Красавица из Луизианы

11

— Ну довольно, Батистина! Ты этого хотела! — сухо промолвил Флорис, рывком поднимая девушку с кресла.

— Оставь, оставь меня! На помощь! — завопила Батистина. Флорис перекинул девушку через плечо, словно мешок, не обращая ни малейшего внимания на ее бурный протест.

Задохнувшийся от возмущения Жеодар бросился на похитителя с кулаками. Флорис отпихнул его в сторону одной рукой — сила его удвоилась от ярости.

— Флорис, прекрати! Флорис, остановись! — закричал Адриан в надежде успокоить брата. Но ничто теперь не могло удержать Флориса. Бедный Жеодар отлетел на три шага в сторону, ударился головой об алтарь и так и остался там лежать, мало что соображая.

— Господи! Да они дерутся! — кричали приглашенные.

— Только не здесь! Только не здесь! Ведь это церковь! Вы должны уважать храм Господень! — ревел отец Гиацинт.

— Федор! Ли Кан! За мной! — приказал Флорис, прокладывая себе путь через толпу. Ему было трудно нести Батистину — мешали огромные фижмы, к тому же девушка брыкалась как чертовка, да еще и испускала пронзительные вопли.

— Я тебя презираю, я тебя ненавижу! Я вас обоих проклинаю! Жалкие трусы! Помогите! Помогите! Эрнодан! Ко мне! На помощь! — взмолилась Батистина, заметив своего друга-рейтара. Она была вне себя от ярости и умирала от стыда из-за того, что ее вот так уносили — на плече, на глазах у всех присутствующих, от растерянности не двинувшихся с места.

Молодой рейтар на секунду заколебался, не прийти ли действительно на помощь той, кого он любил, но вмешательство братьев слишком отвечало его собственным интересам.

«Пожалуй, не стоит освобождать ее для того, чтобы она вышла замуж за другого!» — смекнул Эрнодан и остался на месте, даже не отведя в сторону глаз.

— Ах, мой капитан, я ведь вам говорил, что это вовсе не обычная свадьба! Куда уж там! — талдычил свое Лафортюн.

— Пресвятая Дева Мария! Святой Иосиф! Моя бедная голубка! Какой скандал! — всхлипывала Элиза в объятиях старого Грегуара, который пытался всячески ее успокоить.

— Ох, госпожа Элиза права! Все так плохо, что хуже некуда! Все пошло прахом! — вздыхал Блезуа, поднимая с пола алебарду и грустно покачивая головой.

— Ты мне за это заплатишь! Я больше не скажу тебе ни слова! Никогда в жизни! — продолжала вопить Батистина, колотя кулачками по спине Флориса и стараясь вырвать у него прядь волос.

Жорж-Альбер, подпрыгивая и кривляясь, ковылял за странной парой.

— Маленькая прелестная бестия! Я тебя обожаю! — расхохотался Флорис и переступил порог церкви.

— А я тебя ненавижу!

— Это неважно, мой ангел! — ответил Флорис, заталкивая Батистину в карету, в которой она приехала в церковь.

— О-о-о! Я тебя ненавижу, ненавижу! — вопила Батистина, глядя Флорису прямо в глаза. Молодой человек побледнел, с трудом удерживая девушку на подушках.

— Федор, Ли Кан, отвезите ее в замок! Я следую за вами!

— Трус! Презренный трус, как ты посмел напасть на беззащитную женщину?! — билась в истерике Батистина.

— Дорогой барин, оставь нас! Я попробую успокоить маленькую барышню… — вмешался Федор.

— Голубая Стрекоза не должна позволять отравленной лаве испортить радость встречи! — сладким голосом пропел китаец, взбираясь на козлы и беря в руки кнут.

— Какая еще радость встречи-и-и! Какая еще радость! Они все испортили! Все испортили! — кипела Батистина в объятиях Федора.

— Погоняй, Ли Кан! — крикнул Флорис.

— Ну нет! Сударь! Сударь! Вы, человек, посмевший похитить мою невесту! Обернитесь, если вы мужчина!

Флорис резко обернулся, почувствовав укол шпаги между лопаток. Перед ним стоял Жеодар.

— Да, да, убейте его, Жеодар! Освободите меня! — вопила уже ничего не соображавшая Батистина.

Если бы не Федор, она бы выпрыгнула из кареты и бросилась на брата.

Приглашенные высыпали на паперть — понаблюдать за столь увлекательным, даже пикантным зрелищем.

— Сударь, заклинаю вас, успокойтесь! Вы же человек чести! Вложите вашу шпагу в ножны, дворянин не может обнажать ее в подобном месте! Это недостойно! — умолял Адриан, вставший между противниками.

Господин Кастильон дю Роше был еще багров от ярости, но Адриан говорил так убедительно, что Жеодар опустил голову, почувствовав угрызения совести — он напал на человека сзади.

— Я понятия не имею, кто вы такой, а ведь вы хотите жениться на мадемуазель де Вильнев! Однако мне не нравятся ваши манеры! — презрительно бросил Флорис, в свой черед выхватывая шпагу из ножен.

Адриан тяжело вздохнул и схватил брата за руку.

— Ты с ума сошел! Вызывать его на поединок здесь, у стен церкви!..

— Он первый напал на меня!

— Нет, Флорис, я поговорил с ним, и он уже готов был успокоиться, но ты все испортил! Посмотри, он сейчас как разъяренный бык! Извинись и идем…

Флорис с изумлением воззрился на брата.

— Извиняться? Мне? И не думай!

— Ах так, сударь! Значит, вам не нравятся мои манеры? — загорланил Жеодар. — Ну, это вам так не пройдет! А вот и мой секундант, господин Папуль де Граншан!

Флорис холодно поклонился.

— Разрешите представить вам моего секунданта, графа Адриана де Вильнев. — Но могу ли я прежде узнать ваше имя, сударь?

— Я граф Жеодар Кастильон дю Роше. Его величество пожаловал мне этот титул, — гордо выпятил грудь жених Батистины.

— Не могу сказать, что здесь я к вашим услугам, но если вы соблаговолите последовать за мной, мы могли бы найти уголок поспокойнее…

На паперти раздались испуганные крики:

— Увы, увы! Господа собираются драться на дуэли!

— Ох, ну и жарко же сейчас будет!

— Какая странная свадьба, Балтазар!

Флорис, нисколько не заботясь о том, что говорят и думают гости и крестьяне, спокойно отправился на задворки церкви, за ним последовали Жеодар и секунданты, которые по разным причинам, но оба одинаково отрицательно относились к этой дуэли. Все присутствующие устремились следом.

Флорис бросил на траву камзол и кафтан так спокойно и небрежно, словно находился в зале для тренировок. Жеодар, напротив, очень нервничал. Он суетился и размахивал руками.

— Друг мой, вы совершили ужасную ошибку! Это настоящее безумие! — хныкал господин Папуль де Граншан вместо того, чтобы приободрить приятеля.

— Ну, сударь, я готов! — заявил Флорис с видом человека, которому не терпится покончить с неприятным делом и вернуться к своим обычным занятиям.

Шпаги засверкали на солнце. Флорис улыбнулся. Жеодару нельзя было отказать в храбрости, но было ясно: жених Батистины умеет более ловко множить количество пистолей, чем управляться со шпагой.

Флорис, как и Адриан, был несравненным мастером фехтования, благодаря урокам казака Федора. Увидев перед собой столь неумелого и неловкого противника, Флорис пожал плечами, одним ударом выбил у того шпагу из рук и отбросил ее шагов на десять в сторону.

— Ну вот, сударь, ваша честь спасена! Не так ли? Вы удовлетворены? — спросил Флорис и отвернулся, вкладывая шпагу в ножны.

Все присутствующие облегченно вздохнули. Флорис нагнулся, чтобы подобрать с травы свой кафтан.

— Нет, сударь! Нет, я не удовлетворен! — заревел как оглашенный Жеодар и бросился за шпагой. Флорис не обратил внимания на его крики.

— Обернитесь, сударь, и защищайтесь! — громоподобным голосом рявкнул Жеодар, уколов Флориса в руку.

— Ну, на этот раз я вам не спущу! Я накажу вас за дурные манеры и дам вам хороший урок! — взбеленился Флорис и резко повернулся к противнику. На рукаве его рубашки расплывалось алое пятно.

— Боже! Он ранен! — закричали дамы, падая в обморок.

«Все это плохо кончится», — подумал, должно быть, Жорж-Альбер, срывая с елки прошлогоднюю шишку и запуская ею в голову мадемуазель Барбы.

Жеодар плохо владел шпагой, но сейчас сражался как дьявол. Он применял разные приемы и выпады, наносил страшные удары, тем более опасные, что не соблюдал никаких правил и не придерживался определенной тактики, а просто размахивал шпагой.

— Я вижу, сударь, мне придется кое-чему поучить вас. Вы действуете шпагой точь-в-точь как вилами! Вы мне надоели! Что касается вашей физиономии, то она мне просто отвратительна! — насмехался Флорис, словно желая еще больше вывести из себя своего противника. Тот из красного стал темно-багровым, но не отступал, а бился все яростней и упорней.

Флорис спокойно отражал все удары и выказывал столь явное презрение, что Жеодар еще больше бесился. Казалось, несчастный жених поставил свою жизнь на карту и теперь яростно атаковал, как упрямый баран. Сейчас он был дьявольски опасен. Флорис отбивал удары, стоя в первой позиции. Его зеленые глаза холодно сверкали. Запыхавшийся Жеодар схватил шпагу обеими руками.

— Ах, вот как! Прекрасно! Вы используете шпагу как саблю, а то и просто как дубину! — издевался Флорис. Он воспользовался моментом и проскользнул как змея под рукой изумленного Жеодара. Раздался испуганный крик сотен людей: Флорис проткнул Жеодара насквозь. Господин Кастильон дю Роше рухнул на землю.

— Боже милостивый… — шептали крестьяне, осеняя себя крестным знамением.

— Ах, сударь, и почему он только вызвал вас, бедняга! Вы же его убили! — закричал, заливаясь слезами, господин Папуль.

Флорис опустился на одно колено и положил руку на грудь раненого. Тот глухо стонал. Из раны фонтаном била кровь.

— Скорее, отец мой! Последнее причастие! Последнее причастие! — кричали родственники Жеодара, призывая отца Гиацинта.

— Он еще дышит, и врач здесь был бы намного полезнее! — сказал, поднимаясь с колен, Флорис.

— А вот и он, брат! — промолвил Адриан, указывая на дом господина Телье, выходивший фасадом на площадь.

— Блезуа уже побежал туда, и доктор спешит на помощь.

— А, это ты, Флорис, как я вижу. Ты вернулся, и опять начались неприятности… — проворчал старый врач, опускаясь на колени, чтобы обследовать рану.

— Уф! Глубокая! Ну и удар же у тебя! Ты что же, у китайцев этому научился? Ну, давайте, помогите перенести этого беднягу ко мне… надо сделать ему прижигание…

— А-а-а! Батистина! Батистина! — бредил умирающий.

Флорис вновь побледнел.

— Он выкарабкается, доктор? — с тревогой спросил Адриан.

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Он — крепкий парень, не думаю, что легкое задето, но я должен убедиться, что у него в моче нет крови… Госпожа Телье поставит ему пиявки, а я пару раз пущу кровь… Посмотрим, посмотрим… А вы поосторожнее! — приказал врач лакеям Жеодара, те подняли и понесли своего хозяина к дому врача.

— Идем, Флорис, нам здесь нечего делать! Едем в замок! — сказал Адриан, обнимая брата за плечи.

Жорж-Альбер вскочил на коня Флориса, и на мордочке обезьянки была такая грусть, будто зверек хотел сказать:

— Мне кажется, мой дорогой хозяин совершил ужасную глупость!

Госпожа Ленорман дождалась отъезда братьев Батистины. Чудовищный спектакль кончился. Она задумчиво побрела к своей роскошной карете, спрашивая себя: «Что же делать? Вернуться в Париж или заехать в замок повидать Батистину?»

Эрнодан де Гастаньяк и Лафортюн в эту минуту приближались к загадочной карете без гербов, возле которой сгрудились еще шесть рейтар.

— Ну ладно, нам здесь тоже нечего делать! Надо возвращаться в Версаль! — бросил своим людям Эрнодан и приготовился сесть в седло.

— А что ты скажешь нашему жеребцу, мой капитан? — проворчал Лафортюн.

— Правду, старина, правду и ничего, кроме правды! Мы же не можем отправиться за ней в замок и увезти ее оттуда!

— Хм! Вот дела! А ведь он ждет малютку! Боюсь, он будет недоволен… Но тебя-то это устраивает… Да, как бы он не сорвал с тебя твои новенькие капитанские…

— О, какой приятный сюрприз! Здравствуйте, господин де Гастаньяк! Вот уж не думала вас здесь увидеть! — пропела, любезно улыбаясь, госпожа Ленорман, которая незаметно приблизившись к рейтарам, не упустила ни словечка из их разговора.

— Мое почтение, сударыня! — поклонился юноша.

— Но… я и не подозревала, что вы такой близкий друг мадемуазель де Вильнев, раз решили присутствовать на ее свадьбе… — заметила Жанна-Антуанетта, внимательно осматривая карету.

Эрнодан де Гастаньяк слегка покраснел:

— Хм… мадемуазель де Вильнев была так добра… Она пригласила меня… а я, кроме того, еще выполнял одно поручение…

— Ах да! Понимаю!.. На вас лежит большая ответственность! Но что я вижу? Я всего лишь женщина и плохо разбираюсь в подобных вещах, но мне все же кажется, вы получили повышение?!

— Да, сударыня, у вас очень острое зрение! — раздулся от гордости Эрнодан де Гастаньяк. — Его величество только что пожаловал мне чин капитана!..

— О, капитан, в таком юном возрасте! Как это прекрасно! А за какой же блистательный подвиг вы получили повышение по службе, позвольте спросить?

Эрнодан покраснел еще пуще.

— Не могу себе представить, сударыня. Его величество только удостоил меня высокой чести, сказав, что очень доволен моими услугами!

— Счастлива за вас, капитан… Смотрите, как благотворно влияет мадемуазель де Вильнев на судьбу мужчин, которые ее окружают… Она просто приносит им счастье! Вы стали капитаном, господин дю Роше получил титул графа… правда, бедняга сегодня, быть может, умрет именно из-за этого! Но куда направляется эта карета? — невинно спросила Жанна-Антуанетта, берясь за ручку дверцы.

— Мы возвращаемся в Версаль, сударыня, — поспешно ответил Эрнодан.

— С пустой каретой? — удивилась Жанна-Антуанетта.

— Видите ли, сударыня… Хм… — начал было говорить, но тотчас же запнулся молодой рейтар, который предпочел бы скорее командовать отрядом на поле битвы, чем отвечать на настойчивые вопросы госпожи Ленорман.

— Ну так дайте мне вашу руку, капитан, и помогите мне подняться в карету… Отвезите меня туда, куда вы должны были отвезти ту, что этого избежала, потому что ей и вам помешали…

— Но, сударыня, это невозможно! — воскликнул Эрнодан — у него от подобного предложения глаза вылезли из орбит.

— Да нет же, друг мой, вы ошибаетесь, — спокойно промолвила Жанна-Антуанетта и, понизив голос до шепота, продолжала: — Клянусь честью, вы не пожалеете. Я умею быть благодарной! И капитан очень быстро может стать полковником!

— О, сударыня! — воскликнул обезумевший от ужаса Эрнодан.

— Довольно, дурачок! Садитесь в карету, и по дороге мы все обсудим! Подумайте-ка лучше о том, что эта ненаглядная красавица может стать вашей! Ведь братья избавили вас от жениха, который вот-вот должен был стать мужем, а я… я избавлю вас от ее возможного любовника, причем очень, очень высокопоставленного!

Жестокая борьба завязалась в душе Эрнодана. Любовь победила.

— Вашу руку, сударыня, — прошептал капитан, помогая Жанне-Антуанетте сесть в карету. Он протянул повод своего коня Лафортюну и тоже скрылся в карете.

— Скорей! В Версаль! — крикнул он. Жанна-Антуанетта с довольной улыбкой откинулась на подушки.

— Ну и каша заваривается! По-моему, все так запуталось теперь, что и не расхлебаешь! — заворчал Лафортюн, почесывая зад, который был у него самой нежной частью тела.

12

— Нет! Нет и нет! Не открою! Ни за что!

— Батистина, моя дорогая малютка! Умоляю, ведь это же я, Адриан! Открой дверь!

— Ни за что! Не желаю вас больше видеть… В особенности Флориса!

— Но я один, Батистина. Открой же дверь, ведь это я, твоей старший брат… Я люблю тебя и желаю тебе счастья…

Батистина заколебалась. Вот уже два дня, как она упрямо сидела взаперти у себя в комнате, не впуская никого, кроме Элизы и Грегуара. Они приносили ей подносы, заставленные самыми ее любимыми кушаньями, но она ни к чему не прикасалась. Элиза только, знай себе, проливала слезы на плече у старого эконома.

— О, моя голубка! Они вернулись, но… Боже мой! Боже мой! Какой ужас!

— Если они стали такими злыми, Грегуар, то могли бы и не возвращаться! — упрямо твердила Батистина, надув губки.

— О, Батистина! Моя милая мадемуазель Батистина! Они были так рады увидеть вас вновь! Не судите столь поспешно! — возражал старик, крайне удрученный тем, как все обернулось.

— Нет, не уговаривайте меня! Оставьте меня одну! Я так несчастна! — восклицала Батистина и выгоняла Элизу и Грегуара из комнаты, не забыв как следует запереть дверь.

— Ну, что она там делает? — спрашивал Флорис, с растерянным видом слонявшийся из комнаты в комнату.

Грегуар и Элиза разом воздевали руки к небу:

— Да твердит одно и тоже. Она не желает вас видеть!

— Надо вышибить дверь, и все! Это не может долго продолжаться! — рычал Флорис, никогда не отличавшийся большим терпением.

— Ну нет, брат, довольно и того, что ты натворил! Пусть Батистина не хочет нас видеть и сидит взаперти, но я не могу осуждать ее. По-своему она права. Согласись, у нее есть веские основания сердиться на нас, а в особенности на тебя! — сухо бросил Адриан.

Флорис на мгновение лишился дара речи, ибо не привык, чтобы старший брат возражал ему.

Адриан увидел изумленное лицо Флориса и улыбнулся:

— Ах, мой дорогой, невозможный, неукротимый Флорис! Ты, видно, никогда не изменишься! Позвольте мне действовать по моему разумению, друзья мои! Она ведь тоже, наверное, немного одумалась… Я поднимусь и попробую поговорить с ней, и… если она успокоилась, не будем откладывать в долгий ящик разоблачение наших семейных тайн. Я расскажу ей обо всем, что касается тебя, Флорис, и ее самой! — сказал Адриан, тяжело вздохнув.

— О, господин Адриан! Вы не сделаете этого! Я не вижу причины… — взмолилась пришедшая в ужас Элиза.

— Нет, Элиза! Я должен, я обязан это сделать!

— О, простите, господин Адриан, но я все же не понимаю почему… — настаивала старушка. Она вопросительно посмотрела на Федора и Ли Кана.

— Мудрая Любительница Порядка и Голубая Стрекоза услышат благоуханные слова из уст Счастья Дня, когда настанет Час Голубого Дракона! — просюсюкал, низко кланяясь и размахивая косой Ли Кан.

— О, Ли Кан! Выражайтесь яснее. Я ничего не понимаю в ваших драконах! — воздела руки к небу Элиза и устало опустилась в кресло.

Китаец отвернулся, ужасно обиженный, и призвал бога Чонга на помощь затуманенному разуму старой-престарой Любительницы Порядка, разом утратившей свою былую мудрость.

— Ну же, моя дорогая малышка! Открой дверь! Клянусь, я пришел один, и тебе нечего опасаться! — настаивал Адриан.

Подкравшись на цыпочках к двери, Батистина присела и недоверчиво заглянула в замочную скважину. Адриан сказал правду: он был один.

— Хорошо, так и быть! Входи, Адриан, — сказала девушка, открывая дверь.

— Сестренка! Дорогая! Приди в мои объятия! — взволнованно прошептал молодой человек, не спуская глаз с девушки, одетой в простое домашнее платьице в цветочек.

Батистина не устояла и бросилась к Адриану, ощущая комок в горле. Несколько секунд они стояли, крепко обнявшись. Батистина положила голову на плечо брата.

— Ох, Адриан, как же мне тебя не хватало! На тебя я не сержусь и не обижаюсь, но он… о! — Батистина выпрямилась, глаза сверкнули. — Он, которого я так любила! Я так горько оплакивала его гибель! А он… Флорис… так обращаться со мной, при всех! А под конец он еще убил этого беднягу Жеодара! О! Какое чудовище!

— Нет, дорогая, успокойся! Господин дю Роше жив. Он сейчас у себя в замке, и ему оказывается медицинская помощь, — заверил Батистину Адриан, умолчав, однако, о том, что несчастный Жеодар метался в бреду, у него начался приступ лихорадки, и врачи считали, что дни его сочтены.

— О, какое счастье! Жеодар жив! Я хочу поехать его проведать! Я сама буду за ним ухаживать, и он поправится… Я его вылечу… А если он все же умрет, я сама убью Флориса, этого гнусного убийцу!

Адриан вздрогнул от неожиданности.

«Черт побери! Она и вправду сердита на нашего красавца Флориса! Ну ладно, делать нечего, все равно она должна узнать все, но придется действовать крайне осторожно. У нашей Батистины тоже дьявольский характер!» — думал Адриан, а вслух промолвил:

— Иди, сядь рядом! Давай поговорим, а потом я сам поеду с тобой, чтобы узнать, как чувствует себя господин дю Роше.

Батистина стала явно спокойнее. Рассудительный голос Адриана благотворно влиял на расстроенные нервы девушки. Молодой человек увлек сестру на козетку и опустился рядом.

— Я хотел увидеть тебя, сестренка, чтобы рассказать тебе, как мы вернулись во Францию, — торопливо сказал Адриан, чтобы направить мысли Батистины в иное русло. — Мы сошли на берег в Бордо примерно две недели тому назад, проведя в пути двадцать два месяца.

— Почти два года в море! — воскликнула Батистина. — Как же это далеко, Китай!

— Да, довольно далеко, — ответил с улыбкой Адриан. — Мы должны были бороться со штормами и преодолеть тысячи препятствий, чтобы добраться до родных берегов. Но дело не в этом. Должен сказать тебе, мы с Флорисом прибыли во Францию в качестве чрезвычайных посланников его императорского величества, императора Китая, который поручил нам передать королю Франции бесценные дары.

— Чрезвычайных посланников? — словно эхо повторила Батистина.

— Да, или послов, если тебе больше нравится это слово. Поэтому мы должны были отчитаться о нашей миссии.

— О, так вы сначала отправились к королю? — с явным интересом спросила Батистина.

— Ну да, моя дорогая, служба его величеству превыше всего, — начал объяснять Адриан, неправильно истолковав явную заинтересованность сестры.

— А как он поживает? — прервала брата Батистина.

— Кто? Король? — переспросил изумленный Адриан.

— Ну да, король. Рассказывай!

— О… ну… Король чувствует себя очень хорошо… — не знал, что и сказать, Адриан.

— Ах так… Ну ладно, продолжай, Адриан…

— Добравшись до Парижа, мы, сгорая от нетерпения что-нибудь узнать о тебе, отправили Федора сюда, в Мортфонтен, велев ему строго-настрого сохранять инкогнито!

— Фу! Так это он, старый болван, напугал до смерти Блезуа и его жену! — не смогла удержаться от смеха Батистина.

— Мы хотели преподнести тебе сюрприз, и пока Федор гнал коня в Мортфонтен, мы, нагруженные дарами императора, отправились в Версаль.

— Должно быть, король страшно удивился, увидев вас!

— Да, разумеется. Я бы даже сказал, он был взволнован. Он продержал нас при себе вчера целый день. Мы говорили, говорили, говорили, даже заполночь… Мы рассказывали о России, о Китае, о наших приключениях. Мы не заметили, как рассвело. Все это время мы провели с королем в его личных покоях, в небольшом кабинете. Когда мы вышли из дворца, нас уже ожидал Федор. Он сообщил, что ты выходишь замуж… И мы поспешили к тебе…

— Лучше бы он держал язык за зубами, этот проклятый казак! — воскликнула Батистина, топнув ножкой. — И я бы уже была замужем… И радовалась вашему возвращению, твоему и Флориса… радовалась бы вместе с мужем… А вместо этого я сижу здесь взаперти и горько плачу! А король ничего вам не сказал о моей свадьбе?

— Клянусь честью, нет!

— Хм… странно! Ведь он знал об этом… И он пожаловал титул графа моему жениху! — гордо заявила Батистина.

Адриан даже бровью не повел. Он хотел бы пролить свет на многие тайны, но предпочел сменить тему, чтобы не раздражать Батистину.

— Ты ведь помнишь, сестренка, мы уехали пять лет тому назад с французским посольством в Петербург. Король дал нам секретное задание.

— Секретное задание? Какое же? Он ничего мне об этом не говорил! — сказала Батистина, поблескивая глазами от любопытства и возбуждения.

— Но… значит… ты видела короля? — спросил все более и более заинтригованный Адриан.

— Ну конечно! И он был очень любезен!

Адриан внимательно посмотрел на сестру и продолжал:

— Его величество приказал нам устроить государственный переворот, чтобы посадить на трон несчастную дочь Петра Великого, царевну Елизавету. Ведь она была прямой наследницей отца, и российский престол принадлежал ей по праву! Мы преуспели в этом труднейшем деле, Батистина, и только благодаря безрассудной отваге Флориса. Коронованная на царство Елизавета в знак признательности пожаловала мне титул герцога Дубинского, а Флорису — герцога Петербургского.

— О, все, что ты мне рассказываешь, невероятно! Так значит, ты теперь герцог и Флорис — тоже… Но до него мне и дела нет! — поторопилась добавить Батистина.

— Король был в курсе всех событий, — добавил Адриан, пристально глядя на сестру. — Но Россия, которая, казалось, должна была принести нам удачу и счастье, вдруг открылась с совершенно неожиданной стороны и стала источником многих бедствий… Именно в Дубино, бывшем имении моей матери, графини Максимильены, Флорис узнал тайну своего рождения, своего и твоего… Я сейчас и тебе поведаю эту тайну — ты уже достигла возраста, когда можно узнать все…

Батистина ловила каждое слово брата; она не отрывала взгляда от его губ.

— Флорис вовсе не сын моего отца, графа Амедея де Вильнев… Он сын царя Петра Великого… Моя мать, графиня Максимильена, рассталась со своим мужем и моим отцом, графом де Вильнев, сразу после моего рождения. Она случайно встретила царя во Франции, и между ними вспыхнула огромная всепобеждающая любовь. Царь Петр увез ее и меня в Россию, где и родился Флорис…

— Да, да, я знала об этом, то есть о том, что Флорис родился в России, а я — уже во Франции, после того как наша мать вернулась домой, а наш отец, граф де Вильнев, умер на борту корабля… Так значит, Флорис… О, Боже! Он — бастард!

— Да, Батистина, ты произнесла это слово. Флорис — незаконнорожденный сын царя Петра Великого. Он ужасно страдал, когда узнал, что является сводным братом царицы Елизаветы!

— О Боже! Так и есть!

— Мы уже собирались возвращаться во Францию, когда по неизвестным причинам были арестованы.

— Арестованы! Как? — воскликнула Батистина, хватаясь за щеки.

— Да, да, арестованы… Вместе с Федором, Ли Каном, Грегуаром… Нас отправили на каторгу, в Сибирь… нам удалось бежать… Я потом расскажу тебе подробности, но мы пересекли Монголию и оказались в Китае…

— Я все время спрашиваю себя, какой он, Китай?! — воскликнула Батистина.

— Ну, там полно китайцев, моя крошка Батистина… И еще там на каждом шагу встречаются пагоды, китайские фонарики, китайские мандарины, драконы и летающие собаки… Но именно там, в Пекине, я встретил нашего отца!

Батистина вся превратилась в каменную статую. Она очень серьезно смотрела на Адриана, широко открыв свои голубые глаза. Казалось, она не очень хорошо поняла, что сказал молодой человек.

— Нашего отца?! — повторила она машинально.

— Да, Батистина, граф Амедей де Вильнев не умер на борту корабля, возвращаясь из России, как нам сказали, но бежал из Франции, добрался до Китая, где стал генералом у китайского императора. В Китае он известен под именем Голубого Дракона.

— Голубого Дракона! — повторила опять, словно эхо, Батистина со странной улыбкой на лице.

— Да, и он умер у меня на руках там, в Пекине. Но перед смертью он заставил Флориса поклясться, что тот выполнит его предсмертную просьбу, — мрачно закончил Адриан.

В комнате воцарилось молчание. Адриан продолжал:

— Полиция преследовала нашего отца за то, что он состоял в банде знаменитого разбойника Картуша.

— Как? Граф де Вильнев, наш отец, был бандитом? Грабителем? — пришла в ужас Батистина.

— Нет, нет, сестренка! — торопливо промолвил Адриан, лгавший из благородных побуждений. — Он восстал против власти регента Филиппа Орлеанского. Это было очень благородно с его стороны. Он защищал бедных и угнетенных…

— О, Адриан, какое облегчение. Ты меня утешил, — вздохнула Батистина. — А что же наша мать, графиня Максимильена?

«Ай-ай! Боже милосердный! Как же мне сейчас придется приукрасить действительность!» — подумал Адриан.

— Видишь ли… дело в том, что твоей матерью была вовсе не графиня Максимильена… твоя мать умерла при родах… Это была очень знатная дама… придворная дама. Я не знаю ее имени, но отцом был граф де Вильнев, и он отдал тебя на воспитание своей жене, прежде чем покинул Францию навсегда. Несмотря на столь странное и двусмысленное положение, графиня воспитала дочь своего бывшего мужа. Она тебя полюбила как родную дочь.

— И я тоже ее любила как родную мать! Боже мой! Боже мой! Мой отец… Моя мать… — шептала Батистина.

Девушка внезапно вскочила и подбежала к окну, ощущая на себе взволнованный взгляд Адриана. Батистина резко обернулась: ее лицо застыло словно маска; в глазах ничего нельзя было прочесть.

— Итак, я, так же, как и Флорис, незаконнорожденная. Именно это ты и хотел мне сказать, Адриан, — промолвила девушка каким-то бесцветным, лишенным всякого выражения голосом.

— О, дорогая, это не имеет никакого значения, по крайней мере для меня. Ты ведь знаешь, я придерживаюсь новых идей в философии… Ты по-прежнему моя любимая, обожаемая сестра, а больше никто ничего не знает и не узнает никогда!

— Так я — твоя сестра? Ты уверен? — спросила Батистина почти шепотом.

— Ну да, сводная сестра. Но для меня это совершенно безразлично, я считаю тебя родной…

— Но… А Флорис? — спросила Батистина, поднимая на Адриана свои голубые глаза.

Молодой человек слегка вздрогнул. Вот они и добрались до самого трудного…

— Вы с Флорисом были воспитаны вместе, вот и все.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, Флорис тебе не брат! Именно это я и должен был тебе сказать!

Батистина вновь отвернулась к окну. Она смотрела на усыпанные цветами деревья в парке. Где-то посвистывал дрозд.

— Адриан, зачем нужно было говорить мне все это именно сейчас? Почему Флорис расстроил мою свадьбу? — прозвучал тоненький голосок, так не похожий на обычный голос Батистины.

— Потому что твой отец заставил меня поклясться, что я женюсь на тебе. Он лежал тогда на смертном одре, и я не мог отказать умирающему! — мрачно произнес Флорис, тайком проникший в комнату.

Он присутствовал при окончании трагической беседы. Батистина смело взглянула своему врагу прямо в лицо.

— И, хочешь ты того или нет, я сдержу слово! — бросил Флорис, выходя из комнаты.

13

Странная атмосфера воцарилась в замке. Батистина больше не сидела и не дулась у себя в комнате, а спускалась к завтраку, обеду и ужину в столовую, вновь открытую по случаю возвращения Флориса и Адриана. Со всей жестокостью, свойственной девушке семнадцати лет, она делала вид, что не замечает присутствия Флориса за столом, и разговаривала только с Адрианом. Адриан терялся в догадках. Девушка ни разу не заговорила с ним о тайнах, о которых он ей поведал. Адриан спрашивал себя, хорошо ли она его поняла. Батистина улыбалась старшему брату открыто и безмятежно, а к Флорису обращала равнодушное, непроницаемое лицо.

В глубине души Флорис сожалел о том, что позволил себе впасть в ярость и не совладал со своим буйным темпераментом. Несколько ласковых душевных слов, слов раскаяния и сожаления, кое-какие знаки внимания и откровенное объяснение могли бы разрушить стену отчуждения, которую с превеликим удовольствием возводила между собой и Флорисом Батистина.

По натуре прямая, добрая и нежная, Батистина, не имея хороших советчиков, теперь яростно и безжалостно уничтожала всю свою детскую любовь и нежность к Флорису. Она гнала от себя воспоминания о том, что у нее закружилась голова в церкви, когда она, объятая счастливым предчувствием, уже почти узнала того, кого считала своим братом. Она сожалела о счастливых днях, когда ее окружало внимание мужчин, и сердилась на Флориса за то, что он так грубо, почти презрительно сказал ей, что обещал жениться на ней и сдержит слово.

Итак, молодые люди завтракали, обедали и ужинали в полном молчании, если только Адриану не удавалось обменяться с Батистиной несколькими ничего не значащими фразами под пристальными и удрученными взглядами Федора и китайца, в то время как Элиза и Грегуар тихонько переговаривались на кухне.

Жорж-Альбер был тоже угнетен царившим в доме всеобщим унынием, однако не забывал набивать себе брюхо лакомствами.

— О, Жорж-Альбер! Ты совсем не изменился! — воскликнула Батистина, вытаскивая из тарелки лапку обезьянки, которую та с упоением обмакивала в соус.

Жорж-Альбер утвердительно закивал головой, будто хотел сказать: «Это правда! Я — по-прежнему чудесный малый!» И он протянул Батистине свою тарелку, чтобы девушка положила ему еще порцию рагу из зайца. На мордочке было написано: «Клянусь честью, наша Элиза — наипервейшая из всех поварих, и я отдаю предпочтение ее стряпне, а не всяким китайским деликатесам!»

Батистина ласково погладила черную головку.

— Знаешь, Адриан, у меня бывает ощущение, что Жорж-Альбер вот-вот заговорит!

Жорж-Альбер довольно заворчал, стараясь поддеть вилкой ножку зайца, плававшую в восхитительном душистом соусе.

«Господи, как все очаровательно и мило! — думал совершенно захмелевший от бешенства Флорис. — Батистина смотрит на меня как на зачумленного, я для нее — последний из последних, злейший враг. А Федор и Ли Кан обращаются со мной как с презренным палачом! Адриан разговаривает со мной тихим, благонравным голосом, словно с душевнобольным, которого надо успокоить! Элиза дуется и гремит кастрюлями, Грегуар хнычет, а Жорж-Альбер делает вид, что знать меня не знает! Можно подумать, что я — чудовище, людоед! Но если бы я позволил, чтобы этот позорящий нашу семью брак был заключен, я и сам был бы опозорен, ведь я нарушил бы клятву, данную умирающему! А она… она сейчас бы оказалась прикованной цепями к этому жуткому, глупому, вульгарному буржуа!»

Флорис не находил слов, чтобы как-нибудь еще обозвать Жеодара. Он перехватил обращенный на него изумленный взгляд Батистины. Он и сам с удивлением заметил, что в ярости забылся и кромсает ножом крохотный кусочек хлеба, гремя ножом по столу. Зеленые глаза Флориса заметали молнии.

— Мой добрый, славный Грегуар, — внезапно нарушила молчание Батистина, словно прочитав мысли Флориса и решив еще пуще разозлить его. — Не можешь ли ты попросить Федора или Ли Кана поехать в замок дю Роше и узнать, как чувствует себя господин Жеодар?

Флорис сжал кулаки. Батистина бросала ему открытый вызов! К тому же она делала вид, что не замечает Федора и Ли Кана, находившихся в двух шагах от нее. Однако про себя он отметил, что девушка не сказала «мой жених». Пожалуй, это можно было расценить как определенный успех.

— Барин, так я поеду? — спросил Федор.

— Спрашивай у Адриана! — загремел Флорис, решивший испить чащу унижений до конца.

— Да, да, Федор, скачи скорей и узнай, как чувствует себя господин дю Роше, — закивал головой Адриан, согласный на все, лишь бы разрядить атмосферу и как-нибудь уладить семейные дела.

— Идем, старый приятель! — позвал Федор Ли Кана. Друзья отправились на конюшню, чтобы оседлать лошадей.

— Ах, клянусь моей родной Украиной, что за чертова баба! Помолюсь-ка я всем святым! Пожалуй, молодому барину придется взяться за кнут…

— Хи-хи-хи! Нет, Острый Клинок, Майский Цветок должен будет преодолеть сто раз по десять тысяч препятствий, которые крылатый бог и зеленый единорог с семью сердцами воздвигнут у него на пути, чтобы добиться благосклонности Голубой Стрекозы. И тогда он окажется в стране Спокойствия и Благоденствия!

Федор одобрительно закивал головой. Казак был одним из немногих людей на свете, кто мог понять почти все, что хотел сказать китаец. И сейчас Федор не мог не согласиться, ибо китаец, разумеется, был прав, хотя и выражал свои мысли цветистым слогом.

Флорис, переживший в юности немало приключений, достиг зрелого возраста и был слишком испорчен, даже развращен легким успехом у женщин. Он стольких покорил во время своих странствий!

Конечно, он многое пережил и много перестрадал, но в этой гордой душе страдания, горе и боль оставили меньший след, чем в душе чувствительного Адриана. Ни одна женщина никогда не могла устоять перед обаянием Флориса, так же, впрочем, как и ни один мужчина не мог отказать ему в его просьбе. Адриан всегда выполнял любое желание брата; а Федор, Ли Кан и Грегуар с обожанием воспринимали все безрассудные выходки юноши, часто приносившие ему успех. А уж женщины!.. Что о них говорить! Они испортили красавца Флориса! Невозможно было сосчитать, сколько разбитых сердец оставил он на своем пути.

«Флорис, моя любовь… Любовь моя, Флорис…» — шептали они все, теряя сознание в его объятиях. Среди них были крестьянки, горожанки, служанки, жены буржуа, знатные дамы, принцессы крови и даже одна императрица!

В крайне тяжелых обстоятельствах умирающий Голубой Дракон заставил Флориса дать странную и страшную клятву — жениться на Батистине. Флорис согласился из чувства долга и повинуясь голосу чести. Гордая кровь Романовых текла в его жилах, и царский сын не мог нарушить данное им слово.

Когда они с Адрианом возвращались в Европу, стоя на борту фелюги, Флорис часто с нежностью думал о Батистине. Он помнил ее маленькой девочкой и чаще всего вспоминал ее огромные голубые глаза. Он бережно хранил на груди медальон с ее портретом. Ступив на берег Франции, Флорис пребывал в твердой уверенности, что найдет дома хорошенькую маленькую гусыню, которая потеряет дар речи, увидев перед собой такого великолепного кавалера. Он знал, что красив, и нисколько не сомневался в своем мужском обаянии. Он уносился мечтой в неведомые дали. Флорис воображал, как он в роскошном придворном костюме появляется в пансионе при монастыре урсулинок и как увозит оттуда Батистину. Он представлял себе, как в тени огромного дуба в Мортфонтене он дарит Батистине первый поцелуй, а она, бедняжка, дрожит от счастья и любви к вновь обретенному «брату», внезапно превратившемуся в жениха. В мечтах он даже видел, как Батистина, узнав тайну своего рождения, падает в обморок или в знак признательности бросается на колени и начинает целовать ему руки… Ему, Флорису, сыну русского царя, согласившемуся на ней жениться! В довершение всего он представлял себе, как в такой же теплый весенний денек они празднуют свадьбу и он впервые знакомит Батистину с любовными утехами. При этой мысли кровь начинала сильнее стучать в висках молодого человека.

Флорис пришел в себя и огляделся. Батистина весело смеялась вместе с Адрианом.

— Да, да, дорогой брат! Давай прокатимся верхом! Проскачем вместе галопом по лесу! — говорила она с воодушевлением.

Флорис отвернулся, он предпочел ничего не видеть и не слышать. Ведь эта сцена была разыграна ужасной девчонкой только для того, чтобы позлить его. Он опять погрузился в мечты о той счастливой жизни, которую мог бы вести с Батистиной, если бы она не была такой упрямой, эгоистичной, злой, претенциозной, жеманной, глупой и… такой красивой!

Флорис вздохнул. Он сдержит слово во что бы то ни стало, но жизнь с этой маленькой бестией окажется сущим адом! Если бы она была доброй, милой, мягкой и послушной, он обрел бы душевный покой в замке, позабыв царицу Елизавету и Юлию Менгден, эту проклятую женщину. А если бы у короля возникла нужда в услугах секретных агентов, Флориса и Адриана, он тотчас бы отправился с любым заданием на край света, оставив в замке Батистину и детей. Она бы не страдала от многочисленных легких интрижек ее мужа с красивыми незнакомками просто потому, что ничего бы о них не подозревала. Придя к сему радостному заключению, витавший в облаках Флорис заулыбался.

«Похоже, дела у нашего молодого хозяина обстоят из рук вон плохо!» — подумал Грегуар. Его мнение целиком разделял и Жорж-Альбер, на ходу стащив с блюда пирожок.

Тупым концом ножа Флорис принялся выстукивать по стакану какой-то воинственный марш, надеясь вывести Батистину из себя. Но девушка только с досадой взглянула на него и отвернулась.

«О, да! Ты стала самой прелестной девушкой на свете, маленькая мегера! — думал Флорис, во все глаза глядя на Батистину. — Нет, это было слишком легко и неинтересно — получить тебя без борьбы! Но если ты думаешь, что борьба мне не по нраву, то ты ошибаешься! Ведь это так увлекательно! И тебя постигнет та же участь, что и всех других! Я заставлю тебя молить о пощаде!»

Флорис чуть самодовольно улыбнулся, и, словно в подтверждение его правоты, щеки Батистины слегка порозовели.

Флорис провел рукой по своим иссиня-черным кудрям, осознавая, как он красив и как велика сила его чар. Батистина смущенно отвела глаза.

Во дворе замка послышался стук копыт.

— Моя голубка! Это господин де Гастаньяк со своими рейтарами! — закричала Элиза.

— О, какая радость! — воскликнула Батистина и бросилась к парадному входу.

— А это еще что за птица? — заворчал Флорис, с грохотом отодвигая стул. Адриан только недоуменно развел руками.

«Хо-хо! Сюрприз за сюрпризом! Ай да малютка!» — подумал Грегуар. Возможно, и Жорж-Альбер был того же мнения, но сейчас он был очень занят — долизывал остатки крема.

— О, Эрнодан! Мой дорогой друг! — Как приятно видеть вас! — запела Батистина, увидев в дверях молодого рейтара.

Эрнодан с облегчением вздохнул, — он очень опасался, что Батистина сердится на него, ведь он не попытался вызволить ее из рук брата там, в церкви. Но девушка, казалось, совершенно забыла об этом недоразумении.

— Дорогой Эрнодан, идемте в маленькую гостиную! — проворковала Батистина, нежно склонив головку набок. Она схватила юного капитана под руку и увлекла его за собой, сопровождаемая изумленными взглядами Адриана и Флориса.

Увидев, как двое молодых людей выходят из столовой, Эрнодан отвесил поклон. Флорис сделал шаг вперед.

— Батистина, соблаговолите представить нам этого господина! — сухо промолвил он.

«Ну и дела! Он уже обращается к ней на вы!» — подумал про себя Грегуар. А Жорж-Альбер принялся корчить рожи.

Батистина едва не пропустила слова Флориса мимо ушей. Она смело взглянула ему в глаза и хотела уже было пройти дальше, но все же остановилась.

— Господин де Гастаньяк — мой большой друг! — зло бросила она.

— Именно поэтому мы и просим тебя представить его нам, — мягко и убедительно попросил Адриан.

Батистина остановилась и снизошла к просьбе старшего брата.

— Дорогой Адриан, разреши представить тебе капитана Эрнодана де Гастаньяка… Мой брат, граф Адриан де Вильнев-Карамей… а вон тот — шевалье Флорис де Вильнев-Карамей, — небрежно закончила она и повернулась к братьям спиной.

Эрнодан был ошарашен столь необычным представлением, но не подал виду. Он низко поклонился и вежливо помахал своей треуголкой. Адриан ответил ему любезно, как глава семьи, принимающий в своем доме друга сестры. Флорис едва кивнул головой, что было весьма невежливо с его стороны. Этот Эрнодан де Гастаньяк чрезвычайно не понравился Флорису, в особенности его белозубая улыбка южанина.

— Идемте, дорогой Эрнодан, — еще раз повторила Батистина, скромно потупив глазки и изображая из себя маленькую тихую девочку. Она закрыла дверь гостиной у себя за спиной, почти втолкнув туда Эрнодана.

— Невероятно! Клянусь честью! Что здесь происходит?! Ведь это твоя сестра, Адриан, а ты позволяешь ей вытворять Бог знает что! Что они там наговорят друг другу наедине? За закрытой дверью? Как старший брат ты должен присутствовать при их разговоре. Это было бы в рамках приличий, а так… Пойдут слухи, ее репутация будет испорчена…

Адриан едва не покатился со смеху. Чтобы Флорис заговорил о приличиях, словно какой-то замшелый старикашка! Чтобы он пекся о чьей-либо репутации! Да, никогда не думал Адриан, что ему придется услышать нечто подобное из уст младшего брата!

— Ну, Флорис, не надо так горячиться и навязывать Батистине нашу волю. Мы должны оставить ей видимость свободы, чтобы она снова привыкла к нам… к тебе… и тогда мы сможем попросить у короля разрешения на ваш брак и исполнить волю моего отца… — уговаривал Адриан. Его устами глаголила сама мудрость, и возразить было нечего.

— Прекрасно! Мадемуазель держит нас в ежовых рукавицах, а мы и возразить не смеем! Ну ладно, как тебе будет угодно! — выпалил Флорис и вылетел в коридор, заложив руки за спину, что было у него выражением крайней степени бешенства.

— Ох, никогда еще я не видел молодого хозяина в таком состоянии! — вздохнул Грегуар, более всего ценивший мир и спокойствие.

Жорж-Альбер устремился за Флорисом и вскочил ему на плечо, стараясь отвлечь от грустных мыслей, но юноша не обратил никакого внимания на своего приятеля.

— Итак, Эрнодан, какой же счастливый ветерок занес вас сюда? — спросила Батистина, улыбаясь простодушно и чистосердечно. Она указала гасконцу на место подле себя.

— О, я хотел приехать к вам как можно раньше, моя душенька, но ведь я на королевской службе…

— О, Эрнодан! Эрнодан! Я очень постарела за последние дни, — вздохнула Батистина так печально, будто она превратилась в столетнюю старушку. — Мне пришлось много размышлять над разными серьезными вещами и решать очень трудные проблемы…

И Батистина еще раз горестно вздохнула:

— Батистина! Моя душенька! Что я могу сделать для вас? Моя душа, мое сердце, моя шпага, моя честь солдата принадлежат вам! Располагайте мной! Видите, я получил повышение по службе и теперь могу кое-что сделать для вас! Мне пожалован чин капитана…

— Ах, как это мило! В самом деле, он так любезен! — воскликнула Батистина.

— Кто? Король?

— Ну да, король. Он поступил очень хорошо, дав вам чин капитана.

— Я так и думал, что вы приложили к этому вашу нежную ручку, моя душенька! Ведь король сообщил мне о повышении через час после того, как я передал ему записку от вас… Сказать по правде, я был очень расстроен — я ревновал, ревновал безумно… Я должен также признаться вам, моя душенька: в день вашей свадьбы у дверей церкви вас ожидала карета… Я получил приказ от его величества немедленно после брачной церемонии отвезти вас в замок. О, Батистина, я не бросился тогда вам на помощь, потому что мне была ненавистна сама мысль увидеть вас в объятиях господина дю Роще, а также и в объятиях… — Эрнодан запнулся и побелел.

«Короля, — мысленно закончила за него смущенная и взволнованная Батистина. — Так вот в чем состоял его сюрприз! Итак, в любом случае я не осталась бы с Жеодаром! И у меня бы не было брачной ночи! Или это была бы ночь с Людовиком? Но тогда это была бы вовсе не брачная ночь…»

Противоречивые мысли и чувства боролись в душе девушки. Эрнодан, удивленный молчанием Батистины, воспользовался благоприятным моментом и обвил рукой талию возлюбленной. Он привлек ее к себе. Она не сопротивлялась, а опять, как в карете, положила головку на плечо Эрнодана. Он задрожал от радости и поцеловал золотистые волосы.

— Моя душенька, я вас люблю… я чувствую, вы несчастны… Что я могу сделать для вас? — спросил он, сжимая пальчики Батистины и поднося их к губам.

— О, нет, я так счастлива! Мне так хорошо с вами! Пока что вы ничего не можете для меня сделать, Эрнодан. Я связана… страшной тайной… Но я не могу вам больше ничего сказать!

Эрнодан, потрясенный таинственными словами Батистины, страстно прижал ее к себе. Сейчас она казалась ему героиней из легенды, святой, а он — ее верным рыцарем, который будет защищать свою возлюбленную от всех врагов и преследователей. Молодой человек лихорадочно покрывал поцелуями милое личике, оказавшееся столь близко.

— Моя душенька, моя душенька, я вас люблю… У меня есть только одно желание. Жениться на вас. Позвольте мне просить вашей руки у вашего брата! — заявил Эрнодан, вскакивая с козетки.

— О, нет! Нет! Не делайте этого, Эрнодан! Только не это! — как сумасшедшая закричала Батистина, перехватив юношу почти у самой двери.

Эрнодан изменился в лице.

— Быть может, вы меня не любите? — мрачно спросил он.

— Нет, нет, Эрнодан… я вас люблю… Но ведь есть еще Жеодар и… и… О! Все это так сложно! Правда, правда! — путалась в словах Батистина.

— О Батистина! Я сомневаюсь во всем! Какая это мука возить вам записки от другого, если бы вы знали! Я так страдаю из-за вас! — шептал словно в забытьи Эрнодан. Он еще раз привлек к себе Батистину и запрокинул ей голову, впившись в рот, сводивший его с ума. Она позволила ему и эту вольность, заинтригованная тем, что на сей раз не ощутила прилива уже знакомой и такой приятной теплоты.

— Ну нет, это уж слишком! Сударь, я прошу вас немедленно покинуть гостиную! Если вы этого не сделаете по доброй воле, я помогу вам при помощи моей шпаги! — закричал Флорис, внезапно рывком распахнувший дверь и обнаруживший, к своему величайшему удивлению, Батистину в объятиях молодого рейтара.

Девушка чуть отстранилась от Эрнодана с таким выражением лица, будто хотела сказать:

«Ну, теперь-то вы поняли, мой друг? Да это просто мания! Он хочет убить каждого, кто посмеет приблизиться ко мне! И вот такова теперь моя жизнь! Увы!»

— Прошу прощения, сударь! Приказ короля! — воскликнул Эрнодан, выхватывая из внутреннего кармана письмо с гербовыми печатями.

— Вот уж не думаю, что его величество повелел вам передавать его приказы, настолько приблизившись к моей сестре! — ухмыльнулся Флорис и протянул руку, чтобы схватить письмо.

— Приказано передать в собственные руки мадемуазель де Вильнев! Лично! Так здесь написано! — ничуть не смущаясь, заявил Эрнодан. Флорис на секунду заколебался, осмотрел письмо и с плохо скрываемым раздражением протянул его Батистине. Маленькая кокетка бросила на Флориса торжествующий взгляд. Она подошла к окну, повернулась спиной к мужчинам и быстро сломала печати.

«Мое сердечко!

Итак, ты не вышла замуж, и я не знаю, стоит ли мне этому радоваться или огорчаться. Податель этой записки приедет с каретой. Я буду ждать тебя завтра на торжественной церемонии пробуждения, тебя и твоих братьев. Я уже подыскал даму, которая в качестве твоей родственницы представит тебя ко двору, Она уже обо всем предупреждена. Ты будешь официально представлена ко двору и сможешь свободна приезжать ко мне, когда мы этого захотим. Я все время думаю о тебе, я скучаю без тебя, я мечтаю о тебе. Пленник».

У Батистины от волнения перехватило дыхание и пересохло в горле. Сердце учащенно билось. Она прижалась пылающим лбом к оконному переплету. Король не забыл ее! Он ее любит! Он о ней мечтает!

Она развернула второе, официальное письмо — оно было на гербовой бумаге и подписано главным камергером двора, маршалом де Добом. В нем говорилось, что по приказу его величества короля Франции мадемуазель де Вильнев-Карамей, граф Адриан де Вильнев-Карамей и шевалье Флорис де Вильнев-Карамей приглашены во дворец и должны явиться завтра на церемонию утреннего пробуждения и представления дебютанток.

Батистина повернулась к мужчинам лицом и совершенно естественно и спокойно протянула официальное послание вошедшему в гостиную Адриану. Флорис сдвинул брови. Он прекрасно видел, как Батистина ловко сунула записочку за корсаж — голубой листочек исчез за вырезом ее платья, словно по волшебству.

