А в небе стрижи

Глава 1

Он был детдомовским. Она это поняла сразу. И хотя на вид, а был он высоким, крепким, да ещё выправка и форма военная делали его стройнее и заметнее на танцплощадке, сиротой он явно не казался, но какая-то резкость суждений и понятий наталкивали её на эту мысль. Вообще-то думать о нём ей не полагалось. Алёнка заканчивала институт, и они с её парнем-однокурсником собирались пожениться, чтобы не мыкаться в захолустье по распределению.

Но ведь сердцу не прикажешь. Его звали Сашей: так звучало мягче, хотя он представился Александром. Просто друг Игоря, старшего брата Маринки, её самой близкой подружки. Маринка с четвёртого класса за ней каждое утро в школу заходила, правда, по окончанию школы пути их разошлись: Маринка в иногородний мединститут поступила, а она, домашняя девочка, боявшаяся потеряться среди чужих людей, осталась здесь и была успешно зачислена на факультет изобразительного искусства. Честно говоря, художником она себя не считала, но преподавать уроки рисования в местной школе ей понравилось: умения у неё хватало, да и детей любила.

Родители уже вовсю готовились к свадьбе, как к чему-то предрешённому, но, ёлки-палки, этот молчаливый парень запал в душу.

И не ей одной – Маринка, приехавшая на каникулы, тоже глядела на загадочного Александра с блеском в серых, но улыбчивых глазах. Он и танцевать их приглашал по очереди, хотя Виктор отпускал Алёнку неохотно, чувствовал соперника каким-то мужским чутьём.

«Лучше бы не приезжал он в гости к другу, – думала Алёнка ночью, – не знала бы его, и сердцу было бы спокойно».

А Саша и Игорь, получив распределение, догуливали последние деньки своего отпуска. У них ведь уже и требования оформлены на туркменскую границу…

Алёнка мечтала украдкой. Эх, вот если бы он задержался у них в городе, они бы друг друга получше узнали, то, возможно, и отпустила бы её мама от себя, поверив в надёжность Александра. Впрочем, вообще-то он и не предлагал ей ничего, это она так просто – замок на песке строила. Ей очень хотелось узнать, что он про неё думает и думает ли вообще.

К двадцати двум годам Санька прошёл настоящую мужскую школу. Он глядел на этих молодых девушек и парней не то что бы свысока, но так, как смотрят выпускники на первоклашек. Парень видел их волнение, но оно казалось ему каким-то детским, хотя сам был с ними почти ровесником. То, что переживали они сейчас, у него осталось далеко позади, как будто с тех пор прошло не семь лет, а целая жизнь.

Ему и другу его, Серёге, было по четырнадцать, Верочке – на год меньше, когда они оба влюбились в неё. Никто бы не поверил, что парни, одного поля ягоды, не боявшиеся чужих кулаков, робели при этой юной вертихвостке. И сирень ей из соседских палисадников рвали, и яблоки потаскивали, а больше чем за руку подержать не сподобились.

Цвело что-то нежное в груди, но потом прихватило морозцем: он уехал поступать, а Серёгу в армию забрали. Верочка клялась, что дождётся, но через год вышла замуж.

Нет, застрелиться Саньке не хотелось, к тому времени его научили жить без эмоций: жизнь стоит столько, сколько она стоит, а именно – ничего.

Его учили убивать: ни жалости, ни любви к кому бы то ни было – просто убей до того, как убьют тебя, но не доставь противнику такой радости. Из сорока кандидатов зачёт сдавали трое, а из них отбирался один.

Но сейчас, глядя на Алёнку, он вспомнил тепло и мягкую осторожность рук своей первой любви, хотя простить первого же в его жизни предательства не смог.

***

Плестись по Туркмении на поезде было тошно: только несущийся состав замедлял ход, как мгновенно превращался в душегубку. Вентиляция не работала, а за окном, несмотря на начало сентября, было плюс тридцать восемь. Они с Игорем выходили на перрон, и, если в пределах видимости стояла колонка, мылись под слабым напором ржавой воды. Но колонки попадались редко, а потому на гимнастёрках появились белые круги от соли, хотя надевали парни их не так уж часто – всё больше в майках валялись или сидели, чтобы не липнуть к стенкам перегородок.

