“Сколько жутких загадок, чуждых человеческому пониманию,
таит ещё космос? Неужели мы всюду должны являться,
неся всеуничтожающую силу на своих кораблях,
чтобы вдребезги расколотить всё,
что противоречит нашим понятиям? “
Станислав Лем. “Непобедимый”
Когда я вспоминаю запах стряпни Ольхи, мне хочется плакать. Не только потому что суп был вкусным, а потому, что в нём было всё, что я потеряла. Тогда, на «Элджерноне», это был просто ужин. Просто вечер. И просто моя жизнь.
Космос — до отчаяния пустынное место. Уж я-то это знаю. Наш корабль, “Элджернон”, скользил сквозь вечную тьму уже двадцать один год по локальному летоисчислению. Там, на далёком земном шарике, прошло уже больше сорока лет, но для “Элджернона”, летевшего со скоростью восьмой десятой доли от световой, стрелки бежали по-другому. Однако и в его маленьком мирке время было неумолимо, и веселые юноши и девушки превращались в печальных взрослых, а затем неуклонно старели, не надеясь уже увидеть ни голубого неба, ни земли. Они давным-давно смирились со своей миссией, но в их глазах навсегда поселилась затаённая грусть, и я росла, наблюдая эту печаль о потерянном рае каждый день.
Я оторвала взгляд от Сергея, русского астронома, который перелистывал карты созвездий на широком экране. Он делал заметки в блокноте и едва ли замечал меня, сидевшую в углу. До моих занятий по химии оставалось чуть более получаса, и Питчер, химик-лаборант экспедиции, сопел в гамаке, поэтому я выскользнула из отсека, не зная, чем себя занять. Зашла на кухню. Там крутилась Ольха, которая гордо именовала себя коком.
— У нас что, забегаловка какая-то? — спрашивала она меня. — Нет, милая, у нас корабль! А раз у нас корабль, значит, я кок.
А потом Ольха рассказывала, как готовят на настоящих кораблях, тех, что ходят по воде. Какие у коков белые колпаки, и как они кашеварят в клубах пара, который поднимается из огромных кастрюль, и какой порядок соблюдается в камбузе. Мне было сложно представить океан, или море, или даже озеро: я воду видела только в бутылях и была приучена беречь каждую каплю. Поэтому море мне представлялось таким же невероятным, как Золушка, золотой единорог или дома-небоскребы, протыкающие шпилями облака.
Забежав на кухню, я поздоровалась с Ольхой:
— Добрый день! — и хотела было ухватить булочку, за что получила лопаткой по руке. Не больно, но обидно.
— Не порть себе аппетит! Скоро будет суп.
Этот разговор был почти ритуальным. Он начался, когда мне было пять, и повторялся раз за разом вот уже пятнадцать лет. Я тянула руки к стеклянному куполу, под которым лежало свежее печенье или пирожные, а Ольха в шутку хмурила брови и бранилась. Кухня у неё была совсем не такая, как в сказках про морских коков. В космических кораблях условия особенные, поэтому готовила Ольха в закрытых шкафах, металлических, с белыми керамическими панелями. Несмотря на все усилия Ольхи, панели эти местами пожелтели от времени, но в остальном кухня неизменно сверкала чистотой.
— Вот, лучше помоги мне приготовить салат, — и она поставила передо мной миску овощей. В последнее время гравитатор работал с перебоями, и овощи как будто не совсем лежали в миске, а парили в нерешительности: опуститься на дно или уплыть в другой отсек. Здесь были маленькие зелёные помидорки, огурцы-закорючки и тонкий ароматный лук. Ольха любила рассказывать, какими большими и сочными были овощи в её детстве, как они наливались мякотью под солнечными лучами и напивались дождевой воды, и взгляд у неё становился мечтательным и слегка туманным. Мне всегда нравилось слушать её рассказы. Ольхе было уже пятьдесят лет, и в то время мне казалось, что это глубокая старость.
— Разве в аграрных отсеках вырастишь что-то дельное? — вздыхала женщина и качала головой. — В ящиках под этими проклятыми лампами? Тут только эти задохлики и растут, — она закинула огурчик в рот. — Их назвали астросеменами, неприхотливые растения, которые будут плодоносить в космосе. А получилось… тьфу! Вот выродятся, и останемся голодными. А они выродятся, попомни уж моё слово. Ну куда ты так мельчишь? Режь крупнее.
И я резала крупнее, слушая болтовню ворчливой Ольхи. А потом, сославшись на уроки химии, пошла дальше. В западном коридоре мне встретился отец, высокий, улыбчивый, с густой бородой. Когда я была маленькой, мне нравилось её гладить. Несмотря на жесткость волос, борода была шелковистой и очень приятной. В руках отец нёс аккумулятор, а спецкостюм был заляпан маслом. Эти пятна и папа были чем-то неразделимым, они возникали даже на свежей одежде буквально в течение первого же часа, как будто таков был порядок вещей.
— Привет, звёздочка, — он потрепал меня по голове, ничуть не заботясь о том, что у самого руки в масле. Волосы будут пахнуть им до конца дня, но я любила этот запах. — А я вот старичка несу в ремонт. Заставим его ещё поработать, а?
— Заставим, — улыбнулась я.
— Пойдёшь со мной?
— Не могу, — вздохнула я. — Меня Питчер на урок химии ждёт.
Отец нахмурился.
— Уроки — это хорошо. Но Питчер — редкий зануда.
Я хихикнула в кулак. Отец не любил Питчера за то, что он когда-то ухаживал за мамой. “Ухлёстывал” — так он говорил. Мои родители — единственные на корабле, у кого родился ребёнок, и долгое время я была уверена, что они единственные, кто вообще испытывал друг к другу романтические чувства, но взрослея, я начала понимать, что всё не так просто. Невозможно оставаться просто коллегами, когда вы двадцать лет летите в неизвестность в закрытой консервной банке. Мир взрослых оказался очень сложным.
— Ну, беги, — улыбнулся отец. — А то Ольха скоро на обед позовёт, а у тебя химия не учена.
— А у тебя руки не вымыты, — парировала я. — Ольха будет ругаться.
Кто-то включил лампы дневного света, и перед глазами взорвались красные искры, вырывая из забвения. Я хотела было закрыть глаза рукой, но обнаружила, что не могу пошевелить ни левой, ни правой. Сознание оставалось милостивым каких-то несколько секунд, а после затопило разум воспоминаниями о гибели “Элджернона”. Я застонала, вновь переживая ужас и горе, а в следующий момент меня парализовала страшная догадка: что если я осталась в космосе? И не могу пошевелить конечностями потому, что они превратились в лёд, а сама я вот-вот погружусь в вечный мрак? Я успела испугаться, и страх этот, первобытный, животный, вытеснил все прочие мысли, но тут же услышала мягкий голос, который говорил что-то на непонятном языке.
В космосе голоса быть не могло.
Космос пуст, и в вакууме звук не распространяется, это я прекрасно усвоила года в четыре. Поэтому, когда страх немного отступил, я посмела открыть глаз. А потом второй. И обнаружила себя в белой комнате на каталке, которая была установлена под углом в сорок пять градусов так, что я не лежала и не стояла толком. Ноги и руки мои были зафиксированы мягкими кожаными ремнями. Голос же принадлежал молодому человеку в белом халате. У него было приятное вытянутое лицо, мягкие глаза и пушистые каштановые волосы, а на носу сидели аккуратные прямоугольные очки с чуть изогнутыми линзами.
— К’хер та у ара та? — улыбнулся он, заметив, что я проснулась.
Я замотала головой, показывая, что не поняла ни “кхер”, ни “та у”.
— А, т’кенни арор ми, — спохватился парень, взмахнув руками. Он схватил со стола маленькую коробочку и приблизился ко мне. Аккуратно взял меня за подбородок и заставил повернуть голову вправо, подставить левое ухо. Мне не понравилось происходящее, и не напрасно, потому что парень в следующую секунду достал что-то из коробочки и воткнул прямо в висок.
— Ау! — вскрикнула я.
Боль пронзила голову острой иглой, а в черепной коробке будто пролетела молния. Голова закружилась, предметы раздвоились и поплыли перед глазами.
— Тыыыыы ме… ее-яяя… няяя… понимрарштмпт - ешь?
Голос незнакомца механическим скрежетом отдавался в мозгу, и всё же мне удалось вычленить из него отдельные слоги. Общий смысл продолжал ускользать. Радовало одно: боль отступала, а комната наконец перестала кружить, и уже не так мутило. Разве что в голове, где-то в глубине мозга, сохранялся неприятный холодок.
Парень снова потянулся к моему лицу, и я застонала, хотела увернуться, но он ловко прижал мою голову к кушетке и пару раз ткнул в висок. Мозг снова пронзила боль, но не такая сильная, как в первый раз, и комната осталась на месте, что нельзя сказать о моём самоуважении. Я чувствовала себя беспомощной и униженной.
— Вот так-к-к. Тепер-р-рь лучш-ш-ш-ш? — спросил парень, и незнакомые звуки влились в мои уши, преобразились там и вдруг стали понятными словами. Я разлепила пересохшие губы и выдавила:
— Последние буквы заедают.
Странное дело: я как будто собиралась говорить на родном языке, но губы двигались сами, выдавая незнакомые до этого слова так легко, будто я всю жизнь их знала.
— Позволь я… — парень потянулся было к моей голове, но я дернулась, пытаясь увернуться, и состроила такое страшное лицо, что он смутился. — Теб-б-б-е было больн-н-н-н-н-н-о? Извини. Я подправл-л-л-л-ю немног-г-г-г…
На букве “Г” слово заело, а парень легко коснулся моего виска, внутри что-то щёлкнуло, и слова больше не шумели, не растягивались и не заедали.
