Моя младшая сестра Мая страдала от наркомании уже около года. Я долгое время закрывала на это глаза — Мая даже не хотела измениться. Ей нравилась её жизнь, и, не видя её попыток выбраться из бездонной ямы, я хотела отвернуться от неё. И пыталась жить своей жизнью до тех пор, пока наша семья не оказалась в опасности из-за неё.
В дом ворвались двое мужчин, вооружённых пистолетами. Оружие, направленное в мою сторону, стало на то время самым ужасным событием в моей жизни. Я застыла на месте: бандит уверенно положил палец на спусковой крючок. Лицо спрятал под плотно натянутой чёрной маской и такими же тёмными очками. Я даже не подумала поднять руки или задать вопрос: "Кто вы?" Я всегда была трусливой, но никогда не думала, что настолько.
Молчала. Сама ведь открыла им дверь, когда они позвонили.
Второй бандит выстрелил. Я вздрогнула, услышав звук разбивающегося стекла. Но не издала ни звука, словно из меня вырвали голосовые связки. Со лба стекал ледяной пот.
Первый, ничем не отличающийся от своего приятеля, наставил пистолет на меня.
— Нет! — пискнула и тут же надавила пятками в пол, точно ледяная глыба в несколько тонн.
— Шестьдесят тысяч евро. — Мужчина дёрнул пистолетом в мою сторону, и я вздрогнула.
— Скоро придёт отец, вы не имеете права…
Вновь раздался оглушительный выстрел, и меня затрясло, как в лихорадке. Я не сразу поняла, что пуля ударила в стену, поэтому обернулась.
— На меня смотри, сука! — крикнул мужчина напротив, и я выпрямилась, зажмурив глаза всего на секунду. — Может, у тебя есть деньги, а? — спросил он тихим, низким голосом. Он медленно подходил ко мне, продолжая держать пистолет на мне.
Свободная рука пробежалась по карманам моих джинсов и сжала ягодицы. Я снова зажмурилась, почти скуля от ужаса. Температура поднялась до бешеных цифр. Захотелось упасть на колени и молить о пощаде.
— Твоя сестричка похожа на тебя. Оттрахать тебя так же на столе? — Пистолет уткнулся в мою щёку. Холодный металл обжёг кожу. В горле пересохло, пол ушёл из-под ног.
Второй открыл мамину шкатулку и высыпал оттуда все её драгоценности себе под ноги.
Большинство из них папа подарил ей на дни рождения. Она любила качественные и дорогие украшения, и они ей были ценны.
Мама… Ты не должна была страдать из-за своей младшей дочери, не должна была переживать это, не должна терять самое ценное, что у тебя было.
Рука, обтянутая кожаной перчаткой, схватила меня за лицо.
— Да хватит её лапать, лучше бы деньги искал, — буркнул тот, что со шкатулкой.
В тёмных очках обидчика увидела только своё отражение. Я почувствовала на себе его взгляд: пристальный и изучающий.
— Ты не имеешь права мне указывать, — отозвался он.
Он был высоким и широкоплечим, от чего становилось ещё страшнее.
Его рука спокойно обхватывала всю мою челюсть. Бандит провёл пистолетом по моей щеке, скользнул по губам и опустил руки.
— Оставь в покое эти безделушки, — сказал он же. — Передай своей сестре, что это, — он указал оружием на дыру в стене, — последнее предупреждение. В следующий раз мы будем действовать, а не трепаться. И только попробуй кому-то об этом рассказать — мы знаем ваш адрес. Тебе следует это запомнить.
—Ты чего? Ты же говорил, что мы хотя бы их обчистим!
—Заткнись, — тихо приказал первый. Он шлёпнул меня по щеке ребром пистолета в последний раз. — У вас неделя.
После этого он ушёл следом за своим приятелем.
Как только их фигуры скрылись за дверью, я оглянулась на дыру в стене.
Ведь эту дыру они могли сделать и во мне… В зеркале отражалась я: бледная, измученная, хотя обычно моё лицо краснеет от стресса.
Лишившись сил, упала на колени и зарыдала так громко и отчаянно, что мне стало стыдно за саму себя. Бессилие приковало к полу, и на меня свалился тяжёлый груз ответственности за семью: за маму, папу и даже за сестру, за которую я так боялась.
