После боя Ефремов с Хайретдиновым пошли проверять, как обстоят дела на постах. Я, прихрамывая, потащился за ними. Мне надо было к АГСу, Хайретдинов сказал.
По прибытии нашей дружной компании на Третий пост, я подобрал валявшуюся в песке пустую ленту от АГСа, разложил её на плоском камне, приволок открытый цинк с гранатами, вынул из него одну, попробовал зарядить в ленту.
Граната отказалась залезать в положенное ей место. Я попробовал запихнуть её двумя руками, навалился сверху всем салом и принялся толкать, будто делал искусственное дыхание гранатометной ленте. С четвёртого толчка граната раздвинула пружинные «усики» (передние и задние захваты) и установилась в звено со звонким щелчком.
Хайретдинов стоял, следил за моими действиями. После того как я втолкнул в ленту первую гранату и потянулся за второй, Комендант выдал мне инструкцию:
- У меня во взводе один узбек ленту заряжает всем своим весом. Он раскладывает её на камень, потом на каждое звено устанавливает по гранате, а затем забирается сверху сам и ходит по гранатам ногами. Попробуй.
Мысль прапорщика была простая и понятная, конечно же я решил попробовать, взял в руки цинк, начал раскладывать гранаты сверху на ячейки ленты. Пока руки работали, голова была свободна, я открыл в ней рот и высказал вроде как бы умную мысль:
- Советская промышленность выпускает специальные машинки для снаряжения лент. Нехило бы нам на пост заполучить такую.
Хайретдинов, не сморгнувши глазом, кивнул в сторону сержанта Манчинского:
- Ага. Иди к старшему точки, скажи, что я сказал. Он тебе губозакаточную машинку выдаст. Шоб обратно закатывать губищу, которую ты раскатал.
Ну да, в глухих горах на каждый пост никто не станет завозить «машинки». Это ж надо знать какое на посту имеется вооружение, какие используются патроны и ленты, надо провести учет, сделать запрос, просчитать логистику. Потом когда-нибудь прилетят вертолётчики, зависнут под огнём ДШК и начнут выискивать среди ящиков с сухпаями и боеприпасами нужную для меня коробочку. Пока этого дождёшься, так уже душманы на пост пожалуют. Для солдата гораздо надёжней будет научиться использовать свои руки, ноги и мозги.
Рядом с Хайретдиновым на пустом гранатном ящике сидел раздетый до пояса Маламон, ковырялся в разобранном автомате. На его голом плече красовалась нежно-голубая татуировка, изображающая птицу с грудью голубя и клювом морского фрегата. Она распростёрла голубые крылья альбатроса на половину тощего ефрейтора, в куриных лапках держала плакат с надписью: «ОКСВА». Эти буквы обозначали, что человек прошел трудную службу в Ограниченном Контингенте Советских Войск в Афганистане. Какой двоечник нарисовал эту бездарь на ефрейторе? В госпитале, скорее всего, пацаны «пыхнули» и пробило их на творчество. Искусство, как мы знаем, принадлежит народу, с этим тезисом спорить бесполезно, особенно после знакомства с шедевром «Синяя Птица ОКСВА».
- Вот, товарищ прапорщик. На восьмом магазине заклинило. – Маламон осторожно трогал раскалённый автомат черными от загара и грязи руками.
- Херня у тебя, а не автомат. – Хайретдинов перекинул из-за спины себе на грудь АКСУ. – Вот у меня – автомат! Я бы с ним даже на космической ракете полетел. Если бы мне разрешили.
- А зачем там АКСУ, от кого им отбиваться? – всхохотнул Ефремов, - от дважды героя лётчика-космонавта Георгия Гречко? Дык в орбитальном комплексе стрелять нельзя. После первого же выстрела будет разгерметизация и все всплывут кверху пузом, как караси в банке. На орбитальную станцию правильней брать с собой утюг. Пользы от него будет столько же, зато в оружейку сдавать не надо.
Хайретдинов закинул автомат за спину. – А что, мужики? Кто бы полетел со мной на космической ракете?
- Да все, как один! Вы нам, как говорится, только шепните. Космонавтов зашибись кормят. А ещё у них много воды и мало душманов. – Ответил Ефремов Хайретдинову, затем обратился к Маламону:
- Твой автомат заклинило потому что у него неисправна самая главная деталь.
- Затвор?
- Не угадал.
- Затворная рама?
- Самая главная деталь любого оружия – это голова его владельца.
Безусловно, старший лейтенант Ефремов был прав от первой буквы и до последней. Чтобы довести автомат Калашникова до поломки, надо быть конченым негодяем или диверсантом. Исправный АК может без остановки выпустить более тысячи патронов, то есть более тридцати магазинов. Если у Маламона автомат заклинило на восьмом, значит он содержал оружие не в исправном состоянии. Оружие надо чистить и смазывать, а у Маламона автомат был как кочерга. Заклинило, потому что ефрейтор его перегрел.
Первый признак того, что Маламон во время стрельбы не дружил со своей головой, состоял в том, что боец обязан думать о боевом применении вверенного ему оружия. Он обязан отдавать себе отчет куда и зачем стреляет. Не надо мочить, как очумелый, выпучив глаза. На него что, цепи душманов наступали? Зачем он долбил, как дол… как долбодятел? Куда он стрелял? Он цель видел? Конечно, нет. Если б видел, то целился бы. Это занимает время, значит не было бы такого ненормального темпа стрельбы, чтобы вывести из строя АК-74.
Второй признак был виден невооруженным взглядом – автомат ефрейтора находился в ненадлежащем техническом состоянии. Вышел из строя он из-за того, что в патроннике застряла стрелянная гильза. При стрельбе ствол слишком сильно нагрелся, расширился, в него автоматикой дослало холодный патрон. Он слишком глубоко залез. При следующем выстреле экстрактор не смог вытащить из патронника зажатую гильзу, оторвал ей закраину, гильза осталась в автомате, автомат перестал стрелять.