Аксель. Новая жизнь

1.

Светлана Олеговна стоит у ограды манежа. Маленькая девочка лет семи восседает верхом на Лаванде. Инструктор объясняет малышке, как она может управлять лошадью при помощи шенкелей и поводов. Девочка слушает внимательно.

— Даша, чтобы управлять лошадью, необходимо сидеть в седле. Ни приподниматься, ни заваливаться, а именно сидеть. Дашенька, сейчас ты почти лежишь, — Ваня поправляет посадку девочки.

Лаванда начинает движение. Инструктор идет рядом с кобылой, придерживает ее за повод. Шагом они проходят почти полный круг. Заметно, что юная всадница начинает осваиваться. Она по-прежнему натянута как струна, но страха в глазах уже нет.

— Дашенька, сейчас ты выполнишь остановку. Немного отклонись назад. Просто сядь глубже в седло. Потяни оба повода на себя и одновременно прижми оба шенкеля к бокам лошади. Пробуй...

Девочка делает неуверенные движения.

— Смелей, Даш. Я рядом! Лаванда должна почувствовать твое воздействие.

— Светлана Олеговна! Здравствуйте! — подхожу и становлюсь рядом с женщиной.

— Здравствуй, Ульяна, — женщина с улыбкой кивает на манеж. — Помнишь свои первые шаги — спрашивает она. — Ты была точно такой же.

— Скажете тоже. Я была почти в два раза больше этой малышки. Она просто пушинка по сравнению со мной!

— Ой, прям! Что ты там весила! Ну, то, что постарше немного была, это да, — Светлана Олеговна продолжает наблюдать за действиями на манеже.

А я не знаю, как мне обратиться с той просьбой, которая вот уже неделю не дает мне спокойно жить. Мне очень нужна работа. Я прекрасно понимаю, что штат в комплексе укомплектован, и лишний человек здесь вряд ли понадобится. Тем более совмещать работу с учебой и тренировками будет непросто. Боюсь, что она мне откажет. Мне нужно больше времени уделять тренировкам. Впереди чемпионат…

— Светлана Олеговна, — наконец решаюсь я.

— Света! Зайди в крытый манеж! Быстрее! — перебивает меня Игорь Иванович. Вид у него очень встревоженный.

— Что случилось?

— Сама посмотри! — возмущенно кричит он.

Светлана Олеговна ускоряет шаг. Я зачем-то следую за ней.

— Я не знаю, как с ней разговаривать. Она вообще меня не слышит! Полюбуйся, что вытворяет! Света! Если она продолжит в том же духе. Ничего хорошего не жди. Не обижайся, но я лучше уволюсь, чем продолжу с ней работать. Я не собираюсь отвечать за выходки этой девчонки. И ладно ребенком, подростком бы была. А она же взрослая девка!

На манеже Диана - дочь Светланы Олеговны. Она стоя скачет на Пегасе. На корде Денис. Он совсем не опытный лонжер. А Пегас вовсе не вольтижировочный жеребец.

— Кто ей позволил?

— А кого она спрашивала? Света! Я пришел! Они уже тренируются полным ходом. Ты можешь и дальше позволять ей гробить свое здоровье. Я в этом участвовать не собираюсь!

— Диана! Заканчивайте тренировку! — кричит Светлана Олеговна.

— Мы только начали!

— Прекращайте, я сказала!

Жеребец несется совсем неспокойным галопом. Диана соскакивает с него и заскакивает снова. Делает мельницу. Затем обхватывает ручки гурты и делает ласточку на левом колене.

— Я сказала, прекращай! — Светлана Олеговна забирает корду у Дениса. Останавливает Пегаса. — Ты ненормальная? Живо ко мне в кабинет! А ты больше не вздумай идти у нее на поводу! — обращается она к Денису.

— Она сказала, что вы разрешили!

Диана идет на встречу к матери, прихрамывая на левую ногу.

— Где фиксатор?

— Он мне больше не нужен. Я в форме! Нужно только разработать немного, — говорит она, проходя вперед.

— Я жду тебя в кабинете, — бросает Светлана Олеговна дочери. — Ульяна, пойдем. Ты хотела что-то мне сказать?

— Я позже к вам подойду.

— Пойдем! Пока она дойдет. Мы успеем поговорить, — произносит она и направляется на выход. Иду за ней. Мы заходим в кабинет, но Диана забегает в него почти следом. — Подожди в коридоре. Ульяна выйдет. Ты зайдешь.

— Еще чего!? — Диана падает на диванчик. — Общайтесь, я подожду.

— Я сказала, выйди!

— Не выйду! С какой стати я должна ждать в коридоре, пока вы вдвоем плетете какие-то интриги против меня. Зачем ты сорвала мне тренировку?

— Что это было, Диана!? Кто тебе позволил брать лошадь без разрешения? Ты в своем уме! Тебе еще три месяца с фиксатором ходить нужно.

— Какие три месяца!? Чемпионат через два! Мне нужно тренироваться. Я не собираюсь смотреть на то, как она занимает мое место! — кричит Диана, зло поглядывая на меня.

— Светлана Олеговна! Я позже подойду. У меня через пятнадцать минут тренировка.

Собираюсь выйти из кабинета. Диана встает у меня на пути. Смотрит на меня своими змеиными глазами. Откуда только у этой прекрасной женщины такая дочь? Ей ее подкинули, не иначе. Обхожу ее, направляюсь к двери. Диана и не думает дожидаться, пока я покину кабинет:

— Чем она лучше меня? Я гораздо техничнее, легче, пластичнее! Она же деревянная! Что вы все в ней находите? Мама! Да она даже в паре никогда не работала! А ты ее сразу в группу!

— Диана, все уже решено. В Чехию поедет Ульяна.

— Ты не поступишь так! Разве она может меня заменить?

— Ты еще не восстановилась... Я не могу так рисковать!

— Я в форме!

— Нет. Позволь мне решать, кто у нас в форме, а кто нет. Мало того, что ты можешь повторно травмироваться. Ты же подведешь всю команду! Остынь и успокойся. Это не последние соревнования!

— Я полтора года готовилась! Ты предлагаешь ждать еще два?

Я иду по коридору. Их крик, разносящийся по помещению, остается позади меня. Выхожу на улицу. Наблюдаю, как девочка гладит Лаванду по холке. Благодарит за тренировку. Девчушка улыбается счастливой беззубой улыбкой. А у меня накатывают воспоминания. Десять лет назад именно это место сделало меня счастливой. Именно это занятие разбудило во мне жизнь. Жизнь, которая угасла в душе маленькой девочки много лет назад.

В конный спорт я попала случайно. Никто не ждал, что пухленькая застенчивая девочка с кучей комплексов и нулевой физической подготовкой начнет подавать в этом виде спорта какие-то надежды. Просто случилось так, что я влюбилась в лошадей. А мой отец взрастил эту любовь в моем сердце, как хрупкий росток. В надежде на то, что в этом занятии я найду себе отдушину.

2.

Десять лет назад

– Поглядите на нее! Бабка тут уже с ног сбилась. И наготовить нужно, и прибрать, и перестирать! Я вон занавески в ванной замочила! А эта сидит тут, в телефон уткнулась! Ульяна! – повышает голос бабушка. – Я к кому обращаюсь? Вечером отец приезжает. Иди хоть во дворе подмети.

Недовольно откладываю телефон в сторону. Перечить моей бабушке опасно. Она у меня казачка, не знаю, в каком поколении. Ее третий муж регулярно выхватывает от нее тумаков и затрещин. Так что мокрая тряпка, которую она сейчас отжимает в ведро, не сулит мне ничего хорошего, если я ее ослушаюсь. Сую босые ноги в тапочки и бреду во двор.

– И за домом вымети как следует! А то погоняет сейчас пыль из стороны в сторону под навесом и будет считать, что справилась. – бабушка идет за мной. – Петро! Ты что, слепой!? Или глухой!?

– Что опять, Тонь? – из сарая выглядывает дедушка Петя, смотрит на нас недовольно. В его губах зажата не прикуренная сигарета. Он очень много курит. Бабушка постоянно гоняет его за это.

Дед Петя мне не родной дедушка, но любит меня, как родную внучку. Сегодня поднял меня в пять утра, и мы отправились проверять закидки на пруд. Рыбы почти не было. А вот раков натрусили целое ведро.

– Глаза разуй! Что! Эта шпана опять на вишне висит. Все дерево уже обнесли, паразиты.

Чумазые вихрастые мальчишки уже разбежались в рассыпную, заслышав грозный голос бабушки Тони. Только один продолжает висеть на ветке и не обращает на нее никакого внимания.

– А ну брысь отсюда, гаденыш! Совсем обнаглели уже! Дерево во дворе растет. Не для вас посажено! Так они через забор уже лезут, поганцы!

– Тоня! Это бесполезно! Его только спилить осталось!

– Я тебе спилю! Такую шпанку днем с огнем не сыщешь! Вырасти ее еще... Деревья за пять минут не вырастают, – бабушка выходит за калитку. Последний мальчишка уже сверкает пятками по проселочной дороге. – Вот бессовестные! А ветки зачем ломать то? – бабушка расстроено поднимает обломленную ветку вишни. Плодов на ней, само собой, уже нет, но она все равно заносит ее во двор.

У моей бабушки и двор, и придворовая территория, и огород в идеальном порядке. Нигде нет ни соринки, ни пылинки, ни лишней травинки. Она привыкла работать с утра до ночи. И меня решила приучить к трудовой дисциплине. Только мне никак не дойдет. Что можно убирать там, где и так идеально чисто. Верчу в руках веник. Что тут мести?

– Ульянка!

– Что, ба?

– Бросай веник. Вишню будем обрывать! Петя, принеси нам стремянку!

– Тоня! Она еще не вся вызрела!

– Оборвем ту, которая вызрела!

Дед Петя несет лестницу. Бурчит себе что-то под нос.

– Давай, Ульяшка! Ты у нас самая молоденькая. Шустрая. Полезай на верх, а я снизу оборву.

Ну то, что я молоденькая это конечно, бесспорно. Мне всего то десять лет! По сравнению с бабой Тоней и дедом Петей я просто младенчик. А вот по поводу шустрости... Баба Тоня, не смотря на свои не малые габариты, попроворней меня будет. Нехотя взбираюсь на стремянку. Дедушка уже вынес огромный алюминиевый таз и подает мне ведерко из-под майонеза. Лестница немного покачивается, когда тянусь к самым высоким веткам. Дедушка придерживает стремянку, пыхтит сигаретой. Тонкая струйка дыма поднимается вверх, щекочет мне ноздри. Я пытаюсь стать так, чтобы дым не доставал до меня. Выбираю положение поудобней.

– Улька! Ну что ты, как сонная муха? Давай, шевелись! Тебе еще косточки из нее выколупывать.

