Констанция. Книги 1-6

ПРОЛОГ

О-ля-ля!

Неужели это Париж? Неужели это тот самый Париж, который я видел три года назад и который показался мне самым красивым, самым блистательным, первым городом мира. Почему на улицах так много грязи? Почему стены домов покрыты серыми пятнами сырости? Почему зловония от протекающих по тротуарам помоев, которые можно было заметить и раньше, стало первым, что запоминается человеку, въезжающему в эту столицу мира? Этот всепоглощающий отвратительный запах заглатывает тебя словно зеленая болотная жижа. Даже вид этих по-прежнему шумных и многолюдных улиц менее отвратителен, чем эта вонь. Колеса дилижанса хлюпают в многодневной грязи, и ничто не спасает от запаха Парижа мирного путешественника — невысокого роста американца с прямыми, торчащими в разные стороны, словно солома, волосами и не правильной формы утиным носом. Его проницательные темные глаза, кажется, запоминают все на своем пути. А запоминать есть что. «Неужели именно такова особенность каждой свободолюбивой нации? Неужели именно так пахнет демократия и равенство?»

Да, на стенах домов не только пятна сырости. Это и следы помоев, выплеснутых прямо из соседних окон на противоположную сторону улицы. Хотя улиц в Париже превеликое множество, все они безобразно узки. Кареты и дилижансы могут развернуться только на больших площадях и в предместьях, где домам и так тесно. Да, в величайшем городе мира не плохо было бы сделать улицы чуть пошире. Хотя бы настолько, чтобы прохожий всегда мог знать (пусть даже только для собственного удовлетворения), по какой стороне улицы он идет. Фонарей здесь раньше не зажигали только в летние месяцы.

Теперь, наверняка, нет надежды на это и зимой. К тому же, никто не уступает дорогу. А с другой стороны, если стены домов загажены, то как же поступить иначе? От этого не может спасти даже школа учтивости. Да, город изменился. Знаменитый фонтан на площади Пале-Рояль не бьет уже, наверное, многие месяцы. За его невысокими каменными стенками можно найти только рваные лохмотья и прохудившиеся истоптанные башмаки, но уж никак не воду.

Несмотря на надвигающийся вечер, толпы народа бродят по бесчисленным улицам Монмартра и Сен-Дени, Сен-Мартена и Берери, Тампля и Сен-Антуана, Мобера и Люксембурга, Сен-Жермена и Сен-Бенуа. Возможно, это происходило из-за того, что большинство лавок столицы было закрыто. Торговля шла до поздней ночи на улицах и площадях при свете свечей. Париж превратился в одно большое торжище. И это при том, что тут и там появлялись солдаты, которые, водрузив кокарды на свои головные уборы, именем революции конфисковывали товары у тех, кто не успел еще совершенно обеднеть. Возмущаться при этом было бесполезно, поскольку предводитель каждого такого отряда непременно имел при себе бумагу, подписанную каким — нибудь из депутатов конвента. Из подобного документа следовало, что в случае сопротивления незадачливый собственник не мог рассчитывать даже на гильотину.

Такой привилегии удостаивались только дворяне и лица, занимавшие высокое положение при пока еще здравствующем короле. Солдаты могли просто-напросто воспользоваться предоставленным им правом вершить революционный суд на месте.

Путешественник-американец время от времени приоткрывал дверцу почтовой кареты, на козлах которой сидел высокий краснолицый парень в буро-желтом кафтане с красными атласными обшлагами, просил своего возницу остановиться и, торопливо раскрыв дорожный блокнот в обложке из телячьей кожи, карандашом записывал слова песен, исполнявшихся уличными певцами и куплетистами.

Мистер Пенн бывал в Париже несколько лет назад и уже был знаком с этим народным площадным искусством. Но тогда на улицах исполняли только антироялистские песенки, а сейчас можно было услышать куплеты, посвященные и республике, и лидерам конвента, и Людовику XVI, и Марии-Антуанетте, и «зубастым» щеголям в цветастых галстуках, и бледным епископам, и гильотине, и даже австрийскому императору. Казалось, пели все и обо всем. Это было время какого-то неслыханного грязного и зловонного веселья. Это было время ненависти и надежды, любви и отречения, героизма и предательства, совести и растления, золота и крови. Самопожертвование соседствовало с низостью, трусость с героизмом, мужество и достоинство — с бесчестием и падением. Графини становились революционными актрисами, монахини шли в дома терпимости, маркиз и баронесс можно было встретить в революционных трибуналах.

И обо всем этом можно было услышать в песнях, которые распевали как те, кому бог даровал голос и поэтический дар, так и те, кто никогда не был знаком с нотами и рифмой.

Мистер Пенн был известным американским публицистом. В свое время, охваченный идеей свободы и равноправия, он прибыл во Францию, бредившую революцией. Здесь он знакомился с трудами Руссо и Вольтера, Бабефа и Сент-Этьена. Затем, переполнившись либеральными идеями, он вернулся в Америку, где участвовал в общественной жизни, и теперь снова приехал во Францию. Его привел сюда не только интерес к событиям последнего времени в той стране, которая служила для Америки идеалом свободы, но и свои, чисто практические интересы. В свое время здесь, в Париже, он познакомился с одним из самых выдающихся, по его мнению, писателей Франции той поры Николя Ретиф де ля Бритоном. Это был человек, которого смело можно было назвать самым талантливым из живо писателей парижской грязи. Происходил он из когда-то известного, но затем обедневшего дворянского рода. Был знаком, несомненно, со всеми злачными местами Парижа (впрочем, как и многих других городов Франции), знал всех завсегдатаев трактиров и проституток (по крайней мере, в обозримых окрестностях улицы Дофине, где он жил). При всем при этом он был действительно талантливым писателем, которому особенно удавались картины народного быта и нравов парижской черни. Ретиф де ля Бритон обладал также и публицистическим даром — многие из его листовок, обличавшие богатых и взывавшие к гражданской совести бедных.

Когда-то Ретиф де ля Бритон женился на дочери трактирщицы из маленького городка на западе Франции и прожил с ней больше двадцати лет. За это время она успела родить ему троих детей, двое из которых по несчастью умерли еще в младенчестве. Теперь пятидесятипятилетний писатель (а с недавних пор и издатель) жил вместе со своей единственной взрослой дочерью в доме, который одновременно служил ему складом для книг и листовок.

Революция дала возможность Ретифу де ля Бритону открыто напечатать многое из того, что раньше парижане знали из уст друг друга. Не секрет, что большей частью это были скабрезные истории, которые презирала знать и которыми восхищался народ. Во множестве фельетонов, которые писал Ретиф де ля Бритон, высмеивались приближенные и фавориты короля Людовика XVI, королева Мария-Антуанетта и ее фрейлины. Это была очень удобная мишень для сатиры в особенности потому, что сама королева Мария-Антуанетта представляла собой весьма удобную мишень. Она была австриячкой, то есть принадлежала к тому народу, который всегда был презираем во Франции и осмеивать который считалось делом чести каждого, пусть даже самого захудалого, француза.

Не менее просто было издеваться и над королем Людовиком. Герцог Берийский, который впоследствии стал королем Людовиком XVI, с детских лет страдал гипертонией и несварением желудка, по причине редкой прожорливости и вызванной этим тучности. В связи с этим он часто болел и однажды был даже на грани смерти. В последние годы его правления мало кто во Франции вспоминал, что по натуре король добр и незлопамятен. Внешность короля была на удивление банальной и заурядной — не слишком высокий лоб, глаза, окаймленные низко опущенными веками, не обладали ни особой проницательностью, ни остротой, которые в воображении любого француза были связаны с королевским взглядом. Неопределенный цвет глаз говорил, скорее, об отсутствии воли и решительности. Столь же невыразительные низко опущенные брови с трудом повиновались движениям лобных мускулов. Из-за этого у его величества Людовика XVI не было во внешности ничего устрашающего. Нос у него был широкий и утолщенный на конце, больше делавший его похожим на обыкновенного кота. Губы, пухлые и розовые, лишь подчеркивали это сходство. Рыжеватые, как у всех капетов, волосы обрамляли голову с большими ушами, что придавало его лицу какое-то особенно добродушное выражение. Об этом же говорили изгибы полных губ. Нет, Людовика XVI ни в коем случае нельзя было назвать обладателем беспородной внешности. Наблюдатель с непредвзятым взглядом вполне мог бы найти его привлекательным для женщин, хотя этой привлекательности было далеко до мужественной красоты его далеких предков из рода Капетингов. На его лице не было жестоких морщин, говоривших о напряженной работе ума и совести. Впрочем, до некоторых пор это никого не занимало. Людовик Капет вступил на престол семнадцать лет назад. К тому времени он уже несколько лет был женат на Марии-Антуанетте, дочери австрийской императрицы Марии-Терезии. Австрия тогда выступала союзницей Франции, и брак этот был заключен в целях укрепления связей между австрийским императорским домом и правящей королевской династией Франции.

Графиня Констанция де Бодуэн искренне жалела о том, что не присутствовала на народном празднике с фейерверком по случаю бракосочетания австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты и дофина герцога Бе-рийского. Праздник этот проходил на Гревской площади в Париже. Правда, Констанции не стало особо сожалеть об этом, поскольку праздник закончился трагически: в давке погибло несколько сот человек. Еще тогда все парижские гадалки усмотрели в этом дурное предзнаменование. Во всяком случае, через двадцать три года после этого бракосочетания никто не удивлялся тому, что именно на той же самой Гревской площади Людовик XVI и Мария-Антуанетта будут обезглавлены.

Когда-то придворный астролог месье Кивеллин посоветовал Людовику XVI особенно поинтересоваться личностью английского короля Карла I Стюарта. Возможно, в этом было простое совпадение, возможно — рука судьбы. Однако Людовик XVI до самого последнего момента своей жизни не уставал повторять о сходстве своей судьбы с судьбой английского короля, закончившего свою жизнь на плахе.

С самого начала своего правления Людовик безропотно согласился с тем, что его супруга, жизнерадостная, энергичная и обаятельная Мария-Антуанетта, едва ли не единолично распоряжалась судьбами государства. Самого же себя король посвятил беззаботному веселью, но веселью, отличному от того, в которое погряз двор при его предшественнике Людовике XV. Все дело было в том, что не в пример своему распутному деду (предыдущий король приходился Людовику XVI именно дедом), он отличался религиозным благочестием. Возможно, поэтому, а возможно, потому, что ему не позволяли делать этого природные недостатки, у Людовика XVI не было фавориток и, уж тем более, бесчисленного сонма любовниц.

До конца своей жизни Констанция де Бодуэн запомнила свою первую встречу с королем Людовиком XVI, когда, узнав о истории ее полной трагических событий жизни, король обратил на нее внимание и удостоил чести разговаривать с ним. Наверное, сразу же после этой встречи у молодой виконтессы Аламбер родилось желание навсегда остаться в Париже при дворе. Нет, она не могла сказать, что влюбилась в этого высокого меланхоличного вида мужчину с простым и добродушным лицом и вяловатой и нерешительной походкой. Нет, такая мысль даже не приходила ей в голову. Она и представить себе не могла, что может когда-нибудь рассчитывать на некое подобие любовных чувств по отношению к особе королевской крови.

Перед королем можно было преклоняться, на него можно было надеяться, как на заступника и избавителя, перед ним можно было опускаться на колени, но любви в этом ряду чувств не было отведено места. Да, преклонение и радость от близости к человеку столь высокого, почти божественного происхождения — вот то, на что могла надеяться и рассчитывать Констанция.

Но с тех пор прошло много времени. Луна, большая как жемчужина, висевшая на шее Констанции, совершила много оборотов вокруг Земли. И многое изменилось в сознании самой Констации. Она успела узнать не только о том, что такое любовь, но и о том, что такое любовь к королю. Пусть даже это был король Пьемонта.

Витторио разбудил в ней целый океан чувств, дремавших до того времени, словно дикое животное в спячке. Витторио заставил ее позабыть о всех сословных различиях, существовавших между ней и наследником королевского рода, Заставил сбросить маску смирения и покорности, которую она, молодая девушка, едва достигшая порога двух десятилетий жизни, носила при Пьемонтском дворе. Водоворот страстей вовлек ее в пучину безумств, которые она совершала во имя любви. Она упивалась своим триумфом, наслаждалась преклонением перед собой со стороны короля Витторио. Одним движением губ заставляла трепетать целый двор и всех подданных короля. Витторио целиком был в ее власти. Порой она ловила себя на мысли о том, что ей для этого не приходилось делать ничего особенного. Она только желала, а король исполнял все ее желания. Неизвестно, сколько бы могло так продолжаться, однако судьбе, видно, было не безразлично все, что случилось между Констанцией и Витторио. Судьба заставила их расстаться. Расстаться навсегда. Отныне путь Констанции де Бодуэн лежал в Париж. Вместе с сыном она вернулась в тот город, который всегда был ее мечтой. В этот самый блистательный и самый желанный, самый богатый город мира. Ее всегда влекло в великолепие дворцов и особняков Парижа, красота его фонтанов и площадей, пестрота толпы на улицах и веселый нрав его жителей. Здесь не было той злобы и ненависти, которой преследовали ее при королевском дворе Пьемонта. Здесь никто не будет кричать в ее адрес: «Королевская шлюха!». Здесь никто не станет упрекать ее низостью происхождения и нищетой. Теперь она была богата, сказочно богата. Она могла позволить себе устроить сына в закрытую аристократическую школу для мальчиков, где их учили хорошим манерам и иностранным языкам, танцам и фехтованию, езде на лошади и придворному этикету.

Позаботившись о судьбе сына, Констанции можно было подумать и о себе. Однако — странное дело. Когда она стала по-настоящему свободной и независимой, любовь перестала привлекать ее. Нет, наверняка, дело было даже не в том, что графиня Констанция де Бодуэн была слишком свободной и слишком независимой для любви. Скорее всего, чувства, которые она испытывала по отношению к Витторио, были так сильны, что она была не способна полюбить с такой же силой кого-то иного. Впрочем, никто иной ей и не был интересен — никто из многочисленных виконтов, маркизов, баронов, графов и даже герцогов, которых она впоследствии встречала при дворе короля Франции, не возбуждал в ней ни малейшего интереса.

Все они были какими-то мелкими и ничтожными по сравнению с Витторио, который по — прежнему оставался для нее идеалом мужчины. Да, он причинил ей немало боли, он заставил ее страдать, но Констанция была благодарна судьбе за то, что та послала ей такие муки и такие страдания. Лишь настоящая жизнь, та жизнь, которой всегда мечтала жить Констанция, приносит такое. То, на что иным требуется не один десяток лет, Констанция смогла испытать в самый короткий срок, который только можно было вообразить.

С возвращением в Париж Констанция Бодуэн стала вести иную жизнь. По-прежнему храня в душе верность Витторио, она не видела вокруг никого, кто мог бы даже внешне походить на него. Нет, разумеется, ее окружали и красавцы военные, и галантные придворные, и богатые банкиры, и салонные сердцееды, но никто из них не интересовал Констанцию, поселившуюся в снятом ею шикарном особняке на Вандомской площади. Рядом с особняком, принадлежавшим Констанции, на Вандомской площади стоял великолепный дом, в котором проживал Бодар Сен-Жам. В то время он был казначеем морского ведомства. Это было еще за несколько лет до тех событий, которые в корне изменили жизнь Франции и всей Европы.

О том, что же произошло с тех пор, как народ Парижа штурмом взял Бастилию, и до того времени, как наш путешественник-американец мистер Пенн оказался в Париже во второй раз, он совершенно спокойно мог узнать из сообщений европейских газет и рассказов непосредственных участников событий. Однако с него вполне достаточно было представления бродячего театра на Вандомской площади — да, да, той самой Вандомской площади, где стоял особняк графини Констанции де Бодуэн. Правда, сама она все равно ничего не могла бы увидеть из окон своего особняка, поскольку в последние несколько месяцев жила во дворце Тюилрьи вместе с королевой Марией-Антуанеттой. Однако об этом, уважаемые читатели, вы узнаете немного позже. А сейчас обратимся взорами к тому незамысловатому деревянному сооружению, внешне напоминавшему невысокую пирамиду на широком дощатом помосте, вокруг которой толпилась куча зевак и поодаль которого, приказав своему кучеру-почтарю остановиться, приоткрыл дверь кареты наш путешественник. В руках его по-прежнему были дорожный блокнот для записей и карандаш. Напряженно вслушиваясь в громкий голос, разносившийся над Вандомской площадью, мистер Пенн время от времени делал пометки на страницах блокнота. — Дамы и господа, добро пожаловать в «Новый мир»! Граждане и гражданки, подходите, не стесняйтесь! Вы все увидите картины этого «Нового мира», изображенные талантливыми художниками, такими, какие они были на самом деле. Вы увидите то, что происходило два года назад, то, что случилось в прошлом году и то, что происходит сейчас. Вам непременно понравится то, что вы увидите.

Мистер Пенн отложил блокнот и карандаш, пошире приоткрыл дверцу кареты и, встав на подножку, направил свой взор в ту сторону, где на широком деревянном помосте, возле пирамиды с невысокой лестницей, под звуки бубнов и тимпанов плясали актеры бродячей труппы. Костюмы их были столь же поношены и неказисты, как и возвышавшееся рядом сооружение, освещенное изнутри таинственным светом волшебного фонаря, а потому привлекавшее внимание в надвигавшихся сумерках.

Неподалеку, за рядами домов, неспешно катила свои тихие воды Сена. Заключенная в каменные стены, закованная цепями мостов и перекрытий, река словно напоминала каждому парижанину о неторопливом, но неотвратимом ходе времени. Сейчас она словно на самом деле была рекой Хронуса, и любой мало-мальски мыслящий ум сразу же выстраивал подобную аналогию.

— Граждане и гражданки! — выкрикивал маленький пожилой актер в выцветшей ливрее и резко контрастировавшей с ней великолепной черной бархатной треуголке в адрес собравшихся на площади.

Мистер Пенн пристально вглядывался в тех, кто находился вокруг. Здесь были не только уличные зеваки, которые считали своим долгом присутствовать на любом мало-мальски шумном сборище. Тут можно было увидеть учеников военных школ, которые декретом конвента были переименованы в «воспитанников школы Марса». Не обращая внимания на музыку и призывные крики актеров, на стенках фонтанов сидели картежники. У стен домов подмастерья цирюльника на глазах у всех завивали дамские парики. А поскольку цирюльники совмещали свое ремесло с торговлей колбасами, то рядом с манекенами в золотых локонах в окне цирюльни были выставлены окорока и связки сосисок. Пользуясь большим скоплением народа, гадалки в цветастых цыганских платьях и с целыми ожерельями продырявленных монет на шее предлагали свои услуги. И было много таких, кто ими пользовался. Тут же толкались многочисленные торговцы с разной мелочью, мылом и чулками. Перекрикивая звон бубнов, они рекламировали свой товар.

— Продаю подержанные шляпы! Сходная цена! Товар из домов маркизов и графов!

— Чистая холодная вода! Чистая холодная вода из Булонского леса! Всего за один су вы можете выпить настоящей чистой воды! — Предсказываю будущее! Всем, кто не знает, чего ожидать от завтрашнего дня, предсказываю будущее! — Прически и парики! Лучшие в Париже прически и парики! — Башмаки! Есть прекрасные башмаки! Их уже носили другие, теперь можете носить вы!

Однако громче всех в этой разноголосой толпе были слышны выкрики актера, потрясавшего шестом с нацепленными на него жестянками.

— «Новый мир»! Предлагаю всем увидеть «Новый мир»! Подходите, не пожалеете! «Новый мир» таким, каким он есть в перспективе! Один су, всего лишь один су с головы, и вы увидите это чудесное изобретение человечества! Наша труппа приехала сюда только для того, чтобы показать вам это изумительное зрелище! Не пропустите, подходите! Каждый из вас достаточно богат для того, чтобы увидеть историю нового времени. Два глазка, пропиленных в стенке пирамиды, столь призывно сверкали огнем волшебного фонаря, что несколько человек из толпы, одетых чуть получше, чем все остальные, начали рыться в карманах в поисках мелкой монеты.

— С помощью этого великого изобретения вы сможете собственными глазами увидеть самые близкие и самые далекие страницы истории такими, какими они были на самом деле. Мы ничего не приукрашиваем, ничего не сочиняем. Мы показываем мир таким, какой он есть. Сейчас вы увидите все это вместе с нами. Один су, и вы в «Новом мире». Кому не хочется побывать там? Каждый из вас участвует в истории, но никто не видит ее со стороны. Путешественник — американец также стал рыться в карманах в поисках монеты. Это было действительно любопытно. Тем более, что сам он, занятый делами за океаном, не был свидетелем многих исторических событий, которые привели его сюда, во Францию. — Берите ваших детей! — выкрикивал актер. — Дети могут смотреть на «Волшебный фонарь» бесплатно! Не откажите им в этом удовольствии! Подходите поскорее сюда, граждане и гражданки, дамы и господа! «Волшебный фонарь»— это настоящее изобретение республики. Он не делает различий в сословиях и санах, им может воспользоваться каждый. Это изобретение, которому принадлежит не только прошлое, но и будущее. Первым отважился расстаться со своим кровным су некий пожилой господин в весьма приличном сюртуке и шляпе от хорошего мастера. Опираясь на трость, он медленно поднялся по деревянным ступенькам на помост и протянул монету зазывале. — А вот и первый зритель нашего «Волшебного фонаря»! — радостно закричал тот. — Сейчас он увидит собственными глазами то, чего еще не видел никто. — Это наше первое представление в великом Париже! Вот счастливчик, которому выпала честь познакомиться с «Волшебным фонарем».

Мистер Пени выбрался из кареты и, чертыхаясь, тут же отскочил в сторону. Рядом с дверцей, в том месте, куда он опустил ногу, красовалась огромная куча конского навоза, правда, столь несвежего, что она уже успела покрыться толстым слоем грязи и плесени. — Да, — еще раз пробормотал Пенн, озабоченно теребя себя за ухо. — Париж, действительно, великий город. Повернувшись к кучеру, он крикнул:

— Парень, подожди меня здесь! Я задержусь ненадолго. Когда тот кивнул, путешественник — американец, не обращая внимания на устремившихся к нему попрошаек и торговцев, предлагавших самый разнообразный товар, зашагал к помосту. Лишь оказавшись в нескольких шагах от него, мистер Пенн смог разглядеть, что маленький актер в потертой ливрее и шикарной бархатной шляпе с шестом, увешанным жестянками, был просто карликом. Он смешно взмахивал своими коротенькими ручками, вызывая у стоявших вокруг зевак приступы почти истерического смеха. Но карликом был не только этот зазывала.

Несколько человек вокруг него отличались той же степенью уродства. Это были и мужчины, и женщины, и даже маленький ребенок, обряженный в шутовскую мантию.

— Взгляните, добрый господин, — кричал карлик, — в это волшебное зеркало истории, и вы увидите нашего доброго короля Людовика XVI вместе с его прекрасной женой Марией — Антуанеттой. Посмотрите, вот они на прекрасном приеме в Версале. Среди их гостей — знатные особы со всей Европы. Посмотрите на их великолепные наряды, посмотрите, как они веселятся. Это незабываемое зрелище. Я приглашаю всех к «Волшебному фонарю»!

Пожилой господин, остановившийся рядом с аккуратно пропиленными в деревянной стенке пирамиды отверстиями, приложил глаз к одному из них, придерживая рукой свою шляпу. Зрелище, открывавшееся его глазам, было, действительно, достойно созерцания: на фоне довольно тщательно выписанных интерьеров версальского дворца шевелилось несколько бумажных фигур, изображавших королевскую чету, а также их богатых гостей. Фигурки были вырезаны из бумаги и ярко разрисованы. Человек, сидевший внутри пирамиды, аккуратно передвигал фигурки с тем, чтобы создавалась полная иллюзия действия. Яркий свет фонаря, освещавший картинку, делал ее цветной и объемной. При всей незамысловатости этого изобретения, оно было довольно забавным и действительно стоило тех денег, которые за него просили. — А сейчас господин за свой су увидит еще одну незабываемую картину: открытие королем порта в Шербуре. Это было поистине фантастическое зрелище. Те, кто не видел его, обязательно должны посмотреть. Лучшие корабли военно-морского флота Франции, семидесяти шести пушечный фрегат «Виктуар», на котором прибыл его величество король. Галера королевы, разукрашенная драгоценными тканями и великолепными фонарями. Вы даже сможете увидеть, какой грандиозный салют был дан в честь прибытия в Шербур его величества короля Людовика.

И действительно, пожилой господин, прильнувший ко второму глазку, увидел широкую морскую гавань, заполненную судами, прибытие двух кораблей, на которых были король Людовик и его супруга Мария-Антуанетта, и даже некое подобие салюта, изображенного взлетевшими перед светом волшебного фонаря блестками. Удовлетворенно кивнув головой, первый посетитель поправил шляпу и спустился вниз с помоста. Его сопровождали особенно громкий грохот бубнов и барабанов, а также невероятный вой, который издала неизвестно откуда взявшаяся фанфара. Ее держал в руках двухметровый верзила, который смотрелся особенно нелепо на фоне карликов, топтавшихся на помосте вокруг пирамиды. — А сейчас новые страницы истории! — возвещал карлик-зазывала. — Поднимайтесь к нам те, кто хочет увидеть то, что произошло с королем Людовиком и королевой Марией-Антуанеттой после этого. Новые страницы истории! Господин, который побывал у нас первым, уже знает, сколь увлекательно наше зрелище. Ну, кто следующий? Граждане и гражданки, дамы и господа, смелее! Мы приглашаем вас в «Новый мир»!

Молодая дама в дорогом платье и шляпке с закрывавшей глаза полупрозрачной вуалью стала осторожно подниматься по скрипучей деревянной лестнице.

— Сударыня, как я рад вас видеть! — заверещал карлик и, еще более комично подпрыгивая на месте, захлопал в ладоши. При этом с деревянного помоста раздался такой грохот и шум, что казалось, будто возопили иерихонские трубы. — Поднимайтесь к нам, сударыня, «Новый мир» ждет вас. Вы увидите его в этом «Волшебном фонаре». Сейчас вы увидите новый поворот в истории Франции: дело с ожерельем.

Молодая дама, торопливо протянув карлику мелкую монету, торопливо прошла к «Волшебному фонарю»и остановилась рядом с первым отверстием.

— Вы видите появление великого итальянца графа Калиостро, — возвещал карлик, расхаживая туда-сюда по помосту. — А вот и знаменитое бриллиантовое ожерелье. Лишь королева Франции была способна оценить такой подарок. А вот графиня де ла Мотт. Вы видите, как ее бьют кнутом за мошенничество и клеймят самым отвратительным клеймом на свете. Вы узнаете это клеймо? Да, лилия. Дело с ожерельем, которое несколько лет назад вызвало огромный скандал во Франции и о котором мы с вами еще будем иметь возможность узнать подробнее, было той палочкой-выручалочкой, которая помогла актерской труппе, демонстрировавшей «волшебный фонарь» «нового мира», окончательно привлечь на свою сторону публику. Уже несколько человек вышли из толпы и направились к помосту с явным намерением отдать свои деньги за просмотр волшебных картинок. Даже кое-кто из торговцев, сновавших по площади, затих, позабыв о своем ремесле.

Актеры к тому времени перестали бессмысленно плясать и присоединились к своему собрату карлику, на все лады расхваливая достоинства нового изобретения.

— Сейчас вы увидите еще более волнующее зрелище. Это события, которые потрясли Францию всего лишь два года назад, в 1789 году. Любой желающий может увидеть взятие восставшим народом Парижа Бастилии — крепости-тирана, тюрьмы, в которой содержались не только люди, но и идеи. Сейчас вы видите, как пять тысяч парижан, покинувших свои дома, пришли на площадь перед Бастилией, чтобы уничтожить это мрачное сооружение, символ неравенства и угнетения. Те, кто боролся за свободу, пришли на эту площадь рано утром, оставив в своих постелях еще спящими жен и детей. Вот когда родилась новая Франция. Те картины, которые вы сейчас видите в нашем «Волшебном фонаре», созданы самим народом. Из тех пяти тысяч, которые в тот день пришли на площадь, восемьдесят восемь человек погибли, восемьдесят три были ранены, но крепость пала, и тирания рухнула. Подходите, смотрите на все это в нашем «Волшебном фонаре»! Кто следующий? Вы, мадам? О, какая честь видеть вас здесь! Проходите, мы покажем наши картины всем, всем, кто только пожелает. Это прекрасное зрелище, которое парижане только сейчас имеют возможность оценить по достоинству. А вот еще одно невиданное зрелище: взгляните на изображение в дальнем углу экрана. А на вершине этого копья вы можете увидеть отрубленную голову начальника Бастилии. Любуйтесь ею, сограждане, это символ падения старого мира, это символ победы третьего сословия. Только у нас и больше нигде вы сможете увидеть такие впечатляющие картины из истории Франции.

Народу на площади прибыло. Привлеченные громом барабанов и звоном бубнов, криками актеров и шумом толпы, сюда стекались горожане с окрестных улиц. И хотя плата за деревянный помост была не так уж велика, не слишком многие из горожан могли себе позволить такое развлечение.

Окна дома, в котором жила Констанция де Бодуэн, были затемнены. Даже те несколько слуг, которые присматривали за особняком в отсутствие его хозяйки, выбрались на площадь, чтобы разузнать в чем дело. Кое-кто из слуг знал, что их хозяйка, графиня Констанция, была самым непосредственным участником некоторых событий, о которых рассказывает «Волшебный фонарь» на Вандомской площади.

— А сейчас, дорогие граждане и гражданки, вы увидите то, что происходило в октябре 1789 года в достославном городе Париже. Несколько десятков тысяч голодных женщин и мужчин, переодетых в женское платье, просят хлеб для своих детей у короля, который приехал в Версаль. Поднимайтесь к нам и вы увидите это незабываемое зрелище. Шесть часов находились эти люди под проливным дождем, шесть часов пытались они добиться хлеба, всего только хлеба. Что же происходит дальше?

В этот момент шум на деревянных подмостках, заполненных актерами, немного стих, и актерская братия, обряженная в самые невероятные наряды, расступилась в стороны, пропуская ярко напомаженную карлицу в невероятно уродливом и даже комичном бархатном платье, сшитом по всей видимости из обрезков. На голове этого нелепого создания красовалась столь же уродливая шляпа, ранее принадлежавшая, скорее всего, какому-нибудь священнику. Но сейчас она была украшена разноцветным бисером и индюшачьими перьями. Карлица медленно проследовала по помосту и остановилась перед зрителями, широко улыбаясь напомаженным безобразным ртом, открывавшем плохие зубы.

Толпа тут же обрадовано завыла, а высокий актер, одетый в костюм арлекино, подхватив эстафету зазывалы у своего коллеги карлика, воскликнул:

— А вот и появление прекрасной дамы! Посмотрите, уважаемые зрители, неужели она не великолепна? Какой изысканный наряд, какая дорогая шляпка. А эта улыбка. О, эта улыбка. Она стоит многого. Король тогда еще не знал, с кем имеет дело. Карлик-глашатай, нелепо семеня короткими ножками, подскочил к прекрасной даме и, бухнувшись на одно колено, поцеловал жеманно протянутую ему руку. Новый взрыв восторга охватил толпу, собравшуюся на Вандомской площади.

— Кто она? — раздались выкрики из толпы. — Кто эта прекрасная дама?

— Что же она сделала?

Актер в костюме арлекино сразу же вошел в роль рассказчика и, распаляясь все больше и больше, выкрикивал:

— О, это самая знаменитая женщина в Париже 1789 года после королевы Марии-Антуанетты! Неужели вы не помните ее? О, как быстро бежит время.

Карлица, которая продолжала демонстрировать зрителям свой сногсшибательный наряд, неожиданно сунула руку куда-то под платье и выдернула оттуда маленький деревянный меч, которым принялась размахивать над головой. За этим последовал новый взрыв аплодисментов.

— Эта прекрасная дама — мадемуазель Тавань де Мерикур, которая любила революцию, войну, а больше всего на свете — мужчин. Это прекрасная мадемуазель де Мерикур, приветствуйте ее, зрители.

Помахав над головой мечом, карлица важно удалилась со сцены. — Да, это была она! — продолжал зазывно кричать актер в костюме арлекино. — Та, которой по душе были баталии любви и революции. Именно она смогла повести за собой эти десять тысяч голодных. «Короля, короля!»— стали требовать они. Количество любопытных, пожелавших увидеть все это собственными глазами, значительно увеличилось. Теперь на подмостки поднимались не только богато и чисто одетые господа и дамы, но и люд попроще. Даже несколько босоногих разносчиков воды, оставляя после себя на лестнице пятна грязи, поднялись на деревянный помост и опустили по одной монетке в протянутую им навстречу ладонь карлика.

— Да, вы видите собственными глазами, как народ, собравшийся под стенами Версаля во главе с мадемуазель де Мерикур требует появления короля. И вот… — за этим последовала неплохо исполненная драматическая пауза, — король появился. Он выходит на балкон Версальского дворца, и десять тысяч женщин кричат: «Короля в Париж! Короля в Париж!» Этот громогласный призыв достигает даже самых последних комнат Версальского дворца, где прячутся перепуганные слуги и придворные.

Мистер Пени, который в этот момент поднимался по невысокой деревянной лестнице на помост, где походило представление, с удивлением отметил, что в толпе прекратилось почти всякое движение, и даже картежники забыли о своей азартной игре. Вытянув головы, они стояли на стенках фонтана и жадно вслушивались в слова, доносившиеся с противоположного конца площади. Те любопытные, у которых были для этого средства, по очереди подходили к деревянной пирамиде и собственными глазами разглядывали картины, о которых шла речь. Для тех же, у кого не было денег на то, чтобы посмотреть в «волшебный фонарь», карлики разыгрывали эти мини-сценки прямо на подмостках. Именно это представление и привлекало такое большое внимание толпы. — Что же было дальше?

— Что ж, сейчас вы собственными глазами увидите, что происходило после того, как король Людовик XVI вышел на балкон Версальского дворца. Он появился там один, без королевы. — А где же была Мария-Антуанетта? — Наша блистательная королева в это время пряталась в дальних покоях Версаля. Окруженная несколькими фрейлинами и камергерами, она боялась выйти на балкон. Она боялась французских женщин. Вы слышите это, жители Парижа? Гордая, надменная австриячка больше всего на свете боялась французских женщин. Вы должны гордиться этим.

Раздавшийся со стороны толпы громкий свист, улюлюканье и плеск ладоней подтвердили, что слова эти попали в точку. — И тогда женщины закричали: «Ах, эта чертова шлюха! А ну-ка пусть покажется на балконе, мы хотим видеть эту австрийскую потаскушку!»

Из толпы послышались выкрики:

— Правильно, она чертова шлюха! Она одурманила нашего короля и сама правила Францией. Ее надо вышвырнуть отсюда, пусть убирается к своим австрийским свиньям. Жаль, что ее не убили тогда, в октябре.

Актер в костюме арлекино обрадованно воскликнул:

— О, я вижу, что многие из вас, господа, были там. Для тех же, кто не был, я сам расскажу обо всем. Вы помните, как возмущенный народ собрался перед дворцовыми воротами и стал ломать решетки? Вы помните призывы медемуазель де Мерикур? Смерть королеве, долой австриячку! Мы хотим сердце королевы! Мы поджарим ее печенку! Мы сделаем кокарды из ее кишок! Да, уже тогда мы могли бы снести этот дворец с лица земли, но появление короля успокоило людей.

Теперь они требовали, чтобы на балконе появилась королева. Тогда блистательный командир национальной гвардии, наш любимец ла Файетт вошел в покои королевы. Он сказал ей: «Мадам, следуйте за мной». Мария-Антуанетта боялась одна выйти на балкон, однако ла Файетт вывел ее и дофина к народу. Уважаемые зрители, вам стоит заплатить лишь один су, и вы увидите собственными глазами, как ла Файетт склоняется перед королевой и целует ей руку. И тогда народ закричал: «Да здравствует генерал! Да здравствует королева! В Париж! В Париж!». И тогда к королеве присоединяется наш король, который объявляет о том, что вместе со всей семьей возвращается в Париж. Вы видите прекрасную картину возвращения королевской семьи в ратушу, а затем во дворец Тюильри. С тех пор наш король Людовик XVI, королева Мария — Антуанетта и придворные находятся здесь, в Париже. Каждый из вас знает о том, что они живут во дворце Тюильри, и лишь злые силы могут заставить его покинуть этот город. Король навсегда останется с нами и дарует жителям благословенной Франции еще немало свобод. Новый мир создается прямо на наших глазах. Итак, уважаемые парижане, перед вами «Волшебный фонарь», новое изобретение человечества. Подходите, смотрите, платите всего лишь по одному су. Вы увидите историю вблизи и в перспективе. «Новый мир», «Новый мир»! Су с головы, и вы увидите «Новый мир»!

Мистер Пенн, вполне удовлетворенный увиденным, вернулся к терпеливо дожидавшейся его почтовой карете и, закрывая за собой дверцу, скомандовал:

— Поехали!

Спустя четверть часа карета остановилась на площади Сен-Жак, куда обычно прибывали почтовые дилижансы из северных провинций. Расположившись на постоялом дворе, путешественник из Америки плотно поужинал и, решив посвятить делам завтрашний день, отправился на покой.

ГЛАВА 1

Итак, уважаемые читатели, вам уже известно о июне 1791 года, за несколько дней до тех событий, которые оставят глубокий след в жизни Констанции де Бодуэн, которая в то время была одной из фрейлин королевы Марии-Антуанетты.

Констанция вернулась в Париж в конце 1784 года. Ее возвращение прошло почти незамеченным, и сама Констанция еще не знала, как сложится ее дальнейшая судьба, когда неожиданно в один февральский день нового 1785 года в ее дом на Вандомской площади прибыл посланец из Версаля. Это был высокий черноусый красавец в черном костюме мушкетера. Когда Констанция спустилась узнать, в чем дело, он, даже не представляясь, откинул полы плаща и протянул женщине небольшой конверт с сургучовой печатью, на которой стоял личный знак королевы Марии-Антуанетты. Точно также, не произнеся ни единого слова, офицер-мушкетер растворился за дверью. Присутствовавшие при этом слуги стали с любопытством переглядываться между собой.

В тот же вечер, сменив ставшие для нее уже привычные темные и траурные наряды на великолепное платье из тончайшего батиста и драгоценные украшения — богатые, но не настолько, чтобы обращать на себя излишнее внимание — Констанция отправилась во дворец. Путешествие длилось не больше часа, но для Констанции оно превратилось в мучительную бесконечность. Всю дорогу до Версаля ее мучила только одна мысль: «Меня вызывают к королю. Нет ли в этом какого-либо дурного предзнаменования? Я не извещала королевский двор о своем прибытии в Париж и пока не намерена вести светскую жизнь».

Но здесь в столице было трудно укрыться от множества любопытных глаз. Очевидно, кто-то сообщил королю либо кому-то из его придворных о том, что в Париже появилась бывшая любовница бывшего короля Пьемонта Витторио. Что могло последовать за этим — наказание, опала, приказ покинуть Париж или даже Францию?

Констанция терялась в догадках. Но больше всего ее волновала даже не собственная судьба, а судьба сына. Нет, теперь уже никто не сможет их разлучить — ни король Франции, ни даже сам папа Римский. Но тревога и сомнение терзали ее душу. Будет ли король столь же благосклонен к ней, как это было во время их первой встречи? Что скажет королева?

Когда за верхушками деревьев наконец-то показался освещенный яркими огнями Версальский дворец, Констанция с облегчением вздохнула. Слава богу, уже осталось недолго ждать. Как бы ни сложилась эта встреча с королем, она состоится уже очень скоро. Чем быстрее решится ее судьба, тем лучше.

Когда карета Констанции неторопливо двигалась по аккуратно посыпанным желтым песком дорожкам возле Версальского дворца, она в последний раз поправила свою прическу и украшения. Над ее волнистыми каштановыми волосами сегодня на славу потрудился парикмахер Жакоб, которого она совсем недавно наняла к себе на работу. Это был эксцентричный мужчина лет сорока, который в отличие от иных мужчин, охотно прибегал к пудре и макияжу и едва ли не каждый день менял парики. Констанция заметила эту склонность Жакоба к представителям собственного пола в первый же момент их первого знакомства, когда Жакоб появился в доме Констанции с рекомендательными письмами от одного из самых богатых и влиятельных домов Парижа. Мысленно усмехнувшись, Констанция решила, что именно такой мужчина в качестве парикмахера ей и нужен. Он всегда будет оставаться только слугой, что от него и требуется. К тому же, Жакоб прекрасно знал свое дело, и Констанции нравилось, как он работает над ее волосами. Вот и сейчас, после нескольких часов труда Жакобу удалось создать на голове Констанции настоящее произведение искусства. Хотя большинство дам того времени предпочитали полностью закрывать париком собственные волосы, Жакоб сумел убедить Констанцию том что она должна последовать его совету и появиться на балу с прической, в которой собственные пышные волосы Констанции были так искусно переплетены с вычурными локонами дорогого парика, что никто и никогда и не догадался бы о секрете этой красоты. Такой прическе без сомнения могла позавидовать сама королева. Шею Констанции, кроме обычного медальона с жемчужиной, украшало тонкое бриллиантовое колье ручной работы — подарок короля Витторио. Камеристка Констанции, высокая темноволосая уроженка Нормандии Мари-Мадлен в последний раз осмотрела платье Констанции, а затем вместе с хозяйкой выбралась из кареты, остановившейся перед парадным входом Версальского дворца.

Несколько камергеров и лакеев суетились вокруг лошадей и кареты, в то время как высокий седовласый мажордом в великолепной бархатной ливрее, расшитой атласом, торжественно подал руку Констанции и проводил ее во дворец. Мари-Мадлен отвели в помещение, предназначенное для слуг.

Констанция была поражена великолепием Версальского дворца, который, казалось, стал еще прекраснее с тех пор, как она несколько лет назад покинула Париж. Здесь стало еще больше великолепных картин, скульптур, гобеленов, ковров ручной работы. Казалось, повсюду был свет. Жемчужина на груди Констанции стала сверкать каким-то совершенно новым, ослепительным блеском. Констанция почувствовала, как ее волнение за собственную судьбу сменилось каким-то необыкновенным трепетом преклонения перед всей этой изумительной красотой. Вот она, первая столица мира. Вот оно, великолепие богатств Франции. Вот о чем она всегда мечтала и грезила в далеком Пьемонте. Именно сюда ей хотелось вернуться и остаться здесь до конца жизни. И именно здесь сейчас решится ее судьба.

От огромного количества народу, присутствовавшего сегодня на балу в королевском дворце, у Констанции просто стало рябить в глазах. Ей трудно было снова привыкнуть к тому, что она снова находится в столице мира. После тихого, почти провинциального Пьемонта, Версальский двор просто сразил ее. Констанция снова почувствовала себя простой деревенской девушкой, которая неожиданно для себя попадает на великолепный богатый бал. Сколько балов уже было в ее жизни. Сейчас она не могла бы и припомнить этого. Однако такого великолепия она просто не помнила. Блеск золота, платины и бриллиантов был не менее ярок, чем свет тысяч свечей, лившийся ото всюду. Королевские камергеры не успевали выкрикивать звания и фамилии непрерывно стекавшихся во дворец гостей.

Громко играла музыка, и несколько десятков пар, главным образом молодых, сходились и расходились в плавных менуэтах. Томные дамы, сопровождаемые галантными кавалерами, неспешно прохаживались по гигантскому залу, обсуждая последние новости и сплетни. Несомненно, главный интерес вызывали фавориты короля и королевы.

Сами Людовик XVI и Мария-Антуанетта на балу пока отсутствовали, и Констанция, войдя в зал, кожей ощутила непрерывно возраставшее здесь напряжение в ожидании их появления.

— Ее светлость графиня Констанция де Бодуэн! — торжественно возвестил церемониймейстер, хлопнув высоким деревянным жезлом в тот момент, когда Констанция переступила порог зала.

Она успела заметить несколько удивленных взглядов, обращенных на нее из толпы гостей. Да, трудно было рассчитывать на то, что события в расположенном не столь уж далеко от Парижа Пьемонте останутся здесь незамеченными. Похоже, что многие хотя бы один раз слышали ее имя.

Впрочем, Констанцию это уже не слишком волновало. От этих придворных ее судьба мало зависит. Только король может решить, что станет с нею в будущем и только на короля она возлагала свои надежды.

Пока же королевской четы в зале не было. Констанции оставалось лишь устроиться в одном из дальних углов зала, где она могла обращать на себя поменьше внимания, и, прикрывшись широким веером, наблюдала за гостями вечера. Хотя на балу было много сановных и даже титулованных особ, о прибытии которых немедленно возвещали камергеры, Констанция скучала. Некоторый интерес вызвало у нее лишь появление губернатора Гаити в сопровождении двух темнокожих гигантов, которые неотступно следовали за ним повсюду. Очевидно, губернатор так боялся за свою жизнь, что не мог доверить ее даже королю Франции. Впрочем, некоторые основания для этого у него были. Констанция слышала, что в последнее время на Гаити то и дело вспыхивали бунты, для подавления которых французскому королю приходилось снаряжать одну экспедицию на остров за другой. Похоже, что ненависть к французскому владычеству была там так велика, что губернатор острова боялся за свою жизнь даже здесь, в столице метрополии. У него была весьма миловидная жена с лицом, наделенным той отрешенностью и вместе с тем величием, которое свойственны только индейцем. В то же время она не была индианкой, о чем говорили ее голубые глаза и тонкий прямой нос. Судя по всему, жена губернатора Гаити была креолкой. Констанция вдруг поймала себя на мысли о том, что видит в этой юной, полной свежести и жизни девушке собственное отражение. Нет, они совсем не были похожи внешне, но горящий в глазах креолки огонь страсти, только подчеркивавшийся упрямыми губами, напоминал Констанции о том, какой была она сама несколько лет назад, когда только — только попала в свет. В ней, этой темнолицей голубоглазой девушке, было столько же природной энергии и нерастраченного чувства, сколько их было у Констанции во времена ее юности.

Как ни странно, мысли и воспоминания, связанные с прошлым, не только не заставили Констанцию страдать, но и подняли настроение. Она уже с меньшей безучастностью взирала на окружающих, а спустя несколько минут уже целиком отдалась во власть созерцания. Мысли о собственной судьбе отдалились куда-то на задний план, словно это уже не имело для Констанции существенного значения. В конце концов, она была на балу у короля и нужно было пользоваться случаем для того, чтобы поближе ознакомиться с двором. Вполне может быть, что ей придется провести здесь еще не один год — по меньшей мере, она на это надеялась.

Заставив себя позабыть о печалях и скуке, Констанция даже опустила веер и внимательно вглядывалась в лица окружающих. Многих из тех, кто сейчас прогуливался по залу Версальского дворца, графиня Констанция де Бодуэн не знала. Но ей повезло — рядом с Констанцией сидели, точно также прикрываясь веерами, две пожилые матроны и юная особа, которую, очевидно, впервые вывезли в свет. Девушка была бледной, словно присутствовала не на первом в своей жизни королевском балу, а на отпевании в маленькой провинциальной церкви. Временами вдруг она принималась тяжело дышать, будто задыхалась от невыносимого жара (между тем, несмотря на огромное количество горящих в зале свечей, здесь было довольно прохладно — февраль в этом году выдался в Париже не самым теплым). Временами Констанции казалось, что ее молодая соседка и вовсе грохнется в обморок. Однако одна из пожилых дам, сидевших рядом с девушкой, вовремя успевала сунуть той под прикрытием веера пузырек с нюхательной солью. При этом пожилые дамы ни на секунду не переставали обсуждать всех и вся, кто только попадался им на глаза. Констанция даже мысленно поблагодарила судьбу за то, что она села в этот укромный уголок, где могла слышать все комментарии искушенных в дворцовых делах особ.

— Граф Прованский! — торжественно возвестил камергер, ударив как-то по особенному громко своим гигантским деревянным жезлом.

Констанция еще не успела как следует разглядеть младшего брата короля, как придворные кумушки немедленно высказались по этому поводу.

— Бывший монсеньер, — ехидно подмигивая своей подруге, сказала одна из старух.

Вторая хихикнула и, немало не заботясь о том, чтобы скрыть свои мысли от окружающих, добавила:

— Бывший дофин. Который никогда не станет королем… Девушка, зажатая между двумя старыми сплетницами, изумленно хлопала глазами, а затем растерянно спросила:

— О чем вы, бабушка?

Старуха, которая сидела слева и постоянно подносила к лицу девушки флакончик с нюхательной солью, раздраженно махнула рукой.

— Тебе еще рано об этом знать, Луиза. Лицо девушки плаксиво скривилось, и она уже, очевидно, была готова разрыдаться, но в этот момент приятельница ее бабушки, движимая чувством сострадания, шикнула на подругу:

— Ташеретта, не мучай бедную девочку. Расскажи ей. В конце концов, ей уже исполнилось пятнадцать лет и она имеет право знать о том, что происходит при дворе.

Строгая бабушка огрызнулась:

— Я вовсе не желаю, чтобы наследница рода Андуйе уже в пятнадцать лет начинала вести себя при дворе короля так, словно ей двадцать.

— Да ладно, ладно. Не забывай, какая ты сама была в пятнадцать лет. Вспомни, когда ты в первый раз родила. Констанции даже показалось, что она увидела на покрытом старческими морщинами и посыпанном неимоверном количеством пудры лице Ташеретты де Андуйе некое подобие смущения.

— Это не имеет значения, — огрызнулась она. Ее внучка, которая неожиданно обрела дар речи, тут же вставила:

— Бабушка, я знаю об этом. Тебе было шестнадцать лет. Старуха поняла, что отпираться бессмысленно и мгновенно перевела разговор на другую тему, словно и никогда не отказывалась от того, чтобы позлословить о графе Прованском.

— Тебе, может быть, известно, Луиза, — обратилась она к внучке, — что у нашего короля Людовика XVI двое братьев? — Двое младших братьев, — уточнила вторая старуха.

— Да. Один из них граф Прованский, а второй граф д'Артуа. Когда еще был жив король Людовик XV, все думали, что его преемником будет один из младших внуков, хотя герцог Берийский, нынешний король, носил титул дофина с девятилетнего возраста. Однако он был таким болезненным, что никто и не предполагал в нем будущего короля.

— Ну, об этом-то я знаю, — разочарованно протянула Луиза. — Ведь ты сама мне рассказывала, что предыдущий король пережил своего сына-дофина и двух старших внуков.

— Это верно, они рано умерли. И все-таки после смерти Людовика XV именно герцог Берийский стал королем. Когда ему было еще шестнадцать лет, он женился на дочери австрийской императрицы Марии-Антуанетте. Ей было четырнадцать. Ты знаешь, что старый король был распутником и содержал целую армию любовниц и куртизанок. Когда же воцарился новый король, этому грязному распутству пришел конец. Но в королевской семье долго не было детей и из-за этого дофином считался граф Прованский. Именно поэтому его звали монсеньером Прованским. Посмотри, посмотри, как хищно сверкают у него глаза.

Луиза вытянула шею, стараясь разглядеть в толпе гостей графа Прованского. Он беседовал с австрийским послом, и на лице его, носившем некоторые следы невоздержанности и излишеств, была написана сама любезность. Однако взгляд графа Прованского действительно излучал какую — то хищную агрессивную энергию, которая не могла укрыться от окружающих.

— Погоди, бабушка, — недоуменно протянула Луи, — но ведь у короля уже трое детей, и младший сын родился совсем недавно.

— Вот именно, — с жаром подхватила старуха, — но для этого лучшим врачам Европы пришлось сделать нашему королю одну деликатную операцию.

Обе старухи как по команде прикрыли рты веерами и едва слышно захихикали.

— А то это за операция? — допытывалась Луиза.

Ташеретта де Андуйе с кокетством, совсем несвойственным людям ее возраста, пожала плечами и как бы невзначай бросила:

— У нашего короля не все раньше было так, как у обычных мужчин.

Луиза занервничала и от нетерпения стала дергать бабушку за рукав платья.

— Расскажи, расскажи, бабуля. А что у него было не так?

Старуха поморщилась.

— А об этом как-нибудь в другой раз. Не на королевском балу. Если тебе вообще нужно об этом знать. Девица вспыхнула.

— Бабушка, а что если мне самой попадется такой муж, который будет отличаться от всех остальных мужчин. Ведь я должна об этом знать.

Старуха поджала губы.

— А вот этого не будет никогда. Уж об этом я позабочусь сама. Мы выберем тебе достойного мужа.

Луиза грустно умолкла, но спустя несколько мгновений, вспомнив о теме, на которую они только что разговаривали, протянула:

— Так что же случилось с графом Прованским? Ты обещала рассказать.

Не без некоторых колебаний Ташеретта Андуйе вернулась к едва не прервавшемуся разговору.

— Ты представляешь, Луиза, каково было негодование монсеньера, когда через семь лет супружества нашего короля у Марии-Антуанетты родилась дочь. Ведь граф Прованский был убежден в том, что именно ему предстоит стать преемником старшего брата. Ему так хотелось получить королевскую корону, что он просто сгорал от нетерпения. О, Луиза, это нужно было видеть. На всех званых приемах и балах он вел себя так, словно до получения королевского титула ему остается подождать каких-то пару недель. А тут вдруг такое известие. Но мало того, что у короля Людовика появилась дочь, не прошло и двух лет, как следом за ней у ее величества Марии-Антуанетты родился сын. Ты знаешь, что это означает?

Луиза убежденно кивнула.

— Да. Прямой наследник. Старуха обрадованно улыбнулась.

— Вот именно. Вот когда наш сиятельный монсеньер Прованский перестал быть дофином, и все его надежды на корону рухнули.

Луиза пожала плечами.

— Ну, кто же в этом виноват. Нельзя же в конце концов винить во всем матушку-природу.

Тут в разговор вмешалась подруга Ташеретты де Андуйе:

— А вот граф Прованский знал, кого обвинять в своих неудачах. Конечно, ее величество королеву Марию-Антуанетту. Ведь это она родила наследников. Ты была тогда еще совсем маленькой, Луиза, и не знаешь о многом.

— Да, граф Прованский стал вести себя совершенно неподобающим образом, — с осуждением сказала Ташеретта де Андуйе. — Поначалу, конечно, никто не знал, кто распространяет слухи о якобы сомнительном происхождении сына Марии-Антуанетты. Но затем, когда он стал делать это прямо в присутствии его величеств короля и королевы, все стало ясно. Луиза сделала испуганное лицо, прикрыв рот ладошкой.

— Что, неужели он не побоялся сплетничать в присутствии помазанника божьего его величества Людовика?

Ташеретта тяжело вздохнула.

— Он делал это с богомерзким вызовом, — насупив брови, произнесла она. — Ведь при дворе разразился настоящий скандал, когда граф Прованский явился на крестины новорожденного дофина. Между прочим, там присутствовали не только король и королева, но и многие придворные, которые стали свидетелями этой безобразной сцены.

Луиза от нетерпения заерзала на месте.

— А что случилось, что? Расскажи, бабушка.

Та снова тяжело вздохнула.

— Тебе, конечно, не следовало бы знать об этом, но время проходит, мы уже вывезли тебя в свет, и, похоже, что от этого никуда не уйти. Когда архиепископ Парижский уже провел обряд крещения, бывший монсеньер сделал ему замечание за допущенные нарушения обряда. Когда же его преосвященство архиепископ спросил у графа, в чем заключалось это якобы допущенное нарушение, бывший монсеньер самым дерзким образом ответил: «Ваше высокопреосвященство забыли осведомиться об именах родителей младенца». На это архиепископ Парижский заметил, что в данном случае он считает это излишним, поскольку имена родителей хорошо известны. Тогда граф, потеряв всякое смущение, прямо на глазах у короля, королевы и придворных заявил: «А вы уверены в этом?» После этого, не дожидаясь ответа, бывший дофин покинул церковь, повергнув всех собравшихся в невероятное смятение.

Ташеретта де Андуйе умолкла, с брезгливой миной проводив взглядом графа Прованского, который не спеша проследовал по залу в обществе австрийского посланника. Разговор, тем временем, продолжила подруга:

— Между прочим, этот негодяй не успокоился до сих пор. Он по-прежнему распускает грязные слухи и сплетни о ее величестве королеве Марии-Антуанетте. Если верить всему тому, что он говорит, то у нашего короля должны быть увесистые рога, а ее величество обладает, наверное, самыми гнусными пороками, которые только можно вообразить. Будь моя воля, я бы обязательно выслала его из Франции. Или уж, во всяком случае, отправила в ссылку в какой — нибудь дальний замок в Провансе. Но, к сожалению, наш король слишком добр и не может так поступить со своим младшим братом. А вот я бы на его месте употребила власть. В конце концов, граф Прованский порочит не только королеву Марию-Антуанетту, но и всю властвующую фамилию. Это просто отвратительно, грязно и нечестно.

Констанция с огромным любопытством слушала разговор, который велся по соседству, поскольку была совершенно не осведомлена о нынешнем состоянии дел при дворе Людовика XVI и о многом из того, что произошло здесь в Версале за последние несколько лет. Нет, разумеется, кое-что ей было известно, кое о чем она догадывалась и сама, однако любопытно было услышать, что думают об этом другие. К счастью, старухи не обращали на свою неприметно сидевшую соседку ни малейшего внимания, а потому она могла совершенно спокойно слышать каждое слово.

— Маркиз Жильбер де ла Файетт! — торжественно провозгласил камергер, хлопнув жезлом.

Головы старух и девушки, сидевших рядом с Констанцией, немедленно повернулись в сторону молодого красавца в мундире полевого маршала. Мгновение спустя Констанция заметила, как почти все присутствовавшие в зале, услышав фамилию ла Файетт, умолкли и обернулись.

— Какой красавец, — заворожено прошептала Луиза, щеки которой вспыхнули ярче пламени. — Боже мой, вот он — мужчина моей мечты.

Обе старухи дружно засопели, словно в знак глубокого сожаления.

— Моя дорогая, — с нежностью произнесла Ташеретта де Андуйе, — он уже давно женат. Тебе даже не стоит о нем думать. Глаза Луизы наполнились слезами, сделав ее похожей на обиженного ребенка с картины Пуссена.

— Но как? — едва слышно пробормотала она. — Почему? Ведь он так молод.

Бабушка принялась успокаивать внучку.

— Да, он молод, ему двадцать восемь лет, но он уже полевой маршал и американский генерал. Он уже завоевал полмира и теперь снова вернулся во Францию. Кажется, теперь он чем — то занят в правительстве.

Вторая старуха энергично закивала головой. — Да, да, совсем недавно он удостоился личной аудиенции у его величества Людовика XVI, а произошло это сразу после его возвращения из Америки. Насколько мне известно, маркиза де ла Фаетта назначили помощником морского министра маршала де Кастри. Король строит новый флот и собирается открывать еще одну большую гавань в порте Шербур. — Интересно, как же они оказались вместе на одном балу?

— Кто, кто? — с любопытством спросила Луиза.

Она уже забыла о своем увлечении маркизом де ла Файеттом, снова обратилась к сплетням своей бабушки. Ташеретта де Андуйе охотно ответила внучке.

— Я говорю о графе Прованском и маркизе де ла Файетте. Они же терпеть не могут друг друга.

— А в чем дело?

— Это было еще десять лет назад. Сразу после того, как воцарился наш король Людовик XVI, он устроил костюмированный бал. Граф Прованский тогда был еще монсеньером. Ты же знаешь, Луиза, что на костюмированном балу правила дворцового этикета необязательно должны соблюдаться. Каждый может приглашать на танец любую даму и, вообще, делать все, что ему заблагорассудится — разумеется, в рамках приличия, — объяснила бабушка. — Во всяком случае на костюмированном балу все равны, и, даже при появлении короля — если он, конечно, в маске — никто не обязан выказывать ему свое почтение. Кстати, Луиза, ты знаешь, что у графа Прованского необыкновенная память? С самого детства он всегда отличался тем, что мог наизусть прочитать любой стих из «Илиады»и перечислить имена всех царей всех колен Израилевых. Однако, как всякий дурак… — Ташеретта де Андуйе впервые произнесла это слово и, будто сама испугавшись, стала подозрительно оглядываться по сторонам.

Констанция сидела рядом не шелохнувшись и, тем самым, развеяла всяческие подозрения пожилой графини в том, что ее подслушивают.

Тем не менее старуха, хотя и продолжала говорить, но уже менее громко, и Констанции пришлось напрягать весь свои слух для того, чтобы разобрать, о чем идет речь в разговоре.

— Так вот, — продолжила графиня де Андуйе, — как всякий дурак, граф Прованский всегда хвастается своей памятью. На том самом костюмированном балу у короля, о котором я тебе сейчас рассказываю, моя дорогая внучка, граф Прованский уселся в кресло маркиза де ла Файетта и, собрав вокруг себя толпу прихвостней и льстецов, которых всегда хватает при богатых и знатных особах, стал похваляться своими способностями. Маркиз де ла Файетт стоял в это время рядом. Нимало не позаботившись о том, что будет дальше, он заметил: «Всем известно, что дуракам память заменяет ум». Это было сказано не слишком громко, но так, чтобы слышали окружающие. Хотя лицо графа Прованского было прикрыто маской, все тут же заметили, как он побагровел. Монсеньер вскочил с кресла и быстро покинул зал вместе с окружавшей его компанией. Напоследок он бросил маркизу: «Я никогда не забуду ваших слов». Ла Файетт, который тогда был еще совсем мальчишкой и только-только начинал службу в полку черных мушкетеров, совершенно спокойно занял свое законное место и с невозмутимым видом продолжил наблюдать маскарад. С той поры граф Прованский и маркиз де ла Файетт стали смертельными врагами. Они никогда не появляются в одном и том же зале и демонстративно игнорируют друг друга. Судя по всему, понадобилось особое приглашение короля Людовика для того, чтобы граф Прованский прибыл на этот бал. Я не думаю, чтобы он согласился присутствовать здесь просто так, зная, что сюда приглашен и его ненавистный противник.

И действительно, словно в подтверждении слов Ташеретты де Андуйе, граф Прованский, демонстративно отвернув в сторону свое круглое лицо, проследовал к выходу из зала.

Констанция едва сдержалась для того, чтобы не улыбнуться. Эта вызывающая демонстрация собственного неудовольствия не могла вызвать у нее ничего, кроме насмешки. Ей был куда более симпатичен этот юный полевой маршал, который был достоин окружавшей его славы, чем напыщенный дворцовый петух — граф Прованский. Констанция еще раз с любопытством посмотрела на окруженного весело щебетавшими дамами красавца маркиза, любезно улыбавшегося, но не отвечавшего ни на одно приглашение танцевать.

«Странно, — подумала Констанция. — Он так молод и интересен… Почему он не танцует?»

Казалось, что демонстративного ухода графа Прованского никто не заметил. Это выглядело тем более странным, что граф был, как никак, младшим братом короля.

«Да, — подумала Констанция, — наверное, этот бывший дофин не пользуется уже никаким авторитетом при дворе. Во всяком случае, надо обратить на это внимание». На мгновение Констанция забыла о сидевшей рядом с ней дамской компании. Однако, старухи не преминули напомнить о себе жарким шепотом.

— Ташеретта, а ты знаешь, что маркиз де ла Файетт раньше был страстно влюблен в нашу королеву?

Старая графиня де Андуйе сделала большие глаза.

— Да неужели?.. Я об этом ничего не слыхала. Глаза ее пожилой подруги округлились.

— Как? Ташеретта, ты меня удивляешь! Старуха смутилась.

— Нет, ну, разумеется… я слыхала о том, что королева однажды танцевала с ним на балу… Однако, это было всего лишь единственный раз и, насколько мне известно, послужило причиной того, что маркиз отдалился от двора. Неужели это произошло из-за того, что он был влюблен в королеву?

— А вот я именно так и думаю! Если бы он не был влюблен в королеву, почему ему нужно было придавать столь большое значение одному, пусть даже неудачно закончившемуся, танцу? Удалившись, он, наверняка, решил скрыть от всех свою страсть и побороть ее. Знаешь, Ташеретта, мне кажется, что ему удалось сделать это. А ведь он, наверняка, очень сильно любил ее величество.

Графиня де Андуйе недоуменно пожала плечами.

— Да с чего ты взяла, Адриена?

— Во-первых, оба они были молоды, а ты же знаешь, как молодость относится к любви. Ее величество была прекрасна в то время…

Графиня де Андуйе фыркнула.

— Можно подумать, что она стала уж совсем безобразной сейчас. — Нет-нет, упаси господи!.. — торопливо заговорила ее собеседница. — Ее величество как всегда прекрасна. Но сейчас она стала матерью, а ведь ты сама знаешь, как много это меняет в натуре женщины. А тогда… Тогда они были молоды, и я готова поклясться на библии, что юный маркиз боготворил свою королеву. Ты знаешь о том, что он даже дрался на дуэли из-за ее величества Марии — Антуанетты?..

— Не может быть!.. — с крайним изумлением промолвила старая графиня де Андуйе. — Почему я об этом ничего не знаю? Скорее же рассказывай, Адриена! И вообще, как тебе не стыдно — почему ты ничего не говорила мне об этом раньше? Ее спутница стала торопливо оправдываться:

— Да я и сама только недавно узнала. Знаешь, я побывала недавно в доме герцога д'Айена — тестя маркиза де ла Файетта — и мне рассказала об этом происшествии одна из его служанок. Впрочем, я думаю, что сейчас это уже не имеет большого значения, потому что прошло почти десять лет.

Похоже, что графиня де Андуйе была не согласна со своей подругой, потому что на лице ее отразилось такое глубокое недовольство, что Адриена не стала заострять внимание на важности или не важности для истории этого происшествия.

— В общем, я и сама не знаю особых подробностей, — оправдывающимся тоном сказала она, — но, в двух словах, дело выглядит примерно так. Однажды, на одном из балов, где блистала молодая королева, и присутствовал маркиз де ла Файетт, один из гостей весьма непочтительно отозвался о королеве…

Луиза, которая до сих пор сидела молча, неожиданно вступила в разговор:

— А что он сказал?

Адриена, на всякий случай оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что их никто не подслушивает (Констанцию они не брали в расчет), приложила веер к губам и негромко произнесла:

— Эта австриячка скачет, как молодая лошадь… В глазах бабушки и внучки де Андуйе блеснул такой страх, что Констанция на мгновение даже пожалела этих дам — похоже, они и вправду боялись. Судорожно сглотнув, Луиза спросила:

— И что было дальше?

— На беду этого гостя рядом с ним оказался маркиз де ла Файетт, который слышал эти слова. Он потребовал, чтобы гость немедленно принес свои извинения, а затем, даже не дожидаясь этого, вызвал противника на дуэль. Расчувствовавшись, Луиза неожиданно шмыгнула носом. Похоже, что рассказы пожилых матрон о героическом и романтическом маркизе де ла Файетте вновь породили в ней чувство, приближающееся к влюбленности. Она бросила затуманившийся взгляд на спокойного и сдержанного маркиза, размеренные жесты которого совсем не отвечали представлениям многих придворных о том, каким должен быть человек высокого звания и положения. Адриена продолжала:

— Вы же знаете, как в нашем обществе сейчас относятся к дуэлям.

Поэтому маркизу де ла Файетту пришлось торопиться. Дуэль состоялась в тот же вечер в присутствии только лишь двух пар секундантов с той и другой стороны.

— И кем же оказался противник маркиза? — спросила старая графиня де Андуйе.

Глаза Адриены возбужденно покраснели.

— Вы не поверите! Это был английский лорд столь высокого положения и ранга, что даже служанка герцога Д'Айена отказалась сообщить мне его имя. Я думаю, что это был…

С этими словами Адриена через грудь молодой Луизы де Андуйе наклонилась к пожилой графине и прошептала ей что-то на ухо.

Не только Констанции, но и Луизе не удалось услышать, о ком говорили старухи.

Впрочем, для Констанции это не имело особого значения. Кем бы ни оказался соперник маркиза де ла Файетта, Констанции и без этого было ясно, что юный мушкетер действительно был влюблен в свою королеву. Да, именно так поступают мужчины, которым небезразлична дама, вне зависимости от того, какое положение занимает тот и другой!

— А королева знала об этом? — выпрямившись, спросила старая графиня свою компаньонку. Та несколько мгновений молчала. — Я думаю, что знала.

— И что же?

— Вот об этом мне уже ничего не известно. Я знаю только одно — на следующем же балу ее величество пригласила лейтенанта мушкетеров де ла Файетта на танец.

Пожилая графиня изумленно вытаращила глаза.

— Но ведь всем известно, что он совершенно не умеет танцевать, — с недоумением протянула она. — Неужели об этом не знала королева?

Адриена пожала плечами.

— Наверное, тогда еще не знала. Но после того как ее величество пригласила маркиза на менуэт, он умудрился несколько раз наступить ей на ногу. Я думаю, что какие бы чувства ни испытывала королева по отношению к маркизу де ла Файетту, терпеть такое было выше ее сил. Мне кажется, что даже ты, Ташеретта, знаешь, какие слова в тот вечер услышал маркиз от ее величества…

Старая графиня де Андуйе кивнула.

— Я больше не танцую с вами, вы слишком неловки — вот что она сказала. Конечно, он был смущен, а досада королевы, наверняка, вывела его из себя.

— Вот-вот!.. — горячо подхватила Адриена. — Именно после этого бала маркиз перестал появляться высшем обществе. Он и до этого не очень-то любил высший свет, а тут за небольшой срок приключилось столько событий, что никто не удивился, когда маркиз стал все реже и реже появляться при дворе. К тому него была молодая жена, которую, между прочим, тоже зовут Адриеной. Герцогский род д'Айенов, из которого она происходит, известен, наверное, всем при дворе. Ташеретта де Андуйе кивнула. — Еще бы, кто не знает герцога д'Айена. Их род уже несколько веков поставляет Франции маршалов. По-моему, в армии даже есть кавалерийский полк, который носит его имя. Их дом называют «маленьким Версалем». Я только запамятовала, где он располагается. — На улице Сент-Оноре, — подсказала ее компаньонка.

— Ах, да-да, конечно. На улице Сент-Оноре. «Маленький Версаль». Картинной галерее этого дворца может позавидовать даже сам король. Конечно, так изгибать спину, как это умеет делать герцог д'Айен, маркиз де ла Файетт никогда не научится. Ему просто незачем это делать.

— Между прочим, родная тетка жены маркиза де ла Файетта сейчас первая фрейлина ее величества королевы.

Юная Луиза де Андуйе недоуменно захлопала глазами.

— Вы говорите о «мадам Этикет»?

— Вот именно, — подтвердила ее бабушка. — Когда в этот зал войдет ее величество Мария — Антуанетта, женщина, которая будет стоять рядом с ней — та самая «мадам Этикет». Это герцогиня д'Айен-Ноайль.

Луиза де Андуйе, очевидно немного уставшая от долгих разговоров, прямо на глазах Констанции стала засыпать. Глаза ее медленно закрывались, голова начала клониться на бок, и лишь бдительность ее бабушки Ташеретты не позволила молодой даме упасть без чувств.

Старуха, ни на секунду не забывая о своем основном предназначении на этом вечере, мгновенно сунула под нос внучки флакончик с нюхательной солью, и та, вздрогнув, выпрямилась и широко открыла глаза.

— Ой, бабушка, прости… — виновато пробормотала она. — Кажется, мне стало дурно.

Ташеретта де Андуйе стала торопливо возиться с платьем и веером.

— Кажется, нам нужно с тобой пройтись, дорогая. Может быть, тебе даже стоит потанцевать. Луиза зарделась. — Нет-нет, бабушка, что ты… Я обязательно сделаю что-нибудь не так, или, того еще хуже, упаду. Нет-нет, даже не проси, я не буду танцевать. Это выше моих сил.

Старуха не без сожаления кивнула:

— Ну, хорошо, дорогая. Я вижу, что ты волнуешься. Это вполне естественно. И все-таки нам нужно прогуляться. Уж слишком тяжелый здесь воздух. Наверное, это из-за того, что слишком много свечей.

Соседки Констанции стали неторопливо подниматься со своих мест, внимательно следя за тем, чтобы не измять платья.

В этот момент камергер воскликнул:

— Граф Александр де Калиостро! Женщины рядом с Констанцией застыли как вкопанные.

— Неужели? Тот самый Калиостро?..

— Его пригласили ко двору…

— Это просто невероятно! Самый знаменитый маг нашего времени!..

Луиза де Андуйе, вновь начисто позабывшая про маркиза де ла Файетта, от восторга даже захлопала в ладоши.

— Бабушка, посмотри — это он!.. Я так мечтала увидеть его!

Вниманию, которое было обращено на знаменитого итальянца, мог бы позавидовать сам маркиз де ла Файетт.

При появлении в зале Александра де Калиостро все присутствующие на балу в Версале буквально замерли. Дамы смотрели на высокого горбоносого итальянца с черными с проседью волосами, завязанными на затылке пучком, взглядами, полными немого обожания. Мужчины рассматривали его с напряженным любопытством. Калиостро, в отличие от других гостей, был без парика, как бы подчеркивая этим свою отдаленность от придворной жизни, а его черный сюртук и такого же цвета пантолоны словно говорили о его принадлежности миру тайных сил и черной магии.

Пока Калиостро стоял перед обратившей на него внимание толпой, Констанция успела разглядеть его проницательные глаза, которыми он не без некоторого лукавства обвел собравшихся.

Тишина продолжалась недолго. Некоторые особо чувственные дамы, не выдержав, с рукоплесканиями и радостными криками бросились навстречу итальянскому графу, который только недавно появился в Париже но уже успел произвести настоящий фурор в знатных салонах.

Это был человек, который без особого труда мог общаться с духами Александра Великого и Карла Смелого, Филиппа Красивого и Людовика Великого.

Сам Калиостро называл себя профессором магии и демонологии. О его спиритических сеансах и чудесах ходили самые невероятные слухи. Попасть на представления, устраиваемые Александром де Калиостро было очень трудно. Как это бывает со всякими модными вещами, граф Калиостро стоил дорого. Желающие поприсутствовать на его сеансах и представлениях должны были заплатить десять тысяч ливров. Это было месячное жалование крупного придворного сановника.

Несмотря на это, отбоя от желающих попасть на спиритические сеансы графа Калиостро в Париже не было. Обычно на таких сеансах присутствовало не больше пяти-семи человек, которым Калиостро и демонстрировал свои феноменальные способности. Говорили, что он может общаться даже с духами ада.

Но никто, кому уже удалось побывать на спиритических сеансах графа Калиостро, не признавался в том, что же именно там происходило.

Говорили также, что Калиостро может превращать в золото даже обыкновенный пепел, что в его силах за несколько мгновений избавить человека от болезней или вернуть ему молодость.

Рассказывали и об удивительном чуде, совершенном им во время одного из сеансов. Тогда граф Калиостро поставил перед собравшимися в одном богатом доме зрителями обыкновенную кадку для цветов, наполненную землей, и бросил в нее зернышко апельсина, разрезанного прямо на глазах у зрителей.

Спустя несколько мгновений, они увидели, как из зарытого в землю зернышка начинает прорастать тонкий стебелек. Он рос все выше и выше, увеличиваясь за минуту на несколько сантиметров. Спустя четверть часа, взорам изумленных участников сеанса предстало великолепное, пышное апельсиновое дерево полутораметровой высоты, на котором мгновенно образовалась завязь, превратившаяся затем в настоящий апельсин. На все это ушло не более получаса. Продемонстрировав это чудо, граф Калиостро сорвал зрелый плод с ветки выращенного им дерева и, разрезав его ножом, предложил каждому попробовать, чтобы убедиться в том, что все это происходило на самом деле.

Ни о чем подобном никто и никогда не слыхивал. Сам же граф Калиостро никогда не отвечал ни на какие вопросы, связанные с секретами своего искусства. Он говорил лишь о том, что все сущее в мире подчиняется законам вселенского разума, и что он — граф Александр де Калиостро — всего лишь покорный слуга этого разума, а уж никак не чародей и алхимик.

Его появление в Париже пришлось как раз на момент увлечения множества французов и, в том числе, придворных сановников идеями свободной философии и науки. Возможно, именно поэтому Калиостро был мгновенно окружен множеством почитателей и поклонников. Кстати, это были не только женщины, но и множество вполне образованных и даже богобоязненных людей. Да, этому итальянцу повезло. А может быть, здесь скрывалось что-то другое… Констанция, которая также слышала о появлении в Париже итальянского графа, обладающего сверхъестественными способностями, неожиданно вспомнила еще одну подобную историю.

Тот самый маркиз де ла Файетт, о котором лишь недавно шла речь, в свое время водил дружбу с неким Францем Мессмером. Этот Мессмер прославился тем, ото якобы мог лечить больных без помощи хирургических инструментов и, вообще, всякого физического вмешательства. Правда, некоторые из его пациентов после такого лечения нередко отправлялись на тот свет, но до поры до времени таких было не слишком много, и о Мессмере пошла слава по всей Франции, что он якобы непревзойденный врач.

В конце концов, мошенничество раскрылось, и Мессмера с позором изгнали из страны. Уж нет ли здесь чего-то подобного?..

Констанция еще не успела ни развеять собственные сомнения по поводу графа Калиостро, ни каким-либо образом убедиться в их обоснованности, когда дверь на противоположном конце зала широко распахнулась, и в проеме показались две фигуры облаченные в горностаевые мантии.

— Его величество король Людовик XVI и ее величество королева Мария-Антуанетта! — в мгновенно воцарившейся тишине объявил церемониймейстер.

Придворные немедленно склонились в глубочайших поклонах. Дамы опустились на одно колено и преклонили головы. Оркестр, располагавшийся на широкой галерее едва ли не под самым потолком зала, заиграл тихую и торжественную мелодию Рамо.

Бал был открыт.

ГЛАВА 2

Констанции показалось, что в эту минуту король и королева Франции были прекрасны, как никогда. На полном, не лишенном добродушного изящества, лице Людовика XVI красовалась широкая улыбка, которая внушала Констанции доверие и надежду.

Нет, король не смотрел на нее, но она чувствовала, что встречи с ним сегодня и, может быть, короткого разговора не избежать. Точнее, она даже надеялась на то, что хотя бы несколько слов короля помогут ей определить свою дальнейшую судьбу.

Правда, вполне могло получиться и так, что даже король не сможет ей помочь. Но это должно быть совершенно роковым стечением обстоятельств, о чем Констанция старалась не думать. Ее должны оставить при дворе, иначе просто быть не может! Если случится по-другому, то Констанции не останется иного выхода, как покинуть Париж и уехать в родовой дворец Мато. Но это означает добровольно заточить себя в каменных стенах далекого замка на западе Франции и позабыть о том, что тебе всего… двадцать… с небольшим лет.

Да, позади осталось многое. Но ведь жизнь еще не закончена, и добровольное рабство не должно быть спутником молодости и красоты.

Констанция вдруг почувствовала, как рука ее сама собой тянется к медальону с огромной жемчужиной, висевшему на шее. Дрожащими пальцами она принялась теребить жемчужину, которая тут же налилась теплым телесным светом. Охватившее ее волнение заставило Констанцию отступить на шаг назад, чтобы укрыться в тени. Сейчас ей не хотелось сразу же попадаться на глаза королю. Она должна успокоиться и прийти в себя. Лучшим средством был, конечно, танец.

— Королевский менуэт! — объявил церемониймейстер. Исходившие из сердца Констанции невидимые и неслышимые волны, казалось, достигли молодого человека, который стоял неподалеку.

Обратив внимание на прекрасную молодую даму, нервно теребившую медальон на груди, он с первыми звуками музыки подошел к Констанции и, почтительно поклонившись, пригласил ее на танец.

Графиня де Бодуэн с благодарностью посмотрела на молодого человека — почти мальчика — с тонкими чертами лица и живыми карими глазами и тут же приняла приглашение.

Как ни старалась Констанция оттянуть момент встречи с королем, получилось как раз наоборот.

В тот момент, когда она со своим юным партнером вошла в круг, произошел переход пар, и рядом с графиней де Бодуэн оказался не кто иной, как сам Людовик XVI.

Король протянул руку Констанции для следующего движения и она, почувствовав, что лишается сил, положила свою ладонь на его руку.

— Ваше величество… — едва слышно прошептала она, низко опуская глаза.

Все, что происходило после этого, Констанция вспоминала как сон. Она двигалась в танце, почти не понимая, что делает. Она переходила от фигуры к фигуре, меняла партнеров, и снова и снова оказывалась рядом с королем.

Казалось, он не выказывал никакого удивления, продолжая танцевать то с королевой, то с графиней де Бодуэн. Констанции все время хотелось спросить: «Вы помните меня, ваше величество? Однажды мы с вами уже встречались… Наверное, помните, иначе, почему вы прислали мне приглашение на этот бал?» Но во рту ее пересохло, язык отказывался повиноваться. Ей все сильнее хотелось что-то сказать, и все сильнее был страх, мучивший ее.

Нет, она совсем не боялась короля. Она боялась его решения. Впрочем, может быть, она боялась напрасно… Может быть, никакого решения еще и не было, может быть, она просто выдумала все это?

А что, если король даже не помнит, кто она такая? Что, если ему совершенно безразлично, какой будет ее дальнейшая судьба? Может быть, это приглашение на бал — дело рук кого-то из приближенных его величества? Но, тогда, почему сразу же после своего появления на балу, король танцует именно с ней? Ведь это королевский менуэт… Король сам имеет право выбирать свою партнершу. Он начал танец с королевой, а продолжает его с Констанцией де Бодуэн. Нет, это невозможно!.. Она должна ждать. Если король что-то хочет сказать, то он непременно сделает это. Сердце Констанции неожиданно переполнилось таким теплом и такой благодарностью по отношению к его величеству, что она мгновенно успокоилась и целиком отдалась во власть танца.

Разумеется, то, что король танцует первый танец с совершенно неизвестной при дворе особой, не могло не привлечь внимание окружающих. Недавние соседки Констанции — пожилая графиня Ташеретта де Андуйе, ее внучка Луиза и компаньонка Адриена — широко раскрытыми глазами следили за медленно двигавшейся в танце парой, где партнером был сам король Франции, а партнершей — неизвестно откуда взявшаяся молодая особа ослепительной красоты.

Да, в сравнении с большинством присутствующих здесь дам партнерша короля была просто неотразима. Великолепной прическе на ее голове могла бы позавидовать даже сама Мария — Антуанетта, а прекрасное платье и дорогие украшения, отмеченные печатью безупречного вкуса, без всяких сомнений говорили о том, что эта женщина знатного происхождения и обладающая огромным богатством.

— Бабушка, кто это? — спросила Луиза. Ташеретта де Андуйе пожала плечами.

— Не знаю, я ее впервые вижу.

Луиза снова по-детски потянула ее за рукав.

— Как это — впервые, бабушка? Она ведь только что сидела рядом с нами. Неужели ты забыла? Старуха едва слышно простонала. — О, Бог мой, неужели она слышала все наши разговоры?.. Если это новая фаворитка короля, то нам с тобой, Луиза, не поздоровится…

Думаю, что больше не стоит здесь задерживаться. Прикрыв лицо веером, Ташеретта де Андуйе схватила внучку за руку и, стараясь не показываться на глаза ла длинам королевы, которые толпились неподалеку под предводительством герцогини д'Айен-Ноайль, заторопилась к выходу.

— Но, бабушка… — захныкала Луиза. — Ведь бал только начинается… Мы не успели досмотреть даже королевский менуэт…

— Помолчи, — властно цыкнула на нее старуха, богатый жизненный опыт которой говорил о том, что в непредвиденной ситуации лучше всего спасаться бегством.

— Но ведь мы ничего не сделали, — продолжала хныкать Луиза. — Мы просто сидели и разговаривали. Может быть, она даже ничего и не слышала…

— Может быть, не слышала, а, может быть, и слышала!.. — возразила ей Адриена. — Ведь мы не знаем, кто она такая и что ей известно. Вдруг она шпионка короля?

Луиза по-прежнему продолжала упираться:

— Но ведь мы ничего не говорили о короле:

— Как это — не говорили?.. — прошипела старая графиня де Андуйе. — Луиза, похоже, что ты совсем потеряла здесь голову. Запомни, первое правило для придворной дамы — это никогда не терять контроля над собой. Ты должна всегда помнить, где и в каком обществе находишься, где и с кем, как и о чем ты можешь говорить, или не можешь. Ты всегда должна знать, кто на чьей стороне находится и кому служит. Иначе, дорогая моя внучка, тебя ждут сплошные разочарования и неприятности. А я, между прочим, хочу видеть тебя среди фрейлин королевы. И не будь я графиней Ташереттой де Андуйе, если этого не случится. Пойдем!

— Но, бабушка, я даже не видела, как танцует граф Калиостро…

— И не увидишь. Он вообще не танцует. Луиза, перестань упираться, нам нужно уходить.

— А когда мы следующий раз попадем на бал в королевском дворце? Может быть, этого никогда не случится…

Девушка уже готова была разрыдаться, но старуха снова резко оборвала ее:

— Успокойся, Луиза. До тех пор, пока у меня есть сбережения, оставшиеся в наследство от твоего деда, и до тех пор, пока я ссужаю деньгами королевский двор, мы всегда будем присутствовать на всех званых приемах и балах. Мы еще выдадим тебя замуж за какого-нибудь герцога… Но сейчас нам больше нечего здесь делать. И вообще, прекрати хныкать. Ты привлекаешь к нам излишнее внимание, а это сейчас самое худшее, что может быть для нас. Мы должны исчезнуть незамеченными.

С этими словами старухе, наконец, удалось утащить свою отчаянно сопротивлявшуюся внучку, которая так и не поняла, чем объяснялось это внезапное бегство. Впрочем, у нее еще все впереди, и многое для нее станет ясно в ближайшее же время.

Тем временем, Констанция, уже совершенно успокоившаяся, смело смотрела в глаза королю, который уверенно вел свою партнершу.

«Он неплохой танцор, — подумала Констанция. — Но, по-моему, менуэт слишком тяжел для него. Кажется, он начинает задыхаться».

И в самом деле. Музыка еще звучала, но Людовик вместе с Констанцией де Бодуэн вышел из круга танцующих. Он едва заметно склонил перед Констанцией голову, и она заметила миниатюрную золотую корону, прикрепленную к его парику.

— Вы прекрасно танцуете, — немного отдышавшись, сказал король.

Констанция с достоинством присела и опустила голову.

— Благодарю вас, ваше величество. Вы очень добры ко мне, — вполголоса произнесла она. Людовик XVI добродушно улыбнулся.

— Встаньте, дитя мое, и не бойтесь меня. Вы, кажется, первый раз на балу в Версале?.. Во всяком случае, я что-то не припоминаю вашего лица.

Констанция снова наклонила голову.

— Вы правы, ваше величество. Я впервые попала на такой великолепный бал в Версаль, но при дворе я уже бывала. Вы верно меня не помните, но мы встречались один раз несколько лет назад.

На лице Людовика проскользнула тень удивления.

— Вот как? Мы встречались, но я не запомнил вашего лица? Огорчение в его голосе внезапно сменилось каким-то спокойствием:

— А, впрочем, все может быть, — махнув рукой и улыбнувшись, сказал он. — В последнее время мне не удается много отдыхать, а это не слишком благотворно действует на память. Но вы красивы… Вы определенно красивы… — неожиданно сменил он тему.

Констанция внезапно почувствовала, как на них с королем обращены взгляды нескольких десятков человек. Самым странным и смешным в этой ситуации было то, что, попробуй Констанция повернуть голову и посмотреть вокруг, она не увидела бы ни одного заинтересованного взгляда, обращенного в их сторону.

Наверное, именно в этом заключалось искусство быть настоящим придворным — уметь вовремя отвести взгляд. Музыка по-прежнему звучала, и пары еще двигались в такт клавесину, а Людовик вместе с Констанцией стали медленно прохаживаться по залу, сопровождаемые почтительными поклонами и завистливыми взглядами со всех сторон.

— Так вы говорите, что мы прежде встречались, дитя мое? — с какой-то почти отеческой теплотой произнес король. — Вы не могли бы мне напомнить, как и когда это было?

Как ни странно, Констанция сейчас уже не испытывала волнения. Во-первых, король сам обратил на нее внимание и выбрал в качестве партнерши по танцу. Во-вторых, он был столь добр, что Констанция не ощущала никаких иных чувств, исходящих от него. Ей не мешали даже шепот за спиной и завистливые взгляды салонных шаркунов. Она еще раз рассказала королю о некоторых событиях своей жизни, правда, не слишком распространяясь о том, что ей пришлось пережить при дворе короля Пьемонтского Витторио. Она рассказала лишь о том, что овдовев, приехала в Париж вместе с маленьким сыном Мишелем.

На лице короля появилась сочувственная улыбка.

— Ах, так это, значит, вы — та самая девушка, которую мне когда-то представляли? — и он снова повторил те слова, которые так запомнились Констанции после их первой встречи. — Бедное дитя… Констанция едва не прослезилась, услышав такое из уст короля. Значит, он все — таки помнит ее. Что ж, наверное, это многое меняет… Она еще не успела ничего сказать, как его величество неожиданно предложил:

— Может быть, вам требуется помощь деньгами? Констанция снова благодарно склонила голову.

— Большое спасибо, ваше величество. Я не нуждаюсь в деньгах. У меня остались кое-какие сбережения, которые позволяют вести вполне нормальную жизнь.

Король насмешливо улыбнулся.

— Но ведь вы, наверняка, хотите что-нибудь попросить у меня, не правда ли?

Констанция даже осмелилась на дерзость:

— Почему вы так решили, ваше величество? — несколько самонадеянно спросила она.

Людовик XVI вполне спокойно отреагировал на эти слова:

— Вы — мои подданные, а я — ваш король. Подданным всегда есть что попросить у короля. Уверяю вас, графиня, у вас, наверняка, есть какая-нибудь просьба ко мне. Я ведь сказал вам — не бойтесь меня. Я готов выслушать вас. Констанция еще раз с благодарностью взглянула на его величество, который оказался куда добрее и проницательнее, чем она ожидала.

Менуэт, наконец, закончился. Только что танцевавшие пары едва успели разойтись, как церемониймейстер объявил новый танец. Король терпеливо дожидался, пока Констанция сможет изложить свою просьбу. После некоторых колебаний она, наконец, произнесла:

— Я хотела бы остаться при дворе, ваше величество. Людовик XVI удовлетворенно кивнул.

— Само собой разумеется. В каком же качестве?

— Поскольку я сейчас не замужем, и семейные проблемы в моей жизни отсутствуют, я хотела бы посвятить себя служению ее величеству королеве Марии-Антуанетте.

Король снова улыбнулся.

— Могу я спросить вас кое о чем, графиня?

— Ну разумеется, ваше величество. Спрашивайте.

— В какой степени вы знакомы с тем, что происходит во Франции?

Констанция на мгновение задумалась.

— Вы имеете в виду политику, ваше величество?

— И политику тоже.

