Академ

Веселая Наука

Недавно начала чтение призабавнейшей книжки «Веселая наука» Фридрихах Ницше. Забавность в ней качество исключительно положительное. Читатель становится большим ребёнком, которому философ разрешил играть, спрашивать о чём угодно, баловаться всласть. Немецкие вирши то забрасывали смешки так, что приходилось ставить чашку с чаем на стол, то удивляли своей точность. Игра - это поиск, а поиск - это движение. Последнее толкает мысль к сомнению. Всё поддаётся сомнению!

Можно сколько угодно оправдываться социальным положением, совестью и прочими удобными для существования привычка. Хоть и движимый инстинктом, человек способен влиять на свою жизнь. В первую очередь, он начинает этим заниматься, когда обращает всё своё внимание на себя. Когда мне было двенадцать лет, внезапно умер мой отец. Я вернулась со школы, его подруга отвела меня "поговорить" в спальню. На подушке без наволочки было пятно запекшейся крови размером с два моих детских кулачка. Я ничего не поняла. Слушала внимательно, но, казалось, слова прошли насквозь. Что такое смерть? Что после смерти? Плоская пустая тарелка с крошками - остатки нашей с папой жизни.

Весь мой привычный уклад жизни вот-вот изменится навсегда. Я сижу в ванной. Мысли полезли в голову. Перебирала все варианты: где буду жить, как буду жить. Мозг пытался себя занять, страх обуял. Самым важным тогда было - не потерять друзей, остаться жить в доме, где всё напоминало о папе. Вышла в зал. Как выбросить часть себя? Стены со старыми жёлтыми обоями в цветочек; картину, где снегом занесён кирпичный дом с покосившимся забором от друга отца; фортепиано, под которым лежал настройщик около шести часов, но дал ему жизнь. Папа тогда понимающе кивал - в вопросах инструментов музыканты щепетильны. Над кроватью в простой рамке висел мой детский портрет. В этом доме были только мы с папой, всё здесь было частью меня. Шел 2011 год. Неделю назад мне стукнуло двенадцать. Его подруга куда-то испарилась. Дома стало холодно: декабрьский ветер пробирал до костей: оконные рамы, двери, все они плакали и дрожали вместе со мной. Через неделю в Донецке наступил новый 2012 год без меня.

Самосознание странная вещь, каждый раз я натыкаюсь на новое неопознанное чувство в себе. И когда кажется, что все уже про себя поняла и узнала, оказывается, что совсем ничего не поняла, а узнала и того меньше. Многие вещи в моей голове были и до сих пор остаются ошибочными, очень страшно признаваться себе, что ты начинаешь любить этот быстрый город. Эту гигантскую Москву. Любовь ограниченная, но всё же она есть. Особенно, когда успеваешь на последний поезд в час ночи.

Тут хорошо работать, но не жить. Пока учусь - пойдёт, с 2020 успела привыкнуть к метро и ценам, а к людям не смогла. Блестит столица, хорохориться. Без настоящих друзей тяжело, это я ещё с детства помню. Тогда мне пришлось переехать на север Украины. Потом мы всё же вернулись в Донецк, но дом потерял душу. С каждым новым перемещением чувствую себя везде как дома, но как закончу учиться, хочу уехать в спокойное место. Для начала вернусь в Пермь, буду жить с животинкой. Квартира не в центре, зато через дорогу - дикий лес. Получается, уеду на городскую дачу.

Частный дом без братьев наших меньших теряет радушие. В детстве у меня было четыре кошки со странными кличками: Осёлчик, Чипушилка, Няня и Тимофей. Последний был ветераном, дымчатый страж холодильника, пропадал неделями - уход в загул, но всегда возвращался. Он со второго класса грел меня по ночам. Собаки были величиной не постоянной - что-то с ними случалось: то соседи отравят, то калитку не закроют и выбежит, а там пиши пропало. В общем, несмотря на непостоянство самосознания, любовь к животным во мне величина постоянная. Это от Отца.