— Извини ещё раз. Я поставил тебе имплант “Август”, он помогает говорить на основных языках Коалиции. Я бы объяснил тебе заранее, что за процедура, но ты бы меня всё равно не поняла, — он стащил перчатки и бросил их в урну, а руки обработал голубой пахучей жидкостью. — Поэтому пришлось обойтись так грубо.
— Мне было больно, — обиженно заявила я.
— Я знаю. Но это только при установке, в дальнейшем ты его не будешь даже замечать. У виска останется кнопка настройки, но ею может пользоваться только инженер. Ну что, — парень развернулся к Табите на вертящемся стуле и улыбнулся широко и дружелюбно. — Я Артур. Добро пожаловать на “Звездолов”. Ты нас здорово напугала, но я рад, что ты в порядке. Как тебя зовут?
— Я не привыкла знакомиться с людьми, когда я связана и одета в бумагу, — не очень приветливо отозвалась я. И не стала говорить, что вообще никогда не знакомилась с новыми людьми.
На мне и вправду было то ли просторное платье, то ли бесформенная ночнушка из тонкого голубого материала, который напоминал кальку. Папа использовал такую, чтобы переносить чертежи на соседние листы. Воспоминание о семье резанули по сердцу, словно раскаленная сталь.
— Это неудобно, могу понять. Но мы переживаем, что ты не сможешь держаться на ногах или впадёшь в истерику.
— Удержусь, — твердо заявила я, хотя вовсе не была в том уверена. — Не бойся, Артур, я не брошусь на тебя и не покусаю.
— Хочется верить, — мягко ответил он. — Давай попробуем. Сначала ноги.
Артур подставил мне под ступни скамейку, потому что кушетка немного приподнимала меня над полом и можно было упасть, а потом опустился и освободил сначала одну лодыжку, затем вторую. Прикосновения его были мягкими, почти нежными, и отвлекали от болезненных мыслей. Впервые за целую вечность меня касался незнакомый человек, и ощущение это было ошеломительно новым. Я смотрела на Артура сверху вниз с чувством острого любопытства.
— Вот так, вставай сюда. Как ты?
Он посмотрел снизу вверх, касаясь ещё моих лодыжек, словно коленопреклоненный рыцарь из сказки, и я кивнула, давая понять, что всё в порядке.
— Теперь руки, — теплые пальцы Артура расстегнули замочки, позволяя мне наконец согнуть руки и растереть затёкшие запястья. С чувством глубокого облегчения я оттолкнулась от странной кушетки, встала на ноги… и едва не рухнула со скамеечки на пол. Артур вовремя подхватил меня, обняв за талию, и не позволил упасть. Я была готова провалиться сквозь плиточный пол, куда-нибудь в небытие, лишь бы не трепыхаться в руках едва знакомого мужчины, как нелепая рыбина.
Давайте познакомимся с главной героиней, Табитой

Сначала я решила лечь и умереть. Мне это показалось очень благородно, в духе тех героев, которые погибали вместе со своей командой. Я проигнорировала ужин, который Артур принёс спустя некоторое время, легла на кровать, приготовилась страдать и не заметила, как уснула. Мне приснилась кухня на “Элджерноне”, и Ольха, крупная, с короткой неровной стрижкой и острым взглядом карих глаз. Во сне я снова прокралась на кухню, чтобы украсть печенье, и Ольха, грозно подняв половник, прокричала:
— Ты чего это удумала?
Она вроде как ругала за печенье, но мне почему-то казалось, что одновременно она злится на что-то другое.
— Ты это брось! Табита Ли Фрост, ты — представитель человеческой расы в далеком космосе, и ты не имеешь права сдаваться! Мы потратили двадцать лет, чтобы вырваться в другой рукав Млечного Пути, а теперь ты собираешься пустить все наши усилия по ветру?
Печенье на тарелке стало темнеть, а потом с тихим шорохом рассыпалось в золу.
— Я чувствую себя такой несчастной, Ольха! Я не могу… Не смогу без вас! Я здесь, живая, хожу и обнимаюсь с незнакомцем, пока вы… вы…
— А ну отставить сопли! — Ольха дотянулась до меня и стукнула по лбу поварёшкой. — Разве этому мы тебя учили? Рано или поздно мы бы все ушли в другой мир, а тебе предстояло вести и дальше род человеческий вперёд. Тебя всегда этому учили. Так почему ты забыла?
В следующее мгновение лицо её стало расплываться, растворяясь в радужном свете.
— Мы любим тебя, малышка. Сохрани нашу любовь.
Я проснулась в слезах. Простыня на твердой кушетке смята, подушка мокрая от слёз. В комнате было полутемно, лишь у двери горел ночник. Еда так и стояла на подносе под пластиковым куполом. Утирая слёзы, я сползла с кровати и набросилась на поздний ужин. Он был холодным, непривычно вязким, с упругими шариками мяса, но неожиданно вкусным. Не прошло и десяти минут, как я съела всё подчистую.
***
Лилово-розовые облака с голубыми завитками завораживали. Издалека они казались легкой дымкой, игрой света, но чем ближе корабль подлетал к планете Саносете, тем чётче виднелись воздушные спирали. Сквозь облака просматривалась далёкая земля, и с высоты орбиты она казалась не зелёной или коричневой, как на картинках в земном атласе, а сине-фиолетовой.
Когда Артур сообщил, что корабль выходит на саносетскую орбиту и можно полюбоваться на планету вблизи, я согласилась, не раздумывая. Я уже вполне окрепла, ходила самостоятельно, терпела забор крови и добросовестно съедала всё, что предлагали. Мне выдали простое бельё и комбинезон бледно-голубого цвета с оранжевыми вставками, легкий и плотный, и я им осталась вполне довольна. В тот день я впервые покинула свою палату, небольшую комнатку с белыми стенами и ярким светом. Артур прислонил к датчику указательный и безымянный пальцы, огонёк с красного сменился на зелёный, и дверь с тихим шорохом отъехала в сторону. Я увидела перед собой коридор, обшитый пластиковыми панелями. Пахнуло металлом, и антисептиком, и чем-то чужим, неуловимо отталкивающим.
— Пойдём, в это время суток Саносете выглядит особо красиво, — предложил Артур. Он выглядел немного уставшим, но оставался таким же приветливым и мягким.
Я резко выдохнула, словно перед прыжком, и шагнула в коридор. И… ничего не произошло. Потолок не рухнул, фанфары не прозвучали,и даже я осталась в сознании. Из-за поворота показался высокий мужчина в темно-синем кителе, смерил меня любопытным взглядом, но не остановился, а прошагал дальше.
— Это был лейтенант Таноро. Он хороший человек, хоть и не любит пустых разговоров. Ну же, вперёд, — но когда я не сдвинулась с места, он наклонился ко мне и спросил тихо. — Тебе страшно?
— Нет, просто… это всё так странно. Я будто во сне.
— Хорошо, тогда возьми меня за руку, — предложил Артур. — Так будет легче.
И он протянул открытую ладонь. Пару секунд я изучала её, словно забавного зверька. У Артура была узкая рука с недлинными пальцами, и они всегда были тёплыми, когда он правил настройки импланта, или клеил на кожу датчик, или передавал поднос с едой. Я медленно опустила свою руку в его, и Артур некрепко сжал её. Это было странно и непривычно: держать за руку чужого человека, с которым я не росла всю жизнь, а узнала буквально несколько дней назад. Внутри почему-то стало волнительно.
— Вот и славно, — улыбнулся Артур и повёл меня по коридору. — Мы сейчас в медицинском отсеке, здесь такие же палаты, как у тебя. Несколько человек сидят на карантине. Один студент оказался заражен синей оспой, и все, кто с ним контактировал, будут сидеть на корабле, пока не пройдут все симптомы. Бедняги, пропустят всё веселье. А здесь лаборатория, — в отличие от палат, в лаборатории было большое окно во всю стену, и Табита увидела людей в халатах, которые склонялись над пробирками и приборами. — Здесь проводят медицинские анализы. Более серьезные лаборатории в другом крыле. Тут столовая для медиков, а нам с тобой к лифту.
На “Элджерноне” не было лифтов. У нас был совсем небольшой корабль, цель которого была улететь как можно дальше от Земли и перевезти на себе всё, что помогло бы людям выжить. Никакого лишнего оборудования, всего одна лаборатория и крошечные комнаты экипажа. “Элджернон” смотрелся бы на фоне Звездолова как мышь рядом со львом.
Артур щелкнул кнопку рядом со странной руной, и имплант тут же услужливо перевёл: “4”.
— Мы пройдём к наблюдательному мостику. Оттуда лучший вид.
И пока лифт неспешно поднимался на четвертый этаж, я стояла рядом с Артуром, держала его за руку и не знала, куда себя деть. Я спешно перебирала в уме темы для разговора, которые не покажутся глупыми или наивными, и не находила ни одну. И едва не вскрикнула, когда лифт резко остановился на третьем этаже.
— Артур, привет! — к нам присоединилась невысокая девушка в синем рабочем комбинезоне. Волосы её, черные, завитые в крупные кудри, были коротко стрижены. В руках она держала оранжевый чемодан. — Что, показываешь новенькой корабль?
Спустя час мы вышли из жилого отсека и направились к шаттлам. У меня появилось жуткое чувство дежа вю и тревога, что и этот раз закончится катастрофой. К нам присоединялось всё больше людей, и вот уже небольшая толпа двигалась к транспортному отсеку. От этого мне ничуть не стало лучше. Я крутила головой, вглядываясь в незнакомые лица, и все они сливались в одно лицо, смутно знакомое и чужое одновременно. Если бы Артур не держал меня за руку, я бы точно отстала и потерялась.
— Это студенты Академии, — пояснил Артур, когда я заметила, что вокруг в основном молодые люди. — Те, что самые испуганные, — первый курс.
— А я тоже буду студенткой?
Он качнул головой как будто с сожалением.