— Ах, маленькая прелестная бестия! Король… король… неужели он опять будет моим соперником? — прошептал Флорис. Теперь он почти с восхищением следил за Батистиной, стараясь угадать, какие мысли бродят в этой хорошенькой золотистой головке. Она, должно быть, заметила какую-то искру в зеленых глазах, отвернулась, и щеки у нее опять залились румянцем.

«Ну нет, я не оставлю этот лакомый кусочек нашему возлюбленному жеребцу! Слишком уж он большой гурман! Я когда-то уступил ему Полину, но на этот раз, Людовик, я буду сражаться! И я завоюю эту маленькую беленькую злючку!» — сказал сам себе Флорис с улыбкой.

— А, вот и вы, Федор, Ли Кан! Как нельзя вовремя! — воскликнул Адриан, увидев, что их верные спутники вернулись в замок. — Друзья мои, пора собираться, уложите в сундуки наши придворные наряды! Мы должны выехать немедленно. Переночуем в гостинице «Золотой рог» в Версале. Мы должны явиться во дворец рано утром.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — сказал Федор, давным-давно считавший Адриана главой семьи.

Эрнодан отошел к стене. Он скромно держался поодаль и с любопытством рассматривал братьев де Вильнев.

— А как поживает этот бедняга, господин дю Роше? — спросила прибежавшая на шум Элиза. Старушка нисколько не боялась Флориса и продолжала питать добрые чувства к Жеодару.

— По всей вероятности, благоуханное дыхание богини Лу, наделенной тремя ушами из чистого золота, поддерживает Собирателя Пистолей! — с серьезным видом произнес китаец.

— Ах, Ли Кан, ты хочешь сказать, что Жеодару лучше! Какое счастье! — захлопала в ладоши Батистина и погладила черную косу китайца.

Эрнодану показалось, что он видит чудесные сны, настолько все происходящее было невероятно.

Батистина чуть повернула голову и, поглядывая на Флориса, заявила:

— Я очень рада, что Жеодару лучше! И я поеду его навестить и поцеловать денька через два-три. А пока, Элиза, пойдем! Поможешь мне уложить мои прекрасные новые платья.

Флорис решительно шагнул вперед. Адриан с беспокойством смотрел на младшего брата, он не мог угадать, что еще тому взбрело в голову.

— Кто заплатил за ваши новые платья, Батистина? — сухо спросил Флорис.

Девушка сделала вид, что не слышала вопроса, и начала подниматься по лестнице.

— Я задал вопрос, — властно загремел Флорис. — Кто заплатил за платья?

— О, господин Флорис! Это господин Жеодар! Что вы еще выдумали? Я ведь нашла для нашей малютки хорошую партию, пока вы слонялись по белу свету! Кто бы еще о ней позаботился? А он человек богатый и порядочный! Он за все заплатил, да еще как радовался! — вмешалась в разговор Элиза.

— Немедленно отправьте все обратно! — бросил Флорис в спину Батистине, не обращая внимания на упрек Элизы.

Остановившаяся на середине лестницы Батистина, резко обернулась.

— Мои платья! Обратно?! Ну это уж слишком! Никогда! Ни за что! — завопила она и затопала от злости ногами.

Эрнодан, испытывая страшную неловкость из-за того, что был вынужден наблюдать отвратительную семейную сцену, выскочил из гостиной и поспешил во двор.

— Видишь ли, дорогая, я думаю, Флорис прав, и было бы гораздо приличнее не оставлять у себя ничего… Мы купим тебе еще более прекрасные и дорогие туалеты, — промолвил Адриан примирительным тоном, стараясь успокоить сестру, хотя, сказать по правде, он не имел ни малейшего представления, где раздобыть довольно солидную сумму денег, которая потребуется для столь важного дела.

— А пока вы мне их будете покупать, что я буду делать? А? Хотелось бы мне знать, в чем я поеду представляться ко двору! Вероятно, совершенно голой! — с коротким смешком и вызывающе глядя на Флориса, заявила Батистина.

Флорис затрясся от ярости. Он готов был устроить наглой девчонке хорошую порку.

— О нет, Батистина! Иди и приготовься к путешествию! Мы оставим у тебя твои туалеты, по крайней мере до завтра! — сказал Адриан, утирая пот со лба. Да, он тысячу раз предпочел бы оказаться на поле битвы, чем быть между двух огней, да еще таких обжигающих, как Флорис к Батистина.

Через час карета, запряженная тройкой лошадей из королевских конюшен, легко катилась по дороге. Напоенный запахом цветущих деревьев воздух делал этот вечер еще более приятным.

Батистина заняла место в карете возле Адриана. Эрнодан и его рейтары скакали рядом. Эрнодан держался поближе к дверце и постоянно обменивался с девушкой улыбками, ласковыми словечками и прочими любезностями.

— Ах, мой капитан! Кончал бы ты строить глазки этой красотке! А то окажешься с куском железа в груди! — брюзжал Лафортюн, с тревогой поглядывая на Флориса, ехавшего по другую сторону кареты вместе с Федором и Ли Каном.

Грегуар и Элиза остались в замке. Жоржа-Альбера не взяли, опасаясь, что он выкинет что-нибудь неожиданное и неприличное. Он был этим ужасно обижен и улегся в постель со славной бутылочкой розового анжуйского вина в качестве утешения.

Было решено, что в Версале Адриан найдет женщину, которая поможет Батистине одеться.

— Дорогая сестренка, я так рад возможности поговорить с тобой наедине. Ты видишь, Флорис решил не досаждать тебе своим присутствием. Ответь мне честно, что ты чувствуешь к Флорису?

Батистина повернула голову и посмотрела на молодого человека, который нахлестывал коня. Если на дороге впереди оказывалась яма, он ловко направлял скакуна и заставлял его сделать красивый прыжок. Человек и конь словно составляли единое целое. Со своими выбившимися из-под треуголки черными кудрями он являл собой воплощение соблазнителя. Его красота, его элегантность были тем более заметны, когда он занимался своим любимым делом: бросал коня в галоп, дрался на дуэли на шпагах и на кулаках, Флорис был самим собой, когда впереди маячила опасность. Он не был предназначен для обычной спокойной жизни.

Флорис повернул голову, ощутив на себе взгляд Батистины. Легкая улыбка появилась у него на губах. Взор его неожиданно стал мягким и нежным. Он снял свою треуголку, чтобы приветствовать ту, что считалась когда-то его сестрой и в которой он теперь видел только невесту. Жест Флориса был искренен. Он хотел примирения. И, после зрелого размышления, был готов сделать первый шаг.

Батистина отвернулась и взглянула на Адриана.

— Ну, дорогая сестренка, открой мне твое сердце… Что же ты чувствуешь к Флорису? — настаивал старший брат.

— Отвращение! — сухо уронила Батистина, обмахиваясь веером.

— Отвращение! — повторил Адриан. Он был в ужасе.

14

— Пора, сир, — сказал Лебель, осторожно раздвигая полог кровати.

Людовик приподнялся на локте и дал знак лакею, дескать, все понял и следует за ним. Он посмотрел на Жанну-Антуанетту, мирно спавшую (или делавшую вид, что спит) рядом с ним. Его охватило странное и противоречивое чувство. Эта женщина ему нравилась. Ее очаровательная дерзкая выходка, когда она приказала отвезти ее к королю вместо подруги, не вызвала у Людовика раздражения, а наоборот, развеселила его. Он был страшно разочарован тем, что Батистина не приехала, и воспринял появление Жанны-Антуанетты почти с радостью. Однако теперь он колебался и не знал, как поступать дальше. Продолжать ли принимать ее в будущем? Король чувствовал, что под маской показной мягкости и нежности скрывается натура сильная и властная, и очень боялся этого. Казалось, эта женщина, хрупкая, как статуэтка из саксонского фарфора, на самом деле отлита из железа, а о себе Людовик знал, что он человек довольно слабый и безвольный.

«Я всего лишь жалкий трус… я не выношу одиночества, а все эти противные придворные жеманницы вызывают у меня отвращение… Мне нужна невинность и чистота. О, в конце концов, король я или не король? Или я просто несчастный дурак, влюбленный в семнадцатилетнюю девчонку?»

Мессалина, увидев, что ее хозяин встает, весело залаяла.

— Тсс! Замолчи, Мессалина! Наша прелестная подруга еще спит! — зашептал Людовик и сунул ноги в домашние туфли. Он снова взглянул на красивое личико, обрамленное каштановыми волосами. Все в молодой женщине дышало спокойствием и негой. Король вздохнул. Маленькое приключение с Жанной-Антуанеттой было приятным. Более того, он не мог не признать, что две ночи, проведенные с прекрасной и совсем не стеснительной женой богатого буржуа, были восхитительными. И все-таки она так легко ему досталась.

«Ну ладно, там посмотрим!» — подумал Людовик, вставая с постели. Жанна-Антуанетта решила подать признаки жизни. Она выпростала нежную округлую руку из-под простыни и схватила короля за руку.

— О, сир! Сир… Людовик… Какое счастье, какую радость вы мне подарили… Я ни разу не обманывала мужа… Но наслаждение, истинное наслаждение, я познала впервые…

— Тихо, тихо, моя дорогая… Еще очень рано, — сказал король, испытывая какое-то странное, даже глуповатое, на его взгляд, волнение. Он был не только взволнован, но и страшно горд, услышав такое признание. — Поспите еще немного, а я должен приступить к исполнению моих королевских обязанностей.

— Когда мы с вами увидимся?

— Очень скоро, разумеется. Я извещу вас через Лебеля, — сказал Людовик и поцеловал тонкие пальцы.

— Я буду ждать, сир… в гостинице.

Мессалина нетерпеливо подпрыгивала на месте и виляла хвостиком. Людовик накинул на плечи камзол и прошел из своей тайной спальни через зеркальную дверь в зал государственного Совета, пустынный в столь ранний час. Тяжелые портьеры из голубого атласа, расшитые золотом и серебром, были плотно задвинуты. Несколько оплывших свечей освещали золотистые деревянные панели, которыми были обшиты стены.

«Я ждал Венеру, но в моей постели оказалась Минерва!» — посмеялся над собой король.

На огромном столе уже громоздились досье и кипы бумаг. Людовик тяжело вздохнул, вспомнив о том, что на сегодня назначено много аудиенций и день будет напряженным.

— Идем, Мессалина! Нам надо идти, что поделаешь! Вдруг мы сможем исхитриться и украсть несколько минуток, чтобы побыть наедине с «нашим сердечком», — улыбнулся Людовик, наклонился и погладил собачку по шелковистой головке.

Из зеркальной галереи доносился смутный неясный шум, там звучали голоса и слышались шаги многих людей.

— О, мое сердечко, мое сердечко! Только тебя я хочу увидеть… Только тебя! Все нагоняет на меня тоску и скуку, и только твой звонкий смех может развеселить меня, — прошептал Людовик.

Мессалина задрала головку вверх и посмотрела на хозяина, словно она понимала, чувствовала его нерешительность и нежелание приступать к королевским обязанностям. Она коротко тявкнула. Застывший по другую сторону двери отлично вышколенный лакей тотчас же отворил дверь. Людовик вошел в свою парадную спальню. Он, словно мальчишка, перескочил через позолоченную оградку, окружавшую постель. Лебель надел на голову Людовику ночной колпак, как того требовал этикет, и король, позевывая, улегся под фиолетово-алые покрывала постели, в которой спал еще его прадед. Каждое утро он проделывал одно и то же, если жил в Версале.

«Мне следовало бы отказаться от этой смешной, глупой, безнадежно устаревшей церемонии», — с раздражением подумал Людовик.

Он уже несколько раз заводил разговор об этом со своими министрами и камергерами, но они всякий раз поднимали такой крик, что он отступал.

Король еще раз зевнул. Его клонило в сон.

— Ваше величество, можем ли мы открыть двери и впустить посетителей?

— Да, Лебель, — отозвался Людовик и приподнялся на подушках. — Лебель!

— Слушаю, ваше величество.

— Не знаете ли вы, прибыли ли братья де Вильнев-Карамей? Я послал за ними рейтар… — прошептал король.

— Да, ваше величество. В эту минуту герцог де Ришелье беседует с этими господами в одной из гостиных, я сам видел. Он их опекает, как вы приказали.

— А… она… Лебель? — вопросительно взглянул на лакея король.

— Мадемуазель де Вильнев прибыла вместе с братьями! — тотчас же заверил короля верный и все понимающий с полуслова слуга.

— Прекрасно, Лебель! — обрадовался король к от души заулыбался. — Это семейство должно войти сюда вместе с самыми почетными гостями.

— О, сир, это большая честь для них! И главный камергер, маркиз де Доб, будет, вероятно, очень недоволен!

— Не сомневаюсь! Ну что ж! Вот у него и появится еще одна тема для разговоров. А теперь идите, Лебель!

Лакей молча поклонился и открыл двери, пропуская в спальню главного камердинера и главного камергера.

— Хорошо ли почивали, ваше величество? — приторно-сладким голоском осведомился главный камергер, делая вид, будто искренне верит в то, что король провел ночь в своей парадной постели. Впрочем, так поступали при дворе все.

— О, великолепно! Благодарю вас, маркиз, — промолвил король еще более хриплым голосом, чем обычно.

— Готовы ли вы, ваше величество, принять ее величество и членов вашей семьи? — торжественно вопросил главный камергер.

— Мы готовы, маркиз, мы готовы, — ответил король и по заведенному обычаю протянул руки главному камердинеру, который уже держал наготове кувшинчик с приятно пахнущим винным спиртом и позолоченное серебряное блюдо. Утреннее омовение рук совершилось.

— Добро пожаловать, мадам! — любезно улыбнулся Людовик при виде своей супруги. Королева Франции вплыла в спальню в сопровождении дофина, принцев и принцесс крови, а также двоюродных братьев Людовика, герцога Орлеанского и герцога Пантьевра… За ними выступали главный придворный врач и главный хирург.

— Доброе утро, сын мой и наследник! Доброе утро, кузены и кузины! — весело приветствовал всех король, в то время как мужчины отвешивали тройной поклон, а дамы делали реверанс.

— Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? — хором осведомились принцы и принцессы.

— Очень хорошо! Благодарю вас, любезные кузены и кузины. Присаживайтесь, ваше величество, поближе, Вы сегодня чудесно выглядите! Какая радость видеть ваше лицо при пробуждении! Ах, как приятно! — осыпал комплиментами супругу Людовик.

Королева покраснела от удовольствия. Один из лакеев поспешно открыл в золоченой ограде дверцу. Только королева имела право заходить за эту оградку!

Два пажа в ярко-красных камзольчиках пододвинули кресло к изголовью королевской постели, и королева уютно в нем расположилась, а все принцы, принцессы, герцоги и врачи остались стоять за оградкой и с величайшим почтением внимали беседе двух августейших супругов.

— Доброе утро, сир. Хорошо ли изволили почивать? — спросила королева, не отличавшаяся большой живостью ума.

— О да, мадам, хорошо! Просто великолепно, — промолвил Людовик и омочил пальцы в кропильнице, поданной главным камергером. Король осенил себя крестным знамением. Королева и все окружающие последовали его примеру. Людовик склонил голову и начал читать молитву, но мысли его были далеко. Он украдкой взглянул на жену. Славная, добрая и недалекая Мария Лещинская была, разумеется, лучшей супругой в мире. Она была старше Людовика и прощала ему все интрижки и похождения. Да, она страдала от неверности мужа, но притворялась, что ничего не слышит и не видит, стараясь изо всех сил, чтобы никто не заметил ее страданий.

Внезапно Людовик почувствовал угрызения совести. Но не из-за двух ночей, проведенных с Жанной-Антуанеттой. Нет! Он устыдился своих намерений устроить «его сердечко» при дворе, поселить ее в Версале, прямо под боком у жены, и сделать ее официальной фавориткой.

— Прошу вас, мадам, откройте мне, что сможет доставить вам удовольствие сегодня. Я заранее на все согласен, лишь бы сделать вам приятное! — сказал король и спустил ноги с кровати.

Королева и все присутствующие стыдливо потупили взоры. Два пажа бросились перед королем на колени и надели ему на ноги домашние туфли. Король направился к своему любимому креслу. Личный королевский цирюльник тотчас же снял с него ночной колпак и принялся причесывать густые и очень красивые каштановые кудри Людовика.

— О, сир! — заговорила королева Мария, изумленная заботой, проявленной августейшим супругом. — Как мне благодарить ваше величество…

— Но, мадам, дождитесь, по крайней мере, когда я исполню ваши пожелания, а потом уж благодарите! — сказал король, посмеиваясь. — Так чего же вы желаете, ваше величество?

— Сир, я сегодня отправляюсь с моими фрейлинами в монастырь урсулинок в Пуасси…

— А! Знаю, знаю! — воскликнул король (цирюльник демонстрировал ему новый парик).

По приглашению главного камергера в спальню вошла еще одна группа посетителей. Они ступали медленно и чинно, но их было много, и теперь в спальне стоял легкий гул. Небольшим наклоном головы король приветствовал всех вновь прибывших — он не имел возможности побеседовать с каждым в отдельности.

— Итак, вы сказали мне, мадам, что собираетесь к сестрам-урсулинкам, — продолжал король, не обращая внимания на церемониймейстеров, смотрителей королевских покоев, главного хранителя королевского гардероба, придворных цирюльников, аптекарей, хранителя дворцовой посуды, главного смотрителя королевских часов и фрейлин королевы, которые входили в спальню и занимали места в соответствии со своим положением при дворе.

— Да, сир, ваше величество знает, как высоко я ценю этих благочестивых и милосердных монахинь! Они как раз сейчас возносят к небу молитвы, дабы Господь помог им обрести новую статую Иоанна Крестителя.

Личный королевский цирюльник приступил к бритью щек его величества. Король еле заметно улыбнулся, ощутив прикосновение острого лезвия. Не будь этого, он бы расхохотался во все горло, настолько неумно и неловко выразила королева свою «замаскированную» просьбу. Да, бедняжка не смогла бы провести и малого ребенка!

— Небо уже вняло их мольбам, мадам. Мы оплатим статую Иоанна Крестителя для этого монастыря из королевской казны. Мы тоже почитаем этого святого, и наш поступок доставит радость и нам самим.

Слова короля были встречены всеобщим одобрительным гулом. Король остался доволен — его благородный жест оценили по достоинству.

Он посмотрел в зеркало, пытаясь отыскать взглядом Батистину.

— О, сир! Ваше величество! Вы так добры! — воскликнула пребывавшая на седьмом небе королева.

— Поверьте мне, Мария, если я могу помочь вам в ваших добрых делах, мне самому это доставит огромное удовольствие! — зашептал Людовик. Он едва не добавил: «Это снимает тяжесть с моей души».

— О, Людовик! — только и могла пролепетать взволнованная до слез королева.

Придворные изо всех сил напрягли слух, чтобы уловить содержание беседы королевской четы, но тщетно: супруги говорили слишком тихо.

— А появились ли у вас новые фрейлины, мадам? — громко спросил король, прекрасно осознававший, к чему в конце концов должен был привести его столь невинный, на первый взгляд, вопрос.

— О да, сир, и я должна еще раз поблагодарить ваше величество за доставленное мне удовольствие. Дочери барона Скоковского прибыли два дня назад, и я, к моей великой радости, уже имела счастье поговорить с ними по-польски!

— Вот как? Прекрасно, прекрасно… Но представьте же мне их!

— Подойдите! Подойдите, дети мои! — обернулась к фрейлинам королева.

Две красивые девушки с пепельными волосами, как две капли воды похожие друг на друга, приблизились к позолоченной ограде и дружно опустились в реверансе, нисколько не смущаясь.

— Добро пожаловать ко двору, добро пожаловать! — любезно заулыбался король (цирюльник уже напудривал его парик). — Но, мадам, мне кажется, у вас есть еще одно вакантное место фрейлины? — небрежно, как бы между прочим, спросил король.

Королева изменилась в лице и засопела носом. Она уже поняла, почему король столь внезапно расщедрился и куда он клонит сейчас; ведь он уже не раз проделывал подобное, навязывая ей своих любовниц в качестве фрейлин.

— Да, сир, так и есть. Ваше величество, вы прекрасно осведомлены обо всем, что творится во дворце, — сухо, почти на грани приличия, ответила королева.

Придворные переглянулись. Они были просто счастливы. Ведь сегодня церемония пробуждения оказалась очень интересной. Они надеялись, что имя новой фаворитки сорвется с королевских уст и даст им пищу для пересудов.

— Мы были бы довольны, мадам, если бы вы соизволили предоставить место в вашем окружении сестре наших добрых и верных подданных. Речь идет о мадемуазель де Вильнев-Карамей, девушке из очень старинного рода…

Королева от злости закусила губу. Это было единственное, что она могла сделать.

Главный камергер объявил о прибытии еще одной группы почетных гостей. Король едва сдержался, чтобы не разразиться ругательствами, ибо как раз в этот момент цирюльник приложил ему к лицу горячую салфетку, смоченную винным спиртом, чтобы смягчить гладко выбритую кожу.

— Черт бы побрал этот проклятый этикет! — заворчал Людовик.

— Ваше величество, вы соизволили о чем-то спросить? — с тревогой осведомился главный камергер.

— Да, да! Давайте-ка побыстрее, а то уж слишком долго тянется сегодня церемония! — зашипел король.

Главный камердинер едва не поперхнулся.

Почетные гости, среди которых были знатные вельможи, приседая и кланяясь, заняли места у стен спальни.

— Ваше величество, соблаговолите вытянуть ноги…

— Да, да… — с раздражением ответил Людовик.

Пажи натянули на королевский зад штаны, а на ноги — чулки, двое других держали в руках туфли. Король наклонился и собственноручно застегнул подвязки на бриллиантовые застежки.

— Ваш утренний кофе, ваше величество! — объявил главный хранитель королевских столовых приборов и подал Людовику поднос с чашечкой дымящегося кофе с миндальным молоком. Людовик схватил чашечку с серебряного подноса и жадно сделал глоток. Он едва не задохнулся, так был горяч напиток.

Людовик посмотрел в огромное зеркало, пытаясь отыскать среди приглашенных Батистину.

В королевской спальне стало так душно, что можно было задохнуться. Дамы обмахивались веерами.

Король довольно улыбнулся. Он наконец-то нашел Батистину. Зажатая между братьями, она стояла у окна. Герцог де Ришелье о чем-то оживленно беседовал с молодыми людьми. Людовик поднялся и предоставил себя в распоряжение главного хранителя королевского гардероба и первого лакея, которые ловко избавили его от камзола и ночной рубашки; два других лакея держали на вытянутых руках драпировку, чтобы скрыть процесс одевания от посторонних глаз. Из-за драпировки виднелась только голова короля в напудренном парике.

Батистина огляделась. Никто не обращал на нее внимания. Она привстала на цыпочки и подмигнула королю с заговорщическим видом, словно хотела сказать:

— Это все так долго и скучно, Людовик. Я бы предпочла оказаться с вами наедине.

Людовик и бровью не повел. Он зачем-то нагнулся и окончательно исчез за драпировкой.

— Моя дорогая, вы заслуживаете хорошей порки за подобную дерзость. Но мы питаем к вам слабость, мое сердечко. Потерпите немножко, и вы получите ваш любимый суп! — довольно явственно произнес король, в то время как дофин с угрюмым и сонным выражением лица приблизился к отцу и подал ему рубашку.

Присутствующие с недоумением переглядывались, теряясь в догадках: кому адресованы слова монарха.

Людовик щелкнул пальцами. Раздался лай Мессалины. Придворные облегченно вздохнули — они поняли, с кем говорил король.

— Ах, его величество обожает животных! — пронеслось по спальне.

Батистина задыхалась от смеха. Она одна-единственная разгадала истинный смысл королевской речи. Флорис обернулся и грозно сверкнул глазами. Батистина сделала вид, что не заметила свирепого выражения его лица.

Она не помнила себя от радости от того, что оказалась в Версале. Сегодня Адриан разбудил ее в пять часов утра в маленькой очаровательной комнате гостиницы, где они провели ночь. Молоденькая служанка поднялась в комнату к Батистине — помочь ей надеть парадное платье.

— Ах, мадемуазель, вы выглядите просто великолепно! — восторгалась девушка.

Батистина заинтересованно взглянула на служанку.

— Как тебя зовут?

— Лизонна, ваша милость. Вся к вашим услугам! — ответила девушка, приседая. Это была красивая девица с хорошим цветом лица, высокой грудью и крутыми бедрами. Весь ее вид свидетельствовал о завидном здоровье и веселом характере.

Ночью Батистина проснулась от странного шума. Ей показалось, что Флорис отворил дверь своей комнаты как раз рядом с ее собственной. Батистина пристально посмотрела на служанку, и та немного смутилась под вопросительным взглядом голубых глаз.

Батистина была почти уверена, что узнала голос Флориса, шептавшего:

— Ну же, входи, моя красавица.

В ответ раздался короткий смешок:

— Да, сударь, да! Я тоже сгораю от желания! Вы мне так нравитесь!

Раздались какие-то неясные, непонятные вздохи, дверь затворилась, и все стихло.

Батистина взглянула на шею служанки. На ней виднелись фиолетово-красные отметины, словно от укусов. Батистина отвела взгляд и глубоко задумалась…

В дверь постучали: Адриан поторапливал сестру. Она, решив отложить выяснение сей загадки до лучших времен, схватила веер и присоединилась к Адриану и Флорису, уже ожидавшим ее в карете.

— До свидания, Лизонна! — спокойно попрощался со стоявшей на пороге гостиницы служанкой Флорис.

— Возвращайтесь поскорее, господин шевалье, возвращайтесь поскорее! — закричала Лизонна и разразилась громким заразительным хохотом.

«Какое притворство! Ведь он ее обнимал и целовал!» — возмущенно подумала Батистина, зорко наблюдая за обоими из-под опущенных ресниц. Должно быть, ее взгляд не остался незамеченным, ибо Флорис вдруг натужно закашлялся. Проведя рукой по напудренному парику, он улыбнулся уголками губ.

— Погоняй, Федор, — приказал он.

— Идем же, дорогая! — в которой раз был вынужден повторить Адриан, ожидавший Батистину, а ей хотелось бы останавливаться на каждом шагу и любоваться многочисленными безделушками, лентами, фигурками из воска, пряниками, апельсинами, булочками и пирожками, которыми торговали с лотков торговцы, разгуливавшие по всему дворцу, даже у дверей королевских апартаментов.

Все здесь восхищало и изумляло девушку, даже та легкость, с которой они вошли во дворец и прошествовали до гостиной, именуемой Залом Бычьего Глаза.

— О, Адриан, какая прелесть! Портшез! Найми мне, пожалуйста! — умоляла Батистина брата, желая поступить точно так же, как знатные дамы, которых лакеи носили по дворцу в портшезах.

Адриана откровенно забавлял детский восторг сестры. Флорис же напустил на себя независимый вид очень опытного человека, хотя и вспомнил, что всего лишь несколько лет назад сам был таким же юным восторженным провинциалом.

Зычный голос главного камергера прозвучал над толпой придворных, но Батистина не разобрала слов и привстала на цыпочки, не желая упустить ничего из любопытного зрелища. Она увидела, как один из лакеев придвинул к королю большое зеркало в золоченой раме. Хранители королевского гардероба, именуемые кастелянами, засуетились вокруг августейшей персоны и, ступая словно артисты балета, приблизились к королю, предлагая на выбор несколько камзолов. Людовик указал на один из них и принялся просматривать громоздившиеся в корзине кружевные жабо и выбирать себе носовой платок из числа тех, что ему подали на подносе. А мимо проходили нескончаемой чередой государственные советники, капитаны королевской гвардии, швейцарские наемники, оберегермейстер, главный егерь, духовники короля и королевы, смотритель королевской часовни, служки, верховный судья, главный сборщик податей, церемониймейстеры, главный королевский конюх, главный смотритель королевской псарни, главный придворный архитектор, главный королевский окулист и главный дантист, главный костоправ и главный чтец, главный писарь и главный смотритель пажеского корпуса… И так без конца, без конца, без конца! Они все кланялись, кланялись и кланялись, приветствуя короля и королеву, которая уже была готова последовать примеру своего сына, уснувшего в кресле.

Флорис с трудом перевел дыхание. Он задыхался. За пять лет, полных приключений, он успел забыть, каким железным ошейником может показаться каждому непривычному человеку строгий этикет при дворе французского короля. Он опустил глаза и заметил, что Батистина вертит головой с видом маленькой любопытной кошечки. Он снова ощутил угрызения совести. «Ну почему он так грубо вел себя с ней?»…

В спальне, отличавшейся большими размерами даже по меркам Версаля, теперь было слишком многолюдно. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Один из священников, очень нервничавший, толкнул Батистину, и она едва не упала. Флорис поддержал ее и привлек к себе. Она хотела было высвободиться и отстраниться, но вокруг была такая давка, что она и пальцем не могла пошевельнуть. Флорис воспользовался этим, чтобы еще сильнее прижать девушку к себе.

— Моя роза… прости меня…

Батистине показалось, что она спит и видит сон. Неужели это голос Флориса? Губы молодого человека коснулись ее уха. Она подняла глаза и взглянула прямо в лицо Флориса. У нее закружилась голова, как тогда в церкви. Он нежно улыбнулся ей своей очаровательной, дьявольски привлекательной улыбкой. Его зеленые глаза не сверкали зло и грозно, а, как обычно, светились мягким светом. На какую-то секунду Батистине показалось, что они остались одни на целом свете. Внезапно она узнала в нем героя своих снов и бессознательно закинула голову назад; по всему телу разлилась приятная истома. Она была взволнована до глубины души и сама прижалась к широкой мужской груди.

«Но она уже больше не девочка-подросток, а настоящая женщина! Причем очень опасная!» — подумал удивленный и смущенный Флорис.

Король опустился на колени, чтобы прочесть молитву.

— Флорис, ты обратил внимание на тех двух девушек, вон там, около камина? — прошептал Адриан, сжимая руку брата повыше локтя.

— А? Что? Где? — спросил Флорис, становясь на колени.

Адриан не заметил смущения Флориса и Батистины. Уже несколько минут он был целиком поглощен своими мыслями, пристально вглядываясь в лица двух юных полек, которых королева представила своему супругу.

— Но посмотри! Посмотри хорошенько! Могу поклясться, что это Генриетта и Филиппа, — настаивал Адриан.

— Да? Ты так думаешь? — равнодушно бросил Флорис, чьи размышления витали очень далеко от этого зала.

Королевский духовник что-то неразборчиво бормотал себе под нос по-латыни. Король закончил молитву, поднялся и холодно обвел взглядом всех присутствующих, как он это делал всегда, а затем принял из рук согбенного в почтительном поклоне придворного шляпу.

— Скорей, скорей, его величество собрался в часовню! — промолвил герцог де Ришелье и увлек за собой своих подопечных. Флорис предложил Батистине руку, но девушка сделала вид, что не заметила этого жеста. Она устремилась вслед за толпой, спешившей за их величествами. Король с королевой, как всегда по утрам, отправились к мессе в дворцовую часовню.

Во время службы четверо из присутствующих были очень невнимательны. Одним из этих четверых был сам король, который со своего места не мог рассмотреть Батистину. Чтобы хоть как-то развеять скуку, его величество машинально пересчитывал колонны центрального нефа. Правда, это занятие вскоре ему порядком надоело, да и занимался он этим изо дня в день.

— Но, Людовик, не украли же их за ночь! — не могла удержаться от ехидного замечания королева.

Адриан без конца вертел головой во все стороны, пытаясь вновь обнаружить двух дам, вызвавших его любопытство.

А Флорис искал любой предлог, чтобы коснуться рукой плеча Батистины. Это было бы легко, если бы не огромные фижмы. Флорис все же обладал богатым опытом и, предприняв кое-какие усилия и пойдя на определенные хитрости, сумел достичь своей цели. Он почувствовал, как Батистина заколебалась. Сперва она отшатнулась, но потом придвинулась ближе. Флорис опустил глаза. У Батистины по последней моде были сильно обнажены плечи и грудь. Молодой человек видел прелестные нежные округлости, едва прикрытые кружевными зубчиками, носившими название «скромностей», но скорее подчеркивавших красоту того, что должны были скрывать. Ее зачесанные наверх волосы были скреплены чудесной заколкой с небольшим эгретом. Очарованный Флорис улыбнулся. Он испытывал сильнейший прилив нежности к девушке.

«У меня к ней такие противоречивые чувства, что это уже становится забавным!» — подумал он.

У Батистины подкашивались ноги, от близости Флориса она почти задыхалась и ощущала на плече нечто вроде ожога.

«Это совершенно естественно! Я слишком сильно его презираю и ненавижу!» — думала она, преисполненная гордости из-за того, что сделала правильный вывод.

— Адриан, не мог бы ты чуть-чуть подвинуться, здесь так тесно! — прошептала она.

«О да… беги, спасайся, моя роза, моя жемчужина! Я сумею подчинить тебя моей воле!» — насмешливо сияли зеленые глаза Флориса.

Пришедшая в крайнее раздражение Батистина лихорадочно замахала веером, с нетерпением ожидая окончания службы.

— Скорее, скорее, мадемуазель! И вы, господа! Скорее к зеркальному кабинету! — поторапливал всех троих герцог де Ришелье.

Адриан, Флорис, Батистина и остальные придворные вновь возобновили бег по коридорам и галереям дворца.

— О Господи! Они сумасшедшие! Совершенно сумасшедшие! — подумала Батистина, видя, как мужчины и женщины бегут наперегонки, толкаясь во все стороны только для того, чтобы оказаться на пути следования короля и королевы и обратить на себя их взоры. Некоторые сбивали соперников с ног и перепрыгивали через них, другие извивались словно змеи, скользящие между камней. А король, холодный и равнодушный, как всегда, неспешно двигался по галерее. Иногда легким кивком головы он приветствовал кого-нибудь. Батистину зажали в углу двое довольно полных придворных. Они отпихивали всех локтями и оттаптывали друг другу ноги, стремясь занять место в первом ряду. Несколько ударов и толчков пришлось и на долю Батистины. Король как раз проходил мимо. В бархатных глазах сверкнула молния. Батистина готова была поклясться, что король ее видел и все понял.

— О, какое счастье! Король… король посмотрел на меня! — воскликнул один Из придворных, задыхаясь от радости.

— Ну уж нет! Это на меня посмотрел король! Я это видел собственными глазами!

— Тысяча извинений, тысяча извинений! — стал яростно возражать первый. — Нет, нет и нет! Король смотрел только на меня!

Вельможи удалились вслед за всем стадом, а озадаченная Батистина широко открыла глаза.

— Видно, они совсем идиоты! Что им даст, посмотрел на одного из них король или нет? — воскликнула Батистина.

— Тсс! Мадемуазель, один-единственный взгляд его величества может изменить жизнь принца, не то что простого придворного! — зашептал пришедший в ужас от смелости безрассудной девчонки Ришелье.

Надо было быть очень собранной, чтобы не поскользнуться на сверкающем паркете. Батистина прекрасно отдавала себе отчет в том, что у нее нет необходимой сноровки. Она выворачивала себе ноги, изо всех сил стараясь не упасть. Тяжелое придворное платье, на которое пошло не менее двадцати трех локтей парчи цвета слоновой кости, жало под мышками и мешало двигаться.

«О-ля-ля! Это, видно, никогда не кончится!» — думала она, проходя из одной гостиной в другую и едва поспевая за всеми.

— Ах, какая неловкая! Ветреная девчонка! Маленькая дурочка! — воскликнула какая-то разгневанная дама, глядя с ненавистью на Батистину.

Девушка замерла на месте от смущения и страха. Дело было в том, что, войдя в гостиную, она по неосторожности наступила на длинный шлейф платья дамы, шедшей впереди. Батистина тотчас же узнала в ней рыжую герцогиню, которая так презрительно скользнула по ней взглядом в Компьене.

— Простите меня великодушно, сударыня, я вас не заметила! — сказала Батистина (как она считала, очень вежливо).

— Какая дерзость! Она меня не видела! Можно подумать, что меня здесь вовсе не было! Если вы не умеете вести себя должным образом, мадемуазель, то не являйтесь ко двору! Но вам, несомненно, нравится привлекать к себе внимание! — ехидно рассмеялась герцогиня.

— Нет, мне это совсем не нравится! — возмутилась Батистина и продолжала в порыве гнева; — В любом случае, я не собираюсь больше извиняться!

На них уже стали обращать внимание. Флорис, державшийся позади Батистины, выступил вперед и заявил, низко кланяясь:

— Мадемуазель де Вильнев — моя… кузина, я ее сопровождаю, сударыня, и я прошу вас проявить снисхождение к этой неопытной девушке…

Герцогиня отвернулась от Батистины и беззастенчиво уставилась на кавалера, который был выше нее на целую голову. Она подумала, что никогда прежде не видела этого молодца, более походившего на пирата со своим шрамом на щеке и загорелым лицом, чем на придворного дамского угодника.

— Я — герцогиня де Грамон, сударь, и вы, наверное, единственный, кто этого не знает! — высокомерно заметила она.

— Ах, сударыня! Я первый прихожу из-за этого в отчаяние! Я так долго отсутствовал! Страсть к приключениям увела меня так далеко! — ответил Флорис с любезной улыбкой.

— Ах, вот как? Вообще-то, я обожаю рассказы о путешествиях, дальних странах… Вы должны мне поведать о своих странствиях… господин?.. — со слащавой улыбкой спросила герцогиня, хлопая ресницами.

— Шевалье Флорис де Вильнев-Карамей к вашим услугам, сударыня!

— Вашу руку, шевалье! Я хотела бы поговорить с вами… — прошептала герцогиня, кокетливо играя веером.

Флорис поклонился. Это маленькое приключение забавляло его. Он знал, с какой легкостью красивые светские дамы увлекались мужчинами, отдавались им и тотчас же забывали о своем падении. Поэтому он и сам тут же забывал о своих победах.

— Ну уж это слишком! Он ушел с этой рыжей дурой! Ох! Я его ненавижу! Ненавижу! — ворчала себе под нос Батистина, следуя за Ришелье.

Они вошли в огромную парадную гостиную, где уже ожидали представления ко двору шесть молоденьких девушек, время от времени обменивавшихся короткими нервными смешками.

— Мое милое дитя, я — герцогиня д’Арманьяк, и именно я буду иметь честь представлять вас его величеству, а затем и ее величеству. Вы хорошо умеете делать все виды реверансов? — обратилась к Батистине дама весьма почтенного возраста.

— Да, сударыня, меня этому учили в пансионе! — ответила девушка. Внезапно она почувствовала, что она ни жива ни мертва от страха.

«О да она прехорошенькая!» — подумала про себя герцогиня.

Батистина испуганно оглянулась, ища взглядом Адриана. Он ободряюще кивнул ей головой и исчез в толпе как раз в ту минуту, когда чей-то зычный голос провозгласил:

— Мадемуазель де Вильнев-Карамей!

— Вперед! Пришел наш черед! — шепнула герцогиня д’Арманьяк. — Скользите по полу, не спотыкайтесь, не сгибайте колени, держите голову прямо, но скромно, не задирайте нос! Не смотрите себе под ноги, но и не витайте в облаках! Не выпячивайте грудь, но и не сутультесь! — продолжала наставлять герцогиня свою подопечную.

Батистина, ошеломленная всеми этими противоречивыми указаниями, уже была готова отступить назад и спасаться бегством.

— Ваше величество, позвольте вам представить мадемуазель Батистину де Вильнев-Карамей, — отчетливо произнесла герцогиня д’Арманьяк, приближаясь к королю, который стоял в своей излюбленной позе, прислонясь к камину. Несколько придворных образовали полукруг около августейшей персоны, а другие, менее привилегированные, остались в коридоре и сейчас поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть все происходящее через широко открытые двери. Чрезвычайно взволнованная Батистина искала во взгляде короля утешения и ободрения, но он оставался по-прежнему равнодушен, холоден и неподвижен, а его карие глаза, казалось, даже не смотрели на нее.

Дрожа всем телом, Батистина стянула перчатку с руки и сделала, как и предписывал этикет, три реверанса: один — у дверей, один — посреди гостиной, а третий — у ног короля. Теперь ей предстояло еще раз присесть, грациозно подняться, а затем пасть к ногам короля. Но Батистина не рассчитала и оказалась слишком близко к Людовику. Король и бровью не повел. Он протянул руку, чтобы поднять Батистину, как того требовал этикет.

— Представители рода де Вильнев-Карамей всегда верно и преданно служили нашей семье, мадемуазель, — громко, на всю гостиную, пророкотал король.

— В этом заключается и мое самое страстное желание, ваше величество! — ответила Батистина, к которой вдруг вернулось все ее самообладание и даже дерзость.

— Тогда, будь так любезна, мое сердечко, сойди с моей ноги, а то ты мне ее отдавила! — еле слышно прошептал король, чтобы только Батистина могла расслышать его слова.

Батистина прищурила глаза и едва не расхохоталась. Она посмотрела на неподвижного Людовика. Он был красив, загадочен, непонятен, но Батистина знала, что любит его.

Церемония представления королю для Батистины закончилась. Она отступила назад, все с теми же тремя реверансами, что было в тысячу раз трудней, так как приходилось пятиться и постоянно думать о том, как бы не запутаться в платье, не наступить на шлейф и не упасть навзничь. Батистине все же удалось избежать неприятностей, и она сочла, что для первого раза успешно справилась с задачей. Она снова поискала взглядом Адриана, чтобы выяснить, нашел ли он ее элегантной.

Адриан о чем-то оживленно болтал с двумя фрейлинами, по-видимому, старыми знакомыми. Батистина обиженно поджала губы. Похоже, брат не очень-то хотел уделять ей внимание и нашел себе занятие поинтересней. Но герцог Ришелье и герцогиня д’Арманьяк не дали ей времени на размышления. Они привели ее к покоям королевы.

— Ваше величество, позвольте мне… — снова запела уже известную песню герцогиня д’Арманьяк.

Батистина опять повторила три реверанса, а затем, как предписывает этикет, сделала вид, что целует край королевского платья.

Мария Лещинская взмахнула веером и отвела в сторону подол юбки, не дав Батистине коснуться ее. Она пристально посмотрела на девушку.

— Сколько вам лет, мадемуазель де Вильнев?

— Семнадцать, ваше величество.

— Отныне вы будете одной из моих фрейлин, — недовольным тоном промолвила королева.

— Благодарю вас, ваше величество! — улыбнулась Батистина.

Королева слегка кивнула головой. Церемония представления была окончена.

— Но, дорогая моя Папетта, она ведь совсем еще ребенок! — прошептала Мария Лещинская своей наперснице, герцогине де Люйн.

— Да, мадам, но иногда дети бывают более опасны, чем взрослые! — задумчиво покачала головой герцогиня.

— Вы что же, Папетта, на самом деле думаете, что она станет следующей фавориткой?

— Боюсь, что так, мадам, она очень красива и, кажется, не испытывает страха ни перед чем на свете.

Батистина, не ведая о том, какие опасения высказываются на ее счет, покорно следовала за герцогиней д’Арманьяк, и реверансы уже не казались ей такими трудными. Она начала привыкать ко двору. Все с большей и большей уверенностью она проделала все эти трюки и чудеса ловкости перед дофином, а затем и перед дофиной.

Прошло уже довольно много времени.

— Подождите в большой галерее, мадемуазель! За вами придут! — сказал герцог, покидая ее. Герцогиня д’Арманьяк тоже откланялась.

«Я умираю с голоду!» — подумала Батистина, падая на табуретик, стоявший у окна. Она поискала глазами Флориса и Адриана, но их не было.

«Ах, как мне все это надоело! Они меня бросили!» — возмущалась она про себя, поднимаясь с табурета и собираясь отправиться в конец галереи, чтобы найти более спокойный уголок.

— О! Эрнодан! — воскликнула Батистина, едва не налетев на молодого рейтара.

— Представление ко двору прошло успешно? — спросил Эрнодан, отвешивая поклон.

— Да, но я не знаю, что мне теперь делать! Я совсем одна и умираю с голоду!

— Идите за мной! — улыбнулся гасконец. Он взял Батистину за руку и повел ее вниз по мраморной лестнице.

Какой-то лоточник жарил в масле чудесные пирожки. Восхитительный аромат распространялся повсюду. Эрнодан сунул торговцу несколько пистолей, и Батистина с наслаждением начала жевать горячий пирожок.

— Не хотите ли попробовать пряников? — осведомился Эрнодан.

— Да, да! Очень! — энергично закивала головой Батистина с набитым ртом.

Насытившись, она вновь решила подняться в большую галерею. Ее преданный кавалер следовал за ней по пятам. Оказавшись наверху, Эрнодан как-то странно посмотрел на свою возлюбленную. Казалось, он пребывал в нерешительности, не зная, куда направить свои стопы.

— Не хотите ли, моя душенька… немного отдохнуть? Где-нибудь в тихом местечке?

— Охотно, я бы даже сказала, с превеликой охотой! Я просто умираю от усталости! Ноги меня уже совсем не держат! — сказала Батистина, вытирая замасленные руки носовым платком.

— В таком случае следуйте за мной! — быстро и резко произнес Эрнодан. Он схватил девушку за руку и увлек в глубь длинного коридора.

Батистина не видела ни зги. Она только чувствовала, что они поднимались и спускались по бесконечным лестницам, почти ощупью шли по длиннейшим переходам. В конце концов они очутились где-то под самой крышей.

— Здесь останавливаются придворные, которые не постоянно живут при дворе, а бывают наездами. Один из моих друзей позволяет мне пользоваться его комнатой, потому что мы, рейтары, квартируем на другой стороне площади, — прошептал Эрнодан, вталкивая Батистину в крохотную комнатку.

Батистина так и рухнула на постель.

— Моя душенька! Какое же это счастье — видеть вас здесь! Так близко! Вы последовали за мной без страха… О, не бойтесь, я не воспользуюсь нашим положением! Не опасайтесь ничего… — шептал Эрнодан, в полном экстазе ползая у ног Батистины и покрывая поцелуями ее руки, плечи и грудь.

Девушка только улыбалась. Ничто дурное ей и в голову не приходило. Эрнодан поднялся и присел рядом с ней, несколько смущенный необъятными размерами фижм. Батистина, поняв, что сидеть ее спутнику довольно неудобно, подвинулась, освобождая ему место. Он обвил рукой ее талию, а вторая его рука поднялась и коснулась полуобнаженной соблазнительной груди. Батистина все ему позволяла, и было видно, что ей это нравится. Она пылко отвечала на ласки юноши. Эрнодан, ободренный поведением Батистины, стал смелее. Он мягко уложил ее на постель и лег рядом… Батистина вздрогнула от удовольствия. Она чувствовала, как юноша пытается коленом раздвинуть ей ноги. Опять по всему телу разлилась приятная истома, и Батистина вся отдалась этому приятнейшему чувству, смело идя навстречу неизведанному наслаждению.

— Флорис… Прекрасный Флорис! — этот шепот прозвучал как гром среди ясного неба.

Батистина вскочила, словно разъяренная фурия.

15

— О, какой восхитительный любовник! Помогите мне затянуть корсет, дорогой Флорис… Я буду ждать вас этой ночью в моей гостинице… — ворковала обладательница красивого контральто.

Батистина усмехнулась. Оказывается, здесь слышно все, что говорится в соседней комнате. Она вскочила на ноги. Эрнодан пытался ее удержать.

— О, отпустите же меня! — воскликнула она, окончательно выходя из себя.

— Но, Батистина… Батистина… Что случилось, моя душенька? — умолял ошарашенный Эрнодан, устремляясь за маленькой злючкой.

— Я больше ни минуты здесь не останусь! Здесь бывают дурные люди! Я ухожу! — в бешенстве кричала Батистина.

— Нет, нет, Батистина! Это какое-то ужасное недоразумение! — жалобно причитал Эрнодан, пытаясь помешать Батистине выйти в коридор. — Не бойтесь!

В соседней комнате возник страшный шум, и дверь распахнулась.

— Батистина? Бог мой! Батистина, что ты тут делаешь? — завопил Флорис, выскакивая из соседней комнаты, словно черт из табакерки.

— О! Ну уж это слишком! Что я тут делаю? Занимаюсь тем же, чем занимаешься ты с этой старой рыжей отвратительной коровой! — зарычала Батистина, стараясь отпихнуть Флориса прочь с дороги.

— Что? Как? Тем же самым? Ты соображаешь, что говоришь? А вы, сударь, наглец! Бесстыдник! И вы мне за это заплатите! — орал во все горло Флорис.

Он оставил в покое Батистину и набросился на Эрнодана. Хотя молодой рейтар и был довольно крепким и высоким парнем, Флорис сгреб его в охапку и поднял в воздух, словно щенка.

— Нет, нет, сударь!.. Клянусь честью воина и офицера королевской армии, я с уважением отношусь к мадемуазель! Я не нанес урона ее чести!.. — хрипел Эрнодан, полузадушенный Флорисом, а тот все сильнее и сильнее сжимал шею несчастного, сверкая глазами от мстительной радости.

— Что это вы лепечете? Как вы смеете клясться?! Жалкий лгун! Гнусный соблазнитель молоденьких девушек! — рявкнул Флорис.

— Отпусти, отпусти его! Ты же его задушишь, проклятый убийца! — завопила Батистина, изо всех сил колотя кулачками по широкой спине Флориса.

В дверях по всему коридору появились до смерти перепуганные лица. Двери хлопали даже наверху, в мансардах. Обеспокоенные люди окликали друг друга, спрашивали, что случилось и нет ли пожара. Было как раз то время суток, когда многочисленные усталые придворные могли ненадолго найти здесь покой и сон, но на этот раз им не повезло.

— Что происходит, маркиз?

— Ах, графиня, какой-то ревнивый муж застал, должно быть, свою жену с другим!

— Как это глупо и пошло — устраивать скандалы из-за такого пустяка! Старый дурак! Он отстал от жизни!

— Да нет, барон, это один из братьев Вильнев-Карамей…

— А! Вот как! Один из представителей этого сумасшедшего семейства! Бешенство у них в крови!

Флорис огляделся. Через несколько минут о скандале станет известно всем на свете. Он разнял руки.

— Хорошо, сударь, мы будем драться с вами в другое время и в другом, менее людном месте. Но знайте, если я еще раз встречу вас на своем пути, то не упущу подобного случая!

— Столько шума из-за какой-то дурочки! — бросила герцогиня де Грамон, покидая поле битвы.

— Ах, мерзавка! — воскликнула Батистина и устремилась за ней вслед, желая отомстить нахалке.

Флорис железной рукой удержал Батистину на месте.

— Остановись! Итак, мы устроили комедию на потеху всем. Я не раскланиваюсь с вами, сударь, вы этого не достойны. Идем, Батистина! — с властной силой он повлек ее за собой, она повиновалась, не произнеся ни единого звука. Они долго блуждали по лабиринту лестниц и переходов, направляясь к парадным апартаментам.

По дороге они встречали пажей с факелами, освещавших путь знатным вельможам, гвардейцев и пожарных, обходивших дворец с дозором, знатных дам в сопровождении галантных кавалеров. Флорис крепко сжимал тонкое запястье Батистины. Он уверенно двигался вперед в полумраке.

— О, теперь мне стало ясно, ты, наверное, частенько бродил здесь с такими же отвратительными старыми рыжими коровами! — съязвила готовая возобновить ссору Батистина.

Флорис благоразумно хранил молчание. Он посторонился, пропуская двух гвардейцев, разгуливавших по дворцу в поисках воришек, которыми кишмя кишели темные закоулки. Он еще крепче сжал тонкую руку и зашагал быстрее.

«Неужели она ревнует? — подумал он, внезапно приходя в волнение. — Нет, это невозможно! Она же была с этим юношей, у него довольно честная физиономия… Похоже, он не лгал… Может, он ее только поцеловал? Нет, даже эта мысль мне ненавистна! Даже этого я не могу вынести! Но, в конце концов, кого же она сама-то любит, черт бы ее побрал?! Жеодара? Рейтара? Или… короля? Я готов заложить голову, наш Возлюбленный Жеребец приложил к этому руку!»

— Флорис, ты идешь слишком быстро! Я не могу… Я не успеваю… Мне фижмы мешают! — задыхалась от злости Батистина, но Флорис не обращал внимания на ее яростные вопли.

Адриан выказывал признаки нетерпения, ожидая их в большой галерее. Умный юноша тотчас же понял, что между молодыми людьми что-то произошло, и почти с подозрением посмотрел на них. Действительно, оба выглядели странно и нелепо.

— Поторопитесь-ка привести себя в порядок! Ты, Флорис, поправь жабо, оно съехало набок, а ты, Батистина, расправь кружева у декольте и рукава, — ограничился коротким замечанием Адриан.

— Что происходит? — спросил Флорис.

— Король ждет нас. Да, знаешь, я нашел двух фрейлин… ну, тех, что привлекли мое внимание… Это действительно наши старые знакомые — Генриетта и Филиппа. Это просто потрясающе! Они должны тебе поведать об удивительных вещах… — говорил на ходу Адриан, увлекая за собой брата и сестру.

— Ну, разумеется! Они найдут, что ему сказать, как и эта старая рыжая корова! Все — пустая болтовня! — выпалила Батистина, как рассерженный и обиженный ребенок.

