Королевство Крамтон (СИ)

Глава 11. Тайны жрецов

Мы выбрались из Зеленого леса. К нашему удивлению, здесь нас встретила Кадди с парой вороных лошадей в поводу. Она уверенно сидела в седле и была очень красива. На ней был зеленоватый плащ с глубоким капюшоном, но капюшон сейчас был откинут, и луч солнца играл блеском в ее волосах. Как выгляжу я, в одежде серой служанки, после спуска с Серой горы, мне даже думать не хотелось. Я и не думала, всем сердцем радуясь исцелению Симмиуса, освобождению из горы и выполнению задания короля. Но теперь, когда Симмиус замер на Кадди взглядом, что-то кольнуло мне в сердце.

— Я ждала только двоих, — сказала брюнетка, неприветливо взглянув на меня и с подозрением — на Мирнина.

И с кем-нибудь, кроме Симмиуса, ехать отказалась. На вторую лошадь сели я и Мирнин. Риб отправился пешком.

— Мы отправим за тобой коня, как только приедем во дворец, — сказал ему Симмиус.

— Неужели? — усмехнулась Кадди, и мы вопросительно посмотрели на нее.

Все эти дни она не теряла времени зря. То, что сказал Гнед, было почти правдой. Кадди разгневала короля, и он отослал ее. Но вовсе не в ее прежнюю камеру. И поэтому выбраться из дворца она не смогла. А потом, когда приехал верховный жрец, и вовсе отбросила эту мысль.

Усдан приехал с огромной свитой. И свита эта оказалась повсюду. Кадди встречала ее в комнатах и коридорах, в парадных залах и на кухне. Сама она не показывалась ни жрецам, ни слугам.

Они выслушивали и вынюхивали, как псы, — сообщила брюнетка.

Во дворце почти не осталось мест, где можно было поговорить без посторонних ушей.

— Практика Серой горы, — заметил Симмиус, и коротко рассказал Кадди про отверстия в стенах горы, чтобы следить друг за другом.

Брюнетка кивнула. Она рассказала, что от горы прилетели серые птицы. Они принесли какие-то вести, и вести были недобрыми. После этого слуги Усдана облепили и дороги, ведущие к дворцу.

— Я поняла, что они кого-то ждут. И они ждут тебя, — сказала брюнетка Симмиусу.

— Поэтому на дорогах лучше не показываться.

— Ты что-то придумала, Кадди, — улыбнулся он ей.

Она улыбнулась ему в ответ.

— Ты станешь мной, — ответила брюнетка.

Мы все непонимающе переглянулись. Но расчет Кадди был прост. Она никогда не открывала своего лица перед слугами Усдана, и они не знали, кто она. Но король благоволил ей. Во дворце все привыкли к ее ежедневным конным прогулкам — прогулкам незнакомки в плаще. Конечно, слуги Усдана пытались проникнуть в комнату Кадди и подкупить королевских служанок — король знал об этом, но пока ничего не предпринимал — но все, что им удалось добыть, это неясные слухи. Слухи о том, что она — фаворитка короля, красивая дочь простого пекаря, а потому скрываемая им.

Королевские стражники лишь приветствовали ее. А Кадди, если была в хорошем настроении, то весело болтала с ними, а если в плохом, то стрелой мчалась мимо. Симмиус должен был надеть плащ Кадди, проехать во дворец и найти короля, который вечерами гулял в саду. И там передать свитки верховного жреца.

Всех остальных ждали Топкие болота. За болотами теперь тоже следили — в королевстве находились такие, кто был рад услужить Усдану — но это было нам даже на руку. Верховный жрец будет уверен, что мы все скрываемся в доме Мирры. Теперь, после нашего громкого побега из Серой горы, тщательно скрываться не было смысла. Верховный жрец знал, что мы не сгинули в Серой стене. Но знал ли он, что мы выкрали списки, неизвестно.

Спасением для нас стали именно корневики. Усдан не ждал нас во дворце раньше, чем через два дня. То, что мы прошли Зеленый лес не за три дня, а за один, было чудом. И, что скрывать, Кадди помогла нам, встретив на лошадях.

— А Ромус побудет тобой, — добавила Кадди.

Ромусу предстояло сыграть раненого стрелой и бесчувственного Симмиуса. Ведь наверняка лучник уже очнулся, добежал до горы и все рассказал. Мы точно не знали, насколько быстры птицы Серой горы, но говорили, что они достигают дворца за день.

— А как же ты, Кадди? — не понял Симмиус.

— За меня не беспокойся, — заверила она. — И вам нужно торопиться. Усдан умен. Но он слишком привык доверять многочисленным ушам и глазам в Серой горе. А мы обманем его глаза и уши. Вперед!

— Кадди, — запротестовал Симмиус.

— Я знаю, что делаю, — ответила она.

На этот раз мы должны были пробираться к Топким болотам практически у всех на виду, через мост. Это было оправданно, ведь Симмиус серьезно ранен. Но идти мы должны были ночью. Чтобы стражники и слуги верховного жреца не напали на нас, местность тихо обрыскивали многочисленные риппи.

Мы спешились у самой окраины Зеленого леса, недалеко от реки, где уже ждал нас Ромус. Он откинул капюшон — волосы его оказались выкрашены в серый. Пепел не смог до конца въесться в огненную шевелюру, и словно присыпал ее. Где он добыл редкую краску, я не знала, но предполагала, что это дело рук Кадди.

Мы смастерили носилки из веток и уложили на них переодевшегося в одежды старшего брата Ромуса. Ромус проник в лес тайно, ночью и обходными тропами, сопровождаемый бесшумными риппи. И приход его сюда не должен был никто заметить. Я, Мирнин, Риб и Ромус отправились на Топкие болота.

Симмиус и Кадди остались в Зеленом лесу. Я не удержалась и оглянулась. Симмиус смотрел мне вслед, и его улыбка осветила мне сердце ярче, чем любое солнце в мире.

