Алая струна

1. Струны на пределе

— Лютнистка? Это серьёзно? — Парень скривился, будто я предложила ему съесть тухлую рыбу, и театрально отшатнулся, изображая то ли страх, то ли отвращение. А потом заржал, как конь на ярмарке.

Я закатила глаза. Ну конечно, вот он, герой дня. Ростом с медведя, мышцы — будто камни под кожей, а мозгов, похоже, ровно столько, чтобы подкалывать девчонок вроде меня. Я — спичка с красной макушкой, он — пончик, набитый самомнением. Неудивительно, что он прицепился. С такими бицепсами, кроме как пугать абитуриенток, и заняться-то нечем.

Я попыталась протиснуться мимо, натянув на лицо максимально угрюмую физиономию. Волосы, как всегда, выручили — упали на глаза, закрывая их от этого громилы. Если он разглядит в них хоть искру страха или дерзости — всё, мне конец. А что там сейчас в моих глазах? Сама не знаю. Паника? Злость? Или просто желание провалиться сквозь землю?

— Эй, Кэв, Кэв, Кэв! — Бугая оттеснил другой парень, тоже накачанный, но с куда более симпатичной физиономией и хитрым взглядом. — Если ты так будешь всех распугивать, кто до приёмки дойдёт? Кого мы тогда в первокурсники посвящать будем?

Он подмигнул мне, и я мысленно фыркнула. О, вот и герой-любовник нарисовался. Прямо в первые пять минут! Не стоило ради меня стараться, красавчик. Я таких, как ты, насквозь вижу. Но вслух, конечно, ничего не сказала. Нашивка с тремя колками на его куртке ясно давала понять: почти выпускник. С такими лучше дружить, а не наживать врагов. Кэв, кстати, тоже с тремя колками — я их разглядела, пока он надо мной нависал, как гора.

— Как зовут? — спросил мой «спаситель», и в его голосе скользнула лёгкая насмешка. Я замешкалась, и он, заметив моё смущение, хмыкнул. — Меня, кстати, назначили встречающим. Только на секунду отлучился, а этот уже свои порядки наводит.

— Ена, — буркнула я, понимая, что надо представиться полностью. — Ена Зарема.

— Алая заря? — Он ожидаемо перевёл мою фамилию, и его губы дрогнули в улыбке. — Мило.

Мои и без того красные волосы, кажется, вспыхнули ещё ярче. Никакая краска их не берёт — я пробовала, и не раз. Сестра всегда хихикала, глядя на мои жалкие попытки закрасить этот пожар на голове. Она-то давно смирилась со своими локонами цвета заката. Ничего не поделаешь, если в твоих жилах течёт кровь иггов. Мой дед был чистокровным — его шевелюра сияла, как вечернее небо, и, говорят, пахла дымом, будто от костра с ветками дымного дерева. Я этого не унаследовала. К счастью. Или к сожалению.

Встречающий не стал ржать над моей фамилией, как я ожидала. Вместо этого он вытащил из кармана длинный свиток и быстро пробежался по нему глазами.

— Ага, вижу, — кивнул он, будто разговаривал сам с собой. — Твоя приёмка в третьем кабинете. Как стучать, знаешь?

Я стиснула зубы, чтобы не огрызнуться. Любой, кто мечтает стать лютнистом, знает, как стучать в дверь гильдии. Этот парень начинал меня раздражать. Не мой герой, точно не мой.

Вход в дом гильдии был низким и узким — загадка, как эти два громилы вообще втиснулись сюда без ущерба для здоровья. Но я начиталась исторических книг и знала: порог защищён заклинанием, которое не пускает чужаков. Просто, изящно и эффективно — если ты, конечно, не полный болван.

К моему удивлению, здоровяк Кэв отступил в тень, и оттуда полилась мелодия — глубокая, завораживающая, словно шёпот ветра в древнем лесу. Я чуть челюсть не уронила. Этот громила — лютнист? Настоящий? Мой «спаситель» ухмыльнулся, явно наслаждаясь моим шоком. Оказалось, он всего лишь секретарь, а его угрюмый друг — тот, кто владеет магией струн.

Мелодия стихла, и заклинание пропустило меня. Я шагнула внутрь, и на меня обрушился шквал звуков. Музыка — дикая, хаотичная, прекрасная — лилась из каждого окна домов, окружавших площадь. Меня предупреждали об этом. Зачем тратить землю на огромный город, если можно засунуть целую гильдию в один дом с помощью хитрого заклинания? Поговаривали, что если магия даст сбой, дом лопнет, и город лютнистов размажет всё вокруг, как тесто на сковороде. Детские байки, конечно. Но от какофонии я чуть не сошла с ума.

Встречающий — всё ещё безымянный, потому что, конечно, он не удосужился представиться — хлопнул себя по лбу и что-то пробормотал Кэву, который маячил за его спиной, как грозовая туча. Я не расслышала из-за шума, но его ухмылка подсказала, что он ничем не лучше своего дружка. Ну и везение у меня с парнями.

Кэв вытащил из тени маленькую коробочку (что это за тень такая волшебная?) и протянул мне пару берушей. Самых обычных. Я подумала, что они издеваются, но всё же взяла их, скривив рот в своей коронной ухмылке, которую сестра терпеть не может. Вставила беруши — и тишина. Божественная, восхитительная тишина. Только щебет птиц у входа и тихое фырканье моих новых знакомых.

— Как? — вырвалось у меня.

— Фильтр, — пояснил встречающий, наклонившись, будто делился тайной гильдии. — Слышишь только то, что в двух метрах от тебя. Так что в приёмной подойди к учителям поближе. Очень близко.

Я растянула губы в широкой улыбке, показала ему большой палец и развернулась к дому с большой белой тройкой. Поближе к учителям. Ага, конечно. Больше они меня не поймают. Или это и есть подвох — если не подойду вплотную, ничего не услышу? Хитро.

— Стой! — донеслось от ворот, которые отсюда казались огромными. — А что у тебя в мешке?

Мой желудок сжался в комок. Свои инструменты на прослушивание приносить запрещено. Но как я могла оставить мамину лютню в какой-то таверне? Её бы спёрли за полминуты.

— Обед! — крикнула я, состроив самое честное лицо, на какое была способна. Кажется, поверили.

Дверь третьего дома была уже рядом. Ещё пара шагов, и я докажу всем, что я — лютнистка, обученная или нет. Я почти чувствовала струны под пальцами, музыку, готовую вырваться наружу.

Треньк. Одна струна в моём мешке звякнула. Потом вторая. Я замерла, сердце заколотилось. Оглянулась — Кэв, теперь с крошечной походной гитарой, сосредоточенно играл. Его магия разбудила мою лютню, предательницу.

2. Стул, который молчит

Секретарь, записывавшая моё имя, смотрела на меня с такой жалостью, будто я уже провалила всё на свете. Ну и пусть. Главное, чтобы учителя так не пялились. Они-то должны понимать, что даже тощая девчонка с красными волосами может нести в себе силу. Не бицепсы, как у Кэва, конечно, но что-то посерьёзнее — упрямство, которое не сломать.

