21 05. Пельмешки.

21 05. Пельмешки.

После ночной ролевой игры в полярников наша рота пошла «домой». Снова через снежную целину. То ли мы пошли по другому маршруту, то ли за ночь горный ветер заровнял всё, как бульдозером, не могу объяснить, каким образом это получилось. Было очень печально, но мы снова ломились через сугробы. Правда, снега было не по пояс, а примерно по колено. По этой причине мы могли двигаться след в след за Сакеном. Он шел в головном дозоре, как всегда. Шел, шел, поднимал ногу для следующего шага, рантом сапога зацепил снизу-вверх резиновую крышку ПМНки. Крышка слетела, повалилась на снег, рядом шлёпнулось стопорное металлическое кольцо, а из сугроба остался торчать эбонитовый корпус мины. Следующие за Сакеном пацаны один за другим переступали через эти предметы, передавали по цепочке фразу «Осторожно, мина». Пришла моя очередь перешагнуть через этот натюрморт: мина-крышка-стопорное кольцо. Если сказать, что я очканул, так это ничего не сказать. Очко жимануло настолько, что возникла тупая идея обойти стороной этот участок. Но я не полез в нетоптаный снег, там могли находиться точно такие мины. Пришлось погрозить кулаком очку и перешагнуть эбонитовый корпус. Ощущения оказались самые низменные. Особенно когда заносил ногу. В этот момент я думал, что если поскользнусь или нога за миной провалится в снег слишком глубоко, то сяду на это «счастье» верхом. И будет как в песне «… а город подумал – ученья идут».

Нажимная мина стояла прямо в снегу, в середине толщи сугроба. Никаких следов отхода-подхода не было видно, никаких тропинок тоже. Как будто она самостоятельно материализовалась в толще снега. Как такое могло произойти? Кто-то установил её в тот момент, когда этот сугроб наметало? То есть в метель. Получается, что в пургу, в самый буран, какой-то дебил залез сюда, на высоту 3 000 метров, скрюченными замёрзшими пальцами вкрутил взрыватель, поставил мину на боевой взвод, да? Ну так же должно быть? Мины сами в снег не закапываются. Это должен был сделать какой-то человек. Какой? Кто? Наш или душман? А как он этого достиг? Ни за что бы не поверил, что такое возможно, если бы не трясся от ужаса, когда перешагивал через эту фигню.

Потом мы подобрались ближе к посту 3070, ближе к вершине. Там стали возникать из снега нагромождения скал. Вершина была достаточно крутая, снег на ней плохо держался, ветром его сдуло почти весь.

Среди этих скал мы нашли ногу. Ну как нашли - заметили. Она там давно лежала, это было видно по всему. Под одной из скал, в закутке, куда не задувало ветром снег, лежала нога в солдатском полусапожке, в зелёной штанине. Видимо, взрывом вырвало ногу из таза и зашвырнуло под скалу. Мы шли по той скале, смотрели сверху вниз. Нам было хорошо видно и понятно почему никто не полез, не вытащил её оттуда. Она там неспроста от человека оторвалась. Ясен пень, что там было минное поле.

Потом мы пришли на пост, на вершину 3070. Днём, когда светило солнце, на посту становилось почти тепло. Можно было понтоваться в хэбчиках. А ночью наступала редкостная жопа, как всегда это бывает в горах.

Нашей роте дали команду спускаться вниз. В очередной раз случилось то, чего мы не ожидали. То есть мы в очередной раз не ожидали, что начнётся самое поганое, а оно взяло и началось. Недавно я думал, что самое поганое – это в мокрой одежде сидеть в горах ночью на ветру при морозе минус 25. Однако вскоре я узнал, что бывает что-то хуже этого. Сказать, что? Говорю: спускаться по снегу с Зуба Дракона. Казалось бы – чё там такого? Только что мы ходили по таким же сугробам среди таких же скал. Чего теперь не нравится, чем одно отличается от другого?

Крутизной склона. На Зубе крутизна склона превышает 56 градусов. Если по горизонтальным сугробам ты пыхтишь, но идёшь, то по вертикальным сугробам ты успеешь только нелепо мяфкнуть, а затем с перекошенной от ужаса рожей полетишь вниз. И никому не известно во что ты шваркнешься своим тщедушным телом, в снег, в мороженную почву или в базальтовую скалу.

Когда-то, в юности, когда я был вьюношей, мне довелось впервые испытать ощущение беспомощности перед крутым скользким склоном. Зимой я приехал в город Мозырь, расположенный на холмах. После снегопада весь Мозырь и все холмы покрылись наледью, а Мозырьским дворникам в тот день не подвезли патронов. Либо ещё какая беда приключилась у них на крутом переломе. Что бы там ни было, но покрытые наледью дорожки дворники песком не посыпали. В результате этого логистического коллапса я стоял на вершине перевёрнутой параболы, смотрел с макушки холма вниз и понимал, что ещё один шаг и я полечу. Не вниз полечу, а сразу на тот свет. Потому что окончание ледяной дорожки упиралось в поворот автострады. Из-за этого поворота регулярно выплывали монстроидальные оранжевые автобусы «Икарус», «МАЗы» и «КрАЗы». Всем своим существом я ощущал, как шмякнусь сейчас на ледяную дорожку, как задерутся кверху мои тормашки, как наберу первую космическую скорость, после чего, с нелепым хрустом моих костей, чафкнет портал телепорта, расположенного между огромными колёсами двадцатитонного бетоносмесителя. Однако ужас, который я пережил на холме в Мозыре, отличался от ощущений на Зубе Дракона. Там я мог развернуться и пойти назад, а на Зубе не мог. Потому что советский солдат никогда не втыкает заднюю передачу.

Голова роты пошла вперёд по рыхлому снегу на спуск. Первые десяток метров прошла достаточно легко. Пока снег был рыхлый и не притоптанный, первые пацаны прошли нормально. Потом другие пацаны, которые шли за первыми, этот снег утоптали. Все остальные пацаны, которые шли за первыми и за вторыми, оказались в очень нехорошем положении. У всех экспериментальных сапог прогрессивный протектор забился снегом. Подошва превратилась в лыжи. Я стоял, смотрел сверху вниз на спуск длиной метра три. Всего-то 3 метра утоптанного, плотного снега уходило вниз среди скал. Смотрел я на этот желоб и понимал, что на моих подошвах точно такая же наледь, как там. Самой сердцевинкой жопы чувствовал, что если наступлю этой дрянью на ту дрянь, то полечу с балкона третьего этажа на камни. Но я не мог не наступить. «Я – солдат, я же в армии, блин»! - В ужасе я выматерился про себя, наступил обледеневшей подошвой в обледеневший желоб и полетел. А на горбу у меня болталось полцентнера. Да пулемёт в руках поперёк туловища добавил энтузиазма. Через долю секунды раздалось БАЦ, ХРЯСЬ! Полетели искры из глаз, пулемёт во что-то ткнулся стволом, в ушах загремел лязг, звон и очередная порция моего собственного некультурного мата.