Коронованная любовью

Глава 4

Позднее Хиона поняла, что ею руководил инстинкт. Ничего сознательно не обдумывая, она сбежала по приставной лесенке, направилась к часовым и шагах в двух у них за спиной сказала громко:

— Мне кажется, вон там в кустах кто-то прячется. Я уверена, что там мелькнула какая-то фигура.

Она указала на кустарник шагах в двадцати от путей.

Как она и надеялась, часовые бросились туда, а она, не поворачивая головы, догадалась, что в эту секунду кто-то взбежал по деревянным ступенькам и скрылся в вагоне.

Она уже хотела вернуться туда, но тут из-за заднего вагона выбежали солдаты во главе с офицером.

Они держали наперевес винтовки с примкнутыми штыками, офицер размахивал пистолетом, но остановился, узнав ее.

— С вами все хорошо, ваше высочество? — спросил он по-немецки.

— О да, благодарю вас, майор, — ответила Хиона, определив его чин по эполетам.

Офицер поглядел на часовых, опасливо оглядывавших кусты, на которые им указала Хиона. Не дожидаясь его вопроса, она сказала:

— Мне показалось, я заметила какое-то движение в тех зарослях.

Офицер без колебаний отдал команду и вместе с солдатами побежал туда.

Хиона поднялась по ступенькам в вагон.

Только входя в дверь, она спросила себя, не был ли ее поступок неразумным или даже опасным.

Но тут же вспомнила, что о помощи ее попросили по-английски, захлопнула за собой дверь и задвинула задвижку.

Повернувшись, чтобы войти в гостиную, она увидела, что помещение погружено в полную темноту.

Кто-то задернул занавески, которые она отдернула, чтобы полюбоваться звездами.

Она было испугалась, но тут бархатный низкий голос произнес по-английски:

— Не бойтесь, я не причиню вам зла, и я очень вам благодарен.

Голос донесся из глубины гостиной. Хиона протянула руку, нащупала спинку стула и села.

Наступила полная тишина, которую тут же нарушили новые выстрелы.

Она не могла понять, доносятся ли они от паровоза, где раздался взрыв, или от кустов, на которые она показала солдатам.

Прислушиваясь, она сознавала, что укрытый мраком человек в гостиной прислушивается не менее напряженно.

Потом голосом, который чуть-чуть дрогнул, потому что ей становилось страшно, Хиона спросила:

— Но что происходит?

— Вы не знаете?

— Мне никто ничего не сказал.

У нее возникло ощущение, что он задумался, прежде чем ответить:

— В паровоз бросили бомбу, чтобы помешать поезду двигаться дальше.

— Кто бросил?

— Вы называете их «революционерами», — был ответ. — Но я предпочту назвать «патриоты».

— Вы хотите сказать, что вы славонец?

— Совершенно верно.

— Славонец и говорите по-английски?

— Вы предпочли бы, чтобы я говорил по-немецки?

Хиона улыбнулась.

— Но я могу говорить с вами и на вашем языке.

— Замечательно! — воскликнул он с удивлением. — Вы позаботились выучить язык нашей страны! Этого никто от вас не ожидал.

Прежде чем Хиона смогла ответить, у вагона послышались шаги, и кто-то подергал дверь.

Когда они сообразили, что задвижка задвинута, они громко постучали.

У Хионы сжалось сердце, и она почувствовала, как напрягся скрытый мраком человек.

Она сама не понимала, откуда знает это, но она ощутила исходившие от него флюиды.

Она нарочно выждала несколько секунд, и когда снова раздался стук, сказала, зная, что стучащий решит, будто ей пришлось идти из спальни:

— Кто там?

— Полковник Мюллер, ваше высочество. Его превосходительство прислал меня справиться, как вы. Он пришел бы сам, но взрыв застал его уже в постели. Однако он одевается и вскоре придет к вам.

Хиона перевела дух и сказала:

— Прошу, поблагодарите его превосходительство, но со мной ничего не случилось. Я только очень устала и никого не хочу видеть.

— Ваше высочество, его превосходительство полагает, что кто-то из офицеров должен до утра подежурить в вашей гостиной.