Спасибо тебе, папа:

"Доченька ты не пожалеешь! Целый месяц на свежем воздухе! Блины, бабушкины пирожки! Речка, пруд, солнце!".

Кто только меня на этот пруд и эту речку отпускает?

"Тебе понравится! Чего ты будешь в квартире лето просиживать, когда можно провести время с пользой! И бабушке поможешь, чем сможешь!".

Походу, только этим я и занимаюсь. Лучше бы дома осталась, как раз Гарри Поттера бы дочитала. У меня еще четыре книги не читанные. Как на зло, папа забыл их вместе с планшетом дома. Почему-то я уверена, что забыл он их не просто так. Уж сильно наиграно он удивлялся, извинялся и обещал привезти мне их на следующие выходные. И в первые, и во вторые выходные он их бессовестно забыл.

Я прочла уже почти всю бабушкину скромную библиотеку. Осталась только "Поднятая целина" за которую я, пожалуй, даже браться не буду. Да несколько женских романов а-ля Садовник и Герцогиня. Сегодня дочитаю "Всадника без головы" и все. Делать мне здесь больше нечего. Интернет работает очень плохо. А небольшая сельская библиотека забита всякими газетами, да старыми журналами. С книгами там все печально. Ничего новенького для себя я там не нашла…

***

– Пап! А книги? Ты опять? – копаюсь в пакете, который вручил мне папа, и понимаю, что то, что я ждала больше всего, он снова не привез.

– Ульяша! Ну какие книги? Зимой будешь читать! Дочь. Пойдем сегодня на речку?

– Сам иди на свою речку, – бормочу я и ухожу в дальнюю комнату.

– Сережа! Я не знаю, что с ней делать! – бабушка прикрывает дверь в комнату, в которой я уже завалилась на диван. Можно подумать так, я ничего не услышу. Голосом моей бабушки можно озвучивать сигналы тревоги. У нее отлично выйдет и пожарная, и химическая, и радиационная. А вообще, думаю, она легко могла бы стать какой-нибудь оперной певицей. Вечерами, бывает, как затянет песню, ей соседи с края улицы подпевают. Не удивительно, что дед Петя немого глуховат.

– Антонина Федоровна! Ну что вы от меня хотите? У нее все есть! Для кого я вкалываю на двух работах? А ей не нужно ничего!

– Мать ей нужна… Сережа, – немного потише обычного говорит бабушка.

– Не начинайте.

– Сергей! Думаешь, мне легко это говорить? Четыре года уже, как нет Ольги! Четыре года ты один!

– Я не один. У меня есть дочка.

– Да как же ты не понимаешь? Девочке необходимо общение с женщиной. Сейчас ей только десять, – бабушка снова пытается говорить тише. – Через год - другой ты ей будешь о женских делах рассказывать?

3.

– Бабушка! Пожалуйста, сходи сама! Что я буду там делать?

– Одевайся, я сказала!

– Ба! Я устала.

– Ульяна! Я десять раз повторять не буду. Если я иду, значит, и ты идешь со мной.

Ну что она за деспот? Я эти ее казачьи песни с утра до ночи слушаю. Все! Это было в последний раз. Ни за что, больше так надолго к ней не поеду. Я бы вернулась с папой еще в прошлое воскресенье. Но он заявил, что еще минимум неделю наша квартира будет непригодна для жизни. Папа сказал, что делает ремонт в моей комнате. Вот кто его просил? Какая мне разница, какие там обои будут - в цветочек или в полоску. Мне совершенно все равно. Для меня ничего не поменяется...

– Уля! Я кому говорю! – бабушка уже надела свой нарядный халат и собрала волосы в тугой пучок на затылке.

Иду к себе в комнату возмущенно поглядывая на бабушку Тоню. Ей шестьдесят два. Волосы давно побелила седина. Но она красит их в черный цвет и продолжает носить шевелюру почти да пояса. Бабушка Тоня всегда убирает волосы очень гладко и аккуратно. Не знаю, как ей это удается. Я никогда не видела ее взлохмаченной или растрепанной. Бабушка постоянно в движении, все время работает. Крутится, как белка в колесе. При этом у нее такая осанка, будто бы она крепостными повелевает, а не полет грядки и руками драит пол. Возраст не мешает бабушке быть статной и довольно красивой. Мне кажется, она вообще не меняется. А может, я сама живу на этом свете еще не так долго, чтобы судить об этом.

Надеваю свой широкий спортивный костюм. Сейчас начну выслушивать.

– А ну-ка сними это! Немедленно!

Ну вот. Даже раньше, чем я ожидала.

– Бабушка! Или я пойду так, или не пойду вообще!

– Да что за дивчина такая! Снимай, говорю. Ты девочка! Учись выглядеть уже как девочка. Погоди! Сейчас я тебе платье принесу, – бабушка скрывается в соседней комнате.

– Какое еще платье?

– Которое я тебе на Восьмое марта дарила. Ты ж его так и не забрала, бессовестная. Бабка старалась, выбирала. А она сунула его в комод подальше…

Только не это. Ну не ношу я платья! Неужели она не видит, как по-уродски я в них выгляжу. Не просто же так, в классе меня зовут Бочка. На самом деле я понимаю, что не настолько я и толстая. Бабушка вон говорит, что я просто в теле. Но эта кличка прицепилась ко мне во втором классе. И приклеилась намертво.

***

Двумя годами ранее

– Пап! Ирина Михайловна сказала, что на линейку нужно прийти в парадной форме, – замолкаю. Не знаю, как сказать, что я выросла из этой одежды.

– Ну – вопросительно смотрит на меня папа поверх очков, оторвавшись от пайки своих микросхем. – Постирать нужно? Давай быстренько ее сюда. Ночи сейчас теплые, к утру высохнет.

– Нет! Она мне маленькая!

– Совсем маленькая? Чего же ты молчала? Купили бы другую. Когда ж теперь мы это успеем. Ночь на дворе. А ну-ка примеряй, посмотрим.

Оказалось, что юбку можно слегка расширить. Талия в ней регулируется резиночками на пуговицах. А вот с блузкой проблема. Она на мне просто не сходится.

– Да ты ж моя булочка, – тепло улыбаясь, говорит папа. – Не расстраивайся. Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Папа направляется на поиски швейных принадлежностей. В дверь звонят.

– Ульяша, открой! Это, наверное, бабушка Рая. Я еще час назад почуял запах жареных пирожков из ее квартиры.

Так и есть на пороге стоит соседка с тарелкой пирожков, накрытых полотенцем.

– Здравствуй, Ульяша! Вы уже ужинали? А что это на тебе – соседка рассматривает меня сквозь толстые линзы очков.

У нас очень добрая соседка. Она мне напоминает сову из Винни-Пуха. В прошлом бабушка Рая - учитель русского языка и литературы. Правда, она давно на пенсии. Почти весь позапрошлый год я провела у нее в квартире. Баба Рая присматривала за мной, пока папа был на работе. Мы переехали сюда почти сразу после гибели мамы. Поэтому бабушка Рая старается нам всячески помогать, и, видимо, ее пирожки, которыми она кормит нас регулярно, сделали свое дело.

– О! Милая. Здесь нужно поработать иголкой...

Папа выходит из комнаты. В руках у него коробка с нитками и иглами.

– Выросла, – кивает бабушка на меня, глядя на папу.

– Да вот… Недоглядел.

– Ничего, Ульяшка, сейчас мы попробуем что-нибудь с этим сделать. Снимай! – бабушка Рая моментально спарывает пуговицы. И начинает ловко орудовать иглой. – Сейчас мы их немного пересадим. А ты смотри и учись. Я первую пуговицу пришью, а ты остальные. Баба Рая поправляет очки на переносице. – Ой! Уля. Я же газ не отключила! У меня там последние пироги еще на сковороде! – бабушка подскакивает с места и бежит в свою квартиру, оставив меня наедине с блузкой и пуговицами, которые мне самой предстоит теперь пришить. – Сережа! – слышу крик соседки. Папа выбегает из своей комнаты на ее голос, а мне становится не по себе.

Я прекрасно помню этот запах. Запах дыма и гари. Запах пожара…

***

– Дочка! Доченька! - треплет меня папа за плечи. Что-то мокрое и холодное проливается на мое лицо. Я открываю глаза и вижу встревоженный взгляд папы. – Ты не ударилась?

– Нет.

Я потеряла сознание и упала с дивана, на котором сидела. И пролежала так до тех пор, пока папа с бабой Раей не потушили пожар, который начался у нее на кухне. Ветер через приоткрытое окно раздувал занавески. Одна из которых долетела до газовой конфорки. Ткань вспыхнула моментально. У бабушки Раи выгорело пол кухни. Я боялась заходить в ее квартиру до тех пор, пока ее сын не сделал в ней ремонт.

– Может, наденешь другую блузку?

– Нет! Нужно белую! Ирина Михайловна будет ругаться!

Уже утром папа на скорую руку пришивает пуговицы к моей рубашке. И убегает на работу. А мне еще рано в школу. Я расчесываю свои короткие волосы, которые вьются как у персонажа из фильма "Электроник". Совсем недавно я носила длинные волосы. Мама всегда заплетала мне косы. А теперь плести их мне не кому. Папа не умеет. Постоянно просить бабу Раю было стыдно. А сама я умею только хвост, и то он получался у меня сосем неаккуратным.

4.

Удушливый запах дыма заполняет мои легкие. Я вдыхаю ядовитый воздух. Обжигающими коликами он распространяется по моему телу: грудная клетка, руки, ноги, пальцы. Поворачиваюсь и сжимаюсь в комок. Подтягиваю ноги к животу. Пытаюсь уткнуться лицом в подушку. Подушки нет. Тянусь за одеялом. Хочу накрыться с головой. Но не нахожу и его. Мне жарко… Жарко настолько, что я становлюсь мокрой. Волосы прилипают ко лбу и щекам. Кручу головой. Слышу треск и крик мамы: "Уля! Дочка! Доченька, просыпайся!". Задыхаюсь… Пытаюсь дышать часто и глубоко. Чувствую привкус горького дыма во рту. Меня тошнит. Снова крик: "Уля! Просыпайся!". Распахиваю глаза. Мама с распущенными волосами, в одной сорочке поднимает меня на руки. Прижимает к груди: "Потерпи немного. Сейчас мы выйдем на балкон!". Прижимаюсь к маме. Она бредет по задымленному пространству. Сизый дым режет глаза. Горло мамы раздирает кашель. Она спотыкается. Почти падает. С трудом удерживается на ногах. Держит меня крепко. Открывает балконную дверь. В ушах звенит вой сирен… На улице светло как днем…

– Ульяна! Уля! – треплет меня бабушка за плечи.

