А кто спасёт тебя...

Глава 1

Вера.

День, не успев начаться, уже не задался. Я опять не выспалась — провела всю ночь за учебниками. Учителя, ловя меня курящую на переменах в туалете, говорили: «Сигареты убьют тебя», но я была уверена, что это не так. Синдром отличницы меня погубит, а не сигареты.

Прорываясь на ватных ногах через стену первоклашек и их родителей, я слабо реагировала на происходящее вокруг. Какие-то пятна проходили мимо меня, что-то говорили, здоровались. Я отвечала машинально. Оказавшись в классе, я быстро сверилась с часами — до урока полчаса — и завалилась спать, зная, что Машка — моя рыжая бестия, моя одноклассница, соратница, подруга, сестра, моё всё — растолкает меня в нужный момент. Так и было.

— Сегодня идёшь с нами? — спрашивала Маша, пока я «отдирала» щёку от стола — красную и немного слюнявую.

Она говорила о нашей сходке в сквере, у памятника старине Петрухе. Этот вопрос меня удивил, ведь я не пропускала эти встречи, на которых мы культурно «дебоширили», распевая песни наших земляков — Сектор Газа — и пытаясь сочинять что-то своё.

— Разумеется, — зевнула я, выложив на стол учебник и тетрадь.

Первым уроком был русский язык. К предмету я относилась положительно, но учитель у нас был чудаковатый. А точнее учительница. Людмила Григорьевна — женщина шестидесяти двух лет — была фанатиком своего дела, но от бесед про секс, её личную жизнь и Бога нам становилось плохо. В первую очередь из-за того, что это всё она умудрялась объединять в одно целое. Слушая её, мы не понимали, как вообще это возможно, но перечить не смели — боялись. И вот кого уж точно нужно было отправлять на пенсию, так это её, потому что эта милая женщина явно нуждалась в отдыхе.

Отсидев три урока, мы готовились к четвёртому — к биологии. Напряжение в классе выросло до предела. Обычно, на третьей перемене, мы шли в столовую, самые смелые сбегали в «Пятёрочку» за сухариками или лапшой, те, что были побогаче, шли в «Русап», но не в этот раз. Сейчас мы все, как приклеенные, остались сидеть на своих местах.

Ребята в классе уже начали рисовать образ нового учителя. Предположения были самые разные.

— Да он замочил кого-нибудь по ошибке во время операции, вот его и спихнули к нам, — говорила Алина с первой парты, сидя полубоком.

— Ну да, конечно! — засмеялся Макс с последней парты. — Суда у нас в стране же нет. Преступники теперь в школе срок отбывают.

— Он просто заплатил, — парировала Алина.

— Если у него есть бабки, то на хуя ему здесь торчать? Мозг включи, блонди.

Закатив глаза, Алина обиженно отвернулась, но Макс продолжил.

— Вообще, если он молодой, то у Алинки есть шансы подтянуть биологию.

Почти весь класс — кроме самой Алины, меня и Машки — засмеялся.

Лично я не ждала молодого учителя. Определение «знаменитый хирург» никак не могло даже рядом идти с прилагательным «молодой». Раньше тридцати стать хирургом практически невозможно, так что в голове я стала представлять сорокалетнего мужчину с сожженными от бесконечного мытья в дезинфицирующих растворах руками.

В догадках мучились мы недолго. Прозвенел звонок, и пунктуальный учитель явился через несколько секунд после него. Все, затаив дыхание, сидели с опущенными носами. Мы старались казаться скромнягами, гимназистами — не иначе — на деле же мы были одним из худших классов школы.

Прошагав к столу, новый биолог молчал. Первое, что я поняла, увидев его — одна из моих догадок была верна. Ему действительно было чуть больше сорока. У него были почти чёрные волосы с челкой и очки. Роста он был высокого и довольно крепкого телосложения. Пока биолог доставал из своего кожаного портфеля папку, я со второй парты заметила несколько мелких шрамов на его костяшках. Как только мой взгляд вернулся на его лицо, он поднял на меня глаза. Будучи обнаруженной, я опустила голову.

Первые пару минут он так ничего не сказал. Мы осторожно переглядывались, не зная, как реагировать.

— Кто староста? — вдруг спросил он, и мы напряглись ещё сильнее. — Ах да, — пробормотал мужчина себе под нос, — забыл. У Вас тут старосты нет.

Сняв очки, он протёр их галстуком и снова надел, продолжая что-то бормотать.

— Я забыл журнал. Кто-то может принести его? Как насчёт Вас?

В момент, когда его рука опустилась на край моего стола, я пожалела о том, что вообще смотрела в его сторону.

— Как Вас зовут?

— Вера, — твёрдо ответила я.

— Очень приятно. Меня зовут Андрей Игоревич, — подняв голову, он обратился уже ко всему классу. — А пока Вера нам несёт журнал, я хочу познакомиться с каждым из Вас.

Вздохнув, я нехотя поднялась со стула и поплелась в учительскую. И ведь как будто знал, сукин сын, что только мне одной из класса доверяют журнал. Чего уж греха таить, наш пьющий физрук с вечно трясущимися руками просит меня заполнять журнал за него.

Когда я вернулась в класс, Таня — хорошистка с третьей парты — рассказывала про своё увлечение лёгкой атлетикой. Отдавая журнал, я сдержала смешок. Танюха была такой же спортсменкой, как я ЗОЖницей. Прозвенит звонок, и мы вместе пойдём курить за гаражи.

Прослушав ещё несколько отчасти правдивых рассказов, очередь дошла до меня. Правила были простыми: каждый представлялся, называл возраст, своё увлечение. Затем, Андрей Игоревич задавал пару вопросов на своё усмотрение.

— Меня зовут Вера, мне шестнадцать, я играю на гитаре, — выпалила я, желая скорее отделаться от этой херни.

— Музыкантов у нас ещё не было, — улыбнулся Игоревич, сидя на краю учительского стола.

«Это ты ещё до Машки не дошёл», — подумала я, но вслух сказала:

— Вас ждёт сюрприз.

— Вот как, — он приподнял брови. — Ваша любимая группа?

Блять. Такие вопросы я терпеть не могла. Какая любимая группа? Чувак, ты серьёзно?

— Следующий вопрос, — сказала я, и весь класс засмеялся.

Игоревич, усмехнувшись, снял очки.

Глава 2

Вера.

Забитый до отказа пазик трясло по ухабам. Внутри было душно и шумно из-за громкого радио и беседующих впереди бабушек. Нам с Машкой повезло, мы смогли отбить себе места. Чтобы не замечать укоризненных взглядов стоящих рядом женщин, я прикрыла глаза и положила голову на плечо Маши. Капли тёплого сентябрьского дождя, барабанящие по стеклу, помогали расслабиться, хотя орущий в колонках Басков бесил.

Мы ехали к Валере, замыкающему нашей безумной тройки. Вместе мы были с пятого класса, хотя с Машкой мы знакомы ещё с детского садика, а Холодца — так мы называли Валеру по старой памяти, потому что раньше его вес переваливал за сотню — перевели к нам под конец четвёртого класса. До этого он учился в лицее, но тамошняя элита его не принимала как своего.

