Академия Рябиновой Долины

Пролог и глава первая

Отчего нам не везёт?
Кто подскажет, кто поймёт,
Отчего нам так давно не везёт?
Будем делать всем назло
Вид, что крупно повезло,
И тогда нам всё равно повезёт!

В. М. Татаринов.

Пролог.

Осторожно, но настойчиво стучу в темно-бордовую дверь. Характерного такого оттенка.

Деваться-то мне всё равно некуда.

Грубое, недовольное «Войдите» отрезает последние пути к отступлению. Будто декана за моей спиной было недостаточно.

Впереди - предупреждающий перестук копыт. Препод за кафедрой возмущенно встопорщил бороду и тряхнул густой гривой.

Лектору не нравятся опоздавшие или просто лично я? Как обычно?

Сорок пар глаз матерых оборотней-охотников уставились отнюдь не дружелюбно. То ли на мой наряд, то ли на всё вместе.

Эй, что вы имеете против голубого шелка платья и модных золотистых сандалий? Ну и против моих свежевымытых темно-бронзовых локонов? Или так и лучащихся обаянием зеленых глаз?

Ладно. Отступать некуда. Мне же фактически повезло. И вообще потрясно везет в последнее время. Продохнуть не успеваю. Поперло так поперло.

Вот, например, я теперь учусь здесь...

Глава первая.

Платье реально мерзкое. Дурацкое, серое, бесформенное, вышло из моды еще лет десять назад. Если его вообще с ней знакомили.

И большевато. Мне. Даже в груди.

Про всё прочее вообще скромно умолчим. Там двух меня запихнуть можно. И вполне себе с комфортом.

Мышастое платье-балахон. В таком – самое то в бедный монастырь. А лучше — в нищий и голодающий. Где умерщвляют бренную плоть не для галочки, а с огромным и пламенным энтузиазмом.

Ну, не туда, так в бесправные приживалки к старой склочнице

Еще можно в бедные сиротки-гувернантки – в самую отвратную и ханжескую семью.

Теперь длинные, вьющиеся волосы – в тугой пучок. Зачесать как можно глаже. Стянуть предельно туго. И перевязать старой, пыльной лентой цвета дохлой моли.

Со шпильками всё же лучше не рисковать. Я все-таки юная девица, а не домоправительница в годах. Да и кто мне их отдал бы? Или специально покупали? Тратили на меня драгоценные деньги? Целых несколько медяшек? Всего лишь на меня?

Крем – для серости и неровности кожи. Ровным слоем, чтобы казался естественным. Хватает всего часов на пять... ничего, потом можно обновить. У меня есть запас. И я умею прятать.

Почти всегда. А когда не могу — мне и не требуется.

Туфли старые, из сундука мачехиной компаньонки. Платье – оттуда же, если честно. Компаньонок мачеха подбирала не только немолодых и непривлекательных, но еще и отвратно одетых. А если считала недостаточно бесцветными, исправляла ситуацию по мере сил. С энтузиазмом тех самых монашек — из голодающего монастыря.

Ну, или их отнюдь не голодающей настоятельницы. Искренне считающей, что других нужно умерщвлять очень активно. А вот себя любимую — вовсе даже излишне.

Такие монастыри я видела...

Жаль, нельзя еще золы в волосы набить — для полноты образа. Но настолько переигрывать всё же не стоит.

Всё, я готова.

Можно идти. Дряхлые, тяжелые туфли разношены, но достаточно жмут, чтобы испортить мне походку. Даже без особых усилий.

Это фигура у меня прилично тоньше компаньонкиной. А вот размер ноги – больше. Сейчас, во всяком случае.

Всё, в замке похоронно скрипнул ключ. А тяжелые шаги я расслышала и раньше. За мной пришли.

Стражу я не знаю: все новые. В окно я правда следила... должна же понять, как кто движется. Насколько ловко, насколько быстро.

Они даже раз тренировались у меня на виду.

Слабаками не выглядят. На страже всё же мой враг решил не экономить. Проще на еде для пленниц. Ну и на всём прочем – для них же.

Знакомые (только малость подободранные) коридоры родного особняка я пережила спокойно. А вот бывший папин кабинет — нет. Только не сорванные со стен охотничьи трофеи - медвежьи и львиные шкуры. И не уже вынесенное куда-то мое темно-малахитовое бархатное кресло. Оно-то чем помешало? Не новое ведь. Тоже планируется загнать подороже? Или уволочь в самое дальнее поместье, там запереть вместе с прочей мебелью... и пусть его жрет голодная моль. Кроме нее, добычу нового хозяина не увидит никто.

Такие всё предпочитают сгноить.

Ну и у каждого свои трофеи. У папы - охотничья добыча. У этого - чужие потертые кресла.

Правда, папино он оставил. На прежнем месте - у камина. И в нем с удобством расположился сам. Нога за ногу.