С августа 2022 года я хозяйка котёнка. Мой парень уехал заграницу, а я осталась с Левой. С квартирой в Москве туго идёт, поэтому мы переезжаем в Пермь, надеюсь мне удастся уйти в академический отпуск, иначе, совсем загнусь. Правда, потом всё равно придётся искать жильё для себя и кота, но мы с этим справимся.

С появлением Лёвчика в моей жизни появилось ощущение семьи. Эта ответственность за маленькую жизнь нечто большее, чем нереализованный материнский инстинкт. Спокойствие. Можно дистанцироваться от социума, но общаться с котом. У нас свой отдельный мир с ветклиниками, походами в кафе, куда пускают нас обоих, историями случайных людей в метро.

Любовь, которую я испытываю к Лёве, похожа на страстное обладание уникальным драгоценным камнем. Я сама нашла его в пыльном сарае, никто не увидел его сияния. А я увидела, и теперь он мой. И вся любовь этого живого существа тоже обращена на меня. Когда я завела кота, то стала для него матерью-богиней. Каждый день вместе с ответственностью я ощущаю власть над другой жизнью. Так чувствуют себя родители.

Это властолюбие каждый день по рукам и ногам связывается совестью. Даже если я очень устала, то не могу оставить тяжелую переноску и уйти домой налегке. Пока мой кот живет на передержке, а я ищу пути отступления в академ, временами накатывает грусть: кто-то видит как Лёва растёт больше, чем я. Кто-то гладит его чаще, чем я. Моё сокровище - на музейной выставке, и каждый может прийти поглазеть на него. Это ограничивает мою власть, ограничивает мою любовь. Чтобы не сойти с ума - я не думаю о Лёве ежеминутно, не заглядываю далеко вперёд. Смотреть с дистанции о том, как здорово нам будет вместе жить в Перми, думать о том, как я доделаю ремонт намного приятнее, чем переезжать и делать ремонт. Однако, если всегда сохраняет дистанцию с целью, то можно попрощаться с самопознанием. Поэтому две коробки с вещами уже стоят в квартире, а третья готовиться к отправлению. Поэтому орхидея переехала к соседке. Поэтому сижу и пишу сейчас. Я радостно созерцаю свою жизнь, перемены, на которые решилась. Глаза боятся - руки несут переноску.

Литературная резиденция. I. Подъем.

Каждый день просыпаюсь в одно и то же время. В комнатке три на четыре метра тепло и пахнет деревом. Вспоминаю, как ранней весной мы с Валерой приезжали в шале на даче. Глухая деревенька в Подмосковье, три с половиной часа езды на электричке с пакетами из Перекрёстка. Местный магазин работает только в дачный сезон, а до него ещё далеко. Ворота занесло снегом, он подтаял и теперь калитка царапает ледяную корку. Пока Валера открывает дверь, я смотрю на ели и сосны, его дедушка высадил вдоль забора живую изгородь. Коричневая калитка открывает пусть в сердце леса.
На участке в проталинах видно мягкую коричневую землю. Белые пакеты с едой, их зелёные логотипы совсем чужие на молочном деревенском снегу. То ли рефлекс от земли, то ли прогревающее солнце, а блестел снег тогда, как золото в ушах матери. Тепло.
Чтобы не замерзнуть внутри мы включали обогреватели. Шале не утепляли, через стыки крыши со стенами тянуло зимним холодом.
Мы лежали на диване в домашней одежде. Было тихо и хорошо.

Москитную сетку в правом верхнем углу проклевали синицы. Упитанные птицы и сейчас стучат в окно. Скоро завтрак. Ночью не могла уснуть. Доски внутри комнаты янтарного цвета, блестят, а за окном серая стена леса, под жилистый бетон.
«На завтрак!» и стук в дверь. Пора вставать.