Валера был не от мира сего. Он был ранимым, неповоротливым мальчиком-скрипачом, — идеальной грушей для битья — которого воспитывали мама и бабушка. Первая, чуть что случалось в школе, приходила на защиту единственному сыну. Отчитывала учителей и нерадивых родителей обидчиков. С его появлением в классе нас троих объединил интерес к музыке и ненависть к остальным, подогнавшим себя под личные, вымышленные стандарты «нормальности».

Про Валеру всё было ясно — лишний вес сделал из него мишень, в которую сложно было не попасть. Моя же проблема была обратной. Я всегда была палкой. Тощей доской. В начальной школе, на переменах, одноклассники под шумок забирали мой рюкзак и, вытряхнув содержимое, принимались кидать его по кругу в рекреации. Я на своих тоненьких ножках бегала из стороны в сторону, безуспешно пытаясь отобрать его. Получалось не всегда. В такие моменты меня отталкивали прочь. Я падала и разбивала коленки. Сколько слёз было пролито в туалете, сейчас уже не вспомнить. Я не была отличницей в начальных классах, просто потому что ревела пол-урока, закрывшись в кабинке туалета.

Машка в туалете не ревела. И толстой тоже не была, как и чересчур худой, но её веснушчатое лицо и тело, в совокупности с насыщенно рыжими волосами были главными её проклятиями. В седьмом классе уроды из параллельного подожгли ей волосы на физкультуре с воплями: «Смотрите, ведьма горит!». Помню, как обезумев от ярости, я накинулась с кулаками на бугая Диму — зачинщика поджога — пока физрук тушил бедной Маше волосы. Ей повезло, обгорели только кончики, которые её мама-парикмахер в тот же день аккуратно подровняла. Сейчас Машка была девушкой с формами, большими, выразительными глазами и пухлыми губами. На неё облизывались все старшеклассники, но она была непреклонна.

Валера похудел, и внешность стала заботить его особенно сильно. Он начал укладывать свои чёрные волосы гелем, подводить глаза карандашом, выщипывать брови и пользоваться тональным кремом, во благо бледности лица. Из-за этого мужская часть класса стала звать Валерку «заднеприводным» и «карамелькой». Второе прозвище ему даже льстило. Стереотипы выедали остатки рассудка из отбитых голов моих одноклассников. Пока от них воняло потом, от Валеры пахло ментолом и мускусом. И если для них приятный запах и ухоженность были чем-то из ряда вон, то, ребята, у меня для вас плохие новости…

Что же касается меня, то я уже не была доской, половое созревание подарило мне какую-никакую грудь и женственность, но объёмными формами похвастаться я всё также не могла.

Время шло. Мы подросли и перестали быть неказистыми детьми, но одноклассники принимать нас всё равно не хотели. Да и похуй.

На съезде с Чернавского Машка осторожно толкнула меня в плечо, вырвав из полудрёмы. — Давай на Манежке выйдем? Возьмём Ягу и пойдём пешком до сквера.

Идея была неплохой, но на Манежной был велик шанс столкнуться с родителями отца. Они жили там в частном секторе. Мы не общались. Я не хотела налететь на кого-то из них с Ягой в руках, да ещё и в таком виде — сетчатые колготки, мини юбка, топ с горлом и оверсайз кожанка. Одни только колготки гарантировано станут ударом для них.

— Возьмём Ягу у сквера, — размяв шею, ответила я.

— А если там не продадут?

— А если на Манежной не продадут?

— Всегда продавали.

Этот аргумент меня убедил.

— На следующей, пожалуйста! — крикнула я, поднимаясь с места.

Оказавшись на улице, мы с гитарами наперевес двинулись к минимаркету, где нам «всегда продавали». Дождь сменился моросью, оседавшей мелкими каплями на волосах и моей кожанке. Машкина джинсовка промокала, но открывать зонт ей было слишком лень.

Магазин встретил нас шумом холодильников и запахом кефира. Грешным делом, я подумала вместо Яги взять кисломолочного, но представив, как это будет выглядеть со стороны, — все с Ягой орут: «Эй, ребята, как допьёте вы вино, мне бутылки вы оставьте заодно», а я с кефиром — передумала, и пошла за Машей в отдел алкогольной продукции. На кассе проблем не возникло, и я до кучи взяла две пачки Marlboro Gold.

— Как тебе новый биолог? — спросила Машка, когда мы проходили обшарпанные двухэтажки, построенные ещё в начале прошлого века.

— Странный, — пожала плечами я, сделав глубокую затяжку.

— Красивый, — улыбнулась она, щёлкнув «ушком» холодной банки Ягуара.

Я не удивилась такому ответу. Машка слушала Лану Дель Рей, мечтая о sugar daddy.

— И кольца на пальце нет.

— Маш, забей.

Цокнув, Машка подошла вплотную ко мне и остановила, больно взяв за плечо.

— Посмотри на меня.

— Маш, — вздохнула я.

— Посмотри-посмотри. Я уродина?

— Ты самая красивая девушка на свете, но давай ты сначала школу закончишь.

— Любви все возрасты покорны! — театрально выдала она, забирая у меня из рук почти скуренную сигарету. — Вспомни Лолиту.

— Ей было двенадцать, а уроду Гумберту тридцать семь.

— Тем более. Я старше неё на четыре года, где мой Гумберт?

— Пошли, нимфетка. Нас ждут.

Взяв Машку за руку, я буквально поволокла её силой к скверу, всю дорогу слушая подробные рассказы о том, в каких позах она хотела бы трахнуть ни о чём не подозревающего биолога.

Глава 3

Вера.

— Добрый вечер, — холодно кинула я сидящим на лавочке бабушкам, подходя к подъезду своей старенькой девятиэтажки.

— Здравствуй, Верочка, — хором ответили они.

— Где это ты колготки свои порвала? — спросила та, что больше всех терпеть меня не могла.

— В автобусе, — буркнула я, извлекая ключи из внутреннего кармана куртки.

— Как жалко, — протянула женщина, — модные такие.

Я лишь фыркнула им в ответ, скрывшись за тяжёлой железной дверью. В подъезде слышалась музыка. Негромко, но распознать Лепса я смогла, так же как и угадать квартиру, в которой давали этот концерт. С каждым пройденным лестничным пролётом музыка становилась всё громче, а слова «Рюмки водки на столе» всё чётче.

Наша трёхкомнатная квартира, доставшееся матери от её покойных родителей, стала самым карикатурным притоном для местных алкашей, социальный статус которых был чуть выше статуса самого обыкновенного бомжа. Они были во всём похожи на мою мать.

У них была работа. Самая херовая. Та, на которой смены были два через два, и на которой можно было забухать и не выйти — то есть охранник или продавщица. Обязательно еженедельная зарплата, иначе нельзя было. Потому что одно дело пробухивать всё за три дня, а потом жрать одну картошку с хлебом оставшиеся четыре, а другое дело терпеть месяц, подыхая от голода и алкогольной ломки.

Первое, что меня всегда встречало по приходе домой — едкий запах спиртного. Я уже не морщилась от этих арома-процедур, ведь стены квартиры были пропитаны алкоголем, и мои рецепторы свыклись. Второе — пьяная мать с навязчивой «заботой», которая заканчивалась за пять минут. Так случилось и сегодня.

