6 рукопожатий

Красная свеча. Глава 1. Пыль и нули

Говорят, мир тесен.

Ученые утверждают, что любых двух его обитателей — от нищего работяги до миллиардера в пентхаусе — связывает цепочка всего из шести знакомых. Шесть рукопожатий до любого человека на планете. Забавная теория. Но что, если звенья этой цепи — не люди? Что, если это не рукопожатия, а отчаянные решения, принятые в разных точках земного шара?

Один клик на кнопку «Купить».

Одна строка кода, запущенная за тысячи километров.

Одна слеза, упавшая на шелковую подушку в роскошном отеле.

Один полицейский рапорт, легший на стол.

Это лишь четыре вспышки на огромном мониторе мира. Четыре беззвучных крика в общем гуле семи миллиардов голосов. Мгновения, которые исчезнут, не оставив следа.

Пыль.

Крупнейший мегаполис Тэсин никогда по-настоящему не спал. Но его бессонница была разной.

Там, наверху, где стеклянные шпили небоскребов пронзали влажное ночное небо, она была тихой и плавной. Это был гул дорогих электрокаров, бесшумно скользящих по вымытым проспектам Чхонсу-гу. Это был далекий, едва различимый бас, доносившийся с вечеринок на крышах, где шампанское стоило больше, чем месячная аренда квартиры Джи-хуна. Это был шепот денег, власти и беззаботности — ровный, уверенный пульс сытого организма. А здесь, внизу, в лабиринте узких переулков, где асфальт всегда казался влажным, а воздух пах кимчи и сыростью, бессонница была другой. Рваной, громкой, отчаянной. Это был металлический лязг закрывающихся рольставней на прилавках ночного рынка. Это было дребезжание старых кондиционеров, вцепившихся в обшарпанные стены. Это был визг тормозов скутера доставщика, пытающегося успеть за последним заказом. Это были звуки выживания. Для Ким Джи-хуна, стоявшего у окна своей полуподвальной квартиры, оба этих гула сливались в один. В колыбельную огромного, безразличного организма по имени Тэсин. Организма, в котором сияющие башни были позвоночником, а эти темные, переплетенные проводами улочки — его венами и капиллярами. А он, Джи-хун, был лишь одной незаметной клеткой крови, движущейся по заданному маршруту.

Маршрут этот всегда заканчивался здесь. У этого низкого, вытянутого окна, похожего на бойницу, которое было их единственной связью с внешним миром и одновременно — вечным напоминанием о их месте в нем. Окна их полуподвальной квартирки, «панджиха». Это был мир, увиденный с уровня бордюра. Кино без лиц. Джи-хун мог часами смотреть на этот нескончаемый поток ног: вот простучали по асфальту острые каблуки офисной работницы, вот прошаркали стоптанные кроссовки такого же, как он, бедолаги. Дорогая кожа ботинок, спешащая к такси, и грязные брызги из-под колес проезжающего мопеда, оседающие на потрескавшейся стене. Он видел грязные, изжеванные шины припаркованных автомобилей — нижнюю, самую неприглядную часть чужого комфорта. Отсюда, снизу, мир действительно выглядел иначе. Он был перевернут. Ты видел не сияющие витрины, а грязные водостоки под ними. Не улыбки людей, а пыль на их обуви. Это был честный, изнаночный взгляд на город. И где-то там, далеко за пределами этого кадра, в центре, возвышались огромные небоскребы. Отсюда они не казались зданиями из стекла и бетона. Они были мифическими, хрустальными горами из другой вселенной, недостижимыми и холодными. Их реальность подтверждалась лишь по ночам, когда их безразличное сияние отражалось от брюха низких дождевых облаков, создавая над городом второй, фальшивый небосвод. Небосвод не для всех.

