Алмазная гончая

1.

Когда Кэйлани вошла, разговоры сразу стали тише, чей-то смех резко оборвался и взгляды всех, кто был в этом душном, грязном и шумном кабаке, устремились к ней. Сопровождавший ее охранник – хайян, вольнонаемный из Ордена Алмазного сердца, в который раз попытался разгадать, что отражалось в этих взглядах, брошенных исподволь. Страх? Неприязнь? А может, ненависть? Уж точно не почтение и не мужской интерес, хотя при иных обстоятельствах эта женщина наверняка бы его вызвала.

Она была красива хрупкой красотой фарфоровой куклы. Маленькая и тонкая, с почти детским лицом и глазами олененка, подчеркнутыми изящными линиями татуировки. Воплощенная юность, невинность и чистота, совершенное творение природы – если не знать, кто она на самом деле. Судя по тому, как поспешно отводили глаза завсегдатаи трактира, они знали.

Впрочем, не в такую уж глухомань забрались Кэйлани со спутником, чтобы местные не слыхали об Алмазных гончих и не имели представления, как те выглядят. А сейчас она была в полном облачении – кипенно-белые одежды, голова покрыта, ни один волосок не выбивается, на украшенных ритуальными татуировками лице и руках кольца, цепочки и подвески с крохотными сияющими кристаллами каменных слез. Чтобы каждый встречный сразу понимал, что имеет дело с живым оружием Ордена, неумолимым воином на страже справедливости.

Безжалостной убийцей со взглядом змеи.

Хайян всю дорогу старался избегать этого взгляда и сейчас посматривал на вверенную его охране персону исподтишка, лишний раз не привлекая к себе ее внимания. Здоровенный детина, которого воины его отряда за глаза называли медведем, боялся малявки, ростом не доходящей до его подмышки, и даже не стыдился этого.

Она совершенно не смутилась обществом пьяниц, бродяг и шлюх, не растерялась и не стала озираться. Лишь чуть повернула голову направо, затем налево, равнодушно оценив возможные риски и находя нужную цель – хозяина, возвращавшегося к своему месту за стойкой.

– Я ищу человека по прозвищу Шершень, – подойдя к нему, проговорила она.

Хозяин вежливо поклонился и сухо ответил, что человек этот хоть ему и знаком, но здесь его нет, и где его искать – неизвестно. Все, что он, хозяин, может предложить многоуважаемой гостье, это обед и, если она пожелает, выпивку.

– Свободных комнат для ночлега у нас не осталось, все битком, – закончил он, растягивая губы в вымученной улыбке.

– Он должен встретиться со мной здесь, – сказала Кэйлани, не отводя взор от трактирщика. Тот не выдержал, потупился и принялся усердно тереть стакан грязной тряпкой. – Вы бы послали за ним, а я подожду.

Она выбрала отдельный стол напротив входа и направилась к нему. Троица разбойничьего вида мужчин при ее приближении молча поднялась, прихватив свое пиво. Выражение их лиц было недовольным, но никто не осмелился даже косо посмотреть на Алмазную гончую.

Кэйлани села, хайян устроился напротив. Тут же прибежала девица с подносом, споро убрала со стола, услужливо кланяясь, дрожащим голосом спросила, что желает госпожа. Госпожа велела принести стакан молока. Охранник не отказался бы от хорошей кружки вина, но при ней попросить не решился.

Потянулись невыносимо долгие минуты ожидания. Кэйлани неподвижно сидела, выпрямив спину и отрешенно уставившись перед собой. Ни дать ни взять, мраморная статуя. Хайян маялся, не зная, чем занять руки, и от нечего делать ковырял ногтем шов на кожаных ножнах своего кинжала. Он ненавидел ждать, не умел сидеть без дела, а близость Кэйлани нервировала. За три дня пути так и не получилось к ней привыкнуть и ни разу не вышло нормально поговорить. Она вообще была немногословной, открывала рот только чтобы дать распоряжения, все больше смотрела этим своим ледяным взглядом. Чистая змеища, а не баба.

– Где его демоны носят, этого наемника! – наконец не выдержал хайян и тут же пожалел о своей импульсивности. Впрочем, Кэйлани даже не обернулась.

– Тебе вовсе не обязательно дожидаться его, – отозвалась она. – Ты должен был сопроводить меня до этого города и выполнил поручение. Можешь возвращаться в столицу.

Хаяйн рад бы, но если начальство узнает, что он сбежал, не передав вверенную ему особу под опеку нового провожатого, ничего хорошего не жди. И он продолжал считать минуты, с тоской поглядывая на дверь и спиной чувствуя напряженное недовольство завсегдатаев кабака. Слуги Ордена были здесь нежеланными гостями, да и вряд ли в мире нашлось бы место, где им бы обрадовались.

Шершень явился нескоро. Хайян сразу его узнал, хотя видел впервые – такую яркую внешность не пропустишь. В отличие от них самих, наемнику в заведении были рады: стоило ему возникнуть на пороге, как раздались приветственные возгласы, даже повисшее в воздухе напряжение вроде бы ослабло.

Он наверняка сразу заметил Кэйлани, но вида не подал. Вошел, махнул рукой трактирщику, подмигнул молоденькой подавальщице, которая зарумянилась и улыбнулась в ответ, поздоровался с компанией забулдыг за ближним к нему столом, перекинулся парой слов с их соседями. Только потом неторопливо направился в сторону Алмазной гончей и ее спутника, позволяя как следует себя рассмотреть.