Санька молча глядел в окно, не видя суетливых местных торговцев, предлагавших дыни, арбузы и ещё какие-то ягоды и фрукты. Он вспоминал ночь перед отъездом, отчего бурлившая в венах кровь моментально приливала к паху.

Эта девчонка всё-таки напросилась на приключения. Жених её благополучно отправился отдыхать с матерью в Сочи, звал и Алёну, но она сказала, что поедет со своими родителями в октябре. А на следующий день, аккурат после его отъезда, пригласила Игоря, Маринку и самого Саньку к себе на дачу. Он думал, что такие дачи бывают только у писателей или космонавтов, однако оказывается, у местных царьков в каждой области есть отдельно построенный коммунизм, так сказать, для себя любимых. Но об этом ему станет известно чуть позже.

Утром, к условленным семи часам, ни Игорь, ни Марина не пришли. То ли друг постарался для него, то ли и впрямь мать его попросила к бабке в деревню съездить, забор поправить да ещё что-то по хозяйству сделать, и тот без отказа согласился, а его Саньку даже с собой не взял, сказав:

– Иди, неудобно такой девчонке отказывать.

Так что утром он один ждал Алёнку на остановке. Она расстроилась, что подружка не пришла, бегала к телефону-автомату, звонила, выспрашивала, почему та не явилась… Только Марина вдруг тактично отказалась, тоже сославшись на поездку к бабушке.

– Может, не поедем? – посетовал тогда Санька.

– А как же шашлыки? Я ведь Михалыча попросила мясо замариновать, – жалобно проговорила девушка.

Видя, что ей очень хочется оказаться с ним за пределами города, он ответил:

– Ну, раз Михалыч старался, то надо ехать, – хотя не имел представления, кто такой этот Михалыч.

Им оказался отставной военный, который подрядился охранять обкомовские особняки. Дачный посёлок был обнесён высоким забором, а шлагбаум, точно как на переезде, предусмотрительно закрывал проезд в него. Всех владельцев дач и их отпрысков сторож знал хорошо: не один год он сидел в уютной будке, наблюдая за грехопадением то одного, до другого члена августейших семей, и при случае мог бы рассказать много интересных подробностей, но тогда бы ему пришлось распрощаться с хорошей прибавкой к пенсии и работой, которая была лучше отдыха.

Глава 2

Игорь молчал, видя, что друг о чём-то задумался. Сам скажет, если совет нужен будет. А не скажет – значит, так надо, ведь после училища, где на болтовню не оставалось времени, они научились понимать друг друга без слов.

Отпуск расслабил его, но в то же время и утомил трескотнёй парней и девчонок, с которыми он рос. Столько порожнего гонят, что иной вечер, сидя рядом на дворовой скамейке, Игорь уходил мыслями в своё, не забывая в положенные моменты улыбнуться, чтобы не выглядеть бирюком. Они прошли с Санькой много такого, от чего взрослые, здоровые мужики плачут. И это только подготовка – какие же тогда ягодки им предстоит собирать…

Танюшка, наверное, думает, что не любит он её: всё надеялась, что распишутся. Только они с Санькой решили не связывать ни себя, ни девушек обещаниями. Можно сколько угодно делать вид, что их готовят, как и всех военных, только кому врать? Себе. Хуже всего, что они до последнего мгновения остаются в неведении. Где и когда их поднимут по тревоге?.. Чёрт его знает… Конечно, каждый надеялся вернуться живым: вроде бы время-то не военное. А вдруг? Незамужняя поплачет, да и забудет, а вдова да с ребёнком – вот ей-то какого будет?

Бегали они с Санькой в училище к таким вдовам, да разведёнкам, собирающим облюбочки. Не хотел он такого счастья Татьяне и не согласился на её уговоры, даже если она его всё равно дождётся.

А может, зря он так?.. Случись чего с ним, хоть ребёнок останется…

Чтобы отделаться от глупых мыслей, Игорь вылез по грудь в окно: сухой и жаркий ветер нещадно хлестал по щекам, заставляя прищурить глаза.