— Боюсь, это невозможно. Чтобы попасть в Академию “Андромеда”, нужен идеальный аттестат, участие в конкурсах и научные работы. Понимаешь, Саносете — не то, чтобы приветливая планета. Но если мы откроем её секреты… О, Табита, если бы мы только открыли её секреты!
Что бы тогда произошло, я спросить не успела, потому что мы наконец попали в шлюз, а из него в транспортный узел, который напоминал длинный металлический ангар. Внутри стояли шаттлы, приземистые, пузатые, состоящие из нескольких частей, которые должны будут отделиться во время посадки и сгореть в атмосфере. Из-за обтекаемой ракетообразной формы и блестящих боков они напоминали иллюстрации к книгам Роберта Хайнлайна. Света в отсеке не хватало: большие лампы горели только по центральной линии, а у ворот клубился полумрак, разгоняемый только желтыми фонарями за решетками. Вокруг шаттлов происходило беспорядочное движение: студенты и сотрудники научного института искали свои корабли, трясли списками и посадочными листами, кто-то ругался на механика, и тот грубо отвечал, что ему плевать на заумных червей, у него проверка, и он никого на борт не пустит.
— Тебе повезло: доктор Коро уступил тебе своё место, — сказал Артур, указывая на шаттл, который покрывала серебристо-серая краска, тогда как остальные — белая, с эмблемой в виде двух закорючек “АА” и подписи ниже, состоящей из точек и кружков. Имплант услужливо перевёл: Исследовательский институт академии Андромеда. ИИАА, значит. Им не помешало бы поработать над названием.
— А как же он сам?
— Полетит на другом, который принадлежит корпорации Тамири. Не волнуйся за него. А теперь слушай меня внимательно, — он положил руки мне на плечи и заглянул в глаза, лицо его при этом стало крайне серьезным. В стёклах очков отражалось моё бледное перепуганное лицо. — Когда ты в последний раз спускалась на землю?
— Ну, примерно… Никогда.
— Тогда слушай в два раза внимательнее. Тебе подобрали спусковой скафандр, нужно будет надеть его в шаттле. Сядешь в кресло, пристегнёшься. Устраивайся удобнее, спускаться будем почти час. Кресло будет менять положение во время полёта, не пугайся. Когда мы войдём в атмосферу, перегрузка составит почти 2g. Это ещё при условии компенсации. Ты почувствуешь…
— … что моё тело стало в два раза тяжелее, — я ответила без запинки. Уж что-то, а это я знала с младенчества.
— Не забывай, что тут, на корабле, ещё не полная гравитация, так что будет ещё тяжелее. Шлем можно не надевать, слева у тебя будут пакеты, если станет тошнить.
Я не удержалась и прыснула от смеха.
— То-то будет весело, если кого-то вырвет.
— Это будет очень, очень грустно, — ответил Артур, а сам улыбался. — У самой земли шаттл выпустит тормозные закрылки, и начнёт сильно трясти. Прижми руки к себе, приподними ноги и углубись в кресло, — он согнул руки в локтях, чтобы показать, как это. — Перед посадкой спинка станет ровнее, сиденье поднимется — это подготовится амортизационный механизм. Приготовься к жёсткой посадке. Её у нас называют мягкой, и я подозреваю, что у конструкторов беда с юмором.
Артур выглядел взволнованным. Мне казалось, что он едва сдерживается, чтобы не предложить мне остаться на корабле, плавно крутящемся по орбите розовой планеты. Поэтому я сказала:
— Не волнуйся, я справлюсь.
Это было ложью, я вовсе не чувствовала себя уверенной.
— Точно?
— Точно.
У меня было полно времени, чтобы поволноваться.
Нас запустили в шаттлы только спустя долгие сорок минут. Все это время я рассматривала людей, а люди, в свою очередь, — меня. Похоже, все на корабле слышали о девчонке, что подобрали в открытом космосе, но кто она такая, доподлинно никто не знал. Артура позвал доктор Коро громким требовательным криком, и на какое-то время я осталась одна. Стало ещё тревожнее. Люди вокруг стали пялиться откровеннее, и спасаясь от их взглядов, я заползла под бок шаттла, села на приставную лесенку. Вздохнула. Вдруг я почувствовала себя ужасно одинокой. Так странно. Вокруг было много людей, весёлых, шумных, а мне казалось, что я в пузыре, и никто не может ко мне по-настоящему приблизиться. Я обхватила себя руками за плечи, пытаясь успокоиться, и начала тихонько раскачиваться из стороны в сторону.
— Вообще-то я это место первым присмотрел.
Я вздрогнула и подняла голову. Передо мной стоял высокий парень с копной черных волос и в костюме, который значительно отличался от других. Ткань его была плотнее, серо-голубая, усиленная по бокам, а по швам были встроены тонкие линии, слабо светящиеся зеленым. Костюм плотно облегал стройную подтянутую фигуру и широкие плечи. К уху парня крепилась гарнитура; в ухе же висела серьга-кафф с цепочкой.
Я выдохнула, очень тихо, чтобы парень ничего не заметил. Запертая в уютном брюхе “Элджернона” я была лишена общества других молодых людей, и теперь их красота и сила ошеломляли меня. Ангар казался маленьким — настолько его наполнял гул голосов и смех, и энергия и само присутствие студентов, легких, ярких и весёлых. И этот парень, что стоял и глазел на меня сверху вниз, он тоже сначала показался мне ослепительно красивым.
— Привет, — сказал он легко и расслабленно, будто не сомневался в желании любого человека с ним пообщаться. — Это ты — Астероид-01?
Я висела вниз головой, и ремни безопасности врезались в моё несчастное тело. Казалось, на нём не осталось живого места. Всё болело и ныло, под ремнями наверняка расцвели большие синяки, но всё это было неважно. Я выжила. Снова.
Рядом висел Артур. Из разбитого виска текла кровь и пачкала волосы. Сзади кто-то застонал, позвал Рика, но Рик не ответил. В голове зашумело, и я приняла решение выбираться. До потолка, который теперь стал полом, было не более полутора метров, но падать не хотелось. Казалось, что и такой высоты хватит, чтобы свернуть бедовую шею, поэтому я осмотрелась, пытаясь придумать, как безопаснее спуститься. Для начала нащупала передние ножки кресла и обвила их ногами.
“Так, Таби, сосредоточься. Отстегиваешь — хватаешься. Отстегиваешь — и хватаешься. Ну!”
Выдохнула, как перед прыжком, и нажала на кнопку на ремне. Тот с готовностью открылся, и безжалостная сила притяжения тут же повлекла меня вниз. Хорошо, что на плечах оставались ремни, они хоть немного помогли удержаться. Ноги уже сползали с опоры, и я, стараясь не обращать внимания на головную боль, сбросила одну лямку, подтянулась и ухватилась за низ сиденья. Отдышалась и проделала то же самое второй рукой. Теперь можно было опустить ноги вниз, но ужасно мешались огромные сапоги, поэтому пришлось их стащить. Сапоги с глухим стуком упали вниз, а вслед за ними спрыгнула и я, не удержалась на ногах и тяжело села, схватившись за голову. В ушах шумело и гулко стучало, внутренности шаттла расплывались, и даже на слабый окрик Артура получилось ответить не сразу.
— Да, я в порядке, — наконец сказала я. — Ты как?
— Отвратительно, — пожаловался Артур. Лицо его стало красным, на висках вздулись вены, глаза слезились. Он пытался стереть кровь, но только размазал её по лицу. — Спустишь меня?
Вставать не хотелось. Кровь ещё стучала в ушах, голову сжало железным обручем, а перед глазами все двоилось, но нельзя было рассиживаться. Я поднималась бесконечно долго, пробираясь сквозь воздух, как сквозь кисель. Держась за стенку, сунула ноги в сапоги, подошла ближе к Артуру. Его голова находилась как раз на уровне моего лица.
— Я могу расстегнуть ремень, но тогда ты упадёшь, и…
В этот момент раздался сдавленный крик. Один из ученых, летевших вместе с ними, освободился от ремня и скользнул вниз, но запутался и повис на плечевых лямках, как тряпичная кукла. Он дергался и перебирал ногами, и от этого ремни впивались только сильнее. Ученый был полным и неловким и явно не справлялся с положением.
— Или вот так повиснешь, — добавила я, а потом обратилась к несчастному. — Не дёргайтесь, я попробую вас освободить. На корабле есть что-нибудь острое?
— В боковом отсеке есть набор инструментов, — ответил Артур сдавленным голосом. — Сорви пломбу и достань, там должен быть маленький нож. Только мне сначала помоги, я так долго не вытерплю.
Я поднялась на носочки, вытянулась, как только могла — ребра отозвались тупой болью —, и достала до кнопки на ремне. Артур старался цепляться за сидение, но в последний момент руки его соскользнули, и он рухнул вниз, прямо на меня. Мы свалились на пол, который когда-то был потолком, и Артур оказался сверху. Я охнула, потирая ушибленное бедро. Он был не таким уж лёгким, несмотря на худощавое телосложение.
Лицо Артура было совсем близко. Глаза у него оказались изумрудными, а кожа ровной и гладкой. Волосы свисали мне на лицо и щекотали кожу. Артур пытался опереться на руку, приподняться, но у него ничего не получалось. Я замерла. Слишком близко, слишком жарко. Я определенно не была к такому готова.
— Извини. Извини, пожалуйста, — Артур попытался сесть. — Тебе больно?
Я растерянно посмотрела на него. Он был так близко, что я могла рассмотреть каждую ресничку.
— Я ударилась. Сильно.
— Извини! Черт, голова, — он откатился в сторону и прижал ладони к вискам, а я осталась лежать, чувствуя себя невероятно глупо. — Мне нельзя вот так висеть, у меня больные глаза.
— Эй там, внизу! — прокричал ученый, повисший на ремнях. — Закончили обжиматься? Может, поможете?