Я просыпаюсь. Оглядываюсь по сторонам. Бабушка стоит надо мной в одной ночной рубашке. Волосы распущены. На лице выражение тревоги... Простынь сбилась в один ком. Подушка и одеяло лежат на полу. Мне становится зябко, хотя всего минуту назад мне было невероятно жарко.

– Ульяша, – бабушка садится на кровать. Тянет меня к себе на колени. – Уль! Опять? Ой, да ты вся взмокшая! Нужно переодеть пижаму.

По моим щекам бегут слезы:

– Бабушка, – шепчу еле слышно.

– Что, милая?

Она прижимает меня к себе и гладит по спине.

– Бабушка, прости меня, пожалуйста, – говорю, проглотив ком в горле.

– За что, глупенькая?

– Я ведь обидела тебя! А мама решила напомнить мне ту ночь.

– Не говори глупости. Неужели ты думаешь, что это мама наказывает тебя этими кошмарами.

– Нет. Просто она обычно снится мне, когда я ссорюсь с папой. Наверное, она не одобряет мое поведение.

Бабушка продолжает гладить меня.

– Внученька! Не надо вспоминать ту ночь. Неужели у тебя в памяти не осталось других моментов, связанных с мамой?

– Я не вспоминаю. Эти сны приходят сами. Думаешь, я их зову?

– Бедный же ты мой ребенок! Ульяш? Ну как мне тебе помочь? Скажи! Я все сделаю!

По сухой бабушкиной щеке течет одинокая слеза. Смахиваю ее пальцами. Целую щеку родного мне человека.

– Бабуль, расскажи мне что-нибудь о ней. Просто я очень боюсь ее забыть. С каждым днем образ мамы становится все туманнее и рассеяннее. Неужели, когда я вырасту, он и вовсе изгладится из моей памяти.

– Ты никогда ее не забудешь. И я не забуду. Связь матери и ребенка не может разрушить даже смерть. Храни воспоминание о ней в своем сердечке. И для тебя она всегда будет жива.

***

Когда мне было шесть. Я пережила кошмар, который буду помнить всю жизнь. Некоторые говорят, что дети быстро все забывают. Что со временем даже самые страшные моменты, произошедшие в раннем детстве, забудутся. Возможно, у кого-то так и происходит. Но не у меня. Я, наверное, никогда не смогу подсчитать, сколько раз мне снился этот сон. Он отличается лишь своей продолжительностью. Все зависит от того, как быстро меня разбудят. Сегодня я его не досмотрела...

После пожара в квартире бабушки Раи. Папа, наконец, рассказал мне, что стало причиной той трагедии, которая забрала жизнь мамы. Не думаю, что он вспомнил об этом, чтобы расковырять затянувшуюся рану. Скорее всего, он хотел привести пример из нашей жизни, чтобы объяснить, каким опасным может быть неосторожное обращение с огнем. Одна сигарета в постели, уничтожила целый подъезд шестиэтажного дома.

Мужчина из квартиры с третьего этажа заснул с сигаретой. Мы жили на пятом. В тот момент, когда мама передала меня пожарному, поднявшемуся к нам на подъемнике. Балкон, на котором она стояла, обрушился. Так не стало моей мамы. Папы дома не было. Он был в командировке. Мы продолжаем жить дальше, но уже без нее...

К утру нам с бабушкой все же удалось немного задремать. Она поправила постель, принесла свою подушку и легла со мной. Но спали мы не долго. Крик первых петухов напомнил бабушке, что ей пора вставать. Она поднялась и ушла. Ее ждало хозяйство и готовка завтрака. Когда бабушка вышла во двор, я тоже поднялась. Дед Петя продолжал размеренно храпеть в своей комнате. Вероятно, ночью, он ничего не слышал. Я на цыпочках пробралась мимо него. Его комната проходная. У бабули в доме только две изолированных комнаты. Бабушкина спальня и та, в которой сейчас живу я.

Спать не хотелось совсем, несмотря на то, что я чувствовала себя разбитой и опустошенной. Я зашла в ванную, умылась и почистила зубы. Не знаю, откуда берется этот привкус. Но даже сейчас я ощущаю терпкий вкус гари на языке. Прошла обратно в комнату, откопала пестрый трикотажный халатик, который недавно купила мне бабушка. Халат оказался слегка измятым. Что не удивительно. Ведь я совсем не бережно засунула его на самое дно ящика. Этот комод забит моими вещами. Из многих я уже выросла. Большую часть из этой одежды покупала мне бабушка. Почти все вещи новые, я ничего из них не носила. Перекусываю пластиковую леску, на которой висит картонная этикетка. Надеваю халат, застегиваю молнию. Сейчас я словно уменьшенная копия бабушки. Но мне хочется ее немного порадовать. Иду на кухню.

Дед Петя проснулся. Сидит на кровати, прищурив один глаз, смотрит на меня:

– О! Ульянка! Я тебя не узнал! Думаю, что за дивчина тут мимо бегает.

– Доброе утро, дедушка!

– Доброе, доброе, – дед шарит по карманам своих треников. Скорее всего, ищет сигареты.

– Дед Петь. А ты будешь блины на завтрак?

– Кто ж от блинов то откажется, – говорит дед, выбивая сигарету из пачки. – Сама что ли, печь собираешься?

– Не знаю получится ли. Хочу попробовать.

– Получится, Ульяшка. Чего ж не получится, – говорит дед и направляется к окну.

– Дедушка, не кури в доме!

5.

Не знаю, куда зовет меня дедушка Петя, но вид у него очень взволнованный. Что такое джигитовка? Наверное, соревнования какие-нибудь... А может, это драка? Ну, вроде стенки на стенку. Нет, это вряд ли. На такие гуляния бабушка бы меня не потащила. В этом можно не сомневаться. Мне не хочется их обижать, поэтому послушно иду в комнату переодеваться из своего, а точнее бабушкиного халата.

– Ульянка! Давай быстрей!

Дед Петя за пять секунд переоделся в парадные треники и нахлобучил на голову свою любимую фуражку.

– А бабушка где?

– Пойдем! Она сказала, что чуть позже подойдёт. Давай, давай!

Дедушка подгоняет меня и параллельно закуривает очередную сигарету.

– Дед Петь, разве можно столько курить? Тебе не жаль свое здоровье?

– Ой, какое там здоровье! – машет он рукой. – Я с папиросой родился, с ней я и помру…

– Дедушка, что ты такое говоришь! – вскрикиваю я. – Неужели ты куришь с самого детства?

– С него самого, – подтверждает дед.

Я не люблю запах табака, как не люблю никакого запаха дыма в принципе. Хорошо, что папа не курит.

– И что! Мама тебя не гоняла?

– Гоняла, конечно... И ремнем, и хворостиной, и нагайкой, однажды меня отстегала.

– Но ты все равно не бросил?

– Не а, – улыбается дед.

У него такая теплая улыбка. Вокруг глаз лучится тысяча морщинок. Сами глаза такие хитрые, хитрые. А когда смеется, его крючковатый нос то и дело подергивается. Мне нравится за ним наблюдать. Он очень интересно ругается на каком-то непонятном, но очень мелодичном диалекте. Правда, делает он это обычно себе под нос. При бабушке дед никогда не решится высказаться громко. Невооруженным глазом видно, что он ее побаивается.

– Дед Петь! А дай мне попробовать?

– Чего тебе дать?

– Ну, ты же говоришь, что куришь с рождения. Я вон уже до десяти лет доросла. Мне тогда точно можно попробовать!

– Сдурела, что ли? Ульянка! Ты хочешь, чтобы бабка меня четвертовала! – возмущается и тушит сигарету об бетонный фонарный столб, мимо которого мы как раз проходим.

Я смеюсь. А он начинает бормотать свои ругательства.

– Дедушка! Да я пошутила!

Зато он наконец выбросил эту гадость.

На поляне полно народу. Люди стоят кучками по периметру поля. Играет громкая музыка.

– Дед! Там что, лошади? – как вкопанная останавливаюсь я.

– Да! Я же сказал тебе, джигитовка! Пойдем.

– Дедушка! Я боюсь!

Кони, как сумасшедшие носятся по полю. На некоторых верхом сидят мужчины, некоторые скачут без всадников. Я слышу выстрел. Вскрикиваю, закрывая ладонью рот. Один из мужчин падает с коня. Конь несется. Мужчина висит у него на боку. Я зажмуриваюсь и вжимаю голову в плечи. Дед не обращает на меня никакого внимания. Наконец решаюсь открыть глаза и вижу уже другого всадника, который стоит ногами одновременно на двух лошадях. Лошади скачут бок о бок и делают целый круг по полю со своим стоящим наездником. А что, если они решат разбежаться в стороны? Он же покалечится! А если погибнет? А если попадет под их копыта? Из-под которых выбиваются куски земли прямо с травой.

– Пойдем ближе, – подгоняет меня дедушка.

– Нет! Давай здесь постоим! Отсюда тоже отлично видно.

– Нет, дорогуша! Я с таким же успехом мог бы посмотреть с крыши нашего дома! – возмущается дед.

– А что, так можно было?

– Да оттуда всю станицу видать, – говорит дедушка и продолжает тащить меня по направлению к ограждению.

Теперь на поляне три красивые лошадки. Их гривы заплетены замысловатыми косами, на мордах украшения с кисточками. Верхом на них девушки в пестрых нарядах с цветами в волосах. Одна из них совсем маленькая, наверное, чуть старше меня, а может даже моя ровесница. Они не скачут и не носятся, зато управляют лошадьми так, что те, как в цирке, демонстрируют толпе всякие умения. Они то вышагивают как-то по-особому поднимая ноги, то кланяются и делают обороты вокруг своей оси.

– Что они делают?

– Это выездка, Ульяш!

– Там же совсем маленькая девочка, – говорю я, указывая на девочку в центре. Она находится как раз между взрослыми девушками. Они делают все так синхронно, что у меня перехватывает дыхание.

– Да, она твоя ровесница. Никакая она не маленькая, – поясняет дедушка. – Это внучка Натаныча, Людмилка. Ей как раз лет десять-одиннадцать. Она со своей Лирой неразлучна.

– Но она ее слушается, – продолжаю смотреть, как завороженная на их действия я.

– Конечно, слушается. Она ни один год уже этим занимается, – говорит дед. А я стою как загипнотизированная.

***

Наверное, я никогда не забуду то, что началось потом. Я смотрела на красивейшую черную кобылку в белых носочках и не могла отвести от нее взгляд. На лбу у нее тоже было белое пятнышко, но его немного скрывали украшения. В какой-то момент эта лошадка со своей маленькой всадницей осталась одна на поле. Лошадь скакала по кругу. А я поражалась, как уверенно в седле держалась девочка. Это невозможно! Она ведь такая маленькая! Как она не боится? Спрашивала сама себя я. А потом эта девочка начала делать всевозможные трюки. Я, затаив дыхание, смотрела на то, как она спрыгивает с лошади на ходу, а потом запрыгивает на нее снова. Она скакала стоя, делала ласточку и шпагат, какие-то невероятные пируэты ногами. При этом улыбалась, и в ее глазах не было ни капли страха.

