Акатарама. Дух дольмена

Глава 1. Вещий сон

Часть 1

Глава 1. Вещий сон

Травница Доброведа шла по лесу. Зашла она далече от привычных троп, но того не замечала. Не давал покоя мыслям чудной сон, накануне приснившийся.

Пригрезилось ей, будто стоит она на капище перед чуром Матушки Макоши, а в руках – пустое осиновое веретено.

Почему веретено – оно понятно. Макошь Пресветлая – Богиня Пряха, прядёт она пряжу непростую, нити человеческих судеб. Доля и Недоля помогают в том. Видно полюбилась она сухой Недоле: отзвенела, отщебетала Лелина пора, а милого друга так и не обрела. Ладушкою стать, очаг свой разжечь не сумела.

В Макошину пору женщины вступают с богатым урожаем – дом что чаша полная, рядом сердечный друг, детки подросли, свои семьи созидать начинают, первые внучата родятся. Благость рода множится, в душах живёт счастье.

А её жизнь как то веретено пуста. Днём от тяжких дум отвлекает труд, благо дело у неё хлопотливое, то в родном селенье, то в соседних нужное. Не даёт праздности в пучину отчаяния столкнуть. Душу высветляет.

А вечерами, возвращаясь в пустую избу, хочется волком выть! Нет, не ропщет она на судьбу свою, Светлым Богам виднее, какой жребий дать, не понять простому человеку мотивов Их. Отвлекается Доброведа изучением трав, создаёт новые сборы. Мастерство её растёт, людям приносит пользу. Радует её это, чего же больше желать? Разве есть разница, как умножать добро в мире?

Люди уважают её. Щедро за помощь благодарят. Хоть и нет в избе её мужчин, а дрова есть всегда, как и запас хлеба. Живи и радуйся!

Доброведа и живёт, каждый день словом добрым поминает. Да только радость та с червоточинкой, не хватает ей топота детских ног. Боги Пресветлые! Хоть бы ненадолго озарился её дом детским смехом! Больше и желать нечего.

На капище женщина приходила часто. Хорошо тут. Среди чуров родных, в поле их животворящем не чувствовала она себя одинокою. Вот и во сне том как обычно пришла, принесла требы, поклонилась до земли каждому. А напоследок подошла к Матушке Макоши. Всех Богов Доброведа уважала, да с Макошью чувствовала особенную связь.

И вот стоит она перед Её чуром с пустым веретеном в руках, а слёзы непрошенные на некрашеный лён рубахи капают. И вдруг чудится травнице дивное тепло. Подымает она очи, а напротив стоит женщина невероятной красы: глаза синие, лик ясный, будто светится, на голове – кика двурогая, рубаха белая красной нитью вышита, да узор больно знакомый – ромб, поделённый косым крестом на четыре малых. Поле то бескрайнее на четыре стороны света поделенное, трудись на нём честно четыре поры Круга, помощью четырёх стихий пользуйся и про четыре части самого себя не забывай: тело, душу, дух да совесть. И взрастит оно добрый урожай.

Макошь Пресветлая!

Глядит Доброведа на Богиню, насмотреться не может, аж дух занялся. А Великая Ткачиха ей улыбается ласково да с веретена своего полного на пустое Доброведино пряжу золотую перематывает. Только касаясь старого веретена, пряжа та цвет свой меняет – мерцает белыми бликами полной луны. Быстро полнится веретёнце, на душе у травницы становится так хорошо и легко, что словами не выразить! Верит и не верит такому счастью.

Да только наполнив веретено на треть, достала Богиня из широкого рукава другое, из дуба морёного, и принимается остаток пряжи на него мотать. И пряжа вновь набирает золотой цвет.

Макошь Мудрая дальше простой травницы ведает. Непонятен Доброведе смысл действа сего. Только грусть на сердце вновь просыпается, что неполным оказалось её веретено.

А Богиня в глаза глядит, будто без слов спрашивает, готова ли она жребий такой принять? Верит Доброведа Её мудрости, кивает согласно, прижимает к груди тёплые невесомые нити лунные да просыпается.

Вот и пойди пойми, что значит сей сон чудной.

Травница присела на большой камень и в задумчивости посмотрела на небо. Да и опешила. По небу да по синему с прытью невиданной летел огромный раскалённый докрасна утюг. С каждым мгновением увеличиваясь в размерах, пронёсся над головой остолбеневшей женщины и скрылся в дальнем перелеске. Полыхнуло зарево до небес.

Пожар, как есть пожар! Силищи невиданной! Доброведа схватилась за сердце. Страшное это дело, когда лес горит – царство щебечущей, ликующей в красе своей и радости жизни за считанные часочки превращается в пепелище Чёрной Мары. Тянется оно вёрстами до самой реки, ибо только живая сила широкого потока способна противостоять вырвавшейся из-под контроля огненной стихии.

Человеку не под силу остановить лесной огонь. Травница в горячей мольбе вскинула руки к небу. Помогите, Пресветлые Боги! Остановите пожар! Не дайте погибнуть в муках бессчетному количеству лесных жизней!

День сей и впрямь был непростой: никогда так быстро не отвечали Боги. Зарево, не успев разгореться, схлынуло, будто и не бывало. Небо по-прежнему было ясным, щебетали птицы.

Неведанное что-то творится! Целительница поднялась с камня и поспешила к месту происшествия, там могла понадобиться её помощь.

