумленно вскочила на ноги. Неужели офицер пришел за Герхардом? Да он не один! В прихожей ждали еще трое солдат. Тем временем лейтенант решительно приблизился к ней и повторил:

– Еще раз прошу извинить, фрейлейн.

– Не стоит извинений, – учтиво ответила Ариана, наскоро закалывая волосы. Она набросила на плечи синий кашемировый свитер и с нарочитой неторопливостью двинулась к двери.

– Может быть, мы поговорим внизу?

– С удовольствием, – кивнул лейтенант. – Заодно вы сможете захватить плащ.

– Плащ? – с бьющимся сердцем переспросила Ариана.

– Да. Капитан считает, что будет лучше, если мы побеседуем у него в кабинете, а не будем играть в светские чаепития.

Глаза офицера блеснули недобрым блеском, и Ариана внутренне содрогнулась от отвращения. Судя по всему, этот человек был настоящим нацистом – начиная с отворотов мундира и до самых глубин души.

– Что-нибудь случилось?

– Очень может быть. Надеюсь, вы сами нам все объясните.

Неужели они схватили Герхарда и отца? Нет, этого не может быть! Ариана спускалась по лестнице, сохраняя внешнее спокойствие. Внезапно она сообразила, что они ничего достоверно не знают, иначе им не понадобилось бы устраивать ей допрос. А раз они ничего не знают, нужно молчать. Любой ценой молчать.

Глава 14

– Итак, фрейлейн фон Готхард, вы считали, что ваш отец находится на каком-то секретном совещании. Как интересно! С кем же он, по-вашему, встречается?

Капитан Дитрих фон Райнхардт рассматривал допрашиваемую с явным любопытством. Хорошенькая штучка. Гильдебранд не обманул, девчонка действительно лакомый кусочек, как и предупредил лейтенант, прежде чем ввести ее в кабинет. Такая молоденькая, а уже столько выдержки. Полнейшее хладнокровие и спокойствие, настоящая дама – от золотистых локонов до кончиков туфель из крокодиловой кожи.

– Так с кем же, по-вашему, встречается ваш отец?

Допрос продолжался уже почти два часа.

Ариану усадили в длинный черный «мерседес» и доставили на Кенигсплац, где возвышалась громада рейхстага. Оказавшись в мрачном кабинете старшего офицера, Ариана, как и многие до нее, ощутила озноб ужаса. Но внешне она не выказывала ни страха, ни гнева, ни усталости. Просто отвечала на вопросы вежливо, спокойно, как и подобает барышне из аристократической семьи.

– Я не знаю, господин капитан, с кем встречается отец. Он не посвящает меня в свои профессиональные тайны.

– Значит, по вашему мнению, у него есть тайны?

– Конечно. Но лишь те, которые связаны со служением рейху.

– Прекрасно сказано. – Капитан откинулся на спинку стула и закурил. – Не хотите ли чаю?

Ариана с трудом сдержалась – чуть было не напомнила ему, что игра в чаепития на повестке дня вроде бы не стоит. Однако вместо резких слов девушка лишь вежливо покачала головой:

– Нет, спасибо, капитан.

– Может быть, шерри?

Все это была пустая трата времени. Ариана все равно не смогла бы «чувствовать себя как дома» в этом кабинете, где с портрета на стене на нее пялился Гитлер.

– Нет, капитан, благодарю.

– Расскажите-ка мне про тайные встречи, в которых участвовал ваш отец.

– Я не говорила, что он участвовал в каких-то тайных встречах. Мне известно лишь, что папа иногда возвращался домой довольно поздно.

Ариана очень устала, и хладнокровие стоило ей все больших и больших усилий.

– Может быть, речь идет о даме?

– Сожалею, капитан, но мне ничего об этом неизвестно.

– Разумеется. Как неделикатно с моей стороны! – В его глазах зажглись злые, насмешливые огоньки. – А ваш брат, фрейлейн? Он тоже участвует в каких-нибудь «тайных встречах»?

– Что вы, ему всего шестнадцать.

– Насколько мне известно, в деятельности молодежных организаций он тоже не принимает участия. Значит ли это, фрейлейн, что ваше семейство относится к рейху с меньшей симпатией, чем можно было бы предположить?

– Вовсе нет. Просто у брата нелады с учебой, к тому же он болен астмой. И потом, знаете ли, после смерти нашей матери… – Она не договорила, надеясь, что капитан не станет развивать эту тему.

Но фон Райнхардт не смутился:

– Когда же умерла ваша матушка?

– Десять лет назад.

«Из-за таких типов, как вы», – мысленно добавила она.

– Понятно. Очень трогательно, что ваш брат до сих пор ее помнит. Должно быть, весьма чувствительный молодой человек.

Ариана кивнула, не зная, что на это ответить, и отвела глаза.

– Боюсь, он слишком чувствителен для службы в армии. Может быть, ваш отец решил увезти его из страны в этот тяжкий час лишений и испытаний?

– Это совершенно невозможно. Неужели вы думаете, что они оставили бы меня здесь одну?

– Об этом следует спросить вас. Кстати, не могли бы вы рассказать мне о вашем друге Максимилиане Томасе? Помните, был такой господин, навещавший вашего отца. Или, может быть, он навещал не его, а вас?

– Господин Томас был другом моего отца.

– А пять месяцев назад он сбежал. Любопытно, что исчез господин Томас в ту самую ночь, когда угнали один из автомобилей вашего отца. Потом, разумеется, машина нашлась. Она стояла в целости и сохранности возле одного из берлинских вокзалов. Безусловно, случайное совпадение, так ведь?

«Господи, – подумала Ариана, – неужели они знают и про Макса? Все-таки выследили!»

– Не понимаю, какое отношение угнанная машина имеет к господину Томасу.

Капитан не спеша затянулся.

– Давайте-ка вернемся к вашему брату, фрейлейн. Куда он все-таки запропастился? – Фон Райнхардт разговаривал с ней так, словно имел дело с маленькой девочкой или умственно отсталой. – Насколько мне известно, вы ухаживали за вашим братом, который простудился и провел в постели два дня.

Ариана кивнула.

– Потом произошло чудо. Вы спустились вниз поговорить по телефону, а когда вернулись, мальчик испарился. Как некрасиво с его стороны! Мне, правда, более вероятной кажется другая гипотеза – что мальчик испарился не сегодня, а несколько ранее. Например, вчера утром, когда, кстати, в последний раз видели и вашего отца. Опять совпадение?

– Ваша гипотеза несостоятельна. Герхард все время находился у себя в комнате вчера, ночью, сегодня утром.

– Счастлив, что у этого юноши столь преданная сестра. Насколько мне рассказывали, вы защищали вход в его комнату с самоотверженностью львицы, оберегающей своего детеныша.

Внутри у Арианы все похолодело. Такого рода информацию капитан мог получить только от слуг – от Бертольда и Хедвиг. Только теперь она поняла, как и почему все произошло. Ее чуть не затошнило от отвращения, Ариана была до глубины души возмущена этим гнусным предательством. Но высказывать свои чувства перед офицером было нельзя, следовало любой ценой продолжать игру.

Капитан все усиливал натиск:

– Я одного не могу понять, фрейлейн, – как они могли бежать, бросив вас здесь. Вероятно, ваш отец хотел спасти вашего брата от армии. Не исключаю также, что причины их бегства носят еще более зловещий характер. Как бы там ни было, факт налицо – они вас бросили. И все же вы продолжаете их покрывать. Означает ли это, что ваш отец должен вернуться? Скорее всего так и есть. Иначе ваше нежелание вести откровенный разговор было бы невозможно объяснить.

Тут Ариана в первый раз не выдержала нервного напряжения и раздраженно воскликнула:

– Мы с вами разговариваем уже два часа, а вы все не можете понять, что я просто не знаю, как отвечать на ваши вопросы! Ваши обвинения нелепы, ваши инсинуации смехотворны. С какой стати отец и брат будут куда-то убегать, да еще не взяв меня с собой?!

– Мне это тоже кажется странным, дорогая барышня. Поэтому мы подождем и посмотрим, как будут развиваться события дальше. А когда ваш отец вернется, мы с ним потолкуем по душам.

– О чем это? – с подозрением взглянула на него Ариана.

– Устроим небольшой торг. Он получит свою очаровательную дочурку в обмен на… Но не будем сейчас обсуждать детали. Я с удовольствием помогу вашему отцу выпутаться из неприятной ситуации. А сейчас, фрейлейн, прошу меня извинить. Лейтенант Гильдебранд проводит вас в вашу комнату.

– Мою комнату? Значит, я не вернусь домой?

Ариана с трудом сдержала слезы. Фон Райнхардт непреклонно покачал головой и просиял своей фальшивой улыбкой:

– Увы, фрейлейн. Боюсь, нам придется предложить вам свое гостеприимство, по крайней мере до возвращения вашего отца. У вас будет весьма удобная комната.

– Понимаю.

– Да, пора бы уже понять. – Он мрачно воззрился на нее. – Когда я увижусь с вашим отцом (если эта встреча вообще произойдет), непременно скажу ему, что восхищен его дочерью. Замечательная девушка – очаровательная, умная, хладнокровная и превосходно воспитанная. Вы ни разу не заплакали, ни о чем меня не просили, не унижались. Наша маленькая беседа доставила мне истинное наслаждение.

«Маленькая беседа» продолжалась больше двух часов и была для Арианы жестокой психологической пыткой, поэтому при этих словах она едва сдержалась, чтобы не влепить офицеру пощечину.

Капитан нажал кнопку, намереваясь вызвать своего помощника. Однако пауза затягивалась, Гильдебранд все не появлялся. Тогда фон Райнхардт нажал на звонок еще раз.

– Очевидно, наш славный лейтенант чем-то занят. Придется подыскать вам другого провожатого.

Он произнес это таким тоном, словно Ариану должны были сопроводить в какой-нибудь номер «люкс», однако девушка прекрасно понимала, что ей уготована тюремная камера. Терпение капитана лопнуло – он раздраженно вскочил и, сверкая ярко начищенными сапогами, распахнул дверь. Было почти семь часов вечера. Гильдебранд, судя по всему, отправился ужинать. В приемной за письменным столом сидел еще один офицер – высокий мужчина с мрачным лицом и длинным шрамом через всю щеку.

– Фон Трипп, куда подевались все остальные?

– Ужинают. – Офицер взглянул на часы. – Уже поздно.

– Свиньи. Им бы только брюхо набить. Ну да ладно, ничего. Вы тоже сгодитесь. Кстати, вы-то почему не ужинаете?

Он недовольно уставился на обер-лейтенанта, который в ответ чуть скривил губы в холодной улыбке:

– Я сегодня на дежурстве, господин капитан.

Фон Райнхардт жестом показал на приоткрытую дверь своего кабинета:

– Я с ней закончил. Отведите ее вниз.

– Слушаюсь.

Фон Трипп вытянулся, щелкнул каблуками и вошел в кабинет.

– Встать! – негромко приказал он.

Ариана от неожиданности чуть не подпрыгнула.

– Что, простите?

Глаза капитана фон Райнхардта вспыхнули недобрым блеском.

– Обер-лейтенант приказал вам встать, фрейлейн. Извольте выполнять его распоряжения. Иначе у вас могут возникнуть неприятности…

Он красноречиво пощелкал хлыстиком по сапогу.

Ариана немедленно вскочила, охваченная паникой. Что они собираются с ней делать? Высокий блондин, столь бесцеремонно приказавший ей встать, имел довольно устрашающий вид, а больше всего ее напугал шрам. Офицер был похож на бесчувственный, жестокий автомат.

– Желаю приятно провести время, фрейлейн, – насмешливо сказал ей вслед капитан.

Ариана ничего ему не ответила. В приемной обер-лейтенант крепко взял ее за локоть.

– Идти рядом со мной, не прекословить. Я не вступаю в пререкания с арестованными, в особенности с женщинами. Не усложняйте задачу мне и себе.

После этого сурового предостережения Ариана старалась не отставать от офицера ни на шаг, хотя шел он очень быстро. Итак, все стало окончательно ясно: она арестована. Ни больше и ни меньше. Девушке стало страшно – сумеет ли отец выручить ее из беды?

Высокий офицер провел ее одним коридором, потом другим, затем они долго спускались по лестнице куда-то в подземелье. Навстречу дохнуло сыростью и холодом. Перед массивной стальной дверью обер-лейтенант остановился, открылось окошечко, оттуда выглянул охранник и внимательно оглядел их обоих. Дверь распахнулась и тут же с ужасающим лязгом захлопнулась, впустив арестованную и конвоира. Заскрежетали замки и засовы. Ступеньки лестницы снова вели куда-то вниз. Все это напоминало какое-то жуткое средневековое подземелье, и, когда Ариана увидела уготованную ей камеру, она поняла, что так оно и есть.

Фон Трипп подождал, пока охранница с унтерофицерскими погонами обыщет арестованную, а затем вошел вслед за Арианой в отведенную ей камеру. Из коридора доносились женские крики, рыдания, девушке даже показалось, что где-то плачет ребенок. Но лиц она не видела, ибо каждая камера находилась за стальной дверью с крошечным зарешеченным окошечком. Ариана и не представляла, что на свете могут существовать столь кошмарные места. Оказавшись в темном каменном мешке, она сжалась в комок. Ей неудержимо хотелось кричать, биться, выть от ужаса. В зарешеченное оконце проникали тусклые лучи света, и когда глаза Арианы привыкли к темноте, она увидела в углу большой белый таз, очевидно исполнявший здесь функцию туалета. Эта малозначительная деталь окончательно дала ей понять, что она действительно находится в тюрьме.

Задыхаясь от зловония, Ариана жалобно вскрикнула, потом опустилась на корточки в углу камеры, закрыла лицо руками и зарыдала.

Глава 15

Вальмар фон Готхард сошел с поезда в Базеле, осторожно огляделся по сторонам и вышел из города, направляясь к границе. Ему предстояло добраться пешком до Лераха, а там сесть на берлинский поезд. Все тело ныло от усталости; одежда его за минувшие сутки пришла в такое состояние, что ему больше не нужно было специально пачкаться, дабы выглядеть естественнее. Никому бы в голову не пришло, что этот оборванный старик управляет банком «Тильден», встречается с рейхсминистром финансов и является оплотом германской олигархии. По дороге брел запыленный бродяга, явно отшагавший пешком не один десяток миль. Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что у этого оборванца бумажник, туго набитый купюрами.

Вальмар добрался до немецкой границы к полудню без каких-либо осложнений. Теперь предстояло самое трудное: пересечь пограничную полосу и миновать девять миль, отделявших его от Лераха. Всего шесть часов назад они с Герхардом благополучно проделали этот путь в обратном направлении. Дорога до Берлина тоже сулила немало опасностей. Времени на отдых не будет – придется немедленно пускаться с Арианой назад к швейцарской границе. Главное – доставить обоих детей в безопасное место, а там можно хоть замертво свалиться, это не будет иметь никакого значения. Пролезая через проход в колючей проволоке, сделанный им накануне, Вальмар чувствовал, что может свалиться замертво гораздо раньше. Все эти приключения ему уже не по возрасту. Но ради Арианы и Герхарда он пошел бы и не на такое. Ради своих детей фон Готхард не остановился бы ни перед какими тяготами.

Он огляделся по сторонам, прислушался. Короткий бросок, и Вальмар скрылся в небольшой рощице. Но на сей раз ему повезло меньше, чем ночью, – в кустах зазвучали чьи-то шаги. Фон Готхард попытался скрыться, но двое пограничников моментально настигли его.

– Куда это ты собрался, дедушка? В армию записываться?

Он попытался изобразить туповатую ухмылку, однако солдаты держали винтовки наготове.

– Я спрашиваю, куда собрался? – повторил один из них.

Изображая местный акцент, Вальмар ответил:

– В Лерах.

– Зачем?

– Сестра у меня там.

Сердце колотилось как бешеное.

– Вот как? Славно, славно.

Солдат ткнул дулом Вальмару в грудь, а второй начал шарить по его карманам. Покончив с карманами, пограничник полез Вальмару за пазуху.

– У меня документы в порядке, – запротестовал тот.

– Да? Ну-ка, покажи.

Фон Готхард полез было за документами, но в этот миг солдат нащупал у него под мышкой потайной карман.

– А это что у тебя, дедок? Что это ты там прячешь?

Солдат хрипло засмеялся и подмигнул своему напарнику. Стариканы – потешный народ. Им кажется, что они шибко умные. Солдат разодрал грязную рубашку, даже не обратив внимания на то, из какой тонкой она материи. Старик не вызывал у пограничников никаких особых подозрений – обычный крестьянин. Но в потайном кармане оказался бумажник, а в бумажнике целое состояние. Пересчитывая купюры, пограничники лишь изумленно таращили глаза.

– Ты все это тащишь в подарок фюреру? – загоготали они, довольные своей удачей.

Вальмар смотрел вниз, чтобы они не прочли в его глазах ярость. Пусть забирают деньги и проваливают. Но ему попались бывалые вояки. Переглянувшись, они поняли друг друга без слов: один сделал шаг в сторону, а второй выстрелил. Вальмар фон Готхард рухнул в высокую траву.

Схватив труп за ноги, пограничники оттащили его подальше в кусты, на всякий случай прихватили с собой его документы и вернулись на пост. Бумаги полетели в огонь, деньги были поделены поровну. Солдаты даже не заглянули в документы – им было абсолютно все равно, кого они прикончили. Дети Вальмара фон Готхарда – Герхард, спящий в цюрихской гостинице, и перепуганная Ариана, сидящая в подземной тюрьме, – больше не увидят своего отца.

Глава 16

Фон Трипп приказал охраннику, на поясе у которого висело железное кольцо с ключами, открыть дверь камеры. Заскрежетали петли, изнутри шибануло таким зловонием, что и офицер, и солдат скривились. Во всех камерах пахло одинаково – из-за сырости и еще, разумеется, из-за того, что камеры никогда не чистили.

Ослепнув от яркого света, Ариана поначалу не могла ничего разглядеть. Она потеряла счет времени и теперь уже не могла сказать, сколько здесь пробыла. Однако, услышав шум, она наскоро вытерла глаза, попыталась стереть размазавшуюся тушь. Она даже успела кое-как пригладить волосы, слушая, как в замке скрежещет ключ. Может быть, есть какие-то новости об отце и Герхарде? Ариана молилась Господу Богу, мечтая только об одном – лишь бы вновь услышать родные голоса, но все звуки заглушали лязг и скрип металла. Прищурившись, девушка увидела, что в проеме стоит высокий светловолосый офицер, который привел ее сюда накануне.

– Извольте выйти из камеры и следовать за мной.

Ариана с трудом поднялась, опираясь о стену. Фон Трипп едва удержался, чтобы не подхватить ее под локоть, – девушка казалась такой хрупкой, такой беззащитной. Но когда их глаза встретились, он не прочел в ее взгляде мольбы о помощи. На него смотрела весьма решительная молодая женщина, которая явно была намерена бороться до последнего и старалась изо всех сил сохранить чувство собственного достоинства. Ее волосы, еще недавно аккуратно уложенные в узел, растрепались и рассыпались по плечам, похожие на пшеничные колосья. Юбка измялась, запачкалась, и все же от этой барышни, несмотря на ужасающее зловоние камеры, по-прежнему едва уловимо пахло дорогими духами.

– Сюда пожалуйста, фрейлейн.

Фон Трипп сделал шаг в сторону и стал позади арестованной, следя за каждым ее шагом. И в то же время сердце его разрывалось от жалости. Девушка расправила худенькие плечики, вскинула голову и решительно зацокала каблучками по ступенькам. Один раз она покачнулась и едва удержалась на ногах – очевидно, закружилась голова. Фон Трипп терпеливо ждал, пока она соберется с силами. Ариана почти сразу же взяла себя в руки и стала подниматься дальше, благодарная конвоиру за то, что он не крикнул и не подтолкнул ее.

Но Манфред фон Трипп был не похож на остальных. Разумеется, Ариана знать этого не могла. Если она была прирожденной леди, то обер-лейтенант считал себя человеком чести. Он ни за что не позволил бы себе толкнуть женщину, накричать на нее или, упаси Боже, ударить. Некоторые сослуживцы не могли простить ему подобной щепетильности. Капитан фон Райнхардт относился к своему заместителю без особой симпатии, но, впрочем, в армии личные отношения ничего не значили. Командир есть командир, и подчиненный обязан выполнять его приказы беспрекословно.

На верхней площадке лестницы обер-лейтенант решительно взял арестованную за локоть и провел по уже знакомым коридорам. Фон Райнхардт сидел, как и вчера, за письменным столом, насмешливо улыбаясь и попыхивая сигаретой. Фон Трипп щелкнул каблуками, развернулся и исчез.

– Добрый день, фрейлейн. Приятно провели ночь? Надеюсь, вам было удобно в вашей… комнате?

Ариана молчала.

– Садитесь, садитесь. Прошу.

По-прежнему не произнося ни слова, она села и посмотрела ему в глаза.

– К сожалению, у нас до сих пор нет известий от вашего отца. Боюсь, мои наихудшие предположения недалеки от истины. Ваш брат тоже не появлялся. Это означает, что с сегодняшнего дня он считается дезертиром. В связи с этим ваше положение, дорогая фрейлейн, является крайне незавидным. Можно сказать, вы находитесь всецело в нашей власти. Может быть, вы все-таки соблаговолите сообщить мне то, что вам известно?

– Ничего нового, отличного от вчерашнего, сообщить вам не могу.

– Очень жаль. В этом случае, фрейлейн, не буду тратить мое и ваше время на пустые разговоры. Предоставлю вас вашей участи. Сидите в камере и ждите, пока у нас появятся какие-нибудь новости.

«О Господи, сколько это может продолжаться?» – хотела крикнуть Ариана, но на ее лице не дрогнул ни единый мускул.

Капитан встал и нажал на кнопку. Секунду спустя в дверях вновь появился фон Трипп.

– Гильдебранда опять нет? Какого черта? Всякий раз, когда я его вызываю, он болтается невесть где!

– Извините, господин капитан. Лейтенант, кажется, обедает.

Вообще-то Манфред понятия не имел, куда подевался Гильдебранд, да его это, по правде говоря, и не интересовало. Гильдебранд вечно удирал со своего рабочего места, а коллеги должны были выполнять за него обязанности рассыльного.

– Ладно, отведите задержанную обратно в камеру. И скажите Гильдебранду, что я хочу его видеть.

– Слушаюсь.

Фон Трипп повел Ариану обратно. Дорогу она уже знала – длинные коридоры, бесконечные лестницы. По крайней мере можно было дышать, двигаться, смотреть по сторонам. Ариана не возражала бы, чтобы эта вынужденная прогулка продолжалась несколько часов. Все лучше, чем сидеть в маленькой грязной камере.

На лестнице они столкнулись с Гильдебрандом, который, довольно улыбаясь и насвистывая, поднимался им навстречу. Лейтенант с некоторым удивлением воззрился на фон Триппа и его спутницу. Его взгляд задержался на фигуре девушки. Накануне в Грюневальде лейтенант пялился на нее точно так же.

– Добрый день, фрейлейн. Не правда ли, у нас тут мило?

Ариана ничего ему не ответила, только взглянула уничтожающим взглядом. Гильдебранд недовольно скривился и спросил у фон Триппа:

– Ведешь ее назад?

Манфред равнодушно кивнул. Беседа с Гильдебрандом не доставляла ему ни малейшего удовольствия. Он терпеть не мог этого хлыща, да и других своих коллег. Но ничего не поделаешь, после ранения приходилось мириться с тыловой работой.

– Капитан хочет тебя видеть. Я сказал ему, что ты обедаешь.

– Я и в самом деле обедал, дорогой Манфред.

Лейтенант оскалился и двинулся дальше вверх по лестнице. Напоследок он еще раз оглянулся на Ариану, которая спускалась по лестнице все ниже и ниже, в самые недра подземной части здания, сопровождаемая Манфредом. Когда они уже были в тюремном коридоре, откуда-то донесся истошный женский крик. Ариана зажала уши, чтобы ничего не слышать, и испытала даже некоторое облегчение, когда дверь камеры захлопнулась у нее за спиной.

В следующий раз на допрос ее отвели три дня спустя. Капитан не мог сообщить ей ничего нового – лишь то, что ее отец и брат так и не объявились. Ариана ничего не могла понять. Одно из двух: или он, Райнхардт, лжет, скрывает от нее правду об отце и Герхарде, или же случилось нечто ужасное. Но не похоже было, что капитан играет с ней в какие-то игры. Коротко известив задержанную о том, что никаких новостей нет, капитан немедленно отослал ее обратно в камеру.

На сей раз ее сопровождал Гильдебранд. Его пальцы железной хваткой впились ей в руку, причем лейтенант постарался взяться повыше, чтобы коснуться пальцами ее груди. С арестованной он разговаривал отрывистыми фразами, словно имел дело с каким-то животным. Временами даже подталкивал ее, дергал и несколько раз многозначительно напоминал, что у него с собой хлыст.

Когда он доставил Ариану обратно вниз, то сказал охраннице, что проведет личный досмотр сам. Его руки медленно шарили по ее телу – спереди, сзади, снизу. Ариана вся сжалась, глядя на своего мучителя с ненавистью, а он лишь расхохотался. Перед тем как охранница захлопнула дверь камеры, Гильдебранд насмешливо бросил:

– Спокойной ночи, фрейлейн.

Ариана услышала, как он сказал, обращаясь к тюремщице:

– У вас тут есть одна, которую я еще не пробовал.

Ариана зажмурилась и вся обратилась в слух. Загрохотали ключи, раздался лязг открываемой двери. Потом стук каблуков. Через несколько мгновений она услышала женские крики, звуки ударов, потом наступила тишина, изредка прерываемая рычанием и какими-то животными стонами. Голоса женщины слышно не было, и Ариана никак не могла понять, что с ней сделал палач. Неужели забил хлыстом до смерти? Но какое-то время спустя до слуха Арианы донеслись тихие всхлипы, и она поняла, что женщина жива.