— В этом нет никакой нужды, — отрезала Хиона, — хотя я тронута заботливостью его превосходительства. Передайте ему, что я уже легла спать и не хочу, чтобы меня снова будили.

— Вы совершенно уверены, ваше высочество, что не хотите, чтобы вас охраняли в вагоне?

— Совершенно уверена, — твердо сказала Хиона. — Спокойной ночи, полковник, и благодарю вас.

Она не услышала удаляющихся шагов полковника и поняла, что ее решение его смущает и он готов настаивать и дальше.

Однако через минуту-другую он, видимо, понял, что она решения не изменит, и ушел в сторону паровоза.

Человек во мраке тихонько засмеялся.

— Вы были очень суровы с ним. Вы всегда настаиваете на своем?

— Редко, — призналась Хиона.

Опять послышались шаги — мерные, солдатские — и оборвались возле вагона.

— Кажется, вас все-таки будут охранять, хотя и снаружи.

— Боюсь, что да, — ответила Хиона. — Значит, мы должны говорить очень тихо, не то они решат, что я помешана и разговариваю сама с собой.

— Я очень польщен, что вы намерены поговорить со мной, — услышала она. — Так не могу ли я предложить, если это вас не испугает, чтобы мы сели поближе друг к другу?

— Я уже об этом подумала, — сказала Хиона. — И если мы перейдем к противоположной стене, им будет труднее нас услышать.

С этими словами она встала и на ощупь направилась в противоположный угол маленькой гостиной.

Добравшись до окна, она почувствовала, что спасенный ею человек стоит совсем рядом, но не ощутила ни малейшего страха. Они сели на стулья, лицом друг к другу, и она поняла, что, как ни странно, испытывает к нему глубокое доверие.

— А теперь, — чуть слышно прошептала она, — скажите мне, что произошло и кто вы такой.

— Я скажу вам, что было задумано, — сказал он. — Если это вас не напугает.

Он опять говорил по-английски. А когда умолк, подбирая слова, чтобы начать, Хиона тихонько вскрикнула.

— Я знаю, кто вы! — прошептала она. — Вы — Невидимый!

Она почувствовала, как он весь напрягся, прежде чем сказать:

— Но что вы знаете о Невидимом?

— Только то, что все боятся его упоминать, но что он — претендент на трон Славонии.

Наступила тишина, не дождавшись ответа, она спросила:

— Это правда, ведь так?

— Я поражен, просто ошеломлен, — последовал ответ, — так как не ждал, что вы будете осведомлены о происходящем здесь, в моей стране. Не могу поверить, что его превосходительство, высокочтимейший посол Славонии в Великобритании был настолько откровенен!

Сарказм в его голосе чуть было не заставил Хиону рассмеяться, и она сказала:

— Нет, конечно, не он, можете быть уверены. Это был кто-то другой.

А если он догадается, что речь идет о капитане Дариусе? Не желая даже случайно повредить молодому славонцу, она сказала:

— Прошу вас, на случай, если вы исчезнете бесследно и мне так и не доведется узнать правду, объясните мне сейчас же, что произошло и почему королевский поезд подвергся нападению.

— Планировалось, — сказал человек напротив нее, — сжечь его со всеми, кто в нем находился.

Хиона ахнула от ужаса. Потом сказала дрожащим голосом:

— Вы говорите… что люди, которых вы называете… патриотами… хотели… уничтожить меня?

— Они готовы уничтожить всякую поддержку нынешнего режима, — ответил он. — А вас привезли сюда для его поддержки.

— В таком случае… что случилось? Почему они… не привели в исполнение… свое намерение?

— Я был на другом конце долины, далеко отсюда, — сказал он, — и узнал про этот план в самую последнюю минуту. Я добрался сюда слишком поздно, чтобы помешать нм бросить бомбу в паровоз, но воспрепятствовал тому, чтобы вагоны были подожжены. К несчастью, в результате я чуть было не попал в руки солдат и навсегда останусь вашим должником, принцесса, за спасение моей жизни.

— А если бы вас схватили, что произошло бы?