Санька же задремал. Ему снилось, что Алёнка назначила ему свидание в укрытии, которое было замаскировано по всем правилам военной разведки. Где-то среди тянувшихся гор ему нужно отыскать вырубленный в скале проход, и он, как учили его, проходил бесконечную спираль, цепляясь за острые края камней, обливаясь потом, обезвреживал мины, но то и дело находил едва заметные приметы новых.

Радуясь, что уже почти добрался до заветного входа, Санька даже видел закамуфлированный под гранит полог, закрывающий его, но камень под ногой вдруг закачался, и он, с размаху ударившись головой о скалу, резко полетел вниз.

– Проснись, – вырвавший из сна голос Игоря заставил открыть глаза. Друг стоял возле узкой и неудобной полки.

– Чёрт… приснится же, – хрипло проговорил Санька, и вправду крепко приложившийся головой о стенку: поезд на стрелке сильно тряхнуло. Сердце билось часто, духота стояла неимоверная. – Дай фляжку.

Попив тёплой воды, снова откинулся на смятую плоскую подушку.

Глупость всё это. Хотя разведчик из него никакой: не смог отличить влюблённую дурочку от искательницы приключений. Тогда, после купания в озере, Алёнка, чистоплюйка такая, предложила ему принять душ. Он вымылся, несмотря на то, что и так чувствовал себя освежённым прохладной водой пруда, и обмотался полотенцем, рассматривая в ожидании, когда высохнут плавки, многочисленные картины на стенах. А она вышла из душа в коротенькой комбинации, посмотрев на него как-то испуганно и виновато. Он сел на шёлковое покрывало родительской, как потом окажется, кровати и, раскрыв руки, поманил её.

Девчонка закрыла глаза и слепо пошла к нему. У него ещё не было таких наивных особ, если только не считать Верочку, но с ней до близости так и не дошло.

Бархат кожи под шёлком сорочки. Он нашел тугие соски, которые дразнили его ещё на озере, и прикусил их через тонкую струящуюся ткань. Алёнка томно застонала, и тогда, сминая мягкие пухлые губки своими, он с ловкостью опрокинул её на кровать. Комбинация задралась, обнажив плоский живот и загорелые бёдра.

Санька провёл языком по линии загара, и тело девушки тотчас выгнулось ему навстречу. Он сорвал с себя полотенце: пах горел плотским огнём. Алёнка обхватила его за плечи, впиваясь в них своими ноготками, приподнялась, помогая ему снять трусики. И когда он, наконец, отбросил в сторону шёлковый комочек, то рванулся в неё: вожделенно, жадно, порывисто.

Девчонка то ли от неожиданности, то ли от боли вскрикнула, но в чём, собственно, дело, он понял слишком поздно. Уже потом, перевернувшись на широкую спину и заложив руки за голову, со вздохом спросил:

– Почему ты не сказала?

– Я… я не знаю. Думала, что ты взрослый и сам всё понимаешь… – пролепетала она, краснея до кончиков волос.

– Ты ошиблась: я совсем из другой сказки, – поменявшись в лице, проронил Саша.

Он вышел в сад, пока Алёна застирывала простынь с родительской кровати, на которой неровными краями расплылось багровое пятно, и крепко зажмурил глаза.

Голова кругом. Наверное, всему виной сильно раскачивающийся поезд…

***

Жизнь на базе горной подготовки превратилась в один длинный день, когда каждая жилка, каждая клеточка просит отдыха. И если первые дни подъёмов в горы проходили налегке: учились ходить, цепляясь за малейший выступ, правильно ставить ногу, выбирая надежный камень, прислушивались к шёпоту горной осыпи, которая в любой момент могла превратиться в камнепад, то через неделю это занятие уже казалось простым.

Теперь с минимумом груза, в связке в парах, карабкались почти по отвесным скалам. Любой камень, сорвавшись из-под ноги впереди идущего, мог серьёзно ранить следующего за ним напарника. И они учились сторониться, выбирали склоны для подъёмов, учитывая длительность освещения солнцем, пробовали почву, если не на зуб, то запоминали ощущения непрочности или коварства влажной от росы травы и мелкой гальки, заставлявшей поднимать глаза вверх и рассчитывать траекторию следующего камнепада. А потом отрабатывали удары ножом в условиях, когда сам стоишь на тропе, боясь сорваться вниз, и при этом ещё стремишься поразить противника. Вечерами они на ощупь вязали узлы, понимая, насколько верно выражение «Жизнь висит на волоске».