Хайяну рассказывали, что Шершень – парень непростой, и про его экстравагантную внешность тоже, но одно дело слышать, другое – увидеть воочию. Наемник производил впечатление. Среднего роста, поджарый, широкоплечий, он двигался с непринужденной грацией хищника. Одет он был в грубые штаны, высокие ботинки и вышитую безрукавку на голое тело, открывавшую покрытые татуировкой плечи и литые мускулы. На широком поясе – два пистолета и, будто их недостаточно для устрашения, ножны длинной едва не до колена. Как только с его тощей задницы штаны не падают! Темно-рыжие, цвета мокрой ржавчины волосы полосами выбриты на висках, а на затылке собраны в длинный хвост. Щеку наискось пересекает шрам.

Яркий парень, что и говорить. И смазливый, девкам такие нравятся. Почему-то Шершень с порога не внушил хайяну симпатии, но за то, что тот наконец прибыл, он готов был все простить.

2.

Спустившись обратно в трактир, Шершень подумал: а не выпить ли ему сегодня по-серьезному. Малютка из Ордена явно прохлаждаться не настроена, кто знает, когда в другой раз выдастся свободный вечерок. Тем более, как доберутся до Дельты. Пусть сколько угодно хорохорится, эту пташку он там без присмотра не оставит. Палачей из Алмазного сердца никто не любит, а люди в тех краях пропадают часто, их толком и не ищет никто. Места-то глухие, всегда можно сказать, будто пропавший в лесу заблудился или в реке утонул.

Вот только вряд ли Орден это объяснение устроит, а спросят с кого? Правильно, с него, Шершня, и спросят. Да и не хотелось, чтобы с ней что-то стряслось, если честно. Уж больно красивая, пусть и злая как оса.

При мысли об Алмазной гончей он передумал оставаться в трактире. В городе есть места повеселей, и везде его знают. А когда приходит при деньгах, как сейчас – и вовсе привечают с радостью, потому что монет он никогда не жалел. Что деньги – железки да бумажки, только в карманах мешаются. Так надо тратить, пока есть где и на что.

Шершень вышел на улицу, где все еще стояла духота, но солнце клонилось к закату и больше не пекло немилосердно, как было днем. Осмотрелся, повел плечами, разминая спину, поразмыслил немного и зашагал в сторону ночного квартала. Так повсеместно называли улицы с борделями. Шершень считал это название глупостью: девки круглосуточно готовы обслужить, не только ночью, и каждый знал, что в этих самых кварталах находится. Шлюхи останутся шлюхами, как ни назови.

В заведении ниам Олианы веселье в это время еще только начинало разгоняться. В полупустом зале тапер играл сентиментальную песенку, и одна из девиц, разодетая в ярко-желтое платье, исполняла ее довольно неплохо. Грудь ее при каждом вздохе грозилась вывалиться из декольте на радость немногочисленным посетителям. На густо напудренном лице красовалась нарисованная мушка. А вообще девица вполне ничего. Молоденькая, вид еще не потасканный, мордашка милая...

– Шершень, мальчик мой! Давненько ты к нам не заглядывал, девочки по тебе заскучали, – раздался за спиной низкий грудной голос. Ниам Олиана спустилась в зал, чтобы лично встретить его. – Что, нравится крошка Гортензия? Новенькая моя, ласковая как котенок, поет как птичка... Ну чего стоишь, будто чужой, садись, я ее к тебе пришлю.

Подхватив гостя под локоток белой полной рукой, ниам провела его за столик в нише, обрамленной плюшевыми шторами – можно занавесить и уединиться с девкой прям тут, если вверх по лестнице ноги уже не идут. Усадила на диван, нежно погладила мягкой ладонью по плечу.

– Роза! Чего без дела прохлаждаешься? Принеси-ка нашему дорогому другу выпить! – скомандовала она и отошла, колыхаясь, большая, сдобная, шумная, приторно ласковая с гостями и строгая со своими девочками до жестокости.

Взамен нее к круглому столику, украшенному непременным букетом в латунной вазе (практичная хозяйка выбирала легкие и прочные – ни вазу не разобьешь, ни голову), приблизилась Роза. Чернявая, мосластая, с большим ярким ртом и широкой задницей, она подплыла медленно, вихляя бедрами. Дернула плечом, отбрасывая распущенные волосы, взглянула томно, поставила поднос с бутылкой и парой стаканов и плеснула в один на два пальца.

Придвинула к Шершню, наклоняясь при этом так, что вырез блузки позволил целиком разглядеть голые смуглые груди. Совсем близко – еще чуть, и он бы носом в них уткнулся.

– Хочешь, приласкаю, – медленно облизав губы, сказала она и шепнула ему на ухо еще несколько слов.

Эту Шершень давно знал – не назвать красавицей, но в том, что предлагала, она мастерица. Но он повеселиться пришел, а не стравить пар по-быстрому. Сидеть же с Розой за столом не хотелось: глаз не радовала, беседой развлечь не умела. Глупая, грубая и жадная шлюшка.

– Новенькую позови, – велел он и сделал первый глоток.

– Она занята, – с жеманной обидой ответила Роза. – И вообще, толком ведь не умеет ничего.

На что он заявил, что если новенькая не придет сию же минуту, сам разыщет и приведет. Вскоре растерянная девица подошла, робко на него глядя. Боится. Видать, что-то ей про него понарассказывали. Странно. Эти-то вроде ничего плохого от него не видели...

– Что господин желает? – пролепетала она нежным голоском, села было напротив, но тут же вспомнила, как надо себя вести, переместилась ближе.

Шершень едва не чихнул, вдохнув одуряюще сладкий запах ее духов и пудры. Демоны ее забери, она даже волосы этой дрянью посыпала!

«Да ее отмывать придется дольше, чем трахать, – подумал он, разглядывая перепуганную смазливую мордашку. – И на кой ляд она мне сейчас тут?»

– Занавески задерни и сядь. Да не сюда, напротив, – велел он. – Крикни только, чтоб тебе принесли угощение, что захочешь.

