30 причин, чтобы не любить

Часть 1. Глава 1

Прямо передо мной загорается красный, и я резко торможу, а следом вся колонна, которая так и плетется по проспекту от одного перекрестка до другого. Цифры на светофоре трехзначные, и я немного расслабляюсь. Все равно долго ждать.

Невольно кидаю взгляд на смартфон, постоянно мигающий новыми уведомлениями.

Нелли Т: «С днем рождения, Дима! Счастья, радости, удачи! И исполнения всех мечт! Спасибо за вечеринку. Увидимся там😉».

Свайп.

Леха: «Поздравляю, Кирыч! 🥳🥳🥳Рано не помри, но и шибко поздно тоже, чтобы не дряхлеть некрасиво. Мистеру АСИ[1] как-то не комильфо. Будь! С вечеринкой крутая идея👍».

Потом.

Тетя Алла: «Диша, с днем рожденьица тебя! 🎂Совсем большой стал. 21 годик уже😘😘😘 Будь счастливым и здоровым. Девушку себе, наконец-то, найди, жениться пора. О маме заботься. Давай, молодцом! И позвони!!!🤗❤️».

Блин, не за рулем же, теть Алл…

Анка: «С Днем Варенья, Димка! Счастия тебе и здравия🎉🎁🎈».

Потом.

Незнакомый номер: «Дима, с ДР! Будь счастлив! Вечеринка будет крутой. Отожгем🤩».

Кто это? А, в блок.

Степанов: «Кирыч, с днюхой! Успехов, здоровья, благополучия. Ну и всякой такой херни, короче😏».

Потом.

Маруся: «С твоим днем, Дима! Ты супер! Желаю тебе всего и побольше. Заходи на торт;)💫🍰🥂».

Свайп.

Скоробогатова: «Дима, поздравляю! Желаю всего самого-самого. У меня для тебя есть 🎁 😉».

Анфиса: «Дима, это твой день! Поздравляю! 🤗Счастья, радости желаю😘Как отмечаешь? Или все только на вечеринке?».

Еще какие-то Насти, Маши, Лены, Гузели. Как их много. Всех свайпнуть.

Элина: «С Днем рождения, мистер АСИ 😉 Желаю тебе любви❤️».

Хм, сама мисс АСИ ко мне подкатывает?

Перехожу в ее профиль. На аватаре уже стоит фото с конкурса. Красиво, че. Жюри единогласно приняли решение.

Еще бы, тут только грудь на четверочку с плюсом. Такая всем пятеркам четверочка. А так, стандартная блондинка, косит под Мэрилин Монро, родинки не хватает, но мордашка смазливая. Элина улыбается, как Мона Лиза, ходит, как Наоми Кэмпбелл, щурится, как Кара Делевинь. Такой несомненно хочется завладеть.

Может, наконец, оно?

Зефирка все время твердит, что я пойму, когда встречу ту самую. Не знаю, озарение на меня пока не снисходило. За полтора-то года можно было уже кого-нибудь встретить. И я, может быть, встречал, да не понял. И как вообще это определить до секса? Силой желания?

Хм. Элину я точно хочу больше, чем всех остальных.

Уже порываюсь ей ответить, но вспоминаю. Бля. Я же обещал себе, что буду личную жизнь налаживать только после того, как брату ее устрою.

Но полтора года без девушки… Все во мне изнывает.

Ладно, пох. Может, реально не оно. Зефирка наверняка знает, о чем говорит, и я, правда, пойму, когда придет оно. А раз пока не понял, значит, не приходило. Короче, Элину – тоже свайп. Надо сначала Вовану найти приличную девушку. И потом, если она и есть то оно, то от меня не уйдет. Пусть красавица пока потомится.

Только все сбросил, прилетает еще уведомление.

Светик: «С Днюхой, Кир! Держи удар! Бывай здоров! И это, за нос извини 😬 Сам неудачно увернулся. До вечеринки заживет😜».

Ну Светик… Промахнулась она. Ага. Явно специально в нос метила, зараза, отомстила за мой «комплимент» ее новому причесону.

Я опять закипаю. Смотрю на свою горбинку, которая распухла так, что теперь у меня не нос, а дыхательный агрегат на пол-лица – именно так он и выглядит: разбухший, красный, перекошенный. И дышу я им теперь, как Дарт Вейдер2. У меня фотосессия на этой неделе, вообще-то.

Сзади внезапно гудят. Две левые полосы уже стартовали, и я газую машинально.

– Еб… твою мать! – давлю по тормозам и на гудок.

Все нутро в пятки. От бампера отскакивает старуха в рыжей дубленке и валится наземь. Пиздец!

Ох уж эти бабки! Вечно прут несмотря ни на что. Красный давно уже! Им вообще без разницы, кто там едет, куда. Королевы улиц, блин. Надо же смотреть, куда идешь. Мало ли полудурков типа меня!

Сильно я ее ушибить не мог, но столкновение почувствовал. Озираюсь. Сбоку два потока несутся, не обращая на нас внимания. За мной продолжают гудеть, идиоты. На тротуаре все переполошились, глазеют. Блядь.

Из салона я вылетаю заряженный. Тревога по нервам клацает. Сердце екает на каждом ударе. Пешеходы еще добавляют паники. Оборачиваются, ахают, охают. Кто-то кричит: «Скорая». Мне самому орать хочется.

– Как вы? Живы? – подбегаю к упавшей и хватаю за плечи.

Она садится и скидывает капюшон дубленки.

– Не надо скорой! – поднимая руку, кричит… девчонка.

Неожиданно. В этой дубленке оверсайз, да еще и вырвиглазно рыжей, с драным мехом, она очень похожа на бабку. Я всматриваюсь в лицо под красной шапкой. Оно красивое.

Часть 1. Глава 2

Странно наблюдать, как мистер АСИ носится по переходу в спешке, собирая мои вещи. У него слегка опух нос, но это точно Киров Дмитрий с третьего курса. Его фотографиями теперь все публичные страницы академии усыпаны.

Боль в бедре разносится волнами. Скребет по нервным окончаниям. Как будто врезается в кости. Хотя вроде бы удар был несильный, но место ушиба пульсирует. Я потираю его круговыми движениями. Это немного притупляет ощущения.

Мое внимание привлекает вибрирующий смартфон, который висит в держателе на торпеде. Экран блокировки светится уведомлениями. Я невольно прочитываю:

«С днем рождения, Песик! Чмав💋».

Обращение более чем фамильярное, а номер незнакомый. Странно. Но это не мое дело. Я скорее увожу взгляд от чужой личной жизни.

Здесь дорогая отделка и приятно пахнет, как в лучших гостиницах. В специальной выемке между сиденьями стоит кофейный стаканчик. На зеркале заднего вида висит флакон с зеленоватой жидкостью. Все аккуратно. На удивление.

Я пытаюсь усесться поудобней, но не получается. Бедро ноет в любом положении. Поэтому смиряюсь и просто вытягиваю ноги вперед, а руки кладу сверху.

Как быстро интересно до папы дойдет, что я не на парах? Наверняка после первой же ему доложат. Порываюсь написать, но решаю сделать это после врача, чтобы сразу его успокоить.

Киров возвращается в машину. Сперва закидывает мой шопер назад, затем садится за руль. На меня не смотрит. Я тоже стараюсь глядеть в окно, но непослушный взгляд сам скользит по четкому профилю. Так близко мистера АСИ я еще не видела, только через объектив фотоаппарата. Он действительно красивый, хоть и шаблонно.

Черные брови растут острым клином, что добавляет в целом утонченному лицу брутальности. У глаз необычный красноватый оттенок, как будто смешали каркаде с черным чаем. Именно он, кажется, и придает им загадочности, по которой вздыхают все девчонки. Наливные, как персики, губы, очерченные плавной линией, смягчают остроту остальных черт. В ухе я замечаю гвоздик в форме кофейного зерна, а на носу мужественную горбинку, даже на опухшей мякоти. Интересно, кто его так и за что.

Кажется, Киров недавно сменил прическу. На конкурсе носил другую. Теперь волосы лежат волной набок, без четкого пробора, а снизу по-солдатски коротко. Цвет остался натуральным, темно-ореховым.

Проезжая мимо нашего учебного корпуса, он оборачивается на меня и снова улыбается, сдержанно, но вкрадчиво. Все еще извиняется глазами.

– Я тебя отвезу в хорошую клинику, в которой сам лечусь. Там классные врачи. Не переживай, тебя полностью осмотрят. Я все оплачу, – он тараторит, переведя взгляд на окно. В голосе дрожит волнение. – И компенсацию морального вреда возмещу.

– Не нужно компенсации, – отвечаю спокойно.

Я все-таки сама торопилась и добегала уже на красный. В этом столкновении мы оба виноваты. Будет несправедливо требовать с него сверх того, что он уже предложил.

– Нужно. Я тебя напугал. И боль причинил. Прости, пожалуйста. Просто… – он вскидывает голову и выдыхает громко, – …у меня день рождения сегодня. Все поздравляют, я и отвлекся. Извини.

Мы встречаемся взглядами. Секунды две хлопаем друга на друга глазами.

– Поздравляю, – додумываюсь я.

Произношу это обыденно. Таким тоном обычно не поздравляют, не с днем рождения, но я искренне не испытываю радости от его праздника. И он отвечает так же дежурно, без эмоций.

– Спасибо, – кивает и отворачивается к дороге, словно цель нашего глупого разговора достигнута.

Я подтягиваюсь ближе к окну и сую руки в подмышки.

Пока тикают секунды в красном кружке над нами, Киров стучит пальцами по рулю. Все еще на взводе. Я сижу, не двигаясь, хотя нога ноет, и хочется сменить положение. Почему-то я себе этого не позволяю, наоборот, только сильнее вжимаюсь в кресло. От его нервозности и мне неловко.

– Я виноват и все компенсирую, – Киров смотрит на меня вместо того, чтобы следить за дорогой.

Интересно, какая я по счету жертва его невнимательности? Таким макаром, пока мы доедем до клиники, нас тут целый салон наберется.

– Хорошо, – пожимаю плечами. Если ему так хочется.

Я быстро догадываюсь, почему Киров такой суетливый. Испугался, что папа его покарает за эту аварию. Он ведь дружит с Палкиной, которая наверняка ему обо мне рассказывала, про Матвея в том числе. И он в это поверил. Еще один дурак.

– Только зла, пожалуйста, не держи, – Киров серьезен. Говорит уже без улыбки. Выпрашивает прощения, а я даже не обижена.

– Просто отвези меня к врачу, и разойдемся.

– Ладно.

Меня отвлекает телефон.

Денис Перфильев: «Яна, ты не придешь сегодня?».

Черт. Мы ведь должны были вместе доклад рассказать по истории искусств. Бедный Денис. Придется ему за двоих отдуваться.

«Я поскользнулась и ушиблась. Сейчас еду в больницу», – отписываюсь без смайлов, чтобы он не думал, типа я ему в друзья набиваюсь. Хотя папа, наверное, только бы обрадовался, если б я с таким отличником подружилась. Но Денис все равно его боится. Не буду пугать лишний раз.

Часть 2. Глава 1

Телефон напоминает мне периодически о новых непрочитанных сообщениях. Заставляет меня отвлекаться от дороги. Последним висит уведомление от незнакомого номера:

«С днем рождения, Песик! Чмав💋».

Че, блядь? Инна? Ну и дрянь! В блок.

Не ленюсь сразу же это сделать, стараясь не реагировать на косой взгляд Воронцовой. Она то на меня, то на руль, то на дорогу смотрит. Очевидно, боится угодить в еще одну аварию.

Только выключаю экран, он снова загорается. И рингтон орет. Слишком неожиданно для такой тишины.

Брат звонит. Я выдыхаю и нажимаю на зеленую трубочку.

– С днюхой. Теперь ты по всему миру, наконец-то, совершеннолетний. Даже в Гондурасе, – смеется Вован.

– Спасибо. Для Гондураса только и рос, – усмехаюсь, уводя взгляд от экрана и от Воронцовой, которая сидит с покерфейсом, лениво хлопая ресницами. Они такие длинные, что я боюсь, всю пыль мне тут в салоне взбаламутят.

– Тебя, гондона, там заждались уже, – Вован шутит, но я знаю, что в этом есть много правды. В том, что я гондон. По крайней мере, перед ним.

– Еще лет двадцать подождут, – бормочу в ответ. Ничего остроумного в голову не лезет.

Воронцова опять хлопает на меня ресницами. Наверное, в окружении дочери ректора никто не употребляет слово «гондон». Там вряд ли даже «презерватив» используют.

– Я все-таки приду на вечеринку.

– Да? – меня радует эта новость и удивляет. – А почему передумал?

Вован молчит пару секунд. Замялся. Кажется, сейчас будет что-то сокровенное, а тут Воронцова все слышит. Но я не успеваю его предупредить.

– Инна замуж выходит.

Блядь. Шустрая же сука. И все равно меня поздравляет? Вот на нее у меня зло никогда не кончится. Порвал бы в клочья, мразоту такую.

– Не удивлен, – отвечаю, внезапно, спокойно. – Ее будущему мужу могу принести только соболезнования.

Вован усмехается.

– Короче, мне тоже пора… искать новую, – сообщает он как будто нехотя. – Тетя Алла заколебала. Все на свадьбе моей погулять хочет.

Я улыбаюсь. Меня Тетя Алла тоже заколебала. Хотя я на пять лет младше брата, вообще-то. Мне до свадьбы еще жить и жить. Но я сказочно рад, что он, наконец-то, до этого дошел. Последние полтора года погряз в унынии и алкоголе. На девушек и смотреть не хотел, сколько я ни пытался его познакомить.

– На вечеринке будет куча классных девчонок. У тебя глаза разбегутся, – уверяю с воодушевлением и тут же тушуюсь, поймав взгляд Воронцовой. Она быстро прячется за ресницами и отворачивается к окну. – Короче, приходи, не пожалеешь. Я там всю академию позвал.

– Как ты у мамы целый клуб выпросил? Да еще в пятницу.

– Мама меня любит, – скалюсь и заворачиваю на улицу, где должна быть клиника. – Ты помнишь, что сегодня семейный ужин в честь ДР? Я, ты, мама, папа.

Почти подъезжаем. Высматриваю нужную вывеску. Давно здесь не был.

– Только если ради папы, – усмехается Вован. – Он мне позарез нужен. Уже месяц мне время выкроить не может.

– Не факт еще, что выкроит на мой ДР, – я тоже усмехаюсь, хотя в душе мне обидно. И Вовану, знаю, обидно. И маме обидно. Ей, наверное, обиднее всего. Они с отцом уже год не виделись.

– А мама как на это согласилась?

– Говорю же, она меня любит, – тяну как маленький.

Зеленый уже мигает, а встречка все никак не остановится. Поворачивать приходится на желтый, сильно газуя. Воронцову это пугает, она вжимается в кресло и сверлит меня сбоку упрекающими глазами. Я не реагирую.

– Не представляю, что будет, когда они, наконец, встретятся. Наверное, начнется третья мировая, – в голосе Вована мало веселья, больше тоскливого сарказма.

На Воронцову я стараюсь не глядеть. Пусть немного посвятится в наши семейные дрязги. В принципе, пох. Мне с ней детей не крестить. Потом и не встретимся. Очень на это надеюсь.

– Да как в прошлый раз, думаю. Ядерной зимы не случилось. Хуже вряд ли будет, – выдавливаю с нажимом, как будто сам себе не верю.

– Хм.

Вован молчит. И я невольно прислушиваюсь ко всему остальному. К тому, как шуршат об асфальт шины проезжающих мимо машин. Как звенит где-то вдалеке сигнализация. Как Воронцова шмыгает носом.

– Им давно надо поговорить, – кажется, я снова пытаюсь себя убедить, что все делаю правильно, когда это не так.

– Не знаю. Я вот с Инной как-то не хочу разговаривать. Свежо еще слишком.

Собственными слюнями чуть не давлюсь. В горле за секунду вырастает острый ком, ни туда ни сюда. Спазм медленно опускается в грудную клетку, обволакивая легкие. Это совесть так колется. Тоже еще не зажило. Кажется, не заживет никогда. И хорошо. Так мне и надо.

– Дыши, – Вован выдавливает смешок. – Не в укор тебе сказано…

Как по приказу, я вдыхаю на все легкие.

– Или в укор, – досмеивается он.

Воронцова, успокой свои ресницы. Ну, красивые они, да, базара ноль. Хватит ими хвастаться.

Часть 2. Глава 2

– Ты ходить можешь? – спрашиваю у Воронцовой, вытащив ее из салона.

– Вроде да.

Она медленно выпрямляется, но на правую ногу полностью не опирается. Я подхватываю ее с этого бока, и мы так в обнимку идем в клинику. Для девчонки она высоковата, зато мне удобно ее поддерживать.

Духами Воронцова явно не пользуется, как и косметикой. Пахнет стиральным порошком, типа цитрусовая свежесть. Химозная вонь.

Идем мы очень медленно, оттого нам обоим неловко. Она прячется в шарфик, будто это я воняю, и ей противно. Стараюсь не обращать на это внимания и гляжу перед собой, боюсь запнуться, грохнуться на нее и ребра вдобавок ей повредить. Воронцову потом будет не собрать. И меня тогда тоже.

– Я Дима, кстати, – решаю заполнить паузу.

Она вскидывает равнодушный взгляд. То ли знает уже, то ли не собирается запоминать.

– Яна, – голос у нее на удивление грубый для столь изящной конституции. Как будто слегка простужен, хотя ни насморка, ни кашля нет. Кажется, такой и есть. – Я тебя знаю. Ты же мистер АСИ.

– Точно. Моя рожа теперь во всех чатах, пабликах и на сайте красуется. Как будто в розыск объявили, – я усмехаюсь. – Раз так, могли бы и получше фотку сделать.

Пацаны задолбали уже угорать над моим пафосным рылом.

– Я эту фотку делала, – говорит Воронцова без всяких претензий. Пока.

Вводит меня в ступор. Я поднимаю бровь, смотрю на нее и натыкаюсь на легкую усмешку, которая еще прячется в уголках губ.

– Я снимала сам конкурс и всех участников для отчета, – добавляет она.

Бля.

– То есть я имел в виду, что фотка, наоборот, крутая, – мну шею, пожимаю плечами и ее заодно подтягиваю. Воронцова переминается. – Друзья меня стебут, типа, я там слишком сасный*.

Она фыркает. И меня это колет. Решаю напасть, но без паники. Спрашиваю с усмешкой.

– Думаешь, я не сасный? Не достоин звания мистера АСИ?

Воронцова не теряется, не тушуется и даже бровью не ведет. Ресницы опять как опахала работают. Я невольно вспоминаю старую песню, которую Вован когда-то слушал на репите подолгу. Там были такие строки: «Хлопай ресницами и взлетай»*. Вот это про нее. Только улететь хочется мне.

– Раз жюри выбрало… – она пожимает плечами. – Лучше, видимо, не было.

Хм. Сомневается еще?

Вот не была бы ты дочкой ректора, я бы тебе… доказал, какой я сасный. Ты бы у меня в ногах ползала. Да ко мне сама Элина Гурская, мисс АСИ, клинья подбивает!

Но ответить мне нечего. Я все-таки хочу доучиться и побыть еще мистером АСИ. А она пусть смеется надо мной. Другим девчонкам я все равно нравлюсь. И пацаны мне завидуют.

– Но клип ты крутой подготовил, – ошарашивает меня Воронцова после неловкой заминки. – Ты профессионально этим занимаешься?

– Чем этим? – сам не знаю, что такого было в моем клипе, чем там можно профессионально заниматься. Ходить с мордой кирпичом под эпичную музыку?

– Ну, ты не модель?

Ахах. Она смешная. Модель, бля. Меня бы отец с братом потом на порог не пустили, если бы я вдруг моделью решил заделаться. Это вообще неджентльменское вроде дело.

Сперва хохочу в голос, а потом резко выпрямляюсь и смотрю на нее сбоку.

– А что, похож?

Ресницы опять вверх-вниз, словно крылышки. Они насыщенно-черные, хотя волосы у нее темно-русые, почти каштановые, с легкой рыжинкой.

– Ну да. Почему ты смеешься? – говорит она абсолютно серьезным тоном. Кажется, шутить ее не научили. – Ты, видимо, от природы фотогеничен. И ведешь себя, как надо на камеру. Я была уверена, что ты профессионал.

– Там и клип-то на коленке состряпан. И то друзья помогали, – вспоминаю с улыбкой, как весело мы его делали, больше угорали, чем работали. – Я там чисто ходил, куда укажут, красивый, на пафосе.

Барх музыку написал. Леха постановкой занимался. Миха непосредственно снимал. Зефирка меня подкрасила, чтоб неровный загар после Тая убрать. А я лишь позировал да монтировал. Делов-то.

– В этом, кажется, и суть работы моделью. Ходить, куда укажут. Красивым. На пафосе, – Воронцова усмехается.

Есть в этом смешке что-то высокомерное, но мне все равно приятно. Такие, как она, очевидно, не делают комплименты просто так. Они их вообще не делают, а говорят, что думают. И если даже такая равнодушная особа заценила наш клип и мою фотогеничность, значит, получилось, правда, круто?

Хм.

Наконец, мы заходим внутрь. Оранжевый бросается в глаза. Его разбавляет стерильный белый. Здесь все такое, начищенное до блеска, как будто не настоящее, а виртуальное. В лакированных поверхностях отражается окружение. Даже девушка за стойкой кажется 3Dшной в бесфактурном халате, с идеально гладкой кожей и неестественной улыбкой. Слишком миловидной для живого человека.

– Доброе утро! Назовите, пожалуйста, фамилию. Я проверю запись, – она окидывает нас бездушным взглядом, словно голограмма смотрит, совсем не замечает, что кто-то тут хромает.

– Нам бы в травмпункт. Срочно. Мы, разумеется, столкновение не планировали, поэтому, извините, не записались заранее, – говорю торопливо, с легким раздражением.

Часть 2. Глава 3

Оставшись в холле, я падаю в кожаное кресло и откидываюсь на неудобную круглую спинку. Смартфон до сих пор разрывается уведомлениями. Одногруппники поздравляют, родственники поздравляют, какие-то старые знакомые поздравляют.

От нечего делать я захожу еще раз в профиль Элины. Рассматриваю другие фотки. Их много. Она, как положено такой красавице, меняет авы стабильно раз в неделю. Есть на что посмотреть. Где-то она даже в купальнике у моря. Ммм. Ноги такие фигурные, гладкие, загорелые. А бикини очень тонкое…

Стоп!