Казалось, до того леска рукой подать, но даже бегом Доброведа поспела нескоро. И замерла, лицезрея невероятную картину: матушка Земля вспучилась огромной горою, вывернув с корнями великаны-сосны, без следа скрыв под подолом своим летающую диковинку. Жаром дышала на пару вёрст вокруг. Идя вокруг той горы, поражалась травница размеру невиданного предмета: упади он на их селенье, треть улицы разрушил бы. Такая махина!

Что же за чудо свалилось с небес? И для чего? Ответов у пожилой женщины не было. Вдругорядь обошла она вокруг, силясь понять происходящее, ничего не получалось.

Глава 2. Быть или не быть?

Доброведа и не заметила, как оказалась в селенье, ног от радости не чуяла. Мышкой скользнула в свою избу, стремясь в уединении насладиться нежданным счастьем.

Хоть и стояла изба та на окраине селенья, в стороне от других, да глаз лихой чужую радость всяко заметит. Тётка Устинья, первая на селенье сплетница, за какой-то нуждой заходила к соседке своей Чернаве. И заприметила, как спешит с драгоценной ношей на руках откуда-то травница.

Ребёнок Устинью не удивил – знахарка не раз приносила к себе в избу хворых детей. Странным было то, что бежала Доброведа не со стороны селенья, а из леса. Что-то интересное произошло, нужно разузнать да раньше остальных с прикрасами бабонькам поведать! Что бы они без неё делали-то? Со скуки бы замаялись, поди.

Преисполненная чувством собственной важности, тётка на цыпочках подкралась к избе и заглянула в малое оконце. Возможностей на настоящее стекло у скромной травницы не было, однако Устинье повезло: слюду, его заменяющую, на лето снимали, чтобы воздух в дом пускать. Внутренняя горница была как на ладони.

Доброведа быстро раскинула постель и аккуратно уложила свою ношу на просторную лавку. Обложила подушками и свёрнутым из одеяла валиком, чтобы не упала. Смочила растрескавшиеся губки девочки живьим эликсиром, даденным волхвом, и присела рядом.

«Чудо-то какое! – думала женщина, разглядывая нежное, как лепесток белого цветка, личико крохи. – Как же похоже звёздное дитя на человеческое! И не отличишь. Сама бы не догадалась. Или догадалась бы?»

Знахарка ещё внимательнее присмотрелась к девочке. Ребёнок и ребёнок. Хрупкая, с тонкими чертами лица, крошечными пальчиками. Такая и вырастет невеличкой. Вспоминались огромные невероятно синие глаза малышки, скрытые сейчас длинными светлыми ресницами, бросающими тени на бескровные щёчки. Глаза у неё нездешние. Не встречаются такие в этих лесах. Правда, многие детишки большеглазы, может, в общей стайке её подопечная не будет так выделяться.

Нужно справить ей одёжку местную, обучить говорить и вести себя как остальные. А пока никому не показывать, как волхв велел.

Слова его тревожили травницу. Женщина честно признавалась себе, что принеси ей кто на излечение такого ребёнка, она бы заметила отличия. В первую очередь те, что видны не глазами. Поле нездешней тайны дышало вместе с девочкой. Внешне – почти обыкновенная, внутренне она и впрямь была иная.

Пока мала, убеждала себя Доброведа, люди присматриваться не станут. А дальше – привыкнут и замечать несоответствия тоже не будут. Да и кому есть дело до особенностей приёмыша скромной травницы?

Эх, не ведала она, что дело уже было!

Устинья исплясалась под окошком, рассматривая бледное личико. Цепкая память за мгновения перебрала всех людей в окрестных селеньях. Ни у кого такой малышки она не видала. Откуда же травница её взяла? Не из лесу же. Или как раз из леса?!! Надо поскорее всем рассказать!

– Бабоньки! Доброведа на старости лет ополоумела совсем! Мавку али нежить какую приволокла из леса и пестует в своей избе! Своими очами видела! – возбуждённо рассказывала Устинья женскому кружку, собиравшемуся ввечеру у колодца.

Женщины заахали, загомонили. Все знали о беде травницы, жалели добрую женщину.

– Не перепутала ли чего? Сильная знахарка Доброведа, из окрестных селений к ней на леченье возят. Может, с соседней волости дитя-то? – спросила одна из женщин.

– Я и в соседней волости всех наперечёт знаю! – гордо подбоченилась Устинья.

Женщины прыснули. Это точно, от длинного языка рассказчицы и в княжьем городе не спрячешься, везде достанет.

– Ну, так может ещё откуда...

– Говорю я вам, бабоньки, неживая она. Бледная, словно снег. Как есть покойница али чудь лесная, неведомая. Тут уж не пойми, что лучше.

– К Доброведе здоровых не приносят. От хвори какой бледная поди? Нужно провожатых расспросить, что и как.

– В том-то и дело! Нет при девчонке никаких провожатых, крадучись её Доброведа из лесу принесла, в самый разгар Русальих недель! Нельзя духов лесных за черту обережную пускать. Лихом для всех обернётся такая «гостьюшка»! Как начнут дети да скот умирать, помянёте ещё мои слова!

– А вдруг и правда? – засомневалась часть женщин. Доброведу, конечно, жалко, да своя рубашка всяко ближе к телу. Устинья права – время сейчас зелёной братии проказничать. Как бы чего не вышло.

– А мать старосты, Бояна, сказывала, что при её юности люди не боялись духов леса. Многие их видели, дарами обменивались, уважали. И те никогда не обижали понапрасну. А в трудное время и помочь могли, – задумчиво произнесла молоденькая Веся, жена кузнеца.

