Кошка и Токио

Церемония открытия

Риоко из иллюминатора поглядела на проступающий вдалеке силуэт горы Фудзи.

Небо сияло безоблачной голубизной, напоминая Риоко о невыносимо жарких летних днях, которые ей доводилось переживать в Токио в юные годы. Видимость была идеальной, и на горизонте хорошо различался огромный город – этот гигантский, бескрайне раскинувшийся хаос. Она еле слышно вздохнула: перед ней в дорожной люльке безмятежно спал Ген. Он был таким умницей на протяжении всего полета – ни разу не пикнул! Риоко коснулась руки Эрика. Тот, не поднимая взгляда от книги, ласково погладил ее руку указательным и большим пальцами. Он был всецело поглощен повествованием. Эрик умел сосредоточиваться на конкретных вещах, полностью фокусироваться на своем занятии. Совсем не то, что она. Риоко вгляделась в лицо мужа. Скандинавская белокурость, унаследованная от шведских предков… Узкое лицо, покрытое щетиной, которая успела отрасти за каких-то четырнадцать часов прямого перелета из Нью-Йорка.

Вылетали они утром. В аэропорту Кеннеди перекусили бейглами с жареным луком и кофе, скрасив тем самым ожидание посадки на свой рейс до аэропорта Ханэда.

– От Ханэды намного ближе к городу, – сказала Риоко, когда они сидели в кафе в зоне вылета. Она сделала глоток кофе, покачала в слинге Гена. Голос ее прозвучал тихо и неуверенно, а потому Риоко сделала медленный вдох, чтобы говорить тверже. – Я знаю, что это несколько дороже, но, когда мы приедем, ты сам скажешь мне спасибо.

– М-м… – Эрик прожевал кусок бейгла, проглотил. – Не бог весть какая разница в деньгах, детка!

– Просто аэропорт Нарита уж очень далеко от Токио, – продолжала Риоко, легонько покачивая Гена.

– Расслабься, – коснулся ее руки Эрик и мягко улыбнулся.

– Я знаю, да… – Риоко прикусила губу. Необъяснимая тревога терзала ее уже несколько недель – с того самого дня, как она взяла билеты до Токио.

Казалось, этот перелет будет длиться вечность. Эрик крепко заснул – раскрыв рот, свесив набок голову в маске для сна и вжавшись шеей в дорожную подушечку. Риоко сфотографировала мужа на свой мобильник, весело предвкушая его будущую реакцию на снимок. Этот парень мог уснуть где угодно и когда угодно! Наверное, вот откуда это качество у Гена.

Не находя себе покоя, Риоко снова и снова перебирала на сенсорном экранчике то, что могла ей предложить бортовая развлекательная система, ища что-нибудь более-менее достойное внимания. Запускала какой-либо фильм, но, быстро от него устав, переключала на другой. Все было не так. Ничто не вселяло уверенности. Она изначально настраивалась посмотреть в самолете какие-нибудь японские фильмы, однако таковых оказалось совсем немного, и выбор был небогат. Наконец Риоко остановилась на фильме Корээда Хирокадзу «Сын в отца», который уже когда-то видела, но тем не менее просмотрела еще раз от начала до конца.

Автоматически пошли субтитры на английском, и Риоко не стала заморачиваться и их отключать, что тут же вселило в нее смутное чувство вины: ну какой японец включит себе английские субтитры?

Сюжет был прост: двух младенцев случайно поменяли сразу после рождения, и спустя годы мальчики воссоединились со своими биологическими родителями. Семейная драма, напряженные диалоги. Люди, неспособные высказать то, что думают и чувствуют на самом деле. Все это вогнало Риоко в слезы. Ей пришлось крепко зажмурить глаза и задержать дыхание, чтобы не выпустить наружу клокочущие глубоко внутри рыдания. Неужто все это из-за гормонов? Долго ли еще она сможет объяснять ими эти бурно накатывающие эмоции? Риоко попыталась вспомнить, бывало ли у нее подобное до беременности.

Двое спутников благополучно проспали ее переживания. Риоко в миллионный раз залюбовалась все так же умиротворенно спящим Геном, затем перевела взгляд на мужа, уже проснувшегося и вновь поглощенного чтением. На сей раз Эрик почувствовал на себе взгляд и, закрыв книгу, поднял глаза на жену.

Слегка потянулся в кресле, зевнул.

– Даже не верится, что все это написал твой дед! – покачал он томиком в воздухе.

Риоко в который раз посмотрела на книгу – того же издания, что, как она давно заметила, читала одна пассажирка в салоне. Это наполняло Риоко в равной степени гордостью и волнением. Украдкой она всю дорогу поглядывала то на Эрика, то на пассажирку, читавшую сборник по другую сторону прохода.