С Топкими болотами вышло все, как задумала Кадди. Мы без происшествий миновали болота. Если здесь кто и пытался следить за нами, то риппи их отогнали. Когда мы проходили мимо моего дома, я успела бросить взгляд на него. Дом по-прежнему был пуст, двор зарос еще больше. Но цветы, благодаря дождям, были живы и все также тянулись к солнцу.

Топкие болта мы преодолели благодаря риппи. Нужно было видеть Мирнина, с опаской забирающегося на спину зверя. Зато потом, когда риппи ловко перемахивали через болотные лужи, Мирнин был впечатлен.

На крыльце дома нас уже ждала Мирра. Кромс крутился тут же и, не выдержав, с воплем радости бросился навстречу. У Мирры мы отмылись от пыли Серой горы и переоделись. Еда была простой, вкусной и сытной. Ромус чаще всего пропадал на болотах и возвращался в сумерках и с добычей. Кромс больше всего обрадовался приходу Риба и снова и снова просил рассказать о приключениях в Серой горе. Мирнин шел на поправку заботами Мирры и радовался этому уютному дому, как ребенок. Видно было, как устал он от Серой горы. Это была его служба, и он честно выполнял ее. Мирнин мало что знал о порядках горы — только то, что касалось непосредственно его сектора. Но в Серой горе все и было устроено так, что никто, кроме Усдана, не знал всего. Отношения стражников и служанок были строго запрещены. Если такие случаи и бывали, то влюбленные давно сгинули в Серой стене. И Мирнин мало что знал о служанках. При воспоминании о серых служанках я достала из кармана перчатки. Совсем потрепанные, испорченные искрами и грубыми поленьями. Но я не выбросила их.

У Мирнина никто из семьи не побывал в Серой горе. Король тщательно проверил это, потому что не хотел, чтобы личное помешало всему делу. Но у Мирнина и не было семьи. Он остался сиротой еще лет десяти, потом воспитывался у дальних родственников, перекидываемый от одних к другим. Последние, у которых он оказался, торговали овощами, и Мирнин таскал мешки и ящики, перебирал картофель и лук и делал всю тяжелую работу. Когда однажды он доставлял заказ в город, то услышал, что по соседней улице проезжает король. Забыв о доставке, Мирни н бросился туда. Он почти затерялся в толпе, приветствующей короля, но вскарабкался на высокий забор и закричал, что хотел бы верно служить королю. Люди засмеялись над ним и заставляли замолчать. Но король услышал его. Так Мирнин попал во дворец в пятнадцать лет. Он служил верно и достойно, хотя с той поры больше не видел короля. До самого того дня, как король сам призвал его. Так рассказал нам свою простую и честную историю Мирнин, воин короля.

А я подружилась с риппи Симмиуса. Точнее, это она выразила мне свою симпатию. Однажды я вышла посидеть на крыльце, она неожиданно и мягко спрыгнула с крыши и легла рядом. Потом она положила свою голову мне на колени, а я погладила ее. Наверное, в этот момент мы обе думали о Симмиусе.

Если с Топкими болотами все вышло так, как задумала Кадди, то с поездкой во дворец кое-что пошло не так. Сначала все шло неплохо. Кадди вовсе не отдала Симмиусу свой плащ, а достала точно такой же. Лошади их тоже были практически одинаковыми. И выехав из Зеленого леса, Кадди прямо и открыто — хоть и скрыв лицо под капюшоном — направилась на торговую улицу. Едва она показалась, те, кто следили за фавориткой короля, отправились за ней. Она привела их прямо к дому пекаря. Пекарь ничего не знал и был напуган визитом незнакомки, вошедшей в лавку. Но несколько золотых монет и — самое главное — бумага с печатью короля быстро привели его в чувство. Пекарь засуетился, забегал, быстро запер лавку, не распродав и половины хлеба, и убежал в дом, откуда и не показывался до самого вечера. Вместе с ним ушла и Кадди. И те, кто следил за ней, остались в уверенности, что пекарь несказанно рад приезду дочери.

Слуги верховного жреца не были глупы. Несмотря на то, что Усдан не выходил из горы, у него хватало глаз и ушей за ее пределами. Но у пекаря и в самом деле была довольно красивая дочь, молодая бездетная вдова. Она год назад нанялась работницей на королевскую кухню. И в последнее время ее не было видно ни на кухне, ни во дворце. Никто из них не знал, что еще до приезда Усдана девушку заперли в той самой камере, где долгие годы просидела Кадди. Да, у Усдана было множество глаз и ушей, но и у короля было достаточно верных людей.

Тем временем Симмиус рысью промчался по объездным, безлюдным улицам, и почти влетел во дворец. Но если от болтливого стража ворот Симмиусу удалось отделаться довольно легко, не вымолвив при этом ни слова и не выдав себя, то с королем вышла заминка. В саду его не было. Пройти во дворец, не откинув капюшон, без короля было нельзя. А тут еще страж ворот, сменившись, устремился с Симмиусу. Молоденький стражник пытался то разговорить молчаливую красавицу, то прикоснуться к ней. Симмиусу пришлось уклоняться от разговора, стараясь не вызвать подозрений, до самого прихода короля. Король вышел в сад поздно, когда стемнело, и только тогда Симмиус смог передать ему свитки верховного жреца. Мы не знали, что в них. Но надежда, что рано или поздно королевству Крамтон удастся изгнать Нежить и разрушить Серу стену, не покидала нас. И начаться это должно было с Серой горы.

И вот теперь все позади. За нами прислал сам король. Да, вестники его оказались бы в большом затруднении перед дышащим болотом, если бы Ромус не поджидал их.