Я блокирую телефон и встряхиваю головой. Тяжести в паху только прибавилось. Даже мысля пробегает сходить в туалет и облегчиться.

Но меня снова отвлекает сообщение. На этот раз от Барха из чата «Сладкая парочка и я»:

«Кирыч, ты че, днюху с утра отмечаешь? Где шляешься?🤨».

«Да блин, я пздц влип, кажись. Сбил ректорскую дочку», – печатаю двумя пальцами торопливо, а сам поглядываю в коридор, не идет ли там Воронцова. Хотя вряд ли бы прием так быстро закончился.

«Чего?😨 Как? Насмерть?😵»

«Ты дебил? Так, пришиб слегка. Она сейчас в травме. Проверяется».

«Йоу… Влип ты, ага. Ну бывай, Кирыч. Я буду по тебе скорбеть😥».

«Ага, целый день» – усмехаюсь.

«Полдня 😏,– приходит лукавый смайлик. – Потом поем и забуду😁».

Даже не сомневаюсь. Какой полдня. До первой перемены. Встретит Зефирку и все, напрочь вышибет меня из памяти. И она обо мне не вспомнит. Эх…

«Не хороните меня раньше времени, – пишу в ответ. – Я, может быть, еще на пары вернусь. Смотря, как тут пойдет».

«Оки».

Кладу телефон на живот и гляжу в белый потолок. Кажется, за ним матрица. Мне даже мерещится, что пиксели кое-где дрыгаются. И вся картинка вот-вот рассыплется. Пофилософствовать не успеваю. Снова сообщение. Зефирка в этот раз. Я сразу расплываюсь в довольной улыбке.

«Дим, ты еще не помер?😳 Составь завещание, пока можешь. Чур, мне ту подушку-обнимашку, которую ты из Тая привез🙏🙏🙏».

Зефирка в своем репертуаре. Хех.

«Губищи закатай. Не помер я. И не собираюсь»

«Не зарекайся. Все помрем. Так что не скупись. Завещай мне подушку, а я буду за тебя молиться😇». И при чем здесь ангелочек?

«Ты только рада от меня избавиться 😒, ­­– высылаю обиженный смайлик. – И похоронить в мой же день рождения».

«Кстати, да. Это ты удачно день выбрал. Удобно ведь. Будем только раз в году тебя вспоминать, а не два😁😁😁».

Зефирка совсем не щадит мои чувства. Растирает их в порошок. Сколько там еще осталось? Где-то на донышке.

«Я жду завещание», – дописывает.

«Думаешь, ректор настолько неадекват?» – меня вдруг охватывает беспокойство. Еще неизвестно, что там Воронцовой в травме скажут. Вдруг трещина какая-нибудь.

Потом вспоминаю наш с ней короткий разговор. Вроде нормальная она девчонка, честная. Обещала зла не держать. Такая вряд ли бы соврала. И отец у нее, наверное, не совсем безбашенный.

«Любой адекватный ректор бы взбесился, если какой-то шкет его любимую дочурку сбил. Я бы на его месте тоже не захотела, чтобы ты учился в моем вузе, да еще за государственный счет🤨😤».

«Хватит завидовать бюджетникам. Тебе все равно придется платить за учебу».

«😑», – Зефирка высылает злобно прищуренный смайлик, а я представляю это ее выражение лица, когда она не права и бесится. Муси-пуси.

«Тебе, возможно, тоже. Так что не выпендривайся».

«Подушку я с собой в могилу заберу😛», – показываю язык и стикером, и вживую. Ловлю смешливый взгляд администратора тут же. Улыбаюсь ей до ушей. Пусть глазеет.

Зефирка присылает один язык, без смайла: 👅

«Моли о пощаде. Может, хотя бы не убьет. Всего лишь сделает тебя рабом своей дочери до выпускного🤣🤣🤣», – вклинивается Барх.

Зефирка подхватывает и высылает ухмыляющийся стикер с лягушонком в коже и цепях, который хлопает чью-то желтую задницу.

Бля. Такого мне точно не надо, уж лучше смерть.

Сверху над чатом вылетает новое сообщение:

Римма Семеновна: «Дима, здравствуй! С днем рождения! Прости, что сразу к делу.

Фотосет назначили на вторник. С тебя casual style*: свитер какой-нибудь, поло, рубашку с жилетом, можно, а на ноги – брюки. Сильно классические не надо. Обычные, которые все ребята носят. Только, пожалуйста, без кожи и рванок, которые ты любишь. Стандартные варенки – сойдут.

Сама съемка начнется в 15:00. Но вы с Элей подходите к 14:00, как раз у вас обоих пары закончатся. Думаю, часа на визаж и остальное вам хватит. Надеюсь, на все про все уйдет не больше трех часов.

Аудитория 493.

Если что, пиши».

Блин, завтра. Заживет ли?

Я рассматриваю нос в черном экране телефона. Темновато, но гематома видна хорошо. Светик, е-мое. Не надо было спарринг перед фотосессией устраивать. Сам уебан.

Часть 3. Глава 1

Киров все еще меня ждет. Я была уверена, что он не станет тратить время и сольется. Мог ведь выложить мои вещи и пропасть. В свой-то день рождения. Но он вот, здесь, вскакивает при виде меня и осматривает с беспокойством. Все-таки кретин.

– Ну как? – смотрит на врача за мной.

– Все в порядке. Жить ваша девушка точно будет. И ходить скоро сможет. Чемпионат в пятницу, конечно, придется пропустить, но через пару недель забегает как новенькая.

– Ходить? Чемпионат? – Киров натурально расстраивается. Уголки губ опускаются. Статные плечи сутулятся.

– Все нормально, – я поднимаю ладонь. – Я рада, что пропущу сие мероприятие.

– Блин, прости, я… – Киров шагает в сторону, потом обратно, будто хочет что-то немедленно сделать. На лице мины сменяют друг друга моментально, как в убыстренной перемотке. Наконец, застывает гримаса удивления. – Рада?

Я сажусь в кресло, скручивая заключение врача и рентген снимок в руке. Бедро все еще ноет, и я его поглаживаю. Киров плюхается следом.

– Я не хочу в этом участвовать. И спасибо тебе, что теперь не придется, – смотрю ему в глаза прямо, убеждая, что подвоха нет.

– Не за что тогда, – он пожимает плечами и усмехается. – На здоровье, то есть.

Врач с администратором переглядываются.

– Что ж, желаю вам поскорее пойти на поправку, – врач кланяется головой и складывает ладони вместе, будто хотел похлопать, но передумал.

Я благодарно киваю. Киров снова вскакивает и жмет ему руку.

– Спасибо большое. Спасибо!

– Не переживайте так. Всего лишь ушиб. Мажьте мазью, которую я назначил, и быстро заживет, – врач умиляется.

– Угу, угу, – Киров ему кивает несколько раз и, наконец, отпускает, а затем снова садится и вырывает у меня листок. Бормочет себе под нос, читая. – Так, ага, понял. Щас все купим.

Я не успеваю сказать ему, что мазь сама куплю, потому что он срывается в аптечный пункт, который у входа горит огромным зеленым крестом. Мы с администратором непроизвольно смотрим друг на друга с недоумением. Я принимаю ее загадочную улыбку, а сама только брови вскидываю. Суматошные, как Киров, меня раздражают.

Через пару минут он возвращается с пакетом, полным всяких тюбиков и коробок.

– Там фармацевт посоветовал еще мази. Вдруг пригодится, – и кладет мне на колени лекарства, а затем раскрывает мою ладонь и вкладывает в нее батончик. – Гематогенка, чтобы быстрее зажило.

Я перевожу взгляд с него на батончик, держа ладонь раскрытой, пока его глаза не цепляют мои. В них переливаются оттенки красного: от кирпичного до рубинового. Так тревога сменяется умиротворением.

– Спасибо, – сжимаю угощение и кладу его в пакет к остальным лекарствам.

– Погнали, отвезу тебя домой.

Киров протягивает мне руку и помогает встать. Мы прощаемся с администратором и снова идем в обнимку к его машине. И мне почему-то становится более неловко, чем в первый раз, оттого я хромаю сильнее прежнего. Хочется отвернуться от него совсем, чтобы ни одна часть его тела не попадала в кадр.

И все равно кофейно-древесный аромат до меня доносится. Буквально впивается в ноздри. Невозможно им не дышать. И я дышу. Мне даже вкусно.

– Люк! – Киров прижимает меня за талию к себе.

От внезапности у меня сбиваются все настройки. Первым сбоит сердце. Пульс учащается. Ладони потеют. И боль прожигает бедро током. Красные глаза, словно воронки, засасывают все мое внимание. В них настоящее беспокойство. Не знаю, как это понимаю, просто верю.

Опустив взгляд, вижу, что в бетоне, действительно, есть люк, но закрыт плотно. Я таких не боюсь. Киров, как будто слышит мой безмолвный вопрос, и поясняет, ослабив объятие:

– Извини. Меня папа просто в детстве пугал, что люки – это черные дыры. И если на них наступишь, то провалишься в небытие. И мы так с ним играли. Он кричал «люк», а я спасался как мог. Мелкий совсем был, но рефлексы остались.

Он смеется. Не понимаю, зачем делится со мной своими трогательными детскими воспоминаниями. Как-то не в тему.

– В этом есть логика. Даже в закрытый люк можно провалиться, – чтобы не умножать неловкость, говорю я.

Хотя сама никогда не проваливалась. Со мной такого не могло случиться. В те редкие совместные прогулки папа мой каждый шаг контролировал. И не в игровой форме. Просто приказывал: «Туда не ходи. Это не делай. Так нельзя».

– У меня брат однажды провалился в закрытый люк, – Киров переходит на хохот. – После чего папа и стал меня ими пугать.

– Оу. Он жив? – не знаю, как на такое реагировать, но и любопытство берет.

Киров хлопает глазами, резко перестав смеяться, но тут же оттаивает.

– Конечно. Жив-здоров. И сломанная нога давно зажила.

Я киваю. История оказалась банальной.

Мы доходим до машины. Он усаживает меня на переднее сиденье. Рюкзак с пакетом я ставлю себе на колени. И скорее прикрываюсь козырьком, потому что солнце палит сквозь стекло.

– Вбей свой адрес, – Киров протягивает телефон.

Часть 3. Глава 2

Вся весенняя грязь бросается в глаза. Окурки, разбитые бутылки, прочий мусор обезображивает обочины. Слякоть разлетается из-под колес в заборчики и здания. На тротуаре сохнут белыми разводами остатки солей. Уныло. Из колонок долбит монотонный рэп. Не люблю такую музыку, но Кирову явно нравится. Он покачивает головой в такт битам и иногда шевелит губами без звука. Машина его, поэтому я терплю.

Римма Семеновна пишет: «Яна, фотосет перенесли на четверг. Время то же. Подходи за полчаса, чтобы успеть подготовить оборудование. До 17:00 должны закруглиться. +/- 10-15 минут придется задержаться после, чтобы все убрать. Если что, пиши».

Я сразу отписываюсь: «Хорошо».

Спустя небольшую паузу Киров спрашивает:

– Расскажи, что там с чемпионатом. Что значит «ходить сможешь»? Ты разве не ходишь уже?

Ему скучно? Неловкость пытается разбавить? Зачем это надо? Или еще одну «незнакомку» хочет охмурить?

Мистер АСИ, наверное, возомнил, что может покорить любую.

– Чемпионат по спортивной ходьбе, – пожимаю плечами, крепче переплетая пальцы. – Городской. От нашей школы всех заставляют участвовать. Чисто для массовки. У меня там и шансов нет на победу, так что не переживай. Я ненавижу спортивную ходьбу.

– А почему тогда занимаешься?

– Папа считает, что я должна быть всесторонне развита и заниматься спортом. Я выбрала самый незапарный, как мне тогда казалось. Вот и хожу.

Киров приподнимает бровь. Она не меняет формы, так и остается уголком, просто теперь залезает на лоб.

– Хм, интересно. И много куда еще он заставляет тебя развиваться? Сторон-то дохрена. Порваться можно.

Я усмехаюсь. Так-то да. Но у папы свое видение.

– Ему достаточно учебы и спорта, – пожимаю плечами.

Про свое увлечение фотографией я решаю не распространяться. Не хочу с ним откровенничать, да и вообще, вряд ли ему действительно интересно. Просто small talk* для зачинки. А мне с этим кобелем ничего зачинать не хочется.

Мы едем дальше молча. Оба смотрим в лобовое стекло. Под солнечным светом город плавится. И здания как будто тают. Даже дорога ощущается мягкой. Или в этом автомобиле очень хорошая амортизация.

На руле я вижу логотип – «Инфинити». Не то чтобы супершик, но и не дешевка. Киров явно мажор. Впрочем, по нему сразу видно, и без машины. Он одевается странно. Дорого и безвкусно. Любит яркие цвета и показушные бренды. И футболка у него не простая, монотонная, а в каких-то пятнах, типа кляксах кислоты. Все оттенки выжигают глаза.

Он даже кожу разукрасил. Сплошная татуировка изгибается на рельефе мышц по всей руке. Что-то красно-зеленое, запутанное, растительное, как будто кусок из джунглей, в которых внезапно растут кактусы вперемешку с папоротниками. Что бы это значило?

– Не ищи в этом смысла, – Киров замечает мой внимательный взгляд. – Просто картинка понравилась, а друг мне набил.

– Я и не искала, – не хочется признавать, что меня это заинтересовало, и я снова перевожу взгляд за окно.

– Девчонки просто всегда спрашивают, в чем смысл. А он, кажись, в том, чтобы заставлять гадать, в чем смысл, – он смеется, выруливая налево. И машина плавно перемещается на соседнюю полосу.

Хм. И я попалась на эту удочку. Досадно.

Дальше Киров, не спрашивая, рассказывает, как муторно было с этой татуировкой. Пришлось потратить несколько сеансов по много часов. Все, как всегда, пошло не по плану и править приходилось в моменте.

– Но оно того стоило, – Киров отпускает руль и задирает короткий рукав футболки, показывая мускулистое плечо и руку полностью, словно бицепсами хвастается. Констатирую, они у него есть и крепкие. – Я доволен. Красиво.

Я не поворачиваю к нему лица и никак это не подтверждаю. Просто сижу и хлопаю глазами. Даже не особо всматриваюсь в то, что вижу перед собой. Там все одно и то же. Только боковины чуть-чуть меняются. Фасады зданий перетекают друг в друга.

– Ты серьезно думаешь, что я могу быть фотомоделью? – спрашивает вдруг Киров, засовывая мое сознание обратно в салон.

– А почему нет?

Неужели он всерьез задумался? А совсем недавно еще смеялся над этим, как будто я тогда чушь несла.

– И как ими становятся? – он поворачивает ко мне голову.

Я пожимаю плечами.

– Портфолио надо подготовить. Разослать разным агентствам. Ну и ждать. Наверное.

Мне как бы не приходилось становиться фотомоделью. Я ими только как фотограф интересовалась. Представление у меня поверхностное, но вряд ли я сильно соврала.

– Хм, – Киров возвращает внимание на дорогу. – А в портфолио что должно быть? Тупо фотки?

– Если есть опыт участия в каких-нибудь проектах, будет нелишним.

– Это в каких, например?

Самой бы знать, но я напрягаю память, задумываюсь. О деле все-таки приятнее говорить, чем о всякой ерунде.

– Думаю, разные фотосессии. Конкурсы. Тот же мистер АСИ. Можно этим похвастаться.

Киров опять хмыкает и отворачивается к своему окну, почесывая щеку.

Часть 3. Глава 3

– Знаешь, я ведь даже на конкурс не сам подавался, – говорит Киров, чем подтверждает мои догадки. Его подбили, и он подбился. – Меня подруга записала. Просто спросила такая, хочу ли я быть самым крутым парнем академии. Я, конечно, ответил «да». И через полчаса получил подтверждение об участии в конкурсе.

Теперь я хмыкаю и даже смотрю на него, подняв брови. Уверена, что подругой этой была Палкина. У них как раз такие отношения. Кажется, Киров к ней, правда, неровно дышит, вот и вписывается в любую движуху, которую она инициирует. Вертит им как вздумается. Он еще и с парнем ее дружит.

А вдруг тот незнакомый номер принадлежит Палкиной? Это она его песиком называет? И парню своему изменяет? Оу… Хотя… Лера не похожа на роковую женщину. Совсем. Даже удивительно, что за такой сам мистер АСИ бегает.

В общем, этот Киров – интересный персонаж. Не поддается логике.

– Римма Семеновна уговорила меня не отказываться от участия, – продолжает он. – И друзья настояли, чтобы отмыть потом мой позорный проигрыш. Короче, завертелось.

Разумеется, все известные люди прославились поневоле. Дело вовсе не в тщеславии. И он, естественно, не такой падкий на популярность. Просто стал заложником обстоятельств. И бла-бла-бла.

– Но я рад, что так сложилось. Мне комфортно быть в центре внимания, – говорит Киров, потирая подбородок, а сам усмехается. – А тебе, кажется, нет.

Красный взгляд проникает в меня тонкой леской. В точку.

– Но я и не в центре внимания, – отворачиваюсь.

Наоборот, я в центре невнимания. Всех. Вокруг. Иногда это бесит, потому что толком ни у кого ни о чем не спросить, даже по учебе, но в целом жить можно. Поболтать я могу с Таей. В любое время ей могу написать. Она в другой стране с большой разницей во времени, но всегда мне отвечает. Не помню, правда, как давно ей писала. Надо будет спросить, как у нее дела. А еще дома Милка не умолкает. От нее, уверена, даже другой конец света и часовые пояса не спасут.

– Каково быть дочерью ректора? – грубый голос врезается в мое сознание. Он у Кирова ровный, но иногда отдает легким басом, совсем чуть-чуть.

Я перевожу взгляд на него и обратно на дорогу. Пробки рассасываются постепенно, но поток все равно плотный. Мы медленно катимся в левом ряду. Пешеходы и те нас обгоняют.

– Как всем остальным дочерям, наверное.

Киров улыбается. Нога снова ноет. Боль пульсирует в одной точке, как будто собирается там, чтобы разразиться затем длинным спазмом. Заставляет меня елозить на сиденье.

– Ты не особо разговорчива, да? – он склоняет голову набок и смотрит с ухмылочкой. Наверное, думает, что она обаятельная и любую сразу выводит на откровенность. Ох уж эти мистеры чего бы то ни было… Мнят себя властителями женских сердец.

– Да, – отвечаю коротко, чтобы больше не доставал.

Киров искусственно огорчается.

– Блин, а я болтливый.

– Не обязательно это озвучивать. И так понятно.

Из него вырывается громкий, но короткий смешок. А после наступает тишина. Даже радио глохнет. Всего на секунду. Трек быстро сменяется следующим.

После поворота поток поредел. Пространства вокруг стало больше. И светофоры все в ряд позеленели. Киров разгоняется почти до ста. В его «Инфинити» скорость ощущается по-другому. Не трясет и не мотает. Машина движется мягко, словно воздух рассекает, а не по асфальту скребется. Но город за окнами смазывается.

Меня вжимает в спинку кресла. И легкий трепет щекочет живот изнутри. Как на американских горках. Милка меня когда-то водила на аттракционы. До сих пор помню все те ощущения, настолько они были яркими. Или просто редкими.

– Не знаю, сколько займет химчистка, но по-любому сегодня готово не будет, – Киров поджимает губы и трусливо отворачивается к боковому окну. – Тебе же есть в чем ходить? Или хочешь, новую купим?

Чайные глаза бегают по моей фигуре и салону авто в растерянности. В них зажигаются искры. Кажется, он бы не прочь избавиться от моей дубленки насовсем. Милка тоже говорит, что она стремная, но мне нравится. В ней тепло.

– У меня все есть, – говорю черство, потому что все еще чувствую виноватой себя. Не надо было переть на красный.

– А хочешь шубу? Тебе пойдет.

Его взгляд все никак не отлипнет от моей фигуры, все бегает, бегает, вверх-вниз, слева направо. Мне от него как будто щекотно.

– Ты дурак? – я пучу глаза. – Сколько она стоит?

Это уже край. Вот так запросто предлагать купить шубу первой встречной? Он гораздо больший кретин, чем я изначально предполагала. Хотя, судя по всему, для Кирова это мелочь. У него одна футболка наверняка стоит как целая шуба.

– Да я тебе ее подарю, вместо дубленки, – Киров расплывается в улыбке, продолжая изучать глазами, словно мысленно примеряет на меня разные меха.

Пора бы уже привыкнуть к его суетливости и желанию угодить, но он постоянно повышает градус. От неловкости деться некуда.

– Все-таки ты дурак.

Я мотаю головой. Устроил тоже аттракцион невиданной щедрости… Выпендривается наверняка. Или очень сильно переживает за свою учебу. Точнее, боится потерять гордое звание мистера АСИ и все те почести, которые за ним следуют – мисс АСИ, всех любовниц разом, зависть остальных. Бедняга. Даже жалко.

Часть 4. Глава 1

Теперь Воронцова думает, что я считаю ее ябедой, а ее отца – самодуром. Пиздец.

Как доказать, что это не так? Особенно когда это так. Огх…

Она отвернулась совсем, будто и видеть меня не желает. Даже не знаю, как заговорить с ее затылком. И что вообще сказать? Блин, и Зефирке не написать, совета не спросить, а то спалит еще.

Я в тупике. Сижу, нервничаю, ногой притоптываю. Украдкой поглядываю на макушку Воронцовой. Скольжу взглядом по ее волосам. Они, как лески, поблескивают на утреннем солнце, но быстро заканчиваются, где-то на уровне лопаток. А дальше идет моя кожанка, в которой эта тростинка тонет. Кажется, мои плечи шире ее раза в два. Но маленькой ее не назовешь. Зефирки она выше минимум на целую голову. И фамилия Палкина ей подходит гораздо лучше – вся такая длинная, тонкая и несгибаемая.

Вообще, она вся какая-то чугунная. И тон бездушный, и лицо безэмоциональное, и глаза пустые. Только губы… чувственные. Присасываюсь к ним взглядом, когда она поворачивает голову. Облизывается, и что-то внутри меня ноет. Дикий мартовский кот. Изголодавшийся за полтора года.

– Вон заезд, – Воронцова вытягивает руку, втыкаясь пальцем в лобовое стекло, и показывает на арочный свод с железными воротами в сплошной стене здания.