Сидя на полу, потеряла счёт времени. Из-за переизбытка эмоций рыдала нескончаемым потоком слёз, иногда вскрикивая от ужаса, который не отпускал. Я даже не услышала, как открылась дверь.
— Прости, мам, — прошептала я, почувствовав её руки на своих плечах. Она обняла меня так крепко, что слёзы потекли ещё сильнее. — Ты не должна была, мам… Прости…
— Что ты говоришь, Ева?! — у мамы дрожал голос, и я отчётливо слышала, как она пыталась не заплакать. Она держалась ради меня, и самое страшное, что она даже не подозревала, что произошло. Видела только рыдающую меня и хлам вокруг. — Мая снова приходила, да? Это она сделала?
— Всё будет хорошо, — шёпотом проигнорировала я вопросы, обнимая её, чтобы успокоить саму себя. Уткнулась носом в её шею. Мамина кожа была тёплой и пахла гранатовым гелем для душа. Как только её тепло согрело меня, слёзы начали отступать. — Обещаю, всё будет хорошо…
***
Я три дня лежала в кровати. Прошли два будних дня и выходной, которые я пропустила, словно и не жила в них вовсе. Мама меня не трогала, за что я была ей благодарна, но сил не было даже на поход в туалет, не то что сказать пресловутое «спасибо».
Я сжала в руке телефон и резко ударила рукой об кровать, лишь бы не швырнуть его о стену.
Что я творю? У меня ведь ещё есть шанс набрать номер полиции и позвонить. Почему я вообще решила отдать долг шантажистам? Может, позволить им забрать сестру на растерзание? Если бы ей не было восемнадцать, отец с матерью сами давно отвернулись бы от неё.
Мне же было всего двадцать один, но теперь именно я должна была разгребать проблемы младшей сестры.
Отец и мать давно не знали, что им делать с Маей. Ради её лечения они уже были готовы продать всё имущество, если бы Мая только хотела вылечиться. Она уже сбегала из реабилитационного центра несколько раз. Пару раз мне пришлось наблюдать её передозы, когда у неё хватало наглости принимать прямо в доме. В те моменты желание жить уходило, как песок сквозь пальцы. Я боялась потерять Маю.
Жили мы небогато, скорее средне, поэтому таких денег просто так мы достать не могли, тем более долг на шестедсят тысяч евро.
У матери уже было предынфарктное состояние, когда сестра в первый раз словила передоз дома. Я не хотела бы увидеть маму на больничной койке вновь, поэтому так глупо молчала.
До самого вечера сердце было не на месте. Я не виделась больше ни с кем из семьи в этот день, так как мама с папой поехали к бабушке в гости отдохнуть от городской суеты и повидаться с родственниками. Я отказалась: осталась одна и радовалась этому. Наконец-то могла задышать полной грудью и подумать. И нуждалась не в одиночестве, а в человеке, с которым я могла бы поговорить.
Я написала Мартину, лучшему другу, чтобы он как можно скорее пришёл ко мне и составил компанию на вечер. Пришлось намекнуть, что у меня есть важный разговор, чтобы он приехал ко мне прямо сейчас.
Возможно, я могла казаться безрассудной, раз решила кому-то рассказать о произошедшем. Меня ведь могут убить за распространение подобной информации, но я не могла молчать. Мне нужен был человек, с которым можно поговорить.
Открыла родительский ящик с алкоголем. Не думала, что они были бы против, если бы я выпила всего одну бутылку вина, чтобы расслабиться. Тем более что я уже брала из их запасов алкоголь.
Села за стол и легла головой на сложенные руки. Хотелось оторвать череп от позвоночника и выкинуть его в окно вместе с ушами, ртом, глазами и мозгом, лишь бы избавиться от раздирающих изнутри чувств ничтожности и бессилия.
Я впервые ощущала себя в такой ужасающей опасности. Мне казалось, что даже любой вдох стоил мне жизни. Я каждый день вспоминала чёрное, как ночь, дуло пистолета, вспоминала его ледяной металл на коже. Даже прикосновения того гада не казались такими опасными, как это ощущение льда на теле.