– Ульяна! – слышу, как кто-то зовет меня, а я не в силах оторваться от этого зрелища. – Уля! Опять в облаках летаешь! – возмущается бабушка. – Я же сказала деду, что бы ты оделась поудобнее! Вот старый болван!

– Зачем? – наконец откликаюсь на голос бабушки я.

– Я хотела, чтобы ты на коне покаталась. Вот там есть лошади, на которых можно покататься, – бабушка указывает в направлении нескольких мужчин, одетых по-казачьи. Неподалёку от них пасутся четыре лошади. – А она взяла и сарафан напялила, – смеется бабушка.

– Не, ба! Я боюсь.

– Уля! Да они прокатные! Смирные совсем! Давай попробуем?

6.

Наши дни

– Улька! Хватит траву жевать, нашла пастбище! – возмущается Машка, отнимая у меня пучок укропа. – Говорила же тебе, поешь нормально!

Отдаю ей пощипанную зелень. Маша с деловым видом продолжает изучать кулинарную тетрадь своей прабабки.

– Маш! Где ты ее нашла? Ее можно смело сдавать в музей!

Тетрадь и правда представляет собой нечто реликвенное. Обложка истлела и сплошь проклеена скотчем. Видимо Машка таким образом пыталась ее заламинировать. Внутреннее ее наполнение тоже выглядит весьма впечатляюще, листы пожелтели и затерлись на углах. Некоторые из них выпали, но Маша каким-то чудо образом вклеила каждый листочек на свое место. Многие листы в жирных и мокрых пятнах, чернила местами размыты, некоторые страницы потускнели и разобрать то что там написано почти невозможно.

– Это настоящее сокровище! И принадлежит оно мне! Ты даже не представляешь какие здесь есть рецепты.

– Ну и как ты собираешься по ним готовить? Наверное, твоя бабушка готовила эти блюда в какой-нибудь русской печи или на открытом огне. Судя по тому, как выглядит это кулинарное пособие...

– Ой, не сочиняй! Русская печь на восьмом этаже… Это, конечно, сильно!

– Все равно не понимаю тебя. В интернете полно рецептов. Чего ты в ней то копаешься?

– И не поймешь! Я, может, тоже не понимаю, чего ты каждое утро ни свет ни заря подскакиваешь и несешься, в свой конный клуб. В пять утра, наверное, только ты туда ездишь.

– Не каждое, а только по вторникам и четвергам. Просто я не успевала на тренировки в эти дни после учебы. Тоже вспомнила! Когда это было? Я уже месяц так не делаю.

– Ну, пропустишь ты два дня в неделю. Что случится то?

– Нельзя пропускать...

– Почему?

– Потому что я постоянно должна быть в тонусе! Мне нельзя расслабляться, тем более сейчас. К тому же Аксель меня ждет!

– Ой, не преувеличивай. Прям заметит твой Аксель твое отсутствие пару раз в неделю... Уль! А бабушка то как? – меняет тему Маша.

– Неоперабельная, – отвечаю ей, вспоминая бабушкину истощенную фигуру.

– Да ты что? – Машка, отложив тетрадь в сторону, присаживается напротив меня.

Я сглатываю ком в горле. На глаза Маши наворачиваются слезы. Смотрю на нее, и мои глаза тоже начинает застилать соленая пелена. Снимаю очки, вытираю глаза.

– Я вчера у нее целый день провела... Скоро ее выпишут. Мы заберём ее к себе.

– Это она так после смерти дедушки сдала, да?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю, Маш! Может и так... Просто пока дедушка был жив, бабуля носилась с ним, невзирая на свое недомогание. Конечно, за эти два года она сильно сдала. Возраст тоже берет свое…

– Да не придумывай! Ей же не девяносто! Чуть за семьдесят...

– Маш. Она всегда казалась мне такой сильной. Никогда не думала, что какой-нибудь недуг способен ее свалить. Оказывается, рак ломает даже самых сильных, – смахиваю слезинки с щек, запрокидываю голову.

– Может, еще можно что-нибудь сделать?

– Нет... Папа разговаривал с врачом. Поздно… Да она и сама не хочет. Говорит, что устала. Ты представляешь, она папе все уже объяснила. Что где лежит. Что кому достанется. Взяла с него обещание, что он кремирует ее и похоронит рядом с мамой.

– С твоей мамой?

– Ну да, хочет лежать рядом с дочерью, а там места совсем нет. Только урну подхоронить можно, – срывается мой голос. Рыдания сами вырываются из груди. Машка подскакивает с места, обнимает меня, гладит по голове.

– Уль, не плачь! Прости, что полезла с расспросами!

– Да ничего… Мне нужно было с кем-нибудь поделиться, – всхлипываю. – Мне нельзя сейчас расклеиваться. Если Диана поймет, что я сломалась, она проедется по мне на танке. Я не могу показывать всем свои эмоции. Спасибо тебе, что можешь меня послушать…

В дверь звонят.

– Ты ждешь кого-нибудь?

– Нет! Это Макар, как всегда, ключи забыл, – Маша идет открывать дверь. – Что случилось? – слышу встревоженный голос подруги.

Это сейчас мы подруги, а пять лет назад у нас была самая настоящая война за внимание Макара. Я не понимала, как он может променять меня, его самого лучшего друга. Он сам так говорил, и я так считала. На какую-то смазливую мартышку. Машка очень хорошенькая. Она обладает невероятно няшной внешностью и нередко этим пользуется.

Макар переступает порог квартиры. Вид у него очень встревоженный.

– Маш, я в душ. Все потом…

– Что потом? Что произошло? Ты сам не свой!

– Привет, Уль! Как бабушка Тоня?

– Все так же…

– Ясно, – дверь в ванную закрывается. Через минуту мы уже слышим шум воды.

– Что это с ним – обращаюсь к Машке.

– Выйдет, расспрошу. С ним явно что-то не так...

– Может на работе что-нибудь приключилось? – предполагаю я, а подруга растеряно пожимает плечами. – Ладно. Пойду… Папа скоро с работы придет, нужно на ужин что-нибудь придумать.

– Да скорее уже на завтрак. Первый час ночи, Уль.

– Он уже второй месяц до поздней ночи задерживается. Не знаю, что с ним делать. Скоро он себя доконает, – говорю уже в дверях. – Ты же узнаешь насчет работы, – напоминаю, когда открываю дверь уже своей квартиры.

– Да, узнаю, конечно. Завтра позвоню тебе.

Макар и Маша уже второй год живут в квартире бабушки Раи. Наша соседка после смерти оставила внуку свою двушку в наследство. Поэтому иногда я бываю у них в свободное время. Правда, свободного времени у меня фактически нет. И не смотря на то, что мы живем на одной лестничной площадке, видимся в основном, когда сталкиваемся, выбегая на учебу или работу.

Машка работает фитнес тренером. Макар инжекторщиком в автосервисе. Я не просто так обратилась к Маше за помощью. Быть может, она поможет мне устроиться на работу хотя бы на пару часов в день. Мне тяжело смотреть на то, как зашивается папа. Я уже давно догадалась, что у него какие-то проблемы на работе. А тут еще болезнь бабушки…

О ее болезни мы узнали всего неделю назад. Обычно мы старались навещать ее хотя бы раз в месяц, а тут у папы на работе случилась запара, и у меня тренировки стали усиленнее. Да еще и сессия была непростой. Короче, одно навалилось на другое. И так вышло, что с бабулей мы не виделись больше трех месяцев. Чуть больше недели назад я сдала последний экзамен и наконец смогла поехать в станицу. Я приехала к бабушке и просто не узнала ее. Она похудела пополам. На меня смотрела высохшая, изможденная бабулька. В ее чертах с трудом улавливались черты той крепкой женщины, которую я привыкла считать своей бабушкой.

7.

Из прихожей доносится шорох. Дремота рассеивается. Смотрю на настенные часы. Без десяти пять. Папа только вернулся домой. Я так и легла на диване в гостиной, даже не раздеваясь. Не думала, что смогу уснуть. Но физическое переутомление после шестичасовой тренировки взяло надо мной верх. Выглядываю из комнаты.

– Па-а-ап!

– Спи, Ульян! Еще рано…

– Папуль. Что случилось? Почему тебя допрашивали?

– Дочь! Не бери в голову. Все нормально, – с вымученной улыбкой отвечает папа. – Иди, отдохни еще. Я тут сам разберусь, – проходит на кухню.

– Я разогрею… Иди, руки мой, – оттесняю папу к раковине. – Па! Так нельзя! Ты же на ногах уже едва держишься! Поделись со мной! Что происходит?

– Пожалуй, я искупаюсь, – говорит он, открывая дверь в ванную. – А ты разогрей и иди поспи еще...

Я от него не отстану. Зачем он со мной, как с маленькой? Мы же самые родные люди. Должны поддерживать друг друга.

Нарезаю овощной салат, завариваю чай. К моменту, когда папа выходит из ванной, ставлю тарелку с горячими макаронами на стол. Присаживаюсь, напротив.

– Рассказывай! Точнее, ешь! А потом рассказывай, – говорю, показывая всем видом, что сегодня ему отмолчаться не удастся.

Папа присаживается. Начинает ковыряться вилкой в тарелке. Потом поднимает на меня глаза и говорит:

– Ты права! Ты должна знать, – папа медлит. – Ульяш, ты только не нервничай. И ни о чем не переживай. Я во всем разберусь, – молчит еще некоторое время, а потом говорит: – На меня завели уголовное дело.

– Как? За что? – холодный пот проступает на спине, а за тем все тело бросает в жар.

– Только не пугайся! Все будет нормально... Слава Богу, парень жив!

– Какой парень? Пап!?

– Ульяна! По моей вине… По моей вине молодой парнишка лишился правой руки.

– Как? Что ты такое говоришь? – не могу сдержаться я.

– Мы занимались чисткой конвейерной ленты. Накануне я проводил все настройки. Оборудование старое. После нескольких сбоев программу пришлось писать с нуля. Я несколько дней возился с этим. А вчера мы запускали пробную партию. Новенький парнишка, совсем зеленый еще, не понял моего предупреждения и продолжил вручную очищать ленту. Я произвел запуск конвейера... Правую руку парня затянуло между вальцами.

– Что значит он не понял?

