Копия жены по контракту

Глава 5

Подбородок всё еще саднил от боли, когда я отскочила назад с ощущением вывихнутой челюсти и радуясь свободе.

– Как я должна доказать свою компетентность?

– По-моему, это очевидно. Сейчас мы пойдем в комнату моей жены, там ты оденешься в ее одежду, накрасишься, как она, и сделаешь точно такую же прическу. И тогда мы посмотрим.

Спорить не имело смысла. Во мне взыграла профессиональная гордость. Быть двойником не значит просто одеться в чужую одежду, нужно изучать повадки оригинала, копировать мимику и даже голос.

Я до одури смотрела концерты Роксоланы, ее интервью и сториз в инстраграме, чтобы достойно ее изображать, и мне казалось, что я достигла успехов, что мне есть чем гордиться. Ни разу никто не заподозрил подмены.

В курсе был только продюсер певицы, потому что с ним нужно было разговаривать гораздо больше, чем с другим обслуживающим персоналом. Он заботился о том, чтобы я не попадала в руки прессы, с ними я точно не смогла бы справиться, меня бы разоблачили. Но на концертах петь под фонограмму – здесь я была хороша.

– Ваша воля, – согласилась я, следуя за хозяином дома в комнату его жены. Однажды я была в этой роскошной обители дивы, где половину помещения занимала огромная гардеробная со всевозможными нарядами от кутюр, коллекцией обуви и сумок. Многое в единственном экземпляре, пошитое исключительно для певицы, чтобы, не дай бог, никто не появился в похожем наряде. Роксолана любила ощущение элитности и эксклюзива.

А вторую половину комнаты занимала так называемая зона любования. Белое, роскошное, с золотой окантовкой трюмо, заставленное дорогой косметикой.

Большое овальное зеркало в толстой раме, в котором можно было увидеть себя в полный рост. Да и в целом убранство комнаты подошло бы монаршей персоне.

На первый взгляд, здесь ничего не изменилось, но, когда я вошла в гардеробную, от ужаса волосы зашевелились на голове…

Смятая и изорванная одежда валялась комьями на полу, везде вразнобой лежали туфли с оторванными каблуками и выдернутыми застежками, поломанные вешалки, сорванные гардины… Зеркало в гардеробной, словно большой уродливый шрам, прорезала продольная трещина, от которой паутиной шли другие.

Кто виной этому побоищу, сомневаться не приходилось.

– Ваша жена давно пропала? – глухо спросила я, поглядывая на мрачного мужчину, застывшего у входа. Он прислонился к косяку, убрав руки в карманы строгих брюк, а сам мрачно рассматривал комнату, которой досталась щедрая порция гнева.

– Бери одежду и переодевайся, – ожидаемо не ответил он на вопрос и бросил мне приказ, выходя наружу.

***

Глубоко вздохнув, я задержала дыхание и зажмурилась, досчитала до десяти и медленно выпустила воздух через неплотно сжатые губы.

Страшно, мне стало реально страшно, потому что теперь я понимала, что Басманов в своем гневе способен на изничтожение имущества, на агрессию, выражающуюся в нанесении физического вреда.

А если он поднимет на меня руку? А если он бил жену, и поэтому она сбежала?

Роксолана, где же ты?

Передернув плечами, прошлась осторожно по разгромленной гардеробной, оценивая масштаб катастрофы и представляя, как большой и сильный мужчина вымещает гнев на ни в чем не повинных вещах.

Вряд ли ему полегчало. Но зато теперь я знала, как выражается его гнев. Можно серьезно пострадать.

Лучше его не злить. Лучше вообще с ним не связываться. Здоровее буду. Спохватившись, я пресекла свои мысли и приступила к перевоплощению в известную певицу Роксолану. Внутри всё еще свербела обида на Басманова за то, что он не верил в меня.

Что с него взять? Он не профессионал. Вот дядя сразу разглядел во мне типаж Роксоланы. Басманов думает, что люди очень уникальны, но на самом деле очень много похожих лиц и типажей, которые можно скопировать.

Мне захотелось поразить грозного бандита, удивить, утереть ему нос. Доказать, что я чего-то стою. В меня мало кто верил, и это всегда было зияющей раной в моей душе.

Я прошлась вдоль рядов одежды и обуви, ища среди уничтоженного гардероба целое и нетронутое. Выбрала платье, надела его сверху телесного цвета боди, застегнула ремень, босоножки ладно сели на ноги. Волосы, чистые после душа, отлично поддались укладке. С макияжем я тоже расправилась быстро. Опыт.

Наконец встав перед зеркалом, я стала изучать собственное отражение. Чужое. Я стала другим человеком. Роксоланой. Всеми любимой звездой сцены.

Бронзовое полупрозрачное платье в пол тускло мерцало, повторяя каждый изгиб моего тела и делая меня похожей на статуэтку.