Мартин пришёл через полтора часа после моего сообщения. Он принёс с собой мой любимый зелёный виноград.
— Я тебя обожаю, — выдохнула я, впервые улыбнувшись за эти несколько дней.
— Ты же грустишь, решил тебя обрадовать, — он улыбнулся, взъерошив чёрные волнистые волосы.
— Ну будем есть виноград и пить вино, — я нервно хихикнула от абсурдности ситуации.
— Что у тебя случилось? — садясь за стол, спросил Мартин. Улыбка тут же спала с лица, я села напротив него и принялась разливать вино по бокалам.
— Моя малолетняя сестра вляпалась по самую макушку в дерьмо. Она задолжала кому-то бешенные деньги, а я, идиотка, решила сама вернуть за неё. Наверное, опять дилеру.
Залпом осушила полный бокал, чувствуя, как алкоголь жжёт горло и желудок. Я будто хотела причинить себе боль, неосознанно наказывая себя за мысли и поступки.
— Да ты с ума сошла, Ева…
Я усмехнулась. Дрожащие руки не давали спокойно налить вино в фужер, пара капель упала мимо бокала на светло-коричневый стол.
— Я знаю. Мне тут предложили одного человека, у которого можно занять деньги. Данте… Висконти? Слышал о таком? — спросила я и закинула виноградину в рот. Лёгкая кислинка в сочетании с вином ласкали язык, я глубоко вздохнула от безысходности.
— Такое ощущение, что слышал, — Мартин сделал глоток вина и посмотрел задумчиво в сторону. — Будто он как-то знаком с моим отцом. Я слышал уже это имя. А если он знаком с моим отцом, то тебе точно не стоит в это вляпываться.
— Я понимаю, Мартин. Просто он спокойно может занять мне деньги, хоть даже и не знает меня. И я ему отдам их, даже с процентами, которые он потребует. Я жду от него звонка.
— Ева, ты себя вообще слышишь? — Мартин начинал злиться.
Он пытался до меня достучаться и у него получалось, но я не открывалась ему. Страшно, что окажусь не права. Я уже ступила на эту дорожку и не могла свернуть с неё,.
Родителей убьют, если полиция обо всём узнает. Пострадаю и я, если поступлю правильно, а не как надо было мне.
— Ты не понимаешь, что тебя могут обмануть? А если убьют? Ты должна рассказать полиции обо всём!
— Я не могу! Эти типы угрожали мне. Могла бы рассказать, если бы не их угрозы. Ещё и сестры давно нет дома, вдруг она вообще у них? И если бы не родители… Я за них больше всего боюсь. Лучше выплачу долг и устрою сестре такую взбучку, которую она надолго запомнит.
— Да ты постоянно это обещаешь, — друг нахмурился. Он налил себе второй бокал.
— В этот раз это другая ситуация.
Мартин долго уговаривал меня не отвечать на звонок от Данте. Я не слушала его. Одна из моих главных черт — упрямость, которую я не могла и не хотела потерять.
Наша посиделка на кухне растянулась до десяти вечера и второй бутылки вина. Мы её только открыли, разлили по бокалам алкоголь, как тут услышали входную дверь. Из нас двоих напряглась лишь я. Мама и папа любили Мартина, они даже сватали нас друг с другом, но я не хотела рассматривать своего лучшего друга в качестве жениха. Он не привлекал меня как мужчина, хоть и был высокий, красивый, умный, заботливый и понимающий, что подмечала каждый раз мама, как только видела его.
Я встала из-за стола, услышав шорох в прихожей.
— Подожди здесь, — попросила друга.
Мая свернулась на боку.
— Жертву из себя строишь? Не делай из меня дуру, я знаю, что ты давно не человек и боли почти не чувствуешь, сука! — И снова приступ гнева, стоило ей озвучить нужную сумму.
Тот самый долг, который я услышала от бандита, наставившего на меня оружие. Снова вспомнила лёд металла на щеке, снова увидела перед собой зияющую дыру дула, снова вспомнила всё, что творила Мая, и то, как она бросила меня ради наркотиков.