Прижавшись к стене, Ариана с ужасом ждала, что зловещий стук каблуков приблизится к ее двери, но этого не произошло – Гильдебранд направился к выходу. Ослабев от напряжения и страха, девушка сползла на пол.

Шли дни, недели. Ариану регулярно водили в кабинет к капитану, который каждый раз повторял одно и то же: о фон Готхарде и его сыне известий нет. К концу третьей недели Ариана уже была едва жива от усталости, голода, грязи. Она терялась в догадках, не могла понять, почему отец за ней не вернулся. Может быть, фон Райнхардт все-таки лжет? Что, если он скрывает от нее, что Герхард и отец тоже арестованы? Единственный вариант, о котором Ариана отказывалась даже думать, был слишком ужасен: а что, если отец и Герхард погибли?..

Однажды – это было ровно через три недели после ареста – назад в камеру Ариану сопровождал Гильдебранд. Чаще бывало, что в роли конвоира оказывался офицер со шрамом; пару раз за Арианой присылали других офицеров.

Но сегодня, к несчастью, Гильдебранд оказался на месте и сам тащил пленницу по лестницам. Ариана настолько ослабла, что несколько раз чуть не упала. Ее давно не мытые, спутанные волосы падали на лицо космами, то и дело приходилось отбрасывать их назад. Это непроизвольное движение по-прежнему сохраняло былую изящность, но ногти на тонких пальцах сломались, а от волос давно уже не пахло духами. Одежда Арианы выглядела просто кошмарно: кашемировый свитер, единственная защита от холода, висел мешком; юбка и блузка изорвались, а чулки Ариана выкинула еще в самом начале заточения. Гильдебранд поглядывал на нее с холодным любопытством, словно приценивался к овце или корове. В самом низу лестницы они столкнулись с обер-лейтенантом фон Триппом. Тот кивнул Гильдебранду, а на Ариану даже не взглянул. Он вообще избегал смотреть на свою пленницу, которая, казалось, была ему совершенно безразлична.

– Привет, Манфред, – с несколько непривычной фамильярностью поздоровался Гильдебранд.

Фон Трипп небрежно отсалютовал и бросил:

– Здравствуй.

Не удержавшись, он обернулся и посмотрел им вслед. Ариана, еле передвигавшая ноги от усталости, не заметила этого, но Гильдебранд ухмыльнулся и подмигнул сослуживцу.

Фон Трипп вернулся на рабочее место, сел за стол, но в душе у него все клокотало. Что-то Гильдебранд слишком долго задерживается. Прошло уже почти двадцать минут. Чем он там занимается? Неужели… Вот идиот! Нашел к кому приставать со своими домогательствами! Он что, не понимает, что эта девушка из другого теста, из другого мира? Она немка, барышня из хорошей семьи. Совершенно не важно, что там натворил ее отец. Гильдебранду сходило с рук, когда он позволял себе вольности с обычными арестованными, но Ариана фон Готхард – это уже чересчур. Впрочем, повадки лейтенанта Гильдебранда вызывали у фон Триппа отвращение и раньше. Теперь же чаша его терпения переполнилась. Манфред поспешно вышел из комнаты и бегом спустился по лестнице. На самом деле его возмутило даже не то, что отец девушки был солидным банкиром. Главное, что Ариана фон Готхард была почти ребенком. Фон Трипп боялся только одного – что опоздает.

Он выхватил у тюремщицы связку с ключами, а когда она хотела последовать за ним, рявкнул:

– Не нужно. Сидите здесь.

Бросив на нее суровый взгляд, он спросил:

– Гильдебранд там?

Охранница кивнула, и Манфред бросился вниз, к камерам, стуча каблуками по ступенькам.

По крикам он сразу понял, что Гильдебранд у нее в камере. Не теряя ни секунды, Манфред открыл дверь и увидел их обоих. Нагота Арианы была едва прикрыта обрывками одежды; по лицу сбегали струйки крови. Гильдебранд с раскрасневшимся лицом и свирепо выпученными глазами размахивал хлыстом, другой рукой держа Ариану за волосы. И все же по ярости, горевшей в ее глазах, по тому, что на ее бедрах каким-то чудом еще удерживались клочья юбки, фон Трипп понял – он не опоздал. Слава Богу!

– Марш отсюда! – рявкнул он.

– Тебе-то что? – возмутился Гильдебранд. – Эта девка – наша собственность.

– Она собственность рейха. Как и мы с тобой.

– Черта с два! Мы с тобой на свободе, а она в тюрьме.

– Значит, ее можно насиловать?

Мужчины с такой ненавистью смотрели друг на друга, что забившейся в угол Ариане показалось: еще миг, и лейтенант набросится с хлыстом на старшего по званию. Но у Гильдебранда все же хватило благоразумия сдержаться. Фон Трипп процедил:

– Марш отсюда, я сказал. Поговорим наверху.

Оскалившись, лейтенант бросился вон из камеры. Манфред и Ариана молча смотрели друг на друга.

Наскоро вытерев слезы и откинув с лица растрепавшиеся волосы, девушка попыталась хоть как-то прикрыть наготу. Манфред отвел взгляд. Дав ей время немного прийти в себя, он снова посмотрел на нее – прямо в пронзительно синие глаза.

– Фрейлейн фон Готхард… Приношу свои извинения… Мне следовало сообразить раньше… Я позабочусь о том, чтобы это никогда не повторилось. – Немного помолчав, Манфред добавил: – Поверьте, не все мы такие, как он. Я крайне сожалею о случившемся.

Фон Трипп говорил правду. Когда-то у него была младшая сестра, почти такого же возраста, как сейчас Ариана. Сам Манфред был гораздо старше – ему исполнилось тридцать девять.

– С вами все в порядке?

В приоткрытую дверь проникал свет, рассеивая царивший в камере полумрак.

Ариана кивнула и взяла у него платок, чтобы утереть стекавшую по лицу кровь.

– Да, кажется, я в порядке. Спасибо.

Фон Трипп даже не представлял, до какой степени она ему благодарна. Когда Гильдебранд на нее набросился, Ариана сначала решила, что он хочет ее убить, а поняв, в чем дело, испугалась еще больше – лучше убил бы.

Манфред долго смотрел на нее молча, потом глубоко вздохнул. Было время, когда он верил в эту войну, но теперь она вызывала в нем только ненависть. Из-за нее он лишился всего, что любил, чем дорожил. Он часто думал, что с таким же чувством наблюдал бы, как женщина, которую ты боготворишь, у тебя на глазах превращается в шлюху.

– Могу ли я для вас что-нибудь сделать?

Она улыбнулась ему, пытаясь привести в порядок изорванный свитер. Глаза у нее были огромные и печальные, как у несчастного, всеми покинутого ребенка.

– Вы и так сделали что могли. Если бы вы еще помогли мне связаться с отцом… – Собравшись с духом, Ариана задала вопрос, мучивший ее больше всего: – Может быть, он где-то здесь, в рейхе?

Манфред медленно покачал головой:

– Нет, нам ничего о нем неизвестно. Возможно, он еще объявится. Не отчаивайтесь, фрейлейн. Ни в коем случае не теряйте надежды.

– Хорошо, не буду. В особенности после случившегося.

Она снова улыбнулась, а он грустно посмотрел на нее, кивнул на прощание и вышел, заперев дверь. Ариана медленно опустилась на пол, все еще переживая случившееся. Само Провидение послало ей спасителя в лице этого обер-лейтенанта. Она сама не знала, какое чувство сейчас говорит в ней сильнее – ненависть к Гильдебранду или благодарность к фон Триппу. Странные они какие-то, эти нацисты. Попробуй-ка разберись в них.

Прошло больше недели, прежде чем Ариана вновь увидела этого человека. Со дня ее ареста миновал ровно месяц. Девушка все чаще думала о том, что с отцом и Герхардом, должно быть, произошло самое страшное. И все же она теперь не могла смириться с этой мыслью. Поэтому заставляла себя думать о настоящем, о врагах, о мести.

В тот день за ней пришел офицер, которого она видела впервые. Он грубо схватил Ариану за плечо и поволок сначала по коридору, потом вверх по лестнице. Когда Ариана споткнулась, он подтолкнул ее вперед, а когда она упала, обрушил на нее поток брани. Девушка еле передвигалась, обессилев от голода. Ноги были как ватные. В кабинет Дитриха фон Райнхардта вошла не элегантная юная барышня, как месяц назад, а оборванная, грязная дурнушка. Капитан воззрился на нее с брезгливым отвращением. Однако он отлично понимал, что аристократка всегда остается аристократкой. Если эту красоту привести в порядок, получится отличный подарок для какого-нибудь нужного человека. Самому капитану девицы были ни к чему – у него имелись иные пристрастия. Однако какого-нибудь любителя прекрасного пола такой подарок порадовал бы. Кого бы осчастливить?

Фон Райнхардт не стал тратить время на игру в вежливость – Ариана фон Готхард больше не представляла для него никакой ценности.

– Итак, к сожалению, вы мне больше не нужны. Нет смысла держать вас здесь, выкупа явно не последует, а лишние нахлебники нам ни к чему. Вы занимаете место, попусту переводите пищу. Хватит злоупотреблять нашим гостеприимством.

Ариана решила, что ее ожидает расстрел. Ей было уже все равно. Лучше смерть, чем другие возможные варианты. Проституткой в офицерском борделе быть она не желала, а сил выполнять физическую работу у нее уже не оставалось. Семью она потеряла, жить стало незачем. Если ее пристрелят – тем лучше. Ариана почти испытывала облегчение.

Но фон Райнхардт еще не закончил:

– Вас отвезут домой, где вы сможете взять кое-какие вещи. В вашем распоряжении будет один час. Ничего ценного брать не разрешается – ни денег, ни драгоценностей. Лишь самое необходимое. После этого будете заботиться о себе сами.

Так они не собираются ее убивать? Почему? Ариана смотрела на капитана с недоумением.

– Жить будете в женских бараках. Работа там найдется. Я поручу кому-нибудь отвезти вас в Грюневальд. Пока же подождите в приемной.

Ждать в приемной? В таком виде? Ариана по-прежнему была едва прикрыта лохмотьями, в которые превратилась ее одежда после схватки с Гильдебрандом. Какие же они все-таки мерзавцы!

– А что будет с домом моего отца?

Голос Арианы прозвучал хрипло – за минувший месяц она почти разучилась говорить.

Фон Райнхардт уже рылся в бумагах, на вопрос он ответил не сразу:

– Там разместится генерал Риттер со своими сотрудниками.

«Сотрудниками» генерала были четыре страстные дамы – эту коллекцию он тщательно собирал целых пять лет.

– Уверен, что генералу там понравится.

– Не сомневаюсь.

Ариане, ее отцу, брату, а раньше и матери в Грюневальде тоже жилось совсем неплохо… Когда-то все они были под этим кровом счастливы. Но потом в их жизнь ворвались нацистские ублюдки, все испортили, изгадили, а теперь еще и забирают родительский дом. На глазах у Арианы выступили слезы. Она хотела сейчас только одного – чтобы во время очередной бомбежки особняк в Грюневальде обратился в прах и пепел, погребя под обломками своих новых хозяев.

– Все, фрейлейн, разговор окончен. В пять часов вы должны явиться в свой барак. Кстати говоря, жить там не обязательно. Если вы найдете себе иной… ангажемент, можете сменить место жительства. Но разумеется, вы останетесь под нашим присмотром.

Ариана отлично его поняла. Если она предложит генералу Риттеру себя в любовницы, то ей позволят остаться под родным кровом. Сидя в приемной на деревянной скамье, Ариана вся дрожала от негодования. Единственным утешением была мысль о том, что, когда она попадет в Грюневальд, Хедвиг и Бертольд смогут насладиться делом своих рук – увидят ее избитой, израненной, грязной, оборванной. Пусть полюбуются, что сделала с ней их любимая нацистская партия. Они орали «хайль Гитлер», а расплачиваться пришлось ей. Ариана была настолько охвачена яростью, что не заметила, как к ней подошел фон Трипп.

– Фрейлейн фон Готхардт?

Она удивленно подняла глаза. С тех пор как Манфред спас ее от Гильдебранда и его хлыста, Ариана ни разу его не видела.

– Мне поручено отвезти вас домой.

Обер-лейтенант не улыбнулся, но зато теперь он смотрел не сквозь нее, как раньше, а прямо в глаза.

– Вы хотите сказать, что вам поручено отвезти меня в бараки? – холодно спросила Ариана.

Но тут же пожалела о своей резкости и вздохнула. В конце концов, этот офицер ни в чем не виноват.

– Извините.

Манфред медленно кивнул:

– Капитан сказал, что я должен отвезти вас в Грюневальд, где вы возьмете личные вещи.

Ариана склонила голову. Ее глаза на исхудавшем личике казались громадными. Сердце фон Триппа дрогнуло, голос смягчился:

– Вы уже обедали?

Ариана давно уже отвыкла от слова «обед». В ее гнилой камере пищу давали один раз в день, так что деления на завтрак, обед и ужин не существовало. Да эти помои и не заслуживали названия «пища». Лишь под угрозой голодной смерти могла Ариана заставить себя есть эту гадость. Поэтому она ничего не ответила, но Манфред понял все без слов.

– Понятно, а теперь мы должны идти.

Его жест и голос были безапелляционны, и Ариана послушно последовала за офицером. На улице, ослепнув от яркого солнечного света, она покачнулась, но удержалась на ногах. Глубоко вдохнула свежий воздух и села в машину. Там Ариана отвернулась от обер-лейтенанта, делая вид, что разглядывает длинный ряд бараков. На самом деле ей не хотелось, чтобы он увидел слезы у нее в глазах.

Несколько минут они ехали молча, потом Манфред вдруг остановил машину и обернулся к своей спутнице, по-прежнему сидевшей к нему вполоборота. Ариана, казалось, совершенно забыла, что рядом с ней находится посторонний человек – высокий светловолосый мужчина с добрыми глазами и импозантным дуэльным шрамом на щеке.

– Подождите меня, фрейлейн, я сейчас вернусь.

Ариана, не отвечая, откинулась назад, плотнее укутавшись в одеяло, которым снабдил ее провожатый. Она думала об отце, о Герхарде, мучаясь догадками и предположениями. Ей было удобно и уютно на мягком сиденье, под теплым одеялом. Подобного комфорта она не знала уже целый месяц.

Фон Трипп действительно вскоре вернулся. Он без слов протянул ей маленький, аппетитно пахнущий сверток. Внутри оказались две толстые сардельки, намазанные горчицей, и большой ломоть черного хлеба. Ариана посмотрела на еду, потом на Манфреда. Какой странный человек, подумала она. Мало говорит, но все видит. Чем-то он был похож на нее – та же грусть в глазах, та же обостренная чувствительность к чужой боли.

– Я подумал, что вы, наверно, голодны.

Ариана хотела произнести слова благодарности, но вместо этого просто кивнула и взяла сверток. Пусть этот человек с нею добр, но она все равно не должна забывать, кто он и чем занимается. Он фашистский офицер, сопровождает ее в Грюневальд, откуда она должна забрать свои личные вещи. Что такое «личные вещи»? Что взять, что оставить? И что будет с домом, когда война закончится? Получит ли она его обратно? Впрочем, какое это теперь имеет значение?.. Отца нет, Герхарда тоже нет, все утратило смысл. Отрывочные мысли, бессвязные образы мелькали у нее в голове. Ариане очень хотелось съесть сардельки сразу, до последнего кусочка, но она знала, что делать этого нельзя, и откусила совсем чуть-чуть. После того как ее целый месяц держали впроголодь и кормили всякими отбросами, следовало соблюдать крайнюю осторожность с мясной пищей.

– Ваш дом возле Грюневальдского озера?

Ариана кивнула. По правде говоря, вообще удивительно, что ей разрешают заехать домой. Очевидно, ее уже не считают арестованной.

Ужаснее всего была мысль, что родной дом теперь принадлежит нацистам. Произведения искусства, столовое серебро, драгоценности, меха – все это теперь достанется любовницам генерала. Автомобили, разумеется, тоже реквизируют. Банковские счета Вальмара фон Готхарда наверняка уже конфискованы. Нацисты могут быть довольны – им достался неплохой барыш. А что касается самой Арианы – для них она просто лишняя пара рабочих рук. Если, конечно, кто-нибудь не польстится на ее прелести… Ариана прекрасно понимала, чего можно ожидать от нацистов. Но она скорее умрет, чем станет наложницей какого-нибудь фашиста. Лучше провести остаток дней в их мерзких бараках.

– Еще немного вперед, – сказала она. – Дом будет слева.

Она вновь была вынуждена отвернуться, чтобы скрыть выступившие слезы. Дом был совсем близко, тот самый дом, о котором Ариана мечтала, лежа в темной камере; дом, где они с Герхардом смеялись, играли, дожидались возвращения отца; дом, где фрейлейн Хедвиг читала им сказки возле камина, где когда-то очень давно можно было увидеть чудесное видение, именуемое «мама». Теперь тот дом перестал существовать. Его отобрали нацисты. Ариана бросила на своего спутника ненавидящий взгляд. Он тоже принадлежал к их числу, а значит, имел непосредственное отношение к ужасу, разрушению, смертям, насилию. Да, он спас ее от Гильдебранда и купил немного еды, но это ничего не значит. Он член этой кошмарной шайки и при случае будет вести себя так же, как остальные.

– Это здесь, – показала Ариана, когда автомобиль повернул за угол; ее голос дрожал от волнения.

Фон Трипп замедлил ход и посмотрел на особняк с почтительным уважением. Ему захотелось сказать Ариане, что дом просто великолепен, что у него тоже когда-то был свой дом, почти такой же, как этот. Но жена и дети Манфреда погибли в Дрездене во время бомбежки, и теперь ему возвращаться было некуда. Родовой замок еще в самом начале войны «одолжил» один генерал, и родителям пришлось перебраться в Дрезден, где жила семья Манфреда. И вот все они погибли под бомбами. А генерал как ни в чем не бывало живет себе в замке. Там ему спокойно и уютно. Если бы семье Манфреда позволили остаться в родовом гнезде, трагедии бы не произошло.

«Мерседес» зашуршал шинами по гравию. Сколько раз Ариане доводилось слышать этот знакомый до боли звук. Если закрыть глаза, можно было представить, что сегодня воскресенье, отец привез ее и Герхарда домой после церковной службы и прогулки вокруг озера. Нет ни чужака в фашистской форме, ни лохмотьев, заменяющих одежду. У дверей, вытянувшись по стойке «смирно», застыл Бертольд, а внутри уже сервирован чай.

– Тьма – и больше ничего… – прошептала Ариана. Она вышла из машины и остановилась, глядя на родные стены.

– У вас всего полчаса, – вынужден был напомнить ей Манфред.

Ничего не поделаешь, таков был приказ капитана. Фон Райнхардт сказал, что они и так слишком долго провозились с этой девчонкой. «Туда и обратно, – сказал он. – И не спускать с нее глаз!»

Капитан боялся, что девушка потихоньку утащит из дома что-нибудь ценное. Кроме того, вполне возможно, что с ее помощью удастся обнаружить какие-нибудь тайники или секретные сейфы. В доме, разумеется, уже поработали специалисты, но вполне возможно, что им удалось обнаружить не все.

Ариана робко позвонила в дверь, ожидая увидеть знакомое лицо Бертольда. Но на пороге появился адъютант генерала. Он был очень похож на сопровождающего Арианы, только вид имел еще более суровый. Офицер с недоумением воззрился на оборванку и вопросительно перевел взгляд на фон Триппа. Тот отдал честь и объяснил, в чем дело:

– Это фрейлейн фон Готхард. Она должна взять кое-что из одежды.

Офицеры вполголоса поговорили о чем-то, потом адъютант сказал, обращаясь к Манфреду:

– Но там почти ничего не осталось.

Ариана изумленно приподняла брови. Как это ничего не осталось? В ее комнате было четыре шкафа, битком набитых одеждой. Быстро же они работают, подумала девушка.

– Мне много и не нужно, – проговорила она. Ее глаза вспыхнули гневом.

Ариана переступила порог. Все внутри осталось таким же, и в то же время все переменилось. Мебель и обстановка были нетронуты, но сама атмосфера в доме неуловимым образом преобразилась. Исчезли знакомые звуки, знакомые лица. Ни шаркающей походки Бертольда, ни прихрамывающей поступи экономки, ни криков Герхарда, ни уверенных шагов отца… Ариана надеялась, что хоть Хедвиг позволили остаться. Ведь она всегда была так предана своей любимой партии. Но на лестнице ей попадались сплошь чужаки. Главный салон превратился в приемную, и там сидели какие-то военные. В салоне было много мужчин в форме; денщики несли куда-то подносы с кофе и шнапсом. Горничные тоже были незнакомые. Ариане показалось, что она угодила не в свою эпоху – все, кого ты знала, давным-давно умерли, и в родных стенах обитают представители иного поколения. Ариана любовно провела пальцами по перилам и, ускорив шаг, взбежала на второй этаж. Обер-лейтенант не отставал от нее ни на шаг.

У дверей комнаты Вальмара девушка остановилась. Господи, где же все-таки отец и брат?

– Нам туда, фрейлейн? – негромко спросил фон Трипп.

– Что, простите?

Она резко обернулась, словно только сейчас поняла, что, кроме нее, в доме есть кто-то еще.

– Из этой комнаты вы должны взять свои вещи?

– Нет… Моя комната наверху. Но сюда мне тоже нужно будет зайти. Чуть позже.

Ариана вспомнила о томике Шекспира с потайным отделением. Возможно, книги уже нет. Не так уж это важно в конце концов. По сравнению с утратой отца, брата, дома…

– Хорошо, фрейлейн, но у нас очень мало времени.

Ариана кивнула и поднялась на следующий этаж, к себе. Вот комната, где ее арестовали по доносу Хедвиг. Здесь Ариана молила Бога о скорейшем возвращении отца, когда в дверях появился бравый Гильдебранд…

Ариана прошла через гостиную к себе в спальню. На дверь комнаты Герхарда она старалась не смотреть. Сейчас было не время предаваться ностальгическим воспоминаниям, которые не сулили ничего, кроме боли.

Пришлось подняться наверх, на четвертый этаж, чтобы взять из кладовки чемодан. Там располагались комнаты слуг, и в коридоре Ариана наконец встретила доносчицу – та, вжав голову в плечи, семенила к своей двери.

– Хедвиг! – уничтожающе процедила Ариана ей в спину.

Старуха вздрогнула и, не оборачиваясь, ускорила шаг. Она не могла заставить себя взглянуть в лицо своей воспитаннице, которую она предала. Но Ариана не собиралась так легко ее отпускать.

– Что, боитесь мне в глаза посмотреть?

Голос ее звучал негромко, почти вкрадчиво, но каждое слово было пропитано ядом. Тогда Хедвиг остановилась и медленно обернулась:

– Да, фрейлейн Ариана?

Она пыталась изобразить спокойствие, но в глазах таился страх, а пальцы, державшие стопку штопаного белья, мелко дрожали.

– Обслуживаете своих новых хозяев? Должно быть, они вами довольны. Мы тоже были вами довольны. Скажите-ка, Хедвиг, – Ариана больше не называла ее «фрейлейн», – теперь вы будете штопать их белье, присматривать за их детьми, а придет час, и вы их тоже предадите?

Руки девушки сжались в кулаки.

– Я не предавала вас, фрейлейн фон Готхард.

– Ах, какие у нас изысканные манеры! Значит, это не вы, а Бертольд позвонил куда следует?

– Вас предал собственный отец, фрейлейн. Он не должен был скрываться бегством. Герхард тоже поступил неправильно, он нарушил свой священный долг перед родиной.

– Да кто вы такая, чтобы судить о подобных вещах?!

– Я немка. Мы все сейчас обязаны быть судьями. Это наш долг, наше право. Мы должны сделать все, чтобы спасти Германию от гибели.

Так вот до чего дошло, подумала Ариана. Нет уже ни своих, ни чужих, самый близкий человек может оказаться врагом.

Вслух же она сказала:

– Германия и так уже погибла. Из-за таких, как вы. Это вы уничтожили моего отца, моего брата, мою страну. – По ее лицу текли слезы. Последние слова Ариана произнесла шепотом: – Я всех вас ненавижу.

Она отвернулась от своей старой няни, толкнула дверь кладовки и взяла оттуда чемоданчик. Фон Трипп безмолвной тенью следовал за ней. Внизу, в спальне, он зажег сигарету и молча наблюдал, как Ариана наспех сует в чемоданчик свитеры, юбки, рубашки, нижнее белье, несколько пар туфель покрепче. Время кружев и тонкого белья кончилось, теперь в жизни Арианы фон Готхард места для всей этой мишуры не будет.

Но даже самые скромные и практичные из вещей были такого качества и фасона, что вряд ли подошли бы для жизни в бараке. В этих юбках Ариана ходила в гимназию, в спортивных туфлях она смотрела, как Герхард играет в поло, и гуляла с отцом вокруг озера… Оглянувшись на конвоира, Ариана показала ему расческу, отделанную серебром и слоновой костью.

