Комната в башне

Глава четырнадцатая

Настало утро — серое, зябкое, мрачное. Над домом сгустился непроницаемый туман.

Я села на постели, потушила горевшую всю ночь лампу. После того страшного пробуждения мне так и не удалось уснуть. Я ворочалась с боку на бок, пыталась читать, но, боясь повторения кошмара, не смогла даже на минуту сомкнуть глаз. Все тело ныло, к ощущению разбитости примешивалось сознание своей полной беззащитности перед лицом невидимого врага. Страшного врага, появление которого никак нельзя было ни объяснить, ни предугадать.

Разбуженные моими криками Веннеры долго не могли взять в толк, что же все-таки произошло. Вначале я убеждала их, что злоумышленники проникли в мою комнату через ванную, общую с соседней комнатой для гостей. Веннер зажег свет, обшарил при мне все углы, не никого не обнаружил.

Меня утешали, списывая все происшедшее на кошмарный сон: ничего удивительного после столь утомительного гуляния по болотам.

За их ласковыми словами я не видела ничего, кроме пустоты и безразличия. Грубоватые шутки и покровительственное отношение хозяина никак не вязались с его отсутствующим взглядом. Не лучшее впечатление производила и миссис Веннер, то и дело всплескивавшая руками, как глупая наседка. Что касается Мэри, то она вообще вела себя, как пришелица из космоса — отстраненно и даже чуть брезгливо, всем своим видом высказывая одно: оставьте меня в покое, на свете есть проблемы и поважнее.

Ясно было, что все трое никакого отношения к ночному происшествию не имеют. В сером утреннем сумраке меня не покидала навязчивая мысль, что те, кто стоял и злобно шептал возле моей кровати, вообще не были людьми. И все же искать следовало не среди них.

Тарквин не выбежал на мой крик.

— Слава Богу, что наш ягненочек спит так крепко! — улыбнулась миссис Веннер. — Ни к чему пугать ребенка.

Несмотря на слабость и головную боль, я встала, с отвращением посмотрела на сваленную в углу еще мокрую после похода в Куллинтон одежду и спустилась вниз. Судя по всему, хозяева еще спали.

За входной дверью колыхалась зыбкая пелена: туман висел в воздухе, не позволяя видеть более чем на пару шагов. Казалось, солнце померкло навеки. Отличная погода для болотных призраков.

Я медленно двинулась по дорожке, намереваясь свернуть с нее к оврагу, но уже через несколько шагов с ужасом обнаружила, что совершенно не представляю, куда иду. Под ногами была влажная трава, а не гравий. Кошмар возвращался вновь. В памяти всплыли вчерашние рассказы о коварных смертоносных ямах, затянутых тиной, — мрачных ловушках, подстерегающих новые жертвы, В панике я кинулась бежать, как слепая, с вытянутыми вперед руками, обратно к дому, пока не уперлась в стену. Ощупав ее, я убедилась, что нахожусь у флигеля, кое-как доковыляла до входной двери и с облегчением толкнула ее.

Доносившиеся из кухни шипение закипающего чайника и звяканье чашек несколько ободрили меня. У плиты хлопотала миссис Бартон. Увидев меня, она кивнула и улыбнулась тонкими, бескровными губами. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Я плохо спала всю ночь и решила немного прогуляться перед завтраком. На свежем воздухе… — пролепетала я, сообразив, что нужно как-то объяснить свое появление на кухне в столь ранний час.

— Хотите чаю? — миссис Бартон наполнила чайник водой и с громким стуком водрузила его на плиту.

— О, я была бы вам очень благодарна… Туман такой густой, что я даже заблудилась, не успев отойти от дома.

— К сожалению, это надолго. — Почему вы так думаете?

— Сегодня туман еще не такой густой. Дальше будет еще хуже. Это повторяется каждую осень, мы даже не можем выйти из дома.

— Когда же погода переменится?

— Нескоро, мисс Оршад.

Давая понять, что беседа закончена, миссис Бартон налила мне чая с молоком и отвернулась. Пока она ставила на поднос тарелки и чашки к завтраку, я во всей красе представила себе будущую унылую череду серых, промозглых дней без единого лучика солнца, без всякой связи с внешним миром. Даже горячий чай не согрел меня. И тут в голову пришла спасительная мысль.