Под дверью топталась ещё одна абитуриентка. Высокая, с такими крепкими мышцами, что я сразу подумала: эта точно пойдёт в боевые лютнистки. Спорю на мамину лютню, она одной левой аккордом стену разнесёт. А я? У меня выбор невелик: либо городской лютнист, либо никто. Лекарем? Не-а, мимо. Я люблю животных, людей — так себе, но при виде крови или ран либо падаю в обморок, либо в депрессию. Выбирай, что душе угодно. Теневиком? Смешно. Хитрости во мне — как магии в тех дешёвых часах на стене. Смешанный лютнист? Вот это, похоже, мой удел — для тех, кто никуда больше не вписался.

Я поёрзала на пуфике. Он был маленький, жёсткий, будто для детского сада, и явно выбран с умыслом — чтобы мы, абитуриенты, нервничали ещё сильнее. Миссия выполнена: я сидела, как на иголках, и в голове уже рисовались сцены, где я рву на себе волосы или сворачиваюсь в клубок прямо на полу, чтобы застыть там навек. Но это всё внутри. Снаружи я — мраморная статуя, холодная и непрошибаемая. Натренировалась за годы.

Сколько себя помню, я была тощей и мелкой. И вечно голодной. «Вся еда в волосы уходит!» — смеялась сестра, Таена, глядя на мою огненную гриву. «Вон какие выросли, прямо пожар!» Я огрызалась: «Посмотри на себя!» — а потом ныла: «Таеночка, ну можно ещё сухарик? Или яблочко?» Окружающие умилялись. Кто-то по-доброму подкидывал мне яблоко, а кто-то хихикал так, что я чувствовала себя экспонатом в цирке уродцев. Ох, эта непохожесть. Я наелась её на всю жизнь. Красные волосы, кровь иггов — спасибо, дед, за наследство. Говорят, его шевелюра пахла дымом, как ветки дымного дерева в костре. Может, и моя когда-нибудь задыми́т. Но пока — только нервы дымятся.

О, мою будущую коллегу позвали! В дверях мелькнуло крупное лицо с рыжей бородой. Помощник, наверное, какой-нибудь. Девушка-силачка бросила на меня взгляд — то ли победный, то ли ошарашенный. Глаза круглые, губы сжаты, будто она вот-вот либо расхохотается, либо заорёт. Я попыталась улыбнуться в ответ. Вышло, наверное, криво, но дверь захлопнулась, оставив меня наедине с секретарём и её жалостливым взглядом.

За стеной — тишина. Беруши сломались? Или все учителя испарились? Может, это проверка? Или пытка? Часы на стене — обычные, дешёвые, на батарейках (видимо, магию пожалели) — тикали, отсчитывая время. Я то подтягивала коленки к груди, то считала в уме до ста, чтобы не сойти с ума.

Наконец дверь скрипнула, и рыжебородый кивнул: заходи, мол. Я вскочила, но ноги, отсиженные на этом каменном пуфике, превратились в лаву. Каждый шаг — как по раскалённым углям.

— Ещё кто-то будет? — спросил бородач, не замечая, как я борюсь с собственными конечностями.

Секретарь покачала головой и выразительно зыркнула на часы. Мол, рабочий день кончился, а вы всё тянете. Я, кое-как справившись с оцепенением, доковыляла до двери. Она оказалась лёгкой, хоть и выглядела так, будто её вырезали из баобаба. Чуть не дала себе подзатыльник — ну как можно так облажаться с деревом перед прослушиванием?

Внутри стулья стояли рядами, образуя посередине ярко освещённый круг. Будто сцена. Или эшафот. Учителя сидели вразнобой. Один, худой как жердь старик в чёрном, пристроился на краешке стула в первом ряду, словно хотел быть как можно ближе к жертве. Директор, не иначе. Я медленно шла по проходу, стараясь разглядеть остальных. В углу мелькнуло рыжее пятно — тот самый бородач, уже у стены. В третьем ряду сидели две женщины, так близко, что их локти почти срослись. Одна в нежно-голубом платке, будто в облаке, другая — в тёмно-синем облегающем костюме. Инь и ян, не иначе. Они зашевелили губами, не глядя друг на друга, и от этого мне стало ещё неуютнее. Войдя в круг, я заметила на другой стороне пухлого мужчину неопределённого возраста. Когда-то он явно был крепким, но время превратило мускулы в мягкость. Он улыбнулся мне и помахал рукой, как старому другу.

— Ена Зарема? — уточнил он, заглянув в бумаги на коленях.

— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Колени, правда, подвели — затряслись, как струны на ветру. Надеюсь, никто не заметил.

— Ты игг? — выпалила женщина в голубом платке. Прямо в лоб, без предисловий. Ну, спасибо за деликатность.

— Мой дед был иггом. Я — на четверть, — ответила я, стараясь не съёжиться под её взглядом.

— И что заставляет тебя думать, что ты можешь стать лютнисткой? — подхватила её соседка в синем, прищурившись. Ох, эта парочка. Каждая их фраза — как игла.

— Моя мать была лютнисткой, — сказала я, гордо вскинув подбородок.

— Это невозможно! — хором воскликнули тётушки. Я сжала кулаки, сдерживая желание швырнуть в них стулом.

— Пусть пройдёт прослушивание, — тихо, но твёрдо сказал старик из первого ряда. — Тогда и увидим, что возможно, а что нет.

Я выдохнула и благодарно кивнула. Вот он, голос разума. Даже если он директор.

— Начнём! — Пухлый учитель хлопнул в ладоши, будто на ярмарке. — Первое испытание, по традиции, — дерево. Вон к тому стулу иди, садись.

Я знала, что будет дальше. Каждый стул в этом кругу — из разной породы дерева. Лютни делают из многих видов, и здесь собраны основные. Но дело не в сиденье — что они там по моей пятой точке поймут? Спинка — вот ключ. Дерево говорит с сердцем через позвоночник, лопатки, лёгкие, кожу. Откинешься только на том стуле, который тебя примет. Вот бы с первого раза, чтобы эти ехидные тётушки подавились своими платками!

Но чуда, конечно, не случилось. Первый стул — светлый, с занудными разводами вместо узора — оттолкнул меня, едва я присела. Будто холодом обдало. Тётушки хихикнули, синхронно прикрыв рты. Мужчины молчали. Пухлый лишь кивнул на следующий стул.

3. Танец стульев и молчание символов

— Хорошо, переходим ко второму испытанию, — буднично объявил старик в чёрном, будто зачитывал список покупок.

А я всё ещё не могла поверить своей спине, уютно устроившейся на спинке того странного стула. Его узоры, словно сотканные из дыма, обнимали меня, как старый друг. Я так увлеклась, пытаясь откинуться ещё дальше, что чуть не кувыркнулась — спасло только то, что рыжебородый крепко держал стул. Я разулыбалась, как ребёнок, получивший конфету, пробормотала «спасибо» и наконец-то вслушалась в слова старика.

Рыжебородый не вернулся в тень, а уселся на один из стульев, которые только что отвергли меня с презрением. Ну, хоть кто-то меня принял. Хоть стул.

— Проверяем твой слух, — продолжал старик. — Лютнисту без слуха — никуда. Одна фальшивая нота, и…

— И ты уже лягушка! — подхватил Пухляш, хихикнув над своей шуткой. Остальные вяло улыбнулись — видно, слышали это уже раз сто за день.