– Можно еще раз взгляну?

– Разумеется. – Эрик передал ей книгу и стал отстегивать ремень. – Схожу-ка я пока в туалет. Лучше успеть до того, как скомандуют пристегнуть ремни.

Поднявшись, он осторожно, стараясь не разбудить, переступил через ноги пассажира, спавшего на сиденье у самого прохода.

«Слава богу, мы не с краю! – подумала Риоко. – Терпеть не могу боковые места!»

Она опустила взгляд на книгу в суперобложке, что отдал ей Эрик.

«Сборник фантастических рассказов» Ниси Фуруни.

Риоко раскрыла книгу на последней странице и увидела на клапане суперобложки все то же черно-белое фото дедушки, которое встречала повсюду – на всех рекламных буклетах и постерах, с самого детства. Именно в честь него они с Эриком назвали сына Геном – сокращенное от Генъитиро. Станет ли он тоже, когда вырастет, писать стихи или фантастику? Захочет ли вообще осваивать японский на специальных языковых курсах, куда в Нью-Йорке родители-японцы отдают своих детей, недовольно ворчащих по этому поводу? Не возненавидит ли ее сын за то, что она заставляет его учить столь сложные иероглифы кандзи? Или напротив – не будет ли он возмущаться, когда вырастет, не зная японского, если она не заставит его учить родной язык? Риоко задумчиво провела по дедушкиному лицу на снимке указательным пальцем. Будет ли Ген тоже похож на него? Дедушка на фото выглядел точь-в-точь как сейчас ее отец.

Генъитиро… Последнюю часть имени Риоко опустила не просто так. Она больше не желала даже слышать имя Итиро в своей жизни! Дядя Итиро… Ген никогда не вырастет таким, как он. Для этого она сделает все, что только в ее силах.

Она перевела взгляд ниже: на суперобложке под изображением дедушки было помещено еще одно фото – голубоглазой блондинки лет примерно под тридцать.

О переводчике

Фло Дантхорп родилась и выросла в Портленде, штат Орегон. Окончила Рид-колледж по специальности «Английская литература». В настоящее время живет в Токио…

Представить только – переехать жить в Токио! По собственной воле! Сама Риоко только и мечтала, что поскорее оттуда сбежать. Она никогда не была ни в Портленде, ни в штате Орегон, ни вообще так далеко – на Западном побережье. И возможно, тамошняя культура совсем иная, нежели на новообретенной родине Риоко – на восточном берегу. Но тем не менее Риоко даже не сомневалась, что в любую минуту предпочла бы этот Портленд Токио. Она вгляделась в фотографию Фло Дантхорп и невольно позавидовала этой американке с ее идеальной внешностью, идеальным английским и идеальным знанием японского. Но сильнее всего – тому, что та способна жить и чувствовать себя счастливой в родном городе Риоко больше, нежели она сама.

Эрик, вернувшись, опустился на сиденье рядом, а потому Риоко сразу закрыла книгу и передала ее мужу.

– Совершенно классная вещь! – сказал он, бережно засовывая книгу в кармашек на сиденье впереди. – Рассказы у него ну просто чумовые! Ты их все, небось, перечитала?

– Считай, что так. Дедушка всегда читал их нам в детстве перед сном – мне и моей двоюродной сестре Соноко. И папа тоже.

Она вновь посмотрела на отпечатанный черной латиницей псевдоним дедушки на обложке книги, торчавшей из кармашка перед Эриком. И в ее мозгу тут же запылали яркие разноцветные иероглифы его имени на кандзи. Наследственность! Куда денешься…

– Папа часто читал их мне перед сном. Видишь ли, эти рассказы дедушка писал для Соноко.

– Да, я прочитал об этом в предисловии. – Эрик коснулся ее руки. Он знал, как близки были двоюродные сестры.

Риоко сжала губы и ничего не ответила.

Некоторое время они оба глядели на Гена, все так же сладко спавшего. Помолчав немного, Эрик сказал:

– Можем почитать их потом вот этому маленькому мальчишке, когда он достаточно подрастет… Слушай, я только что прочитал этот странный рассказ про робота-кошку. У твоего дедушки что, была слабость к кошкам?

Риоко улыбнулась.

– Господи, да он их так любил – прямо повернут был на кошках! Дедушка обычно говорил: «По тому, как общество относится к кошкам, можно судить о нем самом». И даже трудно сказать…

Тут ее прервало объявление в салоне:

– Дамы и господа! Вскоре наш самолет начнет процесс посадки. Пожалуйста, пристегните ремни, уберите подносы и верните кресла в вертикальное положение. Mina san, kore kara…

Риоко поймала себя на том, что автоматически отвлеклась от сообщения, когда оно пошло на японском. Теперь этот язык казался ей чуждым. Уши настолько привыкли к английскому, что он начал казаться ей более естественным. Для выражения своих переживаний Риоко предпочитала именно английский, в то время как японский всегда заставлял ее сдерживать истинные чувства и эмоции.

