Кризис среднего возраста

чертова метка

(Фэнтези)

В тихий час они успели искупаться. Пока пионерский лагерь «Орлёнок» спал или делал вид, что спал, двое сбегали к реке. Оба уже одевались, когда неожиданно налетел ветер. Порывы его натащили на небо серые тучи с фиолетовыми боками. Словно струсив перед непогодой, августовское солнце спряталось за макушками темных елей. Небо стало ниже, тучи будто нарочно норовили задержаться над головами мальчишек.

– Ванька, ты что копошишься, как девчонка? Одевайся скорее! Бежим – вот-вот ливанет!

– А сам-то?..

И то верно! Димка скакал на одной ноге на песке, пытаясь второй попасть в штанину. Не так-то это просто, когда ты мокрый, и одежда липнет к телу!

Осознав, что одеться до ливня не успеет, Иван сгреб штаны и рубаху в охапку, прижал к груди и что было мочи понесся к дубу. Тот красовался на краю луга, заросшего клевером.

– Догоняй, Димон, не то промокнешь, как цуцик!

Что за зверь такой – цуцик, никто из ребят не знал. Ну да не беда! Богатое воображение мальчишек рисовало что-то жалкое, мокрое, склизкое и одновременно напоминающее мышей-полевок, норки которых они на спор и ради смеха девчонок из третьего отряда заливали водой из целлофановых пакетов.

Дождь рухнул разом – будто сто миллионов ведер опрокинул кто-то с неба. Интересно, сколько рек вместил бы такой ливень?

Ребята думали об этом уже под спасительным деревом. Ванька обнял ствол дуба – до того перепугался подступающего дождя.

Что случилось дальше, он едва ли помнит. В голове осталась лишь жуткая картина со звуком: ослепительная вспышка и страшенный грохот, точно планета треснула пополам. Что-то раскаленное ударило его по затылку.

Хорошо, был у него настоящий друг!

Димон не растерялся – дотащил полумертвого товарища до медпункта в лагере.

Что было потом?

Несколько дней Ваня провалялся без сознания. Его уже хотели везти в московскую больницу – и тут он очнулся.

На затылке у Ваньки образовалась проплешина размером с пятикопеечную монету. Ожог, напоминающий след свиного копыта. Местная врачиха уверенно заявила: «Чертова метка»!

С тех пор за мальчишкой и закрепилось прозвище – Ванька-Черт. Обидное? Нисколечко! «Черт» не обижался. Ему было просто не до этого. Получив метку, он приобрел паранормальные способности! Чистая правда: Ванька и сам поражался новым умениям.

К примеру, зайдя в любое помещение, Ванька узнавал, что здесь происходило. Он читал стены и потолки как книги. Кто-то из взрослых назвал эту уникальную способность «считыванием информации». Временные промежутки, которыми оперировал Черт, были довольно велики: он знал, что произошло в комнате пять минут назад или случилось вчера, но также мог отлистывать «книгу» на год назад и даже лет на десять или двадцать, если только комната была такой старой.

Переменившееся сознание Ваньки-Черта работало подобно фильмоскопу. Когда Ваня был маленьким, в детском саду на плохо растянутой простыне воспитательница Октябрина Павловна показывала ребятишкам диафильмы. Ваня любил эти замечательные истории на пленке, обожал сказочных героев. Многие из них врезались в его детское подсознание. Теперь он как бы снова смотрел диафильмы, только не сказочные, а самые настоящие – о настоящей жизни, которая протекала за этими стенами. По стенам проплывали картины-диафильмы, слышались голоса учителей, директора, стоял гул класса. Стены оживали и сами рассказывали свои истории!