Констанции стало ясно, что от ее ответа на этот вопрос будет зависеть ее судьба. Поскольку она никогда не отличалась повышенной мнительностью и способна была сделать решительный шаг, у нее оставался лишь единственный выход — не бояться.

— Я считаю, ваше величество, что тех знаний, которыми я обладаю относительно нынешнего положения во Франции и при вашем дворе, мне будет вполне достаточно для того, чтобы верой и правдой служить королеве. Мне кажется, что главное на той службе, для которой я себя готовила, является преданность короне. К тому же опыт моей предыдущей жизни говорит мне о том, что любая титулованная особа нуждается, прежде всего, в преданных людях.

— Допустим, что я хочу взять вас к себе на службу, — сказал Людовик. — Чем вы можете доказать свою преданность? Ведь я еще не имел возможность проверить вас в деле.

Констанция улыбнулась. Похоже, что все складывается для нее как нельзя лучше. С ее стороны было бы наивно и глупо ждать, что такой человек, как король Франции, будет руководствоваться лишь чувством жалости по отношению к одной из своих подданных, которая просит его о службе при дворе. Разумеется, он должен убедиться в том, что человек, которому будет оказана подобная милость, ответит на это благодарностью. В любом случае Констанция знала, что на это ответить. Вопрос короля представлялся совершенно логичным, и у графини де Бодуэн уже давно был готов на него ответ. Разумеется, чувство собственного достоинства не позволяло ей мгновенно броситься на колени, демонстрируя своим образом такую преданность, или приняться целовать руки королю.

Лучезарно улыбаясь, она бросила беглый взгляд в ту сторону, где в окружении фрейлин стояла королева Мария-Антуанетта, и, отметив повышенный интерес к своей персоне, обратилась к королю:

— Могу я задать вам вопрос, ваше величество?

— Ну разумеется, дитя мое, — спокойно ответил тот. — Спрашивайте.

— Поверьте, ваше величество, я никоим образом не хочу выглядеть лучше и умнее, чем есть на самом деле, но мне хотелось бы услышать ваше мнение о том, почему, несмотря на обилие придворных льстецов и тех, кто клянется вам в своей вечной любви, по-настоящему преданные люди попадаются так редко?

Король озадаченно посмотрел на Констанцию.

— Я отнюдь не считал вас простушкой, графиня. Но оказывается, вам присуще еще и смелость. Мне очень редко говорят подобные вещи. А если сказать совершенно откровенно, то почти никогда.

Точнее, придворные предпочитают грубую лесть, думая, что она заменяет все остальное. Кстати, я не запрещаю им делать этого, как и не запрещаю говорить правду. Но тех, кто говорит мне правду, я в этой стране почти не встречаю. Мне кажется, что виной всему власть. Даже преданные мне люди боятся власти. А вы? Констанция смело подняла взгляд на короля.

— Я преклоняюсь перед властью, но не боюсь ее. У меня была возможность близко узнать, что это такое. К тому же, в отличие от множества преданных вам людей я неподкупна.

Брови короля удивленно поднялись.

— Вот как?

— Да, — убежденно ответила Констанция. — Я богата и независима. И если я решила служить вашему величеству, то делаю это по глубокому убеждению. Мне всегда хотелось служить Франции.

На лице Людовика снова появилась насмешливая улыбка.

— Значит, Франция для вас это король?

— Да, — без раздумий ответила Констанция. — Разумеется, не только король, но, в первую очередь — король.

— Между прочим, многие из тех, кто мне служит, так не считают.

— Я еще раз готова повторить, ваше величество. Мне не хочется казаться лучше и умнее, чем я есть на самом деле, но поверьте — моей мечтой всегда было жить в Париже и служить вашему величеству.

Этот разговор явно затянулся, потому что Констанция стала замечать на себе все более и более частые и все более недовольные взгляды фрейлин Марии-Антуанетты. Сама королева сидела в кресле, разговаривая с герцогиней д'Айен-Ноайль. Казалось, она ничуть не была озабочена тем, что ее царственный супруг был занят разговором с какой-то неизвестной дамой. Вполне возможно, что именно так оно и было на самом деле, поскольку всем было известно, что в отличие от своего распутного деда, Людовик XVI отнюдь не отличался повышенной слабостью к женскому полу.

Тем не менее, Констанция почувствовала себя неловко. Она уже слишком долго занимала внимание короля, и это могло создать вполне определенные трудности для нее самой. Ведь придворные имеют обыкновение ревновать друг друга к королю. Очевидно, Людовик XVI тоже почувствовал некоторую щекотливость ситуации, потому что танцы продолжались довольно вяло, а в воздухе ощущалось все нараставшее напряжение из-за того, что встречи с королем ожидали куда более высокопоставленные гости, чем эта никому неизвестная, пусть даже и очень привлекательная, дама.

— Что ж, я думаю, что этот разговор был очень полезен, — сказал король. — Похоже, что в вашем лице я встретил человека вполне достойного для того, чтобы остаться при моем дворе. Однако имейте в виду — окончательное решение буду принимать не я.

Констанция почувствовала, как внутри нее все холодеет. Неужели?.. Однако следующие слова Людовика XVI немного успокоили ее.

— Я предложу своей супруге вашу кандидатуру в качестве новой фрейлины. Думаю, что мне она не откажет.

Констанция опустилась на одно колено, низко опустив голову. — Благодарю вас, ваше величество. Большей милости для меня вы не могли бы оказать.

Людовик протянул ей руку для поцелуя. — Не нужно благодарности, дитя мое. Идемте. Я думаю, что мы сможем уладить все немедленно.

Констанция последовала за королем, который решительно направился к Марии-Антуанетте. Те несколько мгновений, которые последовали, прежде чем Констанция оказалась рядом с королевой, показались ей вечностью. Она даже не смела поднять глаз, стараясь не замечать, как салонные дамы перешептываются между собой, а мужчины просто-таки пожирают ее взглядами. Впрочем, ничего иного ожидать не приходилось. Ведь она оказалась при дворе, который несколько столетий славился во всей Европе как центр интриг, скандалов и амурных приключений.

Наконец она снова опустилась на одно колено, теперь уже перед королевой Марией — Антуанеттой.

— Дорогая, позволь тебе представить, — обратился к супруге Людовик XVI. — Это графиня Констанция де Бодуэн. Она француженка, но некоторое время жила при дворе короля Пьемонтского Витторио.

Брови Марии-Антуанетты удивленно поднялись.

— Того самого? Людовик махнул рукой.

— Сейчас это не имеет значения. Графиня овдовела и с малолетним сыном прибыла в Париж. Я думаю, что она вполне достойна того, чтобы попасть в число твоих фрейлин.

Мария-Антуанетта с любопытством посмотрела на Констанцию.

— Вы так молоды — и уже вдова? Констанция чувствовала, что у нее не хватает сил поднять глаза.

— Да, ваше величество, — едва слышно прошептала она. — Мой муж… погиб.

— Не на войне ли с Францией? К счастью, этот вопрос не заставил Констанцию лгать.

— Нет, он погиб на дуэли.

— Тогда можно не опасаться кровной мести с вашей стороны, — пошутила Мария-Антуанетта, и фрейлины тут же захихикали.

— Так, значит, вы хотите быть рядом со мной? — продолжила королева. — А что вы умеете делать?

Констанция почувствовала, как вне ее желания щеки ее начали краснеть. На сей раз она не могла быть такой откровенной, как с королем, а потому ей не оставалось ничего другого, как отважиться на очередную дерзость.

— Я умею хранить чужие тайны, ваше величество, — с достоинством ответила графиня де Бодуэн. Мария-Антуанетта оценила этот ответ.

— Что ж, вы мне нравитесь. К тому же, вы молоды и вполне можете стать украшением нашего двора. Что это у вас на шее? Кажется, жемчужина? Прелестная вещица. А судя по вашей прическе, над ней потрудился весьма искусный парикмахер. — Благодарю вас, ваше величество, — скромно ответила Констанция.

— Мне нравится, когда выглядят со вкусом. Это значит, что человек умеет распоряжаться тем, что ему досталось от природы. Кстати, как вы находите мое платье?

А вот это уже было неожиданностью. Констанция поняла, что это проверка. Проверка вкуса. Фрейлины, окружавшие Марию-Антуанетту, так внимательно уставились на Констанцию, что она почувствовала себя мелкой блохой, которую разглядывают под микроскопом.

Однако ей оказалось достаточно одного взгляда, чтобы оценить платье Марии-Антуанетты. Это был, действительно, великолепный наряд, сшитый настоящим мастером. Без всякого преувеличения можно было сказать, что он идеален. И все-таки глаз Констанции, которая кое — что понимала в нарядах, успел заметить одну мельчайшую деталь, которой никто не придал значения. Для того, чтобы прекрасная изумрудная брошь, украшавшая лиф платья, по-настоящему гармонировала с нарядом, ее следовало расположить немного правее, ближе к плечу. Во всяком случае, именно так сделала бы Констанция, если бы занималась платьем королевы.

— У вас великолепный портной, — сказала графиня де Бодуэн. — Я уверена, что он заслуживает того высокого жалования, которое вы платите ему.

На живом подвижном лице королевы Марии-Антуанетты появилась хитрая улыбка.

— Вы чего-то не договариваете, дитя мое. Констанция молчала, низко опустив голову. Ей не хотелось при первой же встрече с королевой и ее фрейлинами выставлять кого-то в дурном свете. Хотя это недоразумение с брошью явно было на совести какой-то из приближенных Марии — Антуанетте дам. Пожалуй, Констанция даже знала конкретное имя — за королевским нарядом обязана следить первая фрейлина.

— Ну что ж, — поспешила разрешить неловкую ситуацию сама королева, — если вы захотите, мы поговорим об этом позже. А сейчас, милая графиня…

— Де Бодуэн, — произнесла Констанция.

— А сейчас, графиня де Бодуэн, меня ждут другие дела. Думаю, что мы с вами увидимся в ближайшее время. Я пришлю вам приглашение на аудиенцию. Кстати, вы неплохо танцуете.

ГЛАВА 3

Несколько дней, которые прошли после королевского бала в Версале, Констанция посвятила сыну. Мишель, который долгое время не видел матери, уже успел привыкнуть к ней, и лишь временами плакал, вспоминая об отце. Мальчик нуждался в постоянном внимании, и Констанция занималась с ним с утра до ночи. Она устраивала ему конные и пешие прогулки, игры на свежем воздухе и не покидала Мишеля даже во время занятий с домашним учителем. Констанция хотела, чтобы он вырос настоящим французским дворянином, а потому не жалела ни времени, ни денег на его воспитание. У Мишеля не было отца, и Констанция стремилась сделать так, чтобы эта потеря была не слишком чувствительной.

Проводя время с Мишелем, она, тем не менее, не забывала, что королева Мария-Антуанетта обещала ей прислать приглашение для аудиенции в ближайшие дни. И наконец, терпение графини де Бодуэн было вознаграждено. Через несколько дней, прохладным февральским вечером, в дверь дома на Вандомской площади, который теперь принадлежал Констанции, постучали. Привратник, спустившийся на первый этаж, увидел перед собой высокого широкоплечего гвардейца в мундире лейтенанта серых мушкетеров. Рота серых мушкетеров была расквартирована в центре Парижа на улице Бак. — Могу я видеть графиню Констанцию де Бодуэн? — спросил гвардеец низким хриплым голосом.

Лицо его прикрывала широкополая серая шляпа с перьями. Привратник, уже немолодой седовласый мужчина по имени Жан-Кристоф, которого Констанция приняла на работу по рекомендации одной из своих старых парижских знакомых, почтительно поклонился.

— Если вам угодно что-то передать графине, сир, — сказал он, — то я могу это сделать сам. Мне не хотелось бы беспокоить графиню. Сейчас она занята с сыном.

Гвардеец надменно поджал губы.

— У меня приказ передать это послание лично в руки графине де Бодуэн.

Поскольку произнесено это было тоном, не терпящим возражении, привратник пропустил мушкетера в дом и закрыл за ним дверь.

— Прошу вас пройти за мной и подождать в комнате для гостей. Я сейчас вызову графиню де Бодуэн.

В этот момент Констанция укладывала Мишеля в постель. Услышав за спиной звук скрипнувшей двери, она обернулась. — Что-то случилось, Жан-Кристоф? — спросила она. — У вас, по-моему, испуганное лицо.

Привратник сделал попытку улыбнуться, но улыбка получилась какой-то кривой.

— Там внизу, в комнате для гостей, сейчас сидит офицер роты мушкетеров, — дрожащим от волнения голосом сказал он. — По-моему, у него какое-то очень важное послание для вас. Во всяком случае, этот офицер хочет передать его вам лично. Я сказал ему, что вы сейчас спуститесь.

Констанция почувствовала, как сердце ее бешено заколотилось. — Ну вот, наконец-то. Наверное, королева Мария-Антуанетта все-таки не забыла обо мне.

Она постаралась скрыть свое волнение от слуг — в комнате, рядом с постелью Мишеля сидела Мари-Мадлен, ее новая служанка. Стараясь выглядеть спокойной, Констанция махнула рукой. — Жан-Кристоф, на улице очень прохладно и наш бравый мушкетер наверняка продрог. Принесите ему чего-нибудь горячего. Я сейчас закончу с сыном и приду.

Привратник торопливо вышел за дверь, а Констанция, сидевшая у изголовья кровати, с нежностью погладила мальчика по мягким кудрявым волосам.

— Спи, мой дорогой. Завтра утром мы снова поедем с тобой на лошадях. А сейчас Мари — Мадлен прочитает тебе на ночь сказку. Какую сказку ты хочешь услышать сегодня?

Мальчик серьезно насупил лоб, словно мать поставила перед ним тяжелую задачу. Наконец, спустя несколько мгновений, он вымолвил:

— Про рай и ад.

Констанция неподдельно удивилась.

— Ты хочешь, чтобы Мари-Мадлен на ночь прочитала тебе отрывок из Библии?

— Да, — подтвердил мальчик.

— Наверное, ты вырастешь у меня священником, — пыталась пошутить Констанция. — Впрочем, это не так уж плохо. По крайней мере, ты будешь твердо знать, к чему стремиться. Ведь каждый священник хочет стать Папой Римским, наместником Божьим на земле.

Мальчик словно не слышал этих слов матери. На глазах Мишеля неожиданно появились слезы и он прошептал:

— Я хочу знать, где сейчас находится мой папа. Констанция была готова разрыдаться вместе с сыном, однако неимоверным усилием воли смогла взять себя в руки и поцеловала Мишеля в щеку.

— Наш папа там, где все хорошие люди, в раю.

— А почему Бог забирает к себе хороших людей? Почему они не могут остаться на земле?

Констанция опешила, не зная что ответить на такой вопрос сына. Она долго гладила его маленькую, еще по младенчески пухлую ручку, и, низко опустив голову, так, чтобы не видел сын, кусала губы.

— Наверное, господь Бог делает это потому, что все хорошие люди обязательно должны оказаться на небесах. Наверное, иногда ему хочется, чтобы это произошло побыстрее.

Мишель беззвучно всхлипнул.

— Да, я знаю, что мой папа был очень хорошим. Наверное, сейчас он стоит рядом с троном, в котором сидит наш Господь.

— Да, да, наш папа рядом с Богом, — торопливо подтвердила Констанция. — У него все хорошо. Когда-нибудь и мы с тобой встретимся с ним там, на небесах. Сейчас Мари-Мадлен прочитает тебе об этом.

Мальчик неожиданно успокоился.

— А про ад она мне тоже прочитает? Констанция покачала головой.

— Нет, Мишель, в аду находятся только дурные люди, — она даже нашла в себе силы улыбнуться и потрепать сына по щеке, — и такие, которые в детстве не хотели ложиться спать.

Мишель окончательно позабыл о своих печалях и лукаво улыбнулся.

— Мама, но ведь это не самый страшный грех?..

— Но все-таки грех. И если ты не будешь слушаться маму, то господь тебя накажет.

— А как накажет, как?

— Об этом тебе еще рано знать.

— Ну мама, я хочу, чтобы Мари-Мадлен прочитала что-нибудь страшное.

— Зачем?

— После этого мне снятся всякие интересные сны. Констанция еще раз погладила сына по голове.

— Глупышка. После этого ты долго не можешь заснуть. А ночью даже иногда просыпаешься.

— Мама, ну пожалуйста.

Переменчивость детской натуры снова дала о себе знать, и у Мишеля на глазах появились слезы.

— Вот если бы мой папа был жив, он бы обязательно разрешил.

Против этого аргумента Констанция не могла возражать и поэтому немедленно согласилась.

— Ну хорошо. Мари-Мадлен прочитает тебе про ад, но только совсем немного. К тому же, мы прочли с тобой молитву на ночь, а потому просто закрывай глаза и слушай. Мне сейчас нужно спуститься вниз, а потом я опять приду к тебе. — Даже если я засну?

— Даже если ты заснешь, — успокоила сына Констанция.

Когда она спустилась вниз, в комнату для гостей, Жан Кристоф подчевал офицера серых мушкетеров. Разумеется, офицеру королевской гвардии при исполнении служебных обязанностей не очень-то разрешалось увлекаться спиртным, однако этот февральский вечер был действительно прохладным, и гвардеец, которому, наверняка предстояло еще провести много времени на воздухе, не отказывался от угощения.

При появлении в комнате графини де Бодуэн офицер отставил в сторону небольшой серебряный кубок с недопитой наливкой, поднялся со стула и, сняв шляпу, почтительно приветствовал Констанцию низким поклоном.

— Я имею честь разговаривать с ее светлостью графиней Констанцией де Бодуэн? — спросил гвардеец, выпрямляя спину.

— Да, это я.

Гвардеец достал из обшлага маленький конверт с сургучевой печатью и протянул его Констанции.

— Имею честь вручить вам послание от ее величества королевы Марии-Антуанетты, — по — военному строго сказал офицер, протягивая Констанции письмо. — Прошу вашего разрешения удалиться.

Графиня де Бодуэн с достоинством приняла послание и едва заметным кивком головы удовлетворила просьбу офицера мушкетеров. Тот еще раз низко поклонился, щелкнул каблуками и, сопровождаемый семенившим за ним Жаном-Кристофром, направился к выходу из дома.

Констанция тут же сломала отмеченную личной печатью королевы сургучовую бляху на конверте и распечатала письмо. Это было, действительно, приглашение на аудиенцию к Марии — Антуанетте, назначенную на ближайшее воскресенье в Версальском дворце. Однако подписано было приглашение герцогиней д'АйенНоайль, первой фрейлиной ее величества. Собственно, ничего удивительного в этом не было, потому что, кто иной, как не герцогиня, должен был заниматься вопросами подобного рода. В общем, Констанция вполне справедливо не придала этому никакого значения и с удовлетворенной улыбкой сунула письмо за корсаж платья.

Выходя из комнаты для гостей, она столкнулась с привратником, который по-прежнему выглядел испуганным.

— Госпожа, я надеюсь, что вы получили хорошие вести? — с надеждой в голосе произнес он.

Широкая улыбка на лице Констанции говорила обо всем лучше всяких слов. Только после этого Жан-Кристоф успокоился. Заметив, что хозяйка немного задержалась рядом с ним, он принял это как знак благосклонного внимания и, даже не спрашивая разрешения, принялся тараторить:

— А уж я-то испугался. Ох, как испугался. Знаете, ваша милость, ведь мне прежде никогда не приходилось сталкиваться с королевскими гвардейцами. В том доме, где я раньше служил, появлялись только ростовщики и заимодавцы. А если бы пришел офицер королевской гвардии или того хуже — судебный пристав, моим прежним хозяевам уж наверняка бы не поздоровилось. По правде говоря, я даже не знаю, чем они там занимались, но уж наверняка какими-нибудь темными делишками. Их бы давно было пора посадить в Бастилию. Сами-то ходили в тряпье и обносках, а дома на золотой посуде обедали. Ну конечно, мое дело маленькое. А только не хочу я больше служить у таких хозяев. Слава Богу, что вы меня к себе забрали, ваша милость. Ох, если бы вы знали, как я вам благодарен. Ведь если бы тех моих хозяев в тюрьму посадили, так и мне было бы от суда не отвертеться.

Констанция милостиво положила руку на плечо бедного старика.

— Успокойся, Жан-Кристоф. Тебе больше ничего не угрожает. В моем доме ты можешь чувствовать себя в безопасности. Во всяком случае, до тех пор, пока я жива.

Привратник по-собачьи преданно посмотрел на Констанцию и, схватив ее руку, принялся целовать.

— Благодарю вас, ваша милость, вы так добры ко мне.

Неизвестно, сколько еще он мог бы выражать свою благодарность, однако в этот момент снова раздался стук в дверь, еще более настойчивый и громкий.

Привратник, который, казалось, только-только начал приходить в себя, снова обмер. Лицо его побледнело так, словно за дверью, на улице, стояла сама смерть.

— Что же это такое, госпожа? — пробормотал он. — Ведь вечер уже… Ведь вы никого не приглашали к себе сегодня, верно?

Волнение Жана-Кристофа передалось и Констанции. Дыхание ее участилось, грудь стала вздыматься все выше и выше. Ничего не ответив на вопрос привратника, она махнула рукой.

— Узнай, кто там.

Жан-Кристоф, едва слышно бормоча что-то, поковылял к двери. Констанция осталась стоять в освещенном неровным светом свечей длинном узком коридоре.

На сей раз на пороге показался маленький человечек в не очень новом, но целом и чистом, камзоле. На голове его была шляпа такого же фасона, какой носил привратник самой Констанции де Бодуэн.

Судя по всему, это был чей-то слуга. Констанция успела заметить, что несмотря на стоявшую на улице зябкую прохладу и отсутствие на позднем госте плаща, он совсем не выглядел замерзшим. Причина этого стала понятна Констанции, как только человечек заговорил. Голос у него был немного возбужденный, а широкие размашистые жесты выдавали в нем уроженца Гасконии.

— Добрый вечер, добрый вечер, ваша милость.

Он сразу же направился к Констанции, заметив в конце коридора ее фигуру.

— Простите мне столь поздний визит, однако, как вы понимаете, по собственной воле я бы никогда не решился нарушить ваше уединение.

Констанция стояла с гордо поднятой головой.

— Потрудитесь объяснить, кто вы такой.

На мгновение у нее мелькнула мысль, что это слуга кого-нибудь из ее соседей по Вандомской площади, которые, возможно, захотели осчастливить ее своим визитом. Человечек снова замахал руками.

— Я сейчас все объясню вам, ваша милость. Меня зовут Шаваньян. Я служу хозяевам дома, который находится по соседству с вашим. Вы наверное знакомы с ними.

Констанции было известно, кто живет в соседнем особняке, однако она не была знакома с его хозяевами. Желая услышать рассказ слуги о том, кому он служит, Констанция отрицательно покачала головой.

— Нет, я не знаю, кто ваши хозяева и не знакома с ними.

Но это ничуть не смутило Шаваньяна. Продолжая активно жестикулировать, он воскликнул:

— Сейчас, сейчас я вам все расскажу. Моего хозяина зовут месье Бодар Сен-Жам. Странно, что вы еще не слышали о нем, ваша милость. Ведь он служит казначеем морского ведомства.

«Опять морское ведомство. Кажется, я совсем недавно уже что-то слышала о нем. Ах, да, вспомнила. Эти старухи на балу говорили, что маркиз де ла Файетт получил должность помощника морского министра. Наверное, они знакомы с этим Сен-Жамом».

— Да, жаль, что вы не слышали о моем хозяине, — продолжал тараторить гасконец. — Вы знаете, он сейчас очень богат. Он один из самых богатых людей в Париже, а может быть, и во всей Франции. Констанция едва сдержалась от того, чтобы не улыбнуться. Она хорошо знала истинную цену подобным богатствам. Наверняка этот Бодар Сен-Жам запустил руку в государственную казну, и при том, не по локоть, как это обычно делали государственные чиновники, а скорее всего, по самое плечо. А может быть, даже не одну руку, а обе. Она, Констанция де Бодуэн, никогда не испытывала особого почтения к людям, которые, прикрываясь какой-нибудь малозаметной должностью, вроде казначея морского ведомства, тянули деньги из казны. Впрочем, она даже не могла назвать свое отношение к подобным личностям презрением, поскольку они были глубоко безразличны ей. После короля Пьемонтского Витторио, пожалуй, лишь красавец маркиз де ла Файетт в какой-то степени привлек ее внимание. И то это было чистое любопытство. Нет, разумеется, нельзя сказать, что Констанция до конца жизни решила не обращать внимания на мужчин. Но после той страсти, которой ее одарил Витторио, она еще долго не сможет прийти в себя. Лишь к королю Людовику XVI Констанция испытывала сейчас нечто, напоминавшее чувство. Но чувством этим была благодарность. Он смог понять и поддержать ее в трудную минуту. Он сделал так, чтобы ее оставили при дворе в числе фрейлин королевы Марии-Антуанетты. Скорее всего, этот вопрос, действительно, решен, потому что ее величество уже прислало ей приглашение на аудиенцию.

На мгновение, отвлекшись, Констанция снова принялась слушать Шаваньяна, остановить которого, казалось, было невозможно. — Вы знаете, у моего господина великолепный дом. Просто великолепный. Вы знаете, кто там жил раньше? О, вы не знаете, кто там жил раньше? Ну, тогда я вам расскажу и об этом.

Констанция почему-то развеселилась. Ей уже давно не приходилось встречать таких забавных людей, и она даже решила, что выслушает его. В общем, конечно, следовало бы еще раз подняться наверх, к Мишелю, но, говоря по правде, Констанция так уставала от общения с сыном за целый день, что сейчас ей просто хотелось хотя бы на минуту отвлечься.

Когда Шаваньян открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ о прежнем хозяине особняка, Констанция успела опередить его.

— Отдайте вашу шляпу моему привратнику и идите за мной, месье…

— Шаваньян, — с готовностью воскликнул тот. — Говорят, что кто-то из моих предков был дворянином и даже служил в армии его величества. Но никто этому не верит. Да я и сам уже в это не верю. Сопровождаемая словесной трескотней Шаваньяна, Констанция прошла в комнату для гостей и жестом пригласила слугу сесть. Затем она повернулась к привратнику.

— Жан-Кристоф, принесите нам что-нибудь.

Привратник тут же бросился исполнять приказание хозяйки, а Шаваньян вновь затараторил:

— В этом особняке раньше жил откупщик месье Данже. Представляете, как это смешно — откупщик с фамилией «опасность». Он умер совсем недавно, каких-нибудь полгода назад. Один из его друзей на похоронах сказал, что теперь людям нечего бояться проходить по Вандомской площади. После того, как господин Данже умер, мой хозяин и заселился в этот дом. Но вы не думайте, ваша милость, что это единственный дом господина Сен-Жама. О, мой хозяин очень богат, очень. Вы, может быть, слышали, что он строит в Нейи прекрасный дворец. Госпожа Кристина Сен-Жам, его супруга, возжелала, чтобы мой господин назвал этот дворец «капризом».

Констанция с иронией заметила:

— Ваша хозяйка, месье Шаваньян…

— Шаваньян, — услужливо поправил тот.

— Ваша хозяйка, месье Шаваньян, весьма оригинальная особа. Такое название даже мне не пришло бы в голову.

Слуга не понял иронии и с неподдельным энтузиазмом продолжал:

— О, госпожа Кристина Сен-Жам весьма оригинальная особа. Она очень любит украшения и роскошь. А вы слыхали о ее перьях?

На сей раз Констанция не удержалась и прыснула от смеха.

— О каких перьях?

Шаваньян затараторил:

— Удивительная, потрясающая история. Ваша милость, вы, наверное, недавно в Париже, иначе вы обязательно знали бы об этом. Госпожа Сен-Жам решила отделать балдахин над своей кроватью какими-то совершенно необыкновенными перьями. Я даже не знаю, что это за перья, но говорят, что их привезли из Индии. А может быть, и не из Индии. В общем, я точно не знаю. Они переливаются всеми цветами радуги и изогнуты, как маленькая лира. Теперь госпожа Сен — Жам спит под ними. А вы знаете сколько они стоили?

— Ну, разумеется, не знаю.

Шаваньян сделал страшное лицо.

— Я тоже. Но зато я знаю, что сказала королева, когда услышала о приобретении моей госпожи.

— И что же она сказала?

— Даже я не могу позволить себе такой роскоши. Вот что сказала ее величество Мария — Антуанетта, — понизив голос до заговорщицкого шепота, произнес Шаваньян.

Констанция скептически улыбнулась.

— Вы знаете, милый Шаваньян, в наши времена ничего не стоит сделаться знаменитостью, подобно вашей госпоже, и заставить говорить о себе весь Париж. Достаточно какой-нибудь причуды.

Шаваньян на мгновение приуныл.

— О, если бы только это была единственная причуда моей госпожи. Она очень гордится тем, что принимает у себя в доме одних только знатных людей.

— Но это глупо, — заметила Констанция. — Разве это может быть предметом для гордости?

Шаваньян тяжело вздохнул.

— Может быть, это и глупо, но госпожа де Сен-Жам всегда хвастает этим. Для нее даже сам президент парламента не очень-то много значит. В своем доме она хочет видеть только титулованных особ. Ну, если не титулованных, то хотя бы тех, кто бывает в Версале.

— И что, у вашей хозяйки бывает много высшей знати? — поинтересовалась Констанция.

Шаваньян ничего не успел ответить, потому что в этот момент в двери комнаты для гостей показался привратник Жан-Кристоф с небольшим подносом, уставленным чайными чашками и розетками с вареньем.

— Ваша светлость, я принес чай.

Констанция показала рукой на столик.

— Спасибо, Жан-Кристоф, поставьте сюда и можете быть свободны.

Привратник, на лице которого было написано явное желание поприсутствовать при разговоре, понуро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Только после этого Шаваньян продолжил рассказ.

— Уж не знаю, что вам ответить, ваша светлость. Я-то кроме его величества Людовика Капета и ее величества Марии-Антуанетты в лицо никого не знаю.

— А где это вы познакомились с королем и королевой? — заинтриговано спросила Констанция. Шаваньян снова замахал руками.

— Упаси Бог. Как могла ваша светлость подумать, что я лично знаком с такими высокими знатными особами. Нет, просто я видел короля и королеву на балконе дворца Тюильри, когда они выходили к народу. Ну, а всех прочих я плохо знаю, разве что кардинала де Роана, великого капеллана Франции.

Вот тут Констанция по-настоящему удивилась.

— Что, в салоне госпожи де Сен-Жам бывает великий капеллан Франции кардинал де Роан? — спросила она.

Шаваньян стал убежденно трясти головой.

— Да, да, и очень часто бывает. И госпожа де Сен-Жам очень часто бывает в гостях у господина де Роана. За последнее время он несколько раз приглашал ее на ужин.

— Насколько я знаю, кардинал де Роан при короле Людовике XV был послом при Венском дворе, — сказала Констанция.

Шаваньян пожал плечами.

— Может, оно и так, я ничего об этом не знаю. Знаю только, что кардинал сегодня вечером будет у нас.

Это известие заинтересовало Констанцию.

— Вот как? А что, у госпожи де Сен-Жам сегодня званый вечер?

Шаваньян снова оживился.

— Ну разумеется. Именно поэтому меня и послали к вам.

— А почему именно ко мне? — улыбнулась Констанция. — Ведь я не титулованная особа.

— Госпожа де Сен-Жам недавно была на королевском балу в Версале и видела, как вы, ваша светлость, долго разговаривали с королем. А для моей хозяйки это означает, что вы человек из высшего света. Вот она и решила непременно пригласить вас на сегодняшний вечер.

— Будет ужин с кардиналом де Роаном?

— Там будет не только кардинал.

— А кто еще?

— Моя хозяйка пригласила свою родственницу Ташеретту де Андуйе и ее юную внучку Луизу. Будут также господин Бомарше, господин де Лаваль и графиня де ла Мотт. Послали также за генеральным контролером господином де Калонном, но боюсь, что его сегодня не будет на вечере.

— Почему же?

— Кажется, сегодня у господина де Калонна аудиенция у его величества Людовика XVI. Но вы еще не знаете главного. Шаваньян отпил чаю и блаженно зажмурился. Пауза немного затягивалась, но Констанция решила не торопить слугу госпожи де Сен-Жам, милостиво дав ему возможность насладиться собственным триумфом. — Так вот, — наконец продолжил он, — сегодняшний вечер особенный в доме моей хозяйки. Она пригласила к себе знаменитого мага господина де Калиостро. Знаете, что самое главное?

Констанция усмехнулась.

— Наверное, нужно захватить с собой побольше денег, — съехидничала она.

Шаваньян тут же принялся отрицательно размахивать руками.

— Нет, нет, денег не нужно вовсе. Граф Калиостро испытывает такое глубокое уважение к госпоже де Сен-Жам, что согласился провести спиритический сеанс совершенно бесплатно.

— Спиритический сеанс?

— Да, да. Моя хозяйка сказала, что сегодня ее гости будут общаться с духами. Вам непременно стоит пойти туда, ваша светлость. Уверяю вас — половина Парижа мечтает увидеть у себя в гостях графа де Калиостро. Говорят, что он творит совершенно необъяснимые чудеса. Моя хозяйка много слышала о нем от кардинала де Роана и даже была свидетельницей одного такого спиритического сеанса у великого капеллана Франции. Ей так хотелось увидеть графа де Калиостро у себя в гостях, что она послала ему драгоценный подарок — привезенную откуда-то из Италии драгоценную табакерку, усыпанную камнями.

Констанция понимающе кивнула:

— Теперь мне понятно, почему граф Калиостро не берет денег за вход на спиритический сеанс у госпожи де Сен-Жам. Значит, ваша хозяйка послала вас сюда за тем, чтобы пригласить меня на этот званый вечер?

Шаваньян словно только сейчас вспомнил о том, что перед ним графиня. Он мгновенно вскочил и, низко, до земли кланяясь, произнес:

— Да, да, именно так. Простите, ваша светлость, что я отвлек вас глупыми разговорами — ведь не так часто случается поговорить по-человечески с людьми такого высокого положения, как вы. Госпожа де Сен-Жам просила непременно передать, что будет счастлива видеть вас у себя в салоне. Слава Богу, это соседний дом, и вам не придется специально снаряжать карету. Госпожа де Сен-Жам наказала мне обязательно дождаться вас и проводить к нам в дом.

— Если, конечно, я соглашусь, — надменно ответила Констанция. Первой ее мыслью было отказаться от приглашения, однако затем, немного поразмыслив, она решила, что не будет ничего дурного в том, если она посетит это довольно забавное сборище. В конце концов, там будет сам великий автор «Женитьбы Фигаро» Бомарше. Да и кардинал де Роан обладал немалым влиянием при дворе. А значит, ей необходимо хотя бы познакомиться с ним. Если же в салон госпожи де Сен-Жам придет сам генеральный контролер господин де Калонн, это будет весьма кстати. Судя по всему, решение о том, что она останется при дворе королевы Марии — Антуанетты, уже стало известно всему Парижу. Значит, необходимо вести себя соответственным образом. Кроме того, времени на особенное раздумье у нее не было. Либо она немедленно выставит за дверь этого болтливого гасконца, либо примет приглашение его госпожи и отправится на встречу с графом Калиостро и прочими гостями госпожи де Сен-Жам. Решено, она отправляется на спиритический сеанс.

ГЛАВА 4

Констанция решила, что на вечере у госпожи де Сен-Жам она должна выглядеть вполне достойно тому представлению, которое о ней сложилось в высшем обществе Парижа. Мари-Мадлен получила распоряжение принести одно из лучших платьев, а сама Констанция тем временем занялась украшениями. Достав шкатулку с бриллиантами, Констанция принялась перебирать броши и колье.

— Пожалуй, вот это подойдет.

Она остановила свой выбор на небольшой бриллиантовой брошке, изображающей бабочку с крыльями из нефрита и двумя рубиновыми глазками. Брошь удачно гармонировала с голубым батистовым платьем, а от колье Констанция решила отказаться, благоразумно полагая, что вполне достаточно будет медальона с жемчужиной. К броши Констанция решила добавить нефритовый браслет в платиновом обрамлении. Хотя эти украшения были не столь кричащими, как многое из того, что имелось в шкатулке, Констанция решила остановиться именно на них. Они были достаточно дорогими и в то же время не содержали в себе никакого намека на претенциозность. В любом случае, до тех пор, пока Констанция не завоевала себе прочного положения при дворе, следовало вести себя более-менее сдержанно.

Спустя полчаса Констанция была готова. Шаваньян, терпеливо дожидавшийся ее в комнате для гостей, вскочил в изумлении, когда увидел, как графиня де Бодуэн показалась в дверях, завязывая на шее шнурок от плаща. — Мы можем идти, — сказала она. — Я надеюсь, вы не будете возражать, месье Шаваньян, если я попрошу проводить меня и Жана-Кристофа. Хоть до вашего дома и недалеко, однако, вечер сегодня темный.

Слуга госпожи де Сен-Жам с готовностью поклонился.

— Я прекрасно понимаю вас, ваша светлость. Если вы позволите, я хотел бы сделать вам комплимент.

Такой красивой и нарядно одетой женщины, как вы, я не встречал за все те годы, которые мне пришлось прожить на этом свете. Констанция улыбнулась.

— А как же ваша госпожа?

Шаваньян, который проникся к Констанции чем-то большим, нежели обычное преклонение, доверительно произнес:

— Говоря по правде, госпожа де Сен-Жам — выскочка. Мой род, между прочим, куда более знатного происхождения, чем тот, к которому принадлежит моя хозяйка. Однако ей в жизни повезло больше, чем мне.

Констанция рассмеялась.

— А как же пресловутая солидарность слуг и господ?

Шаваньян замялся.

— Понимаете, ваша светлость, есть люди, которые вполне соответствуют тому положению, которое занимают. Мы с вами общались совсем недолго, но я прекрасно вижу, что передо мной женщина, полная величия, достоинства и красоты.

— Неужели ничего этого нет у вашей хозяйки? — осторожно поинтересовалась Констанция.

Ей понравилась та откровенность, с которой Шаваньян отзывался о госпоже де Сен-Жам, и она боялась одним-двумя мимолетно брошенными словами отпугнуть этого забавного человечка. Конечно, лучше иметь среди союзников людей влиятельных и располагающих связями, однако никогда не следует забывать о таких, как Шаваньян. Каждый человек, каким бы бедным и безродным он ни был, заслуживает того, чтобы к нему относились хотя бы со снисхождением. В конце концов, самой Констанции пришлось провести много лет среди таких людей, и она знала, что их бескорыстная помощь — часто то единственное, на что можно рассчитывать в тяжелой ситуации.

По всей видимости, Шаваньян также почувствовал расположение к себе со стороны этой благородной госпожи, потому что ни чуть не смущаясь ответил:

— Я уже вам говорил и еще раз повторю: моя хозяйка — выскочка, напыщенная курица, в руки которой попало огромное богатство, но которым она не умеет как следует распорядиться. — Но ведь вы служите ей.

Шаваньян развел руками.

— А что мне остается делать? Я бедный простолюдин, которому в наследство остались лишь пара рук и протертые башмаки.

Констанция немного помолчала.

— Интересно, вы со всеми так откровенны?

На лице маленького гасконца появилась краска смущения.

— О нет, что вы, ваша милость. По-моему, о своей госпоже я впервые сказал правду. Ведь все, кто посещает наш дом, замечают только богатство. Все остальное не имеет для них значения. Ну, а вы…

Он опустил голову, не решаясь продолжить.

— Что же вы? Говорите, — с дружелюбной улыбкой попросила Констанция. — Не бойтесь, я никому не расскажу о том, как вы относитесь к госпоже де Сен-Жам.

— Хотя наш дом выглядит богаче, чем тот, в котором живете вы, ваша светлость, я вижу, что вы достаточно богаты. Может быть, даже богаче, чем моя хозяйка. Но вы совсем не кичитесь этим и не считаете зазорным разговаривать с человеком низкого звания. Я даже не отношу себя к третьему сословию. И, тем не менее, вы уделили мне не мало своего времени. Я всегда буду помнить об этом. Если вам что-то понадобится, можете смело рассчитывать на меня.

И, смешно взмахнув руками, маленький гасконец так же забавно присел, изображая свое почтение.

— Благодарю вас, месье Шаваньян, — спокойно ответила Констанция. — Думаю, что нам пора идти.

Словно услышав ее слова, за спиной Констанции мгновенно возник уже одетый привратник. Графиня де Бодуэн пропустила вперед Жана-Кристофа и месье Шаваньяна, а затем, накинув на голову глубокий капюшон, последовала за ними. Возле дверей дома госпожи де Сен-Жам Констанция отправила привратника назад и посоветовала ему отдыхать. — Я вернусь домой в сопровождении месье Шаваньяна, если он, конечно, не возражает.

Гасконец немедленно согласился. Спустя мгновение он распахнул входную дверь, и Констанция оказалась в широком коридоре, освещенном несколькими десятками свечей. Да, все здесь говорило о богатстве хозяев… и их дурном вкусе. Обложенные мрамором ступеньки лестницы, по которой графиня де Бодуэн поднималась в сопровождении слуги, резко контрастировали с потрескавшимися деревянными перилами. Похоже, что в доме делали ремонт, но как-то наспех и без определенного плана. Картины, изображавшие батальные сцены из времен Людовика XIV, соседствовали с гобеленами, изображавшими обнаженных женщин. Само по себе все это было не так уж плохо, однако дурно сочеталось друг с другом, а после утонченной роскоши Пьемонтского и Французского королевских дворцов вызывало ощущение нарочитости и аляповатости. Констанция решила не обращать внимания на эти нелепости — в конце концов, она пришла сюда не за тем, чтобы наслаждаться великолепием убранства в салоне госпожи де Сен — Жам. В сущности, после бала в Версале, это первое ее появление в высшем обществе.

Интриговало Констанцию и возможное знакомство с графом Александром де Калиостро. В тот момент это была, наверное, самая знаменитая личность во Франции после Людовика XVI и МарииАнтуанетты.

Плащ Констанция оставила слуге, который мгновенно испарился. Она едва успела сказать ему напоследок:

— Шаваньян, вас вызовут, когда я буду уходить. Дальше графиню де Бодуэн провожал высокий седовласый камергер с таким важным лицом, как будто его прислал сюда сам король Людовик. При этом он не проронил ни единого слова, лишь изредка поворачивая голову в сторону Констанции и делая приглашающий жест рукой.

Спустя несколько мгновений Констанция оказалась в невероятно большом для городского дома зале, над которым, похоже, потрудились все архитекторы и реставраторы Парижа. Даже Констанция вынуждена была признать, что все здесь вполне отвечает ее представлениям о хорошем салоне.

Шторы и драпировка зала удачно сочетались с цветом паркета и резных и литых подсвечников. Здесь совсем не было лепнины, и лишь узкий декор под потолком подчеркивал объем и простор. Статуи, картины, гобелены были подобраны тщательно и со вкусом. Видимо, госпожа де Сен-Жам доверила это дело знавшим толк в искусстве.

«Слава Богу, хоть на это деньги были истрачены с толком», — подумала Констанция.

Камергер, который проводил гостью в салон, шепнул что-то на ухо церемониймейстеру и удалился. Тот, кивнув головой, выпрямился и хорошо поставленным, звучным голосом произнес:

— Графиня Констанция де Бодуэн.

Около десятка гостей, присутствовавших в салоне, немедленно обратили свои взоры на молодую женщину в голубом батистовом платье с волнистыми каштановыми волосами.

Хозяйка дома, госпожа де Сен-Жам — молодящаяся особа в пышном напудренном парике и платье, открытом до той степени, которую можно было еще считать приличной, тут же направилась к Констанции.

— О, дорогая графиня, — защебетала она с очаровательной улыбкой на устах, — я так рада, так рада видеть вас у себя в салоне. У меня собираются только избранные гости.

Констанция решила вести себя осмотрительно и с максимальной любезностью.

— Благодарю вас, госпожа де Сен-Жам, — с поклоном ответила она. — Я немедленно согласилась принять ваше предложение, как только получила его. Я много слышала о вас и о вашем салоне.

Казалось, лицо госпожи де Сен-Жам расцвело еще больше.

— Неужели? Как приятно это слышать. Я думаю, вы не будете разочарованы сегодняшним вечером. Хотя погода сегодня на редкость отвратительная. Я приказала затопить в доме все печи и камины. Только сейчас я смогла согреться. Надеюсь, вы не успели замерзнуть.

— Нет, благодарю вас.

Госпожа де Сен-Жам взяла Констанцию под руку, словно старую подругу, и вывела на середину салона.

— Позвольте, я представлю вас своим гостям, госпожа де Бодуэн. Думаю, что имена многих из них говорят сами за себя.

Еще только войдя в салон, Констанция тут же увидела двух своих старых знакомых — бабушку и внучку, которые сидели рядом с ней во время бала в Версале. Госпожа де Сен-Жам начала именно с них.

— Графиня Ташеретта де. Андуйе, — представила она старуху. — Она представляет одну из самых старых и знатных фамилий юга Франции. Сейчас графиня живет в Париже вместе со своей внучкой. Луиза де Андуйе.

От глаз Констанции не успело укрыться то, что и бабушка, и внучка густо покраснели. Правда, лица их были посыпаны столь густым слоем пудры, что никто из окружавших ничего не заметил.

— Нам очень приятно познакомиться с вами, графиня де Бодуэн, — сказала старуха чуть — чуть подрагивавшим от волнения голосом. — Мы слыхали, что вы получили аудиенцию у ее величества Марии-Антуанетты?

Констанция едва не вскрикнула от удивления. Да, похоже, что новости в Париже — особенно те, которые касаются дворцовых дел — распространяются со скоростью, намного превышающей скорость самого резвого скакуна. Неплохая осведомленность. Об этом обязательно нужно помнить, если Констанция собирается заниматься при дворе чем-то серьезным. Впрочем, старухе Андуйе могла сказать об этом, например, сама первая фрейлина герцогиня д'Айен — Ноайль. Кажется, они с графиней знакомы… Или даже герцогиня — дальняя родственница этой старухи?

Констанция, как ни старалась, не могла вспомнить, что же связывает графиню де Андуйе и герцогиню д'Айен-Ноайль. В конце концов, она решила, что сейчас это не имеет существенного значения.

Луиза де Андуйе, которая вновь выглядела перепуганной и даже скисшей, все-таки нашла в себе силы пролепетать:

— У вас прекрасная жемчужина на шее, графиня. Констанция подавила в себе невольное желание притронуться рукой к жемчужине. Однако ей не хотелось вдаваться в подробности относительно этого украшения.

— Фамильная драгоценность, — просто объяснила она.

Старая графиня де Андуйе решила прийти на помощь внучке.

— Похоже, вы из богатого рода, графиня? Правда, я что-то не припоминаю такой фамилии среди известных родов южной Франции. Вы, наверное, с Севера?

Меньше всего Констанции хотелось разговаривать на эту тему, однако другого выхода не было, тем более что этот разговор слушали все остальные гости. Ничего удивительного в этом не было, поскольку новый человек всегда вызывает повышенный интерес.

— Бодуэн — это фамилия моего бывшего мужа, — сказала Констанция. И, увидев обращенные на себя удивленные взгляды, тут же добавила:

— Он погиб. А моя девичья фамилия — Аламбер. Я родилась в Нормандии. Там находится наш родовой замок Мато.

— Ах, вот оно что, протянула графиня де Андуйе. — Значит, вы с Севера. Тогда все понятно. Нормандия мне всегда казалась ужасно угрюмым местом, где только и есть, что серые скалы и холодное море.

Констанция едва заметно улыбнулась.

— Так бывает только поздней осенью и зимой. Но в такое время, наверное, даже Средиземное море выглядит неласково.

Наверное, в тоне ее голоса было что-то извиняющееся, потому что старая графиня де Андуйе, брезгливо поджав губы, заметила:

— И все-таки, юг есть юг.

Констанция не поняла, какой смысл вложила в эти слова старуха де Андуйе. Но одно ей было ясно — на благосклонность сей дамы рассчитывать не приходится. Графиня де Сен-Жам, демонстрируя свое полное удовлетворение объяснениями Констанции, провела ее к следующей гостье:

— Графиня Женевьева де ла Мотт. Фрейлина ее величества королевы Марии-Антуанетты.

Перед Констанцией стояла симпатичная молодая женщина в дорогом изысканном платье и столь же напудренном, как у хозяйки салона, парике. Констанция только сейчас заметила, что она — единственная среди гостей госпожи де Сен-Жам, не одевшая на этот вечер парик. Констанция уже стала укорять себя за то, что она не придала значения этой детали своего внешнего вида, но спустя несколько мгновений уже забыла об угрызениях совести, поскольку графиня де ла Мотт продемонстрировала еще большую осведомленность о делах Констанции.

— Я слышала, что сын короля Пьемонта Витторио не слишком хорошо относился к вам. Бедняжка, вам, наверное, пришлось тяжело.

Поначалу Констанция даже не нашлась, что ответить. Значит, о том, что произошло между ней и Витторио, в Париже уже известно. Во всяком случае, графине де ла Мотт. Правда, Констанция не знала, насколько далеко зашли эти слухи, а потому скромно ответила:

— Благодарю вас, все уже позади.

Графиня де ла Мотт с едва заметной улыбкой ответствовала:

— Надеюсь, что в Париже ничего подобного с вами не случится. Его величество король Людовик заботится о своих подданных.

После этого возникла довольно неловкая пауза, и, чтобы заполнить ее, госпожа де Сен — Жам представила следующего гостя:

— Муж графини Женевьевы — граф де ла Мотт.

Констанции сразу же не понравился взгляд, который бросил на нее этот начинающий седеть мужчина с тонкими губами и орлиным носом. Это был взгляд стареющего бонвивана. Констанция сразу же подумала, что граф де ла Мотт — один из тех придворных шаркунов, которые постоянно увиваются возле приемной короля. Он был одет в дорогой бархатный камзол темно-зеленого цвета, великолепные туфли из телячьей кожи. Однако во всей внешности графа де ла Мотта было что-то такое, что не позволяло поверить в его богатство и преуспевание. Только к концу вечера Констанция поняла, что он был излишне суетлив для человека с положением. Констанция даже подумала, что несмотря на свой безупречный внешний вид, у графа плохо с деньгами. Когда позже, за карточным столом, началась игра в «фараон», граф сделал вид, что его не интересуют азартные игры.

Скорее всего, он просто боялся проиграть, и, скорее всего, ему нечем было бы выплатить долг. Но это будет потом. А сейчас граф де ла Мотт наклонился и поцеловал руку Констанции. От этого прикосновения ей даже захотелось отдернуть ладонь — губы графа де ла Мотта были холодными, как у лягушки.

В общем, от этого знакомства у Констанции также не осталось никаких приятных впечатлений. Впрочем, она отвечала всем одинаково любезной улыбкой и старалась ничем не выдать своих чувств.

Салонная жизнь накладывает некоторые обязательства на людей — приходится терпеть даже отъявленных негодяев, не говоря уже о людях просто неприятных.

Госпожа де Сен-Жам подвела Констанцию к следующему гостю. Это был пожилой тучный господин с таким безмятежным выражением лица, словно он ежедневно разговаривал с ангелами. Его пухлые розовые щеки лоснились от удовольствия, а весь внешний вид говорил о глубоком наслаждении, получаемым им от жизни. Только потом Констанция поняла, что господин де Лаваль был самым заурядным картежником и чревоугодником. Весь вечер он шумно наслаждался едой и напитками, а в карточной игре ему не было равных.

Констанция еще не успела подумать, кто же такой господин де Лаваль, как он немедленно произнес:

— Я помощник генерального контролера господина де Калонна.

«Чиновник в финансовом ведомстве, — подумала Констанция. — Ясно. Возможно, когда — нибудь пригодится. Хотя, скорее всего — нет. У меня вполне достаточно собственных финансов для того, чтобы не иметь никаких дел с господином де Калонном».

— Очень приятно познакомиться с вами, господин де Лаваль, — с обворожительной улыбкой ответила она, когда толстяк приложился к ее руке своими пухлыми губами.

В отличие от поцелуя графа де ла Мотта, который был холодным и мокрым, от господина де Лаваля у Констанции не осталось вообще никакого впечатления. Наверное, так оно и должно было быть — слишком уж незначительным и мелким, несмотря на свою крупную фигуру, был этот помощник генерального контролера. Правда, Констанция допускала, что этот господин кое-что значит для самой хозяйки салона, госпожи де Сен-Жам. Вполне возможно, что с его помощью казначей морского ведомства Бодар Сен-Жам обделывал какие-то свои делишки. Господин де Лаваль оказывал финансовые услуги не только Бодару Сен-Жаму, но и знаменитым откупщикам: Бурвалю, Буре и многим другим. В конце концов, все они разорились, равно как и принц Гимен, слава о фантастических богатствах которого волновала Париж уже на протяжении нескольких последних лет. Наверняка принц Гимен также был частым гостем госпожи де Сен-Жам, однако сейчас он уехал из Парижа на Мартинику, где губернатором был его давний друг, родственник маркиза де ла Файетта — маркиз де Буийе.

Констанция ничего не потеряла, не познакомившись с этим прожигателем жизни и выпивохой, хотя принц Гимен кружил головы не одному десятку знатных парижских дам.

Оставалось лишь двое гостей, с которыми не познакомилась Констанция. Но тот, кем является один из них, не трудно было догадаться. После того, как госпожа де Сен-Жам представила его, в отличие от всех остальных мужчин, он сам протянул Констанции руку для поцелуя. И графиня де Бодуэн сделала это, преклонив колени.

— Кардинал де Роан. Великий капеллан Франции, — сказала госпожа де Сен-Жам. — Один из моих самых близких друзей.

Высокий сухопарый мужчина в красной кардинальской мантии и маленькой шапочке, прикрывавшей сильно поредевшие волосы, с явным снисхождением в голосе произнес:

— Да пребудет с вами господь, дитя мое. Давно ли вы прибыли в Париж?

Констанция вдруг вспомнила, что видела кардинала на балу в Версале. Тогда он стоял в окружении нескольких придворных, одним из которых, несомненно, был граф де ла Мотт. Правда, саму графиню де ла Мотт Констанция не припоминала. Наверное, она была где-то среди фрейлин ее величества Марии-Антуанетты, которые тогда показались Констанции выглядевшими на одно лицо.

— Несколько недель, ваше высокопреосвященство.

— И где вы расположились?

— Здесь, неподалеку, — ответила Констанция. — Я снимаю дом по соседству с домом нашей гостеприимной хозяйки госпожи де Сен-Жам.

На лице кардинала проскользнуло выражение явного неудовольствия. Он вдруг замолчал и сделал шаг назад. Только потом, намного позднее, Констанции станет ясно, чем была вызвана такая реакция кардинала де Роана.

Пока же она решила, что кардинал озабочен делами государственной важности и его сейчас занимает нечто иное. В подтверждение этого, казалось, говорило и то, что граф де ла Мотт подошел к великому капеллану Франции и стал что-то шептать ему на ухо.

— А это, — торжественно объявила госпожа де Сен-Жам, — господин Бомарше. Автор «Женитьбы Фигаро», не говоря ни слова, прижался губами к ладони Констанции, и она почувствовала в этом поцелуе страсть мужчины, привыкшего овладевать женщинами. Когда он выпрямился, Констанция увидела на его лице живую подвижную улыбку. Констанции показалось, что, несмотря на возраст, Бомарше выглядит таким же молодым и энергичным, каким его изображали на портретах десятилетней давности. Его язвительными памфлетами зачитывалась вся Франция, и исключением не был даже королевский двор. Людовик XV и его фаворитка мадам Дюбари, против которых были направлены острия сатирических стрел Бомарше, ничего не могли поделать с этими едкими и язвительными писаниями, потому что памфлеты были столь остроумными, что над ними смеялись и сам король, и его многочисленные фавориты.

Полиция не успевала конфисковывать все новые и новые экземпляры обличительных писаний, с быстротой вируса распространявшихся по Парижу и провинциям. Познакомиться с Бомарше было мечтой любого француза, потому что этого знаменитого автора знали все. Теперь и Констанция де Бодуэн входила в число тех счастливчиков, которые удостоились чести быть представленными господину Бомарше. Точнее, господина Бомарше представили ей. У Констанции сложилось впечатление, что сам господин Бомарше в этой компании чувствовал себя не очень уютно. Впрочем, дальнейший ход вечера рассеял эти сомнения. Знаменитый памфлетист и комедиограф был язвителен и остроумен. Правда, соперниками были отнюдь не столь блестящие граф де ла Мотт, господин де Лаваль и изредка вставлявшая свои замечания госпожа де Сен-Жам. Констанция предпочитала помалкивать, вполне разумно используя свою роль новичка.

К тому же, обе графини де Андуйе — молодая и старая — несмотря на нескрываемую неприязнь к гостье с севера, именно ее избрали объектом, на голову которого они изливали бесчисленные сведения о своих болезнях, неважных слугах, плохой погоде и т. д. Констанция, тем не менее, посчитала, что это будет злом меньшим, нежели отвечать на раздражавшие ее ухаживания графа де ла Мотта, которые выглядели тем более нелепо, что здесь присутствовала его законная супруга. Сам же граф де ла Мотт, пользуясь каждым удобным случаем, не уставал шепнуть на ухо Констанции какую-нибудь скабрезность или, в лучшем случае, банальный комплимент. Иногда он куда-то исчезал, и в такие моменты Констанция сразу же с облегчением переводила дух.

Обещанного графа Калиостро в салоне не было, но госпожа де Сан-Жам не уставала повторять, что граф Калиостро непременно обещал появиться и вот-вот будет. А уж если он обещал, это обязательно состоится. Не прибыл также и генеральный контролер финансов господин де Калонн. Впрочем, его помощник, господин де Лаваль с изрядной долей самоуверенности полагал, что его присутствие в салоне госпожи де Сен-Жам с лихвой компенсирует отсутствие и графа Калиостро, и господина де Калонна. Де Лаваль пытался заигрывать с дамами — правда, во вполне допустимых пределах, опустошал блюда с закусками, стоявшие на столике в дальнем углу салона и не отказывал себе в удовольствии опрокинуть лишний фужер шампанского. Пытаясь составить конкуренцию господину Бомарше, Лаваль всякий раз терпел поражение, однако, судя по всему, это ничуть не расстраивало его. Констанция даже подумала, что такой оптимизм и такая жизнерадостность могут быть только у человека либо с абсолютно детским умом и чистой совестью, либо напротив — у законченного негодяя. Судя по всему, и сон у господина де Лаваля был крепким.

Ну что ж, плут так плут — решила она сама про себя. Главное, не иметь с ним никаких дел.

Единственный человек, который вызывал среди всей этой компании интерес у Констанции де Бодуэн, был господин Бомарше. Однако она быстро поняла, что женщины не вызывают у него ни малейшего интереса — во всяком случае, это относилось к тем женщинам, которые находились в салоне у госпожи де Сен-Жам.

Бомарше предпочитал разговаривать с кардиналом де Ровном.

Изредка к ним присоединялся и граф де ла Мотт. Но у Констанции сложилось такое впечатление, что граф, скорее, пытался навязать свое общество кардиналу. Сам же великий капеллан Франции не скрывал своих дружеских чувств по отношению к супруге графа. Пока не было графа Калиостро, именно эта компания — кардинал де Роан, Бомарше и графиня де ла Мотт составляли самую неразлучную группу в салоне.

Констанции, которая прогуливалась по салону то в сопровождении графини Андуйе, то под руку с госпожой де Сен-Жам, несколько раз удалось отчетливо услышать из уст кардинала де Роана имя ее величества королевы Марии-Антуанетты. Поначалу она решила, что речь снова идет о самой графине де Бодуэн и ее предстоящей аудиенции у королевы, однако, отбросив ложную мнительность и расслышав еще кое-что, Констанция неожиданно для себя сделала потрясающее открытие — кардинал де Роан был явно неравнодушен к Марии-Антуанетте. До Констанции порой доносились восторженные эпитеты, которыми этот уже немолодой и многое повидавший в жизни человек награждал женщину, вдвое моложе себя, и к тому же, наделенную королевской короной. — О, несравненная Мария-Антуанетта… Ее величество была вчера хороша как никогда. Только слепой — или мужчина — не мог заметить этого преклонения его высокопреосвященства перед ее величеством. Впрочем, кардинал не старался, чтобы о его страсти непременно узнали все. У Констанции сложилось впечатление, что лишь госпожа де ла Мотт хорошо осведомлена о сердечных делах его высокопреосвященства кардинала де Роана.

Поначалу вечер проходил скучно, и Констанция даже начала жалеть, что, поддавшись искушению увидеть графа Калиостро, приняла приглашение хозяйки салона. Даже рассказы престарелой графини де Андуйе о полной запутанных интриг жизни двора Марии-Антуанетты не утешали ее. Сама же графиня де Андуйе, казалось, была вполне удовлетворена вниманием хотя бы одного слушателя. Луиза де Андуйе, которая была еще почти совсем ребенком, участия в разговоре почти не принимала.

— Вы знаете, раньше фавориткой королевы была мадам де Ламбаль. Но, похоже, что ее величество устала от этой довольно назойливой дамы и теперь она проводит большую часть с герцогиней д'Айен-Ноайль… Наш король слишком добродетелен, чтобы изменять своей царственной супруге… В последнее время он почти отошел от государственных дел, целиком поручив их своим министрам… На следующей неделе в Версале снова состоится большой бал… Туда приглашены две театральные труппы, а оркестр представит новые сочинения господина Рамо… Вы знакомы с господином Рамо? Нет? Это очень интересный мужчина… Говорят, что маркиз де да Файетт отправляется в гости к Прусскому королю… Я слыхала, что Фридрих Великий больше похож на старого капрала. Он вечно нюхает табак и поэтому обсыпан им с головы до ног. Прусский король хоть и стар, однако по-прежнему демонстрирует живость ума и интерес к жизни. Не скрою, я бы тоже хотела познакомиться с ним. Вы знаете, к старости он стал совсем безбожником. Фридрих Великий почитает Вольтера и принимает участие в заседаниях масонской ложи. Одному Богу известно, что они там делают. Госпожа де Бодуэн, вы никогда не были на заседаниях масонской ложи? Я слышала, будто франкмасоны обставляют каждую свою встречу таким количеством ритуалов, что у непосвященного просто голова кругом идет. Констанция рассеянно кивала, будучи больше поглощенной собственными мыслями. Ее занимала предстоящая встреча с ее величеством Марией-Антуанеттой. Интересно, неужели вопрос о ее пребывании при дворе и вправду решен? Если она будет фрейлиной у ее величества, то ей придется непосредственно столкнуться с герцогиней д'Айен-Ноайль и остальными приближенными королевы. Нужно узнать, кто, кроме герцогини, оказывает непосредственное влияние на королеву.

Слушая щебетание престарелой графини де Андуйе, Констанция изредка задавала конкретные вопросы, но никаких конкретных ответов добиться не могла. Старуха либо намеренно — либо по рассеянности, что было более вероятно, игнорировала вопросы Констанции, предпочитая предаваться свободному потоку рассуждений. От нее можно было узнать о чем угодно — какие украшения были на последнем балу у самых знатных дам парижского общества, о чем сейчас модно говорить в салонах, какие развлечения стали особенно популярны, что написал в своем последнем памфлете господин Бомарше и как здоровье дряхлеющего Вольтера. Изредка попадались крупицы полезных сведений и именно ради них Констанция слушала Ташеретту де Андуйе.

— Герцогиня д'Айен-Ноайль уже несколько лет является полноправной управительницей королевы. Да, маркизу де ла Файетту повезло с родственницей, да и с зятем тоже. Если бы ни герцог д'Айен-Ноайль, его бы уже давно ждали неприятности. После той ссоры с графом Прованским его вполне могли бы отправить куда-нибудь подальше от королевского двора, но герцог д'Айен-Ноайль сам позаботился обо всем. Вы знаете, что маркиз де ла Файетт своей блестящей карьерой обязан ни кому иному, как своему тестю? Именно герцог отправил его служить в Мец, а потом организовал эту поездку в Америку, после которой маркиз вернулся настоящим национальным героем. Да, конечно, маркиз талантливый военный, но сколько талантливых военных похоронили свои способности в дальних гарнизонах. Между прочим, мой муж воевал еще при Людовике XIV под командованием принца Евгения Савойского. В сражении с австрияками он получил тяжелое ранение и вернулся домой. С тех пор я ненавижу австрийцев…

Графиня де Андуйе неожиданно осеклась, словно только сейчас вспомнив о том, что ее величество Мария-Антуанетта и сама была австриячкой. Но Констанция никак не отреагировала на эти слова, скорее даже продемонстрировав их одобрение. А потому Ташеретта де Андуйе быстро успокоилась и продолжала:

— Я слышала, что на последнем спиритическом сеансе графа Калиостро публика общалась с духом Клеопатры. Вы представляете, как это интересно — поговорить с самой Клеопатрой. Ведь с ней делили ложе такие знаменитые люди как Юлий Цезарь и Марк Антоний. А еще граф Калиостро изобрел какой-то неслыханный раствор, в котором растворяется золото. Вы представляете, вместе с бриллиантами. Граф говорит, что драгоценности таким образом уходят в вечность. Я бы не пожалела какого-нибудь золотого кольца, чтобы посмотреть на это собственными глазами.

— Надеюсь, что граф Калиостро любезно предоставит вам такую возможность, — вставила Констанция. — Если, конечно, он сегодня все-таки исполнит свое обещание и посетит салон госпожи де Сен-Жам.

Ташеретта де Андуйе принялась горячо трясти головой.

— Я тоже на это надеюсь. Не скрою от вас, мне безумно хочется познакомиться с этим волшебником. Ведь он настоящий волшебник, не так ли? Вы слыхали — он может растворяться во мраке и материализоваться из темноты. Говорят, что он даже совершает путешествия в прошлое и будущее. Я буду просто счастлива, если граф Калиостро продемонстрирует сегодня нам что — нибудь из своих чудес. Кстати, вы не знаете, он женат или нет? Может быть, попробовать выдать за него мою внучку Луизу?

Услыхав свое имя, девушка встрепенулась.

— Бабушка, ты всерьез считаешь, что я могу стать женой господина де Калиостро? Старуха пожала плечами. — А почему бы и нет? Он человек знатный, граф. Он богат и обласкан при дворе. К тому же, он итальянец, насколько мне известно, и своим темпераментом сможет расшевелить тебя.

На лице девушки появилась кислая улыбка.

— Но я слышала, что граф Калиостро может заставить любить себя женщину даже самого высокого положения и звания.

— А что в этом плохого? Ты, кажется, еще никого не любила как следует. Думаю, что ты сможешь гордиться тем, что первым мужчиной, которого ты полюбишь, будет такой знаменитый человек, как граф Калиостро. Запомни, все, что от тебя требуется, когда он прибудет сюда — быть с ним любезной и ласковой.

— А если он даже не захочет взглянуть на меня? — неуверенно пробормотала Луиза.

Ташеретта де Андуйе резко махнула рукой.

— Вздор. Захочет, и еще как захочет. Он же мужчина в конце концов. Все мужчины одинаковы. Уж в этом то я за свою долгую жизнь смогла разобраться, поверь мне, внучка. Нет ни одного мужского сердца, которое смогло бы устоять перед обаянием молодости и красоты. А ты самая красивая в роду де Андуйе, это уж вне всякого сомнения. Если даже у вас ничего не получится в первый раз, то я сама лично займусь тем, чтобы граф Калиостро не остался в Париже без нашего присмотра. Он уже не слишком молодой человек, и ему наверняка требуется уютный семейный уголок, где он мог бы отдохнуть от дел и общества. Не робей, Луиза, я уверена в том, что у нас все получится. Пойдем-ка еще раз проверим твой туалет.

Констанция облегченно вздохнула, когда обе графини де Андуйе покинули салон, наконец — то оставив ее в покое.

Граф Калиостро все не появлялся, и Констанция уже подумала о том, чтобы род каким — нибудь благовидным предлогом — например, сославшись на головную боль, покинуть салон. Правда, госпожи де Сен-Жам нигде не было видно, а не поставив ее в известность, Констанция уходить не хотела.

Господин Бомарше, граф и графиня де ла Мотт и господин де Лаваль сели играть в карты. Минимальной ставкой игры в «фараона» было сто ливров.

Констанция вместе с кардиналом де Роаном стояла возле стола, за которым шла карточная игра, и, изредка перебрасываясь с ним короткими фразами, наблюдала за ходом партии. Толстяк господин де Лаваль выигрывал одну ставку за другой. Когда, наконец, в салоне появилась госпожа де Сен-Жам, Констанция вознамерилась, пожаловавшись на головную боль, покинуть этот дом, было уже поздно. На сияющем лице госпожи де Сен-Жам появилась торжествующая улыбка, и она с радостью объявила:

— Граф Александр де Калиостро.

ГЛАВА 5

Граф Калиостро вошел в салон госпожи де Сен-Жам усталой походкой, говорившей о том, что у него выдался тяжелый день. Судя по всему, он только что прибыл с одного из своих представлений, где ему пришлось демонстрировать способности профессора демонологии и мистицизма. Глаза его покраснели, веки набрякли и меньше всего он сейчас напоминал человека, склонного поражать воображение окружающих чем-то сверхъестественным и необычайным. Его обычное черное одеяние смотрелось в этот момент как-то по особенному зловеще.

Мужчины, которые сидели за столом, играя в карты, немедленно позабыли о своем занятии и поднялись навстречу Калиостро, чтобы приветствовать его. Особенную горячность проявил почему-то кардинал де Роан. Констанция вполне могла понять причины преклонения перед графом Калиостро людей, подобных госпоже де Сен-Жам. Ничего удивительного не было и в том, что свое горячее поклонение знаменитому итальянцу выказали граф и графиня де ла Мотт, обе наследницы графского титула Андуйе и господин де Лаваль. Что же касается кардинала де Роана, то Констанция никак не могла понять причин, вызывающих подобный восторг у слуги божьего. По мнению Констанции, церковь, признающая только божественные чудеса, должна была проявлять высшую степень недоверия по отношению к тому, что делал этот явный атеист. Во всяком случае, по представлению Констанции, человек набожный и, уж тем более, посвятивший всю свою жизнь служению церкви, просто обязан был относиться к чудесам Калиостро с настороженностью и даже подозрительностью.

Между тем, ничего подобного не происходило. У Констанции сложилось впечатление, что в лице великого капеллана, кардинала де Роана, граф Александр де Калиостро нашел одного из своих самых горячих, если не сказать больше — главного поклонника во Франции.

Сама Констанция не склонна была считать этого итальянца шарлатаном или проходимцем. Ей казалось, что разбираться в сущности того, чем занимается граф де Калиостро — не ее дело. Ей просто хотелось увидеть все собственными глазами. Из всех гостей, присутствовавших в этот вечер в салоне госпожи де Сен-Жам, с графом Калиостро были незнакомы лишь Констанция и обе графини де Андуйе. Именно их и представила итальянскому кудеснику госпожа де Сен-Жам.

Констанции показалось, что граф Калиостро посмотрел на нее каким-то настороженным взглядом. Правда, он ни единым словом не выдал своих чувств, церемонно и даже с неким подчеркнутым почтением поцеловав ей руку. Констанция не знала, что сказать в ответ на это приветствие, но живая графиня де Андуйе взяла инициативу на себя.

— О, граф, как нам приятно познакомиться с вами. Мы столько слышали о вас.

Очевидно, Калиостро до боли были знакомы подобный слова, потому что он даже не счел нужным что-либо ответить на них. Графиня Андуйе тут же задала очередной вопрос, который, наверняка, был заготовлен у нее для всякого незнакомого человека. — Скажите, а из какой части Италии вы родом? По линии мужа у меня есть родственники в Милане, а моя прабабушка была замужем за одним из неаполитанских князей. Вы случайно не из Неаполя? Мне было бы очень приятно узнать, что ваши корни уходят в ту же почву, что и мои.

Калиостро не смутился.

— Мой род происходит из окрестностей Турина, — спокойно ответил он, еще не зная, на какие подводные камни ему суждено наткнуться.

Графиня де Андуйе, которая никак не могла пропустить мимо ушей подобное заявление, немедленно повернулась к Констанции.

— Наша сегодняшняя гостья графиня де Бодуэн, кажется, несколько лет провела в Турине. Не так ли, дорогая?

Констанция кивнула.

— Да.

Пожилая графиня де Андуйе немедленно воскликнула:

— Прекрасно! Может быть, вы прежде уже встречались с графом Калиостро?

Констанция, которая за время своей жизни в Пьемонте и слышать не слыхивала ни о каком роде Калиостро, хотя знала на перечет все знатные фамилии не только Турина и его окрестностей, но и всей страны, замялась.

— Н-нет, к сожалению, мы не встречались.

Сам Калиостро, чувствуя, что угодил впросак, стал торопливо объяснять:

— К сожалению, в Турине у меня совсем не осталось родных. Мои родители умерли еще тогда, когда я был ребенком, и я воспитывался у дальних родственников матери. После того, как мне исполнилось восемнадцать лет, я покинул Италию и путешествовал по Европе, нигде подолгу не задерживаясь. К сожалению, я даже не смог получить полноценного университетского образования, потому что мои родители почти ничего не оставили мне в наследство. А родственники матери были столь бедны, что я не мог рассчитывать на помощь с их стороны. Большую часть образования я получил самостоятельно. Но уверяю вас — те учителя, которые занимались со мной, принадлежали к самым известным научным кругам.

Графиня де Андуйе не унималась.

— Скажите, граф, а какие науки вы изучали?

Судя по всему, этот вопрос упал на благодатную почву, потому что Калиостро тут же принялся пространно рассуждать о философии и химии, математике и механике. Похоже, что эта тема была ему значительно ближе, нежели рассказы о происхождении графского рода Калиостро и деяниях его предков.

Констанции вообще показалось, что рассказ Калиостро — не более чем выдумка. Потому что любой человек знатного происхождения, который встречался ей до сих пор, всегда охотно рассказывал историю своего рода. Разумеется, Констанция не стремилась никого разоблачать, а потому спокойно слушала рассказ приезжего итальянца, который произвел такой фурор в Париже. После того, как Калиостро поделился своими воспоминаниями о путешествиях в Польшу и Россию, госпожа де Сен-Жам сказала:

— О, это было очень интересно. Благодарим вас, граф, за то, что, несмотря на свою занятость, вы нашли время посетить нас. Я думаю, что сейчас вы не откажетесь поужинать вместе с нами.

Калиостро охотно согласился, и гости прошли в зал, где уже стояли столы с едой и напитками.

За ужином Калиостро был молчалив и спокоен. Госпожа де Сен-Жам, сидевшая рядом с почетным гостем, пыталась оживить довольно спокойное течение вечера. Она то и дело принималась рассказывать о чудесах, которые творил Калиостро и о которых ей самой стало известно по рассказам разнообразных знатных особ. На вопросы о том, правда ли это, Калиостро изредка согласно кивал, а иногда отвечал:

— О, люди склонны преувеличивать мои скромные способности.

Правда, он не уточнял, в чем именно состояла неверность того или иного утверждения. В общем, Калиостро вел себя именно так, как и ожидала Констанция — достаточно скромно и с достоинством. На все просьбы показать что-нибудь сверхъестественное во время ужина, Калиостро отвечал уклончиво, либо ссылался на усталость. В конце концов, когда подали сладкое, Калиостро уступил нажиму графини де Андуйе и продемонстрировал фокус. Он взял серебряное блюдо, дунул на лежавшую рядом серебряную же ложку и, приложив их друг к другу, продемонстрировал, как ложка прилипает к блюду. Затем он повернул блюдо к оцепеневшей от немого восторга госпоже де Сен-Жам и сказал:

— Дуньте.

Хозяйка салона, торопливо вытерев губы салфеткой, осторожно подула на блюдо. Серебряная ложка со звоном упала на стол, едва не разбив хрустальный бокал, стоявший перед графом Калиостро.

Госпожа де Сен-Жам, не в силах выразить свое божественное восхищение перед столь невероятным даром, стала шумно аплодировать. К ней тут же присоединились другие гости, среди которых особо усердствовал великий капеллан Франции. В этот момент кардинал де Роан выглядел настоящим мальчишкой, который присутствует при рождении чуда.

Из вежливости Констанция также поаплодировала, впрочем, не проявив особого рвения. В этом обществе хватило и иных, куда более восторженных поклонниц графа Калиостро.

После сладкого и фруктов Калиостро продемонстрировал еще одно чудо. Он дождался, пока чай в его чашке остынет, и, продемонстрировав ее гостям, обхватил ладонями. Прямо на глазах у изумленных гостей чай, налитый в фарфоровую чашку, начал закипать.

Единственным человеком, который среди всех остальных засомневался в этом чуде, был господин Бомарше. С некоторым недоверием посмотрев на бурлившие на поверхности темной жидкости пузырьки, он произнес:

— Насколько я знаю, науке уже давно известны вещества, которые, растворяясь в воде, вызывают бурное выделение газов. Кстати, обычно такие вещества ядовиты.

В ответ на это, граф Калиостро отнял одну руку от чашки и приложил к фарфоровой поверхности ладонь госпожи де Сен-Жам, которая сидела рядом с ним. Та вскрикнула от боли и немедленно отдернула руку.

— Горячо! Там настоящий кипяток! — воскликнула она. Не дожидаясь очередного объяснения, которое могло бы последовать по поводу этого факта из уст знаменитого публициста и комедиографа, граф Калиостро, ничуть не поморщившись, выпил чай, пузырившийся у него прямо на губах.

Несколько мгновений все молчали, ожидая, очевидно, что с Калиостро что-нибудь случится. Сам же итальянец, улыбаясь, пояснил:

— Я не стал предлагать свой чай вам, господин Бомарше, поскольку вы наверняка отказались бы выпить его. В доказательство того, что это обыкновенное чудо, я могу продемонстрировать вам только себя, живого и здорового. Но в одном, господин Бомарше, вы были правы — все это не сложно. Не сложно для человека, знакомого с потусторонними силами и магическими науками.

Господин Бомарше благоразумно промолчал. Судя по всему, в той области, которая касалась потусторонних сил, загробной жизни, философского камня и четырнадцати способов превращения человека в мышь, знаменитый автор «Женитьбы Фигаро» был совсем не так силен, как в науке владения пером и бумагой. Плотно поужинав, граф Калиостро заметно оживился и повеселел.

— Итак, господа, — сказал он, откидываясь на спинку кресла, — если вы не возражаете, я хотел бы вначале выкурить трубку хорошего табаку, а затем приступить к тому делу, ради которого я и прибыл сюда, в салон гостеприимнейшей госпожи де Сен-Жам.

Его глубокие проницательные глаза сверкали каким-то странным блеском, и Констанции на мгновение стало даже как-то не по себе. Если поначалу ее просто забавляло и временами даже веселило происходившее, то сейчас, с наступлением глубокого вечера, она начала чувствовать какое-то неприятное чувство беспокойства. Нет, она отнюдь не боялась за себя. В конце концов, после всего того, что бывало с ней в этой жизни, граф Калиостро отнюдь не представлял для нее ни малейшей опасности. Скорее, дело было в другом. С некоторых пор Констанция стала бояться всего, что было связано с таинственными потусторонними силами, которые делают человека игрушкой в руках судьбы. Может быть, причиной было то, что во сне к ней часто являлись тени из прошлого — Витторио, Арман, Филипп, Эмиль. Едва ли не всякий раз, как происходило подобное, Констанция поднималась наутро совершенно разбитой и опустошенной.

Хвала господу, у нее был Мишель. Маленький Мишель, который почти целиком занимал ее внимание и отвлекал от тяжелых мыслей. Но иногда и занятия с сыном не помогали. Так бывало каждый раз, когда Миш ель вспоминал отца. Констанция как могла успокаивала сына в такие минуты, но вечером, перед сном, ее опять охватывали воспоминания о прошедшем, и она плакала, зарываясь лицом в подушку.

Она заставляла себя больше никогда не думать о любви, не надеяться на ожидавшее ее где — то в будущем счастье. Жить нужно было сегодня, сейчас, одним днем и одним мгновением. Очевидно, хорошее расположение духа у графа Калиостро, в которое он пришел после ужина, сказалось на его способностях творить чудеса. Достав трубку и набив ее табаком, граф закурил ее, не поднося к огню. Табак задымился сам, без посторонней помощи. Дамы, присутствовавшие на ужине, пришли в окончательный экстаз, когда стоявшие в вазе на столе искусственные цветы он начал превращать в настоящие и подносить их по очереди всем женщинам.

Чудо это было столь непостижимым, что каждая считала своим непременным долгом проверить лепестки и шипы, а также понюхать аромат. Розы, действительно, были настоящими. Констанции достался белый цветок, который она положила на стол перед собой. Все то время, пока граф Калиостро демонстрировал свои способности, господин Бомарше сидел с отсутствующим выражением лица. Констанция на мгновение даже пожалела его. Впрочем, ей показалось, что в этом было нечто наигранное. Судя по всему, Бомарше и Калиостро были хорошо знакомы друг с другом, и, скорее всего, гениальный писатель просто ревновал своего соперника по популярности и моде. «Наверное, все талантливые люди одинаковы», — подумала Констанция.

С наслаждением затянувшись табачным дымом, граф Калиостро произнес:

— Итак, господа, насколько я понимаю, все вы собрались сегодня для того, чтобы стать свидетелями чего-то необыкновенного. Разумеется, не испытывай я глубокого почтения по отношению к хозяйке салона госпоже де Сен-Жам и ее гостям, я бы вряд ли смог найти время для того, чтобы посетить вас. Мой день до отказа заполнен приглашениями и встречами в самых богатых домах Парижа. Для того чтобы не выглядеть голословным, скажу лишь, что час назад я был в гостях у герцога де Монморанси. Там мы занимались опытами с философским камнем. К сожалению, философский камень мне пришлось оставить у графа де Монморанси, который уговорил меня обменять его на равное количество золота. А для того, чтобы получить из Италии необходимые составляющие для новых опытов, мне потребуется несколько дней.

Госпожа де Сен-Жам огорченно вздохнула.

— Очень жаль. Откровенно говоря, я надеялась на то, что наши гости смогут увидеть сегодня ваши знаменитые опыты с превращениями.

Граф Калиостро развел руками.

— К сожалению, придется отложить это на следующий раз. Сегодня же, милейшая госпожа де Сен-Жам, могу предложить вашим гостям сеанс общения с духами. Надеюсь, это вас не разочарует.

Хозяйка салона тут же захлопала в ладоши.

— Великолепно! Спиритический сеанс с графом Калиостро — это именно то, о чем я мечтала. Наверняка все остальные скажут то же самое, не правда ли?

Гости наперебой начали восхвалять способности графа Калиостро как медиума, что вызвало у итальянца удовлетворенную улыбку.

— Ну вот и отлично, — сказал он, поднимаясь со стула. — Наступило подходящее время для спиритического сеанса, и мы можем заняться этим прямо сейчас. Кстати, этому же способствует и погода за окнами этого гостеприимного дома. По пути сюда я невероятно продрог, хотя ехал в карете, завернувшись в плащ. Зима в Париже в этом году, наверняка, выдалась более холодной, чем обычно. Большинство присутствующих столь живо занимала погода в этом году, что еще несколько минут, позабыв и о спиритическом сеансе, и о философском камне, гости дружно жаловались на непривычную для Франции промозглую сырость, вызывавшую болезни.

Тему болезней можно было развивать бесконечно долго, если бы кардинал де Роан, проявлявший явные признаки нетерпения, не повысил голос:

— Господа! — воскликнул он. — Граф Калиостро уже приготовился демонстрировать нам свои изумительные способности. Мы должны немедленно следовать за ним.

Пожилая графиня де Андуйе, которая особенно назойливо жаловалась Констанции на охватывавшие ее в последние дни приступы подагры, неохотно переключилась на тему спиритизма. Пока гости медленно выходили из-за стола и направлялись в соседнюю комнату, старая графиня сказала:

— Мы с внучкой только недавно узнали, что в доме, который теперь принадлежит нам здесь в Париже, раньше жил придворный астролог его величества Людовика XV. Там с нами часто происходят какие-то необъяснимые вещи. Однажды мы были свидетелями того, как посреди ночи в коридоре появилось привидение. Оно жутко стонало, охало и звало нас за собой, а потом исчезло за закрытой дверью под лестницей на второй этаж. Может быть, еще раньше в этом доме жили гугеноты? Во всяком случае, у меня складывается именно такое впечатление, потому что это привидение вспоминало Варфоломеевскую ночь и вероломное предательство короля.

Констанция пожала плечами.

— Почему бы вам не переселиться из этого дома?

Проблема привидений мало интересовала ее, потому что в жизни Констанции хватало реальных людей, которых следовало бояться. Правда, большинство из них уже были в могиле, и их духи, слава богу, не мучили Констанцию.

— Я уже подумывала об этом, — ответила Ташеретта де Андуйе. — Но я уже достаточно стара для того, чтобы заниматься переездами, а моя внучка еще слишком молода. Она не сможет найти подходящий дом и лишь попусту растратит деньги. К тому же, Луиза начиталась каких-то модных философских исследований и считает, что призраки и привидения — это всего лишь плод нашего воображения, а отнюдь не следы присутствия потусторонних сил. А как вы считаете, графиня де Бодуэн? Ведь призраки на самом деле существуют? Или вы тоже склонны думать так же, как моя несмышленая внучка?

Констанция поспешила успокоить старую графиню:

— Нет, нет, что вы. Я убеждена в том, что этот мир движим невидимыми для нас силами. Иначе, как объяснить кошмары, сновидения, грезы наяву? Я не слишком хорошо знакома с исследованиями современной науки, посвященными этой теме, но я уверена, что ни один ученый не сможет объяснить, почему в нашем мире так много непонятного.

Старая графиня согласно закивала головой.

— Вот-вот, а моя внучка считает, что о духах и призраках думают только старые девы и пожилые дамы вроде меня.

Констанция не удержалась от улыбки.

— Ваша внучка еще слишком молода. Она многого не знает в этой жизни. Для нее весь мир сейчас — одно светлое пятно, как солнце в жаркий июльский день. Она ослеплена его лучами и не желает замечать облаков и туч, растущих на горизонте. Всем приходится через это пройти. Я тоже была наивной, простодушной девушкой. Впрочем, это не имеет отношения к тому, ради чего мы здесь сегодня собрались.

Казалось, пожилая графиня де Андуйе только и ждала возвращения разговора к прежней теме.

— Да, да, вот именно, — затараторила она. — Ведь это очень интересно, очень забавно, не правда ли? Пообщаться с духами, особенно, если это духи великих людей. Говорят, что граф Калиостро может вызвать дух абсолютно любого человека, когда-либо жившего на этой земле. Он обладает совершенно невероятными способностями медиума. А вы когда-нибудь прежде принимали участие в спиритических сеансах?

Констанция честно призналась, что это будет первый опыт подобного рода в ее жизни.

— Раньше я только слыхала о них. А, услышав о том, что в Париж приехал граф Калиостро, мне захотелось принять участие в таком сеансе.

Графиня де Андуйе горделиво подняла голову.

— Многие считают это просто развлечением. А я искренне верю в существование духов и призраков. Думаю, что здесь я не одинока в своем мнении.

Констанция решила ободрить старую графиню.

— Я разделяю ваши убеждения.

Гости прошли в небольшую комнату рядом с обеденным залом, где госпожа де Сен-Жам подготовила все для предстоящего спиритического сеанса. Комнату освещали тусклым светом полтора десятка свечей на стенах, и Констанция увидела перед собой большой круглый стол, вокруг которого громоздилось около десятка стульев. Констанция только успела подумать о том, что места для спиритического сеанса слишком мало, когда граф Калиостро сказал:

— Госпожа де Сен-Жам, мне очень неудобно беспокоить вас, однако боюсь, что этот стол будет слишком тяжел для проведения спиритического сеанса. Как вы сами понимаете, духи бесплотны, и отвечать на наши просьбы, переданные посредством тяжелой дубовой мебели, им будет затруднительно. Вы не могли бы распорядиться, чтобы слуги принесли сюда что-нибудь более легкое? Найдется у вас в доме стол из сухой сосны или с чего-нибудь в этом роде?

Госпожа де Сен-Жам выглядела обескураженной. Несколько мгновений она вертела головой по сторонам, словно стараясь найти в пустой комнате какую-нибудь мебель. Когда, наконец, ей стало ясно, что вожделенный спиритический сеанс может и не состояться, она неожиданно засуетилась.

— Да, да, конечно, ваша светлость. Сейчас я вызову слуг и распоряжусь, чтобы этот стол заменили. Боюсь только, что придется взять тот, который стоит в комнате слуг. Заранее приношу свои извинения гостям за причиненные им неудобства. Я просто не придала значения тому, за каким столом мы будем сидеть. Мне казалось лишь, что он должен быть круглым.

— Да, да, круглым и легким, — подтвердил граф Калиостро. — В деле общения с потусторонними силами имеет значение каждая мелочь, какой бы незначительной на первый взгляд она ни казалась.

Пока слуги занимались заменой стола, гости окружили графа Калиостро, и великий капеллан Франции кардинал де Роан принялся расспрашивать знаменитого мага и чародея о секретах его чудес. Поначалу Калиостро отшучивался, но вопрос этот на разные лады повторяли многие остальные, и итальянцу пришлось сдаться.

— Я узнал о существовании потусторонних сил еще в раннем детстве, когда по ночам ко мне являлись духи и разговаривали со мной. Потом вдруг мне попались старинные книги, в которых были описаны способы общения с призраками.

Бросив почти незаметный взгляд на кардинала де Роана, Калиостро добавил:

— Я еще тогда сомневался — не противоречит ли все это божественному слову и писанию. Однако господь наш утверждает, что душа человеческая бессмертна, а потому нужно лишь найти путь, как снестись с ней нам, живущим на земле. Для этого необходимо было овладеть тайнами сущего. Именно этому я и посвятил большую часть своей жизни. Я считаю, что за те многие годы, которые занимаюсь общением с высшим существом, мне удалось узнать лишь малую толику того, чем располагает сотворенная божьей милостью вселенная. Я безмерно благодарен нашему создателю за то, что он допустил меня к тайнам мироздания. Именно этим я пользуюсь, когда демонстрирую вам возможности, недоступные простому человеку. Господь бог отметил меня своей печатью, и я обязан во всем и везде прославлять его имя и дело.

На лице кардинала де Роана была написана такая блаженная улыбка, что только идиоту не было понятно, для кого были предназначены эти слова.

И вновь Констанция засомневалась в бескорыстности итальянского графа. Слишком уж нарочитой и демонстративной была его речь. Но, похоже, что многим присутствующим именно это и нужно было.

Наконец, к всеобщему удовлетворению, все было подготовлено к началу сеанса. Слуги вынесли из комнаты тяжелый стол и принесли на его место чуть меньший по размерам простой неполированный круглый столик. Именно такой и мог стоять в комнате для слуг. Попутно выяснилось, что госпожа де Сен-Жам совершила еще одну ошибку при подготовке этого вечера. В маленькой комнате, где должен был пройти спиритический сеанс, был небольшой камин. Но госпожа де Сен-Жам, распорядившись зажечь камины во всем доме, забыла именно об этой комнате, которую сама же и заперла на ключ еще днем. Ей не хотелось, чтобы в этой священной обители духов сновали слуги и суетились кухарки.

