Крепостная Эльза

Пролог

Отличная сегодня будет погода, не зря я решила искупаться.

С утра на узкой полосе пляжа никого не было, я повесила на куст сарафан, скинула босоножки, с удовольствием прошлась по прохладному ещё песку. Работа на удалёнке даёт много плюсов, но сегодня я трудиться не планировала. Начну день с купания, потом завтрак и, наверное, прогулка в деревенский магазин. Приготовлю что-нибудь вкусненькое. Рыбу в кляре или домашние пельмени. А может, сделать шашлык? Почему бы мне не пожарить шашлык для себя, любимой?

Я вошла в тёплую, как парное молоко, воду. Как хорошо! Никакой душ не сравнится с возможностью с удовольствием поплескаться, пусть и на мелководье, особенно этим жарким летом.

Может, поплавать? Или лучше сходить днём на другое место, где можно найти более-менее достойную глубину? Я посмотрела на чистую, прозрачную воду. Родник, что ли, здесь появился? Почему вода кружится маленькими воронками, поднимая вверх песчинки? Я шагнула вперёд и нырнула, чтобы посмотреть на интересное явление…

Что? Что происходит? Не может быть здесь никакой аномалии, я сто раз купалась на этом месте! Но сегодня всё изменилось…

Глава 1

Кажется, меня сейчас разорвёт на две части! Непреодолимая, холодная, как лёд, сила впивалась в моё тело тысячью иголок и тянула его вниз, в бездну. Но вверх меня тоже что-то тянуло! За волосы, так сильно и так больно, что, казалось, сейчас снимет с меня скальп!

Не слишком понимая, что надо делать, я задрыгала ногами, пытаясь вывернуться из холодного плена и изо всей силы заработала руками, отталкиваясь вверх, туда, где пробивался свет, а вода казалась теплее.

Ещё несколько секунд, и моя голова вынырнула из воды. Широко открыв рот, я глотала упоительно тёплый влажный воздух. Глотать было больно, горло перехватило колючей проволокой боли, к тому же что-то продолжало тянуть меня за волосы.

- Греби, да греби же ты, шельма белобрысая, - звонко закричал девичий голос.

Я гребла. Даже умудрилась кое-как продышаться, и с удивлением увидела, что берег – вот он, совсем рядом, не дальше десяти-пятнадцати метров. Я же умею плавать, и неплохо умею, что мне какие-то несколько метров!

- Отпусти, сама поплыву, - прохрипела я девушке, которая продолжала держать меня за косу.

На миг промелькнула мысль, что никакой косы у меня быть не может, но сейчас было не до этого.

- Нет уж, ты плыви, а я держать буду, - ответила спасительница. – Так-то оно понадёжнее! Вдруг тебя опять Водяник к себе потянет?

Я не стала спрашивать, кто такой Водяник.

Плыть пришлось совсем немного, через несколько метров я почувствовала под ногами твёрдую землю, и с облегчением вздохнула.

Из воды мы с девушкой вышли, крепко держась за руки. Отошли подальше от серебристой глади, дружно выдохнули и опустились на поросший жёсткой желтоватой травой берег.

- Спасибо тебе, - сказала я девушке. – Ты меня спасла.

Та отмахнулась:

- Повезло, что коса твоя всплыла, я за неё и ухватилась. Сама не ведаю, как так получилось, - сказала она. – Отродясь не было в этом месте никаких глубин, и вода не кружилась здеся никогда. Чего вдруг сегодня?

В самом деле – с чего? Я не в первый раз купаюсь в Кольцовке – наверное, озеро названо так за ровную, почти круглую форму. У того берега оно значительно глубже, даже рыбаки там с удочками сидят, но здесь, на маленьком неухоженном пляже, которым пользуются местные дачники, всегда было мелко и относительно безопасно. Разве что заплыть далеко, но ведь я не заплывала, плескалась практически рядом с берегом.

- Ты, Эська, сиднем-то не сиди, - посоветовала девушка, быстрыми и ловкими движениями расплетая тёмно-русую косу. – Волосья, давай, суши, да рубаху надевай. Согреешься хоть, а то трясёшься, как овечий хвост.

Только сейчас я обратила внимание, что мы с девушкой сидели на берегу совершенно голыми.

Допустим, она – нудистка, но я-то нет! Где мой купальник, вполне, кстати, пуританский? Специально купила закрытый, чтобы спрятать от чужих взоров все свои «булки», «батоны» и прочие лишние килограммы.

Я опустила глаза и тихо охнула…

Живот. У меня никогда не было такого живота – плоского, немного втянутого, ровного, словно я – юная девушка. Ноги тоже не мои! Стройные, белые, совсем без загара, с чётко выделенными икрами. Грубые пятки, царапины, мелкие белые шрамы, словно я часто ходила босиком.

Откуда взялся пышный бюст и самая настоящая пшеничная коса, если я уже лет двадцать делаю короткую стильную стрижку! Более того – я не блондинка! Я – шатенка!

Узкие ладони с тонкими пальцами и твёрдыми небольшими мозолями. У меня мозоли? От чего, я дико извиняюсь? От клавиатуры или от ручки? Я, конечно, люблю на даче поработать на земле, но исключительно ради поддержки формы и удовольствия. Никаких мозолей я при этом не набиваю, а в повседневной жизни я работаю в офисе, с людьми, мои руки должны выглядеть идеально. Коррекция ногтей – каждый месяц.

Сейчас мои ногти хоть и выглядели здоровыми и даже вполне чистыми, но явно никогда не знали, что такое маникюр, не говоря уже о наращивании.

- Эська, ты чего? – заволновалась девушка. – Головой, что ли, приложилась к какому камню, или воды речной нахлебалась? Так и будешь стоять, как в бане?

Мой слух почему-то вычленил только одно слово.

Речной? Я подняла голову и осмотрелась. В самом деле, мы сидели на берегу небольшой, явно неглубокой лесной речки, скорее – широкого ручья. При желании его можно было преодолеть вброд за несколько минут.

Но я не купалась в реке! Я купалась в озере! И, вообще, это не я! Тело не моё, волосы не мои, всё – не моё… Кроме сознания.

- Эська? Эська же! Ну ты чего? – заволновалась девушка. – Сестру родную не узнала, что ли? Хочешь, я тебе водички принесу попить, а?

Я отрицательно затрясла головой. Хватит с меня на сегодня водички, уже напилась!

- Да оденься ты, горе луковое, вона, уже пупырками вся покрылась, как жабёныш. Разве что не зелёная! Давай, что ли, косу тебе расплету. Поворачивайся! Только оденься сперва, видано ли дело – голяком на берегу стоять.

Девушка помогла мне натянуть длинную, с рукавами, рубашку из грубого полотна, и сверху что-то, напоминающее примитивное платье. Кусок ткани с дыркой для головы и небольшими разрезами по бокам. Перевязала мою талию верёвкой-пояском и бесцеремонно повернула меня к себе спиной.

- Садись уж, - сказала она.

Быстро расплела косу, распустила мои волосы так, чтобы они быстрее высохли на тёплом летнем ветерке.

- Теперь ладно, теперь хорошо, - довольно приговаривала девушка, расчёсывая меня деревянным гребнем. – А то уж я испугалась, думаю, разум потеряла наша Эська, двойняшку свою не узнаёт.

Мы – двойняшки? Я, Ирина Никольская, самодостаточная и самостоятельная, сильная и уверенная в себе дама сорока лет – двойняшка этой старшеклассницы? С какого, простите, перепуга?

Глава 2

Что, вообще, происходит?

Сегодня утром я приехала на дачу, которую сняла в этом году. Так себе домик оказался. В холодные ночи приходилось топить дровами примитивную печку, потому что обогреватель не справлялся с ситуацией, водопровод плохонький и старый, а удобства, как водится, во дворе.

К тому же где-то на крыше осы построили себе домик, и хоть и не беспокоили меня особо, но само соседство было очень неприятное.

Один плюс – перебоев с электричеством в посёлке не было, и интернет работал хорошо.

Такую затрапезную дачу я сняла в целях экономии. Мне вполне хватает того, что я зарабатываю, но в этот раз решила улучшить свои жилищные условия. Ипотека, как известно, дело чрезвычайно дорогое, долгое и утомительное. Как шутят мои коллеги – отец купил, а внук доплатит.

На местный пляж я ходила купаться с начала сезона и успела выяснить самые свободные часы. По утрам дачники и их дети спали, поэтому я могла спокойно искупаться, точно зная, что никто не помешает моему уединению. Вода в Кольцовке к июлю уже хорошо прогрелась, погода стояла отличная.

Но в этот раз что-то пошло не так. Я не собиралась далеко заплывать, всего лишь немного поплескаться и освежиться ранним, но уже жарким утром. Зашла по плечи, привычно нырнула в, пока ещё прохладную, приятную воду. Откуда взялось ледяное течение, которое мгновенно сковало моё тело? Как появилась воронка, в которую меня тянуло с неведомой силой? Если бы не девушка – я бы точно не выплыла.

Стоп… Я выплыла, но где? В реке, в какой-то глухой деревне, до которой не то, что интернет, боюсь, ещё и электричество не добралось. Нет, только не это! Как я тут работать буду вообще? И на кого, кстати, я похожа? На огородное доисторическое пугало?