Не затем ли вынесли мое, чтобы мне точно пришлось стоять? Потупив взгляд, разумеется?

А то еще взгляну на собеседника сверху вниз. Правда, такое ему светит, даже если он встанет. Или я тоже присяду.

Забавно, что сам он - вроде тощий, аж усохший, а брюхо есть. Совсем, что ли, не двигается?

Кстати, запах уютно трещащих дров - тоже иной. Такие горят в приютах и бедных домах. Дымящее гнилье. Когда нет ничего другого.

Гелию и мачеху подобное могло бы напугать, но меня даже ободрило. Слишком о многом напомнило.

Брезгливый взгляд незваного гостя в мою сторону сомнений не вызывает: я ему не нравлюсь. Не больше, чем зеркалам. Не тому побитому осколку из кладовой, что сейчас неумело украшает ободранную стену, а другим - побольше. Одно отсюда тоже вынесли - вон очередная пустая дыра справа. А в коридорах были другие, в тяжелых рамах - уже во весь рост. Там тоже теперь одинокие, бесприютные дыры. Шелковые обои под зеркалами уже вытерлись. А новые этим стенах больше не светят.

Ну, не при нынешнем хозяине.

За такими, как мой дядя, случайно уцелевшая родня порой наследует очень многое. Они ведь только копят всю жизнь, ничего не тратя.

Но этот начал копить только после папиной смерти, так что...

Кстати, зеркальному осколку я тоже вряд ли нравлюсь. Если ты сам непривлекателен - это еще не значит, что и вкуса лишен напрочь.

Глава вторая

Глава вторая.

- Ты знаешь, где сейчас твой брат? – наконец устал от ожидания моего страха опекун. - Куда его увезли?

Вот оно! Такие внезапные вопросы – куда хлеще угроз побоями.

- Нет. Волей матушки мне не велено знать, ни где мой братец, ни где сестрица.

- Как раз судьбой дочери твоей мачехи я уже распорядился, - небрежно бросил он, лениво почесав гнойный прыщ на плохо вымытой щеке. – Ты ее любила? - ядовито усмехнулся он.

- Мне было велено ее любить, - еще ниже склоняю голову, аж тугой пучок теперь торчит вверх. Любуюсь новым ковром в папиных покоях. Занятых теперь этим злобным крысом. Прежний ковер он уже тоже куда-то уволок. Еще бы — восточные стоят дорого. В отличие от этого домотканного половика. – Я была послушной дочерью.

И сейчас ею остаюсь. Для папы.

Моя сводная сестра – красавица. Нежное, трепетное создание. Пример во всём – и об этом никто не забудет напомнить при каждом удобном случае. Художница и поэтесса с тонкой и возвышенной душой. Как, интересно, я могла к ней относиться?

- Как раз она была воспитана дурно, - с претензией на величие задрал опекун свой тощий подбородок. Куцая бороденка торчит как у козла. Уже немолодого и облезлого. – Но я уже достойным образом распорядился ее судьбой...

Даже не сомневаюсь. Монастырь? Вздорная старуха с кучей бесправных приживалок? Надутая семья с кучей избалованных детишек? Этот злобный, завистливый крыс точно не выберет место, где Гелии понравится.

- ...Но мой долг обязывает меня позаботиться и о моем осиротевшем племяннике.

О да, не сомневаюсь. Особенно с правом опекуна распоряжаться владениями подопечного при жизни и после смерти. Раз уж право составлять для мальчишки завещание – тоже у опекуна.

Но подопечный юноша хотя бы с первым совершеннолетием получает личную свободу, а со вторым – владения и право освободить мать и других родственниц. Если желание есть.

А вот у девушки, влетевшей в опеку до второго совершеннолетия, путей к свободе только два – диплом Академии или брак.

Собственно, это одна из причин ограничение воли опекуна на запрет брака для опекаемой. Чтобы жадная семья влиятельного жениха тоже получила какие-то права. Вдруг они заплатят больше?

А то даешь щедрые взятки вечно голодной казне, даешь... А тут бац — и новый опекун.

- Маменька забрала с собой братца, когда недавно уезжала к тетеньке погостить...

- Голубь прилетел от вашей «тетеньки». Никакая маменька к ней никого не привозила.

Плохо. Не то что мачеха не выдержит в «строгом» монастыре побоев и сдастся. Особенно если начнут бить на ее глазах Гелию.

Нет, она не сдаст Оскара – потому что не сможет. Но рано или поздно даже этот тупой сморчок поймет, что мачеха говорит правду. И ее тетка не врет и не плетет коварные интриги. И никуда племянница с собой сына не возила.

И это будет почти полным крахом. Почти – потому что с каждым часом Оскар всё дальше отсюда. Но долго ли он продержится один – всего лишь с Шоном. С честным, смелым и ловким, но простолюдином. Четыре года? Маловероятно.

