Агон. Испытание Крови

От автора.

Если вам откликается эта история, не проходи мимо. Добавьте в библиотеку, поставьте лайк, напишите комментарий — это не формальность, это буквально то, что помогает мне продолжать. Это реально важно.

Обновления каждый день!

Пламя Очищения

Площадь перед храмом Дракона утопала в дневном свете. Каменные плиты под ногами давно раскалились. Воздух стоял неподвижно. Люди заполнили пространство плотным кольцом. Стояли в полной тишине и смотрели в центр площади.

Двух юношей вывели босыми к центру площади. Их ногам было горячо, но это ещё ничто, в сравнении с тем, что ждало их.

На них были надеты серые дешёвые туники. На головах были мешки. Руки связаны за спиной. Они шли, неохотно переставляя ноги. Их подталкивали. У одного ноги дрожали при каждом шаге, и только руки стражников не давали ему упасть. Второй держался прямо, гордо.

На середине площади их остановили. Прямо перед храмовыми вратами, у двух чёрных каменных столбов, гладко обтёсанных, с вырезанными рунами — Столбы Пламени.

Цепи звякнули, когда их прикрепили к древним кольцам на столбах. Руки и ноги заключённых оказались почти неподвижными. Мешки сняли с их голов. Тогда гордость у второго сразу исчезла и пришло осознание, что его ждёт страшная смерть.

Рядом стояли жрецы в огненных одеяниях. Стража отошла в стороны.

На ступени храма вышел медонар — судья Агона, высокий, сухощавый. Он оглядел площадь, людей, столбы, обречённых. Он стал говорить голосом, высоким, почти звонким, без жалости:

— Эти двое, урождённые из Великих Домов Арсин и Кассарин, пытались уклониться от священного долга. От участия в сто тридцать девятом Агоне. Но Агон — не выбор. Это обязанность. Каждый, кто несёт в себе Горящую Кровь, служит не себе, а народу. Ибо служение есть первейшая обязанность рождённых в Великих Домах. Отказ есть измена. Измена есть смерть.

Он сделал паузу, прежде чем продолжить, а затем ровным властным голосом зачитал:

— Во славу предков и закона. Народ Андарии, слушай приговор. За уклонение от служения, за нарушение Горящего обета и за предательство Долга — смертная казнь. По древнему закону они будут преданы очищающему пламени.

Жрецы подошли. Один нёс чашу с растопленной смолой. Второй — зажжённый факел.

Когда они приблизились, один из заключённых вдруг запрокинул голову и закричал, сначала глухо, потом всё громче, срывая голос:

— Я молю! Прошу! Позвольте пройти Агон! Позвольте искупить вину! Я готов! Услышьте меня! Я пройду всё! Все круги, все испытания! Клянусь Камнем! Предками клянусь!

Он бился в цепях, дёргал плечами, рвался вперёд.

— Я не хочу умирать! Я не знал, что творю! Прошу… Прошу…

Но никто из жрецов даже не посмотрел на него.

У подножия столбов вылили смолу поверх заготовленного хвороста и брёвен. Площадь мгновенно наполнил едкий, чуть сладковатый запах.

Факел передали главному медонару. Он шагнул вперёд, произнёс короткое:

— Да будет очищение.

Он обошёл столбы по кругу, поджигая хворост со всех сторон. Жар быстро почувствовался даже в нескольких шагах. На лицах приговорённых проступили слёзы ужаса.

Огонь подступал низом, обволакивая ноги, подолы туник. Смола на ветках кипела. Пламя было плотное, сухое и жаркое. И тогда они закричали. Первый закричал хрипло, обрывисто. За ним второй: рвано, отчаянно. Тела дёрнулись, заколыхались в цепях. Один выгнулся назад, другой вжался в столб. Кто-то в толпе всхлипнул. Но никто не двинулся и не покинул площадь.

Огонь полз вверх, по одежде, по коже. Загорелись волосы, трещала плоть. Несколько долгих минут над площадью не утихали крики, рвались наружу хрипы.

Когда всё стихло, жрецы подошли и склонили головы. Смола выгорела. Тела почернели и осели. Толпа безмолвствовала. Казалось, даже ветер затаился.

Потому что Агон — это не выбор. Агон — это обязанность.

1. Астерионы. Кандидат

Все путалось, как в тумане. Мысли перемешивались и терялись в считанные мгновения. Тусклый свет факелов едва пробивался сквозь вязкую тьму подземелья, отбрасывая дрожащие тени на холодные, выщербленные стены. Тяжёлые каменные ступени уходили вниз, растворяясь во мраке. Камень под ногами был скользким, будто пропитанным потом и кровью тех, кто ступал сюда прежде.

Ирида шагала вниз медленно. Ноги сами замедляли ход, будто что-то мешало идти туда, куда звала судьба. Доспехи холодили кожу, их тяжесть сковывала плечи. Рукоять меча в ладони казалась нереально твёрдой, чужеродной, а сам меч неподъёмно тяжёлым.

Казалось, стены двигались. Ирида обернулась и не узнала ни проход, ни лестницу — они выглядели уже иначе.