Где я? Там, где название определяет место. Село Чёрный Отрог в Оренбургской области. Я оказалась среди шести счастливчиков, я заслужила отдых. Живем, как в санатории - обед по расписанию. Две дороги от нашей гостиницы: направо - в село, налево - через лес к берегу реки, а если прямо пойдёшь - импровизированный мототрек, деревянная беседка на холме и трасса в Оренбург.

Конец октября. Мы тут уже около десяти дней. Я узнала весь процесс изготовления пухового платка, из уважения купила себе паутинку. Раньше платок/шаль/ паутинка были одним тёплым пуховым изделием, слова менялись от случая к случаю, теперь у каждого появились черты характера. Паутинка - скромница- красавица с широкой душой, которую можно продеть в обручальное кольцо. Шаль - девушка зажитистая матёрая, заботится о тепле больше, чем о красоте. В обручальном кольце ходит уже несколько лет сама. Пальцы опухли от постоянной работы, колечко и не снимешь. А платок - уже дама преклонного возраста, его и на голову в церковь оденешь и поверх старенького пальто, чтобы смягчить потертый ворот.
На завтрак сегодня молочная каша. Я съела пирожок со свеклой и выпила стакан морковного сока. Вчера была встреча с читателями в Сакакташе. Или не вчера. Дни сливаются в один тазик, как еда Жульке. Всё перемешивается и превращается в питательную, но нелицеприятную кашу-жижу. Жульку сюда привели резиденты до нас. Она увязалась за ними, потом обсудили пару вопросов, решающим фактором была просьба восьмидесятилетнего писателя: "Животных не хватает". Хозяйка гостиницы так не считала. Возможно потому, что в селе животные везде, а Гостиница - место культурного отдыха для городских и высокопоставленных местных. Островок европейской культуры в селе.
На встречах нужно рассказывать о себе и внедрять в сердца читателей интерес к литературе. Внедрять - самое точное слово для новых читателей. Если у них не было интереса к слову, то как же его взрастить на не плодородной земле? Тут только внедрять. О себе я рассказывать не люблю. В голове всё так стройно, а когда вслух произносишь - одно забыл, другое... Сокращаю биографию в угоду творчеству. Люблю читать стихи, это меня успокаивает. С прозой так гладко пока что не выходит, но прорвёмся.
Слушателям, конечно, интересна судьба писательницы, но больше, конечно, поэтессы, если посмотреть правде в глаза. О Литературном институте почти никогда никто не слышал, но как заходит разговор одним из первых задают вопрос: "Неужели можно научить писать?" Когда-то я отвечу "Можно, вас же в школе научили и писать, и разговаривать". А пока, если свести всё в тугой узел, учат в большинстве своем читать и анализировать. На письмо влияет множество факторов - но, в первую очередь, это потребность. Нет варианта - не написать. Ещё нужен азарт, если часы работы поделить на гонорар, то в общепит кажется не такой уж и плохой идеей. Качество же текста зависит от качества мысли. Вот чему учат в Литературном институте - думать, прислушиваться к себе, орфографии и пунктуации, которые занимают не последнее место в создании литературных шедевров. Приёмы саморедактуры текста нам рассказывают на семинарах, но ведь согласитесь, чтобы поработать над проблемой, её нужно сначала увидеть?
Когда я говорю про академический отпуск, справляются о моем здоровье. Мне интересно рассказывать про работу нервной системы со стороны врачебной практики, но человек чаще не желает об этом знать. И так, когда я начинаю рассказывать с самыми тёплыми чувствами о своём опыте, разговор заканчивается, человек уходит. Проявление чувств стесняет общество.
Моей соседке в Москве не нравится, что я сюсюкаюсь, когда показываю фотографии своего кота. В её семье любое проявление теплоты было неуместным. Забота у них перешла от эмоции к материи. Хорошая одежда, духи, опрятный внешний вид.