В такое раннее время Памела наверняка еще не успела никуда уйти, скорее всего, она и не проснулась и наговорит мне много резкостей в своем духе, когда я ее разбужу своим звонком. Но даже самые обидные упреки, услышанные от преданной подруги, принесли бы мне сейчас несравнимо большее успокоение, чем насквозь фальшивые заверения в сочувствии из уст обитателей Лонг Барроу.

Услышав на лестнице тяжелые шаги Веннера, я решительно двинулась навстречу.

— Ну, как мы себя чувствуем? Ужасные привидения в белых тапочках вас больше не беспокоили, или вы думаете, они все еще прячутся под вашей кроваткой? — хозяин оглушительно расхохотался, довольный своей, как ему казалось, остроумной шуткой.

— Спасибо, мне гораздо лучше, — я даже не улыбнулась. — Очень сожалею, что разбудила всех своим криком.

— Да что вы, будьте проще! Немудрено увидеть во сне какую-нибудь дрянь после ваших приключений по дороге в Куллинтон… Похоже, воскресной газеты нам сегодня не видать, — добавил он, выглянув в приоткрытую дверь. — И в церковь мы тоже не поедем.

— Мистер Веннер, — я почти поймала его за рукав, когда он направлялся в столовую. — Можно мне позвонить из вашего, кабинета?

— Разумеется, а почему вы спрашиваете? Я бы сказал, немного рановато для звонков, но дело ваше. Вы же знаете, где стоит телефон.

— Кабинет не заперт?

— Вот рассмешили! Да я его вообще никогда не запираю. Посудите сами, что мне там прятать? Стаканчик виски я могу опрокинуть и в другом месте, а из порнографических журналов я уже давно вырос, ха-ха!

Снова не присоединившись к его жизнерадостному смеху, я быстро поднялась наверх. Дверь действительно не была заперта. Я прикрыла ее за собой, подбежала к столу и со вздохом облегчения подняла трубку.

Телефон молчал. Ни щелчка, ни гудков.

Удрученная настолько, что не было сил даже чертыхнуться, я медленно спустилась в столовую.

— К сожалению, телефон не работает, — сообщила я Веннеру, как раз наливавшему себе чай. Он нисколько не удивился, даже не поднял головы.

— Да-да, бывает. Может, сильный ветер ночью повредил провода. Стоит ли волноваться из-за таких пустяков? К вечеру починят, а может быть, и раньше. Не берите в голову, милая.

— Но у меня очень срочное дело, — слезы застилали мне глаза. — Моя подруга ждет звонка и очень беспокоится. Вы и представить себе не можете, что произойдет, если я сегодня не свяжусь с ней!

— Что ж, мне вас очень жаль, — Веннер аккуратно намазал масло на толстый кусок хлеба, тщательно разровнял ножом, оглядел со всех сторон и, прищурившись, откусил. — Но мы ничем не можем помочь. Не стану же я посылать Мэйкинса в город в такой туман — это сущее безумие. И не вздумайте никуда отправляться пешком! Вчера вы уже имели возможность убедиться, к чему это приводит, — он с шумом отхлебнул из чашки.

Я смотрела на него с ненавистью.

— Сядьте, подкрепитесь как следует, и мир предстанет перед вами совсем в другом свете.

«Чтоб ты подавился», — подумала я, усаживаясь за стол и придвигая к себе тарелку.

Хлеб застревал в горле, вареное яйцо было похоже на теплую резину, но я заставила себя немного поесть, чувствуя, что силы еще понадобятся.

Что же делать? Если не случится чудо и погода сегодня же не переменится, о поездке в город нечего и думать. Я отрезана от всего мира.

— Если уж говорить о вчерашнем происшествии, — ядовито вставила я, — то пешком мне пришлось идти только потому, что не было возможности поехать на лошади.

— Это почему же, позвольте узнать?

— Конюшня была заперта на замок. Не могла же я вытащить пони через окошко.

— Надо же, как странно, — Веннер озабоченно поморщился. — Наверное, Мэйкинс запер перед тем, как мы уехали. Я с ним, негодником, сегодня же поговорю. У нас в округе нет конокрадов.

На это мне нечего было возразить.

Вошли миссис Веннер и Мэри. Дочь, как обычно, молчала, мать же извергла настоящий словесный поток по поводу ночного происшествия и умолкла только с приходом Тарквина. По-видимому, обсуждать эту тему при нем ей было неловко.