Одна рубаха на мне чего стоит, её же в музее народов мира можно выставлять!

- Эська, ты чего опять притихла? На-ка вот, я из дома прихватила, - девушка протянула мне кусок ржаного хлеба, густо посыпанного солью.

Я что, лошадь? Где-то читала, что кони любят хлеб с солью. Проверить версию у меня не было возможности, ещё бы, где я, а где – кони?

- Не хочу. Спасибо, - ответила я.

- Давай тогда хоть косу тебе заплету, уже просохла малость, пока дойдём – совсем сухая будет, - вздохнула девушка. – Эська, ты, это, приходи уже в себя, что ли. Домой пора, работу за нас никто не сделает. Как узнает маменька, что купаться бегали – обеих хворостиной отлупит.

Хворостиной? Меня – хворостиной? Или то тело, в котором я сейчас нахожусь?

Мамочки мои, да я же попаданка! Дочиталась, называется, романов, долгими тёплыми вечерами! Как интересно было! Одна поместье восстанавливает чуть ли не из руин, вторая замуж за герцога выходит, третья технический прогресс поднимает на невиданные высоты! А я? Что делать мне?

Узнать бы сначала, кто я такая и почему эта девушка называет меня своей двойняшкой. Близнецы же, вроде, похожи, как две капли воды?

Или мы не близнецы, а просто сёстры, которые родились в один день?

Нет, сейчас я всё равно ничего не могу понять, сейчас хотя бы в себя прийти и смириться с ситуацией.

Может, пойти обратно в воду? Попробовать нырнуть и, как вариант, вынырнуть в своём мире? Возможно такое? А если я в этот раз окончательно утону?

- Эська, да Эська же, вставай, голова твоя дурная, идти надо. Огород не полили, у птицы не прибрали, травы не нарезали – будет нам от маменьки нынче хворостины, - уговаривала меня девушка.

- Как тебя зовут? – спросила я.

Голос тоже не мой. Нежный, протяжный, сочный такой, но при этом молодой голос, очень приятный, словно ветерок в жаркий полдень. Такого сочного свежего голоса у меня никогда не было, а всё вредные привычки, между прочим! Мой тоже неплох, но до этого ему далеко, наверное, таким голосом хорошо петь. Интересно, я что, теперь петь смогу?

Раньше у меня никогда не получалось. То есть петь я любила, но позволить такую роскошь могла себе исключительно дома, без посторонних. Потому что пела я плохо, зато громко. Впрочем, мне нравилось, я не слышала ни «петуха», ни фальшивых звуков.

- Палиша. Палишка я, сестра твоя. А ты – Эстиша, потому и Эська. Ты чего, совсем, что ли, меня не узнаёшь? Ой, Водяник разум твой замутил, женой хотел сделать, не иначе!

- Меня? Зачем ему жена? – не поняла я.

Палиша, вздыхая над моей глупостью, рассказала про речного водяного. По местным понятиям, в каждом уважающем себя водоёме был свой хозяин, но звали его всегда одинаково – Водяник. Водяник был мужского пола и, вероятно, в целях размножения, заводил себе несколько жён-русалок. Среди них вполне могла оказаться и человеческая девушка. Для этого Водяник приглядывал себе понравившуюся девку, а потом просто утаскивал её в воду.

- Она же утонет, - удивилась я.

- Она ему живая и не нужна, - объяснила Палиша. – Под водой станет покорной и послушной, будет жёнам-русалкам прислуживать, приказы их выполнять.

В глупые местные сказки я, разумеется, не поверила. Мне надо срочно вернуться назад, в своё время и место! Вдруг перемещение возможно только сегодня, ведь раньше в Кольцовке не было никакой аномальной воронки.

Глава 3

Я встала и поплелась к ручью. Нет, это бред какой-то, в самом деле! Эстиша, Полиша, речка по колено, в которой неожиданно образовался омут, неизвестный Водяник, который вдруг собрался жениться. Не хочу! Хочу на дачу, в посёлок, в свой понятный и знакомый мир. К хилому обогревателю прошлого века, который не столько греет воздух, сколько сжигает кислород. К грубой печке, с которой осыпается то ли глина, то ли песок, к деревянной будке за огородом и электричке, которая запросто может увезти меня назад, в живую и яркую цивилизацию.

До воды я не дошла – Палиша вцепилась в меня мёртвой хваткой и потащила назад.

- Не подходи, глупыха! Он ведь может и на мелкоте тебя утянуть, коли удумал! Ой, горе-горюшко, ты чего сейчас-то в реку попёрлась? Не иначе, разумом помутилась!

- Помутилась, - кивнула я. – Ничего не помню, и тебя тоже не помню.

В желудке громко заурчало. Ещё бы, я же последний раз ела вчера, в шесть вечера, а с утра не стала завтракать. Решила, что поем после купания, как раз и аппетит нагуляю. Нагуляла, ага.

- Давай свой хлеб, - вздохнула я.

Палиша торопливо сунула мне в руку кусок:

- Ешь, - прошептала она и огляделась по сторонам. – Ты, сестрица, про купание-то никому не говори, а уж про то, что головушкой слаба стала – и подавно. Узнают – к святейшему жрецу отведут, а там, если и после молитвы ничего не вспомнишь, то увезут в дом, где убогие и беспамятные живут. Говорят – худо им там совсем.

Палиша сочувственно погладила меня по голове, поправила на моём плече домотканую рубаху. Вздохнула, покачала головой и продолжила наставления.

- Матушке тоже не говори, и без того ей забот с нами хватает. Сейчас ягод быстро, в четыре руки наберём, скажем, мол за сизихой с утра бегали. А чего надо – ты у меня спрашивай.

Я покорно кивнула – классика жанра. Каждая уважающая себя попаданка делает вид, что теряет память. Как иначе? Не признаваться же, что попала в чужое тело, да ещё и из другого мира. Приходится как-то выкручиваться.

- Отец наш чем занимается? – спросила я.

- Помер же батюшка!

Палиша удивилась моему вопросу:

– И этого не помнишь? Ой, точно Водяник тебя разума лишил! Себя-то помнишь?

- Не знаю, - я пожала плечами. – Что-то помню, но что – не пойму, как так получилось. Ты помоги мне, сестричка.

У Палаши округлились глаза, она даже отпрянула, словно я сказала что-то удивительное.

- Эська, глупыха белобрысая, как ты сказала? – переспросила она.

- Помоги мне. Пожалуйста, сестричка, я без тебя не справлюсь, - попросила я.

Палиша охнула, прикрыла рот ладошкой и часто-часто закивала.

- Ты спрашивай, спрашивай, я расскажу.

- Маменька наша чем занимается?

- Чего? Вопросы ты какие-то задаёшь, Эська, - покачала головой Палиша. – Чем может баба заниматься, сама подумай? Хозяйство у нас пусть и небольшое, но пригляда требует. Удел свой посадили весной, если погода не подведёт – будем с хлебом. Братишки наши малые ещё, но старший, Илька, уже готовый работник – двенадцать зим ему.

Двенадцать зим? Что это за мир, где работают дети-подростки? Куда я попала и где мои вещи?

Палиша подхватила меня за руку и повела в сторону леса – собирать сизиху.

Ягода по вкусу напоминала нашу чернику, но была намного крупнее и мясистее. Мне понравилась. Вдвоём мы довольно быстро набрали полную корзинку. Палиша ловко, обеими руками, срывала с кустиков спелые плоды и не переставала рассказывать мне о нашем быте.

Источник информации из неё был отличный – похоже, ей нравилось моё внимание и то, что она неожиданно получила свободные уши.

Я постепенно, как пазл, складывала для себя картину окружающего мира.

По земным меркам век 17, может, чуть раньше. Техники никакой, как тягловая сила используются лошади и быки крупных пород. Колесо уже изобрели – и то хорошо, хоть телеги есть. Мы с сестрой жили в довольно большом селе. Палиша умела считать до пятидесяти и уверенно сказала, что дворов в нашей деревне примерно столько, сколько пальцев у неё на руках и на ногах вместе.

Отец наш умер три года назад, как раз перед посвящением последнего, самого младшего, сына.

- Батюшка дровами торговал, поехал в лес, чтобы заработать.

Местный барин, оказывается, разрешал выпиливать сухостой и старые деревья, собирать хворост, грибы и ягоды в своём лесу.

- Барин наш добрый, зазря не обидит, - уверяла Палиша. – Подати, если не можешь вовремя заплатить, всегда разрешает со следующего урожая отдать. Маменька рассказывала, что в Страшное время напали на село лихие люди, поля нам пожгли, в дома красного петуха пустили, баринов дом ограбили. Вынесли всё, что спрятать не успели крестьяне, подчистую. Так потом, когда барин вернулся…

- Откуда вернулся? – не поняла я.

Где, вообще, был добрый барин, пока разбойники грабили село?

- Так убёг же он! Хвала Сильнейшему – вовремя успел, кто знает, лиходеи бы, может, и его не пощадили. Так вот, не перебивай, - деловито сказала Палиша, засовывая в рот, и без того синий от ягод, целую горсть сизихи.