Когда ребёнок был больше похож на маленького взрослого, то его ценили и уважали. Тогда он не позорил семью. Теперь она ищет заботу и тепло в отношениях с мужчинами. Я удивляюсь, как ей удаётся долго удерживать отношения на одном уровне. Как она останавливает движение. Многим парням это не нравится, они хотят большего. Поэтому одни сменяются другими. Соседка не переживает из-за потерь, потому что вариантов всегда много. И они существуют параллельно. Множество полосок, как на шерсти Лёвы, которые нигде не пересекутся.

У меня так не выходит. В моем сознании люди очень близки друг другу. Просто они забыли об этом, а если им напомнить и показать, что бояться нечего, то за неделю, другую, вы вспоминаете, что давно знакомы. Оказываетесь на одной волне. Я много раз врезалась в скалу на этой волне. Поэтому стала ходить по другой дороге. По тропинке, где люди забыли, что давно знакомы, они проходят мимо друг друга, и я огибаю каждого встречного с котом на руках. А кот, кстати, привлекает много внимания.
В глазах прохожих я добрая и заботливая девушка. Моя добродетель не знает границ. В Москве найти квартиру для съёма с котом сложно. С животными люди тоже давно знакомы, но привыкли не замечать их страданий. Каждому не поможешь. А тут ещё и хозяева сами ставят условия, в которых существование желанного котика сводится на нет. Вот и цепляются они за Лёву, им приятно, что я существую с котом и живу в Москве. Это даёт надежду.

Литературная резиденция. II. Сакмара.

Проснулась. Нужно вставать. У меня продуктивность перенеслась на ночное время. С одной стороны живет Саша, а в другой храпит Дмитрий. А спим мы видимо голова к голове. Деревнные стены прекрасно передают звук. Голова гудит. Хорошо хоть постельное белье менять не нужно, на одну головную боль меньше. Вчера за ужином Марина известила, что сегодня смена. Спасибо сотрудницам гостиницы, я ни разу не видела, как они меняют белье. Но уже три раза заставала застеленную кровать и чистые полотенца. Как-то раз наткнулась на новость, что застилать кровать сразу не стоит, так мы не даем погибнуть разным микро насекомым, запечатываем их в пододеяльный теплый саван. С этой новости застилаю кровать ещё реже. Пусть погибнет всё, что живёт со мной под одним одеялом.

Как пахнет деревом! На месте жучков-паучков, я бы покинула кровать и перебралась под половицы. А мне бы уж как-нибудь, да вылезти нужно из теплого кокона, завтрак я пропустила, спасибо соседку с права. Между полом дома и лакированными досками - огромная полость! Сантиметров десять не меньше. Щели между досками тоже попадаются широкие - сантиметра в полтора. Там, в пыли теперь покоится моё масло для кутикулы. "По рукам всегда можно узнать возраст женщины". Кто мне это сказать? Не помню. Мы жили бедно. Если бы не чувтсво голода, то вообще бы не вставала. Нужно будет сообщить Дмитрию о моей бессонице. Да, жили бедно. Я научилась делать всё своими руками. Какой тут хороший ремонт всё-таки. Побелка на стене за столом - свежая, я перевернулась на живот - это уже верный путь к обеду. Даже голова поменьше болеть стала, стоило со спины на живот перелечь. Нужно было ценить и беречь то, чем тебя наградила природа. Из под одеяла я достала ногу для терморегуляции. Еще две минутки и встаю. Меня чуть не распяли мать с её братом, когда узнали, что я хочу побрить свои белые волосы на ногах.

- Ты совсем с ума сошла? Потом начнут черные расти - будешь всю жизнь мучатся! - кричала мать.

- И щетина появится, как у меня,- добавил брат матери и погладил себя рукой по щекам.

Я с ними согласилась. Встаю. На днях Жулька сгрызла сиденье нового велосипеда у Марины, за что, как полагали мы с Сашей, она отправиться в неизвестном направлении. Хотя, в известном: диких котят отвезли на молокозавод, надеюсь, с ними всё в порядке, как и с Жулькой. Дело приняло оборот. Собака была прихватизирована Мариной. Оказывается, она время от времени всё же подкармливала наше чёрное солнышко, но окна во двор выходят только у Рины.