Она споро выполнила поручения и благодарно улыбнулась. За сладкое рисовое пиво, фрукты и лимонад, которые продавались тут втридорога, шлюхи имели процент. Впрочем, эта наглеть не стала. Дурочка необстрелянная.

– Там сиди, не липни. Давно к Олиане попала?

– У меня младшие братья осиротели, вот и...

– А вообще не надо, – отмахнулся Шершень. Выслушивать очередную слезливую историю не было настроения. Все они тут сиротинушки. Хоть бы раз одна сказала, мол, люблю это дело, вот и подалась в проститутки, заплатил бы такой в тройном размере! – Лучше спой-ка мне что-нибудь повеселей...

Она пела, а он пил тепловатый кукурузный виски. Потом нарисовался тот клиент, из-под которого ее увели, взамен подсунув мосластую Розу. Не из местных, изрядно накачавшийся горячительным, он Шершня не знал и решил устроить бучу. Хоть и пьяный, но на ногах еще держался, да и выглядел здоровяком. Шершень обрадовался было возможности поразмяться, но ниам сочла, что для скандала еще не время: набежали девки, вцепились, заверещали, пришлось разойтись.

Потом была пьянка в общем зале, где новенькая пела уже для всех, потом все-таки состоялась небольшая драка, но быстро помирились. Потом Гортензия пыталась увлечь Шершня наверх, сообразив наконец, что сегодня он будет щедрым. Но тот вдруг понял, что вовсе не этого желает.

3.

– Что собой представляет Лайю? – спросила Кэйлани, лениво обмахиваясь резным сандаловым веером.

Казалось, весь ее невеликий багаж состоял из таких вот дорогих хорошеньких безделушек. Ну и шкатулки со всякой отравой, конечно же. Вспомнив вчерашние зелья, Шершень с досадой скривился. Не в таком виде он рассчитывал предстать перед красоткой Кэй в первую ночь после знакомства... Однако она ждала ответа. Он равнодушно хмыкнул и пожал плечами.

– Лайю? Да ничего, село как село. Как и все села отсюда до Дельты. Из последнего цивилизованного местечка мы уехали, теперь чем дальше, тем хуже: нищета, глушь и беззаконие.

– Цивилизованного?! – эхом повторила Кэйлани, выгнув тоненькую бровь. – Что же тогда, по-твоему... Впрочем, это все лирика. Меня интересует, найдем ли мы там хоть один приличный дом для ночлега, и ездят ли местные в Дельту. Возможно, узнаем от них что-нибудь полезное.

– Нам лучше переночевать на станции. Приедем затемно, зато ничего искать не придется. И лошадей поменяем. И слухи точно узнаем, сколько угодно, смотритель любит языком почесать. И накормят там хоть и не рябчиками, но зато в миску не плюнут.

Повозку тряхнуло, и Шершень не упустил возможности якобы случайно завалиться на Алмазную гончую, тесно прижавшись к ней. Она немедленно оттолкнула нахала, но он успел ощутить прохладную гладкость ее одежд, хрупкое плечико под ними и легкое дуновение на шее от возмущенного выдоха. Почуять отголосок запаха благовоний и будто бы каких-то цветов.

– Извини, – проговорил он, но отодвинулся совсем немного. – Не удержался.

Она не ответила. Отвернулась, прислонилась к дверце и сделала вид, будто увлечена созерцанием пейзажей. Правда, смотреть было особо не на что: с тех пор как выехали из города, все тянулись бесконечные поля. Залитые водой прямоугольники риса. Стена кукурузы, шелестящей на ветру жесткими пергаментными листьями. Бархатцы... Зачем в этой глуши столько бархатцев? Что украшать?

Собственных лошадей Кэйлани не дали: слишком много чести, к тому же, когда настанет время углубятся в Дельту, надо будет пересесть в лодку. Приходилось нанимать извозчиков в каждом более-менее крупном поселении. С одной стороны, такой способ даже удобнее – сложнее выследить. С другой – выбор бывает скуден, часто экипаж достается не из лучших. Вот и сейчас они тряслись в тесной коляске с дрянными рессорами, грозящейся развалиться на каждой кочке. Ладно хоть навес от солнца цел, иначе поездка и вовсе превратилась бы в сущий ад.

А теперь вдруг оказалось, что ехать предстоит едва не вдвое дольше, чем Кэйлани рассчитывала.

– На той станции... Третьей, я верно запомнила? Будет ли возможность поменять там экипаж и отпустить домой нашего извозчика? Или все же придется делать крюк и заезжать в Лайю? – с тайной надеждой спросила она. Шершень бросил быстрый взгляд из-под ресниц и чуть заметно улыбнулся.

– Почему бы не заехать пропустить стаканчик для бодрости. И размяться, я себе всю... все себе отбил. Ну и поменяем лошадь, конечно. Ты ведь хотел бы поскорей домой вернуться, ниану?

– Нет уж, господин хороший, раз взялся, до станции сам вас довезу, – на миг обернувшись, ответил старенький извозчик. – Народ там негодящий, в Лайю-то, разбойник на бандите едет да вором погоняет. Не надо бы через тот лес ехать, еще и с ней, с подружкой твоей.

– Вы что же, не знаете, кто я? – спросила Кэйлани надменно, но все-таки обратилась к старику уважительно.

Шершень мысленно сделал себе заметку: что-то тут кроется, не будет Алмазная гончая уважать кого-то лишь за число прожитых лет. Тем более обычного простолюдина. В отличие от самой Кэйлани, наемник живо интересовался спутницей. Она казалась занятной головоломкой, которую во что бы то ни стало хотелось разгадать.