— Верно, — кивнул старик. — Лягушка, таракан, или, чего доброго, вселенную уничтожишь. Так что повторяй за мной.

И вдруг он запел. Чистый, глубокий баритон, без малейшего намёка на старческое дребезжание. Я заслушалась, чуть не забыв, что мне надо повторять. Судя по всему, не я одна выпучила глаза — старик выдержал паузу и повторил мелодию, простую, но до мурашек знакомую. Где-то я её слышала. Может, мама напевала?

«Так, Ена, соберись! Руки расслабь, грудь воздухом наполни, не зажимайся. Ты справишься!» Я закрыла глаза, и мелодия полилась из меня — не идеально, но честно. Я старалась так, что чуть не пропустила, как стулья вокруг начали прыгать, словно ожившие. Один за другим, будто под невидимый ритм.

Я отшатнулась и плюхнулась на свой дымный стул, затаив дыхание. Танец стульев закончился так же внезапно, как начался. Пухляш, сияя, прокомментировал:

— Вот так магия отзывается на правильную мелодию!

— Только лютни не прыгают, — холодно вставила дама в голубом платке. — Это выпендрёж для абитуриентов.

— А мне понравилось, — выпалила я и вдруг поняла, что не вру. Это была моя магия. Ну, почти моя. Впервые я почувствовала, как она течёт через меня, как струны отзываются на голос.

Тётушки синхронно покачали головами, всем своим видом показывая, какой у меня дурной вкус. Да пошли вы с вашими платками. Я, может, и не к вам учиться иду.

— Отлично! — Пухляш потёр руки, будто собирался раздавать пирожки. — Последнее испытание?

— Да, — кивнул старик. Точно директор. Или не директор?

Рыжебородый взял лютню, спрятанную за одним из стульев, и сыграл несколько нот. Я не могла оторвать глаз от инструмента. Он был как две капли воды похож на мамин — те же изгибы, тот же дымный узор на дереве. Если меня не выгонят, я точно выведаю, откуда он. Может, это знак?

Передо мной выстроились одиннадцать предметов. Классика! Сейчас я узнаю, кем мне быть. Сердце заколотилось, как перед прыжком в холодную воду.

Первым шёл меч — для воинов. Рядом дубинка — для стражников. Лук — для охотников. Боевые штуки. Я прошла мимо, даже не задерживаясь. Это не моё, и точка. Старик в чёрном крякнул, и я заподозрила, что он, возможно, декан боевых. Ну, извини, дедуля, я не по твоей части.

Дальше — молоток и горшок с цветком. Городские лютнисты. Молоток — для строителей и ремонтников. Знаете, кто держит весь этот город в одном доме заклинанием? Ага, они. Я потянулась к молотку, но ни он, ни моя душа не шевельнулись. Жаль. Хотя, честно? Таскать тяжести и носить эти их дурацкие комбинезоны — не моё.

Горшок с цветком выглядел милее. Садовники, лесники. В хорошем саду грязь месить не придётся, а в лесу дают напарника-вояку, пусть он там по кочкам скачет. Но цветок даже не шелохнулся. Я-то думала, он до потолка вырастет!

Ладно, ещё есть варианты. Щенок в корзинке — для звериных лекарей. Он, бедняга, забился поглубже, лишь бы я к нему не лезла. Банка с чем-то заспиртованным — для лекарей людских — булькнула, но, кажется, от ужаса. Учебник — символ клиников для умалишённых — тоже молчал, как партизан.

Остались три. Маска из чёрного шёлка — для теневиков, шпионов. Папка с пером — для законников и бюрократов. Серьёзно, кто до сих пор таскает такие маски? Шпионы нынче ходят с папками, притворяясь клерками. Я уставилась на них, буравила взглядом, чуть не задымилась сама, но — ничего. Ни искры, ни шевеления.

Последний предмет дрожал, не решаясь выбрать форму. То краски с кисточкой, то яблоко, то пяльца с иглой, то что-то невнятное. Смешарик, одним словом. Мой вариант! Я ведь тоже не знаю, кем стану. Глаза уже болели от его мерцания, но я чувствовала — это оно.

— Ещё круг, — велел старик.

Я вернулась к мечу. Обошла всё снова. Притопывала, взмахивала руками, мысленно умоляла, чуть не заплясала, но символы молчали. Щенок заскулил, будто извиняясь. Пухляш вздохнул, тётушки переглянулись.

— Игг, — констатировала дама в синем, и её подруга кивнула, будто они только что выиграли спор.

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Ну и что, что мой дед кочевал по миру и не знал магии? Мама смогла! Значит, и я должна. Пожалуйста…

— Дерево её приняло, голос — тоже, — тихо сказал рыжебородый. — Берём. Поселим к смешанным, с выбором спешить не будем. Наследственность иггов, может, и правда медленно проявляется.

— Как скажете, господин директор, — поклонился старик в чёрном и вышел. Тётушки, фыркнув, поспешили за ним. Пухляш шагнул ко мне.

— Пойдём, провожу к смешанным.

Я всё ещё пялилась на рыжебородого. Господин директор? Сибор Гернер? Тот самый боевой лютнист, герой всех последних войн, главнокомандующий, который отказался от битв и стал мэром этого города-в-доме? Я думала, он древний старец, а он… ну, не молодой, но и не старик. Легенды рисуют его высоким брюнетом с мечом размером с меня. Оно и понятно — легенды врут.

Моя голова гудела от историй о Гернере, которые я читала в книгах. Сестра бы уже напридумывала, как я, талантливая, но непонятая, нахожу любовь в доме великого лютниста. Ха, смешно! Я чуть не хмыкнула вслух, но Пухляш потянул меня за руку — видимо, я слишком долго тормозила.

4. Тени кругов и новый дом

— Меня зовут сэр Фефель Верзедуб. Для тебя — декан Фефель. Директор отдал тебя под мою опеку, так что я за тебя в ответе, — заявил Пухляш, ведя меня к двери в противоположной стороне зала. Раньше я её не замечала. Может, её и не было — с магией этого города-в-доме никогда не угадаешь.

— Ой! Моя лютня! — вдруг вспомнила я, и сердце кольнуло.

— Какая ещё лютня? — Фефель встрепенулся и впервые глянул на меня строго, будто я контрабанду пронесла. — У нас запрещено приносить свои инструменты!

— Наследство от мамы… — голос держался молодцом, а вот глаза предали, подёрнувшись влагой.

Фефель смягчился, будто растаял. Его взгляд потеплел, и он почесал затылок.

— Да, ты говорила, что твоя мама была лютнисткой. Как её звали? Я знаю почти всех местных.

— Нава Зарема, — тихо сказала я, проглотив ком в горле.

— Хм, — он нахмурился. — Не припомню такого имени. Может, она училась в другом городе? Мне жаль.

— Я о ней мало знаю, — призналась я, чувствуя, как внутри что-то сжимается. Мамина лютня — единственное, что связывает меня с ней. И дымный узор на ней, будто ветки в костре, всё время напоминает о чём-то большем. О чём — я пока не поняла.

— Ладно, попрошу Кэва переслать твою лютню, — пообещал Фефель. — Есть где остановиться за стенами гильдии?

— Нет.

