Крым. Пирамида времени

Глава 50

Киев был в радость. Разноцветные осенние листья на тротуарах настолько сильно впечатались в темно-серый мокрый асфальт, что, казалось, составляли с ним единую фактуру, так и задуманную, нечто вроде авторского дизайна покрытия для пола, какого-нибудь суперлинолеума «Romantic Autumn».

Таня и Андрей провели в Киеве две недели, пока Андрей не объявил, что все готово для экспедиции к тайнику старого железнодорожника.

Накануне отъезда на поиски этого очередного клада, Таня поймала себя на мысли, что ей уже совсем не так остро нужно богатство, как казалось еще совсем недавно. И даже вероятность снова стать офисной работницей, и даже девушкой офисного работника, не казалась ужасной. Если бы Андрей работал на какой-нибудь заурядной менеджерской должности, он все равно был бы ближе, чем Брэд Питт, чем покойный Влад, чем любой из самоуверенных мужчин, пыжащихся за стеклами полумиллионных тачек и за столиками дорогих ресторанов. Таня не знала, почему Андрей ей ближе, и не хотела анализировать. К анализу своих чувств тянет в несчастье, а Таня чувствовала себя счастливой.

Они вышли из поезда на станции Славута, вскоре за Шепетовкой, — там, где, по утверждению Остапа Бендера, ревели и стонали волны Атлантического океана.

Неподалеку от Славуты хитрый железнодорожник Семен Терентьевич якобы закопал руками военной команды сразу пять ящиков с золотыми и серебряными украшениями, драгоценными камнями, археологическими диковинками, и даже с несколькими живописными полотнами. Снарядные ящики, по его словам, были испещрены угрожающим надписями о ядовитых газах, а для неграмотных и склонных к риску намалеваны были также, через трафарет, черепа со скрещенными костями.

Химическое оружие внушало в те годы панический ужас. От него старались держаться подальше, от него стремились избавиться все, кроме некоторых генералов и редких техников-энтузиастов. Смесь из чувства долга перед родиной и страха перед начальством заставила одного юного прапорщика согласиться просьбу важного железнодорожного чиновника. Перед этим чиновником заискивал даже сам командир полка, потому что плохо пришлось бы командиру без вовремя поданных хороших составов, мощных паровозов, лояльных машинистов, исправного пути до места назначения полка.

Семен Терентьевич, прапорщик и двое солдат отправились на двух телегах поздним сырым волынским вечером в низинку, расположенную в нескольких километрах от станции. Закопали глубоко, метра на полтора. Сверху на ящики в яму положили мешковину, по которой прапорщик собственноручно вывел большим черными буквами: «Ядовитыя газы!», усилив надпись дизайнерским креативом в виде композиции из похоже изображенного противогаза и скрещенных костей под ним, как под черепом. Скрещенные кости он наловчился рисовать еще в гимназии.

Трое военных были уверены, что закапывают трехдюймовые химические снаряды, подальше от греха, от станции, от немцев, от любых прочих супостатов, да и просто от местных мужичков, до военного добра охочих. А ну, как разойдутся смертельные газы, беды не оберешься. Яму тщательно заровняли и замаскировали дерном. Даром, что ли, полтора года воевали, от германца на позициях прятались? Уж что-что, а маскировать позиции они научились хорошо.

Место Семен Терентьевич присмотрел заранее, еще утром, при свете дня, и точно определил расстояние по прямому углу до железнодорожной линии, а также и расстояния от угла и от места клада до станции Славута, и другие ориентиры.

Теперь все это, включая Ф.И.О. прапорщика, знал Андрей. Юный прапорщик, как удалось установить Андрею, умер от тифа через два года после тех славутских земляных работ, и вряд ли прапорщику приходило в голову в разгар гражданской войны искать зловещие ящики, закопанные в сумерках, где-то в перелесках, похожих на тысячи других таких же украинских перелесков. А уж двоим солдатам — и подавно, не пришло бы такое в голову.

Страшные надписи пригодились и теперь. Ужас перед военной химией, спустя почти сто лет после первой мировой войны, стал слабее, но все еще был. При помощи металлоискателя и полученных ориентиров, Андрей всего за несколько часов нашел предположительное место. Нанятые Андреем двое хлопцев ковырялись с утра следующего дня до обеда, перекуривая через каждые четверть часа и по-черепашьи шевелясь в раскопе. Зато когда очистили землю и клочья тряпок с крышек ящиков, и глазам открылись надписи на верхнем ящике, — задержки сразу прекратились. Парни были хоть и предупреждены, что раскапывают опасное военно-химическое барахло (потому Андрей и пообещал им за день работы местный среднемесячный заработок, да еще и выдал на случай разгерметизации по противогазу и по паре плотных резиновых перчаток), но долго находиться рядом с отравляющими газами им явно не хотелось.