– Знаю, как не знать, – добродушно отозвался возница и сплюнул в дорожную пыль красную от бетеля слюну. – Токмо человек я маленький, младших богов и чту. Поганых ересей завсегда чурался, вашей святой братии мне бояться резона нет. Зла вам и подавно не желаю, довезу. А коли лишний грош жалеете, то я и за так, лишь бы грех на душу не брать.

– Слыхал что? – подавшись вперед, тихо проговорил наемник. – Шепнул бы, а я тебе и за извоз щедро заплачу, и за добрую беседу.

– Чего ж я мог слыхать-то? Я человек маленький. Разве вот погоды, говорят, переменчивые стоят, беспокойные. Нечистая в лесу разыгралась, водит да путает. Негодное время в дорогу отправляться. А коли нужда гонит – надыть ухо держать востро...

Он прикрикнул на лошадей и замолчал, сгорбившись на своей скамейке. Пассажиры переглянулись.

– Провизии у нас достаточно, я прихватил пару бутылок неплохого вина, так почему бы не устроить пикник в каком-нибудь красивом месте! – воскликнул Шершень. И шепнул на ушко спутнице: – Я бы объехал Лайю стороной. Не зря он намекает, извозчики слухи быстро узнают.

– Вам нечего опасаться, почтеннейший, – едва заметно изогнув сочные губки в подобии улыбки, сказала Кэйлани. Взглянула на Шершня свысока. – И тебе тоже. Я служительница Ордена Алмазного сердца, веду расследование, и каждый, кого попрошу, от крестьянина до герцога, должен оказывать мне помощь и содействие. Злить селян я не собираюсь, сворачивать из-за них с пути и подавно. Просто держитесь рядом, и все обойдется.

Шершень лишь хохотнул в ответ, за что извозчик покосился на него с укором. Но через Лайю все-таки повез, хоть и со спины было видать: не врет, в самом деле боится. А вот малютка Кэй не боялась, не дергалась даже. Откинулась на жестком сиденье и вновь стала полями любоваться. Как раз проезжали места, где росли желтые цветы, на шары похожие, которые священники по праздникам любят вешать на алтари, на статуи, ну и на себя заодно.

Нравятся они церковникам, а ведь она тоже из них, вот и глядит, не оторвется, по дому наверное скучает. Шершень решил нарвать ей охапку при случае. Может, улыбнется.

– Когда будем въезжать в село, никаких пистолетов, – неожиданно сказала Кэйлани, напрочь убив весь настрой. – Не понимаешь, о чем я? Я тебе не позволю размахивать оружием перед теми, с кем намерена договориться мирным путем.

4.

– Нужно тебя осмотреть, – сказал Шершень, когда они остались вдвоем. – До сих пор кровит через повязку.

Да и повязка была – смех один, наскоро, в темноте кое-как перетянули куском тряпки. Но Алмазную гончую рана словно и вовсе не беспокоила. Как ни в чем не бывало она расстелила на полу рогожку и раскладывала рядом какие-то инструменты и пузырьки из своего саквояжа.

– Я бы предпочла сперва закончить дело.

– Покойник никуда не убежит, – резонно возразил наемник, и она посмотрела на него с сомнением.

– А ты умеешь...

– Конечно. Только надо бинты найти и что-нибудь, чтоб прижечь. – Он подмигнул. – Сделаю в лучшем виде! Раздевайся.

Кэйлани фыркнула, вручила ему все необходимое и велела отвернуться. У нее в запасе нашлись и бинты, и мази, и даже настоящая вата вместо корпии – он такую только у врачей, пользующих богатеев, видал. Словно готовилась. Хотя чему удивляться. Вряд ли те, по чью душу она приходила, встречали Алмазную гончую с распростертыми объятьями.

– Я готова. Только давай-ка на этот раз обойдемся без глупостей.

Шершень повернулся и на несколько секунд замешкался, любуясь ею.

Кэйлани сидела на коленях на расстеленной рогожке спиной к нему. Одетая лишь в просторные монашьи штанишки, подпоясанные на бедрах. Пшеничные волосы, стянутые в тугую косу, она перебросила через плечо, чтобы не мешались. У нее были красивые спина и плечи, тонкая талия и аппетитные ямочки пониже поясницы – словно нарочно надевала такие низкие штаны, чтобы показывать эти ямочки...

– Что там? – нетерпеливо спросила она, отвлекая от разглядывания изгибов изящного тела. Безупречного, от ушей до пальцев на ногах, аккуратных и розовых.

Белую кожу, гладкую как фарфор, рассекал порез длинной в половину ладони. Не настолько глубокий, чтобы причинить серьезный вред, но края разошлись. Если ничего не сделать, останется уродливый широкий рубец.

– Ничего страшного. Рана чистая, не рваная, нужно почистить и зашить.

– Справишься?

Даже голос не дрогнул. Шершень заверил, что проделывал это не раз, приходилось даже на себе, но ей бы чего-то обезболивающего или хоть выпить крепкого на худой конец.

– Дай мне свой ремень, – сказала она.

– Он-то тебе зачем?

Вместо ответа она молча протянула ладонь. Он вынул из петель ремень и вложил в ее руку. Кэйлани улеглась прямо там, где сидела, и велела начинать. Петлю ремня она закусила зубами. Все-таки боялась, значит, хотя Шершень не удивился бы, узнай, что она и к боли нечувствительна.

Но она все чувствовала. И когда он промывал рану каким-то резко пахнущим раствором (похоже, жгло не хуже спирта), и когда зашивал, стягивая края. Это было видно по напрягавшимся мускулам (неожиданно жестким для такой хрупкой на вид девчонки) и побелевшим костяшкам на кулаках, в которых она держала ремень. Ни разу не дернулась и не издала ни звука. Терпела, пока он не закончил.

– Порядок, – наконец сказал Шершень, ополаскивая руки. – Сейчас вытру кровь, и все.