Не далее как во время полета она ответила по-английски стюардессе, хотя та обратилась к ней по-японски. Риоко сразу же почувствовала себя глупо и даже покраснела от неловкости. И тем не менее выглядело это как своего рода вызов. Мол, не судите обо мне лишь по внешности. «А может, я американка китайского происхождения, что едет в Токио на Олимпийские игры?» – подумала Риоко. Впрочем, перед стюардессой ей сейчас действительно было неудобно: девушка просто выполняла свою работу. И что с того, если она сделала какие-то предположения?

Риоко посмотрела в иллюминатор на распростершийся внизу огромный город. Этот ужасный, пугающий, изнывающий от всеобщего одиночества мегаполис. Она сбежала оттуда в Америку, к Эрику, и теперь жила в Нью-Йорке. В Токио она не была с похорон матери, и, если бы не отец, оставшийся на родине, Риоко предпочла бы никогда больше туда не возвращаться. Она не раз пыталась убедить его тоже переехать в Нью-Йорк, чтобы жить к ним поближе – к ней, к Эрику и Гену, но тот лишь качал головой в «Скайпе», и на этом тема иссякала.

Самолет немного накренился. В какой-то миг Риоко заметила ярко-красную крышу где-то в районе Асакусы – словно капельку алой крови посреди серого бетона, стекла и металла, – и та вновь скрылась из виду.

– Иностранные гости, пожалуйста, сюда, – сказал Эрику пожилой служащий, разделявший прибывших на две разные очереди перед паспортным контролем.

Стоял этот мужчина под огромной вывеской «Добро пожаловать в Токио-2020!».

Поглядев на Риоко, что несла в слинге Гена, служащий перешел на японский:

– Nihonjin no kata wa, kochira no retsu ni onegai itashimasu.

– Что он сейчас сказал? – шепнул ей на ухо Эрик.

– Что тебе следует встать вот в ту очередь, – указала она на предназначавшийся ему выход. – А мы с Геном должны идти в этой очереди, поскольку мы японцы. Ну почему нам нельзя пройти контроль всем вместе?

Риоко это казалось полным абсурдом – разделять семьи на основании того, какая страна происхождения значится в документах. Какая разница, что она родилась в одном месте, а Эрик – в другом?

Они одна семья – и это главное!

– Да ерунда, детка, – отмахнулся Эрик. – Увидимся по ту сторону контроля.

Отпустив ее руку, он помахал ладонью Гену, и малыш заулыбался, загулил.

– Помаши папочке, – сказала Риоко, подвигав за сынишку его крохотной ручкой. – Скажи: «Пока-пока, скоро увидимся!»

Ген явно расстроился, когда папа отошел, и даже попытался заплакать. Риоко легонько покачала его на руках. Любое огорчение крохи заставляло переживать и ее. Интересно, это типично для молодой мамы – или она просто чересчур остро на все реагирует? Испытывала ли то же самое и ее мать, когда Риоко была младенцем? Она как-то не находила в себе духу расспрашивать об этом маму, пока уже не стало слишком поздно. От мыслей о матери настроение у нее испортилось еще сильнее, и Риоко постаралась вытеснить эти воспоминания из головы.

– Тш-ш, тш-ш, Ген-тян, – прошептала она. – Через какую-то минутку мы встретимся опять!

Она проводила взглядом Эрика, который прошел к очереди для иностранцев – длиннющему «хвосту» из зарубежных гостей, приехавших, по-видимому, на церемонию открытия Олимпиады, что ожидалась на следующий день.

Очередь из японцев оказалась куда как короче.

– Слышь, детка! – вскоре крикнул ей Эрик из-за перегородки, отделявшей его поток. – Скажи еще раз, как будет «большое спасибо»!

– Arigato gozaimasu, – четко произнесла она, чтобы он сумел повторить.

На него уже в упор глядел сотрудник паспортного контроля.

– Аригато гозаймас, – сказал ему с поклоном Эрик и повторил: – Аригато гозаймас.

Риоко улыбнулась. Произношение у мужа было на удивление хорошим.

Они забрали свои вещи с «карусели» и без проблем прошли таможню. Риоко огляделась, ища указатели к монорельсовой дороге, по которой они могли бы доехать до станции Хамамацутё, там бы пересели на линию Яманоте и уже оттуда двинули бы на запад – туда, где жил теперь отец. Приглушенно-радостное стрекотание множества окружавших ее японцев заполонило уши. И оттого, что Риоко была не в силах укрыться, отстраниться от этой японской речи, ее эмоции перехлестывали через край и слегка кружилась голова. Чтобы сосредоточиться, ей пришлось на мгновение крепко зажмурить глаза.