За аркой открывается ухоженный двор, еще советской постройки. В пятиэтажном здании сразу узнается стиль сталинской эпохи. Когда-то такое жилье считалось элитным. Тут, походу, с тех пор одни профессора и живут. Все так чинно, аккуратно, уютно.

По указке Воронцовой я останавливаюсь напротив одного из подъездов. За нами шумит мелкотня на детской площадке. В небольшом загоне рядом балуются собаки, не слушаясь хозяев. Я заглядываю через лобовое в окна первых этажей. Сам не знаю, что высматриваю, просто удовлетворяю любопытство. Интересно все-таки, как ректор живет.

Но… не похоже, что он сильно злоупотребляет своими полномочиями. Наверняка мог бы позволить себе жилище поинтересней и попрестижней. А тут и район не самый благополучный. Не гетто, разумеется, но так, середнячок. Не исключено, конечно, что ректору весь дом принадлежит, а снаружи выглядит, как обычная многоквартирка, шифруется. Только я в этом сильно сомневаюсь. Дочка у него – не в шелках и не в золоте. Носит обычные шмотки, дубленку вон заносила донельзя. Я бы глазом не моргнул, выбросил, а она химчистку требует.

Во мне просыпается надежда, что Воронцова не соврала ни про себя, ни про отца.

– Спасибо, – говорит она и открывает дверцу.

– Погоди, я помогу.

Выскакиваю из салона со скоростью звука и подбегаю к ней. Напарываюсь на недоверчивый взгляд, но беру ее за локоть смело.

– Если не боишься моего отца, тогда чего лебезишь передо мной? – она щурится, но вылезать из машины не торопится.

– Я джентльмен, – убежденно заявляю и тоже щурюсь. Пусть подавится своим скепсисом. – Обязательно бояться твоего отца, чтобы хотеть тебе помочь?

Царевна Несмеяна только фыркает. Ресницами своими все никак не нахлопается. На каждом взмахе с них слетает пыльца презрения.

– Думаешь, звание «мистер» делает тебя джентльменом?

Воронцова вырывает руку из моей хватки и спускает здоровую ногу на тротуар, но когда вылезает полностью, тут же хромает на больную и шипит.

– Я сам делаю себя джентльменом, – еще бы язык показать, но этикет не позволяет. – Так что не выпендривайся.

Я подхватываю ее на руки и несу к подъезду.

– Что ты творишь? – Воронцова вертит головой, будто пытается сориентироваться в пространстве. – Отпусти, кретин!

Ага, голосок прорезался.

– Не бойся, я всего лишь донесу тебя до квартиры. Тебе же больно ходить, – ухмыляюсь и чуть подкидываю ее, чтобы удобнее было держать.

Она, кстати, легкая очень. Весит меньше, чем выглядит. Только многослойность одежды придает ей объема.

– Нормально мне! Поставь на место! – Воронцова вроде дрыгается, но при этом сама вцепилась крепко и прижимается.

– Без паники. А то я тебя не донесу.

– И не надо! Сама дойду. Поставь меня, – она опять вертится и махает одной рукой в воздухе, энергию впустую тратит, причем не только свою. Мне же так тяжелее.

Рюкзак с пакетом еще между нами. Что-то острое впивается в мою грудину, и Воронцова вольно или невольно вдавливает это в меня. Все жмется. Обеими руками обхватывает мою шею.

Ее лицо очень близко. Мы практически щека к щеке теперь. Иногда даже касаемся друг друга. И эти касания шпарят.

По ее учащенному дыханию я понимаю, что не один волнуюсь. Хотя слышу только собственное сердце. Оно уже в ушах пульсирует.

Добравшись до подъезда, я останавливаюсь и смотрю на Воронцову, не выпуская из рук.

– Открывай, – киваю на рюкзачок, имея в виду ключи.

– Дальше сама. Отпусти, – уже не орет, а цедит она.

– Нет, – уверенно качаю головой. – Я джентльмен до мозга костей. Донесу до двери. Давай не тормози. Чем меньше будешь сопротивляться, тем быстрее я тебя отпущу.

Она зажимает зубами нижнюю губу. Кажется, сейчас куснет, и сок потечет. Я бы его слизал…

Часть 4. Глава 2

Основание подо мной исчезает, и я грохаюсь вниз. Хорошо, что держусь за шею Кирова. Поэтому падаю на ноги. От боли тихо взвываю, но быстро возвращаю себе нормальное лицо, ибо папа уже таращит на нас глаза. Сразу сужает их и усмехается:

– Могу поздравить молодоженов? Вы прямиком из ЗАГСа?

Я выдыхаю и жмурюсь на мгновение. Стыд оседает на щеках сажей. А внутри меня все клокочет.

Ну и кретин же, этот Киров! Чертов джентльмен! Мне сейчас очень хочется, чтобы папа отчислил его моментально. В сию же секунду. Пинком под зад выгнал из академии и велел не возвращаться. И я бы ему добавила прощального пенделя.

– Поэтому, Яна, тебя на занятиях не было?

Черт, я забыла ему написать.

– Согласен, причина более чем уважительная, – папа опускает смешливый прищур на куртку, в которой я все еще хожу, и перебрасывает его на Кирова за мной.

Я тоже оборачиваюсь и вижу, как тот стоит истуканом, с распахнутыми глазами и сжатыми челюстями. В шоке.

– Пап, ты не так все понял! – выставляю обе ладони торопливо и трясу головой.

– А как это понимать? – папа вскидывает густые брови. Маленькие глаза расширяются. – Кавалер несет тебя на руках домой, никак жениться собрался?

Я чувствую, как он пригвождает Кирова взглядом. Мне мерещится, что тот аж плавится от этих слов. Киров в одной футболке, но дрожит, кажется, не из-за холода. Мы с ним переглядываемся. В красных глазах стынет ужас. Он о чем-то меня громко спрашивает без слов. Или молит.

– Пап! Да не так все! – я делаю полушаг вперед. Больная нога сразу напоминает о себе и останавливает меня.

– А что это тогда было? – папа переводит недоуменный взгляд с меня на Кирова и хмурится. – Неужели моя дочь тебе не мила?

– Мила, – по-пионерски отвечает тот, поднимая голову. Тут же тушуется и пожимает плечами. – Просто я ей… не очень.

Совсем болван?! Зачем признаваться в том, чего нет? Арх!

Папа довольно смеется. Беззвучно, но я слышу в пульсирующих ушах громкое «о-хо-хо».

– Пап, да врет он! – воплю на исходе. Хотелось бы еще ногой топнуть, но она болит.

– Брось, Яна, ты уже большая девочка, я все понимаю, – а говорит так, будто я маленькая и ничего не решаю, еще и отмахивается от меня рукой, типа не тявкай.

– Ничего ты не понимаешь, – цежу, как нашкодившая собачонка, которую в качестве наказания забили в угол.

Папа делает шаг вперед и протягивает Кирову ладонь, игнорируя мои отрицания.

– Афанасий Игнатьевич.

– Очень приятно, Дима. Киров. Учусь в вашей академии, на третьем курсе, – отвечает тот и пожимает ее.

– Полагаю, мистер АСИ не нуждается в представлении, – папа кладет руку на пояс, убирая пальто назад, и разводит другой в воздухе, как часто делает во время разговора с кем бы то ни было. Жест прицепился еще со времен преподавательской деятельности. – Признаться, Яна впервые меня знакомит со своим кавалером. Я польщен.

– Пап, никакой он не кавалер. И тем более не мой, – я сжимаю кулаки и стучу ими, только они ни обо что не ударяются. Смотрю папе в глаза. Пытаюсь его убедить. – Просто помог.

Киров опускает уголки рта разочарованно, как будто, правда, расстроился и переводит горящий взгляд с меня на папу и обратно, но молчит.

– Яна своенравная. Ты же понимаешь, девушку надо добиваться, – папа ему подмигивает и даже хлопает по плечу, как боевой товарищ. – Ты, вижу, славный малый. У тебя все получится.

Что?! Папа это говорит? Этому мажору на пафосе? Да что с ним?

У меня сердце так колотится от негодования, что я сейчас тысячи киловатт электричества произвожу. И все уходит в атмосферу просто так. А хочется эту энергию в кого-то направить. То ли в папу, то ли в Кирова. Второго совсем не жалко, и я перевожу на него злобный взгляд. А он свой быстро уводит, смотрит прямо, боится попасться.

– Яна, пригласи гостя с нами отобедать. У меня как раз есть часик. Познакомимся поближе, – папа кивает на подъезд с радушной улыбкой. Ведет себя как ни в чем не бывало. Будто давно этого Кирова знает, будто уже благословил нас на брак.

– Неет! – я возмущенно выдыхаю и кошусь на Кирова опять. Мне все-таки удается поймать его взглядом. Надеюсь, там много ярости. – Не надо его никуда приглашать. Найдет, где поесть.

Тот кивает покорно и смотрит на папу щенячьими глазами.

– Дочь, ты почему такая невежливая? Кажется, я тебя по-другому воспитывал, – папа вжимает бородатый подбородок в шею. Из-под него вылезает тонкий второй. На Кирова он глядит украдкой, с извинением, словно стыдится меня.

– Недовоспитал! – отрезаю и пропадаю в темноте подъезда. Невыносимо больше там находиться и краснеть.

Я двигаюсь слишком резко. Сенсорная лампа загорается с опозданием, когда я уже у лестницы. Бетонные ступеньки часты и высоки. А мне на четвертый этаж. Боль на каждом подъеме выстреливает в бедро, но не возвращаться же назад и не просить Кирова меня донести. Однако где-то между вторым и третьим этажами, прислоняясь к стене, тяжело дыша, я сильно жалею о том, что выпендривалась.

Часть 4. Глава 3

Дверь подъезда громко хлопает, и я остаюсь с ректором один на один, лицом к лицу. По спине мурашками бегает холод. И я весь ежусь. Ветер хлещет голые руки. Хочется сжаться, чтобы согреть себя, но я не осмеливаюсь. Вообще пошевелиться не могу.

Афанасий Игнатьевич смотрит проницательно, по-доброму. Я не чувствую от него реальной угрозы, хоть и волнуюсь. Просто не знаю, как себя вести. Ляпнул глупость в отчаянии, не подумав, теперь не понимаю, как из этого выкрутиться. В настолько идиотские ситуации я еще не попадал. Полный ступор. Зачем было врать, что его дочь мне нравится? Расскажу Зефирке, она будет месяц надо мной угорать.

– Ты на Яну не сердчай, – говорит Афанасий Игнатьевич, покачивая головой из стороны в сторону. – Она в неловких ситуациях всегда нервничает и теряется.

Как я ее сейчас понимаю. Вроде научился за годы жизни в неловких ситуациях ловко импровизировать, но сейчас такая, где хрен развернешься. Я растерян, как школьник. Уже и забыл, каково это чувствовать себя нашкодившим сопляком. Мама с папой давно забили на мое воспитание, все выкрутасы предпочитают игнорировать. А тут…

Взбрендило же мне поднять Воронцову на руки. В голове хороводом крутится множество стикеров «рука-лицо». Это мне самого себя хочется прихлопнуть. Хотя… я искренне пытался помочь.

Она, вообще, там добралась до квартиры? Может, свалилась сразу же за дверью подъезда и встать не может. И разумеется, сгниет лучше, чем о помощи попросит.

– Все в порядке. Я привык, – киваю для убедительности.

К чему привык? Зачем усугубляю ситуацию?

Афанасий Игнатьевич усмехается.

– Признаться, я боялся, что Яна приведет какого-нибудь хулигана, – у него голос такой доверительный. Ложится на уши, как бальзам. – Ну знаешь, анархиста из панк-группы, например, который весь в пирсинге и непонятно что употребляет.

Я сглатываю. Сам тоже иногда не понимаю, что употребляю.

– А тут ты, мистер АСИ, – Афанасий Игнатьевич оглядывает меня бегло. – Я ведь и маму твою неплохо знаю. Анастасия столько делает для наших студентов и академии. Очень уважаю ее за это.

Теперь понятно, откуда такая благосклонность. Мне остается только поддакивать и соглашаться. И благодарить маму за авторитет, которым я могу защититься. Выходит, можно было и перед Воронцовой на карачках не ползать? Бля.

– Поэтому я буду рад тебе помочь, – Афанасий Игнатьевич подходит сбоку и кладет руку на мои плечи. – А с носом что?

Он рассматривает меня внимательно. Есть в его взгляде немного жалости и сомнения.

– Я тайским боксом занимаюсь. Вчера на спарринге неудачно увернулся от удара, – махаю рукой, показывая, что дело пустячное. Хотя на Светика все еще злюсь. Побаливает. И уродует мое прекрасное личико.

Афанасий Игнатьевич соглашается и кивает. Теперь в его взгляде – уважение. Или мне очень хочется это в нем увидеть.

– Яна твердит, что не любит цветы, но ты не обращай внимания, – он чуть притягивает меня к себе, теребя за плечо. – Все равно дари, она втайне будет радоваться.

Мне приходится коситься на него. Я улавливаю краем глаза его подмигивание. Становится совсем неловко. И жарко, и холодно одновременно. Сердце скачет галопом. Я пытаюсь хотя бы часто не дышать, но так только сильнее выдаю свою нервозность.

– Еще она любит корейскую кухню и фотографировать. Выставки всякие обожает посещать. Черпает в них вдохновение, – Афанасий Игнатьевич уводит мечтательный взгляд в небо.

И я за ним. Там пусто – ни облачка. Мы одновременно опускаем головы и встречаемся глазами. Я набираю побольше воздуха в легкие, которые становятся тугими от стеснения. Хотя он некрепко держит меня за плечи.

– Из литературы Яна предпочитает Ахматову и Мураками.

Рю или Харуки, хочется мне уточнить, но не решаюсь. Ладно, у нее самой спрошу, хоть будет о чем поговорить. Я ни того, ни другого не люблю. Тоскливые они слишком. Философии много, а движа мало. Но галочку в уме ставлю. Все пригодится.

– В общем, не сдавайся, Дима. Ты парень, уверенный в себе, неглупый, найдешь к ней подход, – Афанасий Игнатьевич хлопает меня по груди и наконец отпускает, а сам идет к подъезду. – Рад был познакомиться.

– Спасибо, взаимно. Буду стараться, – говорю ему вслед, моргая, как в комедиях Гайдая.

– Не прощаемся, – Афанасий Игнатьевич кивает мне напоследок и тоже пропадает в подъезде.

Посмотрев на часы, я понимаю, что на оставшиеся две пары еще успеваю. Решаю съездить на учебу, больше для того, чтобы встретиться с Зефиркой и Бархом и все им рассказать.

Садясь в машину, я первым делом пишу в чате сладкой парочке: «Пс, давайте в библе после пары. Есть разговор».

«Ой, ты еще жив?!😯» – удивляется Зефирка. Я даже через текст чувствую ее фальшь. Все-таки актриса она отвратительная. Тот редкий случай, когда много лет в драмкружке прошли вообще мимо. Но это смешно.

«И здоров😏, – усмехаюсь смайлом. – Пока. Меня пронесло. Расскажу при встрече».

Подмигиваю клубничкой и блокирую телефон. Надо выпить кофе, чтобы переварить целое утро и всю ту нелепость, которая случилась.

По дороге в академию я заезжаю в любимую кофейню, улыбаюсь миловидной бариста, которая краснеет под моим пристальным взглядом, подмигиваю ей на прощание и выхожу довольный со стаканом горячего напитка. Кофейный запах приводит меня в чувство. Пока есть в этом мире кофе, можно жить.

Часть 4. Глава 4

Папа настигает меня в прихожей. Я даже дверь не успеваю за собой закрыть. Он проталкивает меня легонько вперед, чтобы уступила ему место на коврике. Я сажусь на пуфик и берусь за угги, которые все в дорожной слякоти. Куртку Кирова бросаю на пол рядом.

– Это он тебе дал? – папа косится на нее и, притоптывая на коврике, сбивает слякоть с подошв.

– Да, – киваю, не поднимая лица. Оно надуто и сердито. Папа меня все еще бесит. Жениха мне нашел, видите ли, и доволен собой. – Не трогай, она грязная.

– Хм.

Сняв ботинки, он делает шаг вперед, хочет пройти к шкафу, но упирается в меня. Чтобы дать ему пройти, мне приходится выпрямиться и поставить обе ноги на пол.

– Хороший вроде парень. С чего вдруг ты так взбунтовалась? – папа вешает пальто на плечики и убирает в шкаф, но дальше в коридор не уходит, а следит за мной.

Я хватаю угг за грязную пятку и с трудом стягиваю его с ноги. Носок улетает следом. Черт. Не то что из рук, даже с ног все валится.

– Потому что не надо женить меня на первом встречном, – я стараюсь держать тон невозмутимым, но нотка обиды все равно проскальзывает.

В школе он мне ни с кем не разрешал встречаться, типа не доросла еще, учиться надо, а как восемнадцать стукнуло, так сразу в старые девы записал, типа в академии учиться не надо. В каждом прохожем теперь жениха видит.

– Да кто ж о свадьбе-то говорит, – смеется папа и кладет руки на пояс. – Дай парню шанс.

– Зачем? Ты сам-то понимаешь, кому меня всучить хочешь? – я, наконец, перевожу на него взгляд, и встаю с пуфика.

– Не выражайся так, – папа меняется в лице. Уголки глаз перестают морщиться от улыбки. В них проявляется упрек. – Никому я не хочу тебя всучить. Ты же самое дорогое, что у меня есть.

Он поджимает губы и вздыхает, а затем опять улыбается. Быстро перебарывает гнев. Всегда завидовала его выдержке.

– Просто у вас возраст такой. Весна тем более на дворе. Надо влюбляться, глупить, веселиться. А то ты вечно в фотошоп* свой уткнешься и сидишь часами.

– И мне хорошо, – я демонстративно ухожу в ванную комнату. Правда, от хромоты избавиться до конца не могу.

– А с ногой-то что? Поэтому он тебя тащил? – кричит в спину.

– Упала, ушиблась. Ничего страшного.

– Это врач сказал?

– Да, – я хлопаю дверью в ванную, отсекаю себя от надоедливого папы.

Он меня поражает. Внезапно решил поиграться в свата, как будто Милка его покусала и заразила этим неизлечимым недугом. Просто не знает про Матвея. И про то, как влияет на всех парней в академии невольно. Такой наивный, так легко поверил, что сам мистер АСИ, за которым наверняка все девушки охотятся, влюбился в меня с первого взгляда. Даже Матвей не влюбился. Ни с первого, ни с тысячного. Все просто не хотят мне отказывать, боясь кары. А Киров тот еще уж. Быстро сообразил, что к чему, и ляпнул глупость. И меня в это втянул. Папа теперь будет на мозги капать.

Я мою руки и умываю лицо. Кожа впитала в себя тепло Кирова. Набираю много пенки, чтобы хорошенько отмыться, но все равно еще чувствую фантомы его прикосновений.

На выходе из ванной мы с папой снова сталкиваемся.

– Больничный дали? А как же чемпионат? – он смотрит на мое бедро, которое я потираю рукой. Так словно легче терпеть боль.

– Нет, завтра пойду на учебу уже. А чемпионат придется пропустить. Елене Григорьевне я написала, – стараюсь придать тону голоса немного разочарования, но папа не покупается.

– Придется? – он усмехается. – Очень видно, как ты расстроена.

Я игнорирую это. Хожу ведь на ходьбу, как он велит, – достаточно. Любить ее заставить он не сможет. Как и Кирова.

Папа как будто мысли мои считывает и говорит:

– Этот Киров – отличная партия. Я и маму его знаю. Она известный в городе человек. В культурной среде. Студентов наших курирует и помогает им устроиться в жизни. Проекты интересные для них организует, – папа застревает в проеме, поворачивая за мной голову. – А отец – успешный ресторатор. Приличная семья.

– Пап, перестань, пожалуйста. Это последнее из-за чего я буду выбирать себе молодого человека.

– Вообще-то, это немаловажно. Ты потом поймешь, – цокает он и пропадает в ванной.

Только захлопывает дверь, за ней возникает Милкина округлая фигура в синем платье. В таком бы на свидание ходить, а она в нем всю домашнюю работу делает, прикрывая поясным фартуком, который сам из белого тонкого хлопка и ни от чего не защищает. Руки она упирает в бока, бряцая браслетами, которые носит на каждом запястье пачками. Маленькие черные глаза смотрят очень зорко, в самый корень задних мыслей, поэтому я гляжу на фиолетовый аметист, утопающий в расщелинке между пышными грудями.

– Ну-ка, хвастайся! Кого ты там выбираешь?

Своих бровей у Милки почти нет, зато нарисованные – очень жирные, темно-коричневые, но не настолько, чтобы совпадать с угольным цветом ее волос. Одну из них она приподнимает.

– Ты бы хоть про ногу мою спросила, – бурчу я обиженно, потому что интересую Милку исключительно как объект сплетен. Не знаю, правда, с кем она потом их обсуждает. Разве что с бабушками у нашего подъезда.

Часть 5. Глава 1

В пути звонит мама. По видео. Я прочесываю волосы назад, чтоб уложились более-менее аккуратно, а то опять начнет предъявлять за мою неряшливость.

– Диша, ты меня удивил! – тянет она, мотая головой. Глаза у нее чаще прищуренные, но сейчас мама их давит из орбит. – Мне Афанасий Игнатьевич по секрету рассказал, что ты за его дочерью ухаживаешь.

Блядь. Не думал, что ректор АСИ такой сплетник. И часа не прошло, все уже в курсе, походу.

Судя по выражению, мама очень рада этой новости. Еле сдерживает ухмылочку. Глаза опять щурит лукаво. Ненавижу этот взгляд. Даже если через камеру, мне некуда от него деться. И сейчас приходится гореть под ним и мириться.

– Не знала, что тебе такие нравятся, – продолжает она, не получив от меня никакой словесной реакции, только вздох и жалостливые глаза. – Яна – отличная девушка. Не вертихвостка, как твоя Лера.

– Мам! – во мне быстро просыпается злость. Кофе ее чуть притупил, но несильно.

– Ну, было и было. Я рада, что ты нашел наконец-то нормальную девушку, – мама отводит от себя камеру обиженно и показывает крутой профиль, демонстрируя острые скулы. У меня всегда срабатывает ассоциация с Малефисентой*, которую исполнила Анджелина Джоли.

За копной крашенных белых волос едва ли что можно разглядеть, но я узнаю очертания маминого кабинета. Разгар дня. Все на работе.