В голове всё окончательно спуталось, будто в галлюцинациях. Голоса, как размытые силуэты во мгле, пересекались, сталкивались, расплывались прежде, чем успевала их ухватить. Шёпоты…

— Ты должна…

— Ты должна…

— Ты должна…

Тревога вплеталась в шаги, вжималась в позвоночник, змеилась по коже. Она шла. Шла, чувствуя, как страх замирал в груди и колол под рёбрами ледяной иглой. Не страх смерти, а страх поражения. В груди колотилось сердце, и этот стук, бойкий, отдавался в висках. И ей пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы противостоять этому страху.

Пламя факелов выхватывало её силуэт из мрака: высокая, стройная, собранная, как натянутая тетива. Медные пряди волос, выбившиеся из-под шлема, дрожали в свете, обрамляя голубые глаза и совсем молодое лицо, на котором не осталось детской мягкости — только тень упрямо сжатых губ и тяжесть взгляда, в котором боролись решимость и паника.

Внизу кто-то ждал.

Она чувствовала это кожей. Чувствовала, как воздух становился тяжелее, отчего дыхание вдруг стало слишком громким.

Мысли путались. Это же ни враг, ни чужак. Это… Имя вспыхнуло резкой болью. Тирон. Её двоюродный брат и её соперник. Единственный, кто стоял между ней и дорогой на Агон. Когда-то он улыбался ей, водил по залам их дворца за руку. Сейчас кто-то из них должен был умереть в схватке.

Ириде нужна была победа. Не потом. Не завтра. Здесь и сейчас. “Здесь и сейчас”, — слышалось эхом. Это долг перед семьёй, пожизненный, который невозможно закрыть. Чтобы обрести новый долг, но уже перед народом.

Она видела их лица, как будто они смотрели на неё из темноты. Видела суровое лицо отца, его тяжёлый взгляд, из-за которого внутри все покрывалось коркой льда.

— Победи…

— Победи…

— Или разочаруешь…

Слова сжимали грудь, накатывали, дробились эхом, наслаивались одно на другое, обволакивая её, сжимая горло.

Она сжала кулаки, вцепившись в рукоять меча так сильно, как могла. Она готовилась долго. Её готовили к этому дню, но она была уверена, что недостаточно. Она прошла боль, кровь, бесконечные тренировки, после которых тело должно было стать сильным, после которых страх должен был исчезнуть.

Но он не исчез.

Пальцы рук дрожали. Ноги налились свинцовой тяжестью.

Мучила злость. Злость, горькая, из-за того, что до сих пор не чувствовала себя готовой к схватке.

Ириду бил озноб, но не от холода.

Тьма расступилась, и Ирида шагнула вперёд. Наконец она вышла из бесконечного лабиринта, который вёл её вниз.

Арена открылась перед ней внезапно, резко, словно она прорвалась из глухого, удушающего подземелья в иной мир, мир сражений, крови и предсмертных криков, что навеки застыли в этих стенах.

Здесь не было солнца и неба. Только своды, уходящие ввысь, окутанный полумраком. Свет огня плясал на камнях, придавая всему нереальный оттенок. Стены были сложены из грубо обтёсанных блоков, тёмных от времени, с глубокими выбоинами.

Здесь сражались, здесь умирали. Здесь оставляли судьбу на волю богов и собственную силу.

Выл ветер, резкий, гудящий в арках, не умолкающий веками, вечный свидетель. Он рвался в расщелины между камнями, свистел в узких проходах, ударялся о стены, словно хотел снести их, но лишь дробился на тысячу голосов.

Здесь все было пропитано этим: непредсказуемостью судьбы, и в то же время фатальной предначертанностью. В голове Ириды мелькнуло, что не зря андайцы, построившие это место, верят в Анда-Медон. Смерть предначертана каждому, но лишь от воина зависит, станет ли она его поражением или последним подвигом.

На противоположной стороне, в глубине арены, темнел проход. Тот, через который должен был выйти её соперник…, и он вышел. Тирон.

Сначала только тень, что колыхнулось в глубине, а затем свет факелов выхватил его из мрака. Высокий, сильный, в доспехах. Лицо, знакомое с детства. Теперь оно было холодным и чужим. В глазах не было ни злобы, ни презрения. Только уверенность, не знающая сомнений.

Клинок в его руке блеснул в свете огня.

Сердце Ириды билось слишком быстро. Она подняла меч. Всё тело напряглось. Затем она стиснула зубы, и они сошлись.

Ирида наносила удары быстро, отточено, со всей силой, что накопила за годы. Но что-то было не так.

2. Наварисы. Кандидат

Кто-то с силой распахнул ставни. Свет ворвался в комнату и заставил зажмуриться. Деймон с трудом приоткрыл один глаз, зарычал, натянув на лицо простыню.

— Вставай, Наварис! — раздался знакомый голос. — День уже на излёте, а ты всё ещё воняешь вином и дворовыми девками!

Он застонал. Голова будто была набита галькой с берега, в висках пульсировало. Деймон попытался сглотнуть. Во рту было сухо, как в пустыне, а воспоминания о вчерашнем всплывали разорванными образами: пир у купца, восточные девушки в танце на столе, потом одна из них сидит на коленях. А потом кто-то плеснул на него водой. Или вином. Да какая теперь разница...