Прошло еще несколько минут, прежде чем огонь в камине разгорелся. Наконец-то все было готово.

Участники сеанса в нерешительности стояли у стен комнаты, ожидая распоряжений графа Калиостро. Тот сделал еще несколько мелких распоряжений, затем окинул взглядом комнату и, повелительно взмахнув рукой, бросил двум задержавшимся в комнате слугам:

— Потушите свечи. Нам достаточно огня из камина.

Стол был маленьким, а участники сеанса должны были сидеть, положив на него руки. Поэтому было затрачено еще несколько минут на то, чтобы всем было удобно сидеть. Констанция оказалась между кардиналом де Ровном и господином Бомарше. Далее по кругу, начиная с великого капеллана Франции, сидели графиня де ла Мотт, граф де ла Мотт, госпожа де Сен-Жам, господин де Лаваль, Ташеретта де Андуйе и Луиза де Андуйе. Констанция успела заметить и недовольный взгляд на лице кардинала де Роана. Похоже было на то, что он предпочитал видеть графиню де ла Мотт не рядом с собой, а напротив, там, где сейчас сидела старуха де Андуйе. Во всяком случае, он то и дело косил глаза в сторону графини де ла Мотт, муж которой, пользуясь случаем, уставился на Констанцию.

Констанция посчитала, что ей досталось неудачное место, потому что камин находился у нее за спиной, и отблески огня от горящих поленьев освещали лица всех, кто сидел сбоку и напротив графини де Бодуэн.

Особенно неприятно было Констанции каждый раз ловить на себе вожделенный взгляд графа де ла Мотта. Господин де Лаваль был, в основном, занят собой и почти не обращал внимания на окружающих.

Правда, через несколько мгновений Констанция перестала жаловаться самой себе на судьбу и поняла, что лучше сидеть напротив графа де ла Мотта, чем рядом с ним. Он наверняка не смог бы сладить со своими руками и сделал бы что-нибудь такое, в чем потом долго раскаивался. Впрочем, вполне возможно, что госпожа де Сен-Жам, рядом с которой сидел граф де ла Мотт, думала по-другому. За столом воцарилось молчание после того, как граф Калиостро сказал:

— Все должны положить руки на края блюдца, лежащего посредине столика.

Приложив пальцы к холодному фарфору, Констанция почувствовала что-то вроде волнения. Это был, действительно, первый такой опыт в ее жизни, и она не знала, что может произойти в следующее мгновение.

В комнате стояла полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине. Откуда-то издалека, из-за двери, доносились неразличимые обрывки слов. Наверное, разговаривали слуги.

Граф Калиостро раздраженно отнял руки от блюдца.

— Госпожа де Сен-Жам, я попрошу вас еще об одной любезности. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы в доме стояла полная тишина.

Хозяйка дома вне себя от ярости выскочила из-за стола, едва не свалив на пол окружающих. Граф де ла Мотт проводил ее испуганным взглядом.

На сей раз Констанция терпеливо ждала. Раз уж она осталась на этот спиритический сеанс, то должна до конца находиться вместе со всеми. Может быть, неизвестный дух нагадает что-нибудь и ей, Констанции де Бодуэн. Больше всего ей сейчас хотелось увидеть хоть маленький просвет в безгранично темном покрывале будущего. Хотя бы одну звездочку, которая укажет ей, куда идти.

Ждать пришлось недолго. Госпожа де Сен-Жам быстро вернулась в комнату, захлопнула за собой дверь и снова уселась за стол. На сей раз в доме стояла, действительно, мертвая тишина. В отблесках огня Констанция успела заметить, что лицо у хозяйки салона было багрово — красным.

«Странно, — подумала Констанция, — что при таком темпераменте она не разразилась в адрес слуг громкой бранью. Ну да ладно, бог с ним».

Граф Калиостро закрыл глаза и стал медленно раскачиваться за столом. Остальные также закрыли глаза и опустили головы.

Констанция чувствовала, как некоторое волнение исходит с того места напротив нее, где сидели Ташеретта и Луиза де Андуйе. Видимо, остальные были уже хорошо знакомы с атмосферой, царившей во время спиритических сеансов графа Калиостро, потому что вели себя спокойно и уверенно.

— Я вызываю… — медленно начал граф Калиостро. — Я вызываю… Я вызываю дух…

Он умолк, продолжая раскачиваться. Господин Бомарше, который, судя по всему, не слишком серьезно относился к сеансу, низко наклонился над самым ухом Констанции и прошептал:

— Да, видно, далеко находится этот дух, если он все еще никак не может спуститься к нам. Бедный граф Калиостро, неужели ему приходится каждый день по несколько раз привлекать к себе внимание духов? Наверное, он им уже смертельно надоел.

Констанция скосила глаза на господина Бомарше.

— Если мы не будем серьезными, то я думаю, что у нас ничего не получится, — попыталась она урезонить Бомарше.

Но тот по-прежнему продолжал ерничать:

— Я понимаю, сразу ничего не может получиться. Калиостро должен уговорить духа приблизиться к нам. Интересно, что он ему обещает. Прелести рая и загробной жизни? Так ведь духи и так живут в потустороннем мире. Тут наверное что-то особенное. Такое, что известно только самому Калиостро.

Констанции на мгновение даже стало жалко бедного графа Калиостро, которому по всей видимости никак не удавалось связаться с духами.

— Ну пожалуйста, господин Бомарше, прошу вас, не надо, — пролепетала Констанция. — Ведь граф делает все это ради нас.

Бомарше с трудом сдерживал улыбку.

— Нет, но все-таки интересно, чем он их берет? Старая графиня де Андуйе, которая со всей серьезностью относилась к происходящему, не выдержала столь явного издевательства над своим любимцем и, приоткрыв один глаз, шикнула на Бомарше:

— Тише, мы должны вести себя тише, если не хотим спугнуть духов.

— Ну хорошо, хорошо, я молчу. Я понимаю, что ничего не получится, если мы будем мешать милейшему господину де Калиостро.

Прошло еще, наверное, не меньше нескольких минут после того, как умолк господин Бомарше, но спиритический сеанс по-прежнему проходил без присутствия духов. Нетерпение присутствовавших достигло критической точки, и отяжелевший от обильной пищи и большого количества шампанского толстяк де Лаваль заметно клюнул носом. Еще несколько мгновений, и его голова упала бы на грубую крышку стола. К счастью, его вовремя успели толкнуть локтем, и помощник генерального контролера финансов очнулся.

Обведя всех вокруг осоловелым взглядом, он пробормотал:

— Что, еще никакого результата?

Старуха де Андуйе воззрилась на него с явным негодованием.

— Замолчите, — прошипела она. — Вы мешаете медиуму входить в контакт с духами.

Граф Калиостро по-прежнему размеренно покачивался, едва заметно шевеля губами. Со стороны он был больше похож на благоверного мусульманина, возносящего свои молитвы аллаху. Не хватало только корана и четок.

Краем глаза Констанция заметила, как Бомарше снова начинает улыбаться. Судя по всему, ему очень тяжело давалось молчание в такой ответственный момент, и знаменитого писателя таки и подмывало отпустить очередную шутку по адресу графа Калиостро. Скорее всего, так и произошло бы спустя несколько мгновений, если бы стол вдруг не начал покачиваться. Вначале Констанции показалось, что кто-то случайно толкнул стол ногой, однако движение повторилось, затем снова и снова. Крышка стола задрожала. Дрожало и маленькое фарфоровое блюдечко, на котором лежали руки гостей. — Дух здесь, — отчетливо произнес Калиостро. За столом воцарилось изумленное молчание, поскольку никто не смел произнести ни слова. Даже остряк Бомарше больше не отпускал шуточек. Подрагивание стола и блюдечка было слишком похоже на правду.

Наконец госпожа де Сен-Жам, как одна из наиболее осведомленных в спиритических сеансах участниц сегодняшнего вечера, с затаенной опаской спросила:

— А чей это дух, граф?

По-прежнему не открывая глаз, Калиостро откинул голову назад. Казалось, губы его совсем не шевелятся, однако голос звучал четко и внятно. Однако тон его изменился, и Констанция поначалу даже подумала, что говорит кто-то другой. Да, похоже, что дух вселился в самого графа Калиостро и через него общался со всеми.

— Спрашивайте, — произнес Калиостро. Стол неожиданно перестал дрожать, и Констанция с отвращением почувствовала, как пальцы ее, покрывшиеся липким горячим потом, словно приросли к блюдечку. Ей ужасно хотелось убрать руки под стол, но она боялась, что это нарушит ход сеанса и заставит дух покинуть тело графа Калиостро.

Тем временем госпожа де Сен-Жам оглядела испуганным взглядом всех собравшихся. До тех пор, пока граф Калиостро был здесь, был самим собой, она чувствовала себя одной из участниц сеанса и не более того. Теперь же, когда в тело медиума вселился дух, она осталась распорядительницей вечера.

— Кто будет спрашивать? — с надеждой спросила госпожа де Сен-Жам.

Несколько мгновении никто не изъявлял особого желания общаться с духом. Наконец, кардинал де Роан выглядевший спокойнее всех, произнес:

— Что ж, давайте попробую я. Госпожа де Сен-Жам, подскажите мне, что положено делать в таких случаях. Говоря по правде, я тоже волнуюсь и поэтому все позабыл.

Хозяйка салона растерянно похлопала глазами, а потом, словно что-то вспомнив, быстро сказала:

— Сначала мы должны узнать, чей этот дух. Потом можно спрашивать обо всем, что угодно. Но по-моему, обычно он говорит в ответ лишь одно слово — либо да, либо нет. Еще он может называть какие-нибудь имена.

Кардинал де Роан собрался с духом и слегка подрагивающим голосом спросил:

— Скажите, гм… э-э… как ваше имя?

Калиостро чужим голосом ответил:

— Ришелье…

Лишь краем глаза Констанция успела заметить, как побелело лицо кардинала де Роана, когда он услышал, что с ним будет общаться дух его великого предшественника. Да, несмотря на то, что прошло почти полторы сотни лет после смерти Армана Жана дю Плесси де Ришелье, его имя вызывало трепет у французов, особенно у тех французов, кто посвятил свою жизнь служению церкви и государству. Каждый из них мечтал о той карьере, которую удалось сделать честолюбивому молодому человеку из семьи небогатого провинциального дворянина.

Кардинал де Роан наверняка был из тех, кто служил богу и Франции, имея перед глазами пример кардинала Ришелье.

И вот сейчас — его дух здесь. Его дух говорит устами графа Александра де Калиостро, который сидит на стуле, далеко откинув голову назад.

Кардинал де Роан долго молчал, пока наконец графиня де ла Мотт, сидевшая справа от него, не толкнула великого капеллана Франции локтем под бок.

— Спрашивайте же.

Кардинал не нашел ничего другого, как спросить:

— Так вы здесь?

Калиостро даже не вздрогнул.

— Да, — только и ответил он.

Кардинал де Роан снова надолго замолк, видимо глубоко пораженный происходящим. Графине де ла Мотт пришлось снова толкнуть его.

— Спросите дух кардинала Ришелье, видит ли он нас.

— Видите ли вы нас? — беспрекословно повторил де Роан.

На это последовал столь же незатейливый ответ:

— Да.

— Спросите у него, знает ли он нас? — продолжила графиня де ла Мотт.

— Знаете ли вы нас?

Сейчас кардинал де Роан был похож на обыкновенную марионетку, которая разговаривает голосом кукловода, дергающего ее за нитки.

— Да.

Графиня де ла Мотт на мгновение задумалась над следующим вопросом, и этих нескольких секунд хватило для того, чтобы в разговор вмешалась госпожа де Сен-Жам.

— Спросите у него, не хочет ли он сообщить что-нибудь кому-нибудь из нас?

Когда кардинал повторил вопрос следом за госпожой де Сен-Жам, Калиостро-Ришелье чуть заметно шевельнулся на стуле.

— Да.

Все сидевшие за столом, кроме графа Калиостро, передававшего мнение духа кардинала Ришелье, открыли глаза. В неясных отсветах пламени были заметны явные смятение и даже испуг на некоторых лицах. Констанции показалось, что больше всех происходившему в этой комнате сопережили кардинал де Роан, ее сосед справа, и Луиза де Андуйе. С девушкой все было понятно — такое переживание было слишком сильным для ее неустойчивой нервной системы. Впрочем, и по поводу кардинала тоже все было ясно. В конце концов, он общался не с духом Клеопатры или Карла Смелого, а с духом человека, занимавшего почти то же положение, что и сам кардинал де Роан. Почти — но не такое же. Ришелье был некоронованным властителем Франции на протяжении двух десятков лет.

Наверняка об этом же мечтал и кардинал де Роан. Однако вряд ли его мечтам суждено было сбыться.

Хотя — кто знает. Ведь кардинал де Роан вполне может спросить у духа кардинала Ришелье о том, чем обернется для него будущее. Но хватит ли у ныне живущего великого капеллана Франции на это смелости?

Госпожа де Сен-Жам снова напомнила о себе.

— Мы должны узнать, для кого есть сообщение у духа кардинала Ришелье.

— Но как? — спросил де Роан.

— Именно так и спросите.

Кардинал де Роан судорожно сглотнул.

— Я обращаюсь к вам, дух кардинала Ришелье. Скажите, для кого из здесь присутствующих у вас есть сообщение?

Калиостро неожиданно начал дергаться и бессвязно мычать. Графиня де Андуйе растерянно пробормотала:

— Он уходит от нас…

Калиостро по-прежнему мычал и дергался.

— Нет, нет, — громким шепотом воскликнула госпожа де Сен-Жам. — Он, наверное, хочет, чтобы его спросили по-другому. Наверное, нужно называть фамилии. Слышите, ваше высокопреосвященство? Назовите чью-нибудь фамилию.

Кардинал де Роан бросил беглый взгляд на Ташеретту де Андуйе и, даже не спрашивая ее разрешения, произнес:

— Графиня Ташеретта де Андуйе.

Старуха не знала, возмущаться ей или радоваться до тех пор, пока Калиостро не изрек:

— Нет.

Кардинал де Роан перевел взгляд на внучку пожилой графини:

— Луиза де Андуйе.

Калиостро задрожал.

— Да.

Констанции показалось, что Луиза сейчас упадет в обморок. Лицо ее смертельно побелело, губы превратились в подобие двух тонких ниточек, а глаза стали закатываться. Похоже, что лишь усилиями бабушки, которая наверняка наступила внучке на ногу под столом, Луиза смогла удержаться.

Кардинал де Роан неожиданно осекся.

— О чем же мне дальше спрашивать?

Ответом ему было продолжительное молчание. Граф Калиостро по-прежнему сидел, откинувшись на стуле. Временами его руки подрагивали. Первой пришла в себя бабушка Луизы.

— Спросите его, что ждет мою внучку в будущем?

Кардинал повторил вопрос, и все стали с напряженным вниманием ожидать ответа графа Калиостро, точнее, духа кардинала Ришелье, проводником которого стало тело итальянца.

Калиостро едва заметно качнулся на стуле. Изо рта его вырвалось нечто нечленораздельное. Издав какие-то булькающие звуки, он умолк. Ташеретта де Андуйе стала в удивлении вертеть головой.

— Что, что он сказал? Кто-нибудь разобрал?

Ее сосед по столу, господин де Лаваль, который постепенно стал приходить в себя после ужина с шампанским, наморщил лоб.

— По-моему, это было что-то на букву «л».

— Может быть, дух кардинала Ришелье снова повторил имя моей внучки? — осторожно высказалась графиня де Андуйе.

Де Лаваль озадаченно вытянул пухлые губы.

— Нет, кажется, это слово было длиннее. Я думаю, что кардиналу нужно повторить вопрос.

Де Роан, облизнув пересохшие губы, подался вперед.

— Дух кардинала Ришелье, я снова обращаюсь к вам. Скажите, что ожидает Луизу де Андуйе в будущем?

На сей раз Калиостро совершенно отчетливо произнес:

— Лондон…

Обе графини де Андуйе — и старая, и молодая — стали переглядываться друг с другом. Поскольку к Луизе до сих пор не вернулся дар речи, первой заговорила Ташеретта:

— Что значит Лондон? Тебя в будущем ожидает Лондон? Неужели ты уедешь в Англию?

Луиза обвела безнадежным взглядом всех присутствующих, надеясь найти хоть какое-то объяснение слову, произнесенному графом Калиостро. В конце концов взоры гостей остановились на госпоже де Сен-Жам, которая неуютно поежилась.

— Я не знаю… — промямлила она. — Может быть, Луиза выйдет замуж за какого-нибудь английского лорда и уедет с ним в Лондон? Среди ваших знакомых нет англичан?

Ташеретта де Андуйе вопросительно посмотрела на внучку, которая густо покраснела. Старая графиня не скрывала своего недоумения.

— Ты что, знаешь кого-то из англичан? Да нет, чепуха, этого не может быть. Мне известны все твои знакомые.

Луиза наливалась краской еще гуще.

— Ты что, думаешь про того англичанина, который приезжал к нам в прошлом году? — неожиданно осенило старуху. — Ты думаешь про этого любителя скачек? Неужели до сих пор? Как же его зовут? Перси? Да, кажется. Перси. Да нет, это полная чепуха, этого не может быть.

Поразмыслив несколько мгновений, Ташеретта де Андуйе неожиданно переменила свое мнение.

— А что, вполне подходящая партия. Он богат, у него знатный род. Живет неподалеку от Лондона в великолепном родовом поместье. Кажется, на гербе у них красный цветок. Да, помнится, он рассказывал целую легенду, связанную с этим фамильным гербом. Вспомнила, алый первоцвет… Луиза, почему же ты мне раньше ничего не говорила? Нет, нет, погодите. Мы должны еще раз переспросить дух кардинала Ришелье. Ваше высокопреосвященство, не сочтите за труд, повторите вопрос.

На сей раз, после того, как кардинал де Роан снова спросил у духа кардинала Ришелье о будущем Луизы де Андуйе, Калиостро вздрогнул и произнес другое слово:

— Театр…

— Какой театр? — заволновалась Ташеретта де Андуйе. — Почему он назвал театр? Разве может быть у молодой дамы столь знатного происхождения, как моя внучка, будущее на каких-то жалких деревянных подмостках? Или я опять ошибаюсь. Луиза, ну что же ты молчишь?

Пунцовая краска по-прежнему не сходила с лица девушки. Но теперь, после того, как устами медиума дух поведал ей о будущем, она понемногу стала приходить в себя.

— Бабушка, я, действительно, мечтаю о театре, — пролепетала Луиза, — ведь это так интересно. Сегодня ты — царица Савская, завтра — Джульетта, а через неделю — Клеопатра. Разве это не прекрасно — каждый день быть какой-то новой, не такой, какой тебя привыкли видеть?

Ташеретта де Андуйе от ужаса и негодования едва не забыла о том, что нельзя снимать руки с блюдечка. Если бы не обстоятельства, она наверняка всплеснула бы руками.

— Боже мой, Луиза, что ты говоришь? И это я слышу от тебя, наследницы графского титула. Ну ничего, скоро мы отправимся домой и там поговорим более обстоятельно.

Стараясь держать себя в руках, старая графиня повернулась к кардиналу де Роану.

— Простите меня, ваше высокопреосвященство, вы можете продолжать.

Констанция, которая с неослабевающим вниманием следила за происходящим, заметила, как господин Бомарше снисходительно улыбнулся. На его лице словно было написано — пусть глупцы повеселятся.

Переведя взгляд с соседа слева на соседа справа, Констанция увидела его лицо в яркой вспышке пламени из камина. На нем была какая-то забота, отрешенность. Кардинал де Роан был мысленно где-то далеко. О чем думала сама Констанция? Об этом не мог бы догадаться даже самый проницательный медиум. Всеми своими мыслями она перенеслась туда, где среди холмов бушевал и искрился водопад, где в холодном ручье плавала, сверкая серебристыми боками, форель, где она, Констанция Реньяр, любила сидеть на широком, нагретом ласковыми солнечными лучами камне и смотреть на воду.

Сколько же времени прошло с тех пор? Сколько же ей пришлось пережить? Она узнала уже, наверное, все, что только может узнать в своей жизни женщина — любовь и измену, страсть, ненависть, предательство, самоотречение, жестокую болезнь и радость от жизни…

Похоже, что кардинал де Роан относился к спиритическому сеансу весьма серьезно. Он обвел взглядом присутствующих и, обращаясь к графу Калиостро, произнес:

— Госпожа де Сен-Жам.

Из горла Калиостро донеслись несколько протяжных стонов, а затем, после тяжелого вздоха, итальянец чужим голосом сказал:

— Гимен.

На сей раз пришлось густо покраснеть госпоже де Сен-Жам. Имя принца Гимена, знаменитого богача и светского гуляки, столь прочно ассоциировалось в Париже с пороком, что госпожа де Сен-Жам тут же принялась оправдываться:

— Я не знаю, что он имеет в виду. Вы же знаете, мы всего несколько раз виделись с принцем Гименом. Сейчас он уехал… Между нами не может быть никакой связи. Это какое-то недоразумение. Прошу вас, ваше высокопреосвященство, повторите вопрос еще раз.

Однако Калиостро ответил тем же самым словом. Судя по всему, события, которые должны были произойти с госпожой де Сен-Жам, каким-то образом были связаны с принцем Гименом. Но пока все это оставалось глубокой тайной, скрытой под мраком времен. Для господина де Лавеля и знаменитого писателя Бомарше никаких сообщений у духа кардинала Ришелье не было. И если Бомарше, узнав об этом, лишь презрительно фыркнул, то толстяк де Лаваль вздохнул с явным облегчением. Скорее всего, де Лавалю его будущее было известно прекрасно и без предсказаний разнообразных духов. Кстати, об этом нетрудно было догадаться любому, кто хоть мало-мальски был знаком с тем, что творилось в министерстве финансов. Слово «Бастилия» было самым простым определением этого будущего.

— Граф де ла Мотт, — сказал кардинал де Роан. После некоторых размышлений дух кардинала Ришелье назвал слово, которое привело в недоумение всех присутствовавших на сеансе.

— Цепь…

Граф де ла Мотт нервно засмеялся.

— Что это значит?

Ответить ему не мог никто. Кардинал де Роан снова повторил вопрос, и ответом было то же самое:

— Цепь.

Господин Бомарше высказал предположение:

— Может быть, он считает, что вас в будущем посадят на цепь?

— Ну что вы такое говорите, господин Бомарше? — укоризненно бросила графиня де ла Мотт. — С какой это стати кто-то должен сажать моего мужа на цепь? Он не сделал ничего предосудительного.

Бомарше улыбнулся:

— Пока. Да, в этом я согласен с вами, ваш муж пока еще не сделал. Но ведь мы спрашиваем дух кардинала Ришелье о будущем.

Граф де ла Мотт стал ерзать на стуле.

— Я, конечно, понимаю, что мы присутствуем на спиритическом сеансе и все такое прочее, но по-моему, это полный вздор. Пока еще я не услышал ни одного сколько-нибудь правдоподобного объяснения слов, которые произносит граф Калиостро. Ведь правда, дорогая?

Бомарше успокоил не в меру разгорячившегося де ла Мотта:

— Да погодите вы. Догадку о том, что означает слово «цепь», высказал я. К сожалению, она у меня получилась не слишком удачной. Я это охотно признаю. Но вам, граф, не стоит так нервничать.

— Да, да, конечно, — поддержала его госпожа де Сен-Жам. — Пока никто не знает, что означает это слово. Может быть, вас в будущем ожидает золотая герцогская цепь, может быть, вы получите важную должность при дворе.

Граф де ла Мотт, не отличавшийся особым интеллектуальным размахом, постарался поскорее забыть о словах Бомарше и глупо улыбался.

— Господа, давайте продолжим сеанс, — предложила хозяйка салона. — Мы еще не обо всем узнали.

Хотя большая часть участников сеанса уже получили свои предсказания будущего, напряжение в комнате не спадало.

— Графиня де ла Мотт, — произнес кардинал де Роан. Калиостро едва заметно вздрогнул и, почти не шевельнув губами, произнес:

— Лилия…

Графиня недоуменно пожала плечами.

— Но я не люблю эти цветы. Причем тут лилии? Разве они могут иметь какое-то отношение к моему будущему? Она уже было собиралась произнести слово «вздор», но вовремя осеклась и больше никак не комментировала предсказание духа.

После следующих слов кардинала де Роана у Констанции перехватило дыхание.

— Графиня де Бодуэн.

Калиостро долго молчал, и у многих сложилось впечатление, что дух кардинала Ришелье покинул тело итальянского графа, однако после долгой паузы Калиостро, наконец, едва-едва шевельнул губами. Никто даже не расслышал, что он сказал. Констанция с надеждой обвела всех сидевших за столом, но никто не мог вымолвить ни единого слова.

— Вы не слышали, что он сказал?

— Я повторяю вопрос, — сказал кардинал де Роан. — Графиня де Бодуэн. Что ожидает ее в будущем?

На сей раз ответ графа Калиостро прозвучал более-менее внятно, хотя и не слишком громко:

— Америка…

— Америка? Неужели ее ждет отъезд за океан? Нет, этого не может быть. Ведь она собирается остаток своей жизни провести в Париже. Она купила здесь дом, у нее сын. Она будет служить при дворе. Нет, нет, это невозможно. Это какое-то недоразумение или ошибка. Такое предсказание больше подошло бы графу де ла Мотту. Но уж никак не Констанции де Бодуэн, которая сядет на корабль только под страхом смертной казни.

— Вы озадачены, дитя мое? — проговорил кардинал де Роан, взглянув на побледневшее лицо Констанции. — Не расстраивайтесь. Ваше предсказание будущего носит более-менее ясно очерченный характер. Конечно, судьба не минует никого, но вам отнюдь не стоит так отчаиваться. По-моему, Америка лучше чем цепь. При этих словах граф де ла Мотт едва не подпрыгнул на стуле.

— Ваше высокопреосвященство, я прошу вас… — дрожащим то ли от страха, то ли от возмущения голосом произнес он. Кардинал кивнул.

— Конечно, конечно, граф. Сейчас мне не следовало об этом говорить.

Граф Калиостро неожиданно задергался. Руки его задрожали, а из горла донесся протяжный хрип, переходящий в стон.

— Боже мой, что происходит? — забеспокоилась госпожа де Сен-Жам. — Ему плохо?

Кардинал де Роан, перегнувшись над столом, внимательно смотрел на графа Калиостро, а затем успокаивающе сказал:

— Нет, с ним все в порядке. Похоже, что дух покидает его тело.

— А как нам узнать об этом?

Кардинал замялся.

— Может быть, спросить?

Участники сеанса горячо поддержали его:

— Конечно, спросите. Может быть, дух еще здесь? Ведь мы не закончили сеанс.

Кардинал де Роан выпрямился.

— Дух кардинала Ришелье, — торжественно произнес он, — вы еще с нами?

Калиостро не двигался.

— Похоже, что он уже ушел, — прошептала госпожа де Сен-Жам.

В этот момент Калиостро дернулся на стуле.

— Нет, похоже, что не ушел, — откомментировала госпожа де Сен-Жам.

— Вы здесь, дух кардинала Ришелье? — осторожно спросил де Роан.

Калиостро замычал.

— По-моему, он хочет сказать что-то.

— Ну разумеется, — недовольно пробурчал граф де ла Мотт. — Иначе, зачем ему стонать и дергаться? Ваше высокопреосвященство, спрашивайте его, спрашивайте.

— Дух кардинала Ришелье, вы здесь? — повторил де Роан.

Похоже, Калиостро снова впал в транс, потому что он четко и внятно произнес:

— Нет.

Но теперь великий капеллан Фринции знал, что ему нужно делать. Без промедления он спросил:

— Чей дух сейчас с нами?

— Стюарт, — последовал ответ.

Констанция увидела, что лица сидевших за столом дружно побледнели. Похоже, что появление в этой комнате духа короля Англии Карла I Стюарта, казненного в середине прошлого века, напугало участников спиритического сеанса. Сама же Констанция не успела почувствовать ни страха, ни благоговения. Ее мысли целиком были заняты только что услышанным предсказанием. Америка. Почему именно Америка? Она никогда не стремилась туда и никогда не собиралась совершить туда даже простое путешествие. Снова и снова — Америка…

— У вас есть для кого-нибудь из нас сообщение?

— Да.

— Для кого?

В ответ — молчание.

— Для графа де ла Мотта?

— Нет.

— Для графини де ла Мотт?

— Нет.

— Для Луизы де Андуйе?

— Нет.

— Для Ташеретты де Андуйе?

— Нет.

— Может быть… для меня?

— Да.

Кардинал умолк так надолго, что его соседка графиня де ла Мотт не выдержала.

— Что же вы молчите, ваше преосвященство? Дух хочет говорить с вами. Продолжайте и попросите его сказать то, что он хочет сказать.

Кардинал вдруг заморгал как-то по-особенному часто и, судорожно сглотнув, спросил:

— Это о моем будущем?

Ответ Калиостро немного успокоил его:

— Нет.

Каждому из сидевших за столом было видно, какое облегчение испытал при этом кардинал де Роан. Он даже начал улыбаться. Дабы его высокопреосвященство не отвлекался, госпожа де Сен-Жам прошептала:

— Продолжайте, прошу вас. Продолжайте, пока дух Карла I здесь.

— Что вы хотите сказать? — окрепшим голосом спросил кардинал де Роан.

Калиостро замотал головой из стороны в сторону и чужим, холодным голосом произнес:

— Мария…

Лицо де Роана потемнело.

— Похоже, что он вспоминает о вашем прошлом, — неуверенно протянула хозяйка салона.

Великий капеллан Франции был одно время послом Людовика XV при Венском дворе. Противоречие между Австрией и Францией вскоре обострилось до такой степени, что австрийская императрица Мария-Терезия добилась отзыва кардинала де Роана из Вены. Возможно, дух Карла I Стюарта поведал сейчас именно об этой странице из биографии кардинала. А может быть, он подразумевал что-то другое — но об этом было известно только самому де Роану.

И, судя по всему, он никому не намеревался выдать эту тайну.

— У вас есть еще какое-нибудь сообщение? — торопливо спросил он.

— Да.

Этот ответ был неожиданностью не только для кардинала де Роана, но и для всех остальных.

— Для кого же?

— Людовик.

Все начали недоуменно переглядываться.

— У вас есть сообщение для короля Людовика XVI? — переспросил кардинал де Роан. — Вы хотите что-то сказать его величеству?

В ответ молчание.

— Наверное, вы не правильно сформулировали вопрос, — подсказала графиня де ла Мотт. — Спросите его как-нибудь по другому.

Кардинал пожал плечами.

— Но как?

— Боже мои, — со злостью прошипела графиня де ла Мотт, — до чего же беспомощны все мужчины. Каждый раз приходится делать все самой. Спросите его, это сообщение о будущем короля?

Кардинал покорно повиновался.

В ответ послышалось короткое:

— Да.

Такого не ожидал никто из участников сеанса. Да, это была настоящая сенсация и, судя по всему, завтра о ней узнает весь Париж. Если, конечно, хозяйка салона не позаботится о сохранении конфиденциальности. Все напряженно подались вперед. — Дух короля Карла I Стюарта, мы просим вас сообщить нам, что ждет короля Людовика XVI в будущем. Слово, произнесенное после этого графом Калиостро, повергло всех в замешательство. Никто даже не знал, что оно означает.

— Варенн…

Никто ничего не понял, но повторный вопрос остался без ответа. Граф Калиостро резко дернулся, поднял голову и открыл глаза. Госпожа де Сен-Жам посмотрела на него дикими глазами.

— Вы уже здесь? — бесхитростно спросила она. Калиостро вновь выглядел уставшим — еще более уставшим, чем в начале вечера. Констанция снова пожалела его. «Боже мой, как же тяжело ему приходится. Эти духи отнюдь не бесплотны». Даже не дожидаясь, пока Калиостро окончательно придет в себя, госпожа де Сен-Жам набросилась на него с расспросами. — Скажите, граф, что означали все эти слова?

Он непонимающе мотнул головой.

— Какие слова?

— Разве вы не слышали?

Калиостро взглянул на госпожу де Сен-Жам, как показалось Констанции, даже с некоторой укоризной.

— Вы же знаете, что я не присутствую на собственных спиритических сеансах. Мое тело служит лишь проводником воли духа.

Тогда хозяйка салона принялась наперебой рассказывать ему о том, какие предсказания они только что услышали. Выслушав все это, Калиостро немного помолчал.

— Разумеется, кое-что я могу объяснить даже здесь, но для остального мне потребуется время. Позвольте, я запишу все слова, произнесенные духами. Значит, сегодня нас посещали дух кардинала Ришелье и английского короля Карла Стюарта. Итак, Луиза де Андуйе — Лондон, театр. Госпожа де Сен-Жам — Гимен. Граф де ла Мотт — цепь. Графиня де ла Мотт — лилия. Графиня де Бодуэн — Америка. Его высокопреосвященство кардинал де Роан — Мария. И, наконец, король Людовик XVI — Варенн.

Покрутив перед глазами листок с записями, Калиостро, наконец, произнес:

— Пожалуй, сейчас мне все ясно только с Луизой де Андуйе и графиней де Бодуэн. Их ждут путешествия в Англию и Америку. Это вне всякого сомнения. Возможно, они будут продиктованы семенными обстоятельствами, возможно, чем-то еще. Но в любом случае, вы, виконтесса, — он выразительно посмотрел на Луизу, — и вы, графиня, — последовал взгляд на Констанцию, — можете не бояться своего будущего. Если бы то, что вас ожидает, было бы более мрачным, дух непременно сказал бы об этом. А вот над пророчествами, касающимися остальных, мне необходимо подумать. Господа, вы можете убрать руки со стола, сеанс закончен.

Он первым поднялся из-за стола и, достав из подсвечника свечу, подошел к камину. Вскоре в комнате горели все свечи. Все сидели с бледными вытянутыми лицами и недоуменно смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

— А по-моему, все это не имеет особого смысла, — изобразив на лице некое подобие улыбки, сказал господин Бомарше.

Госпожа де Сен-Жам обиженно взглянула на него.

— Вы говорите так, наверное, потому, что духи ничего не сказали относительно вашей судьбы.

Бомарше пожал плечами.

— А если бы и сказали. Неужели вы думаете, что я немедленно стал бы ломать голову над каким-нибудь словом. Нет, по-моему, все это просто бессмыслица. Цепь, лилия, театр, Америка.

Старая графиня де Андуйе недовольно пробурчала:

— С такими мыслями, господин Бомарше, вам не следовало приходить сюда.

К знаменитому писателю раньше всех вернулось обычное веселое расположение духа.

— Да, наверное, вы правы. Я слишком скептически отношусь к подобным вещам. Все это не для меня. Меня больше интересует то, что происходит в реальной жизни с реальными людьми.

Граф Калиостро не вмешивался в этот разговор, предпочитая прохаживаться вдоль стен, заложив руки за спину.

— Луиза, нам нужно серьезно обсудить все это, — сказала Ташеретта де Андуйе.

Девушка была готова расплакаться прямо на глазах у всех присутствующих.

Несмотря на то, что господин Бомарше еще пытался шутить, чувствовалось, что гости не расположены к этому.

— Простите, госпожа де Сен-Жам, — обратилась к хозяйке салона Констанция. — Вы не могли бы узнать, который час?

Госпожа де Сен-Жам неожиданно резко отодвинула стул и вышла из комнаты. Спустя несколько мгновений она вернулась.

— Два часа.

Констанция поднялась.

— Я очень сожалею, но мне пора идти. При моем нынешнем образе жизни это слишком позднее время.

Хозяйка салона развела руками.

— Не смею задерживать. Хочу только поблагодарить вас, госпожа де Бодуэн за то, что вы пришли в мой салон. Конечно, я не баронесса де Сталь, и мы здесь не ведем разговоров по литературе и философии, но ведь вы не станете отрицать, что познакомились здесь с интересными людьми?

Констанция почтительно опустила голову.

— Да, разумеется, — тихо сказала она. — Главное, что это люди знатные.

Госпожа де Сен-Жам не уловила скрытой в голосе Констанции иронии, а напротив, как все люди, лишенные чувства юмора, подхватила эти слова:

— Да, да, конечно. У меня в салоне собираются только самые знатные и влиятельные люди. Все они имеют вес при дворе.

На сей раз Констанция решила промолчать. Точнее, она уже собиралась уходить и в ее планы отнюдь не входило затягивать бессмысленный разговор.

— У вас есть слуга. Кажется, его фамилия Шаваньян. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы он проводил меня домой.

Быстро распрощавшись со всеми гостями, Констанция накинула плащ и в сопровождении маленького гасконца, который едва не спал на ходу, вернулась домой.

— Благодарю вас, месье Шаваньян, — сказала Констанция, когда ее привратник Жан-Кристоф открыл дверь дома. — Вы можете идти. Я надеюсь, что мы с вами еще увидимся.

Шаваньян снял шляпу и низко поклонился.

— Дай вам бог здоровья, ваша светлость. Не часто встретишь таких людей, как вы. Надеюсь, вы не слишком жалеете о том, что были сегодня в доме моей хозяйки.

— Нет, ну что вы, — успокоила его Констанция. — Это было очень даже забавно.

Вслед за Констанцией дом госпожи де Сен-Жам покинули Луиза и Ташеретта де Андуйе. Старуха была так озабочена сообщением, полученным от духа кардинала Ришелье, что позабыла едва ли не обо всем на свете. Слугам пришлось по несколько раз возвращаться в дом за оставленными старой графиней вещами. Наконец, карета с представительницами рода Андуйе отбыла.

Вслед за ними ушел и господин де Лаваль, который напоследок без всякой тени сомнений прихватил с собой бутылку шампанского и на ходу сунул в рот виноградину. Уже из дверей прямо в плаще он вернулся в салон, аккуратно собрал со стола, на котором шла карточная игра, лежавшие на нем деньги и, весело насвистывая что-то, удалился.

— Благодарю вас, госпожа де Сен-Жам. Сегодня у вас в салоне было невероятно приятное общество, — попрощался он с хозяйкой. — Господин Калиостро, если у вас будет нужда переброситься в картишки с приятным собеседником, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Я готов пожертвовать любыми делами ради лишней партии в «фараон».

Калиостро едва заметно наклонил голову.

— Благодарю вас. Думаю, что в этом не будет нужды.

— Ну что ж, как знаете. Всего хорошего. Веселого настроения господина Бомарше у госпожи де Сен-Жам после спиритического сеанса не разделял никто, а потому знаменитому писателю не было особого смысла задерживаться на Вандомской площади. На прощание Бомарше отпустил несколько шуток в адрес графа Калиостро, а также поинтересовался его дальнейшими планами. Итальянец неопределенно пожал плечами.

— Завтра у меня прием в салоне герцогини Манской, затем у графа Артуа, в ближайшее время, возможно, меня пригласят в Версаль.

— О, я чувствую, что вам очень хотелось бы этого, — едко заметил Бомарше. — Но я не уверен в том, что у короля хватит смелости общаться с духами. Нет, разумеется, если ее величество Мария-Антуанетта прикажет, то его величество будет общаться и с духами, и с вами, и даже с самым захудалым австрийским дворянином. Но я не думаю, что это будет для него полезным.

В ответ Калиостро предпочел промолчать.

— Желаю вам всего наилучшего, — с язвительной улыбкой поклонился Бомарше. — Надеюсь, что запасы философского камня у вас еще не иссякли. Какая жалость, что вам все время приходится менять его на бессмысленные золотые безделушки.

Госпожа де Сен-Жам, поначалу присутствовавшая при разговоре, затем неожиданно покраснела и удалилась.

Граф и графиня де ла Мотт тем временем стояли в дальнем углу салона, о чем-то споря и жестикулируя.

Кардинал де Роан, выражая явное нетерпение, едва-едва дождался, пока граф Калиостро освободится. Подозрительно оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что их никто не подслушивает, великий капеллан Франции взял графа Калиостро под локоть и отвел в сторону.

— Я хотел бы сказать вам кое-что, граф… — неуверенно начал он. — Но не знаю, стоит ли это делать.

Калиостро изобразил на лице живейшую заинтересованность.

— Разумеется, стоит. Я прекрасно понимаю, ваше высокопреосвященство, в какой сложной ситуации вы находитесь. Обычно люди вашего сана и положения сами являются духовниками. Но, в конце концов, ведь кто-то должен исповедовать и вас. Почему бы мне не осмелиться и не взять на себя такую роль? Можете не сомневаться, я сохраню все ваши тайны. Правда, на счет отпущения грехов мне будет труднее, но я надеюсь, что вы сможете найти какой-либо выход.

Кардинал едва заметно побледнел.

— Нет… Да… Э-э…

Он замялся и, не зная, что сказать дальше, достал из-за пояса четки. Калиостро терпеливо ждал. Наконец кардинал решился.

— Я хотел бы попросить вас, граф, не думать над смыслом того предсказания, которое сделал для меня дух Карла Стюарта.

Калиостро наклонил голову.

— Вот как? Почему же?

Кардинал облизнул сохнущие губы.

— Дело в том… Дело в том, что я знаю… Мне известно это имя.

Калиостро кивнул.

— А я и не сомневаюсь в этом. Я уверен в том, что духи никогда не ошибаются. К сожалению, большинство тех, с кем мне приходится сталкиваться в салонах, подобных салону госпожи де Сен-Жам, увлечены спиритизмом только потому, что таким образом отдают дань моде. Большинство из них не верит тому, что вещают духи. Но я, как человек, знакомый с тайнами мироздания и обличенный возможностью общения с потусторонними силами, совершенно уверен в истинности происходящего. Так, значит, вы сказали, что вам знакомо это имя?

— Да.

Калиостро вел разговор осторожно, чтобы не спугнуть своего собеседника.

— Предположим, что вам известна некая Мария.

Кардинал неожиданно поднял голову.

— Она известна нам обоим.

На лице графа Калиостро появилось выражение глубочайшей заинтересованности.

— Вот как? Значит, вы, ваше высокопреосвященство, хотите доверить мне некую тайну. Я вас правильно понял?

Кардинал молча кивнул.

— И тайна эта связана с некой Марией, — продолжил Калиостро. — Ну что ж, я надеюсь, что смогу хоть чем-то помочь вам.

Голос кардинала задрожал.

— Да, да. Прошу вас, граф, помогите мне. Я не знаю, что делать. Это так… тяжело. Я готов… Я готов на все. Лишь бы… Лишь бы она обратила на меня внимание.

В глазах итальянского графа появились блуждающие огоньки.

— Значит, вы знакомы с ней и испытываете к ней… м-м… определенные чувства, но она ничего не знает об этом.

Кардинал заискивающе улыбнулся.

— По-моему, она догадывается.

— Ах, вот как?

Похоже, что эта тема столь живо заинтересовала графа Калиостро, что он мгновенно позабыл об усталости, тяжести общения с духами и, руководствуясь одними только благими побуждениями, решил прийти на помощь страдающему кардиналу.

— Итак, ее зовут Мария, — задумчиво произнес итальянец. — Как давно вы знакомы?

— Семнадцать лет, — без раздумий ответил кардинал.

— И где же вы познакомились?

На сей раз де Роан замялся.

— Э-э, при дворе одной высокотитулованной особы.

— Хорошо, мы не будем уточнять, при каком дворе. Меня сейчас больше интересуют ваши и ее чувства. Значит, вы испытываете к ней… страсть?

Де Роан испуганно оглянулся. К счастью, граф и графиня де ла Мотт были столь заняты друг другом, что не обращали внимания на тихо разговаривавших Калиостро и де Роана. Госпожа де Сен-Жам по-прежнему отсутствовала в салоне.

— Вы хотите, чтобы она узнала о ваших чувствах? Хотите сделать это любой ценой? — спросил Калиостро. Кардинал уверенно кивнул.

— Да, меня не остановят никакие преграды. Если бы вы знали, милейший граф, сколько денег уже истратил на то, чтобы организовать тайную встречу с ней, но увы, — де Роан развел руками, — у меня ничего не получилось. Но для начала я хотел бы узнать о ее чувствах по отношению ко мне. Пока вас не было в Париже, граф я думал, что дело мое безнадежно. Калиостро неожиданно поднял руку.

— Простите, ваше высокопреосвященство, что перебиваю вас. Она замужем?

— Да.

— И эта дама высокого положения?

Глаза кардинала де Роана затуманились. Очевидно, он представил себе свою возлюбленную и не смог совладать с чувствами.

— Да, она замужем, — едва слышно прошептал великий капеллан Франции. — Она занимает такое высокое положение, что я даже не смею и мечтать о ней.

Калиостро задумался.

— Ну что может быть выше, чем…

Он осекся.

— Нет, нет, этого не может быть. Прошу вас, ваше высокопреосвященство, опровергните мои сомнения. Я только что подумал об одной высокой особе, которая могла бы быть вашей возлюбленной. Но это…

Повернувшись спиной к супружеской паре де ла Мотт, кардинал де Роан покопался в складках мантии и достал медальон на длинной цепочке. Это была тончайшая работа итальянских ювелиров, покрытая инкрустацией и вензелем. Кардинал подошел чуть поближе к подсвечнику, прикрепленному к стене, и, раскрыв медальон, продемонстрировал графу Калиостро находившийся внутри портрет. Это была королева Мария-Антуанетта.

Калиостро едва удержался от радостного восклицания. О такой удаче он не мог и мечтать. Человек высочайшего положения, великий капеллан Франции, кардинал, обращается к нему с просьбой оказать содействие в амурных делах. А его возлюбленной оказывается ни кто иная, как королева Франции. Да, это была неслыханная удача. Нельзя упустить такой шанс. Только бы не спугнуть эту важную птицу, только бы не спугнуть…

— Ваше высокопреосвященство, я глубоко преклоняюсь перед вашим чувством.

Калиостро церемонно поклонился.

— Сила вашей страсти и сила вашего терпения поистине достойны восхищения. К сожалению, в моей жизни не было ничего подобного. Я был так занят науками что больше ничто в этой жизни не занимало меня. Кое о чем мне приходится сейчас сожалеть. Но, поверьте, ваше чувство достойно восхищения. Как и чем я могу вам помочь? Говорите, в моем лице вы нашли друга, который постарается помочь вам всем, на что только способен. Начиналась тонкая игра. И в ней, в этой игре, Калиостро чувствовал себя как рыба в воде. Во-первых — не спугнуть, во-вторых — привлечь на свою сторону союзников, в-третьих — сделать крупную ставку, и, в — четвертых — выиграть.

— Простите меня, ваше высокопреосвященство, прежде чем мы продолжим наш разговор, я хотел бы узнать только об одном — известно ли кому-либо еще о тех чувствах, которые вы испытываете к м-м… определенной даме?

Кардинал долго колебался, прежде чем ответить, но, наконец, он медленно повернулся и сделал едва заметное движение глазами в сторону супругов де ла Мотт. Калиостро понимающе кивнул.

— Ах, граф?

Кардинал молча покачал головой.

— Что, графиня? — недоверчиво спросил Калиостро. Утвердительный кивок заставил его удивленно поднять брови.

— Графиня де ла Мотт ваша приятельница? Ах, да, Да, понимаю. Значит, граф ничего не знает? Ну что ж, это уже кое-что. Итак, простите, ваше высокопреосвященство, за то, что я отвлекся. Давайте продолжим наш разговор. Вы делали какие-либо попытки связаться с вашей дамой, кроме организации встреч — ну, я имею в виду какие-либо послания, записки?

— Я отсылал ей несколько посланий, — ответил кардинал де Роан, — но не получил ответа.

— А вы уверены в том, что они доходили до вашей дамы?

Кардинал задумался.

— Пожалуй, нет.

— И никаких посланий от нее вы также не получали?

Кардинал уверенно ответил:

— Не получал. Я знаю ее почерк и мне было бы просто разобраться во всем.

— А какую помощь вы ожидаете получить от меня, ваше высокопреосвященство? Ведь вам известно, что я всего лишь скромный служитель потусторонних сил?

Кардинал замялся.

— Ну… Я надеюсь, что с помощью потусторонних сил вы сможете связаться с душой моей возлюбленной, а может быть, даже как-то повлияете на нее. Я был бы бесконечно благодарен вам за это. Вы знаете, что я богат и могу щедро оплатить все услуги.

Калиостро вскинул руки.

— Нет, что вы, что вы. Если я возьмусь за это, то буду помогать вам только из чувства искреннего расположения к вам, ваше высокопреосвященство. Вы — человек, которого я искренне уважаю и люблю. Я непременно помогу вам, но боюсь, что в этом деле без помощи друзей мне не обойтись. Как вы считаете, я могу посвятить кого-либо в нашу тайну?

На лице кардинала появился испуг.

— Ну, разве что графиню де ла Мотт. Но она и так знает об этом.

— А если ее муж узнает?

Кардинал поморщился, как от зубной боли.

— Мне бы этого не хотелось. Между нами говоря, граф де ла Мотт не слишком порядочный человек, и я не уверен в том, что он сможет сохранить мою тайну в секрете.

На челе графа Калиостро появилась печать озабоченности.

— Ваше высокопреосвященство, я хотел бы попросить у вас немного времени для того, чтобы все как следует обдумать и составить план действий. К сожалению поставленные вами условия заставляют меня взяться за задачу в одиночку. Возможно, я смогу рассчитывать на помощь графини де ла Мотт. Однако хорошо уже я то что она является одной из фрейлин ее величества королевы Марии-Антуанетты. Думаю, что с ее помощью мы сможем добиться желаемого результата. Со своей стороны, ваше высокопреосвященство, у меня будет к вам еще одна просьба.

К концу вечера кардинал начал нервничать еще сильнее.

— Какая? — беспокойно спросил он. Калиостро поспешил его успокоить:

— Я прошу вас больше никому не доверять свою тайну. Вполне достаточно того, что о ней знают уже как минимум двое. Если вы хотите, чтобы все сохранилось в секрете, нужно предпринять максимальные меры предосторожности. Мое могущество над силами сущего не безгранично. Разумеется, я приложу все силы и старания для того, чтобы избежать ненужной огласки. Но и вы с этого момента должны доверять только мне.

На лице кардинала отразились глубокие сомнения. Некоторое время он раздумывал, а затем медленно произнес:

— Ну что ж, граф Калиостро, можете считать себя моим полноправным представителем. Но только в том, что касается нашего дела. Хочу еще раз повторить — вы получите щедрое вознаграждение уже в том случае, если… интересующая меня дама ответит на мои послания. Если же вам удастся нечто большее, то вы будете очень обеспеченным человеком.

Калиостро едва заметно усмехнулся.

— Я и так отнюдь не беден, — заметен он. — Но, как верно заметил кто-то из предыдущих французских королей, денег не бывает слишком много. Кстати, в последнее время у меня возникли некоторые проблемы с папским двором. Не могли бы вы оказать мне содействие в разрешении некоторых щекотливых ситуаций?

На сей раз кардинал без колебаний согласился.

— Вы можете смело рассчитывать на мою помощь. Нашими отношениями с папским двором ведает мой секретарь. В случае каких-либо осложнений обращайтесь непосредственно к нему. Я подпишу любой документ, составленный в вашу пользу.

Беседа закончилась в тот момент, когда граф и графиня де ла Мотт подошли к графу Калиостро и его высокопреосвященству кардиналу де Роану с тем, чтобы попрощаться.

— К сожалению, наша милейшая госпожа де Сен-Жам куда-то запропастилась, — озабоченно произнес граф де ла Мотт. — А нам не хотелось бы покидать ее гостеприимный салон, не поблагодарив хозяйку. Тем не менее, поздний час заставляет нас сделать это.

Калиостро задумчиво теребил подбородок.

— Боюсь, что госпожа де Сен-Жам сейчас пытается выяснить значение предсказания, сделанного во время сегодняшнего сеанса. Но вряд ли это удастся сделать кому-либо, кроме меня. Ее слуги вряд ли помогут ей в этом деле. Тем не менее, я был очень рад видеть вас на моем сеансе. Графиня де ла Мотт, вы просто очаровательны. Граф, вам непременно следует беречь жену, и следите за тем, чтобы рядом с ней было поменьше мужчин. Ее красота способна толкнуть многих на безумство.

Граф де ла Мотт ошеломленно хлопал глазами, переводя взгляд с графа Калиостро на собственную жену.

— Я благодарю вас за комплимент, — он развел руками, — но, право, не знаю, что ответить. Моя супруга — женщина с положением. Она служит ее величеству королеве, а это накладывает на нее определенные обязательства. Ну, не могу же я, в конце концов, запереть ее дома и закрыть все ставни.

Графиня де ла Мотт, особа куда более проницательная, чем ее муж, совсем по-иному поняла намек графа Калиостро.

— Я постараюсь быть поближе к королеве, милейший граф, — обратилась она к итальянцу. — Думаю, что это убережет меня от многих ненужных осложнений.

— Близость к королеве в наше время отнюдь не избавляет от хлопот, — философски заметил Калиостро, — однако наверняка делает их более приятными. Я надеюсь, в окружении ее величества нет мужчин?

Графиня де ла Мотт рассмеялась.

— Ну, от чего же? У ее несколько парикмахеров, камергеров, лакеев, кучеров.

— Этих можно не считать мужчинами, — обрадованно подхватил супруг графини. — А вот что касается лиц более высокого звания, то от них следует держаться подальше.

— Я надеюсь, вы не имеете в виду духовника королевы? — заметила графиня де ла Мотт. — Он — лицо, обличенное самым высоким положением при ее величестве.

Граф де ла Мотт, совершенно позабыв о присутствии рядом великого капеллана Франции, человека, занимавшего в духовной иерархии одно из самых высоких мест, засмеялся:

— Духовник столь же безобиден, сколь и дворцовый истопник. Ему просто запрещено богом обращать внимание на женщин. Он служит только нашему создателю. Церковь должна быть его единственной любовью.

Граф Калиостро, который с интересом следил за стоявшим напротив кардиналом де Ровном, заметил, как его тускнеющие к старости глаза блеснули яростным огнем. Да, кардинал де Роан отнюдь не был тем религиозным пастырем, лишенным всяких человеческих пороков и слабостей, каким должен быть человек его положения. Де Роан ничем не отличался от своих предшественников — Ришелье, Мазарини и других. Он был обычным человеком со всем тем, что свойственно любому мирянину. И теперь граф Калиостро знал об этом.

— Граф, — обратился Калиостро к де ла Мотту, — все-таки не забывайте о моем совете. Ваша супруга — слишком драгоценный дар небес, чтобы можно было не заботиться о нем.

Де ла Мотт, польщенный таким вниманием к жене, Даже не придал значения некоторой назойливости, с которой Калиостро отпускал комплименты в адрес графини. Что же касается ее самой, то она хранила молчание, предпочитая делать собственные выводы.

— Кстати, — добавил итальянец, — завтра я приглашен в Версаль. От имени ее величества Марии-Антуанетты в мою честь организуется вечер.

Намек был совершенно очевидным. Однако только граф де ла Мотт не понял, что имелось в виду.

— Вы хотите сказать, что получили приглашение к ее величеству на сегодняшний вечер? — уточнила графиня де ла Мотт. — Ведь уже два часа ночи.

Калиостро улыбнулся.

— Да, разумеется, вы правы. Но думаю, что вечер у ее величества затянется до утра следующего дня. Так что в формальном смысле правы мы оба.

— Насколько мне известно, днем у королевы назначены еще несколько встреч. В том числе и с нашей новой знакомой графиней де Бодуэн. Между прочим, герцогиня д'Айен-Ноайль, первая фрейлина ее величества, хотя и послала графине де Бодуэн официальное уведомление об аудиенции, возражает против того, чтобы эта дама была допущена слишком близко к королеве. Она располагает некоторой информацией о том, каким было положение графини де Бодуэн при дворе короля Пьемонтского. Кстати, граф, вы, действительно, давно не были на родине?

Калиостро развел руками.

— Увы…

Графиня де ла Мотт сдержанно улыбнулась.

— Очень жаль.

— А в чем дело? — полюбопытствовал граф де ла Мотт. — Госпожа де Бодуэн прославилась чем-то особенным при дворе Пьемонтского короля?

Его супруга торжествующе улыбнулась.

— Эта особа имела неограниченное влияние на короля Витторио. Столь неограниченное, что король даже позабыл о своей супруге.

— Вот как? — изумленно протянул граф де ла Мотт. — Так значит, она была фавориткой короля Витторио? Этого несчастного, который, кажется, плохо кончил?

Глаза графини де ла Мотт холодно сверкнули. Сейчас в них можно было увидеть только безграничную ненависть.

— Она была королевской шлюхой, — отрывисто бросила графиня де ла Мотт. — Надеюсь, мой дорогой супруг, вам не следует объяснять, что это такое.

Граф де ла Мотт униженно умолк, и Калиостро поторопился завершить этот разговор.

— Ну что ж, господа, я думаю, всем нам пора идти. Признаться, я уже порядком устал. А завтра у меня не менее напряженный день, чем сегодня.

В этот момент в зале появилась запыхавшаяся госпожа де Сен-Жам. У нее был такой вид, словно она только сейчас вспомнила о том, что в ее салоне еще остались гости.

— О, простите меня, господа! — с порога воскликнула она. — Недавно прибыл мой муж, и мы занимались с ним решением неотложных текущих дел. Надеюсь, вы еще раз извините меня за долгое отсутствие.

— Ну что вы, мы с приятностью и пользой провели время, — ответил Калиостро, бросив едва заметный взгляд на кардинала де Роана. Тот живо отреагировал.

— Да, да, конечно. Мне было очень приятно снова поговорить с господином Калиостро, который, как оказалось, разделяет мои убеждения.

Лицо госпожи де Сен-Жам сияло от удовольствия.

— Что ж, я очень рада слышать ваши слова. Но, судя по всему, вы уже намерены уходить?

— Да, именно так, — сказал граф де ла Мотт. — К сожалению, у меня остается лишь немного времени для отдыха. Утром я должен выехать в Кале и отправиться в Англию. У меня есть кое-какие срочные дела в Лондоне. — Вас не будет в Париже несколько дней? — поинтересовалась хозяйка салона.

— Да.

— Какая жалость, — с явным огорчением произнесла госпожа де Сен-Жам. — Мой муж хотел обсудить с вами некоторые проблемы, касающиеся морского ведомства.

— Что ж, придется подождать до моего возвращения. Но, уверяю вас, госпожа де Сен-Жам, мое отсутствие продлится недолго.

— На который час королева назначила вам встречу в Версале? — спросила графиня де ла Мотт у Калиостро.

— Я должен быть там в восемь.

— Ну что же, я думаю, увидимся во дворце.

Уже внизу, расходясь по каретам, графиня де ла Мотт на прощание сказала Калиостро:

— Не забывайте о том, что я рассказала вам касательно графини де Бодуэн. Скорее всего, дело о ее пребывании при дворе можно считать решенным. К сожалению, такова была воля его величества Людовика XVI. Не сомневайтесь в том, что теперь в ее лице у нас появится опасный и могущественный соперник.

— Соперница, — поправил ее Калиостро. — Но я не думаю, что она способна помешать мне в делах, касающихся потусторонних сил. А нам с вами непременно нужно завтра поговорить.

— Я к вашим услугам. Если вы прибудете во дворец немного раньше, мы сможем уединиться в моих личных покоях. И даже мой безмозглый муж ни о чем не узнает.

— Я думаю, что граф де ла Мотт нам еще пригодится.

ГЛАВА 6

На следующее утро Констанция проснулась поздно — сказалось долгое пребывание в салоне госпожи де Сен-Жам. К тому же, ночью она долго не могла уснуть, и, мучимая воспоминаниями и тягостными раздумьями о будущем, долго ворочалась с боку на бок. Ее разбудил веселый голос Мишеля:

— Мама, Мари-Мадлен говорит, что сегодня мы проведем день без тебя, это правда?

Констанция приподнялась на подушке.

— К сожалению, это так, мой мальчик.

Неожиданно Мишель принялся утешать маму:

— Не расстраивайся, мы просто отдохнем друг от друга.

Эти серьезные слова были произнесены, к тому же, таким философским тоном, что Констанция не выдержала и рассмеялась. Да, только дети, многое испытавшие за свою совсем еще короткую жизнь, способны рассуждать так по-взрослому.

— Мне нужно съездить во дворец к ее величеству королеве, — сказала Констанция, — Надеюсь, без меня ты не будешь скучать. Я распоряжусь, чтобы вы с Мари-Мадлен съездили сегодня на прогулку по Парижу. Ведь тебе здесь нравится?

Мишель уверенно кивнул.

— Да.

— Ну вот и хорошо.

Уладив таким образом дела с сыном, Констанция занялась собственными. Во-первых, для визита к королеве нужно было выбрать подходящее платье — не столь торжественное, как для бала, но не менее дорогое. А что касается украшений — пожалуй, сегодня можно выбрать что — нибудь подороже и поэффектнее.

Пока Мишель занимался с домашним учителем, Мари-Мадлен помогала Констанции в выборе туалета. Хотя на дворе по-прежнему было сыро и прохладно, настроение у Констанции по сравнению со вчерашним днем изменилось. Тщательно обдумав все, что стало ей известно во время вчерашнего спиритического сеанса, Констанция пришла к выводу, что ей не стоит так беспокоиться по поводу будущего. В конце концов, слово «Америка» могло означать и обычное путешествие, а отнюдь не изгнание, как об этом подумала Констанция в первый момент. Возможно, это будет как-то связано с ее предстоящей службой у королевы в качестве статс — дамы. И вообще, нужно спокойнее относиться к подобного рода предсказаниям. Все-таки, в скептицизме господина Бомарше было что-то разумное. Не стоит слепо доверять судьбе, лучше полагаться на собственные силы.

В этом смысле первая аудиенция у королевы имела особое значение. Нужно, чтобы ее величество Мария — Антуанетта увидела перед собой спокойную, уверенную в себе женщину, которая намерена верой и правдой служить престолу. В поведении Констанции не должно быть места ни растерянности, ни слепому почитанию — тем более, что она знает, что такое королевский двор и кто такие придворные. Не имел особого значения факт, что Констанция еще не слишком хорошо знала французский двор. Вполне достаточно было знакомства и с пьемонтским. Повадки придворных везде одинаковы — безудержное стремление понравиться любой ценой. Простейшим способом для достижения подобной цели была грубая лесть и обажание, демонстрируемые пред очами монарха. Кстати, частенько они превращались в свою противоположность — клевету и глумление.

Констанция будет вести себя по-другому. Ей нечего бояться и незачем преклоняться. Правда, верность и уверенность в себе — вот ее девиз.

Покончив с приготовлениями, Констанция одела плащ и, попрощавшись с сыном, села в карету. Она уже собиралась захлопнуть дверцу, когда услышала знакомый голос с гасконским акцентом:

— Добрый день, ваша светлость.

Это был Шаваньян, слуга госпожи де Сен-Жам. Очевидно, его послали куда-то по делам и, увидев неподалеку карету графини де Бодуэн, маленький гасконец, срывая на ходу шляпу, бросился к ней.

— Здравствуйте, месье Шаваньян, — сказала Констанция. — Надеюсь, с вами все в порядке?

Лицо гасконца расплылось в удовлетворенной улыбке.

— Благодарю вас, госпожа. Моя хозяйка только-только проснулась и снова готовится к званому вечеру. Я разношу приглашения.

— Скажите, а гости накануне задержались надолго?

— Пожалуй, что нет, — ответил Шаваньян. — Когда я вернулся, проводив вас домой, мне еще пришлось проводить до кареты графа де ла Мотт и его супругу.

— Сегодня я увижусь с графиней де ла Мотт. Я отправлюсь на аудиенцию к ее величеству королеве, и графиня наверняка будет там.

Воспользовавшись тем, что вокруг никого не было, Шаваньян подошел поближе к карете и доверительным тоном произнес:

— Ваша светлость, мне хотелось бы сообщить вам кое-что.

— Это касается меня?

— Да.

Шаваньян еще раз оглянулся.

— Вчера вечером я случайно оказался свидетелем одного разговора, который произошел между графом Калиостро и графиней де ла Мотт. Они уже собирались уходить, а я стоял неподалеку.

— И что же? Они говорили обо мне?

Констанцию охватило какое-то неприятное чувство, как будто она открыла свою пудреницу и увидела там копошащихся червей. Значит, ее уже во всю обсуждают придворные дамы. Вне сомнения, к этому надо было быть готовой. Однако гадливость не покидала Констанцию.

Шаваньян замялся.

— В общем, графиня де ла Мотт посоветовала графу Калиостро держаться от вас подальше. Я не знаю, почему, но она видит в вас своего врага.

Констанция поджала губы.

— Вот как? Странно. Ведь я, по-моему, еще не дала для этого ни малейшего повода.

Шаваньян развел руками.

— Мне трудно ответить, ваша милость. Я маленький человек. Вы были добры со мной, и я решил, что вам необходимо об этом знать.

Констанция на мгновение задумалась. Не означает ли это, что графиня де ла Мотт занята при дворе королевы обделыванием собственных делишек? Впрочем, этим занимаются все придворные. Да, нужно быть предельно осторожной. Скорее всего, рядом с ее величеством Констанцию будут окружать недоброжелатели. И это самое лучшее, на что может рассчитывать графиня де Бодуэн. Еще не оказавшись при дворе, она уже почувствовала, как вокруг сгущаются тучи.

Тем временем Шаваньян низко поклонился и пролепетал:

— С вашего позволения, я пойду, госпожа де Бодуэн.

— Да, да, конечно, — рассеянно ответила Констанция. — О, нет, погодите.

Она покопалась в сумочке и протянула Шаваньяну несколько золотых монет.

— Возьмите.

Шаваньян поначалу попытался отказаться, но быстро сдался. Видимо, госпожа де Сен-Жам, как и многие из парижских богачей, разбрасывавшихся деньгами без нужды, плохо платила своим слугам. Шаваньян рассыпался в благодарностях и, прижав шляпу к груди, почтительно стоял на мостовой до тех пор, пока Констанция не захлопнула дверцу, и ее карета не тронулась с места.

Всю дорогу до Версаля Констанция пыталась представить себе расстановку сил в окружении Марии-Антуанетты. Пока она видела двух явных недругов — герцогиню д'Айен-Ноайль, строгую блюстительницу нравственности, которая наверняка осуждает ее, Констанцию, за ее предосудительное, с ее точки зрения, поведение при дворе Пьемонтского короля. Второй явный враг — это графиня де ла Мотт. Правда, скорее всего, причиной ее недружелюбного отношения к Констанции был тот же самый опыт жизни Констанции при королевском дворе в Турине. Да, к сожалению, этого нельзя было избежать. Да, конечно, лучше было бы приехать в Париж без шлейфа дурной славы, однако, если уж так получилось, то нужно использовать и хорошее, и плохое.

Графиня де ла Мотт считает ее опасной соперницей. Ну что ж, правильно делает. Констанция ведь на самом деле отнюдь не простушка и не та наивная девчонка, которая несколько лет назад впервые появилась в Париже. С такими мыслями Констанция приехала в королевский дворец. Камергер долго вел ее по широким просторным коридорам, и, наконец, Констанция показалась у дверей в покои королевы. Ей пришлось подождать несколько минут, пока ее величество известят о прибытии графини де Бодуэн.

Наконец, дверь распахнулась, и, к удивлению Констанции, перед ней стояла графиня де ла Мотт.

Она приветствовала Констанцию милой улыбкой и кивком головы.

— Входите. Ее величество ждет вас.

Когда Констанция вошла в покои, Мария-Антуанетта сидела на широком диване у дальней стены просторного зала. Перед ней стояла широкая золоченая рама с натянутой тканью для вышивки. Тут же, на высоком стуле с резной спинкой, сидела чтица, которая при появлении Констанции умолкла. За небольшим столиком в углу сидела первая фрейлина королевы герцогиня д'Айен-Ноайль. На столе стояли чернильный прибор и коробка с заточенными перьями. Герцогиня сидела вполоборота ко входу, занятая составлением какой-то бумаги. При появлении Констанции королева воткнула иголку в наполовину расшитую ткань и с любопытством посмотрела на графиню де Бодуэн. Судя по всему, ей понравились и платье Констанции, и ее украшения, и ее парик — сегодня Констанция была в парике. Во всяком случае, самой Констанции показалось, что она увидела во взгляде Марии-Антуанетты одобрение.

— Я рада приветствовать вас, графиня, в Версале. Надеюсь, вы находитесь в добром здравии и расположении духа.

Констанция, стоявшая у двери, скромно поклонилась. — Благодарю вас, ваше величество.

Мария-Антуанетта, которая была известна большинству своих подданных, как живая, энергичная, а временами даже не в меру озорная женщина, на сей раз была спокойна и выдержана. Жестом она показала Констанции на диван, на котором сидела сама.

— Графиня, не стойте в дверях. Садитесь. Так мне будет значительно удобнее разговаривать с вами.

Поймав на себе неодобрительный взгляд графини де ла Мотт, Констанция прошла к королеве. Герцогиня д'Айен-Ноайль, казалось, была совершенно поглощена своим делом и не обращала на графиню де Бодуэн никакого внимания. Однако Констанция знала, что это обманчивое впечатление. Наверняка, первая фрейлина королевы внимательно слушает их разговор и делает собственные выводы. Тем не менее, Констанция не чувствовала смущения. Королева в разговоре с ней была проста и естественна.

— Да, у вас, определенно, хороший вкус, — сказала она, выразительно посмотрев на драгоценности, украшавшие грудь и шею Констанции. — Особенно мне нравится ваша жемчужина. Хочу также похвалить вашего парикмахера. От такого парика не отказалась бы даже я.

И снова Констанции не оставалось ничего иного, как поблагодарить ее величество.

На мгновение их разговор был прерван появлением в покоях королевы маленького кудрявого мальчика. Он почти неслышно открыл дверь где-то в глубине апартаментов и, сопровождаемый безуспешно пытавшимися нагнать его слугами, подбежал к королеве.

— Мама, мама! — закричал мальчик. — Они не разрешают мне гулять. А я хочу в сад.

Констанция поняла, что это был маленький дофин. Кудрявые волосы на его белокурой головке от быстрого бега вспотели и слиплись. Мать, прижав его к себе, стала уговаривать:

— Но ведь сейчас стоит такая дурная погода, мой мальчик. Ты можешь простудиться и заболеть.

— Ну, мама, я хочу гулять.

— Почему бы тебе не отправиться в зимний сад? Там тепло и вполне достаточно места для того, чтобы погулять.

С помощью слуг королеве удалось уговорить мальчика отправиться в зимний сад. Констанция с улыбкой наблюдала за тем, как королева возится с сыном. «Все матери одинаковы», — подумала она.

Когда, наконец, дофин покинул покои королевы, прерванный разговор возобновился.

— Дети, — развела руками Мария-Антуанетта.

— Мне все это знакомо, ваше величество, — сказала Констанция. — У меня сын примерно такого же возраста. К сожалению, — добавила она со вздохом, — он растет без отца. Но надеюсь, что это не помешает ему стать достойным гражданином Франции.

Королева едва заметно взглянула на герцогиню д'Айен-Ноайль.

— Кажется, вы были замужем за постельничим короля Пьемонта Витторио, — сказала Мария — Антуанетта.

— Да, ваше величество, мой муж погиб. Погиб на дуэли.

Королева странно моргнула.

— Что ж, это приятно слышать. Нет, разумеется, приятно не то, что ваш муж погиб, а то, что мужчины еще способны на то, чтобы защитить честь дамы. Как давно закончился ваш траур?

— Месяц назад.

Во время разговора чтица королевы, сложив книгу, бесшумно удалилась. В покоях Марии — Антуанетты остались лишь Констанция, герцогиня д'Айен-Ноайль и графиня де ла Мотт. Из этого Констанция сделала неопровержимый вывод, что перед ней две наиболее приближенные к королеве особы. К сожалению, ни та, ни другая не были союзницами Констанции.

— Итак, дитя мое, — по-отечески обратилась к Констанции Мария-Антуанетта, — я знаю о вашем желании остаться при дворе. Ваша просьба к королю Людовику, моему царственному супругу, не осталась незамеченной. К тому же, вам повезло. Недавно освободилось место одной из статс-дам. Я готова предоставить его вам, графиня, но лишь с одним условием.

Констанция наклонила голову.

— Я согласна на все, ваше величество. Вам стоит лишь сказать об этом.

Королева выразительно посмотрела на графиню де ла Мотт.

— Я очень строга к людям, которые попадают в мое ближайшее окружение. Не скрою — в моем характере есть много мужских черт. У меня тяжелая рука, и я могу строго наказать человека, провинившегося передо мной, вне зависимости от того, сколь близки бы мы ни были ранее.

— Мне известно об этом, — с достоинством ответила Констанция. — Я собираюсь служить вам не за страх, а за совесть.

Королева немного помолчала.

— Ну что ж, я рада это слышать. Не сомневалась, что именно так вы и ответите, графиня. Теперь мне хотелось бы перейти непосредственно к делу. Насколько мне известно, вы вряд ли удовлетворитесь ролью содержательницы моего гардероба. К тому же, для этого у меня есть другие фрейлины. Я хотела бы поручить вам нечто более важное.

Этого Констанция не ожидала. Она вполне допускала, что на первых порах ей будет поручено что-нибудь незначительное. Например, занятие с наследниками престола либо присмотр за опочивальней ее величества. Однако, как оказалось, сама Мария-Антуанетта была иного мнения на этот счет.

— Графиня, я уже во второй раз имела возможность убедиться в том, что в выборе драгоценностей вы знаете толк. Именно с этим и будет связано ваше поручение. Я хочу, чтобы вы занялись приобретением для меня драгоценностей у лучших ювелиров Парижа. Для этого вам будут даны необходимые полномочия. Сейчас моя первая фрейлина герцогиня д'Айен-Ноайль напишет поручительное письмо, под которым я поставлю свою подпись. До вашего появления при дворе этим занималась герцогиня де Сен-Пре. Я всецело доверяла ее вкусу и хочу, чтобы вы, не откладывая дело в долгий ящик, сразу же приступили к своим обязанностям.

Констанция обомлела. Мало того, что она сразу же попала в число статс-дам Марии — Антуанетты, но ей, к тому же, пришлось сразу же приступить к исполнению своих обязанностей. Нет, относительно своего вкуса Констанция не опасалась. Король Пьемонта Витторио научил ее разбираться в драгоценностях. К тому же, в Турине была одна из лучших школ Европы.

Но что касается Парижа… Во-первых, Констанция не знала ни одного из знаменитых парижских ювелиров. Лишь позже в ее памяти стали смутно всплывать какие-то фамилии. А сейчас она была просто ошарашена. Вполне возможно, что такое сложное поручение для новой статс-дамы графини де Бодуэн посоветовала дать герцогиня д'Айен-Ноайль. Скорее всего, она надеялась, что новая фрейлина не справится с заданием и будет отлучена от двора. Возможно, на самом деле все было не так, но именно такая мысль первой посетила Констанцию. Поэтому она решила сразу же расставить точки над и.

— Ваше величество, предложение, которое вы мне сделали, очень лестно, но оно и ко многому обязывает. Не знаю, насколько вам известны подробности, связанные с моим пребыванием в Париже, однако считаю своим долгом предупредить вас — я нахожусь здесь совсем недавно, и пока еще не имела возможности ознакомиться с продукцией различных ювелирных домов. Пока что у меня нет и знакомств среди ювелиров. Все драгоценности и украшения, которые вы видите на мне, я привезла с собой из Турина.

Королева одобряюще улыбнулась.

— Ну что же, я ценю вашу откровенность. Мне известно, что вы вернулись из Турина в Париж совсем недавно. Кстати, если на вас украшения, сделанные ювелирами туринской школы, то вы вполне можете воспользоваться их услугами и для королевы Франции. Мне нравится этот стиль. А что касается парижских ювелиров, то я попрошу графиню де ла Мотт, — при этом последовал кивок головы в сторону еще одной недоброжелательницы Констанции, — подготовить специально для вас список лучших ювелирных домов Франции и Голландии. Вы не знакомы с продукцией Амстердамских мастеров?

— У меня есть кое-что из украшений, выполненных в Амстердаме и Гааге, — ответила Констанция. — Но, насколько мне известно, там работают, главным образом, с бриллиантами. А ваше величество, наверняка, интересуют и другие драгоценные камни, а также изделия из золота и платины.

— Ну что ж, вы верно понимаете меня, — в голосе королевы слышалось явное удовлетворение. — Меня интересуют в первую очередь украшения из драгоценных камней, а также посуда. В Вене, где я родилась и прожила почти полтора десятка лет, есть несколько великолепных мастерских, где делают посуду по заказу различных королевских домов. Вы будете следить за своевременным исполнением наших заказов и при необходимости контролировать ход работ. Скорее всего, вам придется много ездить, графиня. И боюсь, что у вас не останется времени на личную жизнь.

Королева лукаво взглянула на Констанцию, но та твердо выдержала ее взгляд.

— Я намерена служить вашему величеству, чего бы мне это ни стоило, — спокойно ответила она. — Если это будет мешать моей личной жизни, что ж — тем лучше для меня. Если же найдется мужчина, которого я посчитаю достойным, то никакая моя занятость не станет препятствием к нашему союзу.

— Я очень редко слышала от своих подданных подобные слова, — призналась Мария — Антуанетта. — В основном, они предпочитают льстить мне. Мало кто отваживается говорить правду. Но, судя по всему, вы достаточно свободны и независимы, чтобы не бояться меня.

Вначале своей проницательностью Констанцию удивил Людовик XVI, теперь она убедилась в том, что и место рядом с королевским троном занимает умный и обаятельный человек.

— Разумеется, все решения буду принимать я, — продолжила Мария-Антуанетта. — В ваши обязанности входит отбирать для меня наиболее достойные из предложенных ювелирными домами украшения, оценивать соответствие их качества той цене, за которую они предлагаются, а также быть в курсе последних веяний ювелирной моды и особенно в том, что касается мод в Лондоне и Вене. Меня интересует только то, что носят при королевском дворе Англии и императорском Австрийском дворе. Всем прочим можете не придавать значения. Правда, некоторые утверждают, что русская императрица Екатерина понимает толк в бриллиантах, но я придерживаюсь обратного мнения. В любом случае, я с удовольствием выслушаю ваше мнение обо всем, что вы увидите.

Констанция сразу начала лихорадочно разрабатывать в голове план действий. Но, не зная ни одного знаменитого ювелирного дома Парижа, она даже не могла определиться, с чего начать. Другого выхода не оставалось, и Констанция обратилась к королеве с вопросом:

— Ваше величество, не могли бы вы для начала порекомендовать мне какой-либо ювелирный дом, к которому вы питаете наибольшее доверие?

Королева, не задумываясь, ответила:

— Поначалу направляйтесь к Бемеру и Бассенжу. Они сделали для меня вот это бриллиантовое колье и браслет, который вы видите на моей руке. Кстати, что вы можете о них сказать?

Мария-Антуанетта продемонстрировала Констанции свои драгоценности, которые воистину были сделаны великолепными мастерами своего дела. Все бриллианты были чистейшей воды с ровными, чисто отшлифованными гранями, а оправу, судя по всему, делали не один месяц. Констанции редко попадались изделия такого высокого качества и безупречного художественного вкуса. Она была вынуждена признать — правда, пока что только про себя — что многие вещи среди ее собственных украшений сильно уступали этим прекрасным и безумно дорогим изделиям. А, впрочем, в этом не было ничего удивительного — королева Франции просто не могла носить ничего другого.

— Насколько я понимаю, это индийские бриллианты, — сказала графиня де Бодуэн, быстро осмотрев браслет и колье. — А оправу, судя по всему, делали из американского золота. Только оно имеет такой особенный отсвет.

Королева не могла скрыть своего восхищения.

— Вы совершенно правы, графиня, — покачав головой, сказала Мария-Антуанетта. — Основные поставщики золота для Бемера и Бассенжа — это испанские колонии в Новом Свете. Да, я все больше и больше убеждаюсь в том, что не ошиблась с выбором. Думаю, что вы будете достойны представлять мои интересы. Кстати, где вы живете в Париже?

— На Вандомской площади. Рядом со мной располагается дом господина Бодара де Сен-Жама, казначея морского ведомства.

Мария-Антуанетта улыбнулась.

— Ах, вот оно что. Вы проживаете рядом с Сен-Жамом? Между прочим, он часто перехватывает у ювелиров вещи, которые я хотела бы видеть среди своих украшении. Так что, имейте в виду — это ваш конкурент. Графиня де ла Мотт утверждает, что, кроме меня, настоящими ювелирными украшениями во Франции сейчас интересуются только два человека: принц Гимен и Бодар де Сен-Жам. Часто они покупают вещи, которые я не могу себе позволить. Вы должны понимать, графиня, что я ограничена в средствах, а интересы государства часто заставляют меня отказываться даже от самого необходимого. Я говорю это для того, чтобы вы не думали о том, чтобы скупить все в ювелирных лавках. Ищите те вещи, которые отмечены печатью настоящего вкуса и при этом не слишком бросаются в глаза. Наши подданные должны знать, что их средствами распоряжаются разумные люди.

Королева неожиданно повернулась к герцогине д'Айен-Ноайль. Похоже, что первая статс — дама, отложив в сторону дела, внимательно слушала разговор Марии-Антуанетты с Констанцией. Все выглядело так, как будто ее величество застало свою первую фрейлину за каким-то постыдным занятием вроде подслушивания. Потому что герцогиня тут же засуетилась, перебирая лежавшие на столе бумаги.

— Вы подготовили для графини де Бодуэн письмо, о котором я только что сказала? — спросила Мария-Антуанетта. — Я вижу, что наша новая фрейлина просто-таки рвется в бой. Разумеется, мы должны предоставить ей такую возможность.

— Одну минуту, ваше величество, — торопливо произнесла герцогиня. — Сейчас я все сделаю, и вы сможете поставить свою подпись под рекомендательным письмом.

Не поднимая взгляда, она стала скрипеть пером, и этот звук прозвучал как-то по особенному зловеще в тишине, которая на мгновение наступила в королевских покоях.

— У меня есть еще одна просьба к вам, ваше величество, — продолжила Констанция. — Я слушаю вас.

— Не могу ли я рассчитывать на чью-либо помощь? Королева бросила на Констанцию беглый взгляд. — У вас есть знакомые в Париже, которым вы можете доверять личные дела королевы? — с явным выраженным подтекстом спросила Мария-Антуанетта. Констанция осеклась.

— Нет. К сожалению, нет, — едва выдавила она из себя. — Простите меня, ваше величество. Поначалу я не придала этому особого значения.

На сей раз в голосе королевы прозвучали жесткие нотки:

— Отныне вы служите мне, графиня де Бодуэн, — подчеркнуто официально произнесла она. — И каждый ваш шаг вы должны соизмерять с тем, полезен ли он и насколько для королевы Франции.

— Я все поняла, ваше величество, — пролепетала Констанция. К сожалению, ей все-таки не удалось удержаться на достойном уровне.

Констанция почти кожей почувствовала, как радуются герцогиня д'Айен-Ноайль и графиня де ла Мотт. Нужно было хотя бы закончить этот разговор с честью.

— Поначалу я подумывала о том, — неожиданно сказала королева, — чтобы дать вам в ваших поездках охрану, но затем решила, что это будет лишним. Во-первых, у нас при дворе не слишком много гвардейцев. Их содержание обходится казне слишком дорого. Как вам, наверное, известно, мой муж даже распустил роты мушкетеров. Нет, разумеется, в каких-то экстренных случаях вы будете получать личную охрану, но в целях соблюдения конфиденциальности вам придется все делать одной. Защитой вам, графиня, будет только мое рекомендательное письмо.

Стараясь сохранять достоинство, Констанция едва заметно наклонила голову.

— Я понимаю вас, ваше величество, но надеюсь, что у вас не будет повода в чем-то упрекнуть меня. Я приложу все усилия к тому, чтобы все ваши поручения были выполнены точно и вовремя.

Королева лишь молча кивнула, и Констанция поняла, что этом разговор подошел к концу.

— Ювелирный дом господ Бемера и Бассенжа, — сказала на прощание Мария-Антуанетта, — располагается рядом с Вандомской площадью. Вы можете побывать там в ближайшее же время. Герцогиня, вы подготовили письмо?

Первая фрейлина королевы с готовностью поднялась и подошла к Марии-Антуанетте с бумагой и пером в руках.

— Вот, вашему величеству нужно лишь поставить подпись внизу.

Мария-Антуанетта внимательно прочитала текст рекомендательного письма и поставила подпись, положив лист на платье.

Герцогиня д'Айен-Ноайль вернулась к столу и, посыпав подпись песком, несколько секунд помахивала листком бумаги в воздухе. Затем, прикрепив сбоку шнурок с печатью и свернув рекомендательное письмо в трубку, первая фрейлина королевы преподнесла его Констанции.

Мария-Антуанетта улыбнулась.

— Итак, теперь, графиня де Бодуэн, вы являетесь моим полномочным представителем, и можете навещать меня в любое время дня и ночи. Надеюсь, я возложила на вас не слишком тяжелый груз?

Констанция, которая несколько последних минут пребывала в довольно тяжелом положении духа, наконец-то успокоилась.

— Ваше величество, — она поднялась с дивана и опустилась на колено, — наверное, я должна принести клятву верности…

— Что вы, дитя мое, это излишнее, — успокоила ее королева. — Все мы — современно мыслящие люди, к чему эти пережитки минувшего. Если бы я сомневалась в вашей верности, вы не получили бы даже аудиенцию. Ступайте, вам пора.

Констанция поднялась и, горделиво выпрямив голову вышла из покоев Марии-Антуанетты. Она чувствовала, как спину ей сверлят два злобных взгляда.

Констанция даже не подозревала, что, снимая особняк на Вандомской площади, она поселилась в самом центре ювелирной жизни Парижа. Прежде, проезжая в карете мимо многочисленных лавок и магазинов с вывесками и без вывесок, она не обращала внимания на то, что чуть ли не каждая вторая из них торгует золотом и бриллиантами. Правда, об основном предмете своих занятий в открытую говорили не все — на вывесках были, главным образом, ничего не значащие для непосвященного фамилии.

Вот и магазин двух знаменитых парижских ювелиров Бемера и Бассенжа не был отмечен ни чем, кроме вывески с двумя этими фамилиями. Констанция не раз проезжала мимо магазина, не зная, что именно здесь суждено произойти многим таинственным и непонятным событиям в жизни Франции.

После обеда немного потеплело. Наконец-то и в Париже весна напомнила о своем скором приходе. Пригрело солнышко, зачирикали воробьи, и даже обнаженные ветви деревьев уже не казались такими зловещими, как накануне вечером, когда в сопровождении Шаваньяна Констанция шла на спиритический сеанс в салон госпожи де Сен-Жам.

«Интересно, где сейчас Мишель? — подумала Констанция, когда ее карета выехала на Вандомскую площадь. — Наверное, Мари-Мадлен прогуливает его по улицам города. А может быть, они все еще дома…»

Кучер остановил лошадей перед большим ухоженным домом с огромной вывеской над широкими окнами: «Бемер и Бассенж. Торговый дом». Вместо привычной для любой лавки скрипучей деревянной двери здесь между окнами красовалась огромная черная чугунная дверь — наверное для того, чтобы обезопасить себя от возможных налетов.

Констанция вышла из кареты и, жмурясь под лучами падающего солнца, подошла к двери. Ее богатое одеяние и парик были скрыты под тем же самым темным плащем, что и вчера вечером. Впрочем, любой прохожий без труда мог догадаться о том, что перед ним знатная дама. Для этого не нужно было обладать особой проницательностью. Достаточно было увидеть лишь носки туфель, выглядывавших из-под плаща и платья. Поскольку сегодня, кроме кучера, с Констанцией никого не было, она постучала хорошо начищенной медной скобой о дверь и стала терпеливо ждать, пока не откроют.

Ждать пришлось недолго. Спустя несколько мгновений дверь скрипнула, и в проеме показался маленький человечек с жидкими волосами, который посмотрел на Констанцию с таким недоумением, как-будто ожидал увидеть там кого угодно, но не молодую красивую девушку в темном плаще.

— Что вам угодно, мадам? — пропищал он тонким голосом, и Констанция, которая пребывала в хорошем расположении духа, едва не рассмеялась. Слишком уж комичным был этот человечек.

— Я хочу увидеть кого-нибудь из хозяев торгового дома «Бемера и Бассенжа».

Человечек внимательно осмотрел ее с ног до головы. Констанция даже не обратила на это внимание.

— С кем имею честь, если позволите? — полюбопытствовал человечек.

— Меня зовут графиня де Бодуэн, — сказала Констанция, до некоторых пор предпочитая не вдаваться в подробности.

Услышав о высоком звании посетительницы, человечек мгновенно вытянулся в струнку и отступил в сторону.

— О, ваша светлость, для нас большая честь принимать вас у себя. Ради бога, извините за то, что вам пришлось задержаться. Сами понимаете, дело, которым мы занимаемся, требует соблюдения всяческих мер предосторожности. Будьте любезны, следуйте за мной.

Констанции пришлось пройти через еще одну дверь, запертую на ключ, возле которой маленький человечек задержался на минуту. Наконец, после того, как ее проводник захлопнул за собой и закрыл на ключ и эту дверь, они вошли в просторный, залитый светом из широких окон зал. В отличие от других ювелирных мастерских, в которых приходилось бывать Констанции, здесь было тихо и спокойно. Не гудели горелки, не переговаривались между собой мастера, потому что ничего этого здесь попросту не было.

Констанция оказалась в обычном торговом зале, чуть, может быть, больше по размерам, чем те, к которым она привыкла. За невысокими прилавками не было видно продавцов. Впрочем, маленький человечек быстро рассеял сомнения Констанции на этот счет, объяснив:

— Сегодня мы решили произвести переоценку и учет товара, а потому отпустили всех служащих нашего магазина по домам. А вообще-то у нас здесь работают три человека, помимо меня и господина Бемера. Еще раз приношу свои извинения за задержку и спешу представиться. Меня зовут Люсьен Бассенж.

И опять Констанция едва удержалась от смеха. Женское имя как нельзя лучше подходило к этому маленькому суетливому мужчине с высоким, как у цыпленка, голосом. Да и весь его облик напоминал Констанции именно цыпленка, попавшего под дождь — тонкие, расчесанные кое-как волосы, которые давно не знали горячей воды, а потому блестели и лоснились, тонкие, худые руки и ноги, торчащие из-под плохо пригнанного камзола острые плечи.

В общем, в первое же мгновение у Констанции сложилось крайне отрицательное впечатление о торговом доме «Бемер и Бассенж». Если и внешность второго компаньона окажется столь же несолидной, то она просто не станет задерживаться здесь ни минуты.

Наверное, нечто недружелюбное было во взгляде Констанции, потому что, перехватив его, Люсьен Бассенж занервничал и принялся суетиться еще больше прежнего.

— Ваша светлость, могу я узнать о цели этого визита? — заискивающе заглядывая в глаза Констанции, спросил Бассенж. — К сожалению, вы не относитесь к числу наших постоянных клиентов, и я хотел бы уточнить кое-какие детали.