– Еще бы Воше найти… – это она произносит с глубокой печалью, и я сразу чувствую себя виноватым. Даже не в том, что развел брата с невестой, а в том, что раньше него оправился. Как будто. Хотя нихуя это не так. Я не оправился. И обещание свое сдержу.

– Найдет, – говорю сломанным голосом, но я на самом деле убежден. – Уже начал искать.

– Это хорошо, – мама смотрит в камеру и улыбается мне. Встряхивает головой и снова становится кокетливой. – Как давно ты общаешься с дочерью ректора? Где вы встретились? Почему со мной не знакомил?

– Потому что мы не встречаемся.

И я трачу целых пятнадцать минут, то есть всю оставшуюся дорогу до академии, чтобы убедить маму в отсутствии отношений между мной и Воронцовой. Но полную правду я рассказать не могу. Приходится придерживаться той же версии, что и для ректора.

Во-первых, мама за меня уже обрадовалась. И расстраивать ее мне не хочется. Она и так сильно переживала за нас с братом, боялась, что мы теперь навеки останемся волками-одиночками и даже друг с другом уже не помиримся до конца. А значит, оба помрем от обезвоживания, потому что некому будет поднести стакан воды на предсмертном одре.

Во-вторых, мама всегда ненадежна и может легко проговориться ректору, раз у них, оказывается, такое тесное общение. И почему-то я убежден, что тогда меня ничто не спасет, ни звание мистера АСИ, ни авторитет матери, ни даже его дочь, на симпатию которой мне и надеяться теперь не стоит.

В-третьих, мне все равно придется за Воронцовой ухаживать. Ректор мне столько подсказок дал и наверняка огорчится, если завтра его дочь придет без цветов.

Бля. Я сам себя засадил в капкан.

– Ой, Диша, Афанасий Игнатьевич прав. Девушку надо добиваться, – вздыхает после всего мама. – Те, что сами на шею вешаются, как правило, ничего и не стоят.

Я не согласен. Вон Зефирка Барху тоже сама навесилась. И я до сих пор ему завидую, потому что она лучше многих. По крайней мере, из тех, кого я встречал. Мне бы тоже так хотелось. Не париться, жить себе, не тужить, а однажды просто быть пойманным в чьи-то уютные сети. Я бы, честное слово, не рыпался.

Хотя… в змеиную ловушку Инны я именно так и угодил. Дурак. Или ублюдок.

– Да, мам. Я буду ее добиваться.

Какого хрена я раздаю всем налево и направо это обещание? Что-то сомневаюсь, что Воронцовой понравится. Впрочем, она такой властью, как ее отец, не обладает. Потерпит.

– Обращайся за советом, если что, – мама расплывается в улыбке и бровями играет.

Сколько советников вокруг. Все норовят устроить чужую личную жизнь. В своей бы разобрались. Вряд ли разведенный человек может научить семейному счастью.

Сегодня они с отцом встретятся.

– А если папа на ужин явится? – говорю с осторожностью, глядя не в камеру, а на дорогу.

Там все спокойно, но я с утра еще не отошел. Собью опять чью-нибудь дочку. Мэра, например. Тогда даже папин авторитет меня не спасет.

– Пусть, – нарочито холодный тон всегда отличается от обычного равнодушного. Мама так и не научилась ничего к папе не чувствовать, кажется. Даже если твердит, что это давно не так. – Мы взрослые люди. У нас двое сыновей. Нам придется сталкиваться периодически. Потерплю пару часиков общество этого подонка.

Я усмехаюсь, хотя мне совсем не смешно. Наоборот, обидно. И за то, что папа – подонок, и за то, что мама его так называет. И за то, что мы с братом слышали это с детства и принимали за норму. И за то, что у нас семья не семья. Каждый сам по себе. И только на мой день рождения они кое-как собираются. Одолжение мне делают. За это обиднее всего.

Вздохнув, я чувствую, как тяжесть немного отпускает грудь, но совсем чуть-чуть. Основной массив остается там. Давно все перегнило и закаменело. Кажется, теперь всю эту залежалую муть оттуда не выскрести. Так и будет давить и отравлять меня, пока не сдохну.

Часть 5. Глава 2

Приходится тащить Милку в свою комнату. Она закрывает дверь и тут же ко мне подпрыгивает, хватая за плечи. Браслеты звенят, как церковные купола. Несмотря на свою полноту, Милка очень подвижная. Усаживает меня на кровать и сверлит глазами.

– Колись. Кто он? Кавалер твой? – шепчет заговорщически, оглядываясь на дверь.

Она всегда строит из себя шпионку, когда дело касается моей личной жизни. Хотя нас, во-первых, никто не подслушивает, во-вторых, у меня и так нет секретов, потому что нет личной жизни.

– Да никакой он не кавалер. Это все папины фантазии.

Мотая головой, я высвобождаюсь из ее хватки и иду к шкафу за домашней одеждой. Хочется переодеться в удобное и помазать больное бедро мазью, которую врач прописал. А то эта ноющая боль много сил из меня высасывает.

Пока делаю свои дела, рассказываю Милке все, как было. Только об аварии умалчиваю, иначе до папы быстро дойдет. Опять вру из серии «поскользнулся – потерял сознание – очнулся – гипс». Жалуюсь на папу, который, как всегда, не так все понял и выставил меня посмешищем перед Кировым. Сразу отнекиваюсь от всех чувств, в которых Милка меня заподозрит. Развалившись на кровати боком, она внимательно слушает, активно кивает, охает и ахает, а где-то хихикает.

– Сам мистер АСИ, значит, – тянет и подсаживается ко мне за туалетный столик.

Надо будет убрать пуфик в другое место, а то Милка его полюбила. Она кладет локоть на стол, подпирая свекольную щеку рукой. Полустертый лак поблескивает на коротких ногтях. Из-за постоянной домашней работы маникюр стирается в первый же день, но Милка все равно его делает. Чтобы оставаться женщиной, говорит.

Я молча наношу лосьон на ватный диск и протираю им лицо.

– Подфартило тебе. Фотку покажь, – она заглядывает в смартфон, который лежит рядом с косметичкой.

Приходится зайти в облачное хранилище академии, куда Римма Семеновна просила загружать фотографии со всех мероприятий, и искать там среди кучи папок нужную. Я листаю участников конкурса в поисках Кирова. Милка на каждого пускает слюнки.

– Какие у вас там парни, все как на подбор, – цокает она довольно, а в глазах искрится торжество. Даже не понимаю, чем она так гордится. Как будто сама этих молодцев на свет произвела.

– Так и есть. Это же участники конкурса «мистер АСИ». Самые сливки академии, – я закатываю глаза, параллельно кручу пучок на макушке, который тут же разваливается.

– А ты в Матвея этого, тюфяка, вкрашилась*.

– Да не вкрашилась я в него, – выцеживаю слова с обидой. Сколько ни пытаюсь ей доказать обратное, не доходит. Наверное, потому что у Милки чуйка на ложь.

– Ага, ревела тут все каникулы. Столько слез у Стены Плача за всю историю не наплакали!

– Не ревела! Просто... немного расстроилась, – скрещиваю руки, наверное, подсознательно защищаю и без того ранимое сердце. – Но это нормально, когда тебя предают.

– Ой, было бы из-за чего расстраиваться. Судьбу благодари, что она сбагрила его подруге. Пусть та дурында с ним и мучается, – Милка накрывает рот ладошкой.

Вот ей лишь бы похихикать, а я действительно разочаровалась в человеке. Впервые ведь в кого-то влюбилась. Между прочим, под ее напором. Она вечно всех мне в женихи записывает. И Матвея в начале тоже. Точно так же хихикала тут, в комнате, говорила, какой он симпотный, надо к нему приглядеться. И я пригляделась. Дура.

У Милки вообще, что ни особь мужского пола, то судьба. А сама-то – в тридцать и не замужем.

– Угу-угу, – Милка накрывает ладонью рот. Щеки уплотняются на скулах и розовеют. – Ну сравни этих и Матвея своего. Даже по фоткам видно, что грош ему цена.

– Да он и гроша не стоит. Я уже поняла, – прижимаю подбородок к груди и утыкаюсь в экран. Фотки свайпаю уже просто так, не разбирая, что на них. Лишь пролистав штук десять, понимаю, что как раз до Кирова дошла. – Вот он. Мистер АСИ.

И вручаю Милке смартфон грубо, будто она у меня его вымогала.

– Ауу! – на ее лице искренний восторг.

Еще бы. Киров и сам красавчик неписаный, и сфотографировала я его весьма удачно. Зря он жаловался. Редко такие кадры получаются. И встречаются тоже редко. Киров, правда, очень фотогеничен. Странно, что не модель и что ему это раньше в голову даже не приходило.

– Ох, Янчик, у тебя губа не дура, – обычно у Милки высокий голос, но сейчас она его искусственно занижает до томного. Звучит примерно как гадалка из «Бременских музыкантов». Всегда так говорит, когда кокетничает, и меня это раздражает.

– При чем здесь моя губа? – кошусь на нее с претензией.

– При том. Удачно ты поскользнулась, – Милка подмигивает.

– Да он такой же, как все. Папы испугался, только и всего, – я говорю об этом удрученно, самой странно, как звучу. Но обиду не скрыть. – После Матвея все меня из-за него боятся.

Милка вздыхает и хватает из косметички пилочку. Вечно берет мои вещи и не возвращает на место. Ответить ей нечего. Внушать, что все остальные дураки, не стоящие внимания, она, судя по всему, уже устала. А больше ей утешить меня нечем.

– Ну этот не побоялся. Женихом заделался, – Милка выдавливает смешок через паузу, пытаясь пилить четыре ногтя сразу.

Часть 6. Глава 1

В блокноте много фоток с рукописными датами, когда они сделаны. Иногда имеются надписи, наподобие «День, который надо повторить» к фотке, где девчонка с парнем катятся на велосипедах по какому-то парку. Они здесь часто встречаются. Видимо, друзья. Смеются, дурачатся, позируют. А сама Воронцова почти не фотографируется. Я перелистываю много страниц подряд.

Блокнот заполнен не до конца. Еще треть свободна. Последней приклеена фотография, где парень один, смеется в лучах закатного солнца, только искорежен. Глаза выколоты, часть груди выцарапана, в районе солнечного сплетения чернильная спираль, словно кто-то в приступе сумасшествия рисовал. Или бешенства.

О-го. Надо с Зефиркой обсудить.

Я беру свой рюкзак, шопер Воронцовой вешаю на левое плечо, блокирую тачку и иду в здание. Охранник на входе на меня косится. Чую, хочет заглянуть в мой шопер, но я игнорирую его всем видом и тупо прохожу мимо. Он не решает меня окликнуть. Мой красивый покерфейс в таких ситуациях всегда работает.

Довольный собой, я заворачиваю в коридор и иду в библиотеку. По пути меня то и дело останавливают знакомые и не очень. Все поздравляют с днем рождения, спрашивают, как дела. Какие-то девчонки, симпатичные причем, улыбаются и машут. Не помню, где и при каких обстоятельствах с ними знакомился, но приятно.

Пока дохожу до библиотеки, облучаюсь смертельной дозой всеобщего внимания. Я мистер АСИ всего неделю, но уже хлебнул дегтя, который портит мед моей славы. В принципе, мне нравится, но всем подряд улыбаться и подмигивать, оказывается, устаешь. Мышцы сводит.

Регина Антоновна встречает меня вежливой улыбкой и колким прищуром. Всегда в чем-то подозревает. Ей бы в ФСБ работать. Я демонстративно при ней допиваю кофе и бросаю пустой стаканчик в мусорку под ногами.

– Здравствуйте, – специально громко произношу и прохожу в зал.

– Здравствуй, Киров, – она провожает меня взглядом.

Студентов, как обычно, немного. Все тихо шуршат книжками. В тишине даже слышно тиканье часов, что висят над входом. Потому мне библиотека и нравится.

Я сразу иду на наше любимое место за стеллажами вокруг журнального столика. Кресел здесь именно три, ровно для нашей компашки. Зефирка с Бархом уже там. Она махает мне рукой, потому что сидит лицом к входу. Он оборачивается.

Вау, сегодня Зефирка красивее обычного. Хм, для меня постаралась? Платье новое – розовое, как клубничное мороженое, приталенное, с вышивкой в форме сплетенных сердечек. Милота. А на голове, как всегда, бандура из начеса с дурацкими заколками.

Мне до сих пор приятно на нее смотреть, в любом из состояний. И завидно, когда она смотрит на Барха, потому что мне этот взгляд уже никогда не поймать.

Полтора года прошло, а я все еще немного болею. Вроде привык, но иногда, бывает, внезапно сердце что-то прокалывает. Досада, наверное.

– С днем рождения, Димуля! – шипит Зефирка и поднимается с кресла, простирая объятия.

Я с удовольствием принимаю ее в себя. Она такая маленькая, проваливается в моих руках. Боюсь ее сломать ненароком – очень крепко к себе прижимаю, и целую белую макушку.

– Спасибо.

– А с носом че? – спрашивает Барх, наклоняя голову то на одну сторону, то на другую, с разных ракурсов рассматривает мой агрегат.

– Светик разукрасила.

Он хохочет, а Зефирка давит на мою грудь, пытаясь выбраться из хищной хватки. Я не поддаюсь.Мне мало. И прижимаю ее сильнее. Наслаждаюсь теплом.Только укоряющий взгляд Барха заставляет меня ее отпустить. Зефирка вываливается, поправляя на лету прическу, и падает обратно в кресло.

– Это ты в честь моего ДР такая красивая? – скольжу взглядом по ее платью, пересчитывая сердца.

– Мы со Славой сегодня идем в театр. Там его сестра играет в спектакле, – Зефирка очерчивает руками свою талию, как бы благодарит платье за комплимент.

А я-то думал… Барх кивает и тянется ко мне с раскрытой ладонью.

– С днюхой, бро, – он тоже меня обнимает. И его я крепко обхватываю, чтобы утешиться. Прикола ради даже кладу голову ему на плечо, как девица, и закрываю глаза.

Зефирка хихикает, стараясь сильно не расходиться, а то Регина Антоновна нас всегда палит.

– Отлипни, теленок, – смеется Барх и отпихивает меня.

Грубо, вообще-то.

– Мне не хватает любви, – совершенно искренне это говорю, опускаясь в кресло. – Могли бы и поделиться.

У них-то ее хоть отбавляй. А я завидую.

Барх поднимает бейсболку и заправляет отросшие волосы назад. Рожа довольная до безобразия. В зеленых глазах даже светятся золотые кольца, которые обрамляют его зрачки. Необычная особенность. Зефирка, наверное, только в это и влюбилась. А так он ничем не лучше меня. Ну да, диджеит еще круто и музыку создает классную. Но как человек-то… тоже ниче. Ладно, я смирился.

– И у тебя любовь наклевывается, – Зефирка играет бровями, давя широченную лыбу. – Ты, конечно, на мелочи не распыляешься. Тебе сразу ректорскую дочку подавай!

Они переглядываются, смеясь. Я кошусь на Зефирку с унылым видом. Как Сквидвард из «Губки Боба Квадратные штаны». Мне вот не смешно.

Часть 6. Глава 2

– Ты же вину загладил? – у Барха в глазах зреет беспокойство. А в моих, я уверен, сейчас закипает отчаяние.

– Хуже. Я ей в женихи записался. Точнее, в зятья ректору, – и смачно прикладываю себя ладонью по лбу.

Сладкая парочка ржет. Долго и на всю библиотеку, невзирая на суровый взгляд Регины Антоновны.

– Киров, утихомирь своих дружков, – орет она почему-то на меня.

Но те сами затыкаются.

– Извините, Регина Антоновна, – отвечает ей Барх. – Мы тут изучаем природу смеха.

– Знаю я, что вы там изучаете, – ворчит она уже тише и снова прячется за администраторской стойкой.

Мы все втроем переглядываемся и вжимаемся в кресла.

– Так, давай по порядку, – шепчет Зефирка, щурясь от смеха. – Как ты до этого докатился?

Я набираю побольше воздуха в легкие и рассказываю им всю историю от начала и до конца. Зефирка с Бархом уже в процессе хохочут. И после тоже хохочут. В этот раз тихо, закрывая рты руками, чтобы Регина Антоновна опять не возбухала.

– Проржались? – я перевожу взгляд с Зефирки на Барха и обратно.

– Мда, Димуль, – громко цокает она, разглаживая ладонью фотографию несчастного Брусевича. – Ты, как всегда, – сначала делаю, потом думаю.

Мне остается только плечами пожать. Да, я такой.

– Ну все уже сделано. Настало время думать, – взмахиваю рукой и смотрю на них. Они на меня. Мы все по очереди хлопаем глазами. Ни в одном глазу я не вижу, чтобы закралась идея, хотя бы искорка.

– А что тут думать? – говорит Барх. – Теперь придется каждый день ее на руках носить.

Бля. Я совсем не то хотел услышать.

– Да не расстраивайся так, – Зефирка тянет руку к моему плечу, но не дотягивается. Я специально приближаюсь, чтобы она меня погладила. – Авось она тебе понравится.

– Еще и диплом получишь в качестве приданого, – добавляет Барх.

Они переглядываются и снова смеются. Я отворачиваюсь к стеллажу с книгами, скрещивая руки. На кривые переплеты смотреть сейчас приятнее. Они надо мной не издеваются.

– Ты же искал любовь, – Зефирка распахивает огромные глаза. – Она буквально сама тебе под бампер свалилась.

– Да эта Воронцова… странная же.

Безглазый пацан каким-то боком косится на меня с фото. Жуть.

– Да адекватная она вроде. Ну, скрытная, да. Общается всегда сухо. Но таких людей много. Им просто время нужно, чтобы раскрыться, – Зефирка переводит взгляд на высокий потолок, который весь исписан мудрыми фразами великих мужей. Иногда залипательно их почитать, но сейчас не до этого. – Уля с Матвеем ведь дружили с ней нормально. Она с ними даже в клуб ходила.

– В клуб? – у меня бровь заскакивает на лоб. – Неожиданно.

Воронцова – та еще загадка. То есть клубок противоречий.

– В клуб твоей мамы, кстати, – Зефирка улыбается.

– Хм. Это неудивительно. Он же самый популярный в городе, – я горжусь.

– И диджей там самый крутой, – добавляет Барх, приподнимая кепку, типа к нашим услугам.

Никогда не упустит случая похвастаться, кто он есть и чем занимается. Даже перед нами. Мы с Зефиркой смеемся.

Успокоившись, она снова смотрит на меня серьезно. Голубые глаза мне что-то внушают.

– Воронцова просто выплеснула злость на фотографию. С кем не бывает. Наверное, Матвей ее серьезно обидел.

И во мне на мгновение просыпается надежда, но снова тонет, еще глубже, пробивая дно. Интересно, насколько серьезно я ее обидел?

– А че он конкретно сделал? – аж перепонки настраиваются на Зефиркин тихий голос. И весь я сам льну к столику, поближе. Любопытно, что у них за отношения. То есть вообще удивительно, что у этой Несмеяны были какие-то отношения. Кажется, проще из швабры чувства выбить, чем из Воронцовой.

Зефирка пожимает плечами и почему-то хватается за телефон, но не разблокирует экран, а просто гладит пальцем по нему, оставляя жирные разводы.

– Да фиг его знает точно. Я же в чужую жизнь не лезу.

Мы с Бархом на это улыбаемся. Оба знаем, что Зефирку хлебом не корми, дай посплетничать да наладить чужую жизнь. Она всех своих подруг уже пристроила. Меня вот только все никак. Я ее главное разочарование.

– Воронцова типа застукала Матвея и Улю целующимися и взбесилась. Уля говорит, что Матвей ее против воли поцеловал, – Зефирка разглядывает себя в темном отражении экрана и поднимает на меня взгляд. – Это как раз, когда они в клуб пошли тусить втроем.

Я киваю.

– Матвей поначалу, наоборот, оправдывался, что это Уля к нему пристала, а он типа с Воронцовой уже замутил. Но после отчисления он Воронцову говном поливал. Типа она ему решила отомстить за отказ, – Зефирка пожимает плечами. – Не понимаю, зачем тогда Улю оставила. Но своей версией Воронцова, разумеется, не делится. Хер разберешь, короче.

Они с Бархом смотрят друг на друга и оба опускают уголки губ. Я повторяю за ними. Она продолжает:

Часть 7. Глава 1

В «Анастасию» я приезжаю ровно в семь вечера. Знаю, что никто в нашей семье никогда не торопится и приходить заранее просто нет смысла. И я доверяю Даше, директору ресторана, которая всегда все готовит для нас по высшему разряду.

Вечером город искрится гирляндами и рекламными вывесками. У «Анастасии» она фиолетовая с белой подсветкой, потому что мама обожает пурпурный. В понедельник народу много быть не должно, но минимум половина столиков всегда занята. Деловые люди любят здесь ужинать и проводить переговоры. Поэтому парковка заставлена машинами. Я нахожу себе местечко в уголке. Только вылезаю и натыкаюсь на Вовкин джип. Он еще за рулем.

Допив кофе и заблокировав «инфишку», я стучу в его окно. Брат шугается и трясет отросшими кудрями. Выглядит, как бродяга. Вот у Барха волнистость своя, натуральная, а Вован специально волосы завивает. Смотрится по-идиотски, на мой взгляд, особенно когда они такие длинные, уши почти закрывают. Каждый раз, когда его вижу, хочу их срезать. Но ему нравится. Или похер. Раньше он чаще стригся, а сейчас и бреется редко. Хотя сегодня выглядит приличнее обычного: поросли на лице отбарбершоплены, волосы уложены, голубая рубашка торчит из-под куртки.

– Здорова, – я обхожу капот и протягиваю ему руку.

Вован вылезает из салона и, хлопнув дверцей, сжимает мою ладонь в кулак. Мы обнимаемся.

– Для меня принарядился? – я показываю ему класс, оглядывая сверху вниз. Он даже не джинсы, а брюки надел, не совсем классические, но смотрятся солидно. По сравнению.

– Ага, канеш, – брат достает что-то с заднего сиденья и блокирует джип. – Девушку ищу. Не хочу встретить ее в дурацком виде.

– Тогда перестань бигуди крутить, – я треплю его кудряшки.

Вован уворачивается и отходит на целый шаг. Поправляет их тут же, смеясь. А предмет выпадает из рук, прямо в слякоть под колесами.

– Бля, это подарок, вообще-то, – он поднимает небольшую коробку аккуратно пальцами.

– Что это? – я сразу отбираю и изучаю упаковку.