— Отлично! Потому что наши ученики живут внутри города-в-городе, — он распахнул дверь, и мы шагнули во двор. — Это как многослойный цветок. Первый круг — административные здания. Приёмка, распределение, отчисление, экзамены, учительские, кабинет директора с видом на площадь. В общем, всё, от чего студенты бегут как от огня. Кстати, завтра зайди туда — ты принята, но бумаги заполнить надо.

— Угу, — я изобразила филина, пытаясь скрыть, как меня всё это ошеломляет.

— Видела грандиозную статую? — Фефель кивнул в сторону площади.

— Где? — я завертела головой, но увидела только пустой постамент.

— А, ну да, её забрали на чистку. Над нами заклинание от птиц, но некоторые голуби, представляешь, его обходят! Профессор Летто — тот старик в чёрном, декан боевых, — считает, что магия сделала их умнее, и они теперь накладывают антимагию. Спорит об этом с директором без умолку. А Сибор, между прочим, ещё и декан клиников, так что в животных разбирается. Странно, правда? Все думали, он возглавит воинов или стражников, а он — вон какой. Читала о нём? Или у вас такие книги не в почёте?

Я замялась. Учебники о лютнистах в наших краях — редкость. Кто захочет читать о магии, которой лишён? Но Фефель, похоже, решил, что я вообще не в курсе, куда попала, и это задело. Я уже открыла рот, чтобы выдать что-нибудь остроумное, как вдруг кто-то налетел на нас, как вихрь. Фефель ловко увернулся, а я шлёпнулась на каменную мостовую. Мы почти дошли до второго круга зданий, но этот ураган меня опередил.

Парень вернулся с виноватым видом, протягивая руку. Длинные волосы, перетянутые зелёной резинкой, мелькнули перед глазами.

— Извини! Декан Фефель, вы в порядке?

— Чтобы застать меня врасплох, тебе надо постараться, — хмыкнул Верзедуб. — А тебе, Ена, привыкай оглядываться между кругами. Тут такие шалопаи — обычное дело.

— Раз всё в порядке, я побежал! — парень махнул волосами и испарился, будто его и не было.

— Пан, — вздохнул Фефель. — Наша надежда и головная боль. Потомственный тампер, а завалил экзамены и остался на второй год.

Я аж замерла. Тамперы — редкость, как игг-лютнист, только наоборот. У них магия лютни в крови, особенно боевая. Что же этот Пан натворил, чтобы завалить экзамены? Но Фефель уже переключился, сыпя историями, будто я записалась на курс «Всё о лютнистах за пять минут».

— Второй круг — поинтереснее. Мастерские: деревообработка, сушилки, залы для теории. Без теории в лес не суйся — это тебе не шутки! Обучение у нас — не сахар. Многие девчонки сдаются и уходят замуж. Ныряй в тень, я договорился, нас пропустят. Ага, третий круг. Тут мастерские для тонкой работы — это тебе на втором году расскажут. И склады, конечно. Много всего! А как иначе путешествовать? Не с пустыми же руками. Снова в тень. Четвёртый круг — художественные студии и дома под защитными куполами, чтобы выпускники могли тренироваться и не разнести город в щепки. И последний раз в тень. Вот тут ты и будешь жить. Смешанный дом — последний. Заходи смело, проси дежурного показать свободную комнату и располагайся.

— Спасибо, — выдохнула я, всё ещё пытаясь уложить в голове этот город-цветок.

— Не благодари. Просто не подводи меня, и будем друзьями, — Фефель вытащил из-за спины маленькую лютню, сыграл пару нот, и — пфф! — исчез, оставив за собой лёгкий дымный шлейф. Деканские дела, видать.

Я вздохнула. Потом ещё раз, глубже, словно пытаясь вдохнуть этот новый мир. Или выдохнуть старую жизнь. Дверь последнего дома приоткрылась, и оттуда высунулась девушка. Оглядевшись, она крикнула:

— Зарема?

— Я… — растерянно пискнула я.

— Давай быстрее! Сколько можно ждать!

Третий вздох был самым глубоким. Старая жизнь, вали отсюда. Новая — добро пожаловать.

5. Пыль степей и звон бутылок

— Мы с тобой единственные девчонки на факультете смешариков. Все будут ждать, что мы станем подругами. Так вот, сразу говорю: мне подруги не нужны, — выпалила девчонка, едва я переступила порог, запутавшись в чёрной бахроме, что свисала перед входом, будто паутина.

— Поняла, — буркнула я, пытаясь выпутаться. Поток её пренебрежения обрушился на меня, как ведро холодной воды. Ну и приветствие.

— Меня зовут Лиса. Это чтобы ты знала, как не меня звать. Твоя комната — в другом конце. Номер тринадцать. Иди, — она махнула рукой, будто отгоняла муху.

— Спасибо, — выдавила я. Серьёзно, мне тут дадут сказать больше двух слов? Удивительно, как при таких добродушных преподавателях, вроде Фефеля, вырастают такие колючие ученики. Лиса, что, думала напугать меня «несчастливым» номером? Ха, тринадцать — это просто цифра, а я не из суеверных.

Коридор, в который я всё-таки выбралась, выглядел так, будто по нему прошёл ураган. Потрёпанные стены, облупившаяся краска — лютнисты явно тратят всю магию на защиту, а на ремонт сил не остаётся. Хотя, если подумать, это логично. Наша магия — не бесконечная. Большинство заклинаний работают, только пока звучит мелодия. А если маг вбухает в них личную силу, как на войне, — это билет в один конец. Неудивительно, что такие подвиги не в моде.

Дверь в мою комнату висела на одной петле, косая, как мои надежды на спокойную жизнь. Ясно, почему Лиса выбрала её для меня. Ну ничего. Пусть я выгляжу, как соломенный человечек, я жилистая. Когда растешь в семье, где магию видят только в книгах, учишься работать руками.

С дверью я справилась быстро, хоть и пришлось попотеть. Внутри ждали две кровати. Вот тебе и «собственная комната». Чуда не случилось. Опять.

— Пусти, — буркнул знакомый голос. Кэв, собственной персоной, протиснулся мимо, аккуратно положил мою лютню на одну кровать, а вторую подхватил и потащил к выходу.

— Мне не положено две? — попробовала я сострить, скрывая удивление. — Думала, ты всё магией таскаешь.

Кэв остановился, посмотрел на меня, как на учебник, и выдал, будто зачитывал лекцию:

— На жилые здания наложено заклинание, блокирующее другие чары внутри. — Он задвигал глазами, словно проговаривал это не мне, а самому себе, и молча уволок кровать дальше, каким-то чудом впихнув её в дверной проём.

Теперь ясно, почему тут такая разруха. Будущие лютнисты, видать, не любят физический труд. Ну, тут я их обойду — я к нему привыкла.

В углу нашёлся шкаф с постелью и полотенцами. Старенькие, но чистые — уже плюс. Я ничего своего не захватила, кроме лютни и мешочка с инструментами. Окно закрывала короткая тюль, не скрывавшая унылый вид на глухие стены четвёртого круга. Мой новый дом на ближайшие четыре года. Если, конечно, меня не выгонят, решив, что я слишком игг, чтобы творить магию.

Надо гнать эти мысли. Дожить бы до первого дня учёбы.

