Космопорнография

2

Анна послала очередной импульс и убедилось, что до сеанса с первым на этом маршруте инфобакеном два часа. Хорошая трасса — инфобакенов много через каждые два-три дня снимай свежую информацию.

А вчера начался Чемпионат Галакти по футболу — событие, которого Анна ждала последние полтора года. Не то, чтобы только об этом и думала, но как только стало ясно, что сборная Стмады, ее родной планеты, будет участвовать в финальной стадии, — а из ста восьмидесяти четырех планет Земли лишь четыре участвуют в финале, — что ее старший брат Тэйфор, если все пойдет хорошо, будет играть правым крайним, дня нее дня не проходило, чтобы она не помечтала — а вдруг… Вдруг станет чемпионом — хотя знала: куда там нашим… Стмада являлась одной из самых отсталых планет Земли, не могла похвастать ни достижениями науки, ни культуры — все потребляемое в области духа производилось на других планетах. А вот футбол не подкачал…

Если бы не треклятая травма, сделавшая ее хромоногим инвалидом, может она бы тоже играла в сборной за свою планету — женский чемпионат через год… Хотя вряд ли — их команде не везет, опять в финал не пробьется…

Скорее бы сеанс с инфобакеном — сгрузить информацию, переработать, да посмотреть игры — первые матчи уже должны быть в инфобакене. Чертовы гиперсветовые — не позволяют держать связь в рейсе. Хорошо, хоть вот с бакенов успеваешь сгрузить все, что набежало… Да и то этому изобретению лишь не более десятка лет — капеллан как-то рассказывал, что раньше вообще никакой связи с внешним миром не было — только ближайший парсек можно прослушать. Вот связисты и прощупывали ближайший космос в поисках встречных кораблей — чтобы вахта не так тоскливо проходила со свежим человеком поговорить…

А Анна любила рейсы. Год, что они несли службу на корабле, пролетал быстро и приятно — коллектив отличный, дружный… Хотя и стервы тоже присутствуют — куда ж без них. Эта Ларса Твин… Смотреть на нее не могу… А теперь еще, когда в рейсе двое молодых мужчин — вон как хвостом вертит, аж утром в бальное платье вырядилась. Демимонденка несчастная!

Анна вздохнула. За девятый год службы, это четвертый рейс с мужчинами. И всегда все подруги с ума словно сходят — будто капеллана им мало…

Она посмотрела в зеркало и снова вздохнула — такова тяжкая доля некрасивых женщин, да еще почти инвалидов. Свою чуть прихрамывающую ногу (будь тогда у падре такая техника, как сейчас на корабле, Анна в тот же день бы забыла о том злополучном походе в горы) она расценивала как Божие Проклятие. Маленькая, толстая (хотя ж ведь и футболом столько лет занималась, да и по сей день физкультура друг ее лучший — но ведь что поделаешь, копится жирок по личному его плану) с чрезвычайно большими грудями, она казалась себе самой уродиной. Лицо безобразно круглое, глаза безлико водянистые, нос крючком, как у совы — только почему-то в школе все лягушкой дразнили… Никогда ни один мужчина не полюбит ее… Лишь брат так это же брат! — относится к ней с любовью. За все четыре рейса ни один из мужчин не взглянул на нее, а один даже — когда она набралась безумной храбрости и подошла к нему — сказал, сказал… Нет, не думать о мужчинах!

Ну что за дела — она же ведь специально устроилась в Женский Батальон — лишь бы не было бесплодных искушений, лишь бы не было мук этих треклятых. И все хорошо было — она не испытывала никакого дисбаланса, душа ее была спокойна, а ноги не сжимались судорожно вместе при одной лишь мысли о чем-то мужского рода. На исповеди к капеллану, она ходила регулярно, но капеллан лишь говорил о том, что Он страдал, и нам повелевал… По рассказам Патри, святой отец набрасывается на нее, как тигр после недельной голодовки. Патри всегда ждет своего дня Исповеди с нетерпением, и Анна много раз видела как она старательно подкрашивает свои маленькие аккуратные соски и тщательно бреет лобок — так нравится святому отцу… Жирный отвратительный пьяница! Кагором он видите ли причащает! Сам разбавляет его техническим спиртом из систем, и хлещет целыми днями. Не желаю думать о мужчинах — все они отвратительные похотливые животные без единой мысли в тупой башке!

А этот новый техник красив… Мощное сложение, густые длинные светлые волосы, чистый взгляд… Он сильно напоминает Вэлмэна, Человека-Стену, из ее любимого с детских лет сериала — такой же красивый, уверенный в себе… Когда он позавчера явно смущенно посторонился, уступая ей дорогу, она чувствовала всей кожей исходящие от него флюиды силы и благородства. Зря она тогда одарила его сердитым взглядом — он-то посмотрел на нее совсем по-другому. Он… Но теперь, когда стартовый срок позади, на него наверняка начнется азартная охота этих людоедок неудовлетворимых. Он даже не взглянет на несчастное существо, с трепетной, ранимой душой и красивой — если вглядеться повнимательнее — внешностью. Он наверняка прельстится этой стервой Ларсой… Он… Он такое же отвратительное похотливое животное, как и все мужики!