– Можно мне взять ее с собой? Другой у меня нет…

Манфред смутился и пожал плечами. Ему было странно смотреть, как девушка собирает вещи. С первой же минуты, едва она переступила порог дома, стало совершенно ясно, что она является здесь полноправной хозяйкой. Движения ее приобрели уверенность, поступь – властность. Она привыкла всем здесь распоряжаться, делать все по-своему. Что ж, в своем дрезденском доме Манфред чувствовал себя точно так же. Его особняк был ненамного меньше этого, а слуг, пожалуй, там имелось и побольше. Дом когда-то принадлежал тестю фон Триппа, а когда тот через два года после замужества дочери умер, молодая семья вступила во владение особняком. Прекрасное дополнение к родовому замку, который Манфред должен был унаследовать после смерти своих родителей. Вот почему стиль жизни Арианы фон Готхард был ему хорошо известен и понятен. Отлично понимал он и боль, которую доставляло ей расставание с родным кровом. Он до сих пор не мог забыть слезы матери, когда та узнала, что их замок на время войны будет реквизирован.

– А вдруг нам вообще не позволят сюда вернуться? – всхлипывая, спрашивала она у отца.

– Не говори глупостей, Ильзе, мы обязательно вернемся, – утешал ее тот.

И вот никого из них не осталось в живых. Когда война кончится и нацисты уйдут из замка, он будет принадлежать Манфреду. Если этот день когда-нибудь наступит. Впрочем, фон Триппа все это не так уж и волновало – все равно дома его никто не ждал. Без Марианны, без детей дом ему не нужен.

Такие мысли проносились в голове у обер-лейтенанта, пока он наблюдал за тем, как Ариана складывает вещи.

– Уж не собираетесь ли вы заняться альпинизмом, фрейлейн фон Готхард? – спросил он с улыбкой, видя, что она собирается взять с собой горные ботинки. Этим шутливым вопросом он хотел отогнать тягостные раздумья.

– А что? – накинулась на него Ариана. – Вы хотите, чтобы я мыла полы в бальном платье? Ваши женщины-нацистки поступают именно так? – Она саркастически прищурилась и сунула в чемодан еще один кашемировый свитер. – Вот уж не думала, что нацисты такие эстеты.

– Честно говоря, я сомневаюсь, что вам долго придется мыть полы. У вашего отца остались друзья, они о вас позаботятся. Кроме капитана фон Райнхардта, есть ведь и другие офицеры…

– Вроде лейтенанта Гильдебранда? – перебила его Ариана и после внезапно возникшей паузы пробормотала: – Извините…

– Я вас понимаю. Просто я подумал…

Она так юна, так хороша собой, что мыть полы ей совершенно не обязательно – наверняка будут и более интересные предложения. Но Манфред понимал, что Ариана права. Возможно, в бараке она будет в большей безопасности, чем в обществе субъектов, подобных Гильдебранду. Теперь, когда она вышла из тюрьмы, ей будет еще труднее уберечься от похотливых взглядов. Мужчины будут смотреть, как она натирает полы, сгребает листья, моет уборные. Эти огромные синие глаза, тонкое лицо, грациозные руки станут предметом жадного внимания. Ариана фон Готхард осталась беззащитной, теперь ей не уберечься. В бараке она будет почти так же бесправна и беспомощна, как в тюремной камере. Отныне эта девушка принадлежит третьему рейху. Она предмет, инвентарь вроде стула или кровати. При желании ею можно воспользоваться по назначению. Манфред не сомневался, что в охотниках недостатка не будет, и от этой мысли на душе у него стало совсем муторно.

– Наверно, вы правы, – сказал он вслух и не стал развивать эту тему.

Ариана уложила вещи и поставила чемоданчик на пол. На кровать она положила плотную юбку коричневого твида, коричневый кашемировый свитер, теплое пальто, комплект нижнего белья и замшевые туфли.

– Вы не возражаете, если я переоденусь?

Он молча кивнул, и она исчезла в соседней комнате. Вообще-то Манфред должен был находиться при ней неотлучно, но ни к чему было создавать ситуацию, мучительную для них обоих. В конце концов, не такая уж она преступница, чтобы наблюдать за каждым ее движением. Гильдебранд, разумеется, не упустил бы подобный шанс. Он непременно настоял бы на том, чтобы она переодевалась в его присутствии, да еще и полез бы к ней. Но Манфред фон Трипп в подобные игры не играет.

Вскоре она вернулась, одетая во все коричневое, лишь волосы, окружавшие лицо золотым ореолом, нарушали монотонную гамму. Когда она надевала пальто, Манфред непроизвольно потянулся, чтобы помочь ей, однако вовремя удержался. Роль конвоира давалась ему с трудом. Он даже не имел права взять у нее чемодан. Это противоречило его воспитанию, убеждениям, чувствам. Сердце обер-лейтенанта разрывалось от жалости к этой тоненькой, хрупкой девушке, которую насильно изгоняли из собственного дома. Но помочь ей он не мог. Избавил от насильника, накормил – большее было не в его власти.

На втором этаже Ариана остановилась у двери, ведущей в кабинет отца, и оглянулась на фон Триппа:

– Я хотела бы…

– Что там? – насупился он.

– Кабинет моего отца.

Что она еще задумала? Спрятанные деньги? Драгоценности? А может быть, дамский пистолет, с помощью которого она намерена защищаться от насильников, а то и продырявить голову ему, Манфреду?

– Может быть, обойдемся без сантиментов, фрейлейн? Там сейчас находится кабинет генерала… Вообще-то у меня нет полномочий…

– Прошу вас!

У нее был такой умоляющий, беспомощный вид, что фон Трипп не нашел в себе сил отказать. Он вздохнул, осторожно приоткрыл дверь. Внутри был только ординарец, раскладывавший на диване парадный мундир своего шефа.

– Вы тут один? – спросил Манфред.

– Так точно, господин обер-лейтенант.

– Отлично. Мы всего на минуту.

Ариана подошла к письменному столу, но ничего на нем трогать не стала. Потом остановилась у окна, посмотрела на озеро, вспомнила ту ночь, когда они с отцом разговаривали здесь о Максе Томасе, о Кассандре. Здесь же состоялась и их последняя беседа перед тем, как Вальмар и Герхард ушли. Ах, если б знать, что тот разговор окажется последним…

– Фрейлейн, – позвал Манфред.

Она сделала вид, что не слышит, всецело поглощенная видом на озеро.

– Фрейлейн, нам пора.

Она кивнул и только теперь вспомнила, зачем ей понадобилось зайти в кабинет. Книга!

Она с рассеянным видом подошла к полкам, еще издали приметив, где стоит томик Шекспира. Обер-лейтенант наблюдал за ней, надеясь, что она не выкинет ничего безрассудного, иначе придется докладывать начальству и девушку наверняка снова посадят за решетку. Но Ариана лишь провела пальцами по кожаным переплетам старинных книг. Спросила:

– Можно, я возьму на память одну из них?

– Думаю, да.

Просьба показалась обер-лейтенанту вполне невинной, да и времени оставалось в обрез – пора было возвращаться на работу.

– Только поскорее, пожалуйста. Мы потратили почти целый час.

– Да, извините… Я возьму вот эту.

Немного поколебавшись, Ариана выбрала потрепанную книгу небольшого формата. Томик Шекспира в немецком переводе. Манфред взглянул на обложку, кивнул и открыл дверь на лестницу.

– Прошу вас, фрейлейн.

– Спасибо.

Она прошла мимо него с высоко поднятой головой, внутренне торжествуя и в то же время опасаясь, что он заметит победное выражение ее лица. В книге хранилось последнее сокровище, доставшееся ей от отца: бриллиантовый перстень и обручальное кольцо с изумрудом. Ариана спрятала томик поглубже в карман твидового пальто, откуда книга никак не могла выпасть. Кольца матери – вот все, что у нее осталось. Два кольца и старая книга отца – это все, что осталось от ушедшей жизни. Ариана печально брела по коридору, в ее голове теснились образы из прошлого.

С чемоданом, который больно бил ее по ногам, Ариана была похожа на беженку – и это в собственном доме! Внезапно дверь справа по коридору распахнулась, и оттуда выглянул военный, весь обвешанный медалями.

– Фрейлейн фон Готхард? Какая приятная неожиданность!

Ариана была так удивлена, что даже не успела возмутиться. Генерал Риттер собственной персоной, нынешний хозяин ее дома. Генерал галантно протянул Ариане руку, словно они встретились где-нибудь за чаем в гостиной.

– Здравствуйте, – автоматически сказала она, и генерал тут же взял ее за руку, заглянул в ярко-синие глаза и улыбнулся, очень собой довольный.

– Счастлив видеть вас здесь.

«Еще бы, – подумала Ариана, – ты не был счастлив – такой особняк заполучил».

– Давненько мы с вами не виделись.

– Правда?

Она не помнила, чтобы они встречались прежде.

– Да, я видел вас… кажется, на балу в оперном театре. Вам было лет шестнадцать. – В его глазах вспыхнули искорки. – Вы были просто очаровательны.

Ариана задумалась, припоминая свой первый бал. Она тогда еще познакомилась с тем симпатичным молодым офицером, который не понравился Вальмару. Как же его звали?

– Разумеется, вы меня не помните, – продолжал генерал. – Прошло целых три года.

Ариане показалось, что он сейчас ущипнет ее за щеку или сделает что-нибудь в этом роде. К счастью, хорошие манеры, привитые ей с детства, помогли Ариане сдержать гримасу отвращения. Кое-чему ее Хедвиг все-таки научила…

– Как же, помню, – холодно, но вежливо сказала она.

– Неужели? – просиял генерал. – Надеюсь, вы будете меня здесь навещать. У меня бывают премилые вечеринки.

Он так сладко подсюсюкивал, что Ариану чуть не стошнило. Прийти к нему сюда на «вечеринку»? Лучше смерть. Мысль о смерти в последнее время казалась ей все более и более привлекательной – особенно теперь, когда Ариана начинала догадываться о том, какая участь ей уготована. Генералу она не ответила, но он не отступился и даже взял ее за локоть.

– Да-да, мы непременно увидимся вновь. У нас тут намечаются замечательные празднества. Вы непременно должны принять в них участие. В конце концов, ведь этот дом раньше был вашим.

Не был, а есть, подумала Ариана, едва удержавшись, чтобы не выкрикнуть это вслух. Она опустила глаза, чтобы генерал не прочел бушевавшую в них ярость.

– Благодарю вас.

Риттер красноречиво взглянул на фон Триппа и пальцем поманил адъютанта:

– Не забудьте позвонить фон Райнхардту и передать ему… приглашение для фрейлейн фон Готхард. Если, разумеется, ей уже не поступило какое-нибудь другое… приглашение.

Риттер знал, что в подобных делах следует проявлять осторожность. В последний раз для своей «коллекции» он увел очередную наложницу прямо из-под носа у другого генерала. В результате у него была масса неприятностей, чего девчонка на самом деле и не стоила. Конечно, Ариана фон Готхард – лакомый кусочек, но у генерала и без нее проблем хватало. Только что разбомбили два состава, шедших из Парижа с грузом картин и других произведений искусства. Это был личный трофей генерала Риттера. Конечно, он с удовольствием обогатил бы свой гарем за счет этой цыпочки, но дела, дела… Генерал еще раз улыбнулся, приложил ладонь к фуражке и скрылся за дверью.

Ариана положила чемодан на заднее сиденье, а сама села вперед. Голова ее была высоко поднята, но по лицу текли слезы, и она уже не прятала их от обер-лейтенанта. Пусть смотрит. Пусть видит, что они с ней сделали. Ариана оглянулась, провожая взглядом знакомые очертания родительского дома. Если бы в этот миг она посмотрела на своего спутника, то увидела бы, что его глаза тоже влажны. Манфред фон Трипп слишком хорошо понял смысл слов генерала Риттера. Судьба Арианы фон Готхард решена – ей предстоит пополнить число наложниц старого развратника. Разве что кто-нибудь перебежит Риттеру дорогу?

Глава 17

– Разобрались с девчонкой? – недовольно спросил капитан фон Райнхардт, проходя мимо стола в приемной, за которым сидел Манфред. День уже близился к вечеру.

– Так точно, господин капитан.

– Вы возили ее в Грюневальд?

– Да.

– Неплохой домик, верно? Генералу повезло. Я бы сам от такого особняка не отказался.

Но капитан напрасно прибеднялся. Ему тоже достался прекрасный дом с видом на Шарлоттенбургское озеро и замок. Семья, у которой был реквизирован этот особняк, могла гордиться, что их дом достался столь достойному офицеру.

Потом разговор капитана и фон Триппа свернул на служебные темы. Гильдебранд, как обычно, отвечал на телефонные звонки. Манфред прислушивался к его ответам, боясь, что позвонит адъютант генерала Риттера и станет выспрашивать об Ариане. Фон Трипп убеждал себя, что это совершенно не должно его волновать. Какое ему дело до Арианы фон Готхард? Конечно, бедняжке не повезло – она потеряла семью, дом, но что с того? Сейчас тысячи людей оказываются в таком же положении. Девочка хороша собой и имела несчастье обратить на себя внимание генерала. Ничего не поделаешь, пусть устраивается в жизни сама. Одно дело – защитить ее от домогательств младшего офицера-насильника, и совсем другая история – встать на пути у генерала. Это может плохо кончиться для заступника.

Манфред фон Трипп взял себе за правило никогда не конфликтовать с сослуживцами и в особенности с начальством. Война, которую вела Германия, не вызывала у него ни малейшего энтузиазма, но долг есть долг. Прежде всего он был немцем, гражданином своей страны, а стало быть, должен был расплачиваться за былую приверженность идеям третьего рейха. Манфред никогда ни с кем не ссорился, предпочитал помалкивать и тянул свою лямку. Когда-нибудь все это безумие закончится, он вернется в родные края и унаследует родительский замок. Фон Трипп мечтал восстановить родовое гнездо во всем его средневековом великолепии. Можно будет сдавать в аренду призамковые усадьбы, и тогда живописные окрестности заживут новой жизнью. Манфред будет тихо обедать под родным кровом, вспоминая Марианну, детей, отца с матерью. Ради этого он и хотел остаться в живых. Ему не нужно было от нацистов никаких подачек – ни краденых произведений искусства, ни реквизированных автомобилей и драгоценностей, ни золота, ни денег, ни наград. Все, чем он когда-то дорожил, было безвозвратно утрачено.

И все же Манфред не мог избавиться от мыслей об Ариане. Слишком уж она была юна и невинна. В чем-то их судьбы походили друг на друга, хотя Манфреду было тридцать девять, а ей только девятнадцать. Он тоже всего лишился, но в отличие от Арианы вовсе не был беспомощен. Измучен, сломлен, разочарован – да, но не испуган и не выкинут из общества… Манфред был наслышан о проказах старого генерала. Забавник любил устраивать всякие сексуальные игрища: немножко извращений, групповые мероприятия с девочками, садомазохистские эксперименты, упражнения с кнутом… От всего этого воротило с души. Что сделала война с людьми? Манфред чувствовал себя смертельно усталым.

Когда капитан вышел из комнаты, Манфред в сердцах отшвырнул ручку и со вздохом откинулся на спинку стула. Именно в этот момент и позвонил адъютант Риттера. На лице Гильдебранда появилась ухмылка. Он записал на листке бумаги, что капитан фон Райнхардт должен завтра утром перезвонить генералу, повесил трубку и сообщил:

– Опять насчет бабы. Господи, этот старый козел к концу войны обзаведется целым женским батальоном.

– Адъютант сказал, кто понадобился Риттеру на сей раз?

Гильдебранд покачал головой:

– Нет, он будет об этом говорить с капитаном лично. Если, конечно, генерал не опоздал. Адъютант говорит, что девчонка из той категории товара, который не залеживается. Вполне возможно, что ее уже кто-нибудь зацапал. В этом случае бабенке, можно сказать, повезло. Кто угодно, только не Риттер. Все-таки интересно, на кого же он положил глаз?

– Кто его знает, – небрежным тоном ответил Манфред.

Но после этого звонка на душе у него стало совсем скверно. Гильдебранд вскоре ушел, а фон Трипп просидел за столом еще два часа, все время думая о случившемся. Итак, генерал хочет заполучить Ариану… Она – товар, который не залеживается… Фон Трипп вскочил, застыл на месте, потом, решительно схватив шинель, выключил свет, выбежал на улицу и быстрым шагом направился к армейским баракам.

Глава 18

Найти Ариану фон Готхард оказалось нетрудно. Даже не пришлось наводить справки у дежурного – светловолосая девушка сгребала граблями палую листву, складывая ее в большую бочку. Когда бочка наполнится, листву подожгут. Сразу было видно, что Ариана занимается физическим трудом впервые в жизни.

– Фрейлейн фон Готхард! – позвал ее Манфред официальным тоном.

Выражение лица у него было строгое, поза напряженная, словно обер-лейтенант явился сюда с каким-то весьма ответственным поручением. Если бы Ариана знала Манфреда лучше, она поняла бы, что в его серо-голубых глазах застыл страх. Но девушка очень мало общалась с этим человеком и понятия не имела о том, что происходит у него в душе.

– Да, обер-лейтенант? – устало откликнулась она, отбросив со лба прядь волос.

На руках, сжимавших грабли, были изящные замшевые перчатки – ничего попроще у Арианы не нашлось. Она подумала, что офицера прислали к ней с каким-нибудь новым распоряжением. После обеда она успела вычистить две ванны, вымыть в столовой посуду, отнести с чердака в подвал какие-то коробки. Одним словом, ее ни на минуту не оставляли без дела.

– Соберите-ка вещи.

– Что-что? – растерялась Ариана.

– Где ваш чемодан?

– А что, его нельзя держать в бараке?

Неужели кому-нибудь приглянулся ее кожаный чемодан? Томик Шекспира Ариана носила в кармане пальто, а когда пальто приходилось оставлять в комнате, она прятала книгу в постельное белье. Времени найти более подходящий тайник у нее не было. В бараке всем распоряжалась мощная бабища, обладавшая зычным голосом армейского фельдфебеля. Она внушала Ариане панический ужас. И все же девушка не могла скрыть отвращения, когда сказала обер-лейтенанту:

– Стало быть, кому-то понравился мой чемодан? Что ж, пусть забирают. В ближайшее время я путешествовать не собираюсь.

– Вы не поняли, – мягко возразил он.

Ариана напомнила себе, что этот человек спас ее от Гильдебранда. Все же он не такой, как остальные, – не следует об этом забывать. Хотя все они одинаковы, все – порождение одного и того же кошмара. Как отличить этих людей друг от друга? Ариана больше никому не верила и ни на что не надеялась. Не верила она и этому высокому немногословному офицеру, который разговаривал с ней так мягко и в то же время так решительно.

– Вы ошибаетесь, фрейлейн Готхард. Вам предстоит совершить еще одно путешествие.

– Я уезжаю? – испугалась она.

Что они еще придумали? Какую новую муку ей уготовили? Отправят в концлагерь? Вдруг сердце Арианы сжалось от радости. Неужели?!

– Вы что, нашли моего отца?

По расстроенному лицу офицера она сразу поняла, что ошиблась.

– Сожалею, фрейлейн, но…

Он увидел, что ее лицо исказилось от страха, и захотел ее утешить.

– Вы будете в безопасности.

«Не знаю, надолго ли», – мысленно добавил он. Но даже временная безопасность по нынешним временам – не так уж плохо. Лучше, чем вообще ничего. Да и кто сейчас находится в безопасности? За последний год бомбежки почти не прекращались, бомбы сыпались с неба почти все время.

– Что значит «в безопасности»? – недоверчиво спросила Ариана, вцепившись руками в грабли.

Манфред покачал головой и сказал лишь:

– Доверьтесь мне.

Ему очень хотелось успокоить ее, но Ариана по-прежнему смотрела на него с испугом.

– Пожалуйста, уложите чемодан. Я буду ждать вас в зале.

Девушка смотрела на него с отчаянием, переходящим в отрешенность. Какая, в сущности, разница?..

– А что я скажу начальнице? Я не закончила свою работу.

– Ничего, я сам ей объясню.

Ариана кивнула и побрела к бараку. Манфред смотрел ей вслед, поражаясь собственному поведению. Неужели он тоже сошел с ума, как генерал Риттер? Нет, ничего подобного. Просто он хочет защитить эту девочку. И все же она не оставила его равнодушным. Ее красота, которую не могли скрыть ни скромная одежда, ни грустное выражение лица, подействовала и на него. Эта девушка была настоящим бриллиантом. Немного шлифовки, и она засияет ярче прежнего. Но Манфред намеревался отвезти ее в Ванзее не для этого. Он не допустит, чтобы к ней относились, как к «товару». Он спасет ее от генерала. В Ванзее Ариана фон Готхард будет в безопасности.

Начальнице барака Манфред ничего объяснять не стал, сказал лишь, что забирает девушку с собой, однако дал понять, что речь идет не о деле государственной важности, а скорее о поручении деликатного свойства. Та сразу все поняла. Девушки вроде Арианы надолго в бараке не задерживались, их разбирали высокопоставленные офицеры. На физической работе оставались лишь уродины, а по Ариане фон Готхард сразу было видно, что за судьба ей уготована. Такой поворот дела начальницу не слишком расстроил – все равно девчонка была слабой и неумелой. Поэтому, отсалютовав офицеру, почтенная матрона отправила сгребать листья другую девушку, а об Ариане и думать забыла.

Не прошло и десяти минут, как Ариана спустилась вниз, прижимая к себе чемодан. Манфред молча развернулся и вышел на улицу уверенный, что Ариана последует за ним. Так и произошло. Он открыл дверцу «мерседеса», положил чемодан на заднее сиденье, сел за руль и включил мотор. Впервые за очень долгое время фон Трипп был доволен собой.

Ариана так и не поняла, что происходит. Она с любопытством разглядывала берлинские улицы и лишь минут через двадцать сообразила, что машина едет по направлению к Ванзее. Когда до дома Манфреда оставалось совсем чуть-чуть, Ариану вдруг осенила страшная догадка. Так вот зачем он спас ее от насильника! Интересно, он тоже будет добиваться ее расположения с помощью хлыста? Может быть, и шрам на щеке ему оставила какая-нибудь очередная жертва?

Через несколько секунд автомобиль остановился возле небольшого коттеджа, аккуратного, но довольно скромного. Свет внутри не горел. Манфред жестом велел своей спутнице выходить из машины, а сам взял чемодан. Ариана старалась держаться очень прямо, в глаза своему конвоиру не смотрела. Как ловко он все устроил! Итак, она стала его добычей. Навсегда или только на одну ночь?

Не пускаясь ни в какие объяснения, Манфред отпер дверь, шагнул внутрь и поманил Ариану за собой. В прихожей он включил свет и огляделся. Утром, очевидно, приходила уборщица – в доме было чисто прибрано. Ариана увидела не слишком роскошную, но вполне уютную гостиную: ряды книг, цветы в горшках, горка дров возле камина. На столе стояли фотографии детей, лежал какой-то журнал. Широкие окна выходили в сад, где цвели осенние цветы. Кроме гостиной, на первом этаже находились кухня, кабинет и маленькая столовая. Наверх вела узкая деревянная лестница, устланная хорошим, но сильно потертым ковром. Ариана попыталась заглянуть наверх, но увидела лишь низкий потолок.

Манфред медленно, не говоря ни слова, переходил из комнаты в комнату, открывая двери. В конце концов он остановился у подножия лестницы и неуверенно заглянул в сердитые синие глаза девушки. Ариана следовала за ним, не снимая пальто и перчаток, в которых сгребала листья. Ее волосы были стянуты на затылке в тугой золотой узел. Забытый чемодан остался стоять в прихожей.

– Пойдемте, я покажу вам верхний этаж, – негромко предложил Манфред, жестом приглашая ее пройти вперед – он все еще опасался поворачиваться к ней спиной. Девушка была сердита, напугана, а Манфред знал, что от человека в таком состоянии, даже от хрупкой девушки, можно ожидать чего угодно.

Наверху ничего особенно интересного не оказалось – ванная да две довольно невзрачные двери. Ариана посмотрела на них с ужасом, перевела взгляд на руки Манфреда, на его лицо.

– Проходите, – мягко сказал он, но по ее лицу понял, что она не слышит его слов – слишком напугана. Как же ее успокоить, как объяснить, зачем он ее сюда привез? Но фон Трипп знал, что со временем она поймет все сама.

Он открыл дверь в свою спальню, простую и строгую комнату, выдержанную в коричнево-голубых тонах. В доме вообще все было очень просто, без роскоши. Именно таким Манфред и хотел видеть свое берлинское жилище. Сюда он мог удалиться от всего на свете, курить трубку, читать. Его любимая трубка и сейчас лежала на столике рядом с камином и удобным старым креслом. Но Ариана, казалось, была не в состоянии оценить прелесть этой уютной комнаты. Она застыла на месте, словно пригвожденная к полу.

– Это моя спальня, – объяснил фон Трипп.

Она взглянула на него в полном ужасе и прошептала:

– Понятно.

Тогда, осторожно коснувшись ее руки, Манфред открыл соседнюю дверь, где, как предположила Ариана, должна была находиться кладовка.

– Сюда, пожалуйста, – позвал ее фон Трипп.

Вся дрожа, она последовала за ним и увидела, что за дверью находится еще одна маленькая комната: кровать, стул, стол, крошечная, словно предназначенная для ребенка, тумбочка. На окнах – цветастые занавески, на постели – покрывало в розочках в тон обоям. В обстановке этой комнаты было что-то успокаивающее.

– А это ваша комната, фрейлейн.

Он ласково взглянул на нее и увидел, что она по-прежнему ничего не понимает. В ее глазах застыли боль, страх и горечь. Манфред тяжело вздохнул:

– Фрейлейн фон Готхард, почему бы вам не присесть? У вас усталый вид.

Он жестом показал на кровать. Ариана осторожно присела на краешек.

– Я должен вам кое-что объяснить. По-моему, вы ничего не поняли.