Оказавшись в прихожей, моему взору открылись валяющиеся сумки, пакеты и кофты. Обведя всё это барахло взглядом, я переступила через него и, не разуваясь и не снимая куртку, прошла к себе в комнату, чтобы скинуть гитару.

— Ой, — икнула мать, появившись за моей спиной. — Веруня моя пришла. Голодная?

— А ты ужин сделала? — язвительным тоном спросила я.

— Конечно, — развела руками мать, пошатнувшись. — Рыбный пирог. Твой любимый, между прочим.

В своё время мать готовила очень вкусно. Её рыбный пирог я обожала в детстве, но сейчас, то ли из-за пьянки, то ли ещё из-за чего-то, чему я не знала объяснения, она делала отборные помои, гордо именуемые «едой». Это нечто невозможно было взять в рот, поэтому, в какой-то момент, я просто перестала есть дома.

— Ты помнишь, что я люблю? Водка ещё не весь мозг расплавила?

— Да когда я ту водку пила? — снова икнула мать. — А ты почему в таком виде? — резко округлив глаза, спросила она. — Ты, вообще, где была в такое время? Уроки кто за тебя делать будет?

Не ответив, я закатила глаза и прошла мимо неё на кухню, где за нашим небольшим круглым столом собралось шесть непонятных существ.

— Так, — произнесла я, выдернув магнитофон из розетки, — товарищи алкаши, быстро на выход. Дискотека закончилась.

— Верка, ты бы лучше с нами села и выпила.

Я не знала имени женщины, которая сказала это. Да и лицо её мне знакомым не показалось, но ко мне она обратилась так, как будто я сидела тут с ней последние несколько часов и задушевно бухала, беседуя о самом наболевшем.

— Я пять минут на сборы даю, потом бобик вам вызываю.

Никто не двинулся с места.

— Давайте, шевелитесь, — вдруг встрял Коля, удивив меня своей инициативностью.

Но с чего вдруг ему вставать на мою сторону, а не на сторону своих дорогих собутыльников? Пока я думала над этим вопросом, полудохлые тела выползли из кухни. Ещё бы, этого двухметрового, сорокапятилетнего бугая боялись все. Ну, или почти все. Я не могла позволить себе бояться его. Страх был слишком большим чувством для ублюдка вроде Коли.

Я ненавидела его. Ненавидела всё в нём. Каждую его деталь: от тембра его голоса до манеры двигаться, от его коротко стриженных, тёмных волос с проседью до татуировок на руках. Когда он появился в нашей квартире год назад, уже тогда мне хотелось выколоть ему глаза ржавым гвоздём. От того, как он смотрел на меня, — похотливо раздевая своим взглядом, при этом облизывая губы — выворачивало всю душу наизнанку. За год у меня не было ни одной спокойной ночи. Я буквально спала с открытыми глазами, даже после того, как Валера помог вставить замок в дверь моей комнаты. На каждый шорох ночью я вскакивала и замирала, готовясь к худшему. Но и это страхом я не считала. Я была бдительна, на большее он рассчитывать не мог. Не дождётся.

Заваривая кофе, я стояла спиной к столу, но даже при этом чувствовала каждой клеточкой своего тела его изучающий взгляд. Не выдержав, я обернулась, увидев этого урода сидящим на стуле с сигаретой в зубах.

— Выкатятся не соберёшь.

— Классные у тебя колготки, — сказал он, буравя меня своими мерзкими глазами.

Блять, только ленивый сегодня не отвесил комментарий про мои колготки. Но если остальные делали это без грязных намёков, — им либо нравилось, либо они просто хотели задеть остатки совести, принизив меня этими несчастными колготками — то у этой твари на уме было одно.

— Пошёл на хер, — ответила я, направляясь обратно к себе.

Проходя мимо спальни матери, я увидела её лежащей на полу в собственной рвоте. На мгновение мне стало жаль её. Что бы ни происходило между нами, сколько бы она ни пила, я всё равно любила её, пусть даже если эта любовь покоилась где-то на самой глубине моего сердца. Мне захотелось поднять её и переложить на кровать. Но я одёрнула себя от этой жалости. У неё есть кому о ней позаботиться.

— Может, перестанешь ломаться, как целка, — хриплый голос вырвал меня из мыслей и заставил обернуться.

Сука. Думая о матери, я забыла запереть за собой дверь.

— Вышел из моей комнаты.

— А то что? — спросил урод, улыбнувшись уголком рта.

Сглотнув тугой ком, я схватила свой рюкзак и достала оттуда тяжёлый перочинный нож, купленный сразу после переезда этой твари в нашу квартиру.

Глава 4

Вера.

Впервые за последнее время я выспалась, пусть и кроватью сегодня мне служило расстеленное на полу одеяло. Рёбра немного ломило от жесткого настила, но в целом голова была ясная и бодрая, что не могло не радовать в моей ситуации.

Через приоткрытые жалюзи в класс пробивались первые лучи осеннего солнца, бросая тусклые полоски света на потёртый линолеум. Где-то из глубин коридора до моих ушей доносился слабый грохот вёдер — очевидно, уборщица уже пришла готовить школу к очередному учебному дню. Я знала, что в класс никто не зайдёт раньше восьми, поэтому не спешила вставать с «постели», решив насладиться последними минутами тишины перед уроками.

Школа у нас была маленькая и очень старая — самая старая на Левом берегу, построенная ещё в довоенное время. Репутация школы оставляла желать лучшего, хотя сейчас в её стенах стало значительно проще выживать, чем ещё лет девять назад, когда местным контингентом были дети, воспитанные на закате 90-х. Нынешние ученики уже не были поголовно из неблагополучных семей с тюремным прошлым — таких, напротив, становилось с каждым годом всё меньше и меньше.

Самым интересным контрастом ученикам были учителя. На многих из них я буквально молилась. А с некоторыми и вовсе приятельствовала — с физруком и англичанкой особенно.

Перевернувшись с бока на спину, я, сама того не ожидая, взвыла не своим голосом от боли. Правая рука нещадно горела от плеча до кончиков пальцев. Привстав, я ужаснулась от увиденного: кисть отекла и стала одним сине-багровым пятном. Попытка сжать руку в кулак и пошевелить пальцами увенчалась пусть и мучительным, но всё же успехом — значит, перелома нет. Очевидно, я передавила сосуды, пока лежала на руке, оттого и усугубила ситуацию, а ведь могла бы просто отделаться синяком.

Поняв это, я выдохнула, но ненадолго. Почти сразу же пришло осознание того, что крупных размеров отёк с синяком бросится в глаза первому же учителю. И если так, то расспросов о происхождении травмы мне не избежать. Надо что-то делать.

На часах было десять минут восьмого, но аптеки открывались в девять. Ближайшая круглосуточная была в двух остановках от школы, что, в принципе, недалеко. Я могла бы успеть до урока привести руку в порядок, скрыв за бинтом «самый сок».

Завтракая вчерашним пончиком, я написала в вк Машке, надеясь, что она составит мне компанию до аптеки, и когда та ответила: «Жди меня через пятнадцать минут у гаражей», я собрала с пола все улики своего вынужденного пребывания в классе и поспешила удалиться.

