Край земли у моря

Он резко обернулся — Кэти Виллифранко приближалась к ним, увязая каблучками в горячем асфальте. Ее машина стояла футах в ста. Шла она, явно торопясь, с деловым и решительным видом, выставив вперед подбородок.

Черт подери, как она нашла его?! Развернувшись, Дел пошел ей навстречу.

— Что тебе здесь нужно?

— Я хочу поговорить с твоей женой!

— Ты уже сделала все, что могла, хватит! — Он с трудом сдерживался, чтобы не ударить ее. — Убирайся отсюда!

— Но я хочу объяснить ей... — Не договорив, она резко нырнула ему под руку и устремилась к Карен, неподвижно стоявшей футах в десяти и смотревшей на них. Подошла вплотную и быстро сказала:

— У меня с ним ничего не было.

Карен молчала, пристально глядя на нее. Девчонка в затертых джинсах и пропотевшей футболке — и элегантная женщина в модном костюме. И все-таки... Эта девчонка, казалось, смотрела свысока — и женщина вдруг почувствовала себя неуютно под ее спокойным взглядом...

Кэт повторила снова — уже менее самоуверенно:

— У меня с ним ничего не было...

— А почему вы считаете, что у меня есть основания думать иначе?

Таким холодным тоном графиня могла бы ставить на место обнаглевшую горничную.

— Но вы же... — смешалась Кэт — она не ожидала, что ей могут ответить так, — вы же уехали сюда.

— Я сегодня получила известие о смерти... близкого мне человека — хотя это, в общем-то, вас не касается. И хотела побыть здесь одна. Но, если вы наметили с моим мужем... производственное совещание, то место уже свободно.

На него она даже не взглянула. Дел стоял, не зная, что сделать, что сказать — только теперь он понял. Томми... Карен все-таки узнала — сама.

Шагнув вперед, он схватил Кэт за плечо и резко развернул к себе.

— Ты сейчас уедешь отсюда... немедленно. Иди, сиди в приемной — там твое место, в конце-то концов! — Она смотрела на него расширившимися глазами — очевидно, он был страшен. Дел и сам чувствовал, что оскалился, как зверь. — И если ты немедленно отсюда не уберешься, то я сегодня же позвоню Крейгу и попрошу отозвать тебя с завода, потому что ты смешиваешь личные отношения с делом и ставишь под угрозу всю операцию. Пусть пришлют кого-нибудь другого, кто не будет соваться в мою семейную жизнь!

— Но... — она бросила взгляд на Карен. — Вон!

Кэт испуганно взглянула на него, отступила на шаг — еще раз взглянула на Карен и, не оборачиваясь, быстро пошла к своей машине.

Подождав, пока она отойдет на десяток футов, Дел обернулся — чтобы увидеть, как маленький домашний джип резко трогается с места, и броситься вслед за ним.

Он догнал ее через полмили — Карен к этому времени разогналась до семидесяти. Правда, слава богу, по направлению к дому.

Притормозила она лишь на въезде в поселок. Дала, как положено, проверить багажник и дальше поехала уже медленно; припарковалась на площадке, вышла из машины и, хлопнув дверью, не оборачиваясь, пошла в дом.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Дел думай, что найдет ее в спальне или детской — но Карен прошла в третью, последнюю по коридору комнату на верхнем этаже. Там стоял письменный стол с креслом, стеллаж с книгами и диван — первоначально эта комната предполагалась как кабинет, но фактически почти не использовалась.

Она стояла у окна и смотрела на улицу, но, когда он вошел, обернулась. Внизу шумел пылесос, и сквозь него прорывались подвывания как всегда включенного сериала — Мануэла не теряла времени даром.

Подойдя к Карен, он протянул руку и погладил ее по виску, убрал захлестнувшую щеку прядку. Она не стала отстраняться — лишь поморщилась.

— Карен, девочка моя...

Эти слова, казалось, спустили какую-то пружину — глаза ее вспыхнули, как у разъяренной кошки. Она вывернулась из-под его руки и отскочила на пару шагов.

— Не называй меня так!

Дел остановился, удивленно глядя на нее — он называл ее так сотни раз. Карен стояла перед ним, выпрямившись, сверкая глазами и тяжело дыша. Голос ее стал хриплым и яростным, словно она едва сдерживалась, чтобы не закричать.

— Не называй меня так — я давно уже не девочка. Хватит! Ах, какая умилительная картинка — молоденькая влюбленная дурочка, которую можно трахать, когда захочется, плести ей любой вздор — и она будет верить и радоваться, что на нее внимание обратили, чуть ли не хвостиком, как сучка, вилять!

— Карен, ну дай мне объяснить!

Она глубоко вдохнула воздух, закрыла глаза, медленно выдохнула, прошла к дивану и села.

— Пожалуйста, можешь объяснять — мне будет интересно послушать.

Дел секунду помедлил, прежде чем спросить:

— Ты звонила в Штаты?

— Да.

— Извини. Я узнал еще вчера.

— Да. Мак был очень удивлен, что ты мне не сказал.

— У меня не было сил сказать тебе об этом.

— Трахнуть меня у тебя силы нашлись, — это прозвучало грубо, цинично и жестко — никогда еще Карен не разговаривала с ним так. — Ты же знал, что Томми для меня значит. Мне сейчас плевать на твои шашни с... мисс Виллифранко, — это имя было выплюнуто, как ругательство, — но тут ты... — она не договорила — голос застрял в горле.

— Да не было у меня с ней ничего, черт возьми. Не было!

— Я же сказала — мне это уже все равно. Еще вчера было не все равно, а теперь все равно.

— Я не смог тебе вчера сказать. Пришел вечером — самому выть хотелось... просто не знал, как это сказать тебе.

— Да... и надо было тратить на меня свое драгоценное время — да еще, не дай бог, утешать придется. Так, что ли?

— Я сам знаю, что виноват перед тобой... Но это единственное, в чем я перед тобой виноват — понимаешь, единственное!

— Да?!

В ее голосе было столько сарказма, что Дел тоже начал злиться.

— Да, черт возьми! Дай ты мне объяснить!

Она пожала плечами.

— Пожалуйста!

— Я обещал, что расскажу тебе все двадцать пятого — помнишь?

Лицо Карен исказила болезненная гримаса, она коротко бросила:

— Помню. Тогда она уедет, и у тебя освободится немного времени и для меня, не такли?

— Да при чем тут она, черт бы ее побрал?! Дело вовсе не в ней, а в заводе!

— А при чем тут завод?

— Ну, хорошо. — Он вздохнул, не зная, как лучше начатъ, и решил — с самого начала. — За два дня до моего отъезда из Штатов мне сообщили, что в августе некто террористическая организация запланировала крупный теракт на одном из американских объектов Венесуэле. В числе предполагаемых мишеней — наш завод... или поселок. Эта информация исходила из ЦРУ, которое направило на все объекты своих людей. Об этом на заводе знаем только Мэрфи, я и Линк. Никто больше знать не должен, чтобы не началась паника тем более что предупреждение неточное...

Обычно, когда он рассказывал что-то Карен, ее глаза загорались интересом, но сейчас Дел не знал, воспринимает ли она вообще его слова или позволила своим мыслям ускользнуть куда-то вдаль. Ни одного движения, ни одной реплики — широко открытые глаза смотрели куда-то мимо него. И все-таки он попытался пробиться через это безразличие, объяснить ей самое главное:

— Карен, я никогда не изменял тебе — никогда и ни с кем. И уж тем более с этой женщиной. Когда-то я действительно... имел с ней дело... — Заметив явную иронию на ее лице, вспылил: — Ну да, черт возьми, я и не говорю, что до встречи с тобой был евнухом! У меня и кроме нее хватало... — осекся, поняв, что сейчас не время об этом говорить. — Мы с ней тогда оба работали в ЦРУ. Четыре года назад все это закончилось — с тех пор я ее не видел и не вспоминал. — Ему казалось, что его слова падают и проваливаются в какое-то вязкое болото, не доходя до ее сознания — и все же он продолжал, пытаясь уловить в неподвижных голубых глазах хоть искру понимания. — Ее прислали сюда из ЦРУ — для связи и координации действий. Она запирает дверь потому, что проводит сеансы компьютерной связи с резидентурой в Каракасе и иногда получает какие-то нужные мне данные. Больше ничего между нами нет, понимаешь, ничего.

Он замолчал, не зная, что еще сказать, и услышал голос Карен холодный, язвительный, почти незнакомый:

— Ясно... А помада — это новый вид взрывчатки, который вы испытываете... за закрытыми дверями.

— Какая помада? — не понял Дел.

И похолодел, услышав ответ:

— Та, которая была у тебя вчера на шее... и на воротнике. Только не надо мне вкручивать, что ты использовал ее вместо фломастера и случайно испачкался — там был отпечаток губ!

Дурацкая выходка Кэти... вот оно что, вот почему все его объяснения натыкаются на глухую стену! Но надо было отвечать, и отвечать правду — как бы ни неубедительно она звучала.

— Она... вчера... — он закрыл глаза и выпалил: — Она подошла незаметно сзади и поцеловала меня. Я не хотел...

Это прозвучало глупо и по-детски, и заслуживало того убийственно-беспощадного ответа, который он тут же получил:

— Ах ты бедненький! Хорошо, что тебя хоть не изнасиловали!

Делу казалось, что происходит какая-то фантасмагория, что он находится в кошмаре, который когда-нибудь должен развеяться, что вместо Карен тут находится какая-то другая женщина — чужая, с холодными глазами и язвительным хриплым голосом. Задыхаясь, словно слова душили его, он заговорил громче и быстрее:

— Я же правду говорю! Ну почему ты мне не веришь?! Тебе что — надо, чтобы я встал перед тобой на колени и начал каяться в грехах, которые не совершал? Чтобы я сказал, что изменял тебе? Не было этого, понимаешь, не было! Чего ты от меня хочешь?

— Ничего, — в ее голосе больше не было холода — наоборот, в нем послышались слезы. — Я хочу вернуться в тот день, когда ты приехал из Штатов — когда я стояла... в этом платье и ждала тебя — так ждала! — всхлипнула она.

Этот момент слабости продолжался лишь несколько секунд, потом Карен сумела взять себя в руки и сказала совсем другое:

— Я хочу уехать... вместе с Томми.

У него внутри все оборвалось от этих простых слов. Конечно, он ведь сам хотел отправить Карен в безопасное место. Ладно, не в Штаты — туда нельзя; в Каракас, в гостиницу, пока все не кончится. И она сама этого хочет... И сейчас меньше будет хлопот. Только... вернется ли она потом?!

Увидев, что он замолчал и смотрит на нее, Карен добавила:

— Дай мне пару тысяч долларов — и я уеду.

— Да о чем ты говоришь? Куда ты поедешь одна?

— Домой, в Штаты. Ничего со мной не будет, справлюсь, — в ее тоне послышалось раздражение. — И не считай меня такой уж... беспомощной. Две тысячи — это все, что мне надо — на билет и на первое время, я уже посчитала. Дашь три — еще лучше.

— Карен, да опомнись ты, наконец! Ты что? Вы с Томми — это все, что у меня есть... — он почти кричал от захлестнувшего его чувства беспомощности.

Она вскинула на него глаза — огромные, кажущиеся еще больше от застывших в них, но так и не пролившихся, слез.

— То-то ты с ним общаешься едва ли минут пять в день! А он маленький... и смешной... и у него твои глаза, и он уже вставать пытается. — Карен неожиданно на мгновение улыбнулась прежней светлой улыбкой, но тут же на лице ее снова не осталось ничего, кроме горечи. — Тебе до него и дела нет и до меня тоже. Я на прошлой неделе права получила — так радовалась, шампанское купила, чтобы отметить. А ты даже не вспомнил, даже не спросил... — вздохнула и добавила: — Я почти уверена, что ты и про смерть Томми мне тоже просто... забыл сказать.

Это было настолько жестоко и несправедливо, что он подскочил, схватил ее за плечи и встряхнул несколько раз, повторяя:

— Неправда! Не смей так говорить! Неправда!

Карен не отвечала, не отбивалась — безвольно висела в его руках, словно большая кукла. Когда Дел на секунду притормозил, она глухо произнесла только одну фразу, остудившую его лучше ведра холодной воды:

— Я не буду отбиваться — все равно ты сильнее.

Руки его сами разжались, и она рухнула обратно на диван. Стоя посреди комнаты, Дел несколько мгновений молчал, прежде чем заговорить, глядя на нее сверху вниз:

— Я не могу... не хочу просить тебя поверить мне. Человеку либо верят, либо нет, и просьбы тут бесполезны. Я не могу просить тебя не уезжать — если ты не хочешь больше... быть со мной — я не имею права тебя удерживать. Но я прошу... очень прошу — Карен, пожалуйста, подожди до двадцать третьего, еще десять дней. Когда все закончится, и не будет больше надо мной... над нами висеть эта угроза — мы снова поговорим. После этого, если ты не изменишь своего решения, то сможешь уехать.

Он лгал — и знал, что лжет. Ни через десять дней, ни через год — никогда он не смог бы ее отпустить. Она была его — его женщиной, его женой, его жизнью. Но эти десять дней давали ему шанс, что она придет в себя, поймет, поверит — или, что он за это время, сумеет найти какие-то нужные слова, которые заставят ее поверить.

Казалось, прошла вечность, прежде чем губы Карен шевельнулись, и она медленно сказала:

— Хорошо, я подожду десять дней.

Что убедило ее? Может быть, его глаза — потемневшие, дикие, так контрастирующие с внешне спокойным голосом? А может, нотка отчаяния, все-таки промелькнувшая в этом голосе? В следующую секунду Карен уже пожалела о том, что согласилась — и потому добавила:

— Я буду спать в детской.

Лицо Дела исказилось в болезненной гримасе.

— Да спи ты где хочешь, хоть на чердаке! Поговорим через десять дней — а пока, ты права, мне нет ни до чего дела, кроме одного — этого проклятого взрыва. И сейчас я, наконец, пойду на работу и буду общаться с этой сукой, и сидеть, и думать, что еще можно сделать, и трястись от страха, что что-то упустил. Потому что здесь двести человек в поселке, и еще сотни — на заводе, и если предупреждение ЦРУ хоть на один процент верно, то я обязан, понимаешь, обязан сделать все, чтобы уберечь их. И я страшно боюсь, что Хэтти Паркер, которая, кстати, тоже была из ЦРУ, убили именно потому, что она что-то обнаружила — а вовсе не хулиганы... — Внезапно он замолчал на несколько секунд, сжав челюсти так, что на щеках заиграли желваки, и закончил: — Ладно, ни к чему это все — ты же все равно мне не веришь. В общем, мы договорились... — и вышел из комнаты.