Анна оторвала глаза от контрольного монитора — услышала, как открываются двери в ее рубку. Кого там еще несет? Вряд ли кто из подруг решил поболтать с ней — все втихаря ищут этого Марка… Кому-то, наверное и повезет… А, может, уже повезло и хвастать прибежали…

— Здравствуйте.

Он! Собственной персоной, стоит робко на пороге, стесняясь — кулаки сжимает-разжимает… Наверное, хочет узнать, не получена ли свежая информация — футбол любят все! Натрахался, скотина, и пришел за записями футбола — бабы, да футбол, что их еще может интересовать, этих животных? Разве что — спиртное…

— Никакой информации еще нет, — грубо ответила Анна. А чего зря улыбки этому культуристу расточать, все равно ничего не светит…

— Да нет… Я не за этим… Я…

Не за этим? А что же еще? Анна оглядела скромное помещение — что тут может ему понадобиться?

— Я вас слушаю, — так же холодно сказала она.

— Я… Я, собственно, просто так зашел… познакомиться… К вам…

Ко мне! Ко мне! Ко мне! — застучало в висках. Не к этой стерве Ларсе, не к хвостовертке Патри, а ко мне! Ко мне!

Анна мгновенно расцвела от оглушительного счастья, словно она пробилась в финал Чемпионата Галактики в составе своей любимой сборной. И растерялась.

— Да вы проходите… проходите… Вас ведь Марк зовут, да? Меня Анна. Анна Бровски, я тут на связи…

О чем, о чем говорить? Как вести себя с ним?

— Я думала вас записи футбола…

— Нет, я просто так вот зашел… — Марк переступил порог. Двери закрылись. Он обернулся, точно закрылись за ним тяжелые ворота и он оказался на арене голый против вооруженного до зубов опытного гладиатора, а жаждущая крови толпа уже готовится опустить вниз большой палец.

— Проходите же, садитесь, — Анна вскинулась со стула, чтобы снять со второго ворох распечаток. Вот ведь надо же — только вчера велела роботам вынести диван. Такой милый, уютный — и все из за этой Ларсы… Спит тут Анна, видите ли, во время вахты… Стерва!

Какой-то он сегодня странный, этот Марк — бледный, дышит тяжело, движения какие-то нервные. Может, его замучили так, что он решил у нее спрятаться?

Она случайно взглянула на его брюки и все поняла.

Да ведь он же хочет! Хочет — меня! Меня! Меня! Меня!

Никогда в жизни, никто не хотел ее как женщину, никто не добивался ее. Никогда в жизни она не прижималась к мужскому телу, не знает запахов его. Никогда в жизни, ничья рука, кроме собственной ее, не касалась ее потаенных губ. Сразу между ног у Анны стало невероятно горячо, и одновременно какой-то острый приятной холодок пронзил ее всю. В ночных бредовых видениях, или в бессонных мечтаниях, сотни раз она представляла, как сильная мужская рука ведет по бедру ее, обжигая таким вот холодом… Она вздохнула и закрыла глаза, схватившись рукой за стол…

Марк подошел к ней.

— Вам плохо? — он взял ее за талию — Я… вам…

— Зачем вы пришли? — простонала она.

Ну пусть же, скорее… Какие еще слова нужны, у него же все выпирает из штанов, пусть берет меня, пусть делает то, что… Что именно она имела весьма смутное представление.

— Я… Я…

Чего же он? Или действительно, он пришел не за этим? Анна испугалась и открыла глаза. Желваки у Марка на скулах ходили взад-вперед. Он явно чего-то хотел, но не отваживался.

Вдруг он видимо решил что-то, и как будто прыгая с обрыва, положил руку на ее потрясающих масштабов бюст.

Анна расслабилась и обхватила его обеими руками.

— Ну же, ну же, сожми плоть мою своею волшебной рукой, выпей кровь мою до грамма последнего своим страждущим ртом, преврати меня в птицу парящую… — едва слышно прошептала она строчки популярной на Стмаде поэмы единственного местного стихотворца.