Бережно, стараясь больше не причинять боли, промокнул вокруг раны смоченным в вонючей дряни бинтом. Смыл разводы сукровицы. Не удержался, коснулся ладонью другой половины спины. Кэйлани чуть заметно вздрогнула, но ничего не сказала. Шершень ласково погладил ее, без всякого такого. Просто жалея.

– Сядь, я повязку сделаю.

Помог подняться, осторожно придерживая под локоть.

– Подожди, надо наложить мазь, – попросила она, не оглядываясь.

– Какую?

На кожаной подстилке были расставлены пузырьки и баночки – ни ярлыков, ни этикеток. Кэйлани развернулась, чтобы взять нужную, и Шершень заметил мокрый след на ее щеке. Он вдруг ощутил непреодолимое желание ее утешить. Обнять, вытереть слезы. Слизать эту влажную соленую дорожку, а потом попробовать чуть припухшие губы на вкус. Узнать, настолько ли твердые маленькие белые грудки, какими выглядят...

– Эту, – глухо сказала Кэйлани, протягивая склянку. Проследила за его взглядом, схватила брошенную на пол одежду, прикрылась и подставила спину.

Он послушно намазал ее жирным зеленоватым кремом, вытер руку о штанину, а потом дотронулся кончиками пальцев до длинной шеи, чувствуя, как под кожей часто пульсирует жилка. Провел по линии плеч, вдоль спины, по крутым изгибам талии к бедрам. Приблизился, чтобы вдохнуть запах ее волос.

Кэйлани молчала, замерев, будто натянутая струна. Присмотревшись, он заметил, как она пытается скрыть участившееся дыхание, и понял – это вовсе не стыд, не злость и не ожидание новой боли. То, что произошло, взволновало ее так сильно, что непоколебимая Алмазная гончая просто не могла держать себя в руках.

– Ах ты маленькая маньячка, – шепнул он в аккуратное порозовевшее ушко и легонько сжал зубами мочку. Осмелев, поцеловал чувствительное местечко за ней, скользнул ладонями по животу.

– Сейчас не время и не место, – процедила Кэйлани сквозь прикушенную губу, но вырваться не попыталась.

– Но ты же хочешь сейчас, – отозвался он, обжигая дыханием. – Почему нет?

Действительно, почему? Она ведь все равно собиралась сделать это рано или поздно. Ее грязный секрет он разгадал, теперь не оправдаться – не дурак, все прекрасно понял. И так не хочется вырываться из этих рук, умело ласкающих ее тело. С ним будет хорошо. Она с первого взгляда почувствовала, а интуиция в таких вещах ее никогда не подводила.

– Ладно, – выдохнула она. Нежные пальцы наемника добрались до груди, и Кэйлани разрешила себе выгнуться им навстречу. – С одним условием.

– М? – мурлыкнул он, продолжая целовать ее шею.

– Заткнись.

Он рассмеялся и прикусил бархатистую кожу. Захотелось стиснуть ее в объятьях изо всех сил, прижать к себе, взять грубо и жадно, но приходилось сдерживаться. Следить, чтобы не разошелся шов, когда она извивалась от удовольствия. Чтобы не вскрикнула слишком громко – стены в доме предательски тонкие. А она была такая сладкая, горячая, послушная, атласно-упругая, невообразимо красивая, и любить бы ее всю ночь, а не вот так, по-быстрому, но нельзя, иначе их хватятся и придут проверить. И застукают на самом интересном, да и пусть, пускай завидуют, остановиться его ничего не заставит...

5.

Она молчала. Хоть бы возмутилась, опять велела заткнуться. Или сказала, мол, прав ты, Шершень, но так уж вышло. А она просто молчала – и все. Позволяя себя отчитывать.

– Почтальона насмерть перепугала, могла просто предупредить, что разбойники на дороге засели, а не вываливать на стол окровавленную стрелу, которую из покойника вынула. Мы, если не заметила, ели. У людей, может, аппетит слабый... Да ты меня слушаешь вообще?!

Не выдержав, Шершень оглянулся через плечо. Кэйлани сидела, положив локоток на низкую дверцу, и задумчиво лес рассматривала, будто видела в нем что-то очень интересное. Перевела взгляд на Шершня и обратно.

– Смотри на дорогу, – равнодушно проговорила она.

– Чего я там не видал, – отмахнулся он, развернулся и сел к ней лицом, перебросив вожжи через колено. Смирный мерин плелся по знакомому пути, не требуя к себе внимания, разве что редких понуканий, чтоб совсем не уснул. – Я к чему вообще. Ты же хочешь, чтоб я не просто маршрут прокладывал, но и с местными помогал вопросы решать. А твоей манеры это делать я никак понять не могу. Как будто нарочно стараешься запугать всех вокруг и заставить нас ненавидеть.

– Боятся – значит, уважают.

– Боятся – значит, боятся. С чего вдруг им тебя уважать, за белую тряпку на голове? – Лицо Кэйлани оставалось безучастным, но теперь она хотя бы смотрела на него, а не на обступавшие дорогу деревья. Шершень нахмурился. – Знаешь, я раньше с вашей братией дел особо не имел, но, кажется, понимаю, почему вас не любят.

– А тебя, получается, любят?

– Обожают! – ответил он и улыбнулся во все зубы. Она фыркнула.

– Опять паясничаешь. Ну-ну. Но ты продолжай. У тебя голос приятный, дополняет звуки природы.

– Да ну тебя. Вообще больше с тобой разговаривать не буду.

Кэйлани сдержанно улыбнулась и откинулась на жесткую спинку скамьи, прячась в густой тени навеса. Шершень отвернулся, демонстративно уставившись вперед. Прикрикнул на конягу, чтобы ускорил шаг, хотя торопиться было особо некуда – до ближайшей деревеньки еще далеко, а до Дельты и вовсе целый день придется тащиться через леса и холмы.