А я ничем помочь уже не смогу. Потому что самой придется спешно удирать. Да, любую (наверное) боль терпеть я умею... умела раньше. Но дело даже не в том, что побои унизительны. Есть еще особые зелья. К женщинам, даже знатным, их применять дозволительно. Считается, что на будущее рождение детей они не влияют.

Но вот моя память прежней после них уже не будет. Даже моя. Разум я сохраню, но и только. Уже никакой Академии. Никакого будущего. Никакой свободы – никогда.

А значит, магических допросов я дожидаться не стану.

Гнилые дрова в камине почти догорели. Это ведь недостаток дешевки — в итоге заплатишь больше. Или... обойдешься, чем есть.

Плохо, что я стою еще меньше. Без приданого и папиных связей — фактически ничего.

Есть ведь зелья и хуже. Они не то что дозволены... но их применяют. Даже к знатным юношам. Когда нет влиятельной родни, готовой заступиться и подать жалобу Императору. Когда никто потом уже не узнает. И тогда Оскару даже не обязательно умирать. Везением будет, если он ложку сможет пронести не мимо рта. Он ведь удался в папу. Ему магический допрос оставит от разума лишь жалкие клочья.

А за нашу семью вступиться точно некому. Особенно – за меня. А значит, со мной дозволено уже всё. Мне выживать же будет без надобности.

Останется побег. В никуда. Я его тоже обдумывала. Я сохраню разум, память и свободу.

И больше ничего. Вне закона, навсегда. Без права подачи вообще любых апелляций – кому угодно. Побег не к жениху, не с целью лучше послужить закону и богам – это конец. Даже будь я единственной наследницей золотых приисков. Потому что меня еще можно казнить, а прииски забрать в казну.

Законы бывают странными и смешными. Их ведь принимали при разных Императорах. И многие потом не отменяли. Некогда, незачем... они ведь никому не мешают. Ну, кроме преступников.

И потому за убийство — только пожизненная каторга. А вот за побег из-под воли опекуна...

Опеку над знатными аристократами утверждает Император. Да, номинально. Но именно он ставит Коронную Печать на Грамоту. А значит, побег – измена Императору. В отличие от убийства, что является простым душегубством. Наказание за измену короне... тоже может быть пожизненная каторга. В лучшем случае. А вот в худшем – квалифицированная казнь. Чтобы другим неповадно было. Милосердная оговорка – с четырнадцати лет. До этого наказание определяет опекун, если поймает. Или – никто, если юноша возвращается уже взрослым. Девушкам возраст сам по себе свободы не дает.

Если мой брат продержится четыре года – вернется свободным. А вот я становлюсь врагом Империи – навсегда. Даже если вдруг опекун за это время раз — и скопытится сам. Моего ужаснейшего преступления это не отменяет и не прощает.

Мне плевать на историю этого закона. Его давно могли отменить как устаревший. И даже уважаю тех детей казненных мятежников, что когда-то сбежали из чужих вражеских замков, куда были отправлены «под опеку». Не было закона, позволяющего казнить просто за родство с мятежниками. И придумали этот.

Глава третья

Глава третья.

С платьями всё просто. Времени у меня было мало. Поэтому тряпье для тренировок было объявлено моей обычной одеждой - наряду с повседневными платьями вовремя спроваженной из замка служанки. Всё прочее назвалось платьями сестры. А вы как думали? Конечно, она мне их сама отдала, чтобы я переложила наряды на зиму – лавандой. От голодной моли. А то она еще в сундуках заведется. Моль, а не сестра, конечно.

Опекун с его скаредностью такую бережливость мог бы и одобрить... будь он вообще способен одобрять хоть что-то в папиной семье.

Или в любой другой... но их он хоть не ненавидел много лет.

Ну, не компаньонкины же бесформенные тряпки мне с собой тащить, в самом деле.

Забавно, что переодеть меня еще мачеха грозилась. Когда считала, что опеку надо мной отдадут ей. Ну, потому что это ведь «по-человечески» и «логично». Я же дочь разведенной женщины. Вдобавок, «вышвырнутая ею на улицу».

Я бы этой дуре объяснила, имеют ли какое-то отношение логика и человечность к императорским законам, но зачем? Всё равно она и сама понимает эти качества по-своему.

Зато на карету под охраной опекун мне расщедрился. Ну, содержать толпу здоровенных дуболомов у него ведь денег хватает. Как и поставить крепкие решетки еще и на окна экипажа. То когда же он успел?

И... Гелию везут так же?

Интересно, на постоялых дворах капитану стражи тоже положено окна решетками на ночь забирать? А повезут их со мной вместе – на сиденье напротив? Не в седлах же. Ни меня, ни решетки.