– Риоко, смотри! – позвал ее внезапно Эрик, потянув за рукав блузки.

Она повернулась, куда показывает муж, и проследила взглядом за его указательным пальцем. Он на кого-то указывал. На мужчину… решительно ковылявшего к ней.

Риоко непроизвольно вскинула ладонь ко рту.

Впервые она видела отца, так сказать, во плоти с металлическим протезом вместо ноги. Он не показывал это дочери по «Скайпу» и вообще ни словом об этом не поминал. О том, что с ним случилось, Риоко знала скорее по телефонным разговорам с врачами и медсестрами больницы, где он лежал. Но это никак не подготовило ее к реальной ситуации. Ей стало стыдно – причем не только за испытанное сейчас потрясение, но и за то, что позволила своей реакции выплеснуться наружу. И ведь ей следовало быть рядом с отцом после того, как это случилось, и всячески его поддерживать! Почему она так долго не могла к нему приехать? Ее щеки загорелись от стыда.

– Рио-тян! – радостно воскликнул отец.

Он энергично помахал ей рукой и просиял до ушей при виде Гена. Прохромав мимо Эрика, поцеловал дочь в щеку, не отрывая от крохи счастливых глаз.

– Okaeri nasai, – негромко произнес он. – С возвращением!

У Риоко на глаза навернулись слезы, в горле застрял комок.

– Tadaima, – откликнулась она. – Я дома. – Единственное, что смогла выдавить.

Внезапно сообразив, что обошел вниманием Эрика, отец развернулся, чтобы пожать ему руку, а тот церемонно поклонился. Так они некоторое время переминались друг перед другом, словно в комичной сценке, – неуверенные, то ли пожимать друг другу руки, то ли кланяться.

Наконец Таро схватил Эрика в крепкие объятия и уже по-английски воскликнул:

– Эрик-сан! Добро пожаловать!

– Здравствуйте, Таро-сан! – Тут Эрик смущенно повернулся к Риоко: – Э-э… детка… скажи еще раз, как по-японски «Давно не виделись»? Нет, подожди… Я вспомнил! – Он вновь повернулся к тестю и четко произнес: – Hisashiburi!

– Точно! Hisashiburi, Эрик-сан! Ты просто отлично говоришь по-японски!

– Да нет, пока что ужасно, – словно застеснявшись, почесал щетинистую щеку Эрик. – Совсем все забыл.

– А знаешь… самый лучший способ… улучшить свой японский? – слегка спотыкаясь на английском, спросил Таро.

– Нет, – ответил Этик. – И как?

– Посидеть за сётю. – Таро жестом изобразил, будто пьет. – Или за пивом.

Оба рассмеялись.

Риоко улыбнулась тому, как славно они общаются, несмотря на языковой барьер.

Затем отец повернулся к Гену и, легонько щекоча малыша пальцем под подбородком, радостно заговорил по-японски:

– Смотрите-ка! Ай да внучок у меня! Какой растет красавчик! Какие у нас глазки! Какой носик. Ну, пойдемте. Нам сюда.

– Папа… Я ведь тебя просила не приезжать нас встречать, – сказала ему Риоко, тоже перейдя на японский. – Мы бы спокойно доехали на поезде.

– С маленьким-то Геном? И с этими здоровенными чемоданами? – замотал головой Таро. – И речи быть не может! Куда удобнее на такси.

– Ты пригнал такси? – спросила Риоко.

Таро выразительно поглядел на нее, игнорируя напрашивающийся подтекст ее вопроса: «Но как же ты можешь водить такси с одной ногой?»

– Ну разумеется! – Таро опытной рукой подхватил за ручку и потащил ее чемодан. Затем, перейдя на английский, обернулся к Эрику: – Эрик-сан, давай за мной. Мое такси… Нам вот сюда.

– Гляди-ка, Эрик-сан! – показал в окно такси Таро. – Наша Токийская телебашня!

– Sugoi desu ne! – Эрик постарался ответить японской фразой, которой научила его в самолете Риоко: «Это потрясающе, не так ли?»

Риоко не сводила глаз с отца, который с лучезарно счастливым лицом без каких-либо усилий управлял автомобилем. Она сидела сзади, крепко держа Гена, в то время как Таро с Эриком оживленно разговаривали на передних сиденьях. Как глупо, что это не приходило ей в голову: у отца же осталась правая нога! Левая с протезом просто покоилась в нише, в то время как для управления педалями тормоза и газа ему требовалась только правая. К счастью, такси было японским, а не европейским, иначе пришлось бы переучиваться на ручное управление. Все-таки японцы и американцы предпочитали автомат!