Нас ждал большой тронный зал, где уже собирались самые знатные люди королевства Крамтон. За это время многое произошло. После всего, что Симмиус тайно сообщил королю, Усдана заключили под почетную стражу, его стражу и слуг удалили из дворца. Во дворце еще оставались те, кто успел переметнуться на сторону верховного жреца, но и их постепенно обнаруживали. К Серой горе прибыло войско короля и после недолгой битвы смогло проникнуть внутрь. Карта, дополненная Симмиусом, помогла ориентироваться. И таким образом были добыты еще кое-какие доказательства.

Мы зашли в тронный зал в том виде, в каком приехали с Топких болот. Одежда, в которую одела нас Мирра, была добротная, но слишком простая для дворца.

Тронный зал был великолепен. Его потолок и стены были украшены резьбой, и казалось, это живые гроздья винограда свисают с них. Некоторые из гроздьев ярко светились — я так и не поняла, как в них запрятали светильники — и весь зал был ярко освещен. Зал был полон людей, но молчалив в ожидании короля. И когда король вошел, все склонились перед ним. В свите короля были Кадди и Симмиус. Они шли рядом. Кадди блистала. В синем платье, с усыпанными камнями волосами, она ярко выделялась среди всех.

Симмиус был свеж и здоров. И это больше всего обрадовало меня. В волосах его стал ярче пробиваться огонь, а зеленый плащ подчеркивал ясность глаз. Его взгляд блуждал по лицам людей, собравшихся в тронном зале. И мне хотелось выкрикнуть его имя или броситься к нему через весь зал. «Симмиус!» — мысленно прокричала я. И вдруг взгляд его метнулся ко мне, словно Симмиус услышал. Улыбка такой радости осветила его лицо, что я просияла. Мы были так далеко друг от друга, но мне казалось, мы совсем рядом и сердца наши сейчас прикасаются друг к другу.

Когда король занял трон и произнес первую речь, ввели Усдана. Высокий, гордый, весь серебристый, он шел, не сводя прямого взгляда с короля. И также гордо выслушал все, что сказал король. А король сказал следующее.

Все это время Нежить не требовала новых жертв. Это подтвердили свитки, добытые в зале Усдана. Союз оставался тот же — Нежить выбирала себе тело раз в сто лет. Верховный жрец и его помощники самовольно нарушили союз. Они составляли списки людей королевства, как обычно, и бросали их в Серую стену на виду у всех. Но Нежить не отвечала. Дальше все делали сами жрецы.

Расположенный на Серой горе механизм запускал в воздух одиннадцать серых билетов — на них были имена тех, кого выбрали сами жрецы. Все происходило так, что людям казалось, будто билеты вылетают из стены. Именно на этот механизм и натолкнулся Риб, когда свернул не туда в проходе из зала Усдана.

Из приготовленных жертв жрецы выбирали себе наложниц и рабов — в самой глубине горы были обнаружены подвалы с колесами, поднимавшими воду в Серую гору. Крутили тяжеленные колеса рабы.

Оставшихся жертв вталкивали в Серую стену или убивали. Но всегда среди выбранных жертв был один из людей верховного жреца. Его готовили заранее. Три дня он мог ходить по королевству Крамтон, безнаказанно творя, что захочет. А затем жить в почете и богатстве в глубине Серой горы.

Усдан слушал спокойно и только усмехнулся на речь короля. Но когда в зал втолкнули морскоглазого, взгляд верховного жреца странно вспыхнул. Растерянный парень с сине-зелеными глазами под угрозами пыток рассказал все, что знал.

— Его укусила риппи, когда он три дня бесчинствовал в королевстве, — сказал король, и стража показала следы укусов на руке морскоглазого.

Едва стало известно об аресте верховного жреца, стража Усдана убила всех, кто когда-то сыграл роль того, в кого подселилась Нежить. Парень с сине-зелеными глазами остался жив только потому, что попал в ловушку перед залом Усдана.

— Был еще один, — и здесь впервые голос короля чуть дрогнул. — Его нашли уже мертвым. Но след от удара ножом остался в его ноге. Это он убил королеву.

Лицо Кадди вспыхнуло, и она рванулась вперед. Я видела, как Симмиус удержал ее и сжал ей руку. Кадди, которая столько лет провела в заключении, была невиновна. Она смогла проткнуть ногу подосланному жрецами убийце, но не смогла защитить королеву. Королеву убил он, вытащив нож из ноги.

— Теперь я понимаю, почему Нэтт Нэлс столько лет скрывал Кадделию Продис. Ты боялся правды, Усдан.

Так мой отец хотел защитить Кадди! Тяжесть упала с моего сердца, хотя я всегда знала, что мой отец добр и благороден. Но теперь, когда об этом знали и другие, я возликовала за отца. И остро почувствовала, как мне его не хватает. Отец подозревал жрецов, но доказательств у него не было. Тогда люди короля только проникали в Серую гору, и ничего нельзя было предъявить. Преследование невиновного верховного жреца Нежити могло дорого обойтись королевству. И мой отец решил спрятать Кадди так, чтобы для всех других она умерла.

Все мысли мои были об отце, и я почти не слушала речь короля. Хотя он говорил о списках верховного жреца. В них нашли запись о том, что жрецы не могут говорить от имени Нежити. В случает нарушения Нежить заберет их самих, а не юношей и девушек королевства. А это означало, что целых сто лет теперь в королевстве Крамотон не будет серых билетов. Нежить придет — но в теле выбранного жреца.

Верховный жрец больше не смотрел на короля. Голова его была опущена, хотя вся его фигура оставалась гордой. Он опирался на свой посох и, казалось, глубоко задумался.

Когда Усдан заговорил, голос его мощно раскатился по тронному залу.

— Я часто поднимался на вершину Серой горы. И там нередко встречал одного из двух жителей этой вершины: гордого орла или скользкую мышь. Вместе они никогда не показывались мне на глаза, по всей видимости, не перенося друг друга. Я знал причину этой вражды — грызун разорил гнездо птицы. Но стоило орлу показаться у вершины, мышь проскальзывала в одну из своих бесчисленных норок, уходя от справедливой мести. Так продолжалось долго. Но всему приходит конец. И однажды орел вернулся смертельно раненым. Он упал и не двигался. И мышь, торжествуя, поползла к поверженному. Но из последних сил птица вскинула гордую голову и размозжила голову грызуну.