После возращения барин, к великой радости крестьян, не стал требовать податей. Их разделили на несколько лет, чтобы все смогли отдать.

- Говорю же – добрый он у нас.

Угу, очень. Просто барин понимал, что брать-то, в принципе, уже нечего. Выгребешь из закромов последнее – половина населения погибнет от голода и холода в морозную зиму. А так и работники останутся, и подати он, пусть позже, но всё равно получит. Барин не добрый, он умный и расчётливый.

Глава 4

Батюшка наш поехал за дровами перед посвящением младшего сына. Посвящение – обряд, который проходит каждый, ещё ребёнком. Стоил обряд недорого, но после него было положено накрыть стол и угощать едой всех желающих.

Правда, еда предполагалась простая, но всё равно крестьянам это получалось очень накладно. Вот и отправился наш с Палишей отец на дальнюю делянку, где барин разрешал рубить лес. Дрова зимой особенно дороги, продашь – хватит денег чтобы и жрецу заплатить, и перед односельчанами не упасть в грязь лицом.

Жрец служил единому местному божеству – Сильнейшему. По легендам, богов раньше было несколько, но в стародавние времена Сильнейший всех их сделал смертными и один остался на божественном престоле. Да, интересный у них oпиyм для народа, такого я ещё не слышала.

- Тама батюшку сосной и придавило, - вздохнула Палиша. – Думали, обойдётся, полежит-полежит – и встанет. Ведь как ему помирать? Мать наша сирота, помочь ей некому, и без того крутится от зари до зари. Мы малые ещё, да приданое-то всё равно собирать надо. Братики, хоть их и четверо, но какая с них помощь?

- Они все маленькие, что ли? – уточнила я.

Оказалось, что нас с сестрой мать родила через девять месяцев после свадьбы. Потом детей у неё долго не было, и когда вновь округлился живот, отец переживал только об одном – что опять родятся девки.

- Только всё как надо вышло – Илька народился. Потом уж, после него, маменька, как положено справной бабе, стала часто детишек рожать.

То есть если Ильке двенадцать, то перерыв между родами составил пять лет? Ничего себе – долго! Женщина только-только передохнуть успела! У меня не было детей, но даже я знаю, что между беременностями должен быть период, когда мать восстанавливается и приводит в норму свой организм.

- Год-другой – и ребятёночек. Да всё мальчишки, представляешь? Вот батюшке-то радость!

Думаю, отец в самом деле был рад – Палиша рассказала, что при рождении мальчика барская подать значительно уменьшалась, а земельный надел – прибавлялся. Это должно было стимулировать родителей кормить сына досыта и одевать так, чтобы не мёрз и не простудился долгой морозной зимой.

Полноценным работником мальчик считался в двенадцать лет – с этого момента подать опять становилось прежней, зато земля так и оставалась за крестьянином. Совершеннолетним он становился в двадцать – с этого момента мог завести семью и отделиться от родителей. Если, конечно, было на что отделяться. Как я поняла из рассказа своей нынешней сестры, жили крестьяне небогато, но семьи с высоким достатком всё-таки встречались. Понять бы ещё, что здесь значит достаток. А то, может, две пары лаптей и валенки – уже богатая невеста?

- Силий вот небедный, - улыбнулась Палиша. – Отец ему обещал, как дети пойдут, пристрой к дому сделать. Чтобы, значит, было где всем вместе разместиться.

Я не стала спрашивать, кто такой Силий. С пристроем или без, он мне был неинтересен. Намного больше волновал другой вопрос – как мне перебраться назад, в свой родной мир? Кроме возвращения в реку, я не видела другого выхода, а лезть в воду было страшно.

Мы с Палишей вышли из леса и зашлёпали босыми ногами по пыльной дороге. Вскоре впереди показались крыши домов. Я вытянула шею, разглядывая деревню. В самом деле довольно большая, вон как растянулась во все стороны. Крытые соломой крыши, кое-где из печных труб поднимается дым. Ветер донёс до нас запах навоза, крик петуха и громкое мычание коровы.

Мамочки мои, неужели мне придётся здесь жить? За что мне это? Я никогда не мечтала жить в деревне, не фанатела по свежему воздуху, экологически чистым продуктам и здоровому физическому труду. Меня вполне устраивала городская квартира, а дачу я сняла только потому, что всё лето в моей новой квартире идёт ремонт.

Кстати, он проплачен на пятьдесят процентов. Если я не вернусь, всё, чем владею, достанется приюту для животных. У меня нет близких родственников и друзей, которым бы я хотела завещать своё имущество. Моё детство и юность нельзя назвать счастливым, а в более старшем возрасте я поняла, что в жизни надеяться надо только на себя.

За спиной послышался стук копыт, мы дружно обернулись.

- Кто-то едет, - заметила я.

Палиша закрутила головой по сторонам, потащила было меня в поле, но остановилась. Спрятаться хотела? Негде здесь прятаться – с обеих сторон поля, что по ним бежать, что на дороге стоять. Надо будет – всё равно догонят. Чего она испугалась? Всадники нас видели, но коней не торопили, всё так же медленно, шагом, сокращая расстояние.

- Платок поправь, - сказала Палиша и, не дожидаясь моих действий, натянула платки себе и мне чуть ли не на нос.

- Зачем? – не поняла я, задирая вверх подбородок.

Зачем так низко повязывать, мне ничего не видно!

Сама же Палиша на речке говорила, что мол, нам, девкам, без платка ходить дозволено. Можно украсить себя налобной повязкой, венком из цветов, а кто побогаче, то и полоской с вышивкой, и даже бусинами. Платки же нам нужны в лесу для того, чтобы ветки кустарников не путались в волосах, ну и от гнуса как-то прикрыться.

На дороге мы платки сняли – тёплый ветерок уносил комаров, солнышко то и дело пряталось за облаками, так что голову нам не напечёт.

Глава 5

Глава 5

К нам, не торопясь, приближались два всадника. На головах шляпы с высокими тульями и неширокими полями, из-под длинных камзолов видны короткие штаны, подвязанные лентами ниже колена. Какая-то странная здесь мода – нечто среднее между камзолом и курткой, рубашки с высокими торчащими вверх воротничками, высокие сапоги украшены пряжками и блестящими цепочками. Серебро, что ли?

На вид мужчинам было не больше тридцати. Один – чернявый и худой, второй розовощёкий, как девушка. Гладко выбритые лица, дорогая одежда с украшениями и гордая посадка явно говорили о том, что к нам приближается местная знать.

Всё-таки этот мир – не наш вообще. Как будто история развития свернула и пошла совсем по другому пути. Я не увлекалась историей, но точно знаю, что в наши прошлые века не было ни таких странных имён, ни такой незнакомой одежды. Водяных воронок, которые переносят в другой мир, тоже не было! Или они были, но назад никто не вернулся? Потому и нет никакой информации об аномалии, что её некому сообщить.

- Кланяйся ниже, - Палиша дёрнула меня за руку. – На землю смотри, глаза держи долу!

Мы замерли у обочины, как два перепуганных суслика. Палиша в одной руке держала корзинку с сизихой, второй крепко сжимала мою ладонь.

Сейчас уже было слышно, как мужчины, не обращая на нас ни малейшего внимания, разговаривают о чём-то своём.

- Оценили, баронет, как она красиво работает? – спросил чернявый румяного. – Это мы ещё на лису не ходили! Непременно осенью приезжайте, доставлю вам такое удовольствие.

Румяный чинно опустил голову, изображая поклон:

- Благодарю за приглашение, лорд Вольтан. Да уж, от такого лестного предложения не отказываются. А пока, может, на белочку сходим?

- Нет, друг мой, ближайшие два месяца, а может, и чуть дольше, я её никуда не возьму. Сами понимаете – сейчас, как никогда, её стоит поберечь.

Палиша потянула меня за руку, и мы синхронно опустились в низком поклоне. Я хотела было сразу разогнуться, но сестра сжала мои пальцы.

Что, так и стоять теперь? И как долго? Пока они не проедут?

Всадники и не думали проезжать мимо. Конь одного из них недовольно всхрапнул и остановился. Второй, судя по звуку, тоже – в моём положении я видела только пыль на дороге и мелкие камушки.

- Эй, девки, что у вас за ягода? – спросил, судя по голосу, чернявый Вольтан. – Покажите!

Палиша опять дёрнула меня за руку вниз. Мне так и стоять, что ли? Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Палиша разогнулась и протянула румяному корзинку:

- Сизиха, барин, в лесу набрали.

- Ааа, - разочарованно протянул румяный. – Чего спряталась, как бабка укуталась? Косая или рябая? Сними платок! А ты, вторая, разогнись, что я, на спину твою смотреть должен?

Я медленно выпрямилась и чуть приподняла голову, чтобы наблюдать за происходящим.

Палиша сняла платок, ещё раз низко поклонилась.

- Значит, вторая – рябая, - засмеялся румяный баронет, нагнулся и гибким концом хлыста подцепил мой платок.

Придурок! Хорошо, что Палиша второпях завязала его кое-как, лишь бы с головы не упал! Был бы нормальный узел – плотная жёсткая ткань поранила бы мне горло.

Платок слетел с моей головы, чернявый неожиданно присвистнул, а румяный баронет довольно хмыкнул и окинул меня таким взглядом, что очень захотелось забыть все правила и заехать кулаком в его откормленную морду.