— Я запрещаю тебе так говорить о герцогине де Грамон! — проворчал Флорис, склоняясь к Батистине.

— Да прекратите же ссориться! И следуйте за мной! — сухо промолвил Адриан, останавливаясь перед гигантом-швейцарцем, стоявшим на страже у дверей королевских покоев — единственного места во дворце, куда нельзя было входить без разрешения. Адриан прошептал на ухо сей могущественной персоне свое имя. Швейцарец взглянул в список и произнес:

— Проходите, господа, и вы, мадемуазель, его величество вас ждет.

Молодые люди пересекли большой зал, совершенно пустынный в тот час. По углам стояли пажи и лакеи. Один из них отделился от стены и подал знак следовать за ним. Он отворил дверь, даже не постучав.

— Граф де Вильнев-Карамей, шевалье де Вильнев-Карамей и мадемуазель де Вильнев-Карамей, сир!

— Пусть войдут! — прозвучал в ответ хрипловатый голос короля.

Флорис внимательно посмотрел на Батистину. Он мог поклясться, что она побледнела от волнения.

— Все будет исполнено, ваше величество! — сказал в эту минуту один из секретарей, пятясь к двери задом и отвешивая поклоны. Он держал в руках стопку каких-то папок и кипу бумаг. Людовик сидел за письменным столом. Он подождал, когда дверь за секретарем закроется, и обратил свой взор на вошедших. Несколько секунд он их пристально разглядывал, не произнеся ни слова. Лицо его ничего не выражало, а в холодных непроницаемых глазах невозможно было ничего прочесть.

Флорис и Адриан, слегка смущенные столь длительным молчанием, снова поклонились, как и при входе в кабинет. Батистина тоже присела в реверансе. Она отметила про себя, что быть с королем в его тайных покоях гораздо приятнее, чем в этом огромном помпезном кабинете.

Король схватил гусиное перо, обмакнул его в чернильницу и поставил свою подпись на двух документах, лежавших на столе. Он поднялся, направился к секретеру и открыл его ключиком. Адриан и Флорис переглянулись. Что означают эти таинственные приготовления? Почему король молчит? Они начали ощущать некоторое беспокойство. А Батистина искоса посматривала на маленькую табуреточку, стоявшую у окна. Она с огромным удовольствием рухнула бы на нее. Внезапно король резко обернулся к ним. В руке он держал пожелтевший лист бумаги.

— Мы пригласили вас троих на аудиенцию, чтобы поставить вас в известность о том, какие решения мы приняли на ваш счет, — сказал король своим хрипловатым голосом.

Он еще раз внимательно, чуть сощурившись, оглядел всех троих.

«Черт побери, мне не нравится такое вступление!» — подумал про себя Адриан.

«Ах, как же он меня раздражает, когда напускает на себя такой важный вид!» — едва не прыснула со смеху Батистина, нетерпеливо постукивая туфелькой.

Флорис не опустил глаз под пристальным взглядом короля. Он без вызова, спокойно смотрел на монарха.

Людовик обратился к Адриану:

— Ваша матушка, графиня Максимильена, написала нам незадолго до своей кончины. Вы помните об этом, граф?

— Как я мог забыть об этом, ваше величество? — промолвил Адриан, слегка выступая вперед навстречу королю, который, по-видимому, решил говорить с ним как с главой семьи.

— Я знаю все, что касается вашего беспокойного семейства, граф! — вновь заговорил король, забыв про нудное «мы», которое он должен был употреблять, следуя протоколу, и к которому молодые люди были непривычны.

Батистину вдруг затрясло. Она еле сдерживалась, чтобы не закричать и не заплакать.

— Я говорю вам сегодня все это для того, друзья мои, чтобы отблагодарить вас за вашу верную и преданную службу за последние годы! — продолжал Людовик. Черты лица его внезапно смягчились, глаза засияли мягким светом. Он протянул руки Адриану и Флорису.

«Ах, до чего же все-таки мужчины скучны и надоедливы!» — сердилась Батистина, оскорбленная тем, что про нее забыли.

Адриан и Флорис заулыбались. Итак, король был все тот же, что и пять лет назад. Он даже мог быть робким и смущенным в некоторых случаях. Братья опустились на одно колено, чтобы поцеловать королевские руки. Людовик тотчас же поднял Флориса и Адриана.

— Да, друзья мои! — воскликнул король, принимаясь мерить кабинет шагами. — Меня все обманывают, предают, а вы… Вы верно и преданно служили мне, вы совершили почти невозможное! Вы успешно справились с опаснейшим заданием там, в России. Благодаря вам я теперь нахожусь в большой дружбе с императором Китая. Подарки, присланные мне Сыном Неба и Властителем Поднебесной Империи, удивительны, восхитительны, необыкновенны! Любой король может только мечтать получить такие дары! И передали их мне вы, дорогие друзья! С той самой ночи, когда мне объявили о вашем неожиданном возвращении, я все время думал, как по достоинству отблагодарить таких верных слуг и преданных друзей.

Король сделал небольшую паузу и продолжал:

— Я нашел письмо графини, прочел его и понял, что должен сделать.

— О, матушка! Как вы были мудры! — вздохнул Флорис.

— Итак, выслушайте мое решение. Адриан, ты — граф де Вильнев-Карамей. Это древнее знаменитое имя принадлежит тебе по праву. Этим указом я жалую тебе ренту в 60 000 ливров в год, а также орден Святого Духа. Тебе даруется право носить ленту через плечо.

— Благодарю вас, ваше величество! О, матушка, вы считали себя виноватой! Вы считали себя грешницей!

И вот теперь, после смерти, вы оказываете нам помощь и защищаете нас! — прошептал Адриан, ощущая, как бешено бьется сердце у него в груди.

Он вновь опустился на одно колено и принял из рук короля жалованные грамоты.

— Ваше величество, вы знаете, моя душа и тело принадлежат вам! Я не могу выразить словами мою бесконечную признательность за ваше великодушие и щедрость! Я онемел от счастья!

Король положил руку на плечо Адриана.

— Как бы я хотел всегда видеть тебя рядом с собой, Адриан де Вильнев, и иметь возможность пользоваться твоими мудрыми советами… А теперь подойди ко мне ты, Флорис. Сын Петра Великого заслуживает моей признательности. Как король и как простой смертный, я хочу отблагодарить тебя.

Флорис был озадачен, изумлен, растерян. Никогда прежде Людовик не говорил в открытую о том, будто ему известно, что кровь российского императора течет в жилах Флориса и что он — незаконнорожденный.

— Я дарую тебе имя и титул, ведь ты, наверное, жаждешь этого больше всего на свете. Ты заслужил это имя, и его будут носить твои сыновья, внуки и правнуки.

Адриан задохнулся от радости. Итак, король из письма умершей узнал, какую боль ежедневно превозмогал Флорис.

— Итак, ты будешь именоваться отныне маркизом Портжуа. Надеюсь, это имя принесет тебе счастье! Я жалую тебе также ренту в 40 000 ливров в год, замок и земли в окрестностях Компьеня. А для того, чтобы скрыть шрамы на твоей груди, которые ты заработал на королевской службе, ты получишь Крест Святого Людовика, — добавил король с ласковой улыбкой.

Флорис последовал примеру Адриана и получил из рук монарха грамоту и крест на огненно-красной ленте. Он подумал, что должен был бы прыгать и вопить от радости, но, странное дело, он остался почти равнодушен, как будто это его вовсе не касалось.

— Хочу также сказать вам, что вы можете еще именоваться герцогом Петербургским и герцогом Дубинским, то есть теми титулами, которые пожаловала вам моя августейшая сестра царица Елизавета, и можете носить ордена Святого Андрея Первозванного… Мне кажется, я ничего не перепутал, если только мои сведения точны… — небрежно бросил король.

Флорис и Адриан против воли улыбнулись. Их Возлюбленный ничуть не изменился. Его тайная служба так же, как и его великолепная память, была, как всегда, безупречна.

— Моя шпага всегда к услугам вашего величества! — сказал Флорис, поднимаясь с колена.

— Ах да, кстати! Поговорим-ка о твоей шпаге, дорогой маркиз Портжуа! — вдруг воскликнул король. — У меня есть к тебе одна-единственная просьба! Нет, даже не просьба, а королевский приказ! Перестань пугать моих несчастных подданных! Не дерись на дуэлях на каждом углу! И не вызывай на дуэль каждого, кто тебе не понравится!

— О, сир! — запротестовал Флорис, возводя глаза к небу и принимая вид невинного ангела.

— Твоя беспримерная отвага мне хорошо известна, и я очень дорожу тобой! Но, черт побери, не передуши всех женихов мадемуазель де Вильнев! Подойдите же, мадемуазель, теперь пришел ваш черед… — сказал король, принимая еще более равнодушный и холодный вид, чем был у него тогда, когда братья и сестра вошли в кабинет, ибо он явно был смущен тем, что теперь предстоит беседовать с Батистиной.

«Уф! Наконец-то! Не слишком-то он торопился!» — мелькнула у нее дерзкая мысль.

Батистина ограничилась тем, что лишь слегка согнула колени. Король не смог сдержать улыбку. Он уже начал понемногу узнавать Батистину и почти угадал ее мысли.

— Вы, мадемуазель де Вильнев, зачислены в штат фрейлин ее величества королевы. Ваша сестра, граф, не может находиться в Версале, будучи девицей. Итак, мы желаем выдать ее замуж за какого-нибудь достойного человека. Господа, вы свободны! Мы желаем поговорить наедине с мадемуазель де Вильнев, без свидетелей, ибо считаем себя в некотором роде ее опекуном, — сказал король более хриплым, чем обычно, голосом и отвернулся, чтобы скрыть краску, внезапно залившую его лицо.

Братьям стало ясно, что их просто выставляют вон. Аудиенция закончилась. Адриан заколебался. Король отсутствующим взглядом смотрел куда-то в окно. Делать было нечего, оставалось только откланяться и удалиться, беспрестанно благодаря августейшего друга за его доброту и милость.

— Простите меня, ваше величество, но я должен сообщить вам нечто очень важное, ибо речь идет о моей чести и о данном мной слове… — выступил вперед Флорис, не проявляя ни малейших признаков смущения.

Король резко обернулся. Он был изумлен, почти потрясен. Никогда никто из придворных, сколь бы высокий пост он ни занимал, не осмеливался обратиться к нему после того, как Людовик давал понять, что аудиенция окончена.

— Что такое, сударь? — высокомерно осведомился король.

— Сир, я дал слово графу Амедею де Вильнев-Карамей жениться на его дочери. Это было в Пекине, граф лежал на смертном одре. Вы же знаете, Батистина мне не сестра… — спокойно промолвил Флорис, глядя королю прямо в глаза.

Адриан испугался за брата. Король, несмотря на все свое самообладание, вздрогнул. Он сделал несколько шагов по направлению к Флорису и посмотрел на Батистину. В карих бархатных глазах был прямой вопрос, почти мольба.

— Нет, нет, нет! Я не хочу выходить за него замуж! Никогда, никогда, никогда! — яростно завопила Батистина, топая ножкой.

— Я должен считать себя счастливцем, что другие благородные семейства не столь беспокойны, ветрены и неугомонны, как семейство Вильнев-Карамей! А если бы дело обстояло иначе, мне пришлось бы всю жизнь улаживать их семейные проблемы! — сухо заметил король, направляясь в свои личные покои. Он открыл потайную дверь.

— Следуй за мной, несносный маркиз Портжуа, а вы оба не двигайтесь с места! — приказал король, бросив суровый взгляд на Батистину и Адриана.

— Сир, умоляю вас… Я его презираю, я его ненавижу! Я не хочу выходить за него замуж! Какое мне дело до его клятвы! — молила Батистина.

Король с нежностью посмотрел на золотистую головку. Он улыбнулся и закрыл дверь.

— О, Адриан! Адриан! Я так несчастна! — причитала Батистина, бросаясь в объятия старшего брата.

— Успокойся, дорогая сестренка! Успокойся! Ну, открой мне свое сердце, скажи правду… моя малютка… ты любишь короля и… он любит тебя, не так ли? — спросил Адриан. Он решил во что бы то ни стало узнать тайну девичьего сердечка, чтобы потом иметь возможность защитить девушку.

— Да! — выдохнула Батистина, глотая слезы.

— А, так, значит, ты не любишь твоего жениха, господина дю Роше?

— Нет, я по-прежнему люблю Жеодара, — всхлипывала Батистина.

— Я… Я не понимаю, — растерянно протянул Адриан. — Кого же ты любишь, короля или Жеодара?

— О да, да, и я… еще люблю Эрнодана, даже если бываю с ним жестока!

— Что? Как? Батистина, но это же невозможно! Нельзя любить троих мужчин одновременно! — возразил Адриан.

— Я ничего не могу поделать, но это так и есть! Я сказала тебе правду, — промолвила Батистина, утирая слезы.

Адриан почувствовал, что его обдало жаром.

— Так ты ее любишь? — сразу взял быка за рога король, входя в маленький будуар.

— Я… не знаю, ваше величество, — мрачно ответил Флорис.

— Друг мой, ты, кажется, забыл, что, войдя в эту дверь, мы становимся равными…

— Почти равными… — прервал его Флорис с дерзкой улыбкой. Его зеленые глаза сверкали.

— Хм! Черт побери, не пользуйся случаем, чтобы продемонстрировать твою обычную наглость! Будь откровенен! Я сейчас откровенен, как никогда! — сказал король. Он подошел к камину и подвел красивые бронзовые часы.

Флорис уселся и глубоко задумался. Он скрестил ноги и с нежностью посмотрел на Людовика.

— Я буду с вами честен, сир! Я не знаю, люблю ли я ее… Но она приводит меня в замешательство… смущает… будит во мне нежность…

— И меня тоже! — сказал король, поворачиваясь и пристально вглядываясь в лицо Флориса.

— Но… я и в самом деле дал ее отцу мое слово дворянина жениться на ней!

— Почему умирающий граф де Вильнев заставил тебя дать такую странную клятву? — спросил король, проведя рукой по высокому красивому лбу.

— Я никогда этого не узнаю, сир. Что происходило в измученной душе графа перед смертью? Казалось, он испытывал угрызения совести за свою путаную жизнь, и он очень боялся, как бы кто-нибудь не узнал о происхождении Батистины, о том, кто ее мать. Сначала я отказался… Но тогда граф прибег к настоящему шантажу: «Я дал вам мое имя, без этого вы были бы просто несчастным бастардом, так подарите же это имя моей дочери… поклянитесь…» Я видел, что ему осталось жить совсем недолго, быть может, несколько минут… И я поклялся, сир. Теперь я должен держать слово…

— Да, Флорис, я понимаю… Но я еще раз спрашиваю, любишь ли ты ее?

— А вы, сир?

Услышав столь прямой вопрос, король вздрогнул.

— Я буду с тобой откровенен, друг мой… Я просто схожу с ума… как последний идиот… Я думаю, это страшная глупость с моей стороны… Но я сделаю все, чтобы ее заполучить…

— Я так и думал, сир.

— Ну да, конечно! Это не помешало тебе убить ее жениха и все испортить!

— О, сир, я его только ранил! — улыбнулся Флорис невиннейшей улыбкой.

— Но этот человек меня очень устраивал, он бы все стерпел и скромно бы молчал, — продолжал король, вышагивая по будуару из угла в угол.

— Не уверен, сир. Он, кажется, действительно ее обожает, он готов был драться из-за нее, хотя не умеет держать шпагу в руках.

Внезапно король прекратил свои хождения. Он еще раз пристально, даже подозрительно посмотрел на Флориса, стараясь прочесть мысли молодого человека, которого любил почти братской любовью. Он всегда питал к Флорису и Адриану глубокую привязанность. Людовик положил руку на плечо Флориса:

— Хорошо, Флорис, женись на ней…

— Я благодарю вас, сир, за то, что вы меня правильно поняли!..

— Нет, подожди, это еще не все. Я предупреждаю тебя, что приложу все усилия, чтобы отбить ее у тебя. Теперь, Флорис, мы — соперники! — закончил король и отвернулся.

— Пусть так, сир, я согласен! — весело ответил Флорис.

— Отлично, маркиз Портжуа, пожми мне руку!

Флорис гордо выпрямился.

— Но если она меня полюбит, сир, вы сойдете с моего пути?!

— Даю тебе слово дворянина! Но если, напротив, маркиза Портжуа признается тебе, что питает нежные чувства ко мне, ты оставишь поле битвы и не попытаешься воспользоваться правами… хм… мужа.

— Клянусь, сир!

Мужчины, заключив сию странную и аморальную сделку, весело переглянулись. Они были очень довольны друг другом. Людовик улыбался. Перспектива борьбы за женское сердце, в которой он будет не королем, а просто мужчиной, как все остальные, казалась ему чрезвычайно привлекательной. Ведь она внесет столько приятного разнообразия в монотонную, лишенную всякого интереса жизнь.

— Мадемуазель де Вильнев, мы только что дали наше высочайшее разрешение маркизу Портжуа взять вас в жены, — сказал король, входя в кабинет, где Адриан и Батистина уже притомились от ожидания.

— О, нет, нет! Сир! Не делайте этого! — взмолилась Батистина.

Она с ненавистью посмотрела на Флориса, следовавшего за королем. На его губах играла приторно-сладкая улыбка.

— Что это значит, мадемуазель? Нам кажется, вы совершенно забылись. Мы не привыкли, чтобы кто-либо осмеливался оспаривать наши решения! — холодно промолвил Людовик, приближаясь к Батистине.

— Но, сир! — все же осмелилась возразить Батистина, твердо решившая не подчиняться.

— Довольно, мадемуазель! — сказал, как отрезал, Людовик. — Мы объявим всем, что вы являетесь кузиной маркиза и вы станете маркизой Портжуа, но после заключения брака, если… вы не пожелаете ни на минуту остаться под крышей дома вашего супруга, вам будет позволено обосноваться в Версале, и вы будете выполнять ваш долг подле королевы, получая 40 000 ливров ренты в год. Вы будете находиться под нашим покровительством.

«Ну… ты поняла? — спрашивали Батистину бархатистые глаза короля. — Я стараюсь для нашего же счастья… ты будешь свободна, а я буду твоим покровителем…»

Батистина была во власти противоречивых чувств, Она потупила глаза и хранила молчание.

— Специальный курьер из армии вашего величества! — нарушил тишину камергер, приоткрыв дверь.

— Пусть войдет! — бросил король, давая знак остаться Адриану и Флорису, которые уже было хотели откланяться и увести Батистину. Они торопливо посторонились, уступая дорогу лейтенанту Пикардийского полка.

— Срочное донесение для вашего величества! — промолвил, задыхаясь, молодой офицер. По лицу его струился пот, пыль и грязь покрывали его щеки и красивый белый мундир. Видимо, он летел как сумасшедший.

— Лебель! Дайте выпить этому храброму молодцу и пусть он отправляется отдыхать! Он это заслужил! — приказал король, быстро взломав печати и пробегая глазами письмо.

— Господин маршал ждет ответа, ваше величество! — выдохнул лейтенант.

— Прекрасно! Мы отправим к нему одного из наших курьеров. Благодарю вас, лейтенант, за проявленное рвение! — сказал король и оторвался от листка. В глазах его светилось торжество.

«Как все это невыносимо скучно! Мужчины просто несносны!» — подумала Батистина, увидев, какая суматоха вдруг возникла в прихожей.

Дверь кабинета так и осталась открытой, и в ней все время появлялись взволнованные лица. И подобная бесцеремонность соседствовала с ужасно строгим этикетом, свойственным королевскому двору Франции!

Придворные перешептывались, сообщая друг другу, что король получил важное известие.

— Герцог де Ришелье! Господин де Вильпай, герцог де Люйн! Входите, входите! Подойдите поближе! Маршал Морис Саксонский извещает нас о том, что его светлость герцог Камберленд начал наступление. Мы сообщаем вам о том, что мы сами, лично, отправимся к войскам. Дю Плесси, пошлите за военным министром и за министром иностранных дел! — приказал король своим хрипловатым голосом.

— Маркиз д’Арженсон! — объявил главный камергер.

— Чрезвычайный Совет у его величества! — кричали пажи, устремляясь в разные углы дворца.

— Военный Совет! — слышалось отовсюду.

— Его величество лично отправляется к войскам!

— О-ля-ля! Сколько шума из-за одного сражения! — с насмешкой сказала Батистина.

— Но, дорогая, ты всего лишь глупенькая маленькая девочка! Это очень важно! Судьба Франции поставлена на карту! Если мы проиграем это сражение, быть беде! — отечески увещевал ее Адриан. Флорис только пожал плечами. Казалось, он хотел сказать: «Ну что за очаровательная дурочка!»

Батистина насмешливо посмотрела на братьев.

— Да нет же, Морис выиграет сражение! Он очень хитер!

— Морис? — разом воскликнули Флорис и Адриан.

Батистина воспользовалась их замешательством и, обмахнувшись веером, напустила на себя таинственный и неприступный вид.

— Да! Морис Саксонский мой друг! Он очень мил и любезен, но я обещала хранить тайну, так что даже тебе, Адриан, я не скажу, где он собирается дать сражение, — заверила брата Батистина, искренне радуясь впечатлению, которое произвели на молодых людей ее слова.

Флорис и Адриан растерянно переглядывались. Они начали отдавать себе отчет в том, что имеют дело с опытным противником.

Никто не обращал на них внимания. Кабинет теперь напоминал проходной двор, и народу собралось, словно на ярмарке. Все входили, выходили, бегали, переговаривались, высказывали свое мнение, спорили и вели себя так, будто были дома, а не в королевских покоях. Вокруг стоял шум и гам, а король пребывал в прекрасном расположении духа. В других обстоятельствах он бы рассердился, но сейчас вся эта суматоха устраивала его как нельзя лучше.

— Граф де Вильнев и вы, маркиз Портжуа, вы будете сопровождать меня. Я назначаю вас моими адъютантами, — сказал Людовик, подходя к своим протеже. — Мадемуазель де Вильнев могла бы жить в Версале и служить ее величеству…

— О да, ваше величество! — бесцеремонно прервала его Батистина.

— Но, учитывая ее юный возраст, мы считаем, что будет предпочтительнее, чтобы она дождалась вашего возвращения в ваших владениях, господа, — продолжал король, делая вид, что не слышал слов Батистины.

— Все будет исполнено в соответствии с вашим повелением, ваше величество! — поспешно вставил Флорис, дерзко ухмыляясь. Желание Людовика в точности совпадало с его собственным, поэтому он и был так доволен. — Уй! — подскочил он от боли. Не помнившая себя от злости Батистина отдавила ему ногу каблуком. Он счел благоразумным немедленно ретироваться и держаться от маленькой злючки подальше.

— Ваше величество! Я могла бы прекрасно начать служить ее величеству королеве… — воскликнула Батистина, тщательно подбирая слова и обращаясь к королю.

Король схватил Батистину за руку. Он воспользовался всеобщей сумятицей и увлек ее к окну. Он принялся барабанить пальцами по стеклу, выстукивая какой-то марш, чтобы любопытные уши не могли подслушать их разговор.

— Мое сердечко, замолчи, прошу тебя! Мое сердечко, я тебя обожаю! Ах, маленькая мятежница! Пойми же, наконец, что как только я вернусь, ты тотчас же выйдешь замуж и будешь принадлежать мне… Только мне… Я тебя люблю. Неужели ты еще не поняла? — прошептал король.

— О да, Людовик, я тоже вас люблю, но… — так же тихо прошептала Батистина.

В бархатистых глазах сверкнула молния.

— Ты меня любишь, мое сердечко! А… маркиза Портжуа?

— Ах, этот противный Флорис! Я его ненавижу! Презираю! — повысила голос Батистина.

— Тихо! Тихо! Прекрасно! Вот и прекрасно! А теперь уходи и помни обо мне! — сказал король с довольной улыбкой.

Батистина помрачнела, обиженно надулась и небрежно присела в реверансе. Людовик отвернулся, еле сдерживая смех. Он сказал правду: она действительно свела его с ума, эта девчонка.

— Граф де Вильнев, маркиз де Портжуа, проводите мадемуазель де Вильнев к карете. Пусть она возвращается в Мортфонтен. А вы поднимайтесь обратно и ждите наших дальнейших распоряжений.

Адриан и Флорис поклонились.

— Когда мы отправляемся, сир? — спросил маркиз д’Арженсон.

— Завтра на рассвете! — ответил хрипловатый голос короля.

К вящему удивлению братьев, Батистина покорно последовала за ними. Она молчала и, казалось, погрузилась в мечты.

«Должно быть, король воззвал к ее разуму и она смирилась», — рассуждал Адриан.

«Надеюсь, наш «жеребец» сдержит слово!» — думал в эту минуту Флорис.

— О! Флорис! Мой Флорис! Дорррогой дррруг! — закричали хором две польские дамы, прогуливавшиеся вместе с другими фрейлинами по Зеркальной галерее.

— Дорогая Филиппа! Дорогая Генриетта! Как я рад видеть вас при дворе! — немного смущенно из-за присутствия Батистины ответил на столь нежные приветствия Флорис. — Хм-хм… разрешите представить вам мою кузину, мадемуазель Батистину де Вильнев-Карамей, — продолжал Флорис.

— Почтем за честь, дорррогая! — опять хором воскликнули дамы.

— Я тоже почту за честь, дорррогие! — передразнила их Батистина.

Флорис грозно взглянул на маленькую проказницу, но она сделала вид, что не заметила его взгляда.

Адриан еле сдержался, чтобы не расплыться в улыбке до ушей.

— Ах, дорогой Флорис, мне надо рассказать вам так много интересного. Это будет долгий ррразговоррр, и обязательно наедине, — зашептала Филиппа, упрямо удерживая Флориса за руку.

— Это доставит мне огромное удовольствие, сударыня. Всегда приятно встречать старых… друзей, — сказал Флорис, все более и более приходя в смущение от ехидного хихиканья Батистины, которая даже не давала себе труда сдерживаться.

— Когда вы покинули Петербург, Филиппа? — спросил маркиз, отведя молодую польку чуть в сторону.

— Дорогой Флорис, мы покинули Россию три месяца назад. Мы ехали очень медленно и остановились передохнуть в доме нашего отца в Ковно.

— Как чувствует себя многоуважаемый воевода? — счел себя обязанным осведомиться Флорис.

— О да, дорогой папа чувствует себя хорошо. Мы прибыли сюда с Генриеттой, имея при себе рекомендательное письмо ее величества царицы Елизаветы. Она просила для нас мест фрейлин при ее величестве королеве Франции.

Батистина готова была поклясться, что Флорис вздрогнул при слове «царица».

— Вы себе представить не можете, как мы рады вновь увидеть вас живыми! — не унималась Филиппа. — Ведь все считали, что вы погибли… О, Флорис! Царица так плакала после вашего исчезновения! Бедняжка тогда словно с ума сошла! Она приказала искать вас повсюду… Она обвиняла всех и вся, даже своего канцлера Воронцова и вашего посла господина де Шетарди… Она бросила парик и в отчаянии рвала на себе волосы… Дорогой Флорис, царррица будет так счастлива увидеть вас вновь.

Флорис покачнулся. Он побледнел как смерть и был вынужден опереться на серебряную кадку, где росло апельсиновое деревце.

— Не думаю, Филиппа, что я когда-нибудь удостоюсь чести вновь увидеть ее величество императрицу России, — тихо прошептал он; Батистина и молодая полька едва расслышали его слова.

— О, нет, сударь, вам всего лишь потребуется вернуться в Петербург, а это не так уж далеко! Пока же мы будем видеться с вами каждый день, — настаивала Филиппа, лукаво поглядывая на Флориса.

— Бесстыдство этой распутницы просто невероятно! — процедила сквозь зубы Батистина и посмотрела на польку испепеляющим взглядом.

Взволнованный Флорис ничего не замечал.

— Филиппа, вы настоящий друг, вы не представляете, какую радость вы доставили мне своими словами. Я надеюсь от всего сердца, что вскоре вас увижу, но завтра на рассвете мы отбываем в действующую армию. Простите меня великодушно.

— Да, да, мой дорррогой…

Молодые люди откланялись, дамы присели в реверансе.

— У этих девиц дурацкий вид! — безапелляционно заявила Батистина чуть ли не на весь дворец.

— Ты доволен, Флорис? Ты счастлив? — спросил Адриан, не обращая внимания на дурное расположение духа, в коем пребывала Батистина.

— Ах, брат! Значит, Елизавета нас не предала! — прошептал взволнованный Флорис.

Молодая полька сняла с его души тяжелейший груз, сама того не сознавая.

Итак, их обожаемая императрица осталась им верна. Флорис почувствовал огромное облегчение. У него словно крылья выросли за спиной. Флорис оглянулся и поискал взглядом Батистину. На какое-то время он совершенно забыл о ней, а она воспользовалась случаем и уже быстро спускалась по лестнице. Он догнал ее в два прыжка.

— Эти дамы — мои старые знакомые! — начал оправдываться он, чтобы добиться прощения.

— Да, да, разумеется! Старые, глупые и болтливые, как гусыни! — согласилась Батистина, кивая головой.

«Господи, нет никаких сомнений — моя маленькая фея ревнует! Ну, ну, посмотрим, дорогой Людовик! Похоже, твои дела обстоят не блестяще, тогда как мои — просто великолепно!» — улыбнулся Флорис, беря Батистину за руку, чтобы помочь ей пересечь большой двор.

Кареты ожидали позади двойной ограды. Батистина повела плечами от холода. Флорис схватил накидку, поданную Федором.

— Моя трепетная лань, я не хочу, чтобы ты простудилась, — прошептал он так мягко и нежно, что Батистина даже оторопела. Она никогда не думала, что он способен на нечто подобное. Он задержал руки на ее плечах. Батистина подняла глаза. Их взгляды встретились. Девушка вспыхнула и отвела взгляд.

«О да, беги, спасайся, моя роза… я это обожаю. И все равно поймаю тебя, а победа будет еще слаще!» — думал Флорис, широко улыбаясь.

— Вы меня хорошо поняли, оба? — прошептал Адриан, обращаясь к Федору и Ли Кану.

— Конечно, барин! — ответил Федор, гордый тем, что его обожаемый господин доверил ему задание чрезвычайной важности.

— Мы будем повиноваться тебе, Счастье Дня, как треухому лису, который ловит благоуханное дыхание ветра, спускающееся с неприступной горы, — заверил Адриана Ли Кан с самым серьезным видом.

Придворные, входившие и выходившие из дворца, с удивлением разглядывали необычных слуг семейства Вильнев. Казак и китаец выглядели довольно странно — они оба одевались в национальные костюмы и придерживались обычаев родных стран.

— Прекрасно, друзья мои, — сказал Адриан, не обращая внимания на то, что они привлекают всеобщее внимание. — Батистина не должна чувствовать, что за ней следят. Будьте к ней добры и внимательны. Развлекайте ее, смешите, но не позволяйте ей отправиться к бывшему жениху с визитом, а если уж удержать ее будет совершенно невозможно, отправляйтесь вместе с ней и прихватите Элизу. Передайте Элизе: Батистина не должна ступить без нее ни шагу. Ни на минуту не оставляйте ее без присмотра! Устраивайте ей конные прогулки, делайте что хотите, занимайте как хотите, но только не позволяйте ей покидать поместье!

— Будь спокоен, барин! Ты же нас знаешь! Она останется довольна! Маленькая барыня будет счастлива! Мы хорошо будем ее охранять! — заверил Адриана Федор с простотой и сердечностью.

— Голубая Стрекоза будет так же спокойна, как Желтая река во время засухи! — подтвердил Ли Как, с достоинством покачивая косой.

— Я поспешу вернуться к тебе, моя роза, — нежно прошептал Флорис, помогая Батистине подняться в карету. Он задержал на мгновение ее руку в своей и поцеловал ладонь долгим поцелуем. Пальцы Батистины задрожали. Флорис поднял голову. Батистина замерла и смотрела прямо перед собой.

Два рейтара приготовились сопровождать карету. Флорис удостоверился: Эрнодана в почетном эскорте не было.

— До скорого свидания, моя дорогая! — громко сказал Адриан. — Федор и Ли Кан, садитесь в карету вместе с ней! — шепотом добавил граф.

— Вперед, кучер, погоняй! — громоподобным голосом закричал Федор.

— Таковы мужчины! — кипела Батистина, не обратив внимания на то, что они на минуту заехали в гостиницу за ее сундуком. — Им страшно повезло, они делают все, что хотят, да еще отправляются развлекаться на войну. Людовик не захотел меня даже защитить! Можно подумать, его все это устраивает! Я уверена, это дело рук Флориса! Он все придумал, мерзавец! Меня! Меня отправляют обратно в замок! И я еще должна считать себя счастливицей! Ведь меня могли отправить в пансион! Да, конечно, их послушать, так меня ждет хорошее будущее: я буду замужем и в то же время свободна, я смогу делать все, что захочу… О, я начинаю думать, что эта дура, сестра Мария-Марта, была права. Она все время твердила нам: «Мои милые барышни! Опасайтесь представителей мужского пола! Не доверяйте мужчинам. Они созданы для того, чтобы принести вам несчастье и погубить вас!» Она так смешно краснела и теребила чепец. Да, это было так смешно! Как мы над ней смеялись вместе с Жанной-Антуанеттой!

При этом воспоминании Батистина прыснула со смеху.

«Интересно, что она поделывает, моя дорогая Жанна-Антуанетта? Боюсь, я была несправедлива к ней… Да, я плохо себя вела в день свадьбы…»

Федор и Ли Кан удовлетворенно переглянулись. Похоже, их питомица пришла в хорошее расположение духа. Ее будет нетрудно охранять.

— Голубая Стрекоза выказывает радость, схожую с чудесным цветением вишни в долинах Маньчжурии, — просюсюкал Ли Кан.

Карета катилась вперед. Батистина не хотела признаваться себе в том, что умирала от усталости после первого дня, проведенного при дворе. От ее дурного настроения не осталось и следа. Она строила всякие планы. Раз уж ее таким унизительным образом отправляют в замок, она воспользуется этим, чтобы позаботиться о Жеодаре…

Федор и Ли Кан, совершенно успокоенные, храпели на скамейке во все горло.

Было восемь часов вечера.

— Смотрите-ка, во дворе стоит карета! — удивилась Батистина при въезде в Мортфонтен.

Преследуемая двумя верными стражами, она быстро поднялась по ступеням. Раскаты громового хохота привели ее на кухню. От изумления Батистина вытаращила глаза. Восемь солдат в ярко-красных мундирах драгунского полка весело распивали вино вместе с Жоржем-Альбером, а тот, превосходно чувствуя себя в роли хозяина дома, принимал гостей, радостно прыгал по огромному столу, что приводило выпивох в еще больший восторг. Грегуар и Элиза, держась немного поодаль, смотрели на все происходящее с большим сомнением.

— Мадемуазель Батистина де Вильнев-Карамей? — тотчас же спросил молодой лейтенант, вставая из-за стола.

— Она самая! — улыбнулась Батистина.

— У меня для вас срочное послание от маршала Мориса Саксонского. Приказано вручить лично! — воскликнул лейтенант, щелкнув каблуками.

Федор и Ли Кан дико завращали глазами. Что делать в подобном случае? Как себя вести? Барин ничего не сказал про письма.

— Ах, Морис! — расхохоталась Батистина, распечатывая письмо.

16

— Ах, наконец-то! Вот и вы, герцог Ришелье! Благодарю! Благодарю вас за то, что вы ответили на мой призыв! — воскликнула Жанна-Антуанетта, идя навстречу придворному, наводившему во дворце священный ужас на всех и вся, с распростертыми объятиями.

— Я с трудом-с освободился, сударыня. Ваше послание-с было-с весьма непонятным-с. Должно быть, у вас очень-с важное-с дело-с, раз вы осмелились потревожить меня среди ночи-с! — холодно промолвил герцог.

— Ваша светлость, я буду с вами откровенна и прошу вас и мне ответить откровенностью! — сказала Жанна-Антуанетта, не теряясь и не смущаясь. — Я ждала здесь вестей от короля целый день. Его величество не предупредил меня о своем отъезде и…

— Но что же я могу поделать, сударыня? — возвел очи к небу Ришелье.

— Многое, сударь, очень многое! И у вас есть свой интерес в этом деле! У меня имеются веские основания полагать, что я могу стать следующей фавориткой!

Ришелье так и подскочил на месте от возмущения:

— Вы всего лишь простолюдинка, сударыня, жена жалкого буржуа! О чем вы говорите? О каком интересе? Никогда такого не бывало при дворе! В чем же я могу быть заинтересован, хотел бы я знать?

— Если я стану фавориткой благодаря вам, сударь, я стану и вашей должницей. Вы будете меня поддерживать и защищать, и я, в свою очередь, буду поддерживать и защищать вас! Ведь борьба при дворе идет нешуточная! Уж я-то знаю!

Ришелье сел в кресло и глубоко задумался. Эта красивая претенциозная дама говорила с ним на языке, который был ему хорошо известен и к которому не пожелала прислушаться мадемуазель де Вильнев.

— Вы же знаете, герцог, слово, сказанное кстати, западает в сознание, — продолжала Жанна-Антуанетта. — Устройте так, чтобы его величество случайно услышал, что мадемуазель де Вильнев ветрена и, напротив, госпожа Ленорман никогда не изменяла мужу, а если бы изменила, то только с человеком, которого бы полюбила страстно, всем сердцем. Ведь король — такой же мужчина, как и все другие, и это бы его привлекло…

Ришелье все более и более убеждался в том, что его визит оказался весьма полезен. Жанна-Антуанетта открывала перед ним такие потрясающие перспективы и возможности!

Настенные часы пробили полночь. Ришелье подбросил в камин еще одно полено.

— Сердце короля, сударыня, сейчас в плену у маленькой нахалки, на которую я смотрю весьма неблагосклонно! Возможно, сударыня, я и смогу вам помочь, — усмехнулся герцог, вставая и взбивая локоны парика.

— Ах, сударь! Скажите же скорей, что я должна делать? — с ноткой торжества в голосе воскликнула Жанна-Антуанетта.

— Хм… Прежде всего, сударыня, пришлите мне как можно скорее 20 000 ливров.

Жанна-Антуанетта вздрогнула от столь открытого бесстыдства, к тому же ее поразила и величина суммы.

— О, уверяю вас, сударыня, деньги вовсе не для меня! — промолвил обиженно герцог. — Надо ведь хорошенько умаслить…

— Кого же, ваша светлость?

— Лебеля, личного лакея короля. Король доверяет ему целиком и полностью! Только он один может помочь вам вновь попытаться остаться с «жеребцом» наедине и заслужить его ласку… — издевательски засмеялся герцог.

— Но, сударь, вы только что сказали, что король надолго отбывает в действующую армию! — недоверчиво воскликнула Жанна-Антуанетта.

— Да, да, вот именно! Собирайте же ваши сундуки, черт возьми! Наш возлюбленный братец будет умирать со скуки до и после сражения! Ему будет очень одиноко, бедняге, а он не выносит одиночества! Маленькая шалунья будет далеко, и дело сладится к нашему взаимному удовольствию!

— Ах, благодарю вас, ваша светлость, благодарю вас! — запричитала Жанна-Антуанетта, задыхаясь от счастья при мысли о чудесных перспективах, которые открывались перед ней.

— Тсс! Вы отблагодарите меня потом, сударыня, когда получите власть, когда «жеребец» осыплет вас деньгами и почестями! Тогда вы не сможете мне ни в чем отказать! — усмехнулся Ришелье, целуя протянутую ему руку.

Жанна-Антуанетта поежилась — впечатление было не из приятных, но постаралась скрыть свою тревогу.

Через минуту герцог Ришелье покинул гостиницу, где Жанна-Антуанетта напрасно прождала целый день в надежде получить весточку от своего августейшего любовника.

— Хм… Сказать по правде, идея бросить в этот стоячий пруд госпожу Ленорман д’Этьоль, урожденную Пуассон, мне, пожалуй, по вкусу! — рассмеялся герцог при мысли о том, какую шутку он сыграет с придворными и… с самим королем.

— О, нет! Это уже слишком! Это переходит все границы! — возмущенно всплеснула руками Элиза. Услышав игривые куплеты, старая нянюшка вознамерилась закрыть окошко кареты.

— Да дай же мне послушать, дорогая няня! Они так хорошо поют! — запротестовала Батистина, очарованная пением солдат, вопивших хором нечто несусветное.

Элиза вздохнула и оглянулась, ища поддержку, но Грегуар клевал носом во сне, а Жорж-Альбер одобрительно скалил зубы и радостно верещал; как и Батистина, он был в восторге от пения солдат.

Батистина вдыхала свежий, прохладный воздух полной грудью.

«Вот это жизнь!» — думала она.

Они ехали уже два дня, и путешествие уже подходило к концу. Федор, вооруженный кривой саблей, и Ли Кан со своей развевающейся по ветру косой скакали рядом с драгунами. Они все еще никак не могли прийти в себя от изумления и задавали себе один и тот же вопрос: каким образом Батистине удалось обвести их вокруг пальца и все они отправились на рассвете неведомо куда?

— Что скажет барин Адриан? А барин Флорис? — нахмурив брови, повторял Федор.

— Клянусь Храмом Величайшей Высоты, никто этого не знает, Острый Клинок! — как всегда замысловато отвечал китаец, что отнюдь не содействовало успокоению старого казака.

— Маленькая барыня кому хочешь задурит голову! — тяжко вздыхал Федор.

— У Голубой Стрекозы язычок гораздо более острый, чем меч у крылатого воина! — заявил Ли Кан, обнажая зубы в улыбке. Он всегда питал слабость к Батистине.

— Мы скажем молодым барчукам, что нельзя было оставлять ее поблизости от бывшего жениха, иначе ее пришлось бы запереть в комнате, да еще привязать к кровати…

— Голубая Стрекоза точь-в-точь как бабочка. Она должна лететь куда захочет, у нее свой путь! — промолвил Ли Кан, и его слова привели казака в еще большее отчаяние.

— Ох! Клянусь ридной Украиной! Уж и не знаю, как это мы с тобой позволили ей так провести нас! Как она смогла нас уговорить? Ничего не понимаю! — повторял Федор со все нарастающей тревогой, по мере того как они приближались к лагерю Мориса Саксонского.

Батистина с победоносным видом помахала у них перед носом письмом маршала.

«Моя дорогая! Нильзя нарушать обищание! Это свято! Эта карета привизет вас ка мне. Дрогуны палучили преказ вас слушатся и помагать вам, если понадобится. Они крепкие маладцы. Итак, я жду в маем лагире в Валансьене. Если вы патаропитесь, то приедете раньше, чем наш старый злой волк, то есть король. Я палучу огромное удовольствие от беседы с вами, дарагая. Я жду вас с нитерпением для того, чтобы дать сигнал к наступлению. Приисжайте пасматреть на войну, это очень красиво!

Морис».

Увы, самый великий стратег в мире не был силен в орфографии. Но это никого не шокировало. Федор и Элиза низко склонились над письмом, делая вид, что желают ознакомиться с его содержанием, хотя все знали, что они не умеют ни читать, ни писать. Грегуар безуспешно искал свои очки. Ли Кан, самый образованный из всех, вообще не обратил на письмо никакого внимания — он был занят разговором с лейтенантом, который проявил живейший интерес к длинной черной косе, составлявшей предмет истинной гордости китайца. Что же касается Батистины, то разве могли какие-то несчастные орфографические ошибки разрушить ее запредельное счастье?!

— Ах, Морис на самом деле бесподобен! Дорогой друг, он зовет меня «дорогая», как это мило и тактично с его стороны! Он не обращается со мной как с маленькой неразумной девочкой! Какое любезное приглашение. Разумеется, лейтенант, я отправляюсь вместе с вами завтра утром!

— Маленькая барыня! Это невозможно! — решительно возразил Федор. — Мы не можем позволить тебе покинуть замок!

— Ах, хотела бы я видеть того, кто сможет мне помешать! — ответила Батистина.

— Я смогу, маленькая барыня! Я не позволю тебе совершить подобную глупость! — заворчал Федор, сощурив глаза, отчего страшные шрамы на его лице сделались еще заметней.

Батистина уже открыла было рот, чтобы прикрикнуть на упрямого казака, но вдруг поняла, что ничего не добьется ни силой, ни криком.

— О, дорогой мой Федор! И вы, друзья мои! — запела она ласковым голоском, привлекая к себе Элизу, Ли Кана и Грегуара. — Вы же не хотите, чтобы у нас были неприятности?

— Неприятности! Какие неприятности, голубка? — встревожилась Элиза.

— Ну да, неприятности, да еще какие! Ведь маршал — очень важная персона. Достаточно одного его слова, чтобы Адриан или Флорис оказались в Бастилии!

— Ах! Боже мой! Какой кошмар! — раскудахтался Грегуар.

— Да, да, именно так! И маршал даже может отправить их в Пти-Шале и держать там, пока их не осудит Высокий Суд! — уверяла всех Батистина, напустив на себя весьма строгий и ученый вид.

— Наши бедные молодые господа! Какой ужас! — побледнела как полотно Элиза.

— И это еще не все! Не самое худшее! — повысила голос Батистина.

— Как это, маленькая барыня? Куда уж хуже-то?! — спросил Федор, который тоже начал волноваться.

— Он может приказать схватить нас всех! И меня тоже! И мы исчезнем без следа! Вот так-то! — сказала Батистина, выразительно прищелкнув пальцами.

— Дыхание богини Лу… — завел было свою песню Ли Кан, но Федор его тут же оборвал:

— О, замолчи, приятель! У меня волосы встают дыбом, а ты нам поешь про свою богиню Лу!

Китаец отвернулся, оскорбленный до глубины души.

— Видишь ли, маленькая барыня, мы вовсе не хотим прогневить его милость господина маршала, но молодые господа приказали ни за что не выпускать тебя из поместья… — промолвил Федор, все более приходя в замешательство и умоляюще глядя на Батистину. Он почти просил совета у ветреной девчонки.

— Ты, должно быть, их плохо понял, Федор. Адриан и Флорис не хотели, чтобы я покидала Мортфонтен одна! — заметила тонкая штучка. — Представьте себе удивление и радость Флориса, если мы все вместе к нему приедем! Решайте же! Нет — так нет! Что же! Тогда я буду каждый день навещать Жеодара! — пригрозила она.

Федор побледнел.

— Вы хотите, чтобы каши отношения с Флорисом наладились? — улыбнулась Батистина.

— О да, конечно, голубка!

— Клянусь ридной Украиной, это наше самое сокровенное желание, маленькая барыня!

— Конечно, конечно, мадемуазель Батистина! — вмешался в разговор Грегуар, который наконец обнаружил свои очки и теперь не без удивления читал послание маршала.

— И пусть благословение Великого Фын-Шуя накроет своими благоуханными крыльями Майский Цветок и Голубую Стрекозу! — сказал Ли Кан, не обращая внимания на злобные взгляды Федора.

— В любом случае, я не покину тебя, моя голубка! — торжественно заявила Элиза.

— И я тоже! Я не хочу огорчать господина графа и господина маркиза! — промолвил Грегуар, втайне питавший страстную любовь к пышным титулам и теперь всякий раз с удовольствием вспоминавший про титул Флориса.

— Ну да, друзья мои! Мы поедем все вместе! — рассмеялась и захлопала в ладоши Батистина.

— Ну и ну! Она-таки их уговорила! — подумал про себя скромно стоявший в стороне лейтенант, а Жорж-Альбер от радости перекувырнулся через голову.

Девушка обратилась к драгунам:

— Господа, мы отправляемся в путь завтра на рассвете!

Сам король не смог бы сказать лучше.

Федор не спал всю ночь. Он ворочался с боку на бок и с восхищением, а может быть, и с завистью посматривал на мирно похрапывавшего Ли Кана, который свернул кольцом свою обожаемую косу и подложил себе под щеку.

Рано утром в карету погрузили сундуки и корзины с провизией. Не проехали они и двух лье, как Батистина высунула свою хорошенькую головку в окошечко и пропела сладеньким голосочком:

— Лейтенант, я должна на несколько минут заехать в замок дю. Роше.

— Ах, нет, маленькая барыня! Это невозможно! — попробовал воспротивиться Федор.

— Ладно, не делай такое суровое лицо! Ступай за мной! — сказала она, выходя из кареты.

— Ах, Боже мой, я тоже пойду с тобой, голубка! — заявила Элиза.

— И я! Непременно! — добавил Грегуар.

Ли Кан и Жорж-Альбер молча последовали за ними.

— Батистина! Не может быть! Мне, наверное, это снится? Моя маленькая графиня! — воскликнул Жеодар при виде вошедшей в комнату «невесты» и ее четырех телохранителей.

Господин дю Роше тер глаза и все время спрашивал себя, действительно ли он видит Батистину или все еще находится во власти ужасной лихорадки.

— О да, дорогой Жеодар! Это действительно я! О мой друг, я вся дрожу при мысли о том, что этот монстр мог убить вас! — лепетала Батистина, опускаясь на колени около постели больного.

Жеодар с трудом приподнялся на локте.

— Мадемуазель, господин граф еще очень слаб! Но в бреду он все время принимал меня за вас! Он все время звал вас! Господин граф так привязан к вам, мадемуазель! — запричитал лакей Жеодара, стремясь выставить своего хозяина в наилучшем свете. Восхваляя своего патрона, он, однако, не без страха оглядывался на странную свиту «невесты».

— Ах, мой добрый Паден, придвинь, пожалуйста, стул для мадемуазель де Вильнев! — сказал Жеодар, внезапно ощутивший прилив сил. Одним своим присутствием Батистина буквально возвращала его к жизни. Он жадно вдыхал запах духов Батистины, держал ее за руку и пожирал своими маленькими живыми и очень выразительными глазками. — О, маленькая графиня, вы меня не забыли! Какое счастье! Я все время бредил вами! Я думал только о вас… Одно лишь воспоминание о вас послужило мне поддержкой и позволило выжить… Но я ни о чем не жалею! Я не жалею, что дрался из-за вас… что сражался за вашу честь, моя дорогая!

— О, Жеодар, Жеодар! Мой нежный друг! — шептала Батистина, прижимая его руку к сердцу.

Четверо телохранителей навострили уши, стараясь уловить, о чем шепчутся жених с невестой, но те, как нарочно, говорили очень тихо. Пожалуй, только Жорж-Альбер не упустил из этой беседы ни слова, он безо всякого стеснения устроился у изголовья больного и с аппетитом пробовал все настойки, микстуры и лекарства, стоявшие на круглом столике.

Жеодар лежал на постели в рубашке с открытым воротом. Из-под тонкой ткани виднелась мощная волосатая грудь.

Жорж-Альбер корчил рожи и скалил зубы, словно хотел сказать:

«Совершенно очевидно, что этот господин очень красивый мужчина. Разумеется, не такой, как я, но все же… И я прекрасно понимаю, почему наша малютка питала к нему слабость. Мой любезный хозяин считает себя первым красавцем в мире, и я был бы рад, если бы она сбила с него спесь».

Жеодар пылко целовал ручки Батистины.

— Значит, вы не изгнали меня окончательно из вашей памяти, дорогая? — настойчиво вопрошал он.

— О нет, дорогой Жеодар, я никогда не смогу забыть вас, — простодушно уверяла его Батистина, — но сейчас я должна уехать на несколько дней.

— Черт побери! Дорогая, вас отрывают от меня, вас хотят отослать подальше! Но и не позволю! — беспокойно заворочался на постели больной. — Вы ведь знаете, я до сих пор считаю вас своей невестой и буду считать вас таковой до тех пор, пока вы не возьмете ваше слово обратно.

Батистина прикусила губку, поскольку явно оказалась в затруднительном положении.

— Как? Уж не пришли ли вы сообщить мне об этом? — с горечью воскликнул Жеодар.

— Ах, мадемуазель, любая дурная весть может оказаться для него смертельной! — зашептал лакей.

— Да нет же, нет! Я приехала поцеловать вас и сказать вам, что буду любить вас вечно! — торопливо промолвила Батистина.

В глазах Жеодара вновь вспыхнул лихорадочный огонь. Он опять схватил ручку Батистины и прижался к ней губами, горячими от страсти и желания.

— Подождите немного, дорогая. Я поправлюсь, и тогда вы узнаете вашего Жеодара. Возвращайтесь через неделю в Мортфонтен, и я, клянусь моей бессмертной душой, выкраду вас в полночь. Я найду священника, который нас тайно обвенчает… И вы будете целиком принадлежать мне, одному мне, моя маленькая графиня! А что касается ваших братцев-мошенников, то они уже ничего не смогут сделать!

Жеодар все больше возбуждался и уже готов был вскочить с постели. Он вовсе не смущался присутствием Батистины.

— Ох, мадемуазель, его рана может вновь открыться! — тревожно зашептал лакей.

Батистина только весело улыбнулась.

— Похищение!.. Это было бы очень весело! — и она наклонилась, чтобы поцеловать больного в лоб.

— О, Батистина! Батистина! Маленькая ведьмочка! — прошептал Жеодар, вытягивая губы. Казалось, он окончательно выздоровел, он готов был уже опрокинуть ее на постель, еще недавно чуть было не ставшую его смертным одром!

— Простите меня, ваша милость, нам надо ехать! — вовремя вмешался Федор.