Мне стало стыдно. Я настолько привыкла на корабле слушаться старших, что тут же почувствовала себя нашкодившим ребенком. Подскочила и с излишней поспешностью принялась искать набор инструментов: кинулась в одну сторону, потом в другую, наконец нашла нужный отсек, сорвала пломбу и достала оранжевый ящичек.
— Артур! Помоги мне, я одна не достану.
Артур морщился от боли, но несмотря на это поднялся и принялся помогать мне освобождать коллег. Ещё двое были в сознании, двое в беспамятстве. Общими усилиями всех уложили на полу, проверили пульс, убедились, что все живы. Мужчина, который повис на ремнях безопасности, — его имени я так и не знала, — кажется, потянул руку и теперь ворчал, разминая её. И пока все были заняты собой, я осторожно подошла к двери шаттла. Помедлила немного, успокаивая внутренний трепет, а потом решительно нажала на кнопку открытия. Дверь зашипела и поползла в сторону, но застряла, не доехав буквально треть до конца. Правда, этого было достаточно.
В лицо пахнуло духом чужой планеты. Воздух пах так ярко, так насыщенно и странно, что закружилась голова. Как он отличался от стерильности кондиционированного воздуха кораблей! Тот пах озоном, немного железом и пластиком, а этот… я и слов таких не знала. Стояла, прислонившись к проёму и закрыв глаза, и просто дышала. Было в воздухе что-то сладкое и приятное, отчего становилось щекотно в животе, и немного горького, и чуть-чуть гнилостного. И сочетание это порождало столько чувств, что ещё немного, и я бы захлебнулась в них. А вокруг стояла мягкая тишина, которую нарушала только возня людей. Привыкшая к шуму двигателей, я чувствовала себя почти оглохшей в этой тишине. Посмотрела вниз, на зелёно-голубую траву, а потом села на пол, не решаясь сразу спуститься. Оттягивала волнительный момент, наслаждалась ощущением мечты, что сбывалась на моих глазах. Там, внизу, была Земля! Настоящая, твёрдая, взрытая носом корабля, а чуть дальше покрытая изумрудом трав. Сколько я читала о цветах, и деревьях, о камнях и дорогах, и даже в самых ярких фантазиях не могла представить, что такое земля на самом деле. Наконец я решилась, легко оттолкнулась и спрыгнула вниз. Пятки стукнулись о твёрдую поверхность, и я присела, чтобы не кувыркнуться по инерции вперёд. Прошла несколько метров прочь от корабля, который вывернул на поверхность комья красной почвы, а потом опустилась на колени. Я протянула руки, и пальцы мои вплелись в траву, прохладную, шелковистую, покрытую россыпью росы.
В дверь постучали, громко и нетерпеливо. От испуга я резко села на кровати и принялась оглядываться. Мне снилось, что я на “Элджерноне”, который летит сквозь непроглядную мглу, и его двигатели нежно мурлыкают знакомую песню. Поэтому мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, где я. Почему в моей комнате белые стены с закругленными углами? Дверь гармошкой, над которой висит маленький телевизор? Почему в овальное окно льется яркий солнечный свет, заливая столешницу маленького стола, вплотную придвинутого к кровати, и стул рядом с ним? И кто установил в моей комнате эту раковину, которая как будто висит в воздухе? А потом воспоминания обрушились на меня водопадом, и я поняла.
В Академии Андромеда я находилась уже три дня. В лазарете меня продержали всего двое суток и, удовлетворившись моим общим состоянием, отпустили. Комнату мне выделили в студенческом общежитии. Они все были однотипные: крошечные белые капсулы, в которые каким-то образом помещалось всё самое необходимое и которые отгораживались от общего коридора дверью-гармошкой. Было в этих комнатах что-то бездушное, как в стерильной операционной.
Стук в дверь повторился.
— Табита Ли Фрост! — табличку с именем, как у других студентов, для меня не приготовили, поэтому имя моё написали на бумажке и прилепили на скотч. — Вам особое приглашение нужно?
До этого дня никому до меня не было дела, и я испуганно распахнула дверь, как была — в пижаме в зеленую полоску с эмблемой Академии на груди. Студенты, которые уже вышли в коридор и стояли совсем рядом, с любопытством заглянули в мою комнату.
— Вы что, ещё не готовы? — с удивлением протянула девушка-куратор. Её волосы были так гладко зачесаны в хвост, что в них отражался свет ламп. Тонкое предплечье обвила лента ядовито-красного цвета. Девушка была столь красивой, что я на мгновение оторопела: разве можно родиться с такой красотой? У неё были раскосые медовые глаза, слишком большие, почти неестественные, оливковая кожа и блестящие темные волосы, водопадом спадавшие из заколки на спину.
— К чему? — испуганно спросила я, складывая руки на груди, как будто это могло меня защитить от любопытных взглядов.
— К зарядке, конечно! — воскликнула куратор. — Или у вас есть освобождение от врача? А раз нет, то быстро переодевайтесь и выходите, мы вас в первый и последний раз будем ждать!
Я захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. Да что же происходит? Что за правила в этом странном заведении?
Спортивная форма нашлась во встроенном шкафу. Волосы я забрала в высокий хвост, наспех почистила зубы и буквально спустя пять минут стояла за дверью. Студенты вышли из своих комнат и шеренгой стояли вдоль всего коридора, одинаково белые и хмурые.
— Слава Дарителю! — воскликнула куратор. — Выходим в галерею, пожалуйста.
Вдоль противоположной от комнат стены тянулись стеклянные двери, а за ними — балкон, выходивший не на улицу, как можно было бы ожидать, а в сад под стеклянной крышей. Внизу вились тропинки, росли цветы, напоминавшие деревья, незнакомый мне преподаватель спешил по своим делам, а мы стояли на балконах, рассматривая друг друга.
— Доброе утро, Академия Андромеда! — раздалось из громкоговорителей. — Еще одно утро на чудесной Саносете, которое подарит нам массу открытий! И по традиции мы начинаем его с зарядки.
На зарядку становись,
Будь быстрее, не ленись,
Голову к плечу склони,
На соседа посмотри.
Влево-вправо,
Влево-вправо,
Влево-вправо,
Раз-два-три!
Я послушалась совета и посмотрела по сторонам. Добровольно выполняли упражнения совсем малый процент студентов, остальные либо вяло дрыгали руками-ногами, либо внаглую болтали, сбившись в стаи. Болтать себе позволяли, как правило, студенты постарше. Я чувствовала себя так, будто попала в дурной сон о пионерском лагере.
Руки вытянул вперед
И до неба достает,
Начинаем приседать,
Ну а я буду считать!
— И кто только писал эти веселые стишки? — проворчала я, чувствуя себя донельзя глупо.
— Наш завхоз, Ронт де Шу, — с улыбкой ответила мне соседка слева. Она была невысокого роста, конопатая, полнотелая, с копной светлых волос, забранных в пушистый хвост. — Я Беата, с Тарона, — она протянула руку. Пальцы у неё оказались теплые и мягкие.
— Табита, — я ответила на рукопожатие. — Можно просто Таби.
— Откуда ты, Таби? — улыбнулась Беата, и на щеках у неё появились милые ямочки.
— Ох, очень издалека.
— С Утера? — округлила глаза девушка. — Я слышала, у вас там год длится тысяча двести дней, и большую часть времени планета покрыта снегом. Как вы там живёте?
Я не успела ответить: за нашими спинами возникла куратор и буквально прокричала:
— Девушки! Вы какие-то особенные? Вам не нужно заниматься? Особенно тебе, Беата Хейес? — с особой интонацией протянула куратор.
— Мы занимаемся! — заверила её я, сводя и разводя руки. — Беата мне просто объясняла правила.
— Ты ещё и не очень сообразительная, да, новенькая? — процедила девушка и пошла дальше, повторяя за громкоговорителем: — Руки шире, ноги шире, улыбаемся, друзья!
— Не обращая на неё внимания, — зашипела Беата, когда куратор отошла на приличное расстояние и пристала ещё к какому-то студенту. — Это наша звезда, Оливия Тоури. Редкая заноза. И в каждой бочке затычка.
— И как её ещё не поймали в тёмном углу? — усмехнулась я, делая взмахи руками под бодрые команды диктора. Не то, чтобы я хорошо разбиралась в социальных нормах, но в некоторых книгах о подростках, которые я читала на Элджерноне, с такими людьми, что “крысятничали” со своими, сильно не церемонились.
— Попробуй тронь её. Мистер Тоури Академию по кирпичику разнесёт, — ответила Беата и, заметив, что Оливия возвращается, тоже принялась махать руками.
Почти всю зарядку мне было не по себе. И дело вовсе не в том, что я глупо размахивала конечностями перед всей Академией, а в том, что ощущала на себе чей-то взгляд. Я оборачивалась, всматривалась в балкон напротив, получила несколько замечаний от Оливии, но никак не могла найти того, кто так пристально за мной следил. И только когда из громкоговорителя доносились последние, самые бредовые строки, я встретилась глазами с парнем, который стоял в кучке старшеклассников, засунув руки в карманы. К ним куратор не подошёл ни разу. И парень этот был как будто знаком: и его манера держаться, и беспорядок на голове, и пристальный взгляд, но из-за расстояния я никак не могла рассмотреть его и потому решила, что мне просто показалось.
А сегодня я познакомлю вас с Артуром, биологом и помощником импозантного доктора Коро.
Артур Горо умён, интеллигентен, скромен и обладает легким обаянием. Он немного неловок, чуть топорен в отношениях с девушками, но в остальном так хорош, что закрадываются подозрения: а не скрывает ли он какой-нибудь грязный секрет?