Однажды Ванька решил необычным образом проверить свои чудесные способности. Он заявил, что угадает стихотворение, которое прочтет кто-нибудь из одноклассников. Чтобы подчеркнуть серьезность намерений, поспорил с одноклассниками на пирожок с повидлом из школьного буфета. Пари, конечно, приняли. Ну что ж, вперед! Покинув класс и даже отойдя от двери на порядочное расстояние, он встал в коридоре, окруженный несколькими одноклассниками. Засек время. Пять минут – и он возвращается в класс, а там пересказывает стихотворение Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

Однако школьнику не поверили. Решили, что он заранее договорился со своим закадычным другом Колькой Дербышевым. Что ж, Ванька на том не успокоился! И счет пирожкам продолжился. Выигрывал Черт всухую. Двадцать – ноль! Короче говоря, когда счет пирожкам перевалил за два десятка, одноклассники притихли. Они поняли: с Ванькой-Чертом и вправду не всё так просто, как кажется! И это понимание и выигрыш в споре сыграли с Ванькой злую шутку.

Его стали побаиваться и сторониться. И в самом деле: а вдруг выведает, что у кого на уме! В мыслях у иных школьников – сплошное озорство. Как украсть классный журнал из учительской и исправить накопившиеся двойки за четверть, ежели рядом всеведущий тип? А как подглядеть за девчонками в школьной раздевалке после физкультуры? Да мало ли что волнует мальчишек!

Триумфом же экстрасенсорных возможностей Ваньки-Черта стала вот какая история. Директору школы Шанцевой Софьи Николаевне учителя подарили на юбилей большую картину в дорогой раме: букет махровой сирени в стеклянной вазе на фоне открытого окна, выходящего в залитый солнцем сад. И деталь: отдернутая вправо занавеска. Картину написал известный художник, стоила она немалых денег и куплена была учителями в складчину. Софья Николаевна подарку очень обрадовалась и украсила им собственную спальню. Тут-то и началось ужасное…

Директрису одолела бессонница. В голове вертелись мысли – думаете, о двойках в школьных журналах и о педсоветах? Нет – о конце света! Лезла в мозги и прочая экзистенциальная чушь, модная в середине прошлого столетия. Отношения в семье стали разлаживаться. Софья Николаевна внезапно обрела привычку одергивать в разговоре мужа и ссориться с ним по пустякам. И ладно бы, муж был каким-нибудь заядлым спорщиком! Нет, он всегда считался интеллигентнейшим тишайшим человеком. Муж преподавал историю в той же школе, где она была директором. Уже посетила Софью Николаевну идея о разводе, о невозможности совместно жить с тираном, который слова не дает сказать бедной женщине! А ведь родили вместе двоих детей, мальчику исполнилось десять, девочке – двенадцать.

У директора школы всегда есть свои соглядатаи. Юные.

Соглядатаи, которые у Софьи Николаевны заводились почти в каждом классе будто сами собой, вскорости доложили директрисе о сверхъестественных способностей Ивана Савушкина, ученика 7«Б» класса. Нужен разговор! Но не в школе, конечно. Это опытная директриса понимала. И пригласила Ваню к себе домой. Последнего это нисколько не удивило: после истории с пирожками он пользовался повышенной популярностью у одноклассниц, каковые отчего-то не так боялись его, как мальчишки. В какой-то мере про Ваньку даже можно сказать: он находился в зените собственной славы. И вот слава докатилась до самого верха – до директора!

Софья Николаевна ходить вокруг да около не стала.

– В семье у нас что-то не то, Ваня, – ласково сказала она. – Ты бы присмотрелся, принюхался, или как там ты это делаешь…

И он принюхался.

Ученик седьмого класса «Б» обошел директорскую квартиру. Побывал и в спальне, и в туалете, где, подражая участковому терапевту, не спеша помыл руки с мылом и потребовал чистое полотенце.

– Ваня, не томи, – не выдержала Софья Николаевна. – Есть что сказать – говори!

Подросток постарался нахмуриться и, всё так же подражая участковому врачу, заявил:

– Давайте-ка выпьем чаю. Вот за чайком я вам всё и расскажу. Да, я кое-что увидел и услышал в вашей квартире!