Верховный жрец замолчал. Люди ждали и переглядывались. Король не торопил Усдана.

— Ты больше никогда не поднимешься на вершину Серой горы, Усдан, — ответил король.

Верховный жрец усмехнулся:

— Я жалею только об одном. Что мои люди не успели добраться до тебя. Но помни о поверженном орле, король.

— Я помню о твоей злобе, Усдан. Ты не орел.

В глазах верховного жреца вспыхнул злой огонь. Он посмотрел на короля.

— Ты разорил мое гнездо, — сказал он. — Знаешь ли ты причину всего происходящего? Знаешь ли ты корни, из которых все это произросло?

— На мне нет вины, — ответил король. — Расскажи свою историю, Усдан. Для этого ты здесь.

— Мне много лет. Но так было не всегда. Я тоже был юным, свежим и горячо влюбленным. Все сердце мое занимала моя молодая жена, которую я встретил у реки и полюбил раз и навсегда. Она родила мне дочь, красивую, как она сама. Но твой дед увидел мою жену и возжелал ее. Он знал, что верховный жрец не может иметь семью. Но верховным жрецом тогда был мой отец, и Нежить давала ему крепость и силу. Он прожил бы многие годы, если бы внезапно он не сорвался с вершины Серой горы. Я знаю, что его заставили. Отец умер, и верховным жрецом стал я. Так повелел король, хотя знал, что мой отец готовил к этому младшего сына. Оставив жену и дочь, я должен был всецело посвятить себя Нежити. И все же моя жена оставалась мне верна. Она хотела жить поблизости от меня и растить дочь. Но однажды, когда она стирала у реки, а малютку-дочь покачивала водяная колыбель, напали люди короля и похитили мою жену. Она кричала и молила спасти ребенка. Никто не слушал ее. А в то время, как мою жену принесли во дворец и бросили к ногам короля, водяная колыбелька перевернулась и малютка утонула. Король послал слуг к реке, да, но было уже поздно. И что же он сделал? Сжалился над молодой женщиной, потерявшей своего ребенка? Нет! Он сделал ее своей наложницей. Она прожила меньше месяца и умерла.

В тронном зале повила тишина. Король молчал.

— Ты ведь знал об этом, король, — сказал Усдан.

— Я знал, — ответил король. — И я — не мой дед.

— Разумеется, — согласился верховный жрец, — но и ты любишь брать то, что не твое. Только стерев твой род под корень, можно было спасти наше королевство.

— Спасти? — темные глаза короля сверкнули. — Эти убийства ты называешь спасением?

— Триста лет назад твои предки заключили союз с Нежитью. Они готовы были пожертвовать несколькими юношами и девушками, чтобы спасти все королевство. Но только не собой. Вторым пунктом идет тот, что король неприкосновенен. Справедливо ли это?

— И ты решил восстановить справедливость, Усдан? — метнул на него взгляд король.

— Я объединил бы королевство, — провозгласил верховный жрец. — Один трон, один правитель.

— И одна Нежить, — заметил король, — от союза с которой ты не жаждешь избавиться.

Усдан вдруг захохотал. А когда смолк, сказал:

— Твои предки заверили этот союз своей кровью. И когда ни капли вашей крови не останется в королевстве, можно подумать и о разрыве союза.

И верховный жрец замолчал. И не сказал больше не слова.

Весть о том, что Нежить не будет забирать дочерей и сыновей еще сто лет мгновенно разнеслась по королевству. Люди ликовали.

Король не отпустил нас, и мы должны были оставаться во дворце до полного выяснения всех дел жрецов. Симмиуса я почти не видела — он теперь постоянно пропадал в Серой горе. Его уникальная способность ориентироваться помогала находить все новые и новые тайны горы.

Я бродила по саду и думала о том, что сказали корневики. И что сказал Гнед. Я хотела знать правду, и решила съездить в поместье Мидс. Поместье, в котором выросла моя мама. Король дал свое разрешение.

— Я поеду с тобой, — сказала Кадди, и я была рада этому.

Поместье Мидс одной стороной вклинивалось в Зеленый лес. Оно было большим, даже огромным, и всецело принадлежало моей матери. И теперь мне. С тех пор, как мама вышла замуж, она никогда не жила в Мидсе больше одного-двух дней, когда приезжала навестить своих приемных родителей. Они были очень к ней привязаны, и моя мама отвечала им взаимностью.

Теперь в поместье жили только управляющий, слуги и садовники. Большая часть дома была закрыта, но несколько комнат были всегда натоплены, убраны и готовы к приему хозяйки в любое время дня и ночи. Когда не стало моей мамы, ее старенькая няня — с разрешения моего отца — перебралась обратно в Мидс. И теперь я ехала в поместье, чтобы поговорить с ней. Мне никогда не приходило это в голову, пока я был маленькой, а ведь няня знала очень много, она нянчила мою маму с самого первого дня, как та появилась в Мидсе. Сейчас няне было уже около ста лет, и я думала только об одном — не опоздать.

Я никогда до этого дня не была в Мидсе. Как так вышло, не знаю. И теперь, подъезжая все ближе, удивлялась его величественной красоте. Огромный замок из когда-то светлого, но уже сильно подернутого серостью камня, искусственный водоем перед ним, и обширная территория, полная как деревьев и кустарников, так и ровных лужаек. Кадди молчала. Я оглянулась на нее. Она сидела, чуть нахмурившись.

— Знаешь, как погиб мой дед? — вдруг спросила она.

Я ничего об этом не знала. Как уже говорила, в моей семье практически не упоминали семью Продис. Семья Продис была одной из самых знатных в королевстве Крамтон. Когда-то и одной из самых богатых. Но теперь даже то крошечное поместье, в котором они жили, принадлежало королю.