Он видно не понял, что это стихи. Мускулистая рука порвала крепкую ткань комбинезона, словно папиросную бумагу. Они единым порывом стекли на пол — Анна сильно протерла плечом по грани ножки стола, но почти не заметила этого. Лишь потом ссадина заболит, потом и обработает, потом… А сейчас… Сейчас Это случится, сейчас она впервые обнажит свое тело перед мужчиной. И каким мужчиной — мечта… Он… Он…

Ну ведь до чего обидно, подумала она — именно сегодня поленилась помыться. Именно сегодня на ней старые треволовые трусы, которые давно выбросить надо — со стрелками именно там, где это вовсе неуместно. Сейчас он увидит, встанет и уйдет… Нет! Только не это. Так близко то, о чем бредилось ей столько лет, что она не отпустит его. Нет!

Сколь ни коротко были подстрижены ее ногти, Марк почувствовал, как они впились в спину его. Боль лишь еще больше возбудила его. Руками неумело и нескладно стаскивал он с нее одежду, она приподнялась, чуть опираясь лопатками о пол, чтобы он скорее освободил ее от прилипшей к телу ткани. Сейчас, сейчас он войдет в нее и… И станет мужчиной. И испытает то, что один из старших братьев Марка назвал «наивысшим наслаждением, данным Богом человеку»…

Какая у нее огромная однако грудь… Марк пытался ртом поймать сосок, дабы впиться в него губами своими, но она так возбужденно дышала, изгибаясь под его руками трепетная и податливая, что грудь ходила ходуном и Марку это никак не удавалось. Он чувствовал резкий запах пота из-под мышек ее, видел копья мокрых слипшихся волос ее под мышкой левой руки — а у Патри и Лорен все чисто выбрито, пронеслось в голове — но что странно запах этот, волосы эти негигиенично мокрые распаляли его сильнее и сильнее. Невыносимо тянуть больше, а трусы не снять никак дальше…

Он запустил жадные пальцы прямо между ее восхитительно толстых, плотных ног и подумал, что сразу надо было о ней, о Анне мечтать, а не о худосочных девицах — вот настоящая женщина. Он увидел, как она прикусила губу, сдерживая то ли стон, то ли вздох, увидел, как дрожат веки ее закрытых глаз, как покраснели щеки…

Очень неумело он ткнулся фаллосом куда-то между ног ее. Свершилось! Он мужчина! Но нет, явно не свершилось — он никак не мог попасть куда нужно (а куда нужно у Патри мгновенно встало перед его глазами). Он уперся плечами в огромную грудь ее и раздвинул что-то горячее и мокрое. Вошел. Вот теперь свершилось. Он закрыл глаза и застонал от распиравшего его счастья…

Свершилось, пронеслось в голове. Он входит в нее. Он — красивый, словно сошедший из видеокниги, в нее — лягушку, уродину, квашню толстую. В нее… острая боль накрыла ее с головой, и слепящий красный фейерверк брызг вытеснил черноту закрытых глаз. Свершилось! Свершилось! Как она благодарна ему за это! Как она любит его… Как она ему… она для него… Она…

Она вдруг почувствовала что жаркое тело его уже не давит на нее. Она открыла глаза. Что случилось? Она ему не нравится? Только не это — она ждала… Чего? Черт знает чего, но ведь так все здорово! Она ждала вот этого самого, невзирая даже на сжигающую боль, ждала страстных поцелуев и нежных ласк…

А он привалился спиной к стене (даже ведь ни рубашку, ни брюк с себя не снял — отметила отстраненно Анна) и вытягивал сигарету из кармашка, глаза его были закрыты. Анна почувствовала что из огненного жара, где Марк только что был — был ведь, горит все! — потекла струйка жидкости, плечи ее судорожно дернулись от этого ощущения. Ей стало почему-то неприятно, она вдруг застеснялась наготы своего пылающего страстью тела, подспущенных неизящных трусов, сковывающих ноги… Ягодицы почувствовали холод пола. Она прикрылась разорванным комбинезоном.

И это все?!! Ну пусть бы хоть рукой своей провел по плечу, по шее, пусть бы хоть слово ласковое сказал…

Нет, сидит с безвольно упавшей рукой, а другой еле сигаретой в рот попадает… Скоты они все — сделал свое дело и наплевал на нее. Анне ужасно захотелось под душ. Не была она раньше с мужчинами и больше не будет!!!

Марк не знал что сказать, что делать. Он не ожидал такого. Столько мучиться, страдать, желать — и ничего особенного. И молочная белизна ее тела неожиданно показалась ему отвратительной. Он хотел еще и еще, но почему-то вдруг подумал, что не может принести ей удовлетворение. Не нужна ей его ласка, не нужно все что он может ей дать — ей нужно лишь грубое физиологическое наслаждение.