Их было шестеро в группе. Игорь научился уживаться со всеми, Санька не принял одного, хотя и с другими не приятельствовал. Черноволосый мужик деревенской закваски, с рябоватым лицом, тот, которого звали Олегом, делал всё настолько основательно, как будто он здесь собирался жить всю оставшиеся годы. Низкорослый, с большими добрыми глазами и рыжими ресницами Лёха просто всегда улыбался. Все радовались, когда он оставался дневальным: на ужин тогда подавалось горячее и непременно с мясом, и хотя попахивало оно странно, группа считала, что это продукты подпортилось от жары.

Глава 3

«Ах, Алёнка, куколка! Чего же ты натворила? Ведь всю жизнь себе испортила! И было бы из-за кого… Ладно бы красавец, каких свет не видывал, а то без роду, без племени», – глядя в светящееся огнями иллюминации окно, рассуждал Михаил Никифорович, уже немного спустя, после того как улеглась первая волна негодования на жену и дочь. А он уж начал думать, не заболели ли они обе разом: Новый год на носу, а подарков под ёлку не заказывают.

Вот подарок так подарок преподнесла любимая доченька… Как людям теперь в глаза глядеть? Ведь он надышаться на неё не мог, одна она у них, припозднились они с Лидией с детьми. Старой крестьянской закалки, рождённый в двадцать четвертом году, он остался без родителей: сослали их в Казахстан. Да по дороге болезнь всех скосила – он один и выжил. Мать его ещё совсем грудного от сердца оторвала, оставила родне, чем и спасла.

Воспитывала Михаила Никифоровича тётка по отцу, у которой своих мал-мала меньше. Что уж говорить про одёжку, когда сыт не всегда был… Нет, тётка не злая и не скупая была – чем богаты, как говорится... Только ему без кола и двора не с руки было жениться. А потом Советская власть выучила: сначала на рабфаке, а потом агрономному делу.

Он помнит, как отделился от тётки: братья двоюродные женились разом и пока пристрои делали, спали все на отделённых занавесками кроватях. Сколько ночей он слушал, как сопят они со своими жёнами в метре от него. Тогда он у бывшего председателя колхоза разрешение взял – спать прямо в правлении на скрипучем дермантиновом диване. Потому и на работу раньше всех приходил и уходил позже всех.

В результате заметили его в области, и для начала отправили председательствовать в соседний колхоз, который после войны всё никак из ямы выбраться не мог. Вот тогда он первый раз своё жильё получил – заброшенный дом. Наверное, из него когда-то выслали хозяев… А он, суеверный, прощения у домового попросил за то, что вошёл хозяином.

Молодой был, сильный, энергичный – днём на работе, а вечерами летними потихоньку домишко в порядок приводил, да вот только кроме стола, табуреток и деревянного топчана в нём ничего и не было. Одежду, какая у Михаила Никифоровича была, на гвоздь в стене вешал. Это сейчас у председателей колхозов дома лучше и богаче всех в деревне.

Видимо, за эту простоту народ его и полюбил, ведь слушались и рвали жилы и в посевную, и на прополке, а уж про уборочную и говорить не приходится.

Трудное время было, но почему-то счастливое. Оказаться бы опять в нём – променял бы своё место в обкомовском кресле, где, сколько не гоняйся по области, не снимай с бедовых голов стружку, всё равно сплошные приписки, чтобы в центр отрапортовать об успехах. Может, стар он стал, но захотелось ему вдруг на покой. Или опять в деревню с Лидией.

Ему уж тридцать три исполнилось, когда она учительствовать в его колхоз приехала. Могла бы и в городе устроиться: как-никак дочь героя войны – генерала Авдеева. Мать её до сих пор себя генеральшей чувствует, а ведь к восьмидесяти ей... Только Лидия романтики захотела и бедноты не испугалась. Правда, стараниями Софьи Андреевны дом быстро оброс вещами. Но, слава богу, не жила она с ними: уж больно въедливая бабёнка, таких сроду с простолюдинками не спутаешь.