– Не расслышал моей команды! А звуковой сигнал я не подал… Я привык работать с другим человеком. Забыл, что со мной в паре был совсем не опытный рабочий. Это моя халатность... По моей вине парень чуть не погиб и лишился конечности. Буквально час назад ему почти полностью ампутировали руку, – отец замолкает на мгновенье. – Барическая травма. Мальчишка чудом остался жив. Если бы скорая не доставила его в больницу за двадцать минут, он просто истек бы кровью... Врачи пытались сохранить конечность, даже операцию сделали. Функции руки были бы, конечно, полностью утрачены, но, по крайней мере, она бы у него была. После операции ткани стали отмирать, руку экстренно отняли.

– Папа! Ну ты же не засовывал его в конвейер! Он же сам!

– Уля! Я должен был убедиться в безопасности своих действий, но не сделал этого! Я виновен и вины своей отрицать не буду!

– Что теперь будет?

– Следствие… А потом суд.

– Тебя посадят в тюрьму? – зажав ладонью рот, смотрю на папу не моргая.

– Не знаю… Уля! Не смотри на меня так! Я еще не общался с юристом. Фирма предоставит мне адвоката…

Папа довел себя до истощения из-за меня. Мое маниакальное желание стать чемпионкой загубило жизнь моего отца. Из-за меня случилось это несчастье! Из-за меня молодой парень стал инвалидом и чуть было не погиб! Конечно же, я понимала, для чего он работает в таком режиме. Я поступала как настоящая эгоистка. Я должна была помочь ему. Мне давно следовало устроиться на работу. Он ведь просто пытался заработать больше денег.

Чуть больше полугода назад не стало нашего основного спонсора. И мы ощутили на собственной шкуре, как, оказывается, дорого участвовать в соревнованиях. Для поездки в Европу мне необходимо было получить лицензию двух звезд. Такая возможность представилась нам несколько месяцев назад. В Подмосковье проходили соревнования международного уровня, приезжали зарубежные судьи. Я набрала максимальные баллы, а Диана травмировалась и выбыла. Но надежда поехать в Чехию у нее осталась, поскольку ее лицензия еще не истекла. Она успела получить вторую звезду в Словакии в прошлом году. Я на те соревнования не попала из-за пневмонии, которая свалила меня почти на два месяца. Так вот, даже поездка по нашей стране хорошо ударила по папиному карману, чего уже говорить о заграницах. Вольтижировка - спорт альтруистов. Здесь нет призовых, есть только растраты…

Федерация оплачивает только перевозку и содержание лошадей. Спортсмены же, если не имеют спонсоров, должны платить за все самостоятельно. И билеты на дорогу, и гостиницы, и оплата стартовых взносов - все это проблемы спортсменов. А еще костюмы... Для участия в чемпионате мне необходимо целых четыре костюма. Зажимаю рот ладонями, что бы он не слышал моих рыданий. Папа стучит в дверь ванной.

– Дочь! Ульяна! Открой! Зачем ты закрылась?

– Пап, я сейчас выйду! Не переживай! Все нормально, – пытаюсь говорить максимально ровно. Умываюсь холодной водой. Мне нельзя раскисать. Если я расклеюсь, то получится, что все было зря... Зря папа не щадил себя. Зря пострадал этот парень. Еще раз умываюсь и выхожу из комнаты.

– Доченька, – снова обращается ко мне папа. – Прекрати себя винить. Ты ни в чем не виновата!

– Виновата! Пап! Все это случилось из-за меня!

– Дочь! Ты то здесь причем? Не выдумывай! То, что произошло уже не исправить. Я буду разбираться с этой проблемой. А ты готовься, занимайся. Гони от себя все негативные мысли. Ты спортсменка, ты не имеешь права терять над собой контроль. Соберись!

– Хорошо... Ты сегодня дома?

– Да, меня временно отстранили от работы. В три у меня встреча с юристом. Поезжай на тренировку, а я попытаюсь немного поспать.

8.

Десять лет назад

– Здесь нет такой лошади, которая могла бы тебя на себе увезти, – с усмешкой говорит худая высокая девочка. Рядом с ней два мальчика. Один выглядит младше, другой, скорей всего, ее ровесник.

– Диана! Прекрати! – одергивает ее младший мальчишка.

– Кирилл! Да ты только посмотри на ее щеки. Какие ей лошади! Она сама, как настоящая кобыла, – не перестает глумиться надо мной девчонка.

Папа разговаривает с директором немного в стороне. А я просто стою и смотрю на лошадей. Они пасутся в большом загоне. Добрая девушка, которая привела меня сюда, назвала его левадой.

– Что вам от меня нужно!? Я вас не трогала, и вы меня не трогайте! – отвечаю им. И снова направляю свой взгляд в сторону красивой серой лошади в черных пятнышках. Такой масти я еще не видела. Почему-то в станице почти все лошади были гнедыми, либо вороными.

– Ой! Да она еще и разговаривать умеет! – не унимается девчонка. – Туда можешь даже не смотреть, – взглядом указывает она в загон. – Тебя только тяжеловоз увезет. А у нас таких нет! – хохочет она. Старший мальчик хмыкает. Только малыш остается серьезным. Он отделяется от них и подходит ко мне.

– Тебе понравился Аксель – спрашивает мальчишка, забравшись на первую перекладину ограды.

– Его зовут Аксель?

– Да! Это жеребец вольтижеров. Его не дают в прокат. Меня Максим зовут. А тебя как?

– Максимка нашел себе новую подружку, – хохочет девчонка.

– Не обращай на нее внимание. Она всегда такая злючка. С ней только Кирилл общаться может, и то только потому, что во всем ей подчиняется.

– Меня зовут Уля, – отвечаю мальчику на его вопрос. – И мне все равно! Пусть болтает, что хочет!

– Диана! Ты почистила Лаванду? – кричит женщина, с которой только что разговаривал папа.

– Для этого конюх есть, – заявляет девчонка. И направляется на встречу к женщине.

– Дианка - дочка директора. На нее и правда не стоит обращать внимания. Она ноль без палочки. Даже седлать лошадь не умеет, несмотря на то, что ей уже одиннадцать лет. А тебе, кстати, сколько?

– Десять.

– Да? Мы думали тебе побольше, – говорит мальчик. – Ты просто покататься или как все, в конкур хочешь?

– Покататься, – отвечаю я. – А что такое конкур?

– Ульяна! Иди сюда! – кричит папа. Я срываюсь с места, бегу к нему.

– Ты договорился? Я могу покататься?

– Договорился, – улыбается он. – Сейчас Светлана Олеговна отправит к нам инструктора.

***

– А можно я покатаюсь на том коне – указываю в сторону загона. Серый конь продолжает спокойно щипать траву, слегка переступая своими тонкими длинными ногами.

– Тебе понравился Аксель – взметнув удивленно брови, повторяет вопрос Максима, девушка - инструктор.

– Да! А почему вы удивляетесь?

– Его редко выбирают, – девушка слегка пожимает плечами. – Обычно все смотрят вон на того красавчика, – инструктор указывает в другую сторону. – Он у нас словно с выставки! Самый красивый! Может, и ты к нему присмотришься, – улыбается девушка. – Папа тебя пофотографирует верхом на нем. Поверь мне, Бархат смотрится очень эффектно. Тебе будет чем похвастаться перед подружками.

– А на Акселе нельзя – разочаровано спрашиваю я.

Девушка снова пожимает плечами.

– Ладно... Жди меня здесь. Я его приведу. Только предупреждаю сразу: на Бархате тебе было бы комфортнее. У него спина более узкая, и он больше подошел бы тебе по росту. Аксель для тебя великоват.

– Ну и что! Я уже каталась на большом коне. Его хозяин такой здоровенный дядька. Думаю, что Буран был не меньше, а может даже больше Акселя, – заявляю я.

Улыбающийся папа подходит к нам. Следом за ним идет та самая женщина, с которой он недавно разговаривал.

– Светлана Олеговна! Девочка хочет Акселя.

– Ну что я могу сказать, Катя! У девочки хороший вкус! Не каждый способен его разглядеть, – тепло улыбается женщина.

– Седлать его – уточняет инструктор.

– Не надо! Отведи его в манеж. Мы с Ульяной сейчас подойдем.

– А почему вы не разрешили его седлать? Я не буду кататься? – испугано спрашиваю женщину, которая ведет меня за руку в сторону огороженной площадки.

– Будешь, – отвечает она.

– А как я буду без седла? Я так не смогу!

– Сможешь! Пойдем! Тебе понравится...

– И уздечки не будет!?

– Не переживай! Оголовье, Катя оденет.

Буквально через десять минут инструктор приводит Акселя в манеж. Светлана Олеговна забирает у девушки повод и отпускает ее.

– Говоришь, каталась уже!?

– Да, – отвечаю я, во все глаза рассматривая коня. В близи он еще красивее. – А какой он масти?

– Мышастой, – говорит женщина и жестом подзывает меня подойти поближе. Ноги почему-то не слушаются. Я почти целый месяц уговаривала папу привезти меня сюда. Он отказался оставлять меня в станице. Помню, как он был удивлен, когда я попросила его перевести меня в станичную школу. В итоге я поехала домой, взяв с него слово, что он обязательно найдет какую-нибудь конюшню недалеко от нас.

– Смелей, – говорит женщина, подтягивая меня за руку поближе. – Погладь! Не бойся!

Я провожу рукой по шелковистой шерсти на боку лошади.

– Вы не стрижете ему гриву – спрашиваю удивленно. – Мне рассказывали, что за гривой тяжело ухаживать, поэтому многим лошадям ее стригут...

– Аксель у нас артист! Его гриву мы заплетаем. Поэтому почти не стрижем, – отвечает женщина. А я собираюсь прикоснуться к носу жеребца. Сосредоточенно тяну руку. Аксель фыркает. Я пугаюсь. Женщина посмеивается: – Не бойся. Он очень смирный! Ты знаешь, чем он занимается?

– Чем?

– Аксель работает с вольтижерами. Это такие спортсмены, акробаты. Кстати, многие ребята пришли к нам из гимнастики. Ты никогда не занималась?

– Я видела одну такую девочку, – восторженно вспоминаю выступление Милы и Лиры.

– А ты бы хотела?

– Что?

– Быть спортсменкой вольтижером. Твой папа рассказывал, под каким ты была впечатлением после джигитовки.

9.

Наши дни

– Светлана Олеговна! Я похож на человека, который занимается благотворительностью? – бросаю папку с бумагами на стол перед директором комплекса. Надо отдать ей должное, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Просто она еще не представляет, какой я устрою здесь разнос…

– Ты не похож, – отвечает она, снова обращая свой взор в монитор компьютера.

– Вы!

– Ах! Да! Простите! Вы, Егор Александрович, не похожи на такого человека.