Артур Горо
В аудитории, мимо которой мы проходили по пути в лаборатории, пахло деревом и бумагой, а ещё чем-то странным, сыростью и свежей побелкой. Артур сказал, что это запах мела. Я не понимала, почему в аудитории пахнет мелом, но почуяла его очень остро, когда шла мимо открытой двери. Сидя в скрипучем кожаном кресле, я закрыла глаза и снова вспомнила ту аудиторию. За столом стоял мужчина в костюме, похожем на водолазный, а перед ним на столе помещался странный короб. Он доставал из короба образцы и демонстрировал их студентам, попутно давая объяснения. Там происходило что-то интересное, приоткрывались тайны, а мне оставалось сидеть в проклятой лаборатории без шанса постичь хоть какие-то знания этого мира.
— Ну вот и всё, — жизнерадостно сообщил Коро, откладывая пробирки с кровью. Она была густой, тёмно-красной, и оставляла на стенках потёки. Мне нравилось рассматривать её. Это было захватывающе и немного жутко. Кровь текла внутри меня, невидимая, неосязаемая, и вот она плещется в пластиковом плену.
— Можно я сегодня одна пойду? — спросила я. От заживляющего пластыря немного щипало руку.
Коро нахмурился.
— Ты не заблудишься, милочка?
— Нет, я помню, где моя комната. А до лаборатории я сегодня шла без подсказок. Пожалуйста, — я тронула доктора за запястье и заглянула ему в глаза. Артур с тревогой обернулся.
— Я не знаю…
— Ой, да ладно тебе, Герхард! — воскликнул доктор Дро. — Отстань от девчонки. Ты её до конца жизни будешь на привязи держать?
— Не преувеличивай. Я просто беспокоюсь.
— Никуда она не денется, — сказал Дро и заговорщицки подмигнул мне. Несмотря на несколько нелепый вид, он умудрялся быть неуловимо харизматичным. — А у меня результаты не бьются. Нет, ты посмотри! Железо не сходится, как ни крути.
Коро внимательно посмотрел на меня. Я не убирала руку. Манжеты его рубашки под дорогим пиджаком оказались твердыми, и я задумалась, как он это делает. Наверное, моя мама знала и подсказала бы. Но нам на космическом корабле рубашки были ни к чему.
— Ладно, — наконец сказал он. — Иди одна. Только если в обед в столовой тебя не будет, я пущу на поиски всех собак!
Я радостно вскочила с кресла. В Академии собак не было.
— Увидимся на обеде, Артур! — я махнула рукой, и он обеспокоенно кивнул мне в ответ. После этого я вышла из лаборатории. В большие окна меня было видно, и я не сомневалась, что три пары глаз направлены мне прямо в спину, но несмотря на это чувство облегчения накрыло меня, и я вздохнула долго и тяжело, будто неделю сидела в машинном отсеке.
И в этот момент я услышала голоса. Нет, не так. Не услышала. Почувствовала. Это был даже не звук — движение воздуха, мягкий едва уловимый тычок в кожу, но я сразу поняла: это речь. Источник её был где-то справа, в кабинетах, где я никогда до этого не была. Коридор шёл мимо “моей” лаборатории и заканчивался тупичком с деревянной дверью. Я никогда не видела, чтобы она была открыта. Мне стало страшно, но то был не мой страх, а чей-то чужой, как будто кто-то сказал: “Здесь так ужасно”. Повинуясь странному порыву, я шагнула к деревянной двери.
— Эй, милочка!
Я вздрогнула и обернулась. Наверное, вид у меня был донельзя испуганный, потому что доктор Коро нахмурился.
— Милочка, выход в другой стороне, — сухо сообщил он. — Ты уверена, что справишься?
— Да, конечно, — ответила я. — Мне просто стало интересно, что там. Никогда не была за той дверью.
Щеки горели, хотя я и не сделала ничего постыдного, а в голове был как будто туман, но я решила говорить правду. Старый метод, еще из детства. Правда обескураживает взрослых.
— Там серьезные лаборатории, — ответил Коро. Он был все еще недоволен, но как будто смягчился. — И вход туда строго по пропускам. Опасные реагенты, понимаешь ли, и хрупкие образцы.
— А-а-а, — протянула я и заставила себя улыбнуться. — Тогда понятно. Увидимся за обедом, доктор Коро.
— Увидимся, милочка, увидимся.
Занятия закончились, и аудитория, в которой проходила лекция с преподавателем в водолазном костюме, опустела. Я постояла у дверей, вдыхая запах дерева и мела, а потом пошла дальше, никуда не торопясь. Рассматривала спешащих мне навстречу студентов, он что-то обсуждали, размахивали руками и смеялись, и солнце, светящее сквозь стеклянные стены, освещало их красивые лица. Столько людей! И все такие молодые, мои ровесники, и я могу подойти к любому из них и заговорить. От этой мысли захватило дух. Я одна из них!
— Ты новенькая?
Я удивленно обернулась. Парень в темно-синей форме университета повторил вопрос:
— Ты новенькая?
У него помимо вышитой эмблемы школы на плече было что-то наподобие эполеты.
— Я староста вашей группы, — пояснил он, проследив за моим взглядом. — Ну же, заходи скорее, профессор Тревор ненавидит, когда опаздывают.
Я послушно кивнула и юркнула за высокие деревянные двери. И тут же замерла. Потому что аудитория уходила вниз амфитеатром столов, и там, внизу, за трибуной висела огромная электронная доска. Повело голову от количества студентов, от запаха дерева и чьих-то сладких духов, от голосов и высоты. Староста подтолкнул меня к столам.
— Ну же, садись. Не стой в проходе.
И я послушно села. На самом верху, у прохода, так, чтобы в любой момент можно было выскользнуть и скрыться. Не могут же они не заметить, что к ним на занятие прокрался инопланетянин!
— Добрый день, господа!
Профессор Тревор не мог похвастаться ростом, а с высоты трибуны он казался совсем маленьким. Казалось, он не в состоянии удержаться на месте, постоянно двигался и размахивал руками, шагал из стороны в сторону, а в те редкие моменты, когда стоял, дергал ногой или плечом.
— Я отправил на ваши планшеты ведомость присутствия, подпишите под своей фамилией. Напоминаю, кто пропустит более одного занятия, к зачёту допущен не будет! Если не верите, узнайте у старших курсов, они подтвердят. Да? — профессор Тревор показал рукой на девушку на третьем ряду. Она что-то спросила, но я с высоты своего места не расслышала. — По болезни? Каждый год одно и то же… Напоминаю, уважительной причиной не явиться ко мне на лекцию может быть только смерть! Так что, если хотите прогулять, позаботьтесь, чтобы кто-нибудь умер. Шутка, хе-хе, — и он нервно потёр ладони. — Так, возвращаемся к нашей теме!
Сейчас, оборачиваясь назад, я со смущением и улыбкой вспоминаю свой страх перед великим доктором Коро. Как я спешила! Словно одно опоздание могло стать для меня роковым. Впрочем, я и была убеждена в этом. Высунув однажды голову из клетки, я до ужаса боялась попасть в неё снова.
Коридор, поворот, ещё поворот, небольшая лестница…
— Ох!
Я врезалась лбом в чью-то грудь и больно ударилась о большую пуговицу. Зашипела, отпрянула и едва не свалилась с лестницы. Сердце ухнуло вниз, словно с горы, и я успела смертельно испугаться. Адреналин хлынул в кровь, и от него задрожали ноги.
— Спокойно, — мужские руки ловко обхватили меня за плечи, не давая рухнуть спиной назад. — Ну, стоишь?
Я подняла взгляд и увидела капитана Морта. На нём был офицерский костюм Федерации, и на черном мундире горели крупные золотые пуговицы. Капитан был мрачен и небрит.
— Стою, — ответила я дрожащим голосом. Сердце снова стучало, но испуг отпускал медленно, а коленки всё ещё ходили ходуном. Тело было готово спасать меня от смерти.
— Вот и славно, — с этими словами он потрепал меня по голове, словно хорошую собаку, и продолжил свой путь как ни в чём ни бывало. А я осталась стоять на ступеньке, растерянная и удивленная, глядя вслед широкоплечему Морту. Он уделил мне едва ли десять секунд, но этого хватило, чтобы я застыла, глядя ему в спину. Впрочем, спустя еще десять секунд он скрылся за поворотом, а меня окликнул студент с кипой свитков в руках:
— Ну шевелись! Или наверх, или вниз. Встанут посреди дороги, на ржавом шаттле не объедешь…
— Попроси нормально, — огрызнулась я скорее от неожиданности, нежели от природной вредности. — Не твоя лестница.
А потом вспомнила, что в столовой меня ждёт доктор Коро, и припустила по ступенькам наверх. Вслед мне понеслось крепкое словцо, но оно не могло сравниться с гневом доктора.
— Я опоздала!
В столовой было просторно, не так, как с утра. У многих еще продолжались лекции, и за обедом пришли либо свободные от занятий, либо прогульщики. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы найти глазами Артура. Он сидел за дальним столиком, вяло ковырялся в гарнире и изучал что-то в своей электронной книге. Когда я упала на стул напротив, он поднял глаза от экрана и поправил очки.
— Твой суп остыл, — Артур кивнул на обед, который сиротливо ждал меня на подносе. — Но его все еще можно есть.
— Коро сильно рассердился? — спросила я, пододвигая полную тарелку с желто-оранжевой жижей. Сверху жижу украшала грустная веточка зелени.
— Он ушёл за реагентами и ещё не появился. Я ему не скажу, что ты опоздала, если поделишься, где ты была.
Суп оказался нежным, кремовым, со сливочным привкусом. Он напоминал тыквенный, но по вкусу был пряным и ароматным. Хотя, возможно, у него и должен быть такой вкус, я не знала. На “Элджерноне” тыквы не росли.
— А с чего ты взял, что со мной что-то случилось? — я пожала плечами.
— Да перестань. У тебя глаза светятся впервые с тех пор, как ты попала на “Звездолов”. Признавайся, в чём дело?