Констанция улыбнулась.

— Во-первых, я хотела бы ознакомиться с вашей продукцией, а во-вторых, я только недавно появилась в Париже и потому, разумеется, еще не вошла в круг ваших постоянных клиентов. Что ж, если это так важно, то скажу, что мне порекомендовали обратиться к вам герцогиня д'Айен-Ноайль и графиня де ла Мотт.

Лицо Бассенжа расплылось в счастливой улыбке.

— О, это весьма достойные люди! — воскликнул он. — Даже слышать их имена доставляет мне неизъяснимое удовольствие.

— А где господин Бемер? — пересекая это словоизлияние, спросила Констанция.

Бассенж зачем-то посмотрел на улицу. За толстыми решетками, прикрывавшими окна с наружной стороны здания, были видны прохожие, сновавшие туда-сюда по Вандомской площади, и довольно скромная карета с парой гнедых лошадей, в которой приехала Констанция. Кучер сидел на дрожжах, млея от лучей разогревавшего все вокруг солнца. Интересно, что надеялся увидеть там Бассенж?

— Господин Бемер будет с минуты на минуту, — заговорил маленький ювелир. — Он… э — э… вышел. Но вот-вот вернется. Обязательно вернется. Может быть, пока он отсутствует, я смогу чем-то помочь вам?

Констанция решила, что пока будет преждевременным демонстрировать рекомендательное письмо королевы и рассказывать о том, с какой именно конкретной целью она пришла в магазин.

— Во-первых, меня интересует, где я могу сесть, — спокойно сказала Констанция. — Только после этого вы можете предлагать мне свои вещи.

Бассенж всплеснул руками.

— О, простите, ваша светлость, разумеется. Как же я сразу не подумал? Проходите вот сюда. Садитесь, будьте любезны.

— Констанция ожидала увидеть нечто гораздо худшее, однако перед ней был вполне приличный диван, который не стыдно было бы поставить даже в королевских покоях. Нельзя сказать, чтобы эта мебель резко контрастировала с окружающей обстановкой, однако до тех пор, пока Констанция еще не видела ювелирной продукции Бемера и Бассенжа, это была первая дорогая вещь, встреченная графиней де Бодуэн в ювелирном салоне.

Наконец, откуда-то из скрытой в стене двери вышел человек, являвший собой почти полную противоположность Люсьену Бассенжу. Это был высокий полный блондин с чуть завивавшимися волосами, который решительной походной направился к гостье. На вид ему можно было дать лет тридцать пять — тридцать семь, не больше.

Люсьен Бассенж, увидев его, неожиданно успокоился.

— Это мой компаньон, господин Марсель Бемер, — представил он блондина. — К сожалению, сегодня выдался такой день, когда здесь только мы с господином Бемером. Но я думаю, что вас вполне удовлетворит качество наших изделий и обслуживания. Во всяком случае, я постараюсь сделать так, чтобы вы не испытывали никаких неудобств. Может быть, вы хотите чашечку кофе? Поверьте, у меня получается отменный кофе. Все говорят, что он даже лучше, чем в армянской кофейне на Пале-Рояль.

Констанции пока еще было неизвестно, что большинство мелких кофеин в Париже содержали армяне, впрочем, это мало интересовало ее, поскольку она крайне редко останавливалась на улицах, а покупками занимались слуги. Тем не менее, чашечка горячего кофе не могла помешать, и потому Констанция едва заметно кивнула. Бассенж, следивший за каждым ее движением, немедленно сорвался с места и умчался, оставив гостью на попечение своего компаньона.

— Марсель Бемер, — представился блондин и умолк, ожидая ответного слова Констанции.

— Графиня де Бодуэн, — представилась Констанция, снимая перчатки и откидывая на спину капюшон плаща.

Белесые брови Бемера сами собой поднялись. Очевидно, таких богатых и красивых дам ему приходилось видеть не часто. К сожалению, или, может быть, к счастью, к счастью — для Констанции, дамы высшего света не отличались особой красотой и молодостью. Наверняка, графиня де ла Мотт была одной из самых красивых женщин в окружении Марии-Антуанетты Французской до появления при дворе Констанции де Бодуэн. Во всяком случае, огромное количество тех дам, которых Констанция встретила на балу в Версале, своим внешним видом были способны отпугнуть даже самого непритязательного мужчину. Такие, как Констанция, попадались крайне редко. В общем, даже лишь по одному этому факту можно было сделать вывод, что большинство аристократических фамилий Франции попросту загнивали и им требовалась свежая кровь, чтобы не достигнуть полного упадка и разложения.

— Могу я задать вам один нескромный вопрос, графиня? — с улыбкой спросил Бемер. — Почему вы раньше никогда не бывали в нашем салоне?

— Я лишь недавно в Париже, — спокойно ответила Констанция. — Ваш компаньон уже спрашивал, кто мои рекомендатели. Могу повторить: графиня де ла Мотт, герцогиня д'Айен — Ноайль. Вам этого достаточно?

Бемер улыбнулся.

— Вполне. Итак, ваша светлость, что вас интересует?

— Для начала, я хотела бы посмотреть все самое дорогое, что есть в вашем салоне.

Бемер поклонился.

— Сию минуту. А вот и мой компаньон.

Семеня маленькими, кривоватыми ножками, из той же боковой двери, откуда появился Бемер, в салоне возникла фигура Бассенжа с подносом в руках. На подносе дымились три чашечки горячего кофе.

Пока Констанция с наслаждением отпивала ароматный напиток, оба компаньона доставали из больших настенных шкафов обитые бархатом коробки с драгоценностями. Вскоре они высокой грудой громоздились на маленьком столике перед диваном, на котором сидела Констанция.

Бемер и Бассенж с гордостью демонстрировали изделия своих мастеров, которые, действительно, были отмечены печатью хорошего вкуса, но порой выглядели тяжеловесными и помпезными. Судя по всему, такие украшения предпочитали дамы вроде госпожи де Сен-Жам. Здесь были увесистые бриллиантовые колье, диадемы, перстни и цепочки. Констанция с удовлетворением отметила про себя, что несмотря на дороговизну, лишь немногие из этих вещей могли сравниться с ее собственными украшениями по тонкости и изяществу. Нет, она не могла сказать, что украшения не стоили тех денег, которые за них просили — цены на вещи колебались от трехсот до девятисот тысяч ливров.

Констанция придирчиво разглядывала все драгоценности, предлагавшиеся ювелирами, но так и не смогла остановить свой выбор ни на одном украшении. Нет, по ее представлению, королева должна была носить что-то другое. Видно, настало время, если не целиком раскрыть карты, то хотя бы намекнуть на истинную цель своего визита. Закрывая последнюю коробку и откладывая ее в сторону, Констанция сказала:

— А теперь покажите мне вещи, которые вы могли бы продемонстрировать герцогине де Сен — Пре.

Бемер и Бассенж удивленно переглянулись.

— Так вы?..

Вместо ответа Констанция достала из внутреннего кармана плаща свернутую в трубочку бумагу и продемонстрировала личную печать Марии-Антуанетты, болтавшуюся на тонком шнурке.

— Вы все верно поняли, господа. Отныне я исполняю при дворе те обязанности, которые ранее возлагались на герцогиню де Сен-Пре. Как вы уже могли догадаться, это рекомендательное письмо от ее величества Марии-Антуанетты.

Вот теперь Бемер и Бассенж засуетились по-настоящему. В то время как Бемер торопливо убирал бархатные коробки в стенной шкаф, Бассенж открывал ключом маленький неприметный сейф, скрытый за дубовой панелью стены.

— Взгляните на это, ваша светлость. Здесь воистину есть вещи, предназначенные для королевы. Это предмет нашей особой гордости.

Среди того, что на этот раз ювелиры предложили Констанции, были по-настоящему достойные произведения ювелирного искусства — медальоны и кулоны с драгоценными камнями в великолепной оправе, цепочки тончайшего плетения, кольца и броши. Были здесь и разнообразные безделушки вроде золотых пасхальных яиц с сюрпризами и секретами, маленькие золотые кареты, в мельчайших деталях напоминавшие оригиналы. Бемер и Бассенж продемонстрировали Констанции даже миниатюрное золотое дерево с изумрудными и нефритовыми листочками. Даже прожилки на нефритах напоминали о настоящих листьях. А бриллиантов такой чистой воды Констанция не встречала еще никогда прежде. Вот теперь Констанция ясно представляла себе, на какие вещи королева могла позволить себе тратить деньги.

Судя по всему, эти изделия Бемера и Бассенжа были предназначены для заказчиков самого высокого ранга и титула. К каждому из них прилагалось подробное описание с рисунками, которые заказчик мог захватить с собой, чтобы решить, что наиболее всего подходит именно ему.

Констанция отобрала несколько описаний, отметив своим вниманием элегантные бриллиантовые серьги, несколько кулонов с необычной формой камнями и брошь в форме маленькой птички с распростертыми крыльями.

— Я предложу это ее величеству, — сказала Констанция, протягивая описание Бемеру.

Тот бегло просмотрел бумаги и, свернув их в трубку, протянул их графине де Бодуэн.

Констанция провела так много времени у Бемера и Бассенжа, что не заметила, как за окнами начало уже темнеть. А ведь ей необходимо было еще раз отправиться в Версаль. Аккуратно сложив бумаги, Констанция уже приготовилась уходить, когда маленький Люсьен Бассенж торопливо произнес:

— Ваша светлость, если у вас найдется еще одна минута, мы хотели бы продемонстрировать вам еще кое-что.

— Надеюсь, это нечто необычное? В противном случае, я могу посмотреть на это в другой раз.

— Нет, нет, — сказал Бемер. — Вы должны увидеть это сейчас же. Наши ювелиры только что закончили работу над этим изделием, которое предназначено — не скрою — для особ, рангом не ниже ее величества. И дело даже не в цене. Наверное, на свете есть еще кто-то, кому будет по карману такое украшение, однако оно достойно принадлежать только королеве. Люсьен, ну где же ты там?

Маленький Бассенж, возраст которого Констанция так и не смогла угадать за несколько часов, проведенных в этом салоне, с величайшей осторожностью поставил на столик перед Констанцией небольшую коробку, обитую черным бархатом.

— Что это? — спросила Констанция.

— Взгляните, — облизывая пересохшие губы, сказал Бассенж. — Могу поклясться чем угодно, даже здоровьем матери, что такой великолепной вещи вы еще никогда не видели.

Констанция осторожно подняла крышку коробки и едва не вскрикнула от восхищения.

— Мы сделали это вдвоем с Марселем, торжественно произнес Бассенж. — Вообще-то, в последнее время мы сами почти не занимаемся своим ремеслом, больше приходится торговать. А вот на это мы потратили несколько месяцев. Все бриллианты отшлифованы нами вручную, а оправу мы сделали из золота и платины, добытых в Южной Америке. Ну, что скажите?

Свои последние слова он произнес с явным самодовольством. Однако Констанция, потрясенная увиденным великолепием, не обратила на это внимания.

В этом ожерелье было не менее сотни великолепно отделанных чистейших камней. В последних лучах февральского солнца ожерелье сверкало и переливалось каким-то ослепительным, неземным блеском. Констанция чувствовала, что просто не в силах отвести от него глаз. Это было поистине королевское ожерелье.

— Боже мой, — прошептала Констанция, — я никогда не думала, что увижу такое. Неужели вы сделали это сами?

— Да, — гордо ответил Бемер. — Собственными руками. Вначале мы долго подбирали камни, затем разрабатывали схему оправы, и вот теперь оно готово. Надеюсь, королева узнает о том, какой подарок мы для нее приготовили.

Констанция положила ожерелье на руку. Оно казалось совсем невесомым, и Констанции на мгновение почудилось, что все это — лишь прекрасный сон. Она даже не предполагала, что такое возможно.

— Сколько же стоит это великолепие? Бемер и Бассенж переглянулись.

— По правде говоря, ваша светлость, мы еще не назначили за него цену. Но, наверняка, оно будет стоить не меньше полутора миллиона ливров.

Констанция медленно поворачивала ожерелье, которое могло ослепить кого угодно.

— Что ж, — задумчиво сказала она, — ее величество непременно узнает об этом ожерелье. Бассенж услужливо улыбнулся.

— Позвольте мне сказать, ваша светлость. Ее величество должны не просто узнать об этом ожерелье, но увидеть его собственными глазами. К сожалению, у нас нет описания на эту вещь, ну, и сами понимаете, мы никому не можем его доверить. Мы были бы очень благодарны вам, графиня, если бы вы смогли уговорить королеву посетить наш скромный салон и собственными глазами посмотреть на ожерелье. Мы уверены — это именно то, о чем она давно мечтала. Еще герцогиня де Сен-Пре говорила нам, что ее величеству нужно именно такое ожерелье. Хотя формально нам не поступало заказа на его исполнение, мы на свой страх и риск решили сделать его. Только ее величество способно оценить по достоинству наш скромный труд.

Констанция не без сожаления положила ожерелье на черный бархат коробки, где оно смотрелось просто умопомрачительно.

— Я сообщу об этом королеве. Но не могу обещать вам твердо, что она исполнит мою просьбу и лично приедет взглянуть на эту изумительную вещь. Разумеется, у ее величества много других, более важных дел.

— Да, да, мы понимаем, — засуетился Бассенж. — Мы будем ждать.

Констанция вышла из салона Бемера и Бассенжа, уселась в карету и приказала кучеру немедленно гнать в Версаль. Она делала это не потому, что торопилась сообщить королеве о прекрасном подарке, подготовленном для нее двумя парижскими ювелирами, хотя и это входило в ее планы. Просто сегодня Констанция хотела чуть пораньше вернуться домой, чтобы перед сном повидаться с сыном. Было уже около пяти часов вечера, и в ее распоряжении оставалось не слишком много времени.

На сей раз Констанция вошла к Марии-Антуанетте без стука. В королевских покоях вновь сидели чтица и графиня де ла Мотт. Слава богу, хотя бы герцогини д'Айен-Ноайль не было.

— Мне очень приятно снова видеть вас, ваше величество, — искренне сказала Констанция, входя в покои королевы.

— А, это вы, дорогая графиня де Бодуэн. Признаться откровенно, я ждала вас. Итак, расскажите мне, где вы побывали и что видели.

— К сожалению, сегодня мне удалось посетить только Бемера и Бассенжа.

Констанция протянула королеве бумаги с описаниями драгоценностей.

— Вот здесь то, что мне показалось достойным вашего внимания. Мария-Антуанетта бегло просмотрела бумаги, обращая особое внимание на цену.

— Это мне не подходит, это тоже, это слишком дорого, это слишком дешево, а вот на этом я, пожалуй, остановлю свой выбор. Очаровательная брошка, не правда ли, графиня де ла Мотт? Взгляните.

На лице графини де ла Мотт появилась елейная улыбка, и, даже не удосужившись как следует просмотреть бумаги, она проворковала:

— Вы, как всегда, сделали правильный выбор, ваше величество. Вещица изящная и не слишком дорогая. Именно то, что вам сейчас нужно. Мария-Антуанетта вздохнула.

— Да, к сожалению, я не могу себе позволить тратить большие суммы на драгоценности. Сейчас в казне не хватает денег, и каждый ливр на счету… Ну что ж, графиня де Бодуэн, вы хорошо потрудились… Надеюсь, что это занятие и вам самой доставляет удовольствие?

— Разумеется, ваше величество. Прежде чем уйти…

— Как, — удивилась королева, — разве вы не останетесь на спиритическом сеансе графа Калиостро? Я пригласила его сегодня вечером ко двору.

Констанция смутилась.

— Мне жаль огорчать ваше величество, но боюсь, что я сегодня не располагаю для этого достаточным количеством времени. У меня имеются кое-какие семейные дела. К тому же, вчера я была на спиритическом сеансе графа Калиостро и получила самое полное впечатление о его необыкновенных способностях.

— Любопытно! — воскликнула королева. — И где же проходил этот сеанс?

— В салоне госпожи де Сен-Жам, — объяснила Констанция.

— Я бы хотела услышать об этом более подробный рассказ. Ну, разумеется, если вы заняты, графиня де Бодуэн…

— Я думаю, что мадам де ла Мотт может предложить вам вполне исчерпывающий рассказ, — сказала Констанция.

Мария-Антуанетта повернулась к своей фрейлине.

— Что, вы тоже там были?

— Да, случайно, — без особой охоты ответила статс-дама. — Просто мне было очень любопытно посмотреть на этого Калиостро.

— И что же вы скажете?

Графиня сделала задумчивое лицо, что, впрочем, получилось у нее не очень убедительно.

— Что ж, это было очень и очень любопытно, — не вдаваясь в особые подробности, ответила она.

Судя по тому, что было известно Констанции, между графиней де ла Мотт и графом Калиостро существовали довольно тесные дружеские связи. Но графиня совсем не стремилась афишировать их перед королевой. Интересно, почему? Не скрывается ли за этим что-нибудь важное? Необходимо будет непременно разузнать об этом.

А пока что Констанции хотелось сообщить ее величеству об украшении, которое продемонстрировали ей ювелиры Бемер и Бассенж.

— Прежде чем уйти, — продолжила она прерванную тему, — я хотела бы сообщить вам о том, что господа Бемер и Бассенж будут счастливы видеть вас у себя в салоне.

Мария-Антуанетта пожала плечами.

— Но я вполне доверяю вашему вкусу. Вещи, которые вы сегодня выбрали для меня, оказались очень симпатичными. А в том, чтобы посещать каждый ювелирный салон, я не вижу особого смысла.

Констанция немного смутилась.

— Дело в том, ваше величество, что эти ювелиры изготовили одну вещь, которую вам непременно нужно увидеть собственными глазами.

Мария-Антуанетта пожала рукой.

— Если им этого так хочется, пусть приезжают ко мне во дворец. Я уделю им несколько минут своего времени. Между прочим, они и раньше так делали, когда хотели чем-нибудь удивить меня. Согласуйте с герцогиней д'Айен-Ноайль время, когда я могу принять их, и пригласите в Версаль. К тому же, в ближайшее время никаких дел в Париже у меня не намечается. Во дворце Трианон сейчас холодно и неуютно.

Последние слова были произнесены Марией-Антуанеттой с раздражением, и Констанция поняла, что совершила ошибку, когда предложила ее величеству самой отправиться в салон Бемера и Бассенжа. Боже мой, как же ей сразу это не пришло в голову? Неужели она и вправду думала, что королева лично станет навещать какой-то ювелирный салон?

— Я могу идти, ваше величество?

— Идите, — безразлично бросила королева. — Герцогиню д'Айен-Ноайль вы можете найти в зимнем саду. Она покажет ваши новые апартаменты.

Хуже всего для Констанции сейчас было даже не то что королева осталась наедине с графиней де ла Мотт, которая наверняка обольет ее грязью с головы до ног, а то, что первый день службы ее величеству не принес почти никаких результатов. Впрочем, а каких результатов она ожидала? Неужели королева должна была бросить все дела и мчаться в Париж только для того, чтобы взглянуть на какое-то, пусть даже хорошее, бриллиантовое ожерелье? Нет, это же полная чепуха. Нужно успокоиться и не придавать значения таким пустякам. Главный итог этого дня состоял в том, что она вполне компетентно сделала свое дело, и хотя бы уже этим оставила о себе у ее величества благоприятное впечатление. Все придет с опытом, нет смысла проливать слезы над первыми неудачами.

Спускаясь вниз по ступенькам Версальского дворца, Констанция увидела знакомую карету. Из нее, опираясь на руку слуги, вышел одетый во все черное, по своему обыкновению, граф Калиостро. На сей раз он выглядел не таким усталым, как накануне. Очевидно, визит к королеве налагал свои обязанности. Итальянец был одет в новенький, с иголочки, черный камзол, поверх которого был наброшен длинный черный плащ. Пышный черный галстук и черные туфли с золотыми пряжками венчали его наряд.

— Здравствуйте, графиня, — вежливо поздоровался он с Констанцией. — Я рад видеть вас во дворце. Но, похоже, вы не будете присутствовать на сегодняшнем вечере?

— Здравствуйте, граф. К сожалению, меня ведут в Париж семейные дела. Но я не сомневаюсь, что вы встретите во дворце достойный прием. Кстати, там будет присутствовать ваша знакомая, графиня де ла Мотт.

— И не только она, — уточнил Калиостро.

— Кто же еще?

— Кардинал де Роан.

Констанция не удержалась от довольно едкого замечания:

— По-моему, кардинал — самый горячий поклонник которого вы нашли во Франции, — сказала она. — Он наверное, присутствует на всех ваших сеансах.

Калиостро прищурился.

— Вы не далеки от истины, графиня. Что ж, я не вижу в этом ничего дурного. Кардинал очень живо интересуется моими возможностями. Думаю, что у меня еще не было шанса разочаровать его. Кстати, вы не знаете, будет ли присутствовать на сегодняшнем вечере его величество Людовик?

— Боюсь, что короля сегодня нет в Версале. Кажется, он собирался на охоту. Впрочем, я могу и ошибаться.

— Ну что же, я был очень рад встретиться с вами. А сейчас прошу меня простить, я должен быть во дворце.

— Ну разумеется.

Констанция заняла место в поданной для нее карете, а граф Калиостро в сопровождении камергера отправился во дворец.

После встречи с герцогиней д'Айен-Ноайль у Констанции снова испортилось настроение. Первая статс-дама королевы вела себя столь надменно и холодно, что у Констанции не осталось никаких иллюзий по поводу того, как к ней будут относиться при дворе — во всяком случае, в первое время, до тех пор, пока она не сможет завоевать авторитет и доверие.

За те четверть часа, которые Констанции пришлось провести в компании герцогини, та не проронила почти ни единого слова. Она молча показала Констанции ее новый покой и представила камеристку, юную, слегка легкомысленную, как показалось Констанции, особу по имени Марианна. Марианна постоянно жила во дворце, где служили и ее родители. Констанции она показалась человеком не слишком надежным, что, впрочем, сейчас не имело для нее особого значения, потому что она не собиралась полагаться ни на кого, кроме самой себя.

Сославшись на необходимость решить какие-то личные дела, графиня де ла Мотт покинула покои королевы и отправилась к себе в ожидании появления графа Александра де Калиостро. И он не заставил себя ждать.

— Добрый вечер, моя дорогая. Прямо с порога Калиостро бросился к графине, принялся горячо целовать ее руки.

— Как вы провели сегодняшнюю ночь и день? Надеюсь, что муж не очень досаждал вам своими любовными притязаниями?

Графиня де ла Мотт жеманно пожала плечами.

— Ну что вы? Как я могла это позволить ему? После того, что было у нас с вами, мой муж имеет мало шансов на взаимность.

— Ваши слова звучат усладой для моего слуха, — ответил Калиостро и со всей страстью, на которую только способны итальянцы, прижался к графине.

Однако госпожа де ла Мотт была не слишком склонна к любовным ласкам.

— О, граф, ну что вы делаете? Не забывайте, ведь мы находимся в королевском дворце.

— Но ведь это ваши личные апартаменты. Почему мы не можем хотя бы несколько минут посвятить друг другу?

Он осыпал поцелуями ее лицо, а графиня де ла Мотт как-то не очень убедительно уварачивалась.

— За мной могут прислать в любую минуту. Мне удалось лишь ненадолго покинуть королеву. К тому же, не забывайте, что я должна явиться к ней раньше. Простите меня, граф, но сейчас не подходящее время и место для нашей встречи.

Тяжело дыша, Калиостро отступил на шаг назад и опустил руки.

— Ну почему, почему вы так жестоко поступаете со мной, графиня? Вы же знаете, какую страсть по отношению к вам я питаю. Я готов заниматься этим целыми днями.

Госпожа де ла Мотт рассмеялась.

— У вас еще будет такая возможность. Я надеюсь, что после того, как вы накопите достаточный капитал, мы сможем покинуть этот холодный, промозглый Париж и отправиться на вашу родину, в Италию.

— А как же ваш муж?

— А что может статься с моим мужем? Неужели вы думаете, что ему приносит удовлетворение наша семейная жизнь? Позабудьте о нем.

Калиостро, наконец, отдышался и поправил камзол.

— Я не могу забыть о нем, во-первых, потому, что он ваш муж. А во-вторых, он еще может пригодиться нам.

Графиня удивленно посмотрела на итальянца.

— Интересно, а как же он нам может пригодиться? Это совершенно никчемный, пустой человек.

— Имеющий, однако, некоторые связи и возможности, которые было бы просто грех не использовать, — уточнил Калиостро. Графиня непонимающе посмотрела на него.

— Может быть, вы объясните мне, в чем дело? Ибо я не припоминаю за всю нашу совместную жизнь ничего полезного, что сделал бы мой муж.

— Но ведь он женился на вас, — возразил Калиостро. — После чего вы получили титул и немалое состояние. Кем были ваши родители? Кажется, слугами в каком-то замке, если я не ошибаюсь?

Графиня де ла Мотт раздраженно отвернулась. Лицо ее вспыхнуло, глаза метали молнии.

— Зачем вы напоминаете мне об этом? Я прекрасно помню о своем происхождении. Но поверьте, не испытываю ни малейшего чувства благодарности по отношению к своему мужу.

— Почему же? Ведь он облагодетельствовал вас. Графиня де ла Мотт резко обернулась.

— Он взял в жены не простолюдинку, а маркизу, — едва не выкрикнула она. Калиостро рассмеялся.

— Вы такая же маркиза, как я граф. Он тут же поднял вверх руки. — Впрочем, давайте не будем об этом. Вы мне очень нравитесь, графиня, и меня не интересуют подробности вашей биографии. Я мог бы рассказать любому, кто этого пожелает, тысячу подобных историй из собственной жизни. Вы спрашивали меня о том, каким образом я собираюсь использовать вашего мужа. Так вот, мне известно, кого он выдает за свою дальнюю родственницу, баронессу де д'0лива.

Лицо графини де ла Мотт потемнело.

— Вы знаете баронессу д'0лива? — переспросила она. — Откуда?

Итальянец снова рассмеялся.

— Вы еще о многом не догадываетесь, моя дорогая. Неужели вы думаете, что я прибыл в Париж только для того, чтобы вытягивать из легковерных парижских аристократов по сотне тысяч ливров в неделю? Нет, в моих планах — крупная игра. И, кажется, я уже нашел партнера для этой игры. Мне хочется лишь одного — чтобы он расстался со своими деньгами с легким сердцем. Для этого мне требуется ваша помощь и помощь вашего мужа.

— Вы начали говорить о баронессе д'0лива, — холодно произнесла графиня де ла Мотт. Калиостро кивнул:

— Да. Она никакая не баронесса, а обыкновенная куртизанка. Ее зовут Мари-Николь Легюэ. И известна она, главным образом, тем, что лицом и фигурой безумно похожа на ее величество Марию-Антуанетту Французскую. Среди прочих ее достоинств можно упомянуть лишь одно — она спит с вашим мужем.

Графиня гордо подняла голову.

— Мне известно об этом.

Калиостро неопределенно пожал плечами.

— Ну что ж, тем лучше. Наверное, вам известно, что вчера, после сеанса у госпожи де Сен-Жам, я разговаривал с кардиналом де Ровном. Вы знаете, о чем был этот разговор?

На лице графини де ла Мотт появилась блуждающая улыбка. Она стала понемногу приходить в себя.

— Судя по тому, что мне удалось увидеть и услышать, кардинал рассказывал вам о своей неразделенной страсти по отношению к одной весьма знатной особе.

— И вы знаете, кто эта особа?

— Знаю.

Калиостро немного помолчал.

— Я уже говорил вам о большой игре, которую собираюсь начать здесь, в Париже, и о том, что уже нашел партнера для этой игры. Графиня усмехнулась.

— Значит, я знаю, кто ваш партнер. Бедный влюбленный кардинал. Боже мой, как же они смешны, эти страдающие священники. Их страсть столь же нелепа как и они сами. Вы никогда не видели, как кардинал смотрит на ее величество?

— Нет, — честно признался Калиостро.

— Только идиот может так смотреть. У него почти отваливается челюсть. Честно говоря, я даже не понимаю, как такие люди могут служить церкви. Ведь он думает не о боге, а о женщинах. — Ну что ж, кардинал отнюдь не одинок среди себе подобных, — заметил Калиостро. — Вспомните Мазарини и Ришелье. Они тоже пылали страстью по отношению к коронованной особе. Но Анна Австрийская умело пользовалась их любовью. — С помощью герцогини де Шеврез, — добавил Калиостро.

— Между прочим, — прохладно заметила графиня де ла Мотт, — герцогиня де Шеврез является для меня примером во всем. Это была женщина, которая внушила королеве оплачивать королю за его холодность той же монетой и не губить молодость в безотрадном уединении. К сожалению, ее величеству Анне Австрийской не удалось в кругу придворных отыскать себе обажателя, достойного взаимности по своим внешним и внутренним качествам. К сожалению, в то время в ее дворе не было подобного мужчины.

— А как же Ришелье? — смеясь, спросил Калиостро.

— Простите меня, граф, — поморщилась госпожа де ла Мотт, — но будь вы на месте такой женщины, как королева Анна, разве вы остановили бы свой выбор на столь непривлекательном внешне мужчине?

Калиостро хмыкнул:

— Да, похоже, что у кардинала де Роана тоже нет никаких шансов. Но, признаться откровенно, в разговоре с ним я придерживался совершенно противоположного мнения. Делал я это совершенно искренне, убежденный в том, что каждый человек имеет право на надежду.

Графиня де ла Мотт неожиданно резко поднесла палец к губам, и Калиостро тут же умолк. Несколько мгновений они провели в напряженном молчании, вслушиваясь в странные звуки за дверью. Это был какой-то неясный шорох, более всего напоминавший шорох платья. Наконец, звуки умолкли, однако на всякий случай графиня увела Калиостро подальше от двери.

— Подслушивание — не редкость в Версале, — сказала она, опускаясь в кресло. — Между прочим, когда я впервые стала королевской статс-дамой, у меня были другие покои. Я долго не могла понять, почему все, что я говорю в своих частных беседах, спустя несколько мгновений становится известно королеве. И если бы только королеве. Тайная полиция все знала обо мне.

— Вас подслушивали?

— Это было нетрудно сделать, потому что за стенной панелью была скрыта слуховая труба. Меня не просто подслушивали, каждое мое слово записывалось. Прежде чем я это поняла, прошло несколько дней. Слава богу, за это время я не успела наговорить глупостей. Конечно, потом мне было проще. А когда герцогиня д'Айен-Ноайль по распоряжению королевы выделила мне эти апартаменты, я первым же делом обследовала их на предмет подслушивания. К счастью, здесь мы с вами в почти полной безопасности. Не стоит только особенно громко разговаривать возле двери. Все лакеи и камергеры обязательно кем-нибудь подкуплены. То же самое можно сказать и о большинстве камеристок, поваров и даже об истопниках.

Калиостро улыбнулся.

— Я полагаю, что среди них есть слуги, которых подкупили и вы, графиня?

— А как же иначе? Если я не буду знать о том, что происходит вокруг, то я не заслуживаю их места, не говоря уже о том, которое занимаю сейчас.

— Насколько мне известно, вы — второй человек в окружении королевы по степени влияния на ее величество.

Графиня де ла Мотт притворно отмахнулась.

— Ну что вы, граф, мое влияние на королеву Марию-Антуанетту весьма ограничено. Сейчас ее главный советчик в делах — герцогиня д'Айен-Ноайль. Правда, мне очень не нравится то, что ее величество пытается приблизить к себе эту пьемонтскую шлюху, графиню де Бодуэн.

— Каким же образом? — заинтересовался Калиостро. — Она собирается сделать ее своей фавориткой? Графиня де ла Мотт поморщилась.

— По-моему, она ее уже сделала своей фавориткой. Эта мадам де Бодуэн заняла место герцогини де Сен-Пре.

Калиостро потер лоб, пытаясь вспомнить, в связи с чем он слышал это имя.

— Герцогиня де Сен-Пре? — переспросил он. — Та самая, которая скупала для королевской семьи все лучшие драгоценности Европы?

На лице госпожи де ла Мотт появилась унылая улыбка.

— Вот именно. Вы представляете — вместо герцогини де Сен-Пре, которая всегда была нашим союзником, королева принимает к себе на службу какую-то грязную потаскуху.

Калиостро пожал плечами.

— Но почему? Может быть, графиня де Бодуэн оказала какие-нибудь неоценимые услуги королевскому двору Франции? Или отличается знатностью происхождения?

Графиня де ла Мотт состроила гримасу и брезгливо махнула рукой.

— Да о чем вы говорите, милейший граф? Насколько мне известно, его величество король прежде встречал эту графиню единственный раз в жизни. И вот теперь, совсем недавно, на балу в Версале он разговаривал с ней почти два танца. Именно по его просьбе ее величество приняла графиню де Бодуэн в число своих статс-дам. Решение об этом было принято королевой почти немедленно. Мне кажется, что они просто поддались очарованию ее молодости. Впрочем, я надеюсь, что пелена скоро спадет с глаз ее величества, и графиня де Бодуэн снова займет причитающееся ей место.

— А мы не сможем использовать ее в своих интересах? Ведь игра, которую я начал, требует большого напряжения сил, и мне нужны помощники.

Графиня де ла Мотт смерила Калиостро пристальным взглядом.

— При дворе вы можете доверять только мне, — твердо сказала она. — Герцогиня д'Айен — Ноайль — строгая моралистка. Ее пониманию вообще недоступны обычные человеческие чувства. А все остальные статс-дамы не имеют сколько-нибудь заметного влияния на ее величество.

Калиостро задумчиво расхаживал из одного угла комнаты в другой.

— Что ж, вы меня убедили. Попробуем обойтись собственными силами. Учитывая, что у нас остается совсем немного времени, я хотел бы в двух словах изложить вам свой план. Кардинал де Роан давно и безнадежно влюблен в королеву. С моей помощью он надеется найти путь к ее сердцу. Я намерен обнадежить кардинала каким-либо знаком внимания, полученным якобы в его адрес от Марии-Антуанетты. Мне хотелось бы, чтобы вы, графиня, служили связующим звеном между кардиналом и королевой. Великий капеллан Франции — человек, обладающий огромным состоянием. Если мой план удастся, то я навсегда забуду о своем ремесле и уеду с вами в Италию. Вряд ли мы станем так богаты, как король Франции, но вам уже никогда не придется никому служить. Мы купим богатое поместье и дом в Неаполе. Там находится один из самых богатых королевских дворов Европы. Кардинал, вне всякого сомнения, будет оплачивать.расходы, связанные с его делом. Но в моем плане не достает пока главного.

— Вы имеете в виду союзников?

— Нет. Разнообразные комиссионные и деньги на текущие расходы — не тот куш, ради которого я стал бы браться за дело. Нужно заставить кардинала раскошелиться по-крупному.

На лице графини де ла Мотт отразилось волнение.

Она встала с кресла и подошла к окну, нервно теребя пальцы.

— Кажется, я смогу вам помочь. Калиостро остановился позади графини.

— Именно это я и ожидал услышать из ваших уст, моя дорогая, — прочувствованно сказал он. — Если вам удастся найти нечто такое, за что можно было зацепиться, то дальше все пойдет как по маслу.

— У меня есть одна мысль на эту тему, но пока я не хотела бы распространяться.

— Вам что-то мешает?

— Нет. Вначале я должна все проверить. Обещаю, что поставлю вас в известность в тот же момент, когда у меня не останется никаких сомнений относительно правильности моих догадок.

— Что вы имеете в виду? — нетерпеливо произнес итальянец. — Скажите хотя бы, о чем приблизительно идет речь?

Графиня обернулась.

— Ведь вы неплохо осведомлены о делах королевского двора Франции и знаете, что ее величество Мария-Антуанетта питает слабость к драгоценностям и украшениям. К сожалению, положение королевской казны сейчас таково, что она не может позволить себе многого из того, что ей бы хотелось приобрести. Если я правильно поняла, то графиня де Бодуэн, посетившая сегодня двух ювелиров, Бемера и Бассенжа, хочет предложить королеве какую-то неслыханно дорогую вещь. Если все произойдет так, как я думаю — а я уверена в том, что королева в очередной раз вынуждена будет отказаться от покупки — то мы дополним недостающее звено вашего плана. Что же касается кардинала де Роана, то мы сможем не только передавать ему знаки внимания от королевы, но сделать даже нечто большее для того, чтобы он еще глубже погрузился в пучину своей страсти.

Калиостро удивленно поднял брови.

— Неужели вы имеете в виду?..

— Да. Вначале я не хотела даже допускать подобной мысли, но ради того, чтобы наша игра увенчалась успехом…

— Наша игра? — переспросил Калиостро. Госпожа де ла Мотт раздраженно махнула рукой.

— Наша. Разумеется, наша. Я принимаю ваш план. Так вот, для того, чтобы наша игра закончилась успехом, нам неизбежно придется воспользоваться услугами моего мужа.

— Баронесса д'0лива?

— Мы организуем кардиналу интимную встречу с королевой. Это должно окончательно убедить его в том, что его жертвы не напрасны.

Калиостро не скрывал своего восхищения.

— Моя дорогая, вы мыслите даже шире, чем я сам. Я полагал, что мы сможем рассчитывать лишь на отдельные знаки внимания. Что ж, если вы возьмете на себя все, что связано с королевой, то мы просто обязаны победить. Теперь я хотел бы уточнить относительно недостающего звена в нашем плане. Насколько я понимаю, речь идет о крупной покупке. Когда вы сможете уточнить все подробности?

— Королева пожелала видеть Бемера и Бассенжа у себя во дворце. Со своей стороны я постараюсь, чтобы герцогиня д'Айен-Ноайль организовала эту встречу как можно быстрее. Через несколько дней мы уже будем знать многое, если не все. Когда вы встречаетесь с кардиналом?

— Он обещал быть на сегодняшнем сеансе у ее величества.

— Ну что ж, можете обнадежить его.

— Каким именно образом?

Графиня снисходительно улыбнулась.

— Мой дорогой Калиостро, я ли должна объяснять вам, как ето делается? Скажите, что какие-нибудь таинственные потусторонние силы подали вам знак о том, что королева настроена благосклонно по отношению к великому капеллану Франции и что любое послание от него будет воспринято ею доброжелательно. Скажите даже, что она хочет получить это послание.

— Вы беретесь передать его королеве? — уточнил Калиостро.

— Я сделаю все так, чтобы его высокопреосвященство получил ответный знак внимания. Если первая часть нашего плана удастся, то затем можно будет привлечь моего мужа. Пока же никто ничего не должен знать, кроме нас с вами.

Калиостро в порыве благодарности попытался обнять графиню де ла Мотт, однако она демонстративно отстранилась.

— Александр, сейчас не время. Мы должны отправляться к ее величеству. Но лучше будет, если я появлюсь раньше. Сейчас я распоряжусь, чтобы мой личный камердинер провел вас по дворцу окружным путем. Заодно посмотрите на Версаль. Кстати, рекомендую вам не особенно поражать воображение королевы своими фокусами, потому что это может вызвать повышенное внимание к вам со стороны двора. Игра же, в которую мы вступаем, требует конфиденциальности.

Калиостро церемонно поклонился.

— Как прикажете, обладательница моего сердца.

Кардинал де Роан выказывал столь явное нетерпение по поводу своих сердечных дел, что подошел к Калиостро еще до начала сеанса. В одном из небольших салонов Версальского двора собралось около полутора десятков придворных. В основном, это были королевские фрейлины, а также несколько министров и аристократов.

— Ваше высокопреосвященство, — обратился Калиостро к кардиналу, — силы, с которыми я постоянно вхожу в контакт, сообщили мне, что ваши шансы в глазах известной нам обоим дамы очень велики. Она давно обратила на вас внимание и знает о тех чувствах, которые вы питаете по отношению к ней. Я берусь помочь вам в том, чтобы передать ей любое ваше послание. Мне известны способы, как это сделать.

Кардинал нервно перебирал четки.

— Вы сообщили мне нечто невероятное, милейший граф. Я немедленно направляюсь к себе, чтобы, не теряя ни минуты, написать послание даме моего сердца.

Калиостро удивленно поднял брови.

— Как, вы даже не останетесь на моем сеансе?

Кардинал едва не покраснел.

— Простите меня, граф. Я преклоняюсь перед вашим даром, однако вы должны понять, что сейчас для меня главнее.

Калиостро развел руками.

— Что ж, ваше высокопреосвященство, не смею отвлекать вас. Очевидно, мы встретимся завтра. Вы знаете, где меня найти. Завтра вечером я ужинаю у графини де ла Мотт.

— Да, да, разумеется, — торопливо ответил де Роан, — мне пора. Завтра вместе с посланием для дамы моего сердца вы получите вознаграждение. Калиостро замахал руками.

— Нет, нет, ваше высокопреосвященство, я еще ничего не сделал. Я просто вошел в контакт с потусторонними силами, которые и сообщили мне об имеющихся возможностях.

— Вы дали мне надежду, — высокопарно произнес кардинал, с благодарностью глядя на Калиостро. — А сейчас, пока в салоне нет ее величества, я должен идти.

— Не вызовет ли ваше отсутствие на сеансе у королевы недоумение ее величества? — спросил Калиостро. Кардинал развел руками.

— Сообщите ей, что у меня возникли неотложные дела. Думаю, что она поймет. Калиостро поклонился.

— Ваше высокопреосвященство, я сделаю все так, как вы просите.

— Я знал, что найду в вашем лице друга. На прощание кардинал де Роан перекинулся несколькими словами с графиней де ла Мотт и удалился. Калиостро немедленно оказался рядом с графиней.

— Что он вам сказал?

— Он попросил у меня встречи, — ответила госпожа де ла Мотт.

— Когда?

— Завтра днем.

— Вы примите его?

— Несомненно.

— И сообщите мне о результате вашей встречи?

— Да, разумеется.

В этот момент дверь салона широко распахнулась, и церемониймейстер возвестил:

— Ее величество королева Франции Мария-Антуанетта.

ГЛАВА 7

Обычно граф Калиостро спал поздно. Однако на следующий день он был на ногах уже в одиннадцать часов утра. Гостиница «Карл Смелый», в которой граф Калиостро снимал номер из трех комнат, располагалась в самом центре Парижа, неподалеку от площади Пале-Рояль. Уточнив свое расписание на предстоящий день и отдав несколько обычных распоряжений, Калиостро написал короткую записку и подал ее слуге.

— Ты должен отправиться в Сен-Антуанское предместье и обязательно найти господина, которому предназначено это послание. Насколько мне известно, сейчас он находится в Париже. Если тебе не удастся обнаружить его, привезешь записку назад. Да, и распорядись, чтобы мне подали завтрак.

После завтрака Калиостро, как обычно, читал свежие газеты, в которых всегда можно было найти что-нибудь полезное. Вот и сейчас ему попалась на глаза статья, напечатанная в «Парижских ведомостях». Автор статьи, некий де Вилар, утверждал, что «граф» Александр де Калиостро — вовсе не тот, за кого он себя выдает. В статье даже приводилось настоящее имя Калиостро — Джузеппе Бальзамо. Основываясь на этом, автор делал вывод о том, что знаменитый итальянский профессор демонологии и мистики — обыкновенный шарлатан. А все его таинственные опыты с потусторонними силами — ни что иное, как прекрасно исполненные трюки.

Выругавшись, Калиостро смял газету и отшвырнул ее в дальний угол комнаты. «Черт бы побрал этих наемных писак! Где они все это раскапывают? Теперь нужно быть предельно осторожным. Проглоти тебя волк, негодяй!» Немного успокоившись, Калиостро снова поднял газету и еще раз пробежался глазами по строчкам. «Интересно, кто такой этот де Вилар? Может быть, это всего лишь псевдоним, под которым скрывается кто-либо из людей, хорошо знающих Калиостро? Может быть, это написал итальянец? А откуда он знает его настоящее имя? На всякий случай нужно будет приготовить новые документы. Да, похоже, что без помощи Рето де Виллета не обойтись. Хорошо бы, слуга нашел этого мошенника». Рето де Виллет был человеком, хорошо известным в узких кругах Парижского общества, точнее, в его уголовном мире. Это был виртуоз пера и кисти. Он мог подделывать печати, штампы, выправлять фальшивые документы, подделывать любой почерк. В общем, таланты Рето де Виллета были почти безграничны. Несколько раз он попадал в тюрьму по обвинению в мошенничестве и подделке ценных бумаг. Однако всякий раз каким-то образом выпутывался.

Калиостро раньше бывал в Париже, но совсем под другим именем. Документы тогда приготовил для него Рето де Виллет. Спустя час слуга вернулся.

— Ну что, ты нашел его? — нетерпеливо спросил Калиостро.

— Да. Он передал вам ответное послание. Калиостро развернул протянутый ему лист бумаги и быстро пробежался по аккуратно выписанным буквам.

— Прекрасно, скоро он будет здесь. Отправляйся в лавку и купи бутылку лучшего вина. Когда ко мне придет посетитель, будешь дежурить у двери.

Слуга, привыкший молча повиноваться, кивнул и вышел из номера.

Графу Калиостро не пришлось долго ждать появления Рето де Виллета. Не прошло и получаса, как Калиостро и Виллет сидели за столиком, откупорив бутылку вина. Внешность де Вилетта заслуживает особого внимания. Это был неимоверно худой, высокий человек с подвижным, выразительным лицом. Единственное, что сильно портило его, был бледно-желтый цвет лица, свойственный всем людям, привыкшим проводить много времени в сырых холодных помещениях и питаться плохой пищей. Немного сутулясь, Рето де Виллет вошел в номер и приветствовал Калиостро как своего старого знакомого.

— Здравствуй, Джузеппе. Я-то думал, что ты стал таким важным, что мы и не увидимся с тобой. Калиостро горячо обнял де Виллета.

— Как я могу забыть старых друзей? Тем более, если они оказали мне такие услуги. Если бы не ты, мне в тот раз обязательно грозила бы Бастилия. Но, слава Богу, документы были в порядке, и я смог благополучно скрыться.

— Я рад это слышать. Когда газеты начали звонить о том, что в Париж приехал знаменитый граф Калиостро, я и не подозревал, что это на самом деле ты. Правда, потом я где-то увидел твой портрет и понял, кто скрывается под именем графа Александра де Калиостро. Ты сам придумал этот псевдоним?

Обменявшись еще несколькими шутками, старые знакомые выпили по полстакана вина и закурили трубки.

Глядя на Калиостро, Рето де Виллет хитро прищурился.

— Наверняка, у тебя какое-то дело ко мне, — сказал он. — Извини, Джузеппе, но мне трудно поверить в то, что ты так срочно вызвал меня только для того, чтобы предложить стакан доброго вина. Кстати, ты знаешь, что я веду вполне благочестивый образ жизни и даже устроился на работу к одному адвокату?

Калиостро недоверчиво посмотрел на приятеля.

— Да этого просто не может быть. Неужели ты так изменился, что теперь предпочитаешь работать не на себя, а на какого-то адвоката?

Де Виллет тяжело вздохнул.

— Времена изменились, друг мой. Я должен хотя бы в глазах полиции иметь более-менее устойчивую репутацию. Теперь, когда меня спрашивают об источниках дохода, я указываю на свою службу. Конечно, это не мешает мне заниматься своими делами, но в чем-то ты прав — работать на себя гораздо приятнее, чем на чужого дядю. К тому же, адвокат, которому я служу, на редкость гнусный тип. Он только недавно приехал в Париж из какой-то провинции и намерен сделать себе грандиозную карьеру. Но для этого у него нет ни денег, ни связей, ни даже таланта. Каждый раз, когда я слышу его фамилию, меня просто воротит. Ты бы видел, как этот коротышка влюблен в себя. Иногда станет перед зеркалом, нахлобучит шляпу, задерет голову и торжественно так произносит: «Максимилиан Робеспьер, министр юстиции».

Калиостро небрежно махнул рукой:

— Да брось ты своего адвоката. Займись настоящим делом. Надеюсь, ты еще не забыл свое ремесло? Виллет засмеялся.

— Как я мог забыть его? Знаешь, нужда в людях вроде меня существует всегда. Кому-то нужно поставить фальшивый штемпель на купчий, кто-то просрочил выплаты по векселям и хочет выправить себе фальшивые оправдательные документы, в паспортах тоже многие нуждаются. В общем, я, конечно, не пропал, но признаюсь честно, работы стало меньше. Полиция свирепствует и я берусь теперь только за абсолютно надежные дела. Ведь когда берут кого — нибудь с фальшивыми документами, первым делом направляются ко мне. Как видишь, мне до сих пор удается выпутываться, но с каждым днем все труднее и труднее жить. Ну, что там у тебя стряслось? Рассказывай.

Калиостро пыхнул трубкой. — Во-первых, мне нужны новые документы.

— Срочно?

— Нет, время еще есть.

— Ну хорошо. Ты же знаешь, Джузеппе, что тебе я отказать не смогу. Это будут самые настоящие документы, но, сам понимаешь, мне потребуются деньги на расходы.

Калиостро снисходительно улыбнулся.

— Рето, неужели, я когда-нибудь подводил тебя? Ты получишь столько, сколько попросишь. Деньги для меня не имеют значения. Если выгорит одно дело, над которым я сейчас работаю, то ты, между прочим, тоже станешь богатым человеком.

Де Виллет пожал плечами.

— А при чем здесь я? Калиостро засмеялся.

— А вот это и есть то главное, ради чего я так срочно хотел увидеться с тобой. Но, разумеется, все это должно остаться между нами. Де Виллет приложил руку к сердцу.

— Джузеппе, ты же меня знаешь, я никогда не отличался излишней болтливостью. Это не в моих правилах.

— Я знаю. И все-таки прошу тебя, будь осторожнее и осмотрительнее. Ставки в этой игре слишком велики — Хорошо, рассказывай.

После того, как Калиостро в нескольких словах объяснил де Виллету суть своего плана, тот надолго задумался.

— М-да, — наконец протянул он. — Это будет задача не из легких. Честно говоря, мне приходилось подделывать подписи даже генерального контролера финансов и военного министра, а вот что касается почерка Марии-Антуанетты, то тут я пас.

Калиостро нервно заерзал на стуле.

— Да нет, Рето, в этом не должно быть ничего сложного. Какая разница, подделывать почерк военного министра или королевы?

Де Виллет хмуро покачал головой.

— Не скажи. Если меня уличат в том, что я выдавал себя за коронованную особу, мне грозит как минимум каторга.

— Но я уверен в том, что это совершенно безопасно. Я смогу сделать все так, что никто ни о чем не догадается. Главное, написать несколько записок от имени Марии — Антуанетты, больше от тебя ничего не потребуется.

— Но в случае провала в руках у полиции окажутся вещественные доказательства — записки, написанные моей рукой.

— Я надеюсь, что до этого не дойдет. То есть, я совершенно уверен в этом, — принялся убеждать друга Калиостро. — Гарантирую, что за это ты получишь не меньше ста тысяч ливров.

Глаза Рето де Виллета полезли на лоб от удивления.

— Сто тысяч? Ты не ошибся, Джузеппе? Ведь это целое состояние.

Калиостро пожал плечами.

— Ну разумеется. Ты сможешь купить себе маленький уютный домик где-нибудь в Лионе и навсегда позабыть о тяжелой нудной работе в адвокатской конторе какого-то провинциала.

Де Виллет хмыкнул.

— Да, над этим стоит задуматься… Ну хорошо, если я соглашусь, когда ты сможешь выплатить мне деньги? Калиостро улыбнулся.

— Вот это настоящий разговор. Деньги ты получишь почти сразу. Тебе даже не нужно будет дожидаться, пока закончится моя игра. Де Виллет стал теребить в руках погасшую трубку.

— Ну ладно, — наконец, ответил он. — Ты меня уговорил. Но чтобы подделывать почерк Марии-Антуанетты, мне нужно иметь перед глазами его образец.

Калиостро поторопился успокоить приятеля.

— Думаю, что ты получишь его в ближайшие дни. Особое внимание тебе придется обратить на подпись. Однако, зная твои таланты, я уверен — тебе понадобится не больше двух дней, чтобы набить руку. Я пришлю тебе образец почерка королевы со своим слугой.

— Ты доверяешь ему? — с сомнением спросил де Виллет.

— Абсолютно. Он еще ни разу не подводил меня. Де Виллет потянулся к бутылке.

— Ну что ж, выпьем за маленький уютный домик в Лионе. Кстати, а чем собираешься заниматься ты после того, как закончится эта игра?

— Я уеду в Италию. И, скорее всего, больше никто и никогда не узнает о графе Александре де Калиостро. Я рад, Рето, что ты принял мое предложение. Де Виллет засмеялся.

— Ты предложил мне такие деньги, что мне трудно было отказаться.

— Значит, по рукам?

— По рукам.

Ужин у графини де ла Мотт затягивался. За столом сидели лишь Калиостро и сама графиня. Кардинал де Роан задерживался.

— Моя дорогая, вы уверены в том, что его высокопреосвященство найдет возможность посетить сегодня ваш дом? — спросил Калиостро, отправляя в рот спелую, сочную ягоду винограда.

Графиня выглядела озадаченной.

— Он обещал. Возможно, возникли какие-то неотложные дела, и его высокопреосвященство задерживается.

— Ну что ж, пока кардинал де Роан отсутствует, мне хотелось бы вернуться к нашему плану. Распорядитесь, чтобы слуги удалились.

Оставшись наедине с графиней, Калиостро продолжил:

— Итак, вам удалось что-нибудь выяснить относительно драгоценностей?

— По моим сведениям ювелиры Бемер и Бассенж предложили графине де Бодуэн приобрести для королевы невероятно дорогое бриллиантовое ожерелье.

— Вы выяснили его цену?

— Миллион шестьсот тысяч ливров. Во всяком случае, сегодня ювелиры оценили его именно в такую сумму.

— Они уже были у королевы?

— Нет. Герцогиня д'Айен-Ноайль назначила им прибыть в Версаль завтра, после полудня. Единственное, что нам сможет помешать — решение королевы купить это ожерелье. Но я со своей стороны сделаю все, чтобы она отказалась от этой мысли.

— Чем вы будете мотивировать свои слова?

— Миллион шестьсот тысяч ливров — огромная сумма. На такие деньги можно оснастить целый полк королевской гвардии. Сейчас, когда обстановка в Европе столь неспокойна, ее королевское величество обязано заботиться о поддержании боеспособности французской армии, а значит, и о состоянии казны. К счастью, королева пока прислушивается к моим словам. Думаю, что графиню де Бодуэн можно будет нейтрализовать. Она пока еще не вошла в доверие к ее величеству. К тому же, на моей стороне и первая статсдама. Герцогиня д'Айен-Ноайль вообще отрицательно относится к подобного рода покупкам.

— Ваши слова меня убеждают, — сказал итальянец. — Что же вы намерены предпринять дальше?

— В случае, если королева откажется от этого приобретения, мы начнем осуществлять ваш план в отношении кардинала де Роана. Вы уже говорили с ним относительно записки для королевы?

— Да, на вчерашнем приеме в Версале.

— Отлично. Он дал свое согласие?

— Он даже не дождался окончания сеанса и сразу же отправился к себе. Как объяснил его высокопреосвященство — для того, чтобы написать любовное послание даме своего сердца. В связи с этим у меня есть для вас, графиня, приятная новость.

— Какая же?

— Я нашел человека, который сможет подделать почерк Марии-Антуанетты. В связи с этим от вас требуется лишь одна услуга — вы должны раздобыть мне какой-нибудь документ, которым может быть даже короткая записка, написанный рукой ее величества. И тогда уже через несколько дней мы сможем приступить к непосредственному осуществлению нашего плана. Мы должны убедить кардинала де Роана передать записку для королевы вам, а вы возьмете на себя обязательство передать ее королеве. Если все получится так, как я запланировал, и кардинал станет получать ответные послания, нам останется только приготовить кошельки.

Их разговор был прерван появлением слуги, который, постучав в дверь, осторожно вошел в комнату:

— Ну что там? — недовольно спросила графиня де ла Мотт.

— Его высокопреосвященство кардинал де Роан, великий капеллан Франции, — торжественно произнес лакей.

На лице графини появилась умиленная улыбка. — Ну, конечно же, просите. Мы давно ждем кардинала.

Когда в двери показалась высокая сухопарая фигура де Роана, графиня де ла Мотт вскочила со своего места и, протянув перед собой руку, направилась к кардиналу.

— Добрый вечер, ваше высокопреосвященство. Мы уже и не ожидали вашего появления.

Поцеловав руку графине, де Роан принялся объяснять:

— К сожалению, меня задержал папский нунций. Мы обсуждали вопросы, связанные с ростом протестантских настроений в южных районах Франции. Вы же знаете, что это очень беспокоит святой престол. Это был очень, очень тяжелый разговор.

— Ну что ж, хорошо все, что хорошо кончается, — радостно ответствовала графиня де ла Мотт. — Как ви — . дите, сегодняшний ужин будет проходить в узком кругу. Но, думаю, что это будет только способствовать созданию доверительной атмосферы.

Усадив кардинала де Роана за стол напротив себя, графиня де ла Мотт снова отослала лакея из комнаты.

— Учитывая степень нашего доверия друг к другу, — сказала графиня, — мне хотелось бы поговорить с вами, ваше высокопреосвященство, на одну очень деликатную тему. Она непосредственно касается всех, кто собрался сегодня на этот ужин. Мы знаем о чувствах, которые вы испытываете по отношению к определенной даме, и, испытывая к вам глубочайшее уважение, решили оказать посильную помощь в этом деле. Надеюсь, вы не станете обижаться на графа Калиостро за то, что он изложил мне некоторые подробности?

Кардинал выглядел немного смущенным.

— Нет, нет, не беспокойтесь, ваше высокопреосвященство, — воскликнула графиня. — Мы непременно сохраним все это в тайне.

— Я надеюсь, — выдавил из себя кардинал.

— Мне посчастливилось попасть в ближайшее окружение ее величества и я обладаю некоторым влиянием на нее. Во всяком случае, она согласится принять любое послание из моих рук. Если ваше высокопреосвященство хочет что-то передать для ее величества, то он может смело рассчитывать на меня.

Кардинал по-прежнему колебался.

— Как вы думаете, граф, — обратился он к Калиостро, — это будет разумно?

— Я уже говорил вам, ваше высокопреосвященство, что королева благосклонно настроена по отношению к вам. Вам необходимо проявить лишь настойчивость и характер.

Очевидно, эти слова убедили де Роана, потому что он достал из-под складок мантии маленький запечатанный конверт, на котором стояла его роспись. Протянув его графине, кардинал неуверенно улыбнулся.

— Здесь буквально несколько слов. Графиня положила конверт рядом с собой.

— Вам не о чем беспокоиться, ваше высокопреосвященство. Послание будет передано мной интересующей вас даме лично в руки. Об этом не узнает больше ни одна живая душа.

Кардинал прочувственно сказал:

— Благодарю вас, графиня. Если вам потребуются какие-то услуги со стороны церкви, вы можете рассчитывать на мою помощь.

Графиня де ла Мотт бросила едва заметный взгляд на Калиостро.

— Вполне возможно, что вскоре мне, действительно, придется обратиться к вам по одному щекотливому вопросу, разрешить который сможет только церковь. Но об этом пока рано говорить. Завтра же ваша записка будет доставлена по назначению. Мне трудно что-либо обещать вам, но, надеюсь, что вам недолго придется ждать ответа.

Кардинал несмело взглянул на графиню.

— Вам кажется, что ответ последует? Графиня уверенно кивнула.

— У меня нет в этом никаких сомнений. Граф Калиостро подтвердит, что дама вашего сердца намерена ответить на ваши чувства. Однако, ваше преосвященство…

Графиня де ла Мотт умолкла, сделав смущенное лицо.

— Что-то не так? — встревожился кардинал. Графиня де ла Мотт принялась уклончиво объяснять:

— Как вам, наверное, известно, мой муж, граф де ла Мотт, не слишком богат. А жизнь при дворе требует постоянных расходов…

Кардинал понимающе кивнул.

— Ну, разумеется, графиня. Завтра же вы получите деньги…

Графиня скромно потупила глаза.

— Давайте назовем это комиссионным вознаграждением.

— Да, да, вы получите комиссионное вознаграждение. Я думаю сумма десять тысяч ливров вполне сможет удовлетворить вас.

Графиня наклонила голову.

— Вы очень щедры, ваше высокопреосвященство. Кардинал воодушевленно продолжил:

— Если все будет проходить так, как я этого ожидаю, то сумма ваших комиссионных, графиня, многократно возрастет. Разумеется, — он повернулся к Калиостро, — то же самое относится и к вам, граф. Я умею достойно оценивать услуги, оказанные мне моими друзьями.

— Я хотела бы сообщить вам еще кое-что, ваше высокопреосвященство, — сказала графиня де ла Мотт. — Но это уже чисто женский совет. Если вы хотите завоевать сердце обожаемой вами дамы, не стоит скупиться на подарки. Ну, а учитывая высокое положение той особы, о которой мы ведем речь, подарки должны быть воистину дорогими.

Кардинал задумался.

— Но что же я могу подарить ей? Ведь она так богата…

Графиня улыбнулась.

— Это еще ничего не значит, ваше высокопреосвященство. Смею вас уверить, что любой женщине приятно получать подарки.

— Я даже не знаю, что сказать. Может быть, вы, графиня, чем-нибудь поможете мне? Дадите какой-нибудь совет?

Госпожа де ла Мотт сделала задумчивое лицо.

— Думаю, что нам не стоит торопить события, — наконец веско произнесла она. — Вначале я должна передать ваше первое послание и выяснить кое-какие детали. Единственное, что я могу сказать вам сейчас, ваше высокопреосвященство — достойным подарком для дамы вашего сердца вполне может быть какое-нибудь украшение. В любом случае, я постараюсь вам помочь.

После этого графиня де ла Мотт перевела разговор на другую тему.

— Кстати, кардинал, вы вчера не присутствовали на спиритическом сеансе графа Калиостро у королевы? Там было немало интересного…

В полдень следующего дня Констанция уже прибыла в королевский дворец, где ювелиры Бемер и Бассенж должны были продемонстрировать ее величеству сделанное ими бриллиантовое ожерелье. Ювелиры уже сидели в приемной, ожидая назначенного часа.

— Господа, ожерелье с вами? — спросила Констанция, входя в приемную. Бассенж и Бемер вскочили.

— Да, вот оно.

В руках у высокого блондина Бемера Констанция увидела знакомую коробку, обтянутую черным бархатом.

— Сейчас я справлюсь у ее величества о том, насколько скоро она сможет вас принять. Думаю, что это произойдет через несколько минут.

С этими словами Констанция скрылась за дверью, оставив нервно переглядывавшихся между собой ювелиров в приемной.

При появлении Констанции Мария-Антуанетта, находившаяся в комнате вместе с графиней де ла Мотт, торопливо сложила лежавший перед ней на столе листок бумаги и положила его в верхний ящик.

— Ваше величество, — обратилась к ней Констанция, — прибыли ювелиры. Вы не могли бы принять их немедленно?

Мария-Антуанетта рассеянно кивнула.

— Да, да, конечно. Просите.

Бемер и Бассенж, не скрывая своего благоговения, вошли в кабинет ее величества и наклонились в глубоком поклоне.

— Итак, — просто сказала королева, — показывайте. Бассенж, почтительно склонив голову, положил на стол перед королевой обтянутый черным бархатом футляр. Констанция открыла футляр и придвинула его поближе к глазам Марии-Антуанетты. Та не сдержалась и восхищенно воскликнула:

— Какая прелесть!

Ожерелье сверкало и переливалось поистине волшебным блеском.Мария-Антуанетта достала его из футляра и положила на руку. Бемер и Бассенж радостно улыбались.

— Ваше величество, это ожерелье достойна носить только одна женщина в мире — вы, — произнес Бассенж своим тонким голосом.

Королева ничего не ответила, целиком поглощенная осмотром украшения. На лице же графини де ла Мотт, стоявшей за спиной Марии-Антуанетты, Констанция заметила какое-то странное выражение. У Констанции появилось такое ощущение, что статс-дама, мадам де ла Мотт, уже знает, чем все закончится.

— Сколько же оно стоит? — спросила королева. Бемер и Бассенж смущенно переглянулись между собой.

— Минимальная цена, которую мы хотели попросить за него — один миллион шестьсот тысяч франков, — ответил Бемер.

Королева удивленно подняла брови.

— Сколько?

— Миллион шестьсот тысяч, — робко повторил Бемер. — Простите, ваше величество, но мы не можем продать его дешевле. Бриллиантов такой чистоты вы не найдете в Европе. А оправа сделана из материала, привезенного из Южной Америки. Мы трудились над ним несколько месяцев.

Королева еще долго не могла скрыть своего восторга и восхищения, вновь и вновь перекладывая ожерелье с руки на руку.

— Да, — наконец, произнесла она, — вы можете гордиться этим украшением. Иногда даже не верится, что такое можно создать человеческими руками. И, пожалуй, оно стоит тех денег, которые вы за него просите.

Мария-Антуанетта положила ожерелье назад в футляр и, закрыв его, отодвинула от себя.

— Ну, что скажете, Женевьева?

Неожиданностью для Констанции было то, что ее величество обратилась к графине де ла Мотт по имени. Степень доверия, которую испытывала королева по отношению к статс-даме госпоже де ла Мотт оказалась для Констанции намного выше, чем она ожидала. Впрочем, вопрос с бриллиантовым ожерельем для Констанции не имел особого значения, поскольку единственное, чего она добивалась в этом деле — просто продемонстрировать ее величеству настоящее произведение искусства. Насколько бы велико ни было влияние графини де ла Мотт на Марию — Антуанетту, решение приходилось принимать самой королеве.

Графиня де ла Мотт, не обращая внимания на затаивших дыхание Бемера и Бассенжа, спокойно ответила:

— Разумеется, ожерелье достойно вашего величества. Однако я бы попросила не забывать вас о сложном положении, в котором находится наша казна. Во-первых, в Европе неспокойно, во — вторых, ваш супруг проводит реорганизацию французской армии и флота. Мы строим новый порт в Шербурге, на все это требуются большие расходы. И потом, стараниями некоторых не в меру ретивых журналистов у народа сложилось неверное представление о расходах королевской семьи. В общем, на вашем месте, — подытожила графиня де ла Мотт, — я бы воздержалась от покупки столь дорогой вещи.

Королева задумчиво откинулась на спинку кресла.

— Что ж, в ваших словах, графиня, немалая доля правды. На эти деньги лучше построить лишний боевой корабль.

Ювелиры не скрывали своего разочарования. И в самом деле, их можно было понять — ни кто иной, кроме королевы, не мог позволить себе такую покупку. И дело тут было даже не в деньгах. В конце концов, ожерелье можно было разделать на камни и продать их поодиночке. Но, во-первых, это обещало грандиозные финансовые потери, а во-вторых, Бемер и Бассенж, создавшие это украшение собственными руками, не могли даже допустить мысли о подобном. Главная причина их разочарования состояла в том, что ожерелье предназначалось именно для королевы. И никто иной теперь просто не мог претендовать на него. Его приобретение другим лицом было бы воспринято Марией-Антуанеттой как личное оскорбление.

Констанция прекрасно понимала чувства ювелиров, но принимать решения за королеву было не в ее власти. В глубине души она сочувствовала ювелирам, которым пришлось не солоно хлебавши покинуть королевские покои.

Мария-Антуанетта осталась наедине с Констанцией и графиней де ла Мотт. У самой королевы также было подавленное настроение, причины которого были очевидны. Помолчав, Мария — Антуанетта сказала:

— Интересы Франции требуют того, чтобы я отказалась от личных пристрастий. К тому же, теперь у этих борзописцев не будет очередного повода, чтобы обвинять королеву Франции в растрате денег из казны. А ожерелье на самом деле великолепно.

— Я понимаю вас, ваше величество, — сказала Констанция. — Вы вольны поступать так, как считаете нужным. С вашего разрешения, я покину дворец. Я хотела бы посвятить сегодняшний вечер сыну.

— Ну что ж, графиня, я благодарю вас за хорошо выполненную работу. Вы получили подготовленный для вас список ювелирных домов?

— Да.

— Продолжайте выполнять свои обязанности. Кстати, можете зайти к моему казначею. Я распорядилась выдать вам небольшую сумму на текущие расходы. Можете считать это первым вознаграждением за службу.

Констанция преклонила колени.

— Благодарю вас, ваше величество. Но я не считаю, что заслужила его.

Королева холодно поджала губы.

— Думаю, что мне виднее, кого из своих подданных награждать, а кого — наказывать. Идите.

Констанция покинула покои королевы с непонятным чувством досады. Дело было даже не в том, что ее величество отказалось от рекомендованной Констанцией покупки. Пока что она, графиня де Бодуэн, не может рассчитывать на понимание со стороны королевы. Ну что ж, придется терпеть и ждать…

Воспользовавшись тем, что королева посвятила вечер своему царственному супругу, графиня де ла Мотт выехала из Версаля в Париж. Вечером в своем городском доме она встретилась с графом Калиостро.

На сей раз любовники могли всецело отдаться друг другу.

Покинув спальню для того, чтобы поужинать, графиня, наконец, вспомнила о делах. Она приказала слуге принести свой ридикюль и достала из футляра для пудреницы сложенный в несколько раз листок бумаги.

— Возьмите, Александр. Эту записку ее величество написала собственной рукой. Здесь же и ее подпись. Все, как вы просили.

Калиостро, одетый в ночной халат графа де ла Мотта и шлепанцах на босую ногу, развернул бумагу и не без любопытства прочитал:

— Жоселен, выдайте подательнице сего тысячу франков на расходы. Мария-Антуанетта Французская.

Сунув записку в карман халата, Калиостро радостно потер руки.

— Отлично. Теперь мы можем приступать к выполнению нашего плана. Через пару дней я сочиню ответ королевы к кардиналу де Роану, и его высокопреосвященство проглотит эту наживку. Дальнейший ход событий будет зависеть от твердости руки удильщика. Клянусь, я не упущу этот улов.

Графиня де ла Мотт рассмеялась.

— Я надеюсь, мой милый Александр. Но вы должны отдавать себе отчет в том, какую опасную игру затеяли. Если ваша рука дрогнет, то самое маленькое, что грозит нам обоим — это Бастилия. Вы знаете, какие там казематы? В них отказываются жить даже крысы.

Калиостро скривился.

— Дорогая, неужели мы встретились сегодня с вами для того, чтобы пугать друг друга ужасами тюрем? В библии сказано, что самое страшное наказание ждет человека после смерти. Откровенно говоря, мне бы больше хотелось избежать наказания в этой жизни. Доверьтесь мне, и все будет хорошо.

— Но это сложнее, чем удовлетворить даму в постели, — лукаво улыбаясь, промолвила графиня де ла Мотт. — Не все зависит только от вас. Кстати, меня интересует один вопрос.

Калиостро церемонно наклонил голову.

— Спрашивайте, повелительница моего сердца.

— Кто, кроме нас с вами, участвует в игре?

— Пока только один человек. Вряд ли вам что-то скажет его имя.

— Кто он?

— Этот человек лучше всех во Франции подделывает чужой почерк. Сейчас он служит в конторе какого-то малоизвестного адвоката.

Графиня де ла Мотт задумчиво отпила немного вина из высокого бокала на тонкой ножке.

— Значит, пока в игре участвуют четверо, — медленно сказала она. — Кардинал де Роан, вы, я и этот мелкий мошенник. Калиостро приторно улыбнулся.

— Ну что вы, дорогая. Рето де Виллет — совсем не мелкий мошенник. Вполне можно сказать, что он является одним из самых крупных мошенников Европы.

Графиня улыбнулась в ответ столь же приторной и, вместе с тем, язвительной улыбкой.

— Александр, один из самых крупных мошенников в Европе, которые мне известны, — это вы. И, пожалуйста, не надо оправдываться. Я знаю о вас значительно больше, чем вы думаете.

— И это не останавливает вас? — лукаво глянул на графиню Калиостро.

Она медленно покачала головой.

— Отнюдь нет. Я знаю, что делаю. Куда более противно находиться замужем за такой мелкой и ничтожной личностью как граф де ла Мотт. Но, я надеюсь, скоро этому придет конец. И поможет мне в этом кардинал де Роан.

— Вы имели в виду развод, когда помощь его высокопреосвященства скоро понадобится вам?

— Да. Или вы хотите, чтобы я сбежала от своего мужа, формально оставаясь с ним в браке? В таком случае, мне придется переменить фамилию, а может быть, даже внешность.

— Это не так сложно, как вы думаете, дорогая, — снисходительно сказал итальянец. — Поверьте мне, я знаю, о чем я говорю.

— Я охотно верю вам, Александр. Послушайте, у меня совершенно нет аппетита. Не отправиться ли нам в опочивальню?

Калиостро с улыбкой развел руками.

— Как прикажете, повелительница моего сердца. Во всяком случае, мне гораздо интереснее наслаждаться вашей любовью, нежели размышлять о грустных вещах вроде Бастилии. Я снова к вашим услугам. Но прежде чем мы опять займемся любовью, мне хотелось бы на минуту вернуться к делам. Вы передали записку от кардинала де Роана ее величеству Марии-Антуанетте?

— Пока нет, — с кислым выражением лица ответила графиня. — У меня есть некоторые сомнения по этому поводу.

— Какие же? — встревоженно спросил Калиостро.

— А стоит ли вообще передавать ее?

— Ах, вот оно что, — протянул итальянец. — Что ж, это важный вопрос. Впрочем… нам это ничем не грозит. В конце концов, мало ли у королевы тайных и явных обожателей? Кардинал де Роан — всего лишь один из длинного списка, и королеве вовсе необязательно придавать этому особое значение.

— Но это улика, — возразила графиня. Калиостро медленно покачал головой.

— Вовсе нет. В этой записке нет ничего, что впрямую указывало бы на нас.

— Но ведь передам ее я.

— Вы просто исполнили просьбу своего старого знакомого. Вот и все. Что же в этом преступного?

— Ничего преступного в этом, конечно, нет. Но вряд ли стоит обращать внимание королевы на кардинала.

Калиостро сделал какое-то странное движение плечами.

— Поначалу я тоже был против того, чтобы передавать записку от кардинала ее величеству, поскольку был уверен в полной безнадежности этого предприятия. Однако теперь меня самого разбирает любопытство — а вдруг у кардинала есть какие-нибудь шансы. Женевьева, давайте попробуем, а? Из простого любопытства. В конце концов, записку кардинала можно будет выкрасть из архивов ее величества. Я думаю, вы знаете, как это сделать.

Графиня тяжело вздохнула.

— Мне все это не нравится.

— Почему? — недоумевал Калиостро.

— Помните английскую поговорку: «Любопытство погубило кошку»? Я боюсь, что все это может обернуться против нас.

— Не бойтесь, — успокоил графиню Калиостро. — Это не имеет ни малейшего значения. Пока еще нет причин для беспокойства.

Наконец, графиня де ла Мотт сдалась.

— Ну хорошо. Завтра я передам послание нашего влюбленного священника ее величеству.

— Как вы думаете, дорогая, она даст ответ? Графиня пожала плечами.

— Александр, вы заронили в мою душу сомнение. Теперь даже я не знаю, что может произойти. А вдруг королева и вправду заинтересуется этой запиской?

Калиостро улыбнулся.

— В любом случае, это будет нам на руку. Простите, моя дорогая, я утомил вас разговорами. Что ж, на сегодня с делами покончено. Как вовремя ваш муж уехал из Парижа.

Приехав в Версаль на следующий день, Констанция сразу же направилась в опочивальню королевы. Мария-Антуанетта была у себя, занятая своими драгоценностями.Когда Констанция вошла в опочивальню, королева была необыкновенно радушна.

— Графиня де Бодуэн, я очень рада вас видеть. Меня по-прежнему терзают сомнения относительно бриллиантового ожерелья, которое приносили эти ювелиры.

— Что же конкретно вас волнует, ваше величество?

— Это настоящее произведение ювелирного искусства, которое достойно украшать мою коллекцию драгоценностей. Возможно, мне следовало приобрести его в кредит и оплатить по частям, как вы считаете?

— Я думаю, что ваше величество приняло самое мудрое решение. Насколько я понимаю, Бемер и Бас-сенж скорее похоронят это ожерелье в своих сундуках, нежели продадут его кому — либо, кроме вас. А потому, при желании вы сможете приобрести его в любой момент. Но это, разумеется, в том случае, — осторожно добавила она, — если позволит положение казны.

Королева неожиданно перевела разговор на другую тему.

— Вы новый человек при дворе, графиня. Я еще не слишком хорошо знаю вас, но, признаться честно, испытываю к вам доверие. Есть одна проблема, которая требует решения, но я не хочу советоваться ни с герцогиней д'Айен-Ноайль, ни с графиней де ла Мотт.

Констанция с удивлением взглянула на Марию-Антуанетту. — Почему же, ваше величество? Насколько мне известно, герцогиня д'Айен-Ноайль является самым признанным авторитетом в делах вашего двора. В несколько меньшей степени это относится и к графине де ла Мотт.

Констанция редко видела королеву такой смущенной. Точнее, она видела ее в таком состоянии впервые.

— Это очень… деликатный вопрос. Если говорить без обиняков, то герцогиня д'Айен — Ноайль — ужасная пуританка и ревнивая блюстительница морали. Разумеется, в том, что касается официальных вопросов, это весьма полезно. Однако я — не только королева, но и женщина. У меня есть свои сердечные дела и привязанности.

— Ну разумеется, — торопливо сказала Констанция. — Но мне не совсем понятно, почему вы не доверяете графине де ла Мотт?

— Мне кажется, что у нее есть личная заинтересованность в этом деле. А мне хотелось бы узнать мнение человека, с этим никак не связанного.

— Мне очень лестно слышать такие слова, ваше величество. Они свидетельствуют о том, что вы цените мою преданность к короне.

Королева достала из маленькой шкатулки записку.

— Вот это послание мне сегодня утром передала графиня де ла Мотт. Его написал… — она задумалась. — Впрочем, что скрывать. Вы знакомы с великим капелланом Франции кардиналом де Роаном?

Констанции с трудом удалось скрыть удивление.

— Да, ваше величество.

— Так вот, это его записка. В ней он признается в том, что испытывает по отношению ко мне нежные чувства, и просит дать ответ. Что вы на это скажете?

Констанция ни минуты не раздумывала.

— Ответ означает надежду, — твердо сказала она. — Вы ничего не должны делать, ваше величество. А еще лучше будет, если вы сожжете эту записку. Кардинал де Роан вполне достойный человек, но мне кажется, что проявление нежных чувств не имеет никакого отношения к сану и должности, которую он занимает. Отказав ему во взаимности, вы таким образом заставите кардинала думать о более важных вещах.

Королева вздохнула.

— Но ведь он мой обожатель.

— У вас много обожателей, — сухо промолвила Констанция. — Кардиналу де Роану пристало заботиться о душах верующих. В конце концов, он не простой смертный, а духовный пастырь. Давая обет в церкви, он поклялся служить ей, а не самому себе.

Королева задумчиво наклонила голову.

— Возможно, вы и правы, графиня… — голос ее стал тверже, — да, вы правы. Не замечать кардинала — будет лучшим ответом на его послание. Теперь вы понимаете, почему я не могла спросить совета у графини де ла Мотт?

— Да. Она приятельница кардинала и является лицом, заинтересованным в положительном исходе дела. Возможно, даже — из корыстных побуждений. Не подумайте только, ваше величество, что я пытаюсь бросить тень на вашу статс-даму. Как я понимаю, вы хотите, чтобы я отвечала откровенностью на откровенность. Вы услышали мое мнение.

От рассеянности и задумчивости королевы не осталось и следа. — Я поступлю именно так, как вы мне посоветовали, — твердо сказала она. — Благодарю вас, графиня. Сейчас мне бы хотелось остаться одной.

Резиденция кардинала де Роана, великого капеллана Франции, располагалась в прекрасном дворце семнадцатого века на Парижской улице Вьей-дю-Тампль. Это было громадное строение высотой в четыре этажа, ухоженное и присмотренное. Несмотря на плачевное состояние государственной казны, церковь не могла пожаловаться на плохие времена. Монастыри и приходы исправно получали свою долю налогов и пожертвований от верующих. Этого было вполне достаточно для безбедного существования высокопоставленных «отцов церкви», к которым, несомненно, относился и кардинал де Роан.

У него была большая канцелярия, обширный штат слуг и даже собственное казначейство. Суммы, которыми распоряжался великий капеллан Франции, исчислялись сотнями тысяч франков.

Через несколько дней после того, как влюбленный кардинал передал графине де ла Мотт записку для ее величества королевы Марии-Антуанетты Французской, личный секретарь кардинала постучался в дверь его кабинета.

Ваше высокопреосвященство, к вам статс-дама ее величества графиня де ла Мотт.

Кардинал, который провел эти несколько дней, как на иголках, немедленно позабыл о всех срочных делах.

— Просите.

Секретарь впустил графиню в кабинет кардинала. Кардинал поцеловал руку своей гостье и предложил ей сесть не на обычное кресло для посетителей, а на широкий диван в дальнем углу кабинета.

— Моя дорогая мадам де ла Мотт, я сгораю от нетерпения, — не скрывая своего волнения, произнес кардинал. — Есть ли какие-нибудь обнадеживающие результаты? Вы передали мою записку?

Графиня де ла Мотт откинула назад капюшон, прикрывавший ее голову. Глаза ее блестели, а улыбка свидетельствовала о хорошем расположении духа.

— Дама вашего сердца получила послание, которое вы мне передали, — ответила она бодрым голосом. — Кроме того, я хочу поблагодарить вас за выданные комиссионные.

Кардинал нервно ерзал на диване.

— Не стоит благодарности, графиня. Я готов не считаться с расходами, если они идут к достижению моей цели. Не томите же меня, расскажите обо всем.

Графиня де ла Мотт сделала паузу, наслаждаясь моментом собственного торжества. Когда кардинал уже готов был застонать от нетерпения, она, наконец, сказала:

— Известная нам дама очень благосклонно отнеслась к вашему посланию. Она хранит его в своей шкатулке, доступа к которой не имеет даже сам… — она многозначительно подняла палец вверх и круговым движением изобразила корону.

— И что, что она сказала? Графиня де ла Мотт засмеялась.

— Ваше высокопреосвященство, вы требуете от меня невозможного. Это глубоко интимные вопросы, на которые бы мне не хотелось отвечать. Скажу только, что она интересовались вами. Спрашивала о вашем здоровье и еще кое о чем.

Кардинал засопел так, словно его охватила любовная лихорадка.

— Так, значит, она интересовалась мною, она спрашивала обо мне. Граф Калиостро был прав — она настроена ко мне благосклонно. Я должен быть настойчив, я должен проявить характер. Да, да, теперь мне все ясно.

Графиня де ла Мотт наблюдала за ним с улыбкой, в которой явно сквозила издевка. Но только влюбленный, как мальчишка, седовласый священнослужитель мог не заметить этого.

— Вы не знаете главного, ваше высокопреосвященство, — мягко промурлыкала графиня.

— Что? Что такое? — возбужденно воскликнул кардинал. — Есть еще какие-нибудь известия для меня?

Вместо ответа графиня де ла Мотт достала спрятанный на груди маленький конверт и протянула его де Роану.

— Это вам.

Кардинал повертел конверт, на котором не было ни печати, ни подписи, в руках и ошалело воззрился на графиню.

— Как? Неужели это… от нее? Графиня молча кивнула.

— Я поверить не могу! — воскликнул кардинал. — Это просто невероятно. Неужели небеса смилостивились и послали мне такую радость?

Графиня де ла Мотт опустила голову, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Тем временем великий капеллан Франции торопливо открыл конверт и стал жадно вчитываться в несколько строчек послания.

«Милостивый государь, — гласило послание, — получив вашу записку, я с удовольствием отметила вздымающееся в душе моей волнение и сердечную нежность по отношению к вам. Рада буду видеть вас во дворце. Мария-Антуанетта Французская». — Я не верю своим глазам, — пробормотал кардинал, пряча записку в складки мантии. — Графиня, вам удалось совершить чудо.

Мадам де ла Мотт по-прежнему загадочно улыбалась.

— Благодарите лучше графа Калиостро, — посоветовала она. — я думаю, что в этом большая заслуга принадлежит ему. Именно он посредством потусторонних сил смог воздействовать на душевные флюиды ее величества.

Кардинал поднес палец к губам.

— О, нет, милейшая графиня, прошу вас, не произносите вслух имени.

На сей раз графиня не выдержала и рассмеялась. — Ваше высокопреосвященство, к чему играть в прятки? Ведь всем нам все известно. Посторонних здесь нет. Давайте будем откровенны.

Чтобы унять дрожь в руках, кардинал вытащил четки и принялся нервно перебирать их. Затем он с надеждой взглянул на статс-даму. — Что вы думаете по этому поводу, графиня?

— Я думаю, что дела ваши идут отлично, — бодро воскликнула госпожа де ла Мотт. — Вы должны продолжить переписку с ее величеством. Нужно ковать железо пока горячо.

Кардинал не скрывал своих колебаний.

— Вы уверены в том, что это необходимо?

— А почему нет?

— Я не покажусь ей назойливым? Графиня хмыкнула. — Ваше высокопреосвященство, вы удивляете меня. Еще несколько минут назад вы были уверены в том, что чеобходимо быть настойчивым и уверенным. Настойчивость — это не то же самое, что назойливость. Уверяю Вас, вы не должны стесняться.

Кардинал, которым сейчас можно было манипулировать, как марионеткой, немедленно согласился.

— Да, да, вы правы. Конечно же, вы правы. Об этом мне говорил и граф Калиостро. О, как я благодарен вам как благодарен…Он вскочил во своего места и стал суетливо расхаживать по кабинету.

— Ваше высокопреосвященство, не волнуйтесь — успокоила его графиня де ла Мотт. — Все идет своим чередом, и ваши шансы на успех велики. Кстати, отсюда я отправляюсь в Версаль. Если вы хотите передать еще одно послание ее величеству, я охотно соглашусь вам помочь.

Кардинал уселся за стол, положил перед собой лист бумаги, взял в руку перо и надолго задумался. Было заметно, что ему трудно сосредоточиться. Наконец, он поднял голову и обратился к графине:

— Могу ли я теперь быть более откровенным с ее величеством?

Графиня де ла Мотт поторопилась успокоить его:

— Вне всякого сомнения. Настоящая любовная записка скрепит вашу связь с королевой. Не беспокойтесь, никто кроме меня и ее величества не узнает о существовании этой бумаги.

Окончательно успокоившись, кардинал написал записку королеве, в которой делал ей самые нежные признания с предложением сердца и всевозможных услуг. Графиня де ла Мотт терпеливо дожидалась, пока кардинал закончит, и, получив от него письмо, спрятала его в самое надежное место, каким в то время обладала женщина — за вырез платья.

— Ваше высокопреосвященство, — сказала она, — поднимаясь, — сегодня же это послание получит ее величество. Я постараюсь убедить ее дать вам ответ немедленно. Где и когда мы сможем увидеться?

— Сегодня вечером я буду в Версале. Король устраивает прием для глав дипломатических миссий при дворе. Я обязан находиться там. Если к тому времени у вас будет что-то для меня, то мы непременно увидимся. Если же мне придется ждать до завтра, вы найдете меня здесь, на Вьей-дю-Тампль.

Графиня де ла Мотт слукавила: из дворца кардинала Роана она отправилась не в Версаль, а в гостиницу на Пале-Рояль. Там она встретилась с графом Калиостро, который, выказывая не меньшее нетерпение, нежели великий капеллан Франции, ожидал появления графини.

Едва она появилась на пороге, как Калиостро принялся обнимать ее и осыпать поцелуями. Статс-даме Марии-Антуанетты едва удалось умерить его любовный пыл.

— Погодите, граф. У меня не слишком много времени.

— Как? — вскричал Калиостро. — Вы не задержитесь здесь даже на полчаса?

— Увы, нет. Я заглянула к вам только для того, чтобы передать записку кардинала де Роана для ее величества королевы. Рето успеет сделать ответ сегодня же?

Тяжело вздыхая, Калиостро покачал головой.

— Боюсь, что нет. Скорее всего, сейчас он находится на службе в своей унылой адвокатской конторе и сможет приступить к делу только поздно вечером. Разумеется, нам еще понадобится время для того, чтобы встретиться. К сожалению, вечером я тоже занят. У меня прием и сеанс спиритизма в салоне госпожи де Сепор. Сами понимаете, что столь важное поручение я не могу доверить даже своему преданному слуге.

Графиня де ла Мотт выглядела разочарованной.

— Что ж, придется сегодня вечером огорчить кардинала. А ведь он ожидает, что королева даст ответ на его послание немедленно. Ну да ладно, влюбленные должны терпеть.

— Кардинал ничего не заподозрил? Графиня рассмеялась. — Во-первых, он глуп и легковерен, как все влюбленные. Во-вторых, ваш друг Рето де Виллет столь искусно подделал почерк ее величества, что отличить его от настоящего не смогла бы, наверное, даже сама Мария-Антуанетта. Да, ваш друг, действительно, талантлив. Удивительно, почему он до сих пор прозябает в нищете?

Калиостро развел руками.

— К сожалению, время крупных авантюр и мошенничеств прошло. Мир, в котором ему приходится пооводить большую часть времени, измельчал. Поэтому Ретп де Виллет вынужден продавать свои таланты за гроши. Даже если ему удается что-то зарабатывать, он не может потратить это, не привлекая к себе излишнего внимания полиции. Рето — слишком известный человек.

Графиня испуганно взглянула на итальянца. — А вы не думаете, что?.. Калиостро поторопился успокоить ее. — Нет, нет, в нашем случае все в порядке. После того, как Рето устроился на работу к этому провинциальному адвокату, его оставили в покое. К тому же, он соблюдает максимально возможные меры предосторожности.

Похоже, что эти слова мало успокоили графиню, потому что, покидая номер графа Калиостро, она тяжело вздохнула. — Мы сильно рискуем, мой дорогой Александр. Калиостро пытался выглядеть бодро.

— Только риск позволяет ощутить вкус победы. В противном случае, жизнь становится пресной и не приносит удовлетворения.

— Будем надеяться, что вы правы. Так, значит, мне не ждать вас сегодня к ужину?

— Увы, усталость не позволит мне провести эту ночь так, как хотелось бы нам обоим. Вы должны меня простить, дорогая.

Графиня де ла Мотт поджала губы.

— Я жду вас завтра утром, — сухо сказала она и, не прощаясь, покинула Калиостро.

Когда дверь за ней закрылась, итальянец выругался на родном языке и, кликнув слугу, стал одеваться.

ГЛАВА 8

Утром следующего дня графиня де ла Мотт завтракала в одиночестве. Калиостро задерживался, и графиня уже начала терять терпение.

Итальянец появился к самому концу завтрака. Графиня уже отставила в сторону чашку с недопитым кофе, когда Калиостро, запыхавшись, уселся на стул напротив своей возлюбленной.

— Тысяча извинений, моя дорогая. Тысяча извинений. Мне пришлось задержаться у госпожи де Сегюр до самого утра, и она уговорила меня остаться на ночлег у нее в доме.

Графиня де ла Мотт сверкнула глазами.