Он молчал еще долго, но все-таки заскучал. Странно было ехать в тишине, когда рядом попутчица, но та словно и вовсе в разговорах не нуждалась. Наверное размышляла о своих еретиках, или вообще дремала.

– Кэй, можно тебя о чем-то спросить? – не выдержал он.

– Не называй меня так, я тебе не подружка. Что ты хочешь?

«Свернуть в лес, разложить на траве плащ, на плаще тебя и трахать до потери сознания», – мысленно ответил он и зажмурился от удовольствия, представив это во всех подробностях. Но она вряд ли оценит такое предложение. Ну, нет так нет, может, хоть поболтать получится.

– Почему в Алмазные гончие только женщин берут? Работенка-то грязная, опасная. Вот сейчас – послали тебя в Дельту, в самую глушь, одну...

– Отчего же одну? С тобой, – ухмыльнулась она. – Ты ведь знаешь, что мы... приводим приговор в исполнение. Женщина дает жизнь, она же и забирает.

– Забирают все, кому не лень! Дикость какая-то. Нет, мне этого не понять.

– Тебе и не нужно.

Он снова замолчал. Обиделся? Ну и пусть, это ненадолго. Не из тех, кто привык годами обиды взращивать. А вот рассказывать о себе она не желала. И не потому даже, что мирянам не следовало знать о порядках внутри Ордена.

«Предназначение женщины – дарить жизнь. Стать священным сосудом, – прозвучал в голове голос наставника. Так ясно, будто он стоял за спиной. Кэйлани едва удержалась, чтобы не обернуться. – Но не твое. Ты – вместилище греха. Орудие для самой презренной работы. Руки твои в крови, а душа – в скверне...»

Внезапно почудилось, что он каким-то образом наблюдает за ней все это время. Хмурится неодобрительно, видя, как она треплется с наемником, обсуждает дела Ордена с дикарем из Дельты. И то, что она проделывала с этим дикарем вчерашним вечером, тоже видел.

«Шлюха, – презрительно сказал воображаемый наставник. Глубоко посаженные карие глаза на худом лице аскета смотрели с отвращением и в то же время печально, как всегда бывало, когда она разочаровывала его. – Шлюха и шлюхина дочь, дрянная порода. Нашла себе отраду, ублажать такую же грязную обезьяну, как и ты».

– Кэй? – голос наемника донесся будто издалека. – Ты обиделась? Я спросил о том, о чем нельзя?

– Ты мне больше нравишься, когда молчишь, – отрешенно отозвалась Кэйлани, пытаясь выбраться из липкой паутины воспоминаний.

– Я тебе нравлюсь?

«Чем же еще заниматься сосуду греха, как не ублажать обезьян? Значит, ублажу на совесть. Сделаю для него все, чему меня научили».

Как наяву она услышала свист хлыста – чего еще ожидать в ответ на такую дерзость? А потом будет келья, темная, пустая, тесная, с крохотным отверстием под самым потолком вместо окна, чтобы ничего не отвлекало и не мешало каяться в грехах. В последний раз, когда ее вывели оттуда, был солнечный полдень, и Кэйлани на минуту ослепла от яркого света. Сквозь дрожащую пелену она не видела глаз наставника, лишь почувствовала ласковое прикосновение его руки, вытирающей слезы. Тогда ей захотелось прижать его ладонь к щеке, продлить это мгновение столь редкой нежности...

«Его здесь нет и быть не может, – одернула она себя. – Он остался в нескольких днях пути отсюда, а я все вожу его с собой».

– Ладно, молчу, не дуйся только, – сказал наемник и отвернулся, понукая лошадь.

А Кэйлани захотелось, чтобы он говорил, пусть даже чушь, какую обычно нес, лишь бы отвлекал от дурных мыслей. Но, конечно, просить об этом не стала. Ничего. Это все от безделья и монотонной дорожной скуки. Скоро пройдет, когда станет не до того.

Коляску в очередной раз тряхнуло, и Кэйлани приложилась спиной, растревожив рану. Та отозвалась зудящей болью, вызвав воспоминания о теплой ладони наемника, нежно гладившей ее, чтобы успокоить. Ласка от руки, только что причинившей боль. Острые эмоции, которым невозможно сопротивляться.

6.

Наемник пытался напроситься ночевать в ее постели. Кэйлани его, разумеется, выгнала и проснулась одна, задолго до рассвета, раньше даже, чем собиралась, хоть и не спала полночи. Ощущение сладкой ломоты в теле напомнило об этом прежде, чем она открыла глаза. Она потянулась и невольно улыбнулась, подумав о вчерашнем. Хорошо. Ей давно не было так хорошо. Наемник не соврал: он смог дать ей столько удовольствия, что Кэйлани хватило. Не то чтобы она отказалась повторить, но мысли об этом больше не казались навязчивыми, по крайней мере, пока.

«Возможно, он прав, и проще дать волю своим желаниям. Удовлетворять их, пока есть на это время, и успокаиваться, – размышляла она, пока одевалась. – Но тогда я гораздо быстрее потеряю к нему интерес. Ну и пусть, не жаль будет расставаться».

Постоялый двор уже проснулся. Или и вовсе никогда не спал – Кэйлани не удивилась бы. В харчевне горел свет, из открытых дверей доносился самый вкусный на свете запах свежевыпеченного хлеба. Она зашла в чисто прибранный зал, где уже сидели несколько ранних посетителей, и заказала молоко с булочками.