Я огляделась по сторонам, проверяя, не подслушивает ли нас кто-то. Конечно, никому и дела не было до наших разговоров.
— Обещай, что никому не скажешь.
— Что? Ты учинила что-то запрещенное? Когда успела только?
— Да нет же! Точнее… не знаю, — я подалась навстречу Артуру, и он наклонился, приготовившись слушать. — Я ворвалась на лекцию по методам математической физики и…
— Приятного аппетита, молодые люди! — раздался вдруг жизнерадостный голос доктора Коро. — Сплетничаете?
От неожиданности я отпрянула и ударилась макушкой о нос Артура. Он схватился за лицо, очки съехали на бок.
— Ох, извини! Извини, извини, — я потянулась к Артуру, взяла его лицо в руки, чтобы лучше рассмотреть, боялась, что пойдёт кровь.
— Ничего, я в порядке, — шепеляво проговорил он: я слишком сильно сжала щёки. — Мы всего лишь немного столкнулись, не стоит паники, — Артур поправил очки, но руки мои от лица не убирал. Нос его раскраснелся, как и щёки, а в глазах блестели следы слёз от неожиданного удара.
— Не хочу вам мешать, молодые люди, — встрял доктор Коро, — но твой пиджак, Табита, плавает в супе.
Я ахнула, разогнулась, и капли чудесного густого супа с угла пиджака потекли на брюки. Я схватила со стола горсть салфеток и принялась остервенело чистить одежду, бывшую с утра еще такой чистой и выглаженной, а Артур стоял передо мной в растерянности, не решаясь помочь.
— Ох, это провал, — простонала я. Пятна больше не радовали ярким цветом, но следы остались очень заметные.
— Не расстраивайся, — улыбнулся Артур, и я наградила его хмурым взглядом. — В Академии есть прачечные. Всего пять кирри, и машинка твоя на час.
— Кирри?
— Да, монетки такие, — он достал монету из кармана. На серебряном кругляшке была отчеканена звезда.
— У меня нет монет.
— Не проблема, у меня их полно. Стирать халаты приходится очень часто, — он смущенно пожал плечами. — С удовольствием одолжу тебе.
— Артур, я даже не знаю, когда смогу вернуть.
— И не думай. Мне больно видеть судьбу несчастного пиджака. Просто… Если хочешь, пойдём со мной в обсерваторию? Сегодня будет видно все три луны, и я все равно собирался, а если ты пойдёшь, будет здорово. Ты не подумай, что я прошу тебя провести со мной время за деньги или что-то подобное, просто ты говорила про возврат. Не то, чтобы ты что-то должна мне возвращать! Нет, просто если у тебя есть время… — он вздохнул. — Я всё испортил, да?
Момент был максимально неподходящий. Я стояла посреди столовой, испачканная в супе-пюре, и выслушивала неловкие объяснения от парня, которому минуту назад врезала головой по носу. И на всё это смотрел ироничный доктор Коро в этом его дорогом шерстяном пиджаке. Пиджак тоже выглядел иронично. И все-таки это был один из самых волнующих моментов в моей жизни, тот, о которых я читала в книгах. Не то, чтобы я хотела пережить этот момент с Артуром, но от волнения все равно зашумело в ушах, и вся столовая будто уменьшилась, оставив нас вдвоём посреди приглушённых звуков.
Щелкнула кнопка, и жалюзи с тихим шорохом поползли вверх, пропуская в комнатку розовые рассветные лучи. Я стояла перед зеркалом в их нежном свете, неловко обхватив себя за плечи.Волосы рассыпались по плечам, слегка щекотали кожу. На левой ключице темнела родинка. Грудная клетка казалась мне слишком широкой, и я потерла её, будто могла пригладить этот лишний изгиб, сделать себя другой. Пальцы скользнули ниже — к груди. Сжала. Посмотрела на себя, склонив голову на бок.
В то утро я сделала одно невероятное открытие и ощутила это странное, непривычное чувство.
Я… красивая.
Не так, как говорили на «Элджерноне». Там «красавица» означало «хорошая девочка», «умница», «папина радость». Никто не смотрел на меня как на девушку, никто не давал повода думать о себе в этом смысле. Я читала любовные романы и думала: наверное, приятно, когда кто-то так на тебя смотрит. Но не верила, что такое возможно со мной.
А потом появился Артур и всколыхнул что-то во мне, разбудил чувства, о которых я не подозревала. Пока они дали только первые ростки, будоражащие, волнительные, тревожные, но даже этого хватило, чтобы на моей душе стало неспокойно.
Я провела руками по талии, дотронулась до плоского мягкого живота. Оказывается, я тоже одна из этих чудесных существ — молодых людей, ярких, веселых и лёгких. На “Звездолове” они вызывали восхищение и зависть, словно эльфы, но теперь я ясно видела, что такая же. Белая, мягкая кожа. Гибкое тело. Милое лицо без морщинок. Полные губы. Я смотрела в зеркало и впервые не отвела взгляд.
— Эй, соседка, ты проснулась?
Громкий голос вкупе со стуком заставили меня подпрыгруть и схватить с кровати рубашку, чтобы прикрыться. Конечно, в запертую комнату никто не мог бы ворваться, но щеки вспыхнули от стыда, пусть меня никто и не видел.
— Я одеваюсь, — сообщила я закрытой двери. — Кто это?
— Беата, мы вчера познакомились. Собирайся быстрее, чтобы Оливии не пришлось к тебе стучать. Она получает от этого удовольствие.
— Эта Оливия очень странная, — ворчала я под нос, пока натягивала спортивную форму. Но в коридор вышла до того, как кто-то из кураторов успел до меня добраться. У соседней двери стояла Беата и приветливо улыбалась.
— Спасибо, — поблагодарила я, — что решила предупредить.
— Да не за что! Чем меньше у этой курицы удовольствий, тем лучше.
— Почему Оливия так себя ведет? Пристаёт к студентам, я имею в виду.
Беата не успела ответить, как встряла девушка, занимавшая комнату справа от моей.
— Потому что она сволочь, — твердо заявила она. — Думает, раз она из Тоури, то ей всё можно.
— А кто такие эти Тоури?
Беата с незнакомой девушкой переглянулись и удивлённо посмотрели на меня.
— Ты что, с Охта свалилась?
— Охт! Это луна, да? — я была рада, что вспомнила вчерашние рассказы Артура, и тут же воспоминания о прошедшем вечере заставили сердце замереть.
— Ты кто такая? — спросила девушка. — А ну признавайся, ты шпионка? Инопланетянка? Ты хочешь сожрать наш мозг?
Я рассмеялась, глядя на нарочито серьезные лица соседок, но Беата вдруг ойкнула и прикрыла рот ладошкой.
— С нами же летела какая-то девчонка, которую подобрали в космосе. Трейси, помнишь, на “Звездолове” все сплетничали о ней?
— Точно, — протянула Трейси. — Астероид-01.
Я потёрла лоб, пряча глаза. Интересно, кто придумал мне такое примитивное прозвище? Вот бы поговорить с ним один на один.
— Говорили, что у неё глаза на жгутиках, две пары рук и шесть грудей, — Беата опустила взгляд ниже, и я сложила руки на груди.
— И вовсе их не шесть!
— Так это ты! — воскликнула Трейси, а Беата тут же стукнула её по руке:
— Тише ты! Нечего привлекать к Таби внимание. Наверняка она здесь по какой-то секретной программе. Да?
— Да нет, — я пожала плечами. — Просто произошёл несчастный случай, а экипаж “Звездолова” меня спас. Но вы всё-таки не говорите никому, что я — это я. Не хочу лишнего внимания.
Трейси подошла ближе и спросила, как бы между прочим:
— А всё-таки, ты хочешь пожрать наш мозг?
От неё необычно пахло, чем-то знойным и острым, а на круглом скуластом лице светились подозрением тёмные глаза. С черными волосами смешалась яркая фиолетовая прядь, и на косичке висели колечки и колокольчики. В носу у Трейси поблескивало колечко, и я впервые видела, чтобы кто-то делал в своем теле добровольно дыры, не считая те, что под серьги.
— Ты слишком высокого мнения о ваших мозгах, — с улыбкой ответила я.
Втроем мы и вышли на балкон. С утра здесь было прохладно, вентиляторы накачивали свежий очищенный воздух, а цветы в саду источали едва заметный сладкий аромат. Неосознанно я поискала глазами Коула на противоположных балконах, то ли опасаясь его там увидеть, то ли желая этого, но знакомой фигуры не нашла.
На зарядку становись,
Будь быстрее, не ленись!
Бодрый голос в динамиках вызывал неосознанное отвращение. Он был слишком громким, чётким и жизнерадостным, таким, каким и должен быть голос в речитативе зарядки, но казался насквозь лживым. Мимо продефилировала Оливия в белом костюме с нашивкой на груди, но я не думала о ней. Склоняла голову к плечу, как требовал диктор, а сама снова вернулась мыслями к идее отправить сигнал на Землю.
Я не забыла про неё. Не только не забыла, но думала об этом и вечером, и во сне, и вот теперь во время зарядки. В голове у меня созревал план, поначалу лёгкий, одни наброски, но они одни зажгли внутри огонь, о котором я не подозревала. У меня появилась цель, а вместе с ней силы вставать по утрам, и приходить на абсурдную зарядку, и ждать нового дня, ведь он сделал бы меня ещё на шаг ближе к цели.
— А давайте пойдём в столовую вместе, — предложила Трейси. — Я ещё не успела ни с кем подружиться.
— Отличная идея! — поддержала её Беата. — Таби, ты с нами?
А я смотрела на Артура, который уже ждал меня у двери. На нём была рубашка болотного цвета, идеально выглаженная, почти хрустящая на вид, и белый халат. Артур улыбался. Улыбка у него была теплая и застенчивая, но у меня она в то утро вызвала едва ли не ужас. Я гнала от себя мысли о прошедшем вечере и о том, что однажды придётся оказаться с Артуром наедине.
