Академия для попаданки

1.

— Раз, два, три. И раз, два, три. Да за что мне такое наказание? — сердито шипит старенький учитель танцев, до боли сжимая мои пальцы и безуспешно пытаясь сдвинуть меня с места.

Но где ему, низенькому и худосочному, справиться с весьма крупногабаритной мной, ведь я на целую голову его выше и почти в два раза толще.

Нет, я нисколечко не сопротивлялась его усилиям, просто некстати задумалась. С кем не бывает?

Со мною подобное сплошь да рядом происходит. Как пытаюсь осмыслить произошедшее, так будто из реальности выпадаю: ничего не вижу и не слышу. И хорошо, если только на миг, а не на час, например.

Все никак не привыкну, что мне теперь не пятьдесят шесть, а снова шестнадцать. И я больше не замученная семьей и жизнью дама весьма почтенного возраста, а полная сил и дури (чего уж скрывать!) девчонка с прыщами и лишним весом.

Да, я — та самая попаданка, которую в каждом втором дамском романе встречаешь. Но не красоты, не супер способностей мне почему-то не досталось.

Видимо, именно на мне все плюшки разом закончились. Мне и в прошлой жизни с талантами да благами не везло, даже в магазине все дефицитное прямо передо мной заканчивалось.

Только уроки бальных танцев — не место для размышлений. Доставшееся мне тело столь неуклюже и неповоротливо, что чуть зазеваешься — и сразу равновесие теряешь. Вот и сейчас спотыкаюсь и чуть не упадаю.

Танцы — повороты, поклоны, пряжки — занятие опасное. Зачем мне к куче разнообразных проблем еще и травмы? И я, послушно стараясь не сбиться со счета, делаю шаг, второй, а вот на третьем снова задумываюсь: шагать или поворачиваться?

Так и стояла бы я столбом, вспоминая последовательность танцевальных фигур, но дверь, ведущая из залы в восточное крыло дома, вдруг резко распахивается, и на пороге возникает столь монументальная фигура, что легко сдвинула бы с места не только меня, но и весь наш особняк одним движением мизинца.

Маменька моя пожаловала, точнее того тела, в котором я в этом мире очнулась. Мне до сих пор кажется, что все происходящее — сон, поэтому и веду себя легкомысленно: отдыхаю да развлекаюсь.

В прошлой жизни я в этом возрасте не только училась, но и подрабатывала, оставшись рано без родителей. Здесь же все мои занятия сводится к урокам танцев и этикета, а работать меня никто не заставляет.

— Вольдемар Полуэктович, каковы успехи нашей Милочки? — густым басом интересуется, войдя, маменька.

Милочка — это я. Забавно, что раньше меня тоже Людмилой звали. Людмила, Люда, Людочка. Милочкой никто назвать не отважился, поскольку не раз во всеуслышание заявляла, что мне такой вариант сокращения имени собачью кличку напоминает.

Но у маменьки свое представление о прекрасном, поэтому я теперь Милочка, а родителей надо называть исключительно маменька и папенька. Так, дескать, в благородных домах нынче принято.

— Мадам, боюсь, что в данном случае я совершенно бессилен! — трагически заламывает руки учитель танцев, — у вашей Милочки только на ноги наступать мастерски получается.

Да всего-то раз ему ногу оттоптала, а потом долго и униженно извинялась. Хочу возмутиться, но поймав холодный маменькин взгляд, благоразумно молчу. Внутри все испуганно сжимается.

Нет, я ни капельки не боюсь эту суровую даму с замашками фельдфебеля. Сама троих детей воспитала и прекрасно знаю, что суровость часто напускной бывает.

Но память тела не обманешь, а оно помнит: наказания для Милочки бывали весьма неприятными и болезненными. Одно стояние голыми коленями на горохе чего стоит!

Не желая испытать на себе что-то подобное, я стараюсь быть максимально послушной. Но где я, и где послушание?

Особенно, если дело касается многослойных пышных нарядов, в которых ежедневно ходить приходиться. Мало того, что они мне не идут из-за лишнего веса, так их и носить невозможно: юбки постоянно в ногах путаются, корсет немилосердно жмет.

Мне, привыкшей к удобным джинсам и просторным футболкам, подобные платья инструментом для пыток кажутся. И я потихоньку обрываю безобразные рюши и извлекаю из корсетов жесткую проволоку. Меня бранят за неаккуратность, но никто пока не догадался, что это хорошо спланированная диверсия, направленная на уничтожение всего ненавистного гардероба.

А бранят меня часто. Вот и сейчас маменька долго и нудно отчитывает за отсутствие старания и таланта к танцам, потом раздраженно добавляет: «Делай, что хочешь, хоть со стулом танцуй, но чтобы до бала хотя бы один танец выучила!»

Да если бы я могла делать что хочу, на этот чертов бал меня бы никакими коврижками не заманили!

Но я, как самая послушная дочь на свете, киваю и соглашаюсь, хоть внутри вовсю паникую. Бал через три дня, выучить за это время те движения, которые за неделю не смогла, для меня нереально.

Хоть бери и действительно со стулом танцуй! Да за что мне такое наказание?

Маменька стремительно идет к двери, за ней еле успевает Вольдемар Полуэктович. Оставшись одна в огромной зале, я усаживаюсь прямо на пол и крепко-накрепко задумываюсь: «Что делать?»

Избежать участия в танцевальном мероприятии никак не получится, потому что маменька спит и видит, как бы меня за богатого и родовитого замуж выдать. А где женихов искать, если не на балу?

2.