Директриса возражать не рискнула и поставила чайник на плиту. «Чая будет мало, – сказала она себе, – мало… Тут нужно самое лучшее!» Рука её извлекла из буфета банку с персиковым вареньем, которую привезла дальняя родственница мужа из Абхазии. Варенье было разложено по хрустальным розеткам. Салфетки, ложечки, блюдца, чашки…

И она уставилась на семиклассника Савушкина.

– Чай. Варенье. Я тебя слушаю, Ваня!

«Говори, не то двоек наловишь в четверти – и исправить не успеешь!» – чуть не вырвалось у нее.

Прихлебывая чай из большой чашки, расписанной под Гжель, и ложкой за ложкой отправляя в рот вкуснейшее варенье, юнец наслаждался своим положением жреца, прорицателя… да что там – волшебника! Доев варенье и допив чай, он облизал ложку и положил ее рядом с пустым блюдцем.

Перед ним сидела пунцовая от злости директриса. Еще немного, и глаза ее начнут вращаться.

Наконец школьник заговорил.

– Софья Николаевна, – сказал он, – вам надо срочно избавиться от картины с сиренью. Картина эта черным-черна от негативной энергетики. Подождите, подождите… Не возражайте. Когда художника не стало, вся его родня переругалась из-за наследства. Я вижу, я всё вижу. А еще чувствую. Стоило мне зайти в вашу спальню, Софья Николаевна, как меня обуял страх. Дикий просто ужас. Понимаете? А шум стоял такой, будто у вас там народу целый класс собрался, и все кроют друг друга почем зря. От картины этой у вас бессонница и головная боль, – сказал он словами участковой врачихи.

Директриса уже не сидела, а стояла. И кивала с растерянным видом. Расставаться с картиной ей совсем не хотелось.

– Савушкин, а нет иного способа?

– Какого, например?

– Может, помыть картину с хозяйственным мылом? Или земляничным? Чем смывают нехорошую энергетику?

– Удивляете вы меня, Софья Николаевна, – степенно возразил школьник. – Это ж картина. На холсте. Холст – он же ткань. Краска-то потом облезет. Зачем портить произведение искусства? Отнесите-ка живопись в комиссионку. Там картину продадут.

А вы на вырученные денежки купите себе то, что хотите. Да хоть телевизор. Дорогая же, наверное, картина…

Тогда уж не телевизор, мысленно продолжила диалог Софья Николаевна, вспомнив о «Рубине-102» послевоенного выпуска, стоявшем в гостиной. Лучше холодильник. Нет, стиральную машину! Точно! Походы в общественную прачечную давно превратились в изматывающую пытку для Софьи Николаевны, директора школы. Не хватало ни сил, ни времени, а еще тяжело было таскать тюки с бельем. Вдобавок в выходные в прачечной всегда создавались очереди. И вместо того чтобы проверять тетради по русскому языку и ставить оценки, Софья Николаевна торчала в прачечной.

История эта завершилась вполне благополучно.

Как только картина «Букет сирени» исчезла из квартиры директрисы, в семье воцарился мир. Словно злые духи мгновенно утянули за собой всё плохое. Властное лицо директрисы смягчилось. Муж Софьи Николаевны в воскресное утро приблизился робко к жене и поцеловал ее! Та отложила расческу и с интересом посмотрела на своего суженого, которому стукнуло уже сорок три годка, припомнила, как весело жилось на свете в студенческие годы – и вдруг рванула, как студенточка, на кухню, откуда спешно доставила в спальню бутылку «Вазисубани».

Проснувшись, дети никак не могли взять в толк, отчего не готов завтрак и почему из спальни родителей доносится по десятому разу песня Сальваторе Адамо «Падает снег». Но это что! Куда больше мальчика и девочку поразило предложение вечно занятой мамы взять да пойти всей семьей в кино – на нашумевший кинофильм Станислава Говорухина «Вертикаль».

* * *

Машинист, он же начальник поезда, притормозил на повороте узкоколейки. Приближалась станция Безымянная.