Вот он позор его — только вошел и сразу все кончилось…

Что-то бормоча, нескладно, ткнувшись в бедро сигаретой (хорошо хоть не в пенис попал, а то совсем бы хоть вешайся), окончательно смутившись, он вылетел их рубки и не глядя пошел прочь, чувствуя, как дрожит все под коленками. Он хотел еще, он жаждал ее, это восхитительное, влекущее творение из плоти, но он не мог забыть разочарованного взгляда ее бездонных глаз. Он никогда не сможет стать настоящим любовником, приносящим радость и счастье женщине…

Кляня себя последними словами и страдая от мучительного плотского желания, он зашел в коридор, в котором еще не был. Коридор оказался тупиковым — в конце его находилась лишь одна дверь. Марка вдруг перестали одолевать безрадостные рассуждения о смысле собственной жизни и он пораженно уставился на тяжелую, черного дерева, резную дверь, резко дисгармонирующую с обычными здесь герметическими. На двери среди множества различных фигурок блестела не очень заметная табличка «Капеллан».

В конце концов это именно то, что Марку сейчас и требуется — излить кому-то свою душу, поделиться сомнениями и мучившим его неудовлетворением: как самим собой, так и обстоятельствами. Марк решительно толкнул дверь. Толкнул на себя, потом от себя, потом вправо и влево. Безрезультатно заперта. Марк заметил кнопочку звонка и долго жал.

Надо с кем-то поговорить по душам, выплеснуть накипевшее… Но кому? Петр болен и спит. Ларсу если и найдешь, так она наверняка занята, остальные опять сразу набросятся, прибавят к тому что и так бурлит, не разобравшись ни в чем. Капитан — но Марк не мог себе этого позволить. А капеллана нет на месте — где его черти носят в рабочее время? Если нет доктора душевного, надо идти к доктору тела твоего… Марк туда и шел, но в медпункте тоже никто не отвечал. Может уже вернулись. Приняв решение, он твердым шагом и осмысленно глядя перед собой, направился к медотсеку.

Килна Травер оказалась на месте — сидела за огромным письменным столом, подперев подбородок обеими руками (Марк обратил внимание, какой они изящной формы, а чуть черная поросль на внешней стороне лишь возбуждает… черт вот опять!) и буравила взглядом бледно-зеленую стену. Ни давешнего страха-отвращения, ни робости, как не странно, Марк не испытывал.

— К вам можно? — уверенно спросил он.

Килна прекратила свое безнадежное занятие (стены на корабле сверхпрочные) и обратила взгляд на вошедшего. Марк поежился, но тут же гордо поднял голову и честно посмотрел в ее зеленые глаза. Слава богу, тут не надо лицемерить, что-то придумывать — почему-то он ее не стесняется, и поэтому на душе вдруг стало удивительно светло.

— Что-то случилось? — усталым голосом спросила врач. — Проходите, садитесь.

— Нет, все хорошо, — поспешил успокоить ее Марк. Он вошел и рука его автоматически нажала блокиратор дверей. — Я чисто по-дружески зашел поговорить. Как к старшему товарищу. Можно?

— Издеваешься? — зло огрызнулась Килна, но тут по его чистому прямому взгляду поняла — нет не издевается.

Она безнадежно улыбнулась, встала из-за стола и направилась к застекленной стойке (под халатиком нет даже давешних розовых трусиков, непроизвольно отметил Марк). Провозившись минуты три, она вернулась к столу, неся в руках два мерных стаканчика, наполненных почти до краев хрустально прозрачной жидкостью с характерным запахом. Один стаканчик она придвинула Марку, из ящика стола достала большую плитку гванского шоколада и сорвала упаковку.

— Прошу, — приглашающе сказала Килна, и не дожидаясь Марка залпом осушила стопку, как алкоголик с большого перепоя дорвавшийся до желанной влаги.

Похоже, подумал Марк, ей утешитель-исповедник требуется сейчас гораздо больше, чем ему самому.

Он тоже выпил и чуть не поперхнулся — неразбавленный спирт (лучшего эквивалента которому за тысячелетия так и не нашлось) расплавленным свинцом потек где-то внутри грудной клетки. На правом глазу навернулась слеза. Марк поспешно потянулся к шоколаду.

— Я слушаю тебя, — сказала Килна, не присаживаясь.

Марк посмотрел в ее усталые зеленые глаза, увидел чуть наметившиеся морщинки, интеллигентную складку у рта… И вдруг понял, что перед ним врач, профессионал — перед ним стесняться нечего, как перед Богом.

И стал путано, порой — не находя необходимых слов — сбиваясь не пошлость, чуть ли не непристойность, но совершенно честно и откровенно рассказывать, сам удивляясь этой своей откровенности. Поведал ей всю свою несложную биографию, и события-переживания всего столь бурного сегодня, подивившись сколь много в него вместилось, а ведь день еще однако не кончился.

Килна слушала внимательно, не перебивая, даже сочувственно. Только когда он рассказал об Анне она чуть удивленно вскинула черные брови:

— Колобок? Вот уж не подумала бы…

— Короче, — закончил Марк, — я животное. Я… Я ничего не умею, ничего не могу…

— С женщинами, — поправила его Килна, улыбнувшись. И добавила: — Пока ничего.

