1. Защитница веры

1. Глава, в которой все идет не по плану

С точки зрения эволюции, мы совершенно запутались.

Роберт Сапольски.

Этим утром я была готова ко всему. К наводнению, к зомби-апокалипсису, к тому, что вызванное мною такси застрянет колесом в сливном люке посреди вставшей на центральной улице пробке. К тому, что мне придется, сняв любимые «лодочки» и подвернув штанины, идти почти по лодыжку в воде через недовольно гудящую автостраду. Я была готова даже к тому, что мой телефон может внезапно разрядиться, и купила заранее «банку», которая лежала пока невостребованная в моей сумке. Сегодня будет мой день, что бы ни думал про это весь окружающий мир!

Бизнес-план в непромокаемой папке я прижимала к себе правой рукой, столь же крепко держала ремешок висящей на плече сумки левой, попутно вцепившись в ручку зонта. Добравшись до спасительного сухого островка, коим оказался табачный павильон, я зашла внутрь, сложив зонтик, наткнулась на жалостливый взгляд стоявшей за прилавком продавщицы и, получив молчаливое одобрение, разложила свои вещи на свободном столике. За ним было принято стоя глотать растворимый кофе, запивая пирожок за двенадцать рублей, теперь же он стал хранителем моих туфель, на которые я откладывала аж целых два месяца, и того, что обещало мне долгожданное продвижение по службе. Столик не возражал, единовластная управительница рая курильщиков — тоже.

— Может, вам того, кофейку? — Женщина за прилавком решила проявить сочувствие, и сегодня я была даже благодарна ей за это, посчитав добрым знаком.

— Ой, нет, спасибо, мне нельзя… — Сделав очень грустное якобы от этого факта лицо, я подумала, что если уж я выпью местный напиток, который по какому-то недоразумению носил название «кофе», то мне действительно ничего больше будет нельзя. Я достала из сумочки телефон, набрала не глядя заученный номер подруги и, подождав долгие два гудка, услышала заветное «ну я же говорила».

— Ну я же говорила. — Оля, или Оливия Адамиди, как ее именовали некоторые клиенты, конечно, не была никакой потомственной греческой провидицей. Но вот что у нее было не отнять, так это чуйку на разного рода неприятности. Очевидно, именно это (а также диплом психолога, живой ум и бойкий язык) позволило ей стать весьма востребованной в сфере навешивания лапши на уши. Сама Оля, зная мое скептическое отношение ко всей этой магии, не настаивала и не пыталась меня ею заинтересовать, лишь загадочно хмыкая, однако к ее советам я предпочитала прислушиваться. К сегодняшнему дню меня готовила именно она.

— Да-да, я знаю, — обреченно ответила я ей, становясь поочередно на каждой ноге в позу журавля и снимая промокшие капроновые гольфы.

— И где ты? — В трубке послышался выдох: Оля курила длинные, тонкие и темные сигареты, которые делала сама из какого-то заказываемого за тридевять земель табака. Курила одну за одной, не переставая. Я словно наяву ощутила этот тяжелый, терпкий запах, окутывающий мою подругу, будто вуаль, и поморщилась, пытаясь сообразить, куда же я «выгребла». Озвучив предполагаемый адрес, а затем и точный, с которым помогла продавщица, я услышала в трубке задумчивое хмыканье и, кажется, постукивание острых ноготков по столу. А потом заветное «жди» и короткие гудки прерванного звонка.

Тяжело вздохнув, я положила телефон на столик и принялась вытирать бумажными платками ступни, пристроившись на табуретке, которую мне милостиво предложила эта неумолимо приближающаяся в моих глазах к лику святых работница табачного киоска. Промокшие и порвавшиеся за мой путь по автострадному морю гольфы были безжалостно отправлены в мусорку — в сумке у меня было целых две запасные пары. А еще лейкопластырь, бинт, «дорожный» швейный набор, косметичка и даже запасной лифчик, и еще одна белая блузка, если вдруг с моей что-то случится по дороге.

Поджав ноги под себя, я сидела на табуретке в дешевом табачном киоске, смотрела в окно, за которым лил дождь, гудели никуда не едущие машины, и надеялась, что Оля, как всегда, сотворит свое маленькое чудо и сможет сделать так, чтобы я добралась до пункта назначения.

Через пятнадцать минут, когда моя вера в подругу начала чуть-чуть, самую-самую малость, давать трещину, дверь киоска открылась и в него втиснулся здоровенный, облаченный в джинсы и кожаную куртку мужик, похожий на страшный сон любого предпринимателя из девяностых. Из-под тяжелых бровей он окинул меня мрачным, хмурым взглядом, от которого хотелось сильнее вжаться в табуретку, а еще лучше — раствориться в стене. В павильончике, что, оказывается, успел стать для меня весьма уютным и почти родным, сразу стало тесно и словно бы потемнело.

— Давай быстрее, я тут на тротуаре припарковался. — Я не сразу разобралась, что это басовитое ворчание, которое издал новый посетитель «табачки», адресовалось мне, потому мужчина, переступив с ноги на ногу, тяжело вздохнул, посмотрел на продавщицу, которая решила передислоцироваться за кассовый аппарат, и, протянув ко мне свою ручищу, просто сдернул меня с табуретки.

К этому я была не готова.

Истошно заорав, я со всей силы колошматила его свободной рукой, а когда этот бугай вдруг закинул меня на плечо, впилась зубами в единственное, что было мне доступно — в его ухо. Мужик взвыл, нецензурно выругавшись, и стряхнул меня обратно на табуретку.