Они не поместятся. А девица верхом – это же ужас-ужас! А уж если еще и в одном седле с посторонним мужчиной...

Или спать мне придется, сидя в карете?

Ладно, спасибо, не в крестьянской телеге без верха. И не пешком в кандалах. Всё могло быть. Жаловаться-то мне некому.

Моя жизнь всё еще не стоит и медяка. Дешевле шпилек. У меня же не нашлось бывшего жениха с влиятельной семьей — для заступничества.

И мачеху, кстати, заковали. А меня просто не опасается никто. Только приставленная опекуном хмурая крепкая тетка небрежно меня обыскала - перед самой каретой. .

Спасибо, хоть не стражники. А то ухмылялись они так понимающе.

Оружия, конечно, не нашли.

Не этой тупой кувалде что-то у меня выискивать. Тем более, основное я таскаю вовсе не в ножнах. И уж точно не в потайных карманах. И отобрать его невозможно.

Конечно, зелья бывают всякие. Но два Императора назад их запретили. Даже для женщин. Потому что от них можно умереть. Или что еще хуже – выжить, но утратить способность к зачатию.

То ли служанка, то ли охранница уселась напротив. Вместо так и не прихваченных решеток.

Хмурится голодным волком.

Еще бы! Если я слиняю по пути, шкуру спустят с нее. Со стражи тоже, конечно, но уж с бабы – в первую очередь. А то я любимого и любящего дядюшку не знаю.

Знать бы еще, чем я успела ее лично обидеть? Красоты во мне всё еще особой нет. Я старалась. Молодостью? Так у нас разница всего лет в пятнадцать. Или и это – много?

Она явно боится, что я создам лишние проблемы. А мне нужно создать разве что быструю и торную дорогу. Пока мою сестру в Рябиновой Долине попросту не сожрали. И в прямом, и в переносном смысле.

При выезде на окраину столицы наивно прошу завернуть в ближайшую лавку подержанных книг. Даже адрес услужливо называю.

Мне ведь эта лавочка реально нравится.

- Не велено! – отрезала охранница.

- Но мне же учебники нужны, - хлопаю длинными ресницами еще чаще. Их укорачивать я не стала. Выщипанные за врожденный дефект уже не сойдут. – Для учебы. Мне же с собой их не отдали.

Их видимо, тоже планируется продать. Как и учебники Гелии.

- Не понадобятся, - в черных бусинках-глазках ясно читается: дожить даже до первой лекции мне не светит. И туда и дорога.

- Думаете, там выдадут бесплатно?

- Выдадут. Там всё выдадут, что потребуется, - буркнула она. Всё же не решилась прямо брякнуть обреченной пленнице, что той не жить.

Еще выкину тогда что-нибудь по дороге! И не только с собой. Вдруг не уследят? Даже загнанные крысы способны на многое. И даже прижатый к стволу дерева заяц может зазевавшемуся волку брюхо вспороть острыми когтями задней лапы. Далеко не каждый заяц и уж точно не каждому волку, но... о таких случаях слышали. Даже о таких.

И тогда – прощай, драгоценная шкурка. Дядя не пощадит никого.

- Там, наверное, красиво, - мечтательно вздыхаю я. – Название такое романтичное – Академия Рябиновой Долины!

Тетка всё же дернулась – нервы сдали.

Ладно. Если выдастся случай – ее даже можно в живых оставить. Вдруг не настолько гнилая?

- Вы тоже там со мной останетесь?

- Нет! – отрезала она. – Сразу домой свернем. Как только сдадим...

Ага. Как вещь.

А мой новый дом теперь там. Как и Гелии.

Но новость – отличная. Сразу за воротами моего нового учебного заведения я от дядиной стражи и избавлюсь.

Ближе к ночи мимо первого придорожного трактира мы проехали, даже не замедлив ход. И чем мой бдительный конвой не устроил «Пьяный хоббит»? Хоббитов там точно нет – их уже лет сотню с гаком никто не видел. Остались за Темной Завесой.

И не факт, что остались хоббитами.

Зато «Трезвый Тролль» чем-то всех зацепил. То ли захотелось узреть лично такую диковинку, то ли привлекла хмурая зеленая морда на грубо намалеванной вывеске. Милый обаяшка, что уж тут скажешь? Уж точно симпатичнее моей охранницы. Про прочих дуболомов и вовсе умолчу.

Заночевали мы на постоялом дворе в «Тролле». Стражи стеной встали у дверей и под окнами - по три штуки. Не смертельно. Но даже в случае удачи, как я объясню их смерть? И где спрячу столько трупов, да еще и сразу? Да и рассредоточились они далековато друг от друга. В два разных места одновременно не попасть. Даже мне.

Нам с охранницей досталась средних размеров комната с двумя узкими кроватями. Одинаковыми. У нас в папином замке такие обычно служанкам выделялись. Тоже на двоих.