Я достала мешочек с инструментами — верный набор, который всегда со мной. Выбрала отвёртку, подобрала насадку, но не успела подойти к двери, как в неё снова ввалился Кэв. На этот раз он тащил стол, на котором громоздились стул и подставка для лютни. Парень взмок, как после марафона. Даже пожалела его. На секунду. Но когда он молча вытолкал своё приношение в центр комнаты и испарился, жалость испарилась вместе с ним.

Полчаса я возилась с дверью. Она оказалась тяжелее, чем выглядела, но я справилась. Вот только с деревом я опять облажалась — не угадала породу. Сколько ни училась определять его на глаз, до мастерства мне ещё как до звёзд. Остаётся надеяться, что здешняя теория и практика меня подтянут.

Потом я взялась за мебель. Стол — к окну, кровать — на место той, что утащил Кэв, подставка с лютней — в угол. Лютнисты держат инструмент под боком, но эта лютня — не моя. Пока. Говорят, приручить старую лютню сложнее, чем смастерить десять новых. Они как живые — выбирают друга, а не хозяина. И помогают по своей воле. Я пробовала перебирать струны, наигрывая заклинания из старых книг, но — ничего. Мамина лютня молчала, как степь перед бурей. А я слишком хорошо знаю, как пахнет эта тишина — дымом и памятью о деде.

Пыль в комнате сводила с ума. Не потому, что я чистюля. Просто она напоминала степь — мелкую, вездесущую, как песок, что цеплялся к деду, когда он возвращался из своих кочевий. Я не хочу туда возвращаться. Поэтому взялась за тряпку и вытерла всё до блеска. Теперь комната номер тринадцать выглядела почти обитаемой.

За дверью послышался шум — смех, голоса. Любопытство пересилило усталость. Пусть даже там Кэв со своим безымянным дружком — после общения с мебелью хотелось чего-то поживее.

Но в коридоре тусовалась незнакомая компания. Пятеро парней, таких разных, что глаза разбегались. Один — огромный, лысый, как валун. Другой — тощий, с усиками, будто нарисованными. Третий — рыжий, длинный, и я даже заподозрила в нём игга. Четвёртый выглядел так, будто сбежал с боевого факультета. А пятый… Его кожа была покрыта тёмными пятнами — то ли тату, то ли родинки. Он поймал мой взгляд и широко улыбнулся, ничуть не смутившись.

— Будешь пиво? — сходу предложил лысый громила. Я думала, Кэв — предел, но этот был ещё массивнее.

— Девчонки пиво не пьют, — укорил его усик, выуживая бутылку. — У нас есть медовуха!

— Что празднуете? — спросила я, невольно улыбнувшись. Их веселье было заразительным, как мелодия, которую хочется подхватить.

— Последний день свободы, ясное дело! — рыжий протянул мне открытую бутылку, и я заметила, как его волосы на свету отливают дымным багрянцем. И правда игг?

— Ты, значит, наша вторая девчонка? Будешь с Лисой дружить? — подмигнул парень с боевой выправкой.

— Лиса ни с кем дружить не будет, — осадил его пятый, с пятнистой кожей. — Я Энок. А это Анлаф, Даг, Кнут и Ньял. Мы все тут, пока не выберем факультет. Или пока директор не решит, что нам пора на выход. Но пока — пей! Завтра уже не дадут.

Я понюхала бутылку. Запах был… сомнительный. Но вокруг меня смотрели пять пар ожидающих глаз, и я, собравшись с духом, сделала глоток. Новая жизнь, добро пожаловать.

6. Краска на лице и струны в воздухе

Так и знала, что не стоит пить с незнакомыми мужиками. Нет, я никуда не опоздала, и вещи были на месте, но, когда я метнулась умыться, из зеркала на меня уставилась рожа с чёрными усами и бровями во весь лоб. Хорошо, что всё смылась с первого раза, а то мой первый день в гильдии начался бы с мордобоя. Смешарики, конечно, весёлые ребята, но шутки у них дурацкие.

Документы я решила оформить во второй половине дня. Фефель сказал, что я принята, так что спешить незачем. А вот первый урок пропускать нельзя — опоздавших никто не любит, это я ещё дома усвоила. С тоской глянула на мамину лютню. Хотелось взять её, почувствовать струны под пальцами, но правила есть правила. Оставила её на подставке и вылетела из комнаты.

Коридор был пуст, как степь перед бурей. То ли все уже на занятиях, то ли я первая такая резвая. У поста дежурного — никого, только чёрная бахрома на дверях снова попыталась меня задушить. Уже на улице я поняла, что понятия не имею, как Фефель вчера водил меня через тень. Передо мной маячила глухая кирпичная стена — та самая, что любовно украшала вид из моего окна. Я прошлась туда-сюда, постучала, покричала. Ноль реакции. Вот теперь точно опоздаю.

— Опоздаешь же! — рядом, как вихрь, возник вчерашний парень. Пан, кажется.

— Я не знаю, как пройти! — мой голос сорвался на мышиный писк от паники.

— Ясно, — я ждала его фирменной ухмылки, но он просто протянул руку. — Давай, доведу.

— Спасибо, — только и успела пискнуть я, как он потянул меня вперёд. Свет-тень-свет-тень — мир замелькал, как сломанная карусель. На последнем «свете» всё остановилось, а я боролась с тошнотой. Зачем такие переходы внутри города? И зачем Пан носится, как угорелый? Он же второй год тут, куда ему опаздывать?

Зал для теории я нашла быстро — шум оттуда доносился такой, будто там погром. Заглянула и обомлела: студенты орали, перекрикивая друг друга, но никто не прыгал по партам и не устраивал дуэли. Просто… обсуждали что-то. Очень громко.

Я шагнула внутрь, и гомон стих, как по волшебству. Неужели из-за меня? Но тут меня аккуратно оттеснили. В зал вошёл рыжебородый директор, Сибор Гернер, и стало ясно, почему все притихли. Он улыбнулся — тепло, но с лёгкой насмешкой — и жестом предложил мне сесть.

Я плюхнулась на первый попавшийся стул рядом с Анлафом. Его лысая голова сияла, будто начищенный котёл. Он подвинул свои вещи, освобождая место, и зашептал что-то про опоздания. Я кивала, но не слушала, разглядывая зал. Лиса сидела в первом ряду, и её лицо было разрисовано таким боевым раскрасом, что она могла бы спрятаться в лесу среди тигров. Она бросила на меня взгляд — острый, как струна, — и тут же уставилась на Сибора с такой влюблённостью, что я всё поняла. Подруги нам не светят. Хотя на моём фоне она бы точно выиграла — даже с этим макияжем. Конкуренция, говорят, полезна.

Гернер дошёл до кафедры, глянул на неё, как на старую знакомую, и без разгона вспрыгнул наверх. Зал взорвался свистом и аплодисментами. Он махнул рукой, утихомиривая толпу, и уселся, свесив ноги.

— Профессор Летто бы это не одобрил, — начал он, и его брови шутливо дёрнулись. — Но он сейчас гоняет второгодников, так что мы ему не скажем, договорились? Я вас пока знаю плохо, хотя о некоторых наслышан. Девушек в этом году мало. Оно и понятно. То, как я сейчас занял своё место, — к концу года вы все должны уметь. Не на кафедру, конечно, но чурбаки в мастерских ждут. И это лишь малая часть. Учёба здесь — не для слабаков. Нужно быть отважной, правда, Ена?

