31. Нэ-На-Ви-Жю!!!

31. Нэ-На-Ви-Жю!!!

Следующим бойцом, выбывшим из строя нашего горнострелкового батальона, оказался Рузи Байназаров. Он не погиб, но получил тяжелое ранение, я бы даже сказал, увечье. Он лишился глаза. Пацаны рассказали, как это произошло: на Тринадцатый пост напали душманы, гарнизон дал им отпор. В ходе боя Рузи вёл огонь из автомата через бойницу СПСа, и чрезмерно развернул автомат влево. Раскаленная гильза вылетела из ствольной коробки, стукнулась о камень бойницы и отскочила прямо в глаз. Глаз вытек. После такого ранения Рузи в строй больше не вернулся, его комиссовали, а я потом долго вспоминал свою выходку с пулемётом, - попытку пострелять в воздух с левой руки. Рузи вёл бой, как настоящий пацан, но ему не повезло. А я на ровном месте валял дурака, выпустил себе в лицо несколько гильз, и мой глаз остался целым. А Бендер после этого – некультурное хамло со своей присказкой, что каждый, кому повезло – дурак.

Когда я «по духанке» прибыл в Седьмую роту, Рузи Байназаров уже был «дембелем», ему не было дела до меня, а мне - до него. Потому что «чижиков» гонять должны сержанты и «черпаки», а порядочному «дембелю», по примеру Яшки Нейфельдта, положено сутками напролёт лежать кверху пузом на нарах в обкуренном состоянии, и мечтать, как он поедет в Кустанай. Ну, либо, «с Лёлькой в Кисловодск». То есть в упитом состоянии представлять, как на берегу тёплого моря с прелестной барышней он будет наяривать … сгущёнку из ведра малой пехотной лопаткой, в обнаженных трусах. А мне, и всем молодым бойцам следовало вникать в суть происходящего в новом коллективе, запоминать много новых лиц, в том числе лица новых командиров. Если «душара» умудрялся запомнить кого-то, в числе первых, в этот сложный период жизни, то, значит, данный персонаж являлся выдающейся личностью. Он выдавался либо офигенным воинским званием, либо должностью, либо по росту должен был торчать надо всеми, как каланча.

Рузи Байназаров не обладал ни одним из трёх перечисленных качеств. По званию он был рядовой (эка невидаль). Должность занимал самую низкую - «стрелок», то есть простой автоматчик. И рост у него был неогромный, может каких-то 165 сантиметров. Тем не менее, этот пацан из Узбекистана запомнился мне сразу, потому что, будучи дембелем, он не курил табака, не употреблял насвай и не пил спиртного. Вместо того, чтобы после напряженной двухлетней отдачи долга Родине расслабиться и пристраститься к куреву и бухлу, Рузи мобилизовал силу, волю и силу воли. В высокоорганизованном душевном состоянии он где-то «родил» спортивный инвентарь, затем стойко и мужественно измождал себя гимнастическими упражнениями. Целыми днями он качался гантелями, штангой и турником. Качался-качался и, в конце концов, раскачался. Каждое утро, в час, когда заря занималась за дальним хребтом, Рузи выбегал из палатки на зарядку, раздетый до пояса, в армейских штанах и госпитальных тапочках. Вот это было зрелище!

Худосочные «молодые» смотрели на бугры мышц квадратно-гнездовой фигуры Рузи Байнозарова с таким же восторгом, как на восход солнца над Чарикарской «зелёнкой». После того как Рузи запрыгивал на турник и принимался крутиться в разные стороны вокруг перекладины, восход начинал явно проигрывать в зрительских симпатиях.

Кроме тяги к атлетизму, Рузи имел неукротимое стремление к вселенской справедливости. В этом стремлении он отличился нестандартным поступком в мае 1984-го. Нашу Седьмую роту оставили в резерве командующего, в Баграме, на территории 108-ой дивизии, а все остальные подразделения отправили на армейскую операцию в Панджшер. За такую «лафу» нам пришлось безвылазно «тянуть» караульную службу. По Уставу положено через сутки менять подразделение, находившееся в карауле, соответственно, нашу роту меняли, и все полтора месяца отправляли в караул на сутки через сутки. От такой нагрузки мы задолбались до предела и даже немножечко через край предела. Солдаты, сержанты и целый Начкар, лейтенант Зеленин, обзавелись устойчивыми фиолетовыми кругами под глазами. По территории ППД не столько ходили, сколько перемещались как пьяные сомнамбулы.

В одну из майских баграмских ночей я находился в караулке, никого не трогал и мечтал, чтобы меня тоже никто не потрогал, потому что очень сильно хотел спать. Однако суровая армейская действительность поступила, как всегда. «Хрена-хренушки-нанэ вам, а не поспать, дорогие товарищи», - сказала она словами прапорщика Хайретдинова и загрохотала по расположению 108-ой дивизии какими-то непонятными очередями в самый разгар афганской ночи:

- Тра-та-та-та!

В нашем караульном помещении кто-то истошным голосом заорал:

– Караул, бля, в ружьё! - Вернее, подал команду.

Мы подхватились, разобрали из пирамиды огнестрельное оружие и побежали куда-то. Наверное, в сторону выстрелов. Лично я старался бежать грациозно, как северный олень, но получалось у меня неважнецки. Кто-нибудь пробовал побегать в темноте афганской ночи среди палаток?

Пьяная корова по льду элегантней бегает, чем невыспавшийся солдат между верёвок и колышков, на которые растянуты палатки. Эти растяжки ночью нихрена не видно. Палатки невозможно разглядеть, не то что какие-то там несчастные верёвки. Падать, споткнувшись об них, было обидно и больно, и, самое главное, совершенно неожиданно. Бежишь-бежишь, а тебе из ниоткуда прилетает «БАЦ!», и, как говорится, драные носки дымятся на СПСе. То есть, в башке раздаётся звон колоколов, из глаз летят искры, лицевой диск с размаху упирается в поверхность планеты Земля и в твой солдатский рот набивается пригоршня афганской глиняной пыли.

Сколько раз я споткнулся через верёвки, сказать не могу. Тем более не скажу, сколько раз шлёпнулись мои товарищи. Средь ночной темноты регулярно раздавались удары впалой грудью о глинобитную землю, звон упавшего оружия и сдавленные выкрики на некультурном языке. В такой невесёлой обстановке мы бежали, вообще-то, в сторону вражеского автоматчика. Не очень хотелось, чтобы он нас услышал и обнаружил первым, но поделать с падениями ничего было нельзя. Из-за этого я рассвирепел, как лютая тигра, и захотел растерзать кого-нибудь в темноте, однако через полчаса беготни откуда-то поступила команда «отбой», а я так никого и не растерзал, но зато очень устал. Все бойцы, включая меня, из режима подавления вражеского автоматчика вернулись в режим грусти и тоски, закинули оружие за спину, и угрюмо поплелись в караульное помещение.