В обер-лейтенанте что-то неуловимым образом изменилось. Он уже не был похож на сурового конвоира, сопровождавшего ее из камеры на допрос и обратно. Теперь он сделался самым обыкновенным человеком, который по вечерам возвращается с работы домой, ужинает, сидит у камина и засыпает с газетой в руках, утомленный после трудного дня. Фон Трипп выглядел как нормальный, живой человек, и все же Ариана смотрела на него со страхом и недоверием.

– Я привез вас сюда, потому что вам угрожает опасность.

Манфред медленно опустился на стул. Ему очень хотелось, чтобы девушка хоть немного расслабилась. Невозможно разговаривать, когда на тебя смотрят таким затравленным взглядом.

– Фрейлейн фон Готхард, вы очень красивая женщина. Или, вернее, очень красивая девушка. Сколько вам лет? Восемнадцать? Семнадцать? Двадцать?

– Девятнадцать, – едва слышно выдохнула она.

– Ну вот, видите, я почти угадал. Однако есть люди, которым все равно, девушка вы или женщина. – Лицо Манфреда помрачнело. – Например, нашему общему другу Гильдебранду. Его не остановило бы, даже если бы вам было двенадцать. Есть и другие вроде него…

Манфред нахмурился и подумал: «Если бы ты была немного старше, если бы у тебя было больше жизненного опыта, ты сама могла бы о себе позаботиться, но несчастье обрушилось на тебя слишком рано…»

Ариана же по его тону наконец сообразила, что этот человек, кажется, не собирается ее насиловать. Скорее в его голосе звучали отеческие нотки. В эту минуту она выглядела так, словно ей было лет четырнадцать. Манфред вспомнил, как печально сгребала она мертвые листья возле барака.

– Вы меня понимаете, фрейлейн?

– Нет.

Бледный ребенок с огромными глазами, вот она кто, подумал он. Молодая женщина столь мужественно противостоявшая фон Райнхардту, исчезла бесследно.

– Видите ли, сегодня мне стало известно, что вас… могут заставить присоединиться к кругу близких друзей генерала Риттера… – Он увидел, что ее глаза вновь расширились от ужаса, и успокаивающе поднял руку. – Мне показалось, что это было бы не слишком достойным началом для вашей новой, взрослой жизни. Поэтому, фрейлейн, я вас сюда и привез.

Он жестом показал на комнату, где ей отныне предстояло жить.

– Но завтра меня все равно к нему отвезут? – с отчаянием спросила Ариана, а Манфред постарался не слишком задерживаться взглядом на золоте ее волос.

– Это маловероятно. Генерал Риттер не любит себя утруждать. Если бы вы по-прежнему находились в бараках, он наверняка увез бы вас к себе в Грюневальд. Но специально разыскивать вас он не станет. – Тут ему пришла в голову новая мысль. – А может быть, вас общество генерала не так уж и пугает? Зато у вас будет возможность жить под родной крышей.

Но Ариана грустно покачала головой.

– Мне было бы невыносимо смотреть, как там распоряжаются чужие люди, а что до генерала… – Она чуть не задохнулась. – Я предпочла бы умереть.

Манфред понимающе кивнул и вдруг заметил на себе ее оценивающий взгляд, словно Ариана пыталась на глаз определить, кто достался ей вместо генерала Риттера. Не удержавшись, он хмыкнул. Что ж, по крайней мере она наконец поняла, что он не собирается срывать с нее одежду.

– Вас устраивает такая ситуация, фрейлейн?

Она тихо вздохнула:

– Не знаю, наверно…

Неужели этот офицер думает, что она будет рассыпаться в благодарностях? Да, он спас ее от генерала Риттера, но взамен этого решил сделать собственной любовницей.

– Мне жаль, что происходят подобные вещи, – с горечью сказал он, и на лице его появилось странное, отсутствующее выражение. – Война – это мерзость, и каждому из нас довелось перенести горе… Пойдемте, я покажу вам кухню.

Когда фон Трипп спросил ее, умеет ли она готовить, Ариана улыбнулась:

– В жизни этим не занималась. Как-то не было необходимости.

Естественно, ведь приготовлением пищи занимались слуги.

– Ничего страшного, я научу вас. Сгребать листья и мыть уборные вам не придется – это обязанности приходящей прислуги, однако я буду весьма признателен, если вы научитесь готовить. Как вы думаете, у вас получится?

У Манфреда был такой серьезный вид, что Ариана совсем упала духом. Теперь она – его наложница, рабыня, и у нее нет выхода.

Она вздохнула:

– Наверно, получится. А как быть со стиркой?

– Вы будете стирать только собственную одежду. Единственное, чего мне от вас хотелось бы, – чтобы вы готовили.

Что ж, это не такая уж высокая плата за безопасность: обязанности кухарки и любовницы. Ситуация понемногу начинала проясняться.

Ариана внимательно наблюдала за первым уроком кулинарного искусства. Манфред учил ее делать яичницу, резать хлеб, варить картофель и морковь, мыть посуду. Потом он разжег в камине огонь, сел к письменному столу и начал что-то писать, время от времени поглядывая на фотографии детей.

– Может быть, хотите чаю? – спросила она, чувствуя, что вдруг превратилась в какую-то служанку или горничную.

Но в следующую секунду Ариана вспомнила кошмарную тюремную камеру, где находилась еще утром, и испытала к этому офицеру нечто вроде благодарности.

– Хотите чаю? – повторила она.

– Что вы сказали, Ариана? – рассеянно переспросил он и вспыхнул.

Он впервые осмелился назвать ее просто по имени, но не от фамильярности, а по ошибке. На самом деле Манфред произнес даже не «Ариана», а «Марианна» – так звали его погибшую жену.

– Извините.

– Ничего. Я спросила, не хотите ли вы чаю?

– Благодарю вас.

Манфред предпочел бы кофе, но достать его в последнее время стало совершенно невозможно.

Отпив чаю, фон Трипп спросил:

– Может быть, присоединитесь ко мне?

Сама Ариана не осмелилась налить себе драгоценный напиток, но после этого предложения охотно сходила на кухню за чашкой. Какое-то время она сидела молча, наслаждаясь забытым ароматом. Целый месяц она обходилась без этого волшебного напитка.

– Спасибо, – поблагодарила девушка.

Манфред подумал: интересно, как звучит ее смех? Услышит ли он когда-нибудь, как она смеется? Но дважды в течение вечера она взглянула на него с улыбкой. Он наблюдал за ней, и сердце его разрывалось от жалости: девушка выглядела такой несчастной, такой грустной, такой серьезной. Чувствовалось, что она совсем недавно пережила большое горе.

Взгляд Арианы упал на фотографии детей.

– Это ваши? – с любопытством спросила она.

Лицо обер-лейтенанта стало каменным. Странное у них получалось чаепитие – двое едва знакомых людей, у каждого за плечами груз несчастья. Вместо ответа Манфред лишь кивнул и жестом предложил ей еще чаю, а сам зажег трубку и сел к камину, вытянув длинные ноги.

Они сидели так почти до одиннадцати часов. В основном молчали: Ариана понемногу привыкала к новой обстановке, а обер-лейтенант, уставший от одиночества, наслаждался близостью другого человеческого существа. Время от времени он поглядывал на девушку, мечтательно смотревшую в огонь и явно витавшую мыслями где-то в прошлом. В одиннадцать Манфред поднялся и стал гасить огонь в камине.

– Мне завтра рано вставать.

Ариана тут же вскочила на ноги. В глазах ее вновь зажегся огонек страха. Что последует дальше? Весь вечер она с ужасом ждала этого момента.

Нарочито спокойным шагом она вышла из гостиной, и обер-лейтенант последовал за ней. У двери своей спальни он смущенно улыбнулся и протянул ей руку. Ариана была настолько потрясена, что не сразу догадалась ответить на рукопожатие. Она ожидала совсем не этого.

– Надеюсь, фрейлейн, что мы с вами когда-нибудь станем друзьями. И учтите, вы здесь не пленница. Просто мне казалось, что лучше будет поселить вас у меня – для вашей же пользы. Надеюсь, вы меня понимаете.

Ее лицо ожило, медленно озарилось улыбкой.

– Вы хотите сказать…

– Да, я хочу сказать именно это.

Вдруг Ариана заметила, что у этого офицера мягкие, добрые глаза.

– Неужели вы подумали, что я собираюсь занять место генерала? Это было бы нечестно. Уверяю вас, вы здесь не в заточении. Можете считать себя моей гостьей. – Он чопорно поклонился и щелкнул каблуками.

Ариана ошеломленно смотрела на него.

– Спокойной ночи, фрейлейн.

Он шагнул в спальню и тихо закрыл за собой дверь, а Ариана растерянно двинулась дальше по коридору.

Глава 19

– Так куда же она подевалась? – раздраженно спросил капитан фон Райнхардт у Гильдебранда. – Фон Трипп сказал, что вчера отвез ее в бараки. Вы спрашивали у начальницы?

– Нет, ее на месте не было.

– Так возвращайтесь и спросите. У меня есть дела поважнее, чем заниматься всякой ерундой!

Час спустя Гильдебранд вернулся к капитану с докладом. Фон Трипп корпел над бумагами, которые не успел закончить накануне.

– Ну, так что она сказала? – сердито спросил капитан.

У фон Райнхардта выдался крайне неудачный день, а тут еще этот чертов генерал со своей девкой, которая больше не представляла для капитана никакого интереса. Если у Риттера разыгрался аппетит, пусть сам занимается своими любовными делишками. Вполне мог бы отправить за девчонкой собственного адъютанта.

– Она исчезла.

– Исчезла? Какого черта! – Фон Райнхардт рассвирепел. – Сбежала, что ли?

– Никак нет, господин капитан. Ее увезли. Начальница барака сказала, что ее увез какой-то офицер.

– А в журнал убытия вы заглядывали? – рявкнул фон Райнхардт.

– Никак нет. Сходить еще раз?

– Не нужно. Исчезла так исчезла. Генерал найдет себе другую. К тому же не думаю, что он многого лишился. Как знать, вдруг ее папаша все-таки объявится. Тогда Риттеру пришлось бы расплачиваться за то, что он включил девчонку в свой гарем.

Фон Райнхардт комически закатил глаза, и Гильдебранд расхохотался.

– Вы думаете, ее старик жив? – с любопытством спросил лейтенант.

– Вряд ли, – пожал плечами капитан и велел Гильдебранду заняться делом.

В конце дня фон Райнхардт сам наведался в барак, чтобы расспросить начальницу. Она достала журнал, и фон Райнхардт получил интересовавшую его информацию. Прочтя имя офицера, забравшего девушку, он немало удивился и к себе в кабинет возвращался в большой задумчивости. Может быть, фон Трипп наконец возвращается к жизни? А ведь казалось, что он так никогда и не оправится после гибели жены и детей. Да еще то прошлогоднее ранение. Можно было подумать, что Манфред поставил крест на своей жизни. От него осталась одна тень, он начисто отказался от развлечений и светской жизни. Любопытно, очень любопытно… Вообще-то фон Райнхардт подозревал нечто в этом роде, потому-то и отправился лично в барак. Надо сказать, что от внимания Дитриха фон Райнхардта вообще мало что ускользало.

– Фон Трипп!

– Да, господин капитан? – рывком поднял голову Манфред.

Он не слышал, как капитан вошел в комнату. Более того, он не заметил, когда фон Райнхардт выходил. Очевидно, это произошло как раз в те минуты, когда Манфред отлучился в картотеку.

– Зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста.

Фон Трипп последовал за своим начальником с некоторой тревогой.

Капитан сразу приступил к делу:

– Послушайте, Манфред, я по чистой случайности оказался в бараках и прочел запись в журнале убытия.

Оба они прекрасно знали, что капитан ничего «по чистой случайности» не делает.

– И что же?

– Так вы забрали ее себе?

Сохраняя непроницаемое выражение лица, фон Трипп кивнул:

– Так точно.

– Это почему же?

– Считайте, что это моя прихоть.

Именно такой прямой, непозволительно резкий ответ был капитану понятен.

– Ясно. Но вы ведь знали, что у генерала Риттера тоже есть свои прихоти?

– Никак нет, господин капитан. – Манфред внутренне сжался. – Я этого не знал. Вчера мы разговаривали с генералом в Грюневальде, но он ничего такого не сказал…

– Ладно, не имеет значения.

Оба офицера смотрели друг другу в глаза.

– Как вам известно, я мог бы заставить вас уступить ее Риттеру, – наконец нарушил паузу капитан.

– Надеюсь, господин капитан, что вы этого не сделаете, – с деланной небрежностью ответил фон Трипп, которому показалось, что в этот миг решается самый важный вопрос в его жизни.

– Ладно, не сделаю. – И, немного помолчав, фон Райнхардт с улыбкой добавил: – Я рад, что вы возвращаетесь к жизни. А то вам все на свете было безразлично. Между прочим, дружище, я уже три года твержу, что именно этого вам и не хватает.

– Вы были правы, господин капитан, – усмехнулся Манфред, хотя больше всего ему хотелось двинуть своего начальника по физиономии. – Спасибо вам.

– Не за что. – Капитан хмыкнул. – Так Риттеру и надо. Старому болвану вечно достаются самые молоденькие девчонки. Не беспокойтесь, фон Трипп, у меня есть еще одна цыпочка, и я отправлю ее генералу. Старику хватит ее на несколько недель.

Фон Райнхардт зычно расхохотался и жестом отпустил Манфреда.

Итак, все обошлось. Спасибо капитану. Манфред глубоко вздохнул и, взглянув на часы, увидел, что пора идти домой.

– Обер-лейтенант?

Ариана заглянула в прихожую. Золотистые волосы были аккуратно уложены на макушке, большие синие глаза смотрели на Манфреда боязливо.

– Добрый вечер, Ариана, – сказал он суше, чем намеревался.

Ему трудно было оторваться от огромных глаз, смотревших на него с такой тревогой.

– Удалось ли… – Она не договорила и запнулась, но фон Трипп понял, о чем она хотела спросить.

– Все в порядке. Вопрос улажен.

– Они очень разозлились?

Ее глаза испуганно расширились, и Манфред успокаивающе покачал головой. Казалось, весь ужас событий последнего месяца только теперь обрушился на нее с полной силой. Девушка, представлявшаяся Манфреду такой храброй, сейчас была похожа на маленького беззащитного ребенка.

– Говорю вам, все в порядке. Теперь вы в безопасности.

Ариана хотела спросить, надолго ли, но не осмелилась. Робко кивнув, она сказала:

– Спасибо. Хотите чаю?

– Да. Но только если вы выпьете со мной.

Она удалилась в кухню и через несколько минут вернулась с подносом, на котором дымились две чашки драгоценного напитка. Чай казался Ариане главной роскошью ее новой жизни. После месяца, проведенного в тюрьме, чистота и чай воспринимались как высшее наслаждение. Днем она набралась смелости и заварила себе одну чашку, устав слоняться по гостиной, разглядывать корешки книг и думать об отце и Герхарде. Мыслями она постоянно возвращалась к отцу и брату. Манфред заметил в ее глазах печаль и горечь и отставил чашку. Что он мог ей сказать? Фон Трипп слишком хорошо знал, что такое утрата близких. Он тихо вздохнул, взял одну из трубок.

– Чем вы занимались сегодня, фрейлейн?

Она медленно покачала головой:

– Так… Ничем… Рассматривала ваши книги.

Эти слова заставили Манфреда вспомнить о великолепной библиотеке, которую он видел в доме ее отца. Когда-то у фон Триппа тоже была прекрасная коллекция книг. Он решил поговорить с девушкой откровенно и, закуривая трубку, посмотрел ей в глаза.

– Красивый у вас дом, фрейлейн.

Ариана сразу поняла, о каком доме он говорит.

– Спасибо.

– Настанет день, и он вновь будет вашим. Война не может продолжаться вечно.

Он отложил трубку и сказал, проникновенно глядя на нее:

– Дом моих родителей тоже реквизирован.

– Неужели? – удивилась она. – А где он находится?

Его взгляд помрачнел.

– Под Дрезденом. Бомбы его не тронули, – сказал он, угадав ее следующий вопрос.

Да, замок уцелел, но все остальное… То есть все остальные – Теодор и Татьяна… Марианна, его жена, родители, сестра… Их больше нет. Они ушли из жизни навсегда. Точно так же, как ее отец и брат.

– Вам повезло, – сказала Ариана.

Манфред вздрогнул, но тут же вспомнил, что речь только шла о доме.

– Да.

– А ваша семья?

Он судорожно вздохнул:

– Тут мне повезло меньше.

Ариана ждала ответа, возникла глухая пауза.

– Мои дети… Моя жена… Мои родители… Все они были в городе.

Он резко поднялся и отошел к камину, повернувшись к Ариане спиной.

– Они погибли.

– Мне вас очень жаль, – тихо прошептала она.

Он обернулся:

– Мне вас тоже, фрейлейн.

Некоторое время оба молчали, глядя в глаза друг другу.

– Скажите… А не удалось ли что-нибудь узнать о моих родных? – с трудом выговорила Ариана.

Она боялась задавать этот вопрос, но ей необходимо было знать правду.

Манфред медленно покачал головой. Пора ей научиться смотреть правде в глаза. Фон Трипп догадывался, что Ариана внутренне отказывается верить в очевидное.

– Я не думаю, фрейлейн, что ваш отец бросил… забыл вас. Судя по тому, что я о нем слышал, он не из таких людей.

Ариана резко качнула головой.

– Я это хорошо знаю. С ним наверняка что-то случилось. – Она с вызовом взглянула на Манфреда. – Ничего, я обязательно найду их. После войны.

Он ответил ей взглядом, полным жалости.

– Вряд ли, фрейлейн. Вам следует понять, что надежда, ложная надежда – вещь очень жестокая.

– Так, значит, вы все же что-то знаете? – с замиранием сердца спросила она.

– Нет, я ничего не знаю. Но подумайте сами. Ваш отец хотел спасти сына от армии, так ведь?

Она молчала. Вдруг все это – жестокий трюк, чтобы вынудить ее предать отца? Она ни за что этого не сделает. Даже этому человеку, которому она научилась доверять, нельзя говорить правду.

– Ладно, можете не признаваться. Но я думаю, что моя догадка верна. – Тут он сказал нечто такое, что заставило ее вздрогнуть: – Я бы на его месте поступил именно так. Любой здравомыслящий человек в этой ситуации должен был попытаться спасти своего сына. Но ваш отец наверняка собирался вернуться за вами. И если он этого не сделал, вывод можно сделать только один: он погиб. Погибли оба – и он, и ваш брат. Они не смогли пробраться в Швейцарию, или же он не смог вернуться. Очевидно, их застиг на месте преступления пограничный патруль. Ничего другого произойти не могло.

– Но разве об этом не стало бы известно?

По ее щекам стекали слезы, голос ее был чуть громче шепота.

– Вовсе не обязательно. На границе мы держим не самые лучшие части. Если они кого-то убивают, то по большей части просто прячут трупы, не докладывая начальству. Я… – Он смущенно запнулся. – Я уже пытался кое-что выяснить, но никто ничего не знает. Однако вам лучше не строить иллюзий. Ваши родственники исчезли, а это означает, что они мертвы.

Она медленно отвернулась от него, склонила голову, и ее плечи задрожали. Тогда, стараясь не шуметь, Манфред вышел из комнаты. Ариана услышала, как закрылась дверь его спальни. Какое-то время девушка стояла, судорожно всхлипывая, потом легла на диван и дала волю слезам. Впервые за все время она позволила себе расслабиться. Когда приступ рыданий кончился, на нее нашло какое-то странное оцепенение.

С Манфредом они встретились только утром. Ариана отводила глаза, чтобы не видеть его сострадательного, жалеющего взгляда. Ей и без того было невесело.

Шли недели. Ариана не раз замечала, что Манфред смотрит на фотографии своих детей, и всякий раз у нее сжималось сердце – она сразу же начинала думать о Герхарде и отце, о том, что никогда их больше не увидит. Она подолгу сидела в гостиной совсем одна, и с фотографий ей улыбались детские лица. Ей мерещилось в их взглядах осуждение, ведь с Манфредом жила она, а не они.

Иногда Ариану начинало раздражать, что они так на нее смотрят – девочка с косичками и мальчик с прямыми светлыми волосами и большими голубыми глазами, весь в россыпи веснушек… Его звали Теодор… Больше всего Ариане не нравилось то, что из-за детей обер-лейтенант фон Трипп приобретал живые человеческие очертания, а это было совершенно лишнее. Ариана не хотела думать о нем, испытывать к нему какие-то чувства. Несмотря ни на что, он оставался в определенном смысле ее тюремщиком. Относиться к нему как-то иначе Ариана не желала. Ее не интересовали его мечты, надежды и печали, да и своими горестями делиться с ним она не собиралась. Фон Трипп не имел права совать свой нос в ее горе. Он и так уже чересчур много знал о ее жизни, ее боли, ее незащищенности. Он видел, как она чуть не стала жертвой домогательств Гильдебранда, видел, как больно ранило ее прощание с родительским домом. Никто на свете не имел права вмешиваться в мир ее чувств! Ариана твердо решила, что отныне будет держать все в себе. Манфред догадался о ее мыслях, и поэтому их вечера проходили в молчании. Он просто сидел у камина, курил трубку и старался не смотреть на Ариану, а та думала о своем, отгороженная от него стеной страдания.

Однажды – прошло уже три недели – Манфред внезапно обернулся к ней, встал и, отложив в сторону трубку, предложил:

– Не хотите ли пойти прогуляться, фрейлейн?

– Как, сейчас?

Ариана была удивлена и немного напугана. Может быть, это какая-то ловушка? Куда он собирается ее отвезти? Зачем? Выражение ее лица расстроило Манфреда. Он почувствовал, как велик ее страх, ее недоверие, несмотря на то что за все это время он ни разу ничем ее не обидел. Должно быть, понадобятся годы и годы, чтобы девушка забыла о подвалах рейхстага. Что ж, ему тоже понадобится целая жизнь, чтобы забыть о развалинах дома под Дрезденом – о раздавленных куклах, осыпавшейся штукатурке, разбросанных по полу серебряных безделушках, которыми так гордилась Марианна… Ее любимые украшения расплавились от огня и превратились в бесформенные комки… То же самое произошло с их мечтами… Усилием воли Манфред заставил себя думать о настоящем и взглянул в испуганные синие глаза девушки.

– Разве вам не хотелось бы побыть на свежем воздухе?

Он знал, что за все время Ариана не осмеливалась выходить за пределы сада – по-прежнему всего боялась.

– А если начнется налет?

– Спрячемся в ближайшем бомбоубежище. Вам не о чем беспокоиться. Со мной вы будете в полной безопасности.

Ариана поняла, что упрямиться глупо. Взгляд его был мягок, голос звучал спокойно и уверенно. Она кивнула. Впервые за два месяца просто пройтись по улице! Целый месяц она провела в тюрьме, да и в Ванзее прожила почти столько же. Выходить из дома боялась, рисуя себе всевозможные страшные картины. Только теперь Манфред понял, до какой степени Ариана травмирована. Когда она надела пальто, он ободряюще кивнул ей. Когда-то точно таким же жестом он успокаивал Татьяну, свою маленькую дочь, если та была чем-то испугана.

– Все в порядке, – сказал он. – Прогулка на свежем воздухе пойдет нам обоим на пользу.

Весь вечер Манфреда одолевали тяжелые мысли. В последнее время это происходило все чаще и чаще. Причем он думал не только о детях, родителях и жене, но и об Ариане, близость которой ощущалась им все острее и острее.

– Готовы?

Она молча кивнула, и они вышли наружу. Вечер был прохладный, и Манфред положил ее маленькую руку на изгиб своего локтя. Ариана, сама того не замечая, крепко вцепилась ему в рукав, и фон Трипп сделал вид, что не придает этому никакого значения.

– Красиво, правда? – улыбнулась она, глядя на осеннее небо.

Улыбка ее была прекрасна, и баловала его ею Ариана не часто, поэтому лицо Манфреда тоже просветлело.

– Да, очень красиво. И видите, никакой бомбежки.

Но полчаса спустя, когда они уже повернули обратно к дому, завыли сирены. Люди из окрестных домов устремились в бомбоубежище. Манфред обхватил Ариану за плечи и потянул следом за остальными. Ариана послушно побежала, но ей было глубоко безразлично, что с ней произойдет. Все равно жить теперь было не для чего.

В бомбоубежище плакали женщины, пищали дети, возились подростки. Они выросли в военную пору и бомбежек не боялись. Страх стал уделом взрослых. Один мальчишка зевал, двое других напевали какую-то глупую песенку, а со всех сторон доносились охи и вскрики, вдали грохотали разрывы бомб. Манфред внимательно смотрел на спокойное, печальное лицо Арианы. Не выдержав, он крепко взял ее за руку. Девушка ничего не сказала, лишь огляделась по сторонам, пытаясь понять, зачем живут на свете все эти люди, почему так цепляются за жизнь.

– Думаю, фрейлейн, опасность миновала.

Манфред по-прежнему обращался к Ариане подчеркнуто вежливо.

Он встал, и они быстро зашагали по направлению к дому. От настроения, с которым они отправлялись на прогулку, не осталось и следа. Теперь Манфреду хотелось только одного – поскорее привести Ариану домой, где она будет чувствовать себя в безопасности. Когда они вошли в прихожую и молча взглянули друг на друга, в их взглядах явственно возникло нечто новое, небывалое прежде. Но Манфред, коротко кивнув, повернулся и поднялся по лестнице к себе в комнату.

Глава 20

Когда Манфред на следующий день вернулся со службы домой, он увидел, что в кухне Ариана стоит на краешке стула, пытаясь достать со шкафа какую-то банку. Фон Трипп бросился к девушке, успев в последний перед падением момент подхватить ее и поставить на пол. Ариана, явно смущенная, взяла из рук фон Триппа банку и занялась завариванием чая. Его прикосновение подействовало на девушку странным образом. Она ощутила нечто вроде электрического разряда. Раньше ничего подобного между ними не возникало. Или, возможно, оба были слишком несчастны, чтобы замечать подобные вещи. Ариана настолько смутилась, что забыла положить ему в чай сахар. Встретившись с Манфредом глазами, она отвернулась и покраснела вновь.