Замотав ящики в пластиковые мешки и погрузив их в маленький крытый грузовичок, хлопцы даже не попросили подвезти до трассы, боясь ехать с таким грузом и предпочтя топать по дороге на холодном ветру несколько километров пешком.

Ящиков было именно пять. Описание полностью совпадало с находкой. Для конспирации, на всякий случай, сменив две машины, Таня и Андрей в арендованном микроавтобусе, в отсутствие водителя, осторожно вскрыли один из ящиков.

Стали поднимать тяжелую темно-зеленую крышку, Таню вдруг ошпарил страх. А если железнодорожник зло пошутил? Ядовитые газы? Снаряды? Андрей рукой в перчатке пошарил в ящике среди черных тряпок, рассыпающихся в труху, потянул вверх. Что-то металлически скрежетнуло. Андрей тащил вверх медленно, и Тане становилось все страшнее. Сверкнул маленький огонек, Таня резко вздрогнула.

Нет, это не пламя. Это блик, отсвет. Андрей вытащил сверкающий золотой фужер, высотой сантиметров в двадцать, похожий на спортивный кубок. Засунул руку снова, быстрее, уверенней, и в полумраке салона блеснул золотой диск, вроде тарелки. За ним какие-то солонки, сахарницы, вазочки, салатницы, тоже посверкивающие желтыми завитушками.

— Это оно, Танька, — прошептал Андрей. — Мы его нашли! Мы его нашли, Танька!! — и уже вслух, не шепотом, добавил, расплываясь в счастливой, до совершенно глупого и оттого милого выражения, улыбке:

— We are the champions!! Танюшка, милая моя, ты видишь?! Ты видишь это?! We are the champions!!! А-а-а!!!!

В Киеве Таня и Андрей распаковали-разобрали все. Ящики были, как матрешки: в каждом напихано множество маленьких сейфиков, шкатулок, жестянок, пересыпанных завернутыми кое-как в полуистлевшую материю драгоценными вещами.

Совершенно по-детски или по-пиратски, они насыпали посреди комнаты груду распакованных драгоценностей. Тут было множество вещей эпохи Великого переселения народов, времен варваров и падения Рима: массивные золотые и серебряные кубки для вина, тарелки, украшения с орлиными головами и змейками, усыпанные красными камнями по золоту, — смешной, неуклюжий, наивный и, вместе с тем, жутковатый стиль. Были здесь и более цивилизованные, изящные миниатюрные вещицы удивительной красоты, в стиле античной скульптуры, — уютные безделушки, предназначенные, видимо, для украшения одежды и полочек в домах аристократов заката Римской империи. Ничего лучшего в жанре брошек и каминных безделушек не добились ювелиры с тех древнеримских времен и до самого двадцать первого века. Здесь было множество маленьких, как пуговицы, золотых монеток всех эпох, попалось и несколько деревянных шкатулочек с большими, размером с кофейное блюдце, средневековыми серебряными монетами. Здесь было несколько десятков тяжелых золотых табакерок с барельефами и резьбой, с полсотни роскошных орденских звезд девятнадцатого или даже восемнадцатого века. Здесь были живописные миниатюры, с одухотворенными лицами каких-то дам и господ времен Наполеона, Байрона и Пушкина. Здесь было и несколько довольно больших картин в золоченых рамах, в коричнево-красной цветовой гамме, с античными и библейскими сюжетами. И великое множество драгоценных камней — ограненных и неограненных, и россыпью в шкатулках, и по отдельности в перстнях, серьгах, ожерельях.

— Примерно от двадцати до пятидесяти миллионов долларов. Многие из этих вещей точно не оценишь на глазок, для большинства из них понадобится узкий специалист, экспертиза, и все такое. Цена, опять же, аукционная, нестандартная. В общем, тридцать миллионов туда, тридцать сюда — так ли уж это сейчас важно, Тань, а? — смеясь, сказал, Андрей. — Просто гора денег. Гора великих возможностей.

Андрей примолк, нахмурился и продолжил.