— Ах, конечно, конечно! — закудахтала Элиза. — Поверьте, господин Жеодар, мне так вас жаль! — тяжко вздохнула она, подходя к постели.

Жеодар заулыбался, ибо сознавал, насколько необходима ему может оказаться в будущем поддержка Элизы.

— До скорого свидания, дорогой Жеодар! — промурлыкала Батистина, удаляясь.

Жорж-Альбер вздохнул, похлопал раненого по щеке и заворчал, словно хотел сказать:

«Ну, приятель, поправляйтесь! Ах, эти женщины! Что только они творят с бедными мужчинами!»

Как только дверь за посетителями закрылась, Жеодар подозвал лакея.

— Что вам угодно, ваше сиятельство?

— Ах, как прекрасна жизнь, мой милый Паден. Через неделю она станет моей!

— О да! Хвала всевышнему! Вы это заслужили! — заюлил лакей.

Кучер весело погонял лошадей, щелкая кнутом. Батистина была весьма далека от мысли, что ее появление в замке дю Роше породило целую бурю в душе Жеодара. Она с любопытством поглядывала в окошко и любовалась пейзажем. Карета неслась с головокружительной быстротой. Маршал все устроил просто прекрасно. Шесть лошадей тянули повозку. Управляли ими два драгуна, на время превратившиеся в форейторов. Надо сказать, что у обоих руки были верные и крепкие, любой кучер бы позавидовал. Армейские лошадки, конечно, не выглядели столь же элегантно, как их сестры из конюшен Версаля. Их длинные всклокоченные гривы, мохнатые ноги, спутанные и нерасчесанные хвосты, их уши, которые никогда не были укорочены по последней моде, — все свидетельствовало не в их пользу. Наверное, ухоженные, сытые, начищенные и холеные парижские лошади заржали бы, увидев этих бедняжек. Однако славные животные буквально летели по дороге. Путешествие вовсе не казалось Батистине однообразным и скучным, все ее развлекало и вызывало живейший интерес.

Деревни проносились мимо одна за другой. Мелькали колокольни церквушек, крестьянские домишки, риги, амбары, старинные замки и монастыри. Батистина часто выглядывала в окошко и подзывала лейтенанта, чтобы узнать названия деревень и городков.

Дорога с обеих сторон была обсажена ивами, тополями и вязами. Вокруг зеленели посевы пшеницы, овса и бобов. Крестьяне, сгибавшие спины над посадками табака и льна, отрывались от тяжелой работы и поднимали головы, чтобы приветствовать карету, а в особенности бравых солдат, сопровождавших ее.

— Эгей, солдатики! Красавчики! Ну так что, война-то объявлена? Или как? — кричали женщины в высоко подоткнутых юбках, из-под которых виднелись крепкие икры ног.

— Объявлена! Объявлена, красотки! Мы будем защищать вашу добродетель от посягательств захватчиков!

В ответ раздавался дружный хохот. Женщины махали руками солдатам вслед.

В деревнях старики играли в кости, сидя у дверей своих домишек. Женщины пряли у окошек или брели по улочкам, таща тяжелые корзины, доверху наполненные фруктами и овощами.

Батистина не чувствовала усталости. Как всегда, предусмотрительная, Элиза позаботилась о солидных запасах провизии, и Батистина уписывала за обе щеки на пару с Жоржем-Альбером всякие лакомства — кусочки запеченных уток, сочных жареных каплунов, нежной ветчины и золотистые пирожки.

Они уже переправились на пароме через Уазу, проехали Санлис, Компьень, Нуайон… Они провели несколько часов в гостинице «Три монаха» в центре Сен-Кантена и рано утром вновь понеслись вскачь по дороге, ведущей в Камбре и Валансьен.

И тут Батистина заметила, что, видимо, по мере приближения к расположению действующей армии лошади стали замедлять бег. Они все чаще обгоняли какие-то кареты, повозки, телеги с фуражом. Такие же телеги и повозки ехали им навстречу. По дороге туда и обратно сновали курьеры, они скакали так быстро, словно хотели загнать своих лошадей.

— Дорогу карете маршала Мориса Саксонского! — все громче и громче ревел лейтенант. Ему вторили драгуны, прокладывая путь среди рядов пехоты.

— И пропустите прелестную барышню! — весело кричали пехотинцы, потрясая мушкетами.

Это была довольно пестрая толпа — вперемешку брели представители нескольких полков и эскадронов, а также немецкие, швейцарские и испанские наемники. Неожиданно вдалеке послышался быстрый топот множества копыт. Пехотинцы вновь выбрались на дорогу. Они явно устали от долгого пути, но весело перекликались.

— Ну как, Пикар, разобьем англичан наголову под предводительством Великого Мориса?

— Верное дело, приятель!

— Говорят, сам король прибудет!

— Вот это да!

— Эй, дружище! Посмотри-ка на эту красотку!

— О, мадемуазель! Всего лишь один поцелуй, и вы вдохновите меня перед сражением!

— Я посвящаю вам первого убитого англичанина, красавица!

Батистина от души рассмеялась и послала солдатам воздушный поцелуй.

Вокруг раздались радостные вопли. Мужчины швыряли в воздух треуголки, придя в восторг от поступка хорошенькой незнакомки. Столь бурное выражение радости испугало Элизу. Она быстро захлопнула окошко, несмотря на возражения Батистины.

— Мы не можем двигаться дальше, мадемуазель! — прокричал лейтенант. — Дорога впереди забита войсками, да еще там пушки застряли! Мы намерены свернуть в сторону и добраться до лагеря по берегу Шельды.

В знак согласия Батистина закивала головой. Было около пяти часов, и солнце начало клониться к закату.

— Но-о-о! Но-о-о! Пошли, старые клячи! — кричали драгуны, пытаясь заставить лошадей свернуть в сторону и поехать прямо по полю.

За окошком замелькали деревья, рощицы и перелески. Через полчаса они выехали на тихую проселочную дорогу, вьющуюся среди посевов пшеницы и овса. Карета заподпрыгивала на ухабах, Батистину и ее спутников начало потрясывать на подушках. Колеса скрипели и скрежетали так, что хотелось заткнуть уши. Они обогнали еще две-три колонны солдат, но вскоре Батистина обратила внимание на то, что теперь им в основном попадались стаи гусей, индюков и кур, с громким кряканьем и кудахтаньем разлетавшихся из-под копыт лошадей.

— Господин лейтенант, две лошади захромали! Мы не сможем добраться до почтовой станции, а ведь надо сменить лошадей! — закричал кучер.

Сгущались сумерки. Над полями стлался легкий туман. Федор часто привставал в стременах, весь объятый смутной тревогой.

— Мы подкуем лошадей где-нибудь здесь, неподалеку. Надо только найти пристанище да кузнеца!

— Посмотри на Федора, Элиза! Какое у него смешное и странное выражение лица! — сказала Батистина, наклоняясь к окошку.

— Мадемуазель Батистина, наш Федор теперь уже совсем не тот, что прежде, — прошептал молчавший вею дорогу Грегуар.

— Что ты хочешь этим сказать, мой добрый Грегуар?

— Вы еще очень молоды, Батистина, и не заметили, что ни один из нас не вернулся прежним из этого проклятого путешествия, — сказал Грегуар, переходя на шепот. — Все мы очень многое пережили и сильно изменились. Федор, например, потерял свою жену во время плавания!

— Как это потерял? — озадаченно спросила Батистина.

— Да, да! Потерял! Это была славная, добрая монголка… Однажды утром мы обнаружили, что ее нет на борту корабля. Исчезла! Испарилась! Пропала! Что с ней произошло? Может быть, упала за борт? Ее сожрали акулы? Никто ничего не знал и никогда не узнает. Мы привязали Федора к мачте, потому что он тоже хотел броситься в море….

— Боже мой! Бедный Федор! — воскликнула Батистина со слезами на глазах.

— А ваш брат, господин Адриан, не рассказывал вам, какую утрату понес он сам? Ведь его обожаемая невеста, прекрасная, нежная принцесса Ясмина испустила последний вздох у него на руках в Пекине! Он долгие месяцы потом метался в бреду… Ни разу больше он не произнес ее имени, но я-то знаю, как часто он вспоминает ее, хотя и не выказывает своих чувств. Что же касается господина Флориса, то он тоже нуждается в нежности и любви! Его грубость — всего лишь защитная маска… Он тоже очень дорого заплатил за право быть счастливым…

В словах Грегуара Батистина услышала скрытый упрек.

— О, мой славный, милый Грегуар! — промолвила она, обвивая его шею руками. — Ты правильно поступил, рассказав мне обо всем. Я постараюсь быть с ними поласковее… Боже мой, а я-то ничего не знала! Я ровным счетом ничего не поняла! Какая же я глупая и злая!

Грегуар по-отечески погладил золотистую головку.

Жорж-Альбер корчил горестные гримасы и жалобно верещал, будто хотел сказать:

«А я-то? Я-то разве не страдал?..»

— Лейтенант, вон там, прямо на берегу Шельды, какой-то кабачок! — закричали драгуны.

— Отлично! Остановимся и подкуем лошадей!

Разумеется, назвать данное заведение кабачком было большим преувеличением. Скорее, это была какая-то харчевня, маленькая и грязная. По единственному столу, стоявшему посреди темной комнаты, расхаживали куры и оставляли свои «презенты» около тарелок, кувшинов и хлебных корок.

— Эй, Жанна! Проснись! К нам гости! — гаркнул хозяин заведения, оглядывая вошедших мутными от беспробудного пьянства глазами.

— Доберемся ли мы сегодня до места, лейтенант? — поинтересовалась Батистина, выходя из кареты, чтобы немного размять ноги. Следом за ней выпрыгнул Жорж-Альбер. Утомленные долгим путешествием Грегуар и Элиза остались в карете.

— Надеюсь, мадемуазель. Мы сейчас находимся не более чем в десяти лье от лагеря господина маршала. Каких-нибудь два часа пути, и мы будем у цели… Пожалуй, не стоит здесь долго задерживаться.

Туман над рекой становился все более густым. Он растекался по равнине и накрывал ее плотным белым покрывалом. Федор расхаживал по дороге, положив руку на эфес сабли, и тревожно озирался. Вот он взмахнул рукой, и Ли Кан молча повиновался беззвучному приказу: прошел на другую сторону дороги и тоже стал важно вышагивать туда и обратно, зорко осматривая окрестности. Батистина пожала плечами. Да, действительно, печальное зрелище являл собой сейчас когда-то неустрашимый Федор. Батистина подумала, что он просто повредился рассудком.

— Нет ли у вас горячего шоколада? — спросила она, заходя в харчевню и говоря это таким тоном, будто шоколад был самой обыденной вещью на свете, вроде хлеба и молока.

— Ого! Черт побери! Жанна, а что это за штука такая шоко… О Господи! И не выговоришь! Нет, чего нет, того нет! Но у нас, разумеется, есть вино, и неплохое! Да еще с корицей! Не угодно ли, сударыня?

Напиток оказался горячим, сладким и очень вкусным. Батистина окончательно развеселилась; к ней возвращались силы.

— Еще долго, лейтенант?

— Всего лишь несколько минут, мадемуазель, и мы сможем ехать!

Батистина подхватила Жоржа-Альбера на руки и вышла через заднюю дверь, чтобы найти какой-нибудь укромный уголок. Лейтенант угадал ее намерения и скромно остался в харчевне.

Батистина смотрела, как плавно катит свои воды река. Течение здесь было довольно медленным. Местечко это под лучами солнца, должно быть, было просто очаровательным. Батистина сделала несколько шагов в сторону кустарника. Она не отдавала себе отчета в том, что туман окутывал ее все более плотной пеленой, а мягкая трава заглушала шаги.

— Ну вот мы и готовы, мадемуазель! — крикнул лейтенант.

Неподалеку от Батистины хрустнула ветка. Она оглянулась, надеясь увидеть выходящего из тумана драгуна.

Внезапно тяжелое покрывало обрушилось ей на голову. Ее заматывали в какую-то плотную ткань вместе с Жоржем-Альбером, а чья-то железная рука зажимала ей рот, чтобы она не кричала.

— Возвращайся, маленькая барыня! — тревожно звал Федор.

Батистина почувствовала, что ее бросили поперек седла. По звукам она догадалась, что похитители пересекают реку вброд.

17

— What is this hubbub all about, Bamberton?

— The rekonnaissance patrol is returning, Milord.

— Do they have anything interesting to report?

— They have taken a prisoner, Milord.

— Good, have him pur in the dungeon. That will loosen tjngue.

— He’s a… it’s a women, Milord!

— Oh! Good looking?

— I dont’t know, Milord.

— Bring me this spy immediathly. I’ll question her muself.

— As you wish, Milord[9].

В висках у Батистины стучало, в ушах гудело, голова кружилась… Она слушала чужую речь, скорее всего, английскую, но не понимала ни слова. Ее стащили с седла. Какой-то человек перекинул ее через плечо и понес, словно мешок. Батистина пыталась толкаться ногами и жалобно постанывала. Однако похититель, видимо, обладал недюжинной силой и был туговат на ухо, он не обращал ни малейшего внимания на действия Батистины. Девушка терялась в догадках. Ей казалось, что ее внесли в какой-то дом, но в то же время прохладный ветерок обдувал ее ноги. Она буквально задыхалась под грубым покрывалом, а уцепившийся за шею Батистины Жорж-Альбер только ухудшал ее положение.

Гулко застучали сапоги. Человек, несший Батистину, видимо, повиновался чьему-то приказу и поставил измученную девушку на ноги.

С головы Батистины стянули покрывало, и она заморгала глазами.

— А! Наконец-то! Нельзя сказать, что вы очень торопились! — воскликнула она, вздохнув полной грудью.

Раздался взрыв хохота и крики:

— A monkey! A monkey![10]

Понимая, что именно она и Жорж-Альбер и стали предметом насмешек, Батистина гордо вскинула голову и чопорно поджала губы. Она огляделась, поняв, что оказалась в палатке. На столе были расстелены какие-то карты. Батистина машинально искоса взглянула на них.

Один из офицеров, не переставая громко смеяться, тотчас же накрыл карту шарфом.

— Не вижу ничего смешного! — воскликнула Батистина, с неприязнью глядя на высокого светловолосого молодого человека, который смеялся громче всех, отпускал шуточки и, казалось, заражал своей веселостью друзей.

«Набитый дурак! — возмущенно подумала Батистина, разглядывая юношу, одетого в мундир офицера английских войск. — Должно быть, какой-нибудь жалкий капитанишка из кавалерии! Глупый и дурно воспитанный!» — решила про себя Батистина, все больше раздражаясь. Она хотела отвернуться, как оскорбленная принцесса.

— No! No! Miss![11] — заворчал рыжий гигант, похитивший ее.

— Прочь лапы, красномордый! — бросила разъяренная Батистина. Она с размаху ударила по рыжей волосатой руке. Этот негодяй осмелился схватить ее за локоть и пытался заставить смотреть на насмешников!

Жорж-Альбер глухо заворчал, будто хотел сказать:

«Какие же глупые создания — мужчины!».

Батистина продолжала шипеть от возмущения. Она прекрасно сознавала, какое жалкое зрелище являла собой в глазах этих иностранцев: волосы спутаны, лицо раскраснелось, платье измято, да еще Жорж-Альбер судорожно уцепился за шею и частенько показывает неприятелям кулаки, что вызывает новые взрывы хохота. В конце концов офицер-блондин вытер глаза; он уже плакал от смеха. Затем он подал какой-то знак и положил в карман надушенный платочек. Четверо его приятелей тотчас же прекратили гоготать.

— Вот, господа, перед вами шпионка, которую наши разведчики захватили как раз в ту минуту, когда она наблюдала за передвижением наших войск! — сухо сказал молодой человек. Он говорил по-французски с легким, приятным для слуха акцентом. Батистина презрительно пожала плечами:

— Никогда не слышала подобной глупости! Шпионка! Наблюдала за передвижением войск! Ну и наглость! — бросила она не раздумывая и ничуть не боясь грозного вида молодого человека.

— Aho shocking, my god![12] — воскликнули другие военные, явно пришедшие в ужас от дерзости Батистины. Но молодой офицер, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания, будто не ему она надерзила. Он сделал несколько шагов по направлению к странной парочке и обошел вокруг девушки с обезьянкой на руках, оглядывая их с ног до головы.

— Что все это значит, мадемуазель? Вы что же, имеете основания жаловаться на дурное обращение? — насмешливо спросил офицер.

— Ну разумеется! У меня есть все основания жаловаться! Этот увалень накинулся на меня в ту минуту, когда я тихо-мирно прогуливалась по берегу реки! Мои друзья, наверное, уже ищут меня повсюду и сходят с ума от беспокойства. Я даже не знаю, где нахожусь и почему меня похитили. И вы еще хотите, чтобы я была всем довольна и ни на что не жаловалась?! — выпалила не переводя дыхания Батистина.

Жорж-Альбер оскалил зубы, будто пришел в восторг от ораторского искусства своей юной хозяйки и хотел сказать:

«Ну и влепила же она ему, этому напомаженному щеголю!»

— Так знайте же, юная леди, вы находитесь в лагере его светлости герцога Камберленда и всего в четверти лье от французского лагеря.

— Отлично! А вы узнайте, в свой черед, что я не могу поздравить вашего герцога с поведением его офицеров! Оно просто отвратительно, возмутительно и… Поверьте, когда он узнает, как вы со мной обращались, дружок, он сорвет с вас эполеты! — не полезла за словом в карман Батистина.

Офицер-блондин поднял кверху бровь, что придало его лицу комическое выражение.

— Слышите, господа? Эта болтушка готова кусаться так же, как и ее спутник! Клянусь Святым Георгием, славный военный трофей!

— Да, славный военный трофей! Нечего сказать! Действительно, достойная победа! Послать это чудовище и приказать ему похитить меня! — издевалась Батистина, твердо решившая не дать этому желторотому юнцу запугать себя.

— Aho! No! No! Mylord, she’s a dewill![13] — завопили хором шокированные ее поведением офицеры.

— Оставьте! Оставьте, господа! Нет, мадемуазель, вам не удастся проглотить меня живьем! Итак, вы сказали, что гуляли по берегу реки. Вы, разумеется, знаете, что речь идет о Шельде. Неужели вам не кажется странным, что молодая девушка прогуливается по берегу одна, в сумерках? Хотелось бы мне услышать, что вы придумаете в ответ. А ответ может быть только один: чтобы шпионить за противником! — загремел вдруг молодой офицер, решивший, видимо, нагнать на Батистину страху.

Но не тут-то было! Девушка яростно топнула ножкой:

— Ну уж это слишком! В таком случае противнику нечего здесь делать! Сидели бы у себя дома!

Это восклицание обладало такой чисто женской логикой, что мужчины поразевали рты от изумления.

Батистина воспользовалась своим преимуществом и продолжала атаковать:

— Так знайте же, господа, я направляюсь навестить моего большого друга маршала Мориса Саксонского! Он будет очень недоволен, когда ему сообщат, что меня похитили англичане. Король Франции и вовсе придет в ярость, когда узнает, как грубо со мной обошлись. И, хотя наши страны находятся в состоянии войны, он не замедлит пожаловаться королю Англии!

— Нет, вы только послушайте! — рассмеялся офицер-блондин.

— Ну и кроме того, мой друг, маршал, даст хорошего пинка под зад вашему герцогу Камберленду! — презрительно сморщив носик, добавила Батистина.

Жорж-Альбер беспокойно заворочался и заскулил, будто хотел сказать:

«Ох! Она слишком далеко зашла!»

— Ах вот как? А что заставляет вас так думать, мадемуазель? — вкрадчиво спросил офицер. При этом он легонько похлопывал себя по ладони тросточкой.

— О-ля-ля! Да я в этом уверена! Неужели вы думаете, что у вашего обожаемого герцога есть время думать о войне, если он так занят всякими пустяками?

— Какими же?

— Да пьет свой чай и пиво! И еще без конца принимает холодные ванны!

— Чай и пиво? — изумленно спросил офицер.

— Ну да! Об этом все знают! В любом случае, мой друг Морис приготовил ему маленький сюрприз. И вы можете передать ему от меня…

Батистина застыла с открытым ртом. Она вдруг заметила, как странно переглянулись офицеры. Ее охватило предчувствие беды. Она посмотрела на Жоржа-Альбера, а тот закрыл глаза в знак того, что она чуть было не проговорилась.

— Ну же, мадемуазель, продолжайте! Клянусь Святым Георгием, все это чрезвычайно интересно! Мы ловим каждое ваше слово! — мило и любезно улыбался молодой офицер.

— Мне нечего больше сказать, — ответила Батистина, осознав ошибку и сожалея о своей болтливости.

— Однако, мадемуазель, вы выражаетесь довольно ясно и бойки на язык! Вы доставили мне истинное удовольствие! — иронизировал офицер.

— Нет, сударь, я сказала не то, что хотела! Я только прошу дать карету и отвезти меня в лагерь Мориса Саксонского, — промолвила Батистина.

— Ого! Вам не откажешь в смелости! Да и в дерзости тоже! Не окажете ли вы мне честь сообщить ваше имя, мадемуазель!

— Окажу! Меня зовут Батистина де Вильнев-Карамей, — гордо заявила девушка, и в ее устах это прозвучало не хуже, чем «Я — королева!» или «Я — императрица!»

В глазах молодого блондина зажглись веселые огоньки. Он повернулся к остальным офицерам, а те все раскраснелись от возбуждения и подавали ему какие-то знаки, размахивали руками и подмигивали.

— She Knows somthing, Mylord.

— We must find out there those damned french have hidden there canons!

— We shall make her talk, Milord.

— We’ll beat it out of her!

— Peuh! Golonel Bumberton, with a littlie charm one can jbtain anything one wants from a lovely lass. I shall take care of this myself.

— I wish Mylord good luck and I hope to hell he succeds[14].

Батистина напрягла слух, чтобы уловить хотя бы какой-то смысл, но английские слова сливались в один сплошной звук «А-а-а-а».

— Чистосердечно признаюсь вам, мадемуазель де Вильнев, я очень огорчен тем, что наше гостеприимство пришлось вам не по вкусу, но я считаю своим долгом задержать вас на несколько дней. Мне нужно посоветоваться у герцогом Камберлендом. Но хотя мы с вами и враги, мадемуазель, с вами будут обращаться со всем уважением, на какое только способны британские джентльмены, — сказал молодой блондин по-французски.

Он улыбнулся и обнажил в улыбке ослепительно белые зубы. Он смотрел на девушку своими большими серыми глазами как истинный ценитель женской красоты и как человек, который знает силу своего собственного очарования. Батистина не смогла удержаться и не улыбнуться в ответ. Она вздрогнула от удовольствия, ощутив на себе этот откровенно восхищенный взгляд.

Жорж-Альбер отчаянно заверещал, будто сердился на нее за то, что она начала строить глазки англичанину и обмениваться с ним любезностями. Жорж-Альбер явно выказывал признаки ревности.

«Сказать по правде, я ошибалась. Он может быть очень мил, когда захочет, этот капитан!» — подумала юная кокетка, опираясь на руку, предложенную ей угрюмым полковником Бамбертоном.

«Красные мундиры»[15] помогли Батистине подняться в карету с плотно задернутыми шторками. Девушка едва успела рассмотреть множество палаток, стоявших вокруг той, где ее допрашивали. Вдалеке какой-то странный гортанный голос выводил незнакомую мелодию. Карета тронулась. Батистина поняла, что они проезжают через военный лагерь, Они часто останавливались, видимо чтобы пропустить встречную телегу, пушку или другую карету.

До ушей Батистины долетали взрывы смеха и короткие, отданные грубыми голосами приказы, которых она не понимала.

Полковник Бамбертон, относившийся с явным неодобрением к плану молодого капитана, был мрачно молчалив и только беспрестанно теребил свои усы. Жорж-Альбер воспользовался тем, что суровый офицер не обращает на него внимания, и тайком немного раздвинул шторки. В английском лагере от множества горящих факелов было светло как днем. Там царила такая же суматоха, как и на дороге к Валансьену. Жорж-Альбер бесцеремонно ткнул Батистину рукой в бок, чтобы она тоже посмотрела в окошко. «Красные мундиры» разгружали телеги и тележки с боеприпасами, без конца сновали туда и обратно; и, вообще, все это напоминало потревоженный улей.

— Bloodi french gile![16] Противный маленький француженка! — взревел полковник, переходя на ломаный французский, чтобы у Батистины не осталось никаких сомнений в том, как он относится к проявленному ею любопытству. У него был ужасный английский акцент. Бамбертон быстро задвинул шторки, продолжая что-то зло ворчать себе под нос.

«Грубиян! Хам! Дубина!» — ругательства так и просились на язычок, но Батистина благоразумно промолчала.

Карета мягко катила по дороге. Батистине показалось, что они проехали около полулье. Девушка поняла, что они выехали за пределы лагеря, так как колеса застучали по мостовой, и в узенькую щелку Батистина смогла разглядеть улочку какого-то городка.

Вдруг карета остановилась. Дверцы распахнулись, по бокам встали четверо солдат. Бамбертон почти втолкнул Батистину в сад перед большим красивым домом. Они быстро поднялись по ступенькам и вошли внутрь.

Дом принадлежал, должно быть, нотариусу или какому-нибудь представителю судейского сословия. Здесь приятно пахло воском, лавандой и мылом, как во всех голландских и фламандских домах, ибо всем известно, что голландки и фламандки помешаны на чистоте. Они прошли через гостиную, миновали столовую. За окнами простирался большой парк. Ветви деревьев заглядывали прямо в окна. В доме было полным-полно англичан.

Батистина посмотрела на Жоржа-Альбера и тяжело вздохнула. Да, с ними сейчас обращались хорошо, но было совершенно ясно, что оба они пленники. И поведение полковника ясно говорило о том, какова будет их участь.

— Ваша комната здесь, на второй этаж! — буркнул полковник, еще сильнее закручивая усы.

Батистина последовала за ним наверх. Шествие замыкали двое солдат. Полковник открыл дверь и пропустил пленников вперед.

— Вот ваш комната, рядом будуар. Если вы иметь нужда, стучать, часовой открывать и все исполнять. Вы быть наготове через час! — буквально прорычал Бамбертон.

— Быть готовой? Но к чему? — воскликнула Батистина.

— Вы ужинать с его светлость герцог Камберленд! — рявкнул полковник.

— Как мило было с вашей стороны похитить меня, но забыть мои платья! Мне просто нечего надеть! — язвительно заметила Батистина.

Выведенный из себя полковник возвел глаза к небу и завопил:

— Мадемуазель, вы выбирать из военный трофей! — он открыл битком набитый платьями гардероб.

Батистина радостно вскрикнула и сразу же забыла о присутствии полковника, даже о самом его существовании. Ее также ничуть не задело упоминание о военных трофеях. Туалеты были прекрасны, а откуда они взялись — ее не интересовало.

— Вы не иметь нужда больше ни в чем? — вздохнул измученный полковник.

— О нет! Нуждаюсь, очень нуждаюсь… Я хочу получить горячую воду.

— О-о? Но зачем?

— Как это зачем? Представьте себе, для того, чтобы помыться!

— Отлично! Я присылать одна голландская женщина помогать вам! — сказал полковник, выходя из комнаты и поворачивая в замке ключ.

Жорж-Альбер тотчас же знаком поманил Батистину к окну, но англичане были вовсе не так глупы, чтобы оставлять окна открытыми. Ставни оказались заперты снаружи. Дверь вновь отворилась. Батистина едва успела отскочить от окна и присесть на постель. Часовой пропустил в комнату толстую голландку с лоснящимся от жира лицом. Женщина приветливо улыбалась. Она несла два огромных кувшина, из которых валил пар.

— Ах, какое счастье! — воскликнула Батистина, торопливо раздеваясь и с наслаждением погружаясь в лохань, стоявшую в туалетной комнатке.

Жорж-Альбер стыдливо отвернулся. Красота обнаженной Батистины была воистину ослепительна. Толстая голландка старательно терла девушке спину, взбивала мыльную пену и ополаскивала шелковистую кожу. Казалось, ей и дела не было до того, что Батистина принадлежит к вражескому лагерю.

Батистина встала и увидела свое отражение в зеркале. Она разглядывала свое тело, круглые груди с розовыми сосками. Батистина вдруг подумала, что создана для любви… Но в чем, собственно говоря, заключалась любовь? Что это такое? Она представила себе, как мужские руки прикасаются к отливающей перламутром груди… Она вспомнила поцелуи Жеодара, ее первые поцелуи в жизни! А затем и восхитительное ощущение, которое испытала, когда ласковые руки Людовика прикоснулись к ее груди… все это было так ново, так заманчиво, но в то же время подспудно таило в себе какую-то угрозу.

Она не могла сказать почему, но Эрнодан казался ей менее опасным, чем те двое. Ей нравилось класть головку юноше на плечо, с ним всегда было легко и спокойно… девушка задумалась и стала машинально вытираться большим полотенцем, поданным голландкой. Она подняла кверху руку, чтобы подхватить и удержать на весу копну волос.

«А если бы Флорис вдруг увидел меня обнаженной?!» — обожгла ее мысль. Сердце в груди Батистины забилось гулко и часто. Девушка покраснела. Почему, ну почему он так странно вел себя в Версале? Ведь он был просто очарователен и на какую-то секунду вскружил ей голову!

Голландка взяла канделябр и подошла к гардеробу. Батистина тщательно осмотрела все туалеты. После долгих колебаний она выбрала платье из темно-зеленой парчи, отделанное изысканными золотистыми кружевами. Оно, пожалуй, не соответствовало последним требованиям моды, но очень ей шло, а его отчаянно смелое декольте оставляло грудь почти открытой.

За окнами раздался перестук копыт. Кто-то громоподобным голосом отдавал приказы. По лестнице застучали сапоги.

— Вы быть готовы, мадемуазель? — пролаял Бамбертон, бесцеремонно грохнув кулаком по двери.

— Еще не совсем, господин полковник, — пропела Батистина, радуясь возможности довести полковника до белого каления.

— Ah! Damned frensh women![17] Его величество ждать вас! — заревел Бамбертон.

— Я спущусь через несколько минут, дорогой полковник! — приторно-сладким голосочком заверила своего злейшего врага Батистина. Она взяла веер и стала делать реверансы и строить то умную, то чопорную, то предельно глупенькую рожицы, глядя в большое наклонное зеркало на ножках, называемое псише. Она и не думала торопиться.

Когда Батистина сочла, что уже достаточно помучила полковника и пора идти, она несколько раз стукнула согнутым пальчиком в дверь. Часовые тотчас же выпустили ее из заточения. Она проплыла мимо них, даже не взглянув в их сторону, как настоящая великосветская дама, и спустилась по лестнице с хорошо рассчитанной медлительностью. Полковник ждал ее внизу. Он буквально дергался от возмущения и нетерпения.

— Заставлять ждать английского принца! Кто бы мог подумать!

Полковник отворил дверь в гостиную, втолкнул туда Батистину и яростно хлопнул дверью за ее спиной.

— У моего славного старика Бамбертона действительно скверный характер, мадемуазель! Не надо на него за это сердиться. Причина его дурного настроения кроется в том, что он слишком почтительно относится к моей персоне и не терпит ни малейших признаков неуважительного отношения ко мне со стороны других! — промолвил герцог Камберленд, оборачиваясь к Батистине.

Девушка присела в глубоком реверансе, тщетно стараясь скрыть свое величайшее изумление. Перед ней стоял уже знакомый ей высокий блондин. Вильгельм-Август, третий сын английского короля Георга II, генералиссимус союзнической армии, герцог Камберленд насмешливо улыбался, пристально разглядывая Батистину.

Девушка залилась краской, припомнив все дерзости и скрытые оскорбления, которыми она осыпала принца, когда приняла его за простого армейского капитана.

— Знаете ли вы, мадемуазель де Вильнев, что вы являетесь опасным противником и что вы едва не погубили мою репутацию в глазах членов моего генерального штаба!?

Батистина скромненько потупила глазки:

— О, ваша светлость, вы видите, как я смущена, как мне стыдно и как я раскаиваюсь! — улыбнулась плутовка и еще раз опустилась в реверансе, что пришлось герцогу весьма по вкусу. Воспользовавшись преимуществом своего роста, он мог лицезреть зрелище, способное вызвать прилив жизненных сил даже у умирающего.

Батистина подняла глаза. В свои двадцать четыре года герцог Камберленд был тем, что именуют «очаровательным принцем». Высокого роста, хорошо сложенный, стройный, элегантный, прекрасный собеседник (и собутыльник), сейчас он, как тонкий знаток женской красоты, рассматривал Батистину. Красота же ее под воздействием взглядов многочисленных мужчин с каждым часом расцветала все более пышным цветом. Умненькая, хитренькая маленькая девочка с огромными, удивленно взирающими на мир голубыми глазами, с великолепной гривой золотистых волос, уступила место коварной соблазнительнице, тем более опасной, что выглядела она абсолютно невинной. Батистина еще ничего не знала о жизни, но ее нарождающаяся чувственность не оставляла мужчин равнодушными.

Вильгельм-Август, как достойный представитель мужского пола, чувствовал, что этот взгляд, этот голос, это тело только и ждут того, кто сможет покорить и приручить это дивное создание. Он кашлянул, слегка смущенный смелым взглядом Батистины.

— Я думаю, вы умираете с голоду, мадемуазель?

— Клянусь честью, это так, ваша светлость! — улыбнулась Батистина.

— Клянусь Святым Георгием, я тоже! Надеюсь, этот чертов Бамбертон смог раздобыть для нас хорошего вина! Мне бы очень хотелось узнать, — сказал герцог, запросто беря Батистину под руку и препровождая ее в столовую, — откуда вы взяли, что я постоянно пью чай, пиво и принимаю холодные ванны? Ибо, откровенность за откровенность, я вообще не пью чай, а обожаю кофе, французские вина и… горячую ванну!

— О, ваша светлость! — промолвила Батистина, с трудом подыскивая ответ. — Ну, раз уж мы говорим откровенно, то такие слухи ходят при дворе!

— Ах вот как? Значит, при дворе французского короля обо мне говорят? — спросил польщенный герцог, предлагая Батистине место напротив себя.

— О да, ваша светлость! И гораздо больше, чем вы можете себе вообразить! — сказала Батистина с лукавой улыбкой. Ей вспомнился громкий голос Мориса Саксонского и его рассуждения о привычках герцога Камберленда.

— Я так люблю Францию и… француженок, мадемуазель де Вильнев. Какая глупость эта война!..

Герцог принялся разглагольствовать, а Батистина, пребывая в отличнейшем расположении духа, уписывала за обе щеки лакомства и то и дело вставляла в беседу умные словечки. Молодой герцог Камберленд пригласил ее приехать в Англию; он ловко вел беседу на всякие фривольные темы, стремясь завоевать доверие Батистины. Герцог, не забыв также о Жорже-Альбере, предлагал ему еду со своей собственной тарелки. А тот, понимая, что сейчас ему не будет ни в чем отказа, даже пил из бокала принца! К концу ужина все трое уже стали добрыми друзьями. Они чуть захмелели от шампанского, «лучшего военного трофея, захваченного англичанами», как сказал принц. Им казалось, что они знают друг друга всю жизнь. Батистина громко заявляла, что герцог прав и нет никакой причины воевать. Сна также добавила, что приехала специально посмотреть на военные действия, что она поговорит с королем и Морисом Саксонским и как-нибудь уладит это дело. Глаза принца вспыхнули. Он предложил Батистине продолжить столь приятную беседу на канапе в гостиной. Девушка не нашла в его предложении ничего неприличного.

— Вы, Батистина, вероятно, самая хорошенькая из всех девушек, каких мне только приходилось встречать, — прошептал герцог, усаживаясь на диванчик рядом с Батистиной и лицемерно кладя руку на спинку. Теперь он мог тихонько касаться чудесного затылка. Батистина, чуть взволнованная, опустила взор.

— О, нет! Не прячьте от меня ваши удивительные глаза! Ведь я хотел утонуть в них, дорогая! — сказал герцог, сжимая руки Батистины.

«Как странно! Кто-то уже говорил мне эти слова!» — подумала девушка. Герцог покрывал поцелуями ее пальцы. Ощущение было приятным, и Батистина вздрогнула от удовольствия. Ободренный герцог усилил старания. Он еще ниже склонил голову над золотистой пеной волос Батистины и попытался покусывать ее за ушко.

— Ах, ваша светлость, мне щекотно! — воскликнула Батистина, но не отстранилась.

— Хм… Когда мы одни, дорогая, называйте меня Вильгельм! — выдохнул герцог.

— Охотно, если таково ваше желание, — ответила Батистина, уже привыкшая к подобным просьбам. — Хотя, сказать по правде…

— О, что вас смущает? Что-нибудь не так? Вы чем-то недовольны? — прошептал принц, легко касаясь губами розовых губ Батистины.

— Ну… я хотела бы называть вас Вилли, это гораздо приятнее…

— О, вы правы, дорогая! Некоторые друзья в интимной обстановке зовут меня Вилл! — шептал принц, заключая Батистину в объятия.

— Да, да! Мне очень нравится имя Вилл! — томно вздохнула девушка. Принц чувствовал, что она уже на все готова; она была податливой и мягкой.

— Чаровница! Чаровница! Вы станете настоящей героиней этой глупой, отвратительной войны! — продолжал нашептывать герцог, не терявший головы.

Батистина напряглась и вся подалась навстречу руке, ласково касавшейся ее груди. Опять откуда-то изнутри поднималась уже знакомая приятная теплота, охватывала бедра.

— Красавица, дорогая моя возлюбленная, эта минута принадлежит нам… так скажите же мне, где находятся батареи маршала Мориса Саксонского, и вы станете святой, так как спасете множество людей от гибели!

Батистина улыбнулась. Да, Вилли был очень мил. Она могла бы легко доставить ему радость… Все ее тело трепетало в ожидании чего-то неизведанного и желанного… Она уже открыла было рот, собираясь ответить, но тут заметила Жоржа-Альбера, который расположился на комоде как раз над головой герцога и жестикулировал как сумасшедший. Он зажимал рот лапами, показывал Батистине, чтобы она молчала. Девушка на секунду застыла, заколебалась, еще раз взглянула на Вильгельма-Августа. Серые глаза принца буквально завораживали ее, но все же она нашла в себе силы пролепетать:

— Я… я должна немного отдохнуть. Вилли… Путешествие было нелегким… Мы еще увидимся с вами… Давайте поужинаем вместе еще раз… завтра… Поговорим… и впереди у нас будет целая ночь, — продолжала Батистина, решительно поднимаясь с канапе.

Жорж-Альбер одобрительно захлопал в ладоши, вознаграждая ее за стойкость. Принц, будучи великим знатоком женской натуры и известным повесой, улыбнулся. Все эти милые женские хитрости были ему прекрасно знакомы. Простое дамское кокетство, и ничего более! Прекрасная Батистина набивала себе цену! Принцу и в голову не могло прийти, что секунду назад он держал в объятиях девушку, которая не имела ни малейшего представления об отношениях мужчины и женщины. Герцог Камберленд был галантным молодым человеком, истинным джентльменом, и не стал настаивать, ибо ему была обещана следующая ночь. Вилли привел себя в порядок и наклонился, чтобы поцеловать руку Батистины.

— До завтра, дорогая! Вы похитили мое сердце! — прошептал он; в какой-то мере так оно и было.

Молодые люди еще раз посмотрели друг на друга. Батистина умирала от желания броситься к нему в объятия. Жорж-Альбер спрыгнул со своего насеста и устроился у нее на плече. Он хотел помешать своей юной хозяйке сделать большую глупость. Вильгельм-Август издал короткий смешок, поклонился и вышел из гостиной.

— Итак, узнали ли вы, милорд, где расположены французские батареи? — прошептал за дверью Бамбертон по-английски.

— Я узнаю это завтра, в это же время, Бамбертон! — сказал герцог, садясь в карету.

— О, милорд, слишком поздно! Ведь мы переходим в наступление рано утром послезавтра! — недовольно загудел полковник.

— Ну же, Бамбертон, успокойтесь! Завтра у меня будет славная охота!

— Милорд, я бы предпочел свой собственный метод!

— Ну, только не для меня! — воскликнул принц, чрезвычайно довольный приятным вечером и самим собой.

— Клянусь Святым Георгием, что за странный способ готовиться к сражению! — ворчал Бамбертон.

Батистина и Жорж-Альбер долго о чем-то таинственно шептались, прежде чем заснуть. Поздней ночью девушка наконец задула две свечи, освещавшие комнату неярким мерцающим светом. Она попыталась уснуть. Но ее душа и тело были охвачены каким-то смутным беспокойством. Вдалеке слышались крики, звучали приказы и отзывы часовых. Телеги, кареты и пушки непрерывно грохотали по плохо вымощенным улочкам городка. Часовые расхаживали вокруг дома, где поселили Батистину, да и под дверью раздавались мерные шаги. Паркет поскрипывал под сапогами. Батистина вновь открыла глаза. Голова у нее шла кругом, сердце билось сильно и часто.

— Жорж-Альбер, ты уверен, что я должна сделать это? — прошептала она, усаживаясь на постели.

Маленькая обезьянка утвердительно заверещала.

— Да, Жорж-Альбер! Ты, должно быть, прав… Но меня будут мучить угрызения совести из-за того, что я ему солгала, — с сожалением промолвила девушка.

Жорж-Альбер неодобрительно заворчал.

— Ах, как все же я люблю войну! Как это интересно! — добавила Батистина, блаженно улыбаясь и закрывая глаза. Минуту спустя она уже спала.

Батистина и Жорж-Альбер проснулись довольно поздно и были в прекрасном расположении духа, хотя и по разным причинам. Батистина всю ночь грезила о Вилли, а Жоржу-Альберу приснился восхитительный сон, в котором король Людовик XV, признавая его высокие заслуги, сделал его маршалом Франции.

Полковник Бамбертон получил, должно быть, ясные указания насчет Батистины и принялся их усердно выполнять. К подъезду подали открытую коляску и повезли девушку с Жоржем-Альбером куда-то в тыл. Батистина уже стала задавать себе вопрос, не хотят ли ее перевести в другую тюрьму. Как оказалось, она напрасно беспокоилась. Просто кое-кто желал доставить ей удовольствие, прокатив в коляске по свежему воздуху и показав также, что ей доверяют. Итак, с ней обращались как с истинным другом, а не как с пленницей.

На зеленых лугах и под золотистыми лучами майского солнца лицо Батистины расцвело, как цветок. Щечки раскраснелись, глазки блестели, волосы развевались под порывами легкого ветерка.

Полковник Бамбертон, увидев впереди голландскую мызу, приказал остановиться. Красивая полная голландка доила коров. Полковник церемонно поднес стакан парного молока Батистине и деревянную плошечку Жоржу-Альберу. Девушка с удовольствием выпила душистый пенистый напиток, а Жорж-Альбер скорчил гримасу и выплеснул молоко на охапку соломы. Он был явно недоволен тем, что его угостили молоком, а не вином или пивом.

По дороге застучали копыта. Из-за лесочка показалась маленькая кавалькада. Всадники неслись во весь опор. Один из них спешился и бросился к Батистине, сопровождаемый укоризненным взглядом Бамбертона. Какое легкомыслие! Покинув на несколько минут свой генеральный штаб, принц явился на мызу, чтобы поухаживать за Батистиной!

«О да, я была права! На войне так весело!» — думала Батистина, давая увлечь себя под сень фруктовых деревьев. Вильгельм-Август украдкой поцеловал ее дважды в шею под вишней, один раз в розовое ушко — под грушей и звонко чмокнул в губы под яблоней. Полковник Бамбертон бесился от злости и все старался подсмотреть, что же происходит под раскидистыми кронами деревьев. Он взобрался на большую пузатую бочку, но поскользнулся и свалился прямо на кучу коровьего навоза, к великой радости Жоржа-Альбера.

— До вечера, моя прекрасная дама, — сказал принц, откланиваясь.

— Да, да… я вас жду, Вилли, — промурлыкала Батистина. В глазах девушки принц прочел обещание любви. Вильгельм-Август, герцог Камберленд, легко взлетел в седло и устремился к лагерю. Офицеры последовали за ним.

День пролетел быстро. Батистина была весела как птичка. Она битых два часа одевалась и прихорашивалась под восхищенным взглядом славной голландки. В восемь часов вечера принц, свежий и напомаженный, будто только что из Виндзорского дворца, вошел в гостиную.

— Какой странный запах, Бамбертон! Чем это вы надушились? — спросил по-английски Вильгельм-Август.

— Служба у вашей светлости отнюдь не приятный отдых! — проворчал полковник, не сумевший найти пары чистых штанов.

Батистина и Жорж-Альбер спустились вниз. Полковник закрыл дверь. Принц и Батистина переглянулись. Сердечко Батистины билось гораздо сильнее, чем требовалось, а глаза Вильгельма горели ярче, чем это полагалось бы глазам генералиссимуса в преддверии большого сражения. На этот раз молодые люди уселись рядышком. Принц начал ласкать колени Батистины, легко прикасаясь к пышной шелковой юбке, он целовал ее пальцы, запястья, локотки. Он низко склонялся над соблазнительно-открытым декольте и покрыл поцелуями сначала одну полуобнаженную грудь, потом — другую. Трепещущая Батистина предчувствовала, что она не выйдет из этой комнаты, не узнав чего-то очень важного и чудесного. Жорж-Альбер был очень обеспокоен, постоянно призывал ее к порядку пронзительными криками. Когда дело заходило слишком далеко, он громко стучал ножом по своему стакану.

— Прекрасная дама, ваш Жорж-Альбер что-то уж слишком шумен сегодня, — заметил принц, смеясь. Он увлек Батистину на канапе, твердо решив добиться успеха на сей раз.

— Я навсегда оставлю вас при себе, малышка… Моя маленькая пленница… Я никогда не отдам тебя твоему королю… Скажи, ты хочешь остаться со мной, дорогая моя француженка? — шептал принц.

— Да, Вилли… да! Очень хочу, Вилли! — вздыхала под градом поцелуев Батистина.

Принц задул несколько свечей. Он ловко и умело просунул руку за спину девушки и начал расшнуровывать корсет. Пребывавшая на седьмом небе Батистина принялась ему помогать. Он полностью обнажил одну ее грудь, упругую, круглую, свежую, с соском, похожим на бутон розы… Жорж-Альбер зашелся в кашле, но юные любовники его даже не слышали. Батистина изнемогала от неведомых доселе чувств. Она ощущала, что принц меняется на глазах. Такие изменения она уже наблюдала у других мужчин, оказывавшихся с ней наедине. Герцог Камберленд целовал ее теперь крепко и властно. Он начал потихоньку, незаметно задирать ее широкую, тяжелую юбку. Его опытные руки ласкали ее ноги повыше колен. Батистина страстно желала чего-то еще… Все ее существо жаждало новых ощущений… Принц чувствовал, как она разгорячилась. Он понимал, что она уже готова отдаться…

— Завтра… завтра состоится сражение, Батистина… Мой милый ангел… если ты знаешь хоть что-нибудь… — прошептал принц, продолжая ласкать девушку.

Батистина хотела бы целую вечность ощущать на своем теле эти ласковые руки, которые вызывали какую-то томительную, сладкую дрожь.

— Да, да, я… мне известен план сражения, Вилли… — выдохнула Батистина.

— Я вас умоляю, дорогая… вы же чувствуете, как я вас люблю… Говорите, ради Бога! Говорите, чтобы мы могли избежать большого несчастья! — взмолился Камберленд.

Батистина взглянула в сторону Жоржа-Альбера в поисках поддержки. Тот грозно ворчал и скалил зубы. Она села и почувствовала себя немного разочарованной из-за того, что принц перестал ласкать ее и теперь смотрел ей прямо в глаза.

— Ну ладно, я скажу все, Вилли… Морис… в общем, маршал отвел войска из леса Барри.

— Что? Что вы говорите, дорогая? — еле вымолвил принц, сам удивленный быстротой и легкостью победы, ведь красотка не только готова была отдаться, но и сообщила ценнейшие сведения!

— Я говорю правду, дорогой Вилли! — заверила принца Батистина, глядя на него невиннейшими глазами.

— Итак, вы утверждаете, что маршал специально отвел войска из леса Барри? Так, значит, там нет никакой батареи?

— Да нет же! Никакой!

— А что он приготовил нам в центре, около деревни Фонтенуа?

— Да почти ничего… Он оставил все свои батареи и большую часть войск около Турне, потому что именно там он и ждет вас, — вдохновенно продолжала лгать Батистина, хотя и не без угрызений совести.

Жорж-Альбер одобрительно хлопал в ладоши.

— Нет, это невозможно! Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! — шептал герцог Камберленд. Он украдкой взял свечу, чтобы попытаться рассмотреть, не таится ли обман в глазах Батистины. Два чистейших прозрачных озера глядели на него. Девушка, улыбалась, склонив головку к плечу.

— Подожди меня! — пробормотал Вильгельм-Август, будто Батистина могла куда-нибудь отлучиться. — Я сейчас… сейчас вернусь!

Он оторвался от девушки и бросился к двери.

— Бамбертон! Бамбертон! Скачите скорей в генеральный штаб! Она мне все рассказала… В лесу под Барри и в Фонтенуа нет никаких батарей! — торопливо говорил принц по-английски, повторяя слово в слово все услышанное от Батистины.

— Милорд, вы разве не пойдете со мной? — Бамбертон остановился в дверях.

Камберленд оглянулся. Томная разнеженная Батистина ждала его на канапе. Честь солдата и генералиссимуса повелевала герцогу немедленно отправиться к войскам, но соблазн был слишком велик.

— Да… я сейчас же последую за вами! Очень скоро… ну, поезжайте! — приказал герцог, захлопывая дверь прямо перед носом полковника. Он опять приблизился к Батистине.

— О, Вилли! — прошептала девушка. Ее сердце сжималось от раскаяния, но тело требовало новых ласк.

— Моя маленькая француженка! Ты предала своих из-за любви ко мне… И я тебе сейчас докажу мою любовь! Ты не пожалеешь! — влюбленно шептал Вильгельм-Август, придавливая ре своим телом. Он ласкал ее груди, раздвигал ноги нетерпеливым коленом. Батистина вся выгнулась ему навстречу, бедра ее охватило огнем. Сейчас, вот сейчас она узнает великую тайну! Она отвечала на поцелуи принца с тем же жаром, с коим он целовал ее. Задыхающаяся, трепещущая Батистина ожидала нового наслаждения. Внезапно она застонала.

18

Две неясные тени промелькнули за окном. Створки окна отворились, и в гостиную проникли два человека в английских мундирах. Они молча и яростно набросились на герцога Камберленда. Тот ничего не замечал. Батистина попробовала высвободиться из объятий Вильгельма, чтобы предупредить его об опасности, но принц еще крепче обнял девушку, приняв ее стон за знак наивысшего удовольствия. Далее события развивались стремительно.

— Ни слова! Ни звука, ваша светлость! Иначе вы умрете! — шепнул по-французски чей-то голос прямо над ухом Батистины. Она почувствовала, как сильные руки отрывают ее от любовника и куда-то уносят. Это было похоже на ураган, на безумный вихрь! Ни принц, ни она не успели даже вскрикнуть. Их схватили люди, бывшие явно большими знатоками в делах подобного рода. С быстротой молнии им заткнули рты и крепко-накрепко связали, обмотав несколько раз веревкой. Батистину вновь швырнули на тот же диванчик, где она, томная и изнывающая от страсти, лежала несколько минут назад. Она едва не свернула себе шею, пытаясь разглядеть лица нападавших. Они на секунду замерли и прислушались. Один из них подошел к двери и приложил ухо к щели. Затем, успокоенный, вернулся к своему компаньону. У входа в дом и на верхнем этаже раздавались мерные шаги часовых. Они ни о чем не подозревали и продолжали чеканить шаг по паркету.

— Все идет отлично! А теперь дело за тобой, Жорж-Альбер! Отправляйся и приведи остальных! — прошептал самый высокий из «англичан». — Батистина вздрогнула. Маленькая обезьянка тотчас же повиновалась: выскочила в приоткрытое окно и исчезла во мраке. Высокий солдат наклонился и посмотрел на девушку. Когда пламя свечи осветило его лицо, зеленые глаза яростно сверкнули.

— О! Фло… — булькнуло в горле у изумленной Батистины. Кляп мешал девушке говорить. Она извивалась и стонала, лежа на подушках, но это приводило только к тому, что веревки еще сильнее впивались в тело. Молодой человек скорее угадал, чем услышал слова девушки.

— Да, это мы, Адриан и Флорис, мерзкое ты создание! Ты нас, разумеется, не ждала… — зашипел Флорис, вне себя от бешенства.

— Не бойтесь, ваша светлость, вы находитесь в руках у людей чести. Мы хотим лишь забрать отсюда мадемуазель, — прошептал Адриан, кланяясь принцу с той изысканной вежливостью, какая всегда отличала его действия.

Вильгельм-Август сидел, крепко связанный, в кресле и, казалось, не испытывал никакого страха. Он пристально смотрел на своих обидчиков, но прекрасно владел собой и сохранял знаменитое британское хладнокровие, каковое всегда составляло предмет особой гордости его соотечественников.

