01.Вход в Панджшер.

01.Вход в Панджшер.

1984 год 2 июня. Чарикарская Зелёнка. То есть зелёная зона в районе города Чарикар. Если смотреть через иллюминатор вертолёта (а ещё лучше через иллюминатор космолёта), то долина, в которой расположен город Чарикар, выглядит как лужа разлитой зелёнки. За это и название – Чарикарская Зелёнка. Ну, или – Чарикарская Зелёная Зона. Если не лень выговаривать.

2 июня, по дороге, пронизывающей эту Чарикарскую Зелёнку, пылила колонна бронетранспортёров БТР-70В. На броне были навязаны ящики с боеприпасами, вещмешки, сверху на всём этом добре цыганским табором расположились солдаты. Все в бронежилетах, в касках, с оружием в руках. Это героическая Седьмая горно-стрелковая Рота выдвинулась из Баграма к новому месту дислокации, расположенному в Панджшерской долине.

Что это за долина, что это за Панджшер, я ещё ни разу в жизни не видел. Но уже кое-что слышал. Для начала меня удивило само название «Панджшер». Что за манеры – напихать столько шипящих в одно слово. Да ещё подряд – череда одних согласных. Как же это произносить? Какое-то шипение сплошное, а не название. Первое, что я услышал - перевод этого сложного слова. Панджш, это – пять. Шер, это – лев. То есть, «Ущелье Пяти львов». Потом я услышал, что в этом ущелье самому Александру Македонскому не то дали звездюлей, не то надрали задницу, не то остановили его и дальше не пустили, что, в общем-то, одно и то же. Практически, то же самое. Очень романтическая история. Слушал бы и слушал. Если бы мне не надо было туда ехать и делать то, что не получилось у Македонского.

В мае 1984-го я видел тех, кто побывал в Панджшере. На территории палаточного городка 108-й дивизии, недалеко от палаток нашей роты, стояли палатки спецназовцев. Как-то в один из майских дней в них пришагали пацаны, одетые в блёклое, выцветшее на афганском солнце обмундирование. На ногах – у кого кроссовки, у кого кеды. На головах – спецназовские кепки, панамы и, вообще, что попало. В руках, либо пулемёт ПК с лентой на 100 патронов, либо снайперка. Пара человек были вооружена АКМами с ПБС (приспособление для бесшумной стрельбы). На каждом АКМе – подствольный гранатомёт.

А мы ходили такие зелёненькие, в свежих хэбухах защитного цвета. В начищенных до блеска черных полусапожках. Рядом с ними мы выглядели как Кремлёвские Курсанты. Ну, одним словом, они уже ветераны, а мы – «только с вертушки». Мы ничего не знали, ничего не умели, годились только пускать сопли и мести двор ржавой лопатой.

Весь прикол в том, что те пацаны простояли в Рухе, в столице Панджшера, полгода. Теперь их вывели из Рухи, а нас туда вводят. Ясный пень, что мы побежали задавать вопросы что там за Руха, что в ней происходит, и чего нам от неё ждать. Вкратце рассказы спецназовцев сводились к тому, что они при свете дня по Рухе перемещались либо бегом, либо ползком. Потому что с гор постоянно работали снайперы противника, стреляли крупнокалиберные пулемёты ДШК и лупили восьмидесяти миллиметровые миномёты. В общем, от Рухи нам следовало ждать бесконечную горную войну, мины всех видов и конструкций, вкалывание до седьмого пота. Днём там жара, ночью дубак, обезвоживание и некоторые прелести, связанные с кислородным голоданием. Ништяк перспектива!

В такую вот Руху меня везли на БТРе. Единственное, что из рассказов спецназовцев хоть как-то скрашивало перспективу, это то, что в Рухе красивая природа. Я и так попыжился, и сяк попыжился, чтобы представить себе, как может выглядеть красивая природа в горах. В блёклой дымке, в детстве, я один раз видел заснеженные вершины Кавказского хребта. В Грузии, с пляжа, на берегу Чёрного моря. И как я мог представить себе красивую природу в горах? Никак не мог себе её представить. Поэтому в голове у меня получалось только то, что я ехал лазить по минам без воды в жару и в пургу под пулями снайперов. На какой-то там красивой природе!

Любой здравомыслящий человек в такие минуты захочет ущипнуть себя за что-нибудь мягкое, чтобы взвизгнуть и проснуться в холодном поту. Обвести очумелым взглядом уютную комнату в советской квартире, вытереть со лба набежавшую от ужаса испарину и выдохнуть: – «Пф-ф-ф, надо же! Привидится такое»! И я щипнул себя. За правое бедро. Не-а! Не помогло. Я щипнул ещё раз, сильнее. Потом щипнул, вообще, пуще прежнего. Но БТР не исчез. Он пёр по колдобинам разбитой афганской дороги, визжал движками, пылил и очень сильно качал.

- Что, Димон? Мандавошки, что ли, егозят под штанами? – Это мой дружбан Серёга Губин решил блеснуть остроумием. Насчёт моих пощипываний самого себя за ляжку.

- Нет. Спортивный массаж себе делаю перед подъёмом в горы.

- А-а-а, ну давай-давай! Вам, «спорцмэнам» без массажа по горам – никак. А нам, разгильдяям, надо покурить сигаретку. Чтобы лёгкие привыкали к разреженному воздуху.

БТР сильно толкнуло на очередном ухабе. Мы всем набором костей звякнули задницами по броне.

- Ништяк плацкарта! – Серёга сощурился в улыбке. Морщинки лучиками разошлись в уголках глаз. Он источал приступ счастья. Боже, когда же мы уже доедем?

С другой стороны, а мне что, не терпится по такой жарище полезть на гору по ржавым минам с центнером железа на плечах? Куда я тороплюсь доехать? Меня не в Гагру везут. Надо ехать, пока едется и не жужжать. С этой мыслью я покрутил настройки своей зрительной системы и принялся изо всех сил наводить резкость на проплывающие мимо меня пейзажи: виноградники, сады, жёлтые глинобитные дувалы, как детские жёлтые кубики, составленные друг на друга, бачи, одетые в свою мешковатую, развивающуюся на ветру одежду и срач. Вечный вездесущий срач, как образ жизни.

БТР подскакивал на колдобинах, я судорожно хватался за его железяки, чтобы не свалиться, тихо дурел от увиденного. Неожиданно поймал себя на мысли, что вот эти все замурзанные бачи, что вот эти все полудикие люди, они гораздо более свободны, чем я. Я уже почти год не могу себе позволить выйти вот так, присесть на корточки возле кучи мусора. Засунуть руки в карманы. Или засунуть себе в клюв сигарету. Наполненную чарзом. И сидеть, сведя глаза в переносицу, делать себе вакуум в черепной коробке.