— Старый король что-то праздновал. Мой дед тогда уже был разорен. Но за столом он занял место рядом с королем. А когда пришел кто-то ниже по происхождению, зато очень богатый, король потребовал от моего деда освободить место. Место, которое члены семьи Продис занимали веками. И дед отказался. Король разгневался и пригрозил казнью. Дед не отступил. И был казнен.

Кадди посмотрела на меня.

— Ради этого он пошел на смерть? — удивилась я.

— Ты не понимаешь, — ответила Кадди.

Я и правда не понимала, и не стала продолжать разговор. Мы подъезжали к поместью. Едва нас увидели слуги, как радостно бросились встречать, а потом готовить все для ужина. Я хотела остановить их, но не стала — они, действительно, были рады.

Кадди пошла осматривать поместье, а я отправилась к няне. Она занимала свою прежнюю комнатку на первом этаже. Комната оказалась небольшая и уютная, полная женской заботы и рукоделия. Старушка мирно дремала в потертом кресле, сжимая в руках кружевное платьице. Вещь моей мамы. Няня очень ее любила, просто души не чаяла. И, хотя я была дочерью и точной копией моей мамы, на меня это обожание не перешло. Няня хорошо ко мне относилась, очень хорошо. Но любил она всегда только мою маму.

Я попросила приготовить чай и сама накрыла небольшой столик у окна. Когда старушка проснулась, ее глаза увидели меня, и лицо на миг просияло. Она быстро поняла, что я всего лишь Алисия, и просто и по-доброму улыбнулась мне.

— Я ждала тебя, Алисия, — сказала она.

Взгляд старушки по-прежнему был ясным. Как и ее память. По крайней мере та ее часть, что касалась моей матери.

— Мою маму нашли в Зеленом лесу? — спросила я.

Взгляд чистых добрых глаз старушки остановился на мне.

— Так ты знаешь об этом? — она не удивилась.

Старушка неспешно рассказала все, что знала. Это было правдой. Приемный отец нашел малышку в Зеленом лесу. Он побоялся, что если об этом узнают, пойдут пересуды. Начнут расползаться слухи, что она не из людей. К тому же, это произошло не так далеко от Мертвого леса. И тогда он забрал младенца и подкинул к своим воротам. Целый год девочку никому не показывали, кроме нескольких верных слуг.

— Но как моя мама оказалась в лесу? — спросила я.

— Этого я не знаю, — ответила старушка. — Ни записки, ни особенной вещи при ней не было.

По словам старушки, моя мама долгое время не знала об этом, но ее все равно тянуло в Зеленый лес.

— Малышка выдумывала светлячков и говорящие деревья, — ласково улыбнулась няня, — только чтобы ее не ругали. Но ее никогда не ругали.

Светлячков видела и я. А говорящими деревьями могли быть и корневики. Какие тайны скрывало происхождение моей мамы? Я встала и подошла к окну. Там, среди просторов вихрем неслась верхом на вороной лошади Кадди.

— Няня, ты знаешь про Гнеда? — обернулась я.

Старушка пытливо всмотрелась в меня.

— Сына горшечника? — прищурилась она. — Я слышала о нем. Не скажу, что хорошее.

— Гнед — сын хозяина Мидса, моего названного дедушки, ведь так? — ответил я.

Лицо старушки впервые стало не мягко-ласковым, а окаменевшим:

— Хозяйка здесь ты и только ты! Так хотел твой дед! А если ты и о Гнеде знаешь — уж не знаю, кому пришло в голову это тебе нашептать— то скажу так — мать Гнеда получила то, что заслужила! Знаешь ли ты о том, что твой дед выкупил ее мать — бабушку Гнеда — из Серой горы?

Я опустилась в кресло, побледнев и не сводя глаз со старушки. Этого не могло быть! Никто и никогда из серых служанок не покидал Серую гору.

— Не знаешь, — поняла няня и тяжело вздохнула. — Никто не знал. Стоило это огромных денег и еще кое чего. А молоденькая сиделка, мать Гнеда, знаешь что заявила?

Я молчала и все еще была не в состоянии произнести ни слова.

— Что не стоило тратить деньги на это! Деньги нужно было отдать ей и маленькому наследнику. Хотя твой дед не оставил их, он купил им добротный теплый дом и небольшое хозяйство. Он хотел выдать сиделку замуж за ремесленника, чтобы тот признал Гнеда своим.

Дальше я знала по рассказу Гнеда: его мать взяла деньги, сразу отправилась к хозяйке и все выложила. Это услышал хозяин, сердце его не выдержало. Мать Гнеда уехала, оставив младенца, и дальше судьбой ребенка занималась хозяйка Мидса. Но кое-чего я не знала.

— Вот ведь боль моя, — посетовала няня. — Хозяйка ко мне обратилась, а я возьми, да и посоветуй ей горшечника. Он ведь был неплохим человеком, жену очень любил, хоть и занемогла он с первого год замужества. Бедные, да, но ведь в край обеднели они уже во время болезни жены, все он на лекарей потратил. Его и хозяин наш потому жалел, постоянно денег давал. Скрывал это добрый наш хозяин, да от слуг разве что утаишь? А жена горшечника так ребеночка хотела, так хотела. Вот и решили мы с хозяйкой, что два добрых дела сразу сделаем: и младенца пристроим, и жена горшечника на радостях поправится. Обрадовалась горшечница, с постели встала, по избе бегает. А через пять дней умерла.

Старушка устало замолчал. Но историю Гнеда дальше я знала. И у меня из головы все еще не выходила выкупленная серая служанка.

— Жива она, — ответила няня. — Только дам тебе совет: держись от нее подальше!

Перечить я не стала. Но и соглашаться не спешила. Как же осталось в тайне то, что Усдан отпустил их горы серую служанку?