Осень приветствовала нас первыми дождями. Легкомысленные розоватые облака сменились низкими иссиня-фиолетовыми тучами, которые периодически разрожались проливным дождём. Но такое случалось редко, всё чаще в воздухе висела легкая дымка измороси, оседала на одежде и стекле противогаза, мешая обзору.
Хмурое настроение царило не только за окном. Первые восторги от университетской жизни сменились рутиной, и мне, самоучке с древнего космического корабля, приходилось учиться в два раза больше остальных, чтобы не отставать. Профессора чаще всего не обращали на меня внимания и не требовали никаких знаний, но это был вопрос не оценок, а самоуважения. Часто вечера я проводила в библиотеке. Там пахло деревом и бумагой, несмотря на то, что большинство полок были заставлены электронными изданиями. Наверное, этот запах так же присущ библиотекам, как румянец — юным девушкам. Кроме того, комнаты там наполнял теплый электрический свет, а от радиаторов поднимался горячий дрожащий воздух, тогда как в аудитории через стеклянные стены заползал серый сумрак дождливых дней.
Мы всё больше сближались с Беатой и Трейси. Они не сговариваясь взяли меня под свою опеку, словно уродливую кривокрылую птицу, которая вроде и должна летать, но не помнит, как. С ними я познавала все прелести дружбы: мы помогали друг другу с учебой, делились воспоминаниями из детства, передавали друг другу сплетни, обзавелись собственными шуточками и фразочками и постоянно смеялись — одним словом, плели вокруг себя собственный уютный мир. Иногда я замирала на мгновение, и ощущение счастья переполняло меня так, что становилось практически больно. Я радовалась, что чувство это быстро проходило, пока никто не успевал заметить моего глупого восторга.
В тот вечер мы разошлись рано: провели его над курсовой работой, настолько скучной, что глаза стали смыкаться уже к девяти вечера. В десять мы сдались. Я помахала на прощание подругам и нырнула в комнату, закрыв дверь-гармошку. Потянула жалюзи, закрывая овальное окно, тронула ночник, и он засветился тусклым оранжевым светом. Стерильную белизну комнаты теперь нарушал желтый плед, связанный Трейси, и маленький синий диффузор, источающий аромат цветов. Запах его, едва уловимый, наполнял комнату, придавая ей свой характер. Я скинула форму, залезла в маленький душик, позволяя крупным горячим струям окончательно расслабить тело, после чего отправилась спать.
Мне показалось, что прошло минут десять, не больше, когда в мой сон ворвался настойчивый стук. Я проснулась не сразу. В темноте светились цифры: 00-45. Кому взбрело в голову ломиться ко мне в такой час? Может, что-то случилось с Беатой или Трейси?
От этой мысли меня словно пронзило молнией, и я распахнула глаза. Стук повторился — страшное предзнаменование беды. Свет ночничка вдруг показался болезненным и жутким, а тени по углам — глубокими и зловещими. Если бы не страх за подруг, я бы под страхом казни не вылезла из-под одеяла. Но в дверь постучали ещё раз, и я спустила ноги с кровати.
— Кто там?
Мой голос наверняка звучал тонко и жалко.
— Открывай! — потребовал незнакомец; в тоне его слышалось беспокойство. — Быстрее, ну!
По крайней мере, это человек, подумалось мне. Я сунула ноги в тапки (даже на них красовались вышитые буквы “АА”) и скользнула к двери, за которой ощущалось чужое присутствие. Рука легла на щеколду, пальцы сжали холодный металл. Я потянула медленно, почти нежно, и внезапный стук испугал меня, заставив подпрыгнуть на месте. Рука дернулась, отодвигая засов полностью, и тут же дверь распахнулась, и две пары рук вытянули меня в тёмный коридор.
— Что?! — успела вскрикнуть я, но чужая ладонь крепко зажала рот. У незнакомца была сильная хватка и шершавые пальцы, пахнущие табачным листом. Я вытаращила глаза. Второй парень молчал, и я в полутьме не могла разглядеть его лицо под длинными прядями, падавшими на глаза. Я мычала и мотала головой, но незнакомец с силой вжимал меня в своё тело. Беспомощность обрушилась на меня, как пыльный мешок, и в груди поднялось отчаяние, толкнуло слезы, и те вскипели на глазах горячими каплями.
— Пошли, — коротко бросил тот, что стоял напротив, и потопал к лестнице. Мой пленитель потащил меня следом. Я брыкалась и упиралась в пол — всё тщетно. Один мой тапок так и остался сиротливо лежать в коридоре общежития, и ночная прохлада холодила пятки.
В студенческом корпусе было сумрачно и тихо. Шаги и моё мычание эхом отдавалось в полупустых комнатах, и я удивлялась: неужели меня и в самом деле никто не слышит? Незнакомец подтолкнул меня, заставив спускаться по лестнице. Я хотела было воспротивиться, но чуть не подвернула ногу на скользских ступенях и решила быть аккуратнее. У меня ломило челюсть под сильными пальцами, кожа стала влажной от слез и дыхания. В какой-то момент незнакомец запыхался, поставил меня на пол и за плечи повернул к себе. Я приготовилась вцепиться ему в лицо, зубами, если потребуется.
— Тихо! Спокойно. Я ничего тебе не сделаю, — сказал он, тяжело дыша. — Это игра, поняла? Просто игра.
Я наконец смогла его рассмотреть: на вид лет двадцать, может, чуть больше. Высокий, плотный, явно спортсмен: под рубашкой угадывались рельефные мышцы. Простое лицо,широкие брови и карикатурно пухлые губы.
— Игра?! — воскликнула я, и эхо подхватило мой крик, словно мячик. — Ты украл меня.
— Пригласил на игру.
— Пригласил? Ах ты приглашенец! — я занесла было руку, но второй парень ловко перехватил её.
— Не нужно. Просто иди за нами. Тебя выбрали, но ты сможешь уйти, если захочешь.
— А если не пойду?
— Я потащу тебя, — пообещал первый парень, снова протягивая лапы к моей талии.
— Хорошо! Хорошо. Я пойду. Но если вы меня потом не отпустите, я… откушу тебе лицо! Понял?
Парень с длинными волосами, что закрывали лицо, усмехнулся.
— Договорились. Не подавись только.
Мы повернули в боковой проход, который уводил от центрального выхода к запасным дверям. Мою несчастную ступню, лишившуюся тапка еще на втором этаже, сводило от холода. Становилось все светлее: в маленьком холле горели лампы, а когда мы завернули за угол, увидели целую толпу первокурсников в окружении старших студентов. Все ученики первого курса были в пижамах, заспанные и растерянные, несчастные и лохматые. Вот Питер с розовой резинкой на волосах, которые днем были неизменно уложены волос к волосу, или Лаванда с маской для сна в виде какой-то лягушки, или Беата в огромных тапках-зайцах, которые почему-то открыли пушистые рты в крике. Трейси с нами не было. Беата тут же протянула руки, и я с радостью прижалась к её груди.
— Ты не можешь игнорировать приказы доктора Кото.
— Ах, то есть он мне теперь приказывает?
Мы с Артуром стояли посреди коридора, и наш разговор от милой беседы постепенно перешёл к спору, а затем и громкой ссоре. Студенческая жизнь увлекала меня все больше, а сложная программа требовала много времени и усилий, тогда как анализы и тесты Коро становились все менее интересными для меня. Для меня, но не для него. И он не приходил сам и практически не говорил со мной об этом, зато не стеснялся подсылать Артура, которому мне было сложно возражать.
— Он… он сложный человек, согласен, — Артур попробовал вновь перейти от обвинений к увещеванию. — Но он хочет, как лучше.
— Лучше кому? — взвилась я. Парочка студентов оглянулись на нас, а потом пошли по своим делам. — Мне будет лучше, если я выучу эти проклятые функции и матрицы.
— Лучше для науки. И не только! Лучше для тебя. Ты не человек, и мы не знаем,как влияет наш мир на тебя. Мы хотим помочь.
“Человек” на местном языке звучал как-то по другому и подразумевал, конечно, местных гуманидов, а не землян, но услужливый переводчик в моей голове подобрал понятное мне слово. И хотя номинально Артур был прав, его замечание звучало уничижительно и обидно.
— Сам ты… не человек! — прошипела я. — Я вам не подопытная зверушка.
— Таби, мы же спасли тебя…
— И что, я теперь ваша собственность?
Мы замолчали, злобно глядя друг на друга. Я тяжело дышала, сдерживая порывы стукнуть невыносимого ученого но голове, у него растрепались его пшеничные кудри и очки съехали на бок, так что он выглядел скорее забавно, чем угрожающе, но все равно мне не было смешно. Мне не нравилось ссориться с Артуром. Он был первым существом в этой звездной системе, кто проявил ко мне участие, и значил для меня слишком много. Ссориться с ним было все равно, что ссориться с семьей. Но я приобретала все больше уверенности, тверже стояла на ногах и уже не могла позволить обращаться с собой, как с лабораторным образцом.
— Добрый день, молодые люди.
В коридоре появилась ректор Брукс, как всегда, прямая, изящная, строгая. Она остановилась и несколько секунд наблюдала за нами с таким видом, что я смутилась, и мой боевой пыл немного поутих.
— Добрый день, ректор, — ответил Артур безрадостно. Показалось, что он хочет и дальше выяснять отношения.
— У вас все хорошо?
— Да, так, парочка разногласий, — махнул рукой он, но ректора как будто больше интересовала я. Она не сводила с меня взгляда, поэтому пришлось сказать:
— Да, всё в порядке.
— Понятно, — протянула Брукс. — Вы просто так громко спорили, что я подумала: может, я могу помочь? Всё-таки в мои обязанности входит здоровая атмосфера в Академии.