Дел у хозяйки пока было немного, и она охотно приняла приглашение выпить с гостьей кофе и немного поболтать. Добрая женщина, искренне, не напоказ. Опрятная, пахнущая выпечкой, еще не старая. С прямой спиной человека, наделенного внутренним достоинством, и приятной здоровой полнотой, говорящей о сытой спокойной жизни. Ей было нечего скрывать и нечего бояться, а в отношении хрупкой как девочка Кэй она явно испытывала инстинктивную тягу опекать и защитить. Как выяснилось, женщина вырастила троих дочерей, вот привычка и осталась.

– Залив Мараутанга? Как же, слыхала о тех местах. Глушь там страшная, захолустье. Тихо вроде, но чужим лучше не соваться – не любят они чужих. А последние месяцы и вовсе обособились. Давненько никто оттуда не приходил, и вестей не было. Да и какие у них вести...

– По моим сведениям, что-то в тех краях неладное творится. Якобы люди пропадали. Ничего об этом не слышали? – осторожно спросила Кэйлани, решив не посвящать женщину в подробности. Если и вправду ничего не знает, не нужно давать повод для новых сплетен.

– Это же Дельта, милая ади! Всякое случается.

Взгляд она при этом не отвела, оставалась спокойной и расслабленной. Ни единого признака лжи. Вероятно, просто не интересовалась слухами или ей было интереснее обсудить житейские неурядицы соседей.

– Если новости донеслись до столицы, значит, на этот раз случилось что-то похуже, чем обычно.

– Я наверняка не скажу, может и вранье это, но вроде мор у них был, – помявшись немного, произнесла наконец хозяйка. – Хворь какая-то нехорошая. Люди по сию пору стороной Мараутанга и его окрестности обходят, боятся, хотя у тех не хворают больше.

– Но почему тогда они скрывали? – удивилась Кэй. – Почему не обратились за помощью?

– Ой, да чего тут говорить, а то не ясно, какая она, та помощь! – отмахнулась хозяйка и подперла ладонью круглую щеку. – Понаставят кордонов по округе, если не всю Дельту оцепят, да будут ждать, пока внутри даже собаки не передохнут. Кому мы тут нужны, помогать нам.

Кэлани спорить не стала, понимая, откуда берутся подобные настроения. Память о моровой язве. Сама она была тогда совсем ребенком, но эпидемию помнила. И как дороги перекрыли, и как горы мертвых тел в ямах жгли. И как ловили каких-то оборванцев на улицах, а горожане их прятать боялись...

– Мор, значит, был, – задумчиво повторила она, непроизвольно, по давно выработанной привычке копируя жест собеседницы. – А сейчас, выходит, прекратился.

– Почем мне знать? Главное, дальше не пошел. – Внезапно хозяйка взглянула на Алмазную гончую с сожалением и покачала головой. Голос ее изменился, стал тихим и ласковым. – Ты бы тоже обошла то место десятой дорогой, дочка. Хворь ли, демоны ли тамошних пожрали, их это беда, сами справятся. Никто туда давно уж не ездит, и тебе не надо.

– Надо, – отозвалась Кэйлани. Столь искренняя забота удивила ее. – Служба у меня такая.

– Ну, коли служба... Ладно, засиделась я с тобой. У меня ведь тоже служба, проезжих кормить. Вон, друг твой пришел.

Кэйлани сама знала, что пришел. Не глядя почувствовала: наемник рядом. Она создала с ним связь, случайно, такое бывает во время близости, если любовник жаждет обладать ею слишком сильно, а она расслабится и потеряет контроль. Как вчерашней ночью. Теперь будет проще друг друга понимать, что, несомненно, поможет сработаться, вот только хочет ли она подпускать его так близко?

– Ниам, завтраком накормите? – спросил он, усаживаясь напротив Кэйлани. С неприязнью взглянул на огрызок булочки и стакан из-под молока. – Только не как ее, а чтоб до ужина хватило.

– Сию же минуту, анакку, – приветливо отозвалась хозяйка и удалилась.

Прикрыв веки, Кэйлани сосредоточила внимание на его теле, поймала ритмы дыхания, биения сердца и стала подстраивать под него свои. Просто так, воспользовавшись случаем лишний раз потренировать навык.

– Кэй, – сказал наемник тихонько, и она поняла, что он очень хочет до нее дотронуться.

– Не называй меня так, мы не в спальне, – одернула она, не открывая глаз. Убрала руки на колени прежде, чем он дотянулся.

– Так пойдем в спальню, – отозвался он вкрадчиво.

В голосе томные, бархатные нотки. Она его и раньше привлекала, а теперь, когда на него настроилась, должна казаться самым очаровательным существом на свете. Кэйлани улавливала его желания, ощущала, как кровь понемногу разгонялась по венам – то же происходило и с ней. Позволила себе на минуту насладиться этим и волевым усилием замедлила пульс, успокоила мысли.

Нет. Разрывать связь она не станет, по крайней мере, не сейчас.

– Ешь свой завтрак и поехали. Сегодня мы должны добраться до Бану Солара, там остановимся на пару дней. Наведем справки, подготовимся.

Взметнулись длинные ресницы, огонек лампы отразился в медовых глазах, дрогнул и рассыпался ярко-рыжими искрами.

7.

Бану Солар. Жемчужина Дельты. Чертоги порока, затерянные среди лесов, поражающие неожиданной роскошью, особенно бесстыдной на фоне жалких рыбачьих лачуг. Возведенные на просторном поле с множеством источников – горячих и ледяных, питающих знаменитые купальни, где в любое время можно принять обжигающую ванну или нырнуть в ледяной бассейн. А заодно позвать костоправа или девку, выпить, покутить и развлечься. Здесь играли в карты и кости, заключали всевозможные пари, затевали драки и оргии. Дельта прощала все. В ней царили свои законы, главный из которых гласил: плати либо уходи. Ну и не связывайся с местными – даже за оплеуху, отвешенную самой дешевой шлюхе, рискуешь недосчитаться зубов, а то и пальцев.