А няня наклонилась и погладил мои золотые волосы. Ее лицо, омраченное неприятными воспоминаниями о родных Гнеда, озарила улыбка. Няня думала о моей маме. И больше я не решилась говорить о неприятном — остальную часть дня мы вспоминали моих родителей. Грусть, боль и радость смешались для меня в этой беседе.

Кое-что я знала, но о многом услышала впервые. Моей маме было четырнадцать, когда мой отец впервые увидел ее. Она, как это часто бывало, отправилась в Зеленый лес.

— Твой отец поймал ее, когда она свалилась с дерева, — улыбнулась няня.

Должно быть, мама собирала какие-то редкие наросты на стволе дерева.

Юноша бережно поставил ее на землю. Они взглянули друг другу в глаза и полюбили навсегда. И с тех пор виделись только в Зеленом лесу.

Приемные родители собирались выдать дочь замуж, как только ей исполниться шестнадцать. За одного из самых знатных представителей королевства Крамтон — Гельвинга Продиса.

— Это же отец Кадди? — ахнула я, невольно оглядываясь на окно и ища глазами брюнетку.

— Точно так, — прищурилась старушка, — тогда он еще не был женат. И был готов взять за себя приемную дочь владельцев Мидса, пусть и с весьма сомнительным происхождением, но с несомненно богатейшим приданым. А твой отец был всего лишь сыном корабельного воина. Но я-то видела, как на него смотрит твоя мама.

Когда девушке исполнилось шестнадцать, Гельвинг Продис приехал поторопить со свадьбой. В ту же ночь няня помогла моей маме сбежать из Мидса и выйти замуж за любимого.

Гельвинг Продис рвал и метал. Несмотря на то, что его невеста уже стала женой другого человека, он попытался выкрасть ее, подкараулив в Зеленом лесу. Когда это не удалось, он отправил одного из своих слуг убить моего отца. Слугу поймали. Гельвинг Продис долго не мог успокоиться, а затем поспешно женился на овдовевшей молодой женщине. Он получил неплохое поместье и капитал вдовы, но довольно быстро промотал его, устраивая балы, проигрывая в азартные игры и вкладываясь в дела, которые прогорали. Потом родилась Кадди.

Подходило время ужина, и слуги доложили, что гостьи — Кадделии Продис — нигде нет, а ее вороная лошадь мирно пасется возле пруда.

— Я бы не доверяла ей, — сказала старушка.

Но я доверяла и отправилась искать сама. Уже почти прошла мимо водонапорной башни, когда услышала голос брюнетки:

— Алисия, я здесь!

В башню вела одна-единственная дверь, и она была распахнута. Я зашла внутрь. Это была высокая башня, давно заброшенная — водонапорной ее называли по привычке. Внутри было темно и затхло, вверх вела винтовая лестница. Внизу Кадди не оказалось, и я стала подниматься. Ступеньки под моими ногами скрипнули, перила немного закачались.

— Кадди, — снова позвала я, когда поднялась до первого узкого окошка, которое находилось довольно высоко.

— Алисия, я здесь, — с ноткой досады отозвался голос брюнетки.

К моему удивлению, доносился он откуда-то снизу. Я развернулась — и испуганно схватилась за перила, потому что лестница закачалась сильнее. А в стене башни вдруг что-то зашуршало, и из темного угла показалась Кадди. Она быстро пробежала все взглядом и посмотрела наверх.

— Зачем ты туда забралась? — удивленно спросила она.

В этот миг издалека донесся голос слуг — нас искали. Кадди прислушалась, бросила взгляд на дверь, потом на лестницу и скомандовала:

— Не двигайся!

И она выскочила из башни. А я сделала шаг вниз, и тут же пожалела об этом — ступенька скрипнула и провалилась под моей ногой. Падая, я успела схватиться за перила, они закачались и с трудом удержали меня. Еще немного, и я полетела бы вниз.

Кадди вернулась быстро и не одна: вместе с ней прибежали слуги с лестницами. Мне помогли спуститься, и все закончилось хорошо. Но мамина няня, пока служанки старались привести мой внешний вид в порядок, укоризненно покачала головой и сказала:

— Я так и думала. Все Продис ненавидят твою семью. И тебя.

— Няня, Кадди спасла меня! — возразила я.

Старушка покачала головой:

— Просто слуги были уже рядом, и могли найти вас в любую минуту. Она ведь не хочет снова в заключение?

Я не стала спорить. Но после ужина согласилась вернуться вместе с Кадди в башню. Там, в самом темном углу, она показала мне осыпавшиеся кирпичи.

— Тайный ход, — оповестила меня брюнетка, — и кто-то им воспользовался.

Кадди нашла тайный ход в моем поместье, о котором я даже не подозревала. Пришлось снова позвать слуг. Выяснилось, что никто из них не снимал замок с двери башни. Более того, когда нашли замок, оказалось, что он сорван без ключа. Кадди была права — кто-то побывал здесь. И самое неприятное, что тайный ход, как оказалось, вел в поместье. Слуги принялись все осматривать, а мы с Кадди предпочли не оставаться на ночь и уехать. Старушка-няня, на прощание держа мои руки в своих руках, совсем расчувствовалась:

— Милая моя, — сказала она, — у поместья Мидс много тайн. Будь осторожна.

Я возвращалась во дворец, словно домой. При виде его башен сердце мое затрепетало. Но я знала, что это не потому, что дворец величествен и красив. Просто там мог быть Симмиус. И я видела, что и в глазах Кадди появился блеск. Но Симмиус во дворце не оказалось.

К бабушке Гнеда мы с Кадди отправились на следующее утро. На этот раз с нами поехал Мирнин. Путь наш лежал к Белой вершине. Там жили землепашцы, скотоводы и немного ремесленников. Мы проезжали через луга, на которых паслись лошади и коровы. Трава была сочной и высокой, хоть и покрылась серостью. На плодородных землях работали люди, стараясь повернуться спиной к Серой стене — никто не хотел целый день видеть ее перед глазами. А здесь ее не закрывал ни Зеленый лес, ни Серая гора. Только Беля вершина возвышалась в стороне, в остальном луга и плодородные земли упирались прямо в стену.