- Чьих будешь? – спросил он меня.

Ага, а я знаю? Мой растерянный взгляд баронет, вероятно, принял то ли за кокетство, то ли за полную потерю речи от счастья, что на меня обратили внимание.

- Маники мы дочери, ваше светлость, - тихо сказала Палиша.

- Из этой деревни? – баронет кивнул в сторону домой.

- Да, - кивнула девушка.

- Хорошо, - сказал баронет и, кажется, потерял к нам всякий интерес.

Он повернулся к чернявому Вольтану:

- Поехали, лорд Вольтан, а то на обед опоздаем. Баронесса расстроится, если перестоит её знаменитая шарлотка.

- Подожди, - ответил лорд и кивнул на меня. – Продай девку!

Что? Что он сказал? Я растерянно посмотрела на Палишу, но она была явно ошарашена не меньше меня. Здесь что, можно продавать людей? То есть – в этом мире существует крепостное право и мы, судя по всему, принадлежит этому румяному хомяку? Нет! Только не это!

- Я бы с радостью, торговаться бы не стал с вами, лорд! Но людишки-то не мне принадлежат, а отцу. Он, знаете ли, продавать не любит.

- Не мужика же молодого хочу купить, всего лишь девку, - заметил Вольтан. – У барона девок мало? Так я могу обменять.

Теперь я уже специально смотрела вниз, чтобы никто из этих двоих не увидел моего взгляда. Они разговаривали так, словно не о людях говорили, а о мешках с картошкой! Давай меняться? Ты мне один сорт, а я тебе другой.

В груди запекло, словно я проглотила горящие угли. Ноги задрожали, пальцы сами собой сжимались в кулаки. Спокойно, главное спокойно! Меня ещё не продали и не обменяли, возможно, старый барон в самом деле обладает хоть каким-то человеколюбием и понимает, что продавать людей по меньшей мере подло. Румяный баронет, как я поняла, сам к таким сделкам доступа не имеет – уже хорошо. А то прямо тут, на дороге, продал бы меня лорду Вольтану.

Глава 6

- В Страшное время погибло много людей, - начал баронет, но лорд Вольтан его перебил.

- Бросьте, баронет! Двадцать лет прошло, уже выросло новое поколение!

- Я с вами совершенно согласен, но отец считает, что численность населения всё равно не достигла той прежней цифры. Болезни, несчастные случаи, бабы в родах часто мрут, да мало ли чего. Рекруты, опять же. Хоть и старается папенька самых завалящих отдавать, да ведь вы закон знаете?

- Между прочим – хороший закон, - заметил лорд. – Если бы не он, в aрмию бы всех негодных отдавали. Так что пусть хоть каждого третьего aрмейский капитан выберет.

Они разговаривал так, словно нас тут не было. Нет, словно мы с Палишей – две неживые вещи, к которым они уже потеряли интерес.

Всадники тронулись, неторопливо обсуждая положение вещей в местной aрмии и глупость крестьянских парней, которые не хотят служить и не понимают своего счастья.

Когда господа отъехали довольно далеко, я спросила Палишу:

- Мы что – крепостные?

- А какие же ещё? – удивилась Палиша. – Мы же крестьянки с тобой, Эська, мы же не можем ничейными быть. Известное дело – в крепости мы у своего барина.

- Вся семья? – уточнила я.

- Вся деревня, - грустно улыбнулась Палиша. – Говорю же тебе, глупыха белобрысая – крестьяне мы.

- А те, кто не крестьяне? Они тоже кому-то принадлежат?

Палиша, как умела, постаралась объяснить мне особенности местного социума.

На верхней ступени стояли король и королева (Вот ещё отличие от нашего мира! Не царь и царица, а короли), ниже – благородное сословие, ещё ниже что-то типа наших мещан – свободные, но в массе своей небогатые. Среди них – мастеровые, торговцы и прочие городские люди. На самой последней ступени социальной лестницы находились крепостные крестьяне.

Мы как раз вошли в село, когда Палиша закончила свой рассказ. Тощий, как велосипед, вислоухий пёс поднял голову от обочины, на которой лежал, окинул нас пустым взглядом и лениво гавкнул.

- Ниже нас – только собаки, - сказала я.

Как же я ошибалась!

Дома нас встретили трое босых мальчишек в полотняных мятых рубашках, но совсем без штанов. Двое постарше играли в камушки возле крыльца, третий, самый маленький, увлечённо сосал какую-то деревяху.

- Кушать когда будем? – спросил нас тот, что постарше. – Матушка с утра только хлебушка дала.

- Это мы с тобой виноватые, что дети не кормлены, - шепнула мне Палиша. – меси тесто, сейчас лепёх напечём, взвару сделаем.

- А где наша мать? – так же тихо спросила я.

- В поле, где же ещё? – удивилась Палиша. – На нас с тобой дети да огород. Ну ещё, конечно, куры, и по дому чтобы всё было сделано. Сегодня баню положено топить. Готовь кашу и лепёшки, я пока воду натаскаю.

- Полоть же ещё, - напомнила я.

- Куда в такую жару? Вот чуть солнышко присядет – тогда и начнём. Прополем, польём – всё сделаем, чтобы матушка не ругалась.

Палиша кивнула в сторону огорода.

Ничего себе огород! Мы его до осени полоть будем! Я узнала картошку – удивительно, но в этом мире она уже есть, репу, ботву морковки и разлапистые листья огурцов.

- Эська, я кушать хочу, - малыш потянул меня за подол и с надеждой посмотрел в глаза. – Ты дашь?

- Конечно, мой маленький, - я погладила ребёнка по лохматой голове и поспешила в дом.

Раз уж я попаданка - крестьянка, надо как-то осваивать местный быт. Правда, больше всего хотелось рыдать в голос и бить кулаками в стену, но я старалась сдерживать эмоции.

Да, я попала в ужасный мир, на самый низ социальной лестницы. Но ведь не утонула же! Уже плюс.

Я мало что понимаю в крестьянском труде, но для местного примитивного быта моих знаний вполне достаточно.

Я опять молода и, кажется, даже красива. Во всяком случае, фигура и волосы точно хороши, ещё бы лицо увидеть.

Покрутила головой и заметила на стене, напротив окна, блестящую отполированную пластину. Кажется, она выполняет роль зеркала!

Сняла пластину со стены, протёрла рукавом и подошла к окну.

Из средневекового зеркала на меня смотрела молодая, нет, скорее юная, очень красивая девушка. Волосы цвета спелой пшеницы, брови – на несколько тонов темнее косы – вразлёт. Пухлые губы, румяные щёки и большие глаза непонятно цвета. То ли синие, то ли серые – с пластиной не разберёшь. Но то, что я редкостная красавица, было заметно сразу.

Значит, вот почему присвистнул Вольтан, и чему обрадовался румяный баронет – один оценил красоту деревенской девки, второй понимал, что девка-то, что бы там не говорил папенька, принадлежит ему.

В дом заглянула Палиша:

- Опять у зерцала крутишься? – сердито спросила она. – Сколько раз матушка тебе говорила – не собой любуйся, а делом занимайся.

- Это она велела мне всегда носить платок? – спросила я.

- Да. Красота, ясное дело, девку радует, да только беды от неё может быть много, столько, что в подоле не унесёшь, - явно повторила Палиша материнские слова.

Кстати, она тоже была довольно миловидной, но рядом со мной выглядела, как воробей рядом с жар-птицей.

А ведь матушка права – на красивую и бесправную девку может запросто претендовать кто угодно. Купить, например, и делать с ней, что хочешь. Бррр, ужас какой!

Глава 7

Палиша ушла носить воду, а я занялась готовкой. Деревенский быт оказался простой и очень скромный. Я проверила наличие продуктов и с грустью убедилась, что ничего мясного нет. Совсем. Была мука, несколько видов круп, небольшое лукошко с яйцами, кувшин масла (конопляного или льняного, но точно не подсолнечного), корзина с прошлогодней вялой картошкой и малюсенькая плошка с мёдом.

Мёд я, конечно, не тронула – и так понятно, что это дорогой деликатес.

Зато нашла соду и несколько кислых мелких яблок.

Тесто на оладьи получилось нежным и пышным. От гашёной кислым яблочным соком соды оно весело поднималось на сковороде, а вполне приличное растительное масло не давало ему подгореть.

Первой партией я накормила мальчишек. Потом позвала Палишу.

- Ох ты, какие вкусные, - поразилась та. - Никогда таких нежных не ела! А я переживала, как бы ты опять муку зря не перевела. Думаю – самой надо было делать, а то попадёт от матушки обеим. Тебе – за то, что продукты попортила, мне – за то, что не уследила.

- Ну пусть бы матушка сама пекла, - усмехнулась я.

- А мы с тобой на что? - рассердилась Палиша. – Выйдешь замуж и учи свою свекровь, как ей печь и чего ей делать. Быстро вожжами-то по спине получишь.

- Не сердись, - примирительно сказала я. – Пошли полоть, ещё воду на полив таскать надо.

Палиша опять посмотрела на меня удивлённо, как тогда в лесу. Но ничего не сказала. Молча затянула потуже платок и подхватила тяпку.