Она снова поковырялась в стойке и вновь наполнила мензурки.

— Наверное, тебе бы следовало прочитать лекцию для молодоженов когда-то лет семь назад я занималась этим на Страуге-Фонте, во Пландирском Социальном Центре. Но вряд ли тебе сейчас надо все это рассказывать, а показать на практике я не….

— Да что, что вы, — взволнованно перебил ее Марк. — Может мне как раз и необходимо, чтобы кто-то именно рассказал… Чтобы не повторить позора моего. Он перестал пожирать взглядом ее фигуру, видел только глаза…

Она неожиданно села ему на колени.

— Все одно — другого не дано, — загадочно ответила она.

И принялась рассказывать — мягко, с юмором, с конкретными примерами, абсолютно без пошлостей. Рассказывать то, что он мог прочитать в любом учебнике, да так и не сподобился. Но одно дело читать учебник, другое когда вот так вот — с глазу на глаз Учитель дает лекцию тебе одному. И он понял, почему потерпел конфуз с Анной — он недостаточное внимание уделил (а если положить руку на сердце, то не уделил вовсе) предварительной ласке. А по словам Килны для женщины это самое главное, если не считать того, что после того, как «свершилось» женщине требуется ласка еще больше.

Марк аж застонал от досады на себя и запоздалого раскаяния (может вернуться в рубку и попытаться воспользоваться полученными знаниями?).

А Килна уже рассказывала о различных эрогенных (это еще что такое? подумал Марк) зонах, о том как лучше и где лучше ласкать женское тело (незаметно налилось по третьей). Она расстегнула халатик и показывала прямо на себе, забыв что перед ней сильный, красивый и неудовлетворенный мужчина.

Марк встал.

— Разрешите попробовать, — сказал он и как можно нежнее провел пальцами по нижней части ее левой груди и чуть коснулся бурового соска, который моментально набух от прикосновения.

Она взглянула на него удивленно, тряхнула головой и рассмеялась теория закончилась, пора переходить к прак… Но тут же взгляд ее затуманился.

— Нет, нельзя.

Марк охнул и отступил на несколько шагов, как ошпаренный. Килна посмотрела на него и сказала:

— Не в тебе дело, к сожалению, а во мне. — Она окончательно сбросила халатик и чуть раздвинула ноги. — Смотри, видишь? Это по приказу капитана — чтоб ее распучило, фригидную! — на два месяца…

На бедрах Килны, как плотно облегающие плавки, светилось сиреневым тончайшее силовое поле.

— Что это? — поразился Марк.

— Пояс девственности, — обреченно ответила Килна. — Кстати, из-за твоего дружка… Кто ж знал, что он таким слабым окажется…

Марк взял стопку в руку. Она оказалась пустой. Килна вновь направилась к стойке — наполнить. Видно, ей с ним все-таки было хорошо, раз не прогнала давным-давно, Да и в глазах ее зеленых засверкали жизнерадостные искорки.

Что такое «пояс девственности» Марк знал — Филипп Фроз рассказывал как-то. Чтобы женщина не совокуплялась, биоавтоматом цепляют такое вот силовое поле — снять его невозможно, но держится оно не более сорока дней. Двигаться оно совершенно не мешает, писать-какать тоже, но если с внешней стороны что-то попытается проникнуть… Фроз показывал свой фаллос — как в тартовой кислоте выполощен, фиолетовый аж и весь в волдырях. Вот к чему приводит недоверие к современной технике — три месяца после на женщину сам не взглянешь…

Килна поднесла ему стопку. Марк встал и посмотрел ей в глаза. Она не выдержала его пронзительно-страстного взгляда и поставила стаканчики на стол. Обхватила его тонкими руками своими за плечи и впилась в губы его долгим поцелуем.

Вот чего он упустил с Анной. Вот чего не могли дать ему ни Патри, Ни Лорен, ни… Ну Ларса может быть и даст. Вот сейчас ему больше не надо ничего — вот так вот пить ее губами своими, чувствовать тело ее дрожащими руками. Вспоминая данный только что урок, он осторожно и предельно нежно принялся ласкать именно там, где она показывала…

— Я ненавижу капитана, за то что сейчас происходит… — страстно прошептал Марк ей на ухо — как будто кто мог подслушать!

— Непреодолимых препятствий нет, — прерывисто дыша после длительного поцелуя ответила Килна. Если «нельзя», но очень хочется — то можно. Кто хочет тот добьется…

Марк сам не заметил, как она сняла с него рубашку. Вдруг что-то тяжелое бухнулось ему на ногу. Ах да, парализатор…

Не прекращая ласкать его, она подвела Марка к операционному столу. Он лег, не отрывая своих рук от ее вожделенного тела — ах, эта ямочка на предплечье, она так прелестна…

Килна расстегнула его брюки, освобождая томившийся в неволе источник наслаждения.