— Эраст... — хрипло, почти со стоном, выдавил Деймон. — Ты из пепла вылеплен, что ли? Опять своими педантичными ручонками лезешь в чужой покой? Дай поспать, а… Ещё не поздно...

Эраст, его наставник, прямой как копьё, стоял у ног Деймона, сложив руки за спиной. Высокий, сухой, с суровым лицом. Он был слишком подтянутым для своих лет. На нём была белая туника, ни единой складки, ни пятнышка. Он смерил Деймона взглядом, будто хотел запомнить каждую черту и навсегда вырезать её из памяти, потому что от него веяло позором.

— Поздно, — сказал он холодно. — Поздно готовиться, поздно осознать, кто ты, и поздно исправить свою дурную славу. Ты — кандидат в Хранители. А ведёшь себя, как последний шут. Где дисциплина? Где уважение к Агону, к семье и к традициям?

Деймон сел, морщась от боли в затылке. Голый по пояс, с мускулатурой, натянутой, как у выносливой гончей, он почесал грудь и огляделся в поисках к кувшину с водой. Сделал глоток, вытер рот.

— Ужин будет? — спросил он, щурясь на свет. — Или ты опять решил кормить меня разговорами?

— Ты съел его вчера с рук танцовщицы. — вскинул бровь Эраст. — Ты думаешь, здесь пир? Думаешь, ты один такой умный, и все остальные только и ждут, когда Деймон Великий Завоеватель соизволит нагуляться и почтить их своим визитом?

Он бросил на кровать сложенную тунику.

— Через три недели сюда прибудет твой отец. И, клянусь Камнем, если он увидит тебя в таком виде, тебе не поможет ни твоя фамилия, ни даже твой острый язык.

Это попало. Деймон поднял голову, всмотрелся в Эраста. Глаза стали чуть темнее.

— Прекрасно, — бросил он небрежно. — Пусть приезжает. Посмотрим, что он сделает. Заставит меня тренироваться? Что, показать ему, как я владею клинком? Или, может, мне ещё и танец исполнить для него?

Эраст выдержал паузу.

— Ты не понимаешь, что на кону, — тихо произнёс он.

— А ты не понимаешь, что мне скучно, — отозвался Деймон. — Какая там тренировка сегодня? Бросание копья в стену? Скачки по кругу на деревянном коне?

— Через час ты должен быть на плацу, — голос Эраста стал стальным. — Будет бой со щитами. Тебе нужно отрабатывать защиту.

— Отрабатывай сам. Мне сегодня нельзя напрягаться — я на строгом режиме восстановления, — ухмыльнулся Деймон, потягивая руки вверх. — Печень — дело тонкое.

Эраст шагнул к двери, задержавшись на пороге.

— Ты можешь изображать дурака перед кем угодно, Наварис, но в этот раз будет охрана. Они проследят, чтобы ты был там, где должен быть.

— Ах вот как, — зевнул Деймон, — значит, я теперь ещё и под стражей? Как преступник?

— Как бездельник…, потому что ты не понимаешь по-хорошему, — коротко бросил Эраст и вышел.

Деймон с усмешкой сказала вдогонку:

— Да всё я понимаю, — а потом тихо добавил, — только мне плевать.

Эраст вряд ли услышал последние слова, но Деймону было все равно, хотя он все-таки выкрикнул ему вслед:

— Если хочешь учить меня, подожди до утра. Завтра. Или лучше послезавтра.

Он упал на спину и закрыл глаза. А в голове продолжало пульсировать. Но тень отца уже маячила где-то в углу комнаты и не давала лежать спокойно.

Он не успел вновь открыть глаза, как двое солдат пришли и встали снаружи у его двери, вооружённые и явно раздражённые от самой идеи охранять Деймона Навариса. Они заняли пост у двери, как и велено, но не знали, что хитрый Деймон испарится, ловко и бесшумно, будто кот.

Когда один из стражей зевнул, прикрыв рот медной ладонью, а второй заболтался с юной служанкой, с лёгким скрипом шевельнулась черепица у балкона.

Босиком, без туники, с вечно лукавой улыбкой на лице, Деймон выскользнул, прихватив сандале в руках.

Он повис на карнизе, перебросил ногу и в следующую секунду уже спрыгивал в переулок, мягко, с толком, зная куда приземляться, точно делал это уже не раз. Он не оборачивался. Просто нырнул в прохладу каменных арок и был таков. Дом Постоя остался позади, как сон с охраной у дверей, вычищенными залами и тяжёлым запахом чужой воли. А впереди шум улиц, соль в воздухе, волны и встреча с друзьями на берегу.

Чтобы не привлекать внимания, он шёл Тайными аллеями Верхнего Андорана. Теми самыми, что когда-то строили для слуг. Они не должны были портить своим видом дорого украшенные улицы. Но теперь этими аллеями пользовалась дети знати. Узкие, запутанные, пахнущие старым камнем, влагой и мочой, впитавшейся в щели за годы, они вели вниз — к порту, к свободе и к морю.