Работали мы долго. Я устала, вспотела, спина, казалось, теперь никогда не разогнётся, а ноги дрожали, словно я пробежала марафон.

Время от времени мы садились в тени отдохнуть, попить воды, вытянуть уставшие ноги.

После расслабления работать было ещё тяжелее, и я предложила:

- Давай больше не садиться. Ты поливать начинай, а я пока дополю.

Палиша, уставшая не меньше меня, кивнула.

Уже смеркалось, когда мы, наконец, закончили с огородом. Дряхлая калитка скрипнула и во двор вошла, тяжело передвигая ноги, худая замученная женщина.

- Матушка! – обрадовалась Палиша. – Как раз баня готова, сейчас покушаете – и в мыльню.

Женщина устало улыбнулась, кивнула. Потом окинула хозяйским взглядом огород и недоверчиво покачала головой:

- Голубоньки мои, никак всё до конца выпололи? И полить успели? Вот же умницы-дочки, жаль, батюшка ваш не дожил до этого дня, - вздохнула она.

И не наделал ещё детей, которые превратили бы тебя, дорогая, в окончательную старуху. В доме нет ни куска мяса, вместо кроватей – лавки с соломенными матрацами, мёд – только для малыша, на случай простуды.

Вся семья ютится в одной комнате, разделённой занавесками на закутки. Кухня, гостиная, прихожка – всё тут, в этом деревянном домике с забитыми мхом щелями.

Куда, спрашивается, было ещё детей производить?

Впрочем, кто спрашивал матушку? Рожала, как положено «справной бабе», каждый раз рискуя не выкарабкаться после родов и оставить тех, кого уже произвела на свет, сиротами.

Как там зовут их бога? Сильнейший? Сильнейший! Я не хочу так жить! Пожалуйста, отправь меня обратно, в мой мир! Можешь даже новую квартиру за это забрать, да что там – всё забери. Я сильная, я выживу. Сниму комнату, найду работу и начну жизнь с начала, только не оставляй меня в этом кошмаре, крепостной девкой, которой даже красоте не стоит радоваться.

Потому, что и красота моя мне не принадлежит.

Матушка погладила нас по головам, как маленьких, и присела на крыльцо. Её тут же облепили мальчишки.

- Вы, девки, если поели, то идите в баню, - сказала матушка. – Я последней пойду, отдохну немного.

Мы с Палишей взяли чистое бельё, кусок ткани и пошли в баню. Я не рассчитывала увидеть что-то действительно комфортное. Но даже простая деревенская баня меня сегодня радовала. Можно будет полежать на полке, похлопать друг друга вениками, да просто насладиться расслабляющим отдыхом и горячим паром. После сегодняшнего дня баня хоть немного успокоит мои ноющие мышцы и расшатанные нервы. Пусть не хамам и не сауна, пусть без массажиста и ароматных масел, но всё равно это отдых.

О том, что отдых довольно специфический, я узнала сразу, как только Палиша открыла грубо сколоченную деревянную дверь.

- Это баня? – ахнула я.

- Чего, не похоже? – усмехнулась девушка. – Заходи, давай, а то всё тепло выпустишь. Чего сгорбилась, как старая Зента?

- Кто такая старая Зента?

- Забыла? Травница наша. Может живот вылечить, если у кого прихватит, или кровь остановить. Роды принять тоже её зовут. Она добрая, только с памятью плохо, многого не помнит.

- Как же она лечит?

- Про лекарство всё помнит, а вот годы многие – ничего. Как-то мы с подружками, детьми ещё, расспрашивали её про Страшное время, так сказала, что и времени такого не знает, и что было тогда – не помнит, всё, мол, в голове стёрлось. Ты заходишь или нет?

Предбанник – малюсенький закуток, был сколочен из каких-то палок и обломков дерева. Мы торопливо скинули одежду и пошли в саму баню.

Впечатляющее зрелище. Пол застелен соломой, одна-единственная скамья – большими листьями лопуха. Чёрные стены, чёрный потолок – всё блестело от многолетней сажи.

Я слышала про бани, которые топятся «по-чёрному», но видеть не доводилось. Вот, значит, как мылись люди в давние времена. Топили каменку, нагревали камни, потом кидали их в бадью с водой. У нас с Палишей длинные косы, как мы их промоем? Тут воды в три раза больше надо только на одну голову!

Я ошиблась. Повторяя за сестрой, намылила волосы каким-то выделяющим пену растением, потом немного сполоснула и намылила ещё раз. Удивительно, но волосы быстро стали чистыми и совсем не мыльными.

- Надо было веник наломать, - вздохнула я.

Нет, не нужен тут веник – тесно, лечь некуда и перепачкаешься вся.

- Зачем? Пол я завтра вымету и баню просушу, - ответила Палиша.

Здесь не знают берёзовых веников? Впрочем, здесь много чего не знают, просто я никак не могу привыкнуть к тому, что что не только время – сама страна для меня чужая и незнакомая.

Глава 8

Мне стало не по себе. Я что-то не то сказала? Может быть, здесь нельзя дотрагиваться друг до друга в бане, или неприлично предлагать свою помощь? Кто её знает, эту местную мораль и правила поведения в общественных помывочных. Возможно, я сказала что-то неприличное или обидное, или намекнула, что сама Палиша нормально вымыться не сможет, и ей без меня не обойтись.

- Что не так?

- Эська, глупыха белобрысая, чего случилось-то? Или Водяник тебя так перепугал, что до сих пор в себя прийти не можешь? Или это ты – не ты вовсе? – грозно спросила сестра. – Всю-то жизню ты меня обижаешь, уродиной обзываешь, красотой своей кичишься. Если бы маменька тебя не защищала – давно бы я волосья твои сивые повыдёргивала, общипала бы, как куру на праздничную похлёбку! А сегодня ты вся добрая, ласковая, ещё и работала – не ныла. Да ты ли это, сестра моя единородная?

Ой! Кажется, я на грани провала, надо немедленно что-то делать.

- Понимаешь, Палиша, я ведь сегодня в самом деле чуть не померла, - начала я, внимательно наблюдая за её реакцией.

Рассказала, как тянуло меня в глубину, как разрывало лёгкие. Потом «призналась», что виновата перед сестрой и близкими за свой несносный характер, попросила прощение и, к концу нашей задушевной беседы, даже покаялась во всех прошлых, уж не стала упоминать каких, потому что не знаю, грехах.

Много ли надо юной деревенской простушке? Палиша меня простила, напоследок мы ещё немного поплакали вместе и пошли, наконец, в дом.

Удивительно, но спала я в свою первую ночь, как убитая. Проснулась утром от того, что кто-то тихонько скрябся в дверь.

- Тётка Маника, тётка Маника, открой! Это я, старостина внучка! – торопливо повторял девчоночий голосок.

Ой, они тут ещё и на ночь закрываются? Надо же, я бы не удивилась, если понятия замков в деревне не было – чего, собственно, охранять-то?

Матушка Маника проснулась, кряхтя и прижимая ладонь к пояснице, села на лавке. Мальчики крепко спали, Палиша, положив под щёку ладошку, сладко посапывала, пришлось мне встать и открывать дверь.

В избу просочилась девчонка лет десяти, с блестящими от возбуждения глазками.

- Давеча вы у нас бельё стирали, и видели, как я на капусту упала. Но не сказали, а бабка потом решила, что сама полегла капуста. Спасибо вам, а то бы было мне наказание, чтобы не играла тама, где не велено. Теперь я вам раньше всех новость расскажу, только вы пообещайте, что не выдадите меня деду.

- Обещаю, - мгновенно собралась Маника. – Давай-ка, девонька, курочек наших посмотришь. Красивые у нас курочки.

Ого! Уводит, значит, от лишних ушей? Маника с девочкой пошли на задний двор, я, стараясь не спалиться, прокралась за ними. Интересно же, какую секретную новость принесла девчонка!

- Девку вашу молодой баронет чужому господину отдаёт. Вчера вечером, стемнело уже, пришёл из замка слуга баронский. Сказал деду, мол, ты староста, ты и позаботься о том, чтобы девку в замок доставили. И, мол, чтобы не чудила и не выла белугой – господа этого сильно не любят.

- За что же он продаёт мою доченьку? – всхлипнула Маника и тяжело опустилась на скамью. – Чем она провинилась?

Мне стало жалко чужую, в принципе, женщину. Только не понимаю, какую дочку хотят продать? Неужели Палишу? Меня-то вряд ли кто возьмёт, по уверениям сестры, характер в меня препротивный, я лентяйка и ябеда, периодически отлыниваю от работы, из всех достоинств только красота, но толку от неё никакого.

Я вышла из своего укрытия, присела на лавку и обняла матушку.

Та прижалась ко мне, не сдерживая больше рыданий.

- Ой, горе, какое горе, - тихо причитала Малиша. – Ой, Палишенька моя, горлиночка! Продают сердечко моё!

- Не Палишу, Эську, - тихо заметила девчонка. – Не продают её, меняют.

- Меня? На что? - поразилась я.