Риоко вгляделась в газетную вырезку, приклеенную над задним диванчиком, где Таро гордо позировал, стоя на металлическом протезе, перед своим такси. Вверху шел заголовок: «Токийский одноногий таксист».

Движение на улицах Токио оказалось плотным, однако ее отцу были известны все дворы и проулки, где можно объехать пробки или срезать путь. Он знал город как свои пять пальцев: неудивительно, что не захотел бросить работу таксиста. Он вел машину аккуратно, как и всегда, но что-то подсказывало Риоко, что сегодня его вождение было особенно плавным – специально ради Гена.

Довольно скоро Риоко почувствовала, что веки стали тяжелыми. Ген снова заснул, и от вечернего света у нее тоже начало понемногу плыть перед глазами. Нервное возбуждение постепенно сменялось джетлагом – синдромом смены часовых поясов. Однако ей не хотелось поддаваться сну. Она предпочитала наблюдать, как общаются между собой ее отец и Эрик. Она так гордилась ими обоими!

Риоко поглядела на спящего сына. «Смотри, Ген, – мысленно обратилась к нему она. – Вот видишь, каким ты должен стать, когда вырастешь?» Она тщательнейшим образом осмысливала свои слова, едва ли не физически проецируя их на Гена. Словно могла заставить эти слова ожить и окружить его надежной защитой…

«Смотри и учись у них, и однажды ты тоже станешь достойной личностью. Вырасти хорошим человеком, Ген! Учись у отца с дедом, и ты никогда не сделаешься таким, как мой дядя».

После долгого пути они наконец подъехали к дому, где жил Таро, и отец припарковал такси на крытой подъездной площадке. Таро настоял на том, что сам отнесет вещи. Эрику он велел отвести в дом Риоко с Геном, поскольку оба супруга еле держались на ногах и чуть не засыпали на ходу.

– Давайте-ка поспите, – сказал Таро, с легкостью вытаскивая из багажника увесистые чемоданы. – Я решил поселить вас в своей комнате наверху, поскольку там побольше места. Там же приготовил кроватку для Гена. А я пока поживу внизу. Ну, давайте! Быстро в дом!

Взяв на руки Гена, Эрик без лишних вопросов пошел по лестнице наверх. Риоко же задержалась в прихожей, желая еще пообщаться с отцом.

– Ты еще тут? – Таро зашел в дом с вещами и поставил их сразу за гэнканом. – Быстро в постель! Поболтать можем и утром.

Она с трудом сдержала зевок:

– Спокойной ночи, пап!

– Спокойной ночи, Рио-тян! Чудесно, что ты снова дома.

Поднимаясь по ступеням, Риоко с удивлением заметила полоску света, исходящего из-под двери спальни на первом этаже. «Да, все же постарел отец, – подумала она, – раз стал забывать гасить свет…»

Уснула она очень быстро – под тихое двойное посапывание Эрика и Гена и периодически доносившиеся снизу приглушенные шаги.

Риоко проснулась рано, услышав, как зашевелился в кроватке Ген. Она встала с постели и взяла его на руки, чтобы Эрик мог спокойно выспаться. Прижав к себе сына, она тихонько, стараясь никого не разбудить, спустилась по лестнице. Увидев газету, прихватила ее с собой, прошла на кухню и поплотнее закрыла дверь. Сперва покормила грудью Гена, затем сварила себе кофе.

В этот день ожидалась церемония открытия Олимпийских игр.

Риоко налила чашку кофе и села с газетой за кухонный стол. Пролистала несколько страниц, где все без исключения статьи посвящались Олимпиаде.

Когда же ей попался совсем иного рода заголовок, она задержалась на заметке:

Риоко сделала себе мысленную пометку показать эту статью Эрику, когда тот проснется. А то он любил порассуждать о том, что в Японии якобы безопаснее, чем в Соединенных Штатах, с ее строгими законами касательно оружия и сравнительно низким уровнем преступности. «Вот видишь! – скажет она мужу. – В Японии совсем не так безоблачно, как ты думал. Идеального нет нигде и ни в чем… И даже я не идеальна». Впрочем, последнее замечание она все же оставит при себе.

Тут дверь на кухню открылась, и, потирая глаза после сна, вошел отец.

– Доброе утро! – сказал он и подошел пощекотать Гена за ушком.

– Доброе! – отозвалась Риоко и дала отцу подержать малыша. Достав из шкафчика чашку, она налила еще порцию черного кофе и поставила перед Таро.