— Ты больная, что ли?! — Прижав ладонь к уху, на котором остался очень явный и наливающийся кровью след от моих зубов, бугай навис надо мной, гневно сопя и закрывая мне собой весь белый свет. — Меня Оля послала, баба ты сумасшедшая. Собирай свои шмотки и пошли, довезу тебя куда надо. Связался же с истеричкой… — Я еще ошарашено моргала, когда этот «посланник» вышел на улицу, под дождь, ругая меня на чем свет стоит. Медленно до меня начало доходить, а когда через полминуты на экране телефона высветился номер Оли, я, наконец, поняла, что она это сделала. Оля сотворила чудо.

— Ты зачем Илью укусила, мать? — голос подруги просто искрился весельем.

2. Глава о вреде пьянства, поспешных решений и переселения душ

Надежда — это хорошая вещь, может быть, даже лучшая, а хорошие вещи не умирают.

«Побег из Шоушенка»

Я лежала в постели, не открывая глаз, и думала, что вчера взяла лишку. То ли так повлиял дым от курильницы, то ли вино, которого мы в итоге выпили больше, чем одну бутылку, но такие красочные мультики (пусть и немного пугающие, не каждый день увидишь собственную смерть!) я смотрела только в младшей школе.

Протяжно зевнув, я вдруг поперхнулась и взвыла от боли в груди, там, куда во сне подруга ударила ножом. Распахнув глаза и машинально прижав к солнечному сплетению ладонь, я вдруг поняла, что вовсе не дома у Оли. Убрав руку, я увидела, что никакого смертельного ранения под ней, конечно, не оказалось, но сама я облачена в какую-то несуразную ночную рубашку до пят и лежу в огромной, высокой кровати с балдахином, достойной очередного фильма про страдающее средневековье. Впрочем, оглядев комнату, в которой оказалась, я поняла, что вопрос со средневековьем спорный; ну разве что, может быть, раннее…

Чем я только не увлекалась в студенческие годы, и реконструкторство, а именно — шитье костюмов и выгул их на исторических фестивалях, занимало в те годы едва ли не большую часть моего свободного времени. Я находила что-то очаровательное в том, чтобы окунуться на пару дней в эпоху прекрасных дам и их рыцарей или во времена набегов на Англию со стороны островитян-викингов. Примеряла и сама образ суровой воительницы, впрочем, исключительно на «костюмированных» выступлениях — в бой, как некоторые дамы, я не совалась, было откровенно страшно. И сейчас, осматривая комнату и вороша в памяти все знания, что были мной почерпнуты за тот продолжительный и бурный период молодости, я поняла, что слюдяные пластинки в узких окнах и обшитая деревом комната указывали, скорее всего, именно на раннее средневековье. Однако товарищи реконструкторы явно схалтурили — под потолком висел вполне современный полусферический плафон из матового, непрозрачного стекла, а у противоположной стены стояло антикварного вида, но все же — трюмо, с вполне чистым зеркалом, насколько я могла судить, сидя на кровати.

Потирая ладонью солнечное сплетение, которое все еще странно ныло, я спустила ноги с постели и, решив более внимательно осмотреть затянутую сумраком комнату, поискала глазами переключатель. На видном месте его нигде не было, кажется, чтобы не пихать на стену совсем уж современный атрибут, тут просто поставили «умную» лампу. Дабы увериться в своих размышлениях, я хлопнула в ладони, выжидающе глядя на потолок, и, сначала тускло замигав, лампа через мгновение засветилась ровным, приятным дневным светом, мерцая, словно бы внутри парила золотая пыль. Полюбовавшись необычным светильником, я, подтянув левой рукой слишком длинную ночную рубашку (а кто меня вообще переодевал?!), прошлепала босыми ступнями по деревянному же полу, внимательно рассматривая комнату. Камин, вокруг которого была предусмотрительно оставлена каменная кладка, тлел еще теплыми углями, и я, мимоходом взяв со стоящей рядом кованой дровницы аккуратное полешко, сунула его в топку. Меня заинтересовало антикварное трюмо, явно из настоящего дерева, украшенное изысканной резьбой, а вблизи выяснилось, что еще и металлической всечкой. Серебристые узоры на деревянной поверхности сплетались в причудливые картины, на которых парили дивные птицы, скакали прекрасные кони и росли невиданные растения. Водя пальцами по этому мебельному чуду, я глянула в зеркало и почувствовала, как сердце предательски пропустило удар. Сев на придвинутый к трюмо стул, я оперлась на спинку, не сводя взгляда с отражения, потом — ущипнула себя за руку и, вскрикнув, с еще большим шоком уставилась в зеркало.

Из него на меня смотрела девушка, настолько похожая на меня, что если бы не ее длинные волосы, заплетенные в толстую косу, против моего ассиметричного каре, которое я всегда делала, и отсутствие маленького, почти незаметного следа от сделанного в юношестве пирсинга правой брови — я бы сама могла обмануться. Я подняла руку — отражение идеально повторило мой жест. Опасливо наклонившись ближе, я рассматривала свое «не свое» лицо в зеркале. Оно было моложе. Волосы гуще, я бы даже сказала роскошней, была бы у меня такая шевелюра — я бы ее тоже не обрезала. А вот светлые ресницы, которых явно не касалась краска, почти сливались с бледной кожей, непорядок. Губы менее яркие, натурально-розовые, без татуажа, который я делала в прошлом месяце. Кожа светлее, родинка под правым глазом чуть сдвинута к виску. Откинувшись обратно на спинку стула, я посмотрела на пальцы и уже не удивилась короткому «обрезному» маникюру, вместо привычного мне «френча».