- На щеночка. У того господина собачка охотничья, уж очень они её ценят. Собачка скоро щенков родит, вот баронет и хочет такого щенка заполучить. Только я слышала, как слуга батюшке рассказывал, что продавать щеночка наотрез хозяин отказался. Только и согласился, что на Эську выменять.

Теперь впору заголосить было мне. Не столько от страха, сколько от шока и потрясения. Меня обменивают на блохастую псину?

Наверное, матушка Маника ожидала от меня как минимум истерику, потому что быстро обхватила за плечи и закрыла ладонью рот.

- Тихо, тихо моё сердечко. Не плачь. Тебя-то мы, дай нам помощи Сильнейший, сможем уберечь.

Как, интересно? Спрячет и скажет, что я заблудилась в лесу? Не вариант. Сообщит о моём вздорном характере? На конюшне у нового хозяина быстро исправят этот маленький недостаток. Или где здесь наказывают провинившихся холопов? Что можно сделать, чтобы отмазать меня от обмена? И где гарантия, что мне это поможет? Баронет уже обратил на меня пристальное внимание.

Смотрел, боров жирный, с явным мужским интересом. Где гарантия, что оставаясь дома, я очень быстро не попаду в его руки? Или здесь есть хоть какие-то понятия о порядочности? Боюсь, меня ждёт разочарование.

- Матушка, зачем я тому господину?

Маника погладила меня по голове:

- Ой, доча, не мне бы этакий срам говорить, да не тебе бы слушать. Но скажу, чтобы знала ты, чего избежать надобно. Богатые-то баре, они разные бывают. Есть, как наш барон – жалостливый, справедливый, за зря не наказывает и людей редко продаёт, разве уж совсем завалящих. А есть такие, что покупают молодых девок и делают с ними непотребное. Что – не буду тебе говорить, большая уже, сама понимаешь. Зовутся те девки гаремками. Говорят, держат их только пока красота свежа, а уж куда потом – не ведаю. Может, в поле на работы, или продают куда. Избавь тебя Сильнейший от такой участи, моё сердечко. Вставай, торопиться нам надо.

- Куда?

Я послушно встала и оправила платье.

- Надевай невестины одёжи и иди к Священному кругу. Силия я сама приведу. Что смотришь? Знаю, что не по обычаю, да разве есть у нас с тобой время обычаи соблюдать?

Глава 9

Я села на сундук и задумалась. Нет, так совсем невозможно ничего предпринять! Я опять не знаю, что происходит и не понимаю, какое развитие событий собирается устроить мне матушка Маника. Я верю, что она желает мне добра, но как бы её добро не закончилось для меня плачевно – у нас с матушкой явно разные понятия о комфортной и счастливой жизни. Разумеется, карьера гаремки меня не привлекает, но и крестьянки, между прочим, тоже!

- Палиша! Палиша! Вставай, - прошептала я сестре в самое ухо. – Только тихо.

Надо отдать должное моей двойняшке – она проснулась сразу, плеснула в лицо ледяной водой из ведра и была готова к новому, ещё непонятно какому, дню.

Шепотом, чтобы не разбудить мальчишек, я рассказала ей последние новости.

- Ой, горюшко, - искренне сокрушалась Палиша. – Эх, Эська, хоть и разлучница ты и язва белобрысая, но такого сестре родненькой не пожелаю. Собирайся скорее, пойдём на Священный круг. Или ты меня с собой не возьмёшь? – вдруг ревниво прищурилась Палиша.

С чего бы? Можно подумать, что я знаю, куда идти! Да и вообще, с Палишей мне как-то спокойнее, что ли.

- Чего это я – разлучница? – удивилась я.

Про язву, допустим, вопросов не было – я уже поняла, что сёстры кое-как ладили исключительно из-за терпения Палиши и желание матушки Маники видеть нас дружной семейкой.

- Одевайся, по пути расскажу. Да куда ты в старое платье-то! Новое из сундука тащи, праздничное! И повязку расшитую, и поясок красный, с кисточками. Чай, на Священный круг идёшь, а не картоху копать.

Я послушна надела всё, что сестра вытащила из сундука. Ну, так себе, между прочим, наряды. Ткань праздничного платья грубая и жёсткая, грязно-синего цвета. От каждодневного платье отличается только простенькой вышивкой и немного покроем – юбка более широкая, даже оборки понизу пущены. Рукава так и хочется подвернуть, потому что они почти закрывают пальцы. Вырез под горло, вместо воротничка Палиша закрепила булавкой узкий шарфик. Я надела на шею похожие на матушкины деревянные бусы, на голову цветную повязку, сверху тонкий платок.

Широким красным поясом с кисточками на талию крепился кусок ткани, похожий на фартук, но значительно наряднее. На фоне всей остальной серости – вообще редкостная прелесть.

Пояс, расшитый и яркий, обхватывал талию и завязывался на животе.

Помогая мне одеться, Палиша завистливо вздохнула:

- Мне-то такой красивый невестин фартук матушка не справит.

- Почему?

- Не на что, и ткани этой больше нет. Красота-то, видишь, какая, из такой и господское платье не зазорно сшить. Матушке его, вроде, за работу богатая барыня отдала. Или за помощь какую, не помню.

Я внимательнее пригляделась к фартуку. Действительно, ткань хорошего качества, тонкая, но плотная и почти не мнётся. Приятная и тёплая на ощупь, так и хотелось прижать её поближе к себе и держать, не отрывая. Не настолько, значит, отсталый мир, раз умеют производить хорошие ткани. Интересно, из чего она? Синтетики здесь нет, значит, точно натуральная. Но из чего? Не лён, не хлопок и не шерсть. Надо потом спросить у матушки.

Ушли мы тоже огородами.

- Чтобы соседи не видели, да раньше времени баронету не донесли, - объяснила Палиша.

- О чём?

- О тебе, конечно! Я знаю, что матушка удумала, а ты не дотумкала, да? – усмехнулась сестра.

Я отрицательно покачала головой. Рассказывай уже, дорогая сестрица! Хоть я и поняла, что идти до Священного круга довольно далеко, но всё равно переживала, что не успею выжать из Палиши максимум информации.

- Клятвы вы с Силием там дадите. А уж как клятвы дадите – можно не переживать, не увезут тебя из села.

Осторожно выспрашивая и стараясь не слишком часто напоминать о своей внезапной потере памяти, я выяснила некоторые специфические подробности.

Единственный бог в этом мире – Сильнейший. У него были храмы, жрецы и даже монастыри. Правда, по словам Палиши, о монастырях ходили плохие слухи и народ сравнивал их скорее с тюрьмой, чем со святым намоленным местом.

Вероятно, местное божество не особо надеялось, что простые крестьяне найдут время и деньги добраться до ближайшего храма (который, кстати, оказался в сутках езды на телеге), поэтому для них были специальные места. Священный круг, к которому мы идём, образовался так давно, что даже самые старые старики не помнят, в какое время появился на поляне алтарь Сильнейшего.

На этом месте давались клятвы, обеты, можно было помолиться, совершенно бесплатно, в отличии от храма, где жрецы настойчиво просили пожертвований.

Женихами и невестами тоже становились здесь.

Обряд был прост – девушка и парень клали ладонь на алтарь и обещали стать мужем и женой. Если Сильнейший принимал обещание, то в скором времени они должны были отправиться в храм и провести положенный свадебный обряд.

- Неужели Сильнейший может не принять обещания? – удивилась я.

- Может, - кивнула Палиша. – Ежели, допустим, грехов на ком-то из них много, или уже обещание другому дадено. Но такое редко бывает, кто же будет бога обманывать?

Я не стала уточнять, что желающие стать самыми хитрыми всегда найдутся.

Как только Силий объявит меня своей невестой, быть проданной или обменянной мне больше не грозит.

- Почему? – спросила я.

- Силий – сын кузнеца, кто же кузнецкого сына продаст?

- Меня и без мужа продать могут, - вздохнула я.

- Могут, но барон наш не позволит, побоится Сильнейшего.

Божество категорически осуждало продажу членов семьи отдельно друг от друга. То есть, по факту, запрета не было, хозяин мог свободно распродать любую семью. Например, жену в одни руки, мужа – в другие, детей – в третьи. Но такое положение осуждалось местной религией, да и общество не приветствовало подобные продажи. Зато незамужнюю девку или холостого парня продать могли запросто. После достижения совершеннолетия они считались отдельной личностью. «Взрослость» девочки наступала с семнадцати лет, мальчика – с двенадцати… Женить, правда, не спешили до двадцати, но нагрузить работой – вполне. Да уж, порядки…

Глава 10

Силий в селе считался самым завидным женихом. Одно то, что он помогал в кузне отцу, поднимало шансы Силия на брачном рынке до невиданных высот.

- Разве сына кузнеца нельзя продать? – уточнила я. – Вместе со мной, допустим.

- Ой, кому ты нужна? – усмехнулась сестра. – Кузнеца ни один барин не продаст, а уж если продаст, то за такую цену, что полсела можно купить.

Кузнецы не просто ценились – они были местной деревенской элитой. Даже староста и травница не пользовались таким уважением, как они. Стать кузнецом мог только сын кузнеца, поэтому детей в семье всегда было много. Ведь чем больше сыновей – тем больше надежды на то, что хоть один из них станет кузнецом и родителей в будущем ожидает сытая старость.