– Сергеич, на Безымянной платформы нет, прыгай на насыпь! Скорость невелика, давайте…

Попов Алексей Сергеевич, а попросту Сергеич, военрук, капитан в отставке, поджарый подтянутый человек с седым бобриком волос, кивнул. Голубые глаза его смотрели пронзительно, почти молодо. Он руководил поисковым отрядом «Орленок». Отставной капитан пожал руку начальнику поезда, а затем подал пример всему отряду. Сначала военрук скинул на землю тяжелый вещмешок, набитый консервами и сухпайком, а затем с легкостью, отпустив поручень, спрыгнул на насыпь.

Следом за командиром юнармейцы-пятиклашки, как горох, кубарем покатились по насыпи. Прыгали так, как учили на физкультуре. Поэтому обошлось: никто не подвернул ногу, не поранился, не поцарапался.

Ванька-Черт прыгал последним. Паровоз серии П36 Коломенского завода имени Куйбышева, выпущенный в 1957 году, поддал парку, прощально прогудел трижды и вздрогнул, собираясь набрать скорость после поворота, – и Ваня сиганул вниз. Бросил мешок с консервами и сухим пайком, сгруппировался и прыгнул. Коснувшись ногами насыпи, он, как учили, перенес центр тяжести тела на правый бок, и, перекатившись три раза, поднялся, спокойно отряхнулся и потопал к своему вещмешку.

– Отря-я-я-д, становись! – зычным голосом скомандовал Сергеич. – По порядку – рассчитайсь!

Военрук оглядел заспанные, чуть помятые лица мальчишек. Ничего, сейчас разгладятся.

– Ставлю задачу, – сказал он. – Слушайте внимательно. В лесах здесь действовал партизанский отряд, в составе которого находился пионер-герой Василий Портнов, выпускник нашей школы, имя которого она и носит. Нам предстоит сделать марш-бросок километров на десять – двенадцать до заброшенного монастыря. Там располагался штаб немецкого артиллерийского дивизиона, где в застенках и погиб пионер-герой. Задача: пройти по местам боевых действий отряда и собрать сведения о подвиге Васи. Места здесь глухие, болотистые, кое-где попадаются неразорвавшиеся снаряды и мины. Идем цепочкой, стараемся не отклоняться от товарища, идущего впереди.

Сначала умоемся. А то некоторые никак не проснутся! Видите, вон там чугунная колонка? Один жмет на рычаг, второй умывается, потом поменялись. Ясно? Умываемся, чистим зубы. Не забываем наполнить фляги. Питьевой воды поблизости нет. Ближайший колодец находится в заброшенной деревне Горелово, а до нее километров пять будет.

Приводим себя в порядок, затем каждый юнармеец подходит ко мне за сухим пайком. Перекусываем. И двигаемся дальше. Да, кстати. – Военрук достал новенький пузырек одеколона «Шипр» и пустил по рукам. – Брызгаем аккуратно на шею, лицо, руки. Иначе станем добычей местных комаров-кровопийц.

Ну что, готовы, орлята? А что у вас с обувью? Ну-ка, проверьте, не ослабла ли шнуровка на кедах. Подтяните. Никому не нужны кровавые мозоли. Прошу отнестись к моей просьбе серьезно. Аптек здесь нет.

Пока ребята умывались и проверяли шнурки, военрук устроился на пригорке и открыл офицерский планшет. Достал компас. Поводил пальцем по карте, совместил маршрут с направлением стрелки компаса: зафиксировал направление марш-броска. Застегнув планшет, молодцевато выпрямился.

– Всем юнармейцам выстроиться в цепочку и двигаться за мной! – дал команду. – Савушкин, пойдешь замыкающим. Следи: не дай бог, кто отстанет, потеряется по дороге!

Послышался голос:

– Товарищ командир отряда, разрешите обратиться.

– Разрешаю, юнармеец Меликян.

– А правду писали в газете «Красный лесник»? Ну, что в прошлом году в монастыре погибла большая группа туристов?

– Было такое, – признал военрук. – Группа задохнулась от угарного газа, очевидно, по неопытности. Туристы были городскими жителями, закрыли заслонку дымохода слишком рано.