За ужином воцарилось неловкое, напряженное молчание. Потом Манфред предложил вновь отправиться на прогулку. Налета в тот вечер не было, прятаться в бомбоубежище не пришлось. Вражеские самолеты прилетели поздно ночью, когда Манфред и Ариана уже спали. Пришлось прятаться в подвале дома. Оба одевались наскоро и поэтому вид имели весьма странный – халаты в сочетании с ботинками. На всякий случай Манфред держал в подвале чемодан, где лежали самые необходимые вещи. Они могли понадобиться, если придется покидать дом в спешке. Фон Трипп предложил Ариане сделать то же самое. Она лишь пожала плечами. В подвале было темно, и только светился огонек его трубки. Окошко фон Трипп занавесил черной шторой, чтобы снаружи огонька не было видно. Ее безразличие привело его в недоумение, и Манфред спросил:

– Неужели вам все равно, что с вами будет?

Ариана медленно покачала головой:

– А почему это должно меня волновать?

– Вы еще так молоды. У вас впереди вся жизнь. Даже когда этот кошмар закончится, у вас по-прежнему все еще будет впереди.

Его слова явно ее не убедили.

– А вы? Неужели вам так уж важно остаться в живых? – спросила она, вспомнив, с каким выражением лица он смотрел на фотографии жены и детей.

– Для меня сейчас это важнее, чем когда бы то ни было, – тихо ответил он. – Уверяю вас, что настанет день, когда и для вас это станет очень важно.

– Но почему? Какая теперь разница? Да и потом, все это никогда не кончится.

Они замолчали, прислушиваясь к разрыву бомб. Ариане совсем не было страшно, просто очень грустно. Хорошо бы, все нацисты погибли под бомбами. И тогда уже все равно, станет она свободной или мертвой.

– И тем не менее этому наступит конец. Я обещаю вам, Ариана.

Как и прошлой ночью, Манфред молча накрыл своей ладонью ее руку. Но сегодня Ариана почувствовала, как в ответ на его прикосновение в ней что-то шевельнулось.

Довольно долго оба сидели без движения, а затем Манфред медленно притянул ее к себе. Ариана не могла противиться этому нежному призыву, да и не хотела. Ей казалось, что она давно уже ждет этого. Его сильные руки обняли ее, его губы прильнули к ее губам. Ариана перестала слышать грохот бомб, его заглушило биение сердца, заполнившее все ее существо. Манфред прижимал ее к себе, целовал, гладил, но задыхающаяся Ариана высвободилась из его объятий. Наступила неловкая пауза, потом Манфред со вздохом сказал:

– Извините… Извините, Ариана… Мне не следовало…

Но, к его изумлению, Ариана не дала ему договорить – теперь она сама закрыла ему рот поцелуем. Потом тихо встала и поднялась по лестнице к себе в комнату.

На следующее утро оба ни словом не обмолвились о том, что произошло ночью. Дни потянулись своим чередом, но притяжение между ними становилось все ощутимее. Противиться ему было все труднее и труднее, а однажды утром, проснувшись, Ариана увидела, что Манфред стоит в дверях ее комнаты.

– Манфред? – сонно спросила она, впервые назвав его по имени. – Что-нибудь случилось?

Он покачал головой и медленно приблизился к кровати. На нем была голубая шелковая пижама и халат того же цвета. Ариана не сразу поняла, чего он хочет, а когда сообразила, не нашлась, что сказать. Она чувствовала лишь, что ей очень нужен этот мужчина. Ничего не поделаешь – она влюбилась в своего тюремщика, обер-лейтенанта Манфреда фон Триппа. Он же, глядя на нее сверху вниз взглядом, в котором страсть соединялась с грустью, боялся, что совершил ужасную ошибку. Прежде чем она успела вновь открыть рот, он развернулся и поспешно двинулся к двери.

– Манфред, – позвала Ариана, – куда вы? Что вообще…

Он обернулся:

– Извините… Мне не следовало… Я не знал, что…

И тут она протянула к нему руки. Это был жест не девочки, а женщины. Лицо Манфреда осветилось нежной улыбкой, но он отрицательно покачал головой:

– Нет, Ариана, нет… Вы еще ребенок… Я сам не знаю, что на меня нашло. Я лежал в постели, думал о вас… Это продолжалось несколько часов, а потом у меня как бы помутился рассудок.

Ариана выскользнула из кровати и выпрямилась в полный рост, желая только одного – чтобы он приблизился к ней, чтобы он ее понял. Манфред смотрел изумленно, как она стоит перед ним в белой фланелевой рубашке, с улыбкой на устах.

– Ариана? – Он не верил своим глазам. – Дорогая!

Последнее слово он произнес почти шепотом. В следующую секунду он подхватил ее на руки, впился поцелуем в ее губы, и она приникла к его груди.

– Я люблю тебя, Манфред.

Она только теперь поняла, что действительно его любит. Слушая, как отчаянно колотится его сердце, Ариана поняла, что не ошиблась. Они опустились на кровать, и Манфред был очень терпелив с ней, ибо любил ее по-настоящему. Нежный и искусный любовник, он заставлял ее предаваться страсти вновь и вновь.

До самого Рождества Манфред и Ариана существовали как в раю, забыв обо всем на свете. Весь день она хозяйничала в доме и в саду, читала книги, а вечером, когда Манфред возвращался со службы, они ужинали, сидели у камина, после чего поднимались наверх, в спальню, где с помощью Манфреда Ариана постигала таинства любви. Их блаженство было исполнено романтики; несмотря на недавнюю утрату, Ариана ощущала себя счастливой, как никогда прежде. Что же до Манфреда, то он словно вернулся из царства теней в мир живых людей, наполненный радостью и весельем. Сослуживцы, видевшие, каким фон Трипп стал после смерти жены и детей, не верили своим глазам – так он переменился. Два месяца влюбленные были совершенно счастливы, и лишь теперь, с приближением Рождества, им стало немного страшно. Этот семейный праздник был чреват горькими воспоминаниями, над ним витали призраки тех, кто уже не в состоянии разделить с Манфредом и Арианой радость и счастье.

– Что же мы будем делать на Рождество? Я не хочу, чтобы мы сидели тут и вспоминали о том, чего больше не существует, – сказал Манфред за утренним чаем. Теперь они пили чай вместе, в постели. Сегодня была как раз очередь Манфреда возиться с чайником и чашками. – Давай лучше устроим себе на Рождество праздник. Не будем плакать о прошлом. Кстати, что тебе подарить?

До Рождества было еще целых две недели, но уже установилась ясная морозная погода.

Ариана блаженно улыбнулась:

– Знаешь, какой подарок я хочу на Рождество?

– Какой, милая?

Когда она смотрела на него такими глазами, разбросав золотистые волосы по подушке и обнажив грудь, Манфред с трудом держал себя в руках. Слишком уж любовно и зазывно светились ее глаза.

– Я хочу ребенка. Твоего ребенка.

Манфред потрясенно молчал. Дело в том, что ему в голову тоже не раз приходили подобные мысли.

– Ты серьезно?

Она еще так юна. Слишком многое может в их жизни измениться. Вот после войны… Но мысли о том, что будет после войны, уже не доставляли Манфреду такого удовольствия, как прежде. Когда Ариана перестанет нуждаться в его защите, она может встретить кого-нибудь моложе, и тогда… Думать об этом было мучительно.

Но Ариана говорила совершенно серьезно:

– Да, милый. Единственный подарок, который мне от тебя нужен, – это сын.

Он крепко обнял ее, утратив дар речи. Да, когда-нибудь он тоже станет мечтать о сыне, но не сейчас, не в эти страшные времена.

– Ариана, дорогая, я обещаю тебе: когда война закончится, у нас непременно будет ребенок. Ты получишь этот подарок.

– Даешь слово? – безмятежно улыбнулась она.

– Торжественно клянусь.

Она прижалась к нему и засмеялась своим серебристым смехом, который он так любил.

– Тогда можешь мне ничего на Рождество не дарить. Мне достаточно твоего обещания.

– Но это ведь будет еще не скоро. – Ее радость была заразительной, и Манфред тоже засмеялся. – Неужели ты не хочешь чего-нибудь еще?

– Нет. Разве что… – Она вновь просияла счастливой улыбкой.

– Что?

Однако Ариана не решилась ему признаться. Одно дело – говорить о ребенке, совсем другое – просить мужчину, чтобы он на тебе женился. Поэтому она уклонилась от ответа, отделавшись шутливым поддразниванием. Манфред пообещал, что вечером непременно добьется от нее правды. Однако подобные мысли были и у него. Манфред очень хотел бы жениться на Ариане, но он решил, что лучше подождать конца войны. Не может же этот ужас продолжаться вечно. К тому же как это было бы прекрасно – устроить свадьбу в родовом замке!

А на Рождество у Манфреда были свои планы. В утро сочельника под елкой лежало с полдюжины коробок. Ариана связала Манфреду свитер, написала на свитке стихотворения собственного сочинения, испекла его любимое печенье (на этот героический поступок у нее ушло несколько дней). Печенье назвалось «лебкухен», оно удалось на славу: шоколадное, глазированное, разноцветное, самых различных форм. Этот подарок особенно растрогал Манфреда – сразу было видно, каких усилий стоили Ариане эти кулинарные изделия.

Его подарки, судя по коробкам, явно были из магазина, и Ариана нетерпеливо зашуршала оберточной бумагой.

– Какую открыть первой?

– Самую большую.

Вообще-то у Манфреда были припасены две коробки еще больше, но он спрятал их не под елкой, а в кладовке, желая растянуть удовольствие. В первой из коробок оказалось прекрасное светло-голубое платье, мягкое и облегающее, с вырезом, обнажавшим плечи. На спине вырез опускался почти до поясницы. После нескольких месяцев, в течение которых Ариана проходила в грубых юбках, туристических ботинках и тяжелых свитерах, этот легкий наряд привел ее в настоящий восторг.

– Ой, Манфред, я надену его сегодня к ужину!

Именно на это Манфред и рассчитывал. Во второй коробке оказалось аквамариновое ожерелье в тон платью. В третьей – вечерние серебряные туфельки. Нарядившись в это великолепие, Ариана глотнула из чашки чаю, делая вид, что это шампанское, и радостно запела. Манфред был счастлив. Он отправил ее за остальными коробками. Там Ариана обнаружила белое кашемировое платье, похожее на то, в котором она ходила дома, и еще одно – из черной шерсти, элегантное и дорогое. Но и это было еще не все. Ариана получила в подарок черные лодочки, сумку из крокодиловой кожи и черное шерстяное пальто, которое тут же с восторгом примерила.

– Спасибо, Манфред, я буду теперь такая элегантная! – радовалась она, меняя наряды.

Она возбужденно поцеловала его, и оба расхохотались.

– Ты и так уже необычайно элегантная!

Ариана надела новое черное пальто прямо поверх белого кружевного белья, нацепила на шею аквамариновое ожерелье, обулась в серебряные туфельки.

– Не просто элегантная, а сногсшибательная! Не хватает только одного…

Он сунул руку в карман халата и достал последний подарок – маленькую коробочку. Вручив коробочку Ариане, Манфред прислонился к спинке кровати и довольно заулыбался.

– Что там?

– Открой и посмотри.

Она осторожно открыла крышечку и, увидев, что находится внутри, просияла от счастья. В коробочке лежало обручальное кольцо из магазина «Луи Вернер» на Курфюрстендам.

– Ах, Манфред, ты сошел с ума!

– Неужели? А мне казалось, что, если уж ты хочешь иметь ребенка, неплохо сначала хотя бы обручиться.

– Манфред, оно такое красивое!

– Ты еще красивее.

Он надел ей на палец колечко с бриллиантом, и Ариана, прямо в своем экстравагантном костюме, улеглась на кровать среди груды подарков и стала разглядывать колечко.

Потом приподнялась на локте и задумчиво произнесла:

– Как я хотела бы, чтобы все увидели мои замечательные подарки!

Но сказано это было без всякой горечи. Влюбленным вполне хватало прогулок по Ванзее, вокруг озер и прудов. За три месяца они всего несколько раз обедали в ресторане. Жизнь отшельников устраивала их обоих, лучше всего они чувствовали себя в домашней обстановке. Но такое изобилие красивых вещей внезапно заставило Ариану вспомнить о радостях светской жизни.

– Ты действительно этого хотела бы? – осторожно осведомился он.

– Еще бы! – оживилась она.

– Ну так знай, Ариана, что сегодня как раз будет бал.

– Где?

Балов и званых вечеров по случаю Рождества было несколько. Например, у Дитриха фон Райнхардта, у генерала Риттера в Грюневальде, в штабе плюс еще у двух генералов. Можно было посетить любое из этих празднеств, лишь у генерала Риттера появляться, пожалуй, не следовало. Поэтому Манфред даже не упомянул о званом вечере, который должен был состояться в бывшем доме Арианы. Немного посовещавшись, они остановили свой выбор на трех местах.

– Я надену новое голубое платье, ожерелье… и обручальное кольцо, – объявила Ариана.

Тут она вспомнила, что у нее есть от Манфреда один секрет.

– Знаешь, что… – неуверенно начала она.

– Что, любимая? – Ее лицо вдруг сделалось таким серьезным, что Манфред насторожился. – Что-нибудь не так?

– Ты очень рассердишься, если я тебе кое-что покажу?

Манфред усмехнулся:

– Не знаю. Ты сначала покажи.

– А вдруг ты рассердишься?

– Я постараюсь держать себя в руках.

Ариана отправилась в свою бывшую спальню и вернулась с книгой в руке.

– Ты что, собираешься в рождественское утро читать мне Шекспира? – страдальчески простонал Манфред.

– Нет, Манфред. Послушай меня. Это очень серьезно… Я хочу тебе кое-что показать. Помнишь, как ты возил меня в Грюневальд и я из папиного кабинета взяла эту книгу? Видишь ли, в ту ночь, когда отец с Герхардом ушли…

Ее взгляд погрустнел, мысли устремились в прошлое. Ариана давно уже рассказала Манфреду всю правду об отце и брате.

– Отец оставил мне вот это, – сказала она, показывая ему книгу. – На случай, если я окажусь в стесненных обстоятельствах. Это наследство моей матери.

Она открыла потайное отделение и показала ему два кольца – бриллиантовое и изумрудное. Маленький пистолет, который оставил ей Вальмар, Ариана предварительно вынула и спрятала за книги на полке еще там, в кабинете. Если бы ее поймали с оружием, это означало бы немедленный расстрел. Но кольца – дело другое, это единственное ее достояние. Манфред, не ожидавший увидеть ничего подобного, ахнул:

– О Господи, Ариана! Кто-нибудь знает об этом?

Она покачала головой.

– Но эти кольца стоят целое состояние!

– Не знаю. Папа сказал, что, если я их продам, это может мне очень помочь.

– Вот что, спрячь-ка ты книгу на место. Если что-нибудь случится… Допустим, мы проиграем войну; возможно, эти кольца когда-нибудь спасут тебе жизнь. Или помогут обрести свободу – кто знает.

– Ты так говоришь, будто собираешься меня бросить.

Ее огромные глаза смотрели на него с печалью.

– Нет, не собираюсь, но всякое может произойти. Вдруг нам придется на время разлучиться?

«Или же меня убьют», – подумал он, но в рождественское утро говорить о подобных вещах не хотелось.

– Храни кольца у себя. И раз уж вы так обожаете таинственность, фрейлейн фон Готхард, – он с насмешливым упреком покачал головой, – я тоже вам кое-что покажу.

Он выдвинул ящик стола и показал небольшой тайник, где лежали деньги и маленький револьвер.

– Знай, где это находится. Если хочешь, можешь положить книгу сюда же.

Она кивнула и, спрятав кольца в надежное место, вновь просияла счастливой улыбкой. Таким образом в утро сочельника 1944 года Ариана Александра фон Готхард обручилась с обер-лейтенантом Манфредом Робертом фон Триппом.

Глава 21

Праздничный вечер начался в Оперном театре на Унтер-ден-Линден. Эта красивая улица, прямая как стрела и вся обсаженная деревьями, протянулась через центр города, разделенная на две части Брандернбургскими воротами.

Манфред любовался тем, как грациозно Ариана выпорхнула из автомобиля: облегающее голубое платье казалось легкой воздушной оболочкой; на шее переливались аквамарины. Впервые за последние месяцы Ариана нарядилась так, как в прежние времена. И произошло это в тот самый единственный вечер, когда можно было на время забыть о несчастьях, которые принес ей завершающийся год.

Ариана взяла жениха под руку, и они, выполняя необходимый ритуал, отправились приветствовать старших по званию сослуживцев Манфреда. Он церемонно представил свою невесту двум генералам, нескольким полковникам и капитанам. Ариана держалась подобающим образом: подбородок горделиво приподнят, рука протянута для поцелуя. Такая невеста сделала бы честь любому офицеру, и Манфред был просто счастлив. Впервые невеста Манфреда фон Триппа появилась в свете. Все знали ее историю и поглядывали на эту плененную красавицу с любопытством. Один лишь Манфред догадывался по легкому дрожанию ее пальцев, что Ариана испугана. Когда они кружились в вальсе, он шепнул:

– Все в порядке, милая. Со мной ты в безопасности.

Манфред ласково улыбнулся, и ее подбородок поднялся еще выше.

– У меня такое ощущение, что с меня не спускают глаз.

– Только потому, что ты такая красивая.

Но она знала, что даже рядом с ним не может чувствовать себя в полной безопасности. Эти люди способны на все: они могут снова отобрать у нее дом, могут убить Манфреда, могут посадить ее в тюрьму. Но эти мысли в Рождество, в самый разгар танцев, казались нелепыми. Кружась в вальсе, Ариана вдруг вспомнила нечто такое, что заставило ее рассмеяться:

– Знаешь, а ведь именно здесь я была на первом в своей жизни балу! Тогда меня привез сюда отец.

Она вспомнила тот давний вечер, вспомнила свой страх, свое волнение.

– Значит ли это, фрейлейн, что я должен терзаться от ревности?

– Вовсе нет. Мне было лишь шестнадцать лет, – пренебрежительно пожала она плечами, и Манфред засмеялся.

– Разумеется, Ариана. Ведь теперь ты у нас зрелая дама.

Однако она и в самом деле за эти три года повзрослела на целую жизнь. В нынешней Ариане мало что напоминало ту девочку в белом органди, с цветами в волосах, танцевавшую здесь когда-то. Казалось, с тех пор миновало целое тысячелетие. От воспоминаний ее отвлекла вспышка фотоблица. Ариана испуганно взглянула на Манфреда.

– Что это?

– Ничего особенного. Просто нас сфотографировали.

На подобных балах всегда полно фотографов, делавших снимки дам и кавалеров. Потом эти фотографии появлялись в газетах, украшали собой стены офицерских клубов, многие посылали их родственникам.

– Тебе это не нравится, Ариана?

Манфред расстроился. Еще полгода назад он пришел бы в ужас от мысли, что его сфотографируют на балу с женщиной, но сейчас все изменилось – он хотел, чтобы их фотографию видели все, чтобы ее напечатали в газете. Тогда его счастье станет еще более осязаемым и реальным. Ариана поняла, о чем он думает, и с улыбкой кивнула:

– Конечно, я не против. Просто он застал меня врасплох. Нам потом пришлют фотографии?

Получив подтверждение, она заулыбалась.

Они провели в Опере больше часа, а затем, взглянув на часы, Манфред шепнул, что пора уходить, и отправился в гардероб за ее пальто. Опера была лишь первым пунктом их праздничного вечера, главные события ожидались впереди. Манфред хотел, чтобы Ариана перестала бояться мундиров, любопытных взглядов и фотовспышек. На втором балу Ариане будет уделено еще больше внимания. Кроме того, не исключено, что там будет сам фюрер.

У входа в королевский дворец Манфред сразу заметил черный «Мерседес 500-К» – личный автомобиль Гитлера. Все вокруг было оцеплено охранниками, а бывший тронный зал империи сиял позолотой и блеском зеркал. Манфред почувствовал, как Ариана судорожно сжала его руку. Он посмотрел на нее с нежной улыбкой. Последовали официальные представления. Манфред и его невеста должны были представиться всем многочисленным генералам с их женами и любовницами. Ариана церемонно наклоняла голову, грациозно протягивала руку, и сердце Манфреда преисполнялось гордостью и любовью. Встретила Ариана и старого знакомого – генерала Риттера. Плотоядно вцепившись в ее тонкие пальцы, он воскликнул:

– Фрейлейн фон Готхард? Какой приятный сюрприз! – Риттер недовольно покосился на Манфреда: – Здравствуйте, обер-лейтенант.

Фон Трипп щелкнул каблуками и поклонился.

– Не желаете ли, фрейлейн, почтить своим присутствием ужин, который я устраиваю у себя дома?

«У себя дома» – какая наглость! Манфред увидел, что глаза Арианы вспыхнули гневом, и слегка сжал ее левую руку. Как бы ненароком он дал генералу увидеть у нее на пальце кольцо с бриллиантом.

– Мне очень жаль, господин генерал, – вкрадчиво произнес фон Трипп, – но я и моя невеста уже приглашены. Может быть, как-нибудь в другой раз? – добавил он с готовностью.

– Разумеется, разумеется, – промямлил Риттер. – Так вы говорите, что фрейлейн ваша невеста?

Хотя вопрос был задан Манфреду, генерал продолжал пожирать глазами Ариану. Она сделала вид, что не замечает этого, но внутренне поежилась – Риттер буквально раздевал ее глазами.

Вежливым, но холодным тоном она ответила, глядя Риттеру прямо в глаза:

– Да, генерал. Мы обручены.

– Поздравляю, – кисло буркнул генерал. – Ваш отец, фрейлейн, был бы счастлив.

«Еще большее удовольствие ему доставило бы известие о том, что вы поселились у него в доме, дорогой генерал, – мысленно ответила ему Ариана. – Мерзкий старик!» С каким удовольствием она влепила бы пощечину этому гнусному типу! Но на лице ее по-прежнему играла спокойная улыбка.

– Поздравляю, поздравляю, – повторил генерал.

Манфред поклонился, Ариана тоже с достоинством наклонила голову, после чего они двинулись дальше.

– По-моему, получилось недурно, – шепнула Ариана с улыбкой.

– Да, беседа проведена неплохо.

Манфреду стало весело, и еще он чувствовал, что безумно влюблен в свою невесту. Оказывается, выводить ее в свет – истинное наслаждение.

– Тебе весело, Ариана? – с беспокойством спросил Манфред, и по его глазам она поняла, как он ею гордится.

– Да, мне хорошо, – радостно ответила она.

– Отлично. Значит, в понедельник отправляемся по магазинам.

– По магазинам? Зачем? Ты мне и так подарил сегодня три платья, пальто, ожерелье, туфли, обручальное кольцо! – начала она перечислять, загибая пальцы.

– Это не имеет значения, фрейлейн. Пора нам с вами переходить к активному образу жизни.

Едва он договорил, в зале воцарилась странная тишина, и почти сразу же издали донеслись разрывы бомб. Даже в рождественскую ночь война не желала оставлять город в покое. Опять будут уничтожены дома, памятники архитектуры, погибнут чьи-то дети. Но налет продолжался недолго – гости даже не успели спуститься в подвальное бомбоубежище, оркестр не перестал играть. Все сделали вид, что ничего особенного не произошло – Рождество как Рождество. Но совсем недавно под бомбами погиб Большой драматический театр; каждый день великолепные здания и церкви превращались в груды обломков. Вот уже почти год большинство берлинцев ложились в постель не раздеваясь. Ночью у их кроватей стояли наготове чемоданы с самым необходимым. Чуть ли не каждую ночь берлинцы были вынуждены отправляться в бомбоубежище. Союзники все увеличивали мощь бомбардировок, и Манфреда это начинало не на шутку тревожить. Уж не собираются ли они подвергнуть Берлин участи Дрездена? Вдруг с Арианой что-нибудь случится?

Она тут же почувствовала его тревогу, стиснула пальцами руку Манфреда, а ее бездонные синие глаза успокаивающе посмотрели на него снизу вверх. Глядя на ее изогнутые в улыбке полные губы, он тоже не смог удержаться и улыбнулся.

– Ни о чем не беспокойся, Манфред. Все будет хорошо.

Фон Трипп не сводил с нее глаз, продолжая улыбаться.

– Итак, в понедельник мы отправляемся за покупками.

– Хорошо, если ты этого хочешь. – Она встала на цыпочки и прошептала ему на ухо: – А теперь давай уедем домой.

– Как, уже? – удивился Манфред, но тут же улыбнулся и прошептал на ухо своей маленькой прин-цессе: – Фрейлейн, вы потеряли всякий стыд.

– Отнюдь. Просто я предпочитаю не дожидаться фюрера, а быть с тобой дома.

Он предостерегающе поднес палец к губам.

Но встречи с фюрером избежать все равно не удалось. Гитлер вошел в зал, окруженный свитой, когда Манфред и Ариана направились к выходу. Она увидела совсем рядом невысокого человека с темными волосами и усиками, казалось бы, ничего особенного собой не представлявшего. Однако по всему залу словно прошел электрический разряд. Все замерли, поднялся гул голосов, слившихся в единый вопль: «Хайль Гитлер!» Ариана с изумлением смотрела, как мужчины в парадных мундирах и женщины в вечерних платьях неистово вопили нацистское приветствие. Пришлось подождать, пока всеобщая истерия пройдет и гости вернутся к обычным бальным развлечениям. Манфред и Ариана вновь стали пробираться к двери, но тут фон Трипп быстро подтолкнул Ариану под локоть и вытянулся по стойке «смирно», вскинув правую руку. Девушка увидела, что рядом с ней стоит фюрер. Он благодушно улыбнулся, дотронулся до ее плеча, словно осенил благословением, и двинулся дальше. Сразу после этого Ариана и Манфред вышли из зала. Они долго не говорили, а потом Ариана не выдержала:

– Ты видел? Они все словно с ума посходили.