– Спасибо! – Он взял чашку свободной рукой, тем временем состроив смешную рожицу, чтобы потешить Гена. Бросив взгляд на стол, Таро заметил газету, которую читала Риоко. – Надо сохранить эту газетку как сувенир. Не часто Токио принимает у себя Олимпийские игры! Последние были в шестьдесят четвертом. Еще до твоего рождения! Только представь: маленький Ген вырастет и будет знать, что застал здесь, в Токио, Олимпиаду-2020!

Риоко отпила немного кофе.

– Ты когда в последний раз бывал в магазине? В холодильнике у тебя как-то пустовато… – Она напряженно хохотнула.

Почему ей было так тяжело говорить по-японски? При этом она ощущала себя совершенно другим человеком. Риоко попыталась, как когда-то, поддразнить отца, однако переход на японскую речь тут же отяготил ее условностями.

– Ну ничего себе наглость! – фыркнул с улыбкой Таро. И она с облегчением почувствовала: отец поддержал ее шутку. – Можем смотаться в магазин, когда проснется Эрик. А? Что скажешь, Ген? – Он поглядел на внука, затем поднял глаза к потолку, как будто что-то вспоминая. – А что у вас ест Эрик?

– Он ест абсолютно все, что дают.

– Вот это славный парень! Нет ничего хуже, чем привередливый едок.

Несколько мгновений они сидели, ничего не говоря, словно не зная, что сказать. Риоко глядела на свои руки. Таро забавно фырчал губами перед Геном, который каждый раз то радостно хихикал, то гулил, отчего дедушка тоже смеялся.

Риоко решила для разрядки еще немножко подтрунить над отцом.

– А ты знаешь, что вчера забыл выключить в нижней спальне свет? Когда поехал нас встречать в аэропорт. – Риоко покачала головой: – Ай-ай-ай, кое-кто у нас становится забывчивым!

Однако на сей раз отец даже не улыбнулся. Или в ее словах не было ничего смешного? Может, она, наоборот, расстроила его этим? Или что-то у него всерьез не слава богу? Внутри у Риоко нехорошо ёкнуло.

Между тем отец поставил кофе на стол и переложил Гена на другую руку.

– Риоко… Я должен тебе кое-что сообщить.

Она взглянула на отца. В его тоне было нечто такое, что требовало полного внимания.

– Прости, что не сказал тебе об этом вчера, но вы с Эриком так устали после долгого перелета. Да и… Пожалуй, лучше сообщу сейчас. Или даже проще будет, чтобы ты увидела…

Он медленно поднялся, тяжело опираясь свободной рукой о край стола.

– Пойдем со мной.

Отец вышел из кухни, постукивая по полу искусственной ногой, и Риоко последовала за ним. В коридоре все так же царил полумрак, поскольку там не было ни одного окна на улицу. Таро провел дочь к спальне на первом этаже и тихонько постучал в дверь. Изнутри послышался низкий хриплый голос:

– Войдите.

Отец открыл дверь и жестом пригласил Риоко зайти.

Она прошла в комнату. И внутри у нее все оцепенело. Перед ее взором возникли очертания человека, сидящего, сгорбившись, на полу возле низенького столика-котатсу. Два футона были аккуратно скручены и положены к шкафу, куда их убирали на день.

Сидевший возле котатсу мужчина поднялся на колени.

– Риоко-тян, – произнес он.

Она уставилась на него во все глаза, будто лишившись дара речи.

– Риоко-тян… – Мужчина низко поклонился, коснувшись головой татами, и дрожащим голосом сказал: – Прости меня!

– Рио-тян… – подал голос уже отец. – Мы…

Она резко замотала головой.

Человек, сидевший на полу, взволнованно поглядел на нее.

Да как он посмел?! Как он осмелился вернуться?!

Риоко прошла мимо него к сдвижной прозрачной двери. Ее отец держал на руках Гена, и ей отчаянно захотелось забрать у него сына и поскорее уйти из этой комнаты. Но она была словно в ловушке. Она чувствовала спиной взгляды отца и дяди и знала, что они ждут от нее ответа. Но что она могла сказать им сейчас? Ей больше всего хотелось просто взять Эрика с Геном и немедленно сбежать из этой ситуации. Улететь обратно в Нью-Йорк, прочь от всех этих переживаний и сложностей. Вернуться туда, где все намного проще.

После всего, что он натворил… Как он вообще посмел?!

Она сдвинула дверь вбок и вышла в сад, тут же закрыв ее за собой.

Сад оказался намного меньше того, что был при их старом доме в Накано.

Солнце только начало всходить, и Риоко поглядела поверх крыш множества приземистых домиков на высящиеся вдали небоскребы. Рядом раздалось тихое «мяу», и она увидела небольшую трехцветную кошечку, которая тут же потерлась о ее ноги. Риоко опустилась на корточки, чтобы погладить малышку, и та благодарно замурлыкала.

– Как же все у нас тут наперекосяк. А, кисонька?