— Меня расстреляли бы и тем лишили бы возможности объяснить, что я не собирался вас уничтожить.

Наступила долгая пауза. Потом Хиона сказала:

— Почему вы… решили меня спасти?

— Я не хочу воевать с девочкой, которая слишком юна, чтобы знать, чем чреваты ее поступки.

В его голосе прозвучало презрение, и Хиона спросила с интересом:

— Это единственная причина, почему вы меня спасли?

— Последние две недели славонские газеты были полны вами — превозносили вашу красоту, объясняли, как вы молоды. Слишком, слишком молоды, чтобы стать супругой короля Фердинанда. Что заставило вас согласиться на этот брак?

Человек во мраке говорил почти зло и, прежде чем Хиона успела ответить, добавил тоном, который раньше не употреблял:

— Ну конечно! Какая женщина способна устоять перед троном?

— Это не так! Совсем не так! — гневно ответила Хиона.

— Вы не хотите быть королевой?

— Нет, если король так стар, что почта годится мне в деды! И я не хочу выходить замуж за человека, которого не люблю!

— Любите? — повторил он. — Неужели вы хотите сказать, что бывают королевские браки по любви?

— Мои отец и мать горячо любили друг друга, — возразила Хиона. — И к их браку были препятствия потому что он был младшим сыном короля без королевства, но они очень друг друга любили и… и после его смерти мама так никогда и не стала прежней.

В ее голосе была особая трогательность, и после паузы человек во мраке сказал очень тихо:

— И вы надеялись обрести такую любовь?

— Конечно! Моей сестре судьба улыбнулась. Она нашла человека, которого любит и который любит ее. Если бы я отказалась поехать в Славонию или убежала бы и скрывалась, как я было решила сделать, тогда бы сюда заставили поехать Хлорис. Королева ведь сначала выбрала ее.

— Я могу понять, что произошло, — сказал человек во мраке. — И все же это возмутительно, это гнусно, что вас отправили сюда в полном неведении, чего вам ожидать или что такое брак с мужчиной, который… который настолько старше вас.

На последних словах он замялся, и Хиона почувствовала, что сказал он совсем не то, что собирался.

— Но я здесь, — сказала она тихим голоском, — и мне остается только выйти за короля, как и было уговорено.

Она услышала, как он со свистом втянул воздух, словно мысль об этом его возмутила и рассердила.

Но время шло, а ей столько еще хотелось узнать, что она сказала торопливо:

— Прошу, расскажите мне еще о том, что происходит. Так страшно ничего не знать, а от меня все скрывают. Насколько сильны патриоты?

Ей показалось, что он не ответит. Но секунду спустя он сказал:

— Настолько, насколько можно быть сильными без денег на оружие.

— И для страны действительно было бы лучше, если бы у власти стояли они, а не нынешний король?

Ответ она знала заранее, но хотела услышать эти слова от него.

И вновь она услышала, как он глубоко вздохнул, словно она предлагала ему сложную задачу.

— Что вам вообще известно о положении на Балканах в настоящий момент?

— Очень мало, — призналась Хиона. — Пока был жив папа, я знала гораздо больше, потому что он очень интересовался балканскими государствами и обсуждал положение в них со мной. Но английские газеты словно бы интересуются только великими державами, а мы бедны и ведем очень уединенную жизнь в Виндзоре и поэтому не слишком осведомлены.

— Хорошо, я попробую вам объяснить, — сказал человек, сидевший напротив нее. — 6 тысяча восемьсот семьдесят первом году возникла Лига трех императоров — австрийский, германский и русский императоры согласились сотрудничать для поддержания мира. Но только теперь, три года спустя, мы здесь в Славонии поняли, что их понятие о мире подразумевало включение всех независимых балканских стран в Австро-Венгерскую империю, которая подчиняется Германии.

Хиона ахнула:

— Неужели это правда?

— Поверьте мне, балканские страны одна за другой утрачивают независимость, и Славония очень скоро будет полностью австриизирована… или германизирована, если хотите.

— Я… не понимаю, — сказала Хиона. — Если так, то почему король выбрал в невесты английскую принцессу?