Мы продолжали есть молча, каждый был погружен в свои мысли. Обстановка стала столь тягостной, что я несколько раз пыталась начать разговор, но тщетно: мне никто не отвечал. Наконец, Тарквин немного оживился, услышав о котятах в конюшне:

— Что вы говорите, я тоже хочу посмотреть! Какого же они цвета?

— Все разные: один— черный, другой — черно-белый, третий — полосатый, четвертый — серый, а пятый, самый хорошенький, — пятнистый, как черепашка.

— Это просто прелесть, — протянул Тарквин, одарив меня своей дежурной ослепительной улыбкой.

За всю жизнь у меня не было такого длинного воскресенья, как это. Все утро я провела в своей комнате, занимаясь уборкой. Вчерашнюю промокшую одежду я положила у самой двери, чтобы не забыть отнести ее на кухню, в корзину с грязным бельем.

После унылого обеда, прошедшего, как и завтрак, в полном молчании, я вернулась в комнату и тщетно пыталась поймать какую-нибудь интересную передачу или концерт. Приемник, слава Богу, не замолк, как телефон, но выдавал только политические сводки и эстрадные шлягеры.

Вечером Веннер долго играл с Тарквином в шахматы, Тарквин в конце концов выиграл. Потом хозяева, как нередко бывало, попросили меня сыграть что-нибудь. На сей раз это прозвучало, как жест великодушного примирения: мол, забудем все недоразумения и доставим друг другу приятное.

Неожиданно для себя самой я приняла решение сыграть на Гварнери. Это показалось единственным способом преодолеть охватившее меня в последнее время жуткое ощущение потерянности и одиночества. Музыка, и только она, может вернуть меня к жизни.

Я побежала наверх, дрожащими от волнения руками открыла шкаф и бережно вынула футляр. Когда я, прикрыв глаза, коснулась смычком струн, по всему телу разлилось магическое тепло. Семь долгих месяцев я ждала этого момента!

Взглянув на благообразные, застывшие лица супругов Веннер, я решила сделать уступку их музыкальным вкусам и сыграть «Дунайский вальс» в упрощенной, слезливой обработке. Пусть это и была насмешка, они не могли ее заметить. Они, но не Тарквин, выражение глаз которого мгновенно изменилось.

А потом не стало ни мрачного Лонг Барроу, ни кошмаров прошлой ночи, ни сгустившегося вокруг тумана. Забыв о слушателях, я продолжала играть для себя. Музыка уносила меня в заоблачные выси, она переливалась, как морская гладь на солнце, и взрывалась каскадами фейерверка. В таком экстазе я провела, наверное, больше часа.

Когда заболели пальцы, я опустила смычок и вернулась на грешную землю.

Мои слушатели вяло и недружно зааплодировали. Похоже, я их просто слишком утомила, не рассчитав время, да и пьесы оказались чересчур сложными.

Только Тарквин выглядел странно оживленным. На секунду мне опять померещилось в лихорадочном блеске его больших глаз что-то тяжелое, неприятное — может быть, зависть? Но я могла и ошибаться.

— Такого я еще не слышал в своей жизни! Потрясающе, просто потрясающе!

Он встал и с извинениями вышел из гостиной.

Я убрала Гварнери в футляр и попыталась завести разговор на какую-то музыкальную тему, но по нетерпеливому покашливанию Веннера поняла, что мои обязанности на сегодня сочтены выполненными. Миссис Веннер предложила всем горячего молока, хозяин, крякнув, потянулся к графинчику с виски.

Оставалось только пожелать всем спокойной ночи и забрать чашку с молоком в свою комнату. Предстоявший сумрак ночи наводил ужас. Если заснуть сразу не удастся, буду читать до тех пор, пока глаза не закроются сами собой.

Дверь комнаты была распахнута настежь, хотя я совершенно точно прикрыла ее, выходя. Включив свет, я с замирающим сердцем остановилась на пороге и долго не решалась войти, пока окончательно не убедилась, что все вещи на своих обычных местах.

Поставив на ночной столик чашку, убрав в шкаф футляр с Гварнери, я еще раз осмотрелась по сторонам и только после этого стала снимать покрывало с кровати. В последний момент я заметила, что покрывало немного смято, и тут же в ужасе отдернула руку.

На простыне раскинув лапки лежал крошечный пятнистый котенок. Головка его была размозжена, кругом виднелись пятна крови.