«Свет мой зеркальце, скажи да всю правду расскажи», – упорно крутится в голове, пока я придирчиво рассматриваю себя в большом настенном зеркале с вычурной рамой. Зеркало упорно молчит, но то, что оно сейчас показывает, мне определенно нравится.

Моя излишняя полнота никуда не исчезла, хоть я упорно делала каждое утро зарядку и в еде себя усиленно ограничивала. Но времени прошло слишком мало, чтобы на какой-то видимый результат рассчитывать. Однако удачно подобранная одежда способна творить чудеса, и миленькое кремовое платье удачно скрывает многие недостатки фигуры. Сколько я нервов себе испортила, споря с модисткой и заставляя ее раз за разом перешивать уже готовый наряд, вспомнить страшно.

Да и цвет лица у меня изменился к лучшему, прыщей уже намного меньше. А те, что все-таки пока оставались, я аккуратно запудриваю и для маскировки кое-где приклеиваю мушки. Так что на балу кавалеры в ужасе от меня шарахаться не должны, выгляжу я вполне привлекательно.

Глупо, прожив долгую жизнь в прежнем мире, переживать из-за таких пустяков. Но здесь-то мне всего шестнадцать, это возраст первой любви и свиданий. И как бы мне не хотелось избежать неминуемых разочарований, глупое сердечко в предвкушении бьется, а в голову лезут разные романтические бредни.

Три сломанных в порыве злости стула умения плавно скользить и кружиться под музыку мне не добавили. Я спотыкаюсь с завидной периодичностью, постоянно путаю правую и левую ногу. Создается впечатление, что обе ноги у меня левые, и обе лишние.

Не завидую я тому, кто меня на танец пригласить отважится. В лучшем случае он будет сильно разочарован, а в худшем – с недельку потом похромает.

— Хватит перед зеркалом крутиться, — недовольно хмурится маменька, внезапно возникая в зеркале рядом с моим отражением.

Как она зашла в комнату, я не заметила. Видимо, опять слишком глубоко в себя погрузилась. Осторожно кошусь в сторону кровати, на которой до этого вальяжно возлежал Филя, мой фамильяр. Но кровать девственно пуста. Уф, успел-таки спрятаться, мой хороший.

Фамильяр, действительно, оказался необыкновенно умный и понятливый. Понимает меня с полуслова, всячески меня поддерживает и успокаивает, когда я расстраиваюсь либо бешусь от собственного бессилия.

А как тут не злиться? Мало мне маменьки с ее гениальными планами на мое замужество, так еще и папенька теперь ее во всем поддерживает. Даже пообещал по свои знакомым справки навести о наиболее выгодных для меня партиях.

А раньше ведь он только о повышении прибыли с торговли помышлял, купец как-никак. А я, получается, купчиха. Или купчиха все же маменька, а я – дочь купца? Нет, вспомнила: Людмила Барыгина — дочь купеческая, так в документах моих записано.

Купцы здесь относятся к среднему сословию, поэтому ума не приложу, каким чудом маменьке удалось раздобыть приглашение на бал у самого князя. Прислуга об этом шепчется по углам денно и нощно и выдвигает разнообразные предположения. Кто-то считает маменьку любовницей князя, кто-то утверждает, что она душу дьяволу заложила за это приглашение. Еще мне косточки усиленно перемывают, пытаясь угадать, кто же моим мужем вскоре станет.

Словом, в последние дни все разговоры в нашем доме только вокруг моих предполагаемых женихов и крутятся, словно в замужестве весь смысл бытия. Да чтоб они провалились, эти женихи! Уж я-то прекрасно знаю, что ожидает девушку в семейной жизни: тарелки-кастрюли, пеленки-распашонки, вечно занятый муж, и постоянная, не проходящая ни на миг усталость. Выспаться вволю — уже мечта.

Конечно, по сравнению с моей прошлой жизнью, здесь с домашними хлопотами чуть проще. Слуги же есть. Но, на мой взгляд, слуги не столько хозяевам помогают, сколько им новых проблем добавляют, что прекрасно продемонстрировала наша обслуга по пути во дворец.

Сначала по дороге у кареты отваливается колесо. Кучер не досмотрел, или оно само от старости повредилось, но карета опасно накренилась и остановилась.

Мы неуклюже выбираемся из поврежденного транспортного средства и гуськом отправляемся в ближайшую харчевню. «Негоже нам развлекать своим куртуазным видом простолюдинов на улице», — сердито шипит маменька, усиленно делая вид, что ничего особенного не случилось.

Народ действительно живо собирается вокруг нас в надежде поглазеть на бесплатное представление. Конечно, со стороны забавно смотреть, как мы с маменькой, задрав повыше бальные платья, по брусчатке гусынями ковыляем. Дороги здесь такие, что лишний раз по ним лучше не ходить, если проехать можно.

В харчевне маменька величественно отмахивается от осчастливленного нашим появлением хозяина и совсем не куртуазно плюхается на ближайшую лавку. А папенька командует, чтобы кого-нибудь послали за кузнецом, ведь карета сама себя не починит.

Хозяин харчевни метким подзатыльником отправляет подвернувшегося под руку парнишку-полового в нужном направлении, а нам остается только ждать, когда же придут кузнец с подмастерьями да наше транспортное средство починят.

А пока мы ждем, в харчевне происходит нечто странное и непонятное. Вдруг ни с того, ни с сего вспыхивают синим пламенем передники на девушках подавальщицах. Случается, правда, это после того, как я обнаруживаю надломанный каблук на левой туфельке. А ведь эти туфельки мне так нравились! Каблучки совсем небольшие, удобные, сантиметров три от силы. Может, со стороны потеря каблука и не столь заметна, но ехать на бал в таком виде?