— Его принудила славонская партия в парламенте. И большая часть народа верит, что это единственный способ спасти страну от полного австро-немецкого засилья. Газеты больше года твердили, что только Великобритания может спасти Славонию. Собирались многолюдные митинги, писались настойчивые петиции, даже вспыхивали беспорядки — с единственной целью заставить короля выполнить волю народа.

Хиона промолчала, и секунду спустя он добавил;

— Так что королю пришлось уступить, чтобы избежать открытой войны, а то и революции, которые вспыхивают во всех балканских странах.

— Да-а… теперь я поняла.

— Но некоторые среди нас, — продолжал он, — считают, что этот брак укрепит положение короля, и вот они-то были готовы уничтожить вас, лишь бы помешать вам влить новые силы в монархию, которую они ненавидят и презирают.

— Потому что король австриец? — спросила Хиона.

— Есть и другие причины.

— Какие же?

— Не вижу смысла обсуждать их. Я спас вашу жизнь, вы спасли мою, а теперь мне пора. Могу только надеяться, что в будущем вы обретете немного счастья.

По его тону Хиона поняла, что он считает это очень маловероятным, и сказала порывисто:

— Мне страшно! По-моему, теперь мысль, что мне предстоит брак с незнакомым стариком, страшит меня даже больше, чем при отъезде из Англии.

— Я понимаю, — сказал человек во мраке. — И все же вы можете помешать тому, чтобы Славонию проглотили, как были проглочены другие страны.

— Я попытаюсь помочь вашей Славонии, — ответила Хиона. — Но понимаю, что это будет очень трудно.

— Слишком трудно, — резко сказал он, — и слишком тяжело для такого юного существа, как вы. Вам надо быть счастливой, свободной, а не превращаться в пешку в политической игре.

— Я так и сама думала, — ответила Хиона, — но мне оставалось только смириться с волей королевы.

— Не думаю, что она да и вообще кто-то в Англии имели хоть малейшее представление о том, что вас ожидает здесь.

Он сказал это очень тихо, словно себе, а не Хионе, и она испуганно вскрикнула:

— О чем вы? Что от меня скрывают? Я знаю, что-то есть такое, но никто не хочет говорить со мной откровенно. А мне будет легче взглянуть в глаза фактам, чем воображать ужасы, быть может, куда более жуткие, чем те, которые меня подстерегают на самом деле.

Человек во мраке сказал неожиданно:

— Дайте мне вашу руку.

Хиона без колебаний протянула ему руку, и он сжал ее в своих.

— Послушайте меня, принцесса, — сказал он. — Вы спасли мне жизнь с большой смелостью и находчивостью, каких я не ожидал бы найти в юной девушке, а после этого разговора в темноте я убедился, что в вас есть все, что должно быть присуще королеве. А народ моей страны, когда узнает вас ближе, преданно вас полюбит.

Его пальцы сжались еще крепче.

— Но я не отрицаю, что впереди вас ждут большие трудности, и прошу вас: обещайте, если они окажутся невыносимыми, вы попросите меня о помощи. Не знаю как, но клянусь, если это будет человечески возможно, я употреблю все средства в моем распоряжении, чтобы спасти вас.

Он говорил с таким глубоким чувством, что Хиона онемела, и только ее невидимые в темноте глаза широко открылись.

И одновременно она остро ощущала, что флюиды, исходившие от него и его рук, сжимавших ее руку, были почти электрическими, словно ей еще не приходилось встречать человека с такой могучей жизненной силой.

Когда он умолк, она произнесла тоненьким, почти детским голосом:

— Благодарю вас. Мне стало… легче на душе, потому что я знаю… вы будете… где-то рядом.

Помолчав, она спросила:

— Вы меня не забудете?

Она не сомневалась, что он улыбнулся, прежде чем ответить:

— Это было бы невозможно!

Он наклонил голову, и она почувствовала прикосновение губ к ее руке.

— А теперь я должен уйти.

— Но как? — спросила Хиона. — Ведь снаружи часовые.

— Да, — ответил он, — но если вы разрешите мне войти в вашу спальню, там в полу есть люк. Через него я спущусь на путь, и они меня не увидят.