Не каждому сыну кузнеца Сильнейший передавал дар огня. Бывало и такое, что из пяти сыновей только один удостаивался этой чести.

- Ходят они, ходят на Священный круг, просят и просят, а Сильнейший не даёт их огню силу, - рассказывала Палиша, торопливо топая рядом со мной по пыльной дороге. – Без силы их огонь железо не размягчает, на таком огне только похлёбку можно сварить.

Ого! Я всегда думала, что температурой пламени управляют люди, но здесь, в новом мире, были свои нюансы.

- Вот выйдешь за Силия замуж, будешь, как сыр в масле кататься, - завистливо вздохнула сестра. – Матушка надеется, что и нам поможешь, за себя не прошу, ты не забывай про братьев-то.

- Чем я смогу вам помочь?

- Да хоть чем. Хлебы будешь печь – дай нам краюшку. Репы наваришь – угости братьев. Мы бедные, Эська, нам и нитка, и крошка – всё пригодится. Ты в кузнецовом доме сама себе хозяйка будешь, свекровушки-то нет у тебя.

- Куда она делась?

- Померла родами, когда Силия на свет производила. Семья у них большая, детей много, а сын один. Зато к кузнечному делу годен. Батька его больше не женился, взял тёщу да сестру жены приживалками. Сестра-то хроменькая, старая дева, но работящая, каких поискать.

Палиша тяжело вздохнула:

- Получишь ты, Эська, своё счастье.

Она подняла глаза к небу, прижала руки к груди, горячо зашептала:

- Прости, прости, Сильнейший, меня – дуру неразумную. Прости, знаю, что грешу, не позволю себе больше о нём думать!

- О ком? – перебила я молитву.

- А то ты не знаешь! – рассердилась Палиша.- Разлучница! Ведь ко мне Силий – голубь ясный, на посиделках подходил, меня за руку держал, а ты позавидовала и увела дролечку моего!

Да ты что? Я, оказывается, у родной сестры любимого отобрала? И, как ни в чём не бывало, собралась за него замуж? А дролечка-то хорош! Увидел личико посмазливее и косу подлиннее, и всё – пошёл за новой невестой, как бычок на верёвочке.

- Ну, прости, - я развела руками. – Далеко нам ещё идти?

- Пришли почти, вон за тем поворотом в лес, на тропку свернём, а там рукой подать, - буркнула Палиша.

Тропка оказалась довольно широкой и хорошо натоптанной. Деревья, высокие, с могучими толстыми стволами, величественно смотрели в небо. Где-то в зелёных зарослях звонко щебетали птицы, пахло травами, лесными цветами и ароматной сизихой. Погулять бы по лесу, никуда не торопясь, послушать, как шумит ветер в кронах, как журчит весёлый ручей с холодной прозрачной водой.

Помечтать я не успела – вышли на поляну.

Нас ждали. Матушка Маника, незнакомый хмурый мужик в картузе и начищенных до зеркального блеска сапогах, и молодой светловолосый парень.

Парень посмотрел на меня, улыбнулся как-то неловко, словно чувствовал свою вину. Это и есть Силий – сын кузнеца? Теперь понятно, почему сохнет и страдает моя сестричка, а, вместе с ней, половина молодого женского населения села. Уж девки-то точно!

В моём мире Силий легко бы мог сделать карьеру на многих поприщах. В кино, например, играя героя-любовника или коварного соблазнителя, в спортивном зале или в элитном клубе на пилоне. Да мало ли где можно заработать на высоком росте, мускулистой рельефной фигуре и небесно-голубых глазах? Черты лица у парня были несколько смазаны и казались какими-то слишком мягкими, но кто смотрит на лицо при такой фактуре? Что-то царапнуло меня в его взгляде, но сейчас был неподходящий момент для раздумий.

- Батюшке кланяйся, - толкнула меня в бок Палиша, и мы вместе склонились до земли.

Значит, мужик в сапогах – отец Силия, сельский кузнец. Всё правильно, Палиша же сказала, что присутствовать будут только самые близкие.

Священный круг представлял собой большой круг на поляне. Края были выложены камнями, в центре – каменный алтарь. На утоптанной, ровной, как стол, земле круга, совсем не росла трава. Матушка Маника, Палиша, кузнец, Силий, ну и, конечно, повторяя всё, как дрессированная обезьянка, я, сложили руки на груди и вошли в круг.

Что-то не то я почувствовала сразу. Аномальную зону? Место, где искривляются время и пространство? Иначе почему у меня такое чувство, словно за мной пристально наблюдают? Да не просто наблюдают, а смотрят в самую скрытую от посторонних глаз глубину моей души?

Сначала мы прочитали молитву. Слов я не знала, поэтому просто шевелила губами, делая вид, что тоже молюсь. Надеюсь, Сильнейший простит мне эту вольность, если он настоящий бог, то должен понимать мои проблемы.

Когда закончили молиться, кузнец спросил сына:

- Точно решил?

Тот неуверенно кивнул и посмотрел на меня. Широкая открытая улыбка сделала лицо парня удивительно детским и беззащитным. Мамочки мои! Кажется, я поняла, что напрягло меня с первого взгляда! В своём мире я уже видела таких людей!

Пользуясь тем, что матушка Маника отряхивала алтарь от прошлогодней листвы, которую, наверное, нанесло ночным ветром, а кузнец переговаривался с сыном, я оттеснила Палишу немного в сторону.

Глава 11

Мать моего красавца-жениха умерла в родах, из чего можно сделать вывод, что роды были тяжёлые. Не повредило ли это новорождённому? Если, допустим, было обвитие пуповиной или неправильное предлежание плода, то последний мог заметно пострадать от недостатка кислорода.

- Сестричка, Силий что, глуповат? – прямо спросила я. – Деревенский дурачок?

- Ты чего? – искренне оскорбилась Палиша. – Ну, не семь пядей во лбу, подумаешь. Он без матери рос, без ласки, заботы материнской, вот и получился такой – не слишком умненький.

Нет, сестричка, забота здесь ни при чём, просто у моего суженого отклонение в развитии. Не слишком большое, не мешающее полноценно бить молотом, физически развиваться, жениться и плодиться, но разговаривать с мужем мне будет не о чем.

Или это тоже не имеет принципиального значения? Если на мои плечи ляжет большая семья – а она у кузнеца уже немаленькая, плюс тётки-приживалки, то к вечеру мне разговаривать точно не захочется. Мне бы до лавки добраться.

- И на что ты позарилась? – удивилась я.

- На то же, что и ты, - сердито ответила Палиша. – Сыта, одета, обута, мясо на столе – каждый празник. Муж добрый да ласковый, а что небольшого ума – так и не надо. Он – голова, а я – шея. Куда хочу – туда верчу. Ещё и красивый какой, чисто лыцарь заморский.

- Кто? – хихикнула я.

- Лыцарь, я на картинке видела. Разве что копья не хватает и коня с длинной гривой.

Я вздохнула – мозгов ему не хватает, а не коня, тоже мне - рыцарь. Зачем Эська увела это золото у сестры? Видела же, как она по нему сохнет. Скорее всего из вредности – не верю я, что красавица Эська запала на такое мускулистое недоразумение. Или из меркантильных соображений? Всё-таки достаток и уверенность в завтрашнем дне – огромный плюс в семейной жизни. Или боялась, что припозднится с замужеством и попадёт в гаремки к баронету? Замужним стать гаремкой не грозило – здесь ценилась невинность, да и Сильнейший мог покарать за разрушение семьи. Не думаю, что все владельцы крепостных этого боялись, но мы принадлежали старому барону, а он чтил древние традиции.

Не продавал семьи, не использовал крестьянок как бесплатных и покорных наложниц и не забирал слишком много податей, всегда позволяя людям прожить до нового урожая. Короче, как хороший хозяин, барон берёг свою скотину.

- Подходите к алтарю, - сказал кузнец. – Мы свидетелями вашей клятвы будем. Помните – передумать нельзя, что сказано – то сделано.

Я поплелась к алтарю. Нет, не хочу я этой свадьбы, но что делать? Какой умник сказал, что выбор есть всегда, просто он нам не нравится? Как может понравится перспектива прожить всю жизнь бесправной крестьянкой, или, как вариант, несколько лет провести в гареме у чужого барина, а потом отправиться батрачить в поле. Или меня, за особое старание на постельной ниве, замуж отдадут? Вот только боюсь, не видать барину моего старания, менталитет не тот и жизненный опыт не позволит.

- Стойте!

Мы вздрогнули и все вместе повернулись к лесу. На поляну, ломая низкий кустарник и торопя коней, ввалились наш румяный баронет и лорд Вольтан.

- Стойте! – повторил баронет. – Немедленно выходите из круга!

Матушка Маника и кузнец удивлённо переглянулись.

- Я кому сказал! – визгливо прикрикнул баронет. – Эська, быстро сюда!

Лорд Вольтан тоже спешился, но вёл себя значительно спокойнее. Прижал ладони к груди, прошептал молитву.

- Баронет, не кричите на святом месте, - тихо посоветовал Вольтан. – Вы же знаете, Сильнейший этого не любит. А ваши люди, находясь в пределах Священного круга, подвластны только богу.