Невдалеке от Белой вершины поблескивало Зеркальное озеро.

Давным — давно, задолго до заключения союза с Нежитью, его называли Хрустальным. Потому что оно было невероятно прозрачным, а родники его нежно звенели. Родники находились на дне озера, но струи их были такими мощными, что фонтанами вылетали наружу. В озере было так много рыбы, что хватало всему королевству. Говорили даже, что родники бьют из подводной реки и именно оттуда вылетает рыба — в Хрустальном озере водились маленькие золотистые рыбки, которые любили резвиться в фонтанах, вылетая вместе со струями.

Но оно давно потеряло свою прозрачность. Поверхность стала гладкой, словно на озеро уложили зеркало. И плотной, как густой кисель. И чаще всего, особенно при детях, употреблялось второе название озера — Вязкое.

Говорили, что таким оно стало после того, как король во время Великой войны проклял всех странных существ, населявших Крамтон. И жители подземной реки больше не могли выходить в наш мир. Но поговаривали, что они все же выходят — изменившиеся и страшные. Много слухов бродило про это озеро. Его старались обходить стороной. Хотя ходило поверье, что озеро может показать прошлое.

Но к озеру ехать мы и не собирались — свернули на улицу ремесленников, проехали лавку корзинщика — вся он была увешена не только корзинами, но и плетеными замысловатыми фигурками, и направились дальше. Дом бабушки Гнеда стоял на отшибе и выглядел, как кривой гриб. Крыша и забор его покосились, окна подернулись то ли серостью, то ли пылью. Дверь была распахнута, а на крыльце сидела старая серая женщина и курила рубку. На ней была цветастая и местами блестящая одежда из дорогих тканей, но изношенная и грязная. Если бы я даже не знала, что это бабушка Гнеда, я смогла бы догадаться — ее лицо было таким же треугольным, с острющим подбородком. Она впилась в меня своими широко расставленными глазами и усмехнулась:

— Явилась!

Мы спешились, подошли и поздоровались. Она не ответила, продолжая ощупывать меня взглядом.

— Мы приехали узнать правду о Серой горе, — сказала я.

Губы женщины отвисла от удивления, и она не сразу произнесла:

— Неужели? Я думала, ты пришла узнать правду о своей матери!

Последние слова она сказала с таким ехидством, что я побледнела, а Кадди и Мирнин нахмурились. Женщина метнула на них взгляд и ту же добавила:

— А ведь я кое-что знаю.

И она снова посмотрела на моих спутников. Ясно было, что при них она говорить не намерена. Мне нужно было тут же развернуться и уехать. Но я осталась. Мирнин и Кадди отправились в видневшуюся открытую лавку корзинщика, а бабка Гнеда снов смерила меня взглядом, вынула трубку и произнесла:

— Ты ведь знаешь, что твою мать нашли в Зеленом лесу?

Я кивнула. Тон старой женщины был недобрым и давил на сердце, как камень, но я снова не ушла.

— А ты знаешь, что твой названный дед убил ту лесную женщину, что родила твою мать?

Все во мне похолодело. Теперь я уже хотела отскочить от нее, как от паука, но не могла — я словно окаменела. А женщина пробежала по мне взглядом — он сверкнул от злорадства — и продолжила:

— Горшечник это видел, да. Знаешь же горшечника, голубушка? Он недалеко от вас жил, недалеко. Да не по вашему укладу. В ту пору он только женился, а жена слегла. Вот он и отправился искать корень ламелии. Ну и все увидел. Испугался, конечно, и дал деру. А потом жене его все хуже и хуже, ну он и решился к хозяину Мидса: так мол и так, видели мои глаза кровь. И знаешь что?

Старая женщина выдержала долгую паузу. Она с наслаждением затянулась дымом и с наслаждением же пробежалась взглядом по моему застывшему лицу. И только потом закончила:

— Хозяин Мидса дал ему денег! И стал давать регулярно, только чтобы тот молчал!

Она говорил еще что-то, но я больше не слушала. Как только прошло оцепенение, я попятилась прочь, снимая с себя ее слова, как липкую паутину.

Вернулись Мирнин и Кадди, купившие несколько плетенных игрушек в лавке корзинщика. Корзинщик до сих пор выглядывал из лавки и довольно улыбался. Но едва он увидел, как его покупатели приближаются к дому бабки Гнеда, как сразу же скрылся в лавке.

Едва Мирнин спросил о Серой горе, как бабка Гнеда словно язык проглотила. От ее болтливости не осталось и следа. Лицо стало мертвенно-серым, глаза испуганными. Казалось, ее лучше не трогать. Но это было дело королевской важности, и Мирнин заявил:

— Тогда придется отвечать перед королем!

В глазах женщины сверкнул живой огонек, а взгляд невольно метнулся на башни дворца. Легкая ухмылка искривила губы бабки Гнеда, и стало ясно — она хочет попасть во дворец.

— Но я ведь не могу предстать в таком виде перед его величеством, — ехидно сказала она Мирнину.

Я не верила этой женщине. Моя мама очень любила своих приемных родителей и считала их самыми добрыми и заботливыми. Однако слова бабки Гнеда не давали мне покоя. Они не были ложью — ведь старушка-няня вспоминала, как мой дед давал денег горшечнику — но и не были правдой. Я чувствовала это.

И мы поехали к горшечнику. Такая знакомая улица и наше поместье, где прошло мое счастливое детство. В конце улицы дом горшечника, я хорошо его знала — добротный, из серо-рыжего кирпича. Несколько запущенных яблонь в саду, перевесившаяся через забор груша и раскидистый куст с сизыми ягодами.