– А журналист написал, – сказал Меликян, – что заслонка была открыта, а у всех туристов на лицах застыли гримасы ужаса…

– Вот чтобы этого не произошло, юнармеец Меликян, я назначу вас дежурным по закрыванию дымохода. Закроете заслонку своими руками, когда убедитесь, что все дрова в печи прогорели. А сейчас, – громко сказал командир, – встать в строй и цепочкой, соблюдая дистанцию, за мной – шаго-о-м марш!

* * *

Главное в марш-броске с подростками – не сбить у ребят дыхание. Идти в хорошем темпе, однако не шибко, чтобы даже самый нерасторопный боец поспевал. Вот и хорошо, вот и ладненько!

Сергеич несколько раз оглядывался. Убедившись, что отряд взял нужный темп, устремился вперед. На протяжении нескольких километров маршрут совпадал с узкоколейкой, что облегчало движение: шедшие не спотыкались о валежник, не обходили поваленные бурей деревья, отклоняясь от маршрута и таким образом удлиняя его. Стояла особенная глухая тишина, лишь изредка нарушаемая криком болотной птицы да уханьем филина, почему-то перепутавшего день с ночью.

В таких-то вот дремучих лесах и водятся лешие, в чащобах стоят избушки на курьих ножках с бабами-ежками внутри, а на болотах водяные заводят игрища с русалками.

О том думал уже не отставной капитан, а мальчишка Иван, которого помаленьку охватывал, как бы пропитывал языческий страх.

Идя позади, он глядел вслед парнишкам. Те весело болтали, отмахивались от комаров, которых не брал и «Шипр», и старались не отставать от командира. Ребята ничего такого не чувствовали, это было ясно.

Усилием воли Ванька остановил черный поток мыслей. Дабы переключиться, он попробовал представить себя партизаном. Без карты и без компаса. Непонятно, куда идти! Вот тебе и туристическое ориентирование! Значит, только по мху на деревьях можно только определить, где север, а где юг? А что это там? Впереди среди деревьев что-то чернело. Так и есть – землянка, поросшая мхом и черникой. Сергеич остановил отряд. Все столпились вокруг заваленного входа в землянку.

– Вот в таких землянках жили советские партизаны, – тоном экскурсовода сообщил военрук.

Он расчехлил пехотную лопатку, висевшую у него на правом боку.

– Предлагаю отрыть сверху небольшое отверстие и посветить фонариком. А там поймем, есть ли смысл откапывать вход целиком. Ну, кто хочет отличиться?

Отличиться захотели все. И пришлось выбирать по считалке.

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана.

Буду резать, буду бить,

Всё равно тебе водить.

Палец считавшего уперся в Ивана.

– Так, Савушкин, тебе копать, – распорядился Сергеич.

– А я дальше считалку знаю! – выкрикнул тут пятиклассник Мишка Козлов.

– Вот как, Козлов? Ну что ж, если знаешь продолжение, считай дальше.

А за месяцем – луна.

Чёрт повесил колдуна.

А колдун висел, висел

И в помойку улетел.

А в помойке жил Борис.

Председатель дохлых крыс.

А его жена Лариса –

Замечательная крыса!

Он другую полюбил.

Взял топор и зарубил.

А жена не умерла,

Взяла деньги и ушла.

И оставила записку:

«Ты дурак, а я Лариса!»

То ли от усталости, то ли от нервного напряжения, но отряд одолел приступ хохота. Побросав вещмешки, ребята катались от смеха по траве до икоты, до слез. Взрослые знают: остановить такую вакханалию невозможно. Нужно ждать, пока смех выдохнется, пока дети обессилеют. Да что дети – сам военрук лил слезы от смеха. Ну и считалочка!

Но вот какая вышла штука: копать всё равно пришлось Ивану – палец снова выбрал его!

– Судьба и на печке найдет, Савушкин. Копай, боец. – И военрук протянул ему лопатку.

Иван нарочно оглянулся и развел руками:

– Так нет никакой печки, товарищ командир! Разве что в землянке посмотреть?..