Пояс подчеркивал талию, из-за прозрачной ткани угадывались очертания фигуры. Длинные ноги, пышная грудь, подчеркнутая тесным лифом с открытым декольте.

Никаких украшений. Только небольшие сережки в тон платью. Волосы уложены в свободный жгут из перевитых друг с другом локонов и перекинуты на правое плечо.

Переступив с ноги на ногу, я вскинула подбородок и приняла горделивый вид, улыбаясь девушке в отражении.

Ее взгляд выражал уверенность и превосходство, даже высокомерие.

Именно так Роксолана смотрела на мир. Как будто он у ее ног и все люди – ее рабы или, на худой конец, поклонники.

Существовал только один человек, кого она не смела одаривать подобным взором.

Он бы просто не позволил.

Роксолана редко делилась со мной откровениями, и, насколько я поняла, внимательно наблюдая за ней, слушая ее реплики, разговаривая с ее продюсером и своим дядей, история любви баснословно богатого бизнесмена и певицы была окрашена в совершенно другие оттенки, чем на страницах глянцевых журналов.

И романтикой там и не пахло.

Басманов просто захотел себе трофей – и он его получил.

«Ты не представляешь, какой он ужасный человек, – жаловалась она в очередном припадке жалости к себе, – бездушный, жестокий, безжалостный и безэмоциональный. У него нет души, он не чувствует ничего кроме жажды наживы и власти».

Я уже убедилась на горьком опыте, что ему нет нужды спрашивать разрешения.

Роксолана стала дорогой блестящей игрушкой, певчей птичкой в золотой клетке, которая, однако, не захотела мириться с такой судьбой и сбежала от тирана.

Я бы на ее месте тоже сбежала. Этот дом душил своей помпезностью, мрачностью, бездушностью, а сам Басманов приводил в состояние повышенной боевой готовности. Я не видела в нем доброты, способности к пониманию, чувствовала вражескую враждебность и готовилась защищаться.

***

Я снова взглянула в зеркало и помахала рукой на разгоряченное лицо. В потустороннее я не верила, но тем не менее происходило нечто странное, когда я забирала себе чужой образ.

Хоть и временно. Будто частичка души того человека перемещалась в меня.

Я вела себя по-другому, говорила по-другому. Мимика, жесты, походка и голос. Ничего не оставалось от Марьяны. Я ее забывала, оставляя за границей сознания, внутри которого властвовал другой человек.

Вот и сейчас я плавной, соблазнительной походкой от бедра вышла из комнаты в поисках своего строгого оценщика и застыла на балюстраде, смотря вниз в холл.

Басманов стоял на дорогом черном полу из мрамора и поглядывал на часы.

Мое внимание мгновенно приковал его нарядный вид. Мужчина оделся в черный строгий костюм, под которым светлым пятном выделялась кипенно-белая рубашка с бабочкой, и выглядел потрясающе. Аж дух захватывало.

Это я вынуждена была признать против собственного желания, всё во мне противилось тому, чтобы согласиться, что мерзавец чертовски хорош собой.

Эти четко вылепленные скулы, придающая мужественности щетина, горделивый взгляд мрачных черных глаз, безжалостная улыбка на полных красивых губах…

Почему я любуюсь?

Недоброе предчувствие проносится ознобом по коже. Куда он собрался ехать и вхожу ли я в его планы?

Басманов нетерпеливо вздергивает запястье и смотрит на часы, а потом, словно почувствовав мое присутствие, задирает голову вверх. Звериное чутье его опять не обмануло.

Моим первым побуждением было спрятаться обратно в комнату, как жалкой жертве от хищника, но вместо этого я расправляю плечи и, подхватив подол, спускаюсь по лестнице. Держусь рукой за перила как за единственную опору.

Иду медленно, переставляя ноги по ступенькам, концентрируясь лишь на этих движениях и постоянно чувствуя на себе горячий раздевающий взгляд. Под ним я ощущаю себя голой, выставленной напоказ.

Я давно привыкла к подобным взглядам, ведь мужчины не считают зазорным пялиться на красивую женщину, но я не могу избавиться от ощущения, что с Басмановым всё иначе.

От того, понравлюсь ли я ему, очень многое зависит.

Он молчал, когда я оказалась внизу. Рассматривал, придирчиво кривя губы. Гад и чертов перфекционист.

Я тебя уже обманула однажды, а ты так и не понял этого, нечего тут присматриваться и искать изъяны.

– Мне нравится наряд, который ты подобрала, – наконец выдает он весьма сомнительную похвалу. – Лана купила это платье на второй день нашей свадьбы.

Удивительно, что мужчина помнит подобные вещи. Не ожидала от него такого.