— Не волнуйтесь, все в порядке, — с нажимом повторил Артур. — Дружеский спор, не более.
— Табита, доктор Дтрэ ищет студентов в новый исследовательский проект. Он хочет вести наблюдения на выпадением росы. Его занятия будут начинаться в шесть утра и продлятся как раз до завтрака и первых пар. Ты сможешь принять участие?
Доктор Дтрэ был молодым и амбициозным учёным из соседней системы, и попасть к нему в группу было бы большой удачей. Если бы я сама попросилась, он бы, конечно, свободного слушателя не взял. Желудок сжался от радостного предвкушения, но тут же я вспомнила, что каждое утро хожу в лабораторию к доктору Коро, который наверняка испепелит меня за новый проект. Я с тревогой посмотрела на Артура.
— Спасибо, миссис Брукс, но я должна отказаться, — ответила я, не обращая внимания на вытаращенные глаза Артура. — Доктор Коро и так злится, что я мало времени провожу в лабораториях. Если я соглашусь, этот наш спор перерастёт в настоящую войну.
Я жалко улыбнулась и пожала плечами, а вот Артур почему-то вздохнул и устало потёр лоб. Только ректор выглядела довольной.
— Вот как? Тогда я передам профессору Дтрэ, что ты не сможешь принять участие в его проекте. Жаль, конечно, но не переживай, мы найдём тебе другое исследование. Любой студент должен иметь шанс изменить этот мир, верно? — она подмигнула мне и ушла, едва ли не насвистывая.
Я не думала, что у этого разговора будут какие-то последствия кроме бесконечного ворчания Артура, а они были. Через пару дней ректор перехватила меня после пары по экологии и сказала, что подобрала для меня замечательного руководителя.
— … у него большой и разносторонний опыт, — говорила она, пока мы спускались в подземные учебные лаборатории, — а самое главное, тебя здесь будет сложно найти. Ну, а если тебя все-таки найдут, то твой новый руководитель сможет дать достойный отпор любому, кто помешает тебе заниматься.
В одной из лабораторий, обшитой белоснежными антибактериационными панелями, за пультом управления стоял профессор микробиологии с фамилией столь сложносоставной, что я сразу её не смогла вспомнить. Он был погружен в работу, и на красивом лице его застыло озадаченное выражение. Я подумала, что он и будет моим руководителем, но ректор прошла мимо его кабинета, свернула налево, потом направо, а затем я потеряла счет поворотам в этом лабораторном лабиринте, пока мы не оказались в знакомом мне месте.
Металлическая дверь со стеклом, забранным решёткой, а за ним — гараж капитана Морта. Сердце трусливо сжалось.
— Вот мы и пришли, — заявила Брукс, толкая дверь. В нос ударил запах железа и масла. Из колонок доносилась странные звуки, которые должны были быть музыкой, с рычанием вместо вокала. За столом сидел капитан Морт в грубых штанах и черной майке, волосы его были взлохмачены и он прищурился от дыма, который поднимался от какого-то вещества рядом. Перед ним на столе лежал разобранный турбокомпрессор.
— Ризли, — протянула ректор. Тот вздрогнул, поднял на нас удивленный взгляд и, спохватившись, поспешил убавить свою адскую музыку.
— Добрый день, миссис Брукс, — поприветствовал он хриплым от дыма голосом. — И Табита.
Я кивнула и проговорила что-то невнятное: во рту вмиг пересохло. Скорее всего, из-за того же дыма.
За высокими окнами Академии дождь практически не прекращался, мелкий и назойливый, но профессора все ещё называли погоду за окном “сухим сезоном”. Я не была против: дождь для меня всё еще был сравни чуду. Вода льется с неба! Конечно, я читала о том, что такое дождь, но привыкнув экономить каждую каплю влаги, не могла себе его представить. И пусть на Саносете дожди были отравлены (“Не смертельно, но неприятно” — как говорил доктор Коро), я то и дело застывала у окон, любуясь его красотой.
В последние дни “сухого сезона” профессор ботаники Шард запланировал практическое занятие в ближайшей роще. Я была уверена, что меня не возьмут, все-таки свободный слушатель практически незаметен для учителей, но профессор Шард увидел, как я жмусь в углу, посмотрел на меня строго и сказал:
— Ли Фрост! Если вы хотите слушать мои лекции, будьте так добры принимать участие в практических занятиях. Иначе всё это выглядит, как пустая трата времени.
Дважды повторять мне не пришлось, я схватила бланки практической работы и присоединилась к Трейси и Беате.
Выходили мы рано утром. На нас были специальные гидрокостюмы, которые не пропускали отравленную влагу к коже (мне выдали запасной, уродливой сине-красной расцветки с буквами “АА” на спине). Поверх них — плащи с капюшонами, на лицах - маски-обтюраторы “Фантом Визор” — полоски из биополимерного материала, которые закрывали нос и рот. Крепились они на магнитах-полумесяцах, что располагались на скулах. Фильтры — наноуглеродные жабры — находились по бокам масок, а на переносице помещался чип, который проецировал данные на сетчатку глаза: “состав воздуха: кислород 17%, углекислый газ 5%, сероводород 0,02%, озон 1%”.
Мы с одногруппниками шумной стайкой толпились у подножия лестницы, когда из дверей появился профессор Шард в стильном серебристом плаще и улучшенной маске, а следом за ним показался капитан Морт. На нём был черный гидрокостюм,а поверх — неизменная кожаная куртка, маска скрывала нос и губы, но чёрные глаза ярко сверкали недовольством.
— Доброе утро, господа студенты! — поприветствовал нас профессор. Его голос глухо раздавался из-за маски. — Готовы совершать открытия? Отлично, напоминаю правила безопасности: первое — слушать преподавателя, то есть меня, и делать строго то, что я говорю. Второе: не трогать ничего голыми руками, использовать перчатки. Третье: быть внимательными и не отставать от группы. Мы уйдем недалеко, и скорее всего, вы самостоятельно вернетесь в Академию, но от практических занятий вы будете отстранены. Четвертое: не трогайте грибы! Их споры могут быть опасны, некоторые проникают сквозь жабры маски. И последнее: не снимать защиту, ни при каких условиях. Воздух отравлен, дождь тоже, растения также вам не рады. Если не хотите ближайший месяц провести в лазарете, соблюдайте эти правила.
Трейси наклонилась к самому моему уху:
— Это же капитан Морт, да? Он пойдёт с нами?
Я пожала плечами, сохраняя равнодушный вид. При виде меня Ризли кивнул, единственной из всех, и я сдержанно кивнула в ответ, хотя внутри поднялась непрошенная буря.
— Капитан Ризли Морт любезно согласился нас сопровождать на случай непредвиденных обстоятельств, — тут же добавил профессор. — Но я убедительно прошу вас не создавать капитану проблем.
Мы выстроились в неровную шеренгу и пошли за профессором, как птенцы за мамой-уткой. Мы шли веселой (но не очень шумной из-за масок-обтюраторов) толпой легкомысленных студентов. По мокрой от дождя серо-зеленой брусчатке мы проследовали через высокие кованые ворота, мимо оранжерей (в одной из них проходило наше Посвящение) и служебных построек, вперёд, на просторы неизведанной Саносете.
— Уверена, Морт пошёл с нами не просто так, — зашипела Беата, повисая на моём локте. — Наверняка, Шард ему что-нибудь обещал.
— Бутылку чего-нибудь покрепче, — фыркнула Трейси.
— Нет, — раздался голос капитана прямо над нашими головами, — только трех болтливых студенток на перевоспитание.
Беата вскрикнула и затихла, смущенно уставившись под ноги, Трейси выругалась, а потом промямлила “извините”, а я почувствовала, как моё лицо заливает краска стыда. Ризли усмехался, в уголках его глаз залегли лукавые морщинки, но от этого жар под кожей только усилился.
— Думайте, что говорите! — накинулась я, едва Ризли ушёл вперёд. — Мне с ним ещё проект делать.
— Ой, не волнуйся, — отмахнулась Трейси. — Мор — не глупый мужик и не будет обижаться. Уверена, другие обсуждают вещи поинтереснее, например, его зад.
— А ну перестань! — я легко шлепнула подругу по плечу.
— Нет, ты только сама посмотри! Так ходят только те, кто знает, что на него пялятся.
Мы шли добрых полчаса, но шпили Академии так и не скрылись за горизонтом, остались напоминанием и ориентиром. Наша группа ступила под сень леса. Я много раз рассматривала его из окон, но никогда — так близко. То, что издалека казалось деревьями, оказалось цветами… если эти гигантские растения можно было назвать цветами. У них не было привычного ствола с корой, их стебли покрывали тёмно-зелёные чешуйки. Стебли с частыми узкими листьями цеплялись друг за друга, образуя зелёный потолок, и на них повисали лохматые лианы. Под ногами стелился мягкий ковер из напоенного влагой мха и густой травы. Под сенью этого странного леса было очень тихо: никто не стрекотал, не шелестел, не выл и не пищал, не шуршал и не шумел, только листья колыхались над головами. В такой торжественной тишине голос профессора Шарпа показался громом:
— Так, все подошли? Подтягиваемся, подтягиваемся, задние ряды? Вы там, на северных шпилях, ничего не услышите.
Северные шпили были самой далекой и холодной точкой на родной планете Шарда, и это выражение наверняка имело переносное значение. Я мысленно поблагодарила чип за подсказку.
— Смотрите направо, там на камнях Sanguina musla — кровоточащий мох. Пятая страница практической работы. Слегка надавите, соберите содержимое в пробирки. В лаборатории нагреете и запишете результаты. Над головой у вас gugus liana и voxa liana — лианы обыкновенные и шепчущие. Нас интересуют шепчущие, приложите стетоскоп и запишите звук, дома сравните с записями из архива. Далее…