– Сказки это всё! Небывальщина! Сколько парней, им доверившись, сгинуло во лесах в Купалью ночь? – настаивала на своём Устинья, наступая на посмевшую возразить как коршун на цыплёнка.

– Будто ты сама видала, что произошло, – пробормотала, теряясь от такого напора, Веся. Молодица она скромная, в споры ввязываться не любила. К тому же добрые сказки Бояны были ей больше по сердцу злых речей Устиньи. Может, наивная она, жизни не знает, а хочется верить в чудеса и что мир – добр.

– Я, может, и не видала, да люди понапрасну болтать не станут! Вот давеча собирался на ярмарку народ …

И Устинья принялась рассказывать одну из своих излюбленных страшилок, как напал на торговый обоз некто в лесу.

Веся смолчала. Думалось ей, что лесной народ, как и человечий, запросто так нападать не станет. Может, повод там какой был. Только это всё её мысли, доказать которые нечем.

Жаль было ей добрую травницу. Может, потому, что горе общее у них: два круга Веся замужем, а детишек нет. Разве понять, каково это, таким как Устинья? Вредная баба сердца не имеет, ради возможности свою важность доказать растопчет любого, кто слабее. Да не одна выступает, сперва с три короба наврёт, чтобы заручиться поддержкой. Так своего добиваться вернее. Что сможет противопоставить одинокая Доброведа, тем более с дитём на руках, перепуганной хитрой сплетницей толпе? К Бояне нужно бежать, пока не случилось беды! Авось подсобит.

Глава 3. Дар

Акатарама лежала на лавке, внимательно разглядывая собственные пальчики. Девочка могла так долго забавляться, чем удивляла Доброведу. Добрая женщина накрутила ей из лоскутков куклу, свистулек глиняных с ярмарки привезла. Да только крохе со своими руками играть оказалось занятней.

Необычно то было. Травница порой серьёзно беспокоилась за рассудок малышки. Как бы беда и вмешательство волхва его не повредили.

Если бы знахарка могла видеть тоньше, заметила бы она, что разглядывает Акатарама вовсе не руки, а тонкие голубые лучики, мерцавшие на кончиках её пальцев. Девочка приметила, что помогают они усилить действие живьего эликсира, коим регулярно поила её Доброведа. И пыталась постичь их природу, научиться управлять.

Только рассказать пока не могла о том. Всё вокруг казалось ей незнакомым и странным. Будто должно быть иначе, а почему-то так. Привыкать непросто. Речь травницы кроха видела образами, которые пока не получалось передавать привычными женщине знаками. Та называла её дочкой.

Какая-то часть Акатарамы тому противилась, настойчиво шепча, что место матери в её сердце занято кем-то неведомым. Добрая хозяйка могла ей стать той, кого на здешнем языке называли бабушкой. Приёмной. Несмотря на то, что относилась к ней Доброведа как к родной, малютка ощущала несоответствие, объяснения которому не знала.

Душа её откликалась на заботу, рождая нежную любовь к своей благодетельнице и искреннее желание стать отрадой и помощницей. Особенным, данным ей от природы зрением девочка видела красоту души травницы. Созвучно то было её сердечку. Радовалась малышка, что в огромном и непонятном мире есть у неё такой чудесный друг. Благодарила за то кого-то неявного.

Бабушка часто носила её в лес. Укладывала, как волхв научил, под могучие дерева и тихонько сидела рядышком.

Акатарама очень любила эти мгновения. Лес казался ей огромным, полным чудес и жизни миром, намного богаче и ярче их уютной избушки. Девочке нравилось подолгу рассматривать кроны деревьев. Она ощущала, как от корней бежит по стволу и веткам жизненная сила, питает листья и тонкими лучами раскрывается в пространстве, ладуя всё вокруг. Соединяется с другими лучиками, создавая удивительную по красоте и созвучию песню. Каждой травинке, каждому кустику отводилась в ней своя особенная трель. Тут никто не был лишним. Каждая жизнь помогала ближней и получала содействие для себя, разрасталась, раскрывалась во всю мощь.

Лес принимал их с бабушкой в зелёные объятия, бережно баюкал в колыбели своей живительной силы. Акатараме очень хотелось подружиться с ним. Были они чем-то похожи.

Видела она, как бабушка выкапывает коренья и срезает травы. Поначалу то было непонятно. Травинка, потеряв связь с корнем, теряла часть своей благоухающей сути, переставала развиваться. Доброведа приносила растения в избу, сушила, ещё больше обедняя. Однако доля силы оставалась. Женщина готовила настойки и отвары из тех трав. Помогали они поддержать хворых людей, что часто появлялись в их избушке.

У каждой былинки свои свойства были. По-разному действовали они на людей. Бабушка это понимала. Девочка также заметила, что растения она срезает близко к самому пику раскрытия их жизненной силы. Ошибается крайне редко, что помогает больше живы сохранить для снадобий.

Акатараме нравилось втихаря от знахарки запускать пальчики в мешочки со сборами, делиться с завядшими травами своей живой. Она быстро осознала, что действие тех настоев становится сильней.

Поначалу Доброведа особенностей своей подопечной не замечала. Пока однажды зимой не принесла заплаканная соседка вялого, безучастного ко всему сынишку.

– Матушка, помоги! Не говорит, не ест, в точку одну глядит, не узнаёт никого! – рыдала женщина.

Травница успокоила её и отправила затопить баню. А сама принялась осматривать ребёнка. Прежде шустрый пострелёнок с соответствующим именем Жизнерад тряпичною куколкой распластался в её руках. Ладошки и ножки мальчика были холодными. Знахарка принялась их растирать с согревающими травами, долго проминала отвечающие за активность точки, но тщетно.