– Странно, – бормочу, но благоразумно решаю не озвучивать свои мысли. Прикусив губу, нервно тереблю блестящую ткань платья. Она тихо-тихо шелестит, и лишь этот звук проносится между нами в звенящей тишине дома.

– Что «странно»?

– Да нет, ничего.

– Говори, что ты подумала, – стискивает зубы Басманов, выражая всем своим видом, что я испытываю его терпение.

– Вы не похожи на человека, который разрешил бы жене в таком виде предстать перед гостями. Платье слишком прозрачное и открытое.

– Кто сказал, что я разрешил? – вздергивает он бровь и подставляет мне локоть.

Я в недоумении на него смотрю. Мы будем по холлу туда-сюда прохаживаться или что?

– Что вы задумали?

– Ты поедешь со мной на одно мероприятие. В качестве моей жены, конечно же. Я удостоверился, что ты весьма похожа на нее. Роксолана ни с кем не была близка, поэтому ты с легкостью заменишь ее. Будешь ходить за мной и пить шампанское.

– Подождите. Мы так не договаривались! – начинаю я спорить, поверженная в шоковое состояние. – Я не одевалась для выхода! Я никуда не собираюсь! Это платье максимум для сцены или для… для… – всплеснув руками, я жутко краснею от собственных мыслей. – Для уединенного романтического ужина. Вы же сами сказали, что запрещали жене в нем выходить!

– Кончай верещать, – резко и спокойно обрывает он мои возражения, – я заплачу тебе по привычной таксе. Ты выполнишь свою работу. И да, ты права, я запретил Лане выходить в свет в этом платье. Но мы посмотрим, что будет, когда она в нем появится. Когда ты в нем появишься.

– Я не хочу, не буду, не поеду! – начинаю артачиться, словно ребенок, готовая рыдать, топать ногами и верещать. Ведь он так не любит, когда я повышаю голос! Может, в конце концов, выкинет из дома за профнепригодность!

– Послушай меня, ты, пигалица, – цедит сквозь зубы, ловя меня за запястье твердой рукой и дергая на себя. Я падаю на него с этой чертовой лестницы, ахая и находя нежеланную опору в мужских крепких плечах. Наклоняет меня назад, надвигается сверху, как жуткий черный смерч. – Еще раз заверещишь, вырву твой болтливый язык! Поняла? Отвечай, ты поняла?!

Глаза сверкают, на меня дышит адское пекло, и я дрожащей массой повисаю в руках этого страшного человека. Мотаю головой сначала в отрицании, а потом, спохватившись, соглашаюсь с требованием.

– Один раз, поеду один раз, – выдавливаю из себя.

– Поедешь столько раз, сколько я скажу, сколько мне понадобится, – рычит он мне в рот, опаляя горячим дыханием кожу. По телу жалящими осиными укусами пробегает дрожь, меня охватывает непонятное волнение, и в точках нашего соприкосновения жжется.

– У меня свои планы, отпустите! – решаюсь на движение назад и приветствую свободу, стоя напротив мужчины и жадно ловя такой нужный кислород ртом.

– И какие же планы у тебя, девочка? – милостиво дает мне разрешение Басманов, изучая меня с ног до головы.

– Завтра я собиралась поехать в посольство за американской визой, а потом мы с подругой собирались уехать в Штаты.

– Интере-е-есно, – тянет он слова с совершенно противоположным сказанному значением. Руки скрещены на груди, в глазах – тонна скептицизма. Конечно, ему, как всем взрослым, так смешны мои мечты. Никто нас с Сашкой не понимает. А если озвучить наши планы Басманову, он и вовсе рассмеется. Но лучше он узнает от меня, чем раскопает сведения, вытряхивая душу из всех моих знакомых и родных, которые в курсе ситуации.

– Мы хотим поступить в танцевальную труппу или стать актрисами, – выкладываю как на духу, хмуро изучая мраморный пол.

– Почему в Америке? Почему не здесь?

– Здесь мы не поступили на театральный и не уверены, что поступим снова, мы с подругой не хотим терять время.

– Кажется, вы с ней катаетесь на розовых единорогах и скачете по радуге, – изгаляется бандит, а мне так больно от насмешки над нашей мечтой.

Скрепя сердце пытаюсь донести свою позицию:

– Всё не так уж и мифически, как вам кажется. Одна наша знакомая уехала в прошлом году в Америку и крутилась на площадке одного популярного сериала про танцевальную труппу, танцевала сначала в массовке, а потом привлекла внимание продюсеров и снялась в нескольких эпизодах. В следующем сезоне сериала она будет играть одну из главных ролей. Мы тоже хотим попробовать, вдруг повезет… – обрываю сама себя, поняв, что обнажила душу.

Так не вовремя, не перед тем человеком. Выставив себя наивной мечтательной дурочкой. Он не поймет, ни за что не поймет.