– Посмотрите, посмотрите. И чем быстрее, тем лучше, нам еще топать и топать, и в хорошем темпе, чтобы засветло в монастырь попасть.

Ванька поплевал на ладони и начал копать. Земля была рыхлой, лопатой шуровать было легко. Вскоре проделанный лаз позволил заглянуть внутрь землянки.

– Алексей Сергеевич, в землянке кто-то есть! – вырвалось у Ивана. – Посветите фонариком!..

Не паутина бы, свисавшая плотной шторкой с деревянного потолка, так можно было бы подумать, что землянку партизаны покинули совсем недавно. А за паутиной открылась ужасная картина…

За столом, сколоченным из грубо обтесанных топором досок, позеленевших от времени, уронив голову на руки, сидел скелет в истлевшей форме красноармейца. В затылке сидевшего темнела дырочка. Видимо, убили выстрелом с близкого расстояния. На столе стояла гильза от 45-миллиметрового снаряда, сплющенная сверху. Гильза, конечно, служила лампой-коптилкой. Время доедало железную печку в углу – от нее сохранился лишь ржавый осыпающийся остов.

– Савушкин! Опять фантазия разыгралась? Или фильмов про войну насмотрелся? – Военрук несколько раз поводил сверху фонариком. – Нет там никого и быть не может!

Иван снова заглянул в партизанскую землянку. И вправду никого. Он вздохнул. Он ведь считал информацию! Диафильм посмотрел.

– Савушкин, лаз закопать!

– Так точно!

– Я нанес на карту землянку, по приезде сообщу куда следует, – сказал военрук. – Двигаемся дальше, бойцы.

Еще несколько километров по лесной глухомани, и участникам марш-броска открылась заброшенная деревня со скорбным названием Горелово. Сельцо вполне соответствовало своему мрачному имени. Целых домов тут не обнаружилось. Одни лишь полуразрушенные остовы печей, торчавшие средь бурьяна, напоминали о счастливой довоенной жизни. Ребята примолкли.

Поискав глазами колодец и не найдя его, Сергеич дал команду двигаться дальше.

Колодца с водой не нашлось, зато полило с неба. Неожиданно солнце скрылось, заморосил мелкий холодный дождик. Как ни странно, он принес некоторое облегчение. Правда, вещмешки постепенно намокли, лямки резали плечи.

Бойцы выбились из сил. Темп замедлился. Сказывалась многочасовая усталость. Прекратилась болтовня юнармейцев, военрук и сам перестал шутить. Всем не терпелось поскорее добраться до монастыря, о котором столько рассказывалось, сбросить мокрую одежду и согреться у печки. Животы у всех подвело, однако есть хотелось не особенно. Зато всех мучила жажда. Вода во фляжках закончилась быстро, а свежую набрать было негде. Поэтому-то дождик был очень кстати – и ребята, и капитан слизывали с губ солоноватые струйки дождя вперемешку с потом.

«Загнал, загнал ребятишек, – волновался военрук, поглядывая на уставшие лица мальчишек. – А привал делать нельзя, я их просто потом не подниму. Скорее бы прийти!»

Мысленно он прочертил маршрут по карте. Монастырь должен быть где-то рядом, но где? А если он завел детей не туда?

И что делать в такой ситуации? Да еще под дождем? Закутываться в плащ-палатки – и на землю? А потом всех пацанов –

в лазарет? Нет, так не пойдет.

– Так, – сказал он громко, – бойцы, веселее, веселее, мы уже на подходе, мы рядом с монастырем.

Уставшие, измученные, мечтающие о воде, сухости и тепле мальчишки продвигались по тропе по инерции.

– Вот же он! – воскликнул кто-то впереди.

Черные стены монастыря неожиданно преградили дорогу.

– Ура! – не удержался Сергеич.

– Ура! – еле слышно, пересохшими глотками повторили за ним юнармейцы.

Высокие кирпичные стены, окружавшие монастырь, были частично разрушены, повсюду виднелись следы от пуль и осколков. И странно было видеть одиноко стоявшие въездные ворота, запертые кем-то на засов! По обе стороны от них зияли проломы.