Уложив страдальца на лавке, она прошла в сени – выбрать нужный веник для парной. Нужно было сильное тонизирующее. Следом тихо выскользнула Акатарама. Босая, застудится ведь! Доброведа хотела отослать её обратно, но девочка потянула её за рубаху, призывая посмотреть на себя. Приподнявшись на цыпочки, малышка дотянулась до веника из вербены, ромашки, липы и мяты, протянула его бабушке.

Травница ласково погладила её по светлой головке. Подрастает её отрада, помогать стремится. Только успокаивающий сбор сейчас не нужен. Скорее подойдёт дуб, зверобой, любисток да тысячелистник.

Однако Акатарама упрямо пихала в руки выбранный ею состав.

Доброведа присела на корточки и стала объяснять малышке, что травка травке рознь. И сейчас нужны те, что дадут заряд бодрости ослабленному телу.

Девочка отрицающе мотнула головой, хватая руку женщины, заглядывая пронзительно синими очами прямо в душу. Но знахарка не могла понять её дум.

Прикрыв веки и обняв себя ручонками, кроха притихла на несколько мгновений, напряжённо сморщив лобик. Затем, не открывая глаз, разомкнула бледные губки. С которых сначала сорвался едва различимый вздох, а потом первые неуверенные слова:

– Не надо будить. Успокоить нужно.

Поражённая Доброведа радостно уставилась на свою любимицу. Она уже и не чаяла голоса её услышать.

– Он и так слишком расслаблен, зачем ещё? – негромко спросила женщина, боясь спугнуть Акатараму.

– Это снаружи. Внутри не так. Испугался сильно он. Всё от напряжения дрожит.

– Почему ты так считаешь?

– Чувствую. Вижу, как внутри.

Доброведа задумалась. Велела обождать в тепле, а сама пошла в сторону бани, где хлопотала мать мальчика.

– Скажи-ка мне, Томила, не пугался ли Жизнерад чего?

– Как же! Батьку его в лесу деревом придавило, а он и увидал. Увязался с мужиками на заготовку брёвен, а те и не возражали. Отца-то высвободили, пока в чувства привели, про Жизнерада забыли. После сунули в сани и домой. Сначала думала я, что озяб сильно, согреть пыталась, горячим напоить. А он не откликается.

Глава 4. Где-то есть другой лес

По весне Акатарама совсем окрепла, ветерком сновала по избе, просилась в лес. Да сначала хотела Доброведа на капище отвести. В эту пору в их селенье проходили возрастные обряды для детей. Сколько кругов было её найдёнке, женщина не знала, потому решила начать с самого первого – Зарницы.

Проводился он для девочек трёх-четырёх кругов от роду. Считалось это временем, когда малышка готова выйти из-под полного покровительства матери в осознание себя отдельным человеком со своей дорогой. Утром ранним, до восхода солнышка, купали матери дочерей в родниковой водице, настоянной на травах, пробуждающих и поддерживающих девичью красу. В воду ту добавляли мёду душистого и зерна, клали колечко материнское, чтобы женская дорожка счастливой и плодовитой была.

После наряжали крох в новые рубахи с обережным шитьём и на утренней заре вели на капище, впервые в жизни. Там подносили дары Богам и просили для девочки покровительства Утренней Зари. Как Зоренька лёгкими красками подсвечивает утреннее небо, являя начало нового дня, так из вчерашнего дитяти рождается девочка.

Богиня-предвестница касалась невесомой дланью детских сердечек, пробуждая первые проблески девичьей нежности, стремление постигать извечную тайну женского бытия, подражать матери, осваивать основы рукоделия. Зоренька светлая благословляла каждую кроху особой, только ей свойственной красой и уменьями. Выражался дар в цвете камушка на подвеске, которую надевала на шейку малышке старшая жрица.

Доброведа с волнением глядела на руку Бояны, замершую в корзинке, накрытой вышитой салфеткой. Акатарама с радостной улыбкой стояла перед матерью старосты, ожидая своего подарка. Рядом с восторгом перешёптывались другие малышки, показывая счастливым матерям подвески с белыми, розовыми, нежно-зелёными камнями.

Почему медлит Бояна? Всех девочек одарила, а на её отраду смотрит долго и пристально, будто размышляет о чём-то. Знахарка мысленно пробежала сегодняшнее утро, вспоминая, всё ли сделала верно, не забыла ли чего важного, что может помешать Акатараме получить благословение Богини.

Поутру, как водится, приготовила она купель из душистых трав, мёду щедро налила, отборных зёрен насыпала. Колечка обручального не было у Доброведы, посему одолжила она его у жены старосты. Ибо всему селенью было известно, насколько счастлива та в супружестве.

Заговоры добрые на ту воду нашептала да искупала в ней Акатараму. Нарядила в белоснежную рубашечку из лучшего льна, купленного на нехитрые сбережения, вышитую с любовью рукою знахарки.

По дороге на капище ещё раз пересказала малышке легенды, напомнила обрядовые песни. Девочка ей вторила без запинки; начав говорить, делала она это чисто да разумно, без ошибок, свойственных детям на первых порах.