Итак — кто же я?

Я снова оглядела комнату, понимая, что это никакая не реконструкция, а мой сон — вовсе не сон. Голова шла кругом и я, подавив желание нервно хихикнуть, сделала глубокий вдох и ме-едленно выдохнула. Потом еще раз и еще раз, пока не почувствовала, что способна трезво рассуждать.

Встав со стула, я ощупала себя, прошлась по комнате от двери до слюдяного окна, чувствуя, что и двигаюсь теперь немного иначе, даже хожу другой походкой. В окно было ничего не видно, и оно, ожидаемо, не открывалось.

Сев на край кровати я задумалась, ощущая, как пальцы, словно бы на автомате, потянулись теребить кончик пшенично-платиновой косы. В этот момент дверь с тихим скрипом отворилась, в образовавшуюся щель робко заглянула женщина неопределенного возраста, курносая, темноглазая и в чепчике, живо напомнившем мне готовую ко взлету чайку. «Надеюсь, мне такое носить не придется…»

— Госпожа, вы уже проснулись?

Ладно, я — госпожа, это уже неплохо. Осталось понять — чем именно я повелеваю. И кем, кроме этой женщины, видимо.

Я кивнула, молча смотря на заглядывающую в мою (?) комнату служанку.

— Мне подать вам воду для умывания? Распорядиться о завтраке? Повеста Виала еще не проснулась, мне разбудить ее? — Ворох вопросов высыпался на меня, и я, твердо решив не повторять стандартных ошибок всяких разных «попаданок», книжки про которых я читала в то же время, когда шила костюмы, величественно кивнула.

3. Глава, в которой есть пострадавшие

В мире есть столько интересных вещей,

которые я не умею делать вообще.

Я все их хочу научиться уметь.

Ну если не все, то хотя бы треть.

«Жизнь». Группа «Обними кита»

Передо мной под касаниями беспечного ветра колыхались уже знакомые цветы. Запах лугового меда ударил в нос, но теперь он казался тошнотворно приторным, отдающим болезненной мигренью в висках. Я, приложив пальцы к голове, медленно обернулась и увидела неподалеку от себя парящую в воздухе тень, похожую на женский силуэт. Она то уплотнялась, то снова таяла, словно бы ей не хватало сил для того, чтобы появиться. Стоило мне сделать несколько шагов к ней, как она протянула ко мне руки, а потом сложила их в молитвенном жесте. Я медлила, не решаясь прикоснуться к неизвестному, тень, не издавая ни звука, все так же тянулась ко мне, не сдвигаясь с места, потом упала на колени, и я вдруг увидела призрачный силуэт длинной косы, переброшенной через плечо. Могла ли это быть Ольга? Я сделала шаг вперед и протянула к плечу тени руку, и в тот момент, когда мои пальцы почти коснулись ее, я вдруг услышала где-то на самом краю своего сознания тихий, отчаянный крик. Ольга! Отдернув руку, я увидела, как тень уплотнилась и одновременно с этим — потеряла человеческие очертания и бросилась ко мне. Время замедлилось: сгусток тьмы летел в мою сторону бесконечно долго, а я падала спиной назад, в цветущую траву, и в воздухе, между мной и атакующей меня тварью, вдруг возникла маленькая серебристая звездочка. Она вспыхнула, вытягивая свои лучи по направлению к летящей тени, и та попыталась словно бы извернуться, избежать неминуемого столкновения… и разлетелась на куски под острыми серебряными лезвиями.

Вынырнув, словно из глубокого омута, я судорожно вздохнула, и надо мной тут же склонились два лица: одно принадлежало Рудольфу, а второе — незнакомому мне мужчине, седому, с благообразной ухоженной бородой и внимательным, острым, беспокойным взглядом.

— Эва, ты пришла в себя! — Отец попытался обнять меня, но старец его остановил властным жестом и, пробормотав под нос что-то на знакомо звучащем, но непонятном языке, протянул ко мне ладонь. Я недоуменно уставилась на его руку, а потом вдруг ощутила странное покалывание в голове и поняла, что источником этого ощущения был старик.

«Ты что, пытаешься читать мои мысли?!»

Стоило мне только возмущенно подумать об этом, как глаза старца расширились, и он, опустив ладонь, пробормотал извинения за свой поступок и отошел, дав королю возможность стиснуть меня в медвежьих объятиях. Сипя, я поведала, что сейчас в мире станет на одну принцессу меньше, и тому придется выходить замуж самому. Отец сразу отпустил меня, очевидно, его такая перспектива совсем не прельщала, и я, отдышавшись, наконец смогла оглядеться, старательно игнорируя пристальный, любопытный и непонимающий взгляд седовласого.

— Магистр Фарраль сказал, что ты была за гранью. — Отец крепко сжимал мою ладонь, а я, аккуратно сев на полу (все это время я лежала на нём?), почувствовала легкую, но усиливающуюся тошноту, о чем не преминула сообщить, прижав ладонь ко рту. Дорогой серебряный кувшин вряд ли обрадовался бы такому использованию, если бы его кто-то спрашивал, но такова была его судьба... и когда я, скривившись, наконец отлипла от него, чувствуя вместе с облегчением неприятное жжение в гортани, мне было его почти жаль. Нормально ли это — жалеть предметы обихода? Ответа на этот вопрос я не нашла и, вздохнув, перевела виноватый взгляд на отца, надеясь, что он объяснит мне, что вообще произошло. Но слово взял мужчина, представленный мне магистром Фарралем.

