Ад и обожание

Пролог

Середина осени в Испании. Ветер холодный и пронизывающий, он срывает с деревьев последние листья, которые шуршат под ногами и кружатся в тусклом свете фонарей. Узкие улочки старого города выложены камнем, местами скользким от недавнего дождя, и каждая кочка кажется ловушкой. Каменные стены домов, покрытые трещинами и лишайником, отражают тусклый свет фонарей, создавая длинные, тревожно изгибающиеся тени. В этих переулках легко потеряться, и я знаю это, чувствуя, как холод сковывает руки и спину.

На мне всего лишь джинсы и лёгкий свитер — явно не по погоде. Мороз ощущается до костей, но дрожь, что сковывает тело, — не от холода. Это страх. Густой, липкий страх, который сжимает каждую мышцу, заставляет сердце колотиться, словно оно хочет вырваться наружу. Каждое движение, каждый звук — шаги редких прохожих, далёкий скрип ставней, отдалённый гул машин — кажется угрозой. Кажется, что всё вокруг шепчет: остановись, нет пути назад, дальше только ужас.

Я иду по улице, обтянутой домами с высокими стенами. Иногда свет фонарей прорывается сквозь балконы и ставни, но не освещает путь полностью. Всё вокруг кажется одновременно знакомым и чуждым, будто город живёт своей жизнью, наблюдает за мной и ждёт ошибки. Я чувствую, как дыхание учащается, руки сжаты в кулаки, сердце готово вырваться из груди.

Передо мной высокие ворота. Охранники стоят по обе стороны, их фигуры кажутся большими и непреклонными, но в глазах нет агрессии — лишь внимательность. Они смотрят на меня несколько секунд, затем без лишних вопросов пропускают внутрь. Так легко… — пронзает мысль. Но тут же в голове рождается холодная тревога: А выпустят ли меня так же легко? Когда всё случится, отпустят ли без проблем?

Шаг за шагом я двигаюсь по короткому коридору, ведущему к двери. Каменные стены будто сжимают меня в объятиях паники, а каждый шорох отражается эхом, заставляя сердце биться ещё сильнее. Ветер проникает через щели в ставнях, холодный и резкий, но я почти его не ощущаю — страх блокирует все ощущения, кроме внутреннего напряжения.

Я подхожу к двери, дрожащей рукой стучу. Кажется, что тишина вокруг усиливается, каждое мое движение слышит кто-то невидимый, следит за каждым шагом. Сердце готово вырваться, дыхание перехвачено, мысли путаются: Что будет, если откроется? Что если всё закончится здесь и сейчас?

И вдруг дверь медленно открывается. На пороге — он. Без предупреждения, без лишних слов. Глаза — жадные, опасные, одновременно полные странного, почти болезненного обожания. Холод сковывает тело ещё сильнее, а сердце замирает, будто оно понимает, что выхода нет. Я ступаю через порог, и весь мир сжимается до размера этого мгновения, полного страха и напряжения, когда шаг назад уже невозможен.

Мужчина стоит в дверном проёме, его фигура почти сливается с тенью, но глаза сверкают, как голодные огни. Он смотрит на меня так, будто пытается заглянуть внутрь каждой мысли, каждой дрожи моего тела. И шепчет:

— Аделина…

Голос низкий, почти приглушённый, но в нём слышится уверенность и хищная жадность одновременно. Потом он усмехается, чуть криво, и добавляет, едва заметно:

— Всё-таки пришла? Не боишься последствий?

Дрожь пробегает по моему телу, сердце стучит так, что кажется, будто его слышат все стены вокруг. Я едва нахожу в себе голос, чтобы спросить:

— Где… Луна?

Слово вырывается из горла с трудом, но оно самое важное. Я знаю, что её жизнь зависит от того, как я себя поведу. Мужчина не говорит сразу. Он медленно улыбается, взгляд его блестит холодной удовлетворённостью, словно игра только начинается.

— Проходи, — шепчет он наконец.

Он отступает в сторону, открывая путь в дом. Внутри всё кажется тёмным, почти поглощённым тенью, но ощущение опасности усиливается с каждым шагом. Я делаю первый шаг через порог, дрожа от страха, и ощущаю, как холодный воздух улицы уступает место густой, тяжёлой атмосфере дома.

Мои пальцы инстинктивно сжимаются на краях свитера, сердце колотится, дыхание перехвачено. Я знаю, что каждая секунда здесь — риск, но другого выхода нет. Шаг за шагом я продвигаюсь внутрь, осознавая, что дом теперь полон неизвестных угроз, и что тот, кто меня пропустил, — не оставит меня здесь без своего контроля.