В щебечущей стайке девчушек Акатарама вела себя примерно, делала всё, как велела мать старосты. Правда, смотрела вокруг с изумлением, возложив требы, тихонько ушла в центр круга и ненадолго присела, прикрыв глаза. Так кроха делала часто, погружаясь в только ей ведомые грёзы. Доброведа к тому привыкла и за странность не считала. Однако другие девочки держались матерей, глаз ни на минутку не закрывали – им было интересно и боязно среди многих людей. До Зарницы считались они младенцами, которым не было дороги с отчего двора. Жизнь их протекала под защитой матери, а когда той требовалось выйти, приглядывали за ними сёстры и бабушки. Самостоятельно они могли только по избе ходить. На улицу – со старшими. И только до плетня.

Сегодня – особенный день, их мир стал шире, впервые они прошлись по всему селенью и пришли на капище. Увидели много незнакомых женщин и девочек своего возраста. После обряда будут они ходить друг к другу в гости, девичьи премудрости учить. Вместе интереснее, да и дело быстрее спорится. Подругами станут.

Пока и пугает, и веселит это одновременно.

Её же Акатарама кажется спокойнее и старше остальных, хотя росточком – одна из самых маленьких. Ей интересно, но волнения сильного, как в других, не чувствует Доброведа. Сейчас особенно заметно, как не похожа она на обычное дитя. Хорошо, что занятым своими дочками женщинам не досуг рассматривать остальных. А для малышек каждая незнакомка – иная, отличающаяся от родных. Они легко примут и свыкнутся с различиями.

Однако мать старосты на всех девчушек смотрела внимательно, ничего из вида не упускала. Мнение её волновало знахарку. Круг назад защитила Бояна Акатараму, признала дитём человеческим и дозволила остаться в селенье. И после заглядывала не раз об её здоровье справиться. Так поступала она и по отношению к другим малышам. Доброведе только сейчас пришло в голову, что различия между ними и её девочкой жрица могла рассмотреть ещё до сегодняшнего обряда.

Поэтому медлит? Да разве виновата кроха в том, что в мирах иных родилась? Здесь она – примерное дитя, послушна, добра, ласкова. Вреда никому в селенье не желает, а пользу принесла уже многим. Правда, о том никто кроме травницы не ведает. Памятуя наказ волхва, о даре целительском, открывшемся у девочки, Доброведа ни одной живой душе не рассказала.

Сама же Акатарама тревоги бабушкиной не замечала. Тоненькая, как былинка, личико рубахи праздничной белее, глазища неба синей, лунные пряди голубыми незабудками украшены. Стоит себе перед старшей жрицей с улыбкой светлою и не робеет.

Выскользнула из корзинки с оберегами Боянина рука. Пустая. Сердце оборвалось у Доброведы.

Не благословит.

Как же так? С отчаянием оглянулась на родные чуры травница.

А мать старосты сняла с шеи шнурок тоненький, под рубахой и оберегами спрятанный. Фиалковыми переливами заиграл на солнышке небольшой камень, на нём висевший. Чароит. Самоцвет волхвов.

Приподняв светлые кудри, набросила Бояна тот шнурок на шею Акатарамы и под рубахой спрятала со словами тихими:

– Это твой дар. Укрепляй его пуще других да напоказ не выставляй. Связь с неявным лучше при себе держать. А вот это можешь на виду носить.

Жрица вынула из корзинки оберег с лунным камнем и вложила в ладонь девочки.

Глава 5. Волчонок

По осени сильно расхворался у Веси отец. И муж её был в отъезде, заказ в сам княжий град повёз. Вернётся не быстро.

Надежда вся была на мудрую Доброведу. Дар у травницы последний круг намного сильнее стал, получалось спасти людей там, где уже не верили. Женщины шептались, что то награда от Богов доброй знахарке за честный труд. Сама же она главною наградой считала приёмную внучку.

Целительница отозвалась на просьбу проведать отца мгновенно. Пришла с большой корзиной снадобий, долго осматривала измученного мужчину, а потом тихо подозвала к себе Весю.

– Обнадёжить не могу. Далеко зашла хворь. Попроси соседей перенести его в мою избу. Что смогу – сделаю. Но обещать ничего не буду.

Так и поступили.

Устроили страдальца на печи. Проводив помощников, Доброведа обратилась к Акатараме.

– На тебя вся надежда, дочка. Мне не по силе.

Девочка понятливо кивнула, отложила своё вышиванье и подошла ближе. Знахарка подсадила её поближе к находящемуся в забытье больному.

Приёмная внучка положила тонкие пальчики на его грудь и прикрыла веки.

– Вода у него в груди, много, гной. Травами вытравить не успеем. Он почти не может дышать.

Мнение девочки совпадало с Добровединым. Только чем помочь при такой беде, травница не знала. Если бы раньше обратились, может, удалось бы. Но не теперь.

– Удалить гной нужно. И лечить обеззараживающими настоями. Покрепче делать, насколько выдержать сможет.

Легко сказать – удалить. Человек же не сосуд, чтобы перевернуть и вылить лишнее.

Однако Акатарама уже рассказывала, какие отвары ей понадобятся, и, соскользнув с печки, побежала к своей шкатулке с рукоделием. С удивлением смотрела знахарка, как извлекла она оттуда самую длинную и толстую иглу. Попросила проварить её в кипящей воде.

– Посадить его нужно, опереть грудью о стол, чтобы мне была спина доступна, – объяснила девочка.

Пришлось снова мужиков звать. Женщине исполнить то было не по силам.

Хворого, пребывающего без сознания, усадили, как попросила знахарка, и посмотрели на неё. Та велела обождать снаружи.

Акатарама обтёрла обнажённую спину мужчине обеззараживающей настойкой и присела с ним рядом.