— М-м-м… Ваше Высочество, я прошу прощения еще раз за то, что пытался прочесть ваши мысли. Мне нужно было удостовериться, что именно вы вернулись из грани, а не какая другая тварь.

Я пристально смотрела на говорящего со мной, а потом покосилась на отца. «Ну и что это за хрень? Кто этот хмырь, и что за тварь вы тут ждали вместо меня? Давай, пап, включи интуицию, я ведь ничегошеньки не знаю об этом мире и о том, можно ли доверять этому косплею на Гэндальфа Серого!»

Отец, заметив мои взгляды, непонимающе нахмурился, а потом, беззвучно протянув длинное «О-о-о», покачал головой, словно бы говоря и да, и нет одновременно. Старец, увидев эту пантомиму, вопросительно посмотрел на меня, потом на короля, потом снова на меня и вздохнул.

— Я служил вашей семье сорок восемь лет, Рудольф. И так вы платите мне за мою верность? Сейчас речь не обо мне или вас — речь о здоровье юной... — «...юной? Стоп, а сколько мне, вернее, этому телу, лет? И до скольких тут живут люди?» — ...принцессы Эвелин. Я, конечно, не могу требовать, но прошу вас рассказать, что вы знаете о случившемся, это может оказаться жизненно важным!

Отец выглядел посрамленным этими словами, а я, взвешивая все за и против, смотрела на возмущенного до глубины души старика, который с оскорбленным и беспокойным видом стоял надо мной, выражая немой укор.

— Я принимаю ваши извинения. Только воды дайте, — решила я прервать сцену «оскорблен и обижен», не сводя взгляда с магистра Фарраля. Выпив и смыв отвратительное ощущение приторной тошноты, я глубоко вздохнула и решила зайти издалека. — Магистр, вы слышали о каком-то цветущем поле? Там только красные и желтые цветы, они пахнут очень сладко. Иногда приятно, иногда тошнотворно. И нет солнца, хотя свет, кажется, повсюду? — Я внимательно смотрела на лицо мужчины, а затем, опираясь на руку отца, поднялась и села в кресло, стоящее рядом. Отец, взяв со стола слетевшую во время моего падения корону, молча водрузил мне ее на голову, предоставляя право самой решать, что говорить, и лишь ободряюще сжал мое плечо, словно бы стараясь поделиться своими силами.

Магистр Фарраль, помолчав, удивленно и обеспокоенно посмотрел на меня, а затем медленно кивнул.

4. Глава о мышах, молитвах и яблоках

Священность жизни. Вы в неё верите? Лично я считаю, что это чушь собачья. Жизнь священна, говорите? Кто это сказал? Бог? Если вы учили историю, то вспомните, что Бог был одной из самых главных причин смертности — тысячи лет. Индуисты, мусульмане, евреи, христиане — все по очереди убивают друг друга, потому что Бог сказал им, что это отличная идея. Миллионы убитых — и всё потому, что они дали неправильный ответ на вопрос о Боге.

«Ты веришь в Бога? — Нет». Бах! Готов. «Ты веришь в Бога? — Да. — В моего Бога?»

Джордж Денис Патрик Карлин.

Через полтора часа бесцельного блуждания по пустому храму я почувствовала, что мое первое знакомство с местной религией не задалось. Уходя, жрецы закрыли все двери, которые, очевидно, вели в помещения на втором этаже. Сунув свой нос во все углы, я обнаружила, что в храме царит идеальная чистота, а из предметов, которые я могла бы хотя бы теоретически переместить, здесь только лавки да свечи в огромных и тяжелых кандилах, стоящих под фресками. Не было ни чаш для купели, которую я обнаружила в соседнем зале, ни дополнительных свечей, даже захудалой табуретки мне не оставили. Будто я тут не с богиней общаться собиралась, а храмовую утварь воровать, ей богу!

Вернувшись к своим вещам, я закинула сумку на плечо и, подойдя к бассейну возле статуи, расстелила у бортика плащ и попыталась устроиться на нем поудобнее. Выходило в целом неплохо. В храме было тепло, приятно пахло воском и цветами, а тишина стояла мягкая и уютная, словно любимый плед. Сев и разложив книги перед собой, я согнула ноги в коленях, обхватила руками, положив на них голову, и посмотрела на статую прекрасной женщины, возвышающуюся надо мной. Тот, кто сотворил ее, был настоящим мастером: казалось, что еще мгновение — и прикрытая тончайшей вуалью грудь вздымется во вдохе, а сама богиня откроет глаза, сожмет пальцы на рукояти вложенного в ладони меча и услышит возносящих ей молитвы. Только вот сегодня здесь не было ее верных последователей, лишь одна я — не верующая ни в одного из богов своего мира и пока что не собирающаяся проникаться религией этого. И из молитв Светозарной у меня была только та, что я вычитала перед выходом во взятой с собой книге о культах и божествах. Судя по описанным событиям, если божества в этом мире реальны, вслух ее зачитывать совсем не стоило — был риск пообещать этой прекрасной женщине жизнь ее врага. Интересно, она считает своими врагами любого, кто не поклоняется именно ей, или тех, кто поклоняется кому-то другому конкретному?

Вздохнув, я принялась листать страницы книги, ища момент, на котором закончила читать. И ровно тогда, когда палец лег на нужную мне строку, я услышала шорох.

«Мыши?»

Мышей я не боялась, а их присутствие в идеальном внешне храме показалось мне даже забавным. Мышам плевать — дом бедняка, дворец короля или храм божества. Мыши просто хотят есть.