На лицевой стороне изображена вагина. Силиконовая, рельефная, полностью имитирующая настоящую. Даже волосы, как усики Чарли Чаплина, приклеены над клитором. Помню, было такое у Пелевина. В книге про далекое будущее девушки специально делали такие стрижки и называли их коротко «адольфычами*.

Ну, конечно, чего еще следовало ожидать. Я перевожу на брата усталый взгляд.

– Что? – Вован пучит невинные глаза. – Купил две по акции. А у тебя как раз день рождения. Удачно подвернулось.

– Извращенец, – я опускаю руку вместе с коробкой и иду к ресторану между рядами машин.

– Ой, бля буду, ты свою быстрее меня задрочишь.

Он выставляет квадратный подбородок вперед и зачесывает пряди назад, а они опять валятся на лоб, но брат не устает повторять это бессмысленное действие.

– Ко мне, между прочим, сама мисс АСИ подкатывает, – хвастовство из меня само прет, только без гордости, скорее, в отместку на обиду. Выходит по-детски глупо.

– Тогда отдай обратно, раз тебе есть че трахать, – Вован тянет руки за моим подарком.

– Да не собираюсь я ее трахать, – прячу от него коробку в подмышку с другого бока.

– Кого, мисс АСИ? – он искренне удивляется и переводит взгляд на коробку. – Неужели ты надрессировал свой стояк, наконец? Я думал, он у тебя лихач, сам по себе.

Две секунды Вован стоит, моргает, а потом ржет. Прям заливается весельем.

– Да бля, Вов, – я краснею, как лох. Мне перед ним всегда стыдно, но в такие моменты особенно.

Вспоминаю наш с ним разговор, когда я признался, что спал с его девушкой. До сих пор перекручиваю все брошенные тогда фразы по несколько раз на дню. В шестнадцать я искренне верил в то, что влюбился, и не мог противостоять этой силе любви, а еще стояку, который тогда был перманентным и реагировал на любую дырку, куда мог уткнуться. И три года я жил в этой иллюзии. Пока Инна не забеременела.

Я оправдывал себя этим стояком, а Вован только угорал, не понимал и до сих пор не понимает, как так можно не управлять собственным членом. Теперь я и сам не понимаю.

– Шучу я, расслабь булки, – он хлопает меня по плечу и ведет в ресторан.

А я, наоборот, весь сжимаюсь. Совесть колется изнутри острыми пиками. В сердце, в легкие, в печень. Больно. Все еще очень больно. Но наверняка не так, как ему.

В ресторане тепло и уютно. Звучит лаундж музыка. И вечерний свет задает всему спокойный тон. Я расслабляюсь, но коробку с вагиной все еще сжимаю в обеих руках и несу перед собой, как сокровище.

Оглядываю вместительный зал. Еще не был здесь после ремонта. Старый дизайн казался мне вычурным, сильно отдавал шиком и гламуром, а новый уже вполне соответствует тенденциям времени – выдержанная во всем красота не пестрит и не просится в фокус. Пастельные тона глушат фон. Изящная мебель простых форм и фасонов выглядит удобной и не более. Мне нравится.

Нас встречает шикарная хостес в пурпурном мини. Мы с Вованом оба невольно пялимся на ее задницу, переглядываемся и уводим лица в стороны. Он опять зачесывает непослушные волосы назад. Я робею. Начинаю чувствовать себя дикарем. Заглядываюсь на девушек хищнически.

Часть 7. Глава 2

Из глаз Вована все вожделение как ветром сдуло. Осталось только удивление.

– Римма? Привееет, – брат улыбается и простирает руки для объятий. – Сколько лет!

Она не двигается, даже чуть-чуть пятится и переводит на меня испуганный взгляд. Он цвета кленового сиропа. И ощущается таким же тягучим.

– Здравствуй, Дима, – с волнением произносит Римма Семеновна. Дыхание томное. Или это меня помутнение еще не отпустило.

Вован, не получив обнимашку, прокашливается и прячет руки за спину. Голову опускает, потому что краснеет. Нам всем троим неловко. У Риммы Семеновны смуглая кожа, поэтому румянец не виден, да и освещение подводит. Но по плечам, которыми она пожимает едва заметно, словно блузка туга, я понимаю, что ей стыдно.

– Давно не виделись, – продолжает брат. Голос набрал силы. Робость прошла. Он снова улыбается, бегая глазами по лицу Риммы Семеновны.

Хм. Любопытно. Кто они друг другу?

После Инны у Вована точно никого не было. А с Инной он вообще с первого курса встречался. В школе дружил сначала с Олей, потом – с Машей. Никакой Риммы я не помню. Если бы он кого-то безответно любил, я бы наверняка был в курсе. Но я не в курсе. А они так тушуются… Друзья бы так не тушевались точно. И тем более приятели. Может, Римме Семеновне просто стремно, что она здесь официанткой работает?

– Да. С самого выпускного, – она то бросает в брата смущенный взгляд, то снова бегает им по залу.

Вован почему-то каменеет. И мы все втроем молчим. Может быть, всего несколько секунд, но, по ощущениям, долго. Я невольно верчусь корпусом. Самому хочется деться куда-нибудь. Здесь, как назло, все пространство открыто. Все у всех на виду. Даже бармен за стойкой спрятан всего наполовину. И Даша, директор, уже за нами наблюдает.

– А вы как… здесь? – подаю голос, а то пауза затянулась. Только отчаянные глаза Риммы Семеновны заставляют меня постесняться собственного вопроса. Хотел разбавить, а лишь добавил неловкости.

– Подрабатываю. Приходится, – выдыхает она и пожимает смиренно плечами. Потом переводит внимание на Вована и улыбается застенчиво. – Я же в академии нашей работаю. В отделе по внеучебной деятельности. Бюджетникам не так много платят. А здесь… чаевые хорошие.

Я снова пробегаюсь глазами по залу. Действительно. Тут все «папики» Москвы кучкуются. Суют купюры налево и направо под юбки официанткам просто за эстетичный вид на время трапезы. Не сомневаюсь, что порой позволяют себе и больше. А Римма Семеновна всегда казалась из тех, кто не потерпит такого обращения. И как она сюда затесалась?

– А это ресторан нашего отца, – заявляет Вован и так довольно улыбается, что даже я начинаю думать, будто он хвастается. Хотя он, скорее, от растерянности.

Римма Семеновна вскидывает брови. Я улавливаю ее мысленное желание провалиться сквозь землю.

– Вот как… Не знала.

– Мы сюда его день рождения отмечать пришли, – брат тычет в меня пальцем, не глядя, потому что глаз от нее оторвать не может.

– Еще раз с днем рождения, Дима, – она улыбается мне, потом смотрит на брата смешанным взглядом. Там и улыбка, и робость, и что-то нечитаемое.

– Как дела у тебя? – Вован очень четко улавливает желание Риммы Семеновны с нами распрощаться и чуть шагает в сторону, заранее перекрывая ей путь.

Она замирает и вздыхает, вбивая ребро блокнотика в ладонь.

– Нормально. А у тебя как?

– Тоже неплохо. Радио свое в прошлом году открыл, – Вован поднимает лицо горделиво и улыбается искренне.

– О, классно. Помню, ты мечтал об этом.

Вован кивает, втягивая щеки. Вид донельзя самодовольный. Вызывает в Римме Семеновне искреннюю улыбку.

– Пока только по Москве вещаем, но сейчас планируем в другие города выйти.

– Мм, это супер, – Римма Семеновна резко зажигается и становится похожей на себя настоящую. То есть обычную. То есть академичную. – Мне как раз нужны кейсы успешных выпускников. Дашь интервью? Поделишься своим опытом?

В глазах бегают мысли. В академии, когда ее вижу, Римма Семеновна постоянно в делах и суматохе, что-то вечно придумывает, говорит сама с собой.

Вован выглядит опешившим, но спокойно реагирует на ее горячность, когда Римма Семеновна хватает его за руку, между запястьем и локтем.

– Пожалуйста, Володя! Пропиаришь заодно свою станцию среди студентов, – она мило хлопает глазками. Совсем не тот человек, что стоял здесь полминуты назад.

– Ну, окей, – он ведет плечами и отшагивает.

Я замечаю на его лице краску, а в глазах – робость. Брат совсем отучился с девушками общаться. Хотя я сам-то… За полтора года ни к одной девчонке нормально не прикасался. Обнимашки с Зефиркой – вообще не в счет. Я по ней еще тоскую иногда, но как объект желания уже давно не воспринимаю. Стыдно. Перед самим собой. Она искренне считает меня другом, и Барх мне доверяет. Мне не хочется их предавать. Брата я уже потерял из-за тупой своей похотливости. Больше не могу себе позволить терять близких людей. Их и так осталось мало.

Римма Семеновна тоже отшагивает и усмиряет свою радость, складывая руки треугольником. Торжество проявляется в улыбке, которую она не в силах смять.

Часть 7. Глава 3

У Риммы Семеновны от шока глаза чуть не вываливаются. Не я должен был задавать этот вопрос.

– Давно хотел спросить просто, – хлопаю глазами, как невинный младенец. Ну че теперь…

Она поглядывает на Вована и смеется.

– Замужем, Дима. Странно, что ты не замечал, – демонстрирует кольцо на безымянном пальце.

Я расстраиваюсь, а брат улыбается. Точно без печали.

Чему ты радуешься, дурак? У тебя такую девушку увели! Пока Инна тебе мозги пудрила.

Сердце снова кровью обливается. Только надежда воскресла, даже крылья расправить не успела, опять все рушится.

Чую, до Элины я так и не доберусь. С таким тормознутым братом. Мисс АСИ долго меня ждать не будет. Вообще вряд ли будет ждать. Эх… Наверное, все-таки не о-но.

– Жаль, – искренне это говорю и поджимаю губы.

Теперь они оба смеются. Я чувствую спиной пристальный взгляд. Мы все втроем чувствуем и смотрим туда. Это Даша всячески Римме Семеновне намекает, что хватит болтать.

– Извините, мне надо работать, – Римма Семеновна выпрямляет плечи на вдохе и отряхивает юбку, извиняясь глазами перед директором. – Не прощаемся, Володя.

Она смотрит на брата загадочно. Или мне мерещится.

Мы по-солдатски расступаемся, и она проходит между нами, оставляя за собой цветочный шлейф. А я, как идиот, слежу за ее шикарной задницей. Докатился. Уже на Римму Семеновну пялюсь. Ректорской дочки мне, что ли, мало? Вован все-таки нужный подарок сделал. Опробую, как только домой вернусь. Моему члену срочно нужна вагина.

И все же, как, оказывается, обстановка и одежда меняет человека. Я как-то раньше не замечал за Риммой Семеновной столько сексуальности. Все официантки здесь одеваются как очень плохие секретарши: полупрозрачные блузки и суперкороткие юбки. Даже фартуки не носят. В академию Римма Семеновна всегда ходит в плечистых пиджаках и брюках. Еще ни разу не видел ее в мини. И с распущенными волосами. И с этими дурацкими стрелками. Ее бы к Зефирке на консультацию, та бы быстро научила краситься, как надо.

Почему я именно об этом думаю? Она моего брата, оказывается, знает. Вот что интересно.

– Пройдемте? – мило улыбается хостес, которая все это время ждала нас, похотливых дикарей.

– Да, конечно, – Вован переключает на нее равнодушный взгляд и кивает, а потом склоняется ко мне и шепчет, посмеиваясь. – Че, влюбился?

– Для тебя спрашивал, – бурчу я, не в полный голос, но достаточно громко. Подсознательно, наверное, хочу, чтобы Римма Семеновна это услышала. Мне еще с ней работать. И как мистеру АСИ теперь гораздо чаще. Бля.

Хостес приводит нас в отдельную ВИП комнату за матовой стеклянной стеной, за которой вся мебель и посетители сливаются в единую массу разноцветных пятен. Здесь стоит небольшой овальный стол, максимум для восьмерых, но нас будет всего четверо, поэтому места предостаточно. На столе уже стоят бокалы и тарелки, какие-то закуски, цветы, ведерко с шампанским. Мне сразу хочется виски, самого горького.

– Располагайтесь с удобством. Возможно, у вас есть пожелания? Аперитив? – улыбается хостес и хлопает на меня наращенными ресницами кокетливо.

Они всегда все с нами заигрывают. Сюда вообще, кажется, приходят работать только ушлые девицы и лишь для того, чтобы зацепить какого-нибудь «папика» или его сынка. Мда, Римма Семеновна сюда точно не вписывается. И зачем ей это? Копит на что-то? Не думаю, что у нее настолько низкая зарплата, чтобы с голоду помирать.

– Спасибо, мы дождемся остальных, – отвечает за нас обоих брат.

Я хотел было виски попросить, но теперь передумал. На взгляд хостес отвечаю качанием головы. И она уходит.

Для нас с братом приготовлены два полукруглых кресла у стены. Еще два по краям: для папы и мамы.

– Откуда ты знаешь Римму Семеновну? – падая в кресло, что ближе к окну, спрашиваю я. Коробку с вагиной кладу под, чтобы поменьше палиться. Папа поймет, а перед мамой стремновато.

Вован садится рядом и тянется за салатом. Ест прямо из общей пиалы.

– В студенчестве тусили в одной компании, – из набитого рта кусок базилика валится обратно в салатницу. Мама бы его самого за такое в этот салат покрошила.

– У вас че-то было? – я приподнимаю бровь и зырю на брата во все глаза. Не хочу пропустить что-нибудь важное, деталь, которая покажет суть.

И он, действительно, как-то странно замолкает. Всего на пару секунд, но очень подозрительно. Взгляд пространный, не сфокусирован ни на одной точке, скорее, вглубь себя. Брат проглатывает то, что жевал.

– Ничего не было.

– Точно? – щурюсь, как Зефирка на Барха, когда уже знает, что он нашкодил, а он отпирается.

И снова заминка. Миллисекундная, но я ее улавливаю. Чувствую себя профайлером восьмидесятого уровня.

– Точно, – Вован кивает и запихивает в рот какую-то красную херь, то ли вяленый помидор, то ли чью-то печень. Выглядит омерзительно.

Я решаю не есть этот салат.

– Не верю. Че-то было, – хлопаю ладонью по подлокотнику и откидываюсь на спинку.

Часть 8. Глава 1

В комнату входит мама и сразу слепит нас россыпью бриллиантов, которыми вышит весь корпус алого платья. Она, как всегда, одета с иголочки. Специально переоделась для ужина. Мы с Вованом переглядываемся, потому что мама выглядит чересчур празднично. Даже для моего дня рождения. Оба понимаем, что она для папы постаралась. Кудри себе накрутила большими волнами, напялила ювелирный комплект из длинных сережек и колье, вместо обычной бесформенной сумки взяла клатч. Такой наряд – минимум на собственный юбилей. Или даже свадьбу.

– Диша, с днем рождения! – она раскрывает объятия, и я поднимаюсь ей навстречу. – Держи подарок.

Мама вручает мне какой-то конверт. Я очень надеюсь, что к моему двадцати одному году у нее, наконец, иссякла фантазия и она решила тупо подарить мне деньги. Раньше всегда изгалялась. Дарила странные подарки-впечатления, которые я, по ее мнению, обязан был хотя бы раз в жизни получить. Типа поучаствовать в иммерсивном спектакле про зомби. До сих пор в кошмарах снится.

Я боюсь открывать конверт. Не хочу портить себе хотя бы вечер. Денек и так не задался.

– Спасибо, мамуль, – обнимаю ее крепко и целую в щеку смачно. Соскучился. Мы целый месяц вживую не виделись, все только по видеосвязи. Я уже забыл невыносимо терпкий запах ее кипарисовых духов. Хочу продлить объятие, а мама меня отталкивает.

– Ну, Диш, макияж мне не сотри.

Конечно.

Мама переключается на брата. Он уже аккуратнее ее обнимает и не целует совсем.

– Воша, а ты что ему подарил? – садясь в левое боковое кресло, мама заглядывает через стол, как будто Вован прячет мой подарок.

Я удачно сунул коробку с вагиной под кресло. Маме так нагибаться будет лень.

– Тебе лучше не знать, – качает головой брат и смеется.

– Уже веселитесь? – в дверях появляется мощная фигура отца в синеватом костюме. Из нагрудного кармана торчит алый галстук, под цвет маминого платья. Оба готовились к встрече.

Он зачесывает назад и без того зализанные волосы и оглядывает стол, на котором ничего, кроме салата, пока не тронуто. С ним я вообще месяца три не виделся. Поэтому приглядываюсь. Как будто седины и морщин прибавилось. И торс стал шире, точнее, громаднее. Такое ощущение, что все свои постельные интрижки отец решил заменить спортзалом полностью. Весь в меня. Горжусь.

– Веселились, – цокает мама и кладет ладони на стол, – пока ты не пришел.

– О, дорогая, рад испортить тебе настроение, – папа не умеет улыбаться необаятельно. По-злодейски или по-доброму, всегда выходит харизматично. – Кстати, выглядишь потрясающе. Вижу, тоже по мне скучала.

Мы с Вованом переглядываемся и усмехаемся. А мама натягивается, как канат. Даже лицо становится тугим, как будто хотело бы расслабиться, да не дают.

– Вы без меня не начинали? – папа оглядывает стол и, нажав кнопку вызова официанта, переводит хитрый прищур на меня. – Димка! С днем рождения!

Я поднимаюсь, чтобы принять его объятие. Он крепко меня стискивает в своих ручищах. Ощущаю себя соломинкой. Чуть-чуть сильнее, и мой позвоночник бы хрустнул, но папа вовремя выпускает меня, а из кармана достает ключи. Они приятно позвякивают, качаясь.

– Подарок, – вручает мне связку.

Я гляжу на брелок – там изображена «БМВ ИКС 6», о которой я грезил с самого ее выхода на рынок. Пока не осознаю своего счастья, но мелкая моя душонка уже вибрирует в предвкушении.

– Мы с Вовкой заказали конфигурацию под тебя, – он подмигивает брату. Тот кивает.

– Вау! Спасибо, па! – сжав ключи в кулаке, я подпрыгиваю и снова кидаюсь его обнимать. Еле обхватываю широкую спину.

Столько счастья в штанах – порвутся. Вот это денек удался! Вся предыдущая херь, которая сегодня произошла, и вся будущая, которая еще произойдет, уже списаны. Все окупилось. Двадцать один год жизни того стоил.

Папа меня даже приподнимает, как маленького. В детстве он меня часто подкидывал и крутил. И вообще, любил на себе катать.

– Бляаа! Супер крутой подарок! Яхуу! – я оборачиваюсь на брата с мамой и свечу ключами.

Вован поздравляет, смеясь. Мама фыркает. Ей такие подарки кажутся примитивными. Ее прерогативой всегда было наше духовное развитие, а папа честно признался, что ставил перед собой единственную задачу – всем нас обеспечить. И мы с братом, в принципе, не жалуемся.

– Сам подарок в салоне еще. Надо забрать, – папа отодвигает правое кресло и садится, подтягивая брюки.

– Ваще не вопрос, – я кладу ключи в карман джинсов. – Готов хоть во Владивосток за ней ехать.

– Ты даже любовь собственных детей покупаешь, – язвит мама. Ее карие глаза загораются алой злостью. Или обидой, которая до сих пор не истлела.

Мы с Вованом моментально напрягаемся и переглядываемся.

– Вот такого мнения ты о наших сыновьях? – папа смотрит на нее с усмешкой, но исподлобья. – Тебя им тогда вообще не за что любить.

Мама покрывается красными пятнами гнева.

– Да мы вас обоих любим. За просто так, – вставляю я и примирительно вытягиваю руки в обе стороны, медленно их опуская, пытаюсь так снизить накал.

Часть 8. Глава 2

– Па, я же здесь по делу, – начинает Вован. И я благодарен ему, что он нашел повод сменить тему.

Мама, наоборот, недовольно косится на брата. Она ненавидит все папины дела.

– Слушаю, – папа откидывается вольготно в кресле, подперев подбородок рукой. Указательный палец впивается в ямочку на левой щеке. – У тебя есть время все выложить, пока мне не принесли стейк.

Вован усмехается и подтягивается к столу на локтях.

– В общем, мне надо еще миллионов десять на выход в регионы. На первом этапе.

Папа весь вздрагивает от смешка и мотает головой.

– А отчетность твоя кричит о том, что вам пора закрываться. Рекламные места пусты. Продаж ноль.

– Не ноль, – цедит брат.

– То, что есть, это все случайные ошибки чьих-то неразумных маркетологов. На этом далеко не уедешь.

– В регионы выйдем, дела в гору пойдут. Там конкуренция меньше.

– А что ты за бизнесмен такой, если конкуренцию не вывозишь? Она везде будет.

– Па, – Вован падает на спинку кресла. – Я же говорил, радио тебе – не ресторан, там непросто все…

Папа кривит левую часть лица.

– Мы договаривались на год. И ты обещал, что за год уже начнешь хоть что-то продавать. Пока ты только покупаешь рекламу. И кажется, неэффективно.

– Да, но…

– Мы договорились, сынок, – папа впивает в него два маленьких зрачка, как пики. – За год нет результата – ты идешь работать на меня. Я тебя научу, как бизнес вести. В этой вашей академии ничему не учат, все только балуются.

Упрек направляет на меня.

А я че? А я ниче... С меня еще не спрашивали. Наследником папа всегда старшего брата считал. Мне дозволено было херней страдать и искать свой путь. Поэтому мама меня под себя и подмяла. И сейчас бесится на папины слова.

– Это ты считаешь баловством все, что не приносит миллионы. Но многие живут скромнее, зато счастливо, – она отворачивается демонстративно и пьет из бокала. Уже второй опустошает.

– Не бойся, и тебя, раздолбая с бесполезным дипломом, пристроим, – подмигивает мне папа, специально ее игнорируя.

Меня это предложение тоже не радует. Вована хотя бы морально готовили, он и то не хочет. А я тем более от этого далек. Фотомоделью лучше буду. Правда, решаю об этом пока не сообщать, они ведь с братом расхохочутся. И увожу глаза от папы. Пока учусь, я в безопасности.

– Не надо их себе в рабство загонять. Пусть сами выбирают, – вступается мама.

Мы с Вованом оба смотрим на нее, как на ангела-хранителя, с благодарностью.

– Пусть, – папа смахивает что-то с ворота пиджака и поправляет платочек в кармашке. – Только тогда, пожалуйста, без моих инвестиций. Я устал ваше убыточное разгильдяйство спонсировать.

Он поднимает на брата невозмутимый взгляд.

– Если так уверен в своем проекте, ищи спонсоров.