— Да, директор! — я вскочила, ошеломлённая тем, что он вообще знает моё имя. Лиса зыркнула на меня так, будто я украла её лютню. Нет, подругами нам точно не быть. — И ещё надо знать, с какой стороны браться за отвёртку и подходить к верстаку!

— Верно! — рассмеялся Гернер, и часть студентов подхватила. Анлаф хлопнул меня по плечу — о, нет, только не его одобрение! — Я жду от вас такого же рвения к ручной работе. В этом году она будет важной. Не филоните, не пропускайте занятия, как я в своё время. Хочу, чтобы вы стали круче и сильнее меня. Тише! — он прервал ропот в зале. — Вы сможете. Я в вас верю. Вопрос в том, верите ли вы в себя? А теперь я вас покину и с радостью передам госпоже Венинне Бэла. Никто не знает о дереве больше неё. Она проведёт ваши первые уроки.

— Так и есть, — тихо, но твёрдо сказала женщина в голубом платке, та самая, что не верила в моё поступление. Она вышла из-за кафедры и встала рядом с Сибором, глядя на нас, как на досадное недоразумение. — Мои требования будут выше, чем у директора. И это нормально. Его занятия с вами — через два года. А от меня он ждёт результатов уже через месяц.

— Как вы справляетесь с деревом? — выкрикнул Даг, и его усики дрогнули, будто сами хотели задать вопрос.

Венинна резко махнула рукой. Часть его усиков — и без того жиденьких — отлетела, срезанная чем-то вроде тонкой железной струны, натянутой между двумя деревянными брусками. Зал ахнул.

— Ещё вопросы? — холодно спросила она. Тишина была оглушительной. — Тогда берите бумагу и записывайте темы занятий и расписание экзаменов.

Все зашуршали. Гернер давно исчез — видимо, не хотел видеть, как Венинна метает свои странные струны. Я прикинула в уме: старик в чёрном — Летто, декан боевых. Венинна — декан городских. Значит, вторая женщина с экзамена, в тёмном костюме, — декан теневиков. Туда мне точно не светит. А вот с деревом Венинны я бы хотела разобраться. Может, тогда и мамина лютня заговорит? Её дымные узоры всё ещё молчали, но я чувствовала — они ждут чего-то. Или кого-то.

7. Бумаги, тени и чахлые травы

Я ещё раз пробежалась глазами по записям с сегодняшнего занятия. Список покупок получился длиннее, чем моя жизнь. В столовой кормят, инструменты можно взять на складе, но книги, одежду и всякие мелочи — это в город, ищи где хочешь. Хорошо хоть формы нет, только защитные комбинезоны для грязных или опасных работ. Значит, не придётся щеголять в какой-нибудь жуткой хламиде. Не то чтобы я модница — хотя, кто я вру? Люблю красивую одежду. Какая женщина от неё откажется? Но, зная, что мне светит пилить, строгать или скакать по лесам, я не собираюсь надевать бархатное платье в пол. Брюки, крепкие ботинки, иногда юбка — но такая, чтобы через забор перелезть, если надо. Свой стиль я менять не буду, даже ради строгой госпожи Венинны.

Глянула на часы. До экскурсии в город час, успею разобраться с документами. Только вот как выбраться через тени? Надо вытрясти этот фокус из кого-нибудь из одногруппников, а то вечно буду торчать под стенами, как потерянный щенок. В этот момент из нашего дома выскочил Кнут — длинный, рыжий, с волосами, отливающими дымным багрянцем. Идеально! Я уже представила, как мы, два рыжих игга, эффектно выходим из теней, и все ахают от восторга.

Хихикнув про себя, я догнала его и схватила под руку. Кнут вздрогнул, будто я его топором огрела. Я удивлённо вскинула брови, а он покачал головой. Прямо немое кино.

— Тебе чего? — наконец выдавил он.

— Доведи до первого круга, а? — попросила я.

— А сама? — он прищурился, но беззлобно.

— Пока не умею. Я же игг, — я скорчила жуткую рожу, оскалив зубы, будто дикий кочевник из степей.

Кнут хмыкнул, и в его глазах мелькнула искорка.

— Тогда к декану иди, у них амулеты есть для таких, как ты.

— Какая здравая мысль! Спасибо! Но сейчас всё же ты меня доведи, а? — я состроила умоляющую физиономию.

— Ага, — буркнул он, и мы зашагали через круги. Свет-тень-свет-тень — я старалась не морщиться от головокружения. Кнут вдруг замялся и пробормотал: — Ты на усы не обижайся. Даг, как напьётся, всем их малюет. Даже зеркалу.

— Да ничего, — я махнула рукой, и он выдохнул с облегчением. Добрая душа, переживал за мои чувства. Кто бы мог подумать.

В деканате меня ждала очередь из таких же «умников», как я. Знакомых лиц не было, зато я заметила несколько девушек с других факультетов. Это радовало — с Лисой дружба явно не светит, так что надо подкатить к кому-нибудь ещё. Ещё одна зарубка в голове. Список дел растёт, как сорняк в степи.

Кто-то упомянул «библиотека», и я навострила уши. Книги — это моё. Я проглотила кучу историй про лютнистов, но в практике — полный ноль. Хочу прочитать всё, что найду здесь и в городских магазинах. Каждая книга — шаг ближе к маме, к её магии, к тому, что она умела. Я разберусь, рассортирую, впитаю всё, до чего дотянусь. Может, тогда мамина лютня заговорит, и её дымные узоры перестанут молчать.

— Ена! — меня дёргали за рукав уже, похоже, не первую минуту. Я подняла глаза на Фефеля. — Замечталась? Проходи, твои документы готовы. Подпишешь на каждом листе — и почти всё.

— Спасибо, — я улыбнулась, чувствуя, как он меня опекает. Приятно, но тревожно. Вдруг это потому, что он считает меня недолютнистом? Не хочу быть его благотворительным проектом.

— Обжилась? Не обижают? — спросил Пухляш, когда я присела за стол с бумагами.

— Нет, всё хорошо! — я помотала головой, старательно выводя свою завитушечную подпись. Ну зачем я её такую вычурную придумала?

— Отлично. Кэв проводит тебя в город за покупками. И завтра не опаздывай — госпожа Венинна опозданий не прощает.

— Ой, да зачем Кэва беспокоить? — я скривилась, представив, как таскаюсь по магазинам с этим молчаливым качком. Моя спина аж зачесалась от такой перспективы.

— Ты у нас первый раз, — Фефель посерьёзнел. — В городе неспокойно. Поговаривают, видели хулиганящего новуля. Так что лучше под защитой. Местные первогодки разберутся, а ты и ещё пара ребят пойдёте с выпускниками. Не обижайся.

— Спасибо, — буркнула я, решив, что раз уж других третьегодников не нашлось, придётся дружить с Кэвом. Вместе помолчим. — А можно амулет для прохода через круги?

— Конечно, — он протянул мне чёрную брошь в виде лютни. Маленькая, но милая. — Держи. Чтобы никто не перепутал, кто ты.