Марк приподнял голову — напрягшийся струной фаллос был липкий и в крови — после Анны. Марк залился краской, хотел вновь застегнуться, он чувствовал себя в этот миг просто ужасно.

Но Килна, улыбнувшись мягко и понимающе, мгновенно достала что-то стерильное, что-то булькнуло и холодный освежающий тампон сделал его чистым и готовым к бою.

Килна что-то сказала — Марк не разобрал нежно произнесенных слов. Склонившись над ним она впилась в него (Марк вспомнил как она же делала это же Петру — нет, совсем не так!). Марк ощущал себя на седьмом небе, он жадно, стараясь запечатлеть в мозгу каждый миг, смотрел на эту красивую женщину, отдающую ему себя таким образом (ибо другим способом обстоятельства не позволяют). Он напрягся до предела весь, ноги стали как стальные, руки вцепились судорожно в края операционного стола… О-о-о!!!

Волнами сходило наслаждение, оставалась лишь потрясающая сладкая истома, Килна умелыми руками не спеша ласкала его грудь. Он вспомнил, как она говорила, что для женщины «что после: важнее всего», сел и, превозмогая свою сладкую истому, впился губами в ее трепетную левую грудь… Глаза ее были закрыты, голова запрокинута. В уголке нежного кораллового рта Марк увидел неподвижную белую капельку, словно из белоснежного мрамора…

— Я люблю тебя, — совершенно искренне произнес он. В данный момент он сам верил в это, хотя знал что через какое-то время он будет думать совершенно по-другому. Но сейчас он готов был сделать для нее все. Так он себя еще никогда не чувствовал.

Она отстранила его и вышла в соседнюю комнату. Он сел на столе и тряхнул головой, вытер руками мокрое лицо.

Она вернулась, держа в руках искусственный пенис с подвязками.

— Сделай мне хорошо, — сказала она. — А потом я тебя еще раз удовлетворю, — она слизнула наконец язычком капельку с уголка рта.

Он действительно готов был сделать для нее все и потому встал. Брюки свалились, он ногой друг об друга снял совсем. Она даже отступила на пару шагов, чтобы полюбоваться мощным стройным телом Марка. И Марку это сильно польстило — он никогда как-то не думал, что может нравиться женщинам…

— Что-то в тебе есть такое… — томно сказала она, — что-то, что очень-очень нравится женщинам…

— Мышцы, что ли? — глуповато улыбаясь спросил он.

— Дурачок, — ласково сказала Килна и Марк покраснел.

Она крепко привязала к нему искусственный пенис из какого-то эластичного и очень прочного материала (чем еще больше ввела Марка в смущение — но техника безопасности превыше всего!) и легла на операционный стол, широко раздвинув ноги. Марку хотелось уткнуться головой меж ее ног восхитительных, но сияющее силовое поле останавливало его. Он провел рукой по безукоризненной формы бедру и забрался на нее. Она умелым движением вставила искусственную приставку и задрала ноги к потолку. Марк подсунул руки под спину ее и впился устами в грудь.

Килна видно догадалась, что ему кажется будто и так все идет хорошо, улыбнулась едва заметно, взяла нежно его за бедра и начала ненавязчиво руками показывать что необходимо делать. Марку стало неудобно, он вытащил из под ее спины руки, оперся о стол рядом с ее разметавшимися волосами и начал двигаться, как ей желалось.

Он не отрывал глаз от ее взволнованного лица, он слышал и даже всем телом ощущал ее прерывистое дыхание. Он стал убыстрять движения, дыхание Килны тоже участилось, переходя почти в хрип. Марк — спортсмен и набрать темп ему ничего не стоит, вот только собственный фаллос уперся в искусственную преграду…

Килна застонала так, что Марк испугался — не отдает ли она концы, но тут же подумал, что, наверное, так и должно быть, что когда она делала ему ЭТО, то со стороны он выглядел вероятно так же. Он все убыстрял темп, пока она не открыла глаза и нежно не отстранила его. Он впился поцелуем в уста ее, помня о важности послеполетной профилактики.

— Ты… ты… ты — волшебник… я хочу тебя… — страстно прошептала она. — Как только рассосется эта гадость… рейс еще не кончится… Ты только к другим не ходи… Все здесь — потаскухи! Я тебе сама все сделаю…

Говоря все это, она вновь уложила его на стол и осторожно сняла приспособление, доставившее ей такое сильное наслаждение (а Петр видно так и не смог этого сделать — пронеслось у Марка в голове). Марк взглянул на то, что она рассматривала — металлический стержень, покрытый ошметками чего-то резиноподобного и вроде как чуть ли не обуглившегося…

Килна рассмеялась и отшвырнула использованный предмет в сторону.