Природа не терпит пустоты. Трудно сказать точно, сколько нужно лет, чтобы от развалин монастыря не осталось ни камешка, но за полвека растения бы точно управились. Подрастали кругом березки, раскидывали ветки рябины, а вездесущий орешник разрастался прямо на алтарной части храма, крышах трапезной и колокольни, покосившейся мельницы с почерневшим от времени водяным колесом. Большой пруд строгой прямоугольной формы контрастировал с полуразрушенными монастырскими строениями.

Здесь-то, среди этих стен, Ваня и увидел новое «кино».

В трапезной школьник замер и даже поднес руки к ушам – его как будто оглушили звуки. Почти так оно и было: звуковые фильмы прокручивались кадрами по старой кладке. Эпизоды прошлого листались, точно многотомное собрание сочинений с иллюстрациями. Мозг Ваньки-Черта «считывал информацию» со сводчатых расписных стен помещения.

Пока он, возбуждённый, смотрел «диафильм», измученные долгим переходом по лесным тропам и промокшие до костей ребята легли чуть не вповалку в монастырском подворье.

В трапезную заглянул военрук.

– А, Савушкин, вот ты где! Всё колдуешь! А ну-ка, дуй за дровами. Стемнеет сейчас. Бойцов надо накормить и спать уложить. Смотрю, ты самый бодрый.

– Алексей Сергеевич, здесь ночевать нельзя! – взмолился Иван. – Здесь что-то нехорошее может случиться, когда все заснут! Чую!

– Так, Савушкин, не корми соловья баснями. Здесь я решаю, кто и где будет ночевать. А ваши сказки и былины мы послушаем в следующий раз. Выполнять приказание!

– Есть выполнять приказание, товарищ военрук!

Схватив поржавелый топор, брошенный сколько-то лет тому назад у входа, и потемневшую от возраста корзину для хвороста, Ванька-Черт бросился исполнять приказ.

Слава богу, идти было недалеко: природа сама подошла к монастырю. Собирая хворост, выбирая ветки покрупнее, Иван мучительно соображал, как ему поступить. В голове стояла какофония звуков: страшные крики, стоны раненых, автоматные очереди, взрывы снарядов и гранат… Грохот боя доносился и сюда, к деревьям: сцены в монастырских стенах запечатлелись не только внутри, но и снаружи.

Много повидали, услыхали и запомнили эти камни. Немецкая речь, крики «Хайль, Гитлер!», тарахтение тяжелой техники. И даже запахи. До Ивана донесся вдруг запах солярки. А потом накатил гул работающих двигателей артиллерийских тягачей. Очевидно, в трапезной во время войны располагался немецкий штаб артиллерийского дивизиона.

– Ой! Что такое? – вырвалось у Ваньки.

Прямо у монастырской стены, там, где место было чуть пониже, скрытно был устроен небольшой огород с грядками. Несколько рядков картошки кто-то уже выкопал. Охапкой лежала морковная и свекольная ботва, листья репы. И четко отпечаталась на черной земле подошва немецкого сапога. Очень большого размера! Иван нагнулся, чтобы получше разглядеть след.

Если бы кто с колокольни или монастырской стены увидел в эту минуту Ваньку, он бы подивился, насколько выделялась плешь-метка на затылке, открытая словно нарочно, как бы раздвинувшая шторками копну белокурых волос.

Какая-то тень со свистом, переходящим в рев, налетела сверху и покатилась по земле. Не видя еще этой тени, Ванька ощутил что-то, какой-то щелчок в мозгу, и отскочил. Тем самым спас себе жизнь.

В точности на то место, где он секундой ранее стоял и разглядывал отпечаток сапога, рухнул кусок монастырской стены – несколько сцепленных раствором оштукатуренных кирпичей.

