Адвокат моего бывшего

Глава 1: Начало конца

Утро начиналось так, как и сотни до него — ровно, правильно, по расписанию. Кофемашина выдала два густых эспрессо, аромат которых наполнил кухню бодрящим ароматом, а за панорамным окном рассветное солнце медленно поднималось над застывшим перед пробуждением городом на горизонте.

Владлена любила эти минуты — первые двадцать спокойных минут перед бурей рабочего дня. Кофе, новости без звука, планшет с расписанием встреч. Всё выглядело правильно, как в глянцевом журнале о «женском успехе».

Только тишина была слишком плотной. Не уютной — чужой.

Она сидела за барной стойкой, следя, как капля воды стекает по стеклянной чашке. На мраморной столешнице отражался её профиль — ухоженное лицо, чуть усталый взгляд, слишком прямые плечи. Всё под контролем. Как всегда.

Дверь наверху хлопнула.

Она даже не подняла головы: шаги мужа по лестнице можно было узнать среди сотни других — чёткие, уверенные, с тем особым нажимом, который оставляют мужчины, привыкшие к власти.

— Ты уже встала, — сказал он, проходя мимо, словно мимо очередной подчинённой. — Хорошо. Надо поговорить.

Владимир был идеально выбрит, в свежей рубашке, с тем самым выражением лица, за которое она когда-то и полюбила его — уверенность, сила, умение принимать решения. Теперь всё это раздражало, казалось неуместным и излишним.

Она молча подала ему чашку кофе. Он не взял.

— Ты слышала, что я сказал?

— Слышала, — спокойно ответила она, глядя в окно. — Только не уверена, что сейчас лучшее время.

— Лучшего не будет. Мы уже третий месяц живём как соседи. Это ненормально.

Она аккуратно поставила чашку обратно на стол, чтобы не расплескать кофе.

— А ты хотел бы, чтобы мы делали вид, будто всё хорошо?

Он вздохнул, проходя по кухне. Квартира была большой — слишком большой для двоих, и каждая комната теперь звучала эхом их несказанных фраз и данных слишком давно обещаний.

— Влад, я устал от этого ледника. От твоего молчания, от вечного контроля. Всё время кажется, что я на собеседовании.

— А я устала быть твоей декорацией, — тихо сказала она.

Он остановился.

— Декорацией? Ты живёшь в доме, где каждая вещь куплена ради тебя, создана, чтобы тебе угождать. Машина, украшения, путёвки — это всё декорации, да?

— Всё, кроме любви, — ответила Владлена тем спокойным ровным тоном, который так раздражал её мужа последнее время.

Пауза была долгая, почти осязаемая. Потом Владимир коротко усмехнулся — без веселья, отводя взгляд в окно.

— Любовь, — повторил он и процедил это почти сквозь зубы. — Ты вспоминаешь о ней только когда всё рушится.

Она встала, сложила руки на груди. В ней было всё то, за что её уважали партнёры — собранность, холодная логика, умение держать удар. Но сейчас это умение работало против неё.

— Я вспоминаю о ней, когда понимаю, что больше ничего не держит, — сказала она. — Ни уважение, ни привычки, ни даже страх остаться одной.

Он резко повернулся, словно хотел что-то ответить, но промолчал. Сжал пальцы в кулак, а затем всё-таки взял подготовленную для него чашку кофе, словно запоздало принимая её заботу.

— Мы не закончим этот разговор и ни к чему не придём, — сказал он ровно. — Как обычно. Ты погрузишься в свою работу, я — в свою. И вечером всё повторится.

— Возможно, — спокойно ответила она, руки опустились по швам, больше не сложенные на груди, словно ей больше не от чего было защищаться. — Но документы уже готовы.

Тишина сгустилась и начала душить мгновенно.

Он замер, как будто не сразу понял смысл сказанного. Чашка кофе, из которой он так и не отпил, с глухим стуком опустилась на столешницу рядом с ней.

— Повтори. Какие документы?

— Развод. Через суд.

Владимир шагнул к ней ближе — не угрожающе, но с тем самым напором, который когда-то казался ей мужественным.

— Без разговора со мной? Без попытки разобраться?

— Мы разбирались пять лет, — тихо ответила Владлена, она была сильной, иногда слишком, но сейчас опустила взгляд в пол, чтобы он не видел её глаз и того, что в них плескается уже очень давно. — Просто ты не заметил.

Он хотел что-то сказать, но промолчал. Отступил, взял пиджак со спинки стула.

— Знаешь, — сказал он наконец, обдумывая свои следующие слова, — может, это и к лучшему. Ты всё равно не умеешь быть счастливой.

Она улыбнулась — устало, почти ласково, понимая, что он просто пытается её уколоть, проверить её решимость.

— Возможно. Но теперь это будет моя ошибка, а не наша.

Она сжала ручку чашки чуть крепче, чем следовало, когда вновь подняла её со столешницы и сделала глоток, даже не чувствуя горького вкуса. Горечи она уже вкусила с лихвой.

Кофе уже остыл, но она всё равно сделала ещё один глоток — просто чтобы потянуть время и не сказать лишнего, не начать сомневаться или объяснять своему мужу причину её решения, так, будто он действительно не знает в чём дело. Тонкий след помады на ободке казался единственным ярким пятном этим утром.

Кремовая рубашка, идеально выглаженная, сегодня раздражала. Манжеты будто слишком сильно сдавливали запястья, ткань липла к коже. Каблуки, любимые лодочки, в которых она обычно чувствовала себя собранной и уверенной, впивались в пятки. В зеркале, позади Владимира, отражалась всё та же ухоженная женщина с холодным взглядом и чёткой линией губ. Однако, напротив него будто стояла лишь её бледная уставшая копия, которая не хотела этого признавать.

— Я спросил, почему?! — голос Владимира прорезал воздух, как вспышка, когда он понял, что его маленькая провокация не сработала. — Почему ты опять решила всё сама? Без меня, без совета, как будто меня нет вовсе!

Он стоял напротив, в безупречном костюме, сшитом специально для него, с лицом, которое она когда-то считала самым родным, самым красивым. Сейчас же ей хотелось отвернуться — не от слов даже, от выражения в его глазах: смесь раздражения и снисхождения, словно он пытался достучаться до несмышлёного ребёнка, который сделал очередную глупость.