– Па! – Вован слегка подпрыгивает на месте. – Да бля! Ты не можешь меня так обломать.

– Могу, – выдерживает короткую, но натужную паузу. Это она для нас натужная, а ему вполне комфортно. Никакого напряжения в теле. Даже лицо расслаблено. – Я больше могу. Ограничу тебе лимит по карте. Поживи на зарплату обычного работяги. Посмотрим, сколько ты сам и твое радио продержится без моих постоянных вливаний.

Мы с мамой переглядываемся. Я читаю в ее глазах: «Вот видишь! Видишь, какой он подонок, твой ненаглядный папочка!». Она до сих пор не может простить, что он не отдал ей ночной клуб в собственность, а оставил ее наемным директором. Чтобы манипулировать, когда вздумается, была уверена мама. По факту она владеет и распоряжается клубом свободно, но теперь я понимаю, что по папиному велению может потерять все в одночасье. И мне становится не по себе.

Вован пыхтит и вглядывается в папу разъяренно, но ничего сказать не может. Я сглатываю, а плечи сами опускаются. И сердце под их тяжестью тоже.

Официантка снова очень кстати появляется в комнате, уже с подносом в руках. Подает маме – что-то с красной рыбой, а папе – жирный стейк. Следом заходит другая и ставит перед братом суп с яйцом, а передо мной – любимые телячьи щечки под ягодным соусом. Если бы с первого раза знал, что это такое, никогда бы не попробовал, но как-то Даша, директор, подсунула мне деликатес и лишь после пояснила, что я ел. Вкус перебил любое отвращение. Захожу теперь сюда только ради этих щечек.

– Аня, виски принесите, пожалуйста, – я, наконец, решаюсь попросить.

Девчонка кивает кудрями и пропадает за матовой дверцей. Вторая за ней прошмыгивает тенью.

– Давайте не о делах. У нас все-таки семейный ужин, – папа смотрит на маму через стол, не поднимая головы, как будто опять исподлобья, но без реальной злобы.

Она хмыкает и пьет вино. Но, чуть не поперхнувшись, восклицает воодушевленно.

– Мм, Диша расскажи про свою девушку.

Все взгляды пересекаются на мне. Бля. Я же знал, что у мамы язык бескостный. Надо было Вовану сразу все рассказать. Сейчас подумает еще…

– Хм. Любопытно. Это мисс АСИ которая? – протягивает Вован и, склонив голову, смотрит на меня вопросительно. Помимо удивления там что-то очень острое, укор или обида.

Часть 8. Глава 3

– Почему ты его защищаешь, ма? Мы с тобой в одной шкуре, а они – в другой, – Вован давит обиженно.

Открыв глаза, я утыкаюсь в мамино лицо. Оно злое, растерянное и страдальческое. По нему видно, как может выражаться сердечная боль. Она кладет руку на грудь и старается дышать ровнее, а получается судорожно.

– Я никого из вас не защищаю. Вы мне одинаково дороги. И мне невыносимо смотреть, как вы ненавидите друг друга.

– А нам, на вас с папой, выносимо?

Тут я с братом согласен, но не мне им за это предъявлять. Только у Вована в нашей семье совесть чиста. Только ему и дозволено корить нас за все грехи. Мама с папой переглядываются – тоже это понимают.

– Вот, Сергей, пожинай, что посеял, – она допивает остатки вина, почти половину бокала, залпом. Раньше мама обращалась к нему «Сережа» или «отец», на крайний случай, по фамилии. И даже Киров звучало как-то роднее и ближе, чем это официальное «Сергей».

Папа держит стальное хладнокровие. Ни единая морщинка на его бородатом лице не шевелится.

– Мама права, это я во всем виноват, – говорит он, тяжело вздыхая, и заглядывает в глаза по очереди мне и брату. Я опускаю свои, потому что это не так. Перед мамой он виноват, а в том, что я гондон, вряд ли. – Так что, вместо того, чтобы друг друга ненавидеть, ненавидьте меня. Хоть к какому-то согласию наша семья, наконец, придет.

И звучит это без всякой иронии. Я даже вижу в его бесцветно серых глазах оттенки сожаления. Мы с мамой в шоке, а Вован смеется.

– Прекрасно! Как быстро все разрешилось, – он кладет локти на стол и окунается лицом в ладони. Только рот между ними виден, точнее, оскал как у Джокера. – Давайте, блядь, сделаем вид, что никакой хуйни не было. И будем жить дальше, будто мы нормальная семья.

Брат пожимает плечами и раскидывает ладони, поворачивая голову от папы к маме и обратно. Похож на Макконахи в меме из «Настоящего детектива». И они оба глядят на него, как на сумасшедшего, в ожидании какой-нибудь неадекватной реакции. Я боюсь взрыва и заранее вжимаюсь в кресло.

– Никто никому не изменял, никто никого не предавал. Это же так легко! Знать, что твой отец – ублюдок, и брат – весь в него, а мать первого ненавидит до скрежета зубов, а во втором души не чает. Все абсолютно нормально!

– Ты где все уважение растерял, засранец? – папа вскакивает, нагибается через стол и хватает Вована за шкирку. Я пытаюсь отодвинуться, но сам же себе не даю, вцепившись в подлокотники. Все происходит за одну секунду. Никто даже пискнуть не успевает.

Мне мерещится, что у брата от страха волосы дыбом встали, включая брови. Он поднимает ладони, как будто сдается. Мама замирает в полуприседе.

– Ой, простите, пожалуйста, – от двери доносится тонкий голосок официантки.

Мы все поворачиваем головы на звук. В ее руках дрожит поднос с бутылкой и стаканами под виски. Кажется, время застывает. Я встаю и подхожу за своим заказом. Передав мне бутылку, Аня мигом скрывается за дверью. Приличия блюсти я не вижу смысла, поэтому пью из горла.

Папа отпускает брата, поправляет пиджак, резко одергивая его вниз, и садится как ни в чем не бывало. Снова принимается за стейк, не поднимая лица, и медленно жует.

– Сынок, и мне подлей.

Я ставлю поднос на стол и наполняю один бокал до краев. От нервов перелил. Хотя у папы, кажется, такой настрой, что он может все это выпить одним глотком.

– Спасибо.

Мама выпрямляется, жмурясь. Руку держит на груди. Вован тоже не садится. Обида перекашивает его лицо. Взгляд пилит меня ненавистью. Она никак не угаснет, скорее, наоборот, только крепнет. Раньше в глазах брата я всегда находил понимание и защиту. Он был моей опорой, особенно если весь мир вокруг рушился, когда родители ругались. Он единственный, в ком я был уверен, последний, кто меня не бросит. Раньше, до шестнадцати лет. Но я до сих пор не хочу верить, что как раньше уже никогда не будет. Я все еще ищу в нем ту опору и то понимание.

– Вот его, любимчика своего, – глядя на папу, Вован тычет в меня пальцем, – в преемники себе и готовь. Я с удовольствием посмотрю, как он за пару лет похерит все то, что ты создавал всю жизнь.

Брат обегает всех взглядом, словно леской проходит, разрубая нас на куски, как в фильме «Пункт назначения - 2». И папа меня глазами следом полосует. Он с этим безусловно согласен. И даже мама не сомневается, что так оно и будет, что ничего толкового из меня вырасти не могло. Да я и сам в этом убежден. Поэтому и не рыпаюсь.

– Суперсемейка, блядь, – выплевывает Вован и уходит из комнаты.

Мама жмурится опять на глубоком вдохе, который слышно застревает в ее груди и проявляется всхлипыванием. А папа, как только закрывается дверь, заливает виски в глотку, сразу половину стакана. И сперва полощет рот, лишь после проглатывает. Корчится носом, выдыхает в ладонь и закусывает кусочком с сырной тарелки.

– Дима, не смей своему брату никак помогать, – папа никогда не грозит пальцем, ему достаточно голоса и взгляда.

Я все еще гляжу на дверь, в которой только что исчезла фигура Вована, как будто ушла в туман, в неизвестность, пропала, как призрак. Там за матовым стеклом, кажется, потусторонний мир.

– Раз такой самостоятельный, пусть докажет, – добавляет папа, видя, как мама мотает головой. – И ты, Настя, ему не помогай, иначе клуб больше не увидишь. И все твои фестивали тоже потеряют спонсора.

Часть 8. Глава 4

Все-таки никакая «БМВ» сегодняшнюю херь не окупит. Настроение скатилось под плинтус и прячется там, не знаю в ожидании чего. Лучше как будто уже не будет.

Тоску прерывает звонок. Это папе. Он кивает мне с вежливой улыбкой и тоже выходит, якобы на разговор, но я понимаю, что уже не вернется.

И остаюсь совсем один. Со своим никому не нужным днем рождения.

Не знаю, через сколько времени, заходит Даша. Заглядывает так осторожно, будто боится наткнуться на что-нибудь неприглядное. И я принимаю это на свой счет. После всего тут сказанного таким себя и чувствую – неприглядным, мерзким, грязным, оттого и одиноким.

– Мне показалось, ужин закончен, – говорит Даша деликатно, не решаясь проходить в комнату, но смотрит на меня с жалостью. Она уже который год подряд наблюдает эту картину, как все расходятся, а я остаюсь наедине с собой. – Думала, ты тоже ушел.

– Сейчас уйду, – вздыхаю я. Мне не нравится, как она на меня смотрит, и вообще не нравится, что она все это видит.

Но мы такая семья. Вся наша грязь выходит публичной. Хотя никакие мы не звезды. Просто и у папы, и у мамы много знакомых, которые всегда в курсе и все обсуждают. Папа маме изменял, не шибко скрываясь. Мама, кажется, специально сделала свою единственную измену скандальной. И мое предательство брату все тоже наверняка смакуют.

– С днем рождения, – улыбается Даша. – Это тебе от ресторана.

Она вручает мне десерт, заранее уложенный в красивую коробочку с прозрачной пластиковой крышкой. Внутри кофейный торт с надписью «Нашему любимому гостю в его особенный день».

– Как мило, – усмехаюсь я. – Спасибо, Даша.

Я ее обнимаю, просто потому что хочется кого-то почувствовать. Она замирает сперва, но потом сама меня к себе прижимает.

– Оставайся собой, Дима. И будет тебе счастье.

Ее поздравление звучит как не очень мудрое напутствие, но я его принимаю с улыбкой.

Торчать здесь больше не могу, поэтому хватаю свои подарки с вискарем и выхожу за стеклянную дверь, в потусторонний мир, где каждый снова сам по себе.

Вагину сразу кидаю на заднее сиденье, а мамин конверт решаю открыть. Все-таки любопытно, какое впечатление она послала меня получить в этот раз. В конверте лежит подарочный сертификат на:

«Мастер-класс для двоих по изготовлению помолвочных и обручальных колец».

Ну, мама! Хуже тети Аллы. Стоило заикнуться о девушке, она уже о свадьбе размечталась. Еще бы в роддом путевку купила, блин.

Бросаю конверт к вагине, как ненужный, и долго сижу, не заводя мотора. Изучаю альбом Воронцовой. На ее фотках отец всегда мило улыбается или искренне смеется. Иногда они даже дурачатся вместе на селфи, и Воронцова выглядит счастливой. Кажется, ректор в самом деле не такой суровый, каким его все считают. Он корчит рожи, фотографируется со смешными статуями, где-то даже гонится за котом. Его много в альбоме Воронцовой.

Но еще чаще там мелькает молодая женщина азиатской внешности. Вряд ли мать. Потому что ни одной похожей черты в Воронцовой нет, от матери ей бы по-любому что-нибудь да передалось. И разница в возрасте у них, кажется, не такая большая. Делаю вывод, это мачеха, с которой Воронцова тоже неплохо ладит.

Мачеха прикалывается похлеще отца. Иногда даже такие позы себе позволяет, которые и меня смущают. Под одной есть надпись: «Вот как бушуют гормоны. Милка, Милка». А там эта Милка седлает бронзового козла, то есть пытается, перекинув лишь одну ногу, при этом платье неприлично задирается. А дело происходит на людной площади, но наездницу явно ничего не смущает.

Забавно. От этих фотографий веет теплом. Семейным. Дружеским. Искренним. Хочу в них окунуться, присвоить и запомнить. Сделать частью себя, чтобы заполнить ту пустоту, которая воет внутри.

Свои фотографии с родителями я даже не знаю, где храню. Кажется, что-то было в облаке, старое, когда я был совсем мелким. И счастливым.

Альбом Воронцовой заканчивается на фотографии Брусевича с выколотыми глазами. Фотка до этого датировалась январем. То есть она забросила свой альбом почти два месяца назад. Интересно, почему? Неужели только ради Брусевича его вела?

Я лезу дальше в шопер, не знаю, зачем, просто… не хватило. Там осталась всякая канцелярия и еще парочка листов с фото. Они соединены скрепкой и, видимо, к альбому так же крепились, но выпали.

Эти фотки – типа портреты с короткими описаниями. Большинство лиц не узнаю, кроме Зефиркиного. Причем она сфотографирована в нашей с Бархом компании в библиотеке. Мы сидим в креслах на любимых местах. Барх – спиной к фотографу, а мы с Зефиркой – полубоком. Все смеемся.

Под фото Воронцова написала: «Лера Палкина». И совсем другим почерком, кривым и поспешным, приписано: «Красавец и Чудовище». От «красавца» стрелочка ведет ко мне, от «Чудовища» – к Зефирке. А приписка к Барху где-то между других фоток затерялась, но по стрелке я ее быстро нахожу – «Иван-дурак».

Мда. Вот как мы выглядим со стороны, значит. Зефирке эту схему я показывать не хочу. Ее наверняка обидит. Не столько «чудовище», сколько то, что Барх – Иван-дурак, а я – красавец. Но особенно это «и» между нами.

Других своих одногруппников Воронцова тоже запечатлела в разных местах и позах. К каждому добавила имя, а кто-то за нее приписал дурацкие эпитеты, в основном оскорбительные. И только под фото тех самых парня и девушки, которые буквально звездят в этом альбоме, написано: «Уля Гурская и Матвей Брусевич», и стоят три жирных сердечка.

Часть 9

Перебдел. Кажется, приехал сильно раньше. Зефирка сказала, Воронцова приходит четко к началу пары, явно и сегодня торопиться не станет. Зато точно ее не пропущу. Спокойно подожду. Благо, есть чем заняться.

Мне же надо сделать Вована счастливым, поэтому берусь изучать личную жизнь Риммы Семеновны. Вдруг за что-то зацеплюсь и преподнесу ее брату на блюдечке с голубой каемочкой.

Первым делом я ищу профиль Риммы Семеновны в «ВК». Быстро нахожу ее в друзьях Вована и сразу лезу в альбом. Сразу на аве стоит свадебная фотография, правда, лица плохо видны, пара целуется, все по классике. В альбоме много свадебных фотографий и не только. На многих они с мужем обнимаются. Но все эти фотки старые, двухлетней давности. Ава вообще трехлетняя.

Супруг у Риммы Семеновны – самый обычный мужик. Не красавец, семи пядей во лбу не видно, лицо вообще простецкое и прическа наистандартнейшая – ежик. Словно у него задача по жизни – не выделяться. Наверняка какой-нибудь клерк средней руки.

По отметкам на фото перехожу в его профиль. Зовут Виктор Барсуков. У него тоже последние совместные фото двухлетней давности. И на аве та же самая фотка со свадьбы. Милота.

Ха, Вован у нас в общих друзьях. Значит, они друг друга знают. И учился этот Барсуков в АСИ, закончил в тот же год. Видимо, из общей студенческой тусовки. Но вряд ли с первого курса друг друга знают. Вован же брал академ, чтобы в Питер на год уехать. Значит, они познакомились уже после его возвращения. Где-то год вместе проучились. Хотя могли и раньше подружиться.

При этом до самого выпуска Римма Семеновна оставалась девственницей и хотела, чтобы именно Вован был ее первым. А потом вдруг воспылала чувствами к старому другу? Что-то здесь неладно. Из френдзоны ведь не выбираются.

Свадебные фотографии трехлетней давности, даже больше, три с половиной года назад сделаны. Так, это получается, Римма Семеновна замуж выскочила почти сразу после выпуска? Если они с Вованом вместе учились, то закончили четыре года назад. Слишком резко. Вован с Инной сколько лет встречались, и то пожениться решили лишь после ее беременности. Детей у Риммы Семеновны вроде нет. По крайней мере, в декрет она не уходила все те годы, что я учусь в академии.

Может, она назло ему сыграла свадьбу с другом?

Надежда мерещится на горизонте.

Бля, как только проверить гипотезу? Не спрашивать же напрямую у Риммы Семеновны, любит ли она своего мужа. Или спросить? Отчаянная ситуация требует отчаянных мер?

Переслав все доводы Зефирке, получаю ответ почти сразу.

Зефирка: «Хм. Римма Семеновна только строит из себя всю такую строгую и рассудительную. На мой взгляд, она больше подвержена эмоциям, чем хочет показаться. Легко могла влюбиться по уши и выйти замуж хоть через неделю после знакомства. А тут – целых полгода. Вполне допускаю такой вариант. Другое дело, что он ее друг. И тут согласна, из френдзоны выбраться тяжко, но ничего невозможного. Вдруг он сделал для нее что-нибудь такое эдакое, и чувственное сердце Риммы Семеновны растаяло. Вован же ее отшил, еще неизвестно, в какой форме. Может, вообще, нагрубил. Короче, спроси у Риммы Семеновны напрямую. Чего тебе стесняться?». И хитрый смайлик.

«Ну спасибо! Помогла», – шутливо закатываю глаза.

«Не за что», – в тексте и то слышится издевка. Следующий эмодзи с ухмылкой подтверждает ее сарказм.

Выдохнув, я решаю поделиться своим мини-расследованием с братом. Если они все втроем общались, он может знать гораздо больше.

Звоню по громкой связи. Долго слушаю его любимую мелодию вместо гудков, которая, кстати, неплохо качает. Наконец, в динамике раздается вальяжный голос.

– Чего тебе?

Я сразу теряюсь. Не так рассчитывал начать.

– Чем занимаешься? – спрашиваю, лишь бы что-то ответить.

– Хороню свое радио.

– В смысле?

– А че еще с ним делать? – брат вздыхает. Я слышу, как он глотает из бутылки. Характерное бульканье его выдает. – Без папиной поддержки мы загнемся уже в следующем месяце.

Бля. Хочется выдать моментально великую идею, но в башке шаром покати. Нихера в бизнесе не понимаю, а тем более в радио.

– Я ему говорил, что с регионов надо начинать, – ворчит Вован. – В Москве нехер было даже пытаться. Все уже забито. Мы еле волну для вещания выскребли. А в регионах просторы. Но папа настоял, типа, надо сперва столицу покорить. Мне Москва эта нахер не сдалась. В Питер свалю к хуям.

– Опять бросишь меня здесь? – слетает с языка без фильтра.

– В смысле? – он икает и снова булькает у самого микрофона.

В последнее время я вообще себя плохо контролирую. Старые обиды вылезают наружу некстати. Об этой брат даже не в курсе. Я сам долгое время не понимал, что она есть, точнее, на что именно эта обида. Лишь теперь, когда столько дров уже переломано, начинаю в себе копаться и осознавать многие вещи.

Тогда, пять лет назад, когда Вован уехал в Питер на целый год, я остался совсем один. И до сих пор обижаюсь на это, даже если прекрасно понимаю, почему он так сделал. Ему, действительно, было невыносимо. Папа хотел заставить его работать на себя, чтобы брат начал вникать в бизнес, а затем его возглавил. Маме не нравилась Инна, и она капала Вовану на мозги ежедневно, требовала с ней расстаться. К тому же, у родителей был самый кризис отношений. Мы все жили на одной территории и чувствовали себя как на войне. После каждого их столкновения все горело. А осколки летели в меня.

Часть 10. Глава 1

Все утро я воюю с Милкой за сохранение своего первозданного вида. Она носится вокруг меня в ванной и норовит измазать косметикой.

– Хотя бы глаза подкрась! – возмущается натурально. – Ну что это такое? Вон посмотри, какой мистер АСИ ухоженный! И ты такой должна быть.

– Ты смотрела его фотку с конкурса. Конечно, он там ухоженный. В жизни он не такой. У него вчера вообще нос был разбит! – я отмахиваюсь, как могу и взъерошиваю волосы, которые она почти прилизала своими поглаживаниями.

– Ну и пофиг. А ты будь, – Милка топает ножкой и скрещивает руки. В одной держит кисточку для рисовки бровей, а в другой сжимает пудреницу.

У нее самой лицо всегда покрыто толстым слоем штукатурки. Она любит краситься под гейшу, хотя по национальности якутка.

– Ты же сама говоришь, что у меня естественная красота, – закатываю глаза.

– Которую надо подчеркивать!

Хочу выйти. Милка преграждает мне путь. Я выше, но худее, а она коренастая с сильными ногами. В борьбе мы неравны, и я сдаюсь.

– Лааадно, только глаза.

– Отлично! – она вытаскивает из косметички палетку с тенями.

Там все цвета радуги собраны, и она выбирает бирюзовый, потому что сама любит этот цвет. По ощущениям, мои веки потяжелели – не меньше трех слоев этих теней на них осело. А Милка еще ресницы тушью обильно покрывает. Мне даже моргать неудобно становится.

– Во! Красавица! – она с гордым выражением лица разворачивает меня к зеркалу.

Еле сдерживаю себя от порыва смыть этот клоунский грим. Я похожа на плохо нарисованную анимешку. Мало того, что тени яркого сине-зеленого цвета, так они еще и с блестками. И нанесены обильно, по самые брови, которые Милка тоже подрисовала. А ресницы вообще стали похожи на распушившийся веник.

– Теперь иди! И улыбайся! – Милка выпихивает меня из ванной, не дав «налюбоваться» собой.

Я не сопротивляюсь, но решаю по пути в академию все стереть. Средства для снятия макияжа у меня нет, а Милка свое надежно спрятала, но я обойдусь салфетками. Лучше буду ходить с красной рожей, чем с этой кукольной мордашкой.

В комнате уже ждет бежевое шерстяное платье в облипку, подвешенное на карниз. Это Милка мне его подарила на Новый год, чтобы я завоевала сердце Матвея. И я, как дура, проходила в нем весь январь перед сессией и даже поперлась в клуб. Почти поверила, что выгляжу в нем хорошо, ведь он сделал мне комплимент. Хотя оно ужасное. Гурская после его отчисления мне все высказала. И платье это не забыла упомянуть, показать, какая я в нем убогая.