Карен все еще стояла, глядя ему вслед, в каком-то оцепенении, когда он вернулся и протянул ей конверт.

— Возьми. Это Томми просил тебе передать. — И, встретив взгляд вопросительно вскинутых глаз, подтвердил: — Да, я знал заранее. Но он просил меня не говорить тебе, пока... пока это не случится.

Лишь когда его шаги затихли вдали, ноги Карен подогнулись, и она, сидя на полу и уткнувшись лицом в диван, заплакала навзрыд, сжимая в руке конверт.

Дел знал, что говорил не так и не то. Всю дорогу до работы он думал, что и как надо было сказать, чтобы она поверила — и сейчас, в мыслях, был куда красноречивее и убедительнее, чем в разговоре.

К прибытию на работу его настроение упало еще на несколько градусов. В приемной торчал Линк — это было единственным, что заставило Дела отложить на потом нелицеприятную беседу с Кэти. Даже не взглянув на нее, он махнул Линку:

— Заходи! — и прошел в кабинет.

— Ну, что у тебя?

— Обычная текучка. Я с утра приходил — заперто было. Случилось что-то?

Дел вздохнул.

— А ты что, не в курсе? По-моему, все уже знают — кроме грудных младенцев.

Линк кивнул в сторону двери.

— Про эту, что ли? — и бесхитростно признался: — Я еще со вчера знаю.

— Вот-вот. А я только сегодня узнал — наверное, самым последним.

Ему не хотелось говорить об этом, в том числе и с Линком, но он прекрасно понимал, что говорить придется, и не раз. Карен предстояло жить в этом поселке, ходить по улицам, общаться с людьми — и он не мог допустить, чтобы за ней закрепилась репутация несчастной обманутой жены. Поэтому как можно больше людей должны были знать правду — как ни противно впускать кого-то в подробности своей личной жизни.

— Кофе хочешь? — спросил он, вставая и направляясь к кофеварке. Просить кофе у Кэти ему не хотелось, чтобы лишний раз не видеть ее.

Линк, кажется, несколько удивился — начальник обычно не баловал его собственноручно приготовленным кофе — но кивнул.

Поставив перед Линком чашку, Дел вздохнул и сказал:

— Ну что, хочешь спрашивать — так спрашивай.

— Правду болтают? — не моргнув глазом, спросил Линк.

— Было когда-то... давно. А сейчас — нет, конечно. Но она, когда сюда ехала, похоже, на что-то рассчитывала — вот и решила мне в отместку устроить... веселую жизнь.

— И как? — это прозвучало с оттенком сочувствия.

— С утра веселюсь. Как пришел — так и началось. Работать некогда.

Линк неожиданно ухмыльнулся.

— А меня еще спрашивают — чего я не женюсь!

Когда Линк ушел, Дел не стал выходить в приемную — просто нажал кнопку.

— Мисс Виллифранко, зайдите, пожалуйста. Через секунду Кэти уже была в кабинете -

первоклассница-паинька, да и только. Он набрал воздуха и начал беседу — точнее, монолог:

— Я не буду больше говорить об этой подлой выходке — нет смысла, дело уже сделано, теперь мне придется самому как-то исправлять положение. Но в дальнейшем у нас будут установлены другие правила игры, и вам придется их соблюдать, если вы хотите остаться на заводе. Во-первых, никаких действий за моей спиной, вообще никаких — без согласования со мной. Во-вторых — никакого вмешательства в мою личную жизнь, и потрудитесь убрать из моей машины «жучок» — вы присланы искать террористов, а не следить за мной. Надеюсь, меня никто не подозревает в принадлежности к исламской террористической организации?

Она попыталась перебить:

— Дел, но я...

— И не смей больше называть меня по имени! Я сам понимаю, что зря согласился на вашу кандидатуру в качестве связной, но это и сейчас не поздно исправить. Ясно?

— Ясно. — Она зло поджала губы.

— Я уже говорил, какая контрверсия будет выдвинута в ответ на вашу ложь — и при необходимости вам придется ее подтвердить.

— Но, я же сказала твоей жене, что это неправда! Разве этого мало?

— В поселке еще человек двести, а людям свойственно верить в худшее. Впрочем, если вас не устраивают мои условия — вы можете уехать хоть сегодня, хоть сейчас. Это все.

Кэти молча развернулась, чтобы выйти, и была уже у двери, когда Дел бросил ей вслед:

— Да, и потрудитесь, пожалуйста, сделать что-нибудь со своими духами, чтобы у меня в приемной не воняло, как в дешевом борделе.

Резко обернувшись, она сверкнула глазами.

— Не сомневаюсь, что ты у нас большой специалист по борделям!

— Что-о?! — он аж подскочил.

Сделав пару шагов назад и сжав кулаки, Кэти выпалила:

— Ты что думаешь, я не знаю, кем была твоя жена? К ее удивлению, на лице Дела она не увидела ни замешательства, ни стыда, ни испуга перед возможной оглаской. Наоборот, он лениво откинулся в кресле и прищурил глаза. Кэти знала его слишком много лет, чтобы не понимать, что сейчас он взбешен — и смертельно опасен, как раненый ягуар. Таким она видела Дела лишь несколько раз в жизни, и никогда еще его злость не была направлена на нее.

— Та-ак. В файлы управления кадрами влезла? Или тебе дали этот... материал, чтобы попытаться как-то держать меня в узде?

— Я... Нет, я сама узнала. Еще давно, когда в штаб-квартире на стажировке по компьютерам была.

— И что, ты собираешься об этом тоже сообщить всему поселку? Или уже успела?

— Я не собиралась никому говорить. Просто...

— Что — просто? — голос Дела был по-прежнему обманчиво спокоен, с вкрадчивыми интонациями, но глаза из-под прищуренных век светились яростным желтым огнем.

— Просто я подумала, что твоя жена не будет... такой уж щепетильной — после того, из какого дерьма ты ее вытащил. Я и не предполагала, что она так отреагирует на все, что я рассказала.

— На все, что ты наврала, ты хочешь сказать?

Она не отвечала — и так было ясно. Кивнув ей на стул, он сказал:

— Сядь! — и дождавшись, когда она, после недолгого колебания, послушно села, заговорил — с каждым словом все более жестко и презрительно: — Ну что ж... Чтобы закончить эту тему, хочу предупредить тебя — если в твоей головке когда-нибудь возникнет бредовая идея рассказать об этом кому-нибудь... все равно кому — или еще как-то использовать эту информацию, то помни: если я об этом узнаю, то погублю тебя.

— То есть? — вскинула голову Кэти. — Ты что — угрожаешь убить меня?

— Нет, зачем? Я просто обращусь к адвокату, а у меня сейчас есть возможность нанять хорошего адвоката — с нашей последней встречи мои финансовые возможности значительно улучшились. И если речь пойдет об использовании в личных целях конфиденциальной информации — то тебя сдадут. Просто сдадут — и все. Каждый начальник постарается прикрыть свою задницу, и никто не будет прикрывать тебя. Так что в лучшем случае ты навечно засядешь где-нибудь... на Огненной Земле, а в худшем — просто вылетишь из конторы с треском. И еще выложишь изрядную сумму...

Кэти молчала — она прекрасно знала, что Дел прав, и уже давно была не рада, что затеяла этот разговор. Теперь она понимала, что с самого начала совершила ошибку — ей не стоило приезжать сюда. И уж тем более ошибкой было наступать на мозоль этому человеку, которого она так хорошо знала. Он всегда казался сдержанным и спокойным, его бешеный темперамент проявлялся только в постели — но Кэти давно поняла, что он может быть очень опасным и совершенно беспощадным. Правда, она не предполагала, что это может настолько взбесить его. Она думала, что он рассердится на нее, накричит, может быть даже ударит... не слишком сильно — но потом, когда она заплачет, почувствует себя виноватым, попытается утешить, обнимет... А в такой ситуации она уже хорошо знала, как себя с ним вести — возможно, потом они еще вместе посмеялись бы над тем, что ей пришлось сделать, чтобы расшевелить его. И кроме того, очень уж захотелось уязвить эту девчонку, эту дешевую шлюшку, с которой он так носился.

Но сейчас нужно было постараться как-то тихо вылезти из этой ситуации, и Кэти не знала, что сказать. К счастью, Дел сам помог ей — оперся локтями на стол, усмехнулся и сказал любезно-официальным тоном:

— Что ж, мисс Виллифранко, мне кажется, вы уже все поняли. Так что можете идти работать.

Ни слова не говоря, она встала и пошла к двери. Услышала за спиной:

— И не забудьте, пожалуйста, то, что я сказал вам насчет духов — я не шутил!

На этот раз она не обернулась.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В доме поселилось тягостное недоумение. Все, на что падал взгляд, казалось каким-то неправильным, чужим, ненастоящим.

Придя домой, Дел с порога услышал истошный рев Томми, испугался — но, как выяснилось, не произошло ничего страшного, просто Манци отказалась с ним играть. Обычно она не отходила от малыша: спала в кроватке, мурлыкала, теребила лапками погремушки, прыгала по полу, делая вид, что убегает — и он радостно ползал за ней, пытаясь схватить и потискать. А сейчас кошка по пятам ходила за Карен, и стоило той присесть, тут же лезла на руки, терлась и бодалась ушастой головкой, заглядывала в глаза — словом, всеми силами пыталась оказать моральную поддержку. Ее не смущали даже ревнивые вопли покинутого ребенка.

Карен выглядела совершенно спокойной — и абсолютно чужой. Бледное усталое застывшее лицо — ни улыбки, ни глаз, вспыхнувших радостью при его появлении — ничего. Казалось, она напряженно вглядывается во что-то, невидимое никому, кроме нее. Дел не решился подойти поцеловать ее, как обычно — реакция, скорее всего, была бы негативной. Разговаривала она с ним только по делу, сухо и бесстрастно.

На вопрос, что происходит с Томми, спокойно объяснила:

— Он просто не привык быть один. А я не могу заставить Манци делать то, что она не хочет.

Ужин был подан без обычной улыбки и ласковых слов и показался Делу каким-то пресным. Он даже хотел отказаться от еды, но потом не стал — все-таки хотя бы в эти минуты Карен сидела напротив него, подходила совсем близко, накладывая ему добавку, и на миг, чувствуя ее тепло и нежный запах волос, можно было представить себе, что все в порядке...

Весь вечер он играл с Томми. Стоило ему обратить на мальчика внимание, как тот сразу же успокоился, перестал плакать и заулыбался. Похоже, что Карен была права — ребенок действительно не хотел быть один.

Кошка по-прежнему крутилась вокруг Карен, даже когда та мыла посуду, сидела рядом на столе и только морщилась, когда на нее попадали брызги.

Слова Карен: «Ты с ним общаешься едва ли пять минут в день!» были обидны и несправедливы. Только в последнее время, замороченный своими хлопотами, Дел действительно мало играл с сынишкой — правда, это «последнее время» длилось уже почти месяц.

Но сейчас, обласканный отцовским вниманием, ребенок расцвел: хохотал, визжал, предлагал Делу очередное свиное ухо, кусался — довольно сильно — и говорил что-то невнятное, но явно дружелюбное. А глаза у него были действительно темно-карие — как ни смешно, Дел никогда раньше не обращал на это внимания.

Они долго возились на ковре, пока Томми не устал и не уснул почти внезапно, как умеют только маленькие щенята и младенцы, удобно пристроившись на животе у отца и вцепившись ему в футболку обеими руками. Дел не стал вставать — лежал, продолжая поглаживать его, и думал о том, что же будет дальше.

Утром, в пылу разговора, он сказал Карен, что виноват только в одном — в том, что не сказал ей про смерть Томми. В этом он был, действительно, виноват — но, как сам понимал теперь, не только в этом.

Само собой, он не должен был так поступать! Нужно было сразу же поехать домой, рассказать, провести с Карен хотя бы несколько часов — и черт с ней, с работой! Он получил известие в обед — как раз тогда, когда Карен вернулась из бассейна, когда узнала про его якобы измену. Если бы в ту минуту он пришел домой! Да и идиотской истории с помадой тогда бы не было...

А он не сумел даже выполнить последнюю просьбу Томми — не смог оказаться рядом, когда Карен это было так нужно! И не смог защитить ее от этой сплетни...

Чем дальше, тем больше Дел понимал, что виноват, и очень во многом. Он привез в эту глушь девочку, для которой он был дороже всего на свете, привез — и, фактически, бросил здесь, заставив часами ждать его возвращения с работы. Когда бы он ни пришел домой, Карен всегда радовалась, бросалась навстречу — но не было ли ей тоскливо и одиноко весь день? И он еще часто засиживался на работе и так часто работал в субботу, хотя это было совсем не обязательно. А она терпеливо ждала дома...

И почему-то считалось, что это само собой разумеется! Уж не потому ли, что, по словам этой сучки Кэти, он «вытащил ее из дерьма»?

Он вспомнил тот день, когда Карен ждала его в аэропорту — ее испуганные и радостные глаза. Она еще боялась, что он рассердится! А ему самому, естественно, не пришло в голову пригласить ее и провести с ней хотя бы пару дней в столице — как-то развлечь, хоть... в зоопарк сводить, что ли.

За этот год он всего два раза свозил ее в Барселону — всего два раза! А ведь они могли бы ездить туда чуть ли не каждое воскресенье, и ходить в кино... или в какой-нибудь ресторанчик, где подают ее любимые креветки... Чтобы Карен могла болтаться по универмагу, глазеть на витрины и покупать что-нибудь совершенно ненужное, вроде дурацкого дешевенького ночничка из ракушек, который она приобрела в какой-то лавочке и страшно тряслась над ним, чтобы его, не дай бог, не сбросили и не разбили!

Да, он устает, да, у него работа, да, ему часто не хочется никого видеть — но, черт возьми, ей же всего двадцать два года!