Снаружи раздался еле слышный свист, похожий на звуки ночной птицы. За окном вновь появился Жорж-Альбер, два пальца он засунул в рот, как невоспитанный мальчишка. Он подал знак, что путь свободен. Флорис вскинул Батистину себе на плечо, словно мешок с тряпьем. Она только мычала и пыталась ударить ногой своего похитителя. Шаги часового на секунду затихли около двери. Солдат явно прислушивался к звукам, доносившимся из гостиной. Флорис и Адриан замерли на месте, Батистина воспользовалась этим и стала сопротивляться с еще большей энергией. Английский солдат в коридоре приложил ухо к створке двери. Он закивал головой и радостно заулыбался, услышав шорох смятой одежды и жалобные вскрики.

«Ну и ну! Славно же развлекается его светлость! Везет ему!» — подумал солдат и, преисполненный гордости из-за любовных подвигов обожаемого принца, вновь продолжил свой путь по коридору. Адриан и Флорис успокоились и полезли в окно вслед за Жоржем-Альбером Батистина увидела, что снаружи не было часовых. Она, разумеется, не знала, что все они крепко спали в кустах, связанные по рукам и ногам. Вдруг вдалеке раздался взрыв хохота. Личная карета принца ждала у парадного крыльца, а солдаты, составлявшие почетный эскорт, играли в кости. Флорис и Адриан быстро свернули за угол. Они пересекли большую лужайку и устремились в глубь парка, под прикрытие деревьев. Флорис стал искусно подражать уханью совы. В ответ раздался такой же крик. Молодые люди подбежали к какой-то стене. Флорис не положил, а просто бросил Батистину на землю.

— Грубый болван! — вскипела девушка. Она и до этого была зла, а сейчас вдобавок ко всему упала прямо на большой узловатый корень, выпиравший из земли. Адриан согнулся и подставил брату спину. Флорис сжался в комок, подпрыгнул, взобрался на живую лестницу и через мгновение уже сидел верхом на гребне стены. Адриан схватил Батистину в охапку и передал ее Флорису.

— Черт побери! Скорее, Адриан! Я вижу факелы! — прошептал Флорис. Он нагнулся и протянул руку, чтобы помочь брату взобраться на стену. Действительно, в саду раздавались тревожные крики, там суетились люди… Их явно искали. Адриан и Флорис не стали терять времени даром, пытаясь разгадать, каким образом похищение было обнаружено. А в это время Жорж-Альбер скакал по стене, как безумный. По другую сторону стены два всадника, тоже в английской форме, ожидали их, держа под уздцы лошадей. Они подвели их прямо к тому месту, где сидели на стене беглецы. Флорис решительно прыгнул вниз и оказался в седле. Адриан передал ему Батистину и тоже прыгнул вниз. Флорис бросил связанную девушку поперек седла, а Жорж-Альбер перекувырнулся через голову, спрыгнул со стены и оказался за спиной у своего хозяина.

— Все в порядке, барин? — прошептал Федор.

— О да! Просто великолепно! Через полминуты нам вслед устремится вся английская армия! — рявкнул Флорис, яростно пришпоривая коня. Остальные последовали его примеру. Лошади взяли с места в карьер и полетели как на крыльях. И кстати! Около двадцати «красных мундиров» тоже вскочили в седла, чтобы броситься в погоню…

— Надо помешать им добраться во французский лагерь до начала сражения! Возьмите этих негодяев-шпионов живыми или мертвыми, но спасите девушку! Она в большой опасности! Тысяча фунтов тому, кто привезет ее обратно целой и невредимой! — отдал приказ герцог Камберленд, которого освободил один из часовых, заметивший, что какие-то подозрительные тени пересекли лужайку перед домом.

— Скорее скачите в штаб! Пусть пришлют подкрепление, чтобы схватить этих проклятых французов! — прокричал Вильгельм-Август, поспешно садясь в карету. Сердце молодого принца леденело от ужаса при мысли о том, что будет с Батистиной, попавшей в руки своих. Герцог прекрасно слышал слова одного из похитителей и понял: в них звучала угроза. Теперь он был еще во сто крат более уверен в правдивости девушки, открывшей ему план Мориса Саксонского.

— У этого старого лиса, проклятого маршала, уже не остается времени, чтобы изменить что-нибудь! В любом случае нельзя дать этим шпионам возможности предупредить его! Ну, да ладно! Они и так не успеют!

Все идет прекрасно! Я выиграю сражение, а затем обязательно найду эту ведьму, колдунью, чаровницу… И предстану перед ней в качестве победителя! — прошептал Вильгельм, потирая руки, побаливавшие после веревок.

Всадники неслись вперед, не говоря ни слова и не оглядываясь назад. Вскоре они свернули с дороги, по которой прибыли сюда. До похищения Батистины они легко пропутешествовали по тылам противника благодаря мундирам, отобранным у английских часовых на берегах Шельды. Но теперь присутствие связанной Батистины могло их выдать. Они бросились напролом через заросли кустарника. Ветки больно хлестали Батистину, она ощущала уколы и удары. Девушка жалобно застонала.

— Предательница! И все-таки я не позволю, чтобы тебе был причинен какой-либо вред, ты слишком красива… — проворчал Флорис, приподнимая ее и прижимая к себе. Девушка гневно посмотрела на Флориса. Их взгляды встретились…

Позади послышался стук копыт. Приближалась погоня. Беглецы придержали лошадей и затаились, припав к их шеям. Придавленная грудью Флориса, Батистина задыхалась. Она пыталась дрыгать ногами, приведя Флориса в еще большее бешенство.

— Монастырь, вот что тебе нужно! Да, да! Заточить тебя в монастырь! — зло прошептал Флорис и еще крепче прижал девушку к себе.

«Я его ненавижу! О, как я его ненавижу!» — подумала Батистина. С каким удовольствием она бы его укусила, если бы не кляп во рту! Однако почти бессознательно она сама прижалась к широкой груди молодого человека.

Флорис был сейчас слишком зол, чтобы уловить перемену в поведении Батистины. Мысли его были далеко. Он думал о том, доведется ли ему увидеть ее такой, какой она была в объятиях принца: прекрасной, томной, почти потерявшей сознание.

Адриан подал знак, что преследователи пролетели мимо и что они могут продолжать свой путь. Примерно в трехстах туазах[18] от них чернел лес.

— Скорее туда! — прошептал Адриан.

Четверо беглецов опять хлестнули коней и направились к лесу. Вскоре густые заросли поглотили их, скрыв от посторонних глаз.

— Подождите, барин, — сказал Федор, спешиваясь. Он быстро и ловко обмотал копыта лошадей тряпками. Меры предосторожности, предпринятые старым казаком, оказались не лишними. Маленькая кавалькада осторожно двигалась вперед, стараясь не напороться на бивуаки англичан. Вскоре до них донеслось журчание воды. Шельда катила свои воды совсем неподалеку. Они уже видели реку, были почти на берегу. Но снова послышался перестук копыт, и на берег галопом вылетели «красные мундиры». Кругом зазвучали гортанные голоса. Командиры отдавали приказы. Десятки пехотинцев с факелами в руках высыпали на берег. Загромыхали колеса пушек: в зарослях разворачивались батареи. Беглецы уже не могли перебраться через реку, не привлекая внимания. Хотя на них были красные английские мундиры, их несомненно бы обстреляли.

— Может, мне попробовать одному? Уж я-то сумею пробраться, барин! — сказал Федор.

— Нет, сейчас слишком опасно добираться до расположения наших войск. Если ты не сумеешь, то все пропало! А это было бы уж слишком глупо! Нет, пожалуй, вернемся назад и спрячемся на колокольне часовни. Оттуда мы сможем предупредить маршала! — приказал Адриан и повернул коня. — Мы и так уже совершили достаточно много глупостей! — добавил он и пришпорил своего верного скакуна.

Федор, видимо, понял намек на какой-то свой проступок и низко опустил голову. Батистина спрашивала себя, что все это могло бы значить. Всадники следовали друг за другом, направляясь в тыл английских войск, то есть туда, где их меньше всего искали. Однако они все же не осмеливались выехать из лесу. Ли Кан ехал впереди в качестве разведчика. Он как никто другой предчувствовал опасность, в этом ему не было равных. Конечно, с первого же взгляда можно было бы определить, что в этой странной фигуре с длинным кинжалом в руке и с болтающейся за плечами косой не было ничего английского, кроме формы. Когда он подавал предостерегающий знак, все остальные затаивались в овраге, зарослях или за толстыми стволами деревьев, чтобы пропустить пушки, телеги, тележки и целые батальоны, готовые к бою.

Флорис накинул на Батистину какое-то покрывало, которое почти полностью прятало ее. Вероятно, не все солдаты и офицеры знали о приказе ловить шпионов. Иногда какой-нибудь английский солдат и замечал маленькую группу всадников, чего-то выжидавших под покровом ночи, но не придавал этому значения. Накануне сражения каждый солдат думал только о себе.

Батистина ломала голову: в какое же таинственное место они спешат, скользя словно призраки, среди вражеских полков?

— Остановимся здесь! — приказал Адриан.

Впереди, примерно в ста пятидесяти туазах от них, на небольшом холме возвышалась часовня. Колокольня высоко вознесла свой шпиль над вершинами деревьев. У главного входа в церковь виднелись пушки англичан и их союзников. Солдаты спали прямо на земле, завернувшись в какие-то тряпки или обрывки ткани, ночь была уже по-майски теплой. Часовые прохаживались взад и вперед, зорко наблюдая по сторонам. Вдалеке солдат распевал грустную шотландскую песенку.

— Черт побери! Если «красные мундиры» засели и внутри часовни, нам останется только повернуть назад и записаться в английскую армию! — прошептал Флорис.

— Ли Кан, как сказочный змей, заберется на пагоду и принесет тебе, Майский Цветок, известия, как сделал бы это глубокоуважаемый Пан Ку! — сладко пропел тоненьким голоском китаец, соскальзывая с седла. Он зажал кинжал в зубах и исчез среди деревьев. За ним поскакал Жорж-Альбер. В томительном молчании прошло несколько минут. Тишину нарушали только английские офицеры, отдававшие приказы, да слышался протестующий голос какого-то голландца.

Батистина положила голову на плечо Флориса. Молодой человек слегка отодвинул покрывало. Девушка не понимала, какая опасность нависла над ними всеми и над ней самой; ее клонило в сон. Он посмотрел на нее с нежностью. Да, да! Именно с нежностью! Ее красота, молодость, беззащитность и невинность смягчили сердце Флориса против его воли. Он еще раз взглянул на длинные дрожащие ресницы, на нежные щеки, пухлые, еще полудетские губы… Он вздрогнул, услышав знакомый шепот Ли Кана:

— Великий Феникс о двенадцати головах подарил мне свое сладчайшее дыхание, — завел свою песню Ли Кан, вынырнув из темноты вместе с Жоржем-Альбером.

— Итак, путь свободен? Или нет? — оборвал его Адриан, не желавший терять время даром.

— Соколиный глаз Ли Кана увидел дорогу, всю обсаженную тысячами и тысячами цветов, как у лисицы, возвращающейся в нору! — прошипел китаец, гордо размахивая косой из стороны в сторону. На нормальном языке это означало, что можно двигаться вперед без опаски.

— Браво, Ли Кан, ты понемногу начинаешь исправлять свою оплошность! — прошептал Адриан, спрыгивая с коня.

Жорж-Альбер глухо заворчал, недовольный тем, что похвалили не его, а китайца. Он был крайне обижен такой несправедливостью: ведь это он по приказу Ли Кана взобрался на колокольню и все осмотрел.

Всадники привязали лошадей в густых зарослях ивняка. Флорис опять вскинул Батистину на плечо, словно копну соломы. Ни Флорис, ни Адриан теперь даже не подумали оставить девушку под надзором Федора и Ли Кана, ибо они перестали доверять двум «воспитателям» и всячески это подчеркивали — пусть эти двое несчастных хорошенько почувствуют свою вину. Федор и Ли Кан предпринимали героические усилия, чтобы заслужить прощение за досадный промах, приведший к похищению девушки.

Ли Кан (или, скорее, Жорж-Альбер) был прав, ибо к северо-востоку от часовни англичан не было, и беглецам надо было преодолеть только несколько туазов, отделявших строение от леса. Федор осторожно толкнул дверь ногой. На хорах — пусто, на полу посреди церквушки — навалены кипы сена и соломы, почти до уровня витражей. Флорис бросил Батистину на солому. Она глухо застонала: что-то острое впилось ей в бок, пропоров корсет. Ей все труднее становилось дышать, руки и ноги затекли и ныли. Федор и Ли Кан перетащили исповедальню к той двери, через которую они вошли, а Флорис закрыл на тяжелый железный засов главный вход. Адриан искал способ взобраться на колокольню.

— Нас могут заметить, мы очень рискуем, но я не вижу иного выхода! — горько заметил молодой граф де Вильнев.

— Есть еще время, барин! Оставайтесь здесь, а я… Клянусь Святым Владимиром, я доставлю послание его милости маршалу! Позвольте мне сделать это! — снова взмолился Федор, выхватывая из ножен саблю.

— Или пошли меня, Счастье Дня! Сын Поднебесной пройдет незамеченным сквозь бастионы вонючих противников, как Чао-Чао, свирепый воин с бриллиантовым сердцем! — быстро проговорил китаец, выступая вперед.

Федор грозно заворчал, а потом издевательски захохотал.

— Прежде всего надо было хорошенько приглядывать за Батистиной, не поддаваться ни на какие ее уговоры и охранять, как вам было приказано! Тогда мы не торчали бы здесь! — прервал спор Флорис, пожимая плечами.

— Довольно разговоров. Мы должны предупредить маршала о ее предательстве. Идем, Адриан! А вы двое оставайтесь в засаде, наблюдайте за передвижением противника и предупредите нас в случае опасности! И главное — ни в коем случае не стреляйте!

Совершенно сконфуженные Федор и Ли Кан поспешили исполнить приказ молодого хозяина. Никогда еще не видели они у него такого ледяного выражения лица, никогда еще он не был так зол на них, даже в самые тяжелые минуты во время бегства в Китай.

Флорис и Адриан подошли к маленькой винтовой лестнице, ведущей на колокольню. Ах, как тяжко было у них обоих на душе! Жорж-Альбер бросился им вслед, пытаясь помешать подняться наверх. Флорис раздраженно оттолкнул его в сторону.

— Уй! Уй! — заверещал Жорж-Альбер, почесывая зад, и опять принялся бешено жестикулировать, показывая своим хозяевам, что они вот-вот совершат ужасную ошибку. Поняв, что его усилия тщетны, он приблизился к Батистине. Девушка корчилась на соломе, извиваясь всем телом. Она изо всех сил старалась привлечь внимание молодых людей. Флорис с неприязнью взглянул на нее и начал быстро подниматься по расшатанным, скрипящим ступеням. Адриан печально посмотрел на сестру. Оба брата сгорали от стыда. Отправляясь за Батистиной в тыл врага, они надеялись спасти ее и уж никак не ожидали увидеть ее в том положении, в каком, в конце концов, обнаружили.

Выехав из Версаля, король приказал мчаться во весь опор, без остановок. И, братья прибыли в лагерь маршала через сутки после того, как туда прибыла карета, которая должна была привезти Батистину. Немедленно был созван «семейный совет» под председательством короля. Он состоялся в палатке весьма опечаленного исчезновением Батистины маршала Мориса Саксонского.

— Нет, скажите на милость, вы что же, совсем с ума сошли? Как вы могли отправиться вместе с ней болтаться по дорогам? Куда вас черт понес? Вам же было приказано не покидать замок! — восклицал Адриан, забыв о присутствии короля и употребляя выражения, столь не свойственные его обычной утонченной манере говорить.

— Но, барин!!! Маленькая барыня изнывала от скуки! — возразил Федор.

Флорис бросил взгляд на короля. Людовик, несмотря на снедавшую его тревогу за судьбу Батистины, улыбнулся, подумав, что девушка смело устремилась навстречу опасности только для того, чтобы быть рядом с ним.

— Ей, видите ли, было скучно! Хорош довод, нечего сказать! — взорвался Флорис.

— Ах, барин, ты же знаешь, я предпочту сражаться с сотней свирепых татар, чем отказать в чем-либо маленькой барыне!

— Мы сделали все, что было в наших силах, господин граф, но переспорить мадемуазель не смогли! — огорченно промолвил Грегуар.

— Моя голубка! Моя голубка! Что с ней теперь будет? — причитала Элиза, заламывая руки.

— Голубую Стрекозу утащил на спине огненно-алый единорог, а уважаемые драгуны не успели…

— …Даже пикнуть! И вы тоже! Это прекрасно! Очень мило! Но где, по-вашему, она может сейчас быть? — сухо бросил король, внимательно выслушав все оправдания.

— Думаю, сир, это дело рук англичан или их союзников! — сказал Флорис.

— Я полностью разделяю мнение маркиза де Портжуа, — поддержал его лейтенант.

— Так, значит, она у Камберленда? — задумчиво протянул король.

— О Боже! Сражение!.. Боже мой! Боже мой! Если она все расскажет… — вдруг простонал маршал.

Взгляды всех присутствующих обратились к Морису Саксонскому.

— Что такое вы там несете, маршал? — воскликнул король.

— Хм… хм… Да… видите ли, сир… мне так неловко… — лепетал маршал, вынужденный признаться, что Батистина все слышала, находясь в королевском будуаре.

— Но, черт побери, маршал! Почему вам вообще взбрело в голову пригласить мадемуазель де Вильнев? — спросил король еще более хриплым голосом, чем обычно. Он даже закашлялся, смущенный тем, что тайна пребывания Батистины в его личных покоях раскрылась.

— Но, сир, она так хотела посмотреть на войну… Она же совсем еще ребенок! И я ей в некотором роде как отец…

Флорис и Людовик одновременно подозрительно посмотрели на «красавца Мориса». Его ноги и сейчас еще находились в плачевном состоянии, но тело, казалось, молодело и крепло день ото дня.

— Никогда еще мне не приходилось слышать подобной несуразицы! — только и сказал король.

Адриан и Флорис в ужасе переглянулись. «Семейный совет» превратился в военный, ибо Батистину похитили, а она, оказывается, была посвящена в государственную тайну. В палатке воцарилось всеобщее уныние. Все были растеряны и подавлены. Флорис, однако, быстро пришел в себя и отбросил прочь всякие колебания. Он шагнул вперед:

— Мы отправимся искать ее, сир!

— Господа, проникнуть в английский лагерь невозможно! Всех моих лазутчиков схватили! — печально покачал головой маршал.

— Флорис не знает слова «невозможно», господин маршал! — усмехнулся Адриан.

— Посмотрите на северо-восток! Видите вон ту часовню? — сказал Флорис, указывая на колокольню, возвышавшуюся над лесом в самом центре расположения англичан. — Посадите здесь наблюдателя с подзорной трубой, и пусть он, как только наступит ночь, не спускает взгляда с колокольни. Если мы не вернемся вместе с Батистиной до утра, мы проникнем именно туда, в эту часовню. Я возьму свечу, и если я трижды начерчу крест, это будет означать, что все в порядке, и вы можете переходить в наступление… Если же пламя свечи какое-то время останется неподвижным, это будет означать, что она… все выболтала. Тогда вам, ваше величество, и вам, господин маршал, придется решать, что делать… Отступать… или… — не закончил Флорис, низко опуская голову.

— Или проиграть сражение, — закончил за него король. — Да, друзья мои, судьба Франции теперь в ваших руках, — продолжал он, желая приободрить братьев.

— А если наблюдатель вообще не увидит никакого огня? И вы не вернетесь? Что тогда? — спросил Морис Саксонский.

— Это будет означать, что мы все погибли, — ответил Флорис. Его слова были встречены всеобщим молчанием.

Спускалась ночь, и счастливый случай помог молодым людям и их спутникам — на пути им встретились четверо английских солдат, они явно собирались что-то разведать в стане противника. Для друзей убить врагов и завладеть их мундирами оказалось детской забавой. Очутившись в расположении английских войск, Адриан и Флорис, прекрасно говорившие по-английски, как и на многих других языках, ловко навели кое-какие справки, поболтав и побалагурив с солдатами. Те весело отвечали на их вопросы. Всем было доподлинно известно, что герцог Камберленд захватил в плен какую-то француженку. Солдаты чрезвычайно этим гордились. Флорис и Адриан не на шутку испугались за судьбу Батистины. Украв у зазевавшихся артиллеристов лошадей, четверо друзей добрались до деревушки, где в красивом доме в очаровательной гостиной Батистина собиралась провести весьма приятный вечер. Да, это жилище ничем не напоминало ужасную тюрьму, возникшую в воображении Флориса и Адриана!

Молодые люди проникли в парк, оставив Федора и Ли Кана стеречь коней около стены. Могучими ударами они свалили еще нескольких, не проявивших особой бдительности, часовых и уже приготовились пробраться в дом, когда заметили Жоржа-Альбера, который строил им рожи и услужливо приоткрывал окошко.

Приблизившись к окну, Флорис и Адриан похолодели от ужаса, услышав слова англичанина:

— Да, маленькая француженка… ты предала своих из-за любви ко мне, и ты об этом не пожалеешь…

Флорис первым добрался до верхней площадки колокольни. Звезды уже начали гаснуть на посветлевшем небе. Светало. Через час будет уже совсем светло. Наступит новый день.

— Поспешим, брат! — сказал Адриан, высекая огонь.

Флорис зажег свечу и поставил ее на край каменной оградки, опоясывающей площадку колокольни. Опустив головы, они замерли в угрюмом молчании. Через минуту наблюдатель заметит огонь и предупредит короля, а также и несчастного маршала о том, что сражение, еще не начавшись, уже проиграно.

19

— Барин! Барин! Иди сюда скорей! Жорж-Альбер развязал маленькую барыню! — раздался умоляющий голос Федора. Старый казак просунул свою огромную голову между колоколом и трухлявой балкой. На его лице был написан ужас.

— Черт побери! Надеюсь, ты не бросил ее одну, а то она поднимет тревогу и привлечет сюда все «красные мундиры», — рявкнул Флорис, устремляясь к лестнице.

Адриан придержал его за руку:

— Останься, брат, здесь, я сам спущусь!

— Да нет никакой необходимости связывать ее, она держится очень спокойно под наблюдением Ли Кана! — запротестовал Федор.

— Нет, я спущусь и свяжу ее покрепче! — поторопился ответить Адриан.

— Видите ли, барин, маленькая барыня утверждает, что она никого не предала! — прошептал с угрюмым и обиженным видом Федор, не двигаясь с места и загораживая проход Адриану.

— Заткни-ка лучше кляп поглубже в глотку этой лгунье! — громыхнул Флорис.

— Подвинься, Федор, и дай мне пройти! Еще никогда я не видела таких дураков! Вы заплатите мне за то, что связали меня и вообще так мерзко со мной обращались! — прозвенел тоненький голосок Батистины, и из-за плеча Федора показалась ее раскрасневшаяся мордашка и растрепанные волосы.

Федор тотчас же повиновался безо всяких возражений и направился обратно к Ли Кану наблюдать за окрестностями, предоставив молодым людям право выяснять отношения без свидетелей.

— Свяжи-ка ее сам, Адриан! — проворчал Флорис, на которого пристально и вызывающе уставилась Батистина. — Или я задушу ее своими руками!

— Если ты прикоснешься ко мне, Адриан, я закричу! — пригрозила Батистина, отступая назад к лестнице и рискуя свалиться вниз.

Жорж-Альбер заметил, что его обожаемой хозяйке грозит опасность, прыгнул на балку и галантно протянул девушке лапу.

— Хорошо… хорошо, пусть так… не бойся, я не прикоснусь к тебе, — грустно прошептал Адриан. — Но ты поступила так дурно, что я теперь не смогу даже разговаривать с тобой!

Адриан еще раз взглянул на сестру и чуть не упал от изумления: она была в рубашке, корсете и нижней юбке.

— Но… Но почему в таком виде?

Батистина только презрительно пожала плечами.

— Если ты думаешь, что можно взобраться на такую высоту, да еще по винтовой лестнице, в фижмах и необъятной юбке, попробуй, потом расскажешь, как это у тебя получилось. Я не знаю, кому и какой сигнал вы подаете, но вы должны подавать совсем иной! Я солгала бедняге Билли! — вздохнула Батистина, прислоняясь к стене.

— Что ты сказала? — тихо спросил Адриан, подходя к ней.

— Да не слушай ты ее, она тебе такого наговорит! — загремел в гневе Флорис.

— Если вы сделаете еще хотя бы шаг, то я закричу так громко, что сюда сбежится вся английская армия! Нет, я не лгу! Да хотя бы Жоржа-Альбера спросите! Мы с ним целый заговор составили! — гордо бросила Батистина, совершенно забыв, что Жорж-Альбер был всего лишь бессловесным созданием. Обезьянка радостно запрыгала и заверещала на карнизе, закивала головой и уморительно смешно стала бить себя в грудь.

Флорис и Адриан переглянулись. Они уже не были столь уверены в своей правоте, в их сердцах зародилось сомнение.

— Ну да, — совершенно спокойно продолжала Батистина, — я рассказала Вилли все, что слышала, но только все наоборот, хотя мне и нелегко было это сделать, ведь он был так мил!

— Не знаю, зачем и почему ты сейчас выдумала эту ложь, но ведь я же тебя видел! Нельзя сказать, чтобы ты себя плохо чувствовала в объятиях врага! — почти с ненавистью произнес Флорис.

— А ты случайно никогда не слышал про Юдифь и Олоферна? — глядя в упор на Флориса, бросила Батистина. Она стойко выдержала взгляд его зеленых глаз и дерзко заявила: — Что касается Библии, то тут ты меня не переспоришь, ведь ты-то, пожалуй, ее и вовсе не читал!

Жорж-Альбер от восторга заквохтал, как курица. Следовало бы признать, что если в воспитании, полученном у сестер-урсулинок, и были кое-какие погрешности, то уж в знании Священного писания выпускницы пансиона благородных девиц не знали себе равных и могли любого уличить в невежестве.

Батистина высокомерно вскинула голову. Флорис и Адриан взирали на нее, разинув рты от удивления. Они предпочли бы не ступать на столь скользкую тропинку, как обсуждение историй, упомянутых в Библии, ибо сами они, как верно заметила Батистина, не слишком усердно изучали сей предмет.

— Черт побери! Что, если она говорит правду… сигнал! — завопил Флорис и бросился к свече, спокойно горевшей на краю площадки.

— Именно это я и твержу вам целый час! Даже охрипла! — дрожа от негодования и топая ногой, воскликнула Батистина. — Морис слишком мил и добр, чтобы я испортила ему сражение!

Адриан в отчаянии возвел глаза к небу:

— Господи, от чего же зависит судьба Франции!

Лафортюн опустил подзорную трубу. Сомнений не было: огонь, неподвижный огонь, горел на вершине колокольни!

— Господин маршал! Господин маршал! Сигнал! — заревел драгун-великан. Его случайно выбрали из числа солдат, сопровождавших короля, и поручили ему ответственнейшее дело — наблюдать за колокольней. Лафортюн вбежал в палатку Мориса Саксонского. Тот, как и король, всю ночь не смыкал глаз. Сейчас они оба склонились над картами вместе с генералами, членами генерального штаба.

— Клянусь моей бессмертной душой! Значит, они все же добились своего! А как ведет себя свеча, приятель? — закричал маршал, делая знак Эрнодану выкатить наружу свое плетеное кресло.

— Что? Как ведет себя свеча? Да никак, господин маршал! — ответил Лафортюн, от растерянности почесывая зад.

— Что значит «никак»? — рявкнул Морис Саксонский, готовый обвинить несчастного драгуна во всех смертных грехах.

— Дык вот так! Никак и значит «никак»! Мой капитан, тот самый, что толкает ваше кресло, сказал мне, чтобы я, значит, глаз не спускал с колокольни всю ночь. А когда загорится там, мол, огонек, чтобы я, значит, пришел да упредил вас, господин маршал. Еще он сказал, что если свечкой-то будут махать и рисовать крест, то тоже, чтоб я пришел и упредил… ну, а ежели ничего не будет, то, значит, ничего и не будет. Ну дык вот, огонек-то, значит, загорелся, но никуда он не двигается, точнехонько как мой большой палец, потому как сапоги-то у меня, значит, больно тесные… Уж простите, господин маршал, и вы, ваше величество… Ведь я уже докладывал об ентом капитану… разве не так, капитан?

Эрнодан де Гастаньяк, стоявший позади кресла маршала, отвел глаза и стал рассматривать звезды на небе. На лице короля было написано неподдельное изумление.

— Дай мне твою подзорную трубу, болтун! — проворчал Морис Саксонский. Через секунду он уже пытался отыскать в ночи колокольню.

— Немного правее, господин маршал! — любезно подсказал Лафортюн.

Морис Саксонский бессильно уронил руку, подзорная труба выпала из его ослабевших рук…

— Ах, сир, нет никакого сомнения! Этот человек прав! Огонек свечи неподвижен. Нас предали! Взгляните сами, ваше величество! — тяжко вздохнул маршал.

«О, мое сердечко! Мое сердечко! Что же ты наделала?» — с укоризной подумал о Батистине король. Он машинально взял из рук Эрнодана подзорную трубу, направил ее на колокольню, настроил… и так и подскочил на месте:

— Но… маршал! Что за чушь вы несете? Огонь движется!

— Что-о-о? — заорал Морис Саксонский и буквально вырвал подзорную трубу из рук монарха.

— Сир, вы правы! Крест! Боже мой, крест! — ревел маршал.

— Тысяча чертей! Господа, еще одну трубу! Немедленно! — вопил король.

— Клянусь всеми потрохами дьявола, до чего же у вашего величества острое зрение!

— Кой черт! И в самом деле сигнал! Какое счастье!

— Крест! Крест! Черт возьми, крест! Наконец-то!

— Раз!

— Два!

— Три! Слава Богу! Слава Богу!

— И, да здравствует король! — радостно закричали офицеры, члены генерального штаба, бывшие в курсе всех событий.

Никогда еще никто не поминал столько раз черта при виде крестного знамения! Лафортюн, изрядно уставший от всеобщей суматохи, воспользовался случаем и раздавил особенно зловредную блоху.

Эрнодан был встревожен. Он не понял, что произошло с Батистиной. Из обрывков фраз, долетавших до него, юноша сделал вывод, что девушку похитили. Он тяжко вздохнул. Он был весьма далек от мыслей о предстоящем сражении.

— Итак, дорогой граф, в атаку! В атаку! — сказал король своим хрипловатым голосом, потирая руки. «Мое сердечко! Значит, ты нас не предала… Как же я тебя люблю!» — добавил про себя Людовик, вглядываясь в темноту, туда, где только что, словно далекая звездочка, угас маленький огонек.

— Look the’re sending signals!

— Spies in the bell tower![19]

Флорис начертил в воздухе крест в третий раз. Он быстро задул свечу, но крики «красных мундиров» внизу, у подножия колокольни, свидетельствовали о том, что было уже поздно. Адриан с досадой взмахнул рукой. Как он и опасался, враги их обнаружили. Молодые люди чуть смущенно посмотрели на Батистину. Девушка гордо выпрямилась — она поняла, чего от нее ждут. Решение было принято окончательно и бесповоротно.

— Я с вами, с вами! Поверьте мне! Неужели вам мало доказательств? — почти с мольбой обратилась она к Флорису.

Батистина вдруг почувствовала, что готова унижаться перед ним. Ей так хотелось заслужить его одобрение, вызвать у него восхищение!

Флорис отвернулся. Он был сконфужен и растерян. Он не мог разобраться в своих чувствах по отношению к Батистине, да сейчас и время было неподходящее, чтобы думать о таких пустяках. Жорж-Альбер пронзительно завизжал, показывая, что сам он доверяет Батистине абсолютно.

— Скорее, барин! Скорее! Спускайтесь! — закричал внизу Федор.

— Хорошо! Мы не будем тебя связывать! Но при малейшей попытке сбежать к англичанам я вышибу у тебя мозги! — пророкотал Флорис, глядя Батистине прямо в глаза.

Молодые люди почти скатились кубарем по лестнице. Жорж-Альбер бежал впереди. Он грохнулся на солому, но при этом, видимо, обо что-то ушибся и жалобно заверещал, потирая ушибленный зад. Как всякая обезьяна, Жорж-Альбер был очень любопытен и разгреб солому, чтобы разгадать тайну столь неприятных ощущений. Каково же было удивление Флориса и Адриана, когда они увидели, что из-под вороха соломы блеснули мушкеты и рога с порохом! Целый арсенал!

— Вот так удача! Я всегда говорил, что Жорж-Альбер самое разумное из всех животных! — воскликнул Адриан, следуя примеру Флориса и хватая один из мушкетов.

Жорж-Альбер гордо выпятил грудь, хотя слово «животное» ему очень не понравилось.

— О! Мы будем сражаться! Как интересно! Как весело! — захлопала в ладоши Батистина.

Флорис повернулся к ней спиной, он не мог еще смотреть ей прямо в лицо.

— Open the portal!

— You’re encircled![20]

Загремели выстрелы. Дверь затрещала под ударами сапог. Затем в нее стали бить тараном. Адриан и Флорис выстрелили в воздух, показывая англичанам, что у них есть оружие и они готовы им воспользоваться. Нападавшие, казалось, заколебались. Братья почувствовали нерешительность в действиях противника, хотя и не знали, чем это объяснить: то ли наличием оружия у осажденных, то ли тем, что англичане ждут приказа сверху относительно участи Батистины. А девушка, пребывавшая в состоянии сильнейшего возбуждения от столь интересного приключения, с восторгом заряжала мушкеты под присмотром Жоржа-Альбера. Порох в основном сыпался на землю, но усердие Батистины — было безгранично.

— Милорд, шпионы обнаружены в часовне, в лесу. Мы ждем вашего приказа, чтобы атаковать. Эти проклятые французы окружены, они не могут оттуда выйти, но у них полно оружия и боеприпасов!

— Что за вздор вы несете, Бамбертон?! — заревел Вильгельм-Август, который сейчас был в той же ситуации, что и Людовик XV, то есть находился в окружении офицеров своего генерального штаба и как раз склонился над картой.

— Видите ли, милорд, дело в том, что в часовне — склад оружия…

— Никем не охраняемый… Мои поздравления, Бамбертон!

— Милорд, часовню охраняли снаружи… Никто понять не может, каким образом эти проклятые французы проникли внутрь.

— А женщина? Она с ними?

— Так полагают, милорд. Солдаты заметили женскую фигурку на колокольне, там, где шпионы зажгли свечу.

— Кто-то что-то полагает… Кто-то что-то заметил… какие-то сигналы… А что они означают, Бамбертон?

— Понятия не имею, милорд!

— Разумеется! Вы понятия не имеете! — взревел в приступе бешенства герцог Камберленд. — Так узнайте! Сами! И поскорей!

— Не смею понять вас, милорд… — пробормотал Бамбертон, смущенно подкручивая усы.

— Все вы понимаете, полковник! И понимаете прекрасно! Отправляйтесь к этой часовне лично с целым полком, если понадобится. Возьмите на себя руководство всей операцией. Схватите шпионов живьем! Они должны заговорить непременно… И доставьте мне мадемуазель де Вильнев целой и невредимой!

— Чертовы французы! Чертова девица! Чертова война! — брюзжал полковник, и раньше недолюбливавший французов. Из-за этого «приключения» нелюбовь могла перерасти в настоящую ненависть и стать навязчивой идеей.

— Чертовы французы, вы отдать девушка! Вы сдаваться в плен! Или мы атаковать! — заорал Бамбертон, приближаясь к часовне.

— Боюсь, на сей раз дело принимает скверный оборот! — сказал Флорис.

— Огнедышащий дракон даст нам свое обжигающее пламя, Майский Цветок! — прошипел Ли Кан, расшвыривая кучи поленьев и выкатывая две небольшие пушечки, настоящее чудо военной техники. Федор так обрадовался, что едва не бросился целовать гладкие железные стволы.

— Замечательно! Да, старый приятель, мы подпалим щетину этим англичанам! — с громким смехом завопил казак.

— Внимание! Похоже, эти господа считают, что они находятся в море! — промолвил Адриан.

Действительно, англичане по приказу Бамбертона закинули несколько морских крючьев на колокольню, влезли наверх, а теперь собирались спрыгнуть прямо на головы осажденных и схватить их. Четверо друзей разом выстрелили из мушкетов и попали в цель. Батистина закричала: два «красных мундира» упали прямо к ее ногам. Третий, легко раненный, решил убраться поскорее тем же путем, что и пришел, а четвертый болтался под сводом часовни с перебитой ногой. Снаружи яростно ревел и проклинал все на свете Бамбертон.

— О Боже! Бедные, бедные! Они мертвы? — вскричала Батистина.

Жорж-Альбер утвердительно закивал головой.

— Ах, какие вы злые! Не надо было их убивать! — с негодующим криком устремилась Батистина к Флорису и Адриану.

Флорис едва успел схватить ее в охапку и броситься вместе с ней на солому. За дверью забили в барабаны, затрещали выстрелы, и на часовню обрушился град пуль. Во все стороны полетели цветные осколки витражей и кусочки гипсовых статуй. Батистина посмотрела на Флориса и на секунду прижалась щекой к его щеке. Юноша поднял Батистину и увлек ее в укрытие позади алтаря.

— Если ты сделаешь отсюда хотя бы шаг, я опять тебя свяжу! — пригрозил он.

— Хорошо, хорошо, Флорис! Я повинуюсь… — услышала она, к своему удивлению, собственный ответ. Сердце в ее груди бешено билось. Флорис с изумлением воззрился на Батистину, но враги не ждали, и он тотчас же бросился на помощь друзьям.

Федор подтащил пушку к главному входу, а Ли Кан — к задней двери, забаррикадированной исповедальней.

Батистина рискнула выглянуть из-за алтаря.

— О, Жорж-Альбер! Как бы я хотела быть мужчиной! — прошептала Батистина, глядя, как Флорис зажигает огонь, стремясь держаться подальше от пороха, который она так неосторожно просыпала на пол. Сейчас он походил на бога войны: его лицо почернело от гари, зеленые глаза метали молнии, а черные кудри создавали таинственно-прекрасный ореол вокруг головы. Ярко-красный мундир распахнулся и оставлял обнаженной его мускулистую грудь. Батистина почувствовала, что у нее в голове начинают бродить какие-то странные, бессвязные мысли. Все перепуталось и смешалось…

— Огонь! — скомандовал Адриан.

Дверь под ударами тарана затрещала, поддалась, створки распахнулись. Английские солдаты толпой ввалились в часовню. Флорис поднес к замку пушки пучок горящей соломы. Грохнул выстрел. Послышались предсмертные крики. Первая порция картечи вылетела из пушки и выкосила ряды «красных мундиров».

Король Людовик XV, устроивший наблюдательный пункт на небольшом холме, взял в руки подзорную трубу. Над часовней курился белый дым. Король взглянул на часы. Было пять часов утра.

— Думаю, что сражение при Фонтенуа уже началось, господин маршал!

— Да, сир, и оно уже выиграно! — сказал маршал и указал рукой на офицеров-артиллеристов.

Светало. Сначала выстрелила одна французская пушка, потом другая, потом — третья… Затем грянул залп всех батарей… Под покровом леса подходили пехотные полки. В ответ захохотали пушки англичан и их союзников.

— Всегда вместе, брат! — прошептали друг другу Флорис и Адриан, быстро переглядываясь, как всегда в минуту опасности.

Федор, как Гефест, раздувающий огонь, и Ли Кан, похожий на своего излюбленного героя Пан Ку, обладающего множеством достоинств, прочищали жерла пушек. Флорис и Адриан одновременно поднесли запалы к пушкам, ибо англичане решили атаковать осажденных с тыла, через заднюю дверь.

После множества неудачных попыток проникнуть в часовню, унесших жизни многих англичан, Бамбертон, наконец, отказался на какое-то время от идеи взять крепость штурмом. Он перегруппировал людей и велел им плотным кольцом окружить часовню, превратив ее в мышеловку и ожидая подкреплений.

Батистина, укрывавшаяся в алтаре, неожиданно издала жуткий вопль. Флорис, словно дикий зверь, в один прыжок оказался около алтаря. Кто-то из «красных мундиров», более хитрый и ловкий, чем другие, сумел взобраться на крышу придела и проникнуть внутрь через разбитый витраж. Он схватил Батистину и теперь пытался вытащить ее наружу, используя одновременно в качестве прикрытия. Он дважды выстрелил из пистолета, спрятанного под широким рукавом платья девушки.

Флорис почувствовал ожог на плече, но не обратил на это внимания и бросился на англичанина. Противник, отягощенный драгоценным грузом, не успел вовремя перезарядить оружие. Флорис схватил его за горло и ударил так, что голова бедняги стукнулась об алтарь. Во все стороны полетели брызги крови. На помощь Флорису поспешили Федор и Ли Кан, но дело уже было сделано: бесчувственное тело распростерлось на полу.

— Пальцы Майского Цветка столь же ловки, как когти грациозного леопарда, — блаженно заулыбался Ли Кан. Возможно, несчастный англичанин и не согласился бы с мнением китайца, но его уже никто ни о чем не спрашивал. Федор восхищенно покачал головой и зацокал языком: его любимый «маленький барин» всегда был хорошим учеником, быть может, даже лучшим из всех.

— Ты ранен, Флорис, — сказала Батистина, отрывая кусок от нижней юбки.

— Спасибо, друзья! Возвращайтесь на свои места! — промолвил юноша, сбрасывая красный мундир. Он остался в одной рубашке и повернулся к Батистине боком, подставив раненую руку.

«Похоже, дела-то у них идут на лад! Да здравствует война!» — подумал Федор.

Батистина закатала рукав рубашки Флориса до самого плеча.

— Тебе очень больно? — прошептала она, вытирая кровь и не смея поднять глаза.

Снова послышались выстрелы.

— Ты попал в него, барин! — воскликнул Федор, обращаясь к Адриану.

— Все идет отлично! А как ты, Флорис? — спросил молодой граф де Вильнев.

— Хорошо! — отозвался Флорис.

— Ты мне не ответил, очень ли тебе больно… — пролепетала Батистина, накладывая повязку.

— Да нет, я не чувствую боли, когда твои ручки касаются моего тела! — прошептал Флорис, приподнимая здоровой рукой голову девушки и заглядывая ей в глаза. Они оба едва не утонули, он — в голубых озерах, она — в зеленых. Какая-то новая неизведанная нежность зародилась в их сердцах.

Вдалеке затрещали барабаны.

— Идем! Следуй за мной! — сказал Флорис и взял Батистину за руку. Они прошли, согнувшись в три погибели, мимо Адриана и Федора к лестнице. Флорис не напрасно принял меры предосторожности: в часовню то и дело залетали пули и рикошетом отскакивали от стен.

— Мы поднимемся наверх и посмотрим, что происходит снаружи, — тихо сказал друзьям Флорис.

— Поторопитесь. Они опять собираются атаковать, — коротко ответил Адриан, не выказывая особого удивления при виде столь явного примирения Флориса и Батистины.

Молодые люди осторожно поднялись по лестнице. Раненый англичанин был без сознания. Из предосторожности, на всякий случай, Флорис взял у него оружие и подошел к краю площадки колокольни. Он держал Батистину за плечо, прикрывая ее своим телом. Раненая рука уже начала побаливать, но он не обращал на это внимания. Растрепанные волосы Батистины развевались на ветру и лезли ему в лицо.

Вид, открывшийся взорам молодых людей, вызвал у них вздох изумления. Дым от выстрелов двух противостоящих лагерей смешался с утренним туманом и закрыл горизонт. Воздух дрожал от орудийных залпов, тут и там появлялись новые черные и белые облака дыма, в зависимости от сорта пороха, который употребляли артиллеристы.

— Флорис, в какой стороне находится лес Барри? — спросила Батистина.

— Вон там, справа! — указал Флорис.

Множество «красных мундиров» преодолевало крутой склон холма, совершая какой-то сложный маневр, а голландские драгуны, наводнив равнину, плотными рядами двигались к Фонтенуа.

Казалось, французских войск здесь было немного, да к тому же они были рассредоточены в разных местах. Флориса это обеспокоило. Он заметил вдалеке эскадроны легкой кавалерии, полки пехотинцев в черных и фиолетовых мундирах. Солдаты элитного полка Дома Людовика XV шли по полю в открытую. Первая рота в голубых с серебряными галунами мундирах двигалась впереди. Барабанщик гордо бил в барабан. Флорис знал, что в этой роте служили шотландцы. И вот сейчас они будут драться со своими братьями. Ведь англичан и шотландцев связывают родственные узы!

На ветру трепетали знамена и хоругви. Враги были еще далеко друг от друга и не вступили в рукопашный бой. Повсюду гремели выстрелы. Кое-где мелькали повозки маркитанток, которые спешили напоить сражающихся.

— Господи помилуй! А где же большая часть французской армии? Неужели у нас так мало сил? — прошептал почти себе под нос Флорис.

— Батареи спрятаны там, в лесу Барри. Они пока что не стреляют. Вон у той деревушки возведены специальные укрепления. Их, правда, не видно… Англичане словно бараны идут прямо на бойню… Они будут вынуждены перейти в атаку вон там, в центре Фонтенуа. Французы сначала для виду отступят, а затем сомкнутся у них за спиной, как смыкаются клешни краба! И это я… я послала их туда! — тихо сказала Батистина прерывающимся голосом.

Она не могла отвести глаз от двигавшихся под покровом леса «красных мундиров». Ей хотелось заорать во все горло: «Не ходите вперед! Назад! Отступайте!» Из-за рвавшихся из груди рыданий она не могла говорить и подняла на Флориса полные слез глаза. Юноша еще крепче прижал ее к себе. Казалось, он понимал, какие чувства владеют девушкой.

— О, Флорис, мне не нравится война! Совсем не нравится! — всхлипывала Батистина, уронив голову на плечо Флориса. Он скривился от боли, но тотчас же улыбнулся, увидев перед собой очаровательное, залитое слезами личико и белые обнаженные плечи.

Сражение вдруг отступило на второй план… Батистина тоже ничего уже больше не слышала, кроме глухих ударов сердца в груди Флориса. Ее собственное сердечко билось неровно, то и дело замирая.

«Но ведь я его ненавижу…» — с недоумением подумала Батистина. У нее опять закружилась голова… Глаза, зеленые глаза Флориса, пристально смотрели на нее. Она опустила ресницы, смежила веки, будучи не в силах вынести изумрудного блеска этих глаз. Внезапно Флорис жадно, с каким-то отчаянием припал к ее губам. Батистина хотела оказать сопротивление, бежать, вырваться из железных объятий… Инстинктивно она ощущала опасность, что-то ужасное и прекрасное одновременно, но не могла двинуться с места, буквально парализованная тем огромным ощущением счастья, что дарили ей губы Флориса. Ни Жеодар, ни король, ни Эрнодан не целовали ее с такой дикой страстью. Она чувствовала, что умирает от восторга…

Грохот барабанов в непосредственной близости от колокольни заставил их, наконец, оторваться друг от друга.

— Быстрее! — воскликнул Флорис, увлекая за собой Батистину. Они почти кубарем скатились с лестницы.

— Ну что? Что происходит, брат? — с тревогой спросил Адриан.

— Мы очень важные персоны: англичане прислали целый полк, чтобы захватить нас! — издевательски захохотал Флорис.

— Целый полк, барин! — радостно, даже восхищенно воскликнул Федор.

— Напрасно радуешься, приятель, там по крайней мере пять сотен драгун, а за ними еще пехотинцы! — спокойно сказал Флорис, споткнувшись о тело одного из англичан.

Адриан посмотрел на своих спутников.

— Хм… Четверо против пятисот… Не знаю, сможем ли мы выстоять! — протянул граф де Вильнев.

Флорис торопливо стянул с трупа мундир и протянул его Батистине.

— Держи, Батистина! Надевай!

— О, нет! Это так отвратительно! — запротестовала девушка, отталкивая от себя красные тряпки.

Флорис крепче сжал ее запястье:

— Если мы окружены и находимся в настоящей мышеловке, то это, быть может, для тебя единственный способ вырваться отсюда. Ты должна во что бы то ни стало попытаться добраться до наших войск! — приказал Флорис.

— Но… мне же ничто не грозит, — возразила Батистина. — Напротив, это вам четверым…

— Да замолчи же ты! Прекрати болтать и говорить глупости! Слушай и делай, что тебе говорят! Ты рискуешь больше всех! Ну как же ты не понимаешь?.. Когда Камберленд поймет, что ты солгала, он так разозлится, что подумать страшно! Да я гроша ломаного не дам за твою шкуру, если ты попадешь к нему в руки!

Батистина открыла было рот, собираясь возразить, но подумала-подумала и направилась к алтарю, чтобы переодеться.

— Осторожно! Пригнись! — взревел Адриан. Пули просвистели прямо над головой Батистины. Она только пожала плечами.

Честное слово, мужчины так глупы и злы! А война ужасна! Невыносима! Правда, правда!

Жорж-Альбер отчаянно жестикулировал, давая знать, что хочет показать ей кое-что интересное. Он указывал своей волосатой лапой на какую-то надпись на стене и плиту под ней. Но Батистина даже не повернула в его сторону голову. Она сняла свои пышные нижние юбки и натянула штаны, снятые с убитого англичанина. Они ей были велики. Она попыталась их подвернуть и в эту минуту вспомнила про обжигающий поцелуй Флориса. Батистина улыбнулась. Отсутствие логики было весьма свойственно нашей героине.

«Флорис… Флорис… Люблю я его или ненавижу?» — спрашивала она себя.

Внезапно глаза ее округлились от удивления. Жорж-Альбер продолжал приплясывать и вопить, указывая на черную дыру в стене.

— Сюда! Скорее сюда! Жорж-Альбер нашел потайной ход! — закричала Батистина.

Английские драгуны были уже на паперти. Федор и Флорис навели пушку. От выстрела часовня заходила ходуном. Адриан и Ли Кан бросились к Батистине. Жорж-Альбер гордо колотил себя в грудь и указывал на ржавое кольцо, при помощи которого он отодвинул тяжелую плиту и обнаружил за ней темную лестницу, уводившую в неизвестность.

— Ли Кан проскользнет под священной горой, как благословенная черепаха! — предложил свои услуги китаец.

— Ступай! Но скорее уж будь настоящей борзой, приятель! Время не ждет! — посоветовал ему Адриан, а сам под градом пуль устремился на подмогу Федору и Флорису, беспрестанно стрелявшим из пушек. Англичане всякий раз отступали назад, но только для того, чтобы опять пойти на приступ и отвоевать еще несколько пядей территории. В дырах, образовавшихся на месте разбитых витражей, то и дело появлялись головы врагов. Батистина, придя в сильнейшее возбуждение от запаха пороха и крови, схватила мушкет и стала стрелять. Несколько англичан свалились замертво на каменные плиты.

— О! Я попала! Я попала! — закричала охваченная какой-то сумасшедшей радостью Батистина, забыв про все угрызения совести и не отдавая себе отчета в том, что она, возможно, убила этих людей.

Флорис заряжал пушку. Он на секунду отвернулся от грозного оружия и окинул Батистину таким взглядом, каким посмотрел бы на пятилетнего ребенка, играющего в шары. Она была похожа на мальчика-подростка в своем красном мундире, который был ей явно велик, с волосами, спрятанными под меховой шапкой.

«Я люблю тебя, моя беззаботная птичка! Люблю так, как не любил ни одну женщину… И ты полюбишь меня!» — подумал Флорис, поднося фитиль к пушке.

— Хвост ужа весело извивается под землей, сотрясаемой грохотом священного вулкана! — прошипел Ли Кан, появившись из-за алтаря.

— Есть ли выход в конце подземного хода? — прокричал Флорис, перекрывая треск мушкетов и гром пушек.

— Бог Пан Ку не показал его Ли Кану!

Ответ китайца не внушал надежды на спасение. Возможно, уйдя по подземному ходу, они попадут в еще более ужасную ловушку, в какое-нибудь жуткое подземелье и там погибнут. Адриан и Флорис огляделись. Положение было отчаянное. Англичан становилось все больше и больше, атаки следовали одна за другой. Через минуту другую они просто раздавят осажденных.

— Идите вперед! Уведите Батистину! Мы следуем за вами! — приказали они, забивая, в пушку заряд.

Ли Кан стал отступать, стреляя без разбору в любой движущийся предмет. На ходу он схватил Батистину за руку и потащил за собой. Жорж-Альбер побежал следом за ними.

— Теперь ты, Федор! — приказал Флорис.

— Только после тебя, маленький барин! — рявкнул казак, прищурив свой единственный глаз и сжимая в обоих руках дымящиеся мушкеты.

— Черт побери! Делай, что тебе говорят! — зарычал Адриан, впервые потерявший свое олимпийское спокойствие.

Казак еще раз с сожалением глянул на часовню и исчез за алтарем. Адриан и Флорис переглянулись и, подмигнув друг другу, склонились над пушками. Два чудовищных взрыва сотрясли церквушку. На какое-то время они оба исчезли в клубах дыма. Когда дым рассеялся, в часовне воцарилась тишина. Где-то вдали, у леса Барри, гремели пушки.

«Красные мундиры», уверенные в том, что проклятые французы устроили какую-нибудь дьявольскую хитрость, осторожно вошли в часовню.

— They have disappeared, colonel!

— Those damned Frenchmen! Search the bell tower![21] — взревел как сумасшедший Бамбертон.