Нет, этот гнев был намного сильнее. Перед глазами померкло, в груди защемило от чувств, с которыми я не могла справиться. Слёзы текли с моих щёк без остановки.
— Шестьдесят тысяч, — с трудом сказала я сквозь тяжёлое дыхание, сдавившее грудь. — Мразь! — завопила и набросилась на неё.
В следующую секунду её ногти вцепились в мою руку. Кожу обожгло. Я сжала кулак и ударила по её челюсти. Мая в это же время пыталась выдрать клок моих волос и отпинать коленями. Ударила её снова по лицу, но попала по полу костяшками и вскрикнула от ледяной боли.
Я вмазала по лицу второй рукой, закричав.
— Стойте! — заорал надо мной Мартин. Он оттащил меня от сестры, у которой текла кровь из губы и опухла щека.
— Вали отсюда, сука! — крикнула я и кинула в неё первое, что попалось под руку: свой же кроссовок.
Мартин тащил меня по полу под руки, а я пыталась справиться с животной яростью. Он помог встать. А сестра, вытирая слёзы с опухшего лица и кровь, неслась к входной двери, почти падая и запинаясь об обувь. Она оделась и выбежала из квартиры с громкими рыданиями.
— Ты серьёзно решила, что драка поможет хоть чем-то? Особенно наркоманке? Ты реально с ума сошла?
Я промолчала, глядя на закрытую дверь и тяжело дыша.
Ещё четыре года назад, когда сестре было четырнадцать, а мне семнадцать, мы обсуждали в моей комнате мальчиков, которые нам нравились.
Мае нравился Мартин, а он до сих пор об этом не знает. Ведь я обещала хранить эту тайну.
Помню, как в это же время мы раз в две недели ходили вместе в кино и по пути домой бурно обсуждали просмотренный фильм.
Помню, как мы семьёй, счастливые, ездили на море и отдыхали там все долгие праздничные выходные. Мая ещё тогда ужалила медуза, и я весь вечер утешала её: мы смотрели мультики в отеле, ели местную еду и в итоге вместе уснули.
Помню, как ходила вместе с мамой отводить её, счастливую и энергичную, впервые в школу. Она всегда была умной, любознательной, но склонной к депрессии, которую она всегда отрицала.
Она ушла от меня, и я почувствовала себя одинокой.
— Иди сюда, — мягко сказал Мартин и обнял меня.
Я даже не сразу поняла, что стояла, смотрела пустым взглядом на дверь и сильно плакала. Словно ждала, что сейчас в дом зайдет моя прежняя младшая любимая сестра, по которой я так сильно скучала.
Вжалась в Мартина, разревевшись так сильно, что возненавидела саму себя за частые слёзы. В последний раз так много плакала, когда мне изменил парень в выпускном классе на мой же день рождения.
—Да почему так… — с трудом выплакала в футболку друга, вжимаясь в неё руками и лицом. — Не могу… — Тело ломало от переизбытка душевной боли до такой степени, что выкручивались пальцы на ногах. — Я просто хочу жить как раньше. Но и спасти её не могу, Мартин. Не могу! — последние слова прошептала с хрипом, в лёгких уже не хватало воздуха. Я замерла и резко вдохнула с завываниями. Мне хотелось кашлять, я постоянно вытирала нос и щёки. — Прости, я н-не хотела на т-тебя вз… взваливать всё э-это, — истерика не давала говорить внятно и чётко.
Руки Мартина гладили по спине и голове, его тепло заглушало слёзы.
— Пойдём выпьем ещё немного. Поговорим... Остаться на ночь? Можем посмотреть фильм какой-нибудь.
— Угу, — пискнула тихо я, вытирая слёзы.
Это не было мило. У меня на губах собрались даже слюни, а про сопли под носом я вообще хотела бы промолчать. Глаза опухли, волосы встали дыбом от драки.
Мы остались в комнате. Туда же перенесли вино с бокалами и виноградом. Оставалось только расстелить на полу плед, кинуть на него подушки, как мы это делали раньше. В ноутбуке я нашла фильм: какой-то триллер, который Мартин уже давно хотел посмотреть.