Подвластны-то подвластны, но, если баронет сейчас просто выволочет меня из круга за косу? С него станется!

Силий смотрел на господ и улыбался, кланялся и собрался, как ни в чём не бывало, продолжить наше мероприятие. Он положил на камень обе ладони, посмотрел на меня, мол, повторяй.

Это он от глупости баронета не боится, или в самом деле тот нам ничего не сделает на нарушение приказа? Я присмотрелась к безмятежному лицу будущего жениха. Да, такому без жены никак нельзя, должен же кто-то в семье уметь оценивать ситуацию.

Маника, кузнец и Палиша покорно вышли из Священного круга, но их покорность господ явно не интересовала.

- Эська, послушай меня, - мягко, даже ласково, начал лорд Вольтан. - Чего ты боишься? Расстаться с семьёй? Но ты всё равно выходишь замуж и станешь принадлежать другой семье. Уехать из родного края? У нас прекрасные места, климат значительно теплее и лучше.

- Ну ты её ещё поуговаривай! – рассердился баронет. – Что она, Шелка, чтобы так её обхаживать? От Эськи элитные щенки не родятся, разве что дети сопливые, - заржал он.

Щенок собаки Шелки был для нашего господина значительно дороже и ценнее, чем я.

Баронет не нравился мне всё больше и больше, более того – я его боялась. Вот кто запросто пристроит меня гаремкой, не за щенка, так за небольшую сумму. Старый барон не будет ссориться с сыном из-за деревенской девки, дал же он согласие на обмен.

- Зачем я вам? – спросила я лорда.

Матушка Маника ахнула и торопливо зашептала молитву – наверное, прося Сильнейшего вернуть мне разум. Кузнец удивлённо крякнул, Палишка открыла рот, а лицо баронета от злости покрылось красными пятнами. Надеюсь, его отношение ко мне никак не повлияет на моих близких?

К счастью, никто не собирался истязать матушку и сестру, заставляя меня выйти из Священного круга. Лорд Вольтан успокаивающе похлопал по плечу баронета и подошёл ближе, к самому краю.

- Не бойся, никто не может войти в Священный круг просто так, - успокоил он меня. – Никто не может помешать вашей клятве, но не спеши её давать. Понимаю, тебя пугает неизвестность. Ты отправишься в имение к моему отцу.

То есть он меня ещё и не для себя забирает? Тогда вообще непонятно – зачем. Во всяком случае никакой достойной причины жертвовать ради меня дорогим элитным щенком я не вижу. Кроме внешности Эська не обладает ничем примечательным, если, конечно, не считать стервозный характер. Но боюсь, мой характер лорда интересует в последнюю очередь. Может, его папенька поставляет красивых девок ко двору? Помню, в истории Франции был такой случай. Девицы там не были крепостными, но и права голоса тоже не имели.

Глава 12

- К нему в крепостной гарем? – невежливо спросила я.

Баронет вдруг фыркнул и громко захохотал:

- Лорд, вы точно уверены, что вам нужна именно эта девка? У нас и без неё достаточно красавиц. За щенка охотничьей собаки я готов вам отдать двоих девок. Соглашайтесь!

Лорд отрицательно покачал головой, но тоже улыбнулся:

- Эська, мой отец культурный и разносторонний человек, но того, о чём ты говоришь, в нашем доме быть не может. Это недопустимо. Как бы тебе объяснить?

- Да уж попробуйте как-нибудь, - вздохнула я. – Вдруг договоримся?

Брови лорда поползли на лоб. Что я такого сказала?

- Отец недавно возил маменьку на воды, в Интанию. Привёз новую идею и теперь решил устроить в поместье свой театр…

- Вы, лорд, её скоморохом, что ли, хотите заделать? – перебил его баронет. – Ой, зряшное дело! Была бы убогая или уродина какая – тогда да. Чем она может народ повеселить? Разве что спляшет, так сплясать вам любая может, дело нехитрое.

Лорд Вольтан поморщился. Баронет не видел его лица и продолжал распинаться на тему моей профнепригодности для развлечения благородных господ, но я, кажется, поняла, о чём говорил лорд.

В прошлые века у помещиков тоже была такая развлекалка – собственный театр. Актёрами были и крепостные, и вольные. Музыкантов нанимали, а режиссёром-постановщиком вполне мог выступить сам помещик. Прочувствовать свою значимость, поиграть живыми покорными куклами. Если пьеса не приносила ожидаемого успеха, актёров могли выпороть за плохое исполнение ролей.

И никого не волновало, что скучную постановку не сделаешь весёлой, а тяжёлую тягомотину – лёгкой, даже если ты играешь гениально. Провалилась пьеса – виноваты все, кроме бездарного помещика, который ничего не понимает в театральном искусстве.

- Я не актриса, я – крестьянка, - тихо ответила я Вольтану. – Не понравлюсь вашему батюшке – выкинет на улицу или продаст первому встречному.

- За это можешь не переживать, - сказал лорд. – Обещаю – если ты не подойдёшь для его труппы, просто останешься работать в доме. Может, маменька горничной возьмёт, или на кухне будешь помогать.

Или ты, лорд, к себе в спальню меня затянешь, и нарожаю я байстрюков. Да, грустно. Что делать-то?

Матушка прикрыла глаза, встала на колени и продолжала молиться. Зато у сестрицы глаза стали огромными, как плошки, она не сводила их с меня, ожидая развязки. Кузнец тяжело вздыхал, он явно жалел, что позволил своему единственному сыну польститься на мою красоту. Баронет нетерпеливо постукивал хлыстом по голенищу сапога, разглядывая меня с таким видом, словно перед ним заговорила деревянная лавка.

Лорд ждал, а мой жених, Силий, безмятежно улыбался и смотрел… На Палишу!

Да ведь ему, похоже, не особо принципиально, на ком жениться. И я хороша, и сестра моя вполне подойдёт. Приданое в любом случае будет мизерным, а неотягощённому интеллектом сыну кузнеца одинокого нравились обе девки.

Что делать? Спасти себя от непонятной участи, загнав в размеренную, унылую и тяжёлую крестьянскую жизнь?

Вот он, выбор. Я совершенно уверена, что девяносто процентов того, что с нами происходит – результат наших действий и нашего выбора. Осознанного и, как нам кажется на тот момент, вполне логичного. Процентов десять, конечно, остаётся на то, у кого тебе повезло или не повезло родиться, какие в жизни попались учителя, и на прочие случайности. Но девяносто – точно те события, к которым ты, осознанно или не очень, пришла благодаря своим решениям.

Я сейчас стояла у алтаря и взвешивала все «за» и «против».

Будь я реальной Эськой, не о чем бы было думать. Конечно, надо вступать в сытую, хоть и тяжёлую, но привычную и понятную жизнь в доме кузнеца.

Но я не Эська. Я не хочу вставать с петухами, ухаживать за скотиной, работать от зари до зари и постоянно ходить беременной.

Соглашусь я сейчас – и шансов изменить свою жизнь практически не останется.

Но есть ли они в помещичьем театре? Кто его знает. Возможно, я окажусь совершенно бесталанной, годной только на то, чтобы шить театральные костюмы.

Хм. Один шанс уже есть – хороший костюмер нужен любому театру. Конечно, помещик может нанять швею, но кто же будет тратить денежки, если есть бесплатная рабочая сила?

- Обещаете, что я вам нужна в труппу? – спросила я лорда Вольтана.

- Слово господина, - кивнул тот.

Баронет схватился за голову:

- Лорд! Да неужто эта девка вам так приглянулась, что вы уже с ней, как с равной, разговариваете? Всё равно же из круга выйдет, куда денется! Раз такое дело пошло – уговорю отца, пусть вместе с женихом вам Эську отдаёт. Но тогда уж собачку вашу охотничью, Шелку, насовсем забираю. Одного щеночка, так и быть – вам, остальных – мне.

Силий побледнел так, что цвет его лица сравнялся с сероватой праздничной рубахой из небелёного льна. Матушка с колен осела на землю, кузнец схватился за сердце.

Схватишься тут – того гляди единственного сына лишат.

- Силий, ты хочешь жениться? – тихо спросила я жениха.

Тот неуверенно кивнул.

- На мне?

Силий смотрел растерянно, явно не зная, что ответить. Я видела, что парню страшно, и не могла его осуждать – если ты родился бесправным, поневоле будешь бояться сильных мира сего.

- Палиша, подойди, - позвала я сестру.

Та, словно зачарованная, вступила в круг.

Я сняла праздничный невестин фартук, повязала его на сестру. Потом стянула с головы нарядный яркий платок, накинула на волосы Палиши и тщательно расправила складки. Сегодня у неё очень важный день, пусть будет красивой. Это ведь, по-честному, её жених, а не мой, вот и пусть сестра его получит, тем более что Силий, уверена, не будет возражать.

Мы пришли сюда дать обещания? Будут тебе обещания, Сильнейший!

- Силий и Палиша, готовы ли вы стать женихом и невестой? – спросила я.

- Да, - прошептал жених.

Похоже, волнение его отпустило, во всяком случае выглядел Силий опять молодцом. Широкие плечи, русые вихры, голубые глаза и щёки, румяные и гладкие, как попа у младенца. Красавец, чего уж там!