Флорис и Адриан быстро задвинули за собой плиту и согнулись почти вдвое. Подземный ход был очень узкий, с низким сводом. Он уводил куда-то вниз и, казалось, сужался с каждым шагом. Впереди горел огонек. Это Ли Кан предусмотрительно прихватил свечку из алтаря. Флорис и Адриан ускорили шаг и наткнулись на ожидавшего их Федора.

— Будем надеяться, что англичанам понадобится гораздо больше времени, чем Жоржу-Альберу, чтобы найти потайной ход! — сказал Адриан.

Вскоре они догнали Ли Кана и Батистину, но свеча вдруг затрещала и погасла из-за нехватки свежего воздуха.

— Где ты, Ли Кан? Не оставляй меня! — прошептала Батистина, чувствовавшая себя в темноте очень неуютно.

— Иди вперед, Голубая Стрекоза! И ты увидишь небо, расцвеченное тысячами и тысячами цветов! — донесся до нее голос китайца.

«Да, но сейчас-то здесь темно, как в могиле!» — подумала про себя девушка.

Жорж-Альбер тоже недовольно заворчал. Флорис на ходу подхватил его на руки, малыш, хотя и был храбрецом, все же в самые неприятные моменты всегда предпочитал держаться поближе к хозяину.

— Я иду вперед! — прошептал Флорис, обладавший, как и Адриан, странным даром видеть в темноте. Он взял Батистину за руку, и девушка, так же, как Жорж-Альбер, страшно обрадовалась. Она скорее бы умерла, чем призналась в том, что напугана. Теперь она была убеждена, что руки Флориса защитят ее от любой опасности. Вдруг что-то зашевелилось у нее под ногами. Батистина еле удержалась от крика. Флорис стал раздавать удары направо и налево. Раздался жалобный писк. Крысы! Батистину затошнило. Флорис нежно пожал ей руку, желая подбодрить. Адриан завершал шествие. Он часто оборачивался, боясь, что сзади появятся англичане, в свой черед обнаружившие подземный ход.

Они прошли примерно четыреста туазов. Внезапно Ли Кан остановился. Подземный ход кончился. Флорис протянул вперед руку и наткнулся на шероховатую скалу. Лбом он упирался в огромную гладкую плиту. Он попробовал нажать на нее, но это ничего не дало. Раненое плечо заболело сильнее. Батистина слышала тяжелое дыхание Флориса.

Подошел Федор:

— Дай-ка я попробую, барин! — проворчал он.

Казак наклонил голову, набычился и уперся в плиту спиной. Но даже для этого гиганта, наделенного воистину богатырской силой, груз оказался слишком тяжел. Федор не мог сдвинуть плиту с места. Ли Кан, Флорис и Адриан пришли ему на помощь. Объединенные усилия принесли плоды: плита со скрипом повернулась и открыла еще один узкий проход. Флорис, превосходивший всех ростом, сунул голову в проход и едва не выругался от удивления: камень, который они с таким трудом заставили повернуться вокруг своей оси, был частью церковной стены. Они покинули одну часовню, чтобы оказаться на хорах другой, превращенной в конюшню. Примерно около сотни лошадей стояли внизу и мирно жевали овес, обильно политый водкой, чтобы придать им смелости во время битвы. Флорис проскользнул на хоры как угорь. Конюхи седлали лошадей. Неподалеку около переносного горна хлопотал кузнец. Флорис подал знак друзьям. Те поняли его без слов. Они устремились вперед и бросились на несчастных конюхов, которые не успели даже воскликнуть «My God!»[22]. Флорис протянул руку Батистине и помог ей выбраться из дыры. Все четверо снова навалились на плиту и поставили ее на место.

— Должно быть, эта местность вся изрыта подземными ходами еще со времен испанского владычества. Если мы поищем как следует, то, возможно, нам повезет, и мы найдем другой подземный ход, который выведет нас в расположение наших войск, — прошептал Адриан.

— Пойди посмотри, что творится снаружи, брат! — тихо ответил Флорис, смотревший в дверную щель.

А снаружи царила невообразимая суматоха. Повозки, телеги, тележки и кареты — все смешалось. Ездовые нахлестывали несчастных животных. Все кричали, вопили, куда-то бежали, сталкивались, падали… С шумом и грохотом, объезжая ряды повозок, пронеслась кавалерия, спешившая на поле битвы. Вдали слышались звуки канонады.

— Похоже, мы оказались в самом центре английского лагеря! — заметил Адриан.

— О да! А вон там палатка Вилли! — сказала Батистина.

Флорис бросил на нее исполненный беспредельной ярости взгляд. Он не мог вынести, что она вот так запросто, фамильярно говорит о герцоге Камберленде.

— А знаешь ли ты, где расположены их батареи? — сухо спросил он, словно совершенно забыл о том, что произошло между ними совсем недавно.

«Честное слово, до чего же чудные создания мужчины! Правда, правда! Все они хотят знать одно и то же!» — подумала Батистина, обиженная таким поведением Флориса.

— Нет, не знаю, — ответила она, надув губки. — Но вон в том сарае, который виднеется среди палаток, что-то спрятано. Когда я проезжала мимо, солдаты таскали туда какие-то бочки, а полковник Бамбертон не захотел, чтобы мы смотрели в окно. Правда, Жорж-Альбер?

Маленькая обезьянка утвердительно заверещала.

Флорис и Адриан переглянулись и опять приникли к щели, чтобы получше рассмотреть сарай, на который они сначала не обратили внимания. Около двадцати «красных мундиров» бдительно охраняли шаткое строение, словно это была настоящая крепость. Флорис щелкнул языком. В его глазах сверкнули зеленые молнии.

— Английский пороховой погреб! — задумчиво промолвил Адриан.

20

— Черт возьми! Друзья, мы можем устроить им хороший фейерверк! — продолжил Флорис, проводя рукой по своим смоляным кудрям. Он отвел Батистину в сторону, а сам отозвал Федора, Ли Кана и Адриана в угол. Это означало, что мужчины желали переговорить между собой, без участия всяких пустоголовых девчонок.

Батистина была очень сердита. Ей ужасно хотелось есть, а Жоржу-Альберу — пить, и оба они были обижены на весь белый свет. Батистина опустилась на солому у ног большого вороного жеребца, который старательно жевал свой овес, и приготовилась заснуть, позабыв про то, что им грозят неприятности. До нее доносились отрывочные фразы из разговора мужчин:

— Без длинного фитиля-то это больно опасно, барин! — гудел Федор.

— Мысль Острого Клинка столь же пуглива, как мысль какой-нибудь старой-старой женщины! Если Майский Цветок возьмет пылающую косу огнедышащего дракона… — предлагал китаец, не обращая внимания на ярость в глазах Федора.

— Флорис прав, друзья мои! И мы, Ли Кан, тоже! Надо попробовать, даже если это будет стоить нам жизни! — сказал Адриан.

Лежа на мягкой соломе, Батистина пожала плечами и подумала: «Какие все-таки несносные создания эти мужчины! Скучные, претенциозные, спесивые, глупые, буйные и… наглые!»

Флорис продолжал размахивать руками и что-то шептать своим друзьям. Казалось, он поручал каждому какое-то задание. Батистина почувствовала, что в ее сердце зреет обида. У нее пересохли губы, она провела по ним языком и тотчас же вспомнила страстный поцелуй Флориса. Теперь она злилась на себя за то, что позволила себя целовать. Однако воспоминание об этом событии было таким приятным, таким волнующим, что у нее порозовели щеки.

Жорж-Альбер слонялся по конюшне, все осматривал и обнюхивал. В конце концов он обнаружил буханку черного хлеба и кувшин с водкой. Он решил поделиться со своей подружкой и, радостно вереща, притащил ей чудесную находку. Батистина тут же впилась зубами в горбушку, а затем глотнула обжигающую жидкость прямо из кувшина. Славная старая Элиза не приучила обожаемую воспитанницу пить крепкие напитки по утрам. Батистине сделалось ужасно жарко, по жилам разлилась блаженная теплота. Жорж-Альбер тоже жадно пил прямо из кувшина большими глотками. Батистина вновь потянулась за живительным напитком и отпила еще немного, а Жорж-Альбер посматривал на нее с пониманием, а затем начал беспокоиться, останется ли в кувшине что-нибудь на его долю. Он принял кувшин из рук Батистины и маленькими глотками, смакуя, допил остатки. А на Батистину напал приступ безумного веселья, она просто задыхалась от смеха.

— Скорее! — воскликнул Флорис и бросился к покинутому кузнецом походному горну.

Адриан и Ли Кан стали отвязывать лошадей. Батистина вытаращила глаза. Она не понимала, в чем причина такого оживления и столь поспешных действий. Все плыло и качалось у нее перед глазами, все таяло в тумане, теряло очертания, даже приближавшийся Флорис. Ей даже показалось, что он раздвоился. Как это было забавно! Необычно! Интересно!.. Два Флориса схватили горящие угли и бросили их на кипы соломы. В воздухе сразу же запахло гарью. Тоненькие язычки пламени побежали в разные стороны. Батистина звонко захохотала.

— Скорее на коня, Батистина! — приказал Флорис. Он промчался мимо девушки, даже не взглянув на нее, озабоченный тем, чтобы помочь друзьям. От дыма у Батистины начало щипать глаза. Тревожно заржали испуганные лошади. Икая и кашляя, Батистина попыталась подняться и встать на ноги. Она вцепилась в хвост вороного жеребца. Тому такое фамильярное обращение не понравилось, и он лягнул ее так, что она отлетела на несколько шагов и шлепнулась посреди прохода. Почуявшие свободу лошади рвались к выходу. Языки пламени уже лизали кормушки. Неспособную что-либо воспринимать Батистину вот-вот могли растоптать обезумевшие от страха животные. К счастью, Жорж-Альбер был более привычен к крепким напиткам, чем его юная хозяйка. Он вскочил на спину вороного коня и завопил, призывая Флориса на помощь. Тот растолкал лошадей, прорвался к Батистине и усадил ее верхом на коня.

— Поцелуй меня еще раз, Флорис! — выдохнула Батистина, обвивая руками шею юноши.

— Боже милосердный! Что ты наделал, Жорж-Альбер? Она же совершенно пьяна! — воскликнул Флорис.

В ответ Батистина только блаженно и чуть глуповато улыбалась.

Флорис вскочил на коня позади нее, чтобы она могла держаться прямо, ибо сама она не была на это способна. Жорж-Альбер, чувствуя свою вину, понурил голову. Он тоже ловко взлетел на спину благородного скакуна и уцепился за луку седла.

— О нет! Я не хочу ехать так! Ведь ты не сможешь меня поцеловать! — простонала Батистина, вертя головой из стороны в сторону.

— Не бойся, моя пугливая лань! Я наверстаю упущенное в более подходящее время! — расхохотался Флорис. Он отвязал вороного коня. Батистина залилась счастливым смехом: горячее дыхание Флориса щекотало и обжигало ей шею.

Федор, Ли Кан и Адриан закончили все приготовления. Адриан вскочил на первую попавшуюся лошадь и проложил себе дорогу поближе к брату, пиная коней сапогами.

— Подождем еще немного! — крикнул Флорис, несмотря на то, что все более обеспокоенный табун представлял собой большую опасность.

Языки пламени уже бежали по балкам. Федор с трудом добрался до двери и положил руку на засов. Ли Кан протянул Флорису и Адриану жгуты из соломы.

— Goddam! Fire in the stables![23] — заревели снаружи «красные мундиры». Они указывали на поднимавшийся над бывшей часовней черный дым.

— Самое время! — закричал Флорис.

— Давай, Федор! — поддержал брата Адриан.

— Сабли наголо! Пушки к бою! — гаркнул старый казак. Он одним движением руки отворил двери и отскочил в сторону, чтобы не погибнуть под копытами ошалевших от ужаса лошадей. Несчастные животные тотчас же устремились на свободу, на вольный воздух. Английские часовые покинули свои посты и бросились ловить лошадей, другие уже спешили с ведрами воды. Флорис и Адриан наклонились и подожгли жгуты соломы. Китаец и казак последовали их примеру и тоже вскочили на коней. Батистина залилась хохотом:

— О, Флорис! Дай мне попить, я умираю от жажды!

— Замолчи и держись покрепче! — приказал ей Флорис и направил своего коня в середину табуна испуганно ржавших лошадей.

И вовремя: огромная плита повернулась вокруг своей оси.

— It’s them! It’s them![24] — вопил полковник Бамбертон. Его искаженное от ярости лицо с рыжеватыми взъерошенными усами появилось в открывшемся в стене проломе. Топот копыт и треск горящей соломы перекрывали его голос. Четыре всадника вылетели из объятой пламенем часовни вместе с несущимся галопом табуном.

— Help! Help![25] — орали во все горло Флорис и Адриан, делая вид, что они были заперты внутри и сейчас спасаются от неведомых врагов. Они неслись как сумасшедшие прямо на сарай, а за ними летели Федор и Ли Кан. Никому из английских солдат даже в голову не пришло попытаться остановить их.

Батистина чувствовала себя просто чудесно. Она намертво вцепилась в конскую гриву. Ей казалось, что она летит по воздуху. Сарай с таинственными бочками маячил впереди. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Флорис бросил пылающие жгуты внутрь здания. Две золотистые змеи упали прямо на крышки деревянных бочек. Федор, Ли Кан и Адриан скакали рядом с ними. Они точно так же избавились от своих горящих жгутов. Соломенная крыша сарая загорелась. Батистина ощутила, как Флорис, у которого теперь были свободны руки, крепко прижал ее к себе. От свежего воздуха и прохладного ветра Батистина не только не протрезвела, но, наоборот, захмелела еще больше. Она опять задохнулась от счастливого смеха и повернула голову. Ну и странная же рожица была у Жоржа-Альбера! Она увидела, как английские солдаты разбегаются в разные стороны. Они что-то отчаянно вопили, но она не понимала слов. Это было ужасно смешно! В особенности ее развеселило то, что они один за другим валились ничком и прикрывали головы руками.

— Fire in the darn!

— The gun powder’s going to blow ap!

— Run! Let’s get out of here![26]

Батистину уносило в неизвестность каким-то дьявольским галопом. Никогда еще ей не было так хорошо. Флорис безжалостно пришпоривал коня. Он направил его прямо на ряды палаток, обрывая шнуры, вырывая колышки, сбивая с ног часовых и офицеров, бросившихся искать оружие. Позади загремели выстрелы. Герцог Камберленд, встревоженный невообразимым шумом, выскочил из своей палатки.

— Эгей! Привет, Вилли! — восторженно завопила Батистина. Флорис тотчас же зажал ей рот рукой. Принц вытаращил глаза: этот маленький английский солдатик, в мундире явно с чужого плеча, напоминал ему кого-то!

— After them! After them![27] — заревел герцог, приходя в себя.

«Красные мундиры» попытались преградить дорогу Флорису и его спутникам. Но не тут-то было! Флорис дал коню шенкеля и перемахнул через телегу.

— They are four! They are getting away! The girl! The girl![28] — вопил как оглашенный оставшийся далеко позади Камберленд…

Раздался страшный взрыв, словно разом выстрелили пятьсот пушек. Все палатки мгновенно смело, будто ураганом. Батистине показалось, что земля вздрогнула и разверзлась. Ослепительная вспышка озарила небеса. Батистина почувствовала, что неведомая сила вырвала ее из седла и понесла прочь. На землю падал огненный дождь. Английский пороховой погреб взлетел на воздух.

Где-то во всю мочь трезвонили колокола. Батистине мучительно хотелось еще поспать, но при таком шуме и гаме это было невозможно. У нее звенело в ушах, кружилась голова. Она сначала пошевелила пальчиками, потом, по обыкновению, потянулась всем телом. Наконец она открыла глаза. Сиявшее в небе солнце ослепило ее.

«Какой чудесный денек!» — подумала Батистина.

Было так тепло и хорошо!

Батистина лежала на мягкой, шелковистой весенней траве. Она приподнялась на локте, но тотчас же бессильно упала на траву. Голова у нее раскалывалась от боли. Она икнула, и ей сразу стало легче. Кто-то взял ее за руку…

— О… Жорж-Альбер… А… где… все остальные? — прошептала Батистина, открывая глаза.

Маленькая обезьянка дала ей понять, что ничего не знает.

Жорж-Альбер жалобно заверещал и указал лапкой на жуткое зрелище, от которого Батистина окончательно протрезвела. Она вспомнила про страшный взрыв и еле сдержала крик ужаса. На много туазов вокруг слышались стоны, валялись разорванные на куски и изуродованные тела… Некоторые из несчастных висели на деревьях, как неподвижные куклы… Вокруг громоздились конские трупы с выпущенными наружу внутренностями… Слышалось жалобное ржание издыхающих животных…

— Му God! Му God![29] — восклицал лежавший неподалеку от Батистины англичанин.

Пыль начала понемногу оседать, дым — развеиваться. Кое-где засуетились солдаты, они пытались оказать помощь раненым. Батистине показалось, что вдалеке промелькнул герцог Камберленд, отдававший какие-то приказы.

Жорж-Альбер зацокал языком и стал махать лапами, словно звал Батистину за собой:

«Скорей, скорей! Бежим! Пока нас не обнаружили!» — говорил он на своем обезьяньем языке.

Батистина с трудом поднялась на ноги. Все тело болело и ныло. Жорж-Альбер протянул ей меховую шапку, которую он подобрал около одного из убитых. Батистина подняла кверху свои слишком заметные длинные волосы и спрятала их под шапкой.

Некоторые из солдат, оглушенных взрывом, начали приходить в себя. К счастью, они не обращали внимания на девушку. Она еще раз огляделась, ища взглядом Адриана и Флориса. Один из «красных мундиров» показался ей похожим на Федора. Она окликнула его по имени. Англичанин обернулся. На Батистину глянули два огромных вытаращенных голубых глаза. Это было чужое, незнакомое лицо. Вдалеке запели горны, затрещали барабаны. Голландцы и австрийцы спешили на помощь союзникам. Сейчас как раз настало время исчезнуть.

Батистина схватила за руку Жоржа-Альбера и бросилась к лесу. Она бежала так быстро, как только позволяли ей сапоги, которые были ей велики, как и мундир. Через несколько минут они уже оказались пол спасительным пологом деревьев. Здесь было, пожалуй, безопаснее, чем на открытом пространстве, ведь здесь их, по крайней мере, не так легко было заметить. Они продолжали пробираться сквозь заросли молодых деревьев, постоянно натыкаясь на стволы и ветки. Они двигались вперед, совершенно не представляя себе, куда идут. Через несколько минут задохнувшаяся от быстрого бега Батистина повалилась без сил на землю Жорж-Альбер приложил палец к губам. Вновь загремели пушки, завязалась перестрелка. Среди деревьев раздался стук копыт. Батистина и Жорж-Альбер распластались в густой траве. Мимо пронесся английский эскадрон, едва не растоптав их.

— Goddam! Damned Frenchmen![30] — ругались «красные мундиры».

Батистина выждала, когда они исчезнут вдали, и уже собралась было подняться, как Жорж-Альбер потянул ее за рукав: на них двигалась рота пехотинцев с примкнутыми штыками. Батистине пришло в голову, что все эти солдаты посланы искать и схватить ее самое, но в эту минуту примерно в трехстах туазах от нее послышались крики, загремели выстрелы, и она поняла, что свежие силы англичан пошли в атаку на французские батареи.

— О, Жорж-Альбер! Мы, должно быть, попали в лес Барри! Господи! — прошептала Батистина, прислушиваясь к яростной пальбе.

Двое друзей снова побежали наугад. Батистина не могла сообразить, стоит ли им приближаться к французским батареям или, наоборот, бежать от них подальше. Ядра свистели у них над головами, разбивали в щепки деревья, с глухим стуком ударялись о землю, засыпая их песком и мелкими камешками.

Они попали между двух огней. Если повернуть назад, то окажешься в английском лагере, двигаться вперед — дать себя разорвать французскими ядрами. Шальные пули посвистывали прямо над головой, снаряды разрывались почти у самых ног, оранжевое пламя металось по траве. Вдруг снова запели горны, раздались громкие крики. Батистина терялась в догадках: что бы это могло значить? На всякий случай они с Жоржем-Альбером снова распластались в густых зарослях. Разумеется, Батистине было невдомек, что ловко спрятанные под покровом леса батареи Мориса Саксонского расчленили армию англичан на несколько частей. И теперь те давали сигнал к отступлению, чтобы перегруппироваться в каком-нибудь относительно спокойном месте и вновь пойти в атаку.

Батистина и Жорж-Альбер увидели, как мимо них потянулись толпы искалеченных людей. Более крепкие поддерживали тех, что едва могли волочить ноги. Некоторых солдаты несли на руках. В Батистине проснулся инстинкт самосохранения. Она дрожала всем телом…

Один молодой англичанин, с развороченным пулей животом, рухнул и захрипел в трех шагах от девушки, Она хотела было оказать ему помощь и подбежала к бедняге, но он был уже мертв.

— О, Жорж-Альбер! Как все это ужасно! Как отвратительна война! — шептала Батистина с глазами, полными слез.

Маленькая обезьянка дружески похлопала ее лапкой по щеке, потом сделала знак, что отступающие войска уже прошли и что надо этим воспользоваться. Они вновь бросились бежать как сумасшедшие, не разбирая дороги. В лесу, казалось, стало потише, но Батистина не знала, радоваться этому спокойствию или огорчаться. Вокруг не было видно ни одного английского солдата. Девушка почувствовала некоторое облегчение и вздохнула полной грудью. Ей стало очень жарко, и она расстегнула мундир.

Внезапно друзья выскочили на большую пустынную полянку, усыпанную ромашками и маками. Пели птицы. Примерно в пятидесяти туазах виднелись крыши домов какой-то деревушки. Похоже, там было все спокойно. Батистина вдруг ощутила себя далеко-далеко от поля битвы. Она нагнулась и сорвала несколько цветков.

Жорж-Альбер, более обеспокоенный, чем его хозяйка, вертел головой направо и налево. Небольшой холм с купой деревьев наверху скрывал от них восточную часть поляны, а в ста туазах к западу располагалась небольшая возвышенность. Жорж-Альбер заметил неподалеку, на дереве, в двадцати футах от земли, небольшой охотничий шалаш, искусно спрятанный среди ветвей и казавшийся пустым. Жорж-Альбер быстро повлек за собой Батистину. Внезапно совсем рядом послышалась барабанная дробь. Друзья как раз пересекли поляну, когда на вершине холма показались англичане. Они шли, четко печатая шаг. Жорж-Альбер утер пот со лба. Батистина полезла на дерево. К счастью, в ствол были вбиты крюки и железные кольца. Жорж-Альбер подталкивал девушку сзади. Страх тоже оказался хорошим помощником в столь трудном деле. Задыхаясь, она все же добралась до шалаша, втащила в ненадежное убежище Жоржа-Альбера и прикрыла расшатанную, еле висевшую на петлях, дверцу. Хлипкое строеньице оказалось довольно просторным внутри — оно было предназначено для трех-четырех охотников. В углу были прибиты две широкие доски, которые могли служить как столом, так и лежанкой. Спереди виднелось небольшое, примерно в фут шириной, отверстие для мушкетов. Жорж-Альбер и Батистина тотчас же приникли к нему. Перед ними открывался великолепный вид. Да, сколь бы ни было ненадежно их убежище, все же это было лучше, чем ничего.

— Мы, должно быть, находимся совсем рядом с Фонтенуа, — прошептала Батистина.

Жорж-Альбер сделал ей знак замолчать… «Красные мундиры» находились уже почти посреди поляны. Внезапно они остановились. На узкой тропинке появилась колонна французских гвардейцев. Они преградили дорогу англичанам. Войска застыли друг против друга. От волнения Батистина так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Две тысячи человек, две тысячи бьющихся сердец… Враги молча смотрели друг другу в лицо…

— Что они собираются делать, Жорж-Альбер? Честное слово, не понимаю! — прищурила глаза Батистина, стараясь получше рассмотреть ряды французов в надежде увидеть кого-либо из знакомых.

Один из английских офицеров, которого она видела в окружении герцога Камберленда, выступил вперед.

— О, только бы этот человек не заметил, что мы залезли сюда! Это лорд Чарльз Гей, Вилли звал его Чарли, — прошептала Батистина.

Под лучами весеннего солнца англичанин был очень хорош собой. Его, разумеется, занимали более серьезные вещи, чем какая-то французская девчонка.

Он сделал несколько шагов вперед, гордо выпятив нижнюю челюсть и презрительно оттопырив нижнюю губу.

— Этот бедняга Чарли совершенно сумасшедший. Crazy, как говорят англичане! Его же сейчас убьют! — ужаснулась Батистина, выучившая за пару дней несколько слов на языке великого Шекспира. Она еще крепче стиснула лапку Жоржа-Альбера.

— Господа французские гвардейцы, мы предоставляем вам честь стрелять первыми! — закричал на безупречном французском языке Чарльз Гей, отдавая честь, как на параде.

Батистина зажала себе рот рукой. Ей вдруг захотелось кричать от волнения, как в театре. Вперед выступил командир французов. Батистина, замирая от восторга, смотрела, как он снял свою треуголку и вежливо раскланялся.

— О Боже! Но я же его знаю! Это же граф д’Антеррош, он часто угощал меня сладостями, когда я была маленькой!

— Господа англичане, мы не будем стрелять первыми! Стреляйте сами, если вам угодно! — гордо ответил господин д’Антеррош, получивший строжайший приказ Мориса Саксонского встретить англичан и ценой многих и многих жизней заманить их в ловушку, пропустив через себя без единого выстрела.

Батистина, разумеется, ничего этого не знала и не понимала. Сейчас она радовалась как ребенок и едва не захлопала в ладоши. Французский офицер надел свой головной убор и занял место среди солдат. Батистина от изумления вытаращила глаза: Чарльз Гей отдал приказ, и англичане вскинули мушкеты. Жорж-Альбер и Батистина инстинктивно бросились плашмя на пол. Прогремели четыре дружных залпа. Вслед за выстрелами раздались жуткие крики. Батистина, оглушенная и напуганная таким развитием событий, еще раз глянула в отверстие и закричала от ужаса. Начало-то было замечательным, а вот конец… Более шестисот французских солдат лежали на земле, одни были убиты, другие, смертельно раненные, — корчились и хрипели. Оставшиеся в живых в панике разбежались кто куда. Только несколько человек замерли на месте, желая спасти честь полка даже ценой собственной жизни.

— Какой кошмар! Какой ужас! — всхлипывала Батистина.

Жорж-Альбер горестно вздыхал и прижимал голову девушки к своему плечу, стараясь ее утешить.

Англичане воспользовались своим мнимым преимуществом и устремились в образовавшуюся брешь. Они уже были уверены в победе. Офицеры получили приказ бросить сюда все резервы и как можно дальше продвинуться в расположение французских войск. Они не обращали внимания на то, что боеприпасы были уже на исходе.

Батистина видела, что колонна англичан все увеличивалась и увеличивалась. Они упрямо шли вперед, сметая все на своем пути: легкую французскую кавалерию и пехоту. Сейчас это была слепая неодолимая сила, и ничто не могло ее остановить. Бараны шли на бойню…

21

— Неужели сражение проиграно, господин маршал? — спросил король, наблюдавший за катастрофическим развитием событий.

— Проиграно?! Кто посмел сказать вам такую чушь, ваше величество? — рявкнул Морис Саксонский, который и так уже был выведен из себя тем, что довольно долго трясся в своей повозке и еле-еле добрался до холма, где восседал король.

— Но наш военный министр уверял нас, что скоро сыграют сигнал к отступлению! — сказал Людовик, поглядывая с иронической усмешкой на графа д’Аржансона.

— Гвардейцам было приказано пропустить через себя англичан без единого выстрела, и они это сделали! А теперь выдвигайте из засад и оврагов свежие войска! — приказал Морис Саксонский.

Офицеры растерянно переглянулись. Господи помилуй! Никто и никогда еще не видел подобной тактики! Без сомнения, маршал обезумел! Он потерял голову и проиграл сражение!

Такого же мнения придерживались и капитан де Гастаньяк и Лафортюн, которые имели честь наблюдать за ходом всей операции с холма, где располагался король.

«Где Батистина? Где же Батистина?» — спрашивал себя Эрнодан, не находя себе места от снедавшей его тревоги.

Но уже через несколько минут все подумали, что битва все же может быть выиграна благодаря неожиданному, фантастическому взрыву, прогремевшему там, где, как было известно в генеральном штабе, находился английский пороховой погреб.

«Вероятно, это дело рук наших лихих удальцов, братьев де Вильнев», — подумал король, смахивая пыль с камзола и треуголки.

Неожиданно какая-то английская батарея принялась обстреливать холм. Ядра стали падать прямо у ног коня Людовика XV.

— Ваше величество, вы должны немедленно отправиться в укрытие! — шепнул королю военный министр, которого Людовик, вообще-то, ни в грош не ставил — тот был, как говорится, ни рыба ни мясо.

Было примерно около часу пополудни. Солнце стояло высоко в небе.

— Надо давать сигнал к отступлению, сир! — стал настаивать на своем граф д’Аржансон. — Иначе вы, ваше величество, рискуете попасть в ловушку! Вас даже могут взять в плен!

— Да замолчите же, черт вас побери! — заворчал Морис Саксонский и подал знак своему ездовому вновь направляться на поле битвы. — Ни о чем не беспокойтесь, ваше величество, и не слушайте карканья этого старого ворона — предвестника несчастий!

— Удачи вам, граф! — ответил король.

Морис Саксонский довольно усмехнулся. Людовик назвал его графом, это было добрым знаком.

— Вперед, мои славные солдаты! Еще один молодецкий удар, и дело сделано! — заорал маршал.

— Да здравствует король! Слава Великому Морису! Уррра-а-а! — в едином порыве кричали гвардейцы.

Эрнодан де Гастаньяк решился на отчаянно смелый поступок. Он соскочил с коня и приблизился к королю.

— Не позволите ли мне, ваше величество, принять участие в последнем штурме? — спросил молодой человек, низко склонившись и прижимая к сердцу свою треуголку.

В другом месте и при других обстоятельствах сей демарш гасконца сочли бы вопиющей наглостью. Осмелиться обратиться к королю без особого на то соизволения августейшей персоны! Невиданно! Неслыханно! Но сейчас все смешалось и перепуталось. На холме царило всеобщее волнение, так что было не до соблюдения всех тонкостей этикета.

Король внимательно посмотрел на юношу и одобрительно улыбнулся. Людовику понравилась смелость гасконца.

— Ступайте, капитан! И заслужите еще одно повышение в чине!

Эрнодан де Гастаньяк вновь поклонился. Он уже попятился было назад, но король схватил его за рукав и зашептал на ухо, чтобы никто не слышал:

— Не вступайте в сражение… Там обойдутся и без вас… Отправляйтесь лучше на поиски мадемуазель де Вильнев!

Эрнодан де Гастаньяк понимающе кивнул головой. Приказ короля полностью совпадал с его собственными желаниями. Он вскочил в седло и погнал коня галопом. За капитаном последовал Лафортюн. Толстый рейтар ругался про себя на чем свет стоит, ибо полагал, что находиться на холме, где сидит король, в тысячу раз более приятно, чем нестись неведомо куда и зачем.

— Вперед! В атаку! — слышались повсюду голоса французских офицеров. Из леса Барри стремительно, волна за волной, выплескивались свежие полки, ждавшие своего часа в засаде. Неповоротливая колонна англичан остановилась. «Красные мундиры» не были готовы отразить новое нападение. Они попали меж двух огней, в смертельную ловушку. «Клешни краба» сомкнулись у них за спиной.

— О, мое сердечко… Мое сердечко… Где ты? Что с тобой? — шептал король. Он наблюдал в подзорную трубу за начавшейся бойней. Его лицо заливала смертельная бледность.

— The frenchmen are counterattecking!

— We’re running out of ammunition!

— They have us encircied!

— It’s a trap![31] — ревели английские солдаты.

Батистина и Жорж-Альбер не понимали того, что кричали англичане, но они прекрасно видели: дела у «красных мундиров» обстоят из рук вон плохо, колонна распалась на части, и каждый спасался, как мог.

Шалаш затрясся и задрожал. Батистина ухватилась за какую-то ветку дерева.

— Поганый англичанин! — загудел позади нее чей-то грубый голос.

— Такой же дезертир, как мы! — в тон ему вторил столь же неприятный голос.

Батистина в ужасе обернулась. На нее набросились два французских солдата, по-видимому, не имевшие никакого желания участвовать в кровавой схватке. Девушка сопротивлялась, брыкалась ногами. Но, разумеется, мужчины оказались сильнее. Они крепко держали ее. Один сдавил ей горло, чтобы заглушить крики, а другой принялся связывать ее веревкой. Жорж-Альбер отважно устремился на помощь подружке.

— Ах ты, чертова макака! — скорчился от боли один из бандитов, курчавый рыжеватый парень, и отдернул окровавленную руку, которой здорово досталось от острых зубов обезьянки. Он хотел схватить Жоржа-Альбера за поводок, но тот ловко увернулся, еще раз тяпнув ненавистную руку, выскочил в отверстие и скрылся в ветвях.

— Ос-та-но-ви-тесь! Я фра-нцу-жен-ка, как и вы… — попыталась выдавить из себя Батистина.

— Давай-ка его прирежем, пока, не поздно! А то он нас выдаст своим дурацким квохтаньем! — услышала Батистина. Но судьба, видимо, смилостивилась над ней в этот раз. Второй бандит придерживался иного мнения, чем его приятель, и затолкал ей в рот какую-то грязную тряпку.

— Э, нет! Мы с тобой сможем приволочь его как пленного после сражения! — сказал парень со шрамом, обдав Батистину винным перегаром, к тому же от него ужасно разило чесноком.

— Здорово! Хорошая идея! Может, даже награду получим! Да и бригадир не сможет тогда сказать, что мы дезертиры! — одобрил план приятеля курчавый.

— Что правда, то правда, но есть тут одна заковыка… А что, если англичане соберутся с силами и пойдут опять в наступление? А? Как мы попадем к своим? — почесал в затылке тот, от кого воняло чесноком. Похоже, он был «мозгом» преступного братства.

— Да, ты прав, черт побери! Ну, делать нечего! Прикончим его, и дело с концом! — и курчавый решительно выхватил огромный нож. Он уже занес руку, чтобы перерезать Батистине горло. Обезумевшая от ужаса девушка стала извиваться всем телом. Мелкие монетки выпали из ее карманов и покатились по дощатому настилу. Курчавый бросился их собирать.

— Эй! Гляди-ка! А англичанин-то богатенький! Надо его обыскать, может, где спрятал золотишко! — проворчал тот, что был поумнее. В нем заговорила природная жадность: а вдруг у пленника где-то спрятано целое богатство!

Полузадохнувшаяся Батистина с отвращением почувствовала, как руки солдата стали обшаривать карманы куртки и штанов. Парень вертел ее и так и сяк. Он ощупывал ее очень тщательно. В конце концов он запустил свою грязную лапу ей между ног и тотчас же отдернул руку, словно бы обжегся.

— Ну, нашел что-нибудь? — спросил кудрявый.

— Слушай… Ну и дела! У англичан-то нет… Ох, черт! Им отрезают, что ли… — блеял «великий ум», с откровенным изумлением глядя то на компаньона, то на пленника.

— Да что ты там мелешь? Ты спятил, что ли? — спросил второй.

— О-т-пу-сти-те ме-ня, я же жен-щи-на, — еле выдохнула Батистина.

— Что там еще вякает этот сопляк?

— Похоже, он промяукал, что он — женщина! — ответил кудрявый и тоже сунул руку Батистине между ног. От этого прикосновения ей сделалось жарко и противно. Кучерявый быстрее пришел в себя, чем его «умный» компаньон, оказавшийся на поверку увальнем-простаком, и разорвал на Батистине мундир и рубашку.

— Черт побери! Действительно, девка! — Он с изумлением и восхищением уставился на юную роскошную обнаженную грудь Батистины.

Она перевела дух. Сейчас эти люди ее отпустят. Она им все объяснит. Но тут девушка увидела, как дезертиры обменялись многозначительными взглядами и подмигнули друг другу. Они подхватили ее под мышки и уложили на доски.

— Это ведь военный трофей, не так ли? Кому начинать? — спросил «умник».

Батистина забеспокоилась. Ей явно угрожала новая опасность, она это чувствовала. Но какая? Что все это значило? Они должны были уже давно развязать путы, но что-то не торопятся… Батистина зашевелилась и попыталась подняться. Ей было стыдно лежать вот так, с обнаженной грудью, перед ними. А они не отказывали себе в удовольствии смотреть на нее во все глаза и при этом сально хихикали.

Вновь загремела канонада. Мимо пронеслись десятки лошадей…

— Сыграем-ка на нее в кости! — предложил кучерявый.

Батистина задрожала.

«Они хотят сыграть на меня в кости? Но для чего?», — подумала она с ужасом.

Мерзавцы уселись прямо у ног Батистины. Ждать ей пришлось недолго.

— Ага! Я выиграл! Мне и начинать! — воскликнул кучерявый, радостно потирая руки и вновь извлекая свой ужасный нож.

— Эй, ты! Давай-ка побыстрей! Не очень-то возись, а то еще нагрянет кто-нибудь! — посоветовал «умник».

Ошалевшая от страха Батистина корчилась и извивалась на досках, тщетно пытаясь высвободить руки.

— Не беспокойся, приятель! Я тебе верный друг, так что быстро управлюсь! Тебе тоже достанется! — сказал кучерявый, приближаясь к Батистине.

В мгновение ока он перерезал путы у нее на ногах. Батистина попыталась было брыкаться, но негодяи помогали друг другу. «Умник» крепко держал ее за лодыжки. Еще раз сверкнул нож, и все пуговицы со штанов отлетели. Кучерявый резко и зло рванул тонкую ткань, раздался треск, и Батистина осталась в одной рубашке, которая уже не скрывала ослепительной красоты нагого тела.

Дезертиры разом покраснели, дыхание у них стало прерывистым. Они буквально пожирали девушку глазами, похотливо пялились на обнаженную грудь и белый живот.

— Ну, не ломайся, красотка! Небольшое изнасилование никогда еще не причиняло вреда девчонке! Только на пользу пойдет! Подумаешь, делов-то! — глухо проворчал кучерявый, придавливая девушку своим телом.

«Изнасилование? А что это такое?» — спрашивала себя Батистина, борясь из последних сил. Она стукнулась головой о балку, вернее, ее стукнули. На несколько секунд она оглохла и ослепла от боли. Придя в себя, она почувствовала, что все вокруг плывет и качается, словно на палубе корабля.

— Пощадите!

— Да мы не делали ничего плохого! Подумаешь, уж и развлечься нельзя!

— Мы только пошутили! — отчаянно вопили дезертиры.

Железные руки схватили обоих за горло и яростно сшибли две головы.

Батистина, избавленная от объятий, вызывавших у нее отвращение и даже тошноту, тихонько застонала.

— Негодяи! Мерзавцы! Подлецы! — гремел знакомый Батистине голос. Раздались жуткие крики. Батистина открыла глаза и увидела, как Эрнодан де Гастаньяк надавал таких пинков под зад дезертирам, что те вывалились наружу и исчезли.

Батистина с трудом поднялась. Она вдруг почувствовала, что стало легче дышать: Жорж-Альбер, неизвестно откуда взявшийся, вытащил у нее кляп изо рта. Он гордо бил себя кулачками в грудь, давая понять Батистине, что именно ему она обязана спасением.

— Жорж-Альбер, мой дорогой Жорж-Альбер! Что бы я делала без тебя! — прошептала девушка, лаская своего верного друга, а тот, утвердительно кивая головой, верещал на своем языке:

«Что правда, то правда!»

Батистина приблизилась к Эрнодану. Юноша стыдливо отвернулся — он был ослеплен матовым свечением, исходившим от изумительной атласной кожи, едва прикрытой обрывками рубашки.

— Боже! Какой ужас! — промолвила Батистина, выглянув в проем.

Умиравший от любви и нежности Эрнодан подставил плечо под золотистую головку. Он не знал, к чему относилось это восклицание, — перешедшее в стон: то ли к двоим негодяям, валявшимся с разможженными черепами под деревом, то ли к множеству трупов английских и французских солдат, вперемешку лежавших по всей поляне, покрывая траву.

«Красные мундиры» опять отступали, их преследовала французская кавалерия.

— Это ужасно! Отвратительно! Господи, какой кошмар! Я ненавижу войну, Эрнодан! — промолвила Батистина и зарыдала на плече у юного капитана. Она полагала, что в его присутствии ей нечего стесняться — не в первый раз Эрнодан застает ее в слезах, должен уже привыкнуть. — О-о-о-о! Я так несчастна! Мне надоело… Я сыта по горло проклятой войной, дрянными сражениями, всякими другими мужскими делами… Я хо-чу до-мой! — жалобно причитала Батистина.

Девичьи нервы не выдержали перегрузки, и теперь она плакала в три ручья.

— Моя душенька… Дорогая… Не волнуйтесь! Успокойтесь, Бога ради! Мы поспели как раз вовремя, прежде чем эти типы… Мы не дали совершить им гнусное злодеяние… — шептал Эрнодан, укачивая Батистину, словно малого ребенка.

— Да вот уж гады, так гады! Вытворять такие мерзости с милой барышней! Да как они посмели! Послушайте-ка, капитан! Пожалуй, следовало бы у них кое-что отрезать и затолкать им в глотку, чтобы подавились! — гудел Лафортюн, не сводя глаз знатока с полуобнаженного тела Батистины.

— Ну, приятель, твои комментарии никого не интересуют! — воскликнул возмущенный Эрнодан. — Пойди-ка лучше да посторожи, а то вдруг забредет сюда пара-тройка англичан ненароком!

— Посторожи! Легко сказать! Я ведь не обезьяна, чтобы торчать на дереве среди ветвей, капитан! — возразил Лафортюн, а Жорж-Альбер, отличавшийся гораздо большим чувством такта, чем толстый рейтар, уже открыл дверцу и выскочил из шалаша. Лафортюн решил, что спорить бесполезно, и отправился вслед за Жоржем-Альбером. Они устроились, как сумели, на последней ступеньке возле шалаша, не имея ни малейшего желания участвовать в преследовании несчастных англичан. Лафортюн вытащил из кармана комок жевательного табака и принялся смачно его нажевывать, с удовольствием сплевывая сквозь зубы черную слюну. Жорж-Альбер, пораженный столь вульгарными манерами, закатил глаза.

— О, Эрнодан! Чего хотели от меня эти люди? — продолжала всхлипывать Батистина, удобно устроившись на широкой груди молодого капитана.

Эрнодан выглядел все более смущенным. Он густо покраснел и не смел шелохнуться. Батистина еще ведать не ведала, какой соблазнительной женщиной она была, сколько в ней было очарования, способного вскружить голову любому мужчине. Даже самые явные ее недостатки становились в глазах представителей противоположного пола достоинствами и только усиливали ее необыкновенную привлекательность.

У Эрнодана бешено колотилось сердце. Он не отрываясь смотрел на Батистину, на ее длинные золотистые волосы, ниспадавшие очаровательными локонами на высокую, безупречной формы грудь.

— О, моя дорогая! Эти негодяи хотели воспользоваться вашей беззащитностью, но… Моя душенька, вам уже лучше? — лепетал Эрнодан, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не наброситься на Батистину и не занять место дезертиров.

— Да… Да… мне кажется… — прошептала Батистина, вытирая распухший носишко о кафтан своего верного рыцаря.

— Прекрасно. А теперь попробуйте одеться, дорогая! — предложил Эрнодан.

Он отпустил Батистину и кинулся собирать разбросанные по полу изорванные в клочья остатки одежды. Он был красен как рак. Смущенно отворачиваясь, Эрнодан протянул ей то, что когда-то было штанами английского солдата. Батистину затрясло то ли от пережитого испуга, то ли от холода. Зубы у нее стучали, по телу бежали мурашки. К тому же ей хотелось есть, пить и спать.

Батистина кое-как натянула жалкие лохмотья и попыталась застегнуться, но это оказалось невозможным: пуговицы на мундире были вырваны с мясом. Батистина печально посмотрела на дырки и просто запахнула полы мундира.

— Ну вот! Теперь вы — очаровательный английский солдатик… вы должны рассказать мне о том, как вы поступили на службу к английскому королю, — попытался улыбнуться Эрнодан.

— Retreat! Retreat![32] — кричали на поляне «красные мундиры».

Батистина поспешила к проему. Охваченные настоящей паникой, остатки англичан бежали, не разбирая дороги, от беспощадного и уверенного в победе врага.

— Сражение выиграно, Эрнодан! — повернулась к молодому рейтару Батистина. Полы ее курточки разошлись, вновь обнажив грудь с розовыми сосками.

— Да, моя душенька, почти… — отозвался молодой рейтар, которому сейчас было вовсе не до военных успехов и не до побед маршала Мориса Саксонского.

— А вы не встретили случайно моего брата Адриана? Или моих друзей Федора и Ли Кана? Или маркиза Портжуа? — спросила Батистина, еле выдавив из себя имя Флориса.

Эрнодан покачал головой.

— Нет, Батистина, я встретил на своем пути только вашего верного Жоржа-Альбера. Он узнал меня и прыгнул прямо на плечи. Я тотчас же понял, что вам угрожает опасность. Он и привел меня сюда… — краснел и запинался капитан. Он подошел к Батистине и нежно взял ее за руки. Он был так взволнован и смущен, что мог бы принять пушку тридцать восьмого калибра за клавесин и наоборот.

— Славный мой Жорж-Альбер, — вздохнула Батистина, улыбаясь сквозь слезы.

— Я люблю вас, Батистина! Люблю, как сумасшедший! — взорвался внезапно Эрнодан и схватил девушку в объятия. — Будьте же моей, совсем моей, душенька!..

Он целовал нежное личико, ласкал шелковистые волосы, покрывал поцелуями шею в том месте, где билась синяя жилка. Рука Эрнодана скользнула к груди девушки. Голова у Батистины вновь закружилась. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Все это было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Вдалеке еще гремели пушки. Они с Эрноданом находились в относительной безопасности, но рядом хрипели и корчились умирающие, валялись трупы, а Эрнодан нашел время говорить о любви! Батистине казалось, что она постарела за эту ночь на десять лет. Эрнодан склонился над ней и впился поцелуем в ее губы. Батистина не оттолкнула его, но вдруг сердце у нее болезненно сжалось — она вспомнила жгучий поцелуй Флориса там, на колокольне. От того поцелуя у нее на губах остался солоноватый привкус.

«Я не могу вас любить, Эрнодан! Я не могу… Ведь я люблю Флориса! Я всегда его любила… Одного его!» — подумала Батистина, с ужасом открыв очевидную истину.

Она хотела высвободиться, чтобы сказать Эрнодану горькую правду. В этот миг тонкая дверца с треском разлетелась в щепки. Батистина обернулась. Флорис с залитым кровью лицом смотрел на капитана, державшего в объятиях Батистину. Девушка вырвалась из рук рейтара и бросилась к Флорису, но высокомерный, холодный, загадочный взгляд зеленых глаз пригвоздил ее к месту.

— Тебя действительно невозможно оставить одну ни на минуту! — издевательски заметил Флорис, утирая кровь, заливавшую ему глаза.

— Но ты… Тебя еще раз ранили… — пролепетала, запинаясь, Батистина и оглянулась в поисках какой-нибудь тряпки, чтобы перевязать его рану.

— О, пожалуйста, не трогай свою рубашку, а то от нее и так немного осталось! — глумился Флорис. — Ты тут забавлялась с господином рейтаром, а мы искали тебя повсюду, моя дорогая, мы волновались за твою судьбу… Но мы жестоко ошиблись, мы плохо тебя знали… Нам и в голову не пришло, что ты будешь резвиться то с одним, то с другим… — продолжал зло издеваться молодой человек.

Под взглядом зеленых сверкающих глаз Батистина растеряла всю свою самоуверенность. Она только отметила про себя, что он снял красный английский мундир и снова был в мундире офицера французской армии.

— Да, дорогая моя невеста, сражение почти закончено, и я переоделся, — бросил Флорис, поймав ее вопросительный взгляд.

— А где Адриан, Федор и Ли Кан? — робко спросила Батистина.

— Смотри-ка, ты даже вспомнила, что они вообще существуют! Ну ладно, так и быть, скажу! Они, правда, немного почернели от взрыва, но все же целы и невредимы, благодарение Господу! Сейчас они преследуют англичан и ищут тебя. Я покинул их и поехал совсем в другую сторону, к несчастью для вас обоих. Я заметил на дереве Жоржа-Альбера. Я совершил большую бестактность, поднявшись сюда и побеспокоив вас. Ах, простите, моя дорогая, вы ведь находились в таком приятном обществе!

У Батистины перехватило дыхание. Ей надо было так много сказать Флорису, а он своей жуткой иронией буквально лишил ее дара речи.

— Вы ошибаетесь, господин де Портжуа, — выступил вперед крайне смущенный двусмысленностью своего положения Эрнодан. — На мадемуазель де Вильнев напали два французских дезертира, и я имел счастье избавить ее от этих насильников.

— О, мои поздравления, дорогая! Плюс ко всему тебя еще и изнасиловали! Посмотрим, что вы скажете на этот раз… Может быть, припомните Самсона и Далилу, ведь у вас такое богатое воображение… — язвительно ухмыльнулся Флорис.

В шалаш осторожно вошли Лафортюн и Жорж-Альбер, который тотчас взобрался на плечо Флориса, вытянул у него из кармана платок и принялся прилаживать на раненной голове хозяина.

— Но, Флорис, в конце концов… Ты несправедлив! Твои упреки… — попыталась возразить Батистина. Она не могла понять причины его ярости. С чисто женским упорством она продолжала:

— Это тебя, Флорис, я… Тебя я…

Слова замерли на губах Батистины. Она хотела прокричать ему о своей любви, но была еще слишком неопытна и не знала, как трудно быть откровенной с человеком, которого любишь, да еще в присутствии посторонних. Она опустила голову, будто признавала себя виновной.

«Флорис сейчас просто не в состоянии понять что-либо», — мелькнула у нее горькая мысль.

А Флориса трясло от бешенства. Он еле сдерживался, чтобы не надавать Батистине оплеух.

— Довольно! Да, я женюсь на тебе, к моему величайшему несчастью! Я поступлю так, чтобы сдержать слово! Только из чувства долга! Только! Слышишь? Но замолчи, Бога ради! Я не могу выносить твое лицемерие, твое жеманство, твою бесконечную ложь! — заскрежетал зубами Флорис, грубо отстраняя Батистину. — Что касается вас, сударь, то я вас уже однажды предупреждал в Версале. Я имел глупость проявить снисходительность и пощадил вас, в чем теперь глубоко раскаиваюсь. Вот уже второй раз вы встаете у меня на пути! И вы мне за это ответите в другом, более укромном месте и в более подходящий час.

— С удовольствием, сударь, я весь к вашим услугам. Я завтра же пришлю к вам моих секундантов. Знайте же, что я направился на поиски мадемуазель де Вильнев по приказу его величества, который был крайне обеспокоен и боялся, что вам не удалось ее спасти, — ответил Эрнодан, кланяясь Батистине. Пустив сию отравленную стрелу, он удалился. За ним с сознанием собственного достоинства последовал Лафортюн.

Батистина была приятно удивлена этим известием и удовлетворенно улыбнулась. Итак, Людовик не забыл о ней даже в разгар жестокого сражения. Флорис заметил ее улыбку, сжал кулаки и удержался от нового взрыва.

— Я не собираюсь приводить тебя во французский лагерь в подобном виде. Надень мой кафтан и… Застегнись! — приказал он ледяным тоном.

«Я, наверное, сошла с ума! Подумать только, а я собиралась перед ним унизиться! Сказать ему, что я его люблю! Нет, я его ненавижу, его самого и его поганое чувство долга! Я его ненавижу!» — бесилась от злости Батистина. Она отвернулась, скинула свои жалкие лохмотья и надела кафтан Флориса. Внезапно ей опять стало дурно, она побледнела и уперлась о стену шалаша.

— Довольно ломать комедию! Предупреждаю, если я еще раз застану тебя с мужчиной, то убью вас обоих на месте! Так и знай! А теперь следуй за мной! — грубо бросил Флорис.

Батистина выпрямилась и с вызовом взглянула в зеленые глаза.

— Я ненавижу тебя, Флорис! Я тебя презираю! Ты пользуешься тем, что я слаба и беззащитна! Я отказываюсь выйти замуж за такого гнусного человека! — выпалила Батистина трясущимися, побелевшими от волнения губами.

Флорис почти смиренно и как-то удрученно пожал плечами.

— Я ничем не пользуюсь, ты только исполняешь последнюю волю своего отца. Не говори больше глупостей и иди за мной!

Флорис наклонился, вышел из шалаша и начал спускаться по ступенькам.

— Держись покрепче за железные кольца! — посоветовал он надменно, поднимая голову и глядя на девушку.