Больше я это платье не надену, но Милка и тут меня сторожит. Закрыла за мной дверь и встала как гренадер. И ведь не выпустит, даже если я буду опаздывать, упрямая.

– Давай, давай. Не стесняйся. Я не смотрю, – она кивает на окно, в котором страшной тенью висит мое проклятие на этот день. – Это твое единственное платье. Поэтому пока придется носить его. Но ничего, мы затаримся.

– Что? – я хмурю брови. Даже не знаю, эти нарисованные двигаются или выглядят статичными. – Не надо ничем затариваться. У меня все есть.

– Ничего у тебя нет. Так что поедем шопиться.

– Не надо. Я все равно сбегу.

– Ладно, тогда я куплю на свой вкус. И больше не буду прикрывать твои прогулы спортивной ходьбы, – Милка хлопает дверью.

Черт! Знает, чем меня пронять. Я хватаю платье и выбегаю в коридор для демонстрации.

– Вот! Все! Надела! – поправляю задравшийся подол.

– И шопиться поедешь? – она выгибает тонкую бровь.

– И шопиться, – вздыхаю, как узник Азкабана*, без всякой радости, которую до капли из меня высосала дементор* Милка.

Под платье приходится искать колготки. Я нахожу самые теплые, сто пятьдесят ден*, только они белого цвета. Но все остальные, черные, я покупала под джинсы, поэтому они тоньше. Приходится брать эти. Вкупе с уггами шерстяное платье почти телесного цвета и белые толстые колготки смотрятся убого. И еще этот макияж.

Я начинаю подозревать, что Милка жаждет моей скоропалительной кончины от стыда. Правда, не понимаю пока, что ей это даст.

– Прекрасно. Еще бы волосы в косу… – она прикладывает указательный палец к щеке и мечтательно качает головой.

– Хватит! – не выдерживаю я и хватаю из шкафа клетчатое пальто.

Это вторая и последняя моя теплая верхняя одежда. В пальто я выгляжу совсем как дочка ректора. Ни у кого не возникнет сомнений на сей счет. Впрочем, все и так это знают, поэтому ничего я не теряю. Хорошо хоть удалось сегодня отбиться от папы и не ехать в академию с ним. Вообще, он работает в совсем другом районе в административном корпусе, но очень хотел меня подвезти. Даже готов был задержаться на целый час, хотя обычно едет на работу к восьми.

Милка меня благословляет на романтический подвиг и, получив уведомление о прибытии такси, я выхожу из квартиры. Нога еще ноет. Синяк разросся на все бедро. А мазь, которую врач прописал, я с утра из-за Милки забыла намазать. Сейчас уже поздно возвращаться, тем более не хочется снимать колготки.

Из-за боли спускаюсь я очень медленно. Аж время бесплатного ожидания успевает истечь и таксист нервничает. Пишу ему в приложении, что выхожу, а сама еще только на втором этаже. Наконец лестница пыток заканчивается, и я оказываюсь на улице.

Часть 10. Глава 2

Воронцова уже не удивляется мне и даже глаза не таращит, а, наоборот, щурит. И губы сжимает, втягивая щеки. Потом бросает взгляд куда-то в сторону. И я за ней. Вижу там недавно припарковавшееся такси. Ага, мой план-перехват удался.

Вернув взгляд Воронцовой, слежу за тем, как она, хромая, в тяжелом пальто, сковывающем все движения, и дурацких уггах на скользящих подошвах, спешит к такси. И разрываюсь от хохота. Потому что она ползет как раненая улитка. Еще надеется от меня убежать. Вот же наивная.

Взяв букет, я спокойно вылезаю из салона и настигаю Воронцову ровно возле бампера, которым вчера ее стукнул. Хватаю за локоть и без слов вручаю букет. По заверениям флориста там должна быть сто одна роза, и все персикового цвета. Такие типа идеально подходят для юной красавицы. Дарить алые мне показалось пошлым, а розовые – банальным. И вообще, этот цвет очень подходит к ее губам, на которые я опять засматриваюсь.

Все-таки надо было вчера подаренной вагиной воспользоваться, а я тупо ужрался вискарем, уебан.

Быстро перевожу взгляд выше и чуть не прыскаю от смеха. У нее сегодня разукрашенное лицо. К чему бы это? Грим, конечно, кринжовый. Зефирке надо визажистом становиться – от клиенток отбоя не будет. Воронцову к ней – без очереди.

– Что это? – пока еще ровным голосом, но с нарастающим напряжением спрашивает она, не принимая букет.

– Цветы. Представители рода Шиповник семейства Розовые, – помню, было написано на этикетке в магазине.

Она так убийственно на меня смотрит, что внутри я кайфую. Эту Несмеяну весело бесить. Хотя… тут игра на тонкого. Надо не переборщить, а то ректор легко может сменить милость на гнев.

– Мне же надо за тобой ухаживать. Так что бери и садись, – я буквально вкладываю в ее ладонь ножку букета и киваю на «инфишку».

Воронцова швыряет цветы в лобовое стекло и пытается пройти дальше по тротуару, но у меня хорошая реакция.

– Эй! – я останавливаю ее рукой и подталкиваю назад, к бамперу, на котором развалились розы. Букет не порвался, хорошо был связан, но пара бутонов отлетела, а их лепестки разлетелись в стороны. – Ты че такая грубая?

– Меня такси ждет, – Воронцова упорно пытается пробиться и ударяет меня пакетом, в котором что-то мягкое, поэтому не больно. Даже одну мою руку не способна осилить.

Это забавляет, и я позволяю ей барахтаться. В таком стянутом пальто у Воронцовой получается кривляться, как в немых комедиях. Пантомимы отдыхают. Я искренне смеюсь.

Хитрюга решает воспользоваться шансом и толкает меня в грудь, но я давлю на нее моментально и валю на бампер. Мой недотрах срабатывает на автомате. Мы встаем в очень удобную для секса позу. Я – между ее ног, а она – попой на бампере. И быстро ставит туда же руки, чтобы не упасть, хотя я крепко держу ее спину между лопатками. Мы буквально сталкиваемся лицом к лицу, как в лучших романтических комедиях. Момент, действительно… трепетный.

Облизываюсь на ее губы. Внутренний ублюдок нашептывает, что надо их поцеловать, что вот же они, совсем рядом, вкусные, сочные, нежные, и тоже жаждут соприкосновения. Ресницы, в этот раз жирно покрытые тушью, хлопают часто, а за ними огромные глаза, растерянные и возмущенные одновременно. Я разглядываю коричневатые крапинки в голубых радужках. Они разлиты, как масло, то есть его остатки, которые засасывает в черную бездну идеально круглых зрачков. И я за ними ныряю.

– Отстань! Я же сказала, не трогай меня больше! – Воронцова бьет меня в плечо, но у нее настолько мало сил, что я даже не дергаюсь. Светик бы ее одним мизинцем уложила. – Я не просила папе врать. Это твои проблемы!

– Да хватит сопротивляться! Я же ничего плохого не делаю, – хватаю ее за руку, удачно выкраивая голое запястье между толстым рукавом пальто и варежкой. – Зачем тебе за такси платить, когда можно со мной бесплатно доехать?

– Потому что я не хочу с тобой ехать, – она выкручивает корпус и пытается просунуть между нами ногу, но тут же взвывает.

– Вот именно, Яна! Тебе же больно, – даю ей перевернуться полностью и успеваю схватить сзади, пока она не слезла с бампера и не кинулась наутек. – Не буянь. Сейчас кто-нибудь подумает, что я насильник.

И она кричит на весь двор:

– Помогите! Насилуют!

Вот вонючка! Приходится ей еще и пасть закрыть. Воронцова мычит и брыкается. Не думал, что она такая боевая. С виду – каменное изваяние, но чуть-чуть ее заденешь, блин, и все, Медуза Горгона просыпается.

– Да успокойся ты! – тоже не выдерживаю и кричу, хоть и понимаю, что больше всего людей в ярости бесит, когда им приказывают успокоиться.

Воронцова только пуще расходится. Начинает колотить кулаками и ногами мой бампер. И даже вмятину там оставляет. Сучка!

Вдыхаю глубоко и выдыхаю, утешая себя тем, что меня в салоне ждет совершенно новая «бэха». И к ней Воронцову я уже не подпущу.

Через сколько-то минут она выбивается из сил и позволяет мне себя упаковать. Я подхватываю ее на руки и несу в салон. Приходится запихивать девчонку на пассажирское сиденье с водительской стороны, потому что там дверца закрыта. Оказавшись внутри и, очевидно, смирившись с судьбой, Воронцова сама перебирается на свое место. Шипит при этом от боли, но на все мои попытки как-то подсобить, только отбивается.

Часть 10. Глава 3

Киров тщетно пытается наладить разговор. Заколебал уже тупыми вопросами. Ему дела нет до моей ноги, и до того, как я спала, и чем завтракала. Зачем вообще о таких вещах спрашивать?

Я очень зла. И сердце все никак не успокоится. Долбится и долбится о грудную клетку, будто требует свободы. Пульс такой дикий, страшно, что вены не выдержат давления и порвутся.

В памяти застолбились его красные глаза, раскрытые широко, очень внимательные, изучающие. И ощущение его близости никуда не ушло. До сих пор чувствую его между своих ног. И обливаюсь краской, как из пожарного крана. Позорище! Папа бы увидел, от нас обоих бы и мокрого места не осталось. Фу!

– Ты какого Мураками любишь: Рю или Харуки? – спрашивает Киров ни с того, ни с сего.

От внезапности я даже поворачиваю к нему лицо, чтобы показать все свое недоумение. Поразительно, что он знает и того, и другого.

– Афанасий Игнатьевич сказал просто «Мураками», без уточнения. Я и гадаю, – поймав мой взгляд, он пожимает плечами и отворачивается к дороге.

– Какая тебе разница?

Я тоже смотрю в лобовое стекло. Перед нами едет пожарная машина. Мигалки включены, а сирена – нет. Видны только синие отблески на металле, которые кочуют по фасадам близстоящих в пробке машин. Глаза сами следят за ними.

– Интересно.

Киров отвечает так спокойно, что, кажется, честно. Он вообще выглядит искренним. Хотя и врет напропалую, лишь бы шкуру свою спасти. Странно, как все это в нем сочетается.

– Неинтересно тебе, – и я так странно это произношу. Словно не столько обвиняю его во лжи, сколько пытаюсь убедить.

– Ты не можешь за меня решать. Мне интересно, – говорит улыбчиво, но настойчиво.

Господи, он комплекс парадоксов. Одно исключает другое, но все вместе – единое целое.

– Папа тебе наврал. Я вообще Мураками не люблю, – сама тоже вру, хотя незачем. Просто не хочу с ним разговаривать.

Он недовольно качает головой, но замолкает.

Следующие минут пять я убиваю на самобичевание. Досадую, что отказалась ехать с папой. Сейчас бы не пришлось краснеть перед Кировым. Я ведь в этом дурацком макияже и не смогу его стереть теперь. Не хочу делать это при нем, пусть не думает, что я стесняюсь. Раз увидел, значит, должен поверить, что так и надо.

– Заедем за кофе, хорошо, – Киров вроде и спрашивает, но как бы утверждает, тыкая в карту на смартфоне.

И сразу за углом тормозит возле высотного дома. На первом этаже много всяких магазинчиков и забегаловок. Среди прочих я замечаю корейские иероглифы и простенький логотип в форме кимбапа. Догадываюсь, что папа и про мои любимые блюда рассказал. Чертов болтун!

– Что тебе взять? – спрашивает Киров, стоя одной ногой на асфальте.

Я слежу за потоком машин, которые мчат по соседней полосе – зацепят и оторвут вместе с дверью. Но он не боится, даже не смотрит туда.

– Ничего, – хочу, чтобы он поскорее уже вышел.

– Понял, – усмехается и хлопает дверцей.

Проводив его взглядом, я вовремя вспоминаю о своем шопере. Наверное, он должен валяться где-то сзади, но на сиденье – только конверт и коробка. Причем на коробке изображена вагина. И отчего-то стыдно становится мне, хотя должно быть Кирову.

Серьезно? Он со столькими девушками крутит и еще силиконовой вагиной пользуется? Причем прямо в машине… Фиии! Мне хочется взлететь на воздух, чтобы ни к чему тут не прикасаться. Но сейчас важнее найти шопер. Приходится чуть вылезти из-за кресла, чтобы осмотреть пол. Я почти переваливаюсь назад, пытаясь заглянуть под собственное сиденье, а ничего там нет. И Киров возвращается в этот самый момент.

– Привет, пятая точка. Хозяйка тебя все время задирает, да? – он, действительно, наклоняется и разговаривает с моей задницей.

Господи, что за человек?

Я пулей возвращаю свою пятую точку на место. Даже на боль в ноге не реагирую, чувствую, но ничего с этим не делаю. Киров смеется и садится за руль.

– Что ты там искала?

– Ничего, – стараюсь держаться спокойно и отвечать без интереса, чтобы не выдать себя. Хотя, судя по тому, что шопер свой я нигде не нашла, Киров обнаружил его раньше. Черт.

– А зачем тогда лазила? – он оборачивается и оглядывает салон. Жмурится. По крайней мере, левым глазом, который виден в профиль. Вздыхает и смотрит на меня устало. – Про вагину ничего не думай. Это мне брат вчера подарил на день рождения. По приколу.

– Меня твоя личная жизнь не интересует, – говорю безразлично, а сама хочу захихикать и прячу подбородок в шарф.

– Это не моя личная жизнь! – Киров возмущается. – У меня нормальная личная жизнь.

Я вспоминаю кучу сообщений, которые ему вчера приходили от разных девушек. Не соглашусь, такая личная жизнь ненормальна. И я решаю это использовать, чтобы отстал от меня, наконец.

– Кстати, твои девушки не будут против, что ты теперь за мной ухаживаешь? Или в твоем гареме недобор?

– Какой гарем? – Киров поднимает невинно брови и тут же опускает с ухмылкой. – У меня только ты.

Часть 10. Глава 4

Как раз насыщенного румянца Воронцовой и не хватало. Розовыми ее щеки выглядят гораздо симпатичнее. Теряется привычная бледность, проявляется мягкость. Мило.

Не даю себе спуститься на ее губы – с катушек слечу.

Пора завязывать с безбрачием. Хуй знает, когда я эту любовь встречу. А так точно доведу себя до маньячества. И кажется, я уже выбрал первую жертву. Воронцова реально выглядит, как мечта сексуально озабоченного психопата, в этом безвкусном пальто, белых колготках и уггах. Вырядилась же.

Но почему это так возбуждает? Прям хочется утащить ее в какой-нибудь подвал и драть там до безумия.

Оргкх… что за больные фантазии?

Я вытряхиваю из головы все сумасшедшие мысли.

– Ты, видимо, не знаешь, но трогать чужие вещи нехорошо, – бузит милашка, заглядывая в шопер.

– Я же не специально. Блокнот сам раскрылся. Так, пролистал пару страниц, ничего я там особо не трогал.

Мне не стыдно. И ей, в принципе, не должно быть. Ведь ничего сильно сокровенного там не было. Ну разве что изуродованный Брусевич, но подумаешь. Зефирка верно говорит, с кем не бывает. Тем более если там история какая-то неоднозначная.

– Любопытно только, зачем ты парня своего затыкала, – смотрю ей прямо в лицо, которое она окунает в шопер. И не высовывается. Стесняется. – Не бойся. Если он тебя бросил, то все ты правильно сделала. Ему наверняка и вживую морду набить надо.

– Не лезь не в свои дела, – Воронцова складывает шопер вдвое и отворачивается к окну. – И вообще, это не мой парень.

– Конечно, я все понимаю, – пожимаю плечами, руля направо. – Мы все переживали безответную любовь. Я аж целых две.

Она переводит на меня изумленный взгляд и пуще краснеет. Не ожидала откровенности.

– Знаю, я выгляжу как покоритель женских сердец, но это не так, – улыбаюсь ей искренне.

– Не выглядишь, – Воронцова уводит лицо обратно к окну.

Вредина. Показываю ей язык. Она замечает краем глаза и не сдерживает смешка. Но через секунду снова берет себя в руки, натягивает на лицо маску равнодушия и отворачивается совсем, чуть выпячивая задницу.

Я тоже отворачиваюсь. От греха.

Утешаюсь тем, что Вован близок к своему счастью. Надо только подробнее о личной жизни Риммы Семеновны узнать. И потом можно кидаться на Элину с чистой совестью.

Только о ней вспоминаю, сообщение всплывает на экране блокировки:

Элина: «Дима, привет. Сегодня все в силе? Сколько у тебя пар? У меня 3, но потом еще собрание по поводу конференции, в которой я участвую☹️».

Пока горит красный, я ей быстро отвечаю:

«Привет, Элин. Все в силе 👍 Тоже 3. Я подожду, не волнуйся😉».

«Отлично! Тогда до встречи😊».

– Вообще-то, сама мисс АСИ за мной бегает, – говорю вслух и сразу осознаю, как это глупо звучит, но так и чешется доказать Воронцовой, что я красавчик.

– Несчастная, – она поджимает губы, не глядя на меня.

Ладно. Пох. Пусть эта коза бодается дальше. Мне главное создать видимость для ректора, что я за ней ухаживаю.

Поэтому когда мы приезжаем в академию, я уже не рвусь ей помогать. Пусть сама карабкается. Но цветы хватаю и пытаюсь всучить.

– Отстань! Не буду я с ними таскаться, – Воронцова отшагивает, опираясь на правую ногу. Лицо на миг искажается болью.

– Тогда я буду таскаться за тобой, – решаю. – У меня все равно первой пары нет и торопиться мне некуда.

Убеждаю ее взглядом в собственной неотступности. Она хмыкает и направляется к корпусу. Я спокойно иду за ней по кирпичной дорожке, которая вся в слякоти. Воронцова косится на меня с ненавистью.

– Не смей за мной ходить! – приказывает громким шепотом.

– У нас в конституции записана свобода передвижения. Могу ходить, где хочу.

– Вот и ходи, где хочешь, но не за мной. Сталкинг преследуется по закону.

– Хорошо, пусть закон меня и преследует. А я буду тебя.

– Ты невыносим! – рычит она и останавливается. Горящими глазами смотрит исподлобья. Дышит тяжело.

– Тогда возьми цветы, и я отстану, – снова протягиваю ей розы, которые теперь сложно назвать букетом. Многие стебли пообломались, лепестки и листья осыпались, упаковочная бумага порвалась.

Воронцова хватает цветы и хлещет ими меня по туловищу, как веником в бане. Я закрываю машинально лицо, а надо бы толстовку, она ведь белая, моя любимая. Эта истеричка ее испачкает навсегда.

– Вот тебе! – выдыхается Воронцова и швыряет цветы к моим ногам. Там от роз ничего не осталось, лишь потрепанные стебли. – Так будет с каждым. Поэтому перестань тратить свои деньги и мои нервы впустую.

Цедит и уходит. Идет, правда, медленно, считай, ползет. Пара нормальных роз чудом сохранилась. Одну я забираю, ту, что поцелее, а остатки сгребаю и выбрасываю в ближайшую урну. Успеваю догнать Воронцову у крыльца. Она сама разворачивается.

– Ах да, забыла, – и вываливает из пакета мою куртку, которой я с ней вчера любезно поделился. Та валится прямо в лужу, и Воронцова довольно хмыкает. – Спасибо.

Часть 11. Глава 1

Денис отскакивает к первой парте в удивлении, хватаясь за очки. Его круглое лицо искажено ужасом. Редко на нем увидишь такую выразительную гримасу. Он зачесывает волосы за уши, но отдельные пряди все равно выпадают вперед. Ко всеобщему хохоту не присоединяется, и я мысленно благодарю его за это.

Красный Киров, с розой в зубах, висит надо мной, уперев руку в пол, а другой держит мой затылок. Во взгляде прыгает беспокойство.

– Ты как? – выплюнув розу мне на грудь, спрашивает в полный голос, но я не сразу разбираю из-за шума в маленькой аудитории. Или из-за его близости.

Опять. Сколько можно? Столько неловких ситуаций за какую-то пару злосчастных встреч. Еще смотрит всегда так… Жалостливо, что ли, будто просит о чем-то. Действительно, как пес. Видимо, на ту свою любовницу-незнакомку Киров так же смотрит, потому и Песик. Гадость!

Не отвечая, я толкаю его за плечи, чтобы вылезти. Но он ловчее и быстро поднимается, еще и меня подтягивает. Без спроса, просто хватает за руки и тянет на себя, причем разворачивает и прижимается сзади. На мои руки кладет свои, я даже двинуться не могу. И не пытаюсь. Потому что оглядываю всю группу и в каждом взгляде нахожу много недоумения и насмешки. Очень неуютно.

– Всем привет! – Киров поднимает ладонь. – Извините за вторжение.

Пара вот-вот начнется, поэтому вся группа в сборе, человек тридцать. Часть отвечает, другая смеется, третья молча хлопает глазами. Девчонки на задних партах шушукаются, косясь на нас.

Палкина выходит из толпы, скрещивает руки на груди и упирается тазом в преподавательский стол.

– Димуля, ты с этой розой в зубах как испанский мачо прям. Такой страстный Алехандро, – она делает выверт рукой и качает бедрами, имитируя движения танго. – Вы какими такими бесстыдствами там занимались?

Киров весь вибрирует от смеха.

– Вы нас прервали на самом бесстыжем, – оглядывая группу, он останавливается на Денисе, который стоит сбоку от входа и не идет, куда собирался.

– Оуу, – тянет Сидоров. – Ты в курсе, чья это дочь? С ней бесстыдства творить опасно.

– У нас один смельчак уже так вылетел, – ржет Кульмановский, и парни из другого конца аудитории громко ему вторят, непонятно над нами или о чем-то своем.

– Скорее, он вылетел из-за того, что не захотел творить с ней бесстыдства, – рядом с ним Гурская выдавливает смешок, а Ситникова, Шарова и Ким шипят, как змеи.

Черная Снежанна тихо ахает, тараща на меня глаза. Другие обмениваются ухмылками.

В каждом взгляде я читаю одно и то же: «Такой бы на тебя никогда не посмотрел по-настоящему. Всем же ясно, что он с тобой тоже из-за отца».

Черт, они уже не стесняются обсуждать меня при мне же и при этом все равно меня игнорируют.

– Не волнуйтесь, будущий тесть меня благословил, – заявляет Киров, звучит так горделиво, что даже мне кажется, будто хвастается. – Яна только против.