Я резко поворачиваюсь к мужчине, глаза полны ужаса и отчаяния:

— Где Луна? Что ты с ней сделал?

Он медленно улыбается, словно наслаждаясь моим страхом, и спокойно отвечает:

— Твоя сестрица в подвале. Хочешь увидеть её?

Сердце сжимается в комке, дыхание перехватывает паника. Подвал… Значит, всё это время Луна была здесь, в руках этого человека. Я чувствую, как холодный пот проступает на спине.

— Покажи мне её, — шепчу я дрожащим голосом.

Он пожимает плечами, затем спокойно произносит:

— Пойдём.

Мы спускаемся по скрипучей лестнице в подвал. Каждый шаг отдаётся в ушах глухим эхом. Я почти не слышу ничего, кроме стука сердца и собственного дыхания.

Когда я открываю дверь подвала, мир словно замирает. В углу сидит Луна. Она — худенькая, с длинными тёмными волосами, спутанными и грязными, которые падают на лицо. Глаза огромные, мокрые от слёз, взгляд потерянный и испуганный, будто она только что осознала, что здесь никто не придёт на помощь. Её одежда разорвана и вся в пыли, колени поджаты к груди, руки связаны перед собой, а плечи дрожат. Она хрипло всхлипывает, издавая тихий, хлипкий звук, который разрывает сердце.

Я замерла на месте, ощущая, как паника и ужас сливаются с яростью. Не важно, как сильно боюсь я, я больше не могу позволить, чтобы с Луной случилось что-то ещё.

Я бросаюсь к Луне и крепко обнимаю её, стараясь вложить в объятия всю силу и защиту, которой способна. Её тело дрожит, хриплое дыхание сливается с моим, слёзы текут по щекам, и я сжимаю её сильнее, шёпотом пытаясь успокоить:

— Всё хорошо… Я здесь… Всё будет хорошо…

Мы остаёмся так несколько минут, прижавшись друг к другу, обе плачем, словно пытаясь выплеснуть весь ужас последних часов. Сердце бьётся как безумное, в голове крутятся мысли о том, что этот кошмар ещё не закончился.

Кармен

Год назад

Хлопок дверцы шкафа вырывает меня из сна так резко, будто кто-то дернул за нерв. Я вздрагиваю, поворачиваюсь на бок и утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь вырвать у утра ещё хотя бы пару минут. Бесполезно.

Снова хлопок. Потом шуршание пакетов, цоканье каблуков по полу и мерзкий, нарочито громкий зевок — как будто она делает это специально, чтобы я точно проснулась.

Я знаю этот сценарий наизусть.

Мы живём не в общежитии, а в съёмной квартире, но для моей соседки это никогда ничего не значило. Никаких границ. Никакого уважения. Для неё существует только она сама и её расписание, а остальное — не её проблема.

Музыка. Конечно же, музыка. Телефон орёт на полную громкость, какой-то бодрый трек, от которого хочется не проснуться, а умереть окончательно. Шесть утра. Шесть. Я пришла с подработки после полуночи, ноги гудели так, будто я прошла пешком полгорода, и единственное, о чём я мечтала, — это сон. Глубокий, без снов, без мыслей. Но у Вселенной, как обычно, другие планы.

Я лежу, смотрю в серый потолок и считаю вдохи, чтобы не сорваться. Один. Два. Три.

Она может до трёх ночи болтать по телефону, смеяться, обсуждать чужие жизни так громко, будто я — предмет мебели. Может включать фен, когда знает, что мне вставать через пару часов. Может таскать сюда своих подруг, не предупреждая, и косо смотреть, если я делаю замечание. А потом искренне удивляться: «Ой, а ты спала?»

Да. Я спала. Всегда сплю. Потому что работаю. Потому что учусь. Потому что у меня нет богатых родителей и запасного плана.

Я переворачиваюсь на спину и зажмуриваюсь. В груди неприятно тянет — не от злости даже, а от усталости. От того, что это не первый раз и не десятый. От того, что я давно привыкла терпеть.

— Ты не спишь? — доносится из кухни, слишком бодро, слишком громко.

Я не отвечаю.

Пусть думает, что сплю. Пусть хоть на секунду почувствует себя неловко. Хотя кого я обманываю — такие, как она, не чувствуют неловкости.