— Я надеюсь, вы не позволили себе лишнего, граф, — подчеркнуто вежливо произнесла она.

Калиостро выглядел слегка помятым и, скорее всего, подозрения мадам де ла Мотт имели под собой некоторые основания.

— Ну что вы, повелительница моего сердца, — широко заулыбался Калиостро. — Вы — единственная, чей образ я постоянно ношу в своем сердце.

— Не болтайте чепухи, — резко бросила графиня. — Если я узнаю, что вы мне изменяете, то все ваши грандиозные планы рухнут. Стоит мне только шевельнуть мизинцем, и вас в мгновение ока вышлют из Парижа.

Калиостро едва заметно побледнел. Голос его дрогнул, и он принялся пространно уверять графиню в своей глубочайшей любви и нежности, а заодно и в нелепости мыслей о том, будто он способен на измену.

— Ну ладно, ладно, — поморщившись, сказала графиня. — До тех пор, пока я еще приглашаю вас к себе, можете быть спокойны. Но мне хотелось бы посоветовать вам, милейший граф — не играйте с огнем.

— Ну, что вы, моя дорогая, я всегда думаю только о вас.

— Вы будете завтракать? — кисло спросила графиня, наблюдая за тем, как Калиостро маленькими глотками отпивает остывший кофе.

— Благодарю вас, я позавтракал у госпожи де Сегюр.

Графиня де ла Мотт оскорбленно умолкла, а Калиостро, только после этого сообразив, что ему не следовало говорить подобного, снова принялся извиняться.

— Вы наговорили уже вполне достаточно, — мрачно промолвила госпожа де ла Мотт. — Я больше не хочу ничего слышать. Где письмо?

Калиостро с готовностью протянул графине маленький конверт.

— Как вы и просили, без подписи и печати.

— Хорошо, — холодно сказала графиня и поднялась из-за стола. — Мне пора собираться. Я более не собираюсь обременять вас своим обществом.

Госпожа де ла Мотт быстро вышла из обеденной комнаты и закрыла за собой дверь, оставив итальянца на попечение слуги. Только сейчас Калиостро заметил на своем камзоле несколько длинных русых волос.

«II сгер! 1а 1иро, — выругался он про себя. — Как же я этого не заметил? Странно, что я вообще не разбудил в Женевьеве зверя. В следующий раз нужно быть осторожнее. Ну да ладно, я думаю, что она сама не заинтересована в том, чтобы прекращать игру, которая так удачно началась. Все-таки, о женщинах придется на несколько дней забыть. Однако… она была хороша… Черт, о чем это я? Даже не помню, как ее зовут… Матильда? Анна? Николь? Да, кажется, Николь… Впрочем, какое это теперь имеет значение?..»

Новая встреча графини де ла Мотт и кардинала де Роана состоялась, как и прошлый раз, в его личном кабинете во дворце на улице Вьей-дю-Тампль.

Графиня передала кардиналу записку, которую он развернул дрожащими от счастья руками. В ней снова было написано две строчки: «Милостивый государь, польщенная вашим постоянным вниманием к себе, а также испытывая уважение к вашим терпению и верности, посылаю вам выражение своего почтения и доброго расположения. Ваша М. А.»

Кардинал несколько раз вчитывался в короткие слова записки, а затем перевел изумленный взгляд на графиню. — Этого не может быть. Этого просто не может быть. Наверное, здесь какая — то ошибка.

Графиня пожала плечами.

— — О чем вы?

Кардинал начал размахивать запиской перед ее глазами.

— — Вы читали? Читали?

Госпожа де ла Мотт, которая пребывала сегодня отнюдь не в таком восторженном расположении духа, как кардинал де Роан, презрительно фыркнула:

— Ну разумеется, нет ваше высокопреосвященство.

Кардинал восторженно воскликнул:

— Взгляните на подпись! Графиня покосилась на записку.

— А что в ней особенного?

— Вы видите? Видите, что здесь написано? «Ваша»!

— Ах, вот вы о чем, — понимающе протянула Женевьева де ла Мотт. — Да, это несомненно знак особого внимания. Зная ее величество, могу сказать вам, ваше высокопреосвященство, что ваша настойчивость начинает давать плоды.

Кардинал вскочил из-за стола и, не в силах справиться с волнением, стал расхаживать из одного угла кабинета в другой.

— Нет, я этого не вынесу, — бормотал он. — Я не вынесу. Нужно что-то делать. Обязательно нужно что-то делать. Графиня, вы можете помочь мне?

Графиня де ла Мотт, которая по необъяснимым для кардинала причинам была сегодня грустна и апатична, вяло пожала плечами.

— Ну разумеется, ваше высокопреосвященство. Если я до сих пор помогала вам, то почему мне не сделать для вас еще один дружеский поступок? Хотя я не совсем поняла, о чем вы говорите. Ведь вы видитесь с королевой едва ли не каждый день. Вчера на приеме в Версале вы просто сверлили ее взглядом.

— Я не мог дождаться окончания приема, чтобы Увидеться с вами. Но ваше сообщение о том, что ответа для меня пока нет, было ушатом холодной воды. Откровенно признаюсь вам — я не спал всю ночь.

Графиня де ла Мотт тяжело вздохнула.

— Похоже, что ваши чувства по отношению к ее величеству перерастают в настоящую страсть, — философски заметила она. — Что ж, со страстью трудно бороться. В этом я вас понимаю. Кстати, а почему графиня де Бодуэн так странно смотрела на вас?

Кардинал недоуменно пожал плечами.

— Графиня де Бодуэн? А при чем здесь она? Графиня де ла Мотт снова тяжело вздохнула.

— Надеюсь, что ни при чем. Но мне очень не понравился ее взгляд.

— По-моему, она и на вас смотрела точно так же вдруг вспомнил кардинал. — Графиня, в нашем деле не появилось лишнего свидетеля?

Статс-дама ненадолго задумалась.

— Он мог появиться только в одном случае — если ее величество сама посчитала нужным поставить в известность об этом деле кого-либо еще. Надеюсь, что графиня де Бодуэн — не тот человек, который достоин подобного отношения. Во всяком случае, нам с вами нужно опасаться этой дамы. Учитывая репутацию, которую она приобрела при Пьемонтском дворе, она способна на любой сюрприз.

Но кардинал быстро позабыл про опасность, грозящую ему со стороны графини де Бодуэн, и снова обратился к госпоже де ла Мотт с просьбой:

— Так вы поможете мне организовать встречу с ее величеством?

Графиня де ла Мотт пристально посмотрела на него.

— Вы говорите о любовном свидании?

— Да, да, именно об этом я и говорю, — с горячностью воскликнул де Роан. — Разумеется, мы часто появляемся в одних и тех же местах, однако это совсем не значит, что мы можем общаться. Я хотел бы поговорить с королевой с глазу на глаз.

Графиня де ла Мотт пожала плечами.

— Даже не знаю, что вам ответить, ваше высокопреосвященство. Королева всегда находится на виду у своих придворных, и организовать такую встречу в тайне от всех — почти невыполнимая задача. Нет, разумеется, сделаю все возможное. Но вы ставите передо мной все более трудные и трудные задачи.

— Графиня, вас ждет щедрое вознаграждение. Сразу же после нашего разговора вы можете зайти к моему казначею, который выдаст вам тридцать тысяч франков. Нет, погодите, пятьдесят тысяч. Вы можете попросить у меня всего, чего захотите. Если встреча состоится, то пределов в выражении моей благодарности не будет.

Известие о большой сумме, которую выделил для нее кардинал де Роан, немного подняло настроение у графини де ла Мотт. Деньги были нужны ей сейчас как никогда. Граф де ла Мотт в последнее время совершенно запутался в любовных интригах и карточных долгах, а жалования, которое платили графине при дворе Марии-Антуанетты, хватало лишь на самое необходимое. К тому же, она была настолько легкомысленной, что позволила себе делать подарки графу Калиостро. Разумеется, этот период прошел, но долги остались. Мало того — они росли с каждым днем, как на дрожжах. Жизнь при дворе требовала больших расходов, а кредиторы уже начинали проявлять нетерпение. Конечно, пятьдесят тысяч франков были не слишком большой суммой, учитывая долги и потребности мадам де ла Мотт. Однако еще пара-тройка таких выплат могли решить все ее материальные проблемы. Откровенно говоря, просьба кардинала де Роана о встрече с Марией-Антуанеттой не было неожиданностью для графини де ла Мотт. Калиостро уже заранее просчитал этот вариант. Да, это было неизбежно. И все-таки графиня пыталась как можно дольше оттянуть этот момент. Причиной тому было ее нежелание посвящать в тайну игры своего мужа де ла Мотта. Но теперь было ясно, что без его помощи не обойтись.

Ах, если бы только граф де ла Мотт. Ведь придется прибегать к услугам его шлюхи, этой Мари-Николь. Почему природа так щедро одаривает одних и забывает о других? Все эти мысли роем проносились в голове графини де ла Мотт, в то время когда кардинал терпеливо дожидался ее ответа.

— Деньги — это, разумеется, очень важно, — наконец, — сказала она. — Но для меня не меньшее значение имеет дружба с вами, ваше высокопреосвященство. Я хотела сохранить между нами доверительное отношение а потому постараюсь исполнить вашу просьбу. Очевид но, вам придется обратиться также и к графу Калиостро чтобы он с помощью астральных сил смог воздействовать на ее величество. В конце концов, ничего невозможного нет. Если вы, ваше высокопреосвященство своей настойчивостью добились взаимности, хотя бы пока только в посланиях, то вы, наверняка, можете рассчитывать и на нечто большее. Потерпите немного и все будет улажено.

Кардинал слушал графиню де ла Мотт, затаив дыхание. Когда она закончила, его глаза прослезились.

— Я знал, знал, что могу рассчитывать на ваше дружеское участие. Графиня, я обязан вам больше, чем жизнью. Я обязан вам своим сердцем.

Он вскочил и принялся целовать руки мадам де ла Мотт, которая слегка снисходительно принимала знаки его благодарности.

— Ну что вы, ваше высокопреосвященство, не стоит. Я делаю то, что в моих силах. Она поднялась.

— Мне нужно ехать во дворец. Дорога до Версаля неблизкая, а мне еще нужно о многом подумать. Скорее всего, ваша встреча с ее величеством — если она, конечно, состоится — пройдет не в самом Версале, а в одном из его парков. Я постараюсь поздно вечером организовать прогулку королевы, чтобы вы могли увидеться с ней. Пока не предпринимайте никаких самостоятельных шагов. Я сама извещу вас о том, что необходимо сделать. Кстати. Вы хотели дать распоряжение казначею о том, чтобы он выдал мне пятьдесят тысяч.

Кардинал засуетился.

— Да, да, разумеется. Идемте, я провожу вас.

То, что проделала графиня де ла Мотт далее, не было согласовано с графом Калиостро, хотя вполне вписывалось в план его игры. Придворная статс-дама отправилась на Вандомскую площадь, туда, где неподалеку от особняка графини Констанции де Бодуэн, располагалась ювелирная мастерская и торговый дом Бемера и Бассенжа. Графиня де ла Мотт была прекрасно осведомлена его местонахождении, поскольку сама не раз пользовалась услугами двух знаменитых ювелиров. Немалая часть украшений из ее гардероба была сделана именно здесь.

По пути у графини де ла Мотт мелькнула озорная мысль: не зайти ли в салон к госпоже де Сен-Жам? Если бы она исполнила это свое намерение, то могла бы встретить там графа Калиостро. Но сейчас в ее намерение входило только посещение ювелирной мастерской. А потому графу Калиостро пришлось в одиночку развлекать госпожу де Сен-Жам, рассказывая ей о подробностях своих сеансов у королевы Марии-Антуанетты и госпожи де Сегюр.

За последние дни в Париже значительно улучшилась погода. Потеплело. Облака и тучи рассеились, и теплое солнце быстро согревало землю, готовя настоящее наступление весны.Уличная торговля, замерзшая было из-за сырости и холодов, вновь развернулась во всю силу. Торговцы и торговки, заполонившие Вандомскую площадь, наперебой предлагали свой товар. Рядом с каретой графини де ла Мотт бежали мальчишки со свежими выпусками парижских газет, там и сям сновали телеги, груженные живой птицей и прочим товаром.

Это буйное цветение жизни, неожиданно наступившее после зимнего затишья, пробуждало в душе графини де ла Мотт самые разнообразные чувства. Понемногу она стала забывать о неприятном утреннем разговоре с Калиостро, и к тому моменту, когда она вышла из кареты перед ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа, У нее снова было хорошее настроение.

Завидев останавливающуюся перед тротуаром карету, из мастерской с завидной прытью выскочил коротышка Бассенж. Своим писклявым голосом он воскликнул:

— О, дорогая графиня де ла Мотт, неужели мы имеем счастье лицезреть вас в нашем салоне? По-моему, вы давненько не бывали у нас. Что ж, добро пожаловать добро пожаловать.

Он даже подал руку госпоже де ла Мотт, помогая ей перейти через довольно грязный тротуар. Она охотно воспользовалась его помощью, положив руку в черной перчатке на его ладонь.

В этот день в мастерской Бемера и Бассенжа было отнюдь не так тихо и спокойно, как тогда, когда здесь побывала графиня де Бодуэн. В мастерской кипела жизнь, хотя это выглядело совсем по-иному, чем, например, на суконной мануфактуре или в сапожном цеху. Лишь юные подмастерья сновали туда-сюда между широкими столами, за которыми сидели мастера ювелирного дела. Перед ними, на маленьких подставках, были разложены тончайшие инструменты, лупы многократного усиления, материалы, горелки, издававшие равномерное гудение.

В торговом зале на диване для посетителей сидела некая знатная дама, перед которой в угодливом поклоне согнулся высокий Марсель Бемер.

Увидев госпожу де ла Мотт, дама расплылась в радостной улыбке.

— Как приятно видеть вас, графиня. Похоже, что вы тоже надумали обновить свою коллекцию украшений?

— Здравствуйте, баронесса Мопертюи. Кажется, мы давно не виделись, — со столь же радостной улыбкой приветствовала ее графиня де ла Мотт.

Встреча была очень некстати, потому что баронесса Мопертюи слыла одной из самых болтливых и несдержанных на язык парижских аристократок. Теперь, вне всякого сомнения, о визите графини де ла Мотт к ювелирам Бемеру и Бассенжу станет известно на каждом углу. Баронесса Мопертюи, точно, не оставит ее своим вниманием. У графини де ла Мотт не оставалось другого выхода, как включиться в разговор, предложенный ей баронессой. В противном случае, ее собеседница сделает какие-нибудь совершенно фантастические выводы, с которыми непременно ознакомит всех придворных.

Поэтому графиня де ла Мотт, как бы между делом попросив Бемера принести ей броши и браслеты, стала обмениваться последними новостями салонной жизни, слухами и сплетнями с баронессой. Та мгновенно позабыла о цели своего визита в ювелирную лавку, погрузившись в милый и близкий ее сердцу свет Версальской жизни. Разумеется, ее безумно интересовали последние наряды королевы, подробности из жизни придворных распутников и распутниц, известия о предстоящих свадьбах и, более всего, разводах, и прочая чепуха. Графиня де ла Мотт надеялась, что, узнав о последних вестях, баронесса вовсе позабудет о том, что графиня была здесь.

Однако надежды на это было мало, поскольку баронесса Мопертюи была хорошо знакома с графом де ла Моттом и хорошо знала о его финансовом положении. Появление супруги графа де ла Мотта в ювелирной лавке по этой причине было тем более странным. Именно поэтому графине пришлось отказаться от намерения сделать какую-нибудь покупку для себя. Перебирая одну коробку за другой, один футляр за другим, графиня с сожалением замечала, что вот эта брошь не подходит ей по размерам, а этот браслет не слишком гармонирует с ее ожерельем. Перебрав таким образом все предложенные Бемером драгоценности, графиня сделала вид, будто ей ничего не подходит.

Баронесса Мопертюи посочувствовала бедняжке графине, но вовсе не оставила ее своим вниманием. Госпожа де ла Мотт все это время чувствовала себя словно под присмотром. Она даже ни на секунду не могла остаться наедине с Бемером, который был сильно разочарован тем фактом, что ни баронесса, ни графиня не приобрели ни одной, даже самой маленькой, вещицы.

В конце концов, истратив на бессмысленную болтовню целый час, графиня де ла Мотт посетовала на обстоятельства и, испытывая в душе огромное облегчение от расставания с баронессой Мопертюи, собралась уходить. Проклиная в душе эту болтливую сплетницу, графиня мило распрощалась с ней и в сопровождении Бассенжа направилась к выходу.

Иной возможности у нее не оставалось, и потому графиня де ла Мотт решила поговорить с Люсьеном Бассенжем об истинной цели ее визита на пути к карете терпеливо дожидавшейся ее на улице.

— Послушайте, господин Бассенж…

— Да, да, госпожа де ла Мотт, — услужливо заглянул ей в глаза маленький ювелир.

— К сожалению, баронесса Мопертюи отвлекла меня светскими разговорами, и я едва не упустила из виду одну очень важную вещь.

— Вы хотите все-таки купить что-то у нас? Мы немедленно можем вернуться.

— Нет, нет, я о другом. Но прежде, господин Бассенж, я хотела бы взять с вас слово, что этот разговор станет известен только нам с вами и, может быть, господину Бемеру, поскольку он ваш равноправный компаньон.

— Ну разумеется, ваша светлость. Я буду нем, как рыба.

— Речь пойдет о том украшении, которое мы имели возможность видеть недавно в Версале. Вы с господином Бемером привозили эту вещицу ее величеству.

Глаза Бассенжа загорелись алчным блеском. Сейчас он стал похож на маленькую охотничью собаку, которая встала в стойку, почувствовав запах подстреленной дичи.

— Ваша светлость, вы изволите говорить об… э-э… ожерелье, предложенном нами ее величеству? Графиня кивнула.

— Да. Именно о нем я и говорю. Бассенж изумленно смотрел на графиню.

— Неужели… вы… хотите приобрести его? Графиня мило улыбнулась.

— Нет, нет, что вы. Мне не по карману такая дорогая вещь. Все-таки, миллион шестьсот тысяч ливров — это сумма, которая недоступна мне.

В голосе Бассенжа появились нотки разочарования.

— Да, да, я понимаю, ваша светлость… Даже ее величество королева Мария-Антуанетта не смогла позволить себе истратить такую сумму на скромный плод нашего труда. Боюсь, что теперь, — он криво усмехнулся — нашему ожерелью суждено долго пылиться в сейфе.

— Спешу вас обрадовать, мой дорогой Бассенж, что королева все-таки намерена приобрести ваше ожерелье. Однако она опасается сделать это открыто и потому поручила сделать эту покупку одному высокопоставленному лицу.

Бассенж с изумлением посмотрел на графиню де ла Мотт.

— Вы имеете в виду графиню де Бодуэн? Но ведь она уже была здесь.

Госпожа де ла Мотт поморщилась.

— Графиня де Бодуэн — это и есть открытый способ покупки ожерелья. Нет, это будет совсем иной человек.

— Кто же он? — сгорая от нетерпения, спросил маленький ювелир.

— Боюсь, мой милый Бассенж, что пока я не могу дать вам ответ на этот вопрос. Но вы непременно узнаете о предстоящей покупке. И узнаете об этом от меня. Королева доверила это мне. С этого времени я прошу вас не упоминать ни единым словом о бриллиантовом ожерелье, и особенно в присутствии графини де Бодуэн.

Бассенж принялся обрадованно трясти головой.

— Все будет исполнено так, как вы пожелаете, ваша светлость. Никто ни о чем не узнает.

В дверь маленького дома на Рю-де-Канн постучали. Ждать пришлось долго, и дама в сером дорожном плаще с капюшоном уже собиралась уходить. Когда на пороге показалась сморщенная, как пересохшая груша, старуха со связкой ключей в руке.

— Что вам угодно? — пробурчала она.

— Я хотела бы увидеть баронессу д'0лива, — ответила дама, скрывавшая свое лицо под капюшоном. Старуха еще больше сморщилась.

— Здесь нет никакой баронессы. Вы что, не видите, на какой улице находитесь? Здесь живут простолюдины, а не баронессы.

Она уже собралась закрыть дверь и расстаться с незваной гостьей, когда та неожиданно воскликнула:

— Простите, я, наверное, и вправду ошиблась. Мне нужна Мари-Николь Легтоэ.

Старуха выглянула из-за двери и бросила взгляд на улицу. Вокруг не было ни единой души. Лишь откуда-то издалека доносились пьяные крики и шум. Неподалеку от дома стояла карета, кучер которой проверял колеса.

— Вы приехали на этой карете? — с подозрением спросила старуха. Дама оглянулась.

— Да.

— Я не советовала бы вам оставлять ее здесь надолго.

Дама пожала плечами.

— Но за ней присматривает кучер.

— Это еще ничего не значит, — проворчала старуха. — Ну да ладно. Значит, вам нужна Мари-Николь?

— Да.

— Вам повезло, она сейчас у себя.

Дама торопливо достала из маленькой сумочки, которую она держала в руке, золотой луидор и положила его в костлявую руку старухи.

— Благодарю вас.

— Вы не могли бы проводить меня к ней?

— Идемте.

Старуха закрыла дверь за посетительницей и, кряхтя, стала подниматься по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж.

— Вообще-то, к ней очень редко заходят женщины, все больше мужчины. И каждый день разные. Бывает, что некоторые присылают за ней карету. Но, слава, богу, Мари-Николь не такая, как многие из тех, что жили здесь до нее. Дома она этим не занимается. А вы бы слышали, что здесь было раньше. Сейчас-то я слышу не так хорошо, как прежде. А тогда… Они все время ругались, дрались, устраивали поножовщину… Нет, слава богу, что у меня поселилась Мари-Николь. Она девушка аккуратная и платит вовремя. И не какиминибудь там расписками, а звонкой монетой.

Бормоча все это про себя, старуха проводила даму обшарпанной деревянной двери и постучала медным кольцом, прикрепленным к ручке. — Мари-Николь, к тебе гостья!

Из-за двери донесся томный девичий голос:

— Сейчас, я только накину на себя что-нибудь. Старуха топталась на месте до тех пор, пока, наконец, тот же голос из-за двери ни пригласил войти. После того, как дама исчезла в комнате Мари-Николь, старуха приложила голову к дверному косяку и некоторое время внимательно вслушивалась в разговор, проходивший за дверью. Однако, убедившись в том, что ее слух не позволяет уловить ни единого слова, она разочарованно махнула рукой и поплелась вниз.

Хотя было уже далеко за полдень, хозяйка комнаты только сейчас поднялась с постели. Волосы ее были спутаны, лицо слегка помято, а высокую изящную фигуру прикрывал лишь ночной халат.

Дама, вошедшая в комнату, сразу же отметила нелепый в чем-то даже контраст: шелковый халат хозяйки и истертые до дыр обои на стенах, огромное количество косметики и облупившаяся краска на подоконнике, не меньше полутора десятков париков, разбросанных там и сям и треснувшее стекло в раме, небрежно брошенное платье из тонкого голубого шелка с дорогой бриллиантовой брошкой и колченогий стул, на котором оно лежало. Убогость окружающей обстановки и дорогие вещи, заполнявшие комнату, не оставляли у посетительницы ни малейших сомнений в том, что она имеет дело с дамой из полусвета, и выражаясь точнее, куртизанкой. На первый взгляд хозяйке комнаты можно было дать не больше девятнадцати лет. И лишь присмотревшись внимательнее, гостья разглядела рано начавшую стариться кожу, тонкую сеточку морщинок под глазами и еще несколько следов чрезмерного потребления косметики, а также разгульного образа жизни. Глаза у Мари-Николь были слегка покрасневшими, а пересохшие губы она то и дело облизывала длинным острым язычком.

Внешность хозяйки комнаты заслуживала отдельного описания. Такого поразительного сходства между ней и королевой Франции Марией-Антуанеттой в природе больше, наверное, не существовало. Высокая фигура с тонкой талией и узкими плечами, нежные белые руки с просвечивающими жилками, узкая длинная ладонь маленькая нога, заостренное книзу лицо с выразительными губами, огромные глаза, нос с небольшой горбинкой — все это делало Марию — Антуанетту Французскую и девицу легкого поведения Мари-Николь Лепоэ почти сестрами — близнецами.

Гостья пристально смотрела на хозяйку комнаты которая, в свою очередь, не сводила глаз с неожиданной посетительницы. Первой заговорила гостья.

— Я имею честь видеть перед собой баронессу д'0лива? — спросила дама, которая по — прежнему предпочитала скрывать свое лицо под низко накинутым капюшоном.

Девица подбоченилась.

— Допустим. А кто вы такая?

— Мое имя в данном случае не имеет особого значения, — сказала гостья. — Но если это вас интересует, меня зовут… маркиза де Брассей.

Мнимая баронесса пожала плечами.

— Я и вправду никогда не слыхала такого имени. Ну что ж, маркиза так маркиза. Если вы сами решили найти меня, значит, у вас какое-то важное дело. Присядьте куда-нибудь. Честно говоря, эта квартира не предназначена для приема гостей.

— Ничего, я постою.

Дама в дорожном плаще прошла через всю комнату и остановилась у окна, не оборачиваясь к Мари-Николь.

— Мне известен род ваших занятий и даже примерные доходы.

Девица наигранно усмехнулась.

— Вы что, шпионите за мной? Вот уж не предполагала, что моя скромная персона заинтересует настоящую маркизу. Простите, я забыла, как ваша фамилия?

— Де Брассей, — глухо ответила гостья. — Я уже сказала, что это не имеет особого значения. Сейчас речь идет о вас.

— Обо мне? Вы что, жена одного из моих кредиторов? Интересно, зачем он прислал вас сюда? Мог бы ' сам явиться. Вы — жена Жюльена?

— Меня зовут маркиза де Брассей, — отчетливо и холодно сказала гостья. — Никакого отношения к вашим кредиторам я не имею. Сейчас я попрошу вас поменьше болтать и побольше слушать. Но это хорошо, что вы помните о своих кредиторах. Я знаю сумму ваших долгов и готова помочь вам рассчитаться с ними.

Мари-Николь, которая без особого стеснения снова бухнулась на постель, подложив руки под голову, насмешливо спросила:

— С кем я должна переспать? Гостья умолкла и спустя несколько мгновений, резко повернувшись, зашагала к выходу.

— Мне казалось, что вы лучшая актриса. Однако, судя по всему, я ошиблась. Прошу прощения за неожиданный визит. Всего хорошего.

Девица тут же вскочила и бросилась следом за посетительницей. — Погодите, погодите, это была обыкновенная шутка. Я готова вас выслушать. Простите, маркиза.

Гостья остановилась у порога и, не поднимая глаз из-под капюшона, сказала:

— Больше никаких шуток. Иначе вам придется плохо. Не думаю, что ваши кредиторы собираются прощать ваши бесчисленные долги.

Мари-Николь поморщилась так, словно хотела сказать: «Зачем вы все время напоминаете мне об этих долгах?» Однако не сказав ни слова, она уселась на постель и сделала внимательное лицо.

— Где сейчас граф де ла Мотт? — неожиданно спросила гостья.

Этот вопрос вызвал у Мари-Николь некоторое смятение. Несколько секунд она молчала, пытаясь что-то сообразить, но затем, так и не придя к определенному умозаключению, ответила вопросом на вопрос:

— Вы хотите знать правду?

— Ну разумеется, — холодно ответила гостья. Мари-Николь еще немного помялась и, наконец, ответила:

— Думаю, что сейчас он уже дома.

— Уточните.

— Мы расстались с ним рано утром. Он сказал, что поедет домой.

— Где вы с ним расстались?

Мари-Николь явно боролась с нежеланием отвечать.

— Ну… это было в одном салоне… Мне не хотелось бы говорить, где…

— Ладно, это не имеет особого значения, — столь же неожиданно сказала гостья, снова сменив тему разговора. — Кажется, раньше вы играли в театре?

Мари-Николь облегченно улыбнулась.

— Да, раньше я была актрисой.

— «Комеди франсез»?

— Да. А откуда вы знаете?

Гостья не скрывала своего раздражения.

— Если бы я этого не знала, то вы сейчас продолжали спокойно спать в своей постели. Впрочем, предложение, с которым я пришла к вам, не должно доставить вам особенно много хлопот. Вы просто должны вспомнить то ремесло, которым занимались прежде, оставив в стороне ваше нынешнее занятие. В использовании этого вашего таланта я не нуждаюсь.

Мари-Николь на мгновение задумалась.

— Значит, я снова должна превратиться в актрису? Но, надеюсь, вы не потащите меня на подмостки? Туда я уже не вернусь.

— Нет, — успокоила ее гостья. — Вам не придется выступать на сцене. Скажите, вам часто говорят, что вы похожи на ее величество королеву?

Мари-Николь самодовольно улыбнулась.

— Я слышу это каждый день. Может быть, именно поэтому мне пришлось сменить профессию и образ жизни. Хотя, если быть совершенно точной, я всего лишь ушла со сцены. То, что обычно происходило после спектаклей, теперь стало моим основным занятием. Кстати, за это неплохо платят.

— Именно поэтому вы по уши увязли в долгах? — с издевкой спросила посетительница. Мари — Николь развела руками.

— Вы же понимаете, что исполнение роли баронессы обходится довольно дорого. К сожалению, бриллианты наше время отнюдь не дешевы. . — Я заплачу вам пятнадцать тысяч луидоров за один маленький спектакль. Полагаю, что вы никогда не получали таких гонораров.

— Вы меня интригуете, маркиза. Но кажется, я начинаю догадываться… Мария-Антуанетта? Гостья хмыкнула.

— Вы обладаете некоторой догадливостью, — сказала она.

— Я даже догадываюсь еще кое о чем, — продолжила Мари-Николь.

Гостья, которая медленно расхаживала по комнате, остановилась.

— О чем же?

— Мне известно ваше настоящее имя. Как вы ни старались скрыть свое лицо под капюшоном, кое-что я смогла разглядеть. Ваш муж показывал мне вас. Правда, издалека. Но этого было вполне достаточно. Вы — графиня де ла Мотт.

Гостья, наконец, откинула капюшон и показала свое лицо.

— Да, вы правы. Теперь уже незачем скрываться, — спокойно ответила она. — Я графиня Женевьева де ла Мотт. Но в ваших же интересах никому не говорить об этом.

— Я уточнила это только для того, чтобы между нами была полная ясность, — сказала Мари — Николь. — Если вы желаете, чтобы я продолжала считать вас маркизой де Брассей, то я не стану возражать.

Графиня ненадолго задумалась.

— Маркиза де Брассей — это неудачное имя, — промолвила она.

Мари-Николь насмешливо вскинула голову.

— А какое имя вы считаете удачным?

— Графиня де Бодуэн.

— Ну что ж, графиня де Бодуэн, будем считать, что я готова к серьезному разговору. Итак, пятнадцать тысяч ливров за то, чтобы я изобразила Марию-Антуа-нетту. Где и когда?

— Пока мне самой неизвестно точное время и место, — сказала госпожа де ла Мотт. — Но в ближайшее время вы непременно узнаете об этом.

Мари-Николь пожала плечами.

— Ну, хорошо. А когда будут деньги? Графиня де ла Мотт достала из внутреннего кармана своего серого дорожного плаща увесистый кошелек и бросила его на постель рядом с Мари — Николь.

— Это задаток, три тысячи. Остальное получите после того, как пройдет спектакль. Надеюсь, вас устраивает такая сумма?

Мари-Николь развязала шнурок на кошельке и, заглянув внутрь, усмехнулась.

— Три тысячи золотом? Это неплохо. Но ведь я еще ничего не сделала.

— Вы уже дали свое согласие. И этого для меня вполне достаточно, — сухо сказала графиня де ла Мотт.

— Я хотела бы кое о чем спросить у вас. Если вам не понравится мой вопрос, можете не отвечать.

— Спрашивайте.

— Вас не смущает то, что я и ваш муж… ну, в общем, то, что между нами существуют какие-то отношения?

На лице графини де ла Мотт промелькнула злая усмешка.

— Мой муж давно не интересует меня как мужчина, так что ваш вопрос не может вызвать у меня ни обиды, ни раздражения. У нас, скорее, чисто деловые отношения, основанные на некоторых взаимных финансовых интересах. Впрочем, не могу сказать, что я испытываю от этого громадное удовольствие. Если бы я знала о вашем существовании раньше, то вы, наверняка, обретались бы сейчас в каком-нибудь дешевом барделе, вдалеке от столицы. Но теперь… теперь мне безразлично. Если бы не это безразличие, я бы не могла обратиться к вам с подобной просьбой. Но учтите — если кому-либо еще, кроме нас с вами, станет известно о предстоящем спектакле, нам грозят крупные неприятности.

Мари-Николь недоуменно пожала плечами, продолжая взвешивать на ладони кошелек с золотом.

— — Насколько я понимаю, неприятности грозят вам, ваша светлость. Вы уж простите меня, но я буду откровенна. Вы платите мне деньги, а я всего лишь играю.

— . Это опасная игра, — отрезала графиня де ла Мотт.

— Она более опасна для вас, насколько я могу судить об этом, — возразила девица. — Иначе, зачем вам было являться сюда инкогнито и просить меня о столь необычной услуге? Но если вы так поступаете, значит, в этом есть настоятельная необходимость. Боюсь только, что эту тайну не удастся сохранить между нами. Графиня едва заметно побледнела.

— В таком случае, считайте, что этого предложения не было. Деньги можете оставить себе — за молчание.

Она вновь собралась покинуть комнату Мари-Николь Лепоэ, но та воскликнула:

— Да погодите же, вы излишне нервничаете, графиня. Подобные дела нужно делать хладнокровно и с ясным пониманием цели. Впрочем, не мне вас учить. Когда я сказала о том, что нам не удастся сохранить эту тайну между нами, я имела в виду вашего мужа.

Госпожа де ла Мотт недоуменно подняла брови.

— А при чем здесь мой муж? Мари-Николь замялась.

— Видите ли, графиня… Дело в том, что граф совершенно уверен в вашей связи с этим итальянцем Калиостро. Судя по словам вашего мужа, этот Калиостро — вовсе никакой не граф, а обыкновенный мошенник и интриган. И еще граф де ла Мотт сказал, что для него это не имеет особого значения.

Графиня нахмурилась.

— Что не имеет особого значения?

— Ваша связь с Калиостро.

Графиня изумленно воззрилась на Мари-Николь.

— Я не понимаю…

— Все очень просто, — пожав плечами, ответила девица. — Для него, то есть, для графа, ваш брак имеет такое же значение, как и для вас. Он считает это чисто деловым предприятием, без особых обязательств друг перед другом.

— Ну, разумеется, — зло протянула графиня де ла Мотт. — Именно поэтому он каждый раз врет мне, что уезжает в Англию. А на самом деле проводит время… Ну да ладно. Я пришла сюда совсем не за этим. Итак, вы принимаете мое предложение?

— Да, — уверенно ответила Лепоэ. — С одним только условием.

— С каким?

— Я поставлю в известность об этом графа де ла Мотта.

Графиня колебалась недолго.

— Хорошо. Возможно, так будет проще поддерживать связь друг с другом. В таком случае, я передам вам через графа о времени и месте спектакля. Разумеется, вы узнаете и о всяком изменении плана.

Уходя, она задержалась в двери.

— Мне что-нибудь передать графу де ла Мотту?

— Передайте ему, — широко улыбнулась Мари-Николь, — что в последние два дня в Англии было пасмурная и холодная погода.

ГЛАВА 9

Графиня де ла Мотт исполнила обещание, данное ею кардиналу де Роану, который просил ее о встрече с ее величеством. Однако для этого кардиналу пришлось ждать довольно долго — целых три недели.

За это время влюбленный служитель господа получил еще несколько обнадеживающих записок от дамы своего сердца, которые разожгли в кардинале еще больший огонь. Графиня де ла Мотт, которая регулярно посещала дом кардинала на Вьей-дю-Тампль, рассказывала кардиналу разнообразные истории о том, как королева вздыхает, читая его послания, как она пытается взглядом искать кардинала на приемах и балах, но, будучи сдержанной и благоразумной, старается ничем не выдать свои чувства. Снова и снова госпожа де ла Мотт намекала на все нарастающую необходимость преподнести королеве какой-нибудь подарок и таким образом окончательно перевесить колеблющуюся чашу весов р свою пользу.

Кардинал, который понемногу сходил с ума от любви в конце концов был согласен уже на что угодно, лишь бы увидеться хотя бы на пять минут с объектом своих мечтаний. Он буквально умолял графиню де ла Мотт свести его с королевой в каком-нибудь из укромных уголков Версаля. При этом он не скупился на обещания и, что самое главное, деньги. Графиня регулярно получала от личного казначея кардинала значительные суммы денег в звонкой монете. Учитывая, что финансовое положение графа де ла Мотт было далеко не блестящим, эти деньги значительно облегчали жизнь графине. Она смогла расплатиться с самыми срочными долгами и приобрести кое-что для своего гардероба. Перепало кое-что и графу де ла Мотту. Узнав от своей пассии Мари-Николь Легюэ, звавшей себя баронессой д'0лива, о том, что его жена вовлечена в сложную интригу с переодеваниями, граф де ла Мотт прозрачно намекнул на то, что его молчание, а тем более соучастие в этом деле, требует вознаграждения.

Графиня поняла, что возражать было бы глупо, и лучше иметь в собственном доме союзника, нежели врага. К чести графа, он тратил деньги, полученные от супруги, не на Мари — Николь и свои мнимые поездки в Англию, а на уплату давно висевших над ним долгов, заработанных, главным образом, в азартных играх.

После того, как граф рассчитался по этим долгам, его репутация в салонах значительно возросла. Его снова стали принимать за игральные столы, не опасаясь, что в случае проигрыша долги так и останутся долгами. Граф де ла Мотт воспрял духом и даже стал проявлять по отношению к жене некоторые чувства, выражавшиеся, главным образом, по ночам.

Победоносное шествие графа Александра де Калиостро по парижским салонам несколько замедлилось. Все объяснялось очень просто. Хотя в столице Франции было еще немало людей, охотно познакомившихся бы с графом, доля толстосумов среди них резко снизилась К тому же, Калиостро продемонстрировал парижской знати уже практически все, на что был способен. Спиритические сеансы и общение с духами превратились в столь заурядное развлечение, что многие скучающие господа и дамы стали заниматься этим самостоятельно обнаружив в себе способности, почти не уступающие способностям знаменитого Калиостро. Появилась даже некоторая специализация. У одних хорошо получалось общение с духами древности (одна дама даже прославилась тем, что посредством астральных сил ей удалось снестись ни с кем иным как с прокурором Иудеи Понтием Пилатом), другим часто являлись призраки французских королей, в разное время правивших страной. Особой популярностью стал пользоваться салон госпожи де Лузиньян. Госпожа де Лузиньян относила себя к потомкам знаменитого рыцарского рода, который долгие годы правил королевством, образовавшимся на Кипре в результате крестовых походов в Святую Землю.

В отличие от сеансов, устраиваемых графом Калиостро, эти любительские вечера в салонах знатных особ были совершенно бесплатными. Ведь несмотря на внешний блеск, не слишком большая часть парижской аристократии могла похвастаться высокими доходами. В подобных случаях знатность означала, скорее, богатство рода в прошлом. Сельские владения, которые принадлежали этим родам, с каждым годом приходили во все больший и больший упадок. А потому, известные графские и герцогские фамилии все чаще и чаще упоминались в связи с шумными делами о банкротствах и разорениях.

Однако были на фоне этих беднеющих и разоряющихся родов примеры совершенно обратного рода. Но связаны они были, главным образом, с мошенничеством и откровенным грабежом казны. Например, граф де Калонн, старый куртизан Людовика XV, назначенный министром финансов (генеральным контролером) вместо экономного швейцарца Неккера, начал свою деятельность на своем посту с того, что погасил за счет королевской казны личные долги, составлявшие не менее двухсот пятидесяти тысяч ливров. Калонн видел свою миссию, главным образом, в том, чтобы ладить фаворитами короля и королевы. Он соглашался на любые траты, лишь бы угодить капризам придворных, находившихся в фаворе у королевской четы. Порой даже самой королеве Марии-Антуанетте приходилось осаживать чрезмерную прыть господина де Калонна, готового поставить свою подпись на любую бумагу, исходившую от ее величества.

Многим было ясно, что пребывание господина де Калонна на посту генерального контролера финансов будет недолговечным. Он не пользовался особым уважением даже при дворе, поскольку большинству было ясно, что он получил свой пост отнюдь не благодаря заслугам перед королем Франции и, уж тем более, не из-за своих выдающихся организаторских способностей. Его воцарение на посту министра финансов было очевидным результатом подсиживании и интриг. А это могло вызвать восхищение только у обитателей придворных салонов, которые одновременно и ненавидели каждого своего соперника, достигшего успеха подобным образом.

Калонн щедро выдавал из королевской казны деньги на синекуры — хорошо оплачиваемые должности, которые не требовали никаких реальных обязанностей. Не скупился де Калонн и на пенсии, субсидии, подарки. Хорошо понимая, что его властвование над казной может скоро прекратиться, он делал все, чтобы угодить своим покровителям, не забывая о себе лично. Например, графу д'Артуа на покрытие его долгов за короткое время было уплачено никак не меньше десяти миллионов ливров. Миллион ливров был выдан графине де Полиньяк. Граф де Гиш на приданое собственной дочери получил в качестве королевского подарка сто тысяч ливров. Герцогиня д'Айен-Ноайль, первая статс-дама ее величества, получала миллионное жалованье.

Именно таких знатных особ основательно пощипал граф Калиостро, заставив во время своих вечеров расстаться с большим количеством денег и драгоценностей. Но колодец не мог быть бездонным, и количество приглашений, которые следовали знаменитому итальянскому графу из дворцов и салонов, резко сократилось.

Калиостро по несколько дней сидел у себя в гостинице коротая вечера за чтением книг по магии и изучением географии Франции. Последнее занятие было отнюдь не бесполезным развлечением, поскольку Калиостро по-прежнему не исключал того факта, что ему придется покинуть Париж нелегально.

Ведь затеянная им игра по-прежнему продолжалась. Графиня де ла Мотт, проводившая теперь большую часть времени при дворе, объясняла это необходимостью сохранять их отношения в тайне. Калиостро был вынужден смириться с этим, тем более, что игра медленно но верно шла к успеху.

Нетерпение кардинала де Роана достигло уже высшей точки, когда в один теплый солнечный день в конце марта 1785 года графиня де ла Мотт привезла во дворец на Вье-дю-Тампль очередной ответ на любовную записку. Когда она оказалась в кабинете великого капеллана Франции, он отметил, что графиня выглядит необычайно возбужденной. Поначалу, не придав особого значения этому факту, кардинал с жадностью прочел короткое послание ее величества, в котором, как всегда, не было ничего определенного, и обратил свой взгляд на графиню.

— Нет ли у вас каких-либо более обнадеживающих известий для меня, госпожа де ла Мотт? Ведь королева могла убедиться в прочности моих чувств к ней. Но всякий раз, когда я прошу о свидании, она не дает мне конкретного ответа.

— Кардинал, все ваши послания и выраженные в них признания, наконец-то, привели к результату, — не скрывая радости, произнесла графиня. — Вспомните, какие советы вы получали от меня и графа Калиостро. Мы говорили вам, что только энергия и настойчивость могут заставить ее величество обратить внимание на одного из многих влюбленных в нее мужчин. Приготовьтесь к тому, что я сообщу вам добрую весть.

Кардинал вскочил со своего места, дрожа всем телом. Голова была наклонена вперед, взгляд устремлен в глаза графини де ла Мотт.

— Неужели? — побелевшими от волнения губами едва слышно вымолвил он. — Неужели это правда, и королева услышала мои мольбы?

Графиня де ла Мотт, также не в силах была сдержаться, схватила кардинала за руки и горячо прошептала:

— Да, ваше высокопреосвященство, да, она готова. Она хочет с вами увидеться и хочет, чтобы это произошло как можно быстрее.

Кардинал едва не онемел от счастья и застыл на несколько мгновений, хватая ртом воздух, как если бы ему нечем было дышать.

Наконец, он немного пришел в себя. Но силы все-таки оставили его, и кардинал тяжело опустился на диван.

— Вот оно… свершилось… — бормотал он. — Да, господин Калиостро был прав… Только настойчивость помогает мужчине добиться сердца желанной женщины…Затем он поднял взгляд на графиню, которая едва сдерживала радостную улыбку.

— Так, значит, я все-таки увижусь с ней. Ее величество уже назначило мне время и место нашего свидания?

— Да.

Кардинал нетерпеливо заерзал на диване.

— Где и когда? — тут же спросил он.

— Это произойдет в ближайший понедельник, — ответила графиня. — Мне удалось убедить ее величество в том, что откладывать с вами встречу больше нельзя. Ведь вы понимаете положение ее величества? Она находится под постоянным вниманием всего двора. И для того, чтобы решиться на подобный поступок королеве, матери троих детей, ей потребовалось незаурядное мужество. К счастью, в этот момент я была рядом с ней и смогла поддержать ее.

Кардинал, позабыв о своем положении, тут же принялся целовать руку графине.

— Госпожа де ла Мотт, я безмерно благодарен вам. Вы наполнили мою жизнь смыслом и изгнали из нее отчаяние и неверие в собственные силы. После этого свидания вы можете рассчитывать на мое безграничное доверие. Но говорите же, говорите, продолжайте. Как все это будет?

Графиня уселась на диван рядом с кардиналом и предусмотрительно понизив голос до шепота — мало вероятно, чтобы стены дворца кардинала не имели ушей — начала рассказывать.

— По понедельникам королева в сопровождении двух-трех наиболее близких к ней статс-дам совершает прогулку по парку Монбель в Версале. Прогулка начинается около трех часов пополудни и длится никак не менее полутора — двух часов. Вы понимаете, о чем я говорю?

Кардинал, который мысленно, наверное, уже видел себя принимающим объятия влюбленной в него королевы, наморщил брови.

— Простите, графиня.

Госпожа де ла Мотт снисходительно улыбнулась.

— Я говорю о том, ваше высокопреосвященство, что сейчас конец марта, и после четырех часов пополудни быстро темнеет. Это означает, что, выйдя на прогулку в светлое время дня, ее величество будет возвращаться во дворец уже тогда, когда стемнеет. А это дает нам прекрасный шанс.

На лице кардинала появилась озабоченность.

— Но ведь королева будет совершать прогулку по парку в сопровождении нескольких фрейлин. Как в таком случае будет обеспечена конфиденциальность?

Графиня гордо подняла голову.

— А вот это и есть та проблема, которую мне удалось благополучно разрешить. Не скрою — мне пришлось истратить много сил и средств на то, чтобы избавиться от сопровождающего ее величество эскорта, и теперь королева отправится на прогулку, сопровождаемая никем иным, как близким другом вашего величества.

Лицо кардинала озарила счастливая улыбка.

— Только вы и королева? Это просто великолепно. Графине де ла Мотт показалось, что кардинал не расслышал ее слов о истраченных силах и средствах, либо намеренно не обратил на них внимание. А потому она решила повторить то же самое в несколько иных выражениях.

— Знаете, ваше высокопреосвященство, мне показалось, что графиня де Бодуэн, которая также намеревалась сопровождать королеву в этой прогулке, стала о чем-то подозревать. Возможно, сумма, которую я выплатила ей в качестве компенсации за несостоявшуюся прогулку с ее величеством, оказалась недостаточной. Говоря откровенно, графиня де Бодуэн с крайней подозрительностью относится к тому, чем я занимаюсь при дворе в последнее время. Очевидно, потребуются дополнительные расходы для того, чтобы нейтрализовать этого опасного противника.

Но кардинал с неожиданной беззаботностью воскликнул:

— Графиня, вы можете тратить столько денег, сколько посчитаете нужным. Я отдам распоряжение своему казначею, чтобы вы получали у него деньги по первому вашему требованию. Разве какие-то незначительные суммы могут сравниться с той счастливой возможностью встречи, которой я ожидаю? Вам хватит ста тысяч ливров?

Графиня едва сдержалась от того, чтобы не наделать в порыве радости каких-нибудь опрометчивых поступков. Она лишь молча поцеловала ладонь его высокопреосвященства, заметив после этого:

— Вы очень щедры.

Не обращая внимания на эту благодарность со стороны госпожи де ла Мотт, кардинал мечтательно сложил руки. — Только вы, я и она.

Мимолетно улыбнувшись, графиня поправила:

— Только вы и она. Я оставлю вас наедине на несколько минут. Но учтите, ваше высокопреосвященство — всего лишь несколько минут. К сожалению, ее величество не располагает возможностью уделить вам больше, чем столь короткое время. Надеюсь, вам не нужно объяснять причин этого. Если вас увидят вместе, то это может обернуться для королевы большими неприятностями. Ее величество Людовик XVI, в отличие от своего царственного деда, не склонен сквозь пальцы смотреть на увлечения королевы придворными, — она на мгновение умолкла. — О, если бы вы знали, ваше высокопреосвященство, какого труда мне стоило уговорить герцогиню д'Айен-Ноайль и графиню де Бодуэн заняться в это время более важными делами, нежели прогулка с королевой. Кардинал по-прежнему был поглощен собственными мыслями, касавшимися предстоящего свидания.

— Скажите, графиня, должен ли я приготовить какой-либо особый знак внимания, чтобы преподнести его королеве в момент нашей встречи?

Графиня тяжело вздохнула.

— Нет, ваше высокопреосвященство, думаю, что в этот раз придется обойтись лишь словами. Если вы все-таки решитесь на подарок, я сообщу вам каким образом королева сможет получить его, не подвергая себя и вас опасности быть разоблаченными. К тому же, подарок должен быть таким, чтобы он был достоин королевы.

Энтузиазм кардинала стал иссякать на глазах.

— Но у вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу, госпожа де ла Мотт? — безнадежным тоном обратился он к графине.

— Не скрою, ваше высокопреосвященство, — ответила она, — я уже думала над этим вопросом. У меня есть кое-какие соображения. Но пока я не уверена в их правильности, и мне требуется время для того, чтобы решить все окончательно. Надеюсь, вы согласитесь подождать еще немного? Это и в ваших интересах.

Кардинал уныло кивнул.

— Хорошо, графиня, я целиком полагаюсь на вас. Если потребуются какие-то дополнительные расходы, вы можете всецело рассчитывать на меня. Итак, что я должен делать?

— Ждать, ждать и только ждать. Осталось совсем немного времени до назначенного ее величеством свидания. Вы никоим образом не должны привлекать к себе внимание, и я бы порекомендовала вам даже не появляться в ближайшие дни при дворе. Это избавит вас и нас от излишних подозрений.

Несмотря на столь безрадостные, казалось бы, слова, кардинал сейчас отнюдь не выглядел удрученным.

— Это будет нетрудно сделать, — ответил он. — Папский нунций предлагает мне совершить в ближайшие дни короткую поездку на юг. Там мы должны ознакомиться с ходом строительства католического собора в Марселе. Оттуда папский нунций собирается отправиться в Рим, а я вернусь назад в Париж. В понедельник я могу появиться в Версале под вполне благовидным предлогом — доложить королю о результатах своей поездки.

Графиня ненадолго задумалась.

— Думаю, это будет наилучшим выходом. Несколько дней королева не будет видеться с вами, и это возбудит ее любовные чувства. Я уверена, что она также с нетерпением будет ожидать понедельника. Не удивляйтесь также, если при вашей встрече королева не решится откровенно признаться вам во всех чувствах и переживаниях. Сами понимаете — положение обязывает. План самой встречи я уже детально разработала. Если ничего не помешает, то ваша встреча с ее величеством состоится на дальней аллее парка Монбель. Вы должны под каким-либо предлогом оказаться там около половины пятого пополудни. Если вы хоть раз бывали в парке Монбель, то наверняка помните, что там есть скрытая за деревьями беседка.

Кардинал кивнул.

— Да, мне известно о ее местонахождении.

— Вы должны проследовать туда и ждать. Мы с королевой сразу же отправимся туда, и вы, наконец-то, сможете повидаться с дамой вашего сердца. Я надеюсь, что нам никто не помешает.

Кардинал обеспокоенно поднялся с дивана.

— А что нам может помешать? Ведь вы будете с ее величеством наедине, без слуг и фрейлин.

Графиня предостерегающе подняла вверх палец.

— Не забывайте, ваше высокопреосвященство, что Версаль полон любопытных глаз и ушей. Ни мне, ни вам, ни тем более ее величеству не доставит удовольствие, если свидетелями вашей встречи станут наши недруги.

Кардинал наморщил лоб.

— Кого вы имеете в виду?

— Например, графиню де Бодуэн, которая лишь недавно появилась при дворе, но явно претендует на то, чтобы в скором времени стать первой статс-дамой ее величества.

— Вы думаете, что именно от нее исходит главная опасность?

— Опасность может исходить от кого угодно. Но именно графиня де Бодуэн выказывает явные признаки подозрительности. Кардинал надолго задумался.

— Что ж, я ни на секунду не буду забывать о ваших словах. Есть ли еще какие-нибудь меры предосторожности, которые мне следует принять?

— Накиньте темный плащ и проследите за тем, чтобы никто не знал о том, куда вы направляетесь.

— Можете считать, что я уже сделал это. Графиня еще немного подумала. 1

— Что ж, пожалуй, это все. К сожалению, ваше высокопреосвященство, мне нужно идти. Я немного задержалась у вас, а меня уже ждут во дворце.

Кардинал огорченно бросился навстречу графине.

— Как, вы уже уходите? У вас даже нет ни минуты времени?

Графиня смягчилась.

— Если вы хотите написать послание ее величеству, то я готова подождать. Но постарайтесь быть лаконичны.

Кардинал тут же направился к столу и, торопливо начиркав несколько слов на листке бумаги, сунул его в маленький конверт и протянул графине.

— Надеюсь, что вы сможете передать его королеве сегодня же. И еще, госпожа де ла Мотт — не забудьте зайти к моему казначею и получить предназначенные для вас сто тысяч франков.

Графиня растянула губы в благодарной улыбке.

— Щедрость вашего высокопреосвященства не знает границ. Откровенно говоря, я не хотела бы, чтобы деньги много значили в наших отношениях с вами. Однако вы сами понимаете, что для столь щекотливого дела требуются большие расходы. Кардинал принялся оживленно трясти головой. — Да, да, разумеется. Я никоим образом не хочу ограничивать вас в средствах. Графиня, если вы являетесь моим другом, то вы не должны нуждаться ни в чем.

Не менее часа после посещения графини де ла Мотт кардинал де Роан пребывал в отличном расположении духа. Он расхаживал по кабинету, напевая слова какой-то любовной песенки, мечтательно смотрел в окно, то и дело поглядывал на портрет королевы, скрытый внутри медальона, висевшего у него на шее под мантией. Он даже снял свою маленькую кардинальскую шапочку и, поудобнее пристроившись перед зеркалом, принялся ухаживать за своими волосами.

Скорее всего, ему не следовало делать этого, потому что внимательно разглядев в зеркале собственное отражение, кардинал де Роан помрачнел. С унынием он проводил пальцами по покрытым морщинами щекам и лбу, теребил седые жидкие волосы, едва прикрывавшие виски и затылок, вглядывался в желтеющие мутные глаза, которые сверкали лишь тогда, когда кардинал думал о предстоящем свидании.

Старость уже наступила. Кожа на руках стала морщиться и покрываться пятнами, ноги при быстрой ходьбе дрожали, а сердце колотилось с таким звоном, что порой самому кардиналу бывало страшно. Неужели королева, женщина в расцвете сил, не видит ничего этого?

Разумеется, кардинал переоценивал свои способности и возможности как любовника, но не до такой степени, чтобы не понимать главного — королева может благосклонно относиться к нему, но не может любить его…

Правда, граф Калиостро, человек, знакомый с астральными силами и магией, убеждает его, что бояться нечего, что королева питает к нему нечто большее, чем простые дружеские чувства. Временами, в приступах самодовольства, кардинал соглашался с этими словами Калиостро. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, его охватывало острое чувство собственной неполноценности. Он был стар — и этим было все сказано.

Может быть, не стоило соглашаться на это свидание? Нет, почему же не стоило? Ведь он сам просил графиню де ла Мотт о встрече с королевой. Он так страстно жаждал поговорить с любимой женщиной… и теперь так боится этого свидания. Как быть? Что он должен делать? Может быть, необходимо срочно найти графиню де ла Мотт и отменить намечающуюся встречу? А может быть, все не так страшно? Может быть, он просто убедил себя в том, что королева разочаруется, встретившись с ним с глазу на глаз?

Кардинал понял, что ему срочно необходим совет графа Калиостро. Граф должен снестись с потусторонними силами и выяснить, чего следует ожидать кардиналу от этой встречи. Калиостро, наверняка, подскажет, что нужно делать. Кардинал вызвал слугу и приказал ему отправиться в гостиницу, где расположился граф Калиостро, с просьбой, чтобы известный маг и чародей немедленно прибыл во дворец кардинала на Вьей-дюТампль. Если же графа не окажется на месте, то слуге было приказано дожидаться его в гостинице до тех пор, пока Калиостро не вернется к себе.

Однако кардиналу повезло. Слуга застал итальянца за трапезой и, терпеливо дождавшись ее окончания, проводил графа во дворец кардинала.

Увидев на пороге столь желанного гостя, де Роан бросился к нему с распростертыми объятиями.

— О, мой дорогой граф, как я рад вас видеть! Калиостро, польщенный вниманием, поугасшим к его особе на протяжении нескольких последних дней, напустил на себя серьезную мину. — Ваше высокопреосвященство, я теряюсь в догадках. Что случилось? Почему такая срочная необходимость увидеться?

Кардинал взял Калиостро под руку.

— Проходите, садитесь, милейший граф. Я приношу свои извинения за то, что, возможно, оторвал вас от более важных дел, однако мне необходим ваш совет. Я просто не могу ждать.

Калиостро уселся на диван и, сложив руки на груди, внимательно воззрился на кардинала.

— Я слушаю, ваше высокопреосвященство. Кардинал кусал губы, не зная, с чего начать. Наконец, он остановился у окна и, перебирая в нервно дрожащих руках четки, произнес:

— Дело касается всем нам известной дамы. Калиостро сделал понимающее лицо.

— Вы получили от нее какое-то необычное послание? — спросил он. — Или, может быть, дело в другом? Де Роан тяжело вздохнул.

— Послание, которое ее величество — будем называть вещи своими именами-передала сегодня через графиню де ла Мотт, ничем особенным не отличалось. Такие записки я получаю от королевы уже на протяжении нескольких недель. Они приносят мне надежду и утешение. Но сегодня графиня де ла Мотт сообщила мне о том, что королева ответила согласием на мою просьбу встретиться.

Калиостро удивленно поднял брови.

— Вот как? Ваше высокопреосвященство, вы делаете несомненные успехи на поприще любви. Я не думаю, чтобы еще хоть один человек в этом мире мог похвастаться тем, что самая блистательная женщина, которую когда-либо создавал Бог, назначила ему свидание. Вот видите, что означает настоящий мужской характер, помноженный на терпение и настойчивость. Вы проявили чувства, достойные настоящего влюбленного — и сердце королевы дрогнуло. Но, откровенно говоря, я, в таком случае, не понимаю, что вас смущает. Кажется, все идет так, как должно идти. И свидание лишь укрепит существующую между вами симпатию.

Кардинал задумчиво покачал головой.

— Мой милейший граф, в этом-то я и не уверен. Калиостро сочувственно посмотрел на де Роана. — В чем же причина ваших сомнений, ваше высокопреосвященство? На мои взгляд, это свидание для вас жизненно необходимо. Другой такой возможности может не предоставиться. Насколько мне известно, графине де ла Мотт пришлось приложить немало усилий для того чтобы организовать встречу.

— Я знаю об этом. Мне даже неловко говорить… — кардинал умолк.

Калиостро поспешил успокоить его:

— Говорите, ваше высокопреосвященство, ведь мы с вами близкие друзья. Вы должны поделиться со мной всеми своими сомнениями.

Де Роан поднял голову и с надеждой посмотрел на графа. — Будем откровенны, мой дорогой Калиостро. Я трезво оценил обстановку и понял, что мои шансы овладеть сердцем ее величества весьма призрачны. Ведь одно дело дружба, а другое — любовь. Я совсем не молод и не обладаю такой внешностью, которая привлекает женщин.

Калиостро мягко улыбнулся.

— Вы не дооцениваете себя, ваше высокопреосвященство. Вспомните Мазарини. Ведь все было против него, когда он осмелился выказать свои тайные чувства королеве Анне Австрийской. Его упрекали итальянским происхождением, он был в том же возрасте, что и вы, и отнюдь не отличался красотой. Множество придворных и чернь просто ненавидели его. Однако он поступил наперекор всему и, насколько мне известно, даже сочетался тайным браком с ее величеством королевой Анной. Неужели для вас это не служит доказательством верности избранного вами пути?

Кардинал мрачно посмотрел на Калиостро.

— Однако у меня перед глазами другой пример — кардинал Ришелье. Несмотря на то, что он был блестящим государственным мужем, человеком с твердым характером и вполне привлекательной внешностью, та же королева Анна откровенно издевалась над его любовью. Она давала ему ответы на его любовные послания и даже заставляла плясать перед собой, но в результате кардинал Ришелье оказался осмеянным и преданным. После того, как де Роан умолк, Калиостро встал дивана и прошелся по кабинету. На лице его отражались разнообразные чувства, и он тихо произнес:

— Сомнения вашего преосвященства мне понятны. Вы не хотите стать посмешищем в глазах всего двора. Какого же совета вы ожидаете от меня? Ведь я простой смертный, лишь упорным трудом заслуживший право быть приближенным к таинствам сил сущего.

Кардинал перевел на Калиостро полный тоски и надежды взгляд.

— Пользуясь вашими гениальными способностями, мой дорогой граф, вы могли бы выяснить, благоприятствует ли обстановка моей встрече с королевой.

Калиостро остановился у окна рядом с кардиналом.

— Так вот в чем дело? Ну что ж, учитывая мое дружеское расположение к вам, ваше высокопреосвященство, я готов заняться этим немедленно. Однако мне потребуется для этого отдельный кабинет и полнея тишина во всем дворце.

Кардинал оживился.

— Вы немедленно получите все, что вам нужно. Кстати, эта услуга будет хорошо оплачена. Калиостро решительно взмахнул рукой.

— Нет, нет, ваше высокопреосвященство, об этом не может быть и речи. Я делаю это только из дружеских побуждений. Бескорыстие — вот главное, что должно отмечать настоящую дружбу.

Кардинал заискивающе улыбнулся.

— Это приятно слышать вдвойне из ваших уст, граф. К сожалению, многие, и среди них даже попадаются служители церкви, считают простые христианские чувства препятствием для личного обогащения. Сколь же радостно осознавать, что есть на свете люди, не подверженные подобному пороку. Я весьма признателен взм, милейший граф, за ваше деятельное и бескорыстное Участие в моих делах.

Калиостро наклонился и поцеловал руку кардиналу.

— Не стоит благодарности, ваше высокопреосвященство, я рад тому, что смогу помочь вам. Этого с меня вполне достаточно. Где я могу уединиться?

Кардинал позвал слугу и отдал все необходимые распоряжения.

— Я буду ждать вас у себя, — сказал он уже стоявшему на пороге Калиостро. — Если появятся какие-либо затруднения, немедленно обращайтесь ко мне. Надеюсь, что вы принесете добрые вести.

— Мне хотелось бы сразу обнадежить вас, ваше высокопреосвященство, однако не будем торопиться.

— Я жду от вас надежды, — высокопарно произнес де Роан. — Уповаю на то, что силы небесные не оставят меня наедине с моими сомнениями.

Калиостро на мгновение задержался.

— Ваше высокопреосвященство, с абсолютной уверенностью могу сказать вам, что вы не должны бояться будущего. По крайней мере, то, что мне было известно до сегодняшнего дня, свидетельствует — ваша цель будет достигнута. Возможно, это произойдет чуть раньше или чуть позже, но в результате я не сомневаюсь.

С этими словами он закрыл за собой дверь и покинул кабинет кардинала де Роана. Великий капеллан Франции, немного успокоившись, уселся за свой стол и, вооружившись остро отточеным пером, занялся любовными рифмами. Он успел сложить несколько строф, когда в дверь кабинета постучали.

— Входите.

На пороге вновь показался граф Калиостро. Лицо его было украшено сияющей улыбкой, а глаза блестели.

Кардинал тут же сунул листок с любовным стихом в стол и вскочил.

— Судя по вашему виду, дрожайший граф, у вас есть для меня хорошее известие. Говорите же, говорите.

— Ваше высокопреосвященство, я только что общался с потусторонними силами и выяснил все, что касается вашего предстоящего свидания с ее величеством. Знамения самые благоприятные. Вам ни в малейшей степени не стоит опасаться этой встречи. Мне удалось выяснить, что чувства, которые питает королева по отношению к вам, после этого свидания только укрепятся.

Кардинал сиял от удовольствия.

— Вы не представляете, мой дорогой граф, как я рад это слышать. Слава Богу, вы помогли мне справиться последними сомнениями. Итак, решено, в понедельник встречаюсь с ее величеством королевой.

Сияющая улыбка на лице Калиостро сменилась озабоченной миной.

— В понедельник? Я не ошибся? Вы сказали — понедельник, ваше высокопреосвященство? Радость кардинала также пошла на убыль.

— Да, в понедельник. А что? — испуганно спросил он. Калиостро с сомнением потер лицо.

— Было одно знамение… — нерешительно начал он.

— Что, мне нельзя встречаться с ее величеством в понедельник? — забеспокоился кардинал. — , — В таком случае, может быть, перенести свидание?

Калиостро отрицательно мотнул головой.

— Нет, нет, ваше высокопреосвященство, если свидание назначено в понедельник, значит, оно должно состояться несмотря ни на что. Такова воля потусторонних сил. Но в таком случае, от вас потребуется еще кое-что. Не знаю, как к этому отнесется ваше высокопреосвященство, однако я рекомендовал бы вам исполнить волю небес.

Заметно скисший кардинал снова опустился в свое кресло.

— Что я должен сделать? — упавшим голосом спросил он.

Калиостро, убедившись в том, что нагнал достаточно страха на влюбленного кардинала, уже более уверенно продолжал:

— Насколько я смог разобраться в знамениях, после этой встречи в понедельник вы не сможете увидеться с дамой вашего сердца на протяжении довольно длительного времени. К тому же, этот день будет отмечен влиянием Меркурия — планеты своенравной и переменчивой. Дружеские чувства по отношению к вам со стороны королевы в дни, последующие за вашим свиданием, подвергнутся серьезным испытаниям. Королеве будет трудно сохранить свое дружеское расположение к вам, если вы в самом же ближайшем времени не обнадежите ее каким — либо значительным проявлением своего внимания.

Кардинал засопел и неуютно поежился в кресле.

— В чем же состоит опасность? Калиостро продолжал разглагольствовать:

— Небесные силы сообщили мне, что в ближайшее время вас ждет дальняя поездка.

Кардинал не без удивления согласился.

— Да, это так. Я собираюсь вместе с папским нунцием отправиться в Марсель, где идет строительство католического храма.

— Когда это случится? — полюбопытствовал итальянец.

— Завтра. А вернусь я только в воскресенье вечером.

— Нет, — сказал Калиостро, — речь шла о другой поездке.

Кардинал нахмурился.

— Вы имеете в виду предстоящий мне визит в Рим? Но это будет не так скоро, только через две недели. Калиостро утвердительно кивнул.

— Да, именно об этой поездке и идет речь. Вы будете отсутствовать довольно долго. А в это время королеве предстоит остаться наедине с собой и собственными чувствами. Вы представляете, насколько это опасно? Если вы не оставите ее величеству никаких знаков внимания, вернувшись из Рима, вас может неприятно поразить ее холодность.

Кардинал растерянно развел руками.

— Ну как же так? Ведь я не даю ее величеству никаких поводов сомневаться в прочности своих чувств?

Калиостро почувствовал, что немного переборщил, и принялся утешать в конец расстроенного де Роана.

— Это может и не произойти, ваше высокопреосвященство, ведь знамения — это всего лишь знаки, которые посылает нам господь, как маяки на берегу моря. Мы должны знать о грядущей опасности и заблаговременно избегать ее. Приняв необходимые меры предостооожности, вы сможете закрепить свой успех.

Кардинал принялся мрачно барабанить по столу тонкими высохшими пальцами.

— Кажется, я начинаю догадываться, о чем вы говорите, — медленно произнес он. — О том же самом мне сказала графиня де ла Мотт.

Калиостро сделал заинтересованное лицо.

— Любопытно, любопытно. О чем же она сказала вам, ваше высокопреосвященство?

— Я должен сделать подарок. Такой подарок, о котором королева не забудет никогда. Калиостро помолчал.

— Графиня ее женским сердцем особенно тонко чувствует подобные нюансы. Видимо, у нее тоже есть предрасположенность к контакту с астральными силами. Что ж, я могу посоветовать только одно — прислушаться к словам графини де ла Мотт, которая хорошо знает королеву.

Кардинал молча встал из-за стола и принялся мерить широкими шагами свой кабинет. Прищур его глаз говорил о том, что он уже принял решение и теперь обдумывает, как воплотить его в жизнь.

— Что ж, — наконец произнес де Роан, — я безмерно благодарен вам, граф Калиостро, за надежду, которую вы мне подарили. Нечто подобное я и хотел услышать. А сейчас не стану вас задерживать. Мне необходимо встретиться с папским нунцием и обсудить с ним детали предстоящей поездки в Марсель.

— Рад, что смог вам помочь, ваше высокопреосвященство, — благодарно преклонив голову, ответил Калиостро. — Я от всей души желаю вам успеха в вашем предприятии и надеюсь — , что все завершится благополучно. Если вам понадобится какой-либо совет либо дружеское участие с моей стороны, вы можете, не раздумывая, обращаться ко мне. Я всегда к вашим услугам.

— Как долго вы еще намерены пробыть в Париже. граф?

Калиостро улыбнулся.

— О, это будет зависеть от того, насколько долго вам потребуется мое присутствие. Как вы понимаете, никакие обязательства не связывают меня с Парижем с внешней стороны. Что же касается моих магических связей с этим городом, то спешу вас обрадовать — в Париже мне удается поддерживать контакты с астральными силами так тесно, как нигде более. А потому, мне самому не хотелось бы покидать этот город в обозримом будущем.

Кардинал оживился.

— Что ж, это ободряющее известие. Со своей стороны могу уверить вас, что в Париже у вас есть, по крайней мере, один настоящий поклонник — это я. Очевидно, мы с вами, граф, встретимся сразу же после моего свидания с ее величеством. Мне вновь, наверняка, потребуется ваш совет.

Тепло распрощавшись, граф Калиостро и кардинал де Роан расстались. После этого Калиостро отправился в салон госпожи де Сегюр, куда вечером, возвращаясь из Версаля, должна была заглянуть графиня де ла Мотт. Кардинал де Роан, совершенно успокоившись, занялся собственными делами.

ГЛАВА 10

Субботний вечер Констанция де Бодуэн провела дома в своем особняке на Вандомской площади. В последние несколько недель она слишком много времени проводила занятая делами королевы, а потому соскучилась по Мишелю так сильно, как редко бывало прежде.

На субботний вечер в Версале было намечено представление двух оперных трупп и балетный спектакль.

Едва дождавшись начала представления, Констанция подошла к королеве и, сославшись на головную боль, попросила разрешения покинуть Версаль. Мария-Антуанетта посмотрела на Констанцию сочувственно.

— Бедняжка, вы и впрямь выглядите не очень хорошо. Кажется, в зале душновато. Ну да ладно, поезжайте к себе и как следует отдохните. Я даже разрешаю вам провести воскресный день в постели.

Констанция улыбнулась.

— Я не могу позволить себе такой роскоши, ваше величество.

Мария-Антуанетта кивнула.

— Ах, да, да, конечно, у вас ведь есть маленький сын. Разумеется, дети всегда требуют хлопот. Кстати, хочу сказать вам по секрету — моя дочь просто влюблена в вас. Наверное, герцогиня д'Айен-Ноайль лопнула бы от злости, услышав такие слова. Ведь она привыкла считать, что именно ее поведение и внешний вид служит примером для всех обитателей Версаля. Впрочем, раньше так оно и было — до тех пор, пока не появились вы. Я с каждым днем все больше убеждаюсь в том, что не ошиблась, назначив вас на место герцогини де Сен-Пре. Ну да ладно, ступайте, дитя мое, можете поцеловать от меня своего маленького сына.

Испытывая огромное облегчение, Констанция вернулась домой. Все-таки служба при дворе — отнюдь не такое легкое занятие, как может показаться со стороны. Здесь невозможно расслабиться ни на одно мгновение. Ты постоянно находишься как будто под увеличительным стеклом, в которое тебя разглядывают со всех сторон.

Лишь дома Констанция могла отрешиться от всех забот двора и целиком заняться собой и сыном. Страдания и переживания недавнего прошлого уже почти забылись, а ощущение невосполнимых потерь сменилось терпеливым смирением. Порой Констанция чувствовала, как ей не хватает настоящей мужской заботы и любви. Но вспоминая о пережитом, она каждый раз убеждала себя в том, что ей вряд ли удастся найти мужчину не только превосходящего, но хотя бы равного по силе своих чувств в ее прежнем возлюбленном.

Ежедневно сталкиваясь в Версале со множеством мужчин — пожилых и молодых, знатных и не слишком, богатеющих и беднеющих — Констанция сравнивала их с Виттори, Арманом, Филиппом и убеждалась в том, что влюбленность ей не грозит. Порой ей даже казалось, что она теперь выискивает в мужчинах одни недостатки. В таких случаях она тут же принималась уговаривать себя выбрать какой-нибудь объект для внимания и, может быть, даже постараться влюбиться в него. Но попытки были безуспешны, и Констанция все реже и реже вспоминала о том, что такое любовь.

Между прочим, маленький Мишель тоже требовал любви. Но это были совершенно иные чувства. Констанция испытывала по отношению к сыну безмерную нежность и старалась сделать так, чтобы он ни в чем не знал отказа. Каждый раз, приезжая из Версаля поздно ночью, она навещала спальню Мишеля, чтобы хотя бы несколько минут посидеть рядом с ним и подержать в ладони его теплую ручку.

Иногда мальчик просыпался и, увидев перед собой мать, просил ее лечь рядом с собой. Констанция исполняла эту просьбу и спустя мгновение засыпала рядом с Мишелем.

Вернувшись домой и поужинав, Констанция поиграла с сыном, уложила его спать и уже готовилась улечься в постель сама, когда в дверь ее спальни неожиданно постучали.

— Войдите! — встревоженно крикнула Констанция. На пороге нерешительно топтался Жан — Кристоф.

Привратник выглядел смущенно, словно его только что уличили в неблаговидном поступке.

— Ваша светлость, — тихо произнес он, — там… В общем… К вам посетитель.

Констанция, уже накинувшая ночной халат, удивилась. — Посетитель? В такой поздний час? Жан-Кристоф уныло пожал плечами.

— Ну да. Я даже не хотел открывать, но он стучал и стучал. И я открыл и, услыхав, что он спрашивает вас, ответил, что вы уже спите, но он непременно хотел вас видеть.

Констанцию охватили неприятные мысли. Может быть, это что-то связанное с ее прошлым? Мало вероятно, чтобы в такой поздний час за ней прислали из Версаля. Тем более, что она сама разговаривала с королевой. Кто же это может быть?

— Где он? — опросила Констанция. Жан-Кристоф махнул рукой.

— Я оставил его внизу. Не бойтесь, госпожа, за ним присматривают.

— А он объяснил, зачем ему нужна именно я?

— Он говорит, что у него какое-то послание для вас и ему нужно передать его лично вам в руки. Он сказал, что это очень важно.

Констанция поднялась было с постели, но, затем передумав, решила остаться в своей спальне.

— Приведите его сюда, — распорядилась она. Спустя несколько минут в коридоре за дверью раздался шум шагов, и после стука Констанция разрешила войти Жану-Кристофу, который привел с собой позднего гостя.

У порога стоял невысокий человек в потрепанном дорожном плаще, мокрой шляпе и забрызганных грязью сапогах. На улице моросил мелкий дождь, и, судя по всему, этот человек прибыл сюда не в карете.

— Что вам угодно? — спокойно спросила Констанция.

Вместо ответа человек вытащил из-за пазухи и протянул ей небольшой конверт.

— Меня просили очень срочно передать это вам, ваша светлость, — покашливая и прикрывая рот платком, сказал посыльный.

— Кто просил?

— Я с ним не знаком, — ответил гость. — Мы впервые увиделись сегодня в трактире на улице Сен-Жам. Он попросил меня отнести вам это письмо и пообещал уплатить мне золотой луидор. Для меня это очень большие деньги, госпожа, и если я не выполню его поручение, моя семья будет голодать целую неделю. Прошу вас, примите это письмо и дайте мне расписку в том, что вы его получили.

Жан-Кристоф передал письмо Констанции, и она с любопытством повертела его перед глазами. Это был небольшой конверт из грубой серой бумаги, незапечатанный и ненадписанный.

— Вы уверены, что оно предназначено именно мне? — с недоумением спросила она. — Ведь здесь нет никаких указаний об этом.

— Этот человек объяснил мне, как найти ваш дом. Он сказал, что вы живете рядом с Бодаром де Сен-Жамом, казначеем морского ведомства.

Констанция задумчиво покачала головой.

— Да, это верно, рядом со мной особняк Бодара де Сен-Жама…

— Ну да, а по другую сторону дома господина де Сен-Жама живет откупщик Пуатье. Я там уже побывал. Констанция на мгновение задумалась.

— Ну хорошо, Жан-Кристоф, подайте мне бумагу и перо. Я напишу расписку о получении письма.

Когда ее пожелание было исполнено, она набросала на листке несколько слов и затем обратилась к посыльному:

— Как вас зовут?

— Гранжье, — сконфузившись, ответил тот. — Я просто бедный человек, ваша светлость.

— Гранжье так Гранжье, — спокойно ответила Констанция и дописала еще несколько слов. — Жан-Кристоф, передайте. Можете быть свободны, Гранжье. А вы, Жан-Кристоф, проводите нашего гостя на кухню и дайте ему горячего чаю. Похоже, он замерз.

— Будет исполнено, ваша светлость.

Когда привратник и посыльный удалились, Констанция принялась изучать конверт и письмо.

Скорее всего, это послание было отправлено небогатым человеком, который даже не знал ее имени. Само письмо было написано на не очень белой, не очень тонкой бумаге, и почерк тоже нельзя было назвать красивым. Констанция достала листок и прочла следующие строчки: «Если вы та дама, которая заняла при дворе место герцогини де Сен-Пре, то умоляю вас, выполните просьбу старика и будьте завтра между десятью и одиннадцатью в церкви Святого Петра».

Письмо было без подписи, и Констанция недоуменно вертела его в руках. Оно было написано явно мужским почерком, причем, старческим — об этом свидетельствовали крупные жирные буквы, и написано оно было дрожащей рукой.

Констанция не могла понять, что нужно от нее этому человеку, и почему он сам не пришел к ней домой, а отправил это послание.

— Хм, — пробормотала Констанция, — я, действительно, та дама, которая заняла место герцогини де Сен-Пре, но что это означает? Может быть, это как-то связано с тем, что я занимаюсь драгоценностями и украшениями для ее величества?

В ту самую минуту, когда Констанция размышляла об этом, в коридоре за дверью ее спальни послышались шаги: кто-то приближался к ее комнате. Торопливо сунув письмо в конверт, Констанция спрятала его под подушку и неожиданно покраснела, словно сделала что-то постыдное.

Снова раздался стук в дверь, и послышался голос Мари-Мадлен.

— Ваша светлость, вы еще не спите?

— Еще нет. Входи, Мари-Мадлен.

Служанка вошла в спальню Констанции с явным смущением, как это сделал совсем недавно Жан-Кристоф.

— Ваша светлость, я хотела бы попросить вас об одном одолжении, — опустив глаза, сказала девушка. — Надеюсь, что это не доставит вам неприятностей.

— В чем дело? — озабоченно спросила Констанция. Субботний вечер приобретал какие-то довольно странные очертания. — Завтра утром вы как обычно направляетесь на воскресную мессу… — при этих словах Мари-Мадлен Констанция встревожилась еще больше. Может быть, это как-то связано с письмом, которое она только что получила? — Я хотела бы попросить вас, ваша светлость, вместо меня взять на мессу кого-нибудь другого.

— Почему?

— Приехали мои родственники, и я бы хотела встретиться с ними. К сожалению, уже в полдень они уедут из Парижа, и у меня еще долго не будет возможности повидаться.

Констанция с облегчением вздохнула. Может быть так оно будет и лучше — скорее всего, неведомый отправитель письма не хочет, чтобы его видели посторонние.

Для солидности Констанция некоторое время поразмышляла, а затем кивнула.

— Хорошо, Мари-Мадлен, мы отправимся в церковь с Мишелем. А ты можешь быть свободна на полдня. Но к вечеру ты должна быть здесь.

Лицо девушки просияло.

— Благодарю вас, ваша светлость, вы очень добры. Я непременно вернусь после полудня. Утром я помогу вам одеться и собрать Мишеля. Еще раз большое спасибо, госпожа. Спокойной ночи.

Кланяясь и приседая, она вышла из спальни, закрыла за собой дверь.

Констанция вытащила письмо из-под подушки и еще раз внимательно прочитала его, но так и не смогла прийти к какому-то выводу. Она не знала здесь никакого старика, да и он, судя по всему, знал ее только внешне. Что все это значит?

Утром воскресного дня, когда только что пробило десять часов, Констанция входила в портал церкви Святого Петра. Она вела за собой Мишеля, взяв его за руку. У входа в церковь ее на мгновение посетила мысль — может быть, это все-таки ошибка? А может быть, чей-то дурацкий розыгрыш? Но, с одной стороны, она ни с кем не была здесь в таких близких отношениях, чтобы над ней было позволено шутить, а с другой — если это и была шутка, то своим приходом сюда Констанция нисколько не уронила своей чести.

В церкви, у главного алтаря, как обычно в этот час, священник читал мессу. У одного из боковых алтарей служил другой священник. Кругом сидели на широких скамьях молящиеся самого разнообразного вида. Многие стояли на мостовой вблизи церкви, другие же, преклонив колени, молились в боковых проходах или на скамьях.

Высоко сверху, в окна, лился яркий солнечный свет, окрашивая мягким заревом спокойно величавый простор этого места. Констанции было немного не по себе: какой-то внутренний голос подсказывал ей, что сегодня она пришла в храм божий не благочестия ради. Однако она успокоилась после того, как решила, что воспользуется этим посещением только для того, чтобы сделать доброе дело.

Вместе с Мишелем она села на одной из дальних скамей в самом углу, так что оказалась чуть ли не на половину скрытой за резной завитушкой деревянной исповедальни, которая в католических храмах часто помещается в самой глубине. Так Констанция просидела несколько минут, и ей казалось, что все на нее смотрят.

Однако, между тем, никто не повернул к ней глаз, словно ни один человек ее не заметил. Звучал орган, и с ним, перемежаясь под сводами, мягко лилась мелодия духовного песнопения.

К Констанции подошел причетник и протянул к ней церковную кружку. Она кинула в кружку мелкую монету, причетник поблагодарил и подошел к соседу Констанции по скамье. От него к следующему и так далее. И все опять пошло по-прежнему.

Теперь Констанция сама поглядывала на молящихся, но все были углублены в себя. В церкви не чувствовалось ни единого признака того, что сегодня здесь ждут какого-то особенного события. Как всегда в больших городах, люди во время богослужения входили и выходили — словом, вели себя, как вели изо дня в день. Кое-кто задержался надолго, а кто — то, перекрестившись, творил короткую молитву и уходил.

Чаще всего это были девушки-служанки, очень похожие на Мари-Мадлен. Судя по всему, для того, чтобы войти в церковь этим прекрасным воскресным утром, им пришлось делать это между исполнением своих обязанностей. Поставив на пол корзину, одна наскоро шептала молитву. Другая делала это долго и добросовестно. Потом, опять взвалив на руки свою ношу, исчезала.

Сюда приходили и знатные дамы, не скрывавшие своего положения. За некоторыми лакей нес молитвенник. Усевшись на специально поставленный для них стул, они погружались в молитву.

Месса тем временем кончилась. Началось благословение. Красивая мелодия молитвы «Присвятый» сливалась с дымом ладана, который поднимался кверху и, пронизанный там солнечными лучами, казался золотым.

Повернувшись лицом к молящимся, священник благословил их освященной облаткой, и все стали набожно бить себя в грудь. Была спета еще одна короткая молитва, и богослужение кончилось.

Окончили службу и священники у боковых алтарей. Постепенно были потушены все свечи, и молящиеся двинулись к выходу.

Они шли через боковые двери, но большинство — через портал. Некоторым пришлось пройти мимо Констанции, но никто на нее не смотрел. Правда, не в одном мужском взгляде, случайно упавшем на ее лицо, Констанция прочитала восхищение. Раньше каждый такой взгляд непременно пронзил бы ей сердце. Но сейчас она совершенно безучастно взирала на проходящих мимо мужчин, озабоченная только одним — где же тот, кто просил ее прийти.

Мишель спокойно сидел рядом с матерью, восхищенно разглядывая лики святых и позолоту, покрывавшую алтарь. Похоже, мальчику, действительно, было интересно здесь. В этом храме Констанция с сыном еще не бывала.

Наконец, церковь опустела. Только несколько неприметных человеческих фигур, стоя на коленях, молились у своих мест — в больших городах церкви весь день ни на минуту не бывают совершенно пусты.

Стало вдруг так тихо, что Констанция услышала снаружи три удара колокола, обозначавшие, что прошло уже три четверти часа с назначенного для встречи времени. Констанция не знала, ждать ли ей до конца или уйти. Но верная своему желанию сделать неведомому автору письма добро, она все-таки решила подождать до одиннадцати часов. В церкви царила такая глубокая тишина, что в ней гулко отдавался шум проезжавших экипажей.

В эту минуту Констанция услышала возле себя шаги. К ней кто-то подошел и сказал:

— Премного благодарен вам, сударыня, за то, что вы вняли дерзостной просьбе старика и пришли.

И в самом деле, подошедший человек со своими белыми, как снег, волосами и сильно изборожденным морщинами лицом, выглядел очень старым. Одет он был просто, но прилично. Однако ничего примечательного в нем не было.Констанцию лишь слегка удивило, что старик с первой же минуты взял с ней такой просительный тон. Быстро оглядев его, Констанция сказала:

— Возможно, я ошибаюсь.

— В таком случае, простите меня… Но на всякий случай я захватил с собой небольшую… Я в милостыне не нуждаюсь и пришел сюда не ради милостыни, — ответил старик.

Мишель широко раскрытыми глазами смотрел на этого, словно сошедшего со страниц Библии, старика. Констанция почувствовала некоторую неловкость от присутствия рядом сына и, погладив его по кудрявой головке, сказала:

— Мальчик мой, тебе, наверное, интересно будет посмотреть на алтарь поближе. Поди прогуляйся.

Мишель, еще раз серьезно посмотрев на старика, стоявшего рядом со скамьей, покинул свое место и медленно направился по проходу к алтарю.

Когда Констанция осталась наедине с незнакомым стариком, она еще раз взглянула в его глубоко посаженные глаза и сказала:

— Значит, вам нужно было со мной поговорить?.. Что ж, говорите. Только не лучше ли было бы это сделать в другом, более подходящем месте? Почему вы не могли прийти ко мне в дом?

Незнакомец взглянул на Констанцию и произнес:

— Я в вас не ошибся: вы также добры, как хороши собой, сударыня.

Вместо ответа старик спросил:

— Могу ли я присесть рядом с вами? Констанция отодвинулась в сторону.

— Разумеется. Садитесь.

Старик опустился на скамью и окинул внимательным взглядом церковь. Все было спокойно.

— Своим приходом, — сказал он, — вы оказали мне немалую услугу. Да, вы, действительно, очень красивы сударыня. Я даже испытываю немалое удовольствие от встречи с вами.

Констанция озадаченно взглянула на собеседника.

— Вы назначили мне встречу здесь только для того чтобы сказать, как я красива или все — таки дело в другом?

— Разумеется, в другом, — ответил старик. — Простите, что я отвлекся. Я впервые совершаю такой поступок и поэтому немного рассеян.

— Какой поступок? Старик смутился.

— Я никогда в жизни не доносил на своих хозяев. Но сейчас мне придется это сделать, потому что обстоятельства вынуждают к этому.

— Какие обстоятельства? — продолжала допытываться Констанция.

Старик немного помолчал.

— Видите ли, сударыня… Я служу в ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа. Я видел вас в нашей мастерской уже дважды. Но вы, наверняка, не обратили на меня внимания. Когда-то я был ювелиром, очень хорошим ювелиром. Я учил и Люсьена, и Марселя тонкостям ювелирного искусства. Лучше всего мне удавалась работа с бриллиантами. С самого детства я питаю слабость к камням. Потом я постарел. Глаза и руки стали уже не те, но я по-прежнему работаю в мастерской, выполняя кое-какие предварительные операции. Не знаю, госпожа, интересно ли вам слушать то, что я вам говорю, но вы хотели знать, кто я и почему назначил вам встречу здесь, а не пришел к вам домой.

Поначалу у Констанции мелькнула мысль, что этот человек с его странной просьбой о встрече в церкви — помешанный, однако, после того, как он кое-что объяснил, ее собственные подозрения стали для нее смешными и нелепыми. Нет, судя по всему, этот старик говорит правду. Она, действительно, дважды была у Бемера и Бассенжа, и, действительно, не обращала никакого внимания на ювелиров, работавших в мастерской.

На мгновение их разговор прервался, потому что я церковь вошел на костылях нищий и, стуча своей деревяшкой, направился по проходу к тому месту, где сидела Констанция и старик. Он остановился рядом с ними и протянул грязную руку.

— Подайте бедному нищему на пропитание. Констанция протянула калеке милостыню, и он покинул церковь. Только после этого разговор возобновился.

Старик уже пришел в себя и говорил более ровным и спокойным голосом. Констанция же слушала его со всем вниманием, на которое была способна. Изредка она бросала взгляд на алтарь, возле которого, заложив руки за спину совсем как взрослый, прохаживался Мишель.

— Так вот, недавно я был свидетелем — случайным свидетелем — одного разговора, который вели мои хозяева Бемер и Люсьен Бассенж. Помните, они предлагали вам бриллиантовое ожерелье стоимостью полтора миллионов ливров? Я подбирал камни для этого ожерелья. После визита в Версаль они были очень расстроены тем, что королева отказалась от такой дорогостоящей, по ее мнению, покупки. И, действительно, понять их можно — такую вещь может позволить приобрести только королева. Полтора миллионов ливров оказались замороженными в сейфе моих хозяев. Несколько дней они пребывали в мрачном расположении духа, но затем все переменилось.

Констанция заинтересованно взглянула на старика.

— Вот как? Почему же? У них нашелся покупатель? Старик усмехнулся.