Показалось что-то Ивану или увиделось на самом деле, сказать трудно. Как будто на на колокольне кто-то затаился, кто-то, кто планирует Ваньку-Черта убить. Получается, в монастыре засел враг. Неужели живой фриц или полицай? Вот это номер! Сколько ж он тут прожил? Да быть не может! Война отшумела в сорок пятом году, а нынче на календаре шестьдесят третий! Минуло почти два десятка лет. И тут до сих пор обитает полицай? И он и посадил, значит, эту картошку, морковку и свеклу, а осенью наведывается сюда и убирает с грядок урожай. Нет, не может такого быть. Здесь же на десятки километров вокруг нет жилых поселков. И даже охотники сюда не забредают: болотина. И зверь болота не жалует. Разве что змеи, тритоны и лягушки не против такого микроклимата. Или полицай ест змей и лягушек?

И опять след огромного сапога притянул Ивана. Конечно, тут кто-то был!Вот сбитая шляпа оранжевого гриба-моховика. Расплющенная. Значит, сбил ногой, не заметив, и наступил. На мгновенье Иван увидел крупный мужской силуэт в балахоне с капюшоном, направлявшийся в глубину темного леса. От страха мальчишка зажмурился. Когда открыл глаза, видение пропало.

«Надо Сергеичу доложить, что-то здесь нечисто! Как бы беды не случилось! – мелькнуло в голове у Ивана. – Хватит фантазировать! Хворосту достаточно. Пару-тройку крупных веток расколю топором на месте».

Он подхватил корзину с хворостом и двинулся к монастырскому подворью. По пути прихватил березку-сухостойку, поваленную когда-то порывом ветра.

– Долго ходишь за дровами, боец Савушкин! – заметил военрук. – Посмотри-ка, юноармейцы наши, кто помладше, скисли совсем. Холодно им, голодно, а мамкиной сиськи не предвидится в ближайшие сутки! – пошутил Сергеич.

– Алексей Сергеевич, здесь живет кто-то! Точно говорю, видел! Высоченный, в плаще с капюшоном, а ноги у него – лапищи сорок восьмого размера! Знаете, он убить меня хотел. Кирпичи сверху сбросил. Если б я не отошел, мне бы конец. Доказательство имею. Огород у него здесь! – И Ванька рассказал о своих находках подробнее.

– Хм, огород, картошка… И вправду странный субъект. Земли вокруг полно, сажай – не хочу, а он за тридевять земель огород организовал. Неспроста это! Надо в районном отделении милиции шепнуть кое-кому, пусть проверят. Что за граф Монте-Кристо здесь завелся и от людей прячется?.. Ну ладно, боец Савушкин, попробуй развести огонь в камине, а я юнармейцам команду дам сюда подойти. Всё же здесь теплее, чем в храме. Там-то ни одного стекла не уцелело, ветер так и гуляет по помещениям. Да и сыро. В трапезной тепло, сухо, стекла целы. Может, ты и прав: как будто тут кто-то живет!

Вскоре в камине, пристроенном к большой русской печи, вовсю полыхал огонь. Из свода камина торчал крюк, очевидно, служивший для подвеса над огнем металлической посудины. Воздух в трапезной быстро прогревался.

«Надо бы и печь эту затопить, – подумал Ванька-Черт, – да все дрова на камин ухлопал!.. Пора и за водицей сбегать!»

Bанька сбегал на здешний пруд. Зачерпнув котелком воду, он поразился ее чистоте. Не чистоте даже – прозрачности. «Надо же, даже головастиков нету! – прошептал мальчишка. – Странный пруд какой-то! Как отфильтрованный. Будто искусственный. Надо бы дно проверить!»

Подвесив полный пятилитровый котелок за крюк над самым пламенем, Иван распаковал три брикета с сухим пайком, а попросту – прессованной гречневой кашей. Как заправский солдат, достал из ножен армейский штык-нож и вскрыл одну за другой три банки с тушеной кониной.

– Вкуснотища-то какая! – Слизнув с ножа остатки желе и мясных волокон, он почувствовал себя очень голодным и очень расслабленным. Схлынуло наконец напряжение, владевшее им почти сутки.