– Не отвлекай меня сейчас, бабушка. Нужно очень внимательной мне быть, чтобы попасть куда следует и не повредить тонких связей у него внутри. Дрогнуть не должна рука.

Женщина молча кивнула, удерживая больного в положении, указанном внучкой.

Девочка прикрыла глаза, пальчиками проглаживая между рёбрами пониже лопатки. А потом резко и уверенно воткнула иглу глубоко в его плоть! Знахарка чуть не вскрикнула, да памятуя о просьбе, сдержалась.

Мгновенно извлекая иглу, Акатарама приложила ладошку к месту прокола и негромко запела, медленно отводя её от кожи, будто тянула что-то изнутри. Под изумлённым взором знахарки края ранки расширились, оттуда медленно потекла мутная жидкость. Было её много.

Чем больше изливалось наружу, тем бледнее и сосредоточеннее становилась девочка. К окончанию действа губы и руки её дрожали от сильнейшего напряжения. Взглядом указав знахарке на обеззараживающий настой и живий эликсир, кроха потеряла сознание.

Доброведа рванулась, не зная, кому помогать. Подхватила Акатараму, уложив на свои колени. Личико малышки выглядело обескровленным, будто слезшая с берёзки кора, нежные губы растрескались. Всплеснув руками, женщина разжала стиснутые зубы девочки и принялась силой вливать живий эликсир ей в рот, прося всех Богов о помощи.

Вот же дурища старая! Возложила непосильное на плечи ребёнка! Привыкла она за этот круг, что удаётся Акатараме другим неподвластное. Да, недомогает потом малышка пару дней, но несильно. Такого, как сейчас, не бывало прежде. Что же делать? Как помочь?

Вспомнился рассказ волхва про дерева, дающие силы. Наскоро обработав спину мужчины да наложив повязку, травница выбежала из избы с девочкой на руках.

Ожидавшие снаружи с изумлением посмотрели на неё. Только не было Доброведе до них дела.

– Присмотрите за ним, пока меня нет, напоите, если очнётся, отваром, на столе стоящим, – отрывисто велела она и поспешила в лес.

К дубу бежала могучему, особенно любимому внучкой.

Уложив Акатараму в его корнях, женщина воззвала к Лесному Хранителю.

– Подсоби, Хозяин добрый! Сказывала доченька, что добр ты к ней. Поделись живой, не дай оборваться её ниточке!

Услышал ли Леший али помогли Боги, полегчало малышке. С трудом открыла она мутные глаза и прошептала:

– Воды…

Путаясь в юбке, рванула знахарка к ближнему роднику, принялась носить воду пригоршнями, поить девочку и умывать ей личико и руки.

– Опусти меня в воду, – попросила та.

Доброведа исполнила. Пролежав некоторое время в ручье, Акатарама с трудом выбралась и нагая разлеглась на траве.

Холодало уже. Волновалась за её здоровье травница, но не перечила. Поняла уже, что доступно крохиному пониманию больше, чем ей самой.

Таких как она в их краях называли ведами – способными видеть неявное и ладить другим непонятное. Правда, дар обычно просыпался в более старшем возрасте, но у Акатарамы всё отличалось от земных людей. Веда, познавшая радость материнства, называлась ведьмой.

***

Две седмицы спустя Весин отец вернулся домой. Пошёл на поправку. Счастливая дочь кланялась Доброведе самыми лучшими дарами, что были у неё. Знахарка взяла один платочек лазоревый, для Акатарамы. И быстро ушла. Нездоровилось её приёмной внучке эти дни.

Весь вечер жена кузнеца хлопотала вокруг родителя, стремилась угодить, обнимала да нахваливала мудрость травницы.

– Эх, Веся, Веся! Не Доброведина то заслуга. Пичужка маленькая, что живёт у неё, меня лечила. Выходила старого, а сама слегла. Только говорить о том никому не следует. Знахарка наша то в тайне держит.

Слушала молодая женщина эти слова и не понимала – верить ли? Как ребёнок малый мог взрослого человека от черты отвести? Может, в бреду чего почудилось.

Глава 6. Близнецы бывают разные

Москва 2003 год

– Серёга! Поехали матч смотреть! Наши с «Водным стадионом» играют! Будешь за меня болеть! – радостно прокричал Егор, распахивая дверь квартиры.

«Я и так за тебя всю жизнь болею!» – хмуро подумал Сергей, отворачиваясь к окну от ликующего брата и лёгкого ветерка, ворвавшегося вместе с ним и несущего едва уловимые ароматы первой сирени.

– Хватит киснуть! – не отступал Егор. – Погода отличная! Давай развейся немного, хоббиты не убегут.

Серёжа гневно дёрнул плечом и спрятал под свитер книгу Толкиена. Вот же глазастый! Когда успел рассмотреть, что он читает?

Несмотря на приветливость тона, в словах брата чувствовалась скрытая насмешка. Гошке хорошо: хочет – играет в футбол, хочет – катается на велосипеде, хочет – плавает. Брат здоров и может себе позволить всё, что душе угодно! А он с младенчества прикован к этому проклятому креслу. Книги – его единственные друзья. Настоящие. Не то что Егор. На словах любит его, а на деле –толстокожий носорог. Будто не понимает, как ему больно слушать о недоступных немощному телу ребячьих забавах.

На глазах сами собой выступили злые слёзы. Парень смахнул их рукавом и упрямо уставился в окно, не отвечая брату.

В сочной майской зелени рассыпались гроздья сирени, нежные колокольчики чубушника, изящные серёжки черёмухи. Воздух звенел от птичьего многоголосья, будто за окном был лес, а не обычный двор московской многоэтажки. Толстые шмели деловито сновали над розовыми цветами шиповника, привлечённые дивным запахом.