Она даже не показала своей обиды в этой хамской, непростительной истории с правами! Ведь он же знал, он же все знал — теперь-то ясно вспомнилось, как Карен предупредила его за день до экзамена...

И что он мог сказать ей сейчас, когда она уже ничему не верит? Что? Что он любит ее? Что не может без нее жить, дышать, двигаться? Что виноват перед ней? Что он идиот, который не понимал, какое счастье ему досталось, и считал это само собой разумеющимся?!

Когда Карен пришла, чтобы забрать спящего ребенка, и Дел снова увидел ее застывшее лицо, у него в душе все перевернулось. Встав, он протянул ей Томми и дотронулся до ее плеча, легонько и ласково. Она вздрогнула, замерла на мгновение; по лицу ее пробежала судорога боли — но потом плавно развернулась и пошла наверх по лестнице, словно не заметив этого умоляющего прикосновения.

Больше вниз она не спускалась. Дел слышал, как в ванной зашумела вода... из детской послышалась песенка... через некоторое время снова зашумела вода... легкие шаги — и дверь детской закрылась.

Он пошел спать поздно — сидел внизу, думал, вздыхал... В какой-то момент даже невесело рассмеялся — вот уж воистину «клин клином вышибают»! С прихода домой он ни разу не вспомнил о работе! Даже на этот проклятый теракт ему было сейчас почти наплевать. Видит бог, он уделил ему достаточно внимания и сил, сделал все, что мог, и ему не в чем упрекнуть себя. Зато с Карен...

Заснуть никак не удавалось — впрочем, как всегда без нее. Дел ворочался, в полудреме протягивая руку и натыкаясь на пустую подушку, от которой еще еле заметно пахло знакомым запахом. Просыпался, снова пытался заснуть. То злился — ну почему она не верит ему?! — то готов был пойти и прямо сейчас, стоя на коленях, просить прощения.

Утром, стоило ему спуститься вниз, на столе тут же появился завтрак. Карен хлопотала на кухне, все такая же бледная и усталая — он подозревал, что ее сон тоже был не слишком сладким. Сердце разрывалось от жалости, хотелось согреть ее, успокоить, прижать к себе, шептать на ухо какие-то глупости — но его утешение сейчас могло сделать только хуже. Он прекрасно помнил судорогу, исказившую ее лицо даже при легком прикосновении.

На работе все было тихо и спокойно. Кэти вела себя вполне корректно, правда, сидела надутая, злобно поджав губы, но ему на это было ровным счетом наплевать. Даже с духами не пришлось воевать — на сей раз запах был вполне терпимым. Дел снова убедился, что вел себя, как последний идиот и сволочь — не мог, видите ли, задеть нежные чувства бывшей любовницы, намекнув ей, что от этого запаха его уже тошнит, и приходил домой, пропахший духами...

Проходя по заводу, он несколько раз ловил на себе любопытные взгляды. Дел и не предполагал, что они были связаны не столько со всем уже известной сплетней, сколько с тем, что за одну ночь его лицо осунулось и потемнело, как у смертельно усталого человека.

В субботу он ушел с работы пораньше, в обед. Дома была только Мануэла. На вопрос, где же Карен, она ответила, что у доктора Лори, и махнула рукой в сторону заднего крыльца. Сочувственно добавила:

— Мне кажется, миссис заболела — совсем из дома не выходит! — Любопытный блеск в ее глазах показывал, что ей есть дело до всего, что происходит в хозяйской семье.

Дел поднялся в детскую — Томми не было. Значит, Карен взяла его с собой... Только Манци лежала на кушетке и, увидев его, встала, потянулась и замурлыкала. В комнате пахло Карен; несколько секунд он постоял, закрыв глаза и поглаживая мягкие ушки, потом взял кошку на руки и унес в спальню. Она не стала возражать — наверное, ей тоже было одиноко -расположилась у него на животе, сделала лапки муфточкой и зажмурилась.

Пришла Карен только часов в пять — Дел услышал шаги на лестнице даже раньше, чем Манци. Шаги прошелестели мимо, в детскую. Вслед за этим кошка незамедлительно выразила желание покинуть его, он годился только как временная замена отсутствующей хозяйке.

Спустившись вниз, Дел обнаружил, что Мануэла уже собирается уходить, и вздохнул с облегчением. Не то чтобы ее общество тяготило его, но общаться сейчас с Карен под прицелом пары внимательных глаз было невыносимо. Тем более, что то, что он хотел сказать и показать жене, не предназначалось для посторонних ушей.

Она не удивилась, увидев его внизу — просто поздоровалась и пошла на кухню, но обернулась, когда он негромко сказал ей вслед:

— Карен, подожди минутку! — и, протянув ей папку, объяснил: — Это материал, который мне две недели назад прислали из ЦРУ — описания терактов, похожих на тот, что может произойти у нас — по крайней мере, совершенных той же организацией. — Не хотел, но все-таки не удержался и добавил: — Я понимаю, ты мне не веришь — но, может быть, это сумеет убедить тебя. И... если будут вопросы — любые — я отвечу.

Возможно, это была не слишком удачная попытка пробить брешь в той стене равнодушия и замкнутости, которой Карен себя окружила. Возможно... Но ничего другого придумать не удавалось.

Никогда в жизни Дел не чувствовал себя таким одиноким. Конечно, он много лет жил один, но тогда это было привычное ощущение и привычное времяпрепровождение. Если вечером была работа — никто не спрашивал его, когда он придет, и не беспокоился, если он задерживался. А если работы не было — что ж, тихие одинокие вечера... бары, рекомендованные для работников посольства, иной раз — какая-нибудь случайная женщина, или не очень случайная, вроде Кэти.

Но теперь одиночество казалось невыносимым, потому что он знал, что может быть иначе — и что еще несколько дней назад все было иначе. Он не сомневался, что и Карен плохо и одиноко, но подобная мысль его совсем не радовала.

После ужина Дел продолжал сидеть в гостиной, прислушиваясь к тому, что творилось наверху: шаги, плеск воды, песенка — и, наконец, тишина. Он надеялся, что Карен начнет читать папку и, возможно, захочет о чем-то спросить... И, возможно, в глазах ее будет хоть что-то, кроме отчуждения...

То, что она спросила, спустившись, несколько удивило его:

— Они там все мусульмане, да?

— Да... мусульмане, фанатики.

Несколько секунд Карен простояла, задумчиво глядя на папку. Вопрос, который она задала следом, оказался еще более неожиданным:

— Дел, а что ты знаешь о Рики?

— Он инженер из исследовательского центра в Италии. Скоро уедет.

— Он раньше бывал в Штатах... жил там?

— Нет... насколько я знаю — нет, — недоуменно ответил Дел.

Она помолчала немного и тихо сказала:

— Он обрезан. Для католика, тем более итальянца, это... очень странно.

Несколько секунд Дел сидел, пока до него медленно доходил смысл этих слов. Точнее, того, что подразумевалось под этими словами. Потом медленно встал.

— Ты... с Рики?... — он попытался сглотнуть, чтобы сделать голос более похожим на человеческий. — Ты — и Рики?... Ты что... решила мне отомстить... таким образом?

Шагнул к ней, сам не зная, зачем. В глазах Карен не было ни испуга, ни раскаяния — она поморщилась и ответила:

— Нет, конечно! — и, явно считая разговор законченным, направилась к лестнице.

Она уже поднялась на пару ступенек, когда услышала вслед:

— Подожди... пожалуйста.

Обернулась. По лицу Дела трудно было разглядеть, что он сейчас чувствует, но голос звучал ровно — может быть, чуть резче обычного:

— Пожалуйста, объясни мне, что произошло... откуда ты знаешь... про Рики.

— Он пытался меня изнасиловать. В среду, в раздевалке бассейна, — ответила Карен сухо и бесстрастно, словно говорила о погоде на завтра.

Дел превратился в кусок льда — весь. Лишь в ушах шумело, повторяя, как эхом, сказанные ею слова. Услышал собственный голос и удивился, как спокойно он звучит:

— Как это случилось?

Карен снова поморщилась, села на ступеньку и прислонилась к стене.

— Ну... когда миссис Меррик мне рассказала... про тебя и... — ее спокойный голос внезапно дрогнул; она закрыла глаза и сглотнула. — Он смеялся... мне было... — Почувствовав теплую руку у себя на плече, резко вскинула голову. — Дел, не надо. Я не для того это говорю, чтобы ты меня утешал. Ты спрашиваешь — я рассказываю, а... не надо...

Голос ее больше не был ровным и бесстрастным — в нем звучали нотки отчаяния. Отойдя на пару шагов, Дел оперся на перила и кивнул:

— Хорошо. Рассказывай.

— Я пошла... мне надо было побыть одной...

Ей хотелось плакать. Скорчиться, спрятать лицо, чтобы никто не видел. Она почти вбежала в раздевалку, забилась в кабинку, заперла дверь и расплакалась, уткнувшись лицом в холодный кафель.

— ...Когда я собралась выходить, он ждал меня снаружи. Втолкнул снова внутрь и запер дверь...

Она даже не сразу сообразила, что происходит, так мгновенно это случилось. Он толкнул ее к стене и навалился всем весом — в одних плавках, сильный, холеный, весь покрытый густыми черными волосами. Руки больно вцепились в плечи, не давая сдвинуться с места.

— ...Говорил... всякое. Что все равно мне никто не поверит, и если я скажу кому-то, то все решат, что я сама согласилась... в отместку. И что тебе не до меня...

«...Твой старикашка-муж оказался прытким не по годам. Вот уж не думал! Но сейчас, сама видишь — ему не до тебя. Так что спасать он тебя не прибежит — и давай по-хорошему...»

— ...Он просто не знал, что связался со шлюхой. Чего я хорошо знаю, так это как осадить чересчур напористого мужика, который хочет... получить товар бесплатно...

Она сделала вид, что испугалась... очень испугалась. На самом деле ей было совсем не страшно — противно. Ничего нового он с ней сделать не сможет...

Идиотские плавки — как у стриптизера, на пуговках по бокам — были расстегнуты сразу. Очевидно, предполагалось, что увиденное потрясет ее до глубины души, она потеряет дар речи и, втайне сгорая от вожделения, тут же сдастся.

— ...Я сделала вид, что до смерти напугана и не стану сопротивляться, а когда он... немного расслабился, врезала ему по яйцам...

Она медленно, глядя на него, как кролик на удава, встала на колени и дотронулась до мошонки, заросшей густой черной шерстью, как и все остальное. Погладила, провела пальцами по члену — Рики аж затрясся. Еще несколько раз... Он нетерпеливо вцепился ей в затылок и толкнул лицом к паху.

Совершенно очевидно, он предполагал получить нечто другое, а не то, что маленькая ручка, так умело ласкавшая его яйца, внезапно вцепится в них, как клещами. Всего один миг беспомощного оцепенения — но этого было достаточно.

Карен взвилась, словно ею выстрелили. Ее рука метнулась вверх, целясь растопыренными когтями в глаза. Рики инстинктивно попытался перехватить ее — и тут же согнулся от резкого удара коленом в пах. Уже сгибаясь, получил ладонями по ушам, со всего размаха, с двух сторон.

— ...Он упал на пол, а я ушла, — подытожила Карен и добавила, мрачно усмехнувшись: — Такие мудаки обычно очень трясутся за свои причиндалы. Так что в четверг он вместо работы пришел к Лори и сказал, что упал в душе и ушибся... только не сказал, почему. Можешь у нее спросить.

— Зачем? Я тебе и так верю.

Это были первые слова, произнесенные Делом с начала ее рассказа. Он говорил спокойно, но Карен показалось, что его слова звучат как вызов: «Я тебе верю, а ты?! А ты...» Но вслух он произнес совсем другое:

— Почему же ты мне сразу не рассказала?

— Я что, должна была идти к тебе в... приемную? — Слово «приемная» из ее уст прозвучало так, словно говорилось о чем-то непотребном. — Мне и без того... — Карен всхлипнула и махнула рукой.

— Да не было у меня с ней ничего! — почти выкрикнул он.

Карен вздохнула и встала.

— Дел, я не для того тебе все это рассказала. Просто... обрезание — это чаще всего либо еврей, либо мусульманин, у нас тоже одно время делали — вроде как мода была (Дел поморщился, представив себе подобную операцию), но сейчас уже почти перестали. А он ты говоришь, в Штатах впервые, — она пожала плечами. — Ладно, пойду я... — и медленно пошла вверх по лестнице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Он все еще стоял, прислонившись к перилам, когда наверху зашумела вода. Потом вода перестала шуметь, раздались еле слышные шаги и закрылась дверь детской. Дел не прислушивался — сознание фиксировало знакомые звуки автоматически.

Кусок льда, застывший внутри, никак не желал таять. Он медленно отошел к столу, постоял там — и неожиданно со всего размаха грохнул обоими кулаками по столу...

Ему хотелось вцепиться Рики в горло и бить, бить, бить — так, чтобы чувствовать на руках его кровь, слышать его крик и видеть ужас в его глазах. Время детских забав в спортзале кончилось — теперь игра пойдет всерьез! Он не смог уберечь Карен от оскорбления, но сможет разобраться с тем, кто оскорбил ее.

Полиция? А при чем тут полиция, что она сможет сделать? Даже если бы были доказательства... слава богу, что их нет! — проводить Карен через унизительную процедуру допроса, чтобы она рассказывала постороннему человеку подробности?! А потом Рики скажет, что она солгала... ведь доказательств, кроме его распухших яиц, действительно, нет...

Он справится сам. Это может быть чревато потерей работы — ну и пусть! — но человек, обидевший Карен, будет наказан. Только сначала нужно разобраться с тем, кто этот человек...

Дел прошел на кухню, снял футболку, открыл холодную воду и постоял, сунув голову под кран. Сейчас нужно было действовать, а не строить планы мести.

Основание для подозрения было очень слабым — мало ли почему человек обрезан. Возможно, он в детстве был усыновлен или родился в еврейской семье и крестился... или еще что-нибудь... Но пока что это их единственная зацепка — может быть... — а значит, выводить Рики из строя пока нельзя.

Минут двадцать Дел обдумывал дальнейшие шаги. Потом решительно подошел к телефону и набрал номер.

— Мисс Дензел? Вы еще не спите?.. Нет, с Карен все в порядке. Можно я к вам сейчас зайду, мне нужно кое-что спросить... Спасибо.