Андрей.

Припарковав машину примерно в пяти минутах ходьбы от школы, я вышел из перекрёстка, пытаясь сориентироваться в пространстве. Эта часть города мне была плохо знакома. Всю свою жизнь я прожил на Правом берегу, стараясь не соваться без необходимости на Левый, что исторически был промышленным районом — отсюда и самым злачным.

Справа от меня виднелся треугольник единственных в этой местности двенадцатиэтажных домов. Выделяясь на фоне изобилия «хрущёвок», они стали мне ориентиром, ведь за одной из них и находилась школа — моё новое место работы.

Устраиваясь сюда, я, безусловно, знал, на что иду. Межрайонный рейтинг у данного учебного заведения, мягко сказать, был не очень. Да и в Управлении образования меня запугивали, как юнца, едва успевшего закончить ВУЗ. Но в конце сентября устроиться преподавателем было так же легко, как найти иголку в стоге сена. Выбора у меня не оставалось, поэтому я согласился.

Мои знакомые и друзья, наоборот, в один голос отговаривали меня не от работы в этой конкретной школе, а от работы учителем в принципе. Но мне нужна была отдушина. Надо было как-то отвлечься после случившегося и сменить обстановку. Учителем я хотел стать ещё до того, как захотел быть врачом, следовательно, долго думать, чем себя занять, мне не пришлось.

Также, как и не пришлось привыкать подниматься по будильнику ещё до рассвета и засиживаться допоздна на работе. Ночные дежурства ещё были свежи в памяти. Из-за них же меня мучила бессонница. Раз в неделю, в пятницу — в тот самый день, когда я обычно был дежурным хирургом в больнице — я страдал особенно. За годы мозг и тело перестроились окончательно и бесповоротно, поэтому мне лишь пришлось смириться. К пятнице теперь я готовился заранее. Выбирал на ночь фильм — или несколько — заказывал побольше еды. Иногда просто зачитывался каким-нибудь детективом. Погрузившись в себя, я приветственно кивал и рассеянно улыбался коллегам и ученикам, но уже на подходе к главному входу мои раздумья окончательно прервал лёгкий толчок в плечо.

— Прошу прощения, — кинула пролетевшая мимо меня девушка, даже не обернувшись.

Остановившись, я посмотрел ей вслед и прищурился, стараясь идентифицировать незнакомку по голосу и удаляющейся спине. Кажется, это была Вера — остроумная гитаристка из десятого класса, который доверили под моё руководство.

Она трусцой выбежала за забор, разделяющий территорию школы и узкую накатанную дорогу у ряда гаражей, где её уже ждали пять других ребят. Троих из них я узнал — это были дети из моего класса — других двоих я видел впервые. Без малейшего стеснения компания курила, и никого из них не смутило ни моё внимание, ни внимание мимо проходящего учителя физкультуры.

— Доброе утро, — пробормотал он, лениво протянув мне руку.

— Доброе утро, Виталий Фёдорович, — ответил я, пожимая протянутую руку.

Это имя — имя единственного мужчины в коллективе — запомнилось мне сразу же среди прочих.

— Это у вас в порядке вещей? — я кивнул на кучку курящих ребят.

Такая моя реакция развеселила физрука.

— Шутишь? — усмехнулся Виталий. — Ты спасибо скажи, что они не в классе у тебя курят, а за территорией школы. Но это ладно, звонок прозвенит, они по туалетам разбегутся. Мой тебе совет: не реагируй. А ещё лучше — отвернись в другую сторону. Этим детям ты уже ничем не поможешь.

— Приму к сведению.

Глава 5

Вера.

Глубокий вдох, и всё вокруг становится лишь фоновым звуком. Мне хорошо, тепло, и боли почти нет. Я на границе двух миров. Ещё минута — совсем чуть-чуть и меня не станет. Всё уйдёт окончательно в вечную пустоту, как и я...

— Мышьяка суке в водку, и вечная импотенция наступит, — голос Машки – еле слышный за водной массой – заставляет меня вынырнуть на поверхность.

Я снова оказалась в её квартире — точнее, в её ванной комнате — лежащей в горячей воде с карамельной пеной — запах детства и беззаботных деньков. Возможность нормально пользоваться ванной, а не наспех мыться лейкой, опасаясь прихода незваных гостей, приносила непередаваемое наслаждение.

Машка всё это время сидела рядом на стиральной машинке — поджав одну ногу под себя, она красила ногти другой своим любимым бордовым лаком. «Summertime Sadness» сменилась на «Blue Jeans», и моя подруга начала соблазняющим тоном напевать:

«Blue jeans, white shirt

Walked into the room, you know you made my eyes burn

It was like James Dean for sure…»

— Подай кружку, пожалуйста.

— Секундочку, — протянула Машка.

Немного высунув язык, она сидела с сосредоточенной гримасой и делала осторожные мазки кисточкой. Закончив с мизинцем, она протянула мне кружку с зелёным чаем и перешла на другую ногу.

— Что подумает твоя мама, если увидит нас вдвоем в ванной? — пошутила я, отпивая несладкую, уже остывшую жидкость из чашки, горечь которой защекотала горло.

— Мы же не в самой ванной сидим вместе, да и матушка сегодня ночует у своего сантехника. Плюс я гетеро на всю тысячу процентов, но если тебя возбуждает моё присутствие…

— Иди на хуй, — перебила я и брызнула в неё водой.

— Как-нибудь обязательно, но не сегодня. Кстати, о хуях, — оживилась тут же Машка и, отставив в сторону лак, взяла в руки телефон, — смотри, кто мне в «ВК» написал.

На экране её смартфона я увидела самого обычного мужчину лет сорока, оголённого по пояс. Он позировал своим подкачанным телом у боксёрской груши в какой-то убитой качалке. Я сдержала усмешку, дабы не обидеть Машку. Эту фотографию он наверняка отправлял всем своим потенциальным «жертвам» или дамам сердца — что, впрочем, одно и то же — явно желая предстать во всей красе сразу и без прелюдий.

— Кто это? — нахмурилась я.

— Да в смысле?! — возмутилась Маша, причём так сильно, словно на фотографии был не какой-то левый мужик, а Джонни Депп или Леонардо Ди Каприо, и никак не меньше. — Это же один из тех байкеров, что подваливали к нам на прошлой неделе у цирка.

— А, эти, — вздохнула я, возвращая телефон.

Тех ребят я помнила плохо. На прошлых выходных мы пели в переходе у цирка — лакомое место, но вечно забронированное «своими», там было слишком трудно удержаться и крайне легко нарваться на пиздюля. К слову, мы в ту ночь были близки к тому, чтобы получить их. И чего уж греха таить, нам бы обязательно влетело, если бы не эти байкеры. Сначала всё шло хорошо. Мы пели только по заявкам публики, ловили восхищённые комментарии и аплодисменты. Денег заработали тоже достаточно. Но уже под конец «концерта» к нам подошла другая группа местных колхозных панк-рокеров с претензией, мол, увели мы в ту ночь у них всю кассу и не мешало бы отдать половину, иначе, цитирую: «Вы не ровные пацанчики, а крысы, хвосты которых мы сушим к пиву дома на балконе». Делиться честно заработанным никто не хотел, как и вступать в конфликт с людьми, которые жрут крыс и выглядят немногим лучше. Признаю, мы были готовы отдать им половину, но среди наших зрителей оказалась та самая небольшая группка байкеров, что в итоге спасла нам шкуры, и мы отделались пятью бутылками пива.