— Ну а если увидят?

— Тогда меня застрелят, как уже застрелили бы, если бы вы меня не спасли.

— Прошу, прошу вас, поберегитесь, — умоляюще сказала Хиона.

— Непременно, — ответил он. — И не только потому, что об этом просите вы, но потому, что я верю, что нужен Славонии.

При этих словах он встал. Но прежде чем он отошел в непроницаемой темноте, она сказала:

— Предположим, мне понадобится ваша помощь. Как мне связаться с вами? Где искать?

— Пошлите мне известие с любым славонцем, которому будете доверять.

— И сказать, чтобы он передал его Невидимому?

— Конечно. Они поймут, а я восхищаюсь вами, моя маленькая принцесса, и если буду жив с Божьего соизволения, спасу вас.

Он умолк, и Хионе почудилось, что он смотрит на нее в темноте и видит ее, хотя сам остается невидимым.

Потом с легким вздохом он шагнул в сторону спальни.

— Подождите здесь, — сказал он. — И помолитесь, чтобы я добрался до тех, кто ждет меня.

— Я помолюсь от всего сердца, — ответила Хиона. — Да охранит вас Бог!

Никогда ничего подобного она в жизни не говорила и все-таки произнесла эти слова совершенно естественно.

Он открыл дверь ее спальни, и в светлом проеме она увидела его силуэт.

Он был высок, широкоплеч, строен и, видимо, очень силен.

Тут же дверь затворилась за ним.

Хиона начала молиться.

Из спальни не доносилось ни звука, но ей представилось, как он откидывает ковер и открывает люк, достаточно широкий, чтобы в него мог пролезть взрослый мужчина.

Вот человек, с которым она говорила, спускается на железнодорожное полотно под вагоном бесшумно и быстро.

И сейчас какой-нибудь солдат может услышать шорох, заметить движение в темноте и выстрелить в него.

— Господи, молю тебя, спаси его! — шептала Хиона.

Сложив ладони в мольбе, она чувствовала, как ее молитва возносится среди звезд к небесам, и в то же время напряженно вслушивалась, не прогремит ли выстрел, не раздастся ли предсмертный крик.

Прошло много времени, прежде чем она решила, что Невидимый благополучно спасся, и лишь тогда встала и вошла в спальню.

Как она и ожидала, ковер у изножья кровати был откинут, открывая крышку люка, которую спасшийся закрыл за собой.

Она расправила ковер, сняла атласный пеньюар и легла.

Час был уже очень поздний, а вернее, ранний, и она знала, что скоро звезды начнут гаснуть и бледные пальцы рассвета угасят сияние месяца.

А Невидимый будет уже далеко — целый и невредимый, как она надеялась.

Уже засыпая, она помолилась, чтобы он ее не забыл, как и обещал.

Проснувшись на следующее утро, она узнала, что они не смогут сразу отправиться в путь. Паровоз был сильно поврежден взрывом, и надо было дождаться другого из столицы, где король и члены правительства ждали ее прибытия.

Мизра еще не оправилась от вчерашних происшествий и очень возмущалась, что взрыв и крики нарушили покой ее высочества.

И все же у Хионы сложилось впечатление, что камеристка прекрасно знала, кто устроил нападение на поезд, и сочувствовала им.

Но посол и сэр Эдвард, когда явились в гостиную завтракать, негодовали на революционеров, называли их поведение позорным и предсказывали, что король примет против них гораздо более суровые меры, чем раньше.

— Не будь с нами такой большой охраны, нас всех могли бы зарезать спящими — сказала леди Боуден с дрожью в голосе. — Не понимаю, почему, когда армия столь велика, эти люди могут чинить такие беспорядки!

— Их трудно ловить, миледи, — сказал кто-то из свиты посла. — Один славонец как две капли воды похож на остальных славонцев, и как мы узнаем, что у крестьянина, катящего свою тачку на рынок, под овощами спрятана бомба, а у старого подметальщика улиц в кармане лежит пистолет?