Еще один звонок — Линку.

— Привет. Разговор есть, подъезжай к дому Лори и подожди там в машине. И... этой позвони — скажи, что я просил через полчаса придти на работу.

Разговор занял всего пару минут. Ему нужно было от Лори только одно: чтобы она при необходимости подтвердила, что Карен узнала о том, что Рики обрезан, именно от нее — якобы случайная обмолвка в женской болтовне. И чтобы Лори не говорила об этой его просьбе никому, даже самой Карен.

Лори была, похоже, несколько ошарашена подобной просьбой — во всяком случае, посмотрела весьма удивленно — но согласилась.

Вот так... Теперь, если у кого-то возникнут вопросы, на них будет легче ответить. Ведь если рассказать правду, то, может статься, в чьей-нибудь голове — да и проскользнет грязная, подленькая мыслишка: «А может, все было не так? Может, она сама?...» Он не мог допустить, чтобы кто-нибудь посмел так подумать о Карен!

Линк уже ждал в машине. Объяснять ему долго не пришлось — достаточно было всего нескольких фраз. Так же быстро они договорились о том, что можно пока предпринять.

С завтрашнего дня охранники, заметившие Рики, будут докладывать об его перемещениях Линку или, в его отсутствие, начальнику смены. Официальный предлог — проклятый итальянец начал чересчур досаждать своим вниманием жене «эль кефе». Она, как положено, пожаловалась мужу — и тот собирается в ближайшее время «поучить» негодяя и выкинуть с завода взашей, а пока что за этим типом надо присмотреть. Если кто-то из охранников проболтается, то подобная история никаких подозрений не вызовет, тем более что это вполне в духе латиноамериканских нравов и весьма похоже на правду.

После этого Дел подъехал на работу, дождался Кэти и сообщил, что у него возникли определенные подозрения в адрес Рики. Попросил срочно проверить его личность и связи и кроме того, по возможности, узнать, в каком возрасте и по какому поводу Рики подвергся обрезанию.

Когда она выразила удивление осведомленностью Дела в столь интимных деталях, тот выдал подготовленную версию с Лори. Остальное — обыскать машину и комнату подозреваемого, установить «жучки» и прослушивать телефонные разговоры — было стандартной процедурой.

И последнее... Оставив Кэти наедине с компьютером, Дел прошел в кабинет Меррика и открыл его запасным ключом, взятым в караулке — он не был уверен, что Кэти не оборудовала «жучком» и его собственный телефон. Позвонил в Штаты, Питерсу и попросил, чтобы тот как можно быстрее сообщил ему все данные на Рики, имеющиеся у службы безопасности фирмы. Сказал:

— Это нужно передать только лично мне или начальнику охраны. Моя секретарша работает на ЦРУ — а у них своя игра в этом деле.

Он боялся, что если подозрения относительно Рики оправдаются, ЦРУ просто не сообщит ему об этом — захочет проследить, выявить связи, установить наблюдение и так далее. Поэтому в данном случае желательно было получить информацию из независимого источника.

Вернулся домой Дел уже заполночь и обнаружил, что входная дверь заперта изнутри. В гостиной горел свет, и Карен открыла почти сразу.

— Что случилось?

— Ничего.

— Почему ты заперлась? И не спишь?..

Карен уже направлялась в сторону лестницы, но при этом вопросе остановилась.

— Я... б-боюсъ одна. Эту дверь можно... чем угодно открыть. Я услышала, что ты ушел, и... — она говорила запинаясь, словно через силу. — Последние дни я все время запираю двери, когда тебя нет... и на ночь.

— Это что, из-за Рики?

Она вздохнула, пожала плечами и кивнула.

— Ты думаешь, он может... снова попробовать тебе что-нибудь сделать? Прямо здесь? — Дел был не удивлен — ошарашен. Карен никогда ничего не боялась, и подобные страхи были абсолютно не в ее духе. Неужели она думает, что Рики осмелится явиться к ним в дом?

Карен медленно покачала головой.

— Он... очень нехороший человек... и очень опасный. У него глаза... ты не видел, как у наркомана были. — Она заговорила быстрее, с отчаянием в голосе: — Ты не понимаешь... он ненормальный, он на все, что угодно, способен. Я не за себя боюсь — за Томми. Он же маленький совсем. Этот... он может... обидеть его, понимаешь? — На глазах у нее выступили слезы; она сердито мотнула головой, смахивая их, и добавила — как-то очень безнадежно: — Не надо было мне его так злить... Теперь вот... — махнула рукой и пошла к лестнице.

Одним прыжком Дел догнал ее и резко развернул к себе.

— Ты что? Ты что, хочешь сказать, что тебе лучше было... согласиться? Ты...

Она дернулась, высвобождаясь, и вскинула голову.

— Да, я! Я сидела сейчас два часа с вот этим на коленях — ты даже револьвер куда-то задевал. Ты считаешь, что так лучше? — отступила на шаг, шевельнула рукой — сверкнуло, выбрасываясь, лезвие выкидного ножа.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Карен щелкнула пружиной, убирая лезвие, сунула нож в карман своих джинсовых шортиков — в них она выглядела совсем как школьница — и, уже не оборачиваясь, пошла наверх.

Томми не спал — наверное, чувствовал, что в последнее время в доме что-то неладно. Он морщился и похныкивал, пока Карен не дала ему немного воды с медом — попил и уставился на нее серьезными темно-карими глазами.

Она взяла его на руки — малыш тут же заулыбался и ухватился обеими руками за ее футболку, на всякий случай, чтобы не запихнули обратно в кроватку. Но она не собиралась класть его обратно — погасила свет и легла, не раздеваясь, на кушетку, обняв его обеими руками, прижав к себе и поглаживая. Почувствовала, как Манци пристраивается на подушке, прижимаясь теплым брюшком к волосам. Вот так... Позже, когда Томми заснет, можно будет переложить его в кроватку... а можно и не перекладывать.

На улице было тихо-тихо, только стрекотали какие-то насекомые, а может, и птицы — она никогда их не видела, только слышала иногда. По ночам здесь всегда было тихо, не то, что дома.

Она не спала — или спала? Странное состояние, когда связно мыслить уже невозможно, но что-то не позволяет провалиться в сон. Какая-то мысль, непонятно откуда взявшаяся, какие-то случайно услышанные слова, которые крутятся в голове — и пока не поймешь, откуда они взялись, заснуть невозможно...

«Потерпи, скоро все это кончится — ты просто потерпи, ладно?» Откуда взялись эти слова и что они значили? Что-то, наверное, значили...

Голова была пустая, если не считать этих слов, которые крутились в ней, как заевшая пластинка. Карен встала, переложила в кроватку Томми, туда же — недовольно загундосившую кошку — и вышла из детской.

В гостиной было почти темно, горел только небольшой ночник из ракушек на низком столике для телефона. Она услышала легкий шорох и остановилась, потом медленно села на ступеньку и замерла, глядя вниз.

Дел сидел неподвижно и лишь слегка повернул голову, услышав ее шаги. Не было видно ни липа, ни выражения глаз — только этот упрямый и гордый поворот головы и руку, свешивающуюся со стула. Рука находилась почти у самого ночника и была видна четче всего — большая, жилистая, с длинными пальцами и резко выступающими венами.

Оба они не шевелились, оба не проронили ни звука — он смотрел на нее, а она — на его руку, расслабленно свисающую вниз.

Время текло незаметно. Сколько прошло — минуты, часы? — Карен не знала. В голове крутились какие-то обрывки мыслей... И опять эти слова: «Потерпи, скоро все это кончится — ты просто потерпи, ладно?» Ей вдруг показалось, что если вспомнить, откуда они и почему, то все сразу встанет на место. И эта рука, все время эта рука, от которой невозможно было отвести глаз — мешала она вспомнить или помогала?

Ее не надо было бояться — никогда. Наоборот, рядом с этой рукой можно было заснуть... хорошо заснуть, подложив ее под щеку. Она никогда не обманывала, не пыталась незаметно подкрасться и сделать больно — большая и теплая, такая большая, что хватало ее одной, чтобы зарыться в нее всем лицом...

Тогда было темно...

Почему вдруг возникла эта мысль? Промелькнула и ушла, не в силах заглушить слова, продолжавшие звучать снова и снова... Тогда было так же темно... Нет, наоборот, яркий свет резал глаза, и протянутая к ней рука в этом свете должна была казаться огромной и страшной — но страха не было, только безмерное удивление: почему незнакомый человек протягивает ей руку?..

Нет, тогда было темно... А яркий свет, ослепительно отражавшийся от белого кафеля — это другое, это в ту ночь, когда они познакомились.

Было темно, потому что от света болели глаза — внезапно вспомнилось очень четко. А потом и все остальное... Тогда она так же балансировала на границе сна и яви — или забытья и боли? — но снаружи звучали эти слова и давали какую-то надежду, и теплая большая рука была рядом, и от ее прикосновений становилось легче...

Она вспомнила — вспомнила! Дел повторял ей это, когда она болела, когда не было сил шевельнуться, все тело горело — и он держал ее за руку всю ночь напролет и утешал, уговаривая еще немножко потерпеть...

И все вдруг действительно встало на место, стало понятно и просто. Карен встала и пошла вниз, не пытаясь даже обдумать и осознать того, что делает. Подошла вплотную, опустилась на пол и молча прижалась лицом к этой руке, бессильно свешивающейся со спинки стула...

Почувствовала, как вторая рука легла ей на затылок. Дел сказал только одно:

— Я не сумел защитить тебя...

Что было в этих словах? Боль или удивление, вызов или безнадежность? Они звучали, как приговор — приговор самому себе.

Больше никто из них не произнес ни звука. Вставая, он потянул ее за собой и, обхватив обеими руками, не то повел, не то понес к дивану — всего пару шагов.

Рухнул на него, притягивая ее к себе, перекатился и навалился сверху, вжимая Карен в угол между спинкой и сидением, так, чтобы прикрыть ее своим телом.

Не секс, не страсть — об этом сейчас и мысли не было. Им обоим нужна была только близость: знакомое тепло, знакомый запах, звуки знакомого дыхания — чтобы все тело могло прикоснуться, почувствовать это тепло — и наконец, согреться...

Дыхание вырывалось с трудом, все его тело содрогалось, будто в беззвучных приступах рыдания. Может быть, если бы удалось, действительно, заплакать, стало бы легче? Он терся лицом о плечо Карен, шею, волосы, пытаясь справиться с этой странной... неправильной дрожью; обхватил ногами ее ноги, словно в попытке вобрать ее целиком в себя.

Ему показалось, что у нее на лице слезы, и он попытался стереть их щекой, почувствовал, как на бок ему легла маленькая рука с заледеневшими пальцами, и закивал: «Да, да, именно так!» Да... и теперь можно согреться... и, может быть, перестать дрожать...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

По случаю воскресного дня Мануэла пришла только в девять — Бог не простил бы ей неявки на воскресную мессу. Дом был подозрительно тих и заперт. Воспользовавшись своим ключом от задней двери, она вошла в гостиную с твердым намерением первым делом включить телевизор — и замерла в дверях.

Сначала ей показалось, что перед ней случай двойного самоубийства — недаром хозяева уже несколько дней были явно не в себе! И в сериале недавно про такое показывали! Но в следующую секунду Мануэла услышала чуть слышное дыхание, заставившее ее немедленно отвергнуть первоначальную версию. Зато четыре босые пятки, торчащие с дивана, настроили ее мысли совсем на другой лад.

«Эль кесре» был еще мужчина хоть куда, это чувствовалось во всем — и в том, как порой смотрела на него молоденькая жена, и в наличии сына-первенца. Да и сама Мануэла иной раз не без удовольствия поглядывала на его обтянутые футболкой налитые плечи и мускулистые руки — к сожалению, только поглядывала. Так что нет ничего удивительного в том, что супруги, между которыми в последние дни пробежала черная кошка, все-таки помирились.

Удивительным было только одно: отсутствие беспорядка в одежде, по крайней мере, в тех областях, которые были видны. Очень необычно — ведь, насколько она знала, даже американцы, несмотря на все их странности, предпочитали заниматься этим без одежды — и уж, во всяком случае, не в застегнутых джинсах!

Да, теперь будет чем во время воскресного ужина развлечь жильцов и родственников — это куда интереснее, чем пересказывать им очередной сериал!

Шаги Мануэлы Дел узнал еще издалека — он мгновенно проснулся, услышав, как поворачивается ключ в замке. Очень осторожно повернул голову — естественно, она стояла в дверях кухни и таращилась во все глаза, стараясь не упустить ни одной подробности, но, встретившись с ним взглядом, сделала скромное и понимающее лицо.

Приподнявшись, он приложил палец к губам, а потом махнул рукой в сторону лестницы. Мануэла, слава богу, поняла указание и молча поспешила в детскую.

Наверное, Карен проснулась, когда он шевельнулся — взглянув вниз, Дел обнаружил, что ее глаза широко открыты и она непонимающе, почти испуганно уставилась на него.

— Все хорошо, маленькая. Это Мануэла пришла. — Карен дернулась, и он поспешно добавил: — Я ее наверх отправил, к Томми.

Провел губами по скуле, сожалея, что надо вставать. Она по-прежнему не улыбалась, серьезные голубые глаза словно спрашивали о чем-то, и он повторил:

— Все хорошо.

Глаза стали мягче, и она слегка кивнула — все так же серьезно, без улыбки. Потянулась к нему лицом, потерлась и легонько поцеловала в щеку.

Он всю ночь спал так близко к Карен — фактически, на ней! — что изголодавшееся тело еще во сне начало реагировать на ее близость. Если бы не Мануэла... Дел вздохнул, сделал извиняющуюся гримасу, приподнялся и сел на край дивана.

Когда через пару минут Мануэла принесла Томми, Карен была уже на кухне. Сунула в духовку заготовленный с вечера пирог, поставила вариться кашу для Томми и покормила Манци — это пришлось сделать прежде всего, кошка уже изнемогала и чуть ли не приплясывала на задних лапах, требовательно подергивая ее за край шортов. Вот, кажется, и все...

Попросив Мануэлу последить за кашей и никому не открывать входную дверь — та энергично закивала, вспомнив о маньяке-насильнике, который бродит где-то поблизости — Карен поднялась наверх.