— Он зовёт меня в бар, — говорила Машка. — В это воскресенье.

— Здорово, — задумчиво произнесла я.

— Пойдём со мной, пожалуйста, — она жалобно смотрела на меня, сложив руки ладонь к ладони, как при молитве.

— Маш, — уже привычно, как по сценарию, я произнесла её имя и вздохнула.

— Они адекватные ребята, всё пройдёт спокойно.

— Ты поэтому меня берёшь? Или тебе нужна страшная подруга на вечер?

— Ещё раз назовёшь себя «страшной подругой», — жалобность моментально исчезла, теперь Машку распирало от ярости, — и я утоплю тебя в этой ванной.

Выгнув бровь, я молча подняла руки вверх, сдавшись под напором этого аргумента.

— Так вот, — продолжила моя неугомонная подруга, пересев со стиральной машинки на край ванной, — я беру тебя не потому, что мне страшно идти на свидание одной, а потому что ты понравилась одному из них, и Каин попросил тебя взять.

— Каин?! — не своим голосом воскликнула я, удивившись абсурдности этого погоняла. — Он что, брата убил?

— Никого он не убивал! — возмутилась Машка, затем, задумавшись, добавила: — наверное. Но не об этом речь.

— На твоём месте я бы не стала встречаться с человеком, которого называют Каином.

— Вер, блять. Ты пойдёшь со мной или нет?

Я знала, что даже если откажусь, моя глупая рыжуля пойдёт в бар несмотря ни на что. Этот щетинистый байкер средних лет с фото был в её вкусе. Он был её стопроцентным типажом, так что шанса она не упустит. Отправлять её одну я не хотела. Просто не могла. Поэтому, переступив через себя, сказала:

— У тебя есть фотка того, кому я понравилась?

Расплывшись в улыбке до ушей, Машка начала копаться в телефоне и, спустя несколько секунд, показала мне моего «принца на железном коне». Его я, почему-то, узнала с той ночи. Он был относительно тихим, и тем самым «выделялся» в моих глазах на фоне своих шумных друзей. Но что больше всего я запомнила — его кожаную жилетку с вышитым на спине орлом — явно ручная работа — и его прилизанные волосы. То ли он перебарщивал с гелем, то ли вообще не мыл их.

— Маш, я не по «папикам», ты же знаешь.

— Окей, просто пообщайся с ним. Проведи вечер за его счёт. Расслабься от этого дерьма, в конце концов. Я же не прошу тебя с ним детей крестить или спать. Уговор – сходить со мной за компанию, что делать дальше – решать только тебе. Если в какой-то момент вечера ты захочешь уйти, я встану и уйду вместе с тобой.

Глава 6

Вера.

Не зная куда деться, я села на кушетку, ожидая вынужденного, но, всё же, необходимого осмотра.

В нашем медпункте врача постоянного не было уже лет пять, как и медсестры. В экстренных ситуациях медицинскую помощь оказывала завуч, если случай был серьёзным — вызывали скорую помощь. На моей памяти второе происходило лишь раз.

Скинув пиджак, Андрей Игоревич закатал рукава своей идеально выглаженной рубашки — его педантичность в условиях этой школы меня удивляла — и принялся тщательно мыть руки. То было обычное действие для врача, но мне на секунду показалось, что он собирался не запястье мне осматривать, а операцию проводить. Я машинально сглотнула, занервничав.

С одной стороны, его желание вызваться помочь было немного странным, а с другой, думая о биологе, как об опытном хирурге, я поняла, что мне, должно быть, повезло встретить его в нужный час в нужном месте.

Закончив с водными процедурами, Андрей Игоревич обернулся и обвёл кабинет взглядом, в котором я заметила лёгкое замешательство. Он вздохнул, подперев руки в боки. Очевидно, ему сложно было поверить в то, что подобные совдеповские условия всё ещё существовали в двадцать первом веке.

— Итак, — произнёс Андрей Игоревич, — как получена была травма вы говорить не хотите.

Я промолчала. Что я могу сказать? Пожалуй, стоило только дать знать, что удара никакого не было, возможно, это облегчит постановку диагноза.

— Меня просто неудачно схватили за руку.

— Кто?

— Неважно.

Вздохнув от моего упрямства, биолог подошёл ближе. Я вздрогнула, когда холодные пальцы прикоснулись к моему запястью. Кожа покрылась мурашками. Пока он возился с повязкой, я старалась не поднимать глаза и не смотреть на него, держа взгляд на руках. Стоило отдать должное Машке: она утром помогла хорошенько зафиксировать запястье эластичным бинтом.

Я терпеливо сидела, с ужасом поймав себя на мысли, что от биолога приятно пахло. Даже слишком приятно. Но я никак не могла понять, чем именно. Виной тому, разумеется, была его туалетная вода, но ароматы различить у меня не получалось. Там точно был апельсин и морская нота. Но что ещё? Что-то пряное… А ещё, кажется, ваниль.

Стоп! Почему я вообще думаю об этом? Обычно меня воротило от мужчин за сорок, причём от любых. Да что уж там мелочиться — меня воротило от них всех. Мне были неприятны их лица и тела — ещё не совсем старые, но уже отжившие своё. Словно природа, наигравшись, начинала издеваться над ними, награждая их морщинами, свисающими животами и плохой эрекцией. Я боялась стареть. Боялась стать уродливой. Боялась обвисшей кожи и седых волос. Боялась, что стану похожей во многом на мать. Хотя, конечно, я понимала, что и алкоголь сыграл значительную роль в её скором старении.

Благодаря семейным альбомам я знала, что мать была самой настоящей красавицей в мои годы. Даже сейчас, в те два дня, когда она «превращалась в человека» и выходила на работу, она была способна сотворить из себя что-то невероятное с помощью косметики. Я не понимала, как ей это удавалось. Встреть её на улице, и даже в голову не придёт, что перед тобой запойная женщина. Пожалуй, выдавали её только глаза. Сравнивая себя с ней шестнадцатилетней, я удивлялась тому, насколько сильно мы различались, ведь красивой себя я не считала. У меня был довольно крупный нос с горбинкой — наследственность отца — и непропорциональные губы…

— Когда, говорите, вас неудачно схватили? — спросил Андрей Игоревич, прервав мой мыслительный процесс, который успел умчаться в какое-то постороннее русло.

— Позавчера вечером, — тихо произнесла я, всё ещё не решаясь поднять глаза. — Вчера было хуже. Был большой отёк и боль. Сегодня гораздо легче.

— Хорошо, — пробормотал он, — хорошо. Покрутите кистью. Сильно болит?

— Терпимо.

— Теперь покажите мне кулак. Больно?

— Не очень.

— Разогните. Пошевелите пальцами. Что чувствуете? Болит?

— Почти нет.