Отложив книгу, я встала, одернув подол платья, и пошла на шорох. Через пяток шагов я замедлилась — шорох был громче, чем даже от пары мышей, и я уже задумывалась о том, стоит ли мне вообще идти на источник шума или, может быть, лучше позвать на помощь...

«А кого я могу позвать? Эти каменные двери я не открою при всем желании, даже если вдруг захочу прервать общение с божеством досрочно. Мог ли в храме остаться какой-то зазевавшихся жрец, которого заперли случайно? Или это воришка? Или…» Я сделала шаг назад. До этого момента мне казалось, что роль свадебной жертвы была достаточной защитой от убийц, ведь вряд ли кто-то из местного дворянства захочет ощутить на себе все прелести кровопролитной войны.

Отступив на пару шагов, я огляделась, ища, что же могу использовать в качестве оружия. Взгляд скользил по зале, не зная, за что зацепиться: лавку я бы не подняла, а больше ничего тут и не было. Вряд ли незваный гость испугается нескольких свечек, зажатых в кулаке. Еще пара шагов назад — шум в соседней зале усиливался, кажется, я даже слышала, как кто-то ковыряется возле двери, ведущей на второй этаж, вот бы только знать, по какую сторону он ковыряется: все еще по ту или уже по эту?

Краем взгляда я уловила мимолетный блеск и, повернув на него голову, чуть не подпрыгнула от внезапной радости. Конечно! Меч в руках статуи, он же настоящий; по крайней мере, я на это надеялась, уповая на то, что пакостную бутафорию в этом мире меча и магии никто в руки божественной статуе не всунет. Подобрав юбку и стараясь производить как можно меньше шума, я добежала до статуи, взяла небольшой разбег и, в прыжке перемахнув бассейн у ног священного изваяния, обхватила ее руками, балансируя на небольшой площадке-основании, где, собственно, и стояла Светозарная.

«Надеюсь, что меч настоящий, а ты — не обидчивая. В конце концов, что лучше может защитить девушку, чем меч? Тем более — полученный из рук богини».

Закусив губу от напряжения, я начала аккуратно вытягивать клинок за рукоять вверх, но он, предательски застряв гардой, ни в какую не хотел поддаваться: растопыренные пальцы божества словно бы нарочно цеплялись за, по сути, небольшую и скругленную деталь, хотя казалось, что та должна была легко проскочить между переплетенных пальцев, стоит лишь только…

Повернув голову на усиливающийся шум, я чертыхнулась и уже не так осторожно дернула меч и вдруг почувствовала, вернее — не почувствовала сопротивления.

Мгновение полета спиной назад, крепко сжимая меч в руках, и я с оглушительным для тишины храма шумом упала в бассейн, перевернув все эти маленькие плавающие свечи, подняв целую тучу брызг и выплескивая воду на пол. Мой совсем не молитвенный вопль устремился под своды храма, тут же превратившись в неразборчивое бульканье, а потом — в резкий всхлип-вдох и кашель.

Переваливаясь через бортик мелкого, до бедра глубиной, бассейна, я одной рукой пыталась отлепить от себя мигом потяжелевшую шерсть юбки, а второй — крепко сжимала рукоять трофейного одноручного меча. Бросив испепеляющий взгляд в невозмутимый божественный лик, я поднялась на ноги, потом переставила их в более устойчивую позу, как учили когда-то в историческом клубе, и направила меч в сторону предполагаемого источника шума. Некоторое время в храме не раздавалось ни единого звука, кроме разбивающихся о камень пола капель, что щедро сыпались с подола моей юбки. Затем я уловила смешок. Тонкий, детский голос хихикнул раз-другой, заставляя волосы на затылке буквально встать дыбом, и затих. Послышались шаги и шлепки, словно кто-то босой шел по камню. Смешок раздался ближе, откуда-то сбоку. Резко развернувшись, я продолжала держать меч перед собой, стараясь не обращать внимания на то, как предательски дрожит его острие в моей руке.

5. Глава о тяжести даров

…его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия.

Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита».

Я никогда не летала во сне до сегодняшней ночи. Мне снился удивительный сон, словно бы я — птица, ясноокая и быстрокрылая. Я стремительно разрезала мощными крыльями воздух на высотах, недоступных человеку, созерцая мир под собой через разрывы облаков, любуясь им. И чувствуя свою власть над ним.

Проснувшись, я смотрела в укрытый полумраком потолок, пытаясь понять себя и свои чувства. Власть над миром? Очень смешно. Скорее тут мир владеет мной, причем — как хочет и во всех позах, а Светозарная — лучший тому пример.

Перевернувшись, я сжала пальцами подушку, утыкаясь в нее лицом и вдыхая передавшийся ей от моих волос запах лаванды.

«Лавандовый крем, так мамины руки пахли… пахнут, — поправила я сама себя. — Никакого прошедшего времени, мы увидимся, мы скоро увидимся, когда я… как только я…»

Резко сев, я яростно схватила подушку и со всей силы швырнула ее через комнату, в противоположную стену. Убийство все еще казалось мне чрезмерным решением, однако же… Ариман бы наверняка исполнил все, не раздумывая, предложи его бог ему это. Вчера я не сомневалась, что готова заплатить такую цену за то, чтобы восстановить свою семью. Вчера мне все было по плечу: я убила монстра, я стала защитником веры, я — принцесса, любимая собственным народом…

Медленно подняв правую руку, я посмотрела на мягко сияющий знак.

— Не пытайся меня одурачить. — Я смотрела на свою ладонь так, словно она была гадким созданием, а не частью меня.