Палкина вдруг подходит близко, берет меня за плечи и говорит вкрадчиво, заглядывая снизу в глаза:

– Яна, пожалуйста, дай ему шанс. Дима хороший.

Я в ступоре. Только ресницами могу двигать. Киров наклоняется почти впритык, царапаясь щетиной, и целует меня в щеку, повергая в шок. Краснеть дальше некуда, а стыд никуда не пропадает. Жарит изнутри, выжигает. Целая дюжина голосов тянут многозначительное:

– Оооо!

Девчонки громче и активнее шушукаются, словно до этого сомневались, а теперь убедились, не знаю в чем. В глазах парней стынет удивление. А в прищуре Гурской не пойми что, всего понемногу и все запутано. Мы дружили весь первый семестр, а я до сих пор не научилась распознавать ее взгляды, считывать жесты и вообще понимать. Но презрение четко разбираю, его там много.

Странно, что она не заикается о своей сестре. Выходит, Киров не соврал, и с мисс АСИ у него ничего нет? Иначе бы Гурская не упустила возможности меня опозорить перед всеми. А, может быть, Элина и Ульяна обе в курсе, что ему приходится изображать моего жениха, и лишь ради него Ульяна молчит? Хм…

Зато в глазах Палкиной много надежды. Она смеется без капли спеси или желчи. Наоборот, простодушно весело. Я отчетливо понимаю, что между ней и Кировым ничего, кроме дружбы, нет. И испытываю странное облегчение, которое не могу ни объяснить, ни понять.

– Я тебя убью, – шиплю на Кирова еле слышно, стараясь не цепляться ни за кого взглядом.

– Любишь, говоришь? – он отвечает шепотом на ухо, отчего щекотка пробегает вниз до самых пяток.

– Нет. Ты расслышал.

Тяжелая рука ложится мне на макушку и треплет волосы.

Палкина подмигивает.

– Смирись, он настырный.

В ее бесцветных глазах я нахожу понимание и тихо выдыхаю.

Сзади в дверях появляется преподаватель. Все моментально распределяются по местам. Гурская садится в дальний угол, к окну, с новой своей подружкой, Ситниковой Машей, а я всегда сижу за первой партой в крайнем ряду, который ближе к двери. И Киров идет за мной. Бездельник. Преподаватель с ходу приступает к новой теме.

На протяжении всей пары я чувствую, как врезаются в спину насмешливые взгляды. Все нас обсуждают. И я получаю подтверждение тому, что чат без меня существует. «Зефирка» присылает Кирову скрин переписки. Невольно и я вчитываюсь в сообщения одногруппников.

Часть 11. Глава 2

После пары нам нужно переходить в другую аудиторию. Я медленно собираю вещи, чтобы дать остальным выйти, все равно сейчас не могу быстро передвигаться, лучше пойду после всех. А Киров меня ждет. У него самого из вещей только смартфон. Как он учится?

Наконец-то, все выходят, кроме Палкиной, которая подбегает к нашей парте.

– Димуля, ты бы видел, как их прорвало! – она сует ему смартфон буквально в нос, но от смеха рука дрожит, поэтому вряд ли там что-то можно увидеть.

Он выхватывает гаджет и листает экран большим пальцем. Поджимает губы, ухмыляется, мотает головой. Но быстро теряет интерес и вручает телефон обратно Палкиной.

– Курятник, – добавляет только и смотрит на меня извинительно.

Отсмеявшись, она тоже переводит на меня взгляд.

– Ой, Ян, прости, ты же не знаешь, – ее белое лицо становится густо розовым. Оказывается, мне еще повезло с кожей, она не настолько прозрачная. – Тут короче чат есть… без тебя.

Палкина держит смартфон демонстративно на ладони.

– Там не очень хорошие вещи про тебя пишут.

– Зефирка с ними не согласна, если что, – Киров хватает ее за плечи.

Она становится совсем красной, но улыбается доброжелательно и заглядывает в глаза виновато.

– Если хочешь, могу дать тебе почитать, хотя думаю, тебе не понравится.

Я сглатываю. С одной стороны, очень хочется узнать, что там Гурская пишет про меня и Матвея и вообще, как нас там обсуждают. Любопытство зашкаливает, бьет в самое солнечное сплетение, заставляет меня волноваться. Вряд ли ведь еще представится такая возможность. С другой стороны, хочется быть выше этого. Ничего нового по сути я не узнаю. И так понятно, что мне перемывают косточки за глаза. А детали, какими конкретно ругательствами меня там обзывают, не так важны.

– Неинтересно, – отвечаю в итоге, хотя все еще сомневаюсь и поглядываю на ее смартфон украдкой.

– Ну и правильно, – Палкина отмахивается им. – Пусть кудахтают.

– Там все равно бред, – Киров мотает головой, улыбаясь глазами.

Они отливают красным. Раньше этот цвет казался мне грубым, кричащим, даже злым, ведь в нем много агрессии и жара. Но в его взгляде красный теряет силу, становится мирным и теплым. А то и нежным.

– Хотя, Яна, думаю, тебе все-таки стоит почитать, как их разнесло, когда я написала, что Дима за тобой бегает, а ты его отшиваешь, – Палкина по-злодейски хихикает и пытается показать мне экран, но я его отпихиваю. Раз уж решила быть гордой, надо держаться до конца.

– Спасибо, не буду. Примерно представляю, – снова сглатываю и нахожу в глазах Кирова неподдельное уважение. Он даже уголки губ опускает, как бы респектуя* мне.

– Как хочешь, – Палкина не обижается и кладет телефон в карман пиджака. – Но я прям кайфую. Люблю, когда всякие стервы обламываются.

У нее, оказывается, широкий рот для такого маленького лица. Оскал занимает целую треть, не меньше. Это забавно.

Я тоже испытываю яркое торжество внутри, хоть и пытаюсь держать его в узде. Как ни крути, а приятно, когда все считают тебя собакой сутулой и парням до тошноты противно тебя целовать, но самый классный красавчик в академии за тобой бегает всем на зависть. Пусть не по-настоящему, зато в глазах других все ведь выглядит именно так. И это щекочет самооценку. Вдвойне приятно, что Гурская среди первых бесится.

Хотя… вероятно, я скоро тоже обломаюсь. Гораздо больше, чем одногруппницы. Надо мной точно вся академия будет смеяться. Хорошо, что Киров всем показал, будто это его самоличная односторонняя акция. Пока я ему не отвечаю, я в относительной безопасности. Если правда и вскроется, мой позор будет небольшим.

Точно. Смотрю на Кирова и словно вижу иначе, через другую призму. Пафос мистера АСИ с него слетает моментально, как спецэффект, который виден только на экране.

– Пойдемте, кофе попьем, – он пытается увести Палкину из кабинета за плечи.

Но она не дается и скидывает его руки, не отрывая от меня глаз.

– Прости, Яна, но я не могу терпеть это убожество, – проводит передо мной овал, очерчивает лицо. – Раз ты теперь миссис АСИ, надо соответствовать.

Миссис АСИ… Как звучит.

Палкина снимает рюкзак и кладет на парту. Оттуда достает большую косметичку, а из нее кучу всякого разного: палетки, флакончики, тюбики и инструменты. Мы с Кировым внимательно следим за ее четкими движениями, пока не переглядываемся.

– Димуля, ты тут не нужен, так что иди, пей свой кофе, – Палкина показывает ему тюбиком на дверь.

Я пока не понимаю, что мне грозит, и поэтому вопросительно взираю на него. Киров улыбается.

– Доверься Зефирке. Она сделает из тебя конфетку.

– Яна и так конфетка, – не говорит, а заявляет Палкина, оборачиваясь на него. – Просто в дурацкой обертке. Мы это исправим.

Мне становится страшно. Милка, которая, между прочим, меня любит, и то мое лицо изуродовала. А от Палкиной непонятно, чего ожидать. Может, вообще испоганит мне кожу. Такое внезапное приятельство настораживает.

Следует отдать ей должное, в отличие от остальных Палкина меня хотя бы не игнорирует, когда я о чем-то спрашиваю, и даже как-то выручила с прокладкой. Пожалуй, они с Денисом единственные, кто со мной вообще разговаривает. Но все равно такое расположение ни с того, ни с сего странно.

Часть 12. Глава 1

Я жду Элину у машины. Наслаждаюсь дневным солнцем. Оно уже не горячее, а приятно теплое. Здорово погреться в этих лучах. Полюбоваться городом заодно. И напиться кофе, которого всегда мало. В полулитровом стакане остается совсем на донышке. Он уже холодный и не такой вкусный, но я все равно пью от нечего делать. Садиться в салон не хочется. Там душно и скучно. А здесь легкий ветерок и бурлит жизнь.
– Куда ты сказала? В «Элизиум»? – слышу знакомый голос на тротуаре.
Ага, Воронцова. Рядом идет стройка: там стучат, пилят и бурят, поэтому шумно. Ей приходится кричать в трубку.
«Элизиум» – это вроде торговый центр. Помню такой. Проезжаю его каждое утро по пути в академию. Шопиться собралась тоже? Хм. Судьба нас не отпускает.
– Хорошо. Давай там, – Воронцова останавливается на тротуаре напротив калитки и озирается по сторонам. – Сейчас закажу такси. Минут через двадцать, наверное, буду.
После разговора она еще тыкает пальцами по экрану – очевидно, такси вызывает, и только потом поднимает голову. Сразу напарывается на мой взгляд. Я ухмыляюсь и махаю рукой. У Воронцовой глаза на пол-лица расползаются. То ли от удивления, то ли от негодования. Она быстро отворачивается и идет в противоположную сторону.
А розочку все еще носит за ушком.
– Яна, любимая, куда же ты?
Бегу за ней, чисто напугать. Снова красть ее не собираюсь. Все-таки с Элиной уже договорился, но мне нравится ее бесить. И я не могу отказать себе в этом удовольствии.
Воронцова ускоряет шаг, прихрамывая, и постоянно оглядывается.
– Только попробуй ко мне подойти! – на углу она резко останавливается и выставляет ладонь вперед, словно магией обладает и может жахнуть меня каким-нибудь трах-дибидохом.
Я послушно торможу и поднимаю обе руки.
– Не паникуй. Не буду я тебя подвозить.
– И не надо! Мое такси сейчас приедет. Не мешай, – она с надеждой глядит на дорогу, а потом в приложение. Там еще минуты три ждать.
– За новой дубленкой в «Элизиум» собралась? – усмехаюсь. – Твоя пока в химчистке.
– Ты подслушал? – Воронцова возмущена. Ресницы расправляются, как павлиньи хвосты.
– Нет. Это ты орала на всю улицу.
Она поджимает губы и разблокирует смартфон. Приложение показывает, что таксист приблизился на минуту. А я разглядываю ее «обновленное» лицо. Зефирка – талантливый мастер. Преобразила Воронцову как в фотошопе. Теперь губы выглядят органично и уже не переманивают на себя все внимание. Они по-прежнему сочные, но глаза выделены лучше и хочется в них смотреть.
– Не бойся, я верну твою дубленку в лучшем виде.
– А твоя куртка? – она смотрит на мою толстовку. – Ты ее забрал?
Бля, я совсем про нее забыл. Только сейчас восстанавливаю в памяти утренний кадр, как она летит из пакета в лужу. Вряд ли моя любимая куртка до сих пор там. Ладно, пох. У меня их дохера.
– Не знаю, – пожимаю плечами, оглядываясь на двор академии. – Думаю, ее кто-нибудь уже выбросил.
– Прости, пожалуйста, я возмещу, – Воронцова румянится и опускает голову.
Что-то новенькое. Я добился извинения от этой вредной деревяшки. Она милая, когда такая, виноватая.
– Не парься. От меня не убудет.
Мы встречаемся взглядами. Я улыбаюсь, и она пытается.
– Дима! – окликает Элина.
Оборачиваюсь и вижу ее стройную фигуру у калитки. Красотка вышагивает модельной походкой в красном пальто. На шее белый платок с маками. Золотые локоны аккуратно уложены на плечах. И губы вымазаны алой помадой. Зефирка говорила, что красный – символ страсти, и если человек носит все красное, ему не хватает секса. Меня возбуждает само это знание. Получается, нам с Элиной сейчас одного и того же не хватает. Ох, объединиться бы… Во всех смыслах.
– Привет, – она дружелюбно улыбается Воронцовой, а та пугается и отшагивает.
– Мое такси, – бросает в меня быстрый взгляд и несется к дороге.
Мы с Элиной провожаем ее глазами.
– Это разве не дочь ректора? – спрашивает Элина, щурясь. Улыбка исчезает с ее лица.
Я слежу за тем, как Воронцова догоняет такси, которое останавливается ровно напротив входа. Пока не убеждаюсь, что она не села в салон, не отрываюсь.
– Да, она самая, – улыбаюсь в пустоту перед собой. – Пойдем? Тачка там.
Нам нужно пройти вдоль почти всего двора академии.
– Тебе идет красный, – начинаю непринужденную беседу, чтобы избавиться от неловкости.
Не знаю, о чем еще с Элиной разговаривать. Мне кажется, про себя – ее любимая тема.
– Спасибо, Дима. Ты очень любезен, – в голосе проскальзывает легкий смешок.
Она на каблуках, поэтому ходит небыстро. И это все затягивает и усложняет. Хотя, кажется, Элина по жизни не торопится. Держится гордо, с достоинством королевы. Движения все совершает плавно, аристократично. Мне в голову лезут бредовые мысли. Представляю, как она может стонать во время секса. Наверняка так же изысканно и утонченно, по-оперному. Наподобие «Ах… Оах… Оа-оа-оах». Напеваю этот мотив. Смешу сам себя.
– Не знала, что ты общаешься с Воронцовой, – хмыкает Элина, когда мы проходим калитку.
Воронцова в такси уже заворачивает налево. Точно едет в сторону «Элизиума».
– Мы вчера только познакомились, – я смотрю вниз и пинаю камушки, которые попадаются по пути. Неподалеку зияет дыра в асфальте – видимо, идут ремонтные работы. Часть покрытия снята и засыпана мраморным гравием, который разбросан по тротуару. Я закидываю камушки один за другим в эту дыру.
– Из-за нее отчислили парня моей сестры, – говорит Элина со сдерживаемой злобой.
Оп. Не знал. Хотя точно. Гурская. Помню эту фамилию в альбоме Воронцовой, и Зефирка ее так называла. И Элина ведь Гурская.
Значит, она знает подробности?
– Как? За что? – стараюсь сдерживать собственное любопытство и не повышать нотки в голосе. Но Элина смотрит на меня с хитрецой, будто все поняла.
– Они влюбились в одного парня, Матвея. Дружили втроем. Матвей и моя сестра были вынуждены встречаться втайне от Воронцовой. Там все знали, что она к нему неровно дышит. Он боялся ей отказывать открыто из-за ректора, – Элина недовольно мотает головой, не закрывая рта. – А потом Воронцова призналась ему в любви и предложила встречаться. Прикинь? Сама, первая!
Действительно, не ожидал от Воронцовой. Но Элина такой акцент на этом делает, будто хуже преступления человечество не видывало. И чем открытое признание, интересно, отличается от завуалированного подката, наподобие этого совместного похода в магазин? Элина, однако, как-то разделяет эти вещи. Очевидно, в девчачьем кодексе поведения первое запрещено, а второе поощряется. Логика хромает, но работает.
– И Матвею ничего не оставалось, как согласиться, – в голосе Элины много сочувствия. – В общем, бедный встречался на два фронта. Жаловался моей сестре, какая эта Воронцова скучная и противная. А ему приходилось с ней целоваться. Представляешь, как это мерзко?
Она опять ищет в моем лице поддержки. А я вспоминаю губы Воронцовой и завидую этому Матвею. Они его целовали. Сами. С любовью. Не знаю, каким додиком надо быть, чтобы брезговать этим. Во мне просыпается жгучее желание уебать его по лицу. Разбить этот вонючий рот, который слюнявил губы Воронцовой. И язык выдрать, чтобы гадости больше не говорил.
– А потом она увидела Улю и Матвея вместе, закатила скандал. И он вылетел на первой же сессии. Его буквально по всем предметам завалили. На последний экзамен Матвей уже сам не пошел, потому что ясно стало, что и так отчислят. Его даже на допсу не допустили, слишком много завалов. Очевидно же, все преподы по указке ректора на него набросились.
Хм. Правда, подозрительно. Сложно представить настолько тупого раздолбая, что ни один предмет в первую же сессию не смог сдать. Тем более там первый курс, в основном азы. Неужели Воронцова из мести могла так расквитаться с бывшим? А Афанасий Игнатьевич по ее первому зову побежал всех преподов уговаривать валить конкретного студента? Тоже как-то сомнительно… Мутная история, в общем.
Мы подходим к «инфишке». Прежде чем сесть, Элина внимательно ее разглядывает. На вмятине хмыкает, но садится. Мда, досадно, что я пока не успел забрать «бэху». В ней бы эта надменная красавица отсосала мне без всяких вопросов. Хотя напомаженный рот Элины не особо возбуждает. Вот по губам Воронцовой бы членом пройтись… Тсс...
Бля! Мяньячелло.
Я протираю лицо ладонью в попытке сбросить вожделение и сажусь за руль.

Часть 12. Глава 2

В примерочных все зеркала кривые. Одно стройнит, другое полнит, третье косит. И не понять, как ты выглядишь на самом деле. Справа я себе нравлюсь, а слева уже не очень. Хотя платье симпатичное. Совсем не строгое, больше коктейльное, но сойдет и за деловое. И цвет благородный – голубой с легким переливом. На учебу ходить в таком самый раз. И на свидание можно надеть, если украсить какой-нибудь брошью. Сверху все плотно прилегает, обтягивает даже, зато юбка свободная. И длина приличная, чуть выше колен.

Но я в нем… реально собака сутулая. Дело, конечно, не в платье. Осанку надо править. Хотя в свитере я так несуразно не выгляжу.

Или размер маловат? Швы еле на плечи налезают. Оттого, может, сутулость добавляется? Я смотрю на ярлычок – XS. Милке все кажется, что я похудела. Воплощает свои страхи в реальность. Я же всегда S-ку носила.

– Мил, а есть такое же на размер больше? – содрав платье через верх, оборачиваюсь назад, на черную шторку, за которой должна быть Милка.

Она не откликается. Слышу чужие голоса. В будний день людей в торговом центре немного, зато, по ощущениям, все пришли именно в этот магазин. Большая часть примерочных заняты.

– Мил? – я кидаю платье на пуфик и уже хочу выглянуть из-за шторки, но сверху раздается:

– Ее нет.

Что?! Поднимаю голову, а там Киров с довольной лыбой. Руки сложил на перегородку, сверху – подбородок. А я тут в одном белье…

– Черт! – кричу на всю примерочную и скорее кутаюсь в шторку. Кажется, у меня пар из ушей идет от ярости и стыда. – Давно ты за мной наблюдаешь? Как ты вообще здесь?.. Ты реально маньяк! Я же тут…

Он смеется и спускается. Кручусь за ним, следя за макушкой головы, которая торчит за перегородкой.

– Да ладно, считай, в купальнике тебя увидел, – он появляется в коридоре и совсем вгоняет меня в отчаяние, потому что сам в одних трусах, белых боксерах, и таких же носках.

Я невольно прохаживаюсь взглядом по его фигуре. Она… атлетическая. Олимпийская даже. Много мышц, и ничего мягкого. Сама не замечаю, как засматриваюсь. Изучаю. Въедливо. Досконально. Повторно. Многократно.

Киров упирается плечом в перегородку, не спуская с меня глаз. И усмешки.

– Что за извращение? – не могу говорить в голос, он сломался от волнения. – Тут же люди, а ты…

– Да мне не жалко, пусть любуются, – он озирается. На самом деле, все попрятались по примерочным. В коридоре никого нет. А от торгового зала мы закрыты стеной. – И стесняться нечего. У меня красивое тело.

Он подходит ближе, хватаясь за перекладину, на которой висит моя шторка, а я все больше в нее проваливаюсь, пытаясь уйти назад, но быстро достигаю предела натяжения. Киров наклоняется ко мне и говорит тихо:

– У тебя, кстати, тоже.

Его шепот проносится мурашками по позвоночнику. Мое сердце не выдерживает собственного накала и бомбит. Я везде чувствую его бешеный ритм: на шее, под желудком, внизу живота. На кончиках пальцев. В ушах. Даже губы пульсируют. Я их сжимаю, хочу сдавить, чтобы меня перестало так колошматить.

Красный взгляд проникает под кожу. В самые нервы.

Киров – наглый вторженец. В мою жизнь, в мою безмятежность, в меня саму. Господи, второй день его знаю, а уже… Почему это со мной происходит?

– Кхм-кхм, скромность – не твоя сильная черта, – с трудом опускаю взгляд. Там под трусами нездоровый бугорок. То есть как раз здоровый. И очень смущающий. Я совсем закрываю глаза.

– Я бы сказал, очень слабая.

В его голосе слышится ухмылка.

– Эй, ты кто? Ты че делаешь, мерзавец? Ян, он за тобой подглядывал!

Распахнув глаза, вижу, как Милка атакует Кирова всеми платьями, которые мне несла. Тряпки летят, вешалки летят, Милкины слюни летят.

– Ай, ой! Извините, я не… – вопит он, закрываясь руками, и запрыгивает за меня, в примерочную.

– Да я тебя прямо тут кастрирую, извращуга!

Я знаю, какой опасной бывает Милка в гневе, поэтому загораживаю его собой, упирая ладони в косяк двери. Она ломится несмотря ни на что. И меня задевает лямками платья, и Кирова за мной.

– Мил, все нормально, это знакомый! – жмурюсь от хлестких ударов.

– Уух, подонок! Не уйдешь, – Милка пуляет через мое плечо две юбки подряд. – Что?

Наконец до нее доходит. Она выпрямляется, опускает руки и поправляет собственное платье.

– Чем вы тут занимались голышом? Яна Афанасьевна?!

У нее глаза выходят из орбит.

– Да ничем! – так накаляюсь, что на мне яичницу можно жарить. – Случайно в соседних примерочных оказались.

– Это я ее выследил! Я поклонник! Афанасий Игнатьевич в курсе, – кричит сзади Киров.

Мне хочется в лепешку расшибиться, но я только вздыхаю.

– А он в курсе, что ты извращенец, Извращенец? – Милка топает ногой и бурит его злобным прищуром.

– Он не извращенец, – заступаюсь я. – Просто ситуация глупая. Он тот, кто мне вчера помог.

Она ахает и закрывает рот ладошкой.