— Хорошо. Деформации кости я не вижу. И синяков нет, кроме этих, — Андрей Игоревич осторожно провёл подушечкой большого пальца по фиолетовым следам, оставленными другими, более грубыми и значительно неприятными пальцами.

— Мне было очевидно, что это не перелом.

— Это растяжение, — объявил биолог, вызвав у меня невольный вздох облегчения, — но я бы ещё сделал рентген.

— В другой раз.

— Но температуру всё равно промеряем, — отпустив мою руку, сказал Андрей Игоревич, — на всякий случай.

Я не понимала, какая в этом была необходимость, но спорить с врачом не стала. В конце концов, я должна была быть благодарна за его понимание и помощь. Вручив мне градусник, биолог отошёл к шкафчику с медикаментами, где долго возился, отыскивая нужные лекарства. Вернулся он спустя минуту уже с упаковкой таблеток и с новым бинтом.

— Тридцать шесть и восемь. Хорошо, — снова пробормотал Андрей Игоревич, забирая у меня градусник. — Я сейчас наложу вам новую повязку, и желательно не менять её первые сутки. Душ можно принять с пакетом на руке, как бы абсурдно это ни звучало, — усмехнулся биолог, и я невольно усмехнулась вместе с ним. — С завтрашнего дня повязку на ночь снимать обязательно. А это анальгин, его принимать неделю только перед сном по одной таблетке. Если вдруг будут мучить боли, можно выпить ещё одну сверх нормы. Но больше двух таблеток в день не принимать.

— Хорошо, — твёрдо кивнула я, забирая протянутые таблетки.

— Если вдруг вам станет хуже, — говорил Андрей Игоревич и, отойдя к столу, он склонился над ним и принялся что-то писать, — то вот вам мой номер телефона, звоните в любое время дня и ночи.

Написав цифры корявым, не очень разборчивым почерком, он протянул мне обрывок бумаги. Это его действие меня напрягло, но номер я всё равно взяла, пусть и колеблясь немного.

— К тому же, — продолжил биолог, явно заметив мою растерянность, — у кого-то из класса должен быть номер классного руководителя.

Глава 7

Вера.

По выходным, к вечеру, центр города оживал: шумел машинами и нетрезвыми компаниями, пестрил рекламными щитами. Хотя, едва набравшись смелости, ты сворачивал всего на пару шагов в какой-нибудь двор — попадал в другой, чуть менее приятный, но более реалистичный мир. Мир, где лаяли собаки, а темноту подсвечивали тлеющие кончики сигарет. В этот самый мир мы и держали путь сегодняшним вечером.

Стук Машкиных каблуков эхом проносился по двору, отлетал от стен спящих панелек и возвращался к нашим ушам. К восьми стало морозно, и мой нос первым начал остро ощущать резкий перепад температуры. Хорошо, что Машка не смогла уговорить меня надеть юбку с колготками: джинсы, пусть и рваные, грели значительно лучше. Единственное, где я прокололась — майка и кожанка. О чём я вообще думала, надевая подобное в плюс десять? Ладно, до бара осталось всего ничего — потерплю.

— Я так есть хочу, — простонала Машка, покрепче сжав мою руку.

— Перед выходом надо было поесть.

— Ага, чтобы живот раздулся, и платье не село.

— Маш, было бы для кого стараться.

— Ничего ты не понимаешь, — вздохнула она и, готова сотку поставить, закатила глаза — в темноте мне не было видно.

— Так, по-моему, нам туда, — остановившись напротив многоэтажки, я окинула взглядом неоновую вывеску.

Яркий розовый свет слепил глаза, и, моргнув несколько раз, я осторожно смахнула слезинки, дабы не размазать тушь и чёрный карандаш по всему лицу.

— Да, вроде туда. Каин писал, что вход через подвал.

— Блять, и куда ты меня тащишь? — я негодующе покачала головой, следуя за своей «глупой» подругой.

— Привет, девчонки, подсказать вам что-то?

Обернувшись на двух парней криминальной наружности, что курили у входа, Машка лишь буркнула:

— Обойдёмся без гидов.

— Мы там у бара сидим, если что, — улыбнулся уголком рта один из них, без стеснения рассматривая Машкину задницу в обтягивающем платье.

— Ага, — холодно бросила я, и дверь, звякнув колокольчиком, закрылась за нашими спинами.

Внутри было душно. Пахло табаком и пивом. Народу — не протолкнуться, что, конечно, неудивительно в вечер воскресенья. От громкой попсы в зале мозг сразу же взмолился о пощаде, но, когда бармен в микрофон объявил вечер фьюжн-джаза с предстоящим выступлением местных групп, я расслабилась, покорно двигаясь в глубь толпы следом за Машкой.

Нас уже ожидали за большим столом с угловым диваном в конце зала. Едва заметив наши приближающиеся фигуры среди танцующих и просто так слоняющихся людей, Каин — его я узнала по фото — подскочил с места и кинулся к Машке. В моменте мне стало неловко от их страстных поцелуев и объятий в стиле опытной пары, видавшей жизнь. Я словно была свидетелем встречи старых супругов: он вернулся из долгой командировки, а она безропотно ждала, как и полагается верной жене.

Переключив внимание, я сразу же про себя подметила, что среди присутствующих за столом были ещё две другие девушки, — это меня обрадовало — но наличие других шестерых мужчин пусть и не испугало, то точно напрягло. Надеюсь, за вечер подцепят себе кого-нибудь, ибо семеро на четверых звучит как очень херовая групповуха, в которой мне участвовать не хочется.

— Привет, я Стас.

Когда мой «герой вечера» встал встречать меня, никаких лобызаний не было. Он, держа почтительное расстояние, вытянул руку, и я, уже сквозь меньшую боль в запястье, предусмотрительно спрятав бинт за полосатыми митенками, пожала протянутую руку.

— Я Вера.

— Эм, — произнёс Стас, почесав затылок. — Выпьешь что-нибудь?

— Санрайз, — сказала я только что подошедшей официантке.

— И мне принесите то же самое.

Стас, казалось, чувствовал себя крайне неловко или вовсе боялся меня. Даже я так не нервничала. Да и всё, что меня смущало этим вечером — общество малознакомых мужчин.

Я присмотрелась теперь внимательнее к нему: из всех он явно был самым молодым — лет тридцать, может, чуть больше — среднего роста, широкоплечий, в потертых джинсах и рубашке без рукавов. Глаза янтарного цвета, немного отросшие волосы, узкие губы, острый подбородок и лёгкая щетина. Я не могла назвать его красавцем — обычный такой мужчина, далеко не из категории в «моём вкусе». Да и на всех тех, кому было, условно, за двадцать, я не смотрела, как на объект романтического вожделения. В нашу последнюю встречу он был молчалив, да и сейчас, сидя рядом со мной, не спешил забрасывать вопросами. Продолжал держаться на расстоянии, в то время как прочие мужчины без стеснения лапали своих спутниц.

«Мой» байкер напоминал мне ребёнка, — юного мальчишку — пусть и внешне выглядел, как взрослый и вполне зрелый человек. То ли дело было в его глазах и взгляде, то ли в его чертах лица — я не понимала. Он не вызвал у меня отвращения, как Каин и другие присутствующие за столом: вроде того бородатого толстяка, похожего на извращенца, или лысого со скользкой рожей, который приставал к официанткам — больше всего доставалось той, что обслуживала наш столик.