— Сходить в магазин? Может, что-нибудь поесть хочешь? — спросил друг.
Я отрицательно покачала головой.
— Не надо, и так хорошо, — я улыбнулась.
Глаза болели после истерики, в какой-то степени даже хотелось завалиться спать прямо сейчас, сидя на полу.
Пока фильм шёл, моё уставшее тело прижалось к Мартину, и он обнял меня одной рукой. Его внимательный взгляд почти не отрывался от фильма, он только время от времени поглядывал на меня, убеждаясь, что со мной всё в порядке.
Его рука сжала моё плечо и расслабилась. Пальцы скользнули чуть ниже, снова сжались на коже. Я неловко кашлянула и поправилась в его объятиях.
— Ева?
— А?
Я повернула голову и сразу же столкнулась с лицом друга. Он прижался ко мне губами, с трудом попав на мои. Снова захотелось плакать. «Ну не сегодня, Мартин, зачем ты… мы же друзья…»
Мысли не остановили меня. Настолько сильно хотелось раствориться в человеке, которому доверяю, что я не смогла отвергнуть его. Хоть и не любила. Возможно, он мне нравился, возможно, у нас могло что-то получиться, но сейчас Мартин сам разрушил прежнюю крепкую дружбу, которая длилась несколько лет.
— Ты опять плачешь? — спросил он и улыбнулся, прижимаясь лбом к моему лбу. Я чуть отвернулась от него.
— Так, немного, — я нервно усмехнулась, вытерев единственную слезу, которая предательски блеснула в тусклом свете.
— Прости, если обидел. Ты мне давно нравишься, а я боялся признаться.
— Ты смелый, — шепнула я и посмотрела на руки, которыми перебирала ткань широкой футболки.
— Возможно, — сказал он, нырнул под мою голову и вновь поймал мои губы.
Он впивался в них более жадно, словно кто-то мог отобрать меня у Мартина прямо здесь и сейчас, словно он пытался доказать кому-то, что я принадлежу ему, а он — мне.
Когда я открыла глаза, Мартина уже не было. В окно били яркие лучи солнца, хотелось чихать. Я потянулась, испытывая непривычную боль в теле от долгого сна.
С кухни доносились звуки: стук металла, кипение воды, мягкие шаги по линолеуму… С опаской встала и выглянула из комнаты. Посмотрела на арку, ведущую в кухню, и увидела Мартина, который готовил в тишине.
— Уже встала… А я не успел тут немного, — он выложил из сковородки тушёные овощи. От приятного запаха желудок свернуло в узел, к горлу подкралась голодная тошнота.
— Не надо было, ты чего. — А сама улыбалась. Забота Мартин откликалась во мне смущением и теплом где-то в груди.
— Идёшь в душ? Я тут думал пока закончить, как раз успею. Рис скоро сварится.
— Да, надо сходить. А то после вина и жары в комнате меня будто кошки обгадили, — прыснула невесело и ушла в ванную.
Он готовил для нас двоих с раннего утра? Сколько он не спал? Он уже думал, что мы пара и у нас всё серьёзно, или это просто его дружеский жест?
Ни на один вопрос не могла ответить. Жизнь закручивалась в клубок всё сильнее, образовывая плотные морские узлы. Каждый такой узел — это тяжёлое событие в моей жизни, и таких становилось всё больше. Я уже не могла осилить этот клубок и нести на своих плечах.
Стоя под душем, старалась не заплакать. Отвлекалась на мысли о хорошем, чего в моей жизни почти не осталось: родители, возможная поездка по странам Европы с мамой, папой и бабушкой в ближайшие пару месяцев, но без сестры, скорая покупка новенького ноутбука для учёбы, на котором смогу заняться разработкой дизайнов для сайтов и начать принимать заказы. Кто знает, вдруг я смогу начать работать?
После душа мы с Мартином позавтракали. Тему о наших отношениях мы не затрагивали.
— Тебе звонили? — спросил Мартин, относя посуду в раковину. Я снова начала кусать губы.
— Нет.