Батистина молча следовала за ним. Она огляделась. Вдалеке стучали копыта лошадей. Где-то на западе раздавались редкие пушечные залпы. Над прекрасной, залитой солнцем поляной поднимался смрад от свежей крови и уже начинавших разлагаться трупов, над которыми гудели тучи мух. Батистина потеряла равновесие и покачнулась. Флорис едва успел протянуть руку, чтобы подхватить ее и не дать ей свалиться с дерева. Голова с тяжелой гривой золотистых волос откинулась назад. Девушка была без сознания. Флорис, бережно держа в объятиях драгоценный груз, продолжал спуск с помощью Жоржа-Альбера. Он уложил Батистину на мягкий зеленый мох, как можно дальше от мертвецов. Мимо промчался эскадрон французской кавалерии. Всадники не обратили на них никакого внимания.

— Жорж-Альбер, пойди поищи для нас лошадей! — приказал Флорис, указывая на бродивших по поляне оседланных лошадей, потерявших своих хозяев. Он так торопился влезть на дерево, что забыл привязать своего коня.

Флорис склонился над Батистиной. У него возникло непреодолимое желание узнать, какие мысли скрываются за этим беломраморным лбом.

«Была ли она любовницей всех этих мужчин? Отдавалась ли она всем и каждому? Боже мой, может быть, сказывается ее дурная наследственность?» — яростно заскрежетал зубами юноша.

Он невыносимо страдал, но ревность, которую он испытывал сейчас, совершенно не походила на те чувства, что порождали в нем. Полина и императрица Елизавета. Да, Флорис был глубоко ранен в самое сердце этой жестокой глупой девчонкой, которую он любил как безумный… Он и сам еще не смел признаться себе в этом… Она не поняла, какую боль он испытал, когда искал ее среди трупов и раненых после взрыва порохового погреба. Он думал, что лишится рассудка при мысли, что она, быть может, погибла или изувечена по его вине. Теперь он страшно злился на себя за то, что испытал такие чувства. Флорис осознавал, что ему следовало бы благодарить Бога даже за одно — она жива и здорова. Но ревность была сильнее разума. Он почти не владел собой, хотя и понимал, что не прав. В ту минуту он дьявольски завидовал спокойному и рассудительному Адриану, который всегда сохранял трезвую Голову.

Флорис пристально посмотрел на чудесное личико и приподнял золотистую головку. Господи, пережить такой страх за ее судьбу, носиться под обстрелом, ежеминутно рискуя жизнью и воображая себе всякие ужасы, чтобы найти ее в объятиях рейтара! Может быть, ее действительно изнасиловали дезертиры? Даже если это было правдой, казалось, сие событие не особенно ее взволновало…

Задумавшись, Флорис по обыкновению запустил руку в свои черные кудри. Батистина очень странно действовала на него — она приводила его в замешательство. Он склонился еще ниже и почти коснулся губами ее смеженных век с длинными пушистыми ресницами. Флорис тихонько подул Батистине в лицо, но никакой реакции не последовало. Сейчас она походила на невиннейшего ребенка. Внезапно Флорису пришло в голову, что они еще не избавились от воспоминаний детства, когда считали друг друга братом и сестрой. Даже их ссоры были по-прежнему ссорами брата и сестры. И их отношения смогут измениться только тогда, когда они станут мужчиной и женщиной, целиком принадлежащими друг другу. Эта мысль словно огнем опалила Флориса, он вздрогнул.

— Батистина! Моя несносная, невозможная Батистина! Моя роза… мой цветочек, приди в себя! — прошептал юноша.

Он покрыл горячими поцелуями прелестное личико, расстегнул кафтан и поцеловал нежную шею… и тут Флорис испугался, — обморок показался ему слишком продолжительным.

— Придется прибегнуть к другим способам, как это ни неприятно!

И он дал Батистине два полновесные пощечины.

— Грязный негодяй! Грязный негодяй! — зарычала Батистина и отвесила ему пощечину такой же силы, что получила сама, причем проделала она это как-то подозрительно ловко и быстро. Пораженный, Флорис спрашивал себя, уж не очнулась ли Батистина давным-давно. Она загадочно отвела глаза.

Вернулся Жорж-Альбер. Он гордо восседал на красивой рыжей кобыле и тащил за собой на уздечке великолепного серого в яблоках жеребца. Не произнося ни слова, Флорис помог Батистине подняться. Та упрямо смотрела в землю, надув губки.

— Как ты себя чувствуешь, ты можешь скакать на лошади? — почти нежно спросил Флорис.

Батистина утвердительно кивнула головой. Она поставила ногу на руку Флориса и с его помощью взлетела в седло. На какую-то секунду их тела соприкоснулись. Глаза Батистины сверкнули и мигом погасли. Флорис не мог с уверенностью сказать, не привиделось ли ему это. Он на мгновение прижал девушку к себе. Она вздрогнула и вырвалась.

Батистина села верхом и продолжала упрямо избегать встречи со взглядом юноши. Флорис терялся в догадках, что бы это могло значить. В конце концов он пришел к выводу, что за долгие годы странствий отвык от общения с женским полом и теперь должен осваивать эту сложную науку заново.

«Но ведь она уже была близка с мужчинами… И не с одним… Возможно, их даже было много… Мне, наверное, следовало просто опрокинуть ее, как последнюю шлюху… Распутница… мерзавка… строит из себя…» — мысленно говорил себе Флорис, поглядывая на Батистину, с безмятежным видом скакавшую рядом.

Молодые люди пересекли поляну. Солнце уже начало склоняться к закату.

Они проезжали мимо множества окровавленных, изуродованных трупов. На поляне уже появились похоронные команды. Могильщики собирали мертвых и укладывали их рядами. Батистина прикрыла глаза рукой. Вокруг каркали вороны. В небе кружили стервятники, постепенно приближаясь к земле. Батистина безмолвно смотрела на жуткую картину, ее тошнило…

Батистина и Флорис поднялись на тот самый холм, из-за которого несколько часов назад появились французские гвардейцы. Появились для того, чтобы через несколько минут пасть от пуль англичан. В ушах Батистины до сих пор звучали слова: «Господа англичане, мы не станем стрелять первыми!»

Девушка едва сдержалась, чтобы не закричать от ужаса. За холмом простиралось поле брани, еще вчера засеянное овсом и пшеницей. Она покачнулась в седле. Флорис быстро приблизился к ней, чтобы скакать бок о бок и поддержать, если потребуется. Он-то знал, какое впечатление может произвести поле битвы на того, перед кем подобное зрелище откроется впервые. Здесь все выглядело в тысячу раз ужаснее, чем на Поляне: земля была перепахана артиллерией и представляла собой месиво из грязи, крови и кусков человеческого мяса. Растерянный взгляд Батистины скользил по лошадям с развороченными животами, по трупам солдат с оторванными руками, ногами, головами. Изредка слышались стоны: раненые просили пить, некоторые в бреду звали матерей и любимых. Жерла пушек еще дымились. Оставшиеся в живых солдаты тушили пожар. Флорис заметил, что лицо Батистины стало серовато-желтым, прозрачным. Сейчас она была похожа на догорающую свечу… Нос заострился, глаза ввалились… Он хотел поддержать девушку, но она оттолкнула его руку:

— Оставь меня! Мне никто не нужен! В особенности — ты! Ты… Ты… все время меня оскорбляешь, не имея на это никакого права!

— Ты всего-навсего солдатская девка! — закричал в отчаянии Флорис.

Она уже хотела обругать его последними словами, когда позади них послышались крики:

— Майский Цветок! Голубая Стрекоза! Золотая птица с жемчужным ожерельем и грациозная богиня с нефритовыми глазами спасли вас от гибели! Но какое несчастье постигло вашего Ли Кана! Какое несчастье!

В любых других обстоятельствах Флорис и Батистина непременно бы расхохотались, увидев такую картину: впереди Федора и Адриана скакал обезумевший китаец, размахивая половиной своей косы, которую держал в руке. Он подъехал к Батистине и, чуть не плача, показал ей остатки того, что было предметом его гордости.

— Острый Клинок отрезал мой гордый хвост дракона! А я, как истинный сын Поднебесной империи, подобрал мою драгоценность, — печально промолвил он и отчаянно зарыдал.

— Ох, барин! Какое счастье, что ты нашел маленькую барыню! Клянусь Святым Владимиром, жаркая была битва! — гудел Федор, шумно втягивая носом воздух. На его изуродованном лице появились новые раны, но он, казалось, был этим очень доволен.

— Дорогая сестричка, ты заставила нас поволноваться! Флорис просто с ума сходил от горя! Наконец-то мы все вместе! — сказал Адриан, нежно прижимая к себе Батистину.

Она тайком взглянула на Флориса. Тот, почувствовав ее взгляд, отвернулся.

«Господи, опять что-то не так! Опять что-то разладилось!» — подумал про себя Адриан.

Жорж-Альбер заворчал, недовольный тем, что на него не обращают внимания.

Батистина высвободилась из объятий Адриана и спросила:

— Но что произошло с бедным Ли Каном и его косой?

— Несчастье, Голубая Стрекоза! Великое несчастье, которое заставит меня вечно сожалеть о моей потере! — громко всхлипывал Ли Кан.

— Видишь ли, маленькая барыня, после взрыва я обнаружил, что Ли Кан болтается на дереве. Он зацепился за ветки своей проклятущей косой. А тут уже со всех сторон бежали «красные мундиры»! Ну, мне и пришлось, чтобы побыстрее стащить его с дерева, перерубить косу! — объяснил Федор и для верности помахал саблей.

— А когда мы тебя искали, дорогая сестренка, мы вновь оказались на том же самом месте, и он нашел свою драгоценную косу, но это привело его в еще большее отчаяние.

Батистина грустно улыбнулась. Она вдруг поняла, какие чувства владели Ли Каном, похлопала свою лошадь по шее и подъехала к китайцу.

Батистина поцеловала Ли Кана и попыталась его утешить:

— Дорогой мой Ли Кан, все это, конечно, ужасно! Такая жалость! Ты пережил страшное разочарование…

Я тоже, как и ты, очень несчастна… Меня тоже постигло разочарование… Но не отчаивайся, твоя коса снова отрастет, уверяю тебя!

«Хотелось бы мне знать, о каком таком разочаровании она говорит! Если уж кто и может считать себя разочарованным, так это я!» — подумал Флорис, задыхаясь от подобной наглости дерзкой девчонки.

Он почувствовал, как волна ярости поднимается в нем.

Ли Кан перестал причитать.

— Голубая Стрекоза умна, как ясноглазая богиня с серебряными пальцами, и добра, как маньчжурская летучая мышь! Она всегда может рассчитывать на кинжал Ли Кана, покрытый смертоносным ядом зловонного паука! — сказал китаец, растягивая губы в улыбке.

Адриан взял под уздцы лошадь Батистины и повел за собой. Маленькая группа всадников двигалась к французскому лагерю. Внезапно молодой граф де Вильнев дал знак остановиться. Им навстречу выехал король, окруженный толпой высших офицеров, среди которых находился и Морис Саксонский. Его величество пожелал осмотреть поле битвы. Иногда Людовик останавливался, пожимал руки тем, кто особенно отличился в ходе сражения, поздравлял всех с победой, говорил ободряющие слова раненым.

— Хороша благодарность после такой бойни! — съязвил Флорис. Он был зол на весь белый свет, а в особенности на короля, один вид которого заставлял учащенно биться сердечко Батистины.

Девушка не отрывала глаз от Людовика. Он был красив, молод, овеян славой и просто раздувался от гордости за одержанную в его присутствии победу. Король подчеркнуто-любовно обнимал за плечи дофина.

— Смотрите, сын мой, сколько крови пролито во имя победы! Дорогой ценой она нам досталась! Но не будем забывать: кровь наших врагов — это тоже людская кровь! Как хотелось бы избежать кровопролития! Именно в умении решать все дела миром и кроется истинная мудрость…

Услышав этот хрипловатый голос, произносивший такие прекрасные слова, Батистина вздрогнула. Она перевела взгляд на офицеров, составлявших свиту короля. Военный министр, увидев гору трупов, буквально позеленел, глаза его вылезли из орбит. По губам герцога де Ришелье, протянувшего министру флакон с нюхательными солями, скользнула ироническая улыбка.

Батистина оперлась на руку Адриана. Она тоже не отказалась бы понюхать флакончик, судорожно зажатый в руке графа д’Аржансона.

«Мужчины так жестоки, злы, коварны! Они меня просто пугают! А Флорис — хуже всех… Он хочет превратить меня в покорную рабыню!» — подумала она, посмотрев украдкой на своего невозмутимого спутника.

— Ах! Вот и наши отважные друзья! Без взрыва порохового погреба, столь удачно устроенного ими, судьба сражения могла бы оказаться весьма плачевной, мой дорогой маршал! Не знаю, не знаю, удалось бы — вам выиграть эту битву… — промолвил король и направил коня к маленькой группе всадников.

Флорис и Адриан приветствовали короля, не покидая седел. Батистина тоже поклонилась, как будто она была в амазонке. Король взглянул на нее бархатистыми глазами, и она словно ощутила ласковое прикосновение к своей коже.

— Эти господа оказали мне величайшую услугу, сир, взорвав пороховой погреб. Они сохранили жизнь тысячам и тысячам наших солдат. Но, ваше величество, вы не можете отрицать: все события развивались именно так, как и было предусмотрено моим планом, враг попал-таки в ловушку! — гордо выпятил грудь красавец Морис, бросая игривые взгляды на Батистину, которую он узнал, несмотря на ее странное одеяние.

— Мы признаем это, признаем, мой дорогой граф! Не беспокойтесь! Именно вы останетесь победителем в битве при Фонтенуа в памяти грядущих поколений! — заверил маршала король.

Батистина, разумеется, считала, что именно благодаря ей французы выиграли сражение, но она уже убедилась, что не стоит рассчитывать на мужскую благодарность. Она только посмеялась в душе над тем, как настаивал маршал на достоинствах своего плана и на том, что успех сражения был предрешен.

Послышался быстрый топот копыт. Полковник Бамбертон, окруженный десятком «красных мундиров», остановился перед королем.

— Послание от его светлости герцога Камберленда, — процедил сквозь зубы полковник, бросив на Батистину исполненный ненависти взгляд.

Король торопливо схватил записку, сломал печати и принялся читать.

— Он очень умен и тонок, этот англичанин! — прошептал король, улыбаясь. — Передайте его светлости, полковник, что мы согласны и в скором времени собственноручно напишем ему, — добавил он громко.

Полковник Бамбертон поклонился и вскочил в седло. Батистина была уверена, что слышит, как он в ярости шепчет:

— Проклятые французы! Чертова француженка!

Людовик расхохотался и протянул письмо Адриану и Флорису.

— Мы хотели бы получить кое-какие разъяснения, господа! — с лукавой улыбкой промолвил он.

Федор приблизился к своим молодым хозяевам с факелом в руке. Батистина тоже склонилась к плечу Адриана и прочла следующее:

«Сир!

Спешу поздравить Вас, ваше величество, с блистательной победой, коей Вы, без сомнения, обязаны изумительному таланту Вашего главного стратега, маршала Мориса Саксонского, но также и беспримерной хитрости мадемуазель де Вильнев и четырех ее сообщников. Мы просим Вас, ваше величество, передать сей несравненной особе известие о том, что ее краткое пребывание в нашем лагере произвело на нас сильнейшее впечатление и оставило неизгладимый след в наших сердцах. Мы питаем надежду иметь удовольствие разбить Ваше войско в ходе следующей кампании, но сейчас я настоятельно прошу Вас проявить великодушие и позволить нам забрать тела убитых.

Остаюсь Вашим верным и преданным противником

Вильгельм-Август, герцог Камберленд».

«О, бедный Вилли! Как все это сложно и ужасно!» — подумала Батистина. Сердце ее сжалось при мысли, что она причинила бедняге страшную боль.

Король не сводил с нее блестящих от возбуждения глаз, выслушивая почтительные объяснения Адриана.

— …Вот таким образом моя сестра и сообщила герцогу Камберленду ложные сведения о плане сражения, господин маршал, — закончил свою речь Адриан.

Морис Саксонский довольно потирал руки.

— Итак, ваше величество не станет больше упрекать меня за то, что я пригласил мадемуазель де Вильнев взглянуть на боевые действия!

Батистина могла бы поклясться, что он весело ей подмигнул.

Король чуть пришпорил коня и подъехал к девушке. Он внимательно оглядел эту очаровательную. Диану-охотницу, по-мужски сидевшую в седле и одетую в широковатый для нее кафтан, который все же не мог скрыть двух бесподобных прелестных выпуклостей. Что-то в этой девушке изменилось, появилось нечто новое, неуловимое и сделало ее еще соблазнительней… Она смущала и волновала короля…

Батистина заметила, что король и Флорис переглянулись, словно два заговорщика. У нее вдруг возникло подозрение, что они оба ведут какую-то не совсем честную игру. Но какова ее роль в этой игре?

— Господа, вы все получите достойное вознаграждение за проявленную вами отвагу! — промолвил король. — Что же касается вас, мадемуазель де Вильнев, то через три дня, то есть пятнадцатого мая, мы отпразднуем вашу свадьбу с маркизом де Портжуа перед лицом всей нашей доблестной армии, как и подобает праздновать свадьбу настоящей героини…

Это был приказ, и он требовал беспрекословного подчинения. Батистина задрожала.

22

— И в довершение всего меня изнасиловали! — закончила свой рассказ Батистина с каким-то злобным удовлетворением.

— О, Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Святой Иосиф! Моя голубка… моя голубка! — громко всхлипывала Элиза, опускаясь от волнения не на табуретку.

Батистина с наслаждением плескалась в большой лохани, наполненной горячей водой. Элиза только что вымыла золотистую гриву ее волос и теперь сушила их полотенцем.

— А что, это так страшно, что меня изнасиловали? Что касается меня, то… Ну, в общем, я не нашла, что это так уж ужасно… Да к тому же Эрнодан, кажется, поспел вовремя… — тараторила Батистина, вылезая из лохани.

— Господи милостивый… Господи милостивый… — заунывно тянула Элиза, утратившая способность двинуться с места.

— Как ты думаешь, что это значит? — продолжала Батистина, растираясь полотенцем.

— Что… что? — стонала старая няня.

— Ох, ты выводишь меня из себя, дорогая! Что, да что! Я же спрашиваю, что означает, будто Эрнодан поспел вовремя? Ты имеешь представление о том, что эти типы собирались со мной сделать?

Нянька поднялась на ноги. Она немного пришла в себя после утешительных слов Батистины, но не слишком была уверена в том, что им следует беседовать на подобную тему.

— Не… Нет, нет… Я не знаю… Нет… Ты… Ты… Ты спросишь у господина Флориса… потому, что ты выходишь за него замуж…

— Ну уж нет! Не буду я у него ничего спрашивать! Он мне ненавистен!

— Но… Но, моя голубка! Ты должна уважать и почитать своего мужа… Ты должна будешь согласиться терпеть кое-что, терпеть с его стороны, даже если… это покажется тебе… — запиналась и краснела не знавшая, куда деваться от смущения, Элиза.

— Нет, нет и нет! Я ничего не собираюсь терпеть! Я ни за что не соглашусь! Я не питаю к нему ни капли уважения! Этот господин женится на мне только из чувства долга, и мой долг показать, насколько он мне безразличен, а его чванство и спесивая гордость, которых он поднабрался за время странствий, мне просто отвратительны. Знаешь, Элиза, он не производит на меня ровным счетом никакого впечатления. А вообще-то, я люблю короля! — безапелляционно заявила Батистина.

Старушка покачала головой.

— Спи, моя голубка! Спи и не думай больше ни о чем! У тебя будет время подумать завтра…

Няня поцеловала Батистину и задула свечу. Совет Элизы, конечно, был хорош, но Батистина так устала и чувствовала себя такой разбитой и несчастной, что никак не могла уснуть. Ей стало бы легче, если бы она могла немножко поболтать с Жоржем-Альбером, но он уже громко храпел в ногах постели. Батистина крутилась и вертелась с боку на бок. Толстое ворсистое одеяло кусалось.

Флорис, державшийся крайне холодно, и Адриан, обращавшийся с Батистиной все более почтительно, быть может, чтобы как-то смягчить неприятное впечатление от озлобленности брата, устроили ее час назад вместе с Элизой и Грегуаром в доме местного священника. Убедившись, что ей ничто больше не грозит, молодые люди отправились к королю, чья ставка располагалась в заброшенном замке, в пятистах туазах отсюда. Маршал Морис Саксонский остался в своей палатке. На войне, как на войне…

Призрачный лунный свет лился в комнату сквозь жалюзи. На противоположной стене качались тени деревьев. Батистина вздохнула. Этот дом напомнил ей тот, куда с визитом приезжал к ней Вилли. Когда же это было? Вчера, год или целую вечность назад?

«А Жеодар… Несчастный Жеодар, который все еще ждет меня, чтобы жениться!» — внезапно подумала Батистина. Она беспокойно заворочалась в постели и едва не разбудила Жоржа-Альбера. Тот глухо зарычал во сне.

«Людовик… Вилли… Жеодар… Эрнодан… Флорис…» — с дьявольской быстротой мелькало в воспаленном мозгу Батистины.

Хлопнула дверь. Вернулись Федор и Ли Кан. Батистина прислушалась. Нет, Флориса и Адриана с ними не было. Должно быть, они остались в расположении короля.

— Тем лучше! У меня нет ни малейшего желания спать с ним под одной крышей… У меня еще есть три дня… Еще три дня, и я стану его женой… Так долго… А потом я стану королевской фавориткой, буду всемогуща… — размышляла Батистина, тщетно стараясь успокоить себя и преодолеть жуткую тоску, охватившую ее. У нее опять сжалось сердце при воспоминании об обжигающих поцелуях Флориса. Как он целовал ее там, на поляне, когда полагал, что она потеряла сознание! Тогда ей хотелось, чтобы это длилось бесконечно!

Батистина напряглась и взяла себя в руки.

— Солдатская девка! О, как он меня оскорблял! Как он был груб. Какая спесь и какая жестокость! И все же… губы у него такие нежные… О, нет! Я его люблю, и я его ненавижу! — воскликнула Батистина, разражаясь рыданиями.

Она чувствовала себя одинокой, всеми покинутой. Глаза сами собой закрылись…

— Боже мой, в какую пытку превратятся эти три дня? Невыносимо! Невыносимо! — простонала она, обливая подушку слезами. В горле стоял ком, в ушах гудело, на душе было тяжело…

Она уснула и во сне вспомнила только про одного человека, который не забывал про нее никогда: маршала Мориса Саксонского.

— Я готов отдать жизнь, мадемуазель, лишь бы иметь счастье танцевать с вами котильон!

— Клянусь моей бессмертной душой, вы обещали его мне, мадемуазель де Вильнев!

— А мне, клянусь честью, был обещан ригодон!

Батистина звонко расхохоталась.

Праздник был в самом разгаре. Никогда еще ей не было так весело. Свет многочисленных свечей, горевших в золоченых канделябрах, делал ее красоту еще более ослепительной, а ее декольте — еще более смелым. Целый рой блестящих молодых офицеров, одетых в парадные мундиры, окружал Батистину. По их горящим от возбуждения глазам она поняла, что является королевой бала.

Печальный заброшенный замок был неузнаваем. За два дня войско мастеровых и лакеев превратило его во дворец, достойный сказочной феи или принцессы… и такого короля, как Людовик XV. Комнаты замка заполнили роскошные портьеры, люстры, канделябры, столы, кровати, кресла, диваны, диванчики, козетки, изящные стулья и табуреты… Множество факелов освещало парк и шпалеры фруктовых деревьев. Серебристые цветущие апельсиновые деревья распространяли вокруг запах, который кружил голову.

Для Батистины наступили счастливые дни, быть может, самые чудесные в ее коротенькой жизни. Ее мрачные предчувствия, к счастью, не сбылись. Вопреки ожиданиям, она пользовалась неограниченной свободой. Флорис и Адриан не могли противиться воле короля, который присылал юной девушке персональные приглашения. Флорис был вынужден держать себя в руках и только скрипел зубами, дожидаясь своего часа, то есть дня свадьбы. Батистина быстро позабыла пережитые ужасы и вся отдалась на волю сумасшедшего вихря удовольствий, увлекавшего ее в неведомую даль. Во французском лагере всех охватило безудержное, безумное веселье, начиная с короля и кончая самым последним пехотинцем-замухрышкой. Да, теперь перед взором Батистины война предстала в кружевах, какой она себе ее и воображала.

Из Версаля одна за другой прибывали галопом в раззолоченных каретах великосветские дамы. Из повозок и телег выгружались шумные и визгливые создания, называемые дамами полусвета, которых наивная Батистина считала очень красивыми с их толстым слоем румян во всю щеку. Великосветские дамы пеклись о высокой морали офицеров, а дамы полусвета — о не менее высокой морали рядовых. Каждый находил себе забаву по вкусу, чем и объяснялся тот факт, что в военном лагере его величества, короля Франции, превращенном в огромный дом свиданий, все находились в прекрасном расположении духа.

— Наконец-то заиграли ригодон! Держите слово, мадемуазель! — промолвил молодой офицер, низко кланяясь Батистине.

— Я держу свое слово, и этот танец — ваш, сударь! — кокетливо играя веером, ответила Батистина, приподнимая кончиками пальцев юбку.

— Ах, сударыня! Благодарю за оказанную честь!

Среди офицеров раздались восхищенные крики:

— Этот чертов Кермадек, как и подобает бретонцу, не боится никого и ничего!

— Ухаживать за любовницей короля! Кто еще может решиться на такое?!

Батистина рассмеялась, легонько стукнула по руке своего галантного кавалера, и прелестная пара присоединилась к танцующим. По залу весело кружились мужчины и женщины. Мелькали розовые, голубые, зеленые, кремовые шелка, серебристые галуны и позументы, мундиры всех родов войск, ожерелья, пестрые перья, расшитые юбки… Звучали веселые голоса, все перекликались, смеялись и чувствовали себя великолепно.

Королю, как и Батистине, тоже очень нравилось в действующей армии. Этикет здесь был забыт, отброшен в сторону. Балы, пикники на свежем воздухе, приемы следовали один за другим с головокружительной быстротой.

Людовик вел беседу с Адрианом, маршалом Морисом Саксонским и еще с тремя высшими офицерами. Они стояли около стойки с роскошными холодными закусками. Король восхищенным взглядом провожал проносившуюся мимо него в танце Батистину.

Для короля она была воплощением жажды жизни, чудесным символом молодости и невинности. Она была живительным глотком воздуха, который он надеялся получить в изрядно надоевшем ему свете. Людовик давно задыхался в удушающей атмосфере Версаля, он уже не мог ее переносить.

Продолжая танцевать, Батистина бросила на короля загадочный, колдовской взгляд. Она уже начала отдавать себе отчет в том, каким разящим оружием наделил ее Господь, и стала им понемногу пользоваться.

Король поднес к губам бокал с шампанским… Он желал ее… Он буквально умирал от желания, и все же ограничивался лишь легкой болтовней. Он с превеликой радостью ожидал возможности поболтать с девушкой, это ожидание еще больше его возбуждало. Людовик находил в нем какое-то доселе не изведанное удовольствие. После полудня был устроен очаровательный пикник на траве, и королю удалось на время уединиться с Батистиной. Они скрылись на несколько минут в зарослях, чтобы обменяться поцелуями. Рядом с ней он вновь становился мальчишкой, жаждущим познать тайну бытия.

От острого желания у него гудело в висках. Он снова собственноручно наполнил игристым напитком свой хрустальный бокал, почти не глядя, поскольку не сводил глаз с Батистины. А она заливалась счастливым смехом и подпрыгивала в такт расстроенным скрипкам.

Адриан был задумчив и молчалив. Молодой граф де Вильнев сознавал, что поступает дурно, позволяя событиям развиваться своим ходом, ведь он был теперь главой семьи. Адриану, мудрому и благоразумному Адриану, даже пришла в голову мысль похитить Батистину и спрятать ее в каком-нибудь отдаленном, тихом местечке, подальше от короля. Он понимал, что это было бы настоящим неповиновением королевской воле, открытым бунтом! Он поделился своими мыслями с Флорисом.

— Нет, не надо! Я заключу сделку с дьяволом! — как-то странно взглянул на брата Флорис.

У Адриана было чувство, что все они несутся навстречу какой-то страшной катастрофе, хотя ночь была такой веселой и приятной! Жорж-Альбер тоже придерживался этого мнения. Он нашел себе приют прямо под стойкой, где и допивал остатки из бутылок — его мучила жажда.

— Хвала Господу! Хвала Господу! И да здравствует война, мадемуазель, ибо я сжимаю вас в объятиях! Никогда бы мне не выпала честь танцевать с вами в Версале! Никогда! — восклицал Кермадек.

Батистина оглядела зал через плечо кавалера и тотчас прижалась к нему. Кермадек почувствовал себя на седьмом небе. Он пожирал влюбленными глазами свою партнершу, но Батистину его взгляды нисколько не волновали, ибо она заметила входившего в зал Флориса.

Музыка звучала все громче. Ритм все убыстрялся… Танцующие почти неслись по паркету, подхваченные каким-то безумным вихрем.

— О-о-о! У меня кружится голова! Я устала! — проворковала Батистина, с томным видом опираясь на руку кавалера и проходя совсем рядом с Флорисом. Не отдавая себе отчета, она делала все, чтобы вывести Флориса из себя. Он не поддался на провокацию, а приветствовал невесту наклоном головы, очень вежливо, но совершенно равнодушно. От злости Батистине хотелось затопать ногами. После окончания сражения с лица Флориса не сходило высокомерное, холодное выражение. Когда он услышал восклицание Батистины, в его глазах сверкнули молнии, но он тут же опустил свои длинные черные ресницы, скрыл лихорадочный блеск глаз и отвернулся, сделав вид, что безмерно утомлен всем этим треском, шумом и гамом.

— О, какой сюрприз! Маркиз де Портжуа! — воскликнул чей-то игривый голосок.

— К вашим услугам, сударыня! Графиня, как я счастлив видеть вас! — отвесил поклон Флорис.

Батистина буквально сворачивала себе шею, чтобы лучше видеть все происходящее. Она сбилась с ритма и отдавила ноги своему партнеру.

В зал вплыла графиня де Грамон. Она бросилась к Флорису с распростертыми объятиями, и они направились к террасе, залитой лунным светом.

— Фу! Ну и славно же ему будет с этой гадкой рыжухой! — заскрежетала зубами от злости Батистина.

— Что вы сказали, мадемуазель? — спросил ее кавалер, подумавший, что он, должно быть, ослышался.

— О, простите меня, господин Кермадек! У меня немного кружится голова, — мило улыбнулась Батистина.

— Могу ли я сопроводить вас в сад, воздух там напоен запахом цветов, вы согласны? — спросил склонный к поэтическому восприятию мира бретонец.

Батистина огляделась. Людовика не было ни у стойки, ни в зале. Адриан, видимо, устал изображать из себя вечного брюзгу и поддался всеобщему веселью. Он потихоньку удалился из зала вместе с юной графиней Мулинеф, очаровательной вдовушкой, за которой закрепилась репутация женщины, не слишком долго оплакивавшей старого и весьма неприятного мужа. Батистина уже собралась было принять предложение Кермадека, хотя и безо всякого восторга, но вдруг вскрикнула и ухватилась за стойку. Каблучок одного из ее шелковых бальных башмачков сломался, не выдержав дьявольски быстрого ритма ригодона. Батистина избавилась от своего кавалера, объяснив ему, какая с ней приключилась неприятность. Она хотела уйти и увести с собой Жоржа-Альбера, но он храпел, положив голову на ведерко из-под шампанского. Батистина, прихрамывая, отправилась на поиски горничной, которая сможет починить ей башмачок или найти новый.

В коридорах было пусто и тихо. Казалось, даже лакеи покинули свои посты. Батистина задумчиво брела по длинному темному коридору. Вдруг она услышала шелест шелков, шепот и направилась в ту сторону.

— О, простите! — прошептала Батистина, заметив в глубокой нише пару, которая не обратила на нее никакого внимания.

Судя по эполетам, мужчина был офицером. Он сжимал в объятиях женщину и страстно целовал ее в губы. В женщине Батистина узнала молодую баронессу, прибывшую сегодня утром. Дама тяжело дышала. Батистина знала, что ей следовало бы повернуться и уйти, но она словно зачарованная смотрела на руки мужчины. Смущенная, сгоравшая со стыда за свой поступок девушка спряталась за тонкой резной перегородкой и продолжала наблюдать за поразившей ее сценой. Сначала руки мужчины крепко обвили талию женщины, а потом вцепились в шелковую юбку и все быстрее стали задирать ее. Баронесса оперлась спиной о перегородку, на лице у нее было написано блаженство. Руки мужчины уже исчезли у нее под нижними юбками.

— Да… Да… Да… — шептала в экстазе баронесса.

Батистина задохнулась. Она не могла отвести глаз от раскоряченных ног женщины, которая выделывала непонятные, странные, медленные движения тазом. Батистина закусила губу, чтобы не застонать. Офицер, не переставая ласкать и целовать женщину, с каким-то диким, звериным блеском в глазах и утробным рыком, рвавшимся из горла, стал расстегивать штаны. Батистине показалось, что он пронзил баронессу каким-то предметом и сам подчинился медленному ритму…

Девушка почувствовала, что ноги ее больше не держат, а сердце бешено стучит в груди. Она с трудом оторвалась от удивительного зрелища и бросилась бежать наугад по темным коридорам, то и дело подворачивая ногу из-за сломанного каблучка. В конце концов она выскочила на небольшую веранду и опустилась в плетеное кресло, чтобы успокоиться и перевести дух… Так вот в чем заключается любовь! Да, в этом было что-то звериное! Все, что она уже знала о любви до сей минуты, было всего лишь жалкими пустяками. Батистине очень хотелось, чтобы сейчас с ней рядом оказался Эрнодан, дабы она могла поплакать у него на плече, но ее верный друг рейтар находился под домашним арестом по приказу короля.

Его величество, узнав о возможной дуэли Эрнодана и Флориса со слов одного из секундантов, не сумевшего сохранить тайну, велел Лафортюну бдительно охранять капитана и держать в палатке вплоть до особого распоряжения.

До Батистины долетали отдаленный шум бала и звуки музыки. Голова у нее шла кругом. Ей было жарко и душно, а веер она где-то потеряла. По влажной от пота коже бежали мурашки. Батистина поднялась, чтобы приоткрыть дверь, выходящую в сад, и оказалась на террасе, расположенной над газонами парка. Небо было беззвездное, наползали тяжелые облака, в воздухе пахло грозой. Батистина вдохнула полной грудью свежий, прохладный майский воздух. Она уселась на скамеечку в увитой розами беседке и закинула голову назад.

— Я с уважением отнесся к нашему соглашению, Портжуа, и ничем его не нарушил, — произнес совсем рядом с Батистиной хрипловатым голосом король.

— Я и не ожидал иного от вашего величества! — раздался насмешливый голос Флориса.

— Итак, твоя свадьба, как мы и договорились, состоится завтра в пять часов пополудни. Я предоставлю в распоряжение новобрачных отдельные покои здесь же, в замке. Все сочтут это вполне естественным… У тебя будет целый час…

— Маловато, сир…

— Хорошо! Пусть два часа! Будь по-твоему! Но если через два часа она не уступит, тогда — она моя!

— Даю вам слово, сир!

— Я тебе верю, друг мой, но чтобы игра в «нашу» брачную ночь была совершенно честной, Лебель будет судьей. Не бойся, его никто не увидит, он спрячется в платяном шкафу… — сказал король, довольно потирая руки.

В соседней беседке воцарилось томительное молчание.

— Отлично! Я принимаю вызов, сир! — сказал Флорис с металлом в голосе.

— Предупреждаю тебя, друг мой… Я действительно полагаю, что она любит меня ради меня самого, а не ради денег и почестей…

— Я сердечно поздравляю вас, ваше величество, ибо я, к несчастью, не могу сказать то же самое о себе! — буркнул Флорис.

Король звонко рассмеялся.

— Видишь ли, при мысли о том, что я буду у нее первым, я чувствую себя пылким юношей!

Флорис закашлялся.

— Ну, дружище, не делай такое лицо. Для тебя все складывается удачно. Ведь я умею быть благодарным… Ты будешь осыпан почестями и золотом… Не хочешь ли ты, к примеру, стать губернатором Пикардии? Пока маркиза Портжуа будет оставаться в Версале, ты тоже не станешь терять время даром, я уверен!

Заскрипел гравий, шаги постепенно удалялись, голоса звучали все глуше…

— Герцогиня ждет тебя, мой дорогой, не заставляй ее скучать в одиночестве. Она, должно быть, прекрасно умеет заниматься любовью, эта красивая рыжая дама, — услышала напоследок Батистина.

Ночной ветерок заглушил последние слова короля. Пораженная, смущенная, раздавленная Батистина вскочила на ноги и едва успела заметить в конце аллеи два темных силуэта. Король дружески обнимал Флориса за плечи. Казалось, они были лучшими друзьями на всем белом свете.

Батистина раскаивалась, что не закричала и не заревела от ярости. Тогда бы эти два гнусных мерзавца, эти два коварных предателя хотя бы смутились, застигнутые на месте преступления! В эту минуту она равно ненавидела и презирала их обоих. Они играли! Они играли на нее, как последние простолюдины! Как те два дезертира! И она должна была стать наградой самому ловкому игроку!

От отвращения Батистину мутило. Господи, какое скотство! Они забавлялись при мысли о том, кто первый проделает с ней то, что проделывал офицер с дамой в темном коридоре!

Ослепшая от слез Батистина бежала, не разбирая дороги. Она не желала оставаться больше в этом проклятом замке ни секунды. Как сказочная Золушка, она потеряла башмачок и с трудом дохромала до двора, где стояли кареты. Никто ее не заметил. Батистина искала Федора или Ли Кана, но те, полагая, что бал продлится еще несколько часов, свели близкое знакомство с двумя прачками, которым и демонстрировали сейчас один — китайскую, а другой — украинскую удаль.

— Моя маленькая Батистина! Куда это вы направляетесь?

Девушка обернулась в испуге. Морис Саксонский высунул голову из кареты и смотрел на нее в упор.

— Я порядком устал, моя красавица, и пришел чуток соснуть на подушках… Но… поднимайтесь же, дорогая, — предложил с улыбкой маршал.

Батистина забралась в карету.

— Погоняй, Кола! И остановись где-нибудь в лесочке! — приказал маршал, очарованный столь большой удачей.

— Я так рада вас видеть, господин маршал! — лепетала Батистина, тайком утирая глаза.

— Что такое? Что я слышу? Разве мы перестали быть добрыми друзьями?

— Да, да, Морис! — промолвила Батистина, шмыгая носом; маршал взял ее за руку.

— Я уже два дня пытаюсь найти предлог, чтобы остаться с вами наедине, но король приказал врачам следить за мной. Ну виданное ли это дело, чтобы маршал не имел права принять у себя даму? И все это делается под предлогом сохранения моего здоровья ради процветания Франции! Это ложь! Просто король ревнует вас ко мне!

Батистина согласно кивала головой. Все, что бы ей сейчас ни сказали против короля, было для нее непреложной истиной. Машинально она бросила взгляд на ноги маршала. О, чудо! Они выглядели совершенно обычными, как у всех людей.

— Тпру! Тпру! — кричал кучер, придерживая лошадей.

— Морис, вы поправились! — воскликнула Батистина. — Победа и слава исцелили вас!

— Вы нашли точное слово, моя дорогая Батистина. Да, именно битва при Фонтенуа исцелила меня. А ведь я выиграл сражение благодаря вам… Но что означают слезы на ваших чудесных глазах?

— Я не плачу, нет, я не плачу! Я счастлива и очень весела! — зло бросила Батистина, а затем внезапно добавила:

— Послушайте, Морис! Не хотите ли заняться любовью?

Огромная молния расколола небо надвое. Вдалеке загрохотал гром. Лошадь громко и тревожно заржала. Флорис поглубже нахлобучил треуголку и плотнее запахнул полы плаща.

Он поспешно покинул бальный зал. Герцогиня де Грамон ему уже порядком надоела. Сначала, правда, она его забавляла, но сейчас показалась до смерти скучной. Адриан куда-то исчез. Жорж-Альбер был мертвецки пьян. Федор и Ли Кан предавались плотским утехам. Батистина тоже куда-то запропастилась… Быть может, как раз сейчас проклятый Кармадек любезничает с ней в каком-нибудь темном углу…

Вообще-то, Флорис твердо решил не думать о ней до завтра. Он куда-то брел наугад в одиночестве, когда увидел чуть в стороне от дороги карету с задернутыми занавесками. Кучер мирно похрапывал на своем месте и, казалось, не чувствовал капель дождя, падавших ему на лицо. Флорис бросил на карету рассеянный взгляд. Фонари были стыдливо погашены, и рассмотреть герб на дверце было невозможно. Юноша уже собирался проследовать своей дорогой, как тоненький голосок Батистины пригвоздил его к месту:

— Послушайте, Морис! Не хотите ли заняться любовью?

Флорис не принадлежал к числу тех, кто долго обдумывает каждый свой шаг. Он нырнул в карету.

23

— Я побе… — захлебнулся торжествующим воплем Морис Саксонский, так и не успевший понять, каким образом потолок кареты обрушился ему прямо на голову.

Батистина, сидевшая с обнаженной грудью, пискнула, словно испуганная птичка, когда маршал повалился рядом с ней на подушки; напудренный парик Мориса сполз на дно. Флорис схватил Батистину за талию, выволок из кареты и бросил поперек седла. Гром гремел все громче и громче, заглушая яростные протестующие крики девушки. Тяжелые капли дождя барабанили по листьям деревьев. Флорис пустил коня в галоп. Ему потребовалось всего лишь несколько секунд, чтобы отбить свою драгоценность.

Кучер подскочил на скамейке, разбуженный каплями дождя, стекавшими ему за шиворот. Он так крепко спал, что ничего не заметил.

— Эй! Эгей! Пошли, пошли! — слегка подстегнул он лошадей, чтобы они отвезли карету, а главное, и его самого, куда-нибудь, где можно укрыться от бури. Лошади медленно потащили карету.

В отличие от слуги, Морис Саксонский мирно спал, разинув рот, на мягких подушках. Со дня сражения маршал сетовал на бессонницу. Флорис излечил его от неприятной болезни мгновенно, причем лекарством, которое было совершенно неизвестно ученым мужам с медицинского факультета Сорбонны!

— Я убью тебя! Я убью тебя! — орала, вопила и визжала Батистина, узнав своего похитителя. У нее была настоящая истерика. Дождь и слезы заливали ей глаза, она почти ничего не видела, но она царапалась и наносила удары, словно взбесившаяся тигрица.

— Я предупреждал тебя, потаскуха! — проворчал Флорис и так сжал руки Батистины, что она не могла и пальцем пошевелить. Лишившись возможности действовать ногтями, она попробовала пустить в дело зубы.

С небес низвергались потоки холодного дождя. Флорис поднял Батистину и посадил повыше, чтобы защитить ее от ливня пологом плаща.

— Знаешь ли ты… знаешь ли ты, на кого ты напал? Ты… Ты… чудовище! — задыхалась от ненависти и отвращения Батистина.

— Кто бы он ни был, мне плевать! — сохранял Флорис олимпийское спокойствие.

Он пришпорил испуганную лошадь. Молнии пронзали черное небо. Воздух дрожал от громовых раскатов.

— Это был Морис Саксонский! Ты убил маршала! Сумасшедший! Бесноватый! — вопила Батистина.

От дождя волосы у нее намокли и прилипли ко лбу.

— Да пусть бы это был сам папа римский… — начал было Флорис.

Раздался ужасный треск, который прервал сию богохульственную речь, и тут Флорис усомнился, стал бы его святейшество что-то искать под корсетом Батистины.

Молния ударила в столетний тополь, стоявший в пятнадцати шагах от молодых людей. Дерево разлетелось в щепки. Флорис яростно натянул поводья. Батистина прекратила вопить и подняла глаза. Она испугалась. Дерево закачалось и рухнуло под копыта лошади, та поднялась на дыбы, захрипела, вся в пене от страха, шарахнулась в сторону. В любых других обстоятельствах Флорис ни за что бы не вылетел из седла, он был хорошим наездником, но сейчас ему мешала Батистина. Девушка потеряла равновесие и накренилась в сторону. Флорис намеревался поймать ее на лету, но лошадь забилась, и Флорис с Батистиной свалились прямо в жидкую грязь. Кобыла закусила удила и скрылась в темноте…

— Ну и порку же я ей устрою! — пробурчал Флорис, вскакивая на ноги.

— Ах так! Кому же это? Мне или твоей кобыле? — съязвила Батистина.

Флорис только пожал плечами. Он огляделся. Деревня, должно быть, находилась в трехстах туазах отсюда. Неподалеку возвышалась старая овчарня, крытая соломой. Флорис схватил Батистину за руку и поднял, собираясь нести под крышу столь желанного убежища.

— Ты мне за это заплатишь, грубиян! Ты не смеешь обращаться со мной, как со всеми! Клянусь! — кричала Батистина. Она толкалась и брыкалась, раздавая удары направо и налево. Флорису очень хотелось дотащить ее до укрытия за волосы, но он еще крепче сжал девушку в объятиях и понес.

Ударом ноги он распахнул дверь сарая. В углу стояла пушка и громоздились ядра. Флорис поставил Батистину на пол. Она доставала ему до середины груди.

— Я тебя ненавижу, Флорис! Я тебя ненавижу! — четко выговорила Батистина и гордо выставила вперед крохотный подбородок.

— Знаю, знаю! Ты мне это уже говорила! — спокойно отозвался Флорис. — Лучше бы не повторялась, а скинула с себя это вонючее грязное тряпье!

Батистину трясло, зубы стучали.

— Я испортила из-за тебя мое самое красивое платье! — яростно завопила она.

— Да, но ведь его все равно надо было бы возвращать «владельцу»! — саркастически засмеялся Флорис.

Они смотрели друг на друга как смертельные враги. Их глаза метали такие же молнии, что распарывали небо.

— Дай мне твой плащ, — сухо сказала Батистина. Она отвернулась и сняла свои тяжелые вымокшие нижние юбки, помятые фижмы и выпачканное грязью шелковое платье. Флорис быстро собрал в кучу разбросанные по овчарне дрова, какие-то веточки, солому и с помощью огнива высек искру. Весело затрещал огонь.

— Ты собираешься держать меня здесь как пленницу? — злобно прошипела Батистина.

— Путь свободен, дорогая! Прошу! — Флорис распахнул дверь и поклонился. Раскаты грома следовали один за другим. Батистина инстинктивно спрятала голову под плащ. Флорис расхохотался. В эту минуту Батистина, будь у нее силы и оружие, могла бы его убить. Он вновь захлопнул дверь и подпер ее поленом, чтобы не открывалась от порывов ветра.

— Ну, не будь же дурой! Иди погрейся! — смягчился Флорис.

С недовольной миной Батистина соизволила приблизиться к огню, хотя на самом деле, конечно, очень замерзла. Но чтобы продемонстрировать свое дурное расположение духа, она села спиной к противнику.

Лицо Батистины было сейчас серо-зеленого цвета. Девушка дрожала так, что зуб на зуб не попадал. Тяжелая ткань не согревала ее. Флорис снял сухой кафтан. Он подошел к девушке, чтобы накинуть ей на плечи мягкий теплый бархат. Батистина отстранилась. Зеленые глаза Флориса грозно блеснули:

— Ну, перестань! Не строй из себя идиотку! Я вовсе не хочу, чтобы ты заболела!

— О, разумеется! Ведь это разрушит твои гнусные планы! — не полезла за словом в карман Батистина.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, но не будь же ребенком! — ответил Флорис снисходительно, чувствуя, что взбесил Батистину.

— А ты прекрати обращаться со мной как с маленькой девочкой! — вскричала в отчаянии Батистина.

Движимый благими намерениями, Флорис усмехнулся. Он ощущал свое превосходство, а потому схватил Батистину за руку и счел своим священным долгом хорошенько растереть ей спину. Батистина слишком замерзла, чтобы возражать, поэтому она и позволила этим горячим крепким рукам разгуливать у себя по спине. От прикосновения рук Флориса девушка совсем ослабела и размякла. Она с трудом проглотила набежавшую слюну.

— Ну вот… хорошо… Ты же видишь, это пошло тебе на пользу… Ну, успокойся же… Ты ведь знаешь, я не злопамятен… Я больше на тебя не сержусь! — великодушно предложил мир Флорис, но последняя фраза все испортила.

— Ах вот как! Ты, значит, на меня больше не сердишься! Ну уж это слишком! Спасибо! Какое великодушие! Какое благородство! Скажите на милость… Оставь меня… оставь меня в покое… Я не могу тебя больше выносить! Ты мне отвратителен, мерзок! — пронзительно завизжала Батистина.

— Смею надеяться, ты вовсе не думаешь и не чувствуешь так, а только говоришь! — холодно ответил Флорис.

— И напрасно! Потому что ты — самое гнусное создание из тех, кого я встречала! — всхлипывала Батистина.

Флорис склонился над девушкой, чтобы заглянуть ей в глаза. Она со всего размаху влепила ему пощечину. Не помня себя от гнева, Флорис схватил ее за руки. Никогда ни одна женщина не обращалась с ним подобным образом! Он весь побелел от бешенства и едва не вернул ей пощечину, как бывало в детстве. Страшным усилием воли Флорис сумел овладеть собой.

— Я хочу, чтобы ты поняла кое-что, моя малютка. Ты можешь делать все, что тебе угодно. Мне на это наплевать! Ты мне совершенно безразлична! Но я не позволю позорить нашу семью, наше славное имя маленькой потаскушке, которая будет переходить от одного к другому! — заявил Флорис, словно забыв о договоре с королем.

Батистина вскипела:

— Ну это уж слишком! Посмотрите-ка на этого красавца! И он еще смеет говорить о чести!

— Я женюсь на тебе только для того, чтобы не уронить честь семьи! — заревел Флорис, перекрывая громовые раскаты.

— Лжец! Гнусный, подлый, низкий лжец! Меня тошнит от твоих лживых слов! Лучше бы ты сыграл на меня в кости, как те дезертиры! — бросила Батистина Флорису в лицо.

— Что ты сказала?! — взревел он.

— Что я сказала, что сказала… Да всего лишь то, что ты — последний, кто имеет право упрекать меня в чем бы то ни было… Я слышала все, весь твой замечательный торг с королем! Ну и типы же вы оба! Один стоит другого! А ты теперь знатный вельможа со всеми твоими рентами! Дешево же ты рассчитываешь меня купить! Или продать? А?

От ярости оба тряслись, стоя друг против друга.

— Я вовсе не чувствую себя счастливым от того, что богат! Я ненавижу это золото и… и я согласился на эту сделку с королем только потому, что был уверен в своей победе! Ты не имеешь права меня оскорблять! — громко ревел Флорис, чувствуя себя виноватым.

— Ха-ха-ха! Конечно! Ты был уверен, что выиграешь меня в карты, кости или лотерею! Да ничего бы ты не выиграл, потому что я тебя презираю!

— Ну и презирай на здоровье! Пожалуйста!

— Вот и отлично! Именно поэтому я имею право делать все, что мне заблагорассудится, в том числе — заниматься любовью с Морисом Саксонским! Он не такой зануда, как ты!

— Я тебе запрещаю! Я запрещаю! Ты всего лишь жалкая шлюха, как твоя мать! — бросил Флорис и тотчас же пожалел о сказанном, но было уже поздно.

Батистина побледнела.

— Моя мать была великосветской дамой, ты не имеешь права…

— Вовсе нет, моя бедная девочка! Перестань корчить из себя гордячку! Знаешь ли ты, почему граф де Вильнев хотел, чтобы я женился на тебе? — снова взбеленился Флорис. Он уже не владел собой, ибо последние слова Батистины вызвали у него приступ бешенства. Горячая кровь Петра Великого закипела в его венах. Флорис знал, что должен остановиться, но яд так и сочился у него с языка. Он получал какое-то жестокое наслаждение при виде смертельно бледного личика девушки. Он хотел сломить ее, унизить так же, как когда-то был унижен и раздавлен он сам, незаконнорожденный царский сын.

— Ха-ха! Твой отец хотел, чтобы я женился на тебе из-за твоего происхождения, бедняжка! Твоя мать была хитрой негодяйкой, худшей из худших! Она была такая же потаскушка, как и ты! Сестра Луи Доминика Бургиньона, иначе именуемого Картушем. Да, да! Сестра знаменитого бандита — вот кто такая твоя мамочка! Мадемуазель срезала кошельки у зазевавшихся прохожих на Новом мосту и делала, говорят, это очень ловко. Она умерла во время родов, благодарение Господу! Общество только облегченно вздохнуло… Именно поэтому граф де Вильнев и взял с меня эту клятву, чтобы ни один мужчина не был опозорен браком с такой девицей, как ты, и не узнал бы правду! И вот теперь я связан с тобой! С тобой, которую я презираю!

— Ты лжешь… Ты лжешь…

Батистина бросилась на Флориса с кулаками. Она кусалась, била его в грудь, царапалась.

Флорис окончательно утратил власть над собой. Вся злость, все обиды последних дней ударили ему в голову. Глаза застлало красноватое облако. Он собирался как следует выпороть Батистину. Это желание давным-давно жило в его душе, наверное, с самого момента возвращения во Францию. Он вспомнил, как проделывал это в детстве, когда Батистина была несносной девчонкой. Она и сейчас оставалась такой.