Весна, неугомонная, как и его братец, ворвалась в город, расплетая косы берёз, выгоняя на детскую площадку гурьбу весёлых карапузов в ярких комбинезончиках и их улыбающихся мам, переодевая девчонок в короткие топики и шорты.

На футбольной площадке у дома разминались парни из команды Егора. Поодаль от них – ребята с соседнего района, сегодняшние соперники. Стайка девчонок на площадке для уличного воркаута с интересом посматривала на них и шепталась о чём-то своём. Среди них была Ульяна.

Серёжа сглотнул ком в горле, заворожённо наблюдая за стройной фигуркой девушки. Длинноногая, в коротком летнем платьице, с русыми прядями, собранными в высокий хвост, она казалась ему прекрасной эльфийкой из его грёз.

– Максимова тоже будет болеть? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее.

– Ага. И остальные наши девчата. Поедешь? – Егор ничего не заметил. Куда ему!

Сергей хмуро кивнул.

Брат помог пересесть в уличное инвалидное кресло и выкатил его на лестничную клетку. Спуститься не составило большого труда: жили они на первом этаже, лестница в подъезде была широкая, сбоку Егор с отцом смастерили удобный пандус для коляски.

Егор весело катил Сергея к футбольной площадке, продолжая болтать какую-то чушь про предстоящий матч. Тот его совершенно не слушал, погружённый в мысли об Ульяне.

«Как начать разговор? Может, сразу прочитать стихи, чтобы поняла, как он к ней относится? Нет, так нельзя. Девчонки засмеют. Лучше наедине».

Устроив брата в тени акации, Егор убежал к парням. Собрал их в тесный кружок, обсуждая тактику.

Сергей снова обиженно хмыкнул. Вечный заводила! Главарь. Ну почему одним всё, а другим – ничего?!

Матч начался. Судья пронзительно засвистел, площадка загудела от топота крепких ног. Девчонки с азартом наблюдали за происходящим, взвизгивая от восторга, когда наши забивали голы. Ульяна пританцовывала на месте, не сводя глаз с Егора. Длинный собранный на макушке хвост метался из стороны в сторону, открывая крупные завитки подволосков у основания изящной шейки, точёные плечики, тонкую, украшенную замысловатой шнуровкой открытого сзади платья спину.

Только тому, увлечённому игрой, не было до этого никакого дела.

«Нашла куда смотреть!» – обиженно подумал Сергей, направляя коляску поближе к девочкам. Те не обратили на него даже малейшего внимания. «Девчонки – дуры. Что они только находят в Гошке? Смуглый, как индеец, нос крючком, глаза как у кошки зелёные. И сам как кот. Не домашний мурзик, а из больших, наподобие снежного барса. Бежит мягко, будто стелется, ни одного лишнего движения, точный молниеносный удар! Прямёхонько в ворота!»

Девчонки восторженно заорали. Серёжу снова повело от зависти. Если бы не треклятое кресло! Да он в тысячу раз симпатичнее. Мама говорит, что он на эльфа похож. Или на сказочного принца. Такие девчонкам всегда нравятся, если здоровы.

Сергей провёл рукой по вьющимся светлым прядям, контрастирующим с прямыми тёмными волосами брата. Он был выше Егора и недурно сложен, несмотря на немочь. У него были красивые голубые глаза и длинные ресницы цвета тёмного золота. Эх, ему бы только с кресла встать! Девчонки тогда не смотрели бы на Гошку.

Протиснувшись к Ульяне под недовольное шипение подружек, парень робко тронул острый локоток девушки.

– Уля…

– Чего тебе? – ответила Максимова, даже не оборачиваясь в его сторону.

– Пойдём к нам вечером «Пиратов Карибского моря» смотреть. Гошка принёс свежий диск.

– Егор тоже будет? – девчонка заинтересованно скосила взгляд в его сторону.

– Будет, – соврал Сергей, зная, что вечером брат умотает с отцом на дачу на все выходные, а мама планировала сходить с подругами на выставку. Его, конечно, тоже звали на дачу. Но были планы поинтереснее.

– Хорошо.

***

– Мам, ты только получше приберись! – попросил Сергей, отыскивая в шкафу свежую футболку.

Красивая, молодо выглядевшая, несмотря на переживания за сына, женщина покосилась на заметно нервничавшего парня.

– И так всё чисто. Пойду печенья к чаю куплю.

– И халву! – поддакнул сын, вспоминая, что Максимова её любит.

– И халву. Мы с девчатами планируем после выставки ещё погулять. Погода хорошая. Буду совсем поздно. Не заскучаешь?

– Нет, не спеши. Я… почитаю. Новую главу, – ответил Серёжа, пробегая взглядом стихи, написанные для Ульяны, листочек с которыми был спрятан на нижней полке среди его личных вещей.

Глава 7. Надежда на чудо

Алёна заметно нервничала, спеша к загородному автобусу. Зря она всё это затеяла!

И ведь сама не верит, а едет в ту хвалёную обитель, о которой рассказала подруга. Да она куда угодно готова ради Серёженьки! Официальная медицина оказалась не в состоянии поднять его на ноги, оставалось только уповать на чудо.