— А мне, лапуля, ещё пива принеси и орешков, — говорил лысый, гладя бедняжку по руке.

— Хорошо, — пробормотала та, ставя перед нами со Стасом два бокала Санрайза, украшенные коктейльной вишней и дольками апельсина. — Что-то ещё?

Приобняв официантку за талию, лысый силой посадил её к себе на колени.

— Давай я договорюсь с начальством, и тебя отпустят. Как тебе такая идея? Посидишь со мной. Дядя Максим не кусается.

Девушка покраснела и, казалось, была готова заплакать, сидя на коленях у сорокалетнего мужчины. Она была практически нашей с Машкой ровесницей — лет восемнадцать на вид. Возможно, первокурсница, вышедшая в бар на подработку, явно ещё не успевшая привыкнуть к подобному вниманию со стороны великовозрастных уродов.

— Извините, мне нужно работать, — говорила она, вырываясь из лап неприятного ей человека.

— Кончай этот концерт, Макс, — вдруг вмешался Стас, даже меня удивив своей участливостью. — Пусти девчонку работать.

Глава 8

Вера.

Осеннее, свежее утро, когда уже пахнет той самой влажной опавшей листвой — самое приятное, что есть в моей паршивой жизни. И пусть задница немного мёрзнет на холодном бордюре — мне всё равно хорошо. Хорошо вдыхать горький дым сигарет и вливать в себя приторный энергетик. Хорошо наблюдать издалека за сонными прохожими.

Валера опаздывал уже на полчаса, но мне пора бы перестать удивляться этому — сукин сын приходил вовремя с той же периодичностью, с которой моя мать являла себя трезвой миру. Но, сидя между девятиэтажкой и забором школы в каких-то непонятных кустиках на бордюре, я наслаждалась одиночеством. Пока не набежала мелкая школота и учителя, можно было «дрянствовать и пьянствовать», не боясь укоризненных взглядов.

— Пожалуй, увидев это, я, как хороший учитель, должен поставить в известность ваших родителей.

Ухмыльнувшись, я даже не обернулась, потому что этот голос — пусть и до ужаса меня раздражал — был записан где-то глубоко на подкорке памяти. Примерно там же, где покоились голоса всех самых близких. И какого хера со мной происходит?

— А я за забором курю, Андрей Игоревич, — ответила я, сделав затяжку поглубже. — Формально, это не территория школы. И здесь вы замечания делать мне не можете.

— Резонно, — кивнул учитель, — но где-то я уже это слышал? Вас, случаем, не Виталий Фёдорович покусал?

На это я снова усмехнулась: философия физрука мне была известна, и я её разделяла. Мужик он был, пусть и пьющий, но мировой. Работал в школе ещё с восьмидесятых. Учеников за эти годы успел повидать разных: пионеров, рвущихся к знаниям и почитающих учителей; шпану, которая теперь, не справившись с соблазнами 90-х, мотает сроки за грабёж и разбойные нападения; и нас — чёртово поколение миллениума, которое без конца спорит со всем миром и требует понимания, не давая его взамен.

— Виталий Фёдорович прав, — сказала я, наблюдая за тем, как биолог опускается на грязный бордюр рядом. — Вам брюки не жалко?

— Ну вам же свои не жалко, — ответил он, поправляя задравшиеся штанины.

— Мои джинсы афганскую войну прошли, а ваши брючки на бордюре вряд ли сидеть привыкли.

Моей шутки про афганскую Игоревич точно не понял: вряд ли в его возрасте люди смотрят мемы на YouTube.

— Даже так! — воскликнула я, округлив глаза на неожиданно появившуюся пачку сигарет из пиджака Игоревича.

И этот человек собирался «жаловаться» моим родителям. Ну что за двойные стандарты?

Стуча по карманам, он стал искать, очевидно, зажигалку, но как только мне стало ясно, что поискам его не суждено увенчаться успехом, я молча протянула ему свою.

— Спасибо, — ответил Андрей Игоревич, и это его «спасибо» прозвучало одновременно робко и напряжённо. — Я свою в машине забыл, — почему-то стал оправдываться он.

— Бывает.

Следующие минут пять мы просто сидели: биолог наслаждался своей сигаретой, я переписывалась с Машкой, которая всю ночь каталась по городу со своим байкером. В её россказни про «просто катались» я не поверила — конечно же — но допытываться не стала: всё равно расколется позже.

— Не боитесь, что вас уволят за курение с ученицей? — я первая решила нарушить тишину.

Сама ситуация была абсурдной, посмотри на неё со стороны. Выглянет любая бабулька в окно девятиэтажки рядом и пиши пропало: сидит школьница и курит с каким-то мужиком на бордюрчике. Вызовет полицию, и потом доказывай им, что сидишь с преподом, а не с великовозрастным извращенцем — хотя, одно другому не мешает.

— Риск огромный, — ответил Игоревич, пока я думала о последствиях наших посиделок, — но мы с вами не на территории школы, так ведь? И здесь я не ваш учитель. На этом бордюре я просто Андрей, а вы просто Вера.

На мгновение, я даже потеряла дар речи от такого заявления. Может, он и правда великовозрастной извращенец? Ещё одного мне не хватало.

— Ну, ладно, — произнесла я, затем иронично добавила: — просто Андрей.

С лёгкой улыбкой на лице биолог поправил очки и взял полупустую банку энергетика, что стояла у моих ног.

— А вот это, — начал он, покручивая напиток в руках, — лучше заменить обычным кофе. Хотя, в вашем возрасте лучше не пить ни то, ни другое.

Закатив глаза, я забрала свой энергетик и встала, дойдя до высшей точки напряжения. Его повышенный интерес к моей скромной персоне теперь стал бесить меня, не говоря о том, как сильно напрягал раньше.

— Спасибо за заботу, просто Андрей, папа Андрей или Андрей Игоревич, — выпалила я, закидывая рюкзак на плечо. Биолог, слегка растерявшись, встал следом за мной. — Но мне не нужна забота. Ни в каком виде, — добавила я намекающим тоном.

— Я ведь только… — очередное оправдание с невинным лицом.

— Ни в каком! — повысив тон, повторила я.

Андрей.

И зачем я подошёл к ней? Идиот. Действительно, мои навязчивые попытки помочь можно расценивать двусмысленно, если не извращённо. Дожить до сорока лет и не додуматься до этого самостоятельно. Да, Андрей, научись уже пользоваться головой, пока тебя научили обстоятельства. Ведь не только сама Вера, но и учителя могут начать расценивать моё поведение «не так». Потерять за год ещё одну работу по глупости будет моим самым бестолковым достижением.

Затушив чёртову сигарету носком туфли, я поплёлся к школе. Я и курить-то бросил ещё полгода назад, а завалявшаяся пачка так кстати оказалась под рукой. Кстати ли? Всё этим утром было против меня.

Что вообще руководит мною, когда я вижу её? Что-то есть в ней, что напоминает меня же в её годы. Это одиночество во взгляде. Беспомощность в лице. Или усталость от всего мира, что видно лишь тому, кто «знает не понаслышке».