Она знала, что Дел ждет ее, и знала, зачем — и от этого ей было очень не по себе. Казалось, внутри все застыло, и не было той теплой легкой волны, которая всегда поднималась из глубины ее тела в ответ на его прикосновение. И не было радости от того, что она идет сейчас к нему...

Он действительно ждал в спальне, сидя на подоконнике, и для развлечения водил электробритвой по уже выбритой щеке. Карен молча подошла вплотную — он обхватил ее руками и ногами и притянул к себе. Его губы были такими же, как всегда, нежными и требовательными, и ждали от нее ответа — и она постаралась ответить, как могла.

Дел сполз с подоконника и выпрямился. Теперь все его напряженное тело прижималось к ней, и Карен чувствовала жесткую выпуклость под джинсами. Обычно к этому моменту она уже тоже изнемогала и сейчас понимала, что он ждет ее, ждет, что она выгнется в его руках, потянется к нему всем телом, запрокинет голову, подставляя его губам шею... Она понимала, что это надо сделать, но что-то заставляло ее медлить — может быть то, что сейчас ей приходилось вспоминать, как это происходило обычно?

Он чувствовал ее, всегда чувствовал — без слов, как зверь — поэтому внезапно замер. Не отпуская, не размыкая объятий, все еще с шальными, затуманенными желанием глазами спросил тихо и быстро:

— Что с тобой, детка?

Теперь притвориться и сделать вид, что все в порядке, уже не получится... Карен не отстранилась — наоборот, положила голову ему на плечо и честно ответила:

— Не знаю...

Наверное, Дел уловил испуг и беспомощность в ее голосе, потому что погладил по голове. Подтолкнул к кровати — она поняла, забралась на нее с ногами, дождалась, пока он ляжет, и пристроилась у него на плече.

— Ну, рассказывай, что с тобой.

— Не знаю... внутри... ну, не знаю, как будто онемело все!

— Тебе неприятно, когда я к тебе прикасаюсь? — На всякий случай он убрал руку, обнимающую ее за плечи.

— Нет-нет! — она нашарила руку и вернула на место.

— Ты просто... не хочешь сейчас?

Карен медленно кивнула. Дел спросил, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал спокойно и легко:

— Это... из-за того, что с тобой сделал Рики? Наверное, она все-таки почувствовала что-то не то в его интонации, потому что резко вскинулась, села и посмотрела на него сверху вниз.

— Я же тебе сказала, ему не удалось ничего сделать! Несколько синяков — и все, ему куда хуже пришлось! — Ему показалось, что в ее голосе звучит даже некая гордость содеянным.

Дел понимал, что ступает сейчас на очень зыбкую почву и должен действовать крайне осторожно. В общем-то, ему было уже ясно, что с ней — яснее, чем ей самой. За последние несколько дней она пережила сильнейший стресс, и не один. Известие об его измене... Рики... смерть Томми... их ссора... — и наконец, постоянный страх за себя и за ребенка. Едва ли можно ждать от нее в подобном состоянии, чтобы она вела себя, как страстная любовница... — и вообще, последовательно...

Увидев, что он неожиданно ухмыльнулся, Карен слегка нахмурилась.

— Ты чего?

— Ничего... представляю, что сейчас воображает себе Мануэла! — и наконец-то, впервые за много дней, увидел улыбку на ее губах.

— Ты не сердишься?

Он молча покачал головой, взял ее за руку и поцеловал в ладошку. Сказал:

— Не волнуйся. Это скоро пройдет, — и было непонятно, что он имеет в виду — то ли то, что творится с ней, то ли то, что творится вокруг.

Это был странный день — очень тихий, словно притаившийся в ожидании чего-то. Они почти не разговаривали, но все время старались оказаться поближе друг к другу. Дел даже предложил, пока Карен кормит ребенка, сделать кофе. Это было отличным предлогом для того, чтобы крутиться на кухне и то и дело задевать ее бедром, поглаживать по плечу или просто прикасаться, как бы невзначай.

Покормив Томми, она спустила его на пол, и малыш незамедлительно пополз ловить Манци, вальяжно раскинувшуюся посреди ковра — больше за эту парочку можно было некоторое время не беспокоиться.

Завтрак показался Делу самым вкусным из того, что он ел за последнее время — может быть, потому, что накладывая ему яичницу, Карен потерлась щекой об его волосы и даже, кажется, поцеловала.

Уже в конце завтрака он нерешительно сказал:

— Слушай, а может, тебе стоит уехать куда-нибудь вместе с Томми... на недельку?

— Зачем? — вскинулась она. — Из-за Рики? Или... — глаза ее внезапно застыли, как две ледышки.

Дел сделал вид, что не заметил, хотя прекрасно понял невысказанный вопрос: «Из-за этой женщины?»

— Я вчера ночью послал запрос относительно Рики. Думаю, завтра придет ответ. Если нет ни малейшего основания заподозрить его в связях с террористами, то я просто выкину его с завода — и он уедет в свою Италию. Надеюсь, что подвернется возможность еще и морду ему начистить как следует, — это было сказано с мечтательной интонацией. — А вот если подозрения будут...

Ее глаза, кажется, немного оттаяли — он и начал рассказывать, не зная, как еще отвлечь ее от ревнивых мыслей. Она нетерпеливо спросила:

— Что тогда?

— Тогда за ним будут следить и арестуют в подходящий момент. Дело не в Рики — а в этом предупреждении. Не дай бог, действительно... Я просто хочу, чтобы вы были в безопасности.

В общем-то, подобный разговор не стоило и начинать — можно было заранее предположить, что Карен ответит:

— А как же ты?

— А я... должен быть тут, — он постарался улыбнуться. — Это моя работа.

— А я — твоя жена.

Замкнутое, сердитое лицо, вызов в глазах, снова ставших колючими, как льдинки... Очевидно, Карен сочла беседу законченной, потому что встала и начала убирать со стола.

Дел понимал, что давить на нее сейчас нельзя — тем более что сам не был уверен в правильности своего предложения. Пережитое за последние дни все еще было с ней, это чувствовалось в ее поведении, в голосе, особенно в глазах. В них мелькало все, что угодно: обида, настороженность, тревога, вопрос, испуг — не было только обычной доверчивой радости.

Отчего она пришла вчера — пришла сама, без всяких объяснений и примирений? Поверила ему наконец? Решила простить? И не жалеет ли она о том, что пришла? На все эти вопросы ответов не было — только уверенность, что оставить Карен сейчас одну, даже для ее же безопасности, значило просто оттолкнуть ее в тот момент, когда он был ей нужнее всего.

На кухне было тихо — подозрительно тихо — вот уже несколько минут. Он заглянул и увидел, что Карен стоит, опустив голову, опершись на край раковины. Подошел, прижался со спины, зарылся лицом в светлые, пахнущие медом волосы и накрыл ее руки своими. Она не шевельнулась, лишь слегка вздрогнула и сильнее вцепилась в край раковины. Сказала, все так же упрямо и с вызовом:

— Я твоя жена...

Дел повернул ее к себе, так что опущенное лицо оказалось совсем близко и сердито отвернулось, и начал целовать что попало — глаза, щеку, ухо, почему-то все время, подворачивающееся под губы. Она перестала уворачиваться и замерла, прислушиваясь к его словам — чуть слышным, словно он шептал не ей, а самому себе:

— Ты моя жена... ты моя любимая... мне без тебя жизни нет... Ты и Томми — это все, что у меня есть... понимаешь?

— Ты хочешь меня отослать...

— Нет... Я только хочу, чтобы вы были в безопасности.

— Я там свихнусь... Каждую минуту буду думать, где ты, не случилось ли с тобой что-нибудь... Пожалуйста...

Они стояли обнявшись, и Карен уже не пыталась увернуться или отодвинуться. Услышала над самым ухом, как вздох:

— Хорошо...

Ее голова мгновенно вскинулась — взглянуть, убедиться, что не ослышалась. Дел кивнул и повторил:

— Хорошо. Как-нибудь справимся.

В гостиной между тем происходило форменное безобразие. Манци решила, что ребенка кормят неправильно и мало, и, воспользовавшись отсутствием людей, оккупировала забытый на столе пирог с грибами. Слава богу, он был уже нарезан, так что оставалось только брать лапой куски и кидать вниз. После каждого броска кошка свешивалась со стола и заботливо проверяла — взял ли Томми подачку. И лишь убедившись, что он сунул еду в рот, начинала есть сама, прямо с блюда.

Выйдя в гостиную, Дел застал самый разгар пиршества и незамедлительно пресек его. Правда, попытка отобрать у Томми замусоленный огрызок пирога не увенчалась успехом, то есть отобрать-то он отобрал, но тут же вернул — на лице ребенка появилось на редкость знакомое упрямое выражение, ротик широко раскрылся, на глазах выступили слезы, и Делу ничего не оставалось, как капитулировать.

Он всю жизнь считал себя крутым мужиком, упрямым и неподатливым, но эти двое — точнее, трое, если включить и Манци — делали с ним все, что хотели. Вот и сейчас попытка отругать кошку за учиненное безобразие закончилась гордо поднятым хвостом и презрительным мяуканьем через плечо: «И это вместо благодарности?!» После этого парочка удалилась на ковер играть с великолепной игрушкой — веревкой полудюймовой толщины с узлами на концах, купленной Карен в зоомагазине (там, правда, предполагали, что с этим будут играть щенки!)

Карен закончила дела на кухне и пришла в гостиную. Села на диван, собираясь включить телевизор -Дел тут же улегся, воспользовавшись ее коленями в качестве подушки. Возражений не последовало, наоборот, уютная маленькая рука взъерошила волосы, погладила — так ласково, что он зажмурился. Не открывая глаз, спросил:

— А когда я дома, ты тоже боишься, что... Рики придет?

— Нет, конечно! — ответила она таким тоном, словно он спрашивал заведомую глупость.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась дома одна... пару дней, пока Рики еще здесь. Так что я с этим что-нибудь придумаю, ладно?

— Ладно.

Вопрос был скорее риторический — Дел не сомневался, что она сделает все, что он скажет. Карен почти всегда слушалась его без споров, правда, если уж упиралась, то пытаться переупрямить ее было бесполезно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Томми начал клевать носом прямо в гостиной, и все в том же сонном состоянии был переодет и уложен спать — по меньшей мере, часа на три. Вскоре ушла Мануэла.

Спустившись вниз, Дел обнаружил жену занятой делом, которое, по его мнению, вполне могло подождать — резкой каких-то там овощей или фруктов, он не присматривался. Подошел, как давеча, обнял сзади и прижался к ней, вдыхая теплый медовый запах.

Карен прекрасно понимала, что он ждал ее наверху — и не дождался, и пришел сам, и знает, что ей до сих пор не по себе из-за того, как неладно все получилось утром. Она могла тогда притвориться, и любому другому мужчине этого бы хватило, любому — но не Делу. Их желание всегда было взаимным, он никогда не согласился бы на меньшее — и отступил, поняв, что в тот миг ей было нужно только тепло и утешение.

Но сейчас он был рядом и обнимал ее, и хотелось довериться ему — и не думать ни о чем плохом.

— Ну чего ты? Пойдем, не бойся! — шепнул он ей на ухо.

Уж ей ли бояться! Ирония всего происходящего заставила Карен усмехнуться.

Дел не стал ждать, пока она ответит — подхватил на руки и понес наверх. Так было лучше всего — не думать, не говорить, просто положиться на него. И она не стала думать — обняла за шею, положив голову ему на плечо, и закрыла глаза.

Дел чувствовал, что с ней происходит; она могла врать самой себе, что ей не страшно, и усмехаться — но его-то обмануть невозможно! Он знал, что Карен сейчас очень не по себе, потому что утром что-то пошло не так, и с тех пор она все время пытается прислушаться к своим ощущениям, осмыслить их — а от этого становится только хуже. И еще — что она не хочет притворяться, но готова притвориться — лишь бы ему было хорошо, и прикидывает, стоит ли это делать, и жутко боится, что он распознает притворство и рассердится...

Поставив Карен на пол, он немного постоял, обнимая ее и поглаживая по спине, потом — по спине под футболкой, потом — стащил эту футболку. Отступил на пару дюймов, повернул ее к себе спиной и начал поглаживать по животу. Почувствовал, как она поерзала, плотнее прижимаясь к нему, закинула голову назад и потрогала губами мочку уха.

Это напоминало танец, хорошо знакомый им обоим, танец, движения которого подчинялись неслышному ритму, зарождавшемуся где-то внутри — каждый раз одинаковому и каждый раз новому.

Он снова развернул Карен лицом к себе и поцеловал долгим и жадным поцелуем, пробуя ее рот на вкус, врываясь в него языком — и отступая, чтобы через секунду вернуться вновь. Все в том же ритме поцелуя потерся об нее бедрами, заставляя почувствовать, как он хочет ее, и застонал — так остро отозвалось на это прикосновение его собственное тело. Улыбнулся и шепнул:

— Раздевайся и... иди ко мне...

Карен всегда знала, когда он хочет ее — глаза его светлели и становились шальными, почти сумасшедшими. Вот и сейчас они светились знакомым янтарным блеском. Он разделся быстрее и уже ждал ее, когда она скользнула под одеяло и прильнула к нему, обхватив ногами его жесткое мускулистое бедро.

Она чувствовала, как сильно и часто бьется его сердце — казалось, оно вот-вот выскочит и ляжет ей на ладонь — но целовал он ее неторопливо и ласково, пробегая губами по шее, прихватывая ухо и легонько лаская его языком. Большая твердая рука сжала ее грудь, так нежно, что Карен сначала едва ощутила это прикосновение. Кончики пальцев обвели сосок, потеребили его — потом туда же скользнули губы.

Его взлохмаченные волосы оказались прямо перед ее лицом, и она прижалась к ним, чувствуя, как от их знакомого горьковатого полынного запаха начинает кружиться голова. Страха больше не осталось, потому что это был Дел, ее любимый, тот самый человек, который когда-то сумел разбудить ее тело, научил ее хотеть и радоваться этому, человек, который никогда в жизни, ни разу не обманул ее...

Он сразу заметил вспыхнувшую в ней искорку желания, поднял голову и улыбнулся мгновенной веселой мальчишеской улыбкой. Глаза его засияли, как два золотистых солнышка, и спрашивать себя, так ли все, Карен было уже не надо — потому что все постепенно становилось «так». Он снова зарылся лицом в ложбинку между грудями, его губы целовали, терлись о нежную кожу, пощипывали, дышали горячим дыханием — и в ответ на их ласки внутри что-то знакомо толкнулось, заставив Карен вздрогнуть.