— Если нельзя, но очень хочется… — повторила она склоняясь над Марком.

В этот момент раздался звуковой сигнал — кто-то жаждал войти. (На этот раз успел, успел — не вышли происки зловредной судьбы, — хохотал восторженно Марк в душе.) Килна набрала полную грудь воздуха, сжала свои прелестные пальчики в кулачки и с досадой выдохнула.

— Капитан, кто же еще? Га-адина, — прошептала она. И тут взглянув на Марка поняла, что если капитан его здесь увидит, то ничего хорошего ждать не придется. Марк это тоже сообразил — он уже натягивал брюки, одновременно пытаясь влезть в форменные ботинки.

Килна раздвинула лановую ширму.

— Спрячься здесь и все будет хорошо. Я хочу тебя… — нежно прошептала она и чмокнула его в щеку.

Застегивая на ходу халат, она направилась к дверям. Как хорошо, что я случайно закрыл их на блокиратор — подумал Марк.

Петр полулежал на своей постели — думы тяжкие одолевали его. Дым лениво поднимался к потолку от полуистлевшей сигареты, в другой руке Петр держал стакан с последними глотками пьянящего илианского. Выпитое вино лишь отягощало невеселое настроение его.

Клоака, в которую ввергли его две ненасытные девицы, казалась бездонной и безнадежной. Он никогда не покажет свое состояние этому салобону Марку, но на самом деле — впору удавиться…

Что за дела — мужик он в конце концов или нет?!! Петр с силой затушил сигарету прямо о стену, допил вино и сел на постели.

Докторша все ж знаток своего дела — нога почти не болит. От этого, правда, его ненависть к ней ничуть не стала меньше. Вколола ему какую-то гадость и надсмеялась… Мышцы Петра вздулись. Вот уж нет — с ним такое не пройдет. Он встал и, хромая, подошел к зеркалу. Шрам пересекал его щеку фиолетовый, вздувшийся — но не портил мужественное выражение его лица.

Кое-как одевшись, Петр открыл дверь в коридор. На пороге стоял бездушный робот, посмотрел своей уродливой оптикой на него, но ни один манипулятор не дрогнул. Петр расхохотался — этот щенок поставил здесь дурацкую груду металла для его защиты! Идиот! Ну он всем докажет, что не его надо защищать от этих мокрощелок, а их он него, Петра.

Прихрамывая (нога, однако, в этом деле не главное), он направился прямиком в медотсек — начинать, так с обидчицы.

По дороге Петр все больше и больше распалял себя, придумывая как и сколько раз он грубо и грязно изнасилует докторшу, сорвав с нее белоснежный халат.

То, что ему не открывали на его требовательный сигнал, он воспринял как еще одно личное оскорбление. Он нажал еще раз.

Двери открылись, на пороге стояла Килна Травер. Петр нагло вошел и рукой, не глядя, нажал на блокиратор дверей. Они послушно закрылись.

Килна, увидев Петра, облегченно вздохнула и что-то хотела сказать, но он хамски схватил ее правой рукой за талию, впился губами в наглый ее рот, левой рукой придерживая голову, чтобы не вырывалась. Она слабо пыталась сопротивляться, но потом обмякла в руках его и сама чуть не укусила губу ему в экстазе.

Без лишних слов, по хозяйски, даже не соизволив дойти до дивана или операционного стола, а прямо так, стоя, Петр раздвинул властно правой рукой ноги ее и резким толчком вошел…

Петр заорал так, что, казалось, крик его болью пронесся по бесконечным коридорам бесчисленных отсеков огромного звездолета и эхом отозвался в каждой клеточке равнодушного космозверя. Всепожирающая боль затуманила его рассудок. Он кулем свалился к зажавшей от ужаса рот Килне Травер и схватился обеими руками за обожженное свое мужское достоинство… Сквозь багровый туман он увидел обеспокоенное лицо Марка и подумал: «Опять этот мальчишка под ногами кру…» — и потерял сознание.

Корабельные часы пробили полночь.

Спали натренировавшиеся за день в спортзале девицы из группы захвата.

Спала медсестра, мокрая от пота, на скрутившихся жгутом простынях, сны ее были легки, приятны, эротичны…

Анна Бровски с замиранием сердца смотрела, как брат ее на последних минутах заколотил-таки решающий мяч в ворота гриторианской сборной. Рука ее была засунута глубоко в новые свежевыглаженные трусики, где все полыхало огнем и стонало в желании чего-то такого… думать об этом Анна не желала.

Официантка Жаклин с ноющей сладострастной болью внизу живота и с предвкушением вкусной ночи постучала в резную деревянную дверь капеллана.