Возможно, Боря прав — мне нужно остепениться, хотя мой старший брат и не лучший советчик с тремя разводами за плечами и двумя детьми на стороне. Пусть и одиночество угнетает, но жениться только потому, что так надо, я не хочу. Не хочу обрекать кого-то на утомительную жизнь со мной, в которой вряд ли ожидается уют семейного очага. Такие люди, как я, не женятся. Не стремятся обзавестись семьёй: детство оставило свой неизгладимый отпечаток. Мне не стать хорошим отцом и мужем, ибо я не знаю, какого это в данном случае определение «хорошо», где оно начинается, где заканчивается и чем оно ограничивается.

Глава 9

Андрей.

В открытое настежь окно задувал прохладный октябрьский ветер. Ночное похолодание я ощущал теперь особенно остро, ведь бессонница начала одолевать меня и в остальные дни, а не только в пятницу.

Где-то за моей спиной бубнил телевизор. В нос бил терпкий запах коньяка из чашки с кофе. И стоило бы мне придержать коней и не пить за четыре часа до урока, но рука сама потянулась к шкафчику, а там уже и к бутылке с коньяком. Последний раз я пил, дай Бог памяти, кажется, полгода назад… Да, именно в тот самый день, когда меня уволили из больницы.

Вздохнув от серых мыслей, я опустошил чашку разбавленного коньяком кофе одним жадным глотком. Этим ранним утром я был жалок, по крайней мере так говорило отражение оконного стекла: моя чёлка растрепалась, очки съехали на нос и перекосились, двухдневная щетина завершала этот образ человека, «бодро» входящего в понедельник. Пытаться уснуть уже не было смысла, поэтому, поставив пустую чашку в раковину к другой грязной посуде, я пошёл работать. Но, не успел я даже дойти до гостиной, как в моих ушах раздался пронзительный звон. Кроме Бори ко мне никто не приходил, и в этот раз на маленьком мониторе видеодомофона я увидел своего брата.

— Я с дежурства еду мимо, смотрю, у тебя свет горит.

— Не рано ты с дежурства?

— Рановато – да, — согласился Боря, снимая свои лакированные туфли (мой брат был ещё тем щёголем), — но мне сегодня и надо было пораньше уйти.

— Ясно, проходи.

— Свежо у тебя, — Боря поёжился от холода, но, войдя в кухню, его настроение переменилось. — У-у-у, братец, — протянул он неодобрительно, — коньяк в четыре утра – это уже алкоголизм.

— Нет, — ответил я, убирая бутылку в шкаф, — это нервы.

— А я тебе говорил, что в школе нервов будет побольше. И стоило менять шило на мыло?

— Менять? — усмехнулся я сам себе, сняв очки: глаза за сутки настолько устали, что мой высокий, широкоплечий брат виделся мне сейчас одним большим пятном. — Меня из больницы уволили, я не сам ушёл.

— Кто в этом виноват?

Мусолить избитую тему я не хотел. Просто не мог уже. Нервы сдавали при одном упоминании. Поэтому, не ответив, я ушёл в гостиную, но с малых лет надоедливый Боря пошёл следом за мной.

— Я к матери хочу съездить на выходных, — сказал он как бы между делом, опускаясь на кресло. — Может, со мной смотаешься?

Казалось бы — обычный вопрос. Бытовой. Со стороны никто не подумал бы, сколько боли и страдания кроется в этих словах. Очередная ненавистная мною тема. У матери я не был лет пять, а, может, и того больше. Я знал, что Боря ездит к ней раз в три месяца, но всё это время мне удавалось тактично пропускать эти мероприятия.

— У меня времени нет, — бросил я.

Сев за дубовый стол, я включил лампу и открыл перед собой первую попавшуюся непроверенную тетрадь с лабораторной работой. Большим размашистым, каким-то даже родным врачебным почерком на обложке было написано: «Розанова Вера». Работу этой ученицы не было смысла проверять. Поставив красной пастой пять, я убрал тетрадь в стопку подальше, где лежали другие проверенные работы, и перешёл на другую.

— На макулатуру свою время ты всегда найдёшь, — заворчал Боря, недовольно ерзая в кресле напротив.

— Ты и без меня справишься, — пробормотал я, не отрывая взгляда от тетрадей.

— Справлюсь, — фыркнул Боря, — забор надо покрасить, убраться, цветы подрезать. А сейчас, наверное, всю могилу листвой занесло. Я один там полдня корячиться буду.

— Отца возьми.

— Всё, — при упоминании отца Боря не выдержал и вскочил на ноги, — с тобой бесполезно разговаривать. Надумаешь, звони.

Прошагав размашистым шагом в коридор, Боря обулся, и после недолгого шуршания я услышал хлопок двери.

***

Зайдя четырьмя часами позже в кабинет десятого класса, я чувствовал себя немного бодрее, но то был временный эффект выпитого в больших количествах кофе. Ученики, завидя меня, сонно поднялись со своих мест. Кивнув им в ответ, я прошёл к столу и начал с раздачи лабораторных.

— Так, Алина, — произнёс я, доставая первую тетрадь из стопки, — четыре. Хорошая работа, но ошибки были очень глупые. Могли бы и пять получить. Внимательнее будьте в следующий раз. — Хорошо, — улыбнулась девушка, которую, очевидно, радовала и такая оценка.

— Елена, у вас тоже четыре, — закончив с первой партой, я подошёл ко второй.

Как только я приблизился, Вера заметно напряглась.

— Мария, у вас тройка, — забрав тетрадь, девушка скривила недовольно лицо. — У вас, — начал я, обращаясь к Вере, — отлично, как всегда, — я положил тетрадь на край стола вместо того, чтобы отдать в руки: с этой ученицей теперь я был крайне осторожен.

— Где твои очки, ботанша? — вдруг раздалось у меня за спиной.

— Кто у нас снова там голос подаёт? — я обернулся на шутника. — Ах, это вы, Алексей Кошкин, наш хвостатый друг. Кстати, за лабораторную у вас два. Итого: пятая двойка подряд. Бьёте все рекорды, — я положил его измятую тетрадь на стол и двинулся дальше.

— Личный не побил ещё, — пробубнил парень.

— Вот даже как? Тогда спешу вас обрадовать: ещё одна двойка, и за полугодие вы аттестованы не будете. Надеюсь, в ваши планы и это входило.

— Да мне пох, — развалившись на стуле, произнёс Кошкин, — я документы тогда заберу и на сварщика пойду в технарь.

— А это уже разумное решение.

— Сварщик, сварщик – парень работящий, — в другом конце класса запела Вера, — сварщик, сварщик, электродов ящик. Все, кто хочет денег много получать, сварщиком, конечно, пусть мечтает стать!

— Нутк, заработаю ещё как, — с восхищением в голосе ответил Кошкин. — Сварщики вообще нормально так получают.

— Это да, — засмеялся Валерий, — ты только сразу купи себе кейс железный, потому что в обычный кошелёк твоя зарплата помещаться не будет.

Как только весь класс залился смехом, — что случалось постоянно с этими детьми — мне снова пришлось вжиться в роль нянечки из детского садика.