— Да. И похоже, что это тот же самый покупатель, которому они уже однажды предлагали ожерелье. Констанция не скрывала своего изумления.

Вы говорите о ее величестве? Но ведь она уже однажды отказалась от покупки. И, насколько мне известно, решения своего не меняла. Я не сомневаюсь в том, что генеральный контролер финансов господин де Калонн поставил бы свою подпись под этим счетом. Но сама королева не хочет так опустошать казну. Усмешка на лице старика сменилась грустью.

— Сударыня, вы, наверное, не верите мне. Однако, послушайте старика, я говорю вам правду. Все изменилось после того, как один из хозяев нашей мастерской встретился с некой дамой из ближайшего окружения ее величества.

Констанция нахмурилась.

— Вы знаете ее имя?

Старик отрицательно покачал головой.

— Нет. К сожалению, многих знатных дам, в том числе и тех, которые бывают в Версале, я знаю только в лицо. Они заходят к нам за покупками. Иногда мне удается услышать их имя, иногда — нет. К сожалению, я знаю только то, о чем говорили Бемер и Бассенж. А они не упоминали ее имени.

— И что же говорили ваши хозяева?

— Эта дама из ближайшего окружения ее величества сказала, что королева вовсе не отказалась от намерения приобрести ожерелье. Она лишь опасается сделать это открыто, а потому поручила покупку одному высокопоставленному лицу. Это все, что я слышал.

Констанция немного помолчала.

— Значит, вы не знаете ни имени той дамы, которая сообщила об этом Бассенжу, ни имени высокопоставленного лица, которому поручено сделать покупку, ни времени, ни условий приобретения ожерелья.

— Ничего этого мне не известно, — вздохнув, ответил старик.

— Почему же вы решили сообщить об этом именно мне?

Старик тяжело вздохнул.

— Во-первых, я надеялся, что вам об этом известно.

— А почему вы думали, что мне об этом известно?

— Потому что я знал герцогиню де Сен-Пре и знал о том, что теперь вы распоряжаетесь делами, связанными с драгоценностями для королевы. Если эту покупку будет делать кто-то иной, значит, во дворце затевается очередная интрига. Я боюсь, что это закончится грандиозным скандалом, как уже не раз бывало на моем веку.

Констанция пожала плечами.

— Но какое отношение скандал в Версале может иметь лично к вам? Ведь вы ни в коем случае не пострадаете.

Старик печально улыбался.

— Боюсь, сударыня, что вы будете огорчены тем, что я вам сообщу. В первую очередь пострадают интересы моих хозяев Бемера и Бассенжа. Если покупка окажется мошенничеством, то мастерская разорится, и все, кто в ней работают, будут выброшены на улицу. За долгие годы своей работы я так и не смог накопить достаточно денег для того, чтобы наслаждаться старостью. Если я лишусь этой работы, у меня не будет средств к существованию. Вот что я имел в виду, когда говорил, что обстоятельства вынуждают меня доносить на хозяев.

Констанция успокаивающе положила руку на сухую морщинистую ладонь старика.

— Это нельзя назвать доносом, — сказала она. — Если бы вы обратились в тайную полицию — совсем другое дело.

— Вы мне очень симпатичны, сударыня, — произнес старик. — Вы молоды, красивы и, судя по всему, честны. Этого нельзя сказать о множестве других придворных, роем вьющихся вокруг вашей госпожи. Если вы считаете, что я поступил неверно, то можете осуждать меня.

— Нет, нет, — торопливо сказала Констанция. — Я думаю, что вы нашли единственно верный выход, обратившись ко мне. Кстати, как вы узнали, где я живу?, Старик улыбнулся.

— Это было нетрудно сделать. Мне было достаточно просто выйти на улицу и увидеть, как ваша карета останавливается перед домом на Вандомской площади.

— Вы не ошиблись, — с улыбкой ответила старику Констанция. — А кто был ваш посыльный? Старик рассмеялся.

— Я часто видел его в той харчевне, где ужинаю по вечерам.

— Вы дали ему золотой луидор? ~ Да.

Констанция достала из ридикюля кошелек. Старик тут же замахал руками, решительно возражая.

— Нет, об этом не может быть и речи. Я не нуждаюсь в милостыне.

Констанция открыла кошелек.

— Это вовсе не милостыня, — спокойно сказала она. — Во-первых, я должна вам луидор за письмо, а во-вторых, еще десять луидоров за хлопоты. И не смейте отказываться, иначе, вы можете не рассчитывать на меня.

Немного помявшись, старик принял деньги, спрятав их в нагрудном кармане.

— И все-таки, получилось не так, как я хотел, — с некоторым сожалением сказал он. — Эти деньги были совершенно излишними.

— Оставим разговоры о деньгах, — серьезно сказала Констанция. — У вас есть еще что-то для меня? Старик развел руками.

— Я сообщил вам все, что знал. Хотя… Кажется, я видел ту даму, о которой говорили Бемер и Бассенж. Она чуть старше вас по возрасту и уступает вам по красоте, но я вполне мог бы назвать ее симпатичной. У нее правильные черты лица, но, к сожалению, она скрывалась под накидкой, а я успел заметить ее только тогда, когда она покидала нашу мастерскую. Это была дама среднего роста в сером дорожном плаще.

Констанция мгновенно напрягла память, стараясь вспомнить, кто же из приближенных к королеве дам носит серый дорожный плащ. Немного поразмышляв, она пришла к выводу, что серый дорожный плащ мог быть на ком угодно, в том числе и на ней самой.

Чуть постарше меня… Симпатичная… Среднего роста…Нет, таких слишком много при дворе. В конце концов, королева, решившись купить ожерелье от Бемера и Бассенжа, могла обратиться к любой из своих фрейлин — не обязательно из числа наиболее приближенных. Может быть, так было бы и правильнее. А может быть и нет…Тем временем старик поднялся со скамьи. . — Весьма благодарен вам. Весьма и весьма благодарен кланяясь, произнес он. — Я в вас не ошибся, сударыня, полагая, что вы очень добры. Но не хочу больше отнимать у вас время и ухожу. Прощайте, сударыня.

Констанция рассеянно кивнула.

— Прощайте.

Старик еще раз поклонился и пошел к ближайшему выходу. Констанция смотрела ему вслед, но уходить не спешила. Еще недавно проникавшие сюда яркие солнечные лучи исчезли, только снаружи, у самых переплетов окон, лежал серебристо-белый свет, от которого темные лики святых и тусклая позолота в церкви казались еще строже и мрачнее. Кое-где молились, сидя или стоя на коленях, какие-то люди.

Наконец, Констанция поднялась со скамьи и направилась к порталу, возле которого, глазея на деревянные и каменные скульптуры, важно прохаживался Мишель. Констанция взяла сына за руку и вышла из храма.

На улице она с какой-то необъяснимой радостью ощутила теплое дыхание весны, полновластно воцарившейся во Франции. Ее ослепил свет весеннего дня, а шум улицы напомнил о кипении жизни.

Итак, во дворце готовится какая-то интрига. И связана она с бриллиантовым ожерельем, стоимостью больше, чем в полтора миллиона ливров, которое сейчас мирно покоилось в сейфе у парижских ювелиров Бемера и Бассенжа. Возможно, кому-то удалось убедить королеву совершить этот опрометчивый поступок, а, возможно, все обстоит по-другому.

Констанция только сейчас ясно поняла опасность, грозившую ей в связи с этой авантюрой — с одной лишь оговоркой. Оговорка эта состояла в том, что неведомый старик, служивший в мастерской Бемера и Бассенжа, сообщил ей правду. Она не могла быть до конца уверенной в том, что все это не подстроено ее недругами. Нет, герцогиня д'Айен-Ноайль не способна на такое. Она слишком строго придерживается правил христианской морали и, к тому же, целиком поглощена делами, связанными с дворцовым этикетом. Ей, наверняка, и в голову не могло прийти организовать такое.

А вот что касается графини де ла Мотт… Судя по словам старика, женщиной, которая посещала Бемера и Бассенжа, вполне могла оказаться именно она, Женевьева де ла Мотт. Симпатичная, среднего роста, чуть постарше Констанции… Неужели она? Что же это могло значить? Либо Бемер и Бассенж заплатили ей большие деньги за то, чтобы она уговорила ее величество сделать эту покупку, либо графиня де ла Мотт ведет какую-то собственную игру. Но что это за игра, Констанция пока не могла понять.

Тем временем в доме графини де ла Мотт царило оживление. К полудню на завтрак здесь собрались граф де ла Мотт, Александр де Калиостро и супруга графа де ла Мотта Женевьева. Завтрак проходил в присутствии двух слуг, которые молча разливали напитки и убирали блюда. Графиня де ла Мотт предпочла кофе горячий шоколад с ванилью. После большой чашки шоколада она, наконец-то, почувствовала бодрость.

— Итак, мой милый супруг, — с улыбкой обратилась она к графу де ла Мотту, — завтра мне понадобится помощь вашей давней знакомой.

Граф надул свои тонкие губы, сделав оскорбленное лицо.

— Я вам уже говорил, Женевьева, что с Мари-Николь мы расстались. И не нужно каждый раз подчеркивать степень моей близости с ней. Отныне я намерен поддерживать с ней исключительно деловые отношения.

Графиня де ла Мотт пребывала в хорошем расположении духа, а потому позволяла себе шутить.

— Именно о деловых отношениях и идет речь. Мне нужно, чтобы вы послали за Мари-Николь немедленно. У нас не слишком много времени, а дело, которое ей предстоит выполнить, требует определенных навыков.

Калиостро, раскуривая трубку, спросил:

— Вы имеете в виду завтрашнюю встречу в парке Монбель?

— Да.

Калиостро пожал плечами.

— Но ведь к тому моменту, когда встреча состоится, в парке будет совсем темно. Мне кажется, что эта ваша Мари-Николь, даже ничего не зная о привычках королевы, вполне может сойти за нее. Разве обязательно знать, как она ходит, поворачивается и прочее?

Графиня де ла Мотт недовольно поморщилась.

— А я думаю, что это просто необходимо, — сухо произнесла она. — Не забывайте о том, что наш подопечный — великий капеллан Франции, и бывает при дворе едва ли не каждый день. Он, между прочим, еще и влюблен в ее величество, а это означает только одно — ему хорошо знакомы и ее походка, и ее жесты, и ее голос.

Калиостро засопел носом.

— На счет голоса вы, графиня, конечно, правы. Мало вероятно, чтобы кардинал де Роан не смог отличить голоса своей возлюбленной от голоса мадам Легюэ. И тут не имеет значения — состоится их встреча при солнечном свете или в кромешной тьме. Что вы думаете с этим делать?

Графиня де ла Мотт усмехнулась.

— С этим-то как раз все просто. Во-первых, она должна говорить как можно меньше, а во — вторых, как можно тише. Согласитесь, что шепот двух совершенно разных людей бывает неотличим друг от друга. Только это может спасти нас от разоблачения. А жестам и походке я надеюсь обучить мадам Легюэ сегодня. Кстати, — она повернулась к мужу, — кажется, мадам Легюэ в прошлом была неплохой актрисой?

Без особой охоты граф де ла Мотт согласился.

— Да, но это было давно.

— Ничего страшного, — успокоила его графиня. — Я надеюсь, что талант сохранился. Нужно лишь кое-что вспомнить.

Калиостро, с улыбкой наблюдавший за легкой перебранкой супругов, решил вмешаться в разговор, чтобы разрядить обстановку.

— Между прочим, я был у кардинала де Роана уже после того, как он получил известие о предстоящей встрече.

Графиня де ла Мотт на некоторое время забыла о Мари-Николь Легюэ и обратила все свое внимание на итальянца.

— В этом была какая-то необходимость? — спросила она.

Калиостро рассмеялся.

— Все объясняется очень просто. Кардинал внимательно посмотрел на себя в зеркало и пришел в ужас. Он тут же решил, что, увидев его вблизи, королева мгновенно позабудет о всех чувствах, которые якобы питает к нему.

Граф де ла Мотт хихикнул.

— Ему нечего бояться. Мари-Николь часто приходилось иметь дело с такими старцами. Между прочим, они куда похотливее, чем многие молодые господа.

Графиня вновь обратила внимание на супруга.

— А к какой категории ты относишь себя? — язвительно спросила она.

Граф де ла Мотт снова обиженно надул губы и отвернулся.

— Ну ладно, ладно, — примирительно сказала графиня, — не обижайтесь, мой дорогой супруг. Что было, то было. Я ведь не сомневаюсь в том, что ваш роман с Мари-Николь закончился. Впрочем… какое это имеет значение.

Последние слова госпожи де да Мотт переполнили чашу терпения графа, и он, громко отодвинув стул, встал из-за стола и покинул обеденную комнату.

Графиня проводила его громким смехом. Слуги уже давно исчезли, и Калиостро остался наедине с госпожой де ла Мотт. Демонстрируя охватившую его любовную лихорадку, он тут же бросился целовать руки графини.

— Александр, прекратите, — недовольно сказала она, убирая ладони.

Калиостро беспрекословно подчинился. Повернувшись на свое место, он снова принялся набивать табаком трубку, раскуривая ее горящим пальцем.

Графиня де ла Мотт снова поморщилась.

— Александр, ну что вы делаете? Вы же не на приеме в салоне госпожи де Сегюр. И вам не нужно поражать мое воображение этими дурацкими трюками.

Палец мгновенно погас. Но Калиостро уже раскурил трубку и, откинувшись на спинку стула, стал выпускать в воздух кольца.

— Вы начали говорить о кардинале де Роане…

Калиостро неопределенно пожал плечами.

— Но вы же не хотели слушать.

— Рассказывайте, — властно сказала графиня. — Итак, этот влюбленный старец посмотрелся на себя в зеркало и испугался предстоящей встречи?

— Да. Испугался настолько, что прислал за мной в гостиницу карету, которая отвезла меня на Вьей-дю-Тампль. Кардинал спрашивал у меня совета — что ему делать и не совершил ли он ошибки, согласившись на свидание.

Графиня насмешливо посмотрела на Калиостро.

— И вы, конечно, убедили его в том, что дела кардинала идут как нельзя лучше и что от свидания нельзя отказываться ни в коем случае. Интересно, какие доводы вы приводили в подтверждение этих слов? Благоприятствующее кардиналу расположение небесных светил или тесный контакт с астральным телом ее величества?

На сей раз улыбка на лице Калиостро получилась какой-то натянутой и неестественной.

— Вы же все знаете, моя дорогая, Женевьева, — развел он руками, — значит, нет смысла останавливаться на столь очевидном вопросе. Да, я убедил кардинала в том, что он непременно должен встретиться с королевой. Для этого даже не надо было прибегать к помощи небесных светил. Я не знаю, известно ли вам или нет, но в недалеком будущем его высокопреосвященству предстоит отправиться в Рим, к святому престолу. Так что, в любом случае, он еще долго не увидит королеву. Но я сказал ему и кое-что еще. И кардинал, к нашему великому сожалению, едва не разгадал наш с вами замысел.

Графиня замерла.

— Вы проболтались?

Калиостро задумчиво пыхтел трубкой.

— Разумеется, нет. Кардинал просто вспомнил, что вы говорили ему то же самое.

— Имеется в виду дорогой подарок?

— Да. Слава богу, кардиналу не хватило проницательности, чтобы свести факты воедино и сделать выводы. Мне удалось направить его мысли в другую, нужную нам сторону. Я объяснил ему, что так повелевают знамения.

Графиня де ла Мотт рассмеялась.

— Мои дорогой Александр, вы разговариваете, как римский Авгур. Надеюсь, вы не разрубали цыпленка и не изучали его внутренности для того, чтобы выяснить, какое будущее ожидает его высокопреосвященство.

Калиостро ухмыльнулся.

— Иногда вы бываете очень желчны, моя дорогая, — парировал он. — Очевидно, это объясняется недостатком в крови кое-каких веществ.

Графиня побледнела.

— Замолчите. Даже вы, человек, которому я верила, стали изменять мне. Чем, в таком случае, вы лучше моего безмозглого и похотливого супруга? Но он хотя бы не скрывает своих пороков. А вы все время пытаетесь выглядеть лучше, чем есть на самом деле.

Калиостро мгновенно отложил в сторону погасшую трубку и бросился на колени перед графиней де ла Мотт.

— Сапхх та пиа, — горячо заговорил он. — Вы должны простить меня. Меня, действительно, посещали дурные мысли — но только мысли. Клянусь, я не изменял вам.

Он принялся с такой страстью лобызать руки графини де ла Мотт, что та оказалась не в силах оттолкнуть Калиостро.

— Последние несколько дней я провел у себя в номере и не покидал гостиницу, — продолжал итальянец, — Все это время я думал только о вас. О вас, моя дорогая. Вы служите для меня идеалом красоты и великодушия — не пренебрегайте моей любовью.

Госпожа де ла Мотт смягчилась.

— Ну что вы, мой дорогой, — чуть иронично заметила она. — Если мы сейчас расстанемся, то вся игра, которую мы затеяли, полетит к чертям. А ведь ни вы, ни и не хотим этого. Так что, нас связывает нечто большее, чем банальное любовное чувство. Нас связывают миллион шестьсот тысяч ливров.

Калиостро с надеждой посмотрел в глаза графине. — Как вы думаете, рыбка попалась на крючок? — Вне всякого сомнения. Мы оба, каждый со своей стороны, постарались сделать все так, чтобы у кардинала не было другого выхода. Он еще барахтается и пытается сопротивляться, но ему от нас никуда не уйти. Я организую свидание с королевой так, чтобы кардинал смог обменяться с ней парой слов. Но и их будет достаточно для того, чтобы его любовная страсть разгорелась с новой силой. После этого его высокопреосвященство будет готов на все.

Калиостро по-прежнему стоял на коленях перед графиней. Очевидно, это доставляло ей удовольствие, потому что настроение у нее улучшилось.

— Вы уверены, что у кардинала есть такие деньги? — спросил итальянец.

— Разумеется. Нет, возможен, конечно, вариант, что в данный момент у него нет такой наличности. Однако, как вы сами понимаете, мой дорогой граф, кардиналу ничего не стоит получить в казне столько денег, сколько ему будет необходимо. Наш генеральный контролер финансов, господин де Калонн, может отказать только военному министру, когда тот просит денег на выплату жалования солдатам. А что касается таких невинных забав, как покупка бриллиантов, то господин де Калонн всегда готов с радостью подписаться под этим.

Калиостро лукаво посмотрел на госпожу де ла Мотт.

— Скажите, моя дорогая, а сколько денег вы получили от кардинала за то, что организовали ему это свидание с королевой? Заметив, как недовольно поползли вниз уголки губ графини, Калиостро тут же воскликнул:

— Нет, нет, не говорите, если вам этого не хочется. Но меня интересует этот вопрос не из праздного любопытства. Мне необходимо знать, действительно ли кардинал так богат, как мы о нем думаем.

— А что, вы еще не разглядели дворец, в котором проживает его высокопреосвященство? — чуть насмешливо спросила графиня. Калиостро усмехнулся.

— Но ведь дворец принадлежит не кардиналу лично, а католической церкви.

Графиня не скрывала своей иронии.

— Ну, что вы, мой дорогой граф, дворец давным давно куплен самим кардиналом. Другое дело, что деньги на эту покупку были взяты из государственной казны. Но какое это теперь имеет значение? Кардинал может продать свой дворец, подарить кому-нибудь, оставить в наследство — никакая католическая церковь не сможет запретить сделать подобный шаг. Даже если у него не будет ни одного су наличными, любой кредитор с удовольствием даст кардиналу полтора миллиона ливров под залог такого великолепного дома.

Калиостро рассмеялся.

— Что ж, кардинал многим рискует.

Графиня снисходительно посмотрела на итальянца.

— Любовь — это не то чувство, вместе с которым приходит спокойствие, — проницательно заметила она. — Тем более, если это любовь к такой даме.

— И все-таки, вы не испытываете уважения к нему, — добавил Калиостро.

— Ни малейшего, — подтвердила графиня. — Человек его возраста и положения уже давным давно должен думать о другом. Если же он ведет себя как мальчишка, то мне нисколько не жаль его. Каждый должен платить за свои ошибки.

В дверь обеденной комнаты постучали. Когда графиня разрешила войти, на пороге показались слуга графа де ла Мотта и юная «баронесса»д'0лива, она же Мари-Николь Легюэ.

— А вот и самый молодой участник нашего спектакля, — с наигранной веселостью воскликнула графиня де ла Мотт. — Проходите, баронесса.

Калиостро, который уже успел встать с колен и отряхнуть свои черные панталоны, с немалым изумлением смотрел на девушку, которая внешностью почти ничем не отличалась от королевы Франции.

— Потрясающе, — пробормотал он. — Впервые вижу такое сходство. Интересно, ее величество знает о том, что У нее в Париже есть двойник?

— Ей не стоит об этом знать, — спокойно сказала графиня де ла Мотт. — У королевы есть тысячи куда более важных дел. Что ж, граф, спешу представить вам — Мари-Николь Легюэ, девица легкого поведения, выдает себя за баронессу д'0лива.

Она повернулась к девушке и, заметив ее недовольно скривившееся лицо, с невинной улыбкой спросила:

— Надеюсь, вы не обиделись, моя дорогая? Я думаю, что в этом нет ни малейшего смысла, потому что все мы здесь — участники одной игры, и лучше будет, если мы будем знать друг о друге правду, а не то, что нам хотелось бы называть этим словом.

На лице Мари-Николь отразилась целая гамма чувств, но она не выдала их ни единым словом. Графиня тем временем поднялась со своего стула.

— Господин Калиостро, — обратилась она к итальянцу, — мне хотелось бы остаться наедине с нашей подопечной, чтобы отрепетировать с ней завтрашний спектакль. Ваше присутствие при этом необязательно.

Калиостро равнодушно пожал плечами и, поцеловав на прощание руку графине, удалился.

— Итак, — сказала госпожа де ла Мотт, внимательно осматривая Мари-Николь Легюэ с головы до ног, — вы готовы?

Встреча со стариком из мастерской Бемера и Бассенжа, которая произошла у Констанции в это воскресное утро в церкви Святого Петра, так взволновала ее, что Констанция на весь день лишилась покоя. Необходимо было что-то предпринять. Но что? Отправиться в Версаль и рассказать королеве о том, что от ее имени к Бемеру и Бассенжу приходила некая статс-дама? И что дальше? А вдруг королева, в тайне от всех, в том числе и от Констанции, решила все — таки приобрести это злосчастное ожерелье? Может быть, она не хочет, чтобы об этом кто — нибудь знал? Если это так, то Констанция лишь вызовет недовольство ее величества. Может быть, Мария-Антуанетта просто не хочет привлекать к себе излишнее внимание, делая эту покупку? Может быть, Констанции стоит подождать развития событий? Но в таком случае она должна пристально следить за ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа чтобы быть в курсе происходящих событий. Разумеется она не станет заниматься этим лично. Значит, нужно найти нужного человека, который, кроме всего прочего знал бы придворных в лицо.

И тут Констанция вспомнила про Шаваньяна. Слуга госпожи де Сен-Жам показался ей вполне подходящей кандидатурой. Во-первых, маленькому гасконцу были хорошо известны многие дамы и господа, часто бывавшие в Версале. Во-вторых, на него вполне можно было положиться. И, в — третьих, вовсе необязательно было сообщать Шаваньяну об истинном смысле этого задания. Точнее говоря, Шаваньяну можно было вообще ничего не объяснять. Все, что от него требовалось — наблюдать за тем, кто и когда приходит к Бемеру и Бассенжу. Правда, для этого гасконцу придется под каким-либо предлогом отказаться от выполнения своих ежедневных обязанностей в доме госпожи де Сен-Жам.

Но Констанцию это не смутило. В конце концов, она может взять Шаваньяна к себе на службу. Он вполне этого достоен. Да, именно такой слуга просто необходим сейчас Констанции. К сожалению, она не могла сейчас довериться ни Жану-Кристофу, ни Мари-Мадлен, ни, уж тем более, Жакобу. Да, решено. Она должна немедленно отправиться к госпоже де Сен-Жам, встретить там Шаваньяна и переманить его к себе.

Быстро собравшись, Констанция оставила Мишеля на попечение Мари-Мадлен, которая уже вернулась домой, и вышла из дома. Ей повезло — кряхтя под тяжестью корзины с овощами, маленький гасконец направлялся домой.

После того, как он увидел графиню де Бодуэн, унылое выражение на его лице сменилось радостной улыбкой. Он тут же поставил корзину на мостовую и, сняв шляпу, поклонился в почтительном приветствии.

— Добрый день, ваша светлость! — воскликнул Шаваньян. — Мне доставляет неизъяснимое удовольствие видеть вас перед собой.

Констанция ответила ему такой же широкой улыбкой.

— Мне почему-то кажется, месье Шаваньян, что созерцание вашей госпожи не доставляет такого удовольствия.

Шаваньян развел руками.

— Ну, о чем вы говорите, ваша светлость? Я уже совсем не рад, что служу в ее доме. По — моему, моя хозяйка чувствует с моей стороны неприязненные чувства и делает все для того, чтобы углубить их. Я не успеваю выполнить одно поручение, как она тут же дает мне другое. Целыми днями я мотаюсь по городу на своих двоих и даже вечером мне нет покоя. Хозяйка заставляет меня обслуживать гостей, которые собираются в ее салоне. А у нее для этого, между прочим, есть другие слуги и лакеи, — он удрученно махнул рукой. — Э, да что там говорить. Жаль, что мне не приходится выбирать.

Констанция сочувственно выслушала жалобы Шаваньяна на его хозяйку и, не откладывая дело в долгий ящик, тут же предложила:

— Переходите на службу ко мне, месье Шаваньян. Мне кажется, что мы с вами будем лучше понимать друг друга. Кстати, сколько платит вам госпожа де Сен-Жам?

Похоже, Шаваньян еще не верил в слова Констанции де Бодуэн. Вначале на лице его появилась заискивающая улыбка, а потом, вспомнив о том, что графиня ждет ответа, он уныло махнул рукой.

— О таких деньгах даже стыдно говорить, ваша светлость. Госпожа де Сен-Жам стала скупа настолько, что платит мне всего лишь три су в день. Хорошо еще, что питаться я могу на ее кухне. А то, наверное, умер бы с голоду.

Констанция ободряюще положила руку на ладонь гасконца.

— Я буду платить вам по десять су в день и обеспечивать вас едой и приличной одеждой. Слуга графини де Бодуэн не должен выглядеть, как оборванец. Вас устраи вает мое предложение?

Шаваньян подозрительно посмотрел на Констанцию.

— А вы не шутите, ваша светлость?

Констанция поспешила успокоить его.

— Нет, это совсем не шутка. Мне, действительно, нужна ваша помощь, месье Шаваньян. Единственное, чего я опасаюсь — отпустит ли госпожа де Сен-Жам такого исполнительного и энергичного слугу.

Шаваньян махнул рукой.

— Можете не сомневаться. Я и спрашивать у нее не буду. К тому же, у меня есть вполне основательная причина для ухода — госпожа де Сен-Жам уже три недели не платит мне жалование. Каждый раз она ссылается на то, что у нее есть какие-то более срочные расходы.

— И когда же вы сможете уйти от своей хозяйки? — спросила Констанция.

Шаваньян развел руками.

— Как только это вам будет необходимо.

— Мне необходимо, чтобы вы сделали это немедленно.

Шаваньян согласно кивнул.

— Немедленно так немедленно. Вот сейчас отнесу корзину на кухню, найду хозяйку и сообщу ей, что ухожу. Я уже несколько раз предупреждал ее о том, что не буду терпеть, но она постоянно отмахивалась от меня и даже насмехалась надо мной — дескать, куда ты денешься. В общем, конечно, она была права — в наше время очень трудно найти хорошее место. Вы же сами видите, ваша светлость, что происходит вокруг.

Констанция рассмеялась.

— Будем считать, что нам обоим повезло, месье Шаваньян. Я даже не надеялась, что мне так легко будет решить этот вопрос. Это избавляет меня от неприятного разговора с вашей хозяйкой.

— Бывшей хозяйкой, — уточнил Шаваньян с улыбкой.

— С вашей бывшей хозяйкой. Откровенно говоря, я уверена, что, обратись я к ней с этой просьбой, она бы мне отказала.

— Теперь вам уже не стоит ломать над этим голову. Я уйду сам.

— Ну что ж, месье Шаваньян, улаживайте свои дела я перебирайтесь ко мне. Я распоряжусь, чтобы Жан-Кристоф — кстати, вы уже с ним знакомы — отвел вам комнату на первом этаже. Надеюсь, что вам понравится.

Шаваньян обрадованно нахлобучил на голову шляпу.

— Я думаю, что за такие деньги мне понравится жить даже в чулане вместе с мышами, — с энтузиазмом заключил он. — Можете не сомневаться, ваша светлость — в моем лице вы нашли преданного и верного человека. Вы понравились мне сразу же, как только переехали сюда, на Вандомскую площадь.

— Я не так добра, как вам кажется, — предостерегающе произнесла Констанция. — Учтите, месье Шаваньян, в моем доме вам тоже не придется прохлаждаться. Говоря откровенно, у меня даже есть первое задание для вас. Но об этом мы поговорим попозже, когда вы уже устроитесь.

Констанция зашагала назад, к своему дому, а Шаваньян, подхватив с земли корзину, которая уже не казалась ему такой тяжелой, крикнул ей вслед:

— Я готов служить вашей светлости днем и ночью!

ГЛАВА 11

В понедельник Констанция отправилась в королевский дворец около пополудни. Шаваньян с самого утра дежурил неподалеку от ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа, внимательно наблюдая за всеми, кто входил в мастерскую и выходил из нее. Было мало вероятно, чтобы знатные дамы либо какие-либо иные высокопоставленные лица намеревались посетить мастерскую в столь ранний час, однако Констанция благоразумно решила, что необходимо обращать внимание на все, Даже самые незначительные мелочи.

Сегодня в Версале Констанцию ожидало участие вместе с королевой в нескольких официальных встречах, а затем прогулка по саду Монрепо (а отнюдь не парку Монбель в сопровождении графини де ла Мотт, как та рассказывала об этом кардиналу де Роану). В прогулке должна была принимать участие также и герцогиня д'Айен-Ноайль, и бывший монсеньор граф Прованский. Он намеревался обсудить с ее величеством некоторые вопросы, касавшиеся наследства покойного графа д'Артуа, на которое претендовал граф Прованский. Констанция знала, что в отношении наследства графа д'Артуа королева настроена решительно, и граф Прованский не получит ровным счетом ничего, ни единого су из громадной суммы, оставшейся после смерти престарелого графа. Ожидался нервный разговор, и Констанция волновалась уже с самого утра. Ей пришлось бы волноваться еще сильнее, знай она, какое событие должно произойти сегодня вечером на противоположной от сада Монрепо стороне Версаля, где располагался парк Монбель.

Приехав в Версаль, графиня де Бодуэн направилась в покои королевы Марии-Антуанетты не сразу. Прежде она зашла в хранилище королевских ценностей и затем в канцелярию герцогини д'Айен-Ноайль. Самой герцогини на месте не оказалось, но ее секретарь позволил Констанции изучить бумаги, полученные канцелярией королевы за последние несколько недель.

К сожалению, ничего интересного для себя Констанция в канцелярии королевы обнаружить не смогла.

Успокоив себя тем, что это к лучшему, Констанция отправилась к ее величеству.

Королева, как обычно в такое время, сидела за вышивкой. Находившаяся рядом чтица громко и с выражением читала строки из стихотворной комедии Алексиса Пирона «Метромания». Здесь же вертелась графиня де ла Мотт, как обычно, не занятая ничем определенным. Она то подавала королеве нитки, то выглядывала в окно, рассказывая о том, что происходит во дворе, то выходила в соседнюю комнату, где играли дети.

При появлении Констанции графиня де ла Мотт засуетилась еще больше и, стараясь не привлекать к себе особого внимания, вышла из покоев. Королева тепло приветствовала Констанцию.

— А, графиня де Бодуэн. Ну, как вы себя чувствуете после отдыха?

— Благодарю вас, ваше величество. Кажется, воскресный день, проведенный дома, пошел мне на пользу. Хотя сегодня ночью я дурно спала.

— Отчего же?

— Мне приснился сон, ваше величество, дурной сон.

— О чем?

— Мне приснилось, будто я попала в глубокий черный туннель, из которого нигде нет выхода. Я шла на ощупь, но каждый раз натыкалась на холодные скользкие стены, по которым стекало что-то влажное и липкое. Под ногами были лужи, в которые я попадала, стоило мне сделать хотя бы один шаг. Несколько раз я споткнулась и упала. Руки мои оказались в хлюпающей грязи, а откуда-то сбоку доносился крысиный писк.

Королева поморщилась.

— Какой ужас. Бедное дитя, что вам пришлось пережить этой ночью. И что же было дальше?

— А потом я увидела свет. Какой-то тусклый далекий свет, который то исчезал, то появлялся где-то вдалеке. Мне необходимо было найти выход из этого темного мрачного туннеля, и я пошла туда, где едва заметно моргал огонек. Я не помню, сколько шла, но, в конце концов, огонек стал увеличиваться, и я неожиданно для себя увидела, как туннель выходит на огромное светлое поле, покрытое тысячами цветов — синих, красных, белых. Там были все цветы, которые я только когда-либо видела. Поле было залито солнцем, и по нему шагали, собирая цветы, вы, ваше величество.

Мария-Антуанетта изумленно подняла брови.

— Я?

— Да, да, вы. Королева усмехнулась.

— Интересно, я была одна?

— Да, вы были одна, ваше величество. В руках вы держали целую охапку цветов. Я увидела вас и сразу же направилась к вам. Вы тоже заметили меня и позвали к себе. Я испытывала огромное чувство облегчения от того, что наконец-то выбралась из этого мрачного черного туннеля наружу, на белый свет. Я хотела рассказать вам обо всем этом, но что-то мешало мне. И, только внимательно присмотревшись к вам, я поняла, в чем дело.

Мария-Антуанетта выглядела заинтересованной.

— И в чем же было дело? — спросила она.

— Это были не вы, ваше величество, я ошиблась. Чтица и камеристка, также присутствовавшие в покоях королевы, затаив дыхание, слушали рассказ Констанции о ее ночном видении. — Не я? — изумленно протянула Мария-Антуанетта. — А кто же?

— Это была женщина, очень похожая на вас лицом и фигурой. Она была одета в ваше платье, а в руках держала огромный букет цветов, который прикрывал ей лицо. Именно поэтому я не сразу поняла, что это не вы. Как ни странно, цветами этими оказались лилии, ярко — розовые лилии. Когда она опустила букет вниз, я поняла, что это не вы, ваше величество. И, к тому же… — Констанция умолкла.

Королева, заинтригованная рассказом, нетерпеливо воскликнула:

— Продолжайте же, продолжайте, графиня де Бодуэн. Это очень любопытно. Что вы еще хотели рассказать?

— На шее у этой женщины, которая так напоминала вас, висело великолепное бриллиантовое ожерелье, очень похожее на то, которое предлагали вам ювелиры Бемер и Бассенж. Вы понимаете, о чем я говорю?

Королева улыбнулась.

— Вы имеете в виду ту маленькую симпатичную штучку, стоимостью в миллион шестьсот тысяч ливров?

— Да, я говорю о ней. Королева развела руками. — Что ж, видно, это и на самом деле была не я. Потому что этого ожерелья среди моих драгоценностей не будет никогда. Ведь я уже говорила вам, графиня, что лучше будет истратить эти деньги на покупку и оснащение боевого корабля для нашего флота. А у меня вполне юстаточно украшений, чтобы не чувствовать себя обделенной. Кажется, мы уже давно решили этот вопрос, и я даже не хочу вспоминать об этом. Знаете, графиня, а ведь ожерелье, действительно, великолепно. Там собраны самые чистые бриллианты, которые я когда-либо встречала. Да и оправа заслуживает самих камней.

Королева задумчиво теребила в руках иголку с золотой нитью. — Да, жаль… Жаль, что я не могу позволить себе такой роскоши… Ну, ничего, надеюсь, что эти ювелиры найдут применение своему ожерелью.

— Они выглядели очень разочарованными, когда вы отказались от покупки, — осторожно заметила Констанция. — Возможно, они еще на что-то надеются.

— Им не на что надеяться, — сухо отрезала Мария-Антуанетта. — Я больше не хочу к этому возвращаться. У вас есть какие-нибудь новости для меня, кроме этого нелепого сна?

Мария-Антуанетта выглядела раздраженной, и Констанция решила больше не тревожить ее своими сомнениями. Скорее всего, старик из мастерской Бемера и Бассенжа оказался прав — кто — то хочет выманить ожерелье у ювелиров, прикрываясь именем королевы. Кто-то ведет крупную игру. Но сама королева ничего не знает о том, что происходит вокруг. Интересно, увидел ли Шаваньян что-нибудь интересное возле мастерской Бемера и Бассенжа? Констанции вдруг нестерпимо захотелось домой, к сыну, подальше от этих интриг и поближе к единственному родному существу на всем свете…

Кардинал де Роан прибыл в Версаль в два часа дня по полудни и сразу же направился на прием к его величеству королю Людовику XVI с докладом о результатах поездки в Марсель. Однако король был занят беседой с прусскими дипломатами, которые рассказывали ему о том, что недавно король Фридрих II отправил письмо маркизу де ла Файетту с приглашением наблюдать за военными маневрами, которыми будет руководить сам Фридрих Великий. Одновременно король Фридрих пригласил в Пруссию и бывшего противника маркиза да Файетта по войне за независимость Соединенных Штатов лорда Корнуолиса.

Это сообщение, как ни странно, обрадовало короля. В последнее время маркиз ла Файетт, недавно возвратившийся на родину из Соединенных Штатов Америки, где он принимал участие в войне за независимость, развил излишне бурную активность во внутри французских делах. Он интересовался положением протестантов во Франции, выступал в защиту их прав, принимал участие в работе местных ассамблей, где критиковал абсолютную власть монарха и рассказывал о преимуществах республиканской формы правления, принятой в Америке.

Маркиз де ла Файетт был национальным героем Франции, и каждое его выступление привлекало большое внимание публики. Маркиз становился распространителем опасных идей, а потому от него нужно было поскорее избавиться. Приглашение, высланное королем Пруссии Фридрихом II Великим маркизу де ла Файетту, оказалось как нельзя кстати. Юный маркиз, любимец нации, самый молодой полевой маршал Франции за всю историю страны, должен бы покинуть родину под вполне благовидным предлогом.

Людовик XVI поблагодарил прусских дипломатов за приятное сообщение и в хорошем расположении духа принял великого капеллана Франции кардинала де Роана. Когда на пороге возникла высокая, слегка сутулая фигура кардинала, король, демонстрируя совсем несвойственную ему бодрость и энергичность, направился навстречу де Роану.

— Ваше высокопреосвященство, добро пожаловать в Париж! радостно воскликнул он.

Де Роан, еще не знавший о причинах столь радостного настроения монарха, изумленно смотрел на Людовика.

— Кажется, вы привезли мне из Рима хорошие известия? — продолжал король, ввергая кардинала в еще большее смятение.

— Простите, ваше величество, — недоуменно протяпул кардинал — но я ездил не в Рим, а в Марсель.

Король беззаботно махнул рукой.

— В Марсель так в Марсель, какая разница? И что вы делали в Марселе?

Кардинала сейчас волновала лишь одна мысль — о предстоящем свидании с королевой Марией — Антуанеттой. А потому, он отвечал довольно сухо и односложно.

— Вместе с папским нунцием, представителем святого престола, мы проверяли на месте, как идет строительство большого католического собора. Работа продвигается успешно.

— Как здоровье папского нунция? — полюбопытствовал король.

Кардинал поклонился.

— Благодарю вас, ваше величество, хорошо.

— Кажется, я слышал о том, что в последнее время посланник святого престола жаловался на плохую погоду в Париже и связанные с этим недомогания. Хотя нет, погодите, кажется, это был австрийский посол… Или нет?

Король принялся вслух перебирать имена различных сановников, которые вполне могли жаловаться и на парижскую погоду, и на связанные с этим недомогания. Этим Людовик вызвал явное неудовольствие кардинала де Роана, единственной мечтой которого было поскорее покинуть королевские покои. Разумеется, вслух он ни чем не выразил своей обеспокоенности и терпеливо дожидался, пока его королевское величество, наконец-то, вспомнит забытую фамилию.

Но король так и не пришел к определенному мнению относительно интересовавшего его вопроса и, в конце концов, махнул рукой.

— Нет, все-таки нужно больше отдыхать, — с легким разочарованием в голосе произнес он. — Ваше высокопреосвященство, как вы думаете, не следует ли мне поехать на воды?

Кардинал поклонился и льстиво сказал:

— Ваше величество вольны решать все по своему Усмотрению. Единственное, что я хотел бы сказать при том напряженном образе жизни, который вы ведете регулярный и продолжительный отдых просто необходим для нормального восстановления сил. Король задумчиво надул пухлые губы.

— Да, пожалуй, вы правы. В последнее время я стал слишком много забывать, — он тут же улыбнулся. — Впрочем, это не так уж и плохо. Не знаю, что было бы со мной, если бы я запоминал всякую чепуху.

Король тут же зевнул, на деле продемонстрировав свою усталость от бесконечной дворцовой суеты.

— Значит, в Марселе все в порядке, — еще раз равнодушно произнес он, вернувшись к столу, и опустился в кресло. — Присаживайтесь, ваше высокопреосвященство.

Кардинал едва не засопел от неудовольствия. Он постарался сделать все, чтобы эта встреча была как можно более короткой. Однако Людовик по-прежнему не отпускал его. Может быть, он что-то подозревает?

— Ваше высокопреосвященство, у меня есть к вам несколько вопросов. Пользуясь нашей встречей, я хотел бы кое-что выяснить.

Кардинал весь напрягся. Выпрямившись в кресле, словно пожарный столб, он деревянным голосом произнес:

— Я слушаю вас, ваше величество. Чутье не обмануло его. Людовик завел разговор, непосредственно касавшийся де Роана.

— В последнее время кое-кто из придворных пытается намекать мне на то, что в Версале появился новый Ришелье.

У кардинала пересохло во рту. Пользуясь тем, что король смотрел в сторону, задумчиво барабаня пальцами по столу, де Роан судорожно сглотнул.

— Я не совсем понимаю, о чем идет речь, ваше величество, — сдавленным голосом произнес великий капеллан Франции.

Людовик посмотрел на де Роана таким пристальным взглядом, что кардинал был готов провалиться под землю. Лицо его побледнело, пересохший язык, казалось, горел во рту. Короля также покинуло благодушное настроение.

— Я имею в виду не претензии на власть, а нечто всем иное, — тихо и, как показалось кардиналу де Роану, с угрозой в голосе проговорил король.

— Мне… Мне ничего об этом неизвестно, — заплетающимся от страха голосом ответил кардинал. — Клянусь богом, я обязательно сообщил бы вашему величеству, если бы узнал что — нибудь подобное.

Король продолжал барабанить пальцами по крышке стола, и от этих звуков кардинала де Роана бросало то в жар, то в холод. Он позабыл сейчас обо всем на свете и о своих чувствах по отношению к ее величеству Марии-Антуанетте, и о предстоящем сегодня свидании, думая только о том, как не выдать себя. А думать ему об этом приходилось, потому что кардинал чувствовал, что еще несколько минут, и он не выдержит.

— Значит, ваши информаторы не сообщили вам ни о чем подобном? — сухо спросил король Людовик.

Кардинал постарался взять себя в руки и не показывать волнения.

— Уверяю вас, ваше величество, среди донесений моих информаторов не встречалось ничего, что касалось бы подобной темы. Возможно, придворные, которые сообщили вам об этом, ошибаются. Правда, есть и другой вариант… Он умолк, благодаря господа за спасительную мысль. И в самом деле, король заинтересованно взглянул на кардинала.

— О каком варианте вы говорите, ваше высокопреосвященство?

— Мне кажется, что некоторые из придворных излишне долго занимают свои должности. Они просто засиделись во дворце. Возможно, от скуки, а, возможно, и по каким-либо иным причинам, нам пока неизвестным, они решили поссорить светскую и духовную власть Франции.

Король задумчиво помолчал.

— Так вы думаете, что это заговор? По-прежнему стараясь выглядеть сдержанным, кардинал уверенно кивнул.

— Да, я думаю, что это заговор. Если ваши придворные внушают вам подобные нелепости, я не могу объяснить это иначе, чем их собственными корыстными интересами.

И, стараясь удержать внимание короля прикованным к этой мысли, кардинал торопливо добавил:

— Если ваше величество сообщит мне фамилии придворных, о которых идет речь, то я могу провести расследование собственными силами.

Король как-то недобро усмехнулся.

— Значит, великий капеллан Франции, со всей его гигантской сетью информаторов и доносчиков, ничего не знает и не слышал ни о каких любовных интригах ни одного из знатных представителей духовной власти, — со значением произнес он.

Кардинал замер, ожидая дальнейших слов короля, звучавших, будто обвинительный приговор.

Людовик неожиданно сменил тон:

— Значит, это на самом деле наговоры и наветы, — спокойно сказал он. — Если бы это было правдой, ваше высокопреосвященство, то вы бы мне обо всем рассказали. Если же вам ничего неизвестно, то это явная ложь. Знаете, что я сделаю? Я подожду еще. И если слова моих придворных не подтвердятся, они будут лишены пенсии и удалены из Версаля. А в этом я возлагаю особую надежду на вашу помощь. Следите особенно внимательно, ваше высокопреосвященство, за всеми, даже самыми незначительными на первый взгляд сообщениями о лицах из числа высших духовных правителей.

У кардинала отлегло от сердца.

— Как только у меня появятся какие-либо сведения на интересующую вас тему, вы немедленно узнаете об этом, ваше величество.

Король снова зевнул, будто короткий разговор с кардиналом потребовал от него неимоверного напряжения сил.

— Кажется, я устал, — вяло проговорил он, склонив голову набок. — Похоже, пора отдохнуть. Наверное, я так и сделаю. Ваше высокопреосвященство, не смею вас задерживать.

Эту чрезмерную сонливость королю еще припомнят. На заседаниях революционного трибунала в 1792 году физическая немощь Людовика XVI будет служить подтверждением точки зрения прокурора, утверждавшего, что представители королевской династии во Франции выродились и делают страну всеобщим посмешищем. А сейчас… Сейчас король Людовик XVI отправлялся отдыхать. Кардиналу де Роану хотелось как можно быстрее покинуть королевские покои, но чтобы не навлечь на себя излишних подозрений, он вышел за дверь медленно и степенно. Лишь оказавшись один, он почувствовал, как у него взмокла спина и дрожат колени. Кажется, опасность миновала, однако де Роан долго не мог успокоиться. Мучимый сомнениями, он еще долго бродил по коридорам Версаля, пока, наконец, свет, лившийся в окна дворца снаружи, не стал меркнуть.

Надвигался вечер, и приближалось время того самого долгожданного свидания, о котором безнадежно мечтал де Роан. Теперь его желание было близко к осуществлению, но особой радости кардинал почему-то не испытывал. Если уж король Людовик, человек ленивый и нелюбопытный, что-то прослышал о чувствах кардинала по отношению к королеве, то что уж говорить об остальных.

Возможно, от испуга кардинал был склонен преувеличивать опасность, однако он был уверен в том, что, по крайней мере, один человек при дворе (это не относилось к графине де ла Мотт) знает об отношении кардинала к королеве. Кто этот человек? Это один из фаворитов короля? А может быть, это кто-то из окружения самого де Роана? Но кардинал не посвящал своих слуг ни в какие интимные вопросы. Если им и удалось что-то разузнать, значит, они подслушивали и подглядывали за своим хозяином.

Позабыв о том, что совершает богопротивный поступок, кардинал громко выругался. К счастью, в этот момент он находился в совершенно пустом коридоре, и никто, кроме самого господа Бога, не слышал тех страшных проклятий, которые изрыгал великий капеллан Франции. Но Бога кардинал де Роан боялся куда меньше, чем слуг-предателей и придворных интриганов.

За свою долгую жизнь кардинал успел убедиться в том что господь Бог всегда молчит. Де Роана вполне устраивало такое положение. Во всяком случае, можно быть уверенным, что он никогда не проболтается и не донесет. Тем временем уже по-настоящему темнело. Кардинал, который в первые минуты после встречи с королем основательно струхнул и отказался было от мысли посетить беседку в парке Монбель, понемногу пришел в себя и, вспомнив слова Калиостро о том, что он еще в течение долгого времени не сможет увидеться с королевой, решился на этот отчаянный поступок. Сегодня де Роан заблаговременно избавился от секретаря, обычно повсюду сопровождавшего его, и, стараясь обращать на себя поменьше внимания, вышел из дворца. Однако он сделал это не через главную дверь, а воспользовавшись одним из боковых выходов.

Прогуливающейся походкой он шел по аллее, которая постепенно сужалась, превращаясь в узкую дорожку между деревьями. Хотя весна была уже в самом разгаре, листва только-только проклюнулась, и любую фигуру было видно издалека. Аллеи и дорожки в парке Монбель были прямыми, как стрела. И пару раз кардинал обернулся, чтобы убедиться в том, что за ним не следят. К счастью, все было тихо, и де Роан успокоился. Спустя несколько минут он увидел прячущуюся среди деревьев беседку, которая и была тем самым местом встречи, о котором кардиналу говорила графиня де ла Мотт.

В надвигающейся тьме место уединения кардинала было почти незаметно со стороны. Ждать ему пришлось довольно долго. О, если бы бедный влюбленный кардинал де Роан знал, что в этот момент его возлюбленная, королева Мария-Антуанетта, вместе с герцогиней д'Айен-Ноайль и графиней де Бодуэн спокойно возвращались с прогулки в саду Монрепо.

А графиня де ла Мотт вместе с Мари-Николь Лепоэ или баронессой д'0лива (это уж как вам угодно) приближалась к уединенной беседке в парке Монбель со стороны, противоположной Версалю. Весенние вечера часто бывают прохладными, и потому графине де ла Мотт было бы легко объяснить, почему королева закуталась в длинную шаль, прикрывавшую не только ее фигуру, но и часть лица.

Оказавшись на дорожке, которая вела к месту свидания Мари-Николь с мастерством настоящей актрисы принялась копировать движения Марии-Антуанетты и ее походку. Услышав в полумраке шаги, кардинал тут же вскочил с деревянной скамейки и, вытянув шею, начал вглядываться в полумрак. Наконец-то терпение его было вознаграждено. Вот она, сама, Мария… Та женщина, которую он так ждал и жаждал, о которой мечтал долгими ночами и которой посвящал свои стихи. Сейфы кардинала хранили горы любовных посланий, написанных де Ровном для его возлюбленной Марии.

Сгорая от нетерпения, кардинал вышел из беседки и направился навстречу двум дамам. Графиня де ла Мотт была, как обычно, в своей серой дорожной накидке.

В часовне, располагавшейся где-то неподалеку, колокол стал мерно отбивать время. Оказывается, уже было шесть часов вечера. Кардиналу казалось, что он идет навстречу своей судьбе. Его шаги глухо отдавались в тишине, перемежаясь со стуком сердца.

Однако, не доходя нескольких шагов до его высокопреосвященства, дамы остановились. «Мария-Антуанетта», закутанная в шаль, словно испанская синьорита, стояла в одиночестве, в то время как графиня де ла Мотт подошла к кардиналу.

— Вы располагаете лишь несколькими минутами, ваше высокопреосвященство. Королева должна возвращаться во дворец, и ее долгое отсутствие будет замечено. Если вы хотите что-то сказать ее величеству, не медлите. Я буду ждать вас на главной аллее.

Кардинал в знак благодарности торопливо поцеловал руку графине де ла Мотт и вместе с ней направился к «королеве». Он чувствовал, что его мучает какой-то страх, но пока не мог справиться с ним.

Остановившись с самой для него желанной женщиной на этом свете, кардинал подождал, пока графиня де ла Мотт отойдет на несколько метров, и торопливо произнес:

— Я безмерно благодарен вам, ваше величество, за то, что вы откликнулись на мои просьбы и согласились встретиться со мной, вашим смиренным рабом.

«Королева», одной рукой по-прежнему придерживая у лица шаль, вторую протянула кардиналу для поцелуя. Тот немедленно упал на колени и принялся лобызать царственную ладонь. Слова полились из него рекой — О, сударыня, если бы вы знали, какая любовь заключается в глубине моего сердца. Мне так хотелось бы полностью открыть вам свою душу. Надеюсь, что сейчас вы предоставите мне эту счастливую возможность.

Он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, в то время как Мари-Николь Легюэ, закрыв лицо шалью давилась от смеха. Но влюбленный кардинал ничего не желал замечать и продолжал изливать «королеве» свою нежность. — Как ни стараюсь упрекать себя в том, что этого делать нельзя, у меня ничего не получается. Вы заметили, ваше величество, то, что я был глубоко опечален в последнее время? Так длилось до тех пор, пока вы ни стали отвечать мне на мои послания. А ведь было время, когда я потерял аппетит. Я пил и ел только потому, что этого требовал рассудок. Сон покинул меня. Меня перестали радовать встречи с вами на балах и приемах во дворце. По ночам я спрашивал себя и говорил: разве она стала менее добра ко мне? Нет. Разве я мог упрекнуть вас в чем-то? Нет. Разве вы перестали быть также прекрасны, как прежде? Нет. Мне казалось, что и я оставался прежним. Но сердце мое изменилось. Любовь моя к вам стала крепче и нежнее. Да, этого я не мог скрыть от себя. Но любовь моя не находила ответа. И лишь после того, как благодаря счастливой возможности, предоставленной мне вашей преданной статс-дамой графиней де ла Мотт, я снова стал возвращаться к жизни. Теперь я дожидаюсь каждой возможности увидеть вас с огромным нетерпением. Я радуюсь всякий раз, когда вы, пусть даже мельком, смотрите в мою сторону. То беспокойство, которое раньше приносило мне лишь огорчение и смертельную тоску, сменилось беспокойством ожидания. Я испытываю сладостное волнение при стуке ваших каблучков по паркету Версальского дворца. Я радуюсь, когда мне предоставляется малейшая возможность увидеть вас.

«Королева» молчала, а кардинал распалялся все больше. Он не замечал, что стоит на коленях прямо на сырой земле, и его мантия уже кое-где промокла. Сейчас все на свете для него перестало существовать, потому что рядом с ним была лишь та единственна женщина, которая была пределом его мечтаний.

— Я был в отчаянии, ваше величество, но не смел жаловаться. Я винил судьбу, которая не позволила нам быть вместе, которая не позволила соединиться нашим сердцам. Но теперь она позволила нам сблизиться. Хотя мы по-прежнему не можем быть вместе всегда.

Кардинал умолк, чтобы перевести дыхание, и в этот момент «королева» тихо прошептала:

— Судьба переменчива…

Эти слова зажгли в душе кардинала еще больший огонь. Он с горячностью воскликнул:

— Вы восхитительная, очаровательная женщина и второй такой нет на свете. Я был бы безмерно счастлив знать, что история вашего сердца — это слово в слово история моего собственного. О, если бы было так. Если бы не счастливая случайность, ниспосланная мне господом, я бы до сих пор молчал, страдал и не знал, когда бы у меня хватило духу признаться вам во всем. Но теперь я избавился от того хрупкого и обманчивого чувства, которое прежде владело мной. Я испытываю к вам глубокую любовь и нежность. Они так глубоки, насколько вы только можете представить. И я счастлив от того, что любовь моя не остыла в то время, как чувства в вас только пробудились. Вы всегда были очаровательны и прелестны. Но такой прекрасной, как сейчас, я вас не припоминаю. Эти слова выглядели тем более смешными, что кардинал даже не поднимал глаз к «королеве», постоянно обращаясь к ее ладони. А потому Мари-Николь было все труднее и труднее совладать с собой. Для нее все это было обыкновенным спектаклем, но играла на эток сцене лишь она.

— Да, наверное, это любовь, — тихо прошептала «Мария-Антуанетта».

Кардинал позабыл обо всем на свете и вскричал:

— Да, это любовь! Это ее чистый, золотой, блаженный луч! Любовь, которая, как мне всегда в мечтах моих представлялась, вырывается из сердца ангела и тем преображает другое сердце. Да, это именно такая любовь. Простите меня, ваше величество, за то, что я прежде не осмеливался высказать вам всего, что мучало меня. Вы имеете полное право презирать меня. Но это было в прошлом. Теперь я готов на все, лишь бы показать вам свою преданность и свое постоянство. Я стану поверенным вашего величества и буду готов всегда и во всем следовать каждому вашему слову. Вы единственная женщина, созданная для моего счастья, и я останусь при вас до конца своей жизни.

— А что, если я почувствую склонность, каприз, даже страсть к кому-нибудь, кто не стоит вас? — шепнула «королева».

Кардинал побледнел, но быстро пришел в себя.

— Разумеется, я буду в отчаянии, — дрогнувшим голосом произнес он. — Но не посмею жаловаться. Я готов на все, лишь бы ваше сердце помнило обо мне. Нет, я не смею требовать от вас каких-либо клятв и обещаний, ведь первая взаимная клятва двух человеческих существ была дана у подножья скалы, рассыпавшейся в пыль. Затем они призвали в свидетели своего постоянства небо, которое ни минуты не бывает одинаковым. Все и в них, и вокруг них было приходяще, а они верили, что их сердца не подвержены переменам. За долгие годы своей жизни я научился не судить людей слишком строго. Я знаю, что в прошлом вы не любили меня, ибо я был не достоин этого. Вы даже ничего не знали о моих чувствах, ибо я боялся проявить их. Но теперь вам все известно. И вы вправе поступать так, как посчитаете нужным.

К этому моменту тьма сгустилась над парком Монбель, и, не боясь быть разоблаченной, Мари-Николь убрала шаль от лица. Кардинал, который только сейчас осмелился поднять глаза на предмет своего обожания, увидел, что в руке «королевы» что-то белеет. Это была роза на тонком, длинном, усыпанном острыми иглами стебле. С последними словами де Роана «королева» бросила стоявшему на коленях кардиналу цветок.

— Вы можете надеяться, что прошлое будет забыто, — тихо сказала она.

Кардинал ошалел еще больше и, схватив розу в одну руку. Другой обхватил даму за ноги и привлек к себе.

— Ну, что вы, что вы, ваше высокопреосвященство, — едва сдерживая смех, произнесла «королева».

— Будьте же благоразумны. Это наше первое свидание, и мы должны придерживаться приличий.

Прижимаясь к коленям «Марии-Антуанетты», кардинал жарко шептал:

— Я так давно жаждал этой встречи, я так давно мечтал обнять вас и впиться губами в это прекрасное тело. Пусть рассудок говорит, что я не могу этого делать, мне наплевать на рассудок. Что такое мнимое благочестие в сравнении с возможностью обнять любимую женщину?

— Вы не боитесь грешить? — спросила «королева».

— Я священник и могу сам отпустить себе собственные грехи, — ничтоже не сумявшися, ответил кардинал.

— Вы не боитесь обнять замужнюю женщину и сознавать при этом, что можете внезапно умереть в ее объятиях и обречь себя на вечные муки?

— Меня ничто не пугает. Я готов грешить до тех пор, пока Бог дозволяет мне делать это. У меня еще будет возможность покаяться.

— Что же вы скажете обо мне?

Кардинал еще сильнее прижался к ногам дамы.

— Ваше величество, не бойтесь небесных мук, ибо всегда найдется священник, который отпустит вам ваши грехи.

— В таком случае, я предпочла бы, чтобы этим священником были вы, ваше высокопреосвященство.

Кардинал порывался еще что-то сказать, но в этот момент за спиной «королевы» раздались торопливые шаги, и из темноты выросла фигура графини де ла Мотт. Статс-дама выглядела испуганной.

— Ваше величество, — тяжело дыша, проговорила она, — нам нужно немедленно покинуть это место. Я только что заметила на главной аллее парка графиню де Бодуэн. Она направляется сюда. Ваше высокопреосвященство, вы тоже должны покинуть парк и как можно быстрее. Никто не должен знать о том, что здесь только что произошло.

Кардинал, прижимая к груди цветок, поднялся с колен.

— Когда я снова смогу увидеть вас, сударыня? — обратился он к королеве.

Вместо нее де Роану ответила графиня де ла Мотт:

— Я сообщу вам, ваше высокопреосвященство. С этими словами она зашагала по аллее вместе с закутавшейся в шаль «Марией-Антуанеттой». Кардинал лишь успел бросить напоследок:

— Графиня, я жду вас завтра у себя во дворце.

— Уходите.

Прижимая к груди розу, словно величайшую драгоценность, кардинал торопливо направился к одной из боковых дорожек парка. Он спотыкался на ходу, сердце его учащенно билось, а в душе пели ангелы. «Она услышала меня. Услышала. Неужели счастье еще возможно? А я-то, дурак, уже хотел похоронить себя. Да, я не зря заплатил графине де ла Мотт сто тысяч ливров. Эти несколько минут наслаждения стоили гораздо больше, чем какие-то жалкие сто тысяч. О, Бог мой!»

Кардинал внезапно остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Только сейчас он вспомнил о том, что в кармане на груди у него осталось лежать написанное им для королевы послание, которое он так и не передал ее величеству. Это был наивный любовный опус, наполненный высокопарными рифмами и довольно нелепыми сравнениями. Для примера можно лишь сказать, что известные стихи короля Генриха IV, превратившиеся затем в веселую песенку и посвященные его возлюбленной Габриэле де ла Бурдизьер, были верхом поэтического мастерства, в то время как произведения ординала де Роана — жалкими школярскими опытами. Великий капеллан Франции был склонен считать по-иному. К тому же, ему очень хотелось, чтобы эти стихи прочла его возлюбленная.

Именно поэтому он несколько минут топтался на месте, не решаясь продолжить свой путь. Однако, в конце концов, благоразумие взяло верх, и кардинал зашагал дальше. В конце концов, стихи можно передать и завтра графине де ла Мотт. А сейчас переполненный счастьем кардинал де Роан, выйдя на узкую аллею парка Монбель, шагал по усыпанной песком дорожке. Сгустившаяся тьма не служила ему препятствием. Он был счастлив…

ГЛАВА 12

Графиня де ла Мотт не появилась во дворце кардинала на Вьей-дю-Тампль ни на следующий день, ни через день. Лишь спустя три дня она прислала кардиналу вместе со своим слугой записку, в которой, ссылаясь на чрезвычайную занятость при дворе, обещала посетить его высокопреосвященство кардинала де Роана лишь в будущее воскресенье. Она также сообщала, что известная кардиналу дама была покорена сделанными ей признаниями и теперь серьезно подумывает над тем, чтобы встретиться еще раз в ближайшее же время.

Кардинал, изнемогая от любовной тоски, был вынужден ждать до воскресенья. К его величайшему сожалению, королева на несколько дней уехала из Парижа, и де Роан не мог увидеть ее даже в официальной обстановке. Мария-Антуанетта отправилась вместе с мужем, королем Людовиком XVI, в Шербур для того, чтобы вместе с морским министром маршалом де Кастри проинспектировать ход строительства нового глубоководного морского порта. Там же, на верфях этого старинного города в Нормандии, закладывались несколько боевых кораблей для французского флота.

Поездка обещала быть долгой, и кардиналу пришлось набраться терпения в ожидании возвращения дамы его сердца. Дни тянулись бесконечно долго, но вот, наконец, настало долгожданное воскресенье, и графиня де ла Мотт прибыла во дворец кардинала, который только что вернулся с утренней мессы.

Он одиноко сидел за столом, уставленным блюдами и кубками, в обеденном зале, когда слуги проводили туда графиню де ла Мотт.

Шел апрель, и весна полностью вступила в свои права. На улицах уже расцвели каштаны, солнце грело землю, и птицы в саду за окном дворца на Вьей-дю-Тампль заставляли каждую живую душу приходить в трепетный восторг перед цветением жизни. Люди на улицах сновали туда и сюда, спеша по своим делам. После недолгого зимнего затишья Париж снова превратился в тот радостный веселый город, каким был всегда.

Несмотря на то, что королева находилась в отъезде, кардинал пребывал в добром расположении духа. При появлении графини де ла Мотт он тут же пригласил ее сесть за стол и разделить с ним трапезу. Госпожа де ла Мотт, дождавшись, пока слуга нальет ей вина и удалится, обратила свой взор на кардинала.

— Ваше высокопреосвященство, я очень рада, что у вас хорошее настроение. Оно так гармонирует с приходом весны.

Кардинал встал из-за стола, подошел к окну и распахнул ставни, выходившие в сад. Здесь были только газоны и декоративные растения. Ни цветов, ни ягодных кустов, ни плодовых деревьев в этом саду не было. Все вокруг располагало лишь к отдыху и покою. Кардинал принялся цветисто расписывать графине де ла Мотт чувства, которые порождала в нем весна. Здесь было перемешано все: и совсем несвойственный этому старику юношеский восторг, и преклонение перед силами созданной господом природы, и любовные переживания.

Госпожа де ла Мотт слушала его, не перебивая, лицо ее выражало умиление. Когда де Роан закончил, она воскликнула:

— Да вы настоящий поэт, ваше высокопреосвященство! Кстати, ее величество после встречи с вами в парке Монбель сказала мне то же самое.

Кардинал восторженно воскликнул:

— Неужели это так? Неужели мои слова произвели на нее столь глубокое впечатление? Я хотел это услышать и боялся. Боялся, что будет не так. Графиня, каждый ваш визит приносит мне неизъяснимое наслаждение.

Его собеседница мило улыбнулась.

— Надеюсь, ваше высокопреосвященство, что я хоть чем-то смогла помочь вам.

— Вы внесли в мою душу успокоение и заронили в нее семена надежды, которые уже пускают корни, укрепляя мои чувства.

Графиня едва заметно поморщилась, услышав эти цветастые, но беспорядочно нагроможденные слова. Кардинал же, увлеченный собой, ничего не заметил. Он снова пустился в пространные рассказы о тончайших нюансах своих переживаний, заставив графиню де ла Мотт обратить все свое внимание на бокал с хорошим бургундским вином.

Когда словесный поток, проистекавший из уст великого капеллана Франции, иссяк, графиня решила, что наступил подходящий момент для того, чтобы поговорить о делах.

— Королева выразила — но весьма осторожно — желание встретиться с вами еще раз. Однако по этому поводу у меня возникли некоторые сомнения, и я решила поделиться ими с вашим высокопреосвященством.

Кардинал озадаченно взглянул на статс-даму.

— О каких сомнениях вы говорите, моя милая графиня? Неужели есть что-то, что может помешать нашей новой встрече?

Графиня помолчала, задумчиво вертя в руке опустевший бокал.

— Все дело в том, что ее величество выразило желание встретиться с вами до своего отъезда в Шербур. Кардинал едва заметно побледнел.

— Вы считаете, что после этой поездки она может передумать?

Госпожа де ла Мотт тяжело вздохнула.

— Сейчас круг общения ее величества ограничен лишь ее семьей. Я боюсь, что это может дурно повлиять на королеву. Конечно, я имею в виду ее отношение к моральным ценностям, прославляемым христианской церковью.

После прилива бледности лицо кардинала потемнело.

— Вы считаете, что она может отказаться от мысли встретиться со мной?

— Я боюсь, что такое не исключено. Однако, как я уже раньше говорила вам, и как теперь убедилась сама, у вас есть хорошие шансы. Но для этого необходимо кое-что предпринять. Ее величество призналось мне, что новое, более интимное и продолжительное свидание будет возможным, если вы, ваше высокопреосвященство, исполните заветную мечту королевы.

— О какой мечте идет речь? Я готов на все! — в порыве страсти воскликнул де Роан. — Говорите же поскорее.

— Вы должны подарить ее величеству бриллиантовое ожерелье, которое изготовили двое парижских ювелиров Бемер и Бассенж. Вы знаете состояние казны и знаете, что королева не может позволить себе делать дорогие покупки в то время, как генеральный контролер финансов господин де Калонн жалуется на недостаток средств. Думаю, что вам известна страсть королевы к дорогим украшениям. Сделайте ей этот подарок, и ваша мечта о новой встрече будет воплощена в жизнь.

Кардинал наморщил лоб.

— Кажется, я уже что-то слышал об этом ожерелье. Правда, не могу припомнить, кто и когда мне говорил об этом. А сколько оно стоит, графиня?

— Чуть больше полутора миллиона ливров. Точнее, миллион шестьсот тысяч. Да, это немалая сумма, но ведь ставка будет — сердце королевы. Человек, который преподнесет ей такой подарок, наверняка останется для нее близким другом на долгие годы. Ведь вы именно этого хотите, ваше высокопреосвященство.

Кардинал, который понемногу стал осознавать значительность суммы в полтора миллиона ливров, опустился на стул.

— Нельзя ли обойтись каким-либо более дешевым подарком? — с надеждой спросил он. — Боюсь, что при всех моих возможностях я не смогу найти такую сумму наличными сразу же.

Графиня пожала плечами.

— А никто и не потребует от вас эти деньги немедленно. Я думаю, что Бемер и Бассенж вполне удовлетворяется продажей ожерелья в кредит. Во всяком случае, я попробую сделать все от меня зависящее для того, чтобы уговорить их поступить именно таким образом. К счастью, господа Бемер и Бассенж — мои хорошие знакомые. Я не раз оказывала им конфиденциальные услуги и почти не сомневаюсь в том, что они откликнутся на мою просьбу и пойдут на уступки. Возможно также, хотя и не слишком вероятно, что они согласятся сделать для вас небольшую скидку в стоимости ожерелья. Но если этого не произойдет, то вы, ваше высокопреосвященство, не должны обижаться на меня. К сожалению, не все в моей власти.

Кардинал уныло кивнул.

— Вы столько сделали для меня, милейшая графиня де ла Мотт, что я даже не знаю, как отблагодарить вас. Вы оказываете одну услугу за другой и делаете это почти бескорыстно.

Графиня слегка заметно покраснела.

— Ну, не совсем бескорыстно… — уклончиво произнесла она. — Вы тоже оказываете мне кое-какие услуги. Правда, должна признаться честно, что мне достается крайне мало из тех сумм, которые вы выплачиваете в качестве комиссионных. К сожалению, приходится много тратить на различных заинтересованных лиц. Но без этого я мало что могла бы сделать.

Кардинал рассеянно кивнул.

— Да, да, я понимаю. К сожалению, сегодня моего казначея нет, но в ближайшие же дни вы сможете получить еще некоторую сумму. К сожалению, запасы наличности у моего казначея подходят к концу, а генеральный контролер финансов господин де Калонн находится в отъезде с его величеством королем, морским министром и… — тут голос его заметно потеплел, — …ее величеством королевой. Надеюсь, она пребывает в добром здравии? Графиня льстиво улыбнулась.

— После встречи с вами, ваше высокопреосвященство, королева пребывала в прекрасном расположении духа и чувствовала себя как никогда хорошо. Думаю, что это вы так благотворно повлияли на ее здоровье и настроение. Теперь вам нельзя останавливаться на достигнутом. Королева ждет, и было бы непростительной ошибкой с вашей стороны не воспользоваться такой великолепной возможностью для того, чтобы укрепить взаимное доверие и благосклонность. На вашем месте я бы ни минуты не сомневалась. Необходимо поступать так, как требуют этого обстоятельства. Это в ваших же интересах. Послушайте меня, ваше высокопреосвященство, ведь я ваш друг.

Кардинал надолго замолк, с кислым выражением лица изучая противоположную стену. Графиня де ла Мотт терпеливо ждала. Наконец, кардинал тяжело вздохнул и поднялся из-за стола.

— Я не могу принять окончательное решение здесь и сейчас. Мне необходимо подумать. Графиня сочувственно кивнула.

— Я понимаю вас, ваше высокопреосвященство. Это очень важный и ответственный шаг. К тому же, речь идет о большой сумме. Я думаю, что вам не стоит торопиться. Время для размышлений еще есть. По моим сведениям ее величество вернется из поездки не ранее чем через две недели.

Кардинал громко засопел.

— Две недели? — переспросил он. — Это слишком большой срок. Графиня развела руками.

— Государственные дела требуют времени, ваше высокопреосвященство.

Кардинал выглядел удрученно.

— Но ведь я спустя несколько дней должен выехать в Рим, где меня ждут встреча с папой и важные переговоры.

Графиня де ла Мотт выглядела озадаченной. Она некоторое время молчала, наморщив лоб и прикрыв глаза рукой — так, словно была поглощена тяжелыми раздумьями.

— Боюсь, ваше высокопреосвященство, — наконец, сказала она, — что не в ваших интересах оставлять королеву без вниманя столь долгое время. Я могла бы взять на себя часть ваших забот — в том, разумеется, случае, если вы доверяете мне в достаточной степени. Только доверие ко мне может служить той единственной прочной основой, которая может привести к успеху.

Кардинал тут же принялся доказывать графине свою дружбу и преданность. А закончил свою речь прежними словами:

— И все-таки, дорогая Женевьева, я хотел бы попросить у вас хотя бы один день для того, чтобы подумать. Это слишком важное и ответственное решение, которое я должен принять только после длительных размышлений. Вполне возможно, что, учитывая нынешнее состояние казны, мне придется обращаться за помощью к частным лицам. А это, как вы сами понимаете, налагает определенные обязательства.

Графиня поняла, что дальнейшие уговоры бесполезны, и поднялась из-за стола.

— Ну что ж, ваше высокопреосвященство, у вас есть время для того, чтобы принять решение. Однако, хочу заметить вам, что любовные предприятия чаще всего связаны с риском. Все мы рискуем — и вы, и я. Но я понимаю, что риск с вашей стороны неизмеримо выше. Потому я смиренно удаляюсь, оставив вас наедине с собой.

— Благодарю вас за визит, графиня. Я дам вам знать, когда приму окончательное решение. Надеюсь, что это состоится не позже, чем через несколько дней.

Некоторое время после ухода графини де ла Мотт кардинал сидел погруженный в думы, а затем вышел из обеденного зала. Он уже совершенно забыл о волнующем душу цветении весеннего дня, пении птиц и теплых лучах солнца. Вернувшись к себе в кабинет, он вызвал секретаря и приказал принести ему полную опись всего своего имущества и список кредиторов, к услугам которых он время от времени прибегал. После этого еще несколько часов кардинал занимался какими-то вычислениями, что случалось с ним крайне редко.

В конце концов, все завершилось тем, что кардинал послал слугу в гостиницу, где проживал граф Калиостро. Однако, к превеликому сожалению кардинала, слуга возвратился ни с чем. В гостинице ему ответили, что граф Калиостро, сославшись на дороговизну, выехал из номера и отправился в неизвестном направлении.

От отчаяния кардинал был готов рвать на себе последние волосы. «Боже мой, что же делать?» Калиостро был его последней надеждой. Только он, на основании контакта с потусторонними силами и астральными телами, мог дать совет де Роану, как ему поступить в этой ситуации. Кардинал уже склонялся к тому, чтобы пойти на неслыханные расходы и купить у Бемера и Бассенжа бриллиантовое ожерелье стоимостью миллион шестьсот тысяч ливров. Изучение описи имущества подтвердило, что даже в самом худшем случае ему придется отдать под залог кредиторам лишь пятую часть того, чем он обладал.

Но это в худшем случае. Кардинал же полагал, что, обратившись к одному-двум богатым кредиторам, с которыми он давно был знаком лично, ему удастся обойтись без необходимости предоставлять какоелибо имущество в залог. Для этих людей будет вполне достаточно долговой расписки, собственноручно написанной кардиналом. В любом случае, он расплатится с долгами.

А вот что касалось самого ожерелья, то здесь кардинал никак не мог решиться и уповал на помощь графа Калиостро. Принесет ли этот подарок пользу, нет ли за этим какой-либо тайны и подоплеки?

Как же необходим сейчас кардиналу де Роану граф Александре де Калиостро! Но где же он, где? Куда пеехал? Почему не оставил о себе никаких сообщений лля кардинала? Как долго будет продолжаться это неведение?

Констанция уже несколько раз приходила в уже знакомую ей церковь Святого Петра для того, чтобы побывать на мессе. Если в первый раз она приходила сюда скорее не по долгу веры, то, решившись навестить церковь еще раз, а потом еще и еще, почувствовала, как покой церковной службы благотворно действует на ее душу. Приветливый храм стал так нравиться ей, что теперь она каждое воскресное утро посвящала службе. Она брала с собой Мишеля и приходила сюда. Здесь ей самой нравилось и ей хотелось бывать в этом храме. Она присутствовала на службе до самого конца, выслушивая священника, может быть, даже благоговейнее, чем многие другие.

Констанция входила под своды церкви, оставляя снаружи все то темное, что еще порой преследовало ее. В такие моменты они с Мишелем, словно две чистые души, были открыты Богу. Каждый раз навстречу им лились спокойные, чуть приглушенные звуки органа, чередуясь с благочестивым пением церковного хора. И все остальное было так же, как прежде. Кругом сидели на скамьях прихожане разного возраста и положения и пели ту же красивую духовную мелодию.

Так же подходил к молящимся причетник с церковной кружкой, так же звучала молитва «Три святых», плыл к куполу дымок ладана, богослужение заканчивалось, и люди покидали храм.

Констанция еще задерживалась в церкви, поглощенная раздумьями о божественном предназначении человека. Затем, взяв Мишеля за руку, она вместе с ним выходила из храма и спокойным шагом двигалась от ворот по тротуару. Иногда они с сыном гуляли совсем мало и садились в двигавшуюся на некотором расстоянии позади карету. Иногда долго гуляли по оживленным обширным площадям, погружаясь в пеструю сутолоку, потом шли по столь же оживленным улицам. Иногда, удаляясь от них, прогуливались по тихим проулкам застроенными роскошными особняками и монументальными зданиями.

Сегодня Констанция почувствовала себя уставшей раньше обычного и, немного пройдя по суетливой разноцветной толпе на площади, вместе с сыном направилась к своему экипажу.

Здесь ее и застал Шаваньян. Маленький гасконец уже долгое время вел наблюдение за ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа, но вести, которые он ежедневно приносил своей хозяйке, были не слишком утешительными. Обычно Шаваньян предоставлял Констанции небольшой список, в котором значились все более-менее важные посетители ювелирного салона за истекший день, и Констанция всегда внимательно изучала его.

Однако почти все фамилии изо дня в день повторялись. Теперь Констанция знала постоянную клиентуру Бемера и Бассенжа, возможно, даже лучше, чем сами ювелиры. Среди них были несколько герцогинь, пара престарелых графских семей и, на удивление Констанции, довольно многочисленный отряд представителей парижского третьего сословия. Поначалу Шаваньян многих из них не знал. Однако понемногу ему удалось выяснить не только имена и фамилии клиентов Бемера и Бассенжа, принадлежавших к третьему сословию, но и род их занятий. Большей частью это были зажиточные торговцы.

Впрочем, Констанцию они интересовали меньше всего. Поначалу несколько фамилий в списке весьма сильно заинтересовали ее, однако затем она навела справки в Версале и выяснила, что почти никто из этих клиентов Бемера и Бассенжа не имел никакого отношения к двору. Они появлялись в Версале лишь раз в год, по приглашению. А Констанцию интересовали те, кто не просто имел отношение к двору, но входил в непосредственное окружение королевы и короля. Она не исключала приближенных короля, потому что его фавориты вполне могли оказывать услуги и королеве. Но и таких в списке не оказалось.

Шаваньян выглядел взволнованным. Он быстро двигался через толпу, но, увидев, как экипаж начинает понемногу удаляться от площади, ускорил шаг, а потом просто побежал. Ему удалось нагнать экипаж уже тогда, когда он сворачивал на широкую, но тихую улицу, по которой было гораздо удобнее добираться до Вандомской площади. — Погодите, погодите! — закричал Шаваньян на ходу.

Кучер потянул поводья на себя, и лошади, издав тихое ржание, остановились. Констанция распахнула дверцу и с удивлением посмотрела на своего слугу.

— Месье Шаваньян, что-то случилось? Почему вы так спешите?

Запыхавшись, маленький гасконец поначалу даже забыл поприветствовать графиню.

— Я… Я…

— Успокойтесь, месье Шаваньян. А то я начинаю бояться. Надеюсь, ничего страшного не произошло?

Слуга через силу улыбнулся и замотал головой. Только после этого вспомнив, что он по — прежнему находится в шляпе, гасконец сорвал ее с головы и низко поклонился.

— Ваша светлость… Ваша светлость… Я узнал ее. Наконец-то я узнал ее…

Констанция поняла, что ее ждут хорошие вести.

— Не стойте на мостовой. Садитесь в карету, — с улыбкой сказала она.

Когда Шаваньян уселся в карету напротив Констанции и Мишеля, она скомандывала:

— Поехали.

Кучер дождался, пока дверца будет закрыта, и осторожно тронул экипаж с места. Хорошо смазанные колеса не издали ни единого звука, и карета мягко покатилась по брущатой мостовой.

— Рассказывайте, месье Шаваньян, кого вы узнали и почему такая спешка?

Гасконец немного пришел в себя.

— Я успел заметить, что каждый раз, когда вы получаете от меня список посетителей, навестивших за день мастерскую Бемера и Бассенжа, вы, в первую очередь, обращаете внимание на женские фамилии. Извините, есть уж за мной такой грех — я люблю наблюдать за людьми. Вы еле слышно шепчете их, когда водите пальцем по списку. Но никого из этих дам я не знаю. А ту, что была у Бемера и Бассенжа сегодня, я не раз встречал в салоне госпожи де Сен-Жам. Констанция властным движением руки остановила словесный поток, выливавшийся из уст Шаваньяна.

— Погодите, я попробую догадаться сама. Это графиня де Андуйе?

Шаваньян с улыбкой помотал головой.

— Нет.

Констанция снова принялась размышлять.

— Это баронесса Мопертюи?

— Нет. Баронесса Мопертюи уже несколько раз была у Бемера и Бассенжа, но вы всегда пропускаете ее фамилию, не обращая на нее внимания.

И вдруг догадка пронзила Констанцию.

— Это графиня де ла Мотт?

Радости маленького гасконца не было предела.

— Да, да, это именно она. Вы угадали, ваша светлость. Графиня де ла Мотт впервые появилась у ювелиров с тех пор, как я наблюдаю за их мастерской. На ней было прекрасное голубое платье и очень дорогой парик. Но я все равно узнал ее. Она вышла с заднего входа и очень быстро села в карету. Поначалу я даже пытался проследить, куда она направляется, но затем решил, что будет лучше, если я сразу же сообщу вам о ее визите.

Констанция задумалась.

— Да, это выглядит тем более странным, что сегодня воскресный день, и мастерская должна быть закрыта. Что ж, месье Шаваньян, вы, действительно, поступили разумно, сообщив о посещении графиней де ла Мотт мастерской Бемера и Бассенжа немедленно. Конечно, хорошо было бы узнать, куда она отправилась после этого. Ну да ладно. Еще несколько дней вы будете следить за ювелирной лавкой, и если графиня де ла Мотт еще раз появится там, узнайте, куда она направится после визита к Бемеру и Бассенжу. А сейчас мы вернемся домой, и я распоряжусь, чтобы вы получили десять тысяч франков. Это ваши премиальные.

Из дорогой гостиницы в центре Парижа граф Калиостро переехал на дешевый постоялый двор в Сен-Антуанском предместье. Его денежные запасы таяли прямо на глазах, а новых поступлений почти не было. Количество приглашений на вечера и спиритические сеансы резко сократилось. Мода на Калиостро в Париже прошла. Единственной реальной возможностью заработать что-то еще оставалась афера с ожерельем, якобы предназначенным для королевы. После встречи с «Марией — Антуанеттой», графиня де ла Мотт должна была постараться убедить кардинала де Роана в необходимости приобрести это ожерелье и подарить его королеве. Но прошло уже несколько дней, а Калиостро так и не получил сведений на интересовавшую его тему ни от графики де ла Мотт, ни от самого кардинала.

Так ничего и не дождавшись от них, Калиостро был вынужден переехать в Сен-Антуанское предместье.

Воскресный день итальянец провел в походах по многочисленным дешевым кофейням, расплодившимся в Сен-Антуанском предместье, как грибы после дождя. Лишь к вечеру он сообразил, что надо было бы послать слугу в ту гостиницу, где он жил прежде, чтобы узнать не оставлял ли кто-нибудь сообщений для него.

Как оказалось, волнения его были не напрасны. Сегодня в полдень его спрашивал человек в черном одеянии священника. Калиостро безошибочно угадал что за ним приходили от кардинала де Роана.

В таком случае, даже поздний визит во дворец на Вьей-дю-Тампль не будет неожиданностью для верховного капеллана Франции. Кстати, недурно было бы разжиться у кардинала кое-какими деньгами. Решено — Калиостро отправляется на Вьей-дю-Тампль. Около восьми часов вечера личный секретарь кардинала де Роана постучался в дверь его кабинета.

— Ваше высокопреосвященство, прибыл граф Калиостро, к которому вы посылали сегодня днем. Он хочет увидеться с вами.

Кардинал немедленно поднялся из-за стола. — Просите.

Калиостро вновь был встречен, как самый дорогой гость в доме де Роана.

— Мой дорогой граф! — воскликнул кардинал, распахивая свои объятия. — Я непременно хотел повидать вас. Но, к сожалению, в гостинице, где вы раньше жили, моему слуге сказали, что вы куда-то переехали.

Калиостро решил, что скрывать собственное финансовое состояние от кардинала было бы неразумно, а потому честно и откровенно признался:

— Да, эта гостиница больше мне не по карману. Нужно жить скромнее. К сожалению, в этом городе у меня почти не осталось поклонников — не считая, разумеется, вас.

Кардинал сочувственно кивнул.

— Я готов быть не только вашим поклонником, но и патроном. Вы должны непременно сказать мне, если нуждаетесь в какой-либо помощи с моей стороны. Возможно, вам нужны деньги?

Калиостро обрадованно кивнул.

— Да, я не отказался бы от дружеского участия с вашей стороны. Мне сейчас помогла бы даже небольшая сумма, тысяч десять.

Кардинал немедленно полез в дальний ящик стола.

— В таком случае, мы можем обойтись даже без участия моего казначея, — сказал он, доставая увесистый кожаный кошель, в котором звякали монеты. — Пока возьмите вот это, а остальное вы сможете получить завтра у моего казначея.

Калиостро, не скрывая своего удовлетворения, принял денежное вспомощиставание и положил его на диван, рядом с собой. — Если вы посылали за мной своего слугу, ваше высокопреосвященство, значит, вы непременно хотели меня видеть. Что случилось? Могу ли я помочь вам дружеским участием и советом?

— Да, да, разумеется. Именно это мне от вас и нужно.

— Считайте, что я целиком в вашем распоряжении, — торжественно произнес итальянец. — Мне бы непременно хотелось бы отблагодарить вас за то, что вы помогаете мне в трудную минуту.

Кардинал поднялся со стола и, перебирая четки нервно дрожащими пальцами, стал расхаживать по кабинету.

— Вы, наверное, помните, граф — однажды я уже приглашал вас к себе с тем, чтобы посоветоваться относительно моего предстоящего свидания с известной нам обоим дамой.

Калиостро оживился.

— Да, да, разумеется. Надеюсь, все прошло благополучно. Вы виделись с ней? Расскажите же мне, я сгораю от нетерпения.

Кардинал в нескольких словах рассказал Калиостро о том, что произошло в Версальском парке Монбель некоторое время назад. Конечно, он не стал вспоминать всех подробностей, остановившись лишь на некоторых, особенно значительных по его мнению, деталях. Калиостро услышал и о розе, и о словах королевы «прошлое будет забыто», и о внезапном появлении графини де Бодуэн, которая спутала все планы влюбленных и заставила расстаться их прежде времени. Все то время, пока кардинал рассказывал о своем свидании, перемежая повествование восторженными восклицаниями и томными вздохами, Калиостро понимающе кивал и иногда вставлял свои собственные междометия.

— Теперь вы понимаете, что я чувствую? — закончил свои восторженный рассказ де Роан. — Я просто сгораю от страсти и не могу дождаться следующей встречи с ее величеством. Но, к сожалению, это может состояться только при некоторых условиях.

— Каких же?

— Во-первых, как вы, наверное, знаете, королева и ее царственный супруг находятся сейчас в отъезде. Они отправились в Шербур инспектировать строительство морского порта. Во — вторых, в скором времени предстоит моя поездка в Рим, и вполне может случиться так, что даже при всем желании мы не сможем встретиться до тех пор, пока я не вернусь из святого города. Вы понимаете, что мне не хотелось бы так долго ждать, но, скорее всего, другого выхода нет. В-третьих, графиня де ла Мотт сообщила мне об одном известии, которое приводит меня в невольный трепет. По словам графини, ее величество королева пообещала мне, что следующее свидание будет более интимным и более продолжительным, но только в том случае, если я исполню ее заветное желание — сделаю ей очень дорогой подарок.

Калиостро наморщил лоб.

— Помнится, в прошлый раз, когда вы приглашали меня к себе для того, чтобы я дал вам совет относительно предстоящей встречи, было одно знамение подобного рода. Кажется, я тогда истолковал его в том смысле, что вам необходимо сделать для королевы какой-то подарок для того, чтобы закрепить возникшие в ее душе по отношению к вам чувства.

— Да, да, — с горячностью подхватил кардинал, — и вы оказались правы. Графиня де ла Мотт говорит, что королева хочет получить бриллиантовое ожерелье от Бемера и Бассенжа, которое стоит миллион шестьсот тысяч ливров. Именно поэтому поводу я и обращаюсь вам, великий провидец, обладатель философского камня. Не могли бы вы вступить в контакт с потусторонними силами и выяснить, ждет ли меня успех в завершении моего любовного предприятия? Что случится после того, как я приму это ожерелье? Не может ли оказаться так, что я буду в проигрыше?

Калиостро едва заметно улыбнулся.

— Вы слишком мнительны, ваше высокопреосвященство. Впрочем, это свойственно всем влюбленным. Они постоянно сомневаются в себе, каждый раз задавая один и тот же вопрос: понравится ли это моей возлюбленной? правильно ли я поступаю? не оттолкнет ли это ее от меня? Со своей стороны, ваше высокопреосвященство, я могу только радоваться тому, что сердце ваше по-прежнему переполнено любовью и нежностью. Вы поступаете совершенно верно, спрашивая моего совета, и я постараюсь немедленно вступить в контакт с астральными силами. Та комната, которой я воспользовался в прошлый раз, вполне могла бы подойти и для сегодняшнего сеанса. Если вы позволите, я немедленно удалюсь, чтобы выяснить контуры вашей судьбы. Я хотел бы попросить у вас лишь остро отточенное перо и листок бумаги. Я хочу провести довольно редкий опыт, который в большинстве случаев абсолютно безошибочно дает указания на очертания будущего.

Забрав перо и листок бумаги, Калиостро удалился, оставив кардинала терзаться в мучительных сомнениях. Граф отсутствовал не меньше четверти часа. Когда он вернулся, кардинал с отсутствующим видом грыз ногти, сидя за столом. При виде Калиостро, он оживился.

— У меня есть для меня хорошие новости, милейший граф? — спросил де Роан подрагивающим голосом.