Она, конечно, стара, но до сих пор ровно голову держит. Небольшого роста, но как будто выше всех. Вот завтра он с ней непременно поговорит, как это они, две гусыни, одного лебедёнка не углядели.

Ах, Алёнка, Алёнка! Если бы раньше сказала матери, может, они что-нибудь бы и придумали по своему бабьему делу… Ну а теперь-то что? Четыре месяца уже ребятёнку. Шевелится, шустриком расти будет.

Попробует он завтра выведать, куда этот гусь делся. Как бы на смех самого не подняли… дочь даже фамилии смельчака не знает, только имя – Александр. Нет, таких Александрами не кличут, Санька он и не больше. Хорошо, что хоть фамилию друга знают – Кузнецов.

Михаил Никифорович отошёл от окна, из которого тянуло холодом. Зима, а снега кот наплакал – помёрзнут озимые…

Прокрался на цыпочках к комнате дочери, приоткрыл дверь. Свет из коридора осветил бледное исхудавшее лицо Алёнки.

«Вот два старых глупца, – подумал он про себя и жену, – ведь ещё в октябре, когда отдыхали в Сочи, мутило её от шашлыков и рвало. Только мы ж тогда решили, что отравилась чем-то она… А тут, оказывается, в подоле принесла, непутёвая».

***

Софья Андреевна узнала о беременности внучки только после разговора дочери с зятем. Было ли это для неё ударом, неизвестно, но бессонницу, на которую её редкие подруги жаловались при встречах, она использовала с толком. Чтобы не выглядеть завтра перед зятем ощипанной курицей, она продумала весь разговор до мелочей.

Ах, как ко времени эта война в Афганистане. Её Владимир Петрович опять бы сказал: «Софи, ты не потопляема». Конечно, не такой судьбы она желала своей непревзойдённой красавице-внучке. Только Софья Андреевна, несмотря на то, что была из бывших, а, может быть, именно благодаря этому когда-то в молодости имела бурный роман. Жаль, что внучке об этом рано ещё рассказывать.

Давно это было для других, а сама она помнит его как сейчас… Ухаживал за ней Владимир, тогда командир конного отряда, совсем не по-дворянски. Некогда ему было: революцию делал. И сбегала Соня из дома, когда папенька её, земский врач, крепко засыпал. Его тогда и день, и ночь вызывали к больным да раненым. Прислуга помалкивала: она же барышня, они ей не указ. Грешна она всё-таки перед родителями… Сеновал у них тёплый был, сена запасали много – куда же земский врач без лошадей... И ведь её Володя сначала огонь и воду прошёл, а только потом посватался.

Нравилась ему её смелость и отчаянность. Она умела перевернуть всё с головы на ноги и при этом остаться правой. Он ей признавался, что никогда бы без неё генералом не стал. Жалко, после войны раны его в могилу свели. Но она до сих пор с ним советовалась. И получалось.

Наверное, и сейчас кивает головой на то, чего это Лидия удумала – отправить внучку к сестре Михаила в деревню, чтобы она там выносила младенца да родила. Они здесь, значит, от жиру беситься будут, а девчонка – на сносях в деревне щи пустые хлебать.

Глава 4

Лидия готовила ужин к приходу мужа. Дверь хлопнула – это Алёнка возвратилась с занятий: бледная, уставшая, измотанная и сразу же легла отдохнуть.

В тишине было слышно тиканье настенных часов да шипение жарящегося в сотейнике мяса. Женщина прикрыла дверь в комнату дочери и вовремя – зазвонил телефон.