Я медленно сажусь на кровати, натягиваю старый свитер и чувствую, как внутри поднимается знакомое, глухое раздражение. Тогда я ещё не знала, что это утро — одно из последних, когда моя жизнь была обычной. Когда самым большим злом казались громкая музыка, хлопающие дверцы и чужое равнодушие.

Я снова закрываю глаза. Считаю вдохи. Один. Два. Три.
Шум постепенно растворяется, будто его уносит куда-то далеко. Усталость побеждает злость. Я проваливаюсь обратно в сон — тяжёлый, вязкий, без снов.

Когда я просыпаюсь снова, в комнате тихо.

Слишком тихо.

Я открываю глаза и смотрю на пустую кровать напротив. Кармен уже ушла. Ни музыки, ни голоса, ни запаха её резких духов. Только утренний свет, пробивающийся сквозь шторы, и странное чувство опустошения.

Я выдыхаю и прикрываю глаза рукой.

Тишина — единственное, что сейчас спасает.

Я лежу ещё несколько минут, глядя в потолок, и думаю о том, что так дальше продолжаться не может.

С этой подработкой пора завязывать. Правда пора.

Посудомойка в ресторане — звучит просто, но на деле это ад. Бесконечные горы тарелок, жир, кипяток, чужие остатки еды, от которых к концу смены мутит. Смена до глубокой ночи, иногда — почти до двух. Возвращаешься домой на автомате, не чувствуя ни рук, ни ног, будто тело оставила где-то там, между раковиной и стеллажами. А утром — университет. Ко второй, в лучшем случае к третьей паре. С красными глазами, с головной болью, с дрожью в коленях.

Зарплата неплохая. На жизнь хватает — аренда, еда, мелочи. Но какой ценой?

Я вздыхаю и прикрываю глаза ладонью.
Мне всего восемнадцать, а я уже чувствую себя выжатой, как тряпка.

Нужно искать другую работу. Полегче. Нормальный график. Желательно — офис.

Мысль заставляет меня усмехнуться. Почти нервно.

Офис. Да уж.
Кто возьмёт в офис восемнадцатилетнюю девушку без диплома, без опыта, без «правильного» резюме? Смешно. Даже звучит глупо. Я представляю, как кто-то из серьёзных людей смотрит на меня поверх очков и вежливо говорит, что мне перезвонят. И, конечно же, не перезванивает.

Но всё равно…
Так больше нельзя.

Я медленно сажусь на кровати и тянусь, чувствуя, как ноют мышцы. Если я не уйду сейчас, я просто сломаюсь. И эта мысль пугает куда сильнее, чем неизвестность.

Я поднимаюсь с кровати, стараясь не шуметь — скорее по привычке, чем из необходимости. Кармен уже нет, квартира кажется непривычно пустой и тихой, и от этого даже немного легче дышится.

Наша квартира — однокомнатная, тесная и уставшая. Съёмная, конечно. Из тех, где всё вроде бы на месте, но ничего не радует глаз. Мы снимаем её на окраине Валенсии, в старом доме с узким подъездом и вечным запахом сырости. Дом пережил не один десяток лет и, кажется, давно махнул на себя рукой.

Комната одна, и она же — всё сразу. Здесь стоят две кровати, разделённые узким проходом и старым шкафом, который должен был создавать иллюзию личного пространства. Не создаёт. Мой угол — попроще: узкая кровать, маленький стол у окна и полка с книгами и тетрадями. У Кармен — больше хаоса, косметики и громких вещей.

Кухня — крошечная, совмещённая с коридором. Старый холодильник, который гудит так, будто вот-вот взлетит. Плита с облезшими ручками и столик на двоих, за которым мы почти никогда не сидим вместе. Ванная — отдельная боль: узкая, с пожелтевшей плиткой и душем без шторки, из-за которого после каждого мытья пол превращается в маленькое озеро.

Но выбора у меня нет.
Одну такую квартиру я не потяну — даже с подработкой. А других людей, готовых снимать жильё со мной, просто не нашлось. Все мои одногруппницы — местные, живут у родителей. Пара девочек из общежития даже не думают о съёме — зачем тратить деньги, если можно жить почти бесплатно.
Так что Кармен — не выбор. Кармен — необходимость.

Я иду в душ. Тёплая вода стекает по плечам, и я на пару минут закрываю глаза, позволяя себе просто стоять и ни о чём не думать. Смываю с себя усталость, запах ресторана, чужую ночь. Тело постепенно расслабляется, но в голове всё равно крутятся мысли — о работе, о деньгах, о том, как долго я ещё смогу так жить.