Зажмурившись, как от боли, она выгнулась и запрокинула голову — почувствовала, как Дел приподнялся и снова рухнул на нее, уткнувшись губами ей в шею. Поцеловал — сильно, слегка прикусывая кожу и лаская языком, его горячая и чуткая рука скользнула вниз, дотронувшись до островка курчавых золотистых волос, и зарылась в них.

На миг открыв глаза, она встретила его взгляд, ошалевший, полусумасшедший — и поняла, что он изголодался по ней и еле сдерживается, но все-таки упрямо пытается дать ей время догнать его, хотя сам уже перешел ту грань, где наслаждение сменяется пыткой. И даже не думая, что делает, почти инстинктивно, Карен потянулась к нему — не надо этого сейчас, скорее, пусть ему будет хорошо! Повернувшись на бок и найдя его губы, она припала к ним, легкими быстрыми поцелуями, лишая его последних остатков воли.

Дотронулась до члена, сжала, провела по всей длине — он горячо запульсировал в руке. Дел болезненно охнул, даже, кажется, хотел отстраниться, боясь сорваться — но она одним движением оказалась под ним, сама направив его в горячую и влажную глубину, обхватывая и принимая.

И вонзившись в нее до предела, он взорвался. Карен ощутила это физически, как настоящий взрыв — руки, конвульсивно вцепившиеся ей в плечи, запрокинутую голову, все его тело, замершее, как в судороге, и хриплый гортанный крик, вырвавшийся из его горла.

Его бедра дернулись... еще один стон... и он медленно опустился на нее, тяжело дыша. Взглянул ей в глаза — все еще ошалело, растерянно — попытался спросить:

— Зачем?.. — почувствовал, как она сильно сжала его глубоко внутри, потом еще раз — и вместо вопроса из груди вырвалось, как крик боли: — Да... да-а...

Карен выдохнула всего одно слово:

— Милый! — обняла его, погладила по спине и шепнула снова, в самое ухо: — Милый мой...

Ему было чертовски хорошо — и ужасно стыдно. Все-таки он не сумел дождаться ее... Хотя в такой ситуации сохранить контроль над собой мог бы лишь какой-нибудь девяностолетний импотент, не иначе.

Дел медленно поднял голову — в ее глазах больше не было ни тревоги, ни сомнений, они светились радостной доверчивой нежностью. И улыбка — легкая и веселая, какой он уже давно не видел.

Их тела все еще были соединены, и Карен широко раскрыла глаза, ощутив, как в самой ее глубине он твердеет и опять наливается мощью. Она затаила дыхание, прислушиваясь, внутри снова стало горячо...

Дел не отрывал взгляда от ее глаз, словно именно там находился тот источник, из которого он черпал силы. Почувствовав, как она нетерпеливо дернулась — ну давай же, давай! — рассмеялся тем самым низким урчащим смехом, который всегда сводил ее с ума, и задвигался в ровном неторопливом ритме, порой поводя бедрами из стороны в сторону и на миг останавливаясь перед тем, как отступить назад — в эти моменты Карен вздрагивала, постанывая и комкая судорожно сжимающимися пальцами простыню.

Все быстрее и быстрее... — Карен уже казалось, что он пронзает ее насквозь, достает до сердца, что она вот-вот умрет, задохнувшись, потому что воздуха тоже не хватало, но все равно — лишь бы он не останавливался! — ведь внутри уже рождалась горячая волна, готовая захлестнуть ее, и не хватало лишь легкого толчка, чтобы она сама тоже стала частью этой волны.

Наверное, он понял это, потому что внезапно, не меняя ритма движений, прильнул к ее полуоткрытому рту, жадно целуя его и ловя тот первый тонкий крик, который вырвался ему навстречу. И, сквозь пронзившую ее тело сладкую судорогу, всхлипывая и почти теряя сознание, она все-таки почувствовала, что Дел внезапно замер, содрогнувшись и вцепившись жесткими пальцами ей в бедра, и поняла, что и он снова достиг своей вершины, в этот раз именно так, как хотел — вместе с ней.

Ей казалось, что в комнате невыносимо жарко. Наверное, нужно было найти пульт от кондиционера и сделать похолоднее, но шевелиться не хотелось. Единственное, что Карен в конце концов сделала — это, не открывая глаз, избавилась от одеяла, спихнув его в сторону. Пошарила рукой, обнаружила рядом прохладное гладкое плечо и немного сместилась, чтобы прижаться к нему лицом. Почувствовала, как ее гладят по голове — легонько, почти неощутимо — глубоко вздохнула и открыла глаза.

Дел был совсем рядом — лежал и смотрел вверх, закинув руку за голову. Почувствовав ее взгляд, повернул голову и улыбнулся.

— Ну, как ты?

— Хорошо...

Он кивнул, словно подтверждая, что так и должно быть, и подтянул ее поближе. Карен поерзала, устраиваясь поудобнее в привычной позе на его плече. Подняла i-олову, вглядываясь — слишком уж он был какой-то серьезный и снова, нахмурившись, смотрел вверх. Она погладила его по щеке, пробежала кончиками пальцев по бровям, разглаживая их — он перехватил ее руку и поцеловал, прижал к лицу. Повернулся к ней и сказал все так же серьезно, без улыбки:

— Я люблю тебя. Я редко это говорю, сам не знаю, почему — но люблю всегда... — Положил эту руку, такую странно маленькую и светлую по сравнению с его рукой, себе на грудь, туда, где билось сердце. — Хочешь поспать? Я тебя совсем заездил...

Карен рассмеялась.

— Еще неизвестно, кто кого заездил. Ты чего-то невеселый?..

— Да нет. Все в порядке — просто задумался. — Дел улыбнулся, поворачиваясь на бок, чтобы обнять как следует. — Значит, ты спать совсем-совсем не хочешь?

Она помотала головой — и через минуту уже спала, согретая и убаюканная, уткнувшись лбом ему в грудь.

Проснулась Карен от легкого звука. Приподняла голову — на нее тут же успокаивающе легла знакомая рука.

— Это Томми просыпается. Но ему еще рановато, думаю, сейчас снова задремлет.

Томи и правда задремал — по крайней мере, звуков больше не было слышно. Она подтянулась повыше, отершись на локоть — теперь Делу приходилось смотреть на нее снизу вверх. Теплые пальчики лениво теребили ему волосы, поглаживали... От этого его самого потянуло в сон, но времени уже почти не оставалось, Томми действительно должен был вот-вот проснуться — поэтому он встряхнул головой, чтобы отогнать сон, и спросил:

— Пойдем вечером погуляем? Когда жара немножко спадет...

— Зачем? — Ему показалось, что Карен вздрогнула. — Не надо... — отвернулась и легла к нему спиной.

— Ну... Томми же все равно надо гулять. — Он слегка потряс ее за плечо. — Эй, в чем дело? Ты что, боишься из-за Рики?

Затылок отрицательно помотался из стороны в сторону.

— Воскресенье, вечер — полно людей на улице. Все вылезли и на меня смотреть будут... и на тебя.

— Ну и что? Пусть смотрят — это даже хорошо. — Дел силком повернул ее к себе и вгляделся в погрустневшее лицо. — Нам здесь жить, и я хочу, чтобы эта дурацкая сплетня как можно быстрее была забыта. А если ты будешь прятаться дома, то все решат, что тебе есть из-за чего переживать, понимаешь? Или, не дай бог, подумают, что я тебя побил... — Он так и знал, что эта мысль покажется Карен смешной — на лице ее все-таки мелькнула улыбка. — Так, следующий вопрос — ничего, если я приглашу к нам сегодня Линка? Мне надо с ним кое-что обсудить по работе и не хочется уходить и оставлять тебя одну.

Это предложение возражений не вызвало — наоборот, по такому случаю на ужин было обещано много-много жареного мяса.

Во время прогулки Дел боялся только одного — встретить случайно Рики. Он не хотел общаться с ним до выяснения всех подозрительных обстоятельств, да и потом общение должно было свестись лишь к одному разговору, весьма резкому и скорее всего включающему в себя рукоприкладство.

Многие встречные окидывали их любопытными взглядами — ну что ж, он являлся героем, если так можно выразиться, «сплетни месяца». Неприятно было только то, что Карен тоже приходилось терпеть эти взгляды. Она делала вид, что все в порядке, улыбалась и болтала о каких-то пустяках, но Дел прекрасно понимал, как ей хочется побыстрее оказаться дома.

Некоторое время он шел, держа Томми на руках, потом посадил его в коляску и взял Карен за руку. Так можно было незаметно поглаживать ее ладошку пальцем. Шепнул ей на ухо:

— Плюнь ты на всех. Еще пара недель — никто об этом и не вспомнит, а мы с тобой поедем в Париж. Вот закончится вся эта история — и сразу поедем.

Начал рассказывать ей забавные истории, которые где-то когда-то вычитал, делая вид, что это происходило с ним самим. Это подействовало — постепенно она начала хихикать и к концу прогулки выглядела уже почти нормально.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Линк пришел вовремя, как всегда. Вручил Карен белую орхидею, всего одну, и был удостоен поцелуя в щеку.

Дел не ожидал от собственного подчиненного подобных романтических жестов и был уверен, что орхидея украдена в соседском палисаднике, но в глубине души пожалел, что сам не додумался до такого.

Они расположились на заднем крыльце, около двери на кухню. Карен вынесла Томми и велела присмотреть, чтобы он ничего не набезобразил, а сама занялась ужином.

Набезобразить ребенок в одиночку мало что мог. Манци — инициатор и организатор всех преступных деяний — была заперта в детской. Карен всегда запирала ее, открывая надолго заднюю дверь — стоило кошке выскочить наружу, как она тут же пугалась, теряла голову и в панике карабкалась на ближайшее дерево. После этого ее приходилось снимать, используя приставную лестницу.

Томми был страшно рад гостю — он вообще любил гостей. Тут же предложил Линку угощение, на которое тот воззрился с некоторым недоумением.

— Это копченое свиное ухо, — небрежно пояснил Дел с видом знатока, — чтобы зубы лучше резались. — Он не стал объяснять, где куплено столь изысканное лакомство.

Карен хлопотала на кухне, бегая туда-сюда — принесла пару стаканов, тазик со льдом, несколько банок пива — и снова убежала доделывать салат.

— Как там Рики поживает? — спросил Дел. — Новое что-нибудь есть?

Линк покосился на Карен, мелькавшую за открытым окном.

— Да знает она, можешь не секретничать.

— Ничего нового. С утра уехал куда-то из поселка и до сих пор не вернулся.

— Ну ладно... С ребенком справишься... минут на десять?

Согласие было высказано несколько нерешительно, но Дел счел его достаточным. Он сделал вид, что не заметил промелькнувшей в глазах у Линка паники, сунул ему на руки Томми и вышел через заднюю калитку.

Лори встретила его не слишком любезно.

— Надеюсь, ваши внезапные вечерние визиты не станут хорошей традицией?

Разумеется, Дел мог просто позвонить ей и приказать сделать все, что нужно — его должность давала на это право, не говоря уж о чрезвычайной ситуации. Но в данном случае дипломатия казалась предпочтительней, поэтому он извинился за непрошеное вторжение и был с кислым видом препровожден в гостиную. Ему даже предложили выпить! — правда, лимонаду, но довольно вкусного.

— Мисс Дензел, как сейчас обстоит дело в больнице? У вас есть свободные палаты?

— Да, — медленно кивнула Лори, не совсем понимая смысл вопроса.

В заводской больнице было всего четыре палаты, один врач — то есть сама Лори — и три медсестры, дежурящие посменно. Медсестры были местные, жившие в общежитии при католической больнице, находящейся милях в тридцати от завода.

Пожилых или хронически больных людей в поселке не было, а если требовалось серьезное хирургическое вмешательство — например, операция аппендицита — пациенты отправлялись все в ту же католическую больницу, где имелся свой штат хирургов и необходимая аппаратура.

Таким образом, для Лори оставались только отравления, тепловые удары, мелкие несчастные случаи и прочие болезни, не требующие длительной госпитализации — да и в этих случаях пациенты предпочитали отлеживаться дома, так что в больнице редко было занято больше одной-двух палат.

— Мне нужно завтра, а может быть, и еще на пару дней, занять две палаты.

Лори явно удивилась, но не сказала ни слова — очевидно, ожидала, что он сам все объяснит.

— Я хочу, чтобы Карен днем побыла в больнице вместе с Томми. А вечером я заберу ее домой. Это продлится день-два... может, три — не больше. Только нужно придумать какой-то благовидный предлог для нее... и для охранника.

— Охранника? Вы считаете, что Карен... угрожает опасность?

— Надеюсь, что нет. Но мне бы не хотелось, чтобы эти дни она находилась одна дома. И... пожалуйста, не говорите о моей просьбе никому — даже медсестрам. Кроме меня, об этом будут знать только Линк Дарин, сам охранник — и Карен.

— Хорошо, — решительно согласилась Лори.

Дел уже попрощался и направился к выходу — вопрос остановил его в дверях:

— Это из-за Рики?

Он резко обернулся.

— Карен вам рассказала?

— Нет. Просто такие повреждения при случайном падении едва ли получишь. Он хотел ее...?

— Вот именно.

Лори смотрела на него с недоумением: как он может так спокойно об этом говорить и ничего не предпринимать? Дел вздохнул — к сожалению, пока что он не мог ей ничего объяснить.

— Мисс Дензел, еще пара дней — и его не будет на заводе. А пока что, пожалуйста, не говорите никому и не спрашивайте меня больше ни о чем. И если встретите Рики, постарайтесь ничем не показать, что вы знаете... как он заработал эти ушибы.

Возвращаясь, еще с тропинки он услышал смех и учуял запах жареного мяса. Карен уже успела вытащить на крыльцо электрогриль, перекинув провод в окно, и сейчас раскладывала на решетке куски говядины. На столе стояла большая миска салата — очевидно, того самого, который он помешал ей делать днем, и не меньшая миска гуакамоле с чесноком и лимонным соком — дань местным традициям. Линк, пользуясь отсутствием начальства, распустил перья, рассказывая про то, как он героически сражался во Вьетнаме.