– Алло, – негромко проговорила она в трубку, – здравствуйте, Алла. Нет, она спит. А что вы хотели ей передать? Да, я знаю, я тоже надеялась в будущем назвать Виктора зятем, но дети сейчас не слушают родителей. Нет, Михаил Никифорович задерживается. С вводом войск в Афганистан они каждый день совещаются о чём-то. А что, Витю уже вызывали в военкомат? Я поговорю с мужем, но у него нет связей там… Как вы понимаете, дочь у нас невоеннообязанная, поэтому нужды не было. Вы уж лучше завтра мне позвоните: муж раздражённый приходит… но я попытаюсь выяснить у него, сможет ли он чем-нибудь помочь Виктору. До свидания, – попрощавшись, она положила трубку и несколько минут стояла как выкопанная.

Вот ведь как бывает – почти родственниками считались, а теперь всё разрушилось.

Она прошла в кухню, выключила плиту и открыла форточку, а то опять дочь мутить будет от запаха мяса.

Четыре месяца малышу, а у Алёнки даже животика незаметно. Конечно, сколько она в одиночку переживала, сейчас хоть полегче будет, не надо от них своё состояние скрывать.

Мать уже начала готовить почву для общественности. Лидия усмехнулась, подумав, что бы она сказала, узнав, что Виктор хочет всеми неправдами от армии уклониться?.. Господи, им бы фотографию «героя» раздобыть, а то Софья Андреевна подругам, что местным радио на скамейках у подъезда работают, такую романтичную историю рассказала, якобы влюбились Саша с Алёнкой с первого взгляда без памяти друг в друга, а ему на войну уходить надо. Вот Алёнка и решила живую память о нём сохранить. Как только вернётся – тут же свадьбу сыграют.

И её мысли тотчас перекинулись на будущего внука. Она сегодня в «Детский мир» заходила. Смотрела пелёнки, распашонки. Всё какое-то унылое, бледное. Надо будет попросить кого-нибудь из знакомых, кто в Прибалтику поедет, привезти оттуда детское приданное. Лидия видела у сына секретаря обкома на ребёнке такие красивые вещички, что малыш как игрушка выглядел.

Может, кто и злорадствовать будет, только женщине очень хотелось маленького: она с Алёнкой не наигралась, уж больно быстро дочка выросла. Вот и сейчас муж на работе, Алёнка спит, а ей бы понянчиться с малышом. На работу она перестала ходить как только до выслуги доработала, а дом и дети ей не в тягость.

Она чуть было не задремала в кресле, в котором муж после обеда отдыхал, но ещё до звонка в дверь услышала шаги на лестничной клетке, вскинулась, поспешила открыть.

От мужа пахло морозом и усталостью. Лидия приняла у него пальто и шапку и, пока он снимал сапоги, прошептала:

– Алла Григорьевна звонила, тебя спрашивала.

– А я ей чем помогу?.. Или она на мне сына женить хочет? – проворчал Михаил.

– Тише ты, Алёнка спит, совсем нисколько не поправляется, а уж пора. Идём на кухню.

Пока он мыл руки, Лидия привычно сновала от плиты к столу, раскладывая приборы и салфетки, как учила её мать, хотя знала, что Миша с удовольствием бы поел мяса со сковороды. Он с молодости любит соскоблить так называемые зажаренки.

Михаил, сев за стол, наконец расслабился:

– Налей мне сто граммов, Лидок – устал я сиднем сидеть в кабинете, да и новости не больно хорошие из Афганистана. Хоть и говорят, что дружественная страна, да сегодня указание давали про «груз двести» особенно не распространяться. А как скрыть от людей, если матери по сыновьям голосить начнут на всю область?.. Вот тебе и други.

Он выпил налитую женой рюмку, похлебал немного борща. Видя, что ест муж без аппетита, Лидия налила ему ещё рюмочку:

– Выпей да закуси как следует.

– По какому поводу праздник? – Алёнка с припухшим ото сна лицом вошла в кухню. – Мам, мне картошки и капусты квашеной. Мясо не клади, хорошо?

– Хорошо-хорошо, садись давай, чтобы дважды не разогревать.

– Мать жениха твоего бывшего звонила… Господи, не запутаться бы в них теперь.

– Мам, ну у меня их и было только двое, чего уж там путаться. Ну простите вы меня, глупую, – голос девушки зазвенел от слёз, которые были так близки на подходе.