— Я когда-то, в девяностые годы, проработал пять лет без единого отпуска, да еще и учился одновременно. Вкалывал месяцами подряд по двенадцать часов в сутки без выходных. И все только для того, чтобы просто иметь стабильную работу, чтобы заработать на крохотную квартирку в спальном районе. У меня в голове было несколько десятков сценариев фильмов, а я сидел на офисных галерах или с надомной компьютерной поденщиной с девяти до девяти. Я мечтал даже не о роллс-ройсах и яхтах, а хотя бы просто проводить по трое суток напролет с любимой девушкой, ходить в свое удовольствие по выставкам и красивым горам и рисовать пейзажики маслом. Но жизнь предлагала мне только нелюбимую работу и возможность выкроить из нее несколько часов в неделю для какого-нибудь выхода в загаженный свинолюдьми пригородный парк, в кино или, максимум, на однодневную поездку в другой город. Я стал зарабатывать больше других, и мне некогда стало тратить деньги. Разве что копить, чтобы после сорока лет растратить эти запасы на лекарства от нажитых трудоголизмом болезней. Время — деньги. Деньги — время. Если есть одно из этих двух вещей, то его можно конвертировать в другое из них. Универсальная единица достатка и счастья, единая в двух агрегатных состояниях. Временьги. Во как! Временьги! Но только гений или большой злодей может в нашей стране превратить свое время в по-настоящему большие деньги. И только очень большие и, при этом, ни у кого из современников не украденные, ни у кого не одолженные деньги могут сделать человека по-настоящему свободным. Гора денег дает гору времени. Вот она! Целая гора! Целая пирамида времени!.. Ой! Тань, — его лицо вдруг сделалось чуть-чуть виноватым, — ты ж не подумала, что я решил все себе захапать? — Половина горы принадлежит тебе, не забывай! Половина твоя, по праву. Делай с ней все, что хочешь. Ты теперь миллионерша. Мультимиллионерша.

— Ага. Я теперь Вандербильдиха. Куплю себе котиковое манто и поеду на круизном теплоходе смотреть на гренландские ледники и на исландские вулканы. И на котиков, конечно, морских.

— Я с тобой! Давай заедем еще в Антарктиду, там пингвины императорские. Важные такие ребята, как во фраках. Представительные!

— А я еще слышала, что где-то в Африке есть такой поезд для туристов, идет через саванну несколько дней, через национальный парк, и из окон видно, как жирафы гуляют, зебры, львы там, страусы, обезьяны. Представляешь, как здорово? Там еще водопад где-то в Африке громадный, круче Ниагары.

— Виктория. Водопад Виктория. Всю жизнь хотел посмотреть. От Ниагары тоже не откажусь.

— Да и я не побрезгую. А от Ниагары в Нью-Йорк завернем, да?

— Заметано! На западное побережье Штатов после Нью-Йорка слетаем?

— В Калифорнию? Конечно!!

— А из Калифорнии на Камчатку через Тихий океан. С посадкой в Токио. Давай навестим улиток на склоне Фудзи? Ну, а после Камчатки можно передохнуть где-нибудь в комфортных краях и махнуть в Тибет. А начать я все эти кругосветки, знаешь, с чего хочу? С Италии. Вот даже не с Парижа, а именно с Италии.

— И я всегда жутко в Италию хотела. Из всех стран больше всего в Италию. Сегодня вот, как увидела эти древнеримские скульптурки, так только гляну на них, ну это же невозможно поверить, как классно сделано. Я та-а-ак хочу в Италию!!

— А еще я хочу дом! С кипарисами и черепичной крышей. И с библиотекой.

— В Италии! И с хорошими, настоящими картинами, и со студией. Я тоже люблю рисовать!

— Да. И чтобы из дома, из верхнего этажа было видно море и горы, как из башни Волошина. И чтобы можно было сидеть на тенистой террасе и работать с книгами. Или пить вино с любимой девушкой. Или принимать кучу гостей, а ночью чтобы они укладывались в гостевых комнатах и флигелях, в нормальных условиях, и пусть хоть неделю живут. Я бы для хорошего собеседника отпуск взял у его работодателя, за свой счет. Иногда так хочется поговорить с человеком о литературе, о философии, о жизни, а тут такой облом: ему утром на работу, и мне утром на работу! Я буду отыскивать талантливых, честных молодых людей, еще не испорченных гнилой системой, и давать им личные гранты, мощные стипендии на научные исследования, на дипломные киноработы, на юридическое, экономическое и художественное образование. Я буду знакомить их между собой, хорошие люди должны держаться друг друга, и тогда, может быть, их не затопчут агрессивные кланы тупых скотов-потребителей, не раздавят своими розовыми лимузинами. Я буду ездить на конференции, и сам организовывать конференции. А главное, я хочу, чтобы моя женщина работала только тогда и так, как ей этого хочется. Но чтобы она не была обязана этим исключительно мне, чтобы она не была купленной вешью, а была равной. И мы были бы вместе в любое время, не оглядываясь на офисные и прочие дэдлайны. И мы бы ездили на уик-енд не в Каменец, а в Рим. И мы бы забыли, что такое уик-енд, потому что у выходных не будет конца, потому что будней не станет вовсе. Я бы рисовал свою женщину. Рассказывал бы ей сто тысяч вычитанных когда-то и придуманных только что интересностей, когда мы ездили бы по миру и видели бы все это своими глазами.

Андрей задумался. Таня протянула руку и запустила пальцы в его шевелюру:

— Я люблю тебя, Андрей.

Он обернулся и посмотрел ей в глаза.

— Когда я говорил о своей мечте, я думал о тебе, Таня.