Дел отлично знал, как они там героически сражались против несчастных отпускников, которым хотелось просто как следует повеселиться. Ему и самому как-то пришлось удирать от военной полиции, выпрыгнув из окна одного сайгонского борделя, где его с приятелями чуть не замели за драку с морскими пехотинцами. Но портить чужую байку не хотелось, поэтому он дослушал все до конца, внутренне посмеиваясь.

Карен ушла за хлебом и еще какими-то приправами — воспользовавшись паузой, он негромко сказал Линку:

— Завтра с утра нужен один охранник — не из болтливых, лучше не местный и с оружием. В больницу, на весь день — якобы у него, скажем, солнечный удар. На самом деле там Карен будет, вместе с ребенком. — Покосился на Томми, спящего в коляске, и объяснил: — У Рики на нее зуб имеется, и я не хочу, чтобы она дома одна оставалась, пока он тут.

У Линка явно чесался язык поинтересоваться, что же произошло, но привычка к дисциплине взяла верх и он коротко ответил:

— Найдем, — но потом бросил на Дела вопросительный взгляд, все же, не удержался и недоверчиво спросил: — Это что, она его... к Лори отправила?

— Она. Руки распустил — ну и получил. — Дел поморщился — каждый раз при одном воспоминании об этом ему хотелось избить Рики, избить так, чтобы чувствовать его кровь на руках, а приходилось спокойно рассказывать да еще объяснять, почему он этого не делает. — Понимаешь — пока я не знаю, кто он, я его даже тронуть не могу, не то, что с завода выкинуть.

— Понимаю, — кивнул Линк.

Больше сказать он ничего не успел — Карен принесла тарелки, хлеб и стопку тонких лепешек и объявила, что можно начинать.

Они просидели до самой ночи — было весело и уютно, и не хотелось, чтобы этот вечер кончался. Съели все мясо, потом Карен принесла еще ломти овечьего сыра — оказалось, что их очень вкусно поджаривать, завернув в лепешку, а потом запивать пивом.

Уже за полночь отдаленные пронзительные вопли сверху заставили Карен встать — исскучавшаяся Манци напоминала, что ребенок должен спать в кроватке, а не неизвестно где! Линк тоже вспомнил о времена, и когда Карен через четверть часа вернулась, его уж; не было.

Она подошла, обняла Дела сзади и уткнулась носом в затылок. Он закрыл глаза, улыбнулся и вдруг вспомнил их первое утро вместе — давным-давно, уж; почти два года назад — когда Карен вот так же подошла и обняла его, и теплое дыхание щекотало ее ухо, и он сидел, зажмурившись и боясь шевельнуться, чтобы она не испугалась и не отодвинулась...

Постояв так пару минут, она выпрямилась и хотела, кажется, начать убирать со стола, но Дел перехватил ее и потянул к себе на колени.

— Посиди со мной немножко...

Ночь была тихая и очень темная. С улицы не доносилось ни звука — в поселке ложились спать рано. Карен сидела, глядя на звезды, и удивленно обернулась, когда он сказал:

— Завтра ты поедешь со мной на работу, вместе с Томми.

— Зачем?

— Я не хочу, чтобы ты была одна дома, пока Рики где-то поблизости. Я уже договорился с Лори, что ты побудешь в больнице — а вечером я заберу вас домой. Только не спорь, ладно?

Карен не стала спорить, только спросила:

— А что ты сказал Лори?

— Да, в общем-то, правду: что Рики к тебе приставал, поплатился за это и имеет на тебя зуб — и пока я с ним не разобрался, я хочу, чтобы ты днем не была одна дома. Про террористов она не знает, и ты ей не говори.

— Хорошо.

Как бы невзначай, он провел рукой по ее бедру — нож был на прежнем месте, в кармане. Вытащил, щелкнул лезвием — Карен тут же вскинулась.

— Отдай!

— Да я только посмотреть!

Покрутил в руках, попробовал спрятать лезвие и снова щелкнул. Нож был отличный, в этом Дел разбирался. Лезвие всего дюймов пять, с черненым рисунком в виде волчьей морды у основания — превосходной стали и остро заточенное. Медная кромка на тыльной стороне лезвия, медные головки. Рукоять — темно-зеленый нефрит с узором из медной проволоки. Вещица явно ручной работы и, судя по всему, сделана довольно давно.

Карен зорко следила за движениями его рук и, получив нож обратно, быстро сунула его на место, в карман.

— Давно он у тебя?

— Мак подарил перед объездом. Они с Томми любят такие... — и вдруг напряглась и умолкла. Встала, оперлась на край стола и, не оборачиваясь, спросила: — Кофе будешь?

— Давай.

Он не знал, что еще сказать — да и нужно ли что-то говорить?.. Прошел следом за Карен на кухню — она стояла, прижавшись лбом к стене. Обнял, попытался повернуть к себе — она замотала головой и заговорила, быстро и все так же глухо:

— Я все время забываю, а потом снова вспоминаю... Я писала ему все время обо всем интересном... и всегда знала, что могу позвонить, что он есть... где-то. И теперь, по привычке, смотрю на что-то и думаю: вот про это тоже надо написать— и про это — а писать уже некому... и всегда будет некому... всегда,— А я все равно с ним разговариваю... как будто...

«Как будто он живой» — понял Дел, хотя она больше не произнесла ни слова. Все-таки повернул, прижал к себе, надеясь, что его объятия принесут ей хоть какое-то облегчение. Kaрен не пыталась освободиться, лишь иногда слегка вздрагивала, как от холода.

Не отпуская ее, он сделал пару шагов, нашарил в шкафчике бутылку, плеснул в стакан и поднес к ее губам:

— Ну-ка, глотни.

Глотнула, чуть не поперхнулась — бренди с непривычки обожгло ей горло и немного постояла, уткнувшись лбом ему в плечо, вздохнула и выпрямилась.

— Ладно... Сделай кофе. У тебя хорошо получается.

В эту ночь они заснут только перед самым рассветом — пили кофе, разговаривали, потом поднялись наверх и продолжали разговаривать уже в спальне, в темноте.

Карен рассказывала Томми — и он как живой, вставал перед Делом, всеми его подковырками и шуточками, с неистощимым чувством юмора и жизнелюбием, добротой или жесткостью, идиотизмом и внешним отсутствием всякой сентиментальности. Сначала ей было тяжело говорить, но постепенно она увлеклась, вспомнила несколько мелки смешных эпизодов — и первая же засмеялась. Впрочем, наверное, и сам Томми не обиделся бы на это смех. Если бы он присутствовал на собственных поминках, то непременно сказанул бы что-нибудь такое, что все скорбные «перевернутые рожи», как он это называл, начали бы ухмыляться.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

С утра выяснилось, что для полноценной жизни Томми в течение дня необходима масса вещей: смена одежды, памперсы, еда, питье, игрушки, тарелочка, любимая голубая пластмассовая ложка, бутылочки для питья — словом, целая сумка барахла. В результате, пока Карен собиралась и кормила ребенка, Дел сам готовил яичницу на завтрак и, разумеется, пережарил. Правда, она съела и даже похвалила, но он все равно знал, что получилось жестко и недосолено.

Как бы то ни было, сумка была собрана, Томми покормлен — и даже выехали они вовремя. Дел дотащил сумку до больницы, забросил в палату, позвал Лори и попросил, чтобы к Карен никого не пропускали без предварительного согласования с ним. То же самое он повторил охраннику, его поместили в соседнюю палату. Карен была проинструктирована заранее: из больницы никуда не выходить, даже в кафетерий. Впрочем, Дел подозревал, что она не собирается никуда выходить и при первой возможности, как только разгулявшийся по случаю визита в такое интересное место ребенок устанет и угомонится, просто ляжет спать.

Перед уходом он снова зашел в палату и быстро, косясь на дверь — не дай бог, кто войдет! — поцеловал Карен на прощание. Даже если бы кто-то и увидел, в этом не было ничего страшного, но он все равно стеснялся.

На работе не было ничего нового. Ответы на запросы до сих пор не поступили, но Дел надеялся, что хотя бы к полудню что-то прояснится. Кэти сообщила, что обыск, произведенный в номере Рики, равно как и в его машине, ничего не дал. Линк зашел, доложил о перемещениях Рики: вчера тот приехал поздно вечером и пошел сразу к себе в гостиницу, а с утра отправился в четвертый цех, там сейчас и находится.

Больше никаких новостей не было, кроме того, что выяснился «автор» редких краж, уже несколько месяцев досаждавших жителям поселка — пропадало все, что плохо лежало, в основном белье, забытое на ночь на заднем дворе. Пытаясь перелезть через забор, вор привлек внимание охранников и был схвачен с целым узлом простыней. Пока что его заперли в караулке, но скоро из полиции должны были приехать и забрать его. Это оказался местный пьяница, который, очевидно, спускал краденое за пару бутылок. В этот раз добычу у него отобрали — но станет ли кто-то по такому пустяку обращаться в суд? Так что пару дней он побудет в участке, а потом его просто выгонят взашей, накостыляв как следует — и, как Дел подозревал, через неделю все начнется сначала.

Ну что ж, хоть какая-то минимальная польза от всех этих дополнительных охранных мер — вот уж воистину «из пушки по воробьям»!

Часов до одиннадцати все было тихо. Дел уже притерпелся к ощущению, что в любую минуту может что-то произойти — очевидно, так же привыкают люди жить на склоне вулкана — и спокойно работал, зная, что больше ничего нельзя сделать, только ждать.

Кэти зашла в кабинет без приглашения, со странной улыбкой на лице — подошла к столу, села напротив и тихо сказала:

— Вот и все...

В последние дни их отношения были весьма натянутыми, поэтому Дел был несколько удивлен ее непонятным визитом и еще более непонятными словами. Он поднял голову и молча посмотрел на нее, ожидая объяснений.

— На одном из нефтехранилищ предотвращена попытка теракта, — объяснила она. — Ночью сработал сигнализация, и были обнаружены три человека, закладывавшие взрывчатку. Двое были убиты при аресте, а одного удалось взять живым. И, судя по всему, его удастся разговорить — по крайней мере, он уже вовсю распинается об исторической миссии воинов ислама и борьбе против западной скверны. — Кэти и не пыталась скрыть зависти в голосе — ведь столь успешная операция, несомненно, явится поводом для многочисленных поощрений, повышений и перемещений — а она окажется тут совершенно ни при чем. Вздохнув, она добавила: — Я в субботу, когда давала запрос насчет Рики, вызвала, на всякий случай, подкрепление — они со вчерашнего дня в Нуэво-Валъядолиде в гостинице сидят. А теперь все это оказывается пустышкой, и нам дают отбой, приказано всем возвращаться в Каракас...

— А что насчет моего запроса? Насчет Рики.

— Господи, ну какое это имеет значение? Все уже кончено, теракт предотвращен — кому теперь интересно, почему человек обрезан? — Она поджала губы и не удержалась от едкого замечания: — Если он ухлестывает за твоей драгоценной женой, это еще не делает его террористом! — встала, пошла в приемную и уже у двери бросила через плечо: — Я доработаю до конца дня и вечером уеду — думаю, ты не будешь особо расстроен. Так что на завтра ищи себе другую секретаршу.

Некоторое время Дел сидел, глядя на дверь. Как ни странно, он не испытывал сейчас облегчения. Дело было не в Кэти — вот уж из-за кого меньше всего стоило переживать! Посадит в приемную на несколько дней девочку из отдела кадров — по крайней мере, та не будет лезть в его личные дела. Просто как-то трудно было сразу избавиться от привычного ощущения нависшей угрозы, слишком уж долго он жил с ним.

Вызвав Линка, он пересказал ему все, что сообщила Кэти.

— Ну что, значит, у нас тоже отбой? — спросил Линк.

Дел на несколько секунд задумался, потом покачал головой.

— Знаешь... давай-ка оставим все как есть, еще на пару дней.

— Думаешь, все еще могут?...

— Не думаю... я проверил все данные по этой группе — они никогда еще не делали два теракта одновременно. Так что эти, из ЦРУ, пожалуй, правы... только давай все-таки подождем пару дней.

Он понимал, что еще несколько дней дополнительной охраны — это деньги, и не такие уж маленькие, но хотел для очистки совести дождаться, чтобы арестованный террорист дал показания и подтвердил, что все позади, что у них нет в резерве еще людей, которые, раз теракт на нефтехранилище не удался, готовы переключиться на новую мишень. В том, что показания будут, и довольно скоро, он ничуть не сомневался, прекрасно зная, что как у ЦРУ, так и у местной службы безопасности есть много способов развязывать языки.

Вскоре после ухода Линка Дел не выдержал — проходя через приемную, коротко бросил Кэти:

— Я в кафетерии, приду минут через сорок, — и отправился в больницу.

Больных в кабинете у Лори не было, только сама она обсуждала что-то с медсестрой.

— Ну, как там Карен? — спросил он.

— Все в порядке, у ребенка легкая аллергия, но ничего страшного, думаю, к вечеру сможете забрать их домой.

На секунду Дел перепугался — какая еще, к черту, аллергия? — но тут же понял, что это легенда для окружающих, которую он должен всячески поддерживать. Поэтому он сделал понимающий вид и сообщил, что забирает Карен минут на сорок — перекусить. Никаких возражений со стороны Лори это, естественно, не вызвало, но декорум был соблюден.

Дверь в палату охранника была открыта. Дел заглянул туда — парень бдил, сидя на подоконнике. При виде начальства он попытался встать во фрунт — Дел благосклонно кивнул и прошел мимо.

Как он и предполагал, вся его семья сладко спала — Карен на кровати, свернувшись клубочком поверх одеяла, а Томми — в коляске, за которую она крепко держалась рукой, так что если бы ребенок проснулся и зашевелился, то тут же разбудил бы ее.

Он присел на край кровати. Карен тут же встрепенулась, открыла глаза и, увидев, что это он, улыбнулась. Покосившись на закрытую дверь, Дел нагнулся, поцеловал ее в теплую, порозовевшую со сна щеку и шепнул:

— Просыпайся!

Она потянулась и села, поджав под себя ноги.

— Томми еще долго спать будет? — спросил он, все так же шепотом — чтобы вопрос не перешел в разряд риторических из-за разбуженного шумом ребенка.