Молчать с Кэвом оказалось на удивление удобно, особенно пока он пялился по сторонам, а не на меня. Старая часть города, где прятался наш город-в-городе, была сложена из крупных камней. Дома низкие, с крошечными окошками и без балконов — отголоски старых войн. Построено так, чтобы враг тебя не видел, а ты его — со всех сторон. Мне нравилось. Напоминало степные укрытия, о которых рассказывал дед, только без запаха дымного дерева.

Зелени почти не было. Объяснимо, но грустно. Я выросла там, где трава и кусты росли везде, даже если их не звали. Степные травы я знаю как свои пять пальцев, лесные тоже разберу. А вот чахлая городская растительность, пыльная и вялая, — чужая. Местные лютнисты здорово постарались, украшая её магией, но не подумали, как она будет выживать. Если я попаду к городским, я это изменю. Сделаю так, чтобы этот город задышал зеленью.

— У нас есть сад, — вдруг сказал Кэв, и я чуть не подпрыгнула. Он что, мысли читает? — Если любишь траву и цветочки, тебе понравится.

— Вот как? Покажешь? — я попыталась заглянуть ему в лицо, но он был слишком высоким. Кажется, Кэв чувствительнее, чем хочет казаться. Три года обучения, а всё ещё такой угрюмый. Может, злится на что-то? У каждого есть повод, но выбирать — злиться или жить дальше — это уже твой выбор.

— В другой раз, — буркнул он. — Сегодня покупки и домой. А если загуляешь и завтра опоздаешь, г-жа Бэла тебя взгреет.

Он правда сказал «г-жа»! И, кажется, улыбнулся! Я прищурилась, но его лицо было слишком высоко, чтобы разглядеть. Не подпрыгивать же!

8. Пиво, цветы и тени конкуренции

— Пиво будешь? — Энок заглянул в мою комнату, и его пятнистое лицо растянулось в ухмылке.

— Вы же говорили, что сегодня пить не дадут! — возмутилась я, вспоминая утренние усы и брови, которые чуть не стали моим первым боевым подвигом.

— Директор разрешил! — парень подмигнул. — Обычно первогодков посвящают через пару месяцев, а в этом году — сразу. Что-то там с политикой связано, не вникал.

— Я хотела книги разобрать, — заныла я, глядя на гору бумажных сокровищ. Почти все деньги, что взяла с собой, ушли на них. Кэв, когда я свалила ему половину покупок, покрутил пальцем у виска, но молча тащил. Герой.

— Успеешь ещё! — Энок схватил меня за руку и потащил по коридору. — Пропустишь посвящение — будешь жалеть. Всех первогодков собирают, следующая такая тусовка — только на экзамене!

— Я уже пила ваше пиво! Ничего нового там не узнаю! — я попробовала вывернуться, но хватка у него была, как у кузнечного молота.

— А с людьми знакомиться? — он резко затормозил, и я чуть не влетела в его пятнистую физиономию. — Одна тут не выживешь. Думаешь, мы будем дружно сидеть, записывать виды струн и цветочки собирать? Быть лютнистом — это престиж. Знаешь, почему Лиса так рвётся к Гернеру?

— Да плевать мне на неё и директора! — мои глаза чуть не вылезли из орбит от возмущения.

— А ей не плевать. Он тебя выделил, — Энок понизил голос. — Теперь она тебя со свету сживёт. Старый дурак ещё не знает, какая осада его ждёт. Мы с Кнутом знаем Лису с детства — она с пелёнок в него влюблена.

— Не такой уж он старый, — пробормотала я, но тут же спохватилась. — Может, мне тогда вообще не идти? Не подставляться?

— Трусишь? — он прищурился, и пятна на его лице сложились в странный узор, похожий на дымные кольца. — Нельзя. Да и связи нужны. Ни мне, ни ребятам не нужен труп в доме.

Прекрасно. А я-то думала, он обо мне заботится. Оказывается, просто не хочет жить с мертвяком. Злость придала сил, я вырвала руку и отряхнулась, будто стряхивала его слова.

— Ладно, пошли. Но тащить меня больше не смей. Я росла с мальчишками и знаю, куда бить, если что.

— Отлично, — Энок усмехнулся. — Значит, защищать тебя не придётся. Кстати, ты всё купила, что Венинна велела? Я не нашёл «Теорию древесных колец». Продавец сказал, последнюю забрала какая-то девчонка. Не ты?

— Я, — гордо вскинула подбородок. — И не отдам.

Он хмыкнул, и мы двинулись к залу, где проходило моё прослушивание. Стулья оттуда исчезли, а сам зал стал… больше? Или это магия играет со мной в прятки? Место смущало — то ли стены двигались, то ли я всё ещё не привыкла к здешним фокусам.

Энок с ходу влетел в дружескую перепалку с каким-то великаном с боевого факультета. Их улыбки говорили, что это не всерьёз, но я всё равно держалась подальше. Веселье в зале било через край: студенты пили, смеялись, танцевали, кто-то уже целовался в углу. Куда так торопиться?

Я устроилась на подоконнике — таком широком, что туда влезло бы пять таких тощих тростинок, как я. Пиво, выданное на входе, отставила в сторону. Энок прав: одной тут не выжить. Парни — это одно, но я не один из них. Как бы ловко я ни прикидывалась своим в доску, их байки про пиво и драки — не моё. Девчонки в зале мелькали, но ни одна не тянула на подругу. Слишком шумные, слишком чужие. Я вздохнула. С книгами было бы веселее. Особенно с «Теорией древесных колец». Я читала о ней в старой энциклопедии дома — классика, которая всё ещё обрастает новыми идеями. Представила, как забираюсь на кровать, открываю её и впитываю всё, что поможет мне понять дерево. Может, тогда мамина лютня заговорит, и её дымные узоры перестанут молчать.

Дверь со стороны площади приоткрылась, и в зал скользнула она. Таких я видела только в редких фильмах, что доходили до нашего дома. Высокая, с фигурой лесной нимфы, с длинными вьющимися светлыми волосами. Рядом с ней я чувствовала себя лягушкой рядом с бабочкой. Луч света, до того бродивший по залу, замер на ней, будто осветитель под потолком тоже ахнул. Она шла прямо ко мне.

— Привет! — её улыбка была тёплой, а зелёные кошачьи глаза искрились. — Декан Фефель рассказал, что ты тут одна, без друзей. Я узнала тебя по солнечным волосам. Ты ведь Ена Зарема?

— Фефель вообще много болтает, — проворчала я, одновременно раздражённая и польщённая. Если у кого и были солнечные волосы, так это у неё. — Привет, да, я Ена.

— Меня зовут Мори. Второй год здесь, и я с радостью помогу тебе освоиться. Если что — обращайся, я в седьмом доме.

— Спасибо, — я постаралась быть вежливой. Она казалась искренней. Наверное, из клиников — любит помогать. Интересно, кто её выбрал: щенок, банка или книга? Мой взгляд зацепился за её ожерелье — цветы, белые и голубые, живые, без намёка на увядание.

— Мамин подарок, — улыбнулась Мори, заметив мой интерес. — Она вышивальщица. Это её магия.

— Красиво, — кивнула я. — А ты читала «Теорию древесных колец»?

— Ты её нашла?! — глаза Мори округлились. — В прошлом году я выпрашивала её у соседа. Пришлось писать за него контрольную по сушке! Представляешь? Хотела сдать его, но пожалела. А он всё равно вылетел на экзамене. Вместе с Паном. Так жалко.