Да что она себе позволяет? Здесь ни то что прибыли нет - сплошные убытки…

Приобретая конный спортивный комплекс, отец, вероятно, совсем не задумывался о доходе, который он должен приносить. Он столько лет спонсировал конный спорт. Мало ему, что ли, было? Зачем он купил его, да еще и оставил в управление бывшей хозяйке? На данный момент этот вопрос для меня остается загадкой. Но некоторые подозрения все же имеются...

– Егор Александрович. У нас была договоренность с вашим отцом...

– Я надеюсь, не устная?

– Не перебивайте меня, пожалуйста, – пытается продолжить свою речь Светлана Олеговна. – Александр Петрович много лет оказывал нашим спортсменам спонсорскую помощь. Я хорошо знала вашего отца и была всегда благодарна ему за поддержку, в которой он никогда не отказывал нам. Комплекс был передан в его владения на определенных условиях. Не смотря на смену собственника, я остаюсь управляющей и продолжаю руководить им так, как считаю нужным. Он доверил мне управление. Не волнуйтесь, ваш отец регулярно получал всю отчетность, и я могу утверждать, что он, как хозяин, был полностью удовлетворен результатами моей работы.

– Я не знаю, чем он там был удовлетворен, но это никуда не годится, – кивком указываю на папку.

– Егор Александрович. Вы слишком торопитесь, – женщина, наконец, отрывается от монитора. Складывает кисти в замок и, уставившись на меня усталым взглядом, вздохнув, продолжает: – Не спешите окунаться только в цифры. Познакомьтесь сначала с самим комплексом. Почувствуйте, чем он дышит, чем живет! Мы плохо начали, – вспоминает она нашу стычку, случившуюся неделю назад. – Я думаю, нам следует обнулить нашу первую встречу. И попытаться понять друг друга. Вы правы... Я давно не хозяйка, хоть и не переставала считаться таковой для окружающих. Не буду скрывать, что, купив у меня "Орион", Александр Петрович оказал мне огромную услугу. Я не решилась бы продать его кому-либо другому…

Сижу напротив женщины и думаю: Когда же закончится этот монолог? Я прекрасно знаю, каким замечательным человеком для посторонних людей был мой отец… Наконец мне надоедает слушать дифирамбы в его честь.

– Светлана Олеговна. Почувствовать! Это не про бизнес! Про бизнес - это посчитать. А считать я умею!

– Это не только бизнес, – пытается возразить она.

– Для меня только! Вы прекрасно понимаете, что обстоятельства не позволяют мне продать его сейчас. Я не отношусь к тем людям, которые получают удовольствие, вдыхая запах конского навоза и отгоняя от себя мошкару. Но убыточным это дело больше не будет. Поэтому, думаю, вам пора освободить кабинет.

– Вы меня увольняете?

– Нет... Продолжайте заниматься спортсменами. Кто вы там, тренер? Вот и тренируйте!

Кто-то без стука врывается в кабинет. Я разворачиваюсь и вижу девушку с длинными растрепанными волосами и шальными глазами. Увидев меня, моментально робеет. Но буквально через секунду берет себя в руки и сквозь меня обращается к директору совершенно потрясающим, совсем не соответствующим ее внешности и возрасту низким бархатным голосом. Вот это контральто! Я такого еще не встречал…

– Светлана Олеговна! Что происходит? Костя позвонил и сказал, что Акселя выставили на продажу!

Заслушавшись ее тембром. Я даже не сразу понял, о чем она говорит.

– Ульяна! Я сейчас занята! Давай позже!

– Когда позже!? А если бы Костя не позвонил мне!

– Ульяна! Подожди за дверью, пожалуйста, – в голосе женщины проскальзывают нотки мольбы. – Я тебе потом все объясню, – понизив голос почти до шепота, произносит она.

Замечаю в глазах директора слезы. Она отворачивается, смаргивает не пойми откуда взявшуюся влагу, а девчонка нервно выдыхает и выскакивает за дверь.

– Что происходит?

– Это вы меня спрашиваете? Вы собираетесь продать третью часть лошадей. Я понимаю, что новая метла всегда по-новому метет. Но вы не с того начали...

– Да? А чем эти лошади полезны? Какой от них прок?

– Эти лошади - часть нашей семьи. Их спортивные достижения…

– Их спортивные достижения в прошлом, – возражаю я. – Шесть лошадей за зря едят корм. Девять человек персонала вообще не понятно чем заняты. Вот кто эта девушка? – указываю на дверь.

– Спортсменка. Она вольтижер. И с недавних пор инструктор на четверть ставки.

– Так она спортсменка или инструктор?

– И то, и другое!

– Так не пойдет! Лучше бы у вас лошади были и спортивными, и прокатными.

– Вы не понимаете, о чем говорите! У каждой лошади свой всадник. Не будет никакого результата, если сегодня лошадь под одним всадником, завтра под другим. А о прокате лошадей спортсменов и речи быть не может!

– Почему это?

– Потому что лошадь и всадник - это единый организм. У них особенная связь. Лошадей, занимающихся выездкой, это касается в первую очередь. Месяцами всадники воспитывают их под себя. Один неопытный наездник оседлавший такую лошадь, пустит на смарку месяцы, а то и годы работы…

Она поднимается из-за стола и направляется к двери.

– Я так понимаю, для вас наш разговор окончен?

– Да подождите вы! – отмахивается от меня, как от назойливого комара.

Вероятно, пошла пообщаться с девчонкой. Которая и спортсменка, и инструктор в одном лице... Развела бардак!

В голове сам по себе всплывает образ этой девушки. Глаза шальные, щеки горят, волосы в каком-то неимоверном беспорядке. На коне, что ли, сюда прискакала амазонка. А на ком же еще? Улыбаюсь сам себе. А этот голос… Бывает же?

10.

– Уля! Ты уже проснулась – спрашивает Костя без приветствия.

– Конечно! Девятый час! Что-то случилось, Кость?

– Ты сегодня с двенадцати?

– Да! Мне нужно бабушку в больнице навестить.

Бабулю выписали несколько дней назад. Прописали обезболивающие и отправили домой. Вот только вчера ей стало настолько плохо, что пришлось вызвать скорую. Она потеряла сознание, и я никак не могла привести ее в чувства. Папы дома не было. Я очень испугалась. В больнице ей поставили капельницу и сказали, что подобные приступы теперь будут постоянно. Врачи не могут ничем помочь. Нам остается только сделать все возможное, чтобы ее последние дни были максимально безболезненными. Пока ее оставили в стационаре.

Дома я сама колю ей назначенные уколы. А она терпеливо все переносит. Совсем не жалуется, пытается подбадривать нас. Насколько она все-таки сильная. Ни смотря ни на что, она сохранила ясность рассудка и храбро принимает свою участь. А я всякий раз собираюсь с силами, что бы просто посмотреть ей в глаза без слез.

– Ульян! Я с плохой новостью! Мне кажется, ты должна знать…

– Кость! Не пугай меня! Говори скорее, что случилось!

– Только что мне дали список лошадей, которых я должен подготовить к продаже. Уль! Здесь Аксель…

– К какой продаже!? Что ты такое говоришь?

– Ну, ты же в курсе, что у нас теперь новый хозяин. Он привез своих жеребцов и требует освободить для них место. Он собирается продать шесть лошадей. Всех тех, кто старше семнадцати лет... Уль! Ты меня слышишь?

– Слышу... Спасибо, Кость! Я приеду, как только смогу, – говорю осипшим голосом. Ком в горле не позволяет ответить четко. Голоса просто нет.

Говорят же, что беда не приходит одна… За что на наши головы столько бед разом? У папы, после случившегося, дела идут неважно. Родственники парня намерены судиться и требуют большую компенсацию. Немалую сумму им выплатит фирма. На фабрике выявилось очень много проблем, связанных с техникой безопасности. Папино начальство не хочет поднимать большую шумиху, поэтому почти сразу предложило пострадавшему приличную сумму. Но мать парня требует, чтобы и папа понес материальную ответственность. Сумму, которую она запросила от нас, страшно произносить в слух. Даже если папа продаст машину, чем он сейчас и занимается, там наберется едва ли половина. Наш юрист утверждает, что суд не удовлетворит величину требуемой выплаты. Но нам нужно быть готовыми ко всему. Адвокат намерен примерить стороны в суде, поскольку всплыло много нюансов относительно некомпетентности работника, предоставленного папе. Вся эта ситуация в той или иной степени затронула еще несколько сотрудников: мастеров, начальника участка, инженера по технике безопасности, но папа все равно остается главным обвиняемым. В любом случае отца ждет большой штраф и, скорее всего, условный срок. Я не знаю, как мы будем выходить из этой ситуации…

Собираюсь вызвать такси, но почти сразу выхожу из приложения. Теперь я не могу себе этого позволить. В основном я езжу на общественном транспорте. Только проблема в том, что больница находится на одном конце города, а комплекс - на противоположном. Сколько времени займут мои передвижения - неизвестно. Выбегаю на лестничную площадку. Стучу в соседскую дверь. Ой, да ладно! Они никогда не запираются, если дома. Тяну дверь за ручку. Открыто...

– Макар! – заглядываю в кухню. Машка, скорее всего на работе. А у Макара ненормированный рабочий день. Он работает, когда есть работа. Иногда даже ночует в сервисе, когда ее много. Это большая удача, что он сейчас дома. – Макар! – распахиваю дверь спальни. И моментально отворачиваюсь. – Ой! Простите! – вырывается у меня. За доли секунды я вылетаю из их квартиры. Хватаюсь за ручку своей двери. Захлопнулась! Машинально пытаюсь нащупать ключи в заднем кармане джинсов. Да что б тебя! Со всей силы бью ладонью, по холодному металлу. Упираюсь лбом в затворенную дверь…

– Уль! Что случилась – слышу за спиной. – С бабушкой что-то? Маша сказала, вчера у вас была скорая…

Медленно разворачиваюсь. Макар стоит передо мной в одних спортивных штанах.

– Прости, что помешала, – говорю, направляя взгляд в сторону.

– Да ладно, не бери в голову! У тебя ведь что-то случилось?

Из квартиры выглядывает Маша, обернутая в простыню. – Улька! Что произошло? Ты чего мечешься – спрашивает она.

Да что я за человек! Им и дела нет до того, в каком виде я их застукала, судя по их спокойным лицам. А я не могу собрать мысли в кучу. Вот зачем я к ним вломилась?

– Уля! – смеется Маша. – Отомри, наконец! Не волнуйся, ты застала кульминацию. Мы оба успели...

– Маша, – одергивает ее Макар.

– Ну а что она стоит тут в полуобморочном состоянии?

– Ребят! У меня дверь захлопнулась! Дайте запасные ключи.

– Сейчас вынесу, – говорит Маша и пропадает за дверью.

– Уль! Ты же не из-за ключей заходила?

– Ты не мог бы свозить меня в больницу к бабушке. У меня очень мало времени. Мне как можно быстрее нужно попасть в комплекс.