— Вы пугаете ее высочество, — раздраженно сказал сэр Эдвард, — и полагаю, подобные разговоры неуместны, особенно за завтраком.

— Совершенно с вами согласен, — сказал славонский посол, — но уверяю вас, после моего доклада его величеству король прибегнет к самому суровому воздаянию за вчерашнее гнусное покушение.

Хиона не выдержала и задала вопрос, давно ее мучавший:

— Сколько было убитых?

— Двое наших солдат получили тяжелые раны, — ответил славонский посол, — и я знаю, что многие революционеры получили пули, но товарищи, обратившись в бегство, унесли их с собой.

Хиона промолчала. Что они подумали бы, скажи она им, что ночью провела по крайней мере час в обществе вождя революционеров — с Невидимым.

Наконец подъехал сменный паровоз, и поезд отправился дальше со всей скоростью, какую дозволяла крутизна склонов. Теперь Хиона могла любоваться видами, которые оказались даже прекраснее, чем она ожидала.

Высокие горы, многие в шапках вечных снегов, окружали широкую долину внизу.

По ней струилась серебристая река, петляя среди сочных лугов и цветущих рощ, между которыми были разбросаны крохотные деревушки, почти все состоявшие из беленых домиков под красными черепичными крышами.

Все это настолько очаровало взгляд, что Хиона мысленно спрашивала отца, есть ли на всем Балканском полуострове страна красивее Славонии.

Там и сям у железнодорожного полотна стояли кучки людей, с восхищением глядя на поезд. И Хионе они очень понравились — женщины в большинстве были настоящими красавицами, а мужчины — широкоплечими, атлетического сложения.

И еще Хионе они показались улыбающимися людьми. Словно зная, кого везет этот поезд, они приветственно махали руками, и Хиона махала в ответ.

Было далеко за полдень, когда они наконец остановились у перрона вокзала в Дюрике.

Повсюду флаги, флаги, флаги — славонские бок о бок с Юнион Джеком, и повсюду цветочные гирлянды.

На красном ковре против того места, где должен был остановиться вагон Хионы, толпились сановники и офицеры в мундирах, увешанных орденами. В центре она увидела человека в шляпе с плюмажем и не усомнилась, что это король.

Она вдруг почувствовала, что не в силах взглянуть на него, но тут же одернула себя и приготовилась держаться так, как от нее ждала бы ее мать. Тем не менее ее охватило сумасшедшее желание убежать, спрятаться, положить конец этому фарсу с браком.

Но она вздернула подбородок и сказала себе, что не станет никого бояться, даже пятидесятидвухлетнего короля, и сумеет скрыть свои чувства, как подобает принцессе.

Некоторым утешением ей служило платье, которое ее мать предназначила для этого случая, — очень красивое, очень дорогое, нежно-голубого цвета, отделанное кружевом с голубыми лентами и украшенное миниатюрными розочками.

Когда она спустилась из вагона на устланный красным ковром перрон, Хиона выглядела очень юной и обворожительно прелестной.

— Разрешите мне приветствовать вас в мой стране, — произнес король по-английски с заметным немецким акцентом, довольно хриплым голосом. — Мы приветствуем вас от всего сердца. Я и мой народ постараемся сделать вас счастливой.

Хиона подумала, что речь эту кто-то написал для короля — он спотыкался на некоторых словах и явно напрягал память, а не говорил свободно.

Но этого и следовало ожидать. И тут, глядя на него, она поняла, что отталкивает ее не столько его возраст, сколько жестокость в очертании узкогубого рта и холодный взвешивающий взгляд.

Она быстро произнесла по-немецки ответную речь, которую сочинила еще дома, показала матери, а получив ее одобрение, выучила наизусть.

— Благодарю ваше величество за ваш любезнейший милостивейший прием. Я счастлива, что я здесь, в вашей прекрасной стране, и уверена, что полюблю ее так же, как люблю Англию.

Если король и был доволен ее ответом, он ничего не сказал, а только несколько раздраженно представил ей стоящих рядом с ним на платформе.

Женщин среди них не было, как сразу заметила Хиона, зато Имелся премьер-министр, другие члены кабинета, а также полдюжины генералов и городских советников с тяжелыми золотыми цепями на шее, под тяжестью которых они словно пригибались.