Старый распутник открыл дверь и, благословив, впустил. Указав Жаклин на роскошное кресло, он подошел к стене, где висел график исповедей. Убедившись, что сегодня действительно очередь Жаклин (а в день он больше одной не исповедовал — берег свои старческие силы), он стал размышлять, стоит ли выставлять кагор, которого еще много, так как начало рейса, или же официантка перебьется свежеслитым из катовера спиртом. Остановившись на последнем, он направился в соседнюю комнату.

Патри и Лорен лежали на обширной тахте Патри валетом и привычно-равномерно, строго в такт двигались. Длинная эластичная дубинка, с обеих сторон заканчивающаяся характерной грибообразной формой, была с обеих же сторон вставлена соответственно куда следует. Патри испытывала оргазм. Лорен уже давно кончила, старалась ради подруги и думала, что завтра или того, или друг-ого техника они обязательно отловят и…

Килна Травер третий час билась в лаборатории, пытаясь рассосать пояс девственности, поставленный ею на жодсонный манекен. Она была хорошим специалистом и истово верила в удачу. А все-таки в этом Марке, что-то есть, что-то такое… она мечтательно улыбнулась.

Дерни Кайз стояла в собственной каюте, где в отличие от ее рабочего кабинета, всю стену занимало огромное зеркало. Она стояла перед ним обнаженная и задумчивого кусала ногти. Девять лет не знало ее тело мужчины. Никто не мог растопить лед ее сердца, после того как она попала в катастрофу на Спаде, на той злополучной взлетке перед мотелем на берегу залива. Тогда она выкинула неродившегося ребенка и муж бросил ее. Неисповедимы пути Господни — через девять лет ей, возможно, предстоит вновь с ним встретится… Ибо именно ее бывший супруг, ныне всегалактически известный пират Глорвилт, сейчас охотиться за ее звездолетом, не подозревая, что это подсадная утка и охота идет на его самого. И если они встретятся, не задумываясь всадит она в него полный разряд. Ибо он виноват во всем. Ибо из-за него сердце ее покрылось ледяной коркой. Ибо из-за него… Впрочем, в этом Марке действительно что-то есть, не зря же эта блудница Твин вьется около него, как пчела вокруг сладкого.

Аккуратно выведенный из строя робот-погрузчик, стоял величественным полуторатонным памятником самому себе у стены рядом с каютой Петра.

С невидящими ничего глазами Петр лежал обнаженный на своей кровати, уставившись в потолок. Тело было опять обнажено, а то, чем Петр всегда — и не без оснований — гордился, теперь представляло собой весьма жалкое зрелище…

И тем не менее Звана Трейк не отрывала от тела Петра напряженного взгляда, усиленно массируя свои соски и сладострастно причмокивая.

Капитан Глорвилт оторвался от изучения фонографии капитана «Лоуфула» и потянулся. Неисповедимы пути Господни — вот и их с Дерни дороги разошлись кардинально, чтобы вновь встретиться. Наверное, он был не прав тогда — но чего ворошить прошлое. Правда, если они встретятся снова…

В кабинет вошел Бен Дереви, преданный и старейший его помощник и друг, вместе ступивший с Глорвилтом на опасную тропу вольной жизни.

— Когда приблизимся к «Лоуфулу» настолько, что сможем взять в поле? спросил он у Бена.

— Через часов сорок-сорок пять, — моментально ответил его правая рука.

— Та-ак…. - задумчиво произнес Глорвилт. — Значит через четверо суток мы должны ступить на борт «Лоуфула». Ты уверен, что груз на борту?

— Да, капитан. Наши ребята основательно поработали с их техником в темпском госпитале. Данные стопроцентные. Осечки быть не может…

Марк стоял под душем, подставляя лицо ледяным упругим струям. Он был счастлив. Ибо сегодняшний день привнес в его жизнь то, чего он был по глупости своей дотоле лишен. И сейчас придет Ларса Твин — женщина, достойная мечты. Придет не к мальчику, но к мужу. У которого кроме бугров мышц, есть пусть маленький, но опыт, и большое желание. И главное, в отличие от Петра, возможности. Хотя Петра, конечно, жалко…

Ларса Твин шла по еле освещенному коридору звездолета, в роскошном вечернем платье, тщательно вымытая, искусно подкрашенная и талантливо причесанная. В руке она несла бутылку «Шампанского». Марк должен по достоинству это оценить — «Шампанское» один из многочисленных символов Земли, которую Марк так обожает. «Шампанское» запрещено изготавливать и продавать везде, кроме как на самой Земле. И эту бутылку Ларса берегла семь лет (правда, из двадцати пяти это еще только предпоследняя). Что же в этом мальчике такого, что многоопытное сердце Ларсы бешено колотиться от ожидания свидания? Ведь такие ночи стали давно для нее обыденностью. Но в этот раз…

Она еще не знала, что сегодняшняя ночь будет для нее лучшей в жизни. Но надеялась на это.