Показывается Маша протягивает мне ключ.

– Я переоденусь и буду ждать тебя в машине.

– Спасибо.

Макар не отвечает на немой вопрос Маши, просто заталкивает ее в квартиру и закрывает дверь. А я бегу собирать бабушкины вещи.

***

– Останови мне на следующей остановке.

– Зачем? Я отвезу тебя.

– Не надо. Ты и так уже столько времени потерял. Спасибо, что свозил в больницу. Дальше я уже сама.

– Ульян! Да успокойся ты! Мне не сложно. Сегодня я до обеда свободен. Лучше расскажи, как там у вас дела. С Машкой же не поговоришь нормально…

– Давай, я не буду тебя грузить?

Макар отвлекается от дороги, поворачивается ко мне, улыбается.

– Улик! Ну а кого ты еще будешь грузить, если не меня?

Улыбка сама растягивает мои губы. Он вспомнил прозвище, которое дал мне в те времена, когда бабушка Рая приказала ему взять надо мной шефство. Макар старше меня на два года. Без него мне было бы очень тяжело. Скольких моих обидчиков он отмутузил в свое время. Он никогда не относился ко мне как остальные. По началу ему не очень то нравилось провожать меня в школу. Ему приходилось делать приличный крюк, чтобы зайти за мной. Однако бабушка Рая могла быть очень убедительна. Не удивлюсь, что обещала ему что-нибудь за это. Со временем мы сдружились, и он стал относиться ко мне как к младшей сестренке. Говорил, что всегда хотел брата или сестру. Но он так и остался единственным ребенком в семье, впрочем, как и я. Папа ведь так и не устроил свою личную жизнь после смерти мамы.

11.

Сталкиваюсь с Костей на выходе из здания.

– Уль! Ну что там! Выяснила что-нибудь?

– Пообещал не продавать его неделю… Я постараюсь найти деньги.

– Сколько он хочет?

– Пятьсот.

– Он в своем уме? Никто за него столько не даст! – возмущается парень.

– Я знаю, Кость! А он может продать лошадей на бойню?

– Да нет... Ты что? Скорее всего, их заберут любители в домашнюю конюшню. Для души или для проката, но далеко не за такие деньги. Думаю, эту цену он назвал спонтанно. Не стоит он столько…

– Тогда я не понимаю, к чему этот переполох – негодую я. – Для человека, владеющего таким огромным комплексом. Деньги, полученные за продажу нескольких лошадей - это ведь сущие копейки!

– Ты права! Задорого... Он их не продаст! – парень отрицательно качает головой. – Но он ведь считает наперед... Их содержание и лечение в итоге выходит в круглую сумму, – вздыхает Костя. – Ладно. Ульян! Не раскисай, что-нибудь придумаем, – говорит парень и направляется к двери в корпус.

– А ты куда?

– Вызвал, – взглядом указывает на окна директорского кабинета. – И ветврача тоже. Только Серега отлучился на часок. Пойду прикрывать...

Спускаюсь по ступенькам и направляюсь к леваде. Костя вывел часть лошадей. Вижу своего серого красавца вдалеке, на пастбище. Аксель сдал за последний год. В его окрасе все больше седины, грива так и вовсе полностью седая. Так случилось, что в прошлом году мы оба долго болели. Я лежала в инфекционной больнице с пневмонией. А моего верного друга чуть было не свалила эмфизема. После случившегося Светлана Олеговна уволила ветврача. На смену ему пришел молодой Айболит, который оказался гораздо внимательнее предыдущего. Он тщательнее следит за здоровьем лошадей, и Акселя вытащил именно он. О том, что он болеет, мне сказали только после выписки. Светлана Олеговна запретила сообщать мне, пока я сама достаточно не поправилась. Но все то время я чувствовала, что с ним происходит что-то нехорошее. Почему не почувствовала приближение опасности сейчас? Не знаю...

– Ульяна! Подожди! – окликает меня Максим. – Слышал, у нас тут реформы?

– Есть такое дело, – отвечаю парню, шагающему рядом со мной.

– Дианку не видела?

– Макс! Ты же знаешь, что я за ней не слежу.

– Ты давно здесь?

– С полчаса.

– А, ну тогда ты не в курсе. Она утром такую истерику закатила. Бедная Светлана Олеговна. Как она вообще с ней справляется. Диана же неадекватная. Кричала, что лучше застрелит Лаванду, чем позволит ее кому-нибудь продать.

– Больная… – все, что могу ответить я.

– Лаванду Дианке отец подарил. Она вроде как считала ее своей собственностью, – говорит Максим. – Кричала, что это память о нем, что не позволит отдать ее кому-нибудь.

– И что в итоге? – замечаю Лаванду, которая пасется неподалеку от Акселя.

– Не знаю, Светлана Олеговна утащила ее в кабинет. А через некоторое время она вылетела из него пулей, никто не знает где она… Так неслась! Ни за что не подумаешь, что у нее колено травмировано.

– Да, уехала, скорее всего...

– Скорей всего, – подтверждает парень. – Она же и машину водит примерно так же, как и ведет себя. Не случилось бы с ней чего-нибудь!

– Переживаешь?

Парень пожимает плечами.

Все знают, что он влюблен в Диану. Ни для кого это не новость. Хоть и понять это довольно сложно. Взбалмошная, нервная, избалованная Диана и спокойный, серьезный Максим - не слишком гармонична пара. К тому же ему только восемнадцать, а ей двадцать один. Как бы он не старался это скрыть, его постоянное беспокойство о ней выдает его с потрохами. Не получается у Максима скрывать свои чувства. Вот только Дианка в упор его не видит.

– Не переживай, Макс! Все с ней будет нормально, – слегка треплю за плечо Максима и перескакиваю через ограждение.

Парень посмеивается. – Ну да, ворота и калитки для простых смертных… Вольтижера видно издалека!

– Привычка, – развожу руками я. И направляюсь к Акселю. Конь видит меня и выдвигается ко мне навстречу. – Макс! Открой ворота, пожалуйста! – кричу парню, стоящему у ограждения, и запрыгиваю на Акселя.

– А ты давай на нем! – кричит он и жестом изображает прыжок.

– Ты в своем уме! Будто бы не знаешь, что он не возьмет такую высоту! – говорю возмущенно.

Макс распахивает ворота.

– Ну ты же не пробовала, – улыбается он.

– Ему это не нужно, – наглаживаю гриву коня. Он выходит за ворота.

– Уль, неужели тебе никогда не хотелось перемахнуть через препятствие. Мне кажется, у тебя бы получилось.

– Не на Акселе и не с моим весом!

– Вот ты дурочка! Какой у тебя там вес – усмехается он.

За территорией комплекса есть лес, а за лесом - озеро. Летом вода хорошо прогревается, и я часто купаю Акселя в нем. Время близится к одиннадцати, до тренировки еще час. Мне хочется побаловать Акселя. Он просто обожает купаться и отлично плавает. Кстати, именно он и научил меня плавать. Я ведь совершенно ничего не умела, когда пришла сюда…

***

Девять лет назад

– Да не бойся ты! Глупенькая, – говорит Светлана Олеговна, подталкивая меня к воде. – Улечка! Он опытный пловец. Тебе только нужно вытянуться вдоль его спины и держаться за гриву. Он сам будет плыть, а ты будешь над ним, – говорит она. А я все равно боюсь сдвинуться с места.

Ребята из комплекса уже во всю плещутся в воде. Кто-то чистит лошадей почти на берегу. Некоторые плавают сами по себе, некоторые плавают вместе со своими подопечными. А я не могу решиться. Аксель просится в воду. Заметно, что ему хочется скорее окунуться, но он послушно ждет, пока я созрею.

– А можно я не буду раздеваться – озираясь по сторонам, спрашиваю я.

– Если у тебя есть сменная одежда, можно, конечно, – отвечает мне тренер, снимая седло с коня. – Я буду рядом, не бойся, – говорит Светлана Олеговна, подсаживая меня на Акселя. Зажмуриваюсь, как обычно. Конь начинает ступать по илистому берегу. Вода становится мутной. Светлана Олеговна придерживает его за уздечку, ступая в воду вместе с ним. Мы погружаемся глубже. Вот вода уже касается моих ступней, слегка холодит ноги.

12.

– Ульяна! Да что с тобой? Я тебя не узнаю! – кричит Вероника. – Ты решила самоубиться! Спускайся! – снова повышает голос тренер. – Иди, растягивайся как следует, – кивает в сторону гимнастического станка. – Ноль координации! Никогда тебя такой не видела!

Спрыгиваю с нашего деревянного старичка, иду в противоположную сторону зала. Да, все в порядке у меня с растяжкой. А вот с координацией действительно беда. Совершенно не могу сконцентрироваться. Голову не покидает только одна мысль: Как мне отделаться от этого мудака? Ни хочу я с ним работать. Впервые в жизни мне хочется сбежать отсюда сразу после тренировки. Я бы так и сделала, если бы не была связана рабочими обязательствами с этим местом. Но ничего не поделаешь, я же сама хотела работать. Так что свои ноль двадцать пять ставки отработать обязана.

Закидываю правую ногу на планку станка. Тело не слушается. Через силу начинаю упражнение. Чувствую, как спину прожигает чей-то взгляд. Поворачиваюсь в сторону группы. Ребята отрабатывают сальто, совершенно не обращая на меня внимание. Поворачиваю голову в другую сторону и упираюсь взглядом в глаза этой сволочи. Как его там: Егор? Тридцать два годика! Мысленно передразниваю его. Как он может улыбаться, так легко приговаривая живое существо к смерти. Отворачиваюсь, пытаюсь продолжить заниматься, но тело скованно, а мысли путаются. Боюсь, что Костя недооценил этого человека. Ведь продаст на бойню и глазом не моргнет…

К станку подходит Вероника. Сходу прикладывает ладонь к моему лбу.

– Очень хорошо! – восклицает она. – У нее жар! А она носится тут с мокрой головой. Почему волосы влажные?

– Ника прекрати! – убираю ее руку, ощупывающую мою косу. – Нет у меня никакого жара! Все нормально... Дай мне пять минут. Я сейчас подойду.

– Уля! Давай без фокусов! Только попробуй мне заболеть. Уж от кого от кого, а от тебя я такого не ожидала! Ты же у нас все время впереди планеты всей. А тут элементарную поддержку провалила. Ты же понимаешь, что ты основная. Лера совсем маленькая! Ты должна ее направлять. Она же на тебя смотрит и доверяет тебе. Перестанет доверять, и пиши пропало... Все будет напрасно!

– Ника! Я ее не уроню, – проговариваю по слогам. – Мы тысячи раз отрабатывали поддержки на галопе. Я хотя бы раз подвела? Неужели ты думаешь, что я уроню ребенка в статике!