— Он только недавно заснул, — шепотом хихикнула Карен, — все Манци требовал.

— В кафетерий не хочешь со мной сходить? А то завтрак получился не слишком удачный...

— Неправда — я с удовольствием ела твою яичницу! — взяла его руку, потыкалась в нее носом, потерлась щекой. — Вот! Ты у меня самый-самый!

Дел не сомневался, что в кафетерий Карен все-таки пойдет — она почему-то обожала есть во всяких забегаловках. И действительно, она слезла с кровати и начала причесываться, косясь на него в зеркало. Причесалась, хихикнула и сунула ему щетку:

— Ты тоже причешись!

— Зачем? — не понял он.

— А вот затем! — она неожиданно потянулась к нему и двумя-тремя быстрыми движениями привела его прическу в полный беспорядок. Отодвинулась, заулыбалась, сморщила нос и пояснила: — Ужасно захотелось — а то ты такой серьезный, солидный!

Пока Дел причесывался, Карен продолжала хулиганить — заглядывала в зеркало ему через плечо и корчила рожи. В конце концов, он не выдержал, рассмеялся, тут же зажал себе рот кулаком, чтобы не разбудить ребенка, но отдельные хрюкающие звуки все-таки прорывались. Ему было страшно неудобно — не дай бог, кто войдет! — но остановиться он уже не мог.

Дел сам не понимал, почему ему стало так весело — скорее всего, это была просто реакция на внезапно нахлынувшее на него чувство облегчения. Только теперь, при виде беззаботно улыбающейся Карен, он до конца осознал, в каком напряжении жил все это время — и как же ей, наверное, тяжело было с ним. Да еще дурацкая история с Кэти... Слава богу, это тоже позади — сегодня она уже уедет.

Отсмеявшись и вытерев слезы, он постарался принять серьезный вид, вызвав очередное хихиканье, и взмолился:

— Ну, перестань, а? Я же все-таки на работе...

Карен фыркнула, но хулиганить перестала. Посмотрелась в зеркало, еще раз провела щеткой по волосам и сказала:

— Ну, пошли?

Выглядела она абсолютно спокойной, лишь глаза по-прежнему весело блестели.

Поставив охранника в известность, что под его надзором минут на сорок остается только ребенок, Дел наконец вывел Карен на улицу и там, остановившись на дорожке недалеко от входа в больницу, рассказал ей о попытке теракта на нефтехранилище и об отзыве в связи с этим всех сотрудников ЦРУ — в том числе и Кэти. Говорить об этом в больнице он не рискнул — слишком много ушей могло быть вокруг.

— Так что — значит, вся эта история закончилась? — с легким удивлением спросила Карен.

— Похоже на то.

Она улыбнулась с видимым облегчением. Дел не знал, к чему это относится: то ли к тому, что им больше не грозит опасность, то ли к тому, что он перестанет ходить мрачный и озабоченный — то ли к тому, что Кэти уедет и больше не вернется. У него создалось впечатление, что вся эта история с самого начала казалась Карен какой-то нереальной — так что, скорее всего, радовалась она просто тому, что все снова станет на свои места.

На Рики они наткнулись чуть ли не в буквальном смысле этого слова совершенно случайно. Направляясь к кафетерию по дорожке между корпусами, повернули за угол и столкнулись с ним носом к носу.

Дел как раз повернул голову, чтобы спросить что-то — и вдруг заметил, что Карен напряглась, глядя мимо него. Ему хватило короткого взгляда, чтобы увидеть плохо скрытую ненависть в глазах Рики и короткую издевательскую усмешку, промелькнувшую на его красивом смуглом лице.

Наверное, Рики не ожидал мгновенного нападения — без разговоров, без объяснений — и не успел среагировать. От удара в подбородок итальянец отлетел назад и рухнул на спину, в клумбу, разбитую вдоль дорожки. Несколько секунд он лежал, не шевелясь, потом попытался встать — но ноги не очень послушались, он поскользнулся на обильно политой рыхлой земле и плюхнулся обратно. Перевернулся на живот и так, прямо на четвереньках, выкарабкался на дорожку футах в восьми от Дела.

Дел понимал, что цивилизованные люди так себя не ведут, но при виде этой заляпанной грязью скорченной фигуры он испытал острое чувство злобного удовлетворения. Все с тем же злорадным чувством он наблюдал, как Рики, сидя на корточках и опустив голову, тщательно отряхивал и очищал перепачканные брюки. Только после этого он поднял голову и посмотрел на Дела в упор.

Ненависть так исказила черты ранее привлекательного лица, что оно стало страшным. Ни испуга, ни растерянности — только жгучая ненависть, которую итальянец уже не пытался скрыть.

— Я не хочу больше видеть тебя на заводе, — сказал Дел. — Чтобы через час духа твоего здесь не было — ясно?

— Я-асно, — медленно протянул Рики. — Не беспокойся, не увидишь. Ты вообще больше ничего не увидишь! — на лице его явственно проступило выражение злобного триумфа, и внезапно он резко выпрямился.

Сзади раздался короткий вскрик Карен, но Дел не обернулся. Все его внимание было приковано к тому, что Рики держал в руке. Это был пятизарядный кольт — маленький, похожий на игрушку, со стволом длиной всего два дюйма — такие обычно носят в кобуре, прикрепленной к щиколотке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Рики держал револьвер твердо и уверенно, в голосе его было слышно презрение:

— Ну, что ты теперь скажешь?

Дел молчал — ему сейчас было не до разговоров. Карен... она была где-то сзади и слева. И если немного сместиться влево, то можно прикрыть ее. Он переступил с ноги на ногу.

— Стоять! И ты, сука, стой, не рыпайся!

За спиной Рики, вдалеке, показались люди. Если они подойдут поближе, и тот на секунду отвлечется, то можно попытаться прыгнуть и выбить у него револьвер... Дел уже прикидывал, как это лучше сделать, и тут увидел охранника, который вывернулся из боковой дорожки футах в сорока от них. Заметив его, парень просиял и быстро пошел, почти побежал к ним, выкрикивая на ходу:

— Шеф! Начальник охраны... велел найти... передать — очень срочно, очень...

Охранник, молодой местный парнишка, всего месяц, назад взятый на работу, был страшно рад, что сумел быстро выполнить поручение начальства. Чтобы увидеть, что происходит что-то кем то, ему потребовалось подойти почти вплотную — но внезапно он застыл, глаза его испуганно расширились и рука метнулась к поясу.

Выстрел прозвучал не громче хлопка в ладоши. Парень приоткрыл рот, наклонил голову — колени его подогнулись, и он упал лицом вниз. До рации, прикрепленной на поясе, бедняга так и не успел дотянуться. «У него даже не было оружия...» — подумал Дел.

Люди, приближавшиеся по дорожке — судя по одежде, цеховые рабочие — резко затормозили и рванули куда-то в сторону, прямо сквозь кусты.

— Ну вот, — кивнул Рики, — а сейчас... — он не договорил — не спуская глаз с Дела, нагнулся и пошарил рукой по левой щиколотке.

Внезапно лицо итальянца страшно исказилось, на нем мелькнуло что-то похожее на панику. Он выпрямился, бросил растерянный взгляд в направлении истоптанной клумбы — направил револьвер за плечо Дела и гаркнул:

— Ну, ты, сука белобрысая! Поищи-ка в цветочках, — кивнул в сторону клумбы, — там одна штучка должна быть, черненькая такая. И без резких движений — а то я муженька твоего... — не договорил, только повел стволом в сторону Дела.

Любая попытка сопротивления сейчас могла привести к новому выстрелу. Дел надеялся, что убежавшие рабочие уже подняли тревогу, и стоял, не шевелясь. Карен спокойно, без видимых признаков страха, прошла к клумбе, нагнулась и стала шарить пальцами в смятых цветах.

— Да, задница у твоей суки — что надо, — ухмыльнулся Рики. — Пожалуй, я ее с собой возьму — попользуюсь по дороге. Да и ей хорошо, мужика хоть попробует, ну и проживет чуть подольше. Тебе-то уже больше ничего не понадобится! — все это он бубнил, медленно продвигаясь в направлении Карен и поводя револьвером из стороны в сторону. Он был от нее всего футах в шести, когда она выпрямилась, зажав в руке какой-то предмет.

Пульт — небольшой, черный, похожий на пульт от телевизора — наверное, он был прикреплен к ноге Рики и выпал, пока тот барахтался в клумбе. Итальянец... впрочем, Дел уже понимал, что едва ли этот человек был уроженцем Италии — нетерпеливо протянул руку:

— Давай сюда!

Но вместо того чтобы протянуть ему пульт, Карен сделала короткий шажок назад и спрятала руки за спину, как маленькая девочка, которая не хочет отдавать понравившуюся ей чужую куклу. Сказала — не так звонко, как обычно, ниже и глуше — но четко и даже, кажется, с легким презрением:

— Скажи-ка, Рики — или как там тебя...

— Меджнун... — Дел не узнал собственного охрипшего голоса, — кажется, иногда его называют так!

Рики резко дернулся.

— Так ты знал? Знал?!!

Дел сам не понял, что заставило его догадаться — возможно, странное безумное выражение, мелькавшее в глазах Рики, мысленно он по-прежнему называл его так. Меджнун... для арабского мира имя, ставшее таким же нарицательным, как Ромео для европейцев. Но дословный перевод — одержимый, сумасшедший. Глядя сейчас в искаженное лицо Рики, в это нетрудно было поверить.

— Так ты... — Полубезумные глаза сощурились, и Дел понял, что лишь секунды отделяют его от смерти.

— Ладно, неважно, пусть будет Рики, — это прозвучало спокойно и снисходительно. Карен стояла, по-прежнему заложив руки с пультом за спину. — Так вот, Рики, я спросить хочу — это ведь ты Хэтти убил, правда?

— А тебе какое дело? — Рики немного повернул голову.

— Да так, интересно, — голос ее стал почти капризным, — ну что тебе, ответить трудно?

— Эту суку я своими руками придушил — и ты тоже... свое получишь!..

— Я так и поняла, что это ты! — презрительно рассмеялась она.

Рики уже не обращал ни на что внимания — смотрел только на нее. Если бы глаза могли убивать, Карен давно бы уже лежала бездыханная, но пока что она продолжала смеяться, словно не замечая направленного на нее револьвера.

— Когда это ты поняла?!

— А когда узнала, что там вас несколько было. Тебе же в одиночку с бабой в жизни не справиться!

Рики страшно побагровел, дуло револьвера заплясало в трясущихся руках, но Карен все смеялась:

— Надо было с собой подельников позвать — подержали бы, объяснили, как это делается — а то яйца до сих пор болят, небось?

— Дай сюда пульт, шлюха! — этот рев не был похож на голос нормального человека.

— Бери! — рука ее неожиданно метнулась из-за спины, и пульт полетел прямо в итальянца. Тот попытался перехватить его в воздухе, промахнулся — пульт ударил его в плечо и упал на дорожку.

Карен еще не успела опустить руку, когда раздался выстрел — и в этот момент Дел прыгнул.

Он летел вперед, физически чувствуя почти остановившееся время, разбитое на короткие отрезки, каждый из которых он успевал уловить и осознать, удивляясь лишь, почему все, в том числе и он сам, движется так медленно. Он не летел — еле полз, зависнув в воздухе, словно в какой-то вязкой жидкости, и смотрел на револьвер в руке Рики, надеясь, что тот не успеет, никак не сможет успеть еще раз нажать на курок.

Но палец на курке дернулся, и еще одна вспышка огня — тоже невыносимо медленная — ударила в сторону. Делу даже показалось, что он успеет настигнуть ее и остановить, не дать вонзиться в беззащитное падающее тело. Дуло медленно разворачивалось к нему — еще одна вспышка, что-то обожгло бок — но это было уже неважно, потому что он достиг цели.

Их схватка длилась всего несколько секунд, но для Дела, находившегося все в том же медленном и тягучем времени — бесконечно долго. Кажется, Рики попытался сопротивляться — он и не заметил этого. Удар правым коленом снизу по локтю руки, все еще сжимавшей револьвер, и одновременно, левой рукой, вывернуть и придержать запястье. Хруст, словно наступили на хворост, револьвер падает вниз, медленно, как пушинка. Теперь об оружии можно не думать, да и об этой руке с нелепо вывернутым локтевым суставом. Локтем правой руки сбоку по челюсти — и одновременно самый страшный удар: правой ногой вниз, в пах, разбивая и расплющивая то, чем Рики всегда так гордился.

Со стороны это, наверное, выглядело совсем иначе. Три выстрела, очень быстро, один за другим — и одновременно с первым прыжок. Два слившихся тела покатились по земле; звук, похожий на рычание; несколько молниеносных движений рук и ног, хруст, внезапный страшный крик — и на земле остается только одно тело, изломанное, окровавленное, воющее перекошенным и нелепо распяленным ртом.

Карен была в сознании — ее глаза удивленно блуждали вокруг, словно спрашивая: «Что же такое со мной и почему никак не встать?» Увидев его, она попыталась сказать что-то, даже виновато улыбнулась.

— Молчи, — он слегка прикоснулся пальцами к ее губам, — сейчас все будет в порядке...

На черной футболке кровь была плохо заметна, но Дел уже видел, что ее много, слишком много. Но сейчас он не имел права ни на боль, ни на ужас, важно было только одно — как можно быстрее помочь Карен.

— Он стрелял в тебя. Ты ранена. Сейчас я постараюсь помочь тебе. Может быть, будет немножко больно. Постарайся потерпеть, ладно? — быстро сказал он, одновременно нашаривая у нее в кармане нож.

Лезвие негромко щелкнуло — она чуть нахмурилась, снова попыталась что-то сказать и потянулась к нему окровавленной рукой, сжатой в кулачок. Ей это было важно, почему-то очень важно, но, прежде всего, требовалось остановить кровь, и Дел повторил еще раз:

— Сейчас, сейчас...

Карен нетерпеливо повела головой, кулачок скользнул ему в руку и там разжался. Что-то оказалось в его ладони — что-то маленькое, липкое и тяжелое. Батарейки, две батарейки от пульта, залитые кровью...

Больше она не хмурилась — смотрела на Дела спокойно и доверчиво, словно ожидая, что он сейчас сделает что-нибудь — и все снова станет хорошо.