В Купальнях никогда не гасли огни. Не затихали голоса и музыка. По реке день и ночь сновали лодки торговцев и перевозчиков. Из плавучих ресторанов доносились запахи изысканных блюд. Стены на берегу сияли белоснежным мрамором, украшенные причудливой резьбой, а уютные террасы манили отдохнуть в тени виноградных листьев и выпить чего-нибудь прохладительного.

– Ты хорошо знаешь это место? – спросила Кэйлани, с интересом наблюдая за суетой вокруг.

– Достаточно, – отозвался наемник и указал в сторону труб, из которых, паря, неиссякаемым потоком извергались сточные воды. – Говорят, если искупаться здесь в реке, можно забеременеть.

– Первым делом нам нужно где-то остановиться, а после я бы хотела осмотреться немного, – проигнорировав грубую шутку, продолжила Кэйлани. – Попытаться разузнать хоть что-нибудь. Полагаю, здесь это не составит особого труда, достаточно будет заплатить.

– Позволь, я буду твоим проводником. Не беспокойся ни о чем, я все устрою, а пока наслаждайся лучшим заведением Бану Солара.

– Но...

– Никаких «но», – перебил он тоном, не терпящим возражений. – Там и пообедаем.

Кэйлани присматривалась к увитому цветами плавучему ресторанчику, откуда звучала приятная тихая музыка, но спорить не стала. Успеется. Она планировала остаться тут на два дня. А может и на три – если обнаружит хоть какой-то след. Но сейчас так хотелось поддаться уговорам. Отдохнуть, понежиться в горячем источнике, взять девочку, чтобы размяла затекшие в пути ноги и спину и натерла тело маслами. Расслабиться.

В лучшее заведение Бану Солара можно было попасть прямо с воды, причалив к расписным мосткам. Здоровенный смуглый детина, голый по пояс, сплошь покрытый разноцветными татуировками с изображением драконов и цветов, помог выбраться из лодки и взял багаж.

– На всякий случай, чтоб ты была в курсе – у них другие порядки, – пояснил Шершень, пока они шли по тенистой галерее. – Деньги берут девочки, а не хозяйка, ей они отдают процент. Там везде такие круглые столики будут, на них оставляют плату, сразу. Щедро оставишь – старательнее отработают.

– Спасибо за занимательные факты, – усмехнулась Кэй. – Получается, девицы здесь в гораздо лучших условиях, если не принимать в расчет местные нравы.

– Это в тебе предрассудки говорят. Столичные аристократы такие извращения порой выдумывают – простому люду фантазии не хватит! А найти на них управу... Сама понимаешь. Здесь же люди часто пропадают без следа, и все об этом помнят, стараются лишний раз не нарываться. Но мы уже пришли, сама все увидишь. Тебе понравится.

Просторный салон весь был бело-розовым, мраморным и атласным. Зеркала, благоухающие цветы, на серебряном подносе – золотистое вино, фрукты на льду, хрустальные бокалы. Окна устроены так, чтобы целый день гостей овевало прохладой с реки. Ниам, невысокая изящная женщина с красивыми темными глазами на высохшем оливково-смуглом лице, разодетая в шелка и увешанная драгоценностями, вышла встретить гостей. Шершня она знала, хоть он здесь нечасто бывал. Как выяснилось, не только его.

– Лани! Милая моя, ты ли это? – всплеснув руками, унизанными массивными кольцами, воскликнула она. – Как много воды утекло... А ты все та же, даже еще краше стала.

– Юи! Значит, вот где вы теперь, – Кэй обнялась с ней, как с близкой подружкой. Она действительно была рада встрече, Шершень это уловил. – Я так тревожилась, когда вы исчезли. Но сейчас... Все хорошо, ведь правда?

– Все чудесно, дорогая. Я даже почти не скучаю по столице, да и хочется немного покоя, в моем-то возрасте... Почему ты с ним? – не меняя тона вдруг спросила она, взмахнув густо начерненными ресницами в сторону Шершня.

– Нанялся моим проводником по Дельте. Дела службы.

Подробностей Кэй не сообщила, а хозяйка не спрашивала – в чужие дела тут не лезут. Надо же. Шершень и не догадался бы, что она из столицы приехала. Интересно, что может связывать ниам из борделя и Алмазную гончую? Слишком странно для дружбы, и вообще, непохоже, чтоб у колючки Кэй были друзья. Она одиночка, с первого взгляда ясно.

– Но вы пришли отдохнуть, а не слушать истории из моей скучной жизни. Проводить вас в купальни? Или сперва желаете подкрепиться? – взгляд Юи упал на вещи в руках помощника. – Только сошли на берег? Я сговорюсь о хорошем доме, багаж доставят...

– Я бы предпочла остановиться у вас, если не стесним, конечно, – неожиданно попросила Кэй. Шершень посмотрел на нее удивленно, Юи – с пониманием кивнула и ответила, что будет рада принять их.

– Вот и славно. А теперь, почтенная ниам, организуйте нам все как следует. Пришлите пару-тройку девочек, только чтоб самых красивых. И массажистку, лучшую. И пусть подадут виноградного вина, – сказал Шершень.

– Лучшая пока занята, все остальное к вашим услугам.

Но Кэй заартачилась и идти отказалась, якобы ей очень надо было с хозяйкой поговорить. Он понял – уламывать бесполезно. Выгонят. Говорить они будут наедине. С трудом сдержал разочарование: он ведь на самом деле не шлюх хотел, а ее, да так, что для других в мыслях места не оставалось. И не когда-нибудь, а сейчас, пока не перегорело. Она конечно же все это почуяла, взглянула искоса, усмехнулась. Неужели дразнить его нравится? Ну так всегда пожалуйста, ему не жалко. Даже рад: выходит, ей не все равно...