– Мать, уж переговорено об этом, – заступился отец, видя, как задрожали губы дочери. – Так чего хочет Алла Григорьевна? – сменил он тему.

– Она, Миша, хочет, чтобы ты Виктору помог армии избежать.

– Как это – армии избежать? – Михаил, попавший на войну в сорок третьем, успел послужить Родине, до Венгрии дошёл и медаль имеет «За взятие Будапешта». – А кто же нас защищать будет?

– Я ей ничего не обещала, Миша, – открестилась от просьбы Лидия. Она знала, как он не любит использовать служебное положение, но ночью, когда муж будет ворочаться без сна, она всё-таки скажет ему: – Миша, найди кого из знакомых, а то она со зла на Алёнку всех собак навешает.

– Я подумаю, – хрипло буркнул тот, но тут же затих. Из ванны донёсся шум – Алёнку снова рвало. – Ты бы сходила с ней в больницу, уж вторая половина беременности, а её всё тошнит.

– Завтра же и свожу, а то праздники начнутся – и врачей не сыщешь.

***

Эйфория по поводу почти бескровного взятия дворца Амина вскоре прошла. Из их группы в двадцать четыре человека при штурме погибло четверо. Санька перебирал в памяти лица тех, кого отправили в Союз «грузом двести». Представить, что этих молодых парней больше никогда не будет на свете, было невозможно. И хотя он почти не знал их настоящих фамилий и имён, ощущал боль в сердце. Если кому-то суждено погибнуть из них двоих, уж лучше пусть он, чем Игорь.

Даже салаги из мотострелкового полка понимали, что руководство ошиблось в своих планах. Понятие «Интернационального долга» было только у них – афганцы же приняли их как иностранцев с оружием в руках и отчаянно сопротивлялись их вторжению.

Глава 5

Алёнка ушла в девятом часу вечера. Она отказалась от того, чтобы её проводили, но когда спускалась по лестнице, навстречу ей шёл мужчина, наверное, раза в два старше Саши и очень похожий на него. Нет, глаза у него были другого цвета и ростом пониже, но всё равно… вот похожий чем-то…

Смотрел он так же, словно фотографировал, хотя и задержался на ней взглядом на несколько секунд. Она спустилась на один пролёт и оглянулась – он шёл к Кузнецовым.

Постояв, Алёнка побрела домой. Вдруг вспомнив, расстегнула пальто, подняла свитер и, найдя фотографию, остановилась под фонарём.

Он улыбался ей. Девушка прикоснулась губами к лицу, которое врезалось в её память. Господи! Она комсомолка, но обязательно будет верить в Бога, если он оставит Саньку в живых. Это несправедливо, если он даже не узнает, что у него будет ребёнок. Ей не надо алиментов, она вырастит… они вырастят: все, начиная от бабушки и заканчивая ворчливым папкой, ждут появления малыша. Мама вяжет носочки и шапочки, отец заказал детскую коляску и одежду в разных концах страны, куда едут его знакомые. Ей ничего от него не нужно, только немножко любви.

Алёнка знает, что за её спиной перешёптываются, но никто ни разу не сказал вслух о том, какая она глупая. А бабушкины подруги обязательно остановят и расспросят о самочувствии. Софочка молодец, она не умеет ни шить, ни вязать, но с ней интересно, как с подружкой. Она выпытывала у Алёнки, хороший ли Санька любовник, а девушка, краснея, ответила правду:

– Не знаю, я была с ним только один раз, а других у меня не было.

– Потому-то и залетела, что глупая, – Софочка сочувственно гладила её плечи и руки, когда Алёнку в очередной раз стошнило.

Они ходили с мамой к врачу – тот велел ей быть осторожной, потому что резус крови отрицательный, и если Алёнка не доносит этого младенца, то рождение второго может и не состояться.

Опасность патологий у ребёнка возрастает. Поэтому она, несмотря на то, что поправилась совсем немного, ходит медленно и нисколько не злится из-за тошноты.

«Больше положительных эмоций» – это указание в семье выполняют все, кроме Саши. Хоть бы узнать, что он жив и здоров и… и чуть-чуть любит её.

