[НАЧАЛО ЗАПИСИ // КАНАЛ: «STELLA_IMMERSIVA» — ЧАСТНЫЙ СТРИМ]
// ЗАГОЛОВОК: «Симфония Хаоса. Антракт. Pre-order the Hell!» //
Кадр замирает на самом эпичном моменте: три фигуры — светящаяся, как новогодний дирижабль, зелёная, с лицом, выражающим восторг клинического подрывника, и маленькая, отчаянно прижимающая к груди буль банку, — застыли в прыжке над бушующим багровым вихрем Врат Пекла. На заднем плане толпа искателей приключений с разинутыми ртами и натянутыми луками напоминала сцену из оперы, где хор запел не ту ноту и забыл, что делать дальше.
ГОЛОС СТЕЛЛЫ (шёпотом, бархатно-медовым, каким говорят о дорогом вине или свежезакопанном трупе): Тише... тише, мои дорогие меломаны. Прислушайтесь. Это не звук захлопывающейся книги. Это звук захлопывающейся клетки... для тех, кто снаружи.
Кадр оживает. Врата Пекла с оглушительным, сочным ХЛОПКОМ, словно космический паштетник, захлопываются, отсекая розовых беглецов от мира живых и оставляя на скале лишь кучку растерянных эльфов, орков и людей с выражением лиц людей, только что проигравших в лотерею джекпот.
Стелла: Они думали, что это бегство. Отчаянный прыжок в неизвестность, лишь бы не отвечать за счёт за испорченную дискотеку и испачканные доспехи. Как же они наивны. Как все мы наивны перед лицом истинного, чистого, неразбавленного пафосом искусства.
Бегство? Нет. Это — смена декораций. Маэстро не сбегают с собственного концерта. Они уходят в антракт, чтобы перевести дух... и подготовить для вас нечто... грандиозное. С кетчупом.
Кадр меняется. Быстрый монтаж: лицо КровавогоДжона, умытое фиолетовым бульоном и слезами ярости; тысячи матёрых игроков, нелепо подпрыгивающих под «I Like It»; пара латных перчаток, страстно вальсирующая на помосте и сносящая по пути хрустальную люстру стоимостью с небольшой остров.
Стелла (с восхищением, граничащим с истерикой): Они устроили самый громкий, самый ароматный и самый танцевальный скандал в истории этого сервера! Они заставили танцевать армии, заставляли железо заниматься любовью на публике! Они не сломали игру, мои дорогие! Они показали, насколько она хрупка... предсказуема... и до невозможности скучна без их божественного, абсурдного, розового безумия!
Кадр возвращается к теперь уже спокойным Вратам Пекла. От них валит лёгкий дымок.
Стелла (голос становится таинственным, как шорох мыши в кошельке анонимного донатора): А теперь... представьте, что будет, когда эти трое неудачников-гениев, эти розовые демоны, начнут дирижировать не в уютном, предсказуемом мире... а там, где хаос — это не особенность, а среда обитания. Где правила пишутся на песке, а песок этот — пепел от сгоревших душ. Где их «Сила Любви» и талант к созданию вонючих взрывов обретут совершенно новое, огненное звучание.
Готовьте уши и обоняние, мои меломаны. Антракт подходит к концу. Второй акт вот-вот начнётся. И он будет... жарким.
Оставайтесь на волне. Стелла Иммерсива — с вами. До скорой встречи в аду.
[КОНЕЦ ЗАПИСИ]
Сознание возвращалось к Копейкину не волнами, а какими-то отдельными, не связанными друг с другом обрывками, словно кто-то неумело склеивал разбитую вазу самым дешевым клеем, да еще и в полной темноте. Сначала пришло обоняние. Оно доложило, что пахнет тут, мягко говоря, не курортом. Воздух был густым, обжигающе-горячим с нотой жареной серы, привкусом перегоревшего озона, основа из тысячелетней пыли сгоревших грешников и яркое, неуловимое послевкусие безысходности.
Потом вернулся слух. Где-то вдали, за стеной оглушительного звона в собственных ушах, слышалось мерное, убаюкивающее бульканье лавы, периодические душераздирающие вопли (то ли отчаяния, то ли восторга — в аду черт разберет) и размеренный, как дыхание спящего дракона, скрежет камня о камень.
И лишь в самом конце, как главный счет за все удовольствия, вернулось осязание. А с ним — и вся палитра чувств.
— Ммммкх... кото...предел... — прохрипел Копейкин, пытаясь пошевелить языком, который по ощущениям напоминал кусок старого линолеума, забытый на солнцепеке.
— Буль? Большой урод живой? — раздался встревоженный, звонкий голосок прямо у его уха. — Печенька, смотри! Он кряхтит! Может, ему супчика? Буль!
Копейкин с титаническим усилием разлепил веки. Мир предстал перед ним в багрово-огненных тонах. Он лежал на спине на шершавой, раскаленной поверхности, напоминающей гигантскую наждачную бумагу. Над ним клубился смог, окрашивая небо в цвета запекшейся крови и синяка. Прямо перед его носом, на груди, сидела Нямка и с искренним беспокойством тыкала в его щеку закопченной ложкой.
