— «Эта лекция посвящена эпохе возрождения или Ренессансу…»
Я поправила наушник и продолжила стремительно идти сквозь толпу, слушая лекцию об искусстве.
Поступать буду в этом году, в прошлом не получилось. Провалялась в болезни после аварии, память совсем плохая. Нет, не то чтобы я не запоминала, наоборот - схватывала всё налету. Но не помнила, что было в прошлом, амнезия.
На телефон пришло сообщение от Мими:
— «Встретимся в нашем любимом бутике через час. Батюшка у вас нынче фуршет изволили забабахать».
Я рассмеялась.
Мими смешная. Она учится на четвёртом курсе