Он кивнул:

– Да, я знаю. Они всегда так ведут себя в его присутствии. Неужели ты раньше никогда его не видела?

Ариана покачала головой:

– Нет, папа хотел, чтобы я держалась от всего этого подальше.

Она тут же пожалела о сказанном – вдруг Манфред воспримет ее слова как упрек? Но он понял ее и кивнул:

– Твой отец был прав. А твой брат?

– Отец старался и его уберечь. Но за меня он боялся совсем по-другому.

– И правильно делал. – С минуту Манфред молчал, следя за дорогой, потом обернулся к Ариане: – Ты знаешь, что за ужин будет сегодня у генерала Риттера? Там будут выступать стриптизерши и трансвеститы. Гильдебранд рассказывал, что у Риттера подобные развлечения в порядке вещей.

Фон Трипп брезгливо поморщился.

– Стриптизерши и трансвеститы? – с любопытством переспросила Ариана.

Манфред усмехнулся:

– О, святая невинность! Как я тебя обожаю!

Тут он вспомнил, что ей всего на пять лет больше, чем было бы сейчас его погибшей дочери.

– Стриптизерша – это женщина, исполняющая под музыку соблазнительный танец с раздеванием, а трансвестит – это мужчина, переодетый в женское платье. Трансвеститы тоже танцуют и поют, причем не особенно стесняются в выражениях.

Тут Ариана не выдержала и расхохоталась:

– Наверно, это очень смешно.

– Иногда, но не часто. Риттер ценит не юмор, а совсем другие качества. Когда же представление заканчивается, вся публика… – Он не договорил, вспомнив, с кем имеет дело. – Не важно, Ариана. Одним словом, все это мерзость. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы ты там оказалась.

В последнее время отвратительные оргии все больше и больше входили в моду. Дом генерала Риттера в Грюневальде не был исключением, подобных забавников расплодилось видимо-невидимо. Казалось, бонзы третьего рейха торопятся погрузиться в пучину разврата, осуществить самые извращенные свои фантазии, пока их час не пробил. Манфред считал, что должен уберечь Ариану от всех этих гнусностей. Но появиться с ней в обществе оказалось истинным наслаждением. Фон Трипп и забыл, как это приятно – прогуливаться среди праздничной толпы с очаровательной спутницей, ловить на себе завистливые взгляды, любоваться сиянием, которое источает любимая женщина. Их уединенная жизнь в Ванзее не утратила своей привлекательности, но и светские развлечения сулили немало радостей.

– Ты не расстроен тем, что мы больше никуда сегодня не едем?

Он блаженно покачал головой.

– Есть еще один бал в Летнем дворце в Шарлоттенбурге. Там, наверно, будет весело. Но, думаю, у нас в Ванзее будет еще веселее.

Он бросил на нее взгляд, полный любви, и оба улыбнулись.

Вернувшись домой, они быстро поднялись в спальню и упали друг другу в объятия.

На следующий день во время завтрака Ариана была непривычно задумчива, и Манфред помалкивал, поглядывая на нее с озадаченным видом. На службу в этот день идти было не нужно – в это воскресенье дежурил Гильдебранд.

Манфред и Ариана отправились на прогулку в Тиргартен. На покрытом льдом Новом озере они взяли напрокат коньки и долго катались среди празднично одетой публики – мужчин в военной форме и хорошеньких женщин. С трудом верилось, что вокруг бушует война.

После катка Манфред отвез ее в кафе на Курфюрстендам, в квартал, который всегда напоминал Ариане Елисейские поля в Париже – перед самой войной отец возил их с Герхардом во Францию. В кафе на Курфюрстендам собирались те немногочисленные писатели и художники, кто еще оставался в Берлине. Как и повсюду, преобладали мужчины в военной форме, но атмосфера была уютная, раскованная, и приятно расслабившаяся Ариана впала в полусонное состояние и даже зевнула.

– Устала, милая?

В этот момент вдали раздались завывания сирены и грохот бомб. Манфред и Ариана быстро вышли из кафе и направились к автомобилю.

Они ехали по Курфюрстендам, двигаясь в сторону Ванзее. Ариана прижалась к плечу Манфреда, взяла его под руку.

– Видишь вон ту церковь?

Он на миг оторвал взгляд от дороги и увидел знакомый силуэт церкви поминовения императора Вильгельма.

– Да, вижу, а что? Ты вдруг решила удариться в религию? – пошутил он, и они оба улыбнулись.

– Нет, просто я хочу, чтобы ты знал: мы с тобой обвенчаемся в этой церкви.

– В церкви императора Вильгельма?

– Да.

Она взглянула на обручальное кольцо с бриллиантом.

Тогда Манфред обнял ее за плечи.

– Я запомню это, любовь моя. Ты довольна?

Бомбежка прекратилась – во всяком случае до поры до времени.

– Да, я никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

Когда пришли фотографии, сделанные на балу, по запечатленному камерой лицу Арианы было видно, что она не преувеличивала – ее черты буквально лучились счастьем. Снимки удались на славу: тонкая девушка со светящимися любовью глазами и высокий офицер в парадном мундире, горделиво глядящий прямо в объектив.

Глава 22

В самом конце рождественской недели Манфред добился своего, и они отправились за покупками в универмаг «Грюнфельд», расположенный в самом центре Берлина. Фон Трипп хотел пополнить гардероб своей невесты. Дело в том, что капитан фон Райнхардт все настойчивее требовал, чтобы Манфред перестал изображать из себя затворника и не сторонился своих сослуживцев.

– Он на тебя сердится, да? – встревоженно спросила Ариана; они как раз ехали в машине по направлению к центру.

Манфред погладил ее по руке и улыбнулся:

– Нет. Но я уже больше не смогу изображать из себя отшельника. Конечно, мы не обязаны каждый вечер появляться в обществе, но время от времени придется принимать приглашения на званые вечера. Ты это переживешь?

– Конечно. Давай поедем в гости к генералу Риттеру и полюбуемся на его переодетых мужчин, – лукаво предложила Ариана, и Манфред, не выдержав, рассмеялся:

– Перестань!

Они провели в универмаге целых три часа и вышли оттуда так нагруженные коробками, что разместить все покупки в машине оказалось не так-то просто. Ариане купили еще одно пальто, пиджак, полдюжины шерстяных платьев, три платья для коктейля, бальное платье, очаровательный костюм, похожий на мужской смокинг, только вместо брюк длинная узкая юбка с разрезом на боку. И еще Ариана получила в подарок длинное облегающее платье из золотой парчи, которое напомнило ей наряды покойной матери.

– Господи, Манфред, зачем мне столько одежды?

Фон Трипп и в самом деле перестарался. Но ему было так приятно ее баловать. Наконец-то рядом с ним снова любимая женщина, которую можно защищать, лелеять, развлекать, покупать ей наряды. Манфред и Ариана очень сблизились: никогда еще она не чувствовала себя так естественно и свободно в обществе другого человека…

Впрочем, все новые наряды Ариане пригодились. Несколько раз они с Манфредом ездили на концерты в филармонию, посетили официальный прием в рейхстаге для членов законодательного собрания и военной верхушки; побывали на банкете в замке Бельвю, не говоря уж о многочисленных званых вечерах, проведенных в компании сослуживцев Манфреда. Понемногу берлинское общество привыкло видеть фон Триппа и Ариану вместе. Считалось само собой разумеющимся, что после окончания войны эта пара поженится.

– Чего ты ждешь, Манфред? – спросил как-то фон Триппа один из приятелей на вечеринке. – Почему бы вам не пожениться прямо сейчас?

Фон Трипп вздохнул и взглянул на золотой перстень с печаткой, который носил на левой руке.

– Она слишком юна, Иоганн. В сущности, Ариана еще ребенок. – Он снова вздохнул. – Да и времена сейчас тяжелые. Я хочу, чтобы у Арианы была возможность принять столь важное решение не под гнетом внешних обстоятельств, а по велению сердца. – Он печально покачал головой: – Если, конечно, нормальные времена когда-нибудь наступят.

– Ты прав, Манфред. Времена сейчас действительно неважные. И именно поэтому вам лучше не тянуть со свадьбой. – Лейтенант понизил голос: – Сам понимаешь, долго мы не продержимся.

– Думаешь, не выдержим натиска американцев?

Иоганн покачал головой:

– Честно говоря, меня больше беспокоят русские. Если они доберутся до Берлина первыми, нам всем конец. Одному Богу известно, что они здесь устроят. Если даже мы останемся в живых, нас наверняка загонят в концлагеря. У человека семейного все-таки больше шансов избежать этой участи. Да и американцы будут к Ариане любезнее, если она получит статус законной жены кадрового офицера.

– Неужели ты думаешь, что конец так близок?

Иоганн отвел глаза и замолчал.

– Видимо, да, – сказал он не сразу. – И так же считает ближайшее окружение фюрера.

– Сколько же мы сможем продержаться?

Приятель пожал плечами:

– Два месяца, три… Если произойдет чудо, то четыре. Но война почти закончена. Германия никогда уже не будет такой, какой мы ее привыкли видеть.

Манфред медленно кивнул, думая, что Германия и так уже давно перестала быть страной, которую он когда-то так любил. Может быть, после войны у нее появится шанс возродиться вновь – конечно, если союзники не разорят ее дотла.

В последующие дни Манфред с крайней осторожностью попытался выяснить, насколько достоверна информация, полученная им от Иоганна. Осведомленные знакомые дали понять, что именно так дела и обстоят. Вопрос заключался не в том, падет ли Берлин, спорили лишь, сколько он продержится. И тогда фон Трипп понял, что необходимо сделать кое-какие приготовления.

Он переговорил с нужными людьми и через два дня сделал Ариане подарок, приведший ее в полный восторг.

– Какая прелесть! – восхитилась она. – Но ведь у нас уже есть «мерседес»!

Перед домом стоял серый невзрачный «фольксваген» модели 1942 года. Человек, продавший Манфреду автомобиль, утверждал, что машина прочная и надежная. Если бы не бомбежка, после которой хозяин «фольксвагена» потерял обе ноги, он ни за что не расстался бы со своим сокровищем. Манфред не стал объяснять Ариане, по какой причине автомобиль поменял хозяина. Без лишних слов он усадил ее за руль и сам сел рядом.

– Мой «мерседес» остается. А эта машина будет твоей.

Они сделали круг по кварталу, и Манфред убедился, что Ариана водит машину не так уж плохо. Весь последний месяц он давал ей уроки вождения на своем «мерседесе», а «фольксваген» в управлении гораздо проще. Когда они вернулись к дому, у Манфреда был такой озабоченный вид, что Ариана тоже посерьезнела. Коснувшись его руки, она спросила:

– Манфред, зачем ты купил эту машину?

Она и так догадалась об истинной причине, но хотела, чтобы он сам об этом сказал. Неужели нужно будет уезжать? Неужели придется скрываться бегством?

Манфред взглянул на нее, в его глазах застыли тревога и страдание.

– Ариана, я думаю, что война скоро кончится. Это будет облегчением для всех нас.

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

– Но перед самым концом нам предстоят тяжелые испытания. Берлин, очевидно, подвергнется штурму. Наша армия без боя не сдастся. Это будет не похоже ни на аншлюс[1], ни на падение Парижа. Мы, немцы, будем биться до последнего, американцы и русские тоже не отступят… Скорее всего последняя битва войны будет самой кровопролитной.

– Но ведь мы с тобой в безопасности у нас дома.

Ариана очень не любила, когда Манфред чего-то боялся, а сейчас было видно, что он не на шутку испуган.

– Может быть, и так. Но я не хочу рисковать. Если город падет, если его оккупируют, если со мной что-нибудь случится… Я хочу, чтобы ты села в эту машину и уехала отсюда. Как можно дальше.

Он произнес эти слова с такой железной решимостью, что в глазах Арианы отразился ужас.

– Когда кончится бензин, ты бросишь машину и дальше пойдешь пешком.

– Я должна бросить тебя здесь? Ты с ума сошел! Да и куда я пойду?

– Куда угодно. К ближайшей границе. Доберешься до Эльзаса, оттуда – во Францию. Американцам скажешь, что ты эльзасская уроженка, все равно они ничего в этом не смыслят.

– К черту американцев! Что будет с тобой?

– Я разыщу тебя. Но сначала нужно покончить с делами здесь. Бежать я не могу. У меня есть долг, я – офицер.

Но Ариана отчаянно замотала головой, приникла к нему и вцепилась в его рукав изо всех сил.

– Манфред, я тебя не брошу. Никогда. Если меня убьют – пусть. Даже если Берлин обрушится мне на голову, все равно я тебя не оставлю. Мы будем вместе до самого конца. Если что, пусть забирают нас обоих.

– Не нужно драматизировать.

Он погладил ее, обнял. Манфред понимал, что его слова пугают Ариану, но он должен был все ей объяснить. Кончался март, и ситуация стала гораздо более критической, чем в декабре. Британцы и канадцы дошли до Рейна, американцы оккупировали Саарбрюккен.

– Ну, раз уж ты решила быть со мной…

Он ласково улыбнулся. Дело в том, что Манфред собирался воспользоваться советом Иоганна. Действительно, положение любовницы офицера вермахта делало Ариану слишком уязвимой. Уже одно это было достаточной причиной.

– Если вы, моя юная госпожа, так упрямы, может быть, все же соизволите выйти за меня замуж? – улыбнулся он.

– Как, сейчас? – поразилась Ариана.

Она знала, что Манфред хочет во что бы то ни стало дождаться конца войны. Но он подтвердил свои слова кивком, и Ариана тоже заулыбалась. Ей не нужно было выискивать какие-то особые причины – достаточно было взгляда, которым он на нее смотрел.

– Да, прямо сейчас. Я не хочу больше ждать. Ты должна стать моей женой.

– Ура!

Она радостно замолотила кулаками по его спине, потом отодвинулась, запрокинула голову, и лицо ее просияло детской счастливой улыбкой.

– И у нас прямо сразу будет ребенок, да?

Манфред расхохотался:

– Ариана, милая… Может быть, все-таки подождем несколько месяцев? Или ты думаешь, что к тому времени я буду уже слишком стар и не смогу сделать ребенка? Ты из-за этого так торопишься?

Он смотрел на нее с нежной улыбкой, а она отрицательно покачала головой.

– Ты никогда не будешь старым, Манфред. Никогда. – Ариана вновь приникла к нему и закрыла глаза. – Я всегда буду любить тебя, милый. До конца своих дней.

– Я тоже всегда буду любить тебя, – сказал он, моля Бога только об одном – чтобы они оба пережили надвигающиеся события и остались живы.

Глава 23

Десять дней спустя, в первую субботу апреля, Ариана торжественно шествовала по проходу церкви Марии Регины (она же церковь поминовения императора Вильгельма) на Курфюрстендам. Рядом с невестой шел жених, Манфред Роберт фон Трипп. В качестве свидетеля присутствовал Иоганн. Больше не было никого – ни подружек невесты, ни шаферов, ни гостей.

У алтаря этой прекрасной церкви венчающихся ждал пожилой священник. Манфред чувствовал, как Ариана едва заметно сжимает пальцами его руку. Она была одета в простой белый костюм с широкими плечами, еще более подчеркивающими хрупкость тонкой фигурки. Золотые волосы были уложены мягкими волнами, обрамлявшими лицо, которое невеста прикрыла легчайшей вуалью. Никогда еще Ариана не казалась Манфреду такой прекрасной. Каким-то чудом ему удалось раздобыть букет белых гардений – две Ариана вдела в петлицу, третью прикрепила к прическе. В этот торжественный день она надела на правую руку бриллиантовый перстень Кассандры, а на левую – обручальное кольцо, которое ей подарил Манфред.

Для венчания фон Трипп купил в ювелирном магазине «Луи Вернер» тоненькое золотое кольцо. Когда церемония подходила к концу, он надел своей суженой кольцо на палец и со счастливым вздохом облегчения поцеловал ее в губы. Итак, это событие свершилось. Ариана стала госпожой фон Трипп. Что бы теперь ни произошло, она – его законная супруга. Манфред вспомнил о своей первой жене, Марианне, более зрелой и сильной, чем эта хрупкая девушка. Ему показалось, что Марианна существовала в какой-то другой жизни. Манфред знал, что его и Ариану связывают нерасторжимые узы, и в ее глазах он читал ответное чувство.

– Я люблю тебя, милая, – шепнул он ей, когда они садились в машину.

Ее лицо буквально излучало сияние. Ариане казалось, что счастливее их нет никого на свете. На прощание они помахали рукой Иоганну и выехали на Курфюрстендам, чтобы отметить радостное событие вдвоем в ресторане. Манфред сказал, что это будет их «медовый месяц», после чего они вернутся домой. На повороте Ариана оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на церковь. В этот миг раздался оглушительный грохот и треск, Ариана в ужасе вцепилась в рукав мужа. Церковь буквально рассыпалась у нее на глазах, распавшись на миллион обломков. Манфред изо всей силы нажал на газ и велел Ариане лечь на пол – обломки могли пробить ветровое стекло и попасть внутрь автомобиля.

– Не поднимай голову! – крикнул он, гоня на полной скорости. Навстречу уже неслись пожарные машины, из-под колес едва успевали выскочить пешеходы. Ариана была настолько потрясена случившимся, что впала в оцепенение, но, когда стало ясно, что опасность миновала, девушку начали душить рыдания. Манфред остановил машину, когда они уже доехали до Шарлоттенбурга. Он усадил Ариану на сиденье, прижал ее к груди.

– Дорогая, мне так жаль, что это произошло…

– Еще бы чуть-чуть, и мы бы с тобой тоже… – истерически всхлипывала она.

– Все в порядке, любимая. Все кончилось… Все в порядке, Ариана…

– А как же Иоганн? Вдруг он…

– Я уверен, что он успел отъехать.

На самом деле Манфред вовсе не был в этом уверен. На него накатила волна смертельной усталости. Сколько же будет длиться эта гнусная война! Люди, здания, памятники, города, которые были ему дороги, превращались в прах и тлен…

До дома они ехали в полном молчании. Притихшая Ариана вся дрожала в своем белом костюме, под невесомой вуалью. Лишь гардении наполняли салон автомобиля своим экзотическим ароматом. Манфред подумал, что запах гардений всегда будет напоминать ему об этом вечере – о том, как они стали мужем и женой, как чудом спаслись от смерти. Он почувствовал, что сейчас разрыдается от облегчения, усталости, ужаса, безграничной жалости к этой тонкой, прекрасной женщине, которая стала его женой. Но Манфред сдержался и лишь прижал к себе Ариану, на руках внес ее в дом, поднялся по лестнице в спальню. Там, забыв обо всем на свете, они слились в единое целое.

Глава 24

– Иоганн нашелся? – с беспокойством спросила Ариана, когда Манфред на следующий день вернулся со службы.

– Да, с ним все в порядке, – буркнул тот, боясь, что Ариана почувствует в его словах фальшь.

На самом деле Иоганн погиб под обломками церкви. Когда Манфреду сообщили об этом, он целый час не мог прийти в себя – сидел, не в силах унять дрожь. Еще один близкий человек ушел из жизни… Фон Трипп со вздохом опустился в свое любимое кресло и сказал:

– Ариана, мне нужно очень серьезно с тобой поговорить.

Она хотела перевести разговор в шутку, хоть как-то смягчить напряжение, читавшееся в его взгляде, однако ничего не вышло. Жизнь в Берлине в последние дни не располагала к веселью.

Ариана притихла и, глядя ему в глаза, спросила:

– Что такое, Манфред?

– Я хочу, чтобы мы с тобой разработали план действий на случай чрезвычайной ситуации. Ты должна быть готова ко всему. Это очень важно… Слушай меня внимательно.

– Я слушаю, – кивнула она.

– Где лежат деньги и пистолет, ты знаешь. Если произойдет нечто непредвиденное, возьми все это, возьми кольца твоей матери и уезжай.

– Куда? – растерялась она.

– По направлению к западной границе. В «фольксвагене» есть дорожный атлас. Отныне бак машины все время будет наполнен горючим. Я поставил в гараж запасную канистру. Прежде чем отправляться в путь, убедись, что бак действительно полный.

Ариана снова кивнула, встревоженная всеми этими наставлениями. Она твердо знала, что никуда без него не уедет.

– Но как ты себе это представляешь? – не выдержала она. – Я просто так возьму и уеду, бросив тебя здесь?

– Ариана, возможно, у тебя не будет выбора. Если твоя жизнь окажется в опасности, ты должна действовать быстро. Невозможно представить, что начнется в городе, когда его займут союзники. Будут грабежи, убийства, изнасилования.

– Ты так говоришь, словно мы живем в средневековье.

– Ариана, наша страна не знала более мрачного периода в своей истории. Если меня не будет рядом, тебя никто не защитит. Я могу застрять в рейхстаге надолго – на несколько дней, а то и на несколько недель.

– Неужели ты думаешь, что мне позволят уехать из города на этом автомобильчике, с кольцами моей матери, с твоим пистолетом? Это просто смешно!

– Здесь нет ничего смешного! Слушай же меня! Я хочу, чтобы ты отъехала от города на машине как можно дальше. Потом брось «фольксваген». Иди пешком, ползи, укради велосипед, прячься в лесу, но поскорее уноси ноги из Германии. Союзники давно перешли границу, поэтому оказаться во Франции будет не так уж сложно. Там безопаснее всего. Думаю, ты без труда пересечешь оккупированную зону. В Швейцарию попасть было бы значительно труднее. Я хочу, чтобы ты направилась в Париж.

– В Париж? – удивилась она. – Но ведь он в шестистах милях отсюда.

– Я знаю. Не важно, сколько времени займет у тебя дорога, но ты должна туда попасть. У меня в Париже есть друг, мы с ним вместе учились.

Манфред достал блокнот и аккуратным почерком написал имя и адрес.

– Почему ты думаешь, что он остался жив?

– Все эти шесть лет я старался не упускать его из виду. В детстве он болел полиомиелитом, поэтому в армию его не призывали. Во время оккупации он был заместителем министра культуры и доставлял нашему командованию массу неприятностей.

– Ты думаешь, он участвовал в Сопротивлении? – заинтересовалась Ариана.

– Зная Жан-Пьера, я в этом почти не сомневаюсь. Однако он человек умный и осторожный, поэтому не попался. Если кто-то и сможет тебе помочь, так только он. Я знаю, что Жан-Пьер позаботится о тебе до моего приезда. Если он скажет, оставайся в Париже. Если отправит тебя в другое место – поезжай. Я целиком полагаюсь на этого человека. – Манфред угрюмо посмотрел на жену. – Ведь я доверяю ему тебя…

Он протянул ей вырванный из блокнота листок, и она прочла имя: Жан-Пьер де Сен-Марн.

– И что теперь? – грустно спросила Ариана, глядя на листок. Но в глубине души она понимала, что Манфред прав.

– Ждать. Осталось уже недолго. – Он нежно улыбнулся. – Я тебе обещаю. – Тут его лицо вновь посуровело. – Отныне ты должна быть все время наготове. Пистолет, кольца, деньги, адрес Сен-Марна, теплая одежда, запас еды, залитый бак.

– Слушаюсь, господин обер-лейтенант, – улыбнулась она и отдала честь, но лицо Манфреда осталось серьезным.

– Надеюсь, Ариана, что тебе все это не понадобится.

Ее лицо померкло, и она кивнула:

– Я тоже на это надеюсь. – Немного помолчав, она добавила: – А после войны я хочу попытаться найти брата.

Ариана все еще не утратила надежды на то, что Герхард остался жив. Теперь, когда прошло столько времени, она понимала, что у Вальмара шансов уцелеть практически не было, но Герхард – дело другое.

Манфред понимающе кивнул:

– Да, мы сделаем все возможное.

Остаток вечера прошел тихо, а на следующий день они отправились гулять на пустынный пляж. Летом песчаные пляжи Большого озера пользовались у берлинцев огромной популярностью, но в это время года Манфред и Ариана гуляли там в одиночестве.

– Может быть, к следующему лету все закончится и мы будем здесь загорать, – с надеждой улыбнулась она.

Манфред нагнулся и поднял ракушку, протянул ей. Ракушка была красивая, гладкая, того же голубого оттенка, что ее глаза.

– Надеюсь, все так и будет, – сказал он, глядя на воды озера.

– И мы поедем в твой замок.

Она произнесла это таким уверенным тоном, что Манфред не удержался от улыбки.

– Да, если мне его вернут. Ты хотела бы там жить?

– Да, очень.

– Отлично. Обязательно туда поедем.

В последнее время у них появилось нечто вроде игры – они представляли себе, что будут делать, когда «все это закончится», словно таким образом могли ускорить окончание войны и начало новой жизни.

Назавтра Манфред ушел на службу, а Ариана послушно занялась приготовлениями к бегству: достала из тайника пистолет, кольца, деньги, собрала провизию, приготовила листок с парижским адресом, проверила, полон ли бак бензина. Когда она вышла во двор, издали явственно донесся рокот канонады. Днем на город опять падали бомбы.

Манфред вернулся домой раньше обычного. Ариана сидела в подвале (бомбежка еще не закончилась), слушала радио и читала книгу.

– Что случилось? – удивилась она. – По радио объявили…

– Не важно, что они объявили. Ты собралась?

– Да, – дрогнувшим голосом ответила Ариана.