Джи-хун тихо прикрыл за собой дверь. Воздух в квартире был густым и неподвижным, пахло слабым ароматом лекарственных трав, которые заваривала его сестра, и рисом из стоящей в углу пароварки. Этот запах был запахом дома. Запахом его единственной ответственности. Он прошел в крохотную жилую комнату, служившую им и спальней, и гостиной. На тонком матрасе-футоне, укрытая одеялом, спала Су-джин. Ее дыхание было ровным, и Джи-хун на мгновение замер, прислушиваясь. Этот звук был для него важнее городского гула, важнее всего на свете. Он подошел и поправил одеяло, невесомо коснувшись ее плеча. Даже во сне на ее лице застыло выражение усталости. Болезнь, не имевшая громкого названия, но медленно и методично забиравшая ее силы, была их общим молчаливым врагом. Он помнил. Вопреки всему, он отчаянно цеплялся за эти воспоминания, не давая им потускнеть. Он помнил громкий смех отца, его большие и теплые ладони. Помнил, как мама пела, перебирая овощи на кухне их светлого, просторного дома на втором этаже, где окна выходили на деревья, а не на грязные шины. Пять лет — это не тот срок, что стирает из памяти все. Это срок, который превращает теплые воспоминания в острые осколки. Трагедия забрала у них родителей. А родственники забрали все остальное. Джи-хун до сих пор помнил сочувствующие лица дяди и тети на похоронах, их пустые обещания «обо всем позаботиться». Забота вылилась в то, что их большой семейный дом был быстро продан, а им двоим, под предлогом «так будет проще и дешевле», сняли эту сырую полуподвальную нору. Так что стены этой квартиры были не наследием. Они были символом предательства. А чувство долга, вцепившееся в Джи-хуна, было не просто абстрактным понятием. Оно было обещанием, данным призракам отца и матери. Опека над сестрой была не просто обязанностью — это был его крест, его броня и его единственная война с несправедливостью этого мира.

Его тело было уже не его. Оно превратилось в чужой, изношенный механизм, который он лишь заставлял двигаться. Каждая мышца спины и плеч ныла тупой, монотонной болью — память о мешках с цементом и арматуры, которые он таскал под палящим солнцем. Ладони огрубели и были покрыты сетью мелких ссадин, которые неприятно саднило от антисептика в круглосуточном магазине. Там, в искусственной прохладе под мерцающими люминесцентными лампами, он до полуночи двигался как автомат, расставляя по полкам лапшу быстрого приготовления и треугольники кимбапа. А после — снова на улицу, в седло старенького арендованного скутера. Два часа в роли доставщика еды, где его единственными спутниками были рев мотора и калейдоскоп ночных огней, смазывающихся в сплошные цветные полосы от усталости. Сон был не просто роскошью. Он был валютой, на которую никогда не хватало денег. И вот теперь, сидя за маленьким столиком в тишине их полуподвальной квартиры, он должен был заставить работать ту часть себя, которая почти атрофировалась за день — мозг. Перед ним лежал учебник. «Основы логистики». Тяжелый, с гладкими, пахнущими типографской краской страницами. Он выбрал этот факультет без всякого призвания, руководствуясь лишь холодной практичностью. Логистика — наука о том, как перемещать вещи из точки А в точку Б с минимальными затратами. Ирония была в том, что он, изучающий глобальные цепочки поставок, сам был заперт в крошечном, замкнутом маршруте: стройка-магазин-доставки-дом. Его жизнь была посвящена минимизации затрат, в первую очередь — на самого себя. Он открыл книгу. Буквы, ровные и четкие, через секунду начали плясать, превращаясь в рой черных муравьев. Сложные схемы транспортных узлов казались бессмысленными узорами. Его мозг, истощенный часами примитивной физической работы, отказывался принимать эту абстрактную информацию. Он просто сидел, тупо глядя на страницу, и физически ощущал, как тикают настенные часы. Каждая секунда — это украденный у сна драгоценный миг. И этот миг утекал впустую, растворяясь в сером тумане бессилия, пока тело отчаянно требовало лишь одного — выключиться.