Когда ударят морозы собака переедет к ней в дом. Не вечно же ей жить около гостиницы. Уже- то мерзло бегать по обледенелой траве, поэтому собака спит у входа в деревянный дом, где живёт Александр. Бережет его шаманский дух.Помимо основного здания гостиницы на территории ещё два-три дома. В одном из них живёт наш резидент. Животные, они многие вещи чувствуют, запах колбасы, которой, как я видела пару пар Жульку кормил Александр точно. По словам домочадцев она откормилась, когда её привели несколько месяцев назад - была суть худая. А теперь шерстка блестит и походка от бедра.

Без одеяла зябко и босыми ногами в доме ходить, ну куда же делись тапочки. Пришось встать на четвереньки и заглянуть под кровать. Чихнула от пыли. Под кроватью, видимо, даже в приличным гостиницах пыль не протирают. Или комната стала моей полностью и отгоняет вражескую швабру запахом полыни. Вот они - мои радужные кроксы. Я из везде с собой беру: от общажного душа в лите до Литературного кемпинга под Тулой. Вещь одна, а пользы много. Я их заказывала по распродаже с сайта. Размер подошел. Он там как раз один остался, по этому поводу их и продавали.

- На обед! - ударом колокола разнеслись животворящие слова. На этот раз кричала не Марина, а Валентина Михайловна. Они посменно работают, но на Марину я как-то чаще попадаю.

- А с чем пирожки? - голос в жизни звучал заспанно, в отличие от диалога внутри головы.

- С морковкой, — отвечает Александр, тот самый, что живет в отдельном домике и, наверное, со своей волшебной работой уже ничему не удивляется.

- Понятно. А каша сладкая была на завтрак? - есть её не ела, но при положительном ответе чувство вины бы немного уменьшилось.

- Средне, — отвечает карельский писатель. Свитер на нем тот же, но под ним выглядывал синий вороник.

Пока он за столом стоит сообщить о потрясающей акустике этого места, но уже после каши.

- И на молоке? - этот вопрос был контрольным, если каша на молоке, то лучше совсем не есть.

- Ага, — добавляет Рина, - Мне как раз кальция не хватает.

- А сколько лет твоей дочке?

- Четыре.

- Значит в садик уже ходит?

- Нет, пока бабушка есть и я. Она в садике постоянно болела, там же за всеми не уследишь. Дома ценнее.

Местные соки - прелесть. Особенно морковный и тыквенный. Заходит раскрасневшая Марина - она сегодня на смене. В её мягких руках - красный поднос. Фартук по традиции синего цвета. Если бы она вышла на улицу, то стала бы страной. Бело-сине-красной. Белого больше всего. Небо и земля - чистые и хрустят. Красные только руки и щеки.

- А ты, Тори, кашу не ела на завтрак? - спрашивает Марина.

- Я на молоке не люблю, а вообще я проспала. Бессоница у меня.

- Так мы же спрашивали - сказала бы, что не ешь.

- А не спишь почему? - в столовую зашла Валентина Михайловна, чей голос я слышала из спальни.

- Как-то не подумала, - ответила Марине, - Я болею. Без таблеток вообще не сплю, - было для Валентины Михайловны.

Помимо бессоницы, я совсем сбила режим сна. Ночью обычно пишу: вчера вот детские рассказы были, целых два за вечер. Время тут на два часа вперед от Москвы. Свои законы, я попала в их русло и теперь любые перемены даются с трудом.

- А что любишь?

- Гречку. Любую крупу, в принципе, главное, чтобы без молока и сараха в умеренном количистве, а лучше вообще без него. Белая смерть, говорят.

- У меня жена эндокринолог, Мы мучное и сахар не едим, - добавил Дмитрий.