Все они хотели приветствовать Хиону, но король нетерпеливо на них поглядывал.

— Идемте, идемте! — сказал он по-немецки и повел ее вперед. — Вы опоздали и, хотя помешать этому было невозможно, теперь мы должны наверстать упущенное время.

Хиона не понимала, откуда такая спешка, но она не успела и рта открыть, как очутилась в открытом ландо рядом с королем, и оно покатило по улице под приветственные крики горожан, толпившихся на тротуарах.

Она махала им, хотя заметила, что король ни разу даже руки не приподнял.

Он сидел, выпрямившись, и смотрел на толпы так, словно в любую секунду ожидал появления наемного убийцы.

И действительно, вдоль всего пути следования ландо стояли цепи солдат, а лошади бежали быстрой рысью, и Хиона почувствовала, что это — непростительное невнимание к людям, которые простояли тут несколько часов, чтобы увидеть ее:

Однако она не решилась попросить короля приказать кучеру ехать медленнее, но только принялась махать особенно усердно, лелея надежду, что они все-таки сумеют понять по ее улыбке, как она им благодарна за такую восторженную встречу.

Когда впереди показался дворец, король впервые нарушил молчание, которое царило между ними всю дорогу.

— Не стоит столько махать. Они хотели королеву-англичанку, вот и получили ее!

Хиона посмотрела на него с удивлением, и спросила:

— А вы не хотели?

— Да нет же, нет! — резко сказал король. — И я очень рад видеть вас тут.

Она, однако, подумала, что особого восторга он не изъявил, и решила, что, может быть, он стесняется, как иона.

Огромный дворец, воздвигнутый несколько столетий назад, стоял высоко над городом и, как знала Лиона, был окружен прекрасными садами.

К. дверям вела длинная лестница, устланная красным ковром, и, поднимаясь по ней, Хиона недоумевала, почему молча идущий с ней рядом король не предложил ей опереться на его руку, как, казалось бы, требовали обстоятельства.

В вестибюле у дверей их ждала еще одна толпа придворных, которых король представил ей с небрежной поспешностью, явно не желая тратить время на церемонии.

Затем они вошли в великолепный зал, за которым находилась столовая.

— На пустяки у нас нет времени, — быстро сказал король. — Из-за задержки в два часа вы будете есть в дорожном костюме.

Его властный тон чуть было не толкнул Хиону сказать, что она все-таки предпочла бы сначала снять шляпу и вымыть руки.

Но она не сомневалась, что он выйдет из себя, если она это скажет.

Едва подъехали встречавшие ее на вокзале, как они все поспешили в столовую, где уже ждали другие приглашенные.

Их Хионе не представили, но они встретили ее рукоплесканиями.

Торопливо шагая рядом с королем к их месту во главе стола, Хиона пыталась улыбаться и любезно наклонять голову.

Они сели, епископ прочитал молитву, и тогда король спросил:

— Так что же произошло вчера ночью? Я намерен сурово покарать виновных, а также тех, чьей обязанностью было обеспечить безопасность поезда на перевале. Просто позор, что с вами произошло подобное, едва вы пересекли границу этой страны.

— Но все обошлось, — ответила Хиона, — и я думаю, лучше было бы просто забыть об этом.

— Забыть? — резко переспросил король. — Абсолютный вздор! Дайте этим людям палец, и они отхватят всю руку! Последнее время они ведут себя возмутительно, и я не намерен терпеть! Пусть знают, что я не собираюсь мириться с их бунтовщическими замашками! Он говорил грубым, властным голосом, и на мгновение все вокруг испуганно замерли, а король продолжал:

— Только Богу известно, что произойдет, раз дело уже дошло до того, что мы не можем сделать и нескольких шагов, чтобы на нас не нападали и не швыряли в нас бомбы! А ведь обязанность тех, кто нас охраняет, — предотвращать подобное.

Он свирепо взглянул на генерала, сидевшего через три человека от него, и, хотя выглядел генерал весьма внушительно, Хионе почудилось, что он совсем сник под взглядом короля и его багровое лицо побледнело.