Радостная улыбка на лице итальянца была лучшим ответом для великого капеллана Франции. Однако Калиостро посчитал за необходимость все подробно объяснить.

— Я сделал больше, ваше преосвященство, чем про сто выяснил вашу судьбу. Я выяснил судьбы вашей возлюбленной и увидел, что в недалеком будущем две эти линии соединяться. Никаких препятствии на пути вашей любви нет, ваше высокопреосвященство. Для этого необходимо лишь единственное условие — настойчивость и энергичность с вашей стороны. Вы уже проявили многие положительные черты характера для того чтобы значительно продвинуться к достижению вашей цели. Осталось еще немного. Главное — это терпение и выдержка. Вы не должны изменять себе, и судьба не изменит вам.

— А что это означает конкретно? Есть ли какие-либо указания на реальные события? Калиостро убежденно кивнул.

— Вне всякого сомнения. Вот, взгляните. Он показал на какие-то каракули, особенно густо заполнявшие правый край листка. Очевидно, это должно было обозначать нечто значительное.

— Здесь сказано, что ценный подарок укрепит доверие женского сердца к великодушному мужскому сердцу и позволит слиться двум линиям судьбы.

Кардинал, естественно, ничего не понял в написанном, но с него было вполне достаточно слов Калиостро. Выслушав их, он тяжело вздохнул.

— Значит, я все-таки должен сделать этот подарок. Ну что ж, раз так предназначено судьбой, значит, этого хочет от меня господь Бог. Я согрешил бы, отказываясь выполнить его предзнаменование.

— В общем, речь не идет о грехе, — осторожно сказал Калиостро, — но, отказавшись от подарка, вы серьезным образом нарушили бы линию собственной судьбы.

Кардинал надолго замолчал, перебирая четки. А Калиостро затих на диване, не вмешиваясь в размышления великого капеллана Франции.

— Да, — после долгих раздумий произнес де Роан, — все, что вы говорили мне раньше, подтверждалось. У меня нет оснований не верить вам. Каждый мой шаг приближает меня к исполнению моей заветной мечты. Что ж, граф, еще раз благодарю вас за помощь. Я постараюсь в ближайшие же дни уладить все вопросы с деньгами с помощью графини де ла Мотт довести дело до конца. — Да, и я со своей стороны рекомендовал бы вам, ваше высокопреосвященство, не откладывать дело в долгий ящик. Ибо, как вы знаете, время течет только в одном направлении. И если мы хотим успеть за своей судьбой, мы не должны безучастно стоять у этого потока и смотреть на то, как он шумит возле наших ног. Не бойтесь вступить в него, ваше высокопреосвященство. Будьте мужественны.

ГЛАВА 13

Прошло два дня с момента встречи кардинала де Роана и графа Калиостро. Королева по — прежнему была в отъезде, самому же великому капеллану Франции предстояла поездка в Рим, а потому он решил ускорить дела, связанные с покупкой ожерелья.

Осторожно выяснив в министерстве финансов о состоянии государственной казны, кардинал де Роан пришел к выводу, что сейчас ему проще будет обратиться к своим кредиторам. Ко всему прочему, генеральный контролер финансов господин де Калонн также отсутствовал, и даже при всем желании кардинал не смог бы решить вопросы с деньгами без де Калонна.

Кое-кто из кредиторов заупрямился, не желая давать деньги в займы и довольствоваться лишь долговыми расходами. Они требовали под залог довольно значительную долю имущества кардинала, включая его дворец. Другие оказались сговорчивее. Зная о вполне надежном финансовом положении великого капеллана Франции, они согласились ссудить необходимые суммы в ответ лишь на долговые обязательства.

После того, как кардиналу де Роану удалось довольно быстро уладить свои финансовые дела, он сообщил графине де ла Мотт о том, что готов совершить сделку. Графиня, заметившая в последнее время признаки повышенного внимания по отношению к собственной особе решила больше не встречаться с Бемером и Бассенжем лично. Со своим слугой она передала записку для ювелиров, в которой сообщила, что высокопоставленное лицо, которому королева поручила приобрести для нее бриллиантовое ожерелье, предлагает им назначить встречу в удобное для них время и в удобном месте.

В ответ на послание Бемер и Бассенж уведомили графиню де ла Мотт о своем согласии встретиться, где угодно и когда угодно с лицом, выразившим заинтересованность в покупке.

Понадобился еще день, чтобы путем взаимного обмена посланиями между кардиналом де Ровном и графиней де ла Мотт и ювелирами Бемером и Бессенжем наконец-то была назначена дата и место встречи между покупателем и продавцами. Это была пятница, двадцать третье апреля, десять часов утра. Встреча должна была произойти во дворце кардинала де Роана на Вьей-дю — Тампль. Накануне вечером графиня де ла Мотт прислала кардиналу еще одну записку, в которой извещала его о том, что королева возвращается в Версаль послезавтра, в субботу. Это известие еще больше укрепило великого капеллана Франции в его решимости сделать решительный шаг еще до отъезда в Рим. Накануне встречи он лег спать в хорошем расположении духа и проснулся бодрым и энергичным. Так хорошо он уже давно себя не чувствовал. Когда ровно в десять Бемер и Бассенж появились во дворце кардинала, их проводили в его личный кабинет. Но его высокопреосвященство тут же предложил:

— Господа, я думаю, что утренняя трапеза никак не помешает нашим переговорам. Предлагаю вам пройти вместе со мной в обеденный зал.

Бемер и Бассенж, которые с изумлением разглядывали все вокруг, без колебаний приняли его приглашение. Более всего их удивляло то, что королева поручила покупку ожерелья не обычному, пусть даже и высокопоставленному придворному, а важному духовному сановнику. Де Роан, разумеется, знал, какое влияние оказывает на людей созерцание алой кардинальской мантии и огромного золотого креста на груди. Поэтому для встречи с ювелирами он одевался особенно тщательно. Когда участники переговоров расселись за столом, и слуги подали горячий кофе, шоколад и свежие сливки, кардинал обратился к слегка оробевшим ювелирам:

— Господа, угощайтесь. Я настоятельно рекомендую вам пить по утрам горячий шоколад. Это необыкновенно бодрящее и возбуждающее средство. Мне кажется, что вы не очень хорошо выспались сегодняшней ночью. У вас несколько вялый вид.

И вправду — Бемер и Бассенж чувствовали себя подавлено. Но вряд ли кто-то из них мог объяснить друг другу причину, по которой так произошло. Скорее всего, они просто ожидали встретиться с другим человеком. Но графиня де ла Мотт до самого последнего дня держала имя предполагаемого покупателя в секрете, делая лишь многозначительные намеки на его важность и высокое положение при дворе.

Кардинал же, напротив, был весел, шутил и всячески пытался подбодрить Бемера и Бассенжа. Со стороны эта сцена выглядела так, как будто идут переговоры о капитуляции. Причем, кардинал представляет сторону победителей, а двое его собеседников — проигравших. Вообще-то, на самом деле все должно было быть совершенно по-другому. Но все получилось именно так, как получилось.

— Угощайтесь, господа, — безумолку тараторил кардинал. — Очень рекомендую вам вот эти булочки с корицей. Их пекут специально для меня в ближайшей пекарне и приносят горячими прямо из печи. А вот это варенье из лепестков роз прислал мне епископ Прованский. Вы знаете, господа, что в Провансе растут лучшие во Франции розы? О, это совершенно замечательный край. Когда-то я начинал там священником в одном крошечном приходе. Вы представляете, у меня было всего лишь тридцать человек прихожан, а теперь я распоряжаюсь судьбами двадцати миллионов верующих.

Эти слова, казалось, нагнали на Бемера и Бассенжа еще большую тоску. Они довольно уныло тянули из чаши горячий шоколад, время от времени обменивались друг с другом красноречивыми взглядами.

Тем не менее, бодрость и энтузиазм кардинала де Роана сделали свое дело. Правда, для этого ему пришлось истратить не менее, чем четверть часа. Он рассказывал ювелирам о всякой всячине, таким образом пытаясь успокоить их.

Наконец, великий капеллан Франции посчитал, что наступил подходящий момент для начала переговоров.

— Итак, господа, мы собрались здесь с вами для того, чтобы обсудить условия приобретения у вас бриллиантового ожерелья, стоимостью в один миллион шестьсот тысяч ливров. Вы уже готовы обсудить этот вопрос?

Бемер и Бассенж переглянулись. Высокий блондин Марсель Бемер, как более представительный из этой пары, взял на себя инициативу ведения переговоров со стороны продавцов.

— Ваше высокопреосвященство, для полной ясности я сразу же изложу наши условия. Разумеется, идеальным вариантом была бы единовременная уплата всей суммы наличными. Если же такой вариант невозможен, то мы готовы рассмотреть следующие возможности. Итак, что вы скажете по поводу нашего первого предложения?

Кардинал посерьезнел.

— К сожалению, господа, на данный момент я не располагаю таким количеством наличных денег, чтобы расплатиться с вами немедленно, к вязчему удовольствию обоих сторон. Поэтому оставим в стороне этот вариант и перейдем к обсуждению иных возможностей.

Бемер помолчал, не скрывая своего разочарования.

— Ну что ж, в таком случае, мы сможем уступить и согласиться на продажу ожерелья в кредит. Поскольку необходимая сумма довольно велика, мы согласны ждать два месяца. При этом каждый раз вы внесете по половине требуемой суммы.

На сей раз настал черед задуматься кардиналу. Прикинув все свои финансовые возможности, он внес встречное предложение:

— Признаться откровенно, поначалу я рассчитывал на срок в полгода, но учитывая то, что вы только что сказали, мне бы хотелось получить кредит на четыре месяца.

— Я прошу прощения у вашего высокопреосвященства, нам нужно посоветоваться с компаньоном.

Бемер и Бассенж встали из-за стола и отошли в дальний угол обеденной комнаты. Они разговаривали громким шепотом так, что отдельные слова долетали до кардинала.

В конце концов, компаньоны вернулись к столу и внесли новое встречное предложение:

— Три месяца, — сказал Бемер, и в его голосе де Роан неожиданно услышал жесткие нотки.

Кардиналу стало ясно, что больших уступок относительно сроков он не добьется, потому де Роан без особых колебаний кивнул. — Я согласен. Бемер улыбнулся. — Итак, по одному пункту сделки мы пришли к обоюдному удовлетворению. Кстати, мы подготовили несколько бумаг и захватили их с собой. Люсьен, будь добр. Бассенж достал из небольшой папки, которую он принес с собой, несколько листков бумаги и, перебрав их, протянул Бемеру.

— Это текст купчей о приобретении вами, ваше высокопреосвященство, в кредит бриллиантовое ожерелье стоимостью в миллион шестьсот тысяч ливров, — пояснил Бемер, демонстрируя бумаги кардиналу. — Здесь два экземпляра. Один из них будет предназначен для нас, другой вы оставите себе. В случае необходимости мы сделаем несколько нотариально заверенных копий. Итак, сроком окончания действия купчей я ставлю первое августа нынешнего, 1785 года. Теперь нам хотелось бы перейти к вопросу о количестве выплат. Как я уже сказал, мы хотели бы, чтобы выплат было две, каждый раз по половине всей суммы, то есть по восемью сот тысяч ливров.

Кардинал медленно покачал головой.

— Боюсь, что это невозможно, господа. Сами понимаете, даже такие суммы слишком велики. Мое встречное предложение: шесть выплат — одна раз в две недели.

На сей раз Бемер и Бассенж перешептывались, не вставая из-за стола в обеденном зале. После короткого совещания они выставили свои условия.

— Четыре выплаты. Первая из них немедленно. Остальные — первого числа каждого следующего месяца. Таким образом, последняя выплата падает на первое августа.

Кардинал принял это предложение.

После того, как бланки купчих были заполнены, кардинал поставил внизу у каждого документа свою подпись.

— Итак, — улыбнулся он, передавая в руки Бемеру предназначенный для него бланк купчей, — сделка состоялась. Благодарю вас, господа.

Но Бемер с Бассенжем как-то странно переглянулись, и Бемер передал назад кардиналу предназначенный для продавцов документ. Де Роан непонимающе посмотрел на ювелира.

— Что, в тексте что-то не так? Или, может быть, вас не удовлетворяет моя личная подпись?

— Видите ли, ваше высокопреосвященство, — осторожно начал Бемер, — мы испытываем к вам глубочайшее уважение. Однако пока что, кроме вашей подписи, у нас нет никаких гарантий того, что деньги будут выплачены и что сделано это будет в срок, определенный в договоре. Мы серьезные люди и нам хотелось бы иметь на руках серьезный документ.

Кардинал нахмурился.

— Вы хотите переделать текст купчей? Но, по-моему, текст составлен вполне корректно, и ни у кого не может возникнуть сомнений в моих обязательствах перед вами. Объясните, в чем дело?

— Видите ли, ваше преосвященство, нам недостаточно ваших подписи и печати под текстами купчей. От графини де ла Мотт нам известно, что бриллиантовое ожерелье предназначено для ее величества королевы Марии-Антуанетты. Графиня де ла Мотт говорила, что королева поручила совершить покупку своему доверенному лицу, то есть, вам. Для нас наилучшей гарантией будет подпись ее величества на том документе, который останется у нас.

Кардинал пытался что-то возразить, но тут же понял, что не стоит поднимать особенного шума вокруг законного требования ювелиров. Правда, для него было открытием то, что графиня именно так представила Бемеру и Бассенжу будущую покупку.

Тем не менее де Роан не придал особого значения словам Бемера, что для другого, более проницательного человека могло бы послужить ключом для разгадки всей аферы. Любовные чувства, переполнявшие сердце кардинала, заставили умолкнуть его разум.

— Будь по-вашему, — согласился он. — Однако, вы должны понимать, что мне потребуется еще некоторое время для того, чтобы получить подпись ее величества на этом документе. Я попрошу вас немного подождать.

Ювелиры снова переглянулись между собой и, одновременно кивнув, повернулись к кординалу.

— Что ж, мы готовы ждать, — сказал Бемер. — Условия сделки оговорены, гарантии, надеемся, существуют. И вам остается лишь принести нам письменное подтверждение. Когда мы сможем встретиться с вами снова, ваше высокопреосвященство, для того, чтобы окончательно обо всем договориться?

Кардинал быстро прикинул в уме, сколько времени ему может понадобиться на то, чтобы заручиться подписью королевы на купчей. Мария-Антуанетта должна прибыть в Париж завтра. Значит, в наихудшем варианте графиня де ла Мотт получит ее подпись в воскресенье или понедельник. Тогда же они и встретятся с кардиналом. Поразмыслив над этим, де Роан сказал:

— Еще до полудня во вторник я буду у вас. Мне хотелось бы договориться с вами следующим образом:

Я привожу документ, скрепленный подписью королевы и первый взнос — в обмен на них я получаю ожерелье, и наша сделка, таким образом, получит окончательное завершение.

Бемер улыбнулся.

— Значит, вы привезете первый взнос, равный четверти всей суммы. Не так ли?.. Кардинал кивнул. — Да. Четыреста тысяч ливров. Остальное будет вноситься первого числа каждого последующего месяца. Хитрая улыбка не сходила с лица Бемера. — Однако, я хотел бы возразить вам, ваше высокопреосвященство. Сделка будет окончательно завершена только первого августа, когда вы внесете последнюю часть причитающейся с вас суммы.

Кардинал поморщился.

— Ну, разумеется. Неужели вы сомневаетесь в том, что деньги будут выплачены вам полностью и без задержек?

Бемер примирительно поднял руки.

— Нет-нет, ваше высокопреосвященство, у нас нет причин сомневаться в вашей добросовестности и порядочности, но вы должны понять и нас. Мы с господином Бассенжем — всего лишь скромные ювелиры, мы не можем претендовать ни на высокое положение, ни на власть; все, что нам остается — торговать плодами своего труда. Мы еще раз приносим свои глубочайшие извинения и просим простить нас за некоторые неудобства, которые мы вам причинили.

Переговоры были закончены. Кардинал приветливо распрощался с ювелирами, которые, низко поклонившись, ушли.

Де Роан немедленно вызвал своего секретаря.

— Распорядитесь, пожалуйста, чтобы посыльный разыскал графиню де ла Мотт и передал ей мою просьбу незамедлительно прибыть в мой дворец.

Секретарь нерешительно топтался на месте.

— Вы хотите что-то сказать? — недовольно пробурчал кардинал. — Говорите, я вас слушаю. На лице секретаря выразились сомнения.

— Но, графиня де ла Мотт скорее всего сейчас находится в Версале…

Кардинал не сдержался и рявкнул:

— Тогда пусть едет в Версаль верхом! Графиня де ла Мотт прибыла во дворец кардинала лишь к вечеру. Быстро войдя в кабинет, она сразу же направилась к де Роану и, поцеловав ему ладонь, почтительно наклонила голову.

— Приношу свои глубочайшие извинения, ваше высокопреосвященство, за то, что заставила вас ждать. Неотложные дела заставили меня задержаться в Версале. Завтра прибывает королева, и к ее приезду дворец должен быть в полном порядке. К сожалению, первая статс-дама герцогиня д'Айен-Ноайль отсутствовала сегодня, а потому все заботы по подготовке Версаля к встрече королевской четы легли на меня и графиню де Бодуэн. По-счастью, я смогла договориться с графиней и ненадолго вырваться в Париж.

Кардинал, который поначалу был готов встретить госпожу де ла Мотт резкими словами, услышав ее объяснения, смягчился и произнес:

— Я принимаю ваши извинения, графиня. К сожалению, я не мог отправиться в Версаль лично, поскольку мне пришлось решать некоторые вопросы, связанные с моим предстоящим отъездом в Рим. Прошу вас, садитесь.

Графиня заняла место на диване, а кардинал, достав четки, принялся расхаживать по кабинету, рассказывая своей гостье о событиях этого дня.

— Итак, графиня, я поступил именно так, как вы мне посоветовали. Сегодня утром у меня были два ювелира — Бемер и… э-э-э… — Бассенж, — подсказала ему графиня де ла Мотт. — Да — да, Бемер и Бассенж. Мы занимались подготовкой купчей на бриллиантовое ожерелье.

Кардинал умолк, и графиня, воспользовавшись возникшей паузой, осторожно спросила:

— Надеюсь, что переговоры прошли успешно, ваше высокопреосвященство? К сожалению, мне не удалось договориться с ними о снижении цены…

— Вы и так сделали все, что могли, дитя мое, спокойно сказал кардинал. — Я не стал уверять ювелиров в своей кредитоспособности, поскольку мне казалось, что это очевидно для всех.

— Вы договорились купить ожерелье в кредит?

— Да. С рассрочкой до первого августа и четырехразовой выплатой.

Графиня напряженно подалась вперед.

— Ожерелье уже у вас?

Кардинал медленно покачал головой.

— Я вынужден вас разочаровать, графиня. Ожерелья у меня нет, и в лучшем случае я получу его во вторник.

Госпожа де ла Мотт побледнела. — В лучшем случае?.. А что произошло? Разве вы не подписали купчую?

Кардинал остановился у окна. Задумчиво глядя на цветущий сад, он сказал:

— Купчая составлена и подписана. Однако, есть некоторые препятствия, которые не позволяют мне считать сделку завершенной. Подтверждением тому может служить отсутствие у меня ожерелья. Он снова умолк, и госпожа де ла Мотт стала ерзать на диване, шурша платьем. Еще не зная, в чем причины того, что сделка не состоялась, графиня ощутила нервозность, близкую к панике. Возможно, кардинал что-то пронюхал, а, может быть, проболтался Калиостро?.. Как бы то ни было, надо поскорее взять себя в руки и выглядеть как можно естественнее.

— Что же произошло? — спросила она. Кардинал повернулся к графине.

— Сделка выглядит не совсем такой, какой я ее себе представлял.

— Что вы имеете в виду? Де Роан прищурился.

— Мне ничего не известно о том, что это ожерелье покупает для себя королева, а я выступаю лишь посредником. В моем представлении все выглядело по-иному. Я должен был выступать непосредственным покупателем. И всех документов за моей подписью должно было хватить для того, чтобы считать сделку завершенной. Графиня де ла Мотт сделала удивленное лицо. — А что, ювелирам не хватило документов за вашей подписью?

— Именно так. В свое оправдание они привели слова о том, что бриллиантовое ожерелье ценой в миллион шестьсот тысяч ливров покупает для себя королева, но, поскольку она опасается сделать это открыто из-за возможного нежелательного резонанса, то сделка была поручена мне. Получилось, что я не могу выступать собственным финансовым гарантом.

Графиня почувствовала, как у нее пересохло в горле, и слабым голосом попросила:

— Вы не могли бы подать мне воды, ваше высокопреосвященство?

Кардинал налил стакан воды из стоящего на подоконнике графина и подал его госпоже де ла Мотт.

— Вам не стоит так нервничать, моя дорогая, — уже более спокойно произнес он. — Хотя это и явилось для меня неожиданностью, но еще не все потеряно.

Отпив воды, графиня немного пришла в себя. — Чего же требовали от вас эти ювелиры? Кардинал улыбнулся и развел руками. — Всего лишь подпись королевы. Статс-дама ее величества мгновенно подувствовала облегчение. — Боже мой, как вы напугали меня… — вздохнув, сказала она. — Я уж было подумала, что сделка окончательно сорвалась, и виновата в этом я.

— А я и не говорил, что сделка сорвалась, — возразил кардинал. — Напротив, я уверен в том, что все будет в порядке. Я всего лишь по-иному представлял обстоятельства дела. Впрочем, для меня это не имеет особого значения. Главное в том, чтобы я мог получить подпись ее величества на купчей. И вот тут я целиком и полностью полагаюсь на вашу помощь.

К графине, наконец, вернулось хорошее расположение духа.

— Я с удовольствием помогу вам, ваше высокопреосвященство. Единственное, о чем я хочу вас попросить — понять сложность моего положения. Ведь я нахожусь между двумя влюбленными, — с этими словами она смущенно опустила глаза, — и оттого вынуждена импровизировать, порой не ставя об этом в известность ту или другую сторону. Если я чем-то обидела вас, то еще раз приношу свои глубокие извинения.

— Теперь я все понимаю, дитя мое, — мягко сказал кардинал, — и не держу на вас обиды. Ведь если бы не вы, я бы до сих пор не мог рассчитывать ни на какое ответное чувство со стороны ее величества. Графиня, когда вы сможете получить подпись королевы на купчей?

Госпожа де ла Мотт задумалась.

— Королева должна прибыть в Версаль завтра… Правда, я не знаю, когда это произойдет. Скорее всего, во второй половине дня. Вечером во дворце намечен торжественный ужин по случаю возвращения королевской четы из путешествия. Если я не смогу получить подпись ее величества до этого — что более всего вероятно, поскольку мы вряд ли сможем остаться с королевой наедине перед подготовкой к ужину, тогда я постараюсь сделать все в воскресенье.

Кардинал кивнул.

— Ну, что ж, это меня устраивает. Я договорился с ювелирами о том, что буду у них во вторник с первым взносом и подписанным королевой документом. У нас есть время до понедельника, графиня.

— А когда вы отбываете в Рим, ваше высокопреосвященство?

— Точная дата моего отъезда пока неизвестна. Она уточняется по дипломатическим каналам. Во всяком случае, я пробуду в Париже всю будущую неделю.

Графиня де ла Мотт улыбнулась.

— Значит, я успею передать ожерелье ее величеству. Я даже надеюсь, что королева сможет найти время для новой встречи с вами.

Морщинистые щеки кардинала покрылись легким румянцем.

— Вы думаете, что это возможно? — с надеждой спросил он.

Графиня поднялась с дивана.

— Это не только возможно, но и более чем вероятно, — уверила она де Роана. — Получив такой подарок, ее величество непременно захочет отблагодарить вас. Что может быть лучшим способом проявления благодарности с ее стороны? Разумеется, встреча. Во всяком случае, если она спросит меня об этом, я непременно порекомендую ей доставить вам такое удовольствие еще до вашего отъезда.

После таких слов кардинал обрадованно воскликнул:

— Господь слышит мои молитвы! Он послал мне в вашем лице ангела-хранителя, который взял на себя заботу о моих сердечных делах! Графиня, вы обязательно будете вознаграждены за это на небесах.

Госпожа де ла Мотт мило улыбнулась.

— О большем я и не смею мечтать.

Кардинал со страстью, более приличествующей юному кавалерийскому офицеру, поцеловал руку графини и проводил ее до двери кабинета.

— Я вынуждена вас покинуть, ваше высокопреосвященство, — сказала госпожа де ла Мотт, прощаясь. — Как вы сами понимаете, меня ждут дела в Версале.

— Конечно-конечно…Де Роан остановился у двери и неожиданно взмахнул рукой. — О, бог мой! Я ведь забыл о самом главном… Купчая… Он быстро направился к своему столу, открыл ящик и достал оттуда свернутую в трубку и прошнурованную бумагу.

— Вот, попросите королеву поставить свою подпись. И можете обрадовать ее — во вторник я передам вместе с вами ожерелье, предназначенное в подарок ее величеству.

Графиня забрала документ и опустила голову.

— Узнав об этом, королева будет счастлива, ваше высокопреосвященство. То же самое я могу сказать и о себе.

Покинув дворец кардинала де Роана, графиня де ла Мотт села в карету и приказала кучеру:

— В Сен-Антуанское предместье.

Карета графини де ла Мотт остановилась рядом с дешевым постоялым двором на кишевшей народом улице в Сен-Антуанском предместье. У мостовой возвышался обветшалый четырехэтажный дом, на котором висела покосившаяся вывеска — «Уютное местечко».

Когда кучер спустился вниз и открыл дверцу кареты перед графиней, она с изумлением воззрилась на слугу.

— Ты что, с ума сошел? Неужели ты думаешь, что я отправлюсь в эту помойную яму ?.. Слуга склонился в низком поклоне.

— Простите, госпожа, я подумал…

— Он подумал!.. — возмущенно воскликнула графиня. — А ну-ка, немедленно отправляйся в этот свинарник, найди там графа Калиостро и приведи сюда. И пошевеливайся, лентяй!..

Слуга со всех ног бросился выполнять поручение, данное ему госпожой, а графиня де ла Мотт тем временем развернула документ, переданный ей кардиналом де Ровном, и еще раз внимательно изучила его.

— Что ж… — мстительно произнесла она, отрывая взгляд от бумаги. — Птичка попалась в клетку, осталось только захлопнуть дверцу!..

Спустя несколько минут, граф Калиостро, как обычно одетый во все черное, спустился вниз и сел в карету рядом с графиней де ла Мотт.

— Добрый вечер, моя дорогая, — потянулся он губами к ее щеке. Однако, графиня с брезгливым выражением лица отстранилась.

— Что случилось? — недовольно пробурчал Калиостро. — Неужели я чем-то обидел вас?

— Лучше скажите, когда в последний раз вы принимали ванну? — скривилась госпожа де ла Мотт. Калиостро пожал плечами.

— Не далее как вчера.

Это объяснение нисколько не удовлетворило графиню.

— Да?.. — снова скривилась она. — Интересно, где же?.. Уж не в Доме ли госпожи де Сегюр? Насколько я понимаю, в той помойной яме, где вы сейчас живете, горячей водой даже не пахнет.

Дабы не продолжать этот неприятный разговор, Калиостро обратился к другой теме:

— У вас, наверное, есть какие-то новости для меня, моя дорогая?

— И срочные.

Графиня протянула Калиостро свернутый в трубку документ.

Итальянец улыбнулся.

— Что, еще одно любовное послание от нашего дорогого кардинала? Графиня вспылила:

— Перестаньте ерничать! Я говорю с вами о серьезных вещах! Это текст договора, подписанного сегодня кардиналом де Роаном о покупке у Бемера и Бассенжа бриллиантового ожерелья стоимостью в миллион шестьсот тысяч ливров.

Калиостро тут же развернул бумагу и быстро пробежал глазами по строчкам купчей.

— Это просто великолепно, кариссима миа! Вы знаете, как обрадовать меня. Но я не совсем понимаю, зачем вы привезли эту бумагу мне? С меня вполне достаточно было бы ожерелья.

— Ожерелье придется подождать до вторника, — отрезала графиня. — В этом документе еще кое-чего не хватает.

— Чего же?

Графиня мрачно усмехнулась.

— Здесь не хватает подписи, сделанной рукой вашего хорошего знакомого Рето де Виллета. Калиостро хмыкнул.

— Вот как? Неужели нашим ювелирам не хватает подписи кардинала де Роана? Или они сомневаются в его кредитоспособности?

Графиня смерила итальянца презрительным взглядом.

— Похоже, что вы забыли, как обстоят дела. Ведь инициатором сделки является, по нашей версии, ни кто иной, как ее величество Мария-Антуанетта, а кардинал выступает лишь в роли посредника. Ювелиры потребовали, чтобы на купчей, в качестве гарантии, стояла подпись Марии — Антуанетты. Калиостро рассмеялся.

— Ах, вот в чем дело!? Что ж, вполне объяснимая предусмотрительность. Ювелиры хотят быть уверенными в том, что они получат деньги за свое ожерелье. Я хорошо понимаю их. Миллион шестьсот тысяч — значительная сумма, не получив которую, Бемер и Бас-сенж, наверняка, разорятся.

— Я прекрасно понимаю это и без вас, — сухо произнесла графиня де ла Мотт. — Постарайтесь поскорее найти своего знакомого и оформить документ надлежащим образом.

Калиостро поморщился и внимательным взглядом изучил графиню.

— Моя дорогая, вы настроены сегодня излишне агрессивно. Честно говоря, я даже не понимаю причин. Ведь все идет так, как мы запланировали. Сделка почти завершена, и ожерелье, можно сказать, уже находится в наших руках. Почему вы нервничаете? Тяжело дыша, графиня отвернулась.

— Во-первых, я разочаровалась в вас, дорогой граф. Мне не хотелось бы сейчас говорить, почему. А во-вторых, все обстоит далеко не так радужно, как вы пытаетесь представить. Сделка висит на волоске, и если мы не получим ожерелье на будущей неделе, нам придется очень долго ждать. Кардинал уезжает в Рим и вернется оттуда лишь в середине лета.

Калиостро пожал плечами.

— Я не вижу причин, по которым следовало бы так сильно волноваться. Рето де Виллет написал от имени королевы уже не одну записку. И до сих пор наш влюбленный кардинал ни о чем не заподозрил. То же самое будет и на этот раз. Вам не стоит сомневаться в успехе нашего предприятия. Спектакль подходит к концу, скоро наступит развязка. Глупец получит по заслугам, а сообразительный и проворный герой будет вознагражден. Я надеюсь, что в качестве награды ему, кроме всего остального, достанется рука прекрасной дамы.

Графиня скептически улыбнулась.

— Никто не запрещает вам мечтать, мой дорогой граф. Я молю Бога, чтобы вы оказались правы насчет окончания спектакля.

— Я уверен в том, что все закончится благополучно. — не обратив внимания на первую половину фразы, произнесенной графиней де ла Мотт, сказал Калиостро. — Для этого нам не потребуется предпринимать никаких сверхъестественных усилий и, уж, тем более, обращаться за помощью к потусторонним силам. Все будет гораздо проще. Я отправлю посыльного в адвокатскую контору Робеспьера, где служит Рето де Виллет. Он сегодня же поставит хоть десять подписей королевы на этой бумаге.

Графиня немного смягчилась. — Вы хоть знаете, что следует писать? Калиостро снисходительно усмехнулся. — Ну кто же этого не знает, кариссима миа! После того, как бывший министр финансов господин Неккер опубликовал свою книгу «Об управлении финансами Франции», каждый любопытный во Франции знает о таких вещах, которые прежде были известны только узкому кругу лиц. На небольших счетах требуется лишь пометка короля или королевы: «Оплатить». На бумагах, оформляющих затраты на секретные дела, ставится резолюция только короля: «Использование означенной суммы мне известно». На бумагах, оформляющих крупные расходы, как в нашем случае, должно быть написано: «Одобрено. Мария-Антуанетта Французская».

Графиня усмехнулась. — Слава Богу, хоть это вы знаете. Калиостро самодовольно осклабился.

— Если бы я этого не знал, мне не стоило бы вообще браться за подобные дела.

— Ну, хорошо.

Графиня успокоилась настолько, что даже милостиво позволила Калиостро поцеловать ее руку.

— А теперь мы должны расстаться. Меня еще ждут дела, — сказала госпожа де ла Мотт.

Калиостро недовольно пробурчал:

— А я думал, что мы отправимся куда-нибудь вместе.

Напоследок графиня снова огорчила итальянца:

— Знаете, мой дорогой Калиостро, с некоторых пор появляться вместе с вами в одном обществе стало небезопасно. Можно попросту дискредитировать себя. Поэтому будет лучше, если мы станем встречаться как можно реже.

— Что, я даже не смогу зайти к вам домой? — мрачно спросил Калиостро.

— Вот этого вы не должны делать в первую очередь. Я вообще не уверена в том, что за мной не следят. В последнее время графиня де Бодуэн проявляет подозрительную активность, подробно изучая все бумаги, поступающие на имя ее величества и постепенно принимая на себя все больший и больший круг обязанностей. Я боюсь, что скоро герцогиня д'Айен-Ноайль вынуждена будет удалиться на покой, а все ее дела перейдут к этой пьемонтской шлюхе. Я молю Бога только об одном — чтобы она не успела ничего сделать до тех пор, пока не закончится наша игра. Иначе, всем нам не поздоровится.

— Успокойтесь, моя дорогая, вы излишне драматизируете ситуацию. Нет никаких причин для волнений. Пока мы делали все чисто и аккуратно.

— Пока… — хмуро пробормотала графиня.

— Нам осталось сделать последний шаг. После этого я не намерен оставаться в Париже. Что же касается вас, то теперь вы, судя по всему, настроены по-другому.

Графиня сдвинула брови.

— Я еще ничего не решила. До тех пор, пока у меня в руках нет ожерелья, я не стану гадать на кофейной гуще.

— Но вам придется принять решение уже в ближайшие дни. Думайте быстрее, графиня.

С этими словами Калиостро покинул карету госпожи де ла Мотт и, хлопнув по крупу лошадь, запряженную в карету графини, крикнул:

— Трогай!..

Для всех участников разыгравшегося спектакля три последующих дня пролетели, как одна минута.

В субботу из поездки в Шербур вернулась королева Мария-Антуанетта вместе со своим мужем Людоником XVI. Вместе с ними приехали морской министр маршал де Кастри и генеральный контролер финансов господин де Калонн.

Вечером в Версале был устроен торжественный прием по случаю возвращения королевской четы из дальней поездки. На приеме присутствовали главы дипломатических представительств, весь цвет аристократического общества Франции, министры, кардиналы и даже — как веяние новых либеральных времен — несколько наиболее известных представителей третьего сословия.

Целый вечер кардинал де Роан сверлил взглядом Марию-Антуанетту, однако, королева словно не замечала его. Она оживленно болтала с придворными, статс-дамами, проведя большую часть вечера в общество герцогини д'Айен-Ноайль и графини де Бодуэн.

Констанция чувствовала себя великолепно. Ее энергия, наконец-то, нашла выход. Констанция деятельно занималась не только драгоценностями королевы, но и ее перепиской, частично взяв на себя обязанности герцогини д'Айен-Ноайль.

Первая фрейлина, ощутив значительное облегчение своего дворцового бремени, переменила свое отношение к Констанции и все чаще обращалась к ней по имени.

В отличие от своей энергичной, остроумной и зажигательной супруги король Людовик на торжественном приеме выглядел уставшим и вялым. За ужином его несколько раз клонило в сон и, в конце концов, он покинул прием в середине вечера. Графиня де ла Мотт, оттесненная в последнее время на второй план, старалась ничем не выдавать свое неудовольствие, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Однако, каждый раз, когда королева обращалась к Констанции де Бодуэн, глаза графини де ла Мотт сверкали переполнявшей их ненавистью.

Граф де ла Мотт, приглашенный на вечер вместе с супругой, поначалу вел себя вполне благопристойно. Однако, затем, поддавшись очарованию шампанского, он вспомнил о своем истинном предназначении и до конца вечера волочился за молодой Луизой де Андуйе.

Будь рядом с Луизой ее бабушка, графиня Таше-ретта де Андуйе, это не сошло бы так просто с рук женатому графу де ла Мотту. Однако, бабушка была больна, и Луиза, уже вполне освоившаяся при дворе, оказалась не вечере без присмотра. Графиня де ла Мотт, раздосадованная всем на свете, также не дождалась окончания вечера и уехала одна. В воскресенье кардинал, как обычно, отслужил мессу, а затем отправился в гости к папскому нунцию, с которым обсуждал детали предстоящего визита в Рим. Эта встреча затянулась надолго, и домой, в свой дворец на Вьей-Дю-Тампль, кардинал де Роан прибыл далеко за полночь.

Графиня де ла Мотт провела все воскресенье в постели со страшной головной болью и лишь к вечеру смогла более-менее прийти в себя.

Где был в этот день граф Калиостро, не знает никто. Он покинул номер в своей захудалой гостинице еще накануне вечером, а вернулся в измятом камзоле и несвежей рубахе. Галстук его был повязан коекак, один чулок одет наизнанку.

Тем не менее, на небритом лице графа Калиостро красовалась довольная улыбка, а в руке он держал свернутую в трубку бумагу.

Констанция посвятила день сыну. Вначале они, как обычно в последнее время, посетили утреннюю мессу в церкви Святого Петра, затем заглянули на ярмарку на Пале-Рояль.

Констанция купила Мишелю целую гору игрушек, и остаток дня ребенок провел в играх.

Сейчас Констанция чувствовала себя по-настоящему счастливой. Все горести и переживания остались где-то далеко позади, и она все реже вспоминала Нормандию и Пьемонт. Дела двора королевы Марии-Антуанетты целиком захватили ее, и она с удовольствием погрузилась в жизнь статс-дамы.

В понедельник Констанция отправилась в Версаль, где ее ждала масса неотложных дел. За время отсутствия королевы Марии-Антуанетты накопилось множество корреспонденции, которая требовала срочного ответа.

Констанция провела целый день, занимаясь концелярией ее величества. Кардинал де Роан и графиня де ла Мотт встретились в понедельник вечером, накануне назначенного на утро визита великого капеллана Франции к ювелирам Беме-ру и Бассенжу.

Графиня привезла с собой документ, предназначенный для передачи ювелирам. Выражая явное нетерпение, кардинал тут же развернул бумагу и вслух прочел резолюцию королевы, начертанную в верхнем левом углу: «Одобрено. Мария-Антуанетта Французская». Ни почерк, ни подпись не вызвали в нем никаких подозрений, и рассыпаясь в благодарностях, кардинал тут же распорядился выдать графине де ла Мотт пятьдесят тысяч ливров на текущие расходы.

— Итак, кардинал, — сказала графиня, получив деньги, — завтра вы получите столь желанный королевой подарок, и я немедленно передам его даме вашего сердца. Вы даже не представляете, какого труда мне стоило получить подпись на купчей у ее величества. В те два дня, которые прошли после приезда королевы в Париж, ее вниманием целиком завладела эта юная выскочка графиня де Бодуэн. Мне становится все труднее и труднее общаться с королевой. Приходится пускаться на самые разнообразные хитрости, чтобы остаться наедине с королевой хотя бы на несколько минут. Нет, пожалуйста, не поймите меня превратно, ваше высокопреосвященство. Я не жалуюсь, я только хочу рассказать вам о том, как сложно мне приходится. Боюсь, что мне будет очень сложно организовать новую встречу ее величества с вашим высокопреосвященством. Скажите, каким количеством времени я располагаю?

Кардинал тяжело вздохнул.

— Во время вчерашней встречи с папским нунцием мы договорились, что наш отъезд состоится в будущий понедельник.

— Значит, у нас осталось шесть дней… — задумчиво проговорила графиня де ла Мотт. — Я, конечно, постараюсь сделать все от меня зависящее для того, чтобы организовать вашу встречу с ее величеством именно в эти шесть дней. А когда вы рассчитываете вернуться? Кардинал развел руками.

— Думаю, что это состоится не раньше, чем в первой половине июля. Визит в Рим приурочен к папской ассамблее, которая продлится не менее недели. После этого я собираюсь посетить с визитом еще несколько крупных городов Неаполитанского королевства, а оттуда отправлюсь в гости к императору, и, уже позднее, из Вены намерен заехать в Кельн, Мюнстер и Аахен. По моим расчетам, это путешествие займет не менее двух с половиной месяцев. Я был бы вам очень благодарен, графиня, если бы вы смогли организовать свидание с ее величеством до моего отъезда. Надеюсь, мы с вами еще увидимся завтра.

Госпожа де ла Мотт на мгновение задумалась.

— Да, пожалуй, я заеду к Бемеру и Бассенжу, откуда мы вместе с вами отправимся в Версаль. Кардинал уныло покачал головой.

— Нет, к сожалению, завтра я не смогу этого сделать.

— Почему?

— В Париж с визитом прибывает архиепископ Майнцский, которого я должен непременно принять у себя во дворце завтра после полудня. Скорее всего, по этой причине мне даже придется выехать к Бемеру и Бассенжу пораньше. Я рассчитываю быть у них около одиннадцати.

На лице графини было написано явное разочарование.

— Очень жаль, ваше высокопреосвященство, что вы не сможете отправиться завтра со мной в Версаль. В таком случае, вы должны передать мне ожерелье с тем, чтобы я сама вручила его королеве. Да, и еще… Королева спрашивала, почему от вас нет никаких известий. Она ждет очередное послание. Если вы хотите, чтобы я завтра вместе с ожерельем передала ее величеству ваше письмо, вам следует позаботиться об этом заранее.

Кардинал стал оживленно трясти головой.

— Непременно, непременно… Как хорошо, что вы напомнили мне об этом!.. Я очень сожалею, что не подумал об этом раньше.

Пряча улыбку в уголках рта, графиня де ла Мотт направилась к двери.

— Простите, ваше высокопреосвященство, час уже поздний… Мне пора идти. Завтра мы встретимся с вами у Бемера и Бассенжа.

Когда графиня де ла Мотт подходила к своей карете, стоявшей во дворе, кучер без особого энтузиазма спросил:

— Опять в Сен-Антуанское предместье?..

— Да.

ГЛАВА 14

Было теплое весеннее утро. Солнце щедро заливало своими лучами парижские мостовые. Две кареты подъехали почти одновременно с разных сторон к ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа. Одну карету размерами поменьше сопровождали двое вооруженных гвардейцев при шпагах и мушкетах. Из нее вышла молодая, привлекательная женщина в богатом платье, с дорогими украшениями.

Несмотря на то, что было тепло и солнечно, плечи ее украшала серая дорожная накидка, под яркими лучами казавшаяся почти белой. Это была графиня Женевьева де ла Мотт, которая прибыла в ювелирную мастерскую для того, чтобы лично присутствовать при развязке сюжета в спектакле, организованном графом Александром де Калиостро с ее непосредственным участием.

Из второй кареты, опираясь на руку своего личного секретаря, вышел кардинал де Роан, облаченный в ярко-красную мантию и шапочку такого же цвета.

У порога мастерской их встретил один из компаньонов — высокий, чуть полноватый Марсель Бемер. Он склонил голову в почтительном приветствии, когда графиня де ла Мотт и кардинал де Роан вошли в открытую дверь.

В мастерской, у дивана для посетителей суетился коротышка Люсьен Бассенж.

— Добро пожаловать, госпожа!

К великому сожалению, Констанция де Бодуэн именно в это утро отдала распоряжение своему слуге мсье Шаваньяну прекратить наблюдение за ювелирной мастерской Бемера и Бассенжа, поскольку оно больше не приносило реальных результатов.

Да, к сожалению… Иначе, слуга Констанции мог бы стать свидетелем завершения одной из самых грандиозных афер за всю историю Франции.

Кардинал де Роан, оставив своего личного секретаря в карете, нес в руках тонкую кожаную сумку, которой он обычно пользовался, когда необходимо было переносить документы.

Графиня прибыла на встречу с небольшим бархатным ридикюлем.

Когда кардинал и графиня уселись на диван, Люсьен Бассенж и Марсель Бемер заняли места в креслах напротив.

Кардинал положил на столик свои портфель и, расстегнув застежку, достал из него свернутый в трубку листок бумаги, прошнурованный и запечатанный личной печатью великого капеллана Франции.

Бемер развернул текст договора и радостно улыбнулся.

— Это именно то, что надо! — восторженно произнес он. — Взгляни, Люсьен. Теперь ты можешь собственными глазами убедиться в том, что мы совершили надежную сделку. Лучших гарантий, чем подпись ее величества Марии-Антуанетты, не бывает.

После этого Бемер вопросительно посмотрел на кардинала.

— Вы привезли первый взнос? Кардинал несколько надменно посмотрел на Марселя Бемера.

— Отправьте своего компаньона к моему личному секретарю, который находится сейчас в карете.

Оба ювелира — и Бемер, и Бассенж — засуетились. Бассенж немедленно отправился к личному секретарю кардинала, а Бемер, низко кланяясь, принялся приносить извинения.

— Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Я хотел всего лишь осведомиться о формальной стороне дела. Но, поскольку все уже можно считать улаженным, я готов немедленно принести ожерелье.

Де Роан с чувством собственного достоинства произнес:

— Сделайте одолжение.

Графиня де ла Мотт не вступала в разговор, предпочитая быть молчаливым свидетелем завершения этого фарса.

Бемер открыл сейф, предназначенный для хранения самых дорогих украшений, и достал оттуда черный бархатный футляр. Бережно держа футляр в руках, он положил его на стол перед его высокопреосвященством.

— Вот та вещь, о которой шла речь, — произнес он. — Вы можете открыть футляр. Она ваша.

Кардинал немедленно воспользовался предложением ювелира и, открыв футляр, едва удержался от восхищенного возгласа. Он долго разглядывал ожерелье, которое в лучах утреннего солнца сверкало и переливалось тысячами огней.

— Такой красоты мне прежде не приходилось видеть… — сдавленно произнес де Роан. — Неужели вы сделали все собственными руками?

— Да, ваше высокопреосвященство, — с гордостью ответил Бемер. — Мы сделали это ожерелье вместе с моим компаньоном. Оно стоило нам многих месяцев труда. Мы несказанно горды тем, что теперь оно будет принадлежать самой прекрасной и самой великой из всех королев.

Графиня де ла Мотт выразила свое восхищение более сдержанно:

— Да, оно действительно великолепно. Только королева достойна носить такое украшение.

Кардинал еще некоторое время с восторгом разглядывал ожерелье, затем положил его обратно в футляр и закрыл крышку. Передвинув футляр графине де ла Мотт, он сказал:

— Передайте это ее величеству. Остальное я отдам вам на улице.

Графиня аккуратно положила черный бархатный футляр в свой ридикюль и поднялась.

— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство. На этом финальная часть спектакля была закончена. Однако, эпилог этой мастерски разыгранной пьесы оказался для ее участников намного драматичнее.

Кардинал де Роан, совершенно уверенный в том, что приобретенное им бриллиантовое ожерелье отправилось в Версаль, вернулся к себе домой. Здесь его ждала встреча с епископом Майнцским, который проинформировал кардинала о германских делах.

Тем временем графиня де ла Мотт отправилась отнюдь не к королеве. Ее карета в сопровождении охраны проследовала к дому графини, где ее уже дожидались законный супруг, граф де ла Мотт, и Александр де Калиостро.

Когда графиня вошла в зал, где они сидели, здесь царила довольно нервная атмосфера. Граф де ла Мотт широкими шагами мерил покои, а Калиостро курил трубку, набивая в нее одну порцию табака за другой. Увидев супругу, граф де ла Мотт тут же бросился к ней.

— Как прошла встреча? Кардинал поверил вам? Графиня, не говоря ни слова, проследовала через всюкомнату, уселась в мягкое широкое кресло и небрежно махнула рукой.

— Прикажите падать холодного шампанского.

— Господин де ла Мотт и граф Калиостро безошибочно восприняли эти слова мадам де ла Мотт как хороший знак. Граф де ла Мотт застыл посреди комнаты с глупой улыбкой на устах, Калиостро пыхнул дымом из трубки и задумчиво произнес:

— Я все-таки не зря провел эти месяцы в Париже. Графиня укоризненно посмотрела на супруга.

— Ну, что же вы стоите? По-моему, я ясно сказала, что хочу холодного шампанского.

Граф де ла Мотт тут же засуетился, выскочил в коридор и, кликнув слугу, приказал достать из погребов бутылку шампанского и бутылку выдержанного бургундского, урожая 1753 года. Пока он отсутствовал, графиня насмешливо сказала:

— Не понимаю, почему мой муж так суетится? По-моему, в результате удачно проведенного нами спектакля он не получит ни единого су.

Калиостро усмехнулся.

— По-моему, он радуется за вас. Я даже думаю, что в некотором смысле он вас любит.

— Что значит «в некотором смысле»?

— В прямом, — спокойно ответил Калиостро. — На мой взгляд, в последнее время он уделяет вам значительно больше внимания, чем прежде.

Графиня едва заметно покраснела.

— Откуда вам это известно?

— Я разговаривал с баронессой д'0лива, или с Ма-ри-Николь Лепоэ, если вас больше устраивает такое имя. Она жаловалась мне на графа. Ваш супруг бросил Мари-Николь. Хорошо еще, что вы заплатили ей пятнадцать тысяч за исполнение одной небольшой роли, иначе, бедная девушка могла бы совершенно упасть духом.

Графиня махнула рукой.

— С ней ничего не случится. В лучшем случае, за долги ей придется переспать с парой своих кредиторов. Но я думаю, что она проделывает это с удовольствием. А что касается моего мужа, то, как ни странно, вы правы. В последнее время он исключительно внимателен и любезен со мной.

Калиостро развел руками.

— Ну что ж, причины вполне понятны. После того, как ему стало известна стоимость драгоценностей, которые должны попасть нам в руки, граф готов носить вас на руках. Я думаю, что он вполне удовлетворится одним маленьким бриллиантом.

— Он не получит ничего, — сухо сказала госпожа де ла Мотт. — Нужно было думать об этом раньше.

Спустя несколько мгновений в покои вернулся граф де ла Мотт, собственноручно несший перед собой широкий медный поднос с двумя бутылками и фужерами. Бутылка бургундского — длинная, с узким горлышком целиком была покрыта тридцатилетней пылью. Лишь в том месте, где она лежала на боку, был виден кусочек наклейки.

— Предмет моей гордости, — торжественно возвестил де ла Мотт, — бутылка бургундского вина урожая 1753 года. Мы непременно должны откупорить ее в честь удачного завершения нашего совместного предприятия.

Он начал возиться с пробкой, а графиня насмешливо спросила:

— С чего вы взяли, мой милый супруг, что наше предприятие успешно закончилось?

Граф де ла Мотт замер, а затем медленно повернулся к супруге. — Женевьева, умоляю вас, не надо шутить подобным образом. Вы же знаете, что я излишне впечатлительный человнек и всегда поддаюсь на розыгрыши.

Графиня милостиво улыбнулась.

— Ну, ладно, черт с вами.

Она спокойно открыла свой ридикюль и достала оттуда черный бархатный футлят, переданный ей кардиналом де Роаном у Бемера и Бассенжа.

— Александр, — обратилась она к Калиостро, — вы уже нашли людей, которые займутся камнями?

Словно не расслышав вопроса, Калиостро оцепеневшим взглядом смотрел на футляр. Когда он заговорил, голос его дрожал. — Это оно?

Графиня де ла Мотт торжественно помахала футляром в воздухе. — А у вас есть в этом какие-нибудь сомнения? Или вы думаете, что я намерена предложить вам стеклянные бусы. Так что на счет ювелиров?

Калиостро на негнущихся ногах подошел к графине и протянул руку за футляром.

— Разрешите мне взглянуть.

Госпожа де ла Мотт игриво убрала ожерелье за спину.

— Сначала мы решим кое-какие деловые вопросы, а после этого можете в первый и последний раз насладиться созерцанием этой весьма симпатичной игрушки.

Граф де ла Мотт, пыхтевший над бутылкой бургундского, обернулся.

— Почему в первый и последний раз? Неужели вы хотите?..

Графиня снисходительно посмотрела на мужа.

— До чего же вы глупы, мой милый. Это ожерелье должно немедленно исчезнуть. Впрочем, как и все мы. Граф де ла Мотт скис на глазах.

— Мы должны немедленно бежать? Но куда? Графиня еще раз снисходительно взглянула на мужа и, глубоко вздохнув, сказала:

— Когда нужно будет бежать, вы узнаете. А пока не стоит нервничать. У нас еще есть время. Александр, — она повернулась к Калиостро, — мы так и не договорили.

Итальянец с угрюмым выражением лица сосал потухшую трубку. — А о чем мы должны говорить? У меня складывается такое впечатление, графиня, что вы уже все за всех решили. Может быть, мне вовсе стоит выйти из игры? Кажется, я только мешаю вам.

Графиня, словно в издевку над Калиостро, вертела перед глазами футляр с бриллиантовым ожерельем.

— Не надо обижаться. — Вы прекрасно знаете о степени истинных заслуг каждого. И сейчас мне не хотелось бы обсуждать эту тему. Нужно решить, что делать с ожерельем.

Калиостро кисло улыбнулся.

— У вас есть какие-нибудь собственные предположения на этот счет?

— Да. Насколько мне известно, вы собирались переплавить оправу, а камни продать в Амстердаме. Я уверена, что вы договорились об этом.

— Вы хотите сказать, что этот план вас не устраива-ет? — недовольно произнес Калиостро.

— Никоим образом.

Графиня была настроена столь решительно, что Калиостро даже приуныл.

— Похоже, вы собираетесь взять игру в свои руки? А чем вас не устраивает мой план?

Госпожа де ла Мотт поначалу оставила этот вопрос без внимания, обратившись к мужу:

— Вы еще долго будете возиться с вином? Я же сказала, что хочу холодного шампанского.

Граф оставил бесплодные попытки открыть бутылку бургундского и принялся торопливо исполнять просьбу супруги. Преподнося ей бокал с едва заметно пузырящейся жидкостью, он произнес:

— Прошу прощения за задержку. Я хотел, чтобы мы выпили вместе.

— А что вам мешает выпить шампанского? Ответа на этот вопрос у графа де ла Мотта не нашлось. Пробурчав что-то неразборчивое относительно излишне плотно закупоренных пробок, он разлил шампанское еще по двум фужерам, один из которых преподнес графу Калиостро.

— Выпьем за удачу, — торжественно провозгласил граф де ла Мотт, поднимая фужер с шампанским. — Выпьем за то, чтобы фортуна всегда была благосклонна к нам.

Калиостро задумчиво повертел бокал в руках.

— Это хороший тост. Надо выпить, — коротко резюмировал он и сделал хороший глоток вина. — Так что же вы намерены делать, графиня?

Госпожа де ла Мотт еще некоторое время демонстративно наслаждалась шампанским, но затем все-таки соблаговолила ответить.

— Оправу я могу подарить вам прямо сейчас. Если у вас, конечно, найдется подходящий для этого инструмент. А вот что касается камней… Да, я всегда любила камни.

Она посмотрела в сторону Калиостро и многозначительно добавила:

— Так же, как и герцогиня де Шеврез. Большую часть камней придется, конечно, продать, как ни прискорбно об этом говорить. Но продавать их будете не вы, милейший граф Калиостро. Я хочу доверить это своему мужу.

Граф де ла Мотт изумленно посмотрел на супругу. — Вы хотите, чтобы я продал бриллианты? Но для этого придется как минимум покинуть Францию.

— Именно это вы и должны сделать. Но вы отправитесь не в Амстердам. Голландия поддерживает слишком тесные связи с Францией. И в том случае, если всплывут какие-то подробности об этом деле, отсюда, из Парижа, будет нетрудно проследить за тем, как и когда они исчезли. Я предлагаю другой вариант.

Она хитро посмотрела на графа де ла Мотта.

— Последнее время вы часто бывали в Англии. Она умолкла, а граф растерянно пробормотал:

— Да, но…

— Никаких «но», — отрезала графиня. — Поднимите все свои старые связи в Лондоне и найдите ювелиров, которые не станут особенно интересоваться происхождением предлагаемого им товара.

— Но почему именно в Англию? — недовольно произнес Калиостро, которого графиня де ла Мотт довольно бесцеремонным образом исключила из игры.

— Из Кале до Британии — рукой подать. — Я что-то не совсем понимаю…

Графиня с сожалением взглянула на Калиостро. — О, милейший граф, если бы вы разбирались в политике так же, как в мистике и спиритизме. Англия уже на протяжении нескольких столетий находится в состоянии перманентной войны с Францией, и тайная служба его королевского величества Георга III отнюдь не склонна сотрудничать с французской тайной полицией. Можно почти не сомневаться в том, что в Англии следы бриллиантов потеряются навсегда. В конце концов, мошенники всего мира солидарны друг с другом. Итак, граф, вы продаете камни в Лондоне. Но это касается только самых крупных бриллиантов. Остальные я оставляю себе для уплаты кое-каких долгов и на текущие расходы.

— А как вы собираетесь поделить деньги, вырученные от продажи камней в Англии? — хмуро спросил Калиостро.

— Я буду великодушна. Мы разделим вырученную сумму на три части, и каждый получит свою долю.

— А почему не на две? — спросил Калиостро, помня о намерении графини не делиться с мужем.

— Я думаю, что трудная миссия моего супруга должна быть достойна вознаграждена.

— В таком случае, я хотел бы напомнить вам, графиня, — холодным тоном произнес итальянец, — что в деле участвовал также Рето де Виллет. Я полагаю, что он также должен получить вознаграждение.

— Вы вполне можете расплатиться с ним из своей доли, — еще более ледяным голосом произнесла графиня де ла Мотт. — У вас, наверняка, найдется лишних пятьдесят тысяч ливров, и этой суммы будет вполне достаточно для такого мелкого мошенника как де Виллет.

— Я должен заплатить ему никак не меньше ста тысяч, — возразил Калиостро. — Иначе, в лице Рето де Виллета мы можем нажить смертельного врага, способного причинить нам немало неприятностей. Его нельзя обманывать.

Упрямство Калиостро, наконец, подействовало на графиню. Ненадолго задумавшись, она ответила:

— Хорошо. Я готова пожертвовать одним камнем ради того, чтобы заткнуть рот де Виллету. Но, в таком случае, вы должны получить у него расписку.

— Какую расписку? — встрепенулся Калиостро.

— В том, что он получил от нас в качестве вознаграждения сто тысяч ливров. Если у нас будет такой документ, мы гарантированно избавимся от головной боли по этому поводу.

— Я уверен в надежности Рето, — сказал Калиостро. — Но если вы так настаиваете, графиня, то я готов уступить. В общем, я не считаю, что это имеет существенное значение.

— А для меня имеет, — настаивала госпожа де ла Мотт. — Так же, как имеет значение молчание этой шлюшки Мари-Николь.

Граф де ла Мотт скривился, словно ему пришлось разжевать лимон.

— Дорогая… — укоризненно произнес он. Графиня сверкнула глазами.

— Ты будешь делать так, как я говорю! — резко воскликнула она. — То, что ты с ней порвал, еще не означает, что я тебя простила.

Граф де ла Мотт перепуганно молчал.

— Твоя «баронесса» получила неплохой гонорар за пятнадцатиминутное выступление, но мне почему-то кажется, что она считает себя обманутой. После этого она уже более спокойно добавила:

— Мой дорогой супруг, вы должны позаботиться о том, чтобы эта дамочка навсегда исчезла из вашей жизни.

Калиостро, который понял, что все его планы — и относительно ожерелья, и касающиеся совместного с графиней де ла Мотт бегства в Италию — рухнули. Самым же неприятным выглядело то, что он более не выступал хозяином положения. Графиня де ла Мотт решительно оттеснила его в сторону, проявив неожиданное для Калиостро качество своего характера — злопамятство, упрямство и безумную жажду денег. Ни то, ни другое, ни третье уже давно не были секретом для Калиостро, но он, как все мужчины, был уверен в том, что без особых проблем справится с графиней. Полагаясь только на свое обаяние и изобретательность, он проиграл.

Иного выхода из положения у Калиостро не было — оставалось только молча ждать своей доли и убираться из Парижа восвояси. Пожалуй, Францию покидать еще рано — пользуясь своей популярностью Калиостро мог еще проехать по провинциям, поражая тамошнюю знать Демонстрацией общения с духами Александра Македонского и кардинала Мазарини, превращая медь в золото с помощью философского камня и выращивая апельсины в кадках за одну минуту. Перспектива по-прежнему промышлять на жизнь шарлатанством, выманивать деньги у недалеких провинциалов мало радовала Калиостро. Поэтому он сидел с унылым выражением лица и бессмысленно водил пальцем по ободку бокала.

Тем временем графиня де ла Мотт отдавала последние распоряжения, касающиеся последних актов толькс что разыгравшегося фарса.

— Я сама найду ювелиров, которые согласятся разделить ожерелье на части. После этого вы, мой милый супруг, получите то, что вам необходимо будет продать в Англии. Судьбой остальных камней я также займусь сама. Вы, господин Калиостро, получите свою долю сразу же после возвращения моего супруга из Англии. То, что причитается Рето де Виллету, вы получите, как только я буду располагать необходимыми средствами. И учтите, я больше никогда в жизни не желаю видеть этого господина. Пусть служит в лавке своего адвоката, пусть уезжает в Португалию, пусть делает все, что угодно — мне абсолютно все равно. Я даже не желаю знать этого имени. Калиостро, наконец-то, подал голос:

— Мне кажется, госпожа де ла Мотт, вы поступаете несколько опрометчиво. Ведь жизнь еще совсем не закончилась, и кто знает, может быть, вам придется еще не раз пользоваться услугами людей, к которым вы намерены отнестись столь жестоко, — осторожно сказал он.

Графиня надменно фыркнула.

— А что жестокого в том, что я плачу ему сто тысяч ливров? Мой дорогой Калиостро, вы можете подобными упреками засыпать свою возлюбленную госпожу де Сегюр. Что касается меня, то я вообще не вижу причин обсуждать этот вопрос. Будем считать его закрытым раз и навсегда. Кстати, что касается вас, граф Калиостро…

Она не успела продолжить, потому что Калиостро с мрачным равнодушием заметил:

— У вас и на мой счет есть планы.

— Да, именно это я и хотела сказать, — холодно парировала графиня. — Мне бы не хотелось больше встречать вас в своем доме. Если мне понадобятся ваши услуги, то я найду способ, как найти вас.

Калиостро хмуро покачал головой.

— Значит, мне навсегда отказано в праве посещать ваш дом, — охриплым голосом произнес он. — Ну, что ж, прав оказался мой учитель Франц-Мессмер — женкое сердце неуправляемо. Сколько раз я имел возможность убедиться в этом. Но снова и снова надеялся, что это случайность. Кто знает, смогу ли я еще раз найти в себе силы проверить правильность этого тезиса.

— Перестаньте скулить, — резко оборвала его графиня де ла Мотт. — Еще не хватало, чтобы вы ушли от меня в слезах. Мы деловые люди, и не за чем впадать р сентименты.

Калиостро уязвленно замолк.

— Налейте мне еще шампанского, мой дорогой супруг, — властно сказала госпожа де ла Мотт, выставив вперед пустой фужер.

Граф, словно обыкновенный официант, принялся исполнять просьбу жены, в то время как Калиостро, презрительно скривив губы, отвернулся.

Графиня отпила шампанского и снова обратилась к итальянцу.

— Вам, Калиостро, нечего жаловаться на судьбу. Если бы не я, вы не получили бы и десяти франков.

— Ну да? — ехидно ответил Калиостро. — Я должен сказать вам спасибо за великодушие. Что ж, покорно благодарю. С этими словами он поднялся со своего места. — Спасибо и вам, граф. Коллекционное бургундское вино урожая 1753 года произвело на меня неизгладимое впечатление.

С этими словами он покинул покои графини де ла Мотт, задержавшись у порога лишь для того, чтобы сообщить:

— Графиня, если вы все-таки передумаете, то меня можно будет найти по адресу, который вам известен. Не дождавшись ответа, он вышел.

Когда Калиостро покинул дом графини де ла Мотт, граф заискивающе взглянул на свою жену.

— Дорогая, вы не могли бы выделить мне небольшую сумму на текущие расходы?

— Что вы подразумеваете под этими словами? Граф замялся.

— Ну… Мне нужны деньги для того, чтобы расплатиться с кое-какими срочными долгами и организовать поездку в Англию. Я же не могу ехать туда один. Мне нужна охрана. В конце концов, камни стоимостью в миллион франков — это привлекательная добыча для любого негодяя. Мы ведь не можем так рисковать.

Очевидно, шампанское начало оказывать свое воздействие на госпожу де ла Мотт, потому что она весело взглянула на мужа.

— А кому вы нужны, мой дорогой? Заметив, как граф обиженно надул губы, она торопливо сказала:

— Ну хорошо, хорошо. Думаю, что пяти тысяч франков вам будет вполне достаточно. Граф разочарованно отвернулся.

— Пять тысяч? Это же сущая ерунда, — пробурчал он. — Вы же не хотите, чтобы в Лондоне я питался в самых дешевых забегаловках и жил в гостиницах с крысами и пьянчужками?

Графиня расхохоталась.

— А мне кажется, что это вполне подходящее место для вас. Во всяком случае, мало кто заподозрит в вас обладателя миллиона ливров. Тогда и никакой особой охраны нанимать не нужно. Возьмите любого слугу из нашего дома, только повыше и покрепче. На этом и остановимся.

Она поднялась.

— Вы уходите, моя дорогая? — кисло спросил граф.

— А вы хотите, чтобы я продолжала наслаждаться вашим обществом? Нет, уж, увольте. Отныне я богатая и свободная женщина и буду поступать так, как мне заблагорассудится. Пока меня не будет, займитесь подготовкой к отъезду. Дело не терпит отлагательства. Я была бы очень благодарна вам, если бы вы покинули Париж немедленно, в крайнем случае — завтра.

После того, как графиня ушла, господин де ла Мотт разразился потоком такой площадной брани, что сновавшие по коридорам дома слуги оторопели.

— Похоже, что он только сейчас обнаружил у себя на голове рога, — прокомментировал один из лакеев.

— Да, и похоже, что очень тяжелые, — добавил другой.

ГЛАВА 15

Обещанного у графини де ла Мотт свидания с ее величеством королевой Марией-Антуанеттой кардинал де Роан не дождался ни на следующий день, ни послезавтра, ни к концу недели. Графиня де ла Мотт, появившаяся в его доме на Вьей-дю-Тампль обяснила это тем, что королева очень занята и потому, несмотря на все свое горячее желание встретиться, не может ответить кардиналу. После этого графиня де ла Мотт пожаловалась на свою соперницу графиню де Бодуэн, окончательно прибравшую все дела во дворце к собственным рукам. По словам графини де ла Мотт, мадам де Бодуэн так плотно опекала ее величество, что та даже не могла выкроить времени для того, чтобы написать ответное послание кардиналу. Однако, для того, чтобы успокоить его высокопреосвященство, и высказать ему свою благодарность за преподнесенный ей драгоценный подарок, королева все-таки передала кардиналу платок со своей вышивкой.

Осчасливленный де Роан уехал в Рим на следующий день, храня возле самого сердца как дорогую реликвию платок, собственноручно вышитый графиней де ла Мотт инициалами «МА».

После отъезда кардинала графиня де ла Мотт предпочитала как можно реже появляться в Версале, занявшись собственными делами. Ее муж, граф де ла Мотт, благополучно вернулся из Англии, где после нескольких неудачных попыток наконец-то смог продать бриллианты одному не слишком обремененному тяжестью моральных устоев ювелиру. Сумма, которую он получил, оказалась даже большей, чем рассчитывала графиня де ла Мотт. Деньги им были, положены на счет, открытый для графа де ла Мотта в Вестминстерском банке. Этот банк имел отделение в Париже, где наличные деньги можно было получить по первому же требованию, имея на руках вексель, выписанный в Лондоне. Граф де ла Мотт не собирался извещать супругу о том, что в его распоряжении оказалось несколько больше средств. Немного поразмыслив, он снял излишек со счета в Вестминсерском банке и заложил его под довольно высокие проценты одному из лондонских ростовщиков, с которым был давно знаком.

Из-за этого граф де ла Мотт возвращался в Париж в преподнятом настроении. Что ж, его можно было понять — после того, что случилось в последнее время граф отнюдь не был уверен в том, что когда-нибудь, в один прекрасный момент мадам де ла Мотт ни вышвырнет его на улицу без гроша в кармане. Такая изобретательная хитрая особа могла найти сколько угодно способов для этого. В конце концов, великий капеллан Франции кардинал де Роан считал ее своей благодетельницей, своим ангелом-хранителем, и вполне мог организовать бракоразводный процесс, в результате которого графу могли достаться лишь его долги.

Теперь же он обеспечил себе пусть небогатое, но безбедное существование на ближайщие годы, а оттого вполне мог радоваться жизни. Он твердо решил возобновить отношения с Мари — Николь, которая была куда более предсказуема в своих поступках и зависима от графа, нежели его богатая, властная и своенравная супруга.

Кардинал де Роан, пребывая в счастливом неведении относительно реального положения вещей, проводил время за бесчисленными теологическими диспутами, перемежавшимися вопросами конкретной политики. В Италии ему нравилось, и его пребывание там согревалось мыслью о любимой женщине, которая, как был уверен де Роан, с нетерпением ожидала его возвращения. Оставаясь наедине с самим собой, кардинал доставал из самого глубокого кармана платок с вышитой на нем монограммой и долго разглядывал его, подносил к губам, шептал нежные и ласковые слова.

Калиостро понемногу приходил в себя, хотя временами необузданный итальянский темперамент заставлял его совершать труднообъяснимые поступки.

Например, на одном из немногочисленных спиритических сеансов, которые ему все еще удавалось проводить в Париже, устами духа знаменитого министра финансов при дворе Людовика XIV Николя Фуке Калиостро объявил всех собравшихся преступниками и казнокрадами, в результате чего вечер закончился грандиозным скандалом. Калиостро едва ли не взашей вытолкали из дома герцогини де Сен-Жермер, где проходил вечер, а взбешенный герцог пообещал навсегда похоронить Калиостро в Бастилии.

После этого знаменитый итальянский маг и провидец надолго исчез из поля зрения парижской публики, предпочитая проводить время в номере своей дешевой гостиницы за столь же дешевым вином. Его собутыльником часто бывал Рето де Виллет, который по-прежнему не получил никаких денег за участие в афере с ожерельем.

Калиостро часто порывался отомстить графине де ла Мотт, но, вспоминая о своем близком знакомстве с кардиналом де Роаном и тех советах, которые он давал его высокопреосвященству, Калиостро быстро скисал вновь обращался к винному бокалу.

Графиня де ла Мотт давно не давала о себе знать, и временами Калиостро казалось, что обещанных ею денег он так и не получит. Однако до тех пор, пока не вернулся из Англии граф де ла Мотт, Калиостро не предпринил никаких усилий для того, чтобы взыскать с графини положенные ему деньги.

В иной раз Калиостро посещали мысли о том, чтобы каким-либо образом навредить графине де ла Мотт официальным образом. Несколько раз он даже пытался обнаружить кредиторов, которым графиня задолжала бы что-нибудь, и с их помощью добиться привлечения ее к суду. Один раз ему даже показалось, что его мечта близка к исполнению, когда он обнаружил ростовщика, Давно и безуспешно пытавшегося изыскать с мадам де ла Мотт немалую сумму, взятую ею взаймы два год назад.

Калиостро склонил было старого еврея к подаче векселя на взыскание, однако его мечтам не суждено было сбыться. Каким-то образом графиня де ла Мотт пронюхала о встречах Калиостро с ее кредитором и немедленно уплатила долг. Ничего удивительного в этом не было, поскольку в руках мадам де ла Мотт осталось бриллиантов не меньше, чем на полмиллиона франков. Калиостро долго не мог прийти в себя после того, как графиня де ла Мотт отразила и этот выпад против нее.

Спустя несколько дней после того, как попытка Калиостро посадить графиню де ла Мотт в долговую тюрьму, потерпела неудачу, он за кружкой вина рассказал об этом своему давнему знакомому Рето де Виллету. Тот немедленно выразил сочувствие приятелю, а заодно и самому себе по поводу столь неудачного окончания игры с бриллиантовым ожерельем. Однако Рето, как человек с куда меньшими притязаниями, нежели Калиостро, посоветовал своему другу более спокойно смотреть на вещи.

— Возможно, это будет тебе уроком на будущее, — сказал он, осушая очередную кружку. — Женщинам в наше время нельзя доверять.Немного поразмыслив, он добавил:

— Мужчинам тоже.

Калиостро совершенно погрузился в тоску.

— Кому же можно доверять?

Рето поднял вверх палец и философски заметил:

— Самому себе… и то не всегда. Джузеппе, я вижу, что ты загрустил. Хочешь, я расскажу тебе забавную историю, которая хотя и выглядит как анекдот, на самом деле — правда. Был у меня один такой знакомый, который не доверял никому, кроме самого себя. Но даже это не смогло спасти его от долговой тюрьмы.

Калиостро мрачно усмехнулся.

— Долговая тюрьма? Да, это, действительно, интересно. Рассказывай. Все лучше, чем наливаться вином до умопомрачения.

Рето поудобнее утроился на продавленном диване в номере Калиостро и, держа в руке кружку с новой порцией вина, принялся рассказывать.

— Этого моего знакомого звали господин Жансон. Более уморительного человека я не встречал за всю свою жизнь. Джузеппе, каждую его фразу можно было записывать в назидание потомкам. Он был подобен тому мужу, которому жена говорит: «У меня трое детей на руках», и который отвечает ей: «Поставь их на землю…»— «они просят хлеба…»— «накорми их березовой кашей». Послушай, как мы однажды разговаривали с ним: «Это вы, господин Жансон?» «Да, месье де Виллет, я, а не кто-нибудь другой». «Откуда вы идете?» «Оттуда, куда ходил». «Что вы там делали?» «Чинил испортившуюся мельницу». «Чью мельницу?» «Не знаю, я не подрядился чинить мельника». «Вопреки своему обыкновению, вы отлично одеты. Отчего же под столь опрятным платьем вы носите такую грязную рубашку?» «У меня только одна рубашка». «Почему же у вас только одна?» «Потому что у меня одновременно бывает только одно тело». «Как поживает ваша супруга?» «Как ей угодно. Это не мое дело». «А дети?» «Превосходно». «А тот, что с такими красивыми глазками, такой пухленький, такой гладенький?» «Лучше других: он умер». «Учите ли вы их чему-нибудь?» «Нет, месье». «Как? Ни читать, ни писать, ни закону божьему?» «Ни читать, ни писать, ни закону божьему». «Почему же?» «Потому что меня самого ничему не учили, и я не стал от этого глупее. Если у них есть смекалка, то они поступят, как я. Если они дураки, то от моего учения они еще больше поглупеют».

Повстречайся господин Жансон тебе, Джузеппе, ты мог бы заговорить с ним, не будучи знакомым. Его можно было затащить в кабачок и изложить ему свое дело — он бы внимательно выслушал и ушел вполне довольный тем, что бесплатно выпил вина. Между тем ты остался бы наедине со своим делом.

Калиостро, выслушав начало рассказа Рето де Виллета о господине Жансоне, выглядел уже не таким мрачным, как еще несколько минут назад.

— Да, — протянул он, — похоже, этот твой знакомый не был образцом нравственности. Рето рассмеялся и развел руками. — Именно об этом я тебе и говорю. Однажды, лет десять назад, я организовал здесь себе небольшое дельце по торговле фальшивыми векселями. У меня завелись кое-какие денежки. Так вот, приходит ко мне однажды этот господин Жансон и просит пятьдесят ливров взаймы. Наличности у меня не было, а полтинник, сам понимаешь, не такая сумма, чтобы отказывать знакомым в долг. Я выписал ему ассигновку на своих доверителей. Сумма была проставлена цифрами. И, как ты думаешь, что он делает?

Калиостро рассмеялся.

— Кажется, начинаю догадываться. Цифры в ассегновке — это же простор для любого мошенника. Сколько нулей он тебе приписал? Рето радостно хлопнул себя рукой по колену. — Ты угадал, Джузеппе. Мое счастье, что ему нужно было всего лишь пятьсот франков. Он приписал один ноль. Каков молодчик! Пятидесяти ливров ему было недостаточно, так он росчерком пера добыл пятьсот, в которых нуждался. А ценные книги, которые он мне преподнес! — Какие еще книги?

— О! — весело воскликнул де Виллет. — Это еще более забавная история. Мне нужна была одна довольно ценная книга. Я спросил у Жансона, и через несколько дней он принес мне эту книгу. Потом мне понадобилось еще одно редкое издание.

Калиостро наморщил лоб.

— Ты что, занимался книгоиздательством?

Рето отмахнулся.

— Да какое это имеет значение? Ты лучше слушай. Мне нужна была еще одна книга, и он снова мне ее поииес. Я хотел заплатить, но он не взял денег. Потом мне понадобилась новая книга, а он говорит мне: «Этой тебе не достану. Ты слишком поздно сказал: мой доктор умер». Я спросил его: «А что общего между твоим доктором и книгой, которая мне нужна? Ты что, первые две взял в его библиотеке?»— «Ну, конечно». — «И без его согласия?» Ты знаешь, что он мне ответил? «А зачем мне нужно было его согласие, чтобы совершить акт справедливого распределения? Я только переместил книги, перенося их оттуда, где они были бесполезны, туда, где им найдется достойное применение».

Калиостро совершенно забыл о своих печалях и расхохотался.

— Каков оригинал!

— Но это еще не все, — продолжил Рето. — Сейчас я тебе расскажу, как этот Жансон, полагаясь только на свою хитрость, угодил в долговую тюрьму. Дело было в Троицын день, когда я утром получил записку от Жансона, просившего меня навестить его в тюрьме, куда он угодил. В общем, я даже не задумывался над тем, почему он туда попал — после истории с книгами, фальшивой ассигновкой меня уже ничего не могло удивить. Например, его мог засадить туда его портной, булочник, виноторговец или домохозяин, которым он не заплатил или пытался всучить фальшивые расписки. Короче, прихожу и застаю его в одной компании с невероятно гнусными типами. Спрашиваю его, кто эти люди. А он отвечает: «Старик с очками на носу — человек ловкий и превосходный бухгалтер, пытающийся согласовать книги, которые он ведет, со своим личным счетом. Это дело нелегкое — мы с ним это обсуждали, — но я уверен, что он своего добьется».

«А вот тот?» «Это глупец».«Нельзя ли пояснее?» «Глупец, который изобрел машину для подделки кредитных билетов — дрянную машину, обладающую кучей недостатков».«А третий, в ливрее, который играет на виолончели?» «Он здесь ненадолго. Быть может, сегодня вечером или завтра утром его отправят в приют, для умолишен-ных, потому что его дело — пустяковое».«А твое?» «Мое еще незначительнее».

Сам же он сидел в халате за маленьким столиком и чертил геометрические фигуры, ни на кого не обращая внимания. Он работал так же спокойно, как если бы был у себя дома. Потом всех его тюремных сожителей увели и мы остались одни. «И что ты здесь делаешь?» «Работаю, как видишь».«Кто тебя сюда засадил?» «Я сам». «Ты сам?» «Вот именно». «Как же ты это сделал?» «Так же, как сделал бы с другим. Я затеял тяжбу против самого себя. Выиграл ее и, в силу решения, состаявшегося не в мою пользу, а также последовавшего за ним постановления, меня взяли и отвели сюда».«Да ты с ума спятил».«Ничего подобного. Я рассказываю тебе все так, как оно есть». «А ты не можешь затеять против самого себя другую тяжбу? Выиграть ее и, в силу нового решения и постановления, выйти на свободу?» «Нет».

Калиостро слушал Рето де Виллета, наморщив лоб.

— Что это за чушь? — непонимающе спросил он. — Как можно затеять судебный процесс против самого себя и добиться, чтобы тебя посадили в тюрьму?

— Все очень просто, — пояснил Рето. — У Жансона была хорошенькая служанка, которая служила ему его половиной гораздо чаще, чем его законная половина. Это неравное распределение нарушило семейный мир. Жансона не пугали никакие скандалы, ему было трудно досадить. Но все же он решил покинуть жену и поселиться со служанкой. Все его имущество состояло из кое-какой мебели, домашней утвари и его собственных рисунков. А потому, он решил обобрать жену до гола, чтобы не уходить из дому с пустыми руками. Вот что он задумал. Жансон решил выдать служанке векселя, чтобы она предъявила их к взысканию и добилась описи и продажи его вещей. Тогда бы они из его квартиры на мосту Сен-Мишель перекочевали в тот день, где они собирались обосноваться со своей возлюбленной. В восторге от своей идеи, он выписал векселя, подал их к взысканию, нанял двух поверенных и бегал от одного к другому, преследуя самого себя с превеликим рвением. Он прекрасно нападал и слабо защищался. И что же в результате? В результате его приговорили к уплате долга со всеми законными последствиями. Он уже мысленно завладел всем, что было у него в доме, но дело обернулось иначе. Служанка оказалась самой, что ни на есть хитрейшей мерзавкой, вроде графини де ла Мотт. От нее требовалось только одно — описать мебель и прочее домашнее имущество, которое принадлежали жене господина Жансона, а она, не остановившись на достигнутом, взялась за него самого. Добилась его ареста и заключения в тюрьму. Причем, для этого ей не понадобилось делать ничего сверхъестественного. Этот бедняга сам все сделал против себя. Так что, сколь же странными тебе, Джузеппе, не показались те загадочные ответы, которые он мне давал в тюрьме, они, тем не менее, были правдивы.

Калиостро, который было развеселился, снова упал духом. Очевидно, рассказ о печальном финале господина де Жансона, слишком явно напоминавшем итальянцу его собственную историю, не принес ему особой радости.

— И что же, этот бедняга до сих пор сидит в тюрьме?

Рето пожал плечами.

— Не знаю. Я уже давно не получал от него никаких известий. Думаю, что у него вряд ли есть шанс выбраться оттуда.

Калиостро помрачнел еще больше и, задумчиво глядя на дно кружки, произнес:

— Не смешно. Рето, прошу тебя, больше не рассказывай мне об этих мерзавках. Я больше не желаю иметь дело с женщинами.

Де Виллет пожал плечами.

— Ну хорошо. В таком случае, могу рассказать тебе про моего хозяина, господина Робеспьера. Тоже, между прочим, весьма занятный человек. Если за то время, которое я живу на этой земле, я научился хоть немного разбираться в людях, то думаю, что, улыбнись господину Робеспьеру фортуна, он далеко пойдет…

Беседа Калиостро с Рето де Виллетом была прервана появлением в номере итальянца его преданного и немногословного слуги. Последние дни он неотлучно дежурил возле дома графини де ла Мотт, наблюдая за тем, что там происходит.

— Граф де ла Мотт вернулся, — сообщил он.

— Как он выглядит? — спросил Калиостро. — Граф де ла Мотт относится к той категории людей, по внешнему виду которых легко определить, как у них идут дела, — пояснил итальянец Рето де Виллету.

— Он весел, — ответил слуга.

— Весел? — переспросил Калиостро. — Значит, нам с тобой, Рето, нужно в ближайшие дни ожидать известий от графини де ла Мотт, если она, конечно, намерена сдержать свое слово.

— А если не намерена?

— Тогда я просто убью ее.

— Может быть, не стоит так сразу? — миролюбиво сказал Рето. — Кстати, у меня есть кое — какие мысли по этому поводу. Не дождаться ли нам возвращения кардинала из его путешествия и рассказать ему о том, что графиня — мошенница?

Калиостро хмуро покачал головой.

— Я уже думал над этим. Пока мы ничего не можем сделать. Но если она не отдаст мне мою долю — клянусь, я убью ее. Она обманула меня, и не один раз, а дважды. Еще никому не удавалось обманывать меня два раза подряд. Во-первых, она обещала довольствоваться комиссионными кардинала и той суммой, которую я выделю ей сам. Кроме этого, мы собирались вместе уехать из Франции. А что в результате? Нет, я этого так не оставлю. Она еще пожалеет о том, что так обошлась со мной. Между прочим, я, кажется, по-настоящему был влюблен в нее. Какой идиот, какой глупец.

Герцогиня д'Айен-Ноайль по-прежнему оставалась первой статс-дамой ее королевского величества Марии-Антуанетты Французской. Однако, это была лишь формальная сторона дела. Фактически, дела по ведению канцелярии королевы перешли в руки графини Констанции де Бодуэн.

И это нельзя боло назвать дворцовым переворотом, потому что Констанция никого не смещала и не свергала. Молодость и энергичность позволяли ей без особого ущерба для себя выполнять широкий круг обязанностей и при этом успевать везде и повсюду. Она вела жизнь не просто придворной дамы, а доверенного лица королевы.

Мария-Антуанетта дала Констанции самостоятельно давать ответы на письма, приходящие на имя королевы, разбираться с жалобами и т. д. Констанция по-прежнему занималась драгоценностями для королевы, а потому ее часто могли видеть в ювелирных мастерских Парижа.

Однажды, в середине лета, разбирая корреспонденцию, поступившую на имя Марии — Антуанетты, Констанция увидела небольшой голубой конверт с двумя хорошо знакомыми ей фамилиями — Люсьена Бассеижа и Марселя Бемера. Констанция заинтересовалась этим посланием.

Ведь она лично бывала у Бемера и Бассенжа каждые две недели, и последняя встреча в их мастерской состоялась не далее, как несколько дней назад. Однако ни Бемер, ни Бассенж не говорили ей, что собираются писать что-либо королеве.

Письмо заинтересовало ее больше остальных, и она отложила его в сторону. Проделав несколько обязательных в таких случаях процедур, Констанция приступила к чтению письма. Оно было написано круглыми буквами, из чего Констанция сделала вывод, что писал, наверное, высокий полный Бемер.

В письме говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся члены парижской гильдии ювелиров, Люсьен Бассенж и Марсель Бемер, выражаем вам нашу глубокую и искреннюю признательность за то что вы изволили отметить своим вниманием лучшее творение, когда-либо сделанное нашими руками. Мы горды тем, что бриллиантовое ожерелье, сделанное нашими руками, теперь принадлежит самой прекрасной и лучшей из королев. Еще раз нижайше благодарим и остаемся с глубоким уважением. Марсель Бемер и Люсьен Бассенж. Писано в Париже двадцатого июня 1785 года от рождества Христова».

Констанция прочитала короткие строчки письма и недоуменно пожала плечами. О каком ожерелье идет речь? В последнее время она не приобретала у Бемера и Бассенжа никаких ожерелий для королевы. Если же упоминается то самое бриллиантовое ожерелье, которое она предлагала королеве еще весной, то над этим стоило задуматься. Неужели вновь всплывают на свет дела двухмесячной давности, которые привлекли внимание Констанции, однако не получили никакого завершения? Или ей только так показалось?

Но могло б случиться и другое — учитывая, что ожерелье было изысканным и очень дорогим, а денег на покупку в казне — мало, королева, действительно, могла поручить кому-то из придворных покупку ожерелья в обход государственной казны. Вероятность этого была очень мала, однако Констанция все же не исключала ее. Это могло произойти еще до того, как Констанция стала пользоваться почти неограниченным доверием Марии-Антуанетты.

Во всяком случае, немного поразмыслив, Констанция решила, что необходимо показать это письмо ее королевскому величеству и прямо спросить о том, давала ли Мария-Антуанетта поручение кому-либо из своих придворных заняться покупкой ожерелья так, чтобы не привлекать внимание к своей собственной персоне. Констанция даже знала, о ком конкретно спрашивать.В последнее время графиня Женевьева де ла Мотт стала крайне редко появляться при дворе. С нее не снимались обязанности статс-дамы, однако она старапась не появляться в Версале, приводя самые разнообразные причины своего отсутствия. И, в то же время, до Констанции доходили слухи, что на приемах в городских салонах графиня де ла Мотт блистает новыми платьями и украшениями. Ее супруг, граф де ла Мотт, который не находился ни на какой государственной службе и поэтому не имел твердого источника доходов, несмотря на все это, жил на широкую ногу, хотя и не раскошествовал. Судя по тем же слухам, граф де ла Мотт расплатился со всеми своими кредиторами. То же самое касалось и графини.Все это, вместе с благодарственным письмом от Бемера и Бассенжа, возбудило в Констанции прежнее подозрение. Но она даже представить себе не могла, что это связано с кардиналом де Роаном и грандиозной аферой, связанной с полутора миллионами ливрами.

Наступило время все выяснить. Констанция, ни секунды не сомневаясь, отправилась с письмом Бемера и Бассенжа к королеве Марии-Антуанетте.

В этот момент ее величество принимала ванну. Но Констанция больше не хотела ждать. Она была в таких отношениях с Марией-Антуанеттой, что могла позволить себе даже такое.

Впрочем, ничего необычного в этом не было — дела государственной важности, требовавшие срочного решения, довольно часто приходилось обсуждать в ванной комнате.

Констанция вошла в ванную и кивком головы отослала за дверь камеристку королевы. Вопрос требовал конфиденциальности.

— Ваше величество-Констанция продемонстрировала королеве конверт. — Это пришло с последней почтой. Я хотела бы поговорить с вами настолько откровенно, насколько это возможно.

Мария-Антуанетта, нежившаяся в теплой воде, даже не шевельнулась.

— Что это? — одними губами проговорила она.

— Вы, разумеется, помните этих двух парижских ювелиров — Марселя Бемера и Люсьена Бессенжа?

— Да.

— Если помните, мы недавно кое-что приобретали у них.

— Да.

Королева выглядела такой умиротворенной и успокоенной, что Констанция на мгновение даже запнулась. Ей вдруг показалось, что она напрасно подняла панику, и ей вообще не стоит вмешиваться в это дело. Может быть она ошиблась? Может быть, она была излишне подозрительна? Может быть, королева не хочет сейчас говорить о делах?

Но было уже поздно, и Констанция решила идти до конца. — Они прислали благодарственное письмо. Королева растянула губы в улыбке.

— За то, что я купила у них пару брошек? Ну, ладно, прислали так прислали. Или я что — то должна ответить?

— Нет, ваше величество. Я вполне могу сделать это сама. Но есть одно небольшое «но»…

— Какое «но»?

— Бемер и Бассенж благодарят вас за то, что вы купили бриллиантовое ожерелье. Они гордятся тем, что лучшее из их творений будет принадлежать вам.

Королева презрительно скривила губы.

— Письмо действительно прислано мне?

— Да, ваше величество.

Услышав этот ответ, королева неожиданно вспылила:

— Черт бы побрал этих Бемера и Бессенжа вместе с их бриллиантовым ожерельем! Да, это действительно замечательная вещь, но я же сказала им, что не буду ее покупать! Полтора миллиона ливров, черт возьми!.. Я больше не желаю слышать ни о каком ожерелье! А если кто — нибудь из них напомнит мне о нем, я прикажу начать преследование против них в судебном порядке!

Констанция похолодела. Значит, ее опасения и подозрения оказались не напрасны. Значит, все-таки королева не покупала ожерелья, и это, прикрываясь ее именем, сделал кто-то другой… Но в чем же смысл? Пока Констанция не могла этого понять. Она низко поклонилась.