— Это ты не дурачь себя, Эва. Прислушайся к себе, это — твои чувства… — Я ощутила насмешку в божественном голосе, что звучал где-то на краю сознания, а потом что-то сродни оплеухе и одновременно вылитому на голову ведру ледяной воды. Светозарная окончательно покинула мое сознание, сделав это намеренно неприятно — это я знала. Интересно, у всех защитников веры такие теплые отношения со своим божеством, или это мне так повезло, в порядке исключения?

Встав с кровати, я прошлепала босыми ногами по полу до оставленного Мирой кувшина с водой и жадно припала к нему, игнорируя стоящий рядом бокал. Прохладная жидкость принесла ясность, как и сквозняк, пробирающийся под длинную ночную рубашку к моим голым ногам. Вздрогнув от прикосновений потоков воздуха, я тряхнула головой, отставив кувшин в сторону, хлопнула в ладоши, зажигая магический светильник, и села за туалетный столик, намереваясь расплести волосы и расчесать их самостоятельно. «Не родилась принцессой — так и нечего к этой роли сильно привыкать!» На самом деле, я находила в этом занятии что-то медитативное, настраивающее на размышляющий лад. Пальцы привычно взялись за расплетание, а я в очередной раз задумалась, какие дары мне достались вместе с этим телом. Про знание языков я выяснила еще в первый день. Вчерашнее происшествие и слова отца дали мне понять, что уроки фехтования также не прошли даром — действительно, удачное совпадение: мои реконструкторские потуги и мышечная память этого тела. Если бы не это, мои косточки стали бы отличным дополнением к интерьеру молельного зала. Так что еще помнит это тело? Стоит уточнить у отца, какие причуды своей дочери он поддерживал, пожалуй, займусь этим сразу, как только мы останемся наедине.

Шум за дверью отвлек меня от мыслей, и я, встав, уже было пошла открывать, но вовремя вспомнила, что стою лишь в одной ночной рубашке. Она хоть и доходила до пят, но явно была не тем предметом гардероба, в котором надлежало порядочным принцессам (а я — порядочная?) выглядывать в коридоры замка. На скорую руку, прислушиваясь к возне за дверью, нацепила на себя первое попавшееся верхнее платье, злостно шипя на плохо поддающуюся шнуровку, и, махнув рукой, решительно дернула дверь.

За порогом комнаты замерла Мира и высокий, рыжебровый и абсолютно лысый худощавый мужик. Кажется, брови были единственной выжившей на его голове растительностью — его серые, цвета грозовых туч, глаза пристально изучили меня с головы до пят, и он только собирался что-то сказать, как Мира (ах, моя милая защитница), вырвав из рук мужчины деревянный меч, который он принес, со всей силы огрела рыжебрового по груди.

— Ах ты, каргасово семя! Охальник! Душегубец! Да кто ж видел, чтоб Ее Высочество ни свет ни заря поднимал какой-то безродный…

— Мира, остановись. — Я вдруг почувствовала гнев, который волной разбежался от доселе смиренно терпевшего брань и удары мужчины. «Безродный… вот что тебя зацепило? А я теперь, получается, могу чувствовать эмоции?» Я бросила взгляд на раскрасневшуюся Миру, что держала в руках деревянный меч и весьма уверенно, надо сказать, это делала. Нет, ее эмоций я не чувствовала. Или эта способность проявилась выборочно, или улавливала я только сильные всплески. А если так…

— Прошу простить мою служанку. Мира иногда перебарщивает с заботой обо мне, но делает это исключительно из благих побуждений.

Мужчина пожевал губами и, коротко поклонившись, снова покосился на меч, который Мира не собиралась ему отдавать.

— Я готов возобновить тренировки, Ваше Высочество, как велел ваш отец и мой король. Жду вас на заднем дворе. — Повторив поклон, рыжебровый удалился, а вместе с ним ушел и его стремительно затухающий гнев. Я, покачав головой, подцепила сконфуженную моими словами женщину под локоть и, затащив в комнату, закрыла дверь.

Мира выглядела практически виноватой, а деревянный меч, который она прятала за спиной, придавал ей едва ли не девчачий вид. Я не могла сдержать улыбки.

— С такой защитницей мне ни один драконопоклонник не страшен, но, — я подняла указательный палец вверх, стараясь смотреть на служанку строго, — все же говорить о безродности было лишним.

Согласно кивнув, женщина вздохнула и, наконец, протянула мне деревянный меч. Я взялась за едва шершавую, отполированную явно моей ладонью рукоять, чувствуя, как пальцы привычно сжимаются на ней, и, прислонив меч к стенке возле трюмо, принялась разоблачаться из абы как надетого платья. Мира тут же присоединилась к этому действу, и вместе мы смогли победить запутанную мною шнуровку.

6. Глава о вместительных сундуках и простых именах

Y me gustan sus ojos su bondad y alegría

Y me gusta su nombre simplemente María

Simplemente María, María, María.

Песня из известного (когда-то) сериала.

Все же у положения принцессы есть свои плюсы. Быстрым шагом двигаясь по коридору, сжав кулаки и гордо задрав голову, я видела окружающий мир весьма смутно из-за подступающих слез, но переживать о том, что в кого-то врежусь, не приходилось — люди отскакивали с дороги прытко, словно тренировались делать это много лет. Впрочем, кто знает, как часто кто-то из представителей королевской семьи носился по коридорам замка, в гневе, ярости или под властью других, не менее сильных чувств?

