Словом «смертничек» в нашем горнострелковом батальоне называли опознавательный медальон военнослужащего, введенный в Красной армии приказом Реввоенсовета в 1925 году. Это устройство состояло из пластикового пенала с бланком
и предназначалось для хранения всех необходимых сведений о бойце. Придумано это для того, чтобы патологоанатомам было проще составить себе мнение насчёт останков, если произойдёт что-нибудь нехорошее.
В Советской Армии «восьмидесятых годов» на территории Советского Союза солдатам и сержантам срочной службы опознавательные медальоны не выдавали. А за территорией Союза произошло вовсе наоборот. Едва мы прибыли в Баграм, перед началом Панджшерской операции, нашу роту застроили и поставили задачу каждому солдату заполнить «смертничек». По понятным причинам, мы сразу же догадались, что прогулка в Панджшер будет сущей безделицей, настроение у меня сделалось очень жизнеутверждающим, захотелось петь, плясать, собирать в поле цветы и наслаждаться пением птиц. Потому что, был шанс, что вижу это всё в последний раз.
«Ну и хрен с ним, раз в последний», - подумал сам себе я, ибо в гвардейском 365-ом полку в/ч 44077 меня научили, что советский солдат никогда не очкует, он сделан из брони и бетона. Как говорил кто-то из великих: - «Смелого пуля боится, об смелого гнуться штыки».
На этой патриотической ноте командир роты старший лейтенант Рязанов приказал Старшине выдать личному составу, то есть нам, опознавательные медальоны военнослужащего. Бланки следовало заполнить шариковой ручкой, затем поместить в пенал, завинтить крышкой и разместить в карман своего обмундирования.
По обычной армейской логике, пеналов хватило не на всех. Рязанов перед строем, в доходчивой манере, привёл цитату из расхожего армейского фольклора:
- Убили знаменосца - возьми автомат другого!
Эта фраза обозначала, что каждый боец, кому не досталось пенала, обязан проявить смекалку, находчивость и крепость морального духа. Он должен выдернуть пулю из патрона, высыпать из гильзы порох себе под ноги. После чего, задача сводилась к предыдущей: заполнить бланк, разместить в опустевшую гильзу, заткнуть ранее выдернутой пулей и упаковать в карман обмундирования. Как вариант, Ротный разрешил навесить гильзу с посмертной запиской на шею при помощи ниточки. Да-да, в армии всё устроено именно так: если командир разрешит бойцу надеть штаны, то боец будет щеголять в штанах, а если не разрешит, то это будет называться «форма номер один».
Большинство бойцов нашей роты не захотели носить на шее верёвочку с патроном и разместили «смертнички» в маленькие карманчики армейских брюк, которые промежду собой мы называли словом «пистон».
По прибытии в Панджшер наша рота заняла господствующие высоты в горах вокруг н/п Руха и организовала там посты боевого охранения. Лично я угодил на пост №12 Зуб Дракона. В одну из холодных, бесконечно длинных ночей, я сидел на этом Зубе, точнее, на армейском ящике из-под гранат и дежурил изо всех сил с пулемётом в руках. В третьей декаде ночи, на Третьей точке, в третий раз неожиданно сработала сигнальная мина. Понятное дело, что началась стрельба, в скалы полетели ручные гранаты. Как обычно, на двенадцатой секунде войны, на место событий прибыл Комендант поста прапорщик Хайретдинов с автоматом наперевес, устроил рёв и мат. Душманы от такого оборота событий сделались деморализованы, дезорганизованы и принялись грустно сожалеть, что рыпнулись ночью на наш пост. Мне стало ясно, что вот-вот их плотные колонны дрогнут, начнут откатываться назад и выйдут из сектора моего обстрела. А в секторе моём кромешная была темнота. Но, это нисколечко не означало, что там не могло находиться плотных колонн душманов. Если человек не видит суслика, это не значит, что суслика нет. Та же логика могла быть применима к душманам. Иначе, для кого Комендант так громко и круто матерился?
С этими героическими мыслями я принял решение открыть кинжальный огонь по душманскому флангу. У них, точно, в этом месте темноты должен быть фланг. А как же иначе? Из-за этих логичных рассуждений и ещё немного из-за скуки, я нажал на спусковой крючок. Мой пулемёт дал в темноту короткую очередь, после чего неожиданно для меня заглох, как мотоцикл без бензина.
- Чё за хрень, - подумал я сам себе, - где мой кинжальный фланкирующий огонь? Как могло случиться, чтобы ручной пулемёт Калашникова вдруг перестал стрелять? Так не бывает.
В полных недогонках я передёрнул затвор и повторно нажал на спуск. Выстрела не произошло. Я передёрнул ещё раз, снова нажал на спуск. В ответ снова раздалась тишина. В третий раз я потянул на себя рукоятку перезарядки и обнаружил, что с каждым передёргиванием затворная рама закрывалась всё меньше и меньше. А темнота кругом была настолько плотная, что я мог действовать только наощупь.
В кромешной тьме я вынул из бойницы пулемёт, положил себе поперёк коленей, решил снять крышку ствольной коробки. Обстановка на посту достаточно сильно склоняла к нервозности: вокруг в разные стороны метко палили мои товарищи, попадали по скалам, от скал летели и выли рикошеты, в хаотическом порядке гремели разрывы гранат и некультурная брань Коменданта. В такой ситуации мне очень захотелось, чтобы руки мои не дрогнули, детали пулемёта из них не выпали, никуда далеко не укатились в темноте. Ищи-свищи их потом в куче стреляных гильз.
Снял я крышку, запустил пальцы в кишечник пулемёта и обнаружил тройное утыкание. То есть, три патрона один за другим уткнулись в патронник и торчали там, как вилка выше обратной стороны коленок.
Выковырял я патроны из патронника, бросил под ноги, не захотел в темноте, в ходе боя, вставлять их в пулемёт второй раз. Боеприпасов было много, поэтому меня занимали не патроны, а причина, из-за которой они не пролезли в ствол. Отчего такое могло произойти? Можно было, конечно, собрать пулемёт обратно и притвориться, что я всё починил, бросил на пол патроны и всё стало нормально. Но, мы же не дураки, мы же - советские солдаты. Нас в школе, на очень полезной для долголетия дисциплине НВП (начальная военная подготовка), грамотно и методично научили обращаться с автоматом Калашникова.