Дверь была закрыта, но не заперта. Мирнин не позволил мне и Кадди войти — ведь Гнед мог прятаться внутри — и зашел сам. Потом вернулся и позвал нас.

Запущенный дом, давно не топленная печь, огрызки хлеба и остатки прокисшей еды. Жалось сжала мне сердце при виде этого дома глубоко одинокого человека еще до того, как мы вошли в комнату. Горшечник был болен, очень болен. Мирнин потряс его и позвал, и седой заросший мужчина попытался открыть глаза. На мгновение они остановились на нас, но и в это мгновение их не озарила осознанность. Горшечник бредил и постанывал. Я набрала воды и хотела дать ему напиться, но Мирнин не позволил — сказал, что мы не знаем причину болезни. Он попросил нас как можно скорее найти лекаря, а сам остался ухаживать за больным. Уходя, я оглянулась — Мирнин бережно, как ребенка, поил горшечника водой.

Тем временем бабку Гнеда доставили во дворец. Я не знаю, переодели ли ее, и кто допрашивал бывшую серую служанку — сам король или его подданные. О чем с ней говорили, полностью было ведомо только тем, кто спрашивал ее, но кое-что стало известно.

Бабка Гнеда нанялась в Серую гору на два года, чтобы отправить свою дочь на обучение к лекарю. Но через два года ее не отпустили. Так бы и прожила она всю жизнь внутри горы, если бы однажды ее не призвали к Усдану и не вывели к Серой стене. Женщин вся затрепетала, ведь известно, зачем выводят серых служанок к стене. Она упала на колени перед Усдном и взмолилась о пощаде. И он пощадил ее. Только заставил подписать — поставить крестик своей неграмотной рукой — на бумаге. Ей объяснили, что это договор с Нежитью. Если женщина когда-нибудь проболтается о том, что была серой служанкой и как все устроено внутри Серой горы, то Нежить придет за ней. Бабка Гнеда еще помнила пронзительную боль в мизинце и всю жизнь молчала. Как молчала и теперь, во дворце короля. Все это стало известно не от нее, а от одного из младших жрецов, который присутствовал при этом и теперь искал милости короля. Младший жрец не знал, чем откупился от Усдана хозяин Мидса. Ясно было одно — драгоценностей у верховного жреца было достаточно и без этого.

Но если бабка Гнеда решила молчать, то почему она так обрадовалась поездке во дворец. Нехорошее предчувствие мучило меня. И оно оправдалось. Меня позвали к королю. Не он сам нашел меня на балконе, на котором я часто высматривал Симмиуса, ни подошел в саду, когда я гулял там по вечерам. Мне было приказано немедленно явиться в кабинет короля. Кабинет, где решались самые серьезные вопросы. И выносились суровые наказания.

Король ждал в кабинете. Он не предложил мне сесть, и я так и осталась стоять у двери. Кабинет был затемнен — единственное окно и то было зашторено. Но пробивавшийся сквозь неплотно задернутые шторы луч солнца упал на мои волосы и блеснул золотом. Король встал, подошел ко мне и взял в прядь сверкнувших волос в свои руки.

— Необычный цвет, — заметил он, поглаживая пальцем золотую прядь.

— Такие же, как у мамы, — ответила я.

Король чуть усмехнулся и отбросил прядь.

— Я знаю, Алисия, — сказал он, развернулся и пошел к окну.

Я все также стояла воле двери, не зная, что делать. Король стоял ко мне спиной и смотрел в щель, которую образовали шторы.

— Больше ни у кого во всем моем королевстве нет таких, — наконец, развернулся он и посмотрел на меня.

Я растерялась под его взглядом. Это был уверенный, твердый и глубокий взгляд. Глубокий и опасный, как неизвестная глубина. И я не знала, что притаилось в этой глубине.

— Что ты знаешь о свой матери? — спросил король, усевшись и жестом потребовав от меня опуститься в кресло.

— Она была самой лучшей мамой на свете, — ответил я и села.

Кресло оказалось неожиданно мягким, и я глубоко и нелепо провалилась в него и заерзала. Король улыбнулся.

— Охотно верю, — согласился он. — Но что она говорила тебе о своем происхождении?

Я похолодела, поняв, с какой целью бабка Гнед захотела повидать короля. И поняла, почему она не рассказала это ему раньше. Это была ее выигрышная карта на случай, если с нее потребуют сказать правду о Серой горе. Болтать о жизни в горе она боялась, опасаясь расправы Нежити.

— Мама очень любила своих родителей, — осторожно произнесла я.

— Алисия! — с небольшой досадой возразил король. — Это были приемные родители, и тебе прекрасно известно об этом.

— Больше я ничего не знаю, ваше величество, — пробормотала я.

Это было правдой.

— Вот как, — король встал и подошел к моему креслу.

Я попыталась встать, но он властной рукой усадил меня обратно. Король изучал меня: пытливый темный взгляд скользил по моим волосам, лицу, шее и по телу. Дрожь пробежала по мне.

— Женщина в лесу, — задумчиво произнес король. — Что ж, это вполне может быть правдой.

— Ваше величество! — снова приподнялась я, и снова сильная рука усадила меня в кресло.

Король не слушал меня, взгляд его теперь был погружен в себя. Он снова подошел к окну, но на этот раз широко распахнул шторы. Свет залил кабинет, и это место перестало быть таким мрачным и тревожным. Однако не стало и уютным. Король смотрел в окно — вдаль было видно Зеленый лес.

— Мертвая женщина в лесу, — повторил он, вернулся и сел за стол.

— Я не верю ей, — прошептала я, вспоминая недобрый взгляд бабки Гнеда, — и думаю, горшечник все нам объяснит.

— Он умер, — ответил король. — Сегодня ночью.

Мне было жаль горшечника. И еще я поняла, что король знал больше, чем я думала. Теперь некому опровергнуть слова бабки Гнеда. Теперь моего дедушку будут считать преступником.