Кошка поглядела на нее необычно яркими зелеными глазами. На белых участках ее пятнистой шубки кое-где виднелась подсохшая кровь.

– Тебе тоже пришлось сражаться, да? – Она снова погладила ее мягкую шерстку, и кошка довольно мяукнула.

Риоко пригляделась к ней внимательнее. Она была точь-в-точь как дедушкина любимая кошка Наоми. Соноко тоже очень ее любила. Когда они были маленькими, Соноко всегда просила дедушку разрешить кошке спать у них на футоне. Кошка забиралась под одеяло – особенно зимой, когда хотелось согреться. Ее любимое место было в ногах у Соноко.

Бедная маленькая Соноко, которая так и умерла! И отца не было подле нее… А теперь вот он, пожалуйста! Ждет, что его простят. Пусть бы он лучше горел в аду!

Дверь за спиной у нее сдвинулась вбок, и Риоко даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять, кто вышел следом за ней.

– Детка? – От голоса Эрика сердце тепло затрепетало.

Кошка, которую спугнуло появление мужчины, вскочила на ограду, однако не ушла, оставшись наблюдать. Словно чего-то выжидая.

Развернувшись, Риоко увидела Эрика, державшего в слинге Гена. В руках у него были две чашки кофе, одну из которых он протянул ей. Риоко приняла чашку, сделала глоток. Кофе был уже остывшим. И горьким.

– Ты как, в порядке? – внимательно поглядел он ей в лицо. – Твой отец попросил меня выйти с тобой поговорить.

– Не совсем… в порядке.

– Я так понимаю, это твой дядя Итиро? – качнул он головой в сторону дома.

– Угу.

– Хм-м… – Эрик сел на ступеньки, поставил рядом кофе и легонько покачал сына.

– Не знаю, что и делать. – При виде безмятежного лица Гена Риоко и сама немного успокоилась.

– Если хочешь, мы можем уехать, – неожиданно предложил Эрик. – Ты не обязана с этим мириться.

Риоко представила, как она демонстративно покидает дом с Эриком и Геном, но тут же подумала об отце. А каково будет ему?

– Я не могу так обойтись с отцом.

– Это да… – Он помолчал немного. – А ты уже поговорила с дядей Итиро?

– Я не хочу с ним разговарить.

– А может, все же стоит? Хотя бы даже просто чтобы высказать ему все, что ты о нем думаешь.

– Ты не понимаешь, Эрик! – Сердце у нее заколотилось быстрее, кровь вскипела в жилах. Она резко мотнула головой: – Это не твоя семья. И не твоя культура. Это вообще тебя не касается. Ты не понимаешь Японии!

– Прости, – спокойно ответил он. – Я вовсе не намерен указывать тебе, что делать. Я действительно много чего не понимаю в Японии. – Эрик еще помолчал, глотнул кофе. Потом продолжил, тщательнейшим образом подбирая слова: – Но все же я неплохо разбираюсь в человеческих отношениях. И как кто-то из нас может что-либо понять, если мы не поговорим искренне, если не выслушаем друг друга? Уверен, он многое готов тебе поведать, но – что более важно – ему необходимо выслушать, что у тебя на душе. Ему непременно нужно знать, что в отношении него чувствуешь ты. – Эрик прихватил своей широкой ладонью ее плечо и успокаивающе погладил пальцами. – Ты нисколько не виновата в том, что здесь произошло. И знай, что я всегда буду на твоей стороне. Всегда и во всем. И я готов поддержать любое твое решение.

– Прости, Эрик. – На глаза у нее навернулись слезы, и Риоко быстро вытерла их. – Мне не следовало вымещать злость на тебе. Я действительно должна поговорить с ним.

– Приходи, когда будешь готова. Спокойно соберись с мыслями. Тебя никто не торопит. – Поднявшись, Эрик вернулся к двери в дом.

– Нет, погоди… – Она посмотрела на мужа, и тот приостановился возле двери. Риоко поглубже вдохнула и продолжила: – Я хочу, чтобы он сам вышел. Сюда, в сад. Мне кажется, здесь более подходящее для разговора место. – Она тоже поднялась. – Можешь передать отцу, чтобы прислал его сюда?

– Конечно.

Эрик зашел в дом, задвинул за собой створку. Кошка по-прежнему сидела на высокой садовой ограде, наблюдая за происходящим.

Отойдя от дома, Риоко приблизилась к пруду. Поглядела на воду, на поверхности которой играли золотистые лучи восходящего солнца. В промежутке между светом и тенью сонно ворочался блестящий карп кои.