– Мне вечером нужно быть в рейхстаге. Они мобилизуют всех на оборону здания. Не знаю, когда смогу вернуться. Ты уже взрослая, действуй самостоятельно. Дождись, пока закончится штурм города, а потом делай все, как мы договорились.

– А как я выберусь из города, если он будет взят?

– Ничего, выберешься. Беженцев, в особенности женщин и детей, они останавливать не будут.

– А ты?

– Я разыщу тебя, когда все кончится.

Взглянув на часы, он поднялся к себе, чтобы захватить кое-какие вещи. Обратно по лестнице Манфред спускался медленно.

– Ну, мне пора.

Они припали друг к другу и стояли так, казалось, целую вечность. Ариана хотела умолять Манфреда, чтобы он не уходил, чтобы послал к черту и Гитлера, и армию, и рейхстаг. Пусть останется здесь, дома, где они оба будут в безопасности.

– Манфред, – начала она, и по ее панически дрогнувшему голосу он сразу понял, что последует дальше.

Манфред закрыл ей рот поцелуем и покачал головой:

– Не нужно, дорогая. Я должен идти, но скоро я вернусь.

Из ее глаз хлынули слезы. Он вышла вслед за ним во двор, остановилась возле «мерседеса». Манфред ладонью вытер ей мокрое лицо.

– Не плачь, милая. Обещаю – со мной все будет в порядке.

Ариана обхватила его руками за шею.

– Если с тобой что-нибудь случится, я умру.

– Ничего не случится, я же тебе обещал.

Изобразив на лице улыбку, Манфред снял с пальца перстень с печаткой, положил Ариане на ладонь, заставил ее сжать пальцы.

– Побереги его до нашей встречи.

Ариана улыбнулась, они поцеловались еще раз, а затем Манфред сел в машину и, махнув на прощание рукой, поехал по направлению к центру города.

Потянулись дни, которые Ариана проводила возле приемника. Передавали сводки об уличных боях в Берлине. К вечеру двадцать шестого апреля боевые действия охватили весь город – от Грюневальда до Ванзее. Ариана безвылазно сидела в погребе. Со всех сторон доносились взрывы и выстрелы; Ариана даже не решалась подняться в дом. Она слышала, что русские наступают по Шёнхаузераллее в сторону Штаргардерштрассе, но, конечно, не могла знать, что все берлинцы, как и она, попрятались по погребам и подвалам, испытывая нехватку еды, воды и воздуха. Никакой эвакуации гражданского населения не проводилось. Даже маленькие дети были обречены разделить судьбу взрослых. Берлинцы сидели, забившись по норам, как крысы, и ждали конца. Им даже не было известно, что ставка уже перенесена из Берлина.

В ночь на первое мая по радио объявили, что Гитлера больше нет. Прятавшиеся по подвалам и погребам берлинцы выслушали это сообщение в полном оцепенении. Охваченный сражением, город горел – союзники продолжали наращивать огневую мощь. После сообщения о смерти фюрера стали транслировать Седьмую симфонию Вагнера. Ариана сидела в погребе и слушала музыку, временами заглушаемую грохотом боя. Она вспоминала день, когда слышала эту симфонию в последний раз. Это было в Оперном театре, куда они отправились втроем – отец, брат и она. А теперь Ариана сидела и ждала, пока закончится кровопролитие. Все ее мысли были устремлены к Манфреду, находившемуся где-то в самом центре этой бойни. Ночью по радио передали, что Геббельс и его семья, включая шестерых детей, добровольно ушли из жизни.

Второго мая на трех языках передали приказ о прекращении огня. Русскую речь Ариана не поняла, немецкому извещению попросту не поверила, но, когда те же самые слова повторили на английском, она поняла, что война и в самом деле закончилась. При этом выстрелы не прекращались; в окрестных кварталах по-прежнему шел бой. Но в небе больше не раздавалось гудения самолетов, последний акт драмы разыгрывался на земле. Мародеры громили соседние дома, не обращая внимания на то, что многие берлинцы оставались дома. В Ванзее грабежи продолжались три дня, затем воцарилась зловещая, неестественная тишина. Впервые за несколько недель не было шума, грохота, криков. Лишь изредка молчание нарушали чьи-то голоса, потом вновь наступала тишина. Ариана сидела одна, прислушиваясь. Какофония сменилась безмолвием пятого мая.

Как только рассвело, Ариана решила отправиться на поиски Манфреда. Если город захвачен союзниками, необходимо выяснить, где муж, что с ним. Теперь он больше не должен оборонять рейхстаг, ведь рейх больше не существует.

Впервые за долгое время Ариана поднялась наверх, в свою спальню, и оделась как можно скромнее: натянула шерстяные чулки, старые башмаки, теплую бесформенную юбку. Сверху надела свитер и куртку, а пистолет Манфреда спрятала в карман, под перчатку. Больше она ничего с собой брать не стала – она ведь не собиралась уезжать из Берлина, хотела только найти своего мужа. Если отыскать его не удастся, она вернется домой и будет ждать. Выйдя на улицу, Ариана чуть не задохнулась от свежего воздуха, и еще она ощутила едкий запах дыма. Ариана села в свой маленький «фольксваген», включила двигатель, нажала на акселератор.

Понадобилось всего двадцать минут, чтобы добраться до центра города. Ариана смотрела в окно и не верила своим глазам: улицы были завалены обломками, дальше ехать было невозможно. На первый взгляд казалось, что от центра Берлина совсем ничего не осталось. Однако, приглядевшись, Ариана увидела, что некоторые здания были изуродованы пулями и осколками – здесь много дней подряд шел ожесточенный бой. Ариана все осматривалась по сторонам, не в силах до конца уяснить масштабы произошедшей трагедии. Однако она поняла, что в машине до рейхстага не добраться. Дав задний ход, Ариана вырулила в неприметный переулок и постаралась поставить машину так, чтобы она не слишком бросалась в глаза. Ключи она положила в карман, проверила, на месте ли пистолет, потуже замоталась в шарф и отправилась дальше пешком. Она знала лишь одно – нужно найти Манфреда.

Но на улице ей встречались лишь британские и американские солдаты, двигавшиеся по направлению к рейхстагу. Кое-где, правда, встречались и зеваки из числа местных жителей. Они пугливо поглядывали на победителей, многие явно намеревались покинуть город. Уже в непосредственной близости от рейхстага Ариана встретила и немецких солдат: грязные, оборванные, валившиеся с ног от усталости, они жались друг к другу, окруженные американскими конвоирами. У американских солдат вид был такой же усталый и грязный, но в руках они держали автоматы. Глядя на военных, Ариана поняла, до какой степени отчаянной была эта последняя схватка. Вот к чему привели ее страну фашисты… Пять тысяч немецких солдат обороняли рейхстаг, и каждый второй погиб. В это время мимо повели еще одну колонну военнопленных. Ариана ахнула, увидев среди них Гильдебранда. Лицо у лейтенанта было в синяках и кровоподтеках, лоб обмотан окровавленным бинтом, он смотрел прямо перед собой невидящим взглядом. Ариана замахала рукой, бросилась к Гильдебранду. Он должен знать, где Манфред. Однако ее сразу же остановили двое американских конвоиров. Ариана стала умолять по-немецки, чтобы они ее пропустили, но американцы не слушали. Тогда она во весь голос позвала Гильдебранда:

– Гильдебранд! Гильдебранд! Где Манфред?

Лейтенант обернулся и посмотрел куда-то влево. Ариана проследила за его взглядом и застыла на месте от ужаса. На мостовой ровными штабелями были сложены трупы, собранные для транспортировки на кладбище. Изорванные в лохмотьях мундиры, искаженные предсмертной гримасой лица. Ариана медленно двинулась вдоль страшной шеренги и почти сразу же, словно по воле судьбы, нашла того, кого искала.

Она узнала родное лицо не столько рассудком, сколько сердцем. Ариана застыла на месте, отказываясь верить. Рот ее раскрылся, но рвавшийся из горла крик так и остался беззвучным. Даже американцы не могли оттащить ее от убитого. Ариана опустилась рядом с ним на колени и вытерла грязь с его лица.

Она просидела так почти час. Потом до нее внезапно дошел смысл случившегося. Ариана поцеловала Манфреда в закрытые глаза, провела рукой по его лицу, вскочила и побежала прочь. Она мчалась со всех ног по направлению к тому переулку, где оставила свой маленький автомобиль. Там уже возились двое мужчин, пытавшихся завести мотор. Решительно сузив глаза, Ариана вытащила пистолет, направила его на своих соотечественников и заставила их поднять руки. Потом села в машину, захлопнула дверь и, по-прежнему держа пистолет на изготовку, включила зажигание. Из переулка она выехала на задней передаче, развернулась и погнала машину вперед.

Теперь ей было нечего терять, не для чего жить. Меж разрушенных домов бродили мародеры – немцы, иностранные солдаты, в числе которых попадались и русские. Берлин еще не испил чашу страданий до дна. Возможно, ее убьют. Ну и пусть, какая теперь разница. Однако она обещала Манфреду, что попытается спастись. Слово нужно держать.

Ариана быстро добралась до Ванзее, бросила в машину заранее приготовленные вещи. Из съестного взяла вареный картофель, хлеб, немного мяса. Не забыла деньги, парижский адрес, томик Шекспира. Обручальное кольцо Манфреда она оставила на пальце – пусть только попробуют отобрать у нее эту реликвию. Оставила она и венчальное кольцо, и его перстень. Если кто-то попытается отобрать у нее эти кольца, она будет стрелять. Губы Арианы были решительно сжаты, глаза прищурены. Она села в машину, положив пистолет рядом с собой. Бросила последний взгляд на дом, где жила с Манфредом; к горлу подступили душераздирающие рыдания. Человек, который спас ее, ушел из жизни. Ушел навсегда. Подавленная этой мыслью, Ариана почувствовала, что может умереть – прямо здесь, сию минуту. От Манфреда у нее осталось всего одно письмо, полное нежных слов и обещаний. Он написал это письмо на следующий день после того, как они занимались любовью в первый раз. И еще Ариана захватила с собой фотографии – те, что были сняты на Рождество, снимки, сделанные на балу в королевском дворце, несколько карточек из Тиргартена, а также портреты его первой жены и детей. Незачем чужим глазам пялиться на эти снимки. Они принадлежат ей, Ариане. И Манфред тоже принадлежит ей – до конца ее дней.

Глава 25

Слившись с многотысячным потоком беженцев – главным образом пеших и велосипедистов, хотя изредка в этом потоке попадались и автомобили, – Ариана поехала в западном направлении. Союзники не пытались останавливать женщин, стариков и детей, в панике бежавших из обреченного города. Смотреть на все это было невыносимо. Несколько раз Ариана останавливалась, чтобы помочь очередному несчастному. В конце концов она поняла, что подобные остановки небезопасны – всякий раз кто-то непременно пытался отобрать у нее машину. Посадить к себе она рискнула лишь двух пожилых женщин, которые были ей бесконечно благодарны. Они жили в Далеме, но сейчас мечтали только об одном – поскорее унести ноги из города. Их магазин на Курфюрстендам утром был разгромлен, их мужья погибли, и обе боялись, что им тоже не суждено остаться в живых.

– Американцы всех нас убьют, фрейлейн, – всхлипывая, причитала та, что постарше.

Ариана была иного мнения на этот счет, но слишком устала, чтобы вступать в споры. В ее душевном состоянии беседа с другим человеком представлялась невыносимой мукой. Однако она знала: если бы американцы и в самом деле намеревались перебить всех немцев, они могли бы сделать это и раньше. «Фольксваген» еле тащился по запруженной людьми дороге. В конце концов Ариане удалось свернуть на знакомый проселок, по которому можно было двигаться несколько быстрее. Бензин кончился в Касселе, находившемся в двухстах милях от Берлина.

Своих попутчиц Ариана высадила еще в Кальбе, где тех с распростертыми объятиями и слезами встретили двоюродные сестры. Наблюдая эту сцену, Ариана чувствовала нечто вроде зависти. Ведь ее на всем белом свете никто теперь не ждал. Оставшись одна, она гнала машину вперед, находясь в странном оцепенении. В конце концов автомобиль замедлил ход и остановился. Запасная канистра оказалась пуста – Ариана забыла ее наполнить. До Саарбрюккена, где, по плану Манфреда, она должна была перейти французскую границу, оставалось еще полдороги – двести миль. Молодая женщина сидела неподвижно, думая о людских толпах, хлынувших на запад из германской столицы. Теперь она превратилась в песчинку, затерянную в этом потоке. У нее нет друзей, нет имущества, и идти ей тоже некуда. Вытерев слезы, Ариана бросила последний взгляд на маленький серый автомобиль, подхватила узел с вещами и пешком отправилась дальше на запад.

Понадобилось два дня, чтобы преодолеть сорок миль до Марбурга. Оттуда старый деревенский доктор подвез ее до Майнца. Они ехали вместе три часа, но почти не разговаривали. Благодаря доктору Ариана выиграла целых восемьдесят миль. В Майнце врач сочувственно посмотрел на свою спутницу и предложил подвезти ее до Нойкирхена, сказав, что это, в принципе, ему по дороге. Ариана с благодарностью согласилась, хотя происходящее доходило до нее с трудом.

В Нойкирхене Ариана поблагодарила своего благодетеля, уставилась на него невидящим взглядом, словно хотела сказать что-то еще, но не договорила. За последние часы с ней произошло нечто непонятное – чувство утраты, раздавленной надежды, бездонного отчаяния словно смерзлось внутри нее в некий неподвижный ком. Ариана уже плохо понимала, куда она направляется. Но она твердо помнила две вещи: во-первых, бежать из Берлина ей велел Манфред, а во-вторых, Манфред – ее муж. Раз он сказал, что нужно ехать в Париж, стало быть, так тому и быть. Может быть, парижский друг Манфреда все ей объяснит, скажет, что страшная картина, виденная ею возле рейхстага, – всего лишь сон. Возможно, Манфред уже в Париже, дожидается ее приезда.

– Фрейлейн?

Врач видел у нее на пальце кольцо, но ему не верилось, что эта девочка действительно замужем. Скорее всего надела кольцо, рассчитывая, что оно ее защитит. Однако вряд ли для солдат это будет иметь хоть какое-то значение. А старого доктора ей бояться нечего. Он ласково улыбнулся и помог ей снять с сиденья узел с вещами.

– Большое вам спасибо, – повторила она, и вновь он ощутил на себе ее остановившийся взгляд.

– С вами все в порядке?

Она не ответила.

– Если хотите, через несколько дней я могу отвезти вас обратно в Марбург.

Нет, она не намерена туда возвращаться. Ариана твердо знала, что ее путь лежит только в одну сторону. Последнее «прости» уже сказано.

– Спасибо, но я останусь у матери, – тихо ответила она, не желая признаваться, что решила эмигрировать из Германии.

Верить никому нельзя, даже этому симпатичному доктору.

– Спасибо.

Она вежливо пожала ему руку и остановилась, чтобы дать машине отъехать. Теперь оставалось пройти пешком двадцать миль до Саарбрюккена, там еще десять миль до французской границы, и тогда все будет в порядке.

Но добрых попутчиков больше не попадалось, и Ариана тащилась пешком по дороге целых три дня. Она устала, замерзла, оголодала, у нее болели ноги. Продовольствие кончилось в первый же день. Дважды она обращалась за помощью к фермерам, казалось, боявшимся всего на свете. Один дал ей два яблока, второй лишь отрицательно покачал головой. Через шесть дней после выезда из Берлина Ариана наконец достигла границы. Все-таки дошла, подумала она. Оставалось только пролезть под колючей проволокой. С трудом девушка преодолела эту последнюю преграду. Сердце у нее колотилось, в любой миг можно было ожидать выстрела какого-нибудь часового. Но война, судя по всему, действительно кончилась. Никто не охранял границу, никто не обратил внимания на грязную, изможденную молодую женщину в разорванной юбке и свитере, которая, цепляясь за колючую проволоку, выползла на французскую территорию. Оглядевшись по сторонам, Ариана устало прошептала: «Добро пожаловать во Францию».

Потом растянулась на земле и уснула.

Она проспала шесть часов, после чего ее разбудил звон церковных колоколов. Все тело онемело и ныло от усталости. Предшествующая жизнь – сначала в отцовском доме, потом под нежной опекой Манфреда – никак не могла подготовить Ариану к подобным испытаниям. Она медленно двинулась вперед по дороге, но полчаса спустя лишилась чувств и упала. Еще через два часа на нее наткнулась пожилая крестьянка. Сначала женщина подумала, что перед ней труп, но сердце под свитером еле слышно билось, и старуха сходила домой за невесткой. Вдвоем они кое-как притащили девушку в дом. Они укутали ее, растерли, и Ариана в конце концов очнулась. Сначала ее вырвало, потом началась лихорадка, продолжавшаяся два дня. Француженки были уверены, что девушка не выживет. Они почти ничего о ней не знали – лишь то, что она немка. Они поняли это, когда обнаружили среди ее вещей рейхсмарки и пистолет немецкого производства. Но крестьянок это обстоятельство не остановило. Сын старухи четыре года проработал в Виши на службе у нацистов. Что поделаешь – война есть война. Если эта девочка от кого-то бежит, почему бы ей не помочь? Да и война уже кончилась. Крестьянки провозились с Арианой еще два дня. Она не могла подняться, ее все время рвало, но в конце концов, когда Ариане стало чуть лучше, она сказала, что пойдет дальше. С этими женщинами Ариана разговаривала по-французски. Языком она владела в совершенстве, акцента почти не было. Она вполне могла выдавать себя за уроженку Страсбурга.

– И далеко ты собралась? – спросила старуха, скептически глядя на нее.

– В Париж.

– Но это больше двухсот миль. Пешком тебе не дойти, ты еле на ногах держишься.

Ариана и сама понимала, что крайне истощена. К тому же в момент падения она, очевидно, ударилась головой и получила сотрясение мозга. Иначе чем объяснить постоянные приступы рвоты и боль в глазах? Сейчас она выглядела лет на десять старше, чем перед началом своего путешествия.

– Ничего, попытаюсь. Может быть, меня кто-нибудь подвезет.

– На чем? Немцы отобрали все автомобили. А то, что осталось, забрали американцы. У них лагерь в Нанси, и они рыщут по всей округе в поисках сохранившихся автомобилей.

Но тут невестка вспомнила, что старый кюре вечером собирается ехать в Мец. У священника есть лошадь и повозка. Если Ариане повезет, старик возьмет ее с собой.

И Ариане повезло – кюре согласился подвезти ее.

В Мец они прибыли утром, и после нескольких часов езды по ухабам Ариане стало совсем плохо. Она не могла есть, не могла двигаться, но оставаться тоже было нельзя. Ей предстояло идти дальше, в Бар-ле-Дюк, до которого было сорок миль. Поэтому она не стала задерживаться в Меце и сразу двинулась в путь. Оставалось только надеяться, что ее подберет какая-нибудь попутная машина. Через четыре мили молитвы Арианы, казалось, были услышаны. На дороге показалась конная повозка. Возница был не стар и не молод, он не проявлял ни особой любезности, ни явной враждебности. Ариана, у которой при себе имелись кое-какие французские деньги, предложила ему заплатить, и возница позволил ей сесть с ним рядом. Несколько часов они молча катили по дороге; весеннее солнце нещадно припекало. Перед закатом возница остановил коня.

– Мы что, уже в Бар-ле-Дюке? – удивилась Ариана, однако мужчина покачал головой.

– Нет, но я устал и моя лошадь тоже.

Ариана и сама совсем выбилась из сил, но ей не терпелось побыстрее добраться до пункта назначения.

– Немножко отдохнем и поедем дальше, – сказал возница. – Это вас устраивает?

Ариану это не устраивало, но выбора у нее не было. Возница уже расстелил на земле куртку и принялся с аппетитом уплетать хлеб и сыр. Он жадно чавкал, не обращая внимания на Ариану. Но у нее все равно не было ни сил, ни желания есть. А смотреть, как он поглощает пищу, и вовсе было невыносимо. Ариана отошла подальше, легла на траву, использовав в качестве подушки свой узел, и закрыла глаза. Заходящее майское солнце нагрело землю, трава была мягкой и теплой. Ариана поняла, что засыпает.

Но тут она почувствовала, что кто-то грубо пытается стянуть с нее юбку. Возница навалился на Ариану, его руки пытались содрать с нее трусы. Застигнутая врасплох, девушка пыталась биться, царапаться, но он не обращал внимания на ее сопротивление. Подмяв Ариану под себя, он распластал ее на земле, и она почувствовала, как к ее бедрам прижимается что-то твердое и горячее. Но в самый последний миг что-то произошло – раздался крик, затем выстрел. Возница испуганно шарахнулся в сторону, не успев даже подтянуть штаны. Ариана проворно вскочила на ноги и пошатнулась, охваченная внезапным приступом дурноты. Но сильные руки схватили ее за плечи и осторожно опустили на землю.

– С вами все в порядке?

Ариана слабо кивнула, стараясь не поднимать глаз. Ей не хотелось, чтобы ее видели в таком состоянии.

Вопрос был задан по-английски: ее спаситель оказался американцем. Думая, что девушка его не поняла, американец повторил свой вопрос на ломаном французском. Это обрадовало девушку – значит, ее все-таки можно принять за француженку.

– Спасибо, – сказала она, поднимая голову.

Ариана увидела молодую симпатичную физиономию и густые каштановые волосы, выбивавшиеся из-под каски. На дороге стоял армейский джип, в котором сидели еще трое солдат.

– Он сделал вам больно? – спросил американец, но Ариана отрицательно покачала головой.

Тогда солдат размахнулся и врезал французу в челюсть.

– Получай, сволочь!

Местные жители вечно обвиняли их, американцев, в грабежах и насилиях, а на самом деле пакостят сами! Солдат взглянул на тоненькую светловолосую девушку, стряхивавшую пыль и грязь с одежды.

– Вас подвезти? – спросил он.

– Да, я еду в Париж, – слабо улыбнулась она.

«Это какое-то безумие, – думала Ариана. – Я стою и разговариваю с американским солдатом!»

– Мы можем довезти вас до Шалон-сюр-Марн. Оттуда до Парижа миль сто, но, может быть, я найду для вас попутку.

Неужели он и в самом деле поможет ей добраться до Парижа? Ариана смотрела на него, и по ее щекам текли слезы.

– Ну как? Вам это подходит?

Когда Ариана кивнула, улыбка американца стала еще шире.

– Ну тогда пойдем.

Она последовала за ним к джипу, а француз возница поднялся, стряхивая с себя пыль.

Американские солдаты оказались веселыми и жизнерадостными. Они с любопытством поглядывали на молчаливую Ариану, на ее золотистые волосы, тонкое лицо, грустные глаза, но не приставали к ней. Они болтали о чем-то между собой, время от времени нестройно затягивали песню. Спасителя Арианы, судя по надписи на нагрудном кармане, звали Хендерсоном. Когда джип прибыл в Шалон, Хендерсон целый час разыскивал попутную машину до Парижа и в конце концов нашел двоих солдат, отправлявшихся в столицу.

– С ними, мисс, вы будете в безопасности, – уверил он Ариану на своем неуклюжем французском и пожал ей руку.

– Спасибо, сэр, – поблагодарила она.

– Не за что.

Хендерсон посадил Ариану в машину к двум курьерам, которые должны были доставить в Париж очередное послание, исходившее от одного полковника к другому. Эти двое полковников отправляли друг другу курьеров по меньшей мере три раза в день. Но, провожая Ариану, Хендерсон думал не о полковниках, а о девушке с бледным лицом, на котором застыло выражение боли и отчаяния. Такие лица ему доводилось видеть на войне и прежде. Хендерсон сразу понял по остановившемуся взгляду синих глаз, по нездоровому цвету кожи и мертвенной бледности, что девушка здорово не в себе.

Глава 26

Двое курьеров объяснили Ариане, что едут на улицу де ла Помп, и спросили, куда нужно ей. Она показала им бумажку с адресом. Дом находился на улице де Варенн.

– Кажется, это на левом берегу, – сказал один из американцев, – но точно я не знаю.

Оказалось, что искомая улица и в самом деле находится на левом берегу Сены. Париж немало пострадал от войны, но, конечно, не до такой степени, как Берлин. Главный ущерб городу нанесли не бомбежки, а оккупанты, постаравшиеся вывезти из Парижа все мало-мальски ценные памятники и произведения культуры. Им надлежало украшать собой берлинскую пинакотеку.

Какой-то старик на велосипеде объяснил солдатам, где находится улица де Варенн, и даже предложил показать дорогу. Ариана была в Париже еще девочкой, с отцом и братом, но сейчас она слишком плохо себя чувствовала, чтобы наслаждаться прекрасными видами. Мимо проносились Триумфальная арка, площадь Согласия, мост Александра Третьего, а Ариана сидела, закрыв глаза, и ничего не видела. Старик показывал, где поворачивать, и в конце концов джип оказался на рю де Варенн. Американец поблагодарил француза, и Ариана открыла глаза. Она предпочла бы и дальше дремать в джипе, но нужно было выходить. Ее путешествие из Берлина до Парижа заняло целых девять дней, но вот наконец она прибыла туда, куда ее отправил Манфред. Ариана плохо представляла себе, что она здесь будет делать, как ее здесь встретят. Вполне возможно, что друга Манфреда уже нет в живых. Ведь почти все, кого знала в своей жизни Ариана, умерли.

Она остановилась возле массивной резной двери и с тоской подумала об уютном коттедже в Ванзее, где они жили с Манфредом. Однако пришлось тут же напомнить себе, что того дома больше нет. Без Манфреда он не существует.

– Да, мадемуазель?

Дверь открыла толстая седовласая горничная. За дверью виднелся ухоженный дворик, в глубине которого располагался очаровательный особняк восемнадцатого века с мраморной лестницей.