Ноги несли меня незнамо куда, замок я так и не осмотрела полностью, но хотелось оказаться подальше от людей. «Размечталась, уши развесила, отцом назвала, дура, дура! Умер твой отец, хватит тешить себя сопливыми мечтами о том, что любимый папочка придет и решит все твои проблемы! До тридцати двух лет дожила, а ума не нажила!»

На глаза удачно попалась какая-то дверь, и я, даже не задаваясь вопросом, что это за помещение, дернула за ручку на себя, практически влетая в небольшую, малоосвещенную комнатку, захлопнула за собой дверь, закрывая ее на засов и утыкаясь лбом в теплое дерево, и позволила себе наконец-то расплакаться.

Мне было очень больно и очень обидно. «Как он не понимает! Нет никакой разницы, кто в теле его дочери: если Ариман окажется достаточно беспринципным, то после свадьбы смерть быстро соберет свой урожай в виде меня, Рудольфа и всех, кто даже случайно выразил свою преданность и уже попал под пристальный взгляд его шпионов». Я была практически уверена, что Виала во дворце даже не столько затем, чтобы следить за моим «поведением и порядочностью» и чему-то там обучать, хотя ей, очевидно, мысль поунижать принцессу приходилась по вкусу, а именно для того, чтобы запоминать, кто ходит в доверенных лицах у короля. Всхлипнув, я решила все-таки отлепиться лбом от двери и посмотреть, куда меня занесло, и, обернувшись, столкнулась с чужим взглядом.

Ошарашенный моим появлением мужчина, тут же неловко отводя глаза, вытянулся по струнке, как делали стражники в замке, и, склонив голову и лицезрея подол моего платья, спросил у меня, чем он может служить.

«Блять».

— Отвернись! — потребовала я, и мужчина моментально повернулся ко мне спиной, прямой, словно палку проглотил.

Быстренько вытащив из-под рукава нижнего платья платок (да будет благословенна Мира, самая лучшая из всех служанок, какие только могут быть!), я принялась вытирать лицо, обрадовавшись в первый раз в жизни, что не накрашена.

Ситуация была отвратительная: влетела к кому-то в комнату, прервала чужой отдых, измазала соплями дверь, и все это еще надо помножить на то, что ворвалась я в комнату к мужчине, и что он еще и мой подданный. Отлично, просто изумительно, десять принцесс из десяти! Надо было срочно выходить из положения. И из комнаты… но как?

Нервно поправив корону-обруч на голове, я, потеребив еще мгновение платок пальцами, вздохнула.

— Можешь повернуться.

Мужчина помедлил, потом с некоторой опаской развернулся, бросив короткий взгляд мне в лицо, и с еще более обреченным видом уставился на подол моего платья.

«Ага, очевидно, надеялся, что тебе показалось. Нет, милый, тебе не показалось, к моему глубочайшему сожалению».

— Ты кто? — Если что, тут темно, спишу на то, что не рассмотрела, а если это вообще кто-то мелкий, так принцессе и в лицо таких знать не обязательно, обычно. По крайней мере, все, что я пока успела понять о настоящей Эвелин, это то, что она не особенно интересовалась простыми людьми и чем-то, кроме собственного блага. Винить ее в этом я не могла, а сейчас это вообще играло мне на руку.

— Альвин, Ваше Высочество.

Я, все еще чувствуя в носу предательскую влажность, старательно удерживала себя от постыдного шмыганья и, выгнув бровь, поинтересовалась:

— Просто «Альвин»?

Мужчина, кажется, смутился еще сильнее. Полумрак мешал мне разглядеть его лицо как следует, но, кажется, стоявший напротив меня был едва ли мне не ровесник. В смысле — мне настоящей, а не принцессе. Хорошо сложен, даже побрит (Это он сам додумался или подражает кому-то? Большая часть виденных мною мужчин, из числа стражи, имела бороду разной степени длины, и далеко не всем она шла), одет вроде бы тоже опрятно. Мысленно я нервно хихикнула, размышляя, что тут-то я по «канону жанра» должна падать в крепкие объятья и порочить честь принцессы… А я вот даже не знала, есть ли что порочить, кстати.

— Да, Ваше Высочество. Я из простых людей, мне родовое имя не положено.

Я кивнула, принимая эту информацию.

— Ну, а делаешь-то ты что тут, Альвин? — Мой вопрос загнал мужчину в тупик, он чуть недоуменно огляделся, словно бы вспоминая, где находится, а я фыркнула, чуть насмешливо. — Да не прямо здесь, а вообще, в замке.

Облегчение во взгляде мужчины заставило меня чуть улыбнуться. Как мало надо человеку для счастья — всего лишь понять, что именно у него спрашивает дурная баба, по случайности вломившаяся в его комнату и оказавшаяся принцессой.

— Я служу помощником капитана стражи, барона Эддрика. — Кажется, в голосе проскользнула нотка гордости. Впрочем, возможно, и правда было чем гордиться. Молодой, не родовитый, а уже — помощник капитана стражи в замке.

Кивнув, я огляделась. Надо было как-то выбираться отсюда, но как сделать это незаметно? Взгляд пробежался по стенам, зацепиться было не за что. Маленькие слюдяные окна на втором уровне замка — скорее способ уйти из этой жизни вообще, нежели конкретно из этой комнаты. Альвин мужественно стоял на месте, кажется, даже не шевелясь, чем меня одновременно и радовал и раздражал.

— Альвин, зажги свет, пожалуйста. — Да, я буду вежливой принцессой. Что бы там ни воротила настоящая Эвелин — мне ее поведение повторять от жеста до жеста не требуется. В любимицу народа я позавчера уже поиграла, вроде бы вышло неплохо, продолжим идти тем же путем.