— Что-то я всё больше боюсь этого экзамена, — я поёжилась. Мои знания трав — это хорошо, но до практики ещё дожить надо.

— Он серьёзный, многие вылетают. Но многие и остаются, — Мори трогательно попыталась меня подбодрить. — Слушай госпожу Бэла внимательно, и всё получится.

Она либо не знала про иггов, либо была слишком тактична, чтобы упоминать. Но я-то знала, кто я. И догадывалась, почему тени пускают меня только с амулетом. Дымное дерево, мамина лютня, степные ветры деда — всё это бурлило во мне, но магия молчала. Пока.

9. Мелодия звёзд и молчание деревьев

— Все вы хоть раз держали лютню. Чужую, конечно. Но вам знакомо, как струны отзываются в душе. Иначе вас бы здесь не было, — госпожа Венинна Бэла прижала к себе свою лютню — длинношеюю, с узорами, будто сплетёнными из ночного ветра. Она сняла перчатки, и её пальцы скользнули по струнам. Простое движение — а мелодия хлынула в класс, как тёплый дождь, унося нас далеко.

Я лежала в степи под звёздами, на молодой траве, пахнущей чем-то острым, как мамины духи. В темноте шевелилось что-то тёплое, дружелюбное. Щенок. Тот, которого продали, чтобы купить сестре платье — ей пора было замуж. Его горячий язык лизнул мне щёку, и я почувствовала, что он здесь, безымянный, но мой. Мне было десять, и той ночью я была счастлива без причины. Дед говорил, что это звёзды так встали. Он всё хорошее сваливал на звёзды.

— Просыпаемся, просыпаемся, — голос Венинны вернул меня в класс. Иллюзия таяла, а я цеплялась за неё, не желая отпускать. — Вы не первые, на кого я наложила это заклинание. Простое, но мощное. И вот почему, — она повернула лютню, показывая её бок. — Корпус из лунного эбена, тропического дерева рода Хумра. Редкий, светлый среди своих тёмных собратьев. Голубые прожилки, узкие поры. Дереву, что отдало мне свою часть, восемьсот тридцать семь лет. Скоро будет восемьсот тридцать восемь.

— Почему дереву станет на год больше, если вы его срубили? — выкрикнул Даг, и его усики дрогнули, будто сами задали вопрос. Анлаф рядом с ним уткнулся в парту, явно жалея, что сидит так близко.

— Что?! — Венинна оказалась у Дага быстрее, чем я моргнула. Магия? Нет, просто шаги. — Запомни, студент, и все, кто ещё не понял: лютнисты никогда не рубят деревья для своих инструментов. Как можно дружить с тем, что ты убил? Как просить магию у мёртвого?

— Дерево не живое! — выкрикнул кто-то сзади. Кнут, сидящий через ряд, нервно дёрнул плечом, будто хотел втянуть голову в плечи. Тролль, похоже, скоро огребёт.

Венинна вытянула руку, и в ней появилась другая лютня — маленькая, неестественно зелёная, с короткой шейкой. Она дёрнула струну, и звук резанул уши, как расстроенный инструмент, который заставляют петь против воли.

— Видимо, я начала знакомство с вами неправильно, — её голос разнёсся по залу, эхом отскакивая от потолка. — Я лютнист с эбеновым колком. В этом городе, да и за сотни километров, нет никого, кто знает о деревьях и их магии больше меня. Тех, кто не уважает живые существа, что делятся с нами своей силой, я прошу уйти. Прямо сейчас. Вы не сдадите мой экзамен, а я не трачу время на таких.

Она села за кафедру и уткнулась в бумаги, будто нас не существовало. Тишина повисла такая, что звенела, как в степной полдень. Я покосилась на Лису в первом ряду — она сидела прямая, как струна, но её пальцы нервно теребили карандаш. Хочет выслужиться? Или боится, что Венинна и её зацепит? Анлаф рядом шепнул что-то Дагу, тот покраснел и уставился в пол. Ждут, что я встану? Ха, я не из тех, кто сдаётся на первом уроке. Фефель вчера предупреждал, что Венинна строгая, но я думала, он преувеличивает. Похоже, зря.

Ожидание тянулось, как смола. Я начала считать трещины на парте, лишь бы не сойти с ума от этой тишины. Интересно, тот выкрикнувший умник уже жалеет? Или гордится, что всех взбаламутил? Никто не вставал. Кто ж в своём уме уйдёт с урока госпожи Бэла?

Гонг наконец возвестил конец занятия.

— Пан, — подала голос Венинна. — Раздай учебники. Завтра разбираем первую главу — схему классической лютни. И пишем контрольную.

Она вышла, не взглянув на нас. Пан — мой Вихрь — шустро раздал книги и плюхнулся рядом. Место Анлафа пустовало — тот, видать, сбежал к своим.

— Привет, — Пан улыбнулся, но как-то нервно, и его зелёные глаза блеснули, будто он пытался спрятать тревогу за маской дружелюбия. Почему-то я вдруг заметила, как его волосы, перетянутые резинкой, чуть растрепались, и это ему… шло. — Ходят слухи, что мы с тобой — два исключения. Ты — игг-лютнистка, я — тампер-игг.

— Звучит, как название редкого зверя, — хмыкнула я, но без злобы. Если он думает, что мы подружимся только потому, что он второгодник, а я рыжая, то зря. Но его взгляд — открытый, с лёгкой тенью грусти — заставил меня смягчиться. — Неплохое определение.

— Ну, какое есть, — он пожал плечами. — Ещё говорят, Лиса тебя невзлюбила. За то, что директор по имени зовёт и в пример ставит. Её тут все знают. Я бы не садился с ней в столовой. И замок на дверь смени.

Я бросила взгляд на Лису — она уже выходила, но её осанка кричала: «Я ещё покажу». Прекрасно, ещё одна головная боль.

— Спасибо за совет, — я помолчала, решая, стоит ли спрашивать. Но любопытство победило. — А как ты…

— Умудрился завалить экзамен? — Пан откинулся на стуле, и его улыбка погасла. — Короткую версию или полную?

— Короткую.

— Не знаю.

— А полную?

— Вообще понятия не имею, — он усмехнулся, но горько. — Теорию сдал на отлично, в мастерских был лучшим. Мои родители — тамперы, династия. Я с пелёнок знал, кем буду. Но… не знаю. Не сдал.

— Ага, — что тут скажешь? Его глаза потемнели, и я вдруг почувствовала, как в груди что-то сжалось. Он переживает, это видно. Как будто магия, что должна быть в крови, предала его.

— Меня не выгнали только из-за отца — он с Гернером с детства дружит. Но перевели к смешарикам. Сегодня переезжаю к вам.

— Понятно, — я многозначительно протянула. И правда стало понятнее. Боевые, видать, отвернулись от «неудачника». Каждый сам за себя. Ему, как и мне, нужен кто-то, кто не будет смеяться над его провалом. — Моя комната — тринадцать. Обживайся и заходи. У меня есть «Теория древесных колец».

— Отлично, — его лицо оживилось, и на миг его улыбка стала настоящей, не натянутой. — Я принесу прошлогодние конспекты.