– Vous desirez?[2]

Окна особняка гостеприимно светились в вечерних сумерках.

– Мне нужен господин Жан-Пьер де Сен-Марн, – сказала Ариана.

Горничная уставилась на нее с непонимающим видом.

– Его что, нет дома?

– Он дома, – медленно ответила горничная. – Но война окончена, мадемуазель. Не нужно больше тревожить господина де Сен-Марна.

Ей до смерти надоели все эти попрошайки, которым вечно что-то нужно от месье. Пусть теперь обращаются к американцам. Они просто терроризируют хозяина своими ужасающими рассказами и страданиями. Сколько это может продолжаться? Совсем замучили беднягу.

Ариана не могла понять, чем вызвана неприязнь этой пожилой женщины.

– Видите ли… Мой муж и господин де Сен-Марн старые друзья. Муж сказал, что я должна разыскать в Париже господина де Сен-Марна…

Ариана запнулась, а старуха неодобрительно покачала головой:

– Все вы говорите одно и то же.

Эта девчонка выглядела не лучше, чем другие беженцы: тощая, бледная, в руке какой-то узелок. Похоже, она не мылась по крайней мере целую неделю. Если у месье есть деньги, это еще не означает, что все кому не лень могут у него попрошайничать.

– Я выясню, дома ли господин де Сен-Марн, – буркнула горничная.

Но судя по тому, что роскошный «роллс-ройс» стоял во дворе, можно было предположить, что хозяин дома.

– Подождите здесь.

Ариана с облегчением опустилась на скамейку во дворике. Ее знобило от вечерней прохлады. Но ничего страшного – Ариана уже привыкла к голоду и холоду. Ей казалось, что ничего другого в своей жизни она и не знала. А если что-то другое и было, то воспоминаний не осталось. Прошло очень много времени, возможно, часы, прежде чем кто-то потряс Ариану за плечо. Она открыла глаза и увидела перед собой неприятное лицо горничной.

– Он вас примет, – неохотно сообщила она.

Ариана испытала неимоверное облегчение – не столько от мысли о том, что она все-таки увидит господина де Сен-Марна, сколько от того, что появилась надежда получить ночлег. Пусть ее устроят где угодно, хоть на чердаке, лишь бы никуда больше не идти. Ариана мечтала только об одном – чтобы ей позволили здесь остаться.

Следом за горничной она поднялась по мраморным ступенькам лестницы и оказалась у парадного входа. Важный дворецкий распахнул перед ней двери. Он чем-то напоминал Бертольда, но глаза, пожалуй, были добрее. Дворецкий окинул взглядом посетительницу и, ни слова не говоря, куда-то удалился. Горничная вновь неодобрительно покачала головой и объяснила:

– Он отправился к месье. Вас скоро пустят, подождите. А я пойду.

– Спасибо, – поблагодарила Ариана, но ее благодарность была ни к чему.

Дворецкий вскоре вернулся и повел Ариану по коридору, стены которого были обиты бархатом и увешаны портретами предков Сен-Марна. Ариана не видела ничего вокруг; она кое-как переставляла ноги и в конце концов оказалась перед дверью, створки которой сплошь состояли из зеркал. За дверью располагался салон, очень похожий на одну из комнат берлинского королевского дворца: повсюду золотая лепнина, херувимчики, гобелены, инкрустация и бесчисленные зеркала. Среди всего этого великолепия в кресле на колесиках сидел хмурый господин примерно того же возраста, что и Манфред, но тощий и с изборожденным глубокими морщинами лицом. Он внимательно смотрел на посетительницу.

– Господин де Сен-Марн? – устало спросила Ариана, у которой уже не оставалось сил для соблюдения светских условностей.

– Да.

Господин почти не шевельнулся, но все же легким кивком дал ей понять, что она должна приблизиться. Лицо его по-прежнему сохраняло серьезность, но глаза были добрыми.

– Я Сен-Марн. А вы кто?

– Ариана… – Она запнулась и продолжила: – Я Ариана фон Трипп. – Глаза хозяина смотрели на нее все так же мягко. – Манфред сказал, что, если Берлин падет, я должна приехать сюда. Извините, но я надеялась, что…

Сен-Марн подъехал к ней поближе и протянул руку.

– Добро пожаловать, мадам. Садитесь, пожалуйста.

Однако улыбки на его лице не было. Сен-Марн знал, что эта девушка сказала ему еще не все. И, судя по всему, хороших новостей от нее ждать не приходилось.

Ариана села и посмотрела в лицо французу. Пожалуй, он был даже красив, но красота его была совершенно другого рода, чем у Манфреда. Как могли они подружиться? Рассматривая школьного приятеля своего мужа, Ариана ощутила острый приступ одиночества. Ведь ей не суждено когда-либо вновь увидеть Манфреда.

– Сколько времени вам понадобилось, чтобы сюда добраться?

Он внимательно вглядывался в ее лицо. Сколько раз ему уже доводилось видеть таких людей – больных, изможденных, надломленных, испуганных!

– Девять дней, – со вздохом ответила девушка.

– И как же вы добирались?

– На машине, в повозке, пешком, на джипе…

«Через колючую проволоку, с помощью молитвы, под угрозой изнасилования…» – мысленно добавила она.

Ее глаза смотрели на Сен-Марна, но не видели его. И тогда он задал вопрос, который беспокоил его больше всего:

– А Манфред?

Ариана опустила голову.

Ее ответ был произнесен едва слышным шепотом:

– Он умер. Погиб во время штурма Берлина. – Ариана посмотрела на хозяина дома. – Но он сказал, чтобы я отправилась к вам. Сама не знаю, почему я покинула Германию. Просто у меня там больше ничего не осталось. Я должна была уехать.

– А ваша семья? – спросил Сен-Марн, как и в случае с Манфредом, заранее ожидая печального ответа.

Ариана судорожно вздохнула:

– Очевидно, мой отец убит. Мать умерла еще до войны. Но вот мой брат… Я надеюсь, что он жив и находится в Швейцарии. В прошлом году, в августе, отец не вернулся, а о Герхарде я больше ничего не слышала. Мне неизвестно, жив он или нет.

– Значит, ваш брат должен был остаться в Швейцарии, а отец вернуться в Берлин?

Она кивнула:

– Да, он должен был забрать меня. Но моя бывшая няня… В общем, слуги донесли фашистам. Меня арестовали, надеялись получить выкуп. Они тоже думали, что отец вернется. – Ариана немного помолчала, глядя на Сен-Марна, и закончила: – Через месяц меня выпустили. После этого мы с Манфредом…

На глазах у нее выступили слезы.

Жан-Пьер вздохнул и придвинул к себе листок бумаги.

– Что ж, очевидно, именно поэтому он вас ко мне и прислал.

Тут Ариана смутилась:

– Наверно, он послал меня к вам, потому что вы с ним друзья. И еще он думал, что здесь я буду в безопасности.

Жан-Пьер де Сен-Марн устало улыбнулся.

– Манфред и в самом деле был моим хорошим другом. К тому же он всегда отличался сообразительностью. Он знал, чем я занимался во время войны. Я поддерживал с ним контакт, разумеется, не напрямую. – Он небрежно показал на свое инвалидное кресло. – Как вы видите, я… несколько стеснен в передвижениях, но это не помешало мне неплохо устроиться в жизни. Я занимаюсь, скажем так, филантропией. Помогаю семьям воссоединиться, перебраться в страны с более благоприятным климатом.

Ариана кивнула, отлично поняв смысл его слов.

– Иными словами, вы помогаете беженцам эмигрировать.

– Да, по большей части именно этим я и занимаюсь. А теперь в течение нескольких последующих лет мне, вероятно, придется немало потрудиться над воссоединением разбросанных войной семей. Полагаю, работы будет предостаточно.

– И вы поможете найти брата?

– Попробую. Дайте мне всю имеющуюся у вас информацию, и я выясню, возможно ли что-нибудь сделать. Но этого мало, Ариана. В первую очередь вам нужно подумать о себе. Куда вы теперь отправитесь? Назад в Германию?

Она медленно покачала головой и уставилась на него пустым взглядом.

– У меня там никого нет.

– Какое-то время вы можете пожить здесь.

Ариана поняла, что навсегда остаться у Сен-Марна она не сможет. Как же ей быть? До сих пор она ни разу не задумывалась о том, что будет с ней дальше.

Сен-Марн сочувственно кивнул и что-то записал на бумаге.

– Ладно, утром мы вами займемся. Вы расскажете мне все, что вам известно о Герхарде. Если, конечно, вы хотите, чтобы я занялся его поисками.

Ариана медленно кивнула, подавленная всем этим – и внешним видом хозяина, и роскошным салоном, и предложением помощи.

– А тем временем для вас найдется дело поважнее, – мягко улыбнулся он.

– Какое? – Она тоже попыталась улыбнуться, но попытка не очень удалась, ибо Ариана уже совсем засыпала в непривычно удобном кресле.

– Вам нужно отдохнуть. У вас очень усталый вид.

– Да, я устала.

Все эти несчастные выглядели одинаково, когда попадали к нему в дом, – измученные, больные, напуганные. Пройдет день-другой, и девочке станет лучше. Какая она хорошенькая! Странно, что Манфред выбрал себе в жены столь юное и хрупкое создание. Марианна была намного крепче. Жан-Пьер немало удивился, когда понял, что имеет дело со второй женой Манфреда. Он был уверен, что фон Трипп никогда больше не женится – слишком большим потрясением стала для него смерть жены и детей. Но, глядя на эту девочку, Жан-Пьер отлично понимал, чем она покорила Манфреда. Даже в этой грязной, изодранной одежде она была похожа на сказочного эльфа. Жаль, что не довелось встретиться с ней и Манфредом в более счастливые времена. Оставшись один, Жан-Пьер стал размышлять о своем старом друге. Зачем все-таки Манфред прислал к нему свою жену? Чтобы она дожидалась, пока закончатся бои в Берлине? Или имелось в виду нечто большее? Должно быть, Манфред рассчитывал, что Жан-Пьер о ней позаботится, поможет найти пропавшего брата. Сен-Марн интуитивно чувствовал, что Манфред отправил ему какое-то закодированное послание, но в чем его смысл? Возможно, со временем это прояснится, подумал он, глядя в окно.

А Ариану отвели в комнату, откуда открывался вид на выложенный булыжником дворик. Уснула она, едва коснувшись головой подушки. Пожилая добродушная женщина в пышной юбке и фартуке приготовила для нее чудесную постель – с чистыми простынями, толстым одеялом, мягкой подушкой. Ариане казалось, что она уже сто лет не видела подобного чуда. Забыв о Жан-Пьере, Герхарде и даже Манфреде, она опустилась на перину и тут же провалилась в глубокий сон.

Глава 27

На следующее утро Ариана встретилась с Жан-Пьером после завтрака. При свете дня сразу было видно, что девушка тяжело больна – ее бледное лицо, казалось, совсем утратило всякие краски.

– Вы были больны, когда покинули Берлин?

– Нет.

– Должно быть, сказываются тяжелое путешествие и ваша утрата.

Жан-Пьеру много раз приходилось видеть, как горе ломает людей. Они страдают от рвоты, головокружения, обливаются холодным потом. Взрослые сильные мужчины, пройдя тяжелый путь и испытания, падали в обморок, когда оказывались под этой крышей. Но Жан-Пьера беспокоило не столько физическое, сколько эмоциональное состояние Арианы.

– Позже я вызову к вам врача. А сейчас расскажите мне все, что вам известно о брате. Словесный портрет, рост, вес. Куда именно он отправился, во что был одет, как собирался действовать? Были ли у него в Швейцарии знакомые?

Ариана подробно ответила на все эти вопросы. Она изложила Жан-Пьеру план, который разработал Вальмар. Рассказала, что отец и брат должны были пешком пересечь швейцарскую границу возле станции Лерах, потом добраться до Базеля, оттуда на поезде доехать до Цюриха, после чего отец обещал вернуться за ней в Берлин.

– А что Герхард должен был делать в Цюрихе?

– Ничего. Просто ждать.

– Ну хорошо, а куда вы должны были отправиться после того, как отец перевел бы вас через границу?

– В Лозанну, к друзьям отца.

– А они знали, что вы должны прибыть?

– Не уверена. Вряд ли папа стал бы звонить им из дома или из банка. Должно быть, он намеревался связаться с ними из Цюриха.

– Мог ли он оставить брату их номер телефона?

– Наверняка оставил.

– Но с вами никто не связывался – ни ваши родственники, ни друзья отца?

– Никто. Манфред сказал, что отец наверняка погиб.

По ее тону Жан-Пьер понял, что девушка мысленно уже смирилась с этим. Теперь ей предстояло свыкнуться с мыслью о том, что Манфреда тоже больше нет.

– Но Герхард… – Она умоляюще посмотрела на него, и Жан-Пьер покачал головой:

– Посмотрим. Мне нужно будет сделать кое-какие звонки. А вы отправляйтесь обратно в постель. Если мне удастся что-то узнать, я сообщу вам.

– И вы меня разбудите?

– Обещаю.

Но Жан-Пьер не стал ее будить. Ему понадобилось не более часа, чтобы навести справки. Ничего такого, ради чего стоило бы будить Ариану, выяснить не удалось. Девушка проспала до вечера, и Сен-Марн отправился в своем кресле к ней в комнату, лишь когда Лизетт сообщила, что Ариана проснулась.

– Добрый вечер, Ариана. Как вы себя чувствуете?

– Мне лучше.

Но выглядела она не лучше, а, пожалуй, даже хуже. Было видно, что она отчаянно борется с тошнотой.

– Новостей нет?

Жан-Пьер ответил не сразу, но Ариана и так все поняла. Он поспешно вскинул руку:

– Погодите, Ариана, погодите. У меня нет никаких новостей. Я скажу вам все, что мне удалось выяснить, но это совсем немного. Мальчик исчез.

– Умер? – Ее голос дрогнул.

Она до последней минуты надеялась, что Герхард все-таки жив, хотя Манфред и убеждал ее в обратном.

– Может быть. Я не знаю. Я позвонил людям, которых вы мне назвали. К сожалению, этот человек и его жена погибли в автомобильной катастрофе за два дня до того, как ваш отец и брат покинули Берлин. Детей у них не было, дом продан, и новые владельцы ничего о вашем брате не слышали. Я говорил с сотрудником банка, который вел дела с вашим отцом. Он тоже ничего не знает. Не исключено, что вашего отца убили на обратном пути, когда он возвращался в Берлин. В этом случае Герхард должен был рано или поздно позвонить по телефону, оставленному ему отцом. Ему там должны были сказать, что знакомые его отца погибли. В этом случае, я полагаю, мальчик должен был связаться с банком, где работал знакомый его отца. Или же, возможно, он решил, что теперь предоставлен самому себе, закатал рукава и нашел работу, чтобы не умереть от голода. Так или иначе, ни в Цюрихе, ни в швейцарской полиции, ни в банковских кругах Лозанны о нем ничего не знают. На след Макса Томаса выйти мне тоже не удалось.

Ариана рассказала Жан-Пьеру и о Максимилиане, надеясь, что его удастся разыскать.

Вид у Сен-Марна был расстроенный – невзирая на все усилия, поиски оказались безрезультатными. Герхард исчез бесследно.

– Я действовал и по своим обычным каналам, и через знакомых. Никто вашего брата не видел, никто о нем не слышал. Может быть, это хорошо, а может быть, и очень плохо.

– А как думаете вы, Жан-Пьер?

– Я думаю, что ваш отец и брат погибли при переходе где-то между Лерахом и Базелем.

По ее молчанию он понял, что она парализована горем, и решил говорить дальше, чтобы помочь ей взять себя в руки.

– Ариана, нам нужно идти дальше.

– Идти? Куда? Зачем? – сердито всхлипнула она. – Я не хочу никуда больше идти. У меня никого не осталось. Я одна.

– Это не так уж мало. Я тоже один.

– Как, вы тоже? – уставилась на него Ариана и высморкалась в платок.

– Моя жена была еврейкой. Когда немцы оккупировали Париж, они забрали ее и нашу маленькую девочку. – Его голос странно дрогнул, и Жан-Пьер отодвинулся на кресле в сторону.

Ариана зажмурилась. Ей стало невыносимо больно. Сколько потерь, сколько смертей и несчастий! Этот мужчина, Манфред, Макс, она – каждый лишился близких, детей, братьев, родителей. Ей показалось, что комната кружится, и Ариана откинулась назад, чтобы не потерять равновесия. Жан-Пьер подкатил к ее кровати и нежно погладил Ариану по волосам.

– Я все знаю, дорогая, я все знаю.

Он не стал говорить ей, что надежда все-таки есть. К чему понапрасну обольщать девочку пустыми грезами? Дело в том, что один портье из цюрихского отеля сказал, что, кажется, видел паренька, по описанию похожего на Герхарда. Тот говорил, что дожидается кого-то из родственников. Он прожил в гостинице две недели. Но потом, как утверждал портье, мальчика забрали родственники и он уехал. Таким образом, это не мог быть Герхард, ведь у него никого не осталось. Если бы какие-то родственники были, отец Арианы непременно сообщил бы ей о такой возможности. Судя по всему, он был человеком предусмотрительным и обстоятельным. Портье очень хорошо запомнил, что мальчика забрала семья, состоявшая из отца, матери и дочери. Очевидно, это все-таки был не Герхард. Больше ничего обнаружить не удалось. Мальчик исчез, и Ариана осталась совсем одна, как тысячи людей по всей Европе.

После продолжительной паузы Жан-Пьер заговорил вновь:

– У меня есть предложение. Решение будет зависеть от вас – не знаю, хватит ли у вас храбрости. Я сам поступил бы таким образом, если бы был молод. Надо уехать подальше от этого измученного, разрушенного, искореженного континента. Уехать и начать жизнь сначала. По-моему, именно так вам и следует поступить.

Ариана подняла голову, вытерла слезы.

– Уехать? Но куда?

Эта идея привела ее в ужас. Она никуда не хочет ехать! Лучше остаться на месте, приковать себя цепями к прошлому.

– В Соединенные Штаты, – негромко ответил Жан-Пьер. – Завтра отходит корабль с беженцами. Рейс согласован с благотворительной организацией, расположенной в Нью-Йорке. Их представители встретят пароход в порту и помогут иммигрантам начать новую жизнь.

– Но как же дом моего отца в Грюневальде? Неужели я не получу его обратно?

– А он вам нужен? Вы смогли бы там жить? Да и сомневаюсь, что вам его вернут.

Ариана поняла, что он прав. А Сен-Марн в этот момент вдруг догадался, в чем состоял тайный замысел Манфреда. Так вот зачем он прислал Ариану к старому другу! Манфред знал, что Жан-Пьер сумеет найти правильное решение. И решение было найдено.

Вопрос заключался лишь в том, по силам ли Ариане плавание. Но Жан-Пьер знал из своего обширного опыта, накопленного за шесть лет, что пройдут месяцы, прежде чем Ариана восстановит физические и духовные силы. Слишком многого она лишилась, да еще эти девять дней безумной гонки через всю Германию и Францию. Тяготы путешествия стали последней каплей, а первой был шок при виде мертвого мужа. Никакой болезни у Арианы нет – лишь усталость, голод, скорбь, боль утраты. Если упустить завтрашний корабль, неизвестно, будет ли следующий.

– Вы согласны? – спросил Жан-Пьер, глядя ей прямо в глаза. – Там вас ждет новая жизнь.

– А как же Герхард? Вдруг он все-таки в Лозанне? Или, может быть, мне отправиться в Цюрих? Я попытаюсь его разыскать.

Но по ее глазам он видел, что она уже не надеется.

– Я почти полностью уверен, Ариана, что найти его не удастся. Если бы ваш брат остался жив, непременно отыскался бы след. Полагаю, что его и вашего отца убили на границе.

Она медленно покачала головой, пытаясь смириться с мыслью, что надежды больше нет. Итак, она потеряла всех. Есть два пути: лечь и умереть или идти дальше.

Борясь с тошнотой и головокружением, она взглянула на Жан-Пьера и кивнула. Какой-то глубинный инстинкт заставил Ариану произнести чужим голосом:

– Хорошо. Я поеду.

Глава 28

Черный «роллс-ройс» Сен-Марна медленно въехал в гаврский порт. Бледная Ариана сидела на заднем сиденье. За всю дорогу они почти не разговаривали. Шоссе было забито грузовиками, джипами, фургонами, перевозившими грузы из Парижа в Гавр и обратно. Правда, вокруг самой столицы на дорогах было гораздо свободнее, попадались лишь армейские транспортные колонны.

Жан-Пьер то и дело поглядывал на свою спутницу. Впервые за годы общения с несчастными и обездоленными он не мог найти подходящих слов для утешения. По глазам девушки было видно, что ослабить бремя обрушившегося на нее несчастья невозможно.

Ариана все больше и больше проникалась трагизмом своего положения. В мире не осталось ни одного человека из тех, кого она любила. Обратиться было не к кому, не с кем было поделиться воспоминаниями о прошлом. А в чужой стране никто не поймет ее языка, никто не будет знать о Герхарде, о Вальмаре, о доме в Грюневальде, о матери, о фрейлейн Хедвиг, о каникулах на берегу озера, о глухом Бертольде… В Америке нет ни одного человека, который видел бы, как Герхард устраивает взрывы в своей химической лаборатории. Никто там не знает Манфреда. Вот таков новый мир, куда она едет. Американцам не понять, что она испытала, сидя в тюремной камере. Сначала домогательства Гильдебранда, потом чудесное спасение и жизнь с Манфредом в Ванзее. Кому в Америке можно будет рассказать, как она варила мужу рагу из ливерной колбасы. Как выбирала покрывало для спальни? Никому там не интересно, какими глазами смотрел на нее Манфред в то памятное утро, каким холодным было его лицо на мостовой возле рейхстага. События последнего года, да и всех двадцати лет ее жизни, никому не интересны. Ариана сидела рядом с Сен-Марном и стремительно приближалась к кораблю, который увезет ее навсегда. Вряд ли ей суждено вновь испытать чувство близости с другим человеком.

– Ариана! – позвал ее звучный голос с французским акцентом.

Утром, перед отъездом в Гавр, Жан-Пьер не решился затевать беседу с Арианой. Она была совсем больна, едва поднялась с кровати. Вчера она дважды падала в обморок. Сейчас Сен-Марну показалось, что девушке немного лучше. Только бы она перенесла плавание. Если останется жива, ее наверняка пустят в Штаты. Америка радушно встречала беженцев большой войны.

– Ариана, – вновь позвал он, и она с трудом отрешилась от черных мыслей.

– Да?

– Вы долго прожили с Манфредом?

– Почти год.

– Что ж, сейчас год вам, должно быть, кажется целой вечностью. Но учтите, – его губы чуть тронула улыбка, – в двадцатилетнем возрасте год кажется длинным, как сама жизнь. Пройдет еще двадцать лет, и вы станете оценивать движение времени по-другому.

– Вы хотите сказать, что я забуду Манфреда? – ледяным тоном спросила Ариана.

Ее возмутило, что Сен-Марн может предполагать подобное. Но Жан-Пьер лишь грустно покачал головой:

– Нет, милая, вы его не забудете.

Он вспомнил о жене и дочери, погибших всего три года назад, и боль с новой силой пронзила его сердце.

– Вы его не забудете. Но со временем боль станет менее острой. Она перестанет казаться вам невыносимой. – Он обнял ее за плечи. – Будьте благодарны судьбе, Ариана, за то, что вы еще молоды. Для вас ничего еще не кончилось.

Он очень хотел хоть как-то обогреть ее, но в огромных синих глазах не возникло и лучика надежды.

Когда они прибыли в порт, Жан-Пьер не стал выходить из автомобиля. Это было бы слишком сложной операцией – пришлось бы доставать кресло-каталку из багажника, пересаживаться с помощью шофера, потом проделывать все это снова в обратном порядке. Все равно Жан-Пьер больше не мог ничего сделать для своей подопечной. Он договорился, что ее доставят в Нью-Йорк, а там ею займется Женское общество взаимопомощи.

На прощание Сен-Марн протянул Ариане руку через открытое окно. Она стояла возле машины, держа в руке маленький фанерный чемоданчик, который экономка Сен-Марна разыскала где-то в подвале. Добрая женщина уложила туда кое-что из вещей погибшей жены Жан-Пьера. Скорее всего одежда окажется для девушки слишком велика. Она казалась совсем миниатюрной, похожей на ребенка. Тоненькое личико с большущими глазами было таким несчастным, что Сен-Марн заколебался: не делает ли он ошибки? Может быть, Ариана слишком слаба для такого путешествия? Но преодолела же она шестьсот миль от Берлина до Парижа – пешком, на машине, в телеге, в джипе. Если уж она выдержала такое девятидневное путешествие, как-нибудь перенесет и недельное плавание через океан. Во всяком случае, дело того стоит. Она должна как можно дальше уехать от кошмарных воспоминаний, начать новую жизнь в новой стране.

– Вы ведь сообщите мне о себе? – спросил Жан-Пьер, чувствуя, что похож на любящего отца, который отправляет любимое чадо учиться за границу.

Слабая улыбка тронула бледные губы.

– Да. Обязательно. Спасибо вам, Жан-Пьер… за все, что вы для меня сделали.

Жан-Пьер кивнул:

– Мне бы очень хотелось… чтобы все сложилось иначе.

Жаль, что рядом с этой девочкой не стоит Манфред.

Она поняла, что он имел в виду.

– Да, мне тоже.

– Прощайте, Ариана, – нежно произнес он. – Счастливого путешествия.

Взглядом она поблагодарила его еще раз и стала подниматься по трапу на корабль. Она обернулась в последний раз, помахала Сен-Марну рукой и прошептала: «Прощайте». По ее щекам текли слезы.