Рядом, подперев голову руками, сидел Печенька. Он не двигался, уставившись в багровое небо широко открытыми глазами, в которых застыл немой вопрос ко вселенной: «Ну как? Ну как ты умудрилась воткнуть нас и сюда?». В своих рваных одеждах, покрытый слоем липкой сажи, с вечно испуганным выражением лица, он напоминал гномьего пророка, пережившего апокалипсис и оставшегося им крайне недовольным. В его руках пульсировала фляга с Эссенцией Хаоса. Та, в отличие от хозяина, казалась весьма довольной произошедшим и излучала довольное розовато-золотистое сияние, словно кот, умудрившийся стащить со стола целую жареную курицу.
— Они все... — прошептал Печенька, не отрывая взгляда от небес. — Все тысячи... Они теперь и здесь нас найдут?
— Заткнись... — простонал Копейкин, пытаясь приподняться на локте — Где... Плюх?
Как бы в ответ на его вопрос, с другого конца небольшой каменной площадки, на которую они, судя по всему, вывалились, раздался ликующий, слегка истеричный вопль.
— ПАЦАНЫ! СМОТРИТЕ! Я НАШЕЛ ИДЕАЛЬНОЕ МЕСТО ДЛЯ ЛЕТНЕЙ РЕЗИДЕНЦИИ! ВИД НА ВУЛКАН, ПОСТОЯННЫЙ ПОДОГРЕВ ПОЛОВ И БЕСПЛАТНЫЙ СУЛЬФУРНЫЙ СКРАБ ДЛЯ ЛИЦА!
Плюх, невероятным образом сохранивший свой бодрый настрой, стоял на краю уступа и с восторгом обозревал окрестности. Перед ними простирался поистине эпический пейзаж. Море раскаленной лавы, пульсирующее алыми и оранжевыми всполохами, расстилалось до самого горизонта, усеянное плавучими островами из черного, пористого камня. Воздух дрожал от жара, искажая очертания далеких огненных водопадов, низвергавшихся в бездну. В небе кружили какие-то твари, напоминающие помесь стервятника с угрем и паяльной лампой.
— Где мы? — с трудом выдохнул Копейкин, окончательно садясь и потирая виски. Его верный люк, покрытый новыми славными вмятинами и следами магических ожогов, лежал рядом.
— Ну, если верить гигантской неоновой надписи, которая светится на скале прямо за твоей спиной, — Плюх обернулся, широко ухмыляясь, — то мы в «ПЕКЛЕ. ЗОНЕ ПОВЫШЕННОЙ СЛОЖНОСТИ. РЕКОМЕНДУЕМЫЙ УРОВЕНЬ: 100+. ВХОД ОДНОСТОРОННИЙ. АДМИНИСТРАЦИЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПОТЕРЮ УРОВНЕЙ, СНАРЯЖЕНИЯ И РАЗУМА».
Печенька тихо и безнадежно простонал.
— То есть... обратно? — спросил Копейкин, в глазах у которого мелькнула слабая искра надежды.
— Односторонний, Копей, — весело пояснил Плюх. — Это как дверь в метро. Вошел — ищи выход с другой стороны. Если, конечно, тебя не затопчут насмерть толпой демонов по дороге. Но зато какая эксклюзивная локация! Я уже чувствую, как тут пахнет... возможностями! И серой. В основном серой.
В этот момент Нямка, уставшая тыкать в Копейкина, решила переключиться на исследование местности. Она подпрыгнула и с любопытством ткнула ложкой в небольшой, тлеющий угольек, валявшийся рядом.
Уголек с тихим шипением лопнул, выпустив облачко едкого дыма. И тут же из ближайшей груды камней, с звуком, напоминающим перемалывание гравия в бетономешалке, поднялась фигура.
Точнее, это было сложно назвать фигурой. Это было воплощенное нарушение всех санитарных норм и правил техники безопасности. Существо ростом с человека было слеплено из обожженной глины, раскаленного шлака и, судя по запаху, протухших яиц. Два уголька пылали в глазницах, а вместо рта зияла дыра, из которой капала на камни слюна, шипя и оставляя мелкие ямки.
— О, локальный житель! — обрадовался Плюх. — Надо спросить, как пройти к выходу. Или хотя бы к местному эквиваленту таверны.
Существо, издав низкий гортанный рык, сделало шаг в их сторону. Из его груди вырвался хриплый, натужный голос, словно кто-то говорил через мегафон, засунутый в ведро с кишками:
- ГРЕШНИКИ!!!!...Рраааа!»
— О, смотрите, оно говорит!
— Плюх... — запищал Печенька, вжимаясь в скалу. — Оно выглядит... недружелюбно!
— Да ладно тебе, просто у него, наверное, трудный день. У всех тут трудные дни. Вечность трудных дней.
Существо, тем временем, подняло руку, и из его пальцев с противным чмокающим звуком вылезла и вытянулась в длинну, раскаленная докрасна плеть из сплавленного металла.
— Ну вот, — вздохнул Копейкин, с скрипом поднимаясь на ноги и хватая свой люк. — Опять. Только пришли в новую локацию, а уже кто-то хочет нас во что-то ассимилировать. Хоть бы раз предложили чаю с печеньками.
— Эй, глиняный братан! — крикнул Плюх, роясь в своих многочисленных карманах. — А не хочешь оценить мое новое творение? Я тут из остатков «Ацкого Свекольника» и местной серы кое-что сварганил! Назову его... «Адская Отрыжка»!