Батистина пребольно укусила Флориса за руку. Он вскрикнул и повалил ее на землю, на сползший с ее плеч плащ. Батистина почувствовала, как в спину ей вдавились какие-то щепки и сушняк. Она сопротивлялась, царапала Флорису щеки, пытаясь добраться до глаз. Разоблачение позорной тайны ее рождения должно было бы оглушить Батистину, но все получилось наоборот. Она была возмущена до глубины души. Шлюха! Потаскуха! С каким надменным, спесивым видом он бросил ей в лицо эти гадкие слова! Да как он посмел!

Они молча катались по земле. Гнев ослепил Флориса и пробудил в нем инстинкт собственника, самца, желавшего победы. Он сжал запястья Батистины и навалился на нее всем телом. Девушка продолжала биться и стонать, но что-то в ее поведении изменилось: она тяжело дышала, в глазах горел огонь. Уже знакомый ей жар охватывал бедра. Флорис, будучи весьма опытным в любовных делах мужчиной, тотчас же уловил это изменение в поведении Батистины. Намерение наказать девушку сменилось острым желанием. Он провел рукой по ее трепещущему телу, приподнял рубашку и осмелился на первую ласку, от которой оба задрожали. По шелковистой коже Батистины волнами пробегали мурашки, Она задыхалась. Все ее тело призывало его. Она позволила ему раздвинуть себе ноги… Флорис резко отдернул руки, приподнялся, сгорая от стыда, и хотел встать. Он решил все же не трогать Батистину, не пользоваться благоприятным моментом, когда безумие охватило их обоих, даже если она и отдавалась другим мужчинам. Он опять схватил Батистину за запястья, намереваясь поставить ее на ноги. Она вся сжалась в комок, глаза были плотно закрыты, по телу пробегала дрожь. Батистине было стыдно, она ненавидела Флориса за все сказанное. Но чувства, владевшие ею в эту минуту, были сильнее всего на свете. Батистина обвила шею Флориса руками и притянула его к себе, сладострастно вздыхая. Он смотрел на нее, такую прекрасную, такую желанную, покорную, томную, с влажными губами и капельками пота на атласной коже. Ноздри Флориса затрепетали, он не мог долее сопротивляться этому извечному зову, желание было слишком острым.

При борьбе тело Батистины частью обнажилось. Они не могли вымолвить ни слова. Флорис склонился к ее лицу, и их губы слились в яростном поцелуе. Он потянул с плеч тонкую рубашку и полностью обнажил ее упругие груди. Батистина почти обезумела от ласк Флориса. Она сходила с ума от нетерпения, возбужденная стоявшим у нее перед глазами видением влюбленной пары, там, в коридоре замка. Флорис сорвал с нее корсет. Любовная борьба возобновилась с новой силой. Флорис не торопил событий. Он покусывал ее груди, его губы пробегали вверх по шее и вновь брали в плен ее рот. Иногда он на секунду замирал, а затем снова начинал неистово ласкать ее. Батистина стонала и извивалась всем телом. Она почувствовала, что Флорис тоже избавляется от одежды. Она едва не потеряла сознание, ощутив прикосновение обнаженного тела Флориса. Он овладел ею. Батистину словно ударили кинжалом. Она закричала, затем какое-то новое, неизведанное блаженство разлилось по всему ее телу. Свет костра освещал их переплетенные тела.

— Прости меня! Прости меня! Прости меня! — шептал растерянный Флорис, когда они спустились с облаков на землю.

Он держал Батистину в объятиях. А она была так бледна, так хрупка и беззащитна, что он испугался. Она избегала смотреть ему в глаза. Флорис еще раз нежно поцеловал ее груди и накрыл своей курткой изумительное тело, которое он обожал.

— Батистина, моя маленькая роза… мой цветочек… как же я сразу не догадался! Как мог мне прийти в голову весь этот бред! Ты на меня сердишься? — продолжал вопрошать Флорис, потрясенный тем, что она оказалась девственницей против всех ожиданий. Огромная тяжесть свалилась с его плеч. Итак, он был первым… первым… Он поднял чудесную головку с золотистым ореолом волос. Батистина упрямо потупила глаза, ставшие от любви еще более синими, чем обычно. Флорис тяжело вздохнул. Он понял, что Батистина желает отомстить. Флорис не привык к такому отношению. Все его любовницы, как одна, опьяненные после ночи любви, умоляли его прийти еще и с нетерпением ожидали его возвращения…

— Ты вывела меня из себя, Батистина. Я просто взбесился. Не обращай внимания на то, что я тебе наговорил. Забудь! Ты все еще сердишься? — повторил Флорис, с ужасом вспоминая, какие кошмарные вещи он бросил ей прямо в лицо.

Батистина молча отвернулась. В мозгу у нее билась одна мысль:

«Я стала женщиной… Настоящей женщиной!»

Флорис в отчаянии сжал кулаки. Он быстро оделся, отворил дверь и выглянул наружу. Дождь лил как из ведра. Флорис заколебался: он не мог позволить Батистине показаться на людях в полуобнаженном виде, но и не хотел, чтобы она надевала мокрое грязное платье. Он подошел к девушке и нежно поцеловал упрямицу в лоб.

— Если ты не боишься остаться одна на несколько минут, дорогая, то я отправлюсь на поиски кареты. Я сейчас же вернусь, — предложил Флорис.

Батистина, по-прежнему хранившая молчание, опустила ресницы в знак согласия. Флорис пристально посмотрел на нее. Она покраснела, вздрогнула и плотнее запахнула кафтан. Помрачневший Флорис поднялся. Он успел увидеть в огромных голубых глазах раздражение и оскорбленную гордость.

Флорис посильнее раздул огонь, подбросил еще дров и выскочил из овчарни. Он побежал по направлению к деревне. Камзол и рубашка тут же сделались мокрыми, но он не замечал холодных струй дождя. В нем кипели гнев и раскаяние. Перед домиками деревушки стояли многочисленные кареты, ожидавшие своих хозяек, приехавших с визитами к офицерам. Кучеры и лакеи, не испытывавшие большой любви к дождю и грозе, куда-то попрятались. Это значительно облегчило задачу Флориса. Он торопливо взобрался на кучерское место роскошной кареты и поехал за Батистиной. Флорис толкнул дверь овчарни и облегченно вздохнул: Батистина была там, она уже оделась, как могла, и приготовилась следовать за ним. Флорис в душе посмеялся над своими страхами — всего лишь несколько минут назад он ужасно боялся, что она исчезнет в ночи навсегда, пока он бегает за каретой. Молодой человек пожал плечами, удивляясь своей собственной глупости. Он помог Батистине сесть в карету и вновь взялся за вожжи. Путь до дома показался Батистине бесконечным, хотя ехали они совсем недолго. Она откинула голову на подушки, прислушиваясь к перестуку колес и мерному топоту лошадей. Лицо у нее пылало, по телу пробегала дрожь.

— До завтра, дорогая! До скорого свидания! Тебе… Тебе ничего не нужно? Постарайся привести себя в порядок и быть красивой… в день нашей свадьбы! — прошептал Флорис, высаживая Батистину из кареты у дверей дома, где они остановились. Батистина испугалась, что Флорис войдет в дом вместе с ней, но он только галантно распахнул перед ней дверь и пропустил внутрь, а сам опять занял место кучера, чтобы отогнать карету туда, где он ее раздобыл. Батистина с облегчением вздохнула.

Грегуар и Элиза, к счастью, спали. Несмотря на свои выдающиеся способности выдумывать всякие истории, Батистина едва ли нашла бы сейчас в себе силы объяснить им, почему она в таком виде — в мужском кафтане и в напиленной задом наперед нижней юбчонке. Оказавшись в своей комнате, она, наконец, вздохнула полной грудью. Она торопливо избавилась от мокрой одежды и принялась сушить волосы, мечтательно глядя в зеркало. Батистина провела рукой по очаровательным изгибам и выпуклостям своего тела, потрясенная новыми, только что открытыми ощущениями.

«Я обожаю любовь!» — подумала она. Но вместе с этой обжигающей мыслью пришла и другая… Батистина знала, что отныне нечто ужасное, отвратительное, грозное будет преследовать ее по пятам.

Грудь ее сотрясалась от рыданий. Флорис презирает ее… Он презирает ее из-за ее несчастной матери! Батистина чувствовала, что это правда. Она будет связана с человеком гордым и властным, и всякий раз во время ссоры он будет кричать ей в лицо о своем презрении. Она предчувствовала, что иногда их будет неумолимо тянуть друг к другу, но когда безумие пройдет, они будут отдаляться друг от друга все дальше и дальше. А король… король, который, должно быть, знал всю правду и играл ее судьбой, говоря ей заведомую ложь… как все это низко и подло!

Батистина отерла с ног несколько капелек крови. Легкая смутная боль напомнила ей о том, что теперь она была женщиной. Она быстро натянула на себя чистую рубашку и скользнула в нагретую заботливой Элизой постель. Наклонившись задуть свечу, она заметила лежавшее на видном месте на ночном столике письмо.

— Почерк Жанны-Антуанетты… Что ей от меня надо? — прошептала изумленная Батистина и быстро сломала печать.

«Дорогая Батистина!

Я остановилась в Колонне, в замечательном домике из розового камня, он там такой один. Король настоял, чтобы я приехала тайно повидать его. Я думаю, что могу уже сообщить тебе, что он меня любит. Мне сказали, что ты здесь и что ты выходишь замуж за твоего «кузена», маркиза де Портжуа. Приезжай ко мне тайком, нам надо многое сказать друг другу».

— Дорогая! Дорогая!

Перед Батистиной заблистал луч надежды. Несмотря на разногласия и заметное охлаждение, Жанна-Антуанетта была и оставалась ее единственной подругой. Подталкиваемая какой-то неведомой силой, девушка поднялась с постели. Она надела простое скромное платье, накинула на плечи шаль и спрятала письмо за корсажем. Нацепив чепчик, спрятала под ним свои длинные волосы, сверху набросила накидку с капюшоном. Наступил решающий момент…

Хлопнула входная дверь. Флорис и Адриан, повстречавшие друг друга на улочках городка, поднимались к себе. Батистина быстро загасила свечу. Шаги Флориса, которые она узнала бы среди тысяч других, замерли у дверей ее комнаты. Батистина затаила дыхание. Ей показалось, что он тяжело вздохнул и пошел дальше. Батистину охватило желание открыть дверь, догнать его и броситься к нему в объятия.

Дверная ручка зашевелилась и начала медленно поворачиваться. Батистина едва не закричала. В комнату проник Жорж-Альбер, он пришел пожелать девушке доброй ночи. Батистина перевела дух. Она прижала палец к губам, призывая приятеля к молчанию. Жорж-Альбер был очень умен и сразу понял, что происходит нечто очень важное. Батистина подхватила его на руки. Опять внизу хлопнула дверь: это вернулись Федор и Ли Кан. Батистина выждала еще несколько минут и бесшумно спустилась по лестнице. На пороге дома она заколебалась и остановилась. Ее руки задрожали. Жорж-Альбер хотел удержать ее от опрометчивого поступка и закричал, желая предупредить всех остальных, но он плохо знал упрямый характер Батистины. Она зажала ему рот рукой. Решение было принято окончательно и бесповоротно. Она стремительно запахнула полы накидки, спрятала под ней Жоржа-Альбера и низко опустила капюшон на лицо. Она выскользнула за порог в ночь, не чувствуя угрызений совести и сожалений. И даже не обернулась.

Было около четырех часов утра.

Час спустя карета с плотно задвинутыми шторками выехала из деревни и покатила на юг. Лошади неслись галопом…

24

— Нет моей голубки! Похоже, она даже не ложилась! — стонала славная Элиза, спускаясь сверху Она была потрясена и почти не могла говорить.

Был уже полдень. Батистину решили не будить подольше. Флорис и Адриан бросились в комнату девушки. Они были уже в париках и расшитых кафтанах — готовились к торжественной церемонии бракосочетания.

— Должно быть, она встала раньше нас, и ей захотелось немного погулять по окрестностям! — произнес первое, что пришло в голову, Флорис, но голос его звучал неуверенно.

Адриан внимательно посмотрел на мгновенно посеревшее, осунувшееся лицо брата, на котором прочел предчувствие какой-то ужасной драмы. Всегда осторожный и осмотрительный, молодой граф де Вильнев воздержался от расспросов. Он послал Федора и Ли Кана на поиски Батистины, поручив им, по возможности, более тайно опросить солдат и жителей деревни, чтобы избежать скандала.

— Наверняка это дело рук поганого рыжего англичанина! Мало им того, что когда-то похитили у нас Жанну д’Арк! — кипятился Грегуар. Элиза только заливалась слезами.

Молодые люди не стали терять времени даром и тотчас же поскакали к королю. Людовик, казалось, был искренен. Нет, он не видел Батистину со вчерашнего вечера… Флорис поостерегся сообщить ему, что Батистине уже известна вся правда об их недостойной сделке.

— А может быть, это дело рук Камберленда? — проворчал король, которому в голову пришла та же мысль, что и старому Грегуару.

Флорис и Адриан умоляли короля не торопиться с выводами. Следовало посоветоваться с Морисом Саксонским.

Маршал принял их самым любезным образом. Под глазом у него красовался огромный роскошный синяк. Он выслушал братьев и с каким-то особым любопытством посматривал на Флориса. Может быть, он опознал человека, напавшего на него вчера вечером. Но если красавец Морис и догадался, кому он был обязан столь дивным украшением под глазом, то, как хорошо воспитанный светский человек к опытный царедворец, он не подал виду. Граф сообщил, что не видел Батистину со вчерашнего дня. Гордый маркиз де Портжуа унизился даже до того, что отправился расспросить Эрнодана де Гастаньяка и Лафортюна. Гасконский дворянин, казалось, был так же удивлен и обеспокоен, как и Людовик XV. Адриан не сводил глаз с Флориса.

«Невероятно! Этот гордец, наверное, до смерти влюбился, раз предпринимает подобные шаги и, похоже, готов пойти на любое унижение».

Не узнав ничего утешительного, Флорис и Адриан почувствовали, как ужасная тревога заползает в их сердца. Они вернулись домой и тщательно осмотрели комнату Батистины. Единственное указание, которое могло бы направить их на верный путь и как-то объяснить таинственное исчезновение Батистины, заключалось в том, что в гардеробе не хватало простенького платьица и темной накидки. Элиза прекрасно их помнила и описала во всех подробностях.

Нельзя сказать, чтобы Федор и Ли Кан вернулись не солоно хлебавши. Они все же кое-что разузнали:

— Барин! Солдаты заметили, что в пять часов утра из деревни выехала карета и направилась на юг.

Адриан и Флорис переглянулись. Сведения были так ненадежны… Ничто не доказывало, что в ней была Батистина… Но если король и Морис Саксонский не лгут, то где и как девушка могла — раздобыть карету? Все кареты в замке и в деревне были на месте… Никто из владельцев не жаловался на пропажу…

Флорис терялся в догадках:

— Может быть, ей стало плохо? Или она захотела подышать свежим воздухом? А вдруг это и в самом деле Камберленд? Или кто-то другой? Или она просто решила меня напугать? Если в карете сидела она, то у нее в запасе целых десять часов! Мы не сможем ее догнать, даже если насмерть загоним лошадей! Хотя, вообще-то, ничто не доказывает, что она сидела в этой карете…

Адриан по-прежнему с изумлением взирал на брата. Как удивились бы те, кто считал маркиза Портжуа гордым, бесчувственным, безрассудным, раздражительным и даже жестоким, неспособным страдать из-за женщины, если бы они увидели его в этот трагический час.

В пять часов вечера пришлось признать очевидное: свадьба не состоится, ибо невеста исчезла бесследно. Казалось, она просто улетела на крыльях или испарилась, растаяла. Морис Саксонский не был злопамятен, он приказал тысяче гренадеров прочесать всю округу. Король был мрачен, как и Флорис. Оба они понесли жестокую утрату: один потерял супругу, другой — любовницу. По крайней мере, так думали и тот и другой.

Людовик лихорадочно схватил гусиное перо и собственноручно набросал несколько строк, адресовав их герцогу Камберленду:

«Мой дорогой кузен, не встречали ли вы случайно мадемуазель де Вильнев-Карамей? Если таковая встреча имела место, Мы были бы крайне довольны тем, что ваша светлость соблаговолила бы как можно скорее отослать обратно новую Елену Прекрасную. Надеемся, что Вы, ваша светлость, не желаете новой Троянской войны. Остаюсь, как всегда, мой дорогой кузен, Вашим преданнейшим и вернейшим противником.

Людовик».

Попросту говоря, это означало:

«Если вы ее вновь похитили, берегитесь!»

Через два часа задохнувшийся от быстрой езды и весь заляпанный дорожной грязью курьер привез ответ Вильгельма-Августа.

Не без юмора герцог Камберленд писал, что он скорее предпочтет перенести такую Божью кару, как чума или холера, чем хотя бы одну секунду потерпит присутствие мадемуазель де Вильнев. Он также добавил, что молит Святого Георгия, чтобы тот уберег его в дальнейшем от встреч с этой маленькой бестией и что он предоставляет право его величеству самому заняться укрощением этой кобылки…

Итак, последняя надежда обнаружить Батистину в лагере англичан умерла. Флорису и Адриану и в голову не пришло подвергнуть сомнениям слова английского принца. С разрешения короля молодые люди отправились в Мортфонтен, питая робкую надежду, что беглянка укрылась именно там. Федор и Ли Кан остались в Фонтенуа и продолжали опрашивать солдат и жителей края.

Адриан и Флорис преодолели сорок лье за восемнадцать часов. Они ни разу не остановились, не спали полтора суток, не пили, не ели, а только меняли на станциях лошадей. Нужно было обладать железным здоровьем и недюжинной силой, чтобы вынести такую гонку. Но их ждало очередное разочарование: старый замок был пуст и темен, в нем находились только церковный сторож и его жена. Они уверяли, что никто не приезжал и они никого не видели.

— Жеодар! — воскликнули разом братья — их осенила одна и та же мысль.

— Ну, разумеется, она отправилась к этому негодяю! — проворчал Флорис, досадуя на себя за то, что не подумал об этом раньше.

При виде двух молодых людей господин Кастильон дю Роше подумал, что ему грозит новая опасность. В мгновение ока лакеи и вся прочая прислуга вооружились кто ножом, кто шваброй, кто ножницами. Не обращая внимания на столь странный прием, Флорис и Адриан объяснили графу дю Роше цель своего визита, стоя перед стройными рядами поварят с угрожающе поднятыми поварешками.

Маленькие живые глазки Жеодара радостно заблистали, но он отрицательно покачал головой:

— Нет, господа, я не видел мадемуазель де Вильнев, слово графа дю Роше! Но вот что выходит, когда молодую девушку хотят заставить что-то сделать насильно! Мадемуазель де Вильнев желала выйти замуж за меня, и, если бы вы не воспротивились, она была бы счастлива…

Флорис и Адриан явились вовсе не за тем, чтобы получить нагоняй, да еще от кого! Убежденные в невиновности господина дю Роше, они откланялись. Похоже, он был искренен. Он был встревожен и в то же время чрезвычайно доволен, что так обернулось дело.

— Ах, ваше сиятельство! Мадемуазель могла доставить вам так много хлопот! — промолвил лакей, затворяя за братьями дверь. Как мы уже говорили, слова Падена были всегда чистым золотом.

Без особой надежды Флорис и Адриан отправились в пансион сестер-урсулинок. Но матушка Мария-Марта давненько не видывала свою самую плохую ученицу. От угрызений совести Флорис сходил с ума.

Молодые люди повернули коней и отправились обратно, в действующую армию. По дороге Флорис не сдержался и признался брату во всем. Он рассказал Адриану о событиях той трагической ночи любви, о своей жестокости, о том, как был несправедлив к Батистине и как выдал позорную тайну ее рождения, а затем, потеряв голову, овладел ею.

Лошади медленно плелись по дороге. Легкий ветерок шевелил листву. В небе сияла луна.

— Ах, Флорис, Флорис… Ты не должен изводить себя напрасными упреками… Сделанного не воротишь… Это злой рок! Судьба! — мрачно заключил Адриан.

Как и следовало ожидать, в лагере под Фонтенуа Батистина так и не появилась, известий от нее тоже не было. Король вызвал из столицы начальника полиции, господина Беррье. Две сотни полицейских и шпиков получили приказ: немедленно разыскать девушку. Они имели подробное описание ее внешности, но все сознавали, что выполнить этот приказ очень трудно. В вечно кипевшем народным возмущением Париже опять разразился бунт. Простолюдины утверждали, что, дескать, имели место похищения женщин и детей, чтобы отправить их в Луизиану и заселить эти заморские владения.

Граф де Вильнев-Карамей и маркиз Портжуа объявили, что вручат большое вознаграждение тому, кто сможет сообщить какие-либо сведения о девушке-блондинке с обезьянкой на руках, которая назовет себя Батистиной де Вильнев. Повсюду были расклеены специальные уведомления.

Злые языки заработали во всю мочь. То, чего так старались избежать Флорис и Адриан, произошло Разразился ужасный скандал. Придворные передавали из уст в уста весть о том, что мадемуазель де Вильнев-Карамей исчезла, убежав и от августейшего любовника и от согласного на все жениха. В глазах армии и двора король и Флорис выглядели смешными, не знавшими себе равных обладателями рогов, наставленных им ловкой девчонкой. Королева была на седьмом небе от подобных новостей. Она приехала с визитом к королю в сопровождении своих фрейлин. При виде августейшей супруги Людовик улыбнулся уголками губ. Он пребывал в убийственно-плохом настроении. Польские дамы, Генриетта и Филиппа Скоковские, атаковали Флориса и Адриана, но безуспешно. Прекрасные польки по-прежнему были влюблены в своих героев и надеялись на сей раз добиться успеха, но всякий раз в самый решительный момент какое-нибудь неожиданное событие мешало задуманному.

— До скорого свидания, дорогая Филиппа! — рассеянно шептал Флорис — его мысли были заняты судьбой Батистины. Юноше казалось, будто он наткнулся на глухую стену, и теперь не знал, куда отправиться на поиски. Флорис и Адриан долго искали загадочную карету, но после Амьена следы терялись, ведь это могла быть какая-нибудь дама, которая тайком приехала к своему любовнику-офицеру.

Король заставлял войска маршировать целыми днями да устраивал бесконечные смотры, глядя на всех и вся с недовольным видом. Даже такая выдающаяся военная победа, как взятие крепости Турне, не привела его величество в доброе расположение духа. Он стал раздражителен, как и Флорис, с момента исчезновения Батистины.

Но однажды утром Людовик появился перед придворными веселый и беззаботный, словно зяблик. Рядом с ним с улыбкой победителя на устах вышагивал герцог де Ришелье. Флорис и Адриан, заинтригованные столь разительной переменой в поведении короля, последовали за ним под покровом ночи и добрались до домика из розового кирпича. Старый казак и верный китаец заняли наблюдательный пост у конюшни. Входная дверь, любезно открытая чьей-то предупредительной рукой, закрылась, пропустив августейшего посетителя. Наверху, в комнате на втором этаже, горели свечи. Флорис и Адриан без колебания влезли на дерево — понаблюдать за тем, что происходит внутри. Сердца их стучали, когда они увидели просторную комнату и стоявшую спиной к окну молодую женщину. Волосы у нее были забраны под кружевной чепчик. При виде входившего в комнату короля женщина опустилась в глубоком реверансе. Король подошел к ней, поднял ее, взял за руку, ласково погладил по спине и нагнулся, чтобы завладеть ее губами. Флорис не мог рассмотреть лица женщины, не видел он, и какого цвета у нее волосы. Он сжал кулаки. Быть может, это Батистина, и король уже давно прячет ее здесь? Адриан вовремя удержал брата за камзол: Флорис, поддавшись порыву гнева, едва не свалился с дерева. А пара уселась за стол. Женщина заняла место лицом к окну, король сидел спиной. Флорис и Адриан едва не свернули себе шеи, пытаясь рассмотреть женское личико, скрытое париком его величества. К счастью, Людовик весело болтал, размахивал руками, ерзал на стуле. Женщина смеялась, согласно кивала головой. Адриан и Флорис вздохнули с облегчением они узнали женщину и спустились вниз.

— Жанна-Антуанетта! Это Жанна-Антуанетта Пуассон, подруга Батистины!

Сердце Флориса едва не выскочило из груди. Федор и Ли Кан, сидевшие в засаде за конюшней, отделились от стены.

— Барин, барин! Запыленная, заляпанная грязью карета только что въехала во двор! — прошептал казак.

— А твой верный Ли Кан, как ловкий угорь, проскользнул с Острым Клинком в волшебную пагоду! — кланяясь прошипел китаец.

— Так что же ты видел, Ли Кан? — нетерпеливо спросил Флорис.

Ли Кан расплылся в улыбке.

— Ли Кан, наделенный соколиным зрением, не видел ничего интересного, но его ухо, обладающее слухом Розового Феникса, слышало все!

При других обстоятельствах Адриан рассмеялся бы, но сейчас ему было не до смеха. Ли Кан был неисправим. Он мог уморить своими разговорами даже самого терпеливого и снисходительного святого.

— Клянусь Святым Владимиром! Слушай, старый приятель! В один прекрасный день я отрежу тебе язык саблей! — проворчал Федор. — Барин, не знаю, имеет ли это отношение к маленькой барыне. Мы только слышали, как кучер распрягал лошадей и сетовал на усталость. Он вызвал горничную и спросил, сможет ли госпожа принять его. Та ответила, что госпожа занята и принять его никак не сможет. Тогда кучер закричал, что умирает от усталости, дескать не так-то легко проехать четыреста лье за двадцать дней, он отправляется спать, а хозяйке просит передать, что ее поручение выполнено и все в порядке.

Флорис и Адриан переглянулись. Кажется, у них в руках появилась тонкая нить Ариадны. Батистина исчезла как раз двадцать дней назад. Какую роль сыграла во всей этой истории Жанна-Антуанетта? Еще немного, и Флорис бросился бы в дом и принялся бы трясти за грудки короля и его сообщницу. Адриан был вынужден употребить все свое влияние и с трудом успокоил слишком вспыльчивого братца.

На следующее утро молодые люди, разряженные в пух и прах, надушенные и в безупречно напудренных париках, явились с визитом к госпоже Ленорман. Прекрасная Жанна-Антуанетта любезно приняла их знаки почтения, ничем не выказав своего удивления, а также не задав вопроса, каким образом эти два навязчивых типа узнали о ее присутствии в деревне.

Флорис, скрепя сердце, поставил молодую даму в известность об исчезновении Батистины.

Жанна-Антуанетта жеманно захлопала ресницами:

— Ах, нет! Видит небо, я не встречалась с Батистиной, я даже не знала, что она здесь. Странно, что вы явились ко мне за какими-то сведениями… Я в крайнем затруднении… К сожалению, я ничего не смогу сообщить вам…

Жанна-Антуанетта сладенько улыбалась. Флорису и Адриану не удалось из нее ничего вытянуть.

— От этой дамочки так и несет ложью! — пробурчал Флорис, выходя из розового домика.

— Подождем немного, брат… Понаблюдаем, посмотрим… Мы обязательно что-нибудь узнаем! Кто-нибудь да проболтается! А может быть, выдаст себя какими-либо действиями! — благоразумно посоветовал Адриан, он не хотел, чтобы Флорис еще раз ринулся в неизвестность.

Прошло несколько печальных дней. Только сестры Скоковские немного развлекали братьев своей болтовней.

Король в глубине души был глубоко уязвлен бегством Батистины. Она его бросила! Она пренебрегла им! Жанна-Антуанетта уверила Людовика, что Батистина оказалась настоящей бездушной эгоисткой и укрылась в каком-то монастыре, чтобы только не отдаваться королю. Жанна-Антуанетта также говорила, что когда-нибудь они получат известия от Батистины. Ришелье поддерживал свою ставленницу. Людовик чувствовал себя одиноким, покинутым, он был уверен, что им пренебрегли. Влияние Жанны-Антуанетты с каждым днем все более увеличивалось.

Через месяц после исчезновения Батистины Людовик объявил, что госпоже Ленорман д’Этьоль пожалован титул маркизы Помпадур за большие заслуги перед королевской властью.

Жанна-Антуанетта победила на всех фронтах. Она вознеслась на недосягаемую высоту после официального представления ко двору: она стала общепризнанной всемогущей фавориткой. Перед ней склонялись все. Несчастная королева очень многое потеряла от такой замены, а Ришелье очень многое выиграл. Он радостно потирал руки, вспоминая о том, с какой потрясающей легкостью эта маленькая бестия де Вильнев уступила свое место. Людовик, правда, иногда впадал в черную меланхолию. Тогда он думал о той, кого называл «мое сердечко».

Однажды утром в деревню вернулся смертельно усталый Федор. Старый казак совершил невозможное. Благодаря своим выдающимся шрамам он сумел соблазнить служанку госпожи Ленорман. После безумной ночи любви очарованная достоинствами украинца девушка поведала ему по секрету, что хозяйка посылала кучера с каким-то таинственным поручением в Бордо. Служанка не знала, сидела ли в карете молодая Девушка, но заметила, что кое-каких платьев в гардеробе ее госпожи не хватает. Флорис и Адриан, не сказав королю ни слова, испросили у него разрешения покинуть действующую армию на некоторое время.

Людовик не отказал им в просьбе, но что-то заподозрил. Он был просто уверен, что братья напали на след. Людовик вызвал к себе Эрнодана де Гастаньяка.

— Капитан, вы мне полностью преданы?

— До гробовой доски, ваше величество!

— Отлично! С сегодняшнего дня ты принадлежишь к моей секретной службе! И ты об этом не пожалеешь! Вот письмо, спрячь его на груди… Следуй тайно за графом де Вильнев и маркизом Портжуа, куда бы они ни направились. Следи за ними, отправляй мне донесения. Если они найдут мадемуазель де Вильнев, предупреди меня и постарайся передать ей тайком это послание в собственные руки. Ты хорошо меня понял, капитан? Я могу доверять тебе?

— Можете, ваше величество! Целиком и полностью! Я не успокоюсь, пока не выполню ваше поручение! — ответил Эрнодан совершенно искренне, ибо еще раз его собственные интересы совпали с интересами короля.

Молодой рейтар в сопровождении своего верного Лафортюна устремился в погоню за Адрианом и Флорисом, которые опередили его на два лье. Они ехали довольно быстро и останавливались, только чтобы сменить лошадей. Их сдерживала неповоротливая, громоздкая карета, в которой разместились Грегуар с Элизой. Их путь пролегал неподалеку от замка Мортфонтен. Флорис и Адриан вознамерились оставить там старых слуг, сочтя, что те слишком устали, чтобы следовать дальше.

— Да где же это видано! Что за манеры! Что за недостойное обращение! Вы наделали столько глупостей! А особенно вы, господин Флорис! Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Моя бедная голубка! Я непременно поеду с вами, чтобы найти мою бедняжку и ухаживать за ней! Если вы думаете, что вам удастся избавиться от меня таким образом, то вы сильно ошибаетесь! — стонала Элиза, изливая свой гнев на Флориса. Молодой человек только молча понуро опустил голову, как в детстве, когда он был маленьким мальчиком, а Элиза его отчитывала.

— Я последовал за господином графом и за господином маркизом в Китай и вполне могу поехать в Бордо ради нашей маленькой мадемуазель, — более степенно и примирительно добавил Грегуар.

Когда они добрались до Парижа, Адриана и Флориса одновременно осенила одна и та же мысль: завернуть на улицу Фурси, в особняк господина Ленормана. Тот только что узнал о постигшем его несчастье. Он постоянно сморкался в огромный платок и был простужен более, чем всегда. Молодые люди представились. Господин Ленорман знал Батистину. Братья изложили причину своего визита. Обманутый и опозоренный муж не желал ничего иного, как помочь им, если это только сможет досадить его жене. Он любезно согласился ответить на вопросы, но прежде всего сказал:

— Да, я очень богат и сейчас горько раскаиваюсь в том, что дал такую свободу Жанне-Антуанетте, этой неблагодарной твари, которая открыто обманывает меня с королем!

— Простите, сударь, мне мою нескромность, но есть ли у вас какие-нибудь дела в Бордо? Какие-нибудь имения? Или магазины? Или склады? — прервал излияния господина Ленормана Флорис, прямиком идя к цели.

Господин Ленорман задумался. Флорис и Адриан с некоторой жалостью взирали на этого нелепого, чудаковатого, но отнюдь не безобразного мужчину.

— Нет, господа… У меня нет никаких дел в Бордо… Ни магазинов, ни складов…

Флорис и Адриан поднялись, крайне разочарованные, и собрались уходить.

— Но… подождите, подождите… Быть может, это то, что вы ищете… У меня есть грузовые суда… хм… корабли! — забормотал господин Ленорман.

— Корабли? — воскликнули хором Флорис и Адриан.

— Ну да…

Господин Ленорман стал что-то суетливо искать среди бумаг, наваленных на столе.

— А, вот! Нашел! У меня есть груз… Так, всякая ерунда, дешевый товар, который должен через несколько дней отправиться к берегам Миссисипи, если будет попутный ветер.

Вдруг господин Ленорман как-то странно занервничал и, казалось, утратил желание сообщить еще что-либо.

— Как называется судно, сударь? — настаивал Флорис — он явился сюда не для того, чтобы расшаркиваться и говорить любезности.

Господин Ленорман снова извлек из кармана свой огромный клетчатый платок, громко высморкался, откашлялся, сплюнул…

— Сударь, я заклинаю вас!.. Я умоляю вас ответить! Ведь речь идет о чести, а может, и о самой жизни молодой девушки! — воскликнул Адриан.

Господин Ленорман переводил взгляд с одного брата на другого. Он явно был чем-то встревожен, да и оказался между двух огней. Он, разумеется, хотел сказать правду, чтобы сыграть какую-нибудь дурную шутку со своей женой и даже подложить ей хорошую свинью, а с другой стороны, по какой-то одному ему известной причине предпочитал держать язык за зубами. В конце концов чувства обманутого и оскорбленного мужа взяли верх, и он промолвил:

— Корабль называется «Красавица из Луизианы». Но почему это вас так интересует?

Ответа он так и не дождался: Флорис и Адриан уже были на лестнице.

25

— Это все злодей Беррье!

— Вы еще увидите времена царя Ирода!

— Настоящее избиение невинных младенцев!

Флорис и Адриан с трудом прокладывали путь в кипевшей от возмущения толпе на улице Тирон, в то время как Федор и Ли Кан пытались высвободить застрявшую в ней карету и двинуться дальше. Народ все прибывал и уже запрудил всю улицу.

— Что происходит, друзья мои? — спросил Флорис.

— Восстание, бунт, ваша милость! — ответил какой-то лавочник, предусмотрительно закрывавший окна и двери своей лавчонки.

— А это еще кто такие? Открывай карету, иначе не пропустим!

— Народ желает видеть, не спрятали ли вы там кого! — вопили возбужденные, раскрасневшиеся простолюдинки.

Флорис и Адриан подали знак Федору подчиниться требованию толпы. Злобные мегеры тотчас же сунули в карету свои растрепанные головы и столкнулись нос к носу с Элизой и Грегуаром.

— Ну и что все это значит, мои милые? Мы что, похожи на тех, кто пьет кровь? На людоедов? — заворчала Элиза и угрожающе замахнулась бутылкой. Женщины громко расхохотались.

— Эй! Не стоит гневаться, старушка! Мы не желаем вам зла!

Атмосфера немного разрядилась.

— И все же, что происходит? — спросил Флорис.

— Ах, молодой господин! Жандармы крадут наших жен и детей! Молодых девушек!

— Просто стыд и позор!

— Похоже, король пьет кровь наших малышей!

— Да, и жрет ляжки наших жен!

— Они отправляют невинных малюток за море!

— Говорят, на берега Миссисипи!

— И нищих тоже! Они похищают наших славных попрошаек! Я спрашиваю вас, на что же это будет похожа наша столица без этих несчастных? А? — ревел какой-то старик в отрепьях.

Флорис и Адриан согласно закивали головами.

— Вы правы! — прокричал Флорис с единственной целью убраться отсюда поскорей. Нельзя было терять ни секунды. Корабль… Батистина… Каждая задержка в пути могла стать роковой.

А толпа принялась горланить озорную песенку, в которой обвиняла короля во всех смертных грехах.

Флорис и Адриан переглянулись. Стоило воспользоваться тем, что парижане неожиданно пришли в хорошее расположение духа. Молодые люди знали, до какой степени опасной может быть толпа простолюдинов. Еще несколько мгновений, и настроение может перемениться! Тогда разразится настоящий бунт! Народ бросится выворачивать камни из мостовой и обрушит свой гнев на любого, кто хотя бы отдаленно напомнит полицейского или шпика.

— Эй, послушайте! Мы сейчас отвезем наших стариков в надежное место, а потом вернемся, чтобы помочь вам! — закричал Адриан. Разумеется, он лгал без зазрения совести.

— Отлично сказано! — заревела толпа.

— Эй, там! Расступитесь! Дайте проехать господам!

Флорис и Адриан обернулись, чтобы поприветствовать толпу взмахом треуголок.

Они вырвались вовремя. Толпа все увеличивалась. Всеобщее возбуждение распространялось с одной улицы на другую. У братьев было одно желание — поскорее выбраться из Парижа. Они добрались до Монпарнаса, а там уже было рукой подать до окраины. На первой же почтовой станции они распрягли лошадей.

— А что, господа, правда ли, что в столице революция? — спросил конюх, крутившийся около карсты.

— Очень похоже на то, милейший! — ответил Флорис, не поднимая головы. Как опытный путешественник, он внимательно осматривал подковы своего коня.

Грегуар и Элиза вытирали холодный пот со лба. Бедные старички были не на шутку испуганы.

— Ах, господин маркиз! Это ужасно! Париж в гневе! Я уже однажды видел такое зрелище вместе с госпожой графиней. А я-то думал, что мне больше уже никогда не доведется испытать подобное! — сказал Грегуар, высовываясь из кареты. Он был белее полотна.

— Боже мой! Боже мой! Сегодня вечером в столице не останется камня на камне! Только дым и пепел! — простонала Элиза.

— Нет, моя дорогая нянюшка, но… Если у короля дурные советчики и он предпринимает действия, которые не находят одобрения у народа… Да, все это может стать началом конца нашего королевства! — грустно предсказал Адриан.

— Ах, Иисусе! Святой Иосиф! Пресвятая Дева Мария! Наступает конец света! Апокалипсис! — пролепетала Элиза.

— Вперед! Вперед! Мы готовы! Погоняй! Да гони галопом! — приказал Флорис.

— Не видели ли вы четверых всадников и карсту? — спросил несколько минут спустя Эрнодан де Гастаньяк, прибывший на почтовую станцию.

— Да, господин капитан, они поскакали по дороге на Бордо.

— Похоже, капитан, дела наши плохи! — сказал Лафортюн, обожавший тишину и покой и ненавидевший длинные и опасные путешествия.

— Скорей! Скорей! В седло! — закричал Эрнодан, не желавший отстать от братьев.

— О-ля-ля! Да у меня задница горит огнем! — запротестовал толстый рейтар.

Но безжалостный молодой капитан уже пришпорил своего коня, не обращая внимания на жалобы подчиненного.

— Эй! Приятель, не знаешь ли, где стоит «Красавица из Луизианы»? — спросил Флорис у одного из матросов.

Тот неторопливо снял свой берет с помпоном, задумчиво поскреб в затылке, напрягая память.

— А черт ее знает! На рейде-то полным-полно кораблей!

Раздраженные сим маловразумительным ответом, Флорис и Адриан отправились дальше. Чтобы выиграть время, они оставили карету неподалеку от порта, под бдительным оком Федора и Ли Кана.

Вот уже пятеро суток молодые люди без сна и отдыха неслись к заветной цели. Они ели и пили, не слезая с седла. Любой другой человек свалился бы без сил, но эти двое, казалось, были сделаны из какого-то особого теста. Жесткая щетина покрывала их щеки, глаза у обоих горели от возбуждения. Несмотря на запыленную, грязную одежду, никто не мог бы ошибиться на их счет. Это были господа, большие вельможи.

Флорис почти не замечал жизни, кипевшей в порту. А посмотреть было на что. Повозки и телеги то и дело встречались на причалах. По сходням с тяжелой ношей на спинах сбегали грузчики и матросы. Моряки чинили огромные паруса, рыбаки плели сети. Флорис и Адриан объезжали их осторожно, чтобы не порвать белые полотнища. Они внимательно осматривали все корабли, стоявшие в гавани на якоре: «Святой Иоанн», «Дофина», «Мариетта», «Святая Варвара», «Опал», «Нептун» — красовались надписи на бортах судов, но нужного братьям среди них не было.

Военные корабли и торговые суда стояли у разных причалов.

— А где находится управление портом? — спросил Адриан у матросов, игравших в карты, хотя азартные игры на флоте были запрещены. Один из них, не отрывая глаз от карт, указал пальцем на строение у мола. Перед его дверьми множество моряков, солдат и каких-то девиц о чем-то яростно спорили. Флорис и Адриан спешились. В прихожей они увидели морского офицера.

— Капитан, мы ищем корабль под названием «Красавица из Луизианы». Не могли бы вы сказать нам, где он стоит? — спросил Флорис.

Офицер усмехнулся и подвел молодых людей к окну.

— Смотрите… Вон она, ваша «Красавица»… как раз в середине каравана…

Флорис побледнел. Около сотни кораблей с раздутыми парусами выходили в открытое море…

— Вы… вы уверены, капитан, что «Красавица из Луизианы» — среди этих кораблей? — настаивал Адриан.

— Я знаю, что говорю, господа! А вообще-то, кто вы, собственно говоря, такие? — спросил офицер, поглядывая на братьев с некоторым подозрением. Молодые люди назвали свои имена. Капитан тотчас же смягчился. Он увлек их в свой кабинет, чтобы побеседовать в более приятной обстановке.

— Нельзя ли нанять быстроходный корвет, чтобы догнать их? — спросил Флорис.

— Это было бы возможно, если бы ветер не изменил направление. Но сейчас ни одно судно не выйдет из порта. Приказ есть приказ. Люди боятся, чего же вы хотите! А все из-за войны с проклятыми англичанами! Мы формируем целые караваны из торговых судов, они выходят в море под охраной фрегатов. Следующий караван отправится не ранее, чем через два месяца. Но почему вас интересует «Красавица из Луизианы»?

Флорис и Адриан переглянулись. Казалось, капитан был симпатичным, добрым человеком, и следовало ему все объяснить, как есть. К тому же еще оставалась надежда, что Батистина не отплыла на «Красавице».

Узнав истинное положение дел, капитан печально покачал головой:

— А знаете ли вы, что за груз находится на борту «Красавицы»?

— Нет! — ответили братья, тотчас же припомнив обеспокоенную физиономию господина Ленормана.

— Ну так смотрите! Вот бумаги. О, не волнуйтесь, здесь все по правилам. Вот контракт, оформленный должным образом. Он заключен с министерством Военно-морского флота… Этот корабль везет женщин из тюрем, а также из злачных мест столицы… Воровок, проституток, убийц… Смотрите, вот список…

Дрожащими руками схватили Флорис и Адриан лист пергамента и принялись читать:

— Мария-Анна Фонтен, прозвище Крючница, 38 лет, приговорена к пожизненному заключению за множество убийств;

Сара де Висм, прозвище Золотая Ляжка, 18 лет, опасная интриганка, скандалистка и бунтовщица;

Жанна Лефевр, прозвище Дядюшка, знаменитая воровка и мошенница, заклейменная цветком королевской лилии, величайшая распутница;

Мари Демаре, прозвище Нене, известная развратница, пыталась обвинить судью в том, что он, якобы, склонял ее к постыдному сожительству;

Туанетта Женест, прозвище сводница, плутовка и мошенница, обвиняемая во всех мыслимых и немыслимых грехах;

Жанна Виньерон, прозвище Людовик, очень опасная девица, отравительница и фальшивомонетчица;

Юлия Менгден, прозвище Иностранка, ужасная распутница, тайная сводница и страшная грешница;

Мария-Франсуаза де Палси, прозвище Тряпка, 17 лет, наводчица и богохульница;

Лапорше, прозвище Свинья, 30 лет, заклеймена цветком королевской лилии, отрезала бритвой два пальца у жандарма, который ее арестовал, и подожгла камеру;

Мария-Луиза Приме, прозвище Дитя, распутница и аферистка…

— Сами видите, какой кошмар! — сказал капитан, забирая документ назад.

Флорис был смертельно бледен. Он чувствовал, как волосы у него на голове встают от ужаса дыбом. Адриан крепко сжал плечо брата.

— А нет ли там детей или молодых девушек, похищенных в Париже? — спросил Флорис прерывающимся голосом.

— Да нет же! Все это пустая болтовня! Глупые сплетни! Женщины, которых отправляют за море, всего лишь жалкий сброд, отребье… И общество избавляется от них таким образом, да и колонии заселяются! — заверил братьев офицер.

— Капитан, мы не увидели имени той девушки, которую разыскиваем, в этом списке. Мы уверены, она не могла быть в тюрьме! — воскликнул Адриан.

— А! Так, может быть, она среди пассажиров? Подождите, подождите, здесь у меня где-то был список! Ах, вот и он! Да, на борту всего три пассажира: господин Вейль, хирург и аптекарь, направляющийся в Новый Орлеан, шевалье Гонтран д’Обинье и мадемуазель Батистина Бургиньон…

Флорис и Адриан разом вскрикнули. Они поспешно выхватили листок из рук капитана. Батистина Бургиньон… Батистина Бургиньон…

Флорис отер со лба холодный пот. Итак, она действительно убежала от него после их ночи любви. А он-то надеялся… Да, надеялся найти ее, если и не раскаявшейся в своем поступке, то хотя бы порастерявшей свой гнев.

У Адриана на глазах выступили слезы: его дорогая сестренка отказалась от фамилии де Вильнев и приняла фамилию матери.

— Во всем виновата гордость! Проклятая семейная гордость!

Братья медленно плелись по набережной. Они не могли вымолвить ни слова. А вдалеке за горизонтом исчезали паруса.

Они попытались соблазнить кучей золота капитана одного быстроходного суденышка, но тот только рассмеялся им в лицо, как и все остальные моряки, к которым они обращались.

— Пытаться догнать караван! Да английские пираты тут же набросятся на нас! — такой ответ они получали всюду.

— Дождитесь следующего каравана, и все дела!

Флорис был убит, уничтожен, раздавлен. Впервые в жизни он видел: перед ним действительно непреодолимая стена — корабль уплыл, увозя его возлюбленную, а он сможет выйти в море лишь через два долгих месяца, да и то, если Господь соизволит послать попутный ветер.

— Черт побери, сударь, что вы здесь делаете? — проворчал Флорис, столкнувшись нос к носу с господином Жеодаром Кастильоном дю Роше, степенно прогуливавшимся по набережной.

— Я не желаю с вами разговаривать, сударь! — высокомерно ответил граф дю Роше.

— Вы мне надоели, сударь! — заскрежетал зубами Флорис, содрогаясь от бешенства. Он положил руку на эфес шпаги. Адриан вовремя удержал брата от необдуманного поступка.

— Флорис, дай пройти господину дю Роше! В порту славного города Бордо может находиться каждый, кто пожелает!

— Ах, граф, я всегда любуюсь вашим спокойствием. Но я не могу сказать того же о господине маркизе! — промолвил Жеодар, раскланиваясь. Флорис отвел глаза в сторону. Видеть подобное было выше его сил.

— Я только что из управления портом, господа, — продолжал господин дю Роше. — Итак, мы все вместе отправимся со следующим караваном судов на поиски мадемуазель Батистины Бургиньон. И смиритесь с этим! Ведь еще неизвестно, чья возьмет!

— Ну так знайте же, сударь, я еще раз проткну вас шпагой с превеликим удовольствием, но уже по-настоящему! — рявкнул Флорис. — А сейчас, я полагаю, вы нуждаетесь в том, чтобы вам хорошенько прочистили мозги!

Флорис бросился на Жеодара. Несчастный граф дю Роше оказался в воде раньше, чем успел хотя бы пальцем пошевельнуть, чтобы защититься. Около парапета тотчас же сгрудилась толпа любопытных.

— О! О! Ко мне! Па… Паден! Помогите! Спасите! Тону! — вопил Жеодар. Его голова то появлялась на поверхности, то исчезала. Лакей только бессильно заламывал руки.

— Ах, господин граф! Я не умею плавать! — хныкал Паден, не двигаясь с места.

Адриан лениво скинул камзол и кафтан.

— Оставь, брат! Я сам… — улыбнулся Флорис. Весь его гнев мгновенно улетучился.

Молодой человек прыгнул в воду и нырнул. Господин Жеодар вот-вот действительно бы утонул. Он брыкался и бился, как дьявол. Флорис с превеликим удовольствием ударил его по голове и преспокойно поплыл, волоча за собой утопленника. Он подтащил тяжеленное тело Жеодара к лесенке, где несколько доброхотов помогли ему поднять сей груз на набережную.

— Ах, сударь… сударь, я не знаю, должен ли я благодарить вас или… — простонал Жеодар, придя в себя и хлопая ресницами.

— Помолчите лучше, сударь! — проворчал Флорис. Он схватил свой камзол и скрылся в ближайшей улочке.

— Простите великодушно моего брата, сударь, — попросил Адриан. — Заклинаю вас, ответьте мне на один вопрос… Как вы узнали, что мадемуазель отплыла из Бордо? Она сама вас предупредила?

— Увы, нет, сударь! — вздохнул Жеодар, поднимаясь с земли и опираясь на руку Падена. — Если бы она меня предупредила, я бы догнал ее, и в этот час мы были бы уже женаты! Мне помог случай, сударь! Счастливый случай! Я искал ее повсюду: в окрестностях замка и в Компьене. Мелкие торговцы, господин и госпожа Бернашон, видели ее. Она даже остановилась у них в доме передохнуть… Батистина и сообщила им, что одна добрая подруга снабдила ее деньгами и свидетельством на владение участком земли в Луизиане.

— Благодарю! Благодарю вас, сударь! Вы истинно человек чести! — промолвил Адриан, горячо пожимая руку Жеодару.

— Я стараюсь, сударь, быть таковым… стараюсь…

Адриан еще раз поклонился господину Жеодару и бросился догонять брата.

Молодые люди сняли номера в небольшой гостинице с видом на море. На следующий день громоздкая карета с Грегуаром и Элизой, сопровождаемая Федором и Ли Каном, въехала в город. Поставленные в известность о драматических событиях, Элиза и Грегуар хором воскликнули, что последуют за своими господами даже в ад, если потребуется.

— Вам не удастся избавиться от нас! — повторяли они, словно заклинание.

Что касается старого казака и китайца, то о них вопрос даже не поднимался.

Флорис не привык к бездействию. Оно угнетало его. Каждое утро молодой человек отправлялся в управление портом, чтобы справиться о возможности выхода в море. Адриан, всегда осторожный и предусмотрительный, втайне от Флориса воспользовался возникшей возможностью и приказал доставить солидную сумму денег. Он боялся, что Флорис опять впадет в ярость — он, казалось, приходил в ужас при одном упоминании имени короля, а ведь рента им была пожалована Людовиком. Молодой граф де Вильнев также написал монарху, что по личным причинам они вынуждены на некоторое время покинуть Францию. Адриан не знал, что Эрнодан де Гастаньяк ежедневно отправлял его величеству депеши, держа его в курсе всех событий.

Как-то вечером совершавший от нечего делать прогулку Флорис встретил на молу молодого рейтара. Молодые люди дважды дрались на дуэли, но, к счастью, им обоим не везло. Флорис ранил Эрнодана в бедро, а тот проткнул Флорису плечо.

Флорис благородно избегал встречи с Жеодаром, вынужденный признать, что тот на поверку оказался весьма достойным человеком.

Наконец, однажды на рассвете уже знакомый молодым людям капитан примчался в гостиницу и разбудил их радостной вестью: караван отправляется в колонии 1 июля, если будет попутный ветер. Флорис огорчился: еще целая неделя! Да, терпением он никогда не отличался!

Флорис стоял у окна и мечтательно смотрел на луну, на звезды, на морские волны…

Адриан вздрогнул, охваченный ужасным предчувствием. Он знал, что Батистине грозит смертельная опасность, но ничего не говорил Флорису, чтобы не беспокоить того понапрасну. Из всего списка злодеек, находившихся на борту «Красавицы из Луизианы», лишь одно запечатлелось в памяти графа де Вильнева, но сейчас оно горело зловещим багровым пламенем перед его взором: Юлия Менгден, по прозвищу Иностранка! Другой такой не было на всем белом свете! Да, речь могла идти только о той ужасной женщине, которая и стала причиной всех их несчастий. Итак, судьбе было угодно, чтобы Батистина оказалась на корабле вместе с их самым злейшим врагом! И сейчас двух этих женщин разделяла лишь тоненькая перегородка!

В небе мелькнула падающая звезда. Флорис внезапно улыбнулся:

— О, любовь моя! Я последую за тобой на край земли! Я найду тебя! И ты меня простишь!

Его зеленые глаза весело блеснули в темноте.

Адриан опустил голову и тяжело вздохнул:

— Увидим ли мы когда-нибудь «Красавицу из Луизианы»?