Плюхнувшись на жёсткое сиденье, женщина уставилась в окно. Только вместо Подмосковных пейзажей перед её глазами проносились картины собственной жизни:

Семнадцать лет назад у четы Климовых родилось два сына-близнеца. Мальчишки получились совершенно непохожими: старший – белокурый и голубоглазый, как ангелок, младший – смуглый и зеленоглазый. Их назвали Сергеем и Егором. Молодая семья была абсолютно счастлива. В первые дни молодая мама даже не догадывалась, что старший мальчик родился инвалидом.

Серёжа хорошо кушал, много гулил и никогда не плакал, даже при мокрых пелёнках. И не тащил в рот всякую каку, в отличие от Егора, которому всё хотелось попробовать на вкус – от мячика до лыжного ботинка.

Недели бежали, складываясь в месяцы, младший активно переворачивался, пытался сесть, незаметно пополз. Старший напоминал красивую куколку. Он с трудом мог удержать в непослушных руках самый лёгкий предмет, плохо держал голову, о попытках шевелить нижней частью тела не шло даже речи.

Алёна считала себя передовым человеком, на советы соседок обратиться к врачу не обращала внимания. Все дети разные и развиваются в своём темпе, не стоит вмешиваться в природу. Она даже прививки ребятам не ставила. Однако игнорировать происходящее не получалось.

В семь месяцев Серёжу показали педиатру. Затем – неврологу, хирургу, куче других специалистов. У ребёнка оказалась врождённая патология: нервные каналы его тела замерли в недоразвитом, будто спящем состоянии. Что и как затормозило их развитие, врачи ответить не могли. Чувствительность нижней части тела и ног отсутствовала полностью. Поэтому-то мальчик и не плакал даже при мокрых пелёнках – он этого дискомфорта просто не ощущал. Чувствительность верхней части и рук также была понижена. Врачи сказали растерянной матери, что если не удастся восстановить нервные окончания, Сергей останется инвалидом на всю жизнь.

Для весёлой и жизнерадостной Алёны это был сильный удар. Но она не сломалась, твёрдо решив поставить сына на ноги. Массажи, лечебные токи, иглоукалывания, целебные источники, иппотерапия… Чего она только не пробовала! Почти всё своё время она посвящала Серёженьке.

Её муж, Константин, осунувшийся от переживаний за своего первенца, брал заботу о Егоре на себя. Возил с собой на работу, занимал, чем придётся. Мальчишка часто оказывался накормлен подгорелой кашей, одет не по погоде, играл с тем, что «дитяте не положено» – от велосипедных шин до карбюраторов.

Впрочем, это принесло свои плоды. С ранних лет техника стала любимым увлечением Егора. Они с отцом все выходные возились в старом гараже, придумывая всевозможные полезности. Изобретения мальчишки, среди которых было и умное инвалидное кресло для брата, впечатляли даже взрослых. Он выигрывал все детские и подростковые конкурсы.

Помимо этого энергии хватало на игру в школьном театре, спортивные секции и клуб пешего туризма. Учителя не могли им нахвалиться, среди сверстников он был признанным лидером, на него заглядывались девочки. Однако, это не портило характер сына. Он рос серьёзным, приветливым, разумным мальчишкой. С неуёмной жизнерадостностью и любопытством. Ему всё время хотелось заглянуть за горизонт, изведать что-то новое.

Константин порою грустно шутил, что младший стремится жить за двоих. И себя и брата.

Гоша хорошо относился к Серёженьке, старался ему во всём помогать. Однако брат не был ему благодарен, часто упрекал, что тот совсем не интересуется его жизнью, предпочитая много времени проводить за своими железяками или в компании сверстников, которой сам Сергей был лишён.

Алёна видела его страдания и рыдала по ночам от бессилия это изменить. Да, она гордилась успехами младшего сына, но старший всегда занимал особенное место в её сердце. Хоть и говорили врачи, что произошедшее – случайность, женщина им до конца не верила. Ощущая необъяснимую вину за его судьбу.

Её труд принёс результаты: чувствительность верхней части тела мальчика быстро восстанавливалась. Серёжа смог владеть обеими руками, а при поддержке спинки кресла самостоятельно сидеть.

Лишённый свойственной детству физической активности, он рано научился читать. И мир книжных героев стал ему ближе реального с постоянными процедурами и привязанностью к креслу. Прогресс остановился.

Сыну требовались титанические усилия, чтобы с помощью врачей разбудить и заставить слушаться тело. Это было больно, тяжело и почти безрезультатно. Видно, подсознанию Сергея подобные усилия казались чрезмерными и неоправданными. И он предпочитал убегать от экзекуций и врачей в свой книжный мир. Матери не удавалось выманить его оттуда.

Алёна искренне надеялась, что чувства к соседке станут импульсом для продолжения борьбы с недугом. И планировала воспользоваться этим до того, как Серёжа осознает тщетность своих надежд. Девочка смотрела только на Гошу.

Для этого и ехала она сейчас, ничего не рассказав домочадцам, на Светлое Озеро. Своими глазами посмотреть на чудесное место, договориться насчёт сына.

***

Автобус резко остановился, заставив женщину клюнуть носом о переднее сиденье. Пронеслись недовольные шепотки. Водитель на них не отреагировал. Пробираясь к выходу, Алёна видела его кислую мину. Это и понятно: снаружи простирался прекрасный вид, хотелось от души наслаждаться солнышком и свежим воздухом, а не трястись целый день в душной кабине.

Выбравшись из автобуса, она размяла затёкшие ноги и отправилась к непрезентабельному фургончику с надписью «автокассы». Нужный автобус будет через полчаса. Есть время перекусить.

Скривив нос на запахи из небольшой столовой, женщина достала из сумки варёное яйцо и огурцы.