— Вы слушаете, что я говорю, генерал? — грозно спросил король.

— Заверяю ваше величество, что будет сделано все, чтобы эти преступники предстали перед судом.

— Надеюсь, очень надеюсь, — сказал король. — Это же просто позор! Не говоря обо всем прочем, мы опоздали к завтраку!

Когда подали этот завтрак, кушанья оказались очень тяжелыми — немецкой кухни, решила Хиона.

Всевозможные мясные блюда, которые король и его гости поглощали с большим аппетитом, как и рыбу в кляре, поданную раньше, как и кремовые пудинги, поданные на десерт.

Хионе очень понравилась рыба, пойманная, как она решила, в серебряной реке, а также овощи, совсем не похожие на те, какие она ела в Англии.

От вина она отказалась, так как дома ей не разрешалось пить ничего, кроме воды, исключая рюмочку на Рождество или в какой-нибудь другой такой же праздник.

Она заметила, что вина подавались самые разные, а гости пили с наслаждением — их рюмки наполнялись снова и снова.

Завтрак тянулся очень долго — одно блюдо сменяло другое, выпитые бутылки сменялись полными, и Хионе казалось, что скоро настанет время пить чай.

Не говоря уж о приветственных, адресованных ей речах — премьер-министра, верховного судьи и других удивительно скучных сановников, которые, видимо, понятия не имели, когда следует замолчать и сесть.

Конечно, говорили за столом только по-немецки, и Хиона была рада, что знает этот язык, хотя он ей никогда не нравился.

Она предпочла бы славонский, который, как ей рассказывал капитан Дариус, отличался мягкостью и музыкальностью, а некоторые слова и выражения сами по себе были чистой поэзией.

Когда завтрак наконец подошел к концу, она чувствовала себя совсем измученной. Но тут к ней подошла леди Боуден, чтобы представить ей присутствовавших на завтраке дам, хотя их было немного.

В конце концов, когда, по мнению Хионы, все было сказано, ей разрешили удалиться к себе в спальню, где, к большому ее облегчению, ее ждала Мизра.

— Вы, наверное, очень устали, ваше высочество, — сочувственно сказала камеристка.

— Очень, — ответила Хиона. — Никогда еще я не выслушивала столько длиннейших речей и столько одних и тех же слов, повторяемых снова и снова.

Она засмеялась, а Мизра сказала:

— Так уж всегда: австрийцы и немцы — они говорят, говорят, пьют и пьют. А иногда распевают песни, но только не во дворце.

Хиона оглядела спальню, решила, что она безобразна, но затем подумала, что она тут временно: после венчания ей предстоит поселиться в парадных покоях.

Словно угадывая ее мысли, Мизра сказала:

— Прежде, говорят, во дворце было очень красиво, но теперь занавесы с кроватей сняли, а много чудесных картин убрано на чердак.

— Но почему? — спросила Хиона.

— Его величество считает, что все это ненужные пустяки и напрасная трата времени.

Хиона засмеялась.

Она уже успела догадаться, какую важность король придает времени.

Она медленно сняла шляпу и платье, в котором приехала, и Мизра посоветовала ей отдохнуть перед обедом.

Хиона поймала себя на том, что она думает о короле как о человеке и ее муже, и поняла, что находит его отталкивающим, причем не только из-за возраста.

С того момента, когда она спустилась на перрон, он не нашел для нее ни одного доброго слова, а только торопился поскорее закончить церемонию встречи с ней.

Ей пришло в голову, что он зол, так как его принуждают жениться, и испытывает такое же нежелание вступить в брак с ней, как она — с ним.

— Быть может, мы пойдем каждый своим путем, — сказала она себе, глядя на свое отражение в зеркале.

И словно опять увидела жестокую складку узких губ короля, его враждебный, как она думала, взгляд, и ей стало страшно.

Страшно не только от мысли, что он будет ее мужем, но и от чего-то еще, хотя от чего именно, выразить словами она не сумела бы.

Но это нечто было таким ощутимым, что ее охватил ужас.