И тут ее посетила совершенно мрачная и чудовищная мысль. Ведь она могла бы сейчас взять и уйти! Одна. Просто перелезть через садовую стену и исчезнуть навсегда. И ей не пришлось бы со всем этим разбираться – она могла бы остаться сама по себе. И быть совершенно свободной! Она могла бы, точно эта уличная кошка, глядящая сейчас на нее с ограды, просто затеряться в большом городе.

И она стала бы такой же, как тот, кого она так сильно ненавидит.

Она сделалась бы в точности как он.

Риоко услышала, как открылась сдвижная дверь.

Она крепко зажмурила глаза – и тут же в голове у нее замелькали образы Токио. Миллионы и миллионы окружающих ее жизней заполонили сознание. Столько человеческих судеб, столько людских драм! Столько семей, замкнувшихся в своих трагедиях! Со всей отчетливостью она увидела и их, и Олимпийский стадион, все более растущий с годами, и многочисленные городские здания, которые, переживая свой расцвет и упадок, медленно увядают, точно цветы с топких берегов залива Эдо, – и так будет происходить до скончания века.

Этот город не думал останавливаться, он продолжал беззаботно двигаться вперед.

Риоко попыталась открыть глаза, но у нее не хватило духу это сделать. Поскольку стоит ей открыть глаза – и перед ней предстанет по-настоящему реальная проблема. Решать которую придется в одиночку. Она еще крепче зажмурилась, и в голове гулко застучал пульс. Фоном к нему она услышала крики огромного города. Всех этих бедных, одиноких, ущербных и надломленных людей. Запертых каждый в своем отдельном узилище.

Вопль, разносящийся в ее голове, был многоголосым и в то же время единым. Голос принадлежал ей – и она же составляла его часть. Она и эти миллионы людей, которые постоянно перемещались по городу и окрестностям, наполняли станции подземки и здания, парки и автодороги, жили каждый своей жизнью. Город перегонял по трубам их испражнения, возил в цинковых контейнерах их тела, хранил их тайны, надежды, мечты, страдания, их предсмертную боль.

Потому что она тоже являлась частью всего этого, не так ли? Она всегда была связана с ним в единое целое – и всегда будет. Даже пытаясь укрыться по другую сторону «Скайпа» на своем ноутбуке, за океаном, в тысячах миль отсюда. Это все равно ничего не в силах изменить. Она оставалась частицей Токио.

Риоко сделала глубокий вдох и открыла глаза. И повернулась к дому. Ее дядя стоял на коленях под сакурой – куда более молодым деревцем, нежели то, что росло во дворе их дома в Накано. Сейчас листва на вишне была по-летнему зеленой. Осенью она опадет и перепреет, зимой ее ветви покроются снегом, а весной крона вновь оденется розовым цветом. Риоко поглядела дяде в лицо. По его щеке катилась слеза. В какой-то момент она разделилась надвое и побежала двумя тонкими дорожками. Выглядел он состарившимся и худым. Нескольких зубов не хватало.

Живая душа. Такой же человек, как она. Такой же точно, как и все другие: потерянный и одинокий.

Она стиснула вместе еще дрожащие кисти рук. И опустилась перед ним на колени в традиционную позу рассказчика ракуго. Теперь была его очередь слушать. Вот только ее история будет совсем не смешной. И в ней не ожидается комичных поворотов. Она поведает ему самую что ни на есть реальную историю о том, как он разрушил их семью, как он оставил ее сестру умирать, как сделал больно ее отцу. Она поведает ему, как сильно ненавидела и не могла простить его все эти годы. И возможно, никогда бы не простила. Но теперь у нее есть сын, и в его крохотных чертах она разглядела лицо своего дяди. И поняла, что в семье надо уметь прощать. И может быть – только может быть! – однажды, если он все-таки начнет играть в семье ту роль, что должен был играть всегда, она все-таки сумеет его простить.

Но прежде чем начать свою речь, она обязана была по традиции что-то сказать ему. Этого требовала японская культура, японский этикет. И неважно, что она давно уже жила в Нью-Йорке: это всегда будет оставаться частью ее существа. Риоко низко поклонилась дяде, коснувшись головой земли. Но заговорила уже громко и четко, с непоколебимой уверенностью:

– Okaeri nasai. – (Добро пожаловать домой.)

Он низко склонился в ответ. Еще одна крупная слеза упала на траву.

– Tadaima.

– А теперь выслушай, что я тебе скажу…

Мышцы на спине у кошки напряглись, тело пришло в движение.

Внезапно ей наскучило наблюдать, как эта девушка разговаривает с красноголовым человеком. Здесь ей уже нечего было делать! Увидела она вполне достаточно.

Поднявшись, кошка вальяжно перепрыгнула на соседнюю кровлю, после чего неторопливо отправилась прочь по конькам крыш в лучах утреннего солнца.

Готовая вновь затеряться в большом городе.