— Ваше величество, я сама дам ответ ювелирам ц прошу вас позабыть об этом деле.

Однако, спокойствие Марии-Антуанетты было нарушено. Размахивая руками, с которых в разные стороны на мраморный пол летели едва ли не потоки воды, она закричала:

— Пусть только попробуют еще раз напомнить о себе! Я больше ничего не буду покупать у них! Я прикажу своим придворным обходить их ювелирную мастерскую за несколько кварталов. Они разорятся! Мерзавцы — предлагать мне за непомерную цену ожерелье, а потом после отказа, благодарить за его приобретение! Они что пытаются таким образом улучшить свои дела? Или они таким образом создают вокруг себя шумиху, чтобы привлечь побольше покупателей? Я им покажу, как пользоваться именем королевы!

— Успокойтесь, ваше величество… Прошу вас… Два этих жалких ювелира не стоят и одной минуты вашего дурного настроения. Я сама все выясню.

Еще немного поворчав, королева успокоилась, а Констанция покинула ванную комнату. Она немедленно села за письмо, в котором извещала Бемера и Бассенжа о том, что королева считает вопрос с бриллиантовым ожерельем давно решенным, и не желает его покупать. Если же какие — нибудь иные лица, прикрываясь именем королевы, организуют приобретение ожерелья, то это, очевидно, афера, ибо королева не давала каких-либо поручений о покупке драгоценностей через третьих лиц.

Письмо было отослано с нарочным в Париж и, к своему изумлению, Констанция де Бодуэн увидела Бемера и Бассенжа в приемной королевы уже к вечеру этого дня. Оба выглядели перепуганными и были бледны, как мел. Бемер держал в руках какие-то бумаги, а Бассенж непрерывно приглаживал свои жидкие волосы и утирал то и дело покрывавшееся потом цыплячье лицо.

Констанция вышла в приемную и была немало удивлена, встретив здесь обоих ювелиров.

— Я вижу, господа, что вас привело сюда письмо королевы. Я не ошиблась?

Оба были готовы бухнуться на колени прямо здесь и сейчас. Однако, судя по всему, им мешало присутствие еще нескольких человек в приемной.

— Ваша светлость…

— Госпожа де Бодуэн…

Перебивая друг друга, они долго не могли начать, и Констанции пришлось сказать самой:

— Господин Бемер, говорите. Показывая Констанции полученное сегодня письмо королевы, Бемер дрожащим голосом произнес:

— Мы… Нам нужно поговорить с ее величеством… Это касается бриллиантового ожерелья…

Констанция тут же отвела ювелиров в сторону.

— Я не хочу, чтобы нас слышали посторонние. Продолжайте, но потише.

— Это касается бриллиантового ожерелья… — почти шепотом повторил Бемер. — В письме королевы говорится о том, что ее величество не желает приобретать его у нас. Но как же быть с первым взносом?.. Если мы должны вернуть деньги, то как нам получить назад наше ожерелье?

Констанция нахмурилась.

— О каком первом взносе идет речь?

— Именно об этом мы и хотели поговорить с королевой. У нас есть документ… Купчая, которая была подписана почти два месяца назад.

Он развернул бумагу и подал ее Констанции. Та с удивлением увидела на тексте соглашения ювелиров Бемера и Бассенжа с великим капелланом Франции кардиналом де Ровном о приобретении в кредит бриллиантового ожерелья стоимостью в один миллион шестьсот тысяч ливров, резолюцию королевы:

«Одобрено. Мария-Антуанетта Французская».

Констанция повертела документ в руках и даже поближе поднесла его к глазам, чтобы внимательно рассмотреть подпись. Действительно, это было похоже на подпись ее королевского величества.

— Ничего не понимаю… — пробормотала потрясенная Констанция и подняла взгляд на Бемера. — Когда было заключено это соглашение?

— В конце апреля, ваша светлость, — ответил Бемер, показывая пальцем на стоявшую внизу на документе дату. — К сожалению, кардинал де Роан находится сейчас в отъезде, но часть денег, предназначенных в уплату за ожерелье, мы уже получили. Бемер жалобно посмотрел на Констанцию. — Может быть, ее величество все-таки передумает и не станет отказываться от покупки.

Констанция не скрывала своего изумления.

«Но при чем тут кардинал де Роан? — подумала она. — Неужели королева побоялась признаться мне в том, что она поручила сделать эту покупку великому капеллану? Нет, этого не может быть!.. Если бы между кардиналом и ее величеством существовали какие-нибудь отношения, то она, Констанция, наверняка, первой узнала бы о них. Во-первых, потому, что это невозможно было бы скрыть, а, вовторых, из-за того, что ее величество имело обыкновение не доверять никаких дел мужчинам…»

Констанция вернула Бемеру купчую и сказала:

— Подождите здесь. Возможно, ее величество сможет принять вас немедленно. Думаю, что нам нужно окончательно разрешить этот вопрос.

И действительно, спустя четверть часа, Бемер и Бассенж, низко склонив голову, вошли в покои Марии-Антуанетты.

Констанция, которая вошла следом за ними, объяснила:

— Это те самые ювелиры — Бемер и Бассенж. Они пришли сюда по поводу своего бриллиантового ожерелья.

У Констанции еще не было возможности подробно изложить суть дела, а потому бедным ювелирам пришлось, обливаясь потом от страха, выслушать в свой адрес поток довольно изящных ругательств.

Мария-Антуанетта кричала, мешая французские слова с немецкими, и от этого ее гнев становился еще более пугающим.

Констанции стоило большого труда, чтобы успокоить ее. Королева была намерена без промедления выставить этих негодяев за дверь.

— Ваше величество, эти люди располагают документом, на котором стоит ваша подпись, — сказала Констанция после того, как Мария-Антуанетта пришла в себя.

— Я не понимаю, о чем идет речь, — пожала плечами королева. — Я никакого ожерелья не покупала, не покупаю и не собираюсь покупать. А потому у них не может быть на этот счет никаких документов.

Констанция взяла бумагу из трясущихся рук Бемера и подала ее королеве.

— Взгляните, ваше величество, это текст купчей, в которой черным по белому указано, что покупателем ожерелья выступает кардинал де Роан. А вот здесь… Видите? Вот здесь — ваша подпись.

Королева в ярости сверкнула глазами.

— Да это ерунда какая-то! — воскликнула она. — Зачем мне подписывать документы кардинала де Роана? Он что — с некоторых пор стал недееспособен и не может распоряжаться собой?

— Нам были нужны гарантии… — едва слышно пролепетал Бассенж.

Но королева так грозно взглянула на него, что тот мгновенно затих, втянув голову в плечи.

— Я никогда не была кредитором кардинала де Роана и, тем более, его попечителем! Мне незачем ставить свою подпись на его документах! — отрезала Мария-Антуанетта. — Насколько я понимаю, гарантии требуются тогда, когда одна из сторон не уверена в платежеспособности второй. Кардинал де Роан вполне платежеспособен. Что же касается меня, то я никогда прежде не видела этого документа, и вообще узнала о его существовании только от вас.

Бемер в поисках поддержки безнадежно смотрел на Констанцию. Бассенж и вовсе плакал. Слезы беззвучно текли по его щекам, а тонкие губы тряслись, как в лихорадке.

Констанция решила вступиться за двух несчастных ювелиров:

— Но это означает… — медленно сказала она. — Это означает, что документ не имеет силы.

— Как?.. — только и выдавил из себя изумленный до глубины души Бемер. — Как — не имеет?..

Королева без особых церемоний швырнула текст договора о купле ожерелья на пол.

— Можете выбросить эту бумажку, — надменно сказала она. — Это не моя подпись.

Бемер бросился поднимать документ, который, к счастью, ничуть не пострадал.

— Но, ваше величество… — пролепетал он. — Никто иной, как сам его высокопреосвященство господин кардинал де Роан вернул нам этот экземпляр купчей, и мы нисколько не сомневались в подлинности вашей подписи.

Королева едва заметно побледнела.

— Значит, его преосвященство господин кардинал де Роан занимается тем, что подделывает подписи. И это — один из достойнейших служителей церкви? Наш духовный пастырь?.. Человек, который должен подавать нам пример высокой нравственности и служения господу… Боже мой!.. Как же низко он пал!.. Подойдите-ка…

Она быстро подошла к Бемеру и взяла у него текст купчей.

— Ведь это же не моя подпись! Ну, конечно! Посмотрите!.. Это явная подделка!.. Я думаю, что наша тайная полиция с удовольствием займется этим делом.

У Бемера дрожали колени.

— Ваше величество, но что же будет с нашей сделкой? Мы передали ожерелье кардиналу де Роану, будучи совершенно уверенными в том, что он выполнит условия соглашения.

Королева подняла брови.

— Ах, так вы еще и ожерелье передали? Интересно, где оно сейчас? Неужели кардинал носит его под мантией? Или, быть может, он подарил его какой-нибудь из своих монашек? — язвительно промолвила она.

— Мы… Мы были уверены в том, что ожерелье предназначено именно для вас, — пробормотал Бемер. — Во всяком случае, кардинал де Роан выступал при переговорах как ваш полномочный представитель.

— Он не имел никакого права представлять меня, потому что не имеет ко мне никакого отношения! — воскликнула Мария-Антуанетта. — Всеми делами, касающимися моих украшений, занимается графиня де Бо-дуэн. Только она имеет право выбирать для меня украшения. Об этом известно каждому при дворе.

Бемер растерянно развел руками.

— Но мы не знали, ваше величество… Прямо при нас кардинал передал ожерелье графине де ла Мотт, вашей статс-даме, с просьбой вручить его вам.

Лицо королевы потемнело.

— Что? Графиня де ла Мотт взяла ожерелье?.. Но ведь она ни единым словом не заикнулась мне об этом! Похоже, что она более достойна владеть им.

Затем Мария-Антуанетта метнула быстрый взгляд на Констанцию.

— Графиня, где сейчас находится госпожа де ла Мотт?

Констанция растерянно пожала плечами.

— Я не знаю, ваше величество. Скорее всего, в Париже… Хотя…

— Так вот почему графиня де ла Мотт стала так редко появляться при дворе, — холодно промолвила королева. — Среди моих статс-дам завелась аферистка. Ну что ж, я так этого не оставлю.Она сделала царственный жест в сторону ювелиров.

— Господа, вы можете быть свободны. Я более вас не задерживаю.

— Ваше величество, а как же наш договор с кардиналом де Роаном?

— С кардиналом де Роаном будет разбираться суд. Дальнейшее — уже не ваше дело. Кстати, он заплатил вам что-нибудь?

— Д-д-да… — заикаясь, ответил Бемер. — Но не все. Мы думали… Мы думали, что все в порядке. Мы были очень горды тем, что вы все-таки получили наше ожерелье.

Королева снова сверкнула глазами.

— Можете гордиться тем, что вас провели, — сухо сказала она. — Впрочем, вполне возможно, что кардинал на самом деле заплатил бы вам всю необходимую сумму. Да, в этом еще надо разобраться… Интересно, кто это его надоумил? Неужели графиня де ла Мотт? Признаться, раньше я не замечала за ней таких способностей.

Констанции вдруг стало жаль теперь уже наверняка бывшую статс-даму королевы графиню де ла Мотт. Она даже попыталась защитить ее в глазах королевы:

— Ваше величество, может быть, мадам де ла Мотт поступила так, потому что находилась в стесненных материальных обстоятельствах?

Королева поморщилась.

— О чем вы говорите?

— Ее муж, граф де ла Мотт — всем известный прожигатель жизни и кутила. Скорее всего, он запутался в долгах и тем самым вынудил графиню предпринять такой отчаянный шаг.

Мария-Антуанетта с сомнением покачала головой.

— Моя милая Констанция, не пытайтесь видеть в людях больше хорошего, чем в них есть на самом деле. Графиня де ла Мотт — взрослый и вполне самостоятельный человек. В конце концов, она вполне могла прийти ко мне и рассказать о своих трудностях. Я думаю, что генеральный контролер финансов господин де Калонн не отказал бы мне в просьбе выделить для графини сумму, достаточную для покрытия ее долгов. Если же она стала на преступный путь, то должна ответить за это. Единственное, чего я не могу понять — зачем все это было нужно кардиналу?

— Может быть, таким образом он хотел удивить вас? — предположила Констанция.

Королева недоуменно пожала плечами.

— А зачем ему удивлять меня? Или, быть может, в его лице перед нами предстал еще один тайный поклонник? Констанция, вы не замечали за ним ничего подобного?

— Кажется, в последнее время кардинал как-то странно смотрел на вас, — после некоторого раздумия сказала Констанция. — Может быть, он действительно тайно влюблен в вас?

Внезапно вспомнив о том, что Бемер и Бассенж все еще находятся здесь, Констанция торопливо сказала:

— Впрочем, мы можем поговорить об этом в другой раз, — она повернулась к ювелирам. — Господа, вы можете идти. Думаю, что теперь обстоятельства дела будут выяснены до конца. Мы проинформируем вас о своем решении. Но предупреждаю — до того, как дело не будет обнародовано официально, вы должны обо всем молчать. Думаю, что это в ваших же интересах.

Ювелиры стали униженно кланяться.

— Разумеется, ваша светлость, никто ничего не узнает. Разрешите нам задать последний вопрос ее величеству.

Королева недовольно поморщилась.

— Задавайте.

— Можем ли мы надеяться на то, что получим либо деньги, либо ожерелье?

— Единственное, на что вы можете надеяться, — строго сказала Мария-Антуанетта, — это справедливость королевского суда. Мы еще должны выяснить много неизвестных обстоятельств. Кстати, это касается и вас. Я не хотела бы узнать о том, что вы исполняли при этом какую-то иную роль, кроме роли продавцов.

Бемер задрожал всем телом и бросился на колени.

— Клянусь, ваше величество, мы здесь ни при чем! Его примеру последовал и Бассенж.

— Ваше величество, мы скромные и честные ювелиры… Нам незачем прибегать к обману и подделывать чужие подписи. Поверьте, мы никоим образом не замешаны в этом деле!

Королева, не испытывая никакого удовольствия от этого малоприятного зрелища, отвернулась.

— Идите, — глухо сказала она, еще раз разглядывая текст купчей.

Констанция поспешила выставить гостей за дверь королевских покоев:

— Господа, если вы ни в чем не виноваты, то вам бояться нечего. Я уверена в том, что королевский суд вынесет справедливый приговор. Вы, наверняка, получите свои деньги.

Совершенно расстроенные Бемер и Бассенж отправились восвояси, а Констанция вернулась к королеве.

— Что мы будем делать, ваше величество? Может быть, вызвать начальника тайной полиции? Королева долго раздумывала.

— Нет, — наконец, твердо сказала она. — Вначале мы отправимся к моему царственному супругу и проинформируем его о том, что случилось. Разумеется, начальник тайной полиции нам тоже пригодится, но вы должны понимать, моя дорогая, что кардинал де Роан — весьма значительная фигура. Он все-таки великий капеллан Франции, а не никакой-нибудь мелкий приходский священник. Боюсь, как бы в дело не вмешался святой престол… Ведь кардинал де Роан — один из ближайших друзей нынешнего папы Римского. И сейчас, если не ошибаюсь, он находится именно в Риме. Все не так просто, как может показаться с самого начала.

Констанция понимающе кивнула.

— Вы боитесь, что в этом может быть замешана политика, ваше величество? Королева тяжело вздохнула.

— Я не хочу стравливать духовные власти со светскими. Если мы начнем публичные преследования кардинала, то церковь, наверняка, неодобрительно отнесется к этому. Учитывая, что среди высоких духовных сановников, у меня много врагов, все это становится небезопасным для меня лично. Не правда ли, странно звучит? Моим именем прикрываются для того, чтобы проворачивать аферы, меня используют, как простую марионетку, а я опасаюсь защищать себя… Нет, это все-таки какая-то невероятная глупость. Теперь вы понимаете, Констанция, что значит быть французской королевой? В один прекрасный момент тебя могут просто похоронить, и ты даже не успеешь узнать, кто и зачем это сделал.

На этот раз королева замолчала надолго, и Констанция не решалась прервать ход мыслей ее величества. Она понимала, в каком затруднительном положении сейчас находится Мария — Антуанетта, и решила не вмешиваться, чтобы не мешать ей поступить так, как она считает нужным.

Наконец, королева повернулась к Констанции, и та увидела на лице Марии-Антуанетты холодную решимость довести все до конца.

— Идемте, — сказала она. — Мы должны рассказать обо всем моему супругу.

Людовик XVI долго и внимательно изучал документ лежавший перед ним на маленьком резном столике красного дерева. Наконец, он отложил договор в сторону и откинулся на спинку кресла.

Перед ним сидели Мария-Антуанетта и Констанция де Бодуэн. Больше в королевских покоях никого не было.

— Значит, моя дорогая, — медленно проговорил он, — вы не подписывали этот договор?.. Королева утвердительно кивнула.

— Не подписывала и вообще не знала о его существовании. Я не знаю, кто сделал это — сам кардинал де Роан или графиня де ла Мотт. Но один из них непременно виновен.

Людовик тяжело вздохнул. — Как это все не ко времени… Ведь может разразиться ужасный скандал. Сейчас, когда в обществе зреет недовольство по поводу деятельности генерального контролера финансов господина де Калонна, нам нужно успокаивать людей, а не будоражить их сознание известиями о подобных скандалах… Нет, в том, что будет грандиозный скандал, я совершенно не сомневаюсь, — он с надеждой взглянул на королеву. — Моя дорогая, может быть, нам лучше уладить это дело, не предавая его огласке?

Королева разгневанно вскочила со своего места.

— О чем вы говорите, ваше величество? Моим именем беззастенчиво пользуются для того, чтобы проворачивать темные дела, моя честь поругана, а вы боитесь какого-то скандала! Сколько скандалов нам уже пришлось пережить? Вспомните отставку господина Неккера.. — Но, к счастью, революции во Франции до сих пор не произошло, и я верю, что в ближайшем будущем не произойдет. Правда, только при одном условии — монархия будет всегда защищать свою честь. Если кардинал де Роан виновен, и следствию удастся это доказать, то общественное мнение будет на нашей стороне. Люди должны вступиться за обесчещенную королеву. Ведь это оскорбительно для всей страны.

Людовик XVI, потеряв всякую надежду уговорить супругу решить дело полюбовно, согласился начать тайное расследование.

— Я отдам распоряжение начальнику тайной полиции, чтобы он в ближайшее же время все тщательно проверил. Необходимо выяснить, кто еще замешан в этой сделке, кроме кардинала де Роана и графини де ла Мотт. По результатам расследования я приму решение сам, лично. Если все подтвердится, то кардинал близко познакомится с Бастилией. Не думаю, что для него это будет приятное знакомство. И, прошу вас, моя дорогая, успокойтесь. Я уверен в том, что общественное мнение будет на вашей стороне.

Гнев королевы неожиданно сменился слабостью. Губы ее задрожали, из глаз брызнули слезы.

Людовик поднялся и подошел к супруге. — Ну, что вы, моя дорогая, не стоит плакать. Никому не позволено надругаться над королевой.

— Они все, все меня ненавидят… — всхлипывая, пробормотала королева. — Эта страна считает, что во всем виновата я. Да, я австриячка… Но ведь Францию, между прочим, разворовывают сами французы. Я здесь не при чем. Для меня благо Франции — превыше всего. А они… Они…

Тяжело сопя, Людовик принялся успокаивать жену:

— Не надо, моя дорогая, у нас все будет хорошо.

Все это выглядело столь вяло и неубедительно, что королева, не желая выслушивать утешительные слова Людовика, покинула его покои. Следом за ней вышла и Констанция.

После этого король вызвал своего личного секретаря и сказал, что хочет видеть начальника тайной полиции министра юстиции и министра двора.

Встреча состоялась менее чем через полчаса после ухода ее величества Марии-Антуанетты. Король продемонстрировал потрясенным министрам документ, подписанный кардиналом де Роаном и скрепленный фальшивой подписью королевы, после чего распорядился начать тайное расследование и установить все обстоятельства дела.

Министр двора барон де Бретейль, изумленно разглядывая купчую, пробормотал:

— Вот бы уж на кого не подумал… Ведь кардинал де Роан — один из достойнейших представителей католического духовенства во Франции.

На это министр юстиции господин де Миромениль язвительно заметил:

— Барон, а вам известно, что кардинал де Роан вместе с достославным маркизом Жильбером де Ла Файеттом, графом де Сегюром, виконтом де Ноайлем и прочими является членом масонской ложи?

Барон де Бретейль поморщился.

— Я знаю об этом. Я также знаю о том, что в эту масонскую ложу, кроме маркиза де Ла Файетта и кардинала де Роана, входит также аббат де Рейналь, проповеди которого, посвященные свободе и справедливости, пользуются неоправданно высокой популярностью.

— Нам бы давно следовало заняться этой масонской ложей, — недовольно произнес министр юстиции господин де Миромениль. — Жаль, все время руки не доходят. А вот сейчас, между прочим, у нас появился удобный случай для того, чтобы окончательно разобраться с этими тайными республиканцами. Если их причастность к афере кардинала де Роана будет доказана судом, мы можем без всяких особых затруднений закрыть ложу. Ведь это самый настоящий рассадник республиканских идей. Она по-настоящему опасна для двора. Вдвойне опасно еще и то, что теперь там верховодит маркиз де Ла Файетт, который после своего триумфального возвращения из Америки считается национальным героем. Он популярен в народе, и мы должны с этим считаться.

Барон де Бретейль нервно улыбнулся.

— Слава Богу, что сейчас маркиз де Ла Файетт покинул Францию. Последнее время он проявляет не оправданно большое любопытство по отношению к внутри французским делам. Впрочем, мы здесь собрались по другому поводу.

— Нет-нет-успокоил их Людовик XVI. — Я думаю, что разговор идет в нужном направлении. Прежде, чем начать тайное расследование по делу кардинала де Руана, мы должны предусмотреть все возможные последствия этого дела — как желательные для нас, так и нежелательные.

Начальник тайной полиции сидел в стороне, предпочитая не вмешиваться в политические разговоры. Его делом было выследить и изловить преступников, а размышлять над последствиями он не собирался, предпочитая предоставить это почетное право министру юстиции и министру двора.

Король также больше был занят тем, что слушал барона де Бретейля и господина де Миромениля.

— Одно неприятное для нас последствие является очевидным с самого начала, — сказал министр юстиции. — На защиту кардинала немедленно поднимется церковь. Учитывая влияние во Франции святого престола, я могу предсказать, что личный друг великого капеллана Франции папский нунций в Париже немедленно выразит протест святого престола по поводу расследования. Естественно, все что раздуют газеты, а в каждой церкви, с каждой кафедры будут читать проповеди о том, что кардинал де Роан страдает за веру или что-нибудь еще в этом роде. В общем, из него обязательно попытаются сделать мученика.

Король вяло поднял голову.

— Это опасно для нас? — спросил он. Господин де Миромениль неопределенно пожал плечами.

— Не знаю… Не думаю… Если в руках у нас будут неоспоримые доказательства причастности кардинала к афере с бриллиантовым ожерельем, выразившиеся в подделывании подписи ее величества королевы Мариина эту шумиху. Если же твердых доказательств нет, то мы окажемся в полжении прокуратора Иудек Пилата. Вот это по-настоящему опасно. По-моему, главное в этом деле — не переборщить. Если кардинал виновен, то пусть это определяет суд.

— Кстати, насчет суда… — отозвался барон Бре-тейль. — В каком судебном заседании лучше всего рассматривать дело кардинала де Роана — в обычном или расширенном? Ведь это придется решать вам, господин де Миромениль, как министру юстиции.

Его собеседник надолго задумался.

— Да, это очень важный вопрос… Ну что ж, поскольку дело касается духовного сановника столь высокого ранга, то, очевидно, придется проводить расширенное заседание.

Барон де Бретейль без особого энтузиазма покачал головой.

— Значит, сорок девять судей?..

— Да.

Министр двора тяжело вздохнул.

— Чем больше судей, тем хуже — ведь легче договориться с десятью, нежели с сорока девятью судьями. Министр юстиции был настроен более оптимистично.

— Я постараюсь сделать так, чтобы состав судей был в нашу пользу…

— Ну что ж, попробуйте, попробуйте… — скептически хмыкнул барон де Бретейль. — Признаться откровенно, господа, я не испытываю особого энтузиазма по поводу возможного исхода дела. Меня не покидает такое ощущение, что кому-то окажется очень выгодно подставить королевский двор и использовать любые результаты этого скандала против нас. Особенно будут трепать имя королевы.

Господин де Миромениль кисло взглянул на барона де Бретейля.

— Вы имеете в виду республикански настроенную прессу?

— Да, все эти грязные бульварные листки, на разный лад превозносящие идеи Руссо. Кстати, в последнее время, стали особенно нетерпимыми выступления некоего Ретифа де ля Бретона, который едва ли не ежедневно поливает грязными словами королевский двор и, особенно, ее величество королеву. Необходимо будет срочно разобраться с ним.

Людовик XVI поморщился.

— Только прошу вас, господа, сделайте это тихо, без шума. В последнее время народ Франции очень болезненно переносит деятельность нашей тайной полиции.

Наконец-то, в разговор вступил начальник тайной полиции.

— Мы сделаем это так тихо, что никто не обратит внимания, — вкрадчивым голосом сказал он. — Для этого не понадобится прилагать никаких особых усилий. Правда, господина Ретифа де ля Бретона придется на некоторое время оставить на свободе, а арестуем мы его в тот момент, когда внимание прессы будет отвлечено делом кардинала де Роана. Что же касается самого кардинала, то я завтра же отправлю своим агентам в Риме депешу о необходимости установить особенно пристальное наблюдение за его высокопреосвященством. Наблюдение будет также установлено за его домом в Париже на Вьейдю-Тампль. То же самое касается графини де ла Мотт, как, впрочем, и ее супруга. Насколько мне известно, упомянутая публика принадлежит к кругу людей, довольно часто посещающих салон госпожи де Сен-Жам, проживающей на Вандомской площади.

Барон де Бретейль произнес:

— Это не жена ли господина де Сен-Жама — казначея морского ведомства?

Начальник тайной полиции кивнул.

— Да. Вы правы. Это жена того самого Бодара де Сен-Жама, который уже давно привлекает наше внимание. По-моему, он пытается переплюнуть по роскоши королевский двор, а морское ведомство, тем временем, жалуется на нехватку средств. Между прочим, министерство финансов, отказывая всем прочим ведомствам, с достойной подражания регулярностью, выделяет их только морскому министерству. Маршалу де Кастой можно только позавидовать.

— Еще бы, — миролюбиво отозвался господин де Миромениль, — ведь у него в помощниках сам господин де Ла Файетт.

На лице короля Людовика XVI появилась гримаса неудовольствия.

— Опять этот маркиз де Ла Файетт? Господа, мне неприятно слышать даже его имя.

Начальник тайной полиции торопливо продолжил:

— Итак, наблюдение будет установлено за кардиналом де Роаном, графиней и графом де ла Мотт, госпожой де Сен-Жам и ювелирным домом Бемера и Бассенжа. Возможно, сами ювелиры имеют непосредственное отношение к этому мошенничеству. Думаю, что в ближайшем будущем наблюдения должны дать конкретные ощутимые результаты.

— Когда кардинал де Роан возвращается из поездки по Италии и Германии? — спросил барон де Бретейль.

— Поначалу он собирался вернуться в середине июля, — сказал начальник тайной полиции. — Однако, сейчас, по моим сведениям, его пребывание в Италии затягивается, и, скорее всего, он объявится в Париже не раньше, чем в середине августа. Людовик XVI, несмотря на героические попытки сопротивляться, был близок ко сну. Голова его клонилась все ниже и ниже, глаза постепенно закрывались. Однако, услышав возможную дату возвращения великого капеллана Франции кардинала де Роана в Париж, он встрепенулся.

— Господа, я могу назвать вам с точностью до одного дня, когда кардинал будет здесь, — неожиданно для присутствующих сказал король.

Увидев три изумленных взгляда, направленных на него, Людовик добродушно улыбнулся.

— Это состоится не позже, чем пятнадцатого августа, в день успения Святой богородицы.

Начальник тайной полиции, министр двора и министр юстиции понимающе переглянулись между собой — и без лишних слов было понятно, что хотел сказать король.

Вся Франция знала о том, что пятнадцатое августа был днем рождения ее королевского величества Марии-Антуанетты Французской.

Пятнадцатого августа тысяча семьсот восемьдесят пятого года наступила развязка знаменитого дела с ожерельем, предназначавшимся в подарок для королевы Марии-Антуанетты.

Великий капеллан Франции кардинал де Роан, облаченный в торжественную белую мантию, вышел из дверей своего замка на улице Вьей-дю-Тампль в Париже для того, чтобы занять место в карете, которая должна была отвезти его в главный собор города, Нотрдам-де-Пари.

Кардинал лишь три дня назад прибыл в Париж после длительной поездки по Европе, но уже успел встретиться с графиней де ла Мотт, которая, ничего не зная о тайном расследовании, уверила его высокопреосвященство в том, что королева по-прежнему испытывает нежные чувства к нему и после некоторого размышления должна назначить дату их новой встречи.

Это известие до того обрадовало кардинала, что последующие три дня он пребывал в великолепном расположении духа.Вот и сегодня утром, приготовившись отслужить мессу в Нотрдам-де-Пари по случаю торжеств, связанных с праздником Успения, кардинал напевал какой — то из псалмов на манер уличной песенки.

Усевшись в карету, он отправился в собор, где его уже ожидала толпа прихожан. Однако кардинал не обратил внимания на то, что за его каретой, сопровождаемой охраной, следует неприметный экипаж, запряженный двумя серыми в яблоках лошадьми.

Этот же самый экипаж отправился за каретой кардинала де Роана после того, как он, отслужив торжественную мессу, направился в Версаль с той же самой целью — его высокопреосвященство намеревался отслужить службу в одной из версальских часовен, где Должны были собраться наиболее знатные представители двора во главе с Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой. Правда, по дороге в Версаль к конному экипажу, ехавшему за каретой кардинала, присоединились полтора десятка конных гвардейцев, которые, следуя на приличном расстоянии от кардинала, прибыли в Версаль вместе с ним. Кардинал де Роан был арестован прямо здесь, в Версале, на глазах изумленного двора, и в полном облачении препровожден для допроса пред очи короля.

Поначалу кардинал даже не понял, в чем дело, когда его отвели в отдельную комнату, где находились король Людовик, королева Мария-Антуанетта, министр юстиции господин де Миромениль и министр двора барон де Бретейль.

— Я не понимаю, ваше величество… — растерянно пробормотал кардинал, когда пара дюжих гвардейцев, ведомых бароном де Бретейлем, ввела кардинала в комнату, где находились члены королевской фамилии.

Король молчал, а вместо него ответил барон де Миромениль:

— Ваше высокопреосвященство, у нас есть доказательства того, что подпись королевы на документе, который вы предоставили господам Бемеру и Бассенжу, была поддельной. На этом основании мы считаем необходимым задержать вас и препроводить в Бастилию, где будут продолжены допросы для того, чтобы пролить свет истины на это пока что покрытое мраком тайны дело.

Кардинал растерянно развел руками.

— Но я… Я передал этот документ графине де ла Мотт, которая обещала, что покажет текст договора ее величеству. Как я мог не поверить госпоже де ла Мотт, которая является статс-дамой ее величества?

В поисках поддержки, он растерянно смотрел на Марию-Антуанетту. Однако, королева стояла, демонстративно отвернувшись от него.

— Ваше величество, а как же…

Кардинал хотел спросить у королевы о судьбе своих многочисленных любовных посланий, но вовремя осекся. Ему вдруг все стало ясно.

Господин де Миромениль тем временем продолжал:

— Нам также известно, ваше высокопреосвященство что вы действовали в тайном сговоре с графиней де да Мотт и графом Калиостро, который на самом деле никаким графом не является. Сейчас мы заняты выяснением его личности.

Кардинал обреченно опустил голову, в уголках его глаз блеснули слезы. Он и на самом деле выглядел жалко — пожилой, уставший человек, который пострадал из-за своих чувств.

Потрясенный услышанным, кардинал успел только пробормотать:

— Простите меня, ваше величество… Я… я… Мне кажется… Я начинаю догадываться, что меня обманули…

На этом допрос был закончен. На глазах изумленного двора кардинал де Роан, великий капеллан Франции был отправлен в Бастилию в сопровождении усиленной охраны.

Через три дня, восемнадцатого августа, была арестована графиня де ла Мотт, которая, узнав, что кардинала де Роана задержали, пыталась покинуть Париж и скрыться в Англии.

Она была задержана при попытке сесть на корабль, отплывавший из Кале на Британские острова. При аресте у графини де ла Мотт были изъяты фальшивые документы на имя маркизы де Брассей.

Немедленно учиненный обыск дал положительные результаты — графиня везла с собой бриллианты из ожерелья, проданного Бемером и Бассенжем кардиналу де Роану. Таких доказательств было вполне достаточно для того, чтобы графиня де ла Мотт была немедленно препровождена в женское отделение Бастилии.

Мужу бывшей статс-дамы ее королевского величества Марии-Антуанетты графу де ла Мотту повезло больше. Он узнал о том, что произошло с кардиналом де Роаном раньше своей жены и, опередив ее, оказался в Англии. Впрочем, главную роль в этом сыграли не энергичность графа де ла Мотта и не случайное стечение обстоятельств, а тот факт, что графа попросту не разыскали.

Следствие, которое проводилось тайной полицией поначалу не смогло установить никакой связи графа де ла Мотта с аферой, организованной графом Калиостро и графиней Женевьевой де ла Мотт.

Тем не менее пребывание графа де ла Мотта на Британских островах было недолгим. Предположение о том, что тайная служба его королевского величества Георга III откажется сотрудничать с французской тайной полицией только из-за того, что между двумя этими государствами уже долгие годы велась тайная и явная борьба за влияние на континенте, оказалось неверным.

Но это будет чуть позже. А пока граф де ла Мотт наслождался свободой и энергично тратил средства, оставшиеся у него в Англии после удачной продажи бриллиантов.

Обнаруженные у графини поддельные документы на имя маркизы де Брассей вывели тайную полицию на след Рето де Виллета, который, так и не успев получить положенную ему долю от продажи бриллиантов, по-прежнему работал в адвокатской конторе господина Максимилиана Робеспьера.

До некоторого времени агенты тайной полиции не трогали де Виллета, установив слежку за его домом, и однажды, в его отсутствие, организовали обыск в его квартире.

Но Рето, имевший наметанный глаз, быстро обнаружил за собой хвосты и смекнул в чем дело. Никаких сомнений в том, что его ожидает, у Рето де Виллета не осталось после того, как он обнаружил в собственной квартире следы обыска, проведенного в его отсутствие.Де Виллет сумел выскользнуть из-под носа наблюдения и, прихватив с собой только самое необходимое, направился в Швейцарию. Однако, на границе его задержали — так же, как и графиню де ла Мотт — с подложными документами. Видно, сказалась-таки долгое отсуствие практики.

Рука у Рето была уже не такой твердой, как в прежние годы, и выскользнуть ему не удалось. А ведь Швейцария была так близко…

Когда обнаружилось, что исчез и граф де ла Мотт, агенты тайной полиции немедленно начали розыски и, спустя некоторое время, вышли на Мари-Николь Легтоэ, выдававшую себя за баронессу д'0лива. Применив методы интенсивного воздействия, агенты добились показаний и от Женевьевы де ла Мотт, и от Мари-Николь Легюэ.

Графиня призналась в том, что за пятнадцать тысяч ливров наняла девицу Мари-Николь Легюэ сыграть роль королевы Марии-Антуанетты, не объясняя при этом своих истинных намерений.

Сама же Мари-Николь приводила в свое оправдание аргумент о том, что ей лишь хотелось испробовать свои актерские способности, и что она никоим образом не подозревала о том, что стоит за всем этим на самом деле.

Графиня де ла Мотт созналась также в причастности к делу своего мужа. Разумеется, узнали агенты тайной полиции и о том, где мог скрываться граф.

Именно после этого господин де ла Мотт, скрывавшийся теперь под другим именем в Лондоне, был арестован агентами английской секретной службы и сопровожден ими до Кале. Здесь он был передан французским властям и в зарешеченной карете привезен в Бастилию.

Рядом с графом де ла Моттом, кардиналом де Роаном и Рето де Виллетом оказался и Александр де Калиостро, на которого так же указала мадам де ла Мотт. Вот теперь у него был настоящий повод сокрушаться над тем, что он не последовал совету своего друга и наставника Франца Антона Мессмера.

Калиостро был погублен женщиной, женщиной, в которую он так безоглядно безрассудно влюбился…

«Дело с ожерельем» получило широкую огласку во Франции. Над этим потрудились как враги кардинала де Роана, так и недруги королевы Марии-Антуанетты. Именно они стали главными мишенями для беспощадной критики в самых разнообразных изданиях.Антимонархически настроенная пресса, в рядах которой выделялся «Парижский листок», издаваемый Николя Ретифом де ля Бретоном, прямо призывала к народному бунту против «зажравшихся аристократов». В общем, изгалялись все.

И надо честно признать, что повод для этого был отменный. Как и предсказывал министр юстиции при дворе Людовика XVI господин де Миромениль, в деле кардинала де Роана французским официальным кругам пришлось столкнуться с резкой реакцией святого престола.

В расследовании дела о бриллиантовом ожерелье вмешался даже сам папа Римский, который отказался признать юрисдикцию короля Людовика XVI над кардиналом и требовал передачи дела в компетенцию религиозных властей.

Папский нунций в Париже развил такую бурную деятельность, что министр иностранных дел Франции был даже вынужден вызвать его к себе и вручить официальную ноту протеста против вмешательства во внутренние дела Франции. Однако, это ничуть не остановило представителя Рима, который продолжал всячески настраивать высшее французское духовенство против светских властей. В конце концов его деятельность принесла положительные результаты, но об этом — чуть ниже.

Невероятно, но факт — многие во Франции были уверены в том, что аферу с ожерельем организовал ни кто иной, как сама королева Мария-Антуанетта.

Во всяком случае многочисленные бульварные писаки, обсасывая мелодраматический сюжет этого дела, изображали королеву то «заносчивой австриячкой», то «надменной аристократкой», то просто «презренной бабенкой». Спасало авторов подобных писаний лишь их полная анонимность. Хотя некоторых — подобно Ретифу де ля Бретону — под шумок тайная полиция запрятала в тюрьмы. Тому же Ретифу де ля Бретону пришлось провести в заключении три месяца.

Все то время, пока шло расследование, Констанция де Бодуэн проводила с королевой, стараясь оказать ей всякую моральную поддержку, на которую только была способна. Сейчас она была полностью солидарна с королевой, на самом деле не имевшей никакого отношения к той грязи, которую на нее пытались вылить.

Констанция слишком хорошо помнила, на какую черную неблагодарность способна толпа. С этим она уже сталкивалась в Пьемонте.

Королева мужественно переносила травлю прессы, однако, иногда срывалась и на несколько часов подряд запиралась в своих покоях. Констанция понимала, что в такие моменты человек должен оставаться самим собой, но ей было невероятно горько от того, что она не может помочь своей патронессе.

Суд, рассмотревший «дело с ожерельем», признал подпись королевы на купчей о продаже ювелирами Бемером и Бассенжем кардиналу де Роану бриллиантовых драгоценностей поддельной.

Также были признаны поддельными обнаруженные при обыске во дворце кардинала на улице Вьей-дю-Тампль любовные письма королевы. Рето де Виллет сознался в том, что по наущению графини де ла Мотт и Александра де Калиостро писал эти послания. Сознался он и в том, что именно его рукой была написана резолюция королевы на договоре о купле-продаже бриллиантового украшения.

Граф Калиостро и графиня де ла Мотт были признаны главными организаторами аферы, в результате которой была поругана честь королевы и обманут великий капеллан Франции кардинал де Роан.

Лишь после того, как судья зачитал приговор, Констанция начала понимать тайный смысл предсказаний, сделанных Калиостро на спиритическом сеансе в салоне госпожи де Сен-Жам, когда его устами якобы говорил дух кардинала Ришелье. Ришелье оказался прав.

Если вы помните, графине де ла Мотт была предсказана лилия, а графу де ла Мотту — цепь.

Для них афера кончилась печально: графиня де ла Мотт была приговорена к публичному битью кнутом на площади и клеймению. Отныне и до конца своих дней она будет носить на плече клеймо, изображающее лилию. Граф де ла Мотт, чье соучастие в деле было доказано с помощью его жены, был приговорен к галерам.

Хотя было доказано, что Рето де Виллет не получил за свою работу ни единого су, его приговорили к пожизненному заключению. И лишь Великая Французская революция в июле тысяча семьсот восемьдесят девятого года освободит этого бедолагу.

Граф Александр де Калиостро был приговорен к десятимесячному заключению в Бастилии и дальнейшей высылке из Франции.

Самыми невероятными результатами процесса явились следующие: Мари-Николь Легюэ, она же баронесса д'0лива, очаровав судей своим по-детски непосредственным поведением во время судебного процесса, была объявлена невиновной. Ее ожидал лишь небольшой штраф, который тут же, в зале суда согласился заплатить за нее один из множества мгновенно возникших поклонников.Портреты мадам Легюэ немедленно появились во всех парижских изданиях.

Чем же закончилось это знаменитое дело для главной фигуры процесса — великого капеллана Франции кардинала де Роана? Он был оправдан большинством голосов сорока девяти судей.После этого все парижские издания в один голос говорили о том, что не обошлось без подкупа или давления на суд. В этом усматривали как руку папского Рима, так и тайные козни британцев, пытавшихся таким образом бросить во французском народе тень на королеву — австриячку.

При выходе из зала суда кардинала де Роана встречала целая толпа поклонниц. Они аплодировали ему и забрасывали цветами. Это значительно подняло настроение у его высокопреосвященства, который за несколько недель пребывания в Бастилии получил возможность поразмыслить над тем, что произошло.

Ему с горечью пришлось констатировать, что любовь королевы Марии-Антуанетты — абсолютно недостижимая для него цель. Однако, появление множества других поклонниц немного успокоило и обрадовало его.

Когда Констанция привезла в Версаль новости об окончании судебного процесса — ни король, ни королева присутствовали в суде, чтобы не оказывать таким образом влияния на судей — королева молча выслушала пассказ своей статс-дамы и удалилась в свои покои. Лишь по блеснувшим в уголках ее глаз слезами Констанции догадалась, что королева предпочла, чтобы кардинал де Роан был осужден.

Бемер и Бассенж получили лишь постановление суда о выплате им компенсации, но выполнено оно не было никогда…

ЭПИЛОГ

Прошел ровно год после того, как кардинал де Роан, раскланиваясь под аплодисменты покинул здание суда и направился в свой дворец на улице Вьей-дю-Тампль.

Констанция по-прежнему служила у королевы Марии-Антуанетты второй статс-дамой. Первой была герцогиня д'Айен-Ноайль. Однако, ее пребывание при дворе сократилось до одного дня в неделю и посещения наиболее важных и торжественных вечеров в Версале.

Все остальное время королевскими делами распоряжалась графиня Констанция де Бодуэн, которая стала одной из наиболее заметных фигур при дворе Людовика XVI. Ее красота и энергичность привлекали множество поклонников, однако, никому из них Констанция не отдавала своего сердца, будучи совершенно уверенной в том, что отныне любовь не имеет для нее никакого значения.

Все свое свободное время Констанция целиком посвящала сыну, который рос славным, послушным мальчиком. Он уже совершенно оправился от пережитых бед и, наблюдая за ним, Констанция с каждым днем радовалась все больше и больше.

— Ах, ты моя кудряшка! — радостно восклицала она, возвращаясь домой, и прижимала к себе мальчика.

Мишель обнимал мать своими ручонками, зарываясь лицом в ее просторное платье.

Констанция уже подумывала о том, чтобы через год-два отдать мальчика в уединенную частную школу с пансионом, чтобы он получил хорошее образование и воспитание. К сожалению, у нее самой на дом почти не оставалось времени. Все заботы об особняке на Вандом-ской площади рядом с домом госпожи де Сен-Жам легли на слуг Констанции — Шаваньяна, Жана — Кристофа и Мари-Мадлен. Парикмахера Жакоба Констанция предпочитала брать с собой в Версаль, потому что Жакоб был специалистом не только по прическам, но и по гардеробу.

Если в Версале не было торжественных балов и приемов, то вечера Констанция часто проводила в нескольких парижских салонах.

После «дела с ожерельем» салон госпожи де Сен-Жам, как не странно, приобрел еще большую популярность, нежели ранее. Впрочем, некоторые объясняли это просто — ведь именно здесь часто бывали главные организаторы знаменитой аферы с бриллиантами — графиня де ла Мотт и граф Калиостро. Пересуды об этом деле в Париже, да и во всей Франции не утихли до сих пор.

Правда, случилось несколько событий, которые смогли отвлечь внимание публики от знаменитого скандала. Первым из них было открытие нового, только что построенного глубоководного морского порта в Шербуре, предназначенного как для военно-морского флота, так и для торговых кораблей.

Король Людовик XVI вместе с супругой, королевой Марией-Антуанеттой и несколькими десятками придворных, среди которых была графиня Констанция де Бодуэн, совершил поездку в Нормандию, где прошла торжественная церемония открытия Шербургского порта.

Несмотря на то, что в день приезда королевской процессии в Шербуре стояла обычная для побережья Нормандии погода — низко нависшие свинцовые облака закрывали солнце, а волны вечно холодного моря неприветливо накатывались на берег — на следующий день, как по мановению волшебной палочки, погода резко улучшилась.

Свежий ветер унес тучи, и яркое летнее солнце освещало несколько десятков кораблей, по торжественному случаю украшенных бесчисленным количеством флажков и фонарей.

Король произнес короткую торжественную речь, затем, под залпы салюта из двухсот пушек, разрезал огромную шелковую ленту и на великолепном семидесятишестипушечном фрегате «Руан» вышел в море, чтобы совершить небольшую прогулку.

Все это время Констанция находилась рядом с королем и королевой, и сердце ее трепетало от безумного восторга. Нормандия, родная Нормандия!.. Наконец-то, и здесь будут царить не только мрачная угрюмая погода и такие же нравы, но и настоящая торговая жизнь, которая сделает этот край таким же процветающим, как Париж.

Покидая Шербур после окончания торжественной церемонии, Констанция с сожалением думала о том, что ей так и не удалось посетить родовой замок Мато, который она не видела уже много лет. Но она еще надеялась заглянуть сюда в будущем.

О поездке Людовика XVI и Марии-Антуанетты в Шербур писали так много, что все остальные темы были безнадежно вытеснены на последние страницы газет. Писали о том, что король Людовик был любезен с помощником морского министра маркизом де Ла Файеттом, что казначей морского ведомства господин Бодар де Сен-Жам, сославшись на болезнь, отказался от поездки, что в окружении королевы блистала несравненная графиня Констанция де Бодуэн, и о многом — многом другом.

Однако, по возвращении в Париж Констанция вновь получила возможность вспомнить о самом начале дела с бриллиантовым ожерельем, когда — неожиданно даже для себя самой-снова откликнулась на предложение госпожи де Сен-Жам посетить ее салон.

Был август тысяча семьсот восемьдесят шестого года. Теплый, чуть даже душноватый вечер.

Констанция пришла в салон госпожи де Сен-Жам в сопровождении Шаваньяна, демонстративно исполявшего свои обязанности слуги статс-дамы королевы. Констанция едва не прыснула со смеха, увидев, как маленький гасконец, надувшись, словно дворовый петух, входит в дом, где ему приходилось служить раньше и где к нему относились столь пренебрежительно. Шаваньян даже не поздоровался с лакеями, предпочтя им общество поворов и кухарок. Он отправился на кухню немедленно после того, как вошел в дом.

К большому удивлению Констанции в салоне этой казначейши, с такой осмотрительностью подбиравшей своих гостей, она встретила двух неизвестных ей людей, принадлежавших, как показалось Констанции, едва ли не к подонкам общества.

Было здесь и несколько знакомых графине де Бодуэн людей, в числе которых находились известный комедиограф господин Бомарше и граф Верженн, президент парламента.

Констанция снова убедилась в том, что у жены казначея морского ведомства в гостях бывало не особенно много высшей знати. Правда, после получившего чересчур громкую известность «дела об ожерелье» госпожа де Сен-Жам удостоилась милости кое-кого из представителей рода де Роанов, о чем она теперь рассказывала едва ли не на каждом углу. По глубокому убеждению госпожи де Сен-Жам, кардинал де Роан был оправдан только потому, что он часто посещал ее салон. Да, ничего не скажешь, неотразимый аргумент…

Спустя четверть часа после своего прихода в салон госпожи де Сен-Жам Констанция уже начала жалеть о том, что так опрометчиво приняла ее приглашение.

В салоне было откровенно скучно, и даже изредка доносившиеся до Констанции шутки господина Бомарше не спасали положения.

Констанция намеренно уединилась возле узкого как бойница окна, но и здесь ей не удалось спастись от назойливого внимания хозяйки.

— Вам нравится сегодняшний вечер? — сладостно улыбаясь, спросила госпожа де Сен-Жам. — Вы, наверное, уже заметили кое-какие новые лица?

Констанция обернулась и вопросительно посмотрела на одного из незнакомцев.

— Скажите мне, пожалуйста, — обратилась она к хозяйке салона, — а что это за люди, и каким образом они могли очутиться у вас в доме? Ведь всем известно, что вы очень строго подходите к выбору гостей… А вот эти двое вызывают у меня невольные вопросы.

По этому поводу у госпожи де Сен-Жам был заготовлен весьма оригинальный ответ:

— Уверяю вас, графиня, что это чудесный человек! Я уверена в том, что даже королева была бы рада увидеть его на одном из своих приемов.

Констанция снисходительно улыбнулась.

— Насчет королевы я бы не стала высказываться так однозначно, однако, у меня лично складывается такое впечатление, что дело здесь совершенно в ином.

— В чем же?

Констанция завела этот разговор лишь для того, чтобы избавиться от скуки, а потому она решила немного посмеяться над хозяйкой салона.

— Госпожа де Сен-Жам, ведь мы обе с вами женщины. Давайте будем по-женски откровенны. Вы видите этого человека сквозь призму любви. Не так ли?

Госпожа де Сен-Жам бросила беглый взгляд на незнакомца и тоже рассмеялась.

— Вы не ошиблись, милейшая мадам де Бодуэн. Вообще-то, он уродлив как гусеница, но этот человек оказал мне самую большую из всех услуг, которую мужчина может оказать женщине…

Констанция бросила на госпожу де Сен-Жам такой лукавый взгляд, что та поспешно добавила:

— Он окончательно вылечил меня от этих отвратительных красных пятен, которые были у меня на лице и делали меня похожей на простолюдинку. Он сделал это с таким мастерством и изяществом, что я даже не успела ничего заметить.

Констанция пожала плечами.

— А вы уверены в том, что он никакой-нибудь шарлатан вроде известного всем нам графа Александра де Калиостро?

Госпожа де Сен-Жам заметно покраснела.

— Нет-нет, — торопливо ответила она. — Уверяю вас, это совершенно иной случай. Не может быть даже никакого сравнения. Это придворный хирург…

Когда Констанция снисходительно улыбнулась, графиня еще более поспешно добавила:

— Уверяю вас, милейшая госпожа де Бодуэн, что этот человек очень умный. К тому же он еще и пишет. Он настоящий врач, каких я редко встречала раньше.

Констанция рассмеялась. . — Могу представить себе, как он пишет!.. Наверное, его стиль похож на его лицо. Ну хорошо, а кто другой?

Госпожа де Сен-Жам озадаченно улыбнулась.

— Какой — другой?

Констанция указала ей взглядом на интересовавшего ее гостя.

— Вот этот низенький краснощекий щеголевато одетый господин, у которого такой вид, как будто он только что съел лимон.

— А, вы о нем?.. — протянула хозяйка салона. — Да, разумеется, это не герцог и не министр, но он человек из довольно хорошей семьи. Он родом из… — на лице ее появилась озабоченность. — Из какой же он провинции?.. Ах, да! Он из Артуа, ему поручено довести до конца одно дело, касающегося кардинала де Роана.

Констанция понимающе кивнула.

— Тогда все ясно. Но я что-то не слышала о том, чтобы после судебного процесса по делу об ожерелье кардинал де Роан снова судился с кем-то.

Госпожа де Сен-Жам неожиданно покраснела еще больше. — Этот человек судится с его высокопреосвященством. Все дело в том, что он брался защищать кардинала де Роана в прошлогоднем деле о бриллиантовом ожерелье, однако, тогда по каким-то причинам его высокопреосвященство уже в самом ходе процесса отказался от его помощи.

— На каком же основании? — спросила Констанция.

— Дело в том, что один из обвиняемых в свое время работал в адвокатской конторе этого человека. Констанция удивленно подняла брови.

— Вы, наверное, говорите о Рето де Виллете, который подделывал записки, предназначенные его высокопреосвященству от королевы. Он же подделал и подпись на его договоре о купле-продаже бриллиантов?

Госпожа де Сен-Жам уныло кивнула.

— Да, Рето де Виллет работал в адвокатской конторе этого человека. В общем, потом у них с его высокопреосвященством возник денежный спор, и оба они предложили моему мужу рассудить их. Между прочим этот провинциал оказался не очень-то проницательным. Но хороши же и те, которые предложили ему вести это дело. Ведь он кроток, как ягненок и робок, как девушка. Кардинал де Роан очень милостив к нему. Констанция усмехнулась.

— Так из-за чего же идет спор? Хозяйка дома как ни в чем не бывало пожала плечами.

— Из-за трехсот тысяч ливров. Констанция едва сдержалась от смеха.

— Так выходит, что этот адвокат требует с кардинала де Роана триста тысяч ливров? И в то же время кардинал очень милостив к нему?

— Вот именно, — сказала госпожа де Сен-Жам. Несколько смущенная своим унизительным признанием хозяйка салона вернулась к карточному столу, где шла игра в «фараон».

К тому времени все уже нашли себе партнеров. Основную игру за столом вел уже знакомый Констанции по прежним встречам у госпожи де Сен-Жам господин де Лаваль. Вот и сейчас он только что выиграл две тысячи экю у какого-то откупщика и посоветовал ему не расстраиваться.

— Почему же я не должен расстраиваться? — недовольно спросил тот. — Две тысячи — это немалые деньги, я бы мог истратить их куда с большей пользой, чем просто выбросить на карточный стол.

Господин де Лаваль рассмеялся.

— Во-первых, никто не заставлял вас садиться со мной за один стол. Во-вторых, вы бы все равно истратили их на какую-нибудь содержанку.

Под неодобрительные возгласы откупщик поднялся из-за стола и покинул свое место, которое было тут же занято незнакомым Констанции веселым господином.

Графине де Бодуэн было нечего делать, и она подошла к камину и уселась на стоявшую возле него кушетку. Изумлению ее не было границ, когда она увидела что напротив нее по другую сторону камина сидел генеральный контролер финансов.

Казалось, господин де Калонн дремлет, хотя с таким же успехом он мог предаваться раздумью, которое нередко одолевает государственных деятелей.

В эту минуту рядом с Констанцией остановился творец «Женитьбы Фигаро» господин Бомарше. Увидев изумленный взгляд женщины, направленный на генерального контролера финансов, Бомарше не говоря ни слова, разъяснил ей эту загадку.

Он показал сначала на ее собственную голову, а потом на голову Калонна довольно язвительным жестом, раздвинув два пальца и сжав в кулак остальные.

Констанции показалось, что Бомарше хочет подойти к господину де Калонну сзади и как-то пошутить над ним. Поначалу, она хотела остановить его, но затем передумала. Похоже, что Бомарше тоже передумал.

Он склонился над Констанцией и прошептал:

— Ну, как вам это нравится? Она пожала плечами.

— А что это значит?

Бомарше подмигнул ей, указывая на министра.

— Не будите его, — шепотом сказал он. — Это большое счастье, когда он спит.

Констанция еще раз посмотрела на господина де Калонна.

— Но ведь и во сне он, наверное, занимается своими финансами, — сказала она.

Разговор между Констанцией и Бомарше не остался незамеченным для генерального контролера финансов.

— Разумеется, — ответил им государственный муж, который угадал смысл разговора по одним только движениям губ. — Дал бы нам бог поспать подольше, тогда У нас не было бы того пробуждения, которое вам теперь доведется увидеть.Бомарше демонстративно поклонился.

— Милостивый государь, — сказал писатель, — я должен поблагодарить вас.

Тот удивленно поднял брови.

— За что это?

— Видите ли, господин генеральный контролер… Видите ли, после того, как вы выдали миллион ливров графине де Полиньяк, она, наконец-то, смогла рассчитаться со мной за давний долг, из-за которого я бы вполне мог посадить ее в тюрьму.

Лицо господина де Калонна покрылось пятнами.

— У вас чересчур хорошая память на долги, господин Бомарше. Но вы — человек неблагодарный, — сухо заметил министр, рассерженный тем, что один из его секретов был разглашен в присутствии большого количества людей.

Знаменитый писатель поджал губы.

— Очень может быть, — сказал Бомарше, задетый за живое. — Но у меня теперь есть деньги, которые помогут мне смириться с этим недостатком.

Калонн демонстративно закрыл глаза, сделав вид, что не расслышал его слов.

Когда игра в карты закончилась, была уже половина первого ночи. Констанция уже собиралась было уйти, однако, она неожиданно почувствовала голод и решила остаться у госпожи де Сен-Жам, чтобы поужинать.

Все сели за стол. Гостей было не больше десяти человек: господин Бодар де Сен-Жам и его жена, генеральный контролер финансов господин де Калонн, автор «Женитьбы Фигаро» господин Бомарше, двое незнакомцев, о которых Констанция спрашивала у хозяйки салона, две симпатичные особы вполне определенных наклонностей, которых и называть-то не стоит, а также какой-то откупщик — Констанции показалось, что его зовут Лабрюйер.

Вначале вечера у госпожи де Сен-Жам было человек тридцать гостей, но к этому времени большинство уже разошлось, и за столом собрались только эти десять, да и то две незнакомые Констанции личности остались ужинать лишь по особому настоянию хозяйки: одного ей хотелось угостить в благодарность за свое исцеление, другого же она пригласила скорее всего для того, чтобы доставить этим удовольствие мужу.

Со своим мужем она целый вечер кокетничала, и Констанция никак не могла понять, для чего ей понадобилось это делать.

Вначале за ужином царила смертельная скука, особенно стесняло всех присутствие этих двух незнакомцев и откупщика. Затем к гостям присоединился веселый молодой человек, который, проиграв в карты господину де Лавалю, проводил его до дверей и вернулся назад. Он подмигнул Бомарше, чтобы тот напоил хирурга, сидевшего по правую руку от него, дав понять, что адвоката берет на себя.

Поскольку развлечься было нечем, Констанции оставалось только позабавиться несуразным поведением обоих.В игру включился даже господин де Калонн. К этому молчаливому заговору мгновенно примкнули и две легкомысленные дамы. Многозначительными взглядами они дали понять господину Бомарше и веселому молодому человеку, что соглашаются играть свои роли.

После этого вино не раз увенчивало бокалы своей серебристой пеной.

С хирургом все обстояло просто. Но откупщик после первого же стакана вина с холодной вежливостью ростовщика заявил, что больше пить не будет.

В эту минуту госпожа де Сен-Жам стала рассказывать неизвестно по какой причине о необыкновенных ужинах у кардинала де Роана и в ее собственном салоне, когда в Париже был граф Калиостро.

Констанция невнимательно слушала рассказы хозяйки дома. Ей было наперед известно все, что скажет госпожа де Сен-Жам. И вот ответ, который она услыхала из уст провинциального адвоката, заинтриговал ее, и она с большим любопытством стала разглядывать его тонкое, бледное лицо с заостренным и вместе с тем вздернутым носом, который временами придавал ему сходство с куницей.

Когда он услыхал, что госпожа де Сен-Жам спорит с господином де Калонном, его щеки сразу же зарделись.

— Вначале мы общались только с духами, а затем граф Калиостро продемонстрировал нам подлинные чудеса, — гордо сказала госпожа де Сен-Жам. — Я уверена, что никогда в жизни мне больше не удастся встретить ничего подобного…

Маленький адвокат напряженно подался вперед.

— И кого же вы видели? — спросил он. Хозяйка дома гордо выпрямилась.

— Уверяю вас, сударь, что я видела наяву Клеопатру.

Адвокат кивнул — Я готов вам поверить. Например, мне довелось разговаривать с Екатериной Медичи.

— Как любопытно! — воскликнул господин де Калонн.

— Это чистая правда! — воскликнул адвокат. Маленький провинциал произнес эти слова голосом, звучавшим совершенно удивительно. Эта необычайная чистота и отчетливость интонаций у человека, который до этого говорил очень мало и всегда намеренно тихо и скромно, всех поразила.

— Вы только подумайте! Он заговорил! — воскликнул хирург, которого вполне достаточно уже напоил Бомарше.

— И как же выглядела покойная королева? — спросил генеральный контролер финансов.

— Я не берусь утверждать, что та женщина, с которой я когда-то обедал действительно была Екатериной Медичи собственной персоной. Это было бы чудом, непостижимым для христианина, да и для философа тоже, — ответил адвокат, слегка упершись кончиками пальцев в поверхность стола и откидываясь на спинку стула как человек, который собирается начать длинный рассказ. — И тем не менее я могу поклясться, что эта женщина до такой степени походила на Екатерину Медичи, что их можно было бы принять за родных сестер. Та, которую я видел, была в платье черного бархата, как две капли воды похожем на платье Екатерины, знакомое нам по ее портретам во дворце короля. У нее на голове была та самая бархатная шапочка, в которой ее постоянно изображали художники. Ее лицо было, как всегда, мертвенно бледным.

— И где же вы ее встретили, милейший друг? — ехидно спросил веселый молодой человек.

— В доме кардинала де Роана, — серьезно ответил ялвокат. — Это было во время одного из визитов к нему графа Калиостро. Я увидел эту даму и не мог не рассказать об этом его высокопреосвященству. Быстрота, с которой явилось это видение, показалась мне тем более чудесной, что господин Калиостро не в силах был угадать имени той женщины, с которой я хотел повстречаться. Я был совершенно ошеломлен. Госпожа де Сен-Жам прервала его рассказ коротким восклицанием:

— Вот-вот! Я тоже была ошеломлена, когда встретила Клеопатру. Это было просто потрясающе!

— Да, я был совершенно ошеломлен, — продолжил адвокат. — Этот ужин, на котором появлялись знаменитые женщины прошлого, заворожил меня своим волшебством, и я окончательно потерял присутствие духа. Я слушал и ни о чем не смел спросить. Когда около полуночи, я освободился от власти этих чар, во мне уже больше не было прежней веры в себя. Но все эти видения были просто ничем по сравнению с необычайной галлюцинацией, которую мне после этого довелось пережить. Не знаю даже, какими словами мне описать вам мое состояние. Но теперь я с полной искренностью должен заявить всем: теперь меня нисколько не удивит, что некогда находились души достаточно слабые или, напротив, достаточно сильные, чтобы верить в тайны магии и могущество дьявола. Я, например, будучи наиболее полно осведомлен, считаю вполне вероятными те явления, о которых рассказывают разнообразные чудотворцы.

В его голосе звучала такая убежденность, что эти слова не могли не возбудить крайнего любопытства у всех присутствующих, поэтому взоры гостей обратились в сторону рассказчика, и все вокруг замерло. Только глаза присутствующих, в которых отражалось пламя свечей, напоминали о жизни. Все пристально вглядывались в незнакомца, и Констанции показалось, что поры его лица и особенно лба как бы раскрываются, чтобы дать выход внутреннему чувству, которое его переполняет. Этот человек, на вид холодный и сдержанный, как будто таил внутри себя скрытый очаг огня, и пламя этого очага проникало теперь в души гостей. Адвокат продолжал:

— Может быть, вызванный мной призрак, сделавшись невидимым, последовал тогда за мной. Я этого не знаю. Но едва только голова моя коснулась подушки, передо мной явилась огромная тень Екатерины Медичи. Я почувствовал, что попадаю в какое-то облако света. Мои глаза, устремленные на королеву были прикованы только к ней. Я видел только ее одну. После этого она неожиданно наклонилась ко мне.

При этих словах присутствовавшие на ужине дамы одновременно вздрогнули. Их всех обуревало любопытство, которое никто не считал нужным скрывать.

— Честно говоря, я даже не знаю, — сказал адвокат, — продолжать мне сейчас или нет. Ведь как бы я ни был уверен в том, что это был всего лишь только сон, сейчас мне предстоит говорить о очень важных вещах.

— Это касается религии? — осведомился у адвоката автор «Женитьбы Фигаро».

Генеральный контролер финансов махнул рукой.

— Нет, наверное, что-нибудь непристойное. Ну, да ладно, дамы вас простят. Можете рассказывать все, что вам пришлось пережить, даже самое скабрезное. Мне сдается, что все мы уже вполне созрели для таких рассказов.

Адвокат отрицательно покачал головой и, понизив голос, сказал:

— Это касается правительства…

Господин де Калонн едва удержался от смеха.

— Ну и что? — радостно спросил он. — Говорите! Вольтер, Дидро, Руссо и их товарищи уже начали приучать кое к чему наш слух. Что вы можете рассказать такого, о чем еще не написали в бульварных парижских изданиях какие-нибудь Ретиф де ля Бретон или ему подобные? Я уже готов вас простить.

Генеральный контролер финансов весь обратился во внимание, а его соседка, которую звали, кажется, госпожа де Жанлис, насторожилась. Провинциал все еще не спешался начать. Тогда Бомарше весело воскликнул:

— Будьте же посмелее! Разве вы не знаете, что когда законы так притесняют свободу мысли, народ отыгрывается на свободе нравов?

То ли в душе у меня бродили какие-то неведомые мне самому мысли, то ли это было какое — то наитие, но я сказал ей:«Сударыня, у вас на совести огромное преступление, ».«Какое же?»— спросила она печально.«То, которое совершилось двадцать четвертого августа 1572 года, когда в церкви Сен-Жермен ударили в колокол». Она презрительно улыбнулась, и на ее желтоватых бледных щеках обозначилось несколько глубоких морщин. «И это вы называете преступлением? — сказала она. — Это было наше несчастье. Все было сделано не так, как надо, и наш замысел потерпел неудачу. Поэтому он и не принес ни Франции, ни Европе, ни католической церкви того блага, которого мы от него ожидали. Что вы хотите, приказы были выполнены плохо».

— Она говорила о варфоломеевской ночи? — напряженно спросила госпожа де Сен-Жам.

Адвокат в ответ только кивнул и продолжил:

— И я спросил у нее:

«Неужели только из-за этого ваш замысел потерпел поражение?» «Потомству нет дела до того, что средства сообщения были тогда недостаточны, и что, осуществляя нашу идею, мы не смогли сразу же привести в движение все силы, — ответила она, — а ведь это необходимо при всяком государственном перевороте. Вот в чем наша беда. Если бы 25 августа 1572 года во Франции не осталось ни одного гугенота, я бы даже для самого далекого будущего продолжала быть прекрасным олицетворением воли божьей. Сколько раз после этого ясновидящие души, вроде кардинала Ришелье, втайне обвиняли меня в том, что я, найдя в себе достаточно смелости, чтобы решиться на этот шаг, все же не сумела довести начатое мною до конца» Cлушая рассказ адвоката Калонн покачал головой и прошептал:

— Конечно, он видел все это во сне, .. этого нельзя придумать.

Адвокат тем временем продолжал: «Я ничего не могу понять, — сказал я королеве. — Вы ставите себя в заслугу деяния, которые несколько поколений людей осуждают, покрывают позором…»

«Добавьте к этому, — продолжала она, — что все те, кто об этом писал, были еще более несправедливы ко мне, чем мои современники. Никто не встал на мою сторону»«Вы так ненавидели гугенотов? — спросил я.

Она презрительно улыбнулась.

— Я была спокойна и холодна как сам разум. Я не знала жалости к гугенотам, но не знала и ожесточения. Они были для меня просто гнилью, которую следовало выкинуть из корзины. Будь я английской королевой, я бы поступила точно так же с католиками, если бы они вдруг подняли мятеж. В эту эпоху, чтобы власть могла удержаться, стране был нужен единый Бог, единая вера, единый господин. По счастью, я когда-то произнесла слова, которые могут служить оправданием всей моей жизни. Когда меня решили обмануть и сказали, что мы проиграли битву гугенотам, я ответила:» Ну что ж, мы станем протестантами «. За что мне было ненавидеть кальвинистов? Я относилась к ним с уважением, но близко я ведь никого из них не знала. Омерзение мне внушали только некоторые государственные деятели: подлый кардинал Лотарингский и его брат, хитрый и грубый солдафон. Оба они подсылали ко мне шпионов. Именно из-за них я устроила Варфоломеевскую ночь.

» Сударыня, почему же вместо того, чтобы устраивать эту страшную резню (простите меня за откровенность), вы не использовали тех огромных политических возможностей, которые у вас тогда были, и не примирили реформатов с католиками?«

Она опять улыбнулась, пожала плечами, и в глубоких морщинах, бороздивших ее бледное лицо, можно было прочесть иронию, смешанную с горечью.

» После самых ожесточенных сражений народы нуждаются в мире и покое, — сказала она. — Но когда король оставляет два враждующих начала в стране и ничем не умеет их уравновесить, он совершает преступление, которое ведет за собой революцию. Только Богу дана власть постоянно сталкивать между собой добро и зло «. После этого она замолчала и как будто над чем-то задумалась.» Требуя меня к ответу за то, что я католичка, вы, наверное, забыли, что я племянница папы Римского «.Она снова замолчала.

» В конце концов, я охотно сделалась бы кальвинисткой, — сказала она, пожав плечами. — Неужели умные люди вашего века все еще продолжают думать, что религия вообще что-нибудь значила для этого движения самого мощного из всех, которые когда-либо потрясали Европу, для той огромной революции, которую задерживали различные мелкие помехи, но которая все равно грянет над миром? Я ведь не потушила ее пожара! Революция, — сказала она, обратив на меня свой глубокий взгляд, — которая идет на нас и которую ты можешь довести до конца. Да, ты, который слушаешь меня сейчас!«Я весь задрожал.» Как? Никто еще до сих пор не понял, что в борьбе старого с новым знаменем становится римская церковь и Лютер. Как? Не для того ли, чтобы избежать подобной борьбе Людовик IX увлек за собой в сто раз больше людей, чем я их казнила? В своих крестовых походах он похоронил их в песках Египта и заслужил за это право называться святым. А я? Но все дело в том, — сказала Екатерина что я потерпела неудачу «. Она опустила голову и некоторое время молчала. Это была уже не королева, а, скорее, одна из тех жриц древности, которые приносили в жертву людей и умели, откапывая из могил реликвии прошлого, читать в книге грядущего. Но вскоре она подняла голову — лицо ее было исполнено царственности и величия.» Обращая внимание всех горожан на злоупотребление римской церкви, — сказала она, — Мартин Лютер и Жан Кальвин тем самым пробуждали в Европе дух исследования, который толкал народы на то, чтобы проверять решительно все с помощью разума. А такая проверка вселяет в человека сомнение. Вместо необходимой обществу веры, они понесли за собой в века свою странную философию, вооруженную молотом, жаждущую разрушения «.

Я попытался было возразить ей:

» Но ведь с помощью разума поверяет все наука «, — сказал я.

Но она тут же спокойно ответила:

» Светящаяся своим обманным светом наука вышла из лона ереси. И речь ведь шла не столько о том, чтобы реформировать церковь, сколько о том, чтобы даровать человеку безграничную свободу. А ведь это означает гибель всякой власти. Я все это видела. Последствия успехов, достигнутых реформатами в борьбе с католичеством, которое уже взялось за оружие и стало более грозной силой, чем сам король, сокрушили власть монарха, которую Людовик XI с таким трудом утвердил на развалинах феодализма. Мы стояли перед угрозой уничтожения религии и королевской власти. На их обломках буржуазия всего мира хотела договориться между собой «.

Я снова попытался опровергнуть ее утверждение:

» Но ведь тогда, во времена Мартина Лютера и Жана Кальвина, еще не было никакой буржуазии «.

Она резко оборвала меня:

» Третье сословие существовало уже давным давно, и, таким образом, борьба эта вылилась не на жизнь, а на смерть — между новыми силами и узаконенной старой верой. Католики выражали материальные интересы государства, знати и духовенства. Это был поединок до победного конца, поединок между двумя гигантами. Варфоломеевская ночь, к несчастью, была только одной раной, нанесенной в этой битве. Вспомни только, во что обходятся те несколько капель крови, которые в нужный момент мы боимся пролить — ведь в последствии приходится проливать эту кровь потоками!«

» Революции не бывает без крови, — сказал я. — Это неизбежно. Как неизбежна смена старого новым «.

Она мрачно посмотрела на меня, и я едва усидел на месте — столько было в этом взгляде необъяснимого укора и сожаления.

» Да, ты все время пытаешься рассуждать с точки зрения разума. Разум, революция, государство… Но человеческому разуму, который витает над государством, грозит неминуемая беда. Когда он обессиливает под тяжестью какого-либо события, он не находит себе равных, чтобы те справедливо его рассудили. У меня очень мало равных мне. Большинство состоит из глупцов — этими словами объясняется все. Если Франция сейчас осыпает меня проклятиями, то виной этому та посредственность, которая преобладает там и преобладала во все века. Потрясения, пережитые мной, слишком велики — царствовать в мое время отнюдь не означало давать аудиенции, устраивать балы и подписывать указы. Я могла совершать ошибки, я ведь все — таки женщина. Но почему же тогда не нашлось ни одного мужчины, который умел бы стать выше своего века? Герцог Альба был бесчувствен, как камень, Филипп II под влиянием католичества совершенно сошел с ума, Генрих IV был игроком и распутником, Людовик XI явился слишком рано, Ришелье — слишком поздно. Все равно, добродетельная я или преступна, виновна в Варфоломеевской ночи или нет, я готова принять на себя вину. Пусть я буду звеном никому неизвестной цепи, соединяющей этих двух великих людей — Людовика XI и кардинала Ришелье. Когда-нибудь писатели со склонностью к парадоксам спросят себя: не случалось иногда так, что тот, кого в народе было принято считать палачом, в действительности являлся жертвой? Сколько раз люди предпочитали уничтожить божество, которому они поклонялись, лишь бы не обвинить в чем-нибудь самих себя. Все вы готовы плакать, когда во имя нужного дела гибнут какие-то две сотни простолюдинов, но вы никогда не прольете слез над бедствиями поколения эпохи целого мира. Словом, вы забываете, что политическая свобода, что спокойствие страны, что даже наука-это дары, за которые судьба неминуемо заставляет нас расплачиваться кровью!«

Мне стало не по себе.

» Но разве народы не смогут когда-либо дешевле покупать свое счастье?«— воскликнул я со слезами на глазах. Она долго молчала, изучающе глядя на меня. Я весь дрожал под этим взглядом. Но мне некуда было деваться, и я ждал, что она ответит. Я старался не смотреть на ее высокомерное и аскетически суровое, мертвенно-бледное и, вместе с тем, исполненное проницательности и мысли лицо. Ее головной убор из черного бархата, подобно монашескому капюшону, облегал ее властное и холодное лицо, на котором даже нельзя было найти следов обаяния.

Наконец, она произнесла страшные слова:

» Истины приходят к нам из своих глубин только для того, чтобы купаться в крови, которая их освежает. А само христианство, которое, происходя из Бога, составляет основание всякой истины, разве не в муках оно утверждалось? Разве кровь не лилась тогда потоками? И может ли настать время, когда оно вовсе оно не будет литься? Ты это узнаешь, ты, который должен стать одним из каменщиков, воздвигающих общественное здание, строить которое начали еще апостолы. Пока ты будешь размахивать над головами людей шнурком с отвесом, тебя встретят рукоплесканиями, но стоит тебе взять в руки мастерок, и ты будешь убит «. Слово, которое она постоянно повторяла, звенело у меня в ушах подобно погребальному колоколу.

» Кровь. Кровь «. Она смотрела на меня магнетическим взглядом хищной птицы, которая нацелилась на свою жертву. На ее лице сверкали настоящие чувства.

» Тогда выходит, — сказал я, — что протестанты вправе рассуждать так же, как и вы?«

Фигура Екатерины Медичи неожиданно приняла гигантские размеры, а потом исчезла, как будто дуновение ветра погасило тот сверхъестественный свет, который позволил моему духу увидеть ее. Я сразу же убедился, что какой-то частью своего» я»я соглашался с ужасными выводами, которые сделала итальянка.

Госпожа де Жанлис, которая с испугом слушала маленького гостя госпожи де Сен-Жам, едва слышно пробормотала:

— А вам не было страшно?

Адвокат все тем же ровным, замогильным тоном отвечал:

— Я проснулся весь в поту. Я заливался слезами, в то время как разум мой, торжествуя, заверял меня тихим голосом, что ни королю, ни даже всему народу никто не дал право исповедовать эти принципы, и что они годятся только для тех, кто вовсе не верит в Бога…

Бомарше принялся барабанить пальцами по столу.

— А чем же тогда можно спасти монархию, которая гибнет? — спросил он.

Адвокат, немного поразмыслив, ответил:

— Для этого существует Бог.

Констанция неуютно поежилась. Наверное, ей не следовало задерживаться у госпожи де Сен — Жам на этот злосчастный ужин. То, что рассказывал здесь маленький адвокат со вздернутым носом, пугало и беспокоило ее. Слишком хорошо она запомнила те мрачные предсказания, которые делал в этом доме граф Александр де Калиостро. Кто знает, может быть, этому маленькому адвокату в наследство от Калиостро передалась возможность каким-то чудесным образом предвидеть будущее?

Если будущее обещает потоки крови во Франции и ужасные общественные потрясения, то Констанции наверняка придется уехать в Америку…

А ведь она так любила Париж, так любила этот город, в котором великое соседствовало со смешным, а веселое — с мрачным, где более всего был выражен французский характер, и где ей было просто интересно жить.

Ее раздумья прервал генеральный контролер финансов. Господин де Калонн развел руками и сказал с легкомысленной улыбкой на устах:

— Итак, нам остается только считать себя орудием в руках всевышнего, как нас этому и учит святое писание.

Дама, сидевшая напротив Констанции, и, в том числе, госпожа де Сен-Жам начали перешептываться между собой еще тогда, когда заметили, что весь рассказ адвоката свелся к его разговору с королевой Екатериной Медичи. Поначалу они боялись, однако затем, оградившись защитной реакцией скепсиса, стали все чаще и чаще перешептываться между собой.

Констанция не обращала внимания на те восклицания, которые время от времени у них вырывались. Однако до ее слуха все же долетали фразы: «можно умеретьот скуки», «дорогая моя, когда же он, наконец, закончит», «он очень словоохотлив».

Когда незнакомец закончил говорить, дамы тут же умолкли.

К этому времени господин Бодар де Сен-Жам спал, я только молодой хирург, который уже опьянел, откупщик Лабрюйер, Бомарше и Констанция все это время сосредоточенно слушали. Господин де Калонн, пользуясь тем, что внимание остальных было отвлечено, был занят своей соседкой. В наступившей тишине была какая-то особенная настороженность.

Констанции показалось, что свечи стали светить каким-то необычным таинственным светом. Одно и то же чувство связало слушателей с этим человеком. После его слов Констанция впервые поняла, какой грозной силой может стать фанатизм. И только глухой, замогильный голос второго незнакомца, соседа Бомарше, вывел всех из оцепенения. — И я видел однажды сон! — воскликнул он. — О, какой это был сон!

В эту минуту Констанция внимательно посмотрела на хирурга, лицо которого освещалось таинственным светом, и ее охватил неизъяснимый ужас. Она была готова немедленно выскочить из-за стола и бежать из дома госпожи де Сен-Жам куда глаза глядят. Наверное, то же самое ощущали все остальные, и эта молчаливая солидарность страха не позволила им даже сдвинуться с места. Землистый цвет лица второго незнакомца, грубые, лишенные всякого благородства черты — все это обличало плебея, в самом худшем смысле этого слова. На лице у него было несколько синеватых и черных пятен, похожих на следы грязи, в глазах незнакомца горел огонь, а напудренный парик придавал его лицу еще более мрачный вид.

Адвокат и сидевший рядом с ним молодой человек стали перешептываться между собой. До Констанции Донеслись обрывки их разговора:

— Этот доктор, должно быть, отправил на тот свет немало больных, — сказал, наклонившись к адвокату молодой человек.

Тот смерил хирурга холодным взглядом.

— Я бы ему и собаки своей не доверил, — отвечал адвокат.

— У меня к нему какое-то инстинктивное чувство ненависти.

— А я его презираю.

— И все-таки мы к нему несправедливы, — продолжил молодой человек.

— Ах, Боже мой, послезавтра он может стать такой же знаменитостью, как и комический актер Воланж, — при этом заметил адвокат.

Господин де Калонн указал на хирурга жестом, который, казалось, говорил: «по-моему, это человек занятный».

Первым осмелился что-то спросить у хирурга господин Бомарше.

— А вы что, тоже видели во сне королеву? — спросил у него Бомарше.

— Нет, я видел целый народ.

Хирург произнес эти слова с таким торжественным пафосом в голосе, что все, кто еще не уснул, улыбнулись. Господин де Калонн отвлекся от своей соседки и, легкомысленно хихикая, спросил:

— Целый народ? А он был большим или маленьким? Интересно, вы успели пообщаться с ним? И как вы это делали — по отдельности с каждым или, обращаясь ко всем с трибуны?

Хирург, казалось, не замечал шуток.

— Я лечил тогда одного больного, — продолжил он заплетающимся языком, — и на следующий день мне предстояло ампутировать ему бедро.

— Причем здесь бедро? — недоуменно спросила госпожа де Жанлис.

Веселясь, господин де Калонн воскликнул:

— Погодите, погодите, я, кажется, понимаю! Он обратился к хирургу:

— Скажите, я правильно угадал, что вы обнаружили этот народ в бедре вашего больного? — спросил он.

Покачиваясь за столом, хирург кивнул. — Да.

— Какой он забавный! — воскликнула госпожа де Жанлис.

Хирург приступил к объяснениям.

— Меня немало изумило, — сказал оратор, не обращая внимания на возгласы присутствующих и засовывая пальцы в карманы штанов, — что я нашел себе столько собеседников в этом бедре. И я умел входить к моему больному совершенно особым образом. Когда в первый раз я добрался к нему под кожу, я увидел там целый рой крохотных живых существ, которые копошились, что-то думали, о чем-то рассуждали. Одни из них жили в теле этого человека, другие — в его сознании. Мысли его тоже были самостоятельными существами. Они рождались на свет, росли, умирали. Среди них можно было встретить больных, здоровых, веселых, грустных — словом, у каждой из них было свое, ни на что непохожее лицо.

— По-моему, он перебрал лишнего, — заметила госпожа де Сен-Жам, — и у него начались галлюцинации.

— Да погодите вы, — шикнула на нее одна из дам, — дайте послушать. Он и вправду очень смешной. Надо же, такое придумать. А ведь мне казалось, что у врачей совершенно нет фантазии.

— Существа эти сражались друг с другом, — продолжал хирург, — или друг друга ласкали. Были и такие мысли, которые вырывались наружу и уходили жить в мир идей. Тогда я понял, что существуют две вселенные — видимая и невидимая. Что у земли, так же как и у человека, есть тело и душа.

Господин де Калонн, который поначалу выглядел более заинтересованным, чем остальные, постепенно стал вновь увлекаться своей соседкой, госпожей де Жанлис. Раскрепощенному поведению его рук способствовало в немалой степени то, что оплывавшие свечи горели значительно тусклее, чем в начале вечера.

Хирург все еще разглагольствовал.

— Вся природа открылась передо мной. Я ощутил всю ее необъятность, едва только моим глазам предстали эти мириады живых существ, которые где вперемежку, а где, разделившись на отдельные виды, заполняют наш мир, являя собою повсюду одну и ту же одушевленную материю, будь то глыба мрамора или сам господь Бог. Какое это восхитительное зрелище! Словом, вся вселенная была там. Когда я вонзил нож в это пораженное гангреной бедро, я уничтожил тысячи таких тварей. Госпожа де Жанлис, которая была увлечена отражением нападения рук господина де Калонна, неожиданно хихикнула. Хирург принял это на свой счет.

— Вам смешно, сударыня, слышать, что и вас тоже вот так поедают живьем, — мрачно произнес он, — а эти-то на самом деле так. Генеральный контролер финансов был вынужден отвлечься от своего занятия для того, чтобы защитить даму.

— Пожалуйста, без личностей, — сказал господин де Калонн. — Рассказывайте только о себе и о вашем больном.

Покачиваясь из стороны в сторону, хирург потянулся сразу за еще одним бокалом, но его сосед не позволил ему совершить такую глупость. В противном случае, мало вероятно, чтобы кому-то удалось услышать окончание этого диковинного рассказа.

— Мой больной, приведенный в ужас криками этих микроскопических существ, попросил меня прервать операцию, — замогильным голосом сказал врач, убедившись в том, что ему не удастся более выпить вина. — О, Бог мой! — взвизгнула госпожа де Жанлис. Никто не понял, к чему относилось это восклицание — к деяниям мрачного хирурга или поступкам господина де Калонна. Но это уже не имело особого значения.

Хирург, возвысив голос, закончил:

— Но я не стал его слушать, сказав ему, что эти вредоносные твари проникли далеко вглубь и гложут его кости. Не понимая, что я хочу ему только добра, он пытался вырваться, и мой нож вонзился мне в бок.

Откупщик Лабрюйер скептически хмыкнул.

— Да, он не умен.

Бомарше разочарованно махнул рукой. — Он просто хватил лишнего.

Уязвленный такими комментариями, хирург воскликнул:

— А знаете, господа, ведь мой сон не лишен смысла. Я убежден в том, что он был вещим. И когда-нибудь наверняка исполнится.

Госпожа де Жанлис хихикнула.

— А я не разделяю вашу уверенность.

— Ох, ох, — простонал господин Бодар де Сен-Жам, пробуждаясь, — я ногу себе отсидел.

Жена с улыбкой посмотрела на него. — Сударь, все твари, которые жили в вашей ноге, сдохли. Это такое несчастье.

Адвокат в продолжении всего рассказа, не сводивший своего бесстрастного взгляда с хирурга, с неожиданным восторгом воскликнул:

— У этого человека есть свое призвание.

— Мой сон, — продолжал уродливый незнакомец, — относится к сну этого господина, как действие к слову, как тело к душе.

Но тут его отяжелевший язык стал совершенно заплетаться, и он смог произнести только какие-то бессвязные слова. К счастью собравшихся, разговор перешел на другие предметы.

— Кстати, — сказала госпожа де Сен-Жам, — на днях графа Александра де Калиостро освободили из Бастилии и выслали из Франции в неизвестном направлении. Интересно, куда он отправился?

— Думаю, что в Италию, — сказал Бомарше. — Во всяком случае, там он может рассчитывать на дешевый хлеб и вино. Четверть часа гости госпожи де Сен-Жам обсуждали Дороговизну, в связи с чем особое внимание было обращено на генерального контролера финансов господина Де Калонна. Это помешало продолжить ему свои занятия с соседкой, и он принялся неохотно отвечать на сыпавшиеся на него с разных сторон вопросы.

Через полчаса все уже забыли о странном хирурге который, низко склонив голову, сидел над столом. Похоже, ему уже было все равно, что происходит вокруг и как о нем отзываются окружающие. Его парик едва не упал под стол, и потому сосед хирурга, повеселевший молодой человек, нахлобучил парик обратно на его голову.

Когда уже все вставали из-за стола, на улице разразился отчаянный ливень. Потоки воды заливали мостовую, по которой было даже трудно дойти до кареты.

Констанция, дожидаясь, пока слуги на кухне разбудят заснувшего Шаваньяна, обратилась к Бомарше.

— По-моему, этот адвокат не так уж глуп, — заметила она.

— Во-всяком случае, у него есть какие-то убеждения. Боюсь, что нам еще не раз придется с ним встретиться. Немного поразмыслив, Бомарше согласился.

— Да, но это человек без сердца и, к тому же, тугодум. Однако, вы могли убедиться, мадам, что в провинции остались простаки, которые принимают за чистую монету политические теории и историю нашей родной Франции. Бьюсь об заклад, что эта закваска еще взойдет. Но мне не хотелось бы быть свидетелем брожения, которое будет вызвано этим во Франции.

Госпожа де Сен-Жам обратилась к веселому молодому человеку:

— Вы приехали в карете?

— Нет, — сухо ответил тот, — я не знал, что она мне сегодня понадобится. Может быть, вам угодно, чтобы я проводил домой господина генерального контролера? Он что, приехал к вам налегке?

Так в те времена говорили о людях, которые, отправляясь куда-либо, переодевались кучером и правили лошадьми сами. Услышав такой ответ, госпожа де Сен-Жам мгновенно покинула гостей, вызвала слуг, потребовала карету своего мужа и обратилась к провинциальному адвокату:

— Господин Робеспьер, будьте настолько любезны, отвезите господина Марата домой, он еле держится на ногах, попросила она.

— Охотно, сударыня, — любезно ответил господин Робеспьер, — я был бы рад, если бы вы поручили мне даже какое-нибудь даже более трудное дело.

Водрузив к себе на плечи совершенно опьяневшего хирурга, он потащил его к карете господина де Сен-Жама, сопровождаемый радостным возгласом генерального контролера финансов:

— Надеюсь, он не убил в себе весь свой народ. Накидывая плащ, Бомарше мрачно пошутил:

— Смотрите, как бы он не расправился с каким-нибудь другим народом. По-моему, этот господин Марат очень хорошо умеет размахивать ножом. Смотрите, а парик у него все-таки упал.

Констанция, стараясь подавить возникшее у нее чувство гадливости, в сопровождении Шаваньяна быстро зашагала к своему дому.

О, если бы в этот момент гости салона госпожи де Сен-Жам знали, с кем им пришлось встретиться в этот августовский вечер. Но пройдет еще несколько лет, прежде чем Констанция вспомнит, где она познакомилась с теми господами, которые станут почти единолично решать судьбы Франции и ее народа.

Кстати, госпоже де Сен-Жам не повезло значительно раньше. Ее муж, казначей морского ведомства Бодар де Сен-Жам, прогорел спустя несколько месяцев после этого вечера. Однако почти никто не заметил этого. Получилось так потому, что именно в этот момент все внимание публики было обращено на шумное, грандиозное банкротство известного богача и светского льва принца Гимена. Известный автор стихотворных од и любовных песен поэт Лебрен-Пиндар заметил, что несчастному господину Бодару не удалось опередить сиятельного банкрота. Потеряв наворованные им из казны четырнадцать миллионов ливров, господин де Сен-Жам лишился всего. У него не осталось ни великолепного Дворца в Нейи, ни особняка на Вандомской площади, ни Драгоценностей, ни денег, отложенных на черный день. Он умер, подобно многим банкротам, на чердаке.