7. Глава о титулах, героях и женихах

В сердце и в мыслях звенят раскаты грома,

В душе состояние, как после погрома,

Иногда, чтобы жизнь стала чуточку лучше,

Все, что имеем, надо разрушить.

Lascala — «Сильнее»

Помнится, я собиралась не делать никаких особо отступающих от нормы поступков. И в тот день, когда я привела Марию в замок, мне казалось, что я это правило нарушаю — притащила «приблуду», мало того, что служанку нянькаться заставлю, так еще и сама с ней возиться буду. Но оказалось, что в этом случае все как раз было более менее в рамках нормы. Правда, мое действие не совсем правильно истрактовали.

Тем же вечером, наблюдая, как Мира купает девочку в моей бадье (я твердо решила, что Мария будет жить со мной в одной комнате, и даже выбрала место, куда поставить ее собственную кровать и сундучок под вещи), я совсем не ожидала вопроса, которым меня озадачила моя верная служанка.

— Благое дело вы задумали, моя госпожа. Может быть, вам стоит и о других сиротах позаботиться?

Я в некотором замешательстве посмотрела на женщину, она, купая мою немую протеже, улыбалась и с интересом поглядывала на меня. Заметив мой взгляд, чуть смутилась, возможно, подумав, что лезет не в свое дело, но я кивнула.

— Продолжай.

— Сирот не то чтобы очень много, не больше, чем в других королевствах, но и не меньше. Сейчас вы, моя госпожа, на виду у столь многих людей… быть может, ваш пример заставит их обратить внимание на тех, о ком больше некому позаботиться?

Я задумалась — в словах Миры было много смысла. Защитница веры, спасительница сирот, Эвелин Латисская, принцесса Андарии. Звучало весомо, пафосно и, самое главное, не так уж далеко от истины.

— Для того, чтобы быть примером, мне нужно чуть больше, чем одна сирота. А организовывать целый приют сейчас, боюсь, короне не по карману. Но ты права. Надеюсь, я успею… — не закончив вслух фразу, я все равно ощутила, как ее конец повис в воздухе. Служанка опустила глаза и строгим голосом сообщила Марии, что юные леди не плескаются водой в купающих их старых женщин. Девочка сделала максимально благовоспитанный вид, и Мира принялась за мытье ее волос. Вшей, слава Светозарной, удалось избежать.

— Думаю, стоит показать юную леди магистру Фарралю.

Я снова кивнула, меня тоже беспокоила немота девочки. Визуальный осмотр ничего не дал — язык на месте, никаких повреждений на нем не было. На большую оценку я была неспособна — мои познания в медицине оставались на уровне оказания первой помощи, но никак не выше. Если окажется, что девочка способна говорить физически, возможно, мудрый чародей сможет со временем вернуть ей дар речи. По крайней мере, мне этого очень хотелось.

Итак… из отведенного мне месяца условной свободы оставалось двадцать семь дней. С королем за день я больше не виделась, мне даже казалось, что он сам избегал меня. Я была не против — сказать ему мне было нечего. Потратив часть дня на то, чтобы обсудить с Мирой переобустройство комнаты под проживание там маленькой фрейлины, я рисовала сейчас, сидя за столом в своих покоях, набросок выкройки будущих штанов. Носить штаны ее сыновей все же казалось не самым удобным делом, тем более что в бедрах они мне были практически впритык, а во всех остальных местах — болтались. Вспоминая, как шила себе фестивальные платья, а парням из нашего отряда — элементы костюма, я, ностальгически улыбаясь, водила угольной палочкой по листу бумаги. Раз уж верх штанов все равно будет скрыт одеждой (шокировать общественность обтянутой брюками попой принцессы я не собиралась), то можно посадить их по фигуре, чтобы ничего не сползало и нигде не терло. Без промедления выбрав вариант с наружными швами и подождав, пока Мира закончит с банными процедурами девочки и уложит ее, уставшую и сонную от всех потрясений, в мою кровать, я показала ей свой рисунок и коротко пояснила в чем идея.

Мира задержала на мне странный, долгий взгляд, и я закусила губу — да, построение выкроек это не то, что должна была знать принцесса, явно не то. Но не идти же к незнакомой мне портнихе, или что, шить на коленке по ночам самой? Мире я доверяла, ей доверяла Эвелин, король… а все ее действия за эти три неполных дня, что я тут пробыла, показывали, что даже тогда, когда не одобряет действий принцессы, она остается ей верна.

— Да, Ваше Высочество, я могу это сшить. Нужно снять мерки. Вы… уверены, что хотите носить это?

— Мира, мои платья прекрасны, но они не переживут тренировки и поход… Потребуется новый гардероб, но он должен подобать моему положению, потому вот это безобразие, — я постучала пальцем по рисунку, — мы скроем под укороченным платьем.

Мира, задумчиво рассматривая рисунок, кивнула, а затем вдруг загадочно улыбнулась.

— Моя госпожа имеет еще какие-то требования к своему новому наряду?

Я поняла, что служанка что-то задумала. Почему-то возникло ощущение приятного сюрприза, который будет ждать меня в будущем. Помотав головой, я тоже ответила ей улыбкой.

— Мне нужен один комплект, совсем простой, чтобы не жалко было валяться в грязи на тренировках, пока мастер меча будет выбивать из меня пыль. — Глаза Миры опасно прищурились, словно бы она была готова прямо сейчас найти Харакаша и выщипать ему все оставшиеся на лице волоски. — Почему вы так не ладите?