От лжи, которую пришлось сказать после, как Мартин поцеловал меня, сердце болезненно сжалось. Желание извиниться перед ним прямо сейчас, объяснить, что я не могу рассказать ему всю правду, уничтожалось страхом. Я вообще начала думать, что зря рассказала другу о долге, который взяла на себя. Мысленно молилась, чтобы Мартин простил меня однажды, когда узнает, что я его обманула. А я знала, что простит… Хотя бы однажды, когда-нибудь…
— Если позвонят, прошу, не бери трубку, — сказал он безэмоционально.
Он стоял ко мне спиной у раковины, лениво намывая посуду мыльной губкой.
— Хорошо. Не буду, — я опустила голову.
Врать дальше сродни лезвию ножа. Тупой, зазубренный нож, который был бы больнее медицинского скальпеля во сто крат.
Не знала, о чём думала в этот день. Полностью весь стресс свалился только сегодня. Я поеду в незнакомое место одна и свяжусь с преступниками… Почему стало так страшно только сейчас? Страшно до тошноты и тремора в руках.
Мы ещё поговорили какое-то время обо всём и ни о чём, пока он не ушёл и не оставил меня одну.
Из кармана джинсовки достала адрес, чтобы прочесть его снова и убедиться, что правильно всё помню. Моя память хорошо работала в стрессовой ситуации.
Надела белую майку, чёрные узкие джинсы и набросала сверху уже излюбленную жёлтую джинсовку. Завершающим штрихом в моём простом образе стали белые кроссовки, на которые не могла смотреть без воспоминаний. Одной из этих кроссовок, как бы это абсурдно не звучало, я кинула в сестру в конце нашей драки.
Совесть кольнула сердце. Я вышла, больше не смотря под ноги. Мне пришлось ехать на общественном транспорте, так как путь до нужного места был далёк. От дома пришлось добираться в целом около двух часов, учитывая пешую прогулку, ожидание нужного транспорта, путь от остановки до остановки и снова пешую прогулку.
Почти в одиннадцать вечера была уже на тихой, безлюдной улице. Частные дома стояли далеко друг от друга, от этого места веяло богатством и враждебностью. Здесь было мрачно и неуютно: каждый шаг давался с большим трудом, словно к ступням привязали десятикилограммовые гири.
Я оказалась возле современного коттеджа с крепким высоким забором. Дом блестел серебром в отражении фонарей, будто был стеклянным. Я подошла к высокой двустворчатой двери, огляделась. Попробовала открыть её и ничего не вышло: она была заперта защитным механизмом, который так просто не поддавался.
Я увидела краем глаза, как на странном датчике загорелся зелёный цвет, и дверь медленно открылась. Неуверенно огляделась по сторонам, будто чувствуя ловушку, и ступила на чужую территорию. В ту же секунду дыхание стало даваться тяжело, кислорода не хватало. Я словно увязла в густом болоте, которое с каждым шагом затягивало всё глубже.
У входа в дом стоял парень со смуглой кожей, он был не слишком высокого роста и с круглым шрамом на лбу, словно когда-то словил черепом пулю.
— А? — он прижал палец к наушнику и посмотрел в сторону, внимательно слушая собеседника. — Ладно, понял. — Он посмотрел на меня. — Проходи, — обратился ко мне, я даже не успела ответить. Помощник открыл высокую входную дверь.
Он молча шёл впереди твёрдым шагом, держа осанку. Казалось, он недавно вернулся из армии и у него остались привычки ходить строго по правилам.
В тишине раздавались только шаги. Я осматривала светлый коридор, сделанный в серо-коричневых тонах, с добавлением белого и чёрного. Мы прошли мимо гостевой квадратной комнаты, в которую поместился бы весь наш семейный дом. Здесь стояли серые диваны, светильники, поблёскивающие серебром, и кресла. В центре между мебелью лежал белый пушистый ковёр, явно новый, по нему будто ещё никто не ходил. На единственном кофейном столике напротив дивана, далеко от камина, стояли два стакана, в одном из них поблёскивал тонкий коричнево-красный слой остатков алкоголя.
Мы поднялись наверх и сразу же завернули к одной из толстых, белых дверей с матовой ручкой. Мужчина постучал. Я ничего не услышала, а вот помощник выпрямился и сразу же открыл передо мной дверь. Дальше он пойти не смел.