После ухода Алёнки в квартире Кузнецовых воцарилась тишина, которую, кашлянув, прервала мать:

– Что же ты, Марина, так неуклюже с подругой-то?

– Я что-то не поняла – Витька что, в армию ушёл? – спросила девушка, слизывая крем с оставшегося кусочка торта.

– Да не от Виктора она ребёнка ждёт, а от какого-то другого парня, который в Афганистан уехал воевать.

– И давно Алёнка беременна? – Марина внимательно глядела на мать, начиная догадываться о чём-то, но в дверь вновь позвонили, и она побежала открывать. – Вам кого? – не очень любезно спросила она у незнакомого мужчины.

– Кузнецовы здесь живут?

Мать, хватаясь за стены, побежала к выходу, а отец изменился в лице и вскочил, уронив стул.

– Это от Игоря? – выдохнул он. – Что с ним?

– Всё в порядке, – раздался по-военному чёткий голос, – я с весточкой от него.

Но матери стало плохо, она никак не могла вздохнуть. Её усадили, Марина накапала «Корвалола», видя, что и отец бледный, дала выпить и ему.

– Полканов Павел Егорович, – представился мужчина. – Меня тут в Союз командировали, и я решил к вам заехать, сказать, что с вашим сыном всё в порядке. У меня час времени – вы письмо ему соорудите.

– Сейчас-сейчас! – воскликнули обе девушки, Таня и Марина. – Вы садитесь. Чаю попейте, у нас и торт есть.

– Может, чего покрепче? – спросил отец.

– Спасибо, крепкого я уже выпил, а от чаю не откажусь.

Девушки, слушая тихое повествование о том, что жизнь у Игоря похожа на курорт, писали ему письма. Они не знали, что Полкан умеет владеть собой и его интеллигентная внешность – такой же камуфляж, как и гражданская одежда.

***

Полкану поручили набрать и подготовить ещё одну группу бойцов. Оставив вместо себя Саньку, он проехал по училищам. Советовался с начальниками и, выбирая добровольцев, понял, что подсознательно ищет детдомовских.

Почему? Он бы не мог ответить. И совсем не потому, что их некому оплакать. Может быть, потому, что сам он был послевоенным сиротой? А может, глядя на Саньку, понял, что они самой жизнью запрограммированы на выживание.

Идя по улицам города, он чувствовал себя здесь чужим. В голове не укладывалось, как люди могут веселиться, влюбляться, ходить в кино, когда там война... Павел понимал, что, не дай бог, будь война в Советском Союзе, люди бы так не относились к ней. Значит, эта война неправильная, под каким соусом её ни подавай.

Только родители тех, кто носит погоны, сейчас умирают от страха за своих детей. Взять отца Игоря – мужик прикурить не мог, так дрожали руки в ожидании плохой вести. Слава богу, набожным он стал за последние годы. Слава богу, он к ним не с похоронкой. Но кто знает, что случится завтра...

А Саньку никто не ждёт. Парень этот – прирождённый тактик. За друга порадуется: тому и девушка, и сестра написали. Согреют и его их строки. Он не знал содержания писем, и хоть они были не заклеены, даже глазами не пробежал. Этот всё правильно прочитает.

Так и случилось: Игорь читал Саньке оба письма вслух, даже те строчки, где Танюшка упрекает его в том, что не подарил ей брачную ночь, а ещё лучше бы оставил ей ребёнка – не тосковала бы тогда она, некогда было.

Читая письмо Маринки, Игорь запнулся в том месте, где она пишет, что Алёнка ждет ребёнка. Он почему-то думал, что она нравится Саньке, а он – ей. Но, видимо, предпочла спокойную жизнь со своим Витьком. Он неплохой, в общем-то, парень, балабол только.

Эти два листочка, написанные торопливым женским почерком, смогли унести его мысли через горы, туда, где светились теплом окна и глаза любимой девушки. Видел Игорь и мать, дрожащую как осиновый листок, понимая, что если не вернётся, то и они с отцом на белом свете долго не задержатся.

Санька с молчаливой полуулыбкой слушал нехитрые строки о той жизни на гражданке, и всё ему казалось немножко наивным, но уходить от друга не хотелось, он как будто ждал чего-то ещё.