– Никто в тебе не сомневается. Просто твое поведение подрывает командный дух. Не забывай, что на тебя смотрят младшие, – высказывает мне тренер и возвращается к группе.

Я и сама понимаю, что выгляжу слишком рассеянной. Ника права. Если младшие начнут сомневаться во мне, пострадает вся команда. Верхним акробатам по двенадцать лет. Они абсолютно бесстрашные, беспрекословно выполняют такие элементы, от которых у непосвященных людей волосы становятся дыбом. Но загвоздка в том, что акробатическим вольтижем занимаются в основном те, кто мало весит. А это, как правило, дети, у которых слабо сформировано чувство самосохранения. Я тоже пробовала себя в качестве верхней. Но, к сожалению, я тяжеловата. Не каждому партнеру комфортно работать со мной. Одно дело отрабатывать акробатическую программу на жестком неподвижном покрытии, другое - на скачущем коне. Вольтижер должен порхать, быть легким, невесомым. А верхний вольтижер как раз и создает чувство легкости и парения.

Голова сама поворачивается в сторону входа. Выдыхаю… Ушел.

***

Три часа тренировки вымотали меня, как все шесть. Я больше не косячила, но никогда еще максимальная концентрация не стоила мне таких усилий.

Быстро ополаскиваюсь в душе. Завернувшись в полотенце, выхожу в раздевалку. Распахиваю шкафчик. У меня здесь целый гардероб. Ну что ж, раз ближайшие два часа мне придется работать. Нужно и одеться соответственно. Белье, бриджи, поло... Наклоняюсь и собираюсь натянуть краги.

И снова мне некомфортно. Ощущение чужого присутствия не покидает меня. Разворачиваюсь. Опять он… По всему телу табуном пробегают мурашки. И давно он пялится?

– Вообще-то это женская раздевалка, – возмущаюсь я.

– Ну ты же одета!

– Последние пару минут - да! А до этого… Могли бы хотя бы постучать!

– Я стучал!

– Я почему-то не слышала, – не могу скрыть раздражения в голосе.

– Я думал, ты убежала!

– С чего вдруг?

– Ну, команда твоих циркачей уже проскакала мимо моего кабинета. Думал, и ты среди них...

Его взгляд упирается мне в грудь. Машинально опускаю голову. Поло полностью расстегнуто. Свечу бельем. А этот совершенно бессовестно меня разглядывает. Застегиваю две пуговицы, отворачиваюсь и продолжаю собираться. Затягиваю волосы в высокий хвост. Из хвоста плету косу. Не выдерживаю и вполоборота поворачиваюсь к нему.

– А вы так собираетесь заниматься? – как можно пренебрежительнее рассматриваю его.

– А какая разница, в чем я буду одет? Неужели лошади ни все равно?

– Вам будет неудобно, – говорю, закрепляя косу на конце резинкой. – И лошади тоже. Кстати, на ком вы собираетесь учиться?

– А кого бы ты мне посоветовала?

– Ну, вы же, кажется, привезли своих лошадей. Может, попробовать кого-нибудь из них?

– Нет, девочка, так быстро ты от меня не избавишься. Мне уже дошло, что из себя представляет ахалтекинец! – поднимает руки вверх. – Пусть его сначала кто-нибудь объездит… Он же неадекватный!

– Странно! Я думала он ваш...

– Мой!

– Получается, что ваш он только номинально, – морщу нос. Мне так хочется его унизить, задеть, обидеть. Не знаю… Сделать что-нибудь такое, чтобы сбить с него эту спесь.

– Ах ты маленькая манипуляторша! – не без иронии в голосе говорит он. – На Акселе твоем буду учиться! Посмотрим, стоит ли он того что бы содержать его лишнюю неделю. Кстати я сдержал свое слово. Он все еще здесь. А вот всех остальных уже забрали.

– Так быстро – в недоумении спрашиваю я. – И Лаванду?

– А что она для тебя тоже что-то значит?

– Когда вы успели?

– А зачем тянуть? Отдал первым попавшимся покупателям. На твоего тоже, уже глаз положили. Хотят забрать его для туризма.

13.

Время, как на зло, тянется медленно. То и дело поглядываю на часы. С момента, как мы вышли из раздевалки, прошло чуть больше двадцати минут. Ну почему, когда спешишь, время летит стрелой, а когда тебе предстоит какое-нибудь неприятное занятие, то тоже самое время, словно заморожено. Почему-то мне кажется, что все, что я сейчас говорила, он пропускал мимо ушей. Уверена, что он не отличит вальтрап от геля. Не вооруженным глазом видно, что не нужно ему это. Не заинтересован он в лошади. К чему тогда все? Не понимаю… Единственное, что он делал. Так это пялился на меня, а точнее на мою задницу. Ни в первый раз меня так разглядывает мужчина, но именно его взгляд я ощущаю физически...

– Вы так и будете стоять, как статуя? Как вас там по батюшке – произношу раздраженно, размахивая перед его лицом рукой. Наконец он отмирает и задает вопрос из разряда: то, что первое пришло в голову. Хотя, может, и не первое. Возможно, все это время он прикидывал, совершеннолетняя ли я.

– Сколько тебе лет?

– А сколько дадите?

– Ну, если делать выводы из твоих расчетов, то шестнадцать. А если судить объективно, то как минимум на два - три года больше.

– Двадцать, – отвечаю и беру Акселя под уздцы. – Где вам будет комфортнее - в крытом или открытом манеже?

– На твое усмотрение.

– Хорошо... Задам вопрос по-другому. Где вам меньше всего хотелось бы позориться? В крытом сейчас пусто. Поэтому можно не опасаться лишних глаз.

– А не боишься оставаться со мной наедине – спрашивает, слегка прищурившись.

Лицо в момент вспыхивают. Вот придурок! Если бы за его взглядами наблюдала Маша, она бы по-любому выдала что-нибудь вроде: "Улька! Будь осторожнее. Вон тот мужик уже трахнул тебя глазами. И далеко ни один раз!". Это в стиле Маши. Она не стесняется подобных выражений. И постоянно подмечает подобные нюансы.

– Ну, раз мне есть чего опасаться... Позанимаемся в открытом, – веду Акселя к воротам открытого манежа.

На территории комплекса довольно многолюдно. Мимо манежа то и дело снуют работники и спортсмены. Человек десять сосредоточились у левады.

Останавливаю Акселя, а затем запрыгиваю на него. Демонстрирую правильную посадку и захват поводов.

– Вес необходимо распределить по трем точкам: лобковой кости спереди и двум седалищным костям сзади. В седло нужно как бы "врасти". Бедра опускаем как можно ниже. Тело получает максимальную опору за счет плотного примыкания тазовых костей к седлу. Ноги должны быть расположены внизу у боков лошади. Вес переносим на пятки. Слегка прогибаемся в пояснице. Взгляд направляем между ушей...

Да кому я рассказываю! Он вообще слушает меня!?

Аксель стоит как вкопанный. Обожаю сидеть верхом на нем. И страшно боюсь дня, когда нам все же придется расстаться. Ни один конь никогда не сможет его заменить. Он самый лучший, самый родной. Он необыкновенный! Мужчина смотрит на меня, не отрывая взгляда. Да по барабану ему все то, что сейчас я пытаюсь ему объяснить. Не слышит ни единого слова. Спрыгиваю и жестом приглашаю на коня. Не вижу смысла распинаться впустую. Будем пытаться освоить все на практике.

– Ваша очередь! – уступаю ему место.

***

– И к чему был этот цирк – спрашиваю, разглядывая то, как он управляет моим Акселем. Улыбается, как нашкодивший ребенок, поглаживает коня по холке.

– Какой цирк? О чем ты?

– Вы сказали, что ни разу не сидели в седле.

– Ну, сказал, и что?

– Мне пришлось отдать своего сегодняшнего ученика другому инструктору.

– Ну и что?

– Вы издеваетесь?

– Нет! Нисколько… Может, я тебя проверял? Должен же я знать, какого уровня специалисты на меня работают. Сама же сказала, что ты неопытный инструктор. Вот я и решил проверить, на сколько ты неопытна.

– И насколько!?

– Сойдет! Я бы поставил тебе твердую четверку, – снова улыбается своей гаденькой улыбочкой.

Какую еще четверку? Я выкладывалась на десятку, не меньше! И правда, Козерог...

– Если аттестация окончена. Я могу идти?

– Нет, – смотрит на часы, – еще час и семнадцать минут, тебе придется потерпеть мое общество.

Ухожу к ограждению и облокачиваюсь на него.

– Что ты делаешь?

– Стою, жду...

– Что ты ждешь?

– Когда закончится час, – опускаю взгляд на свое запястье, – пятнадцать минут.

Он спрыгивает с Акселя, направляется ко мне.

– Я сейчас приведу Локки, а ты запрыгивай на своего ненаглядного. Устроишь мне экскурсию. Должен же я, наконец, осмотреть свои новые владения.

– Из меня плохой экскурсовод. Попросите лучше Костю или Светлану Олеговну.

– Если экскурсовод из тебя такой же, как и инструктор, то ты к себе предвзято относишься.

– Можно я все же пойду? – глаза нестерпимо режет. Мне нужно срочно их закапать и надеть уже очки.

– Тебе не кажется, что ты как-то резковато ведешь себя с человеком, в руках которого судьба твоего коня?

– Не кажется... Я же сказала вам, что выкуплю его, – говорю то, чему не суждено случиться на самом деле. Ну зачем я снова говорю об этом! Нет у меня денег и взять их не где.

– Если ты не хочешь уделить мне час своего рабочего времени, то и я вполне могу не захотеть продавать его тебе. Скажем, возьму и продам твоего любимого Акселя кому-нибудь другому. Имею полное право...

– Не надо, – умоляюще смотрю на него. И правда, какая же я дура! Мне сейчас нужно лебезить и подлизываться, а я всем видом демонстрирую то, насколько этот человек мне неприятен.

– Ты не логична, Ульяна! Просишь меня об одолжении и при этом кривишь мордашку, глядя на меня. Советую тебе быть со мной поласковей и посговорчивей. А то я тоже человек настроения. Если не хочешь работать, могу рассчитать тебя прямо сейчас.

– Хочу…

– Что ты хочешь?

– Работать хочу. Можно мне отлучиться на пять минут? Пока вы сходите за своим конем.

– Конечно. Буду ждать тебя здесь.

***

Ну за что мне все это? Иду в направлении раздевалки. Ладонями смахиваю слезы, струящиеся по щекам. Когда уже закончится этот отвратительный день!? Мне так нужно поговорить с кем-нибудь обо всем. Светланы Олеговны сегодня нет. Она уехала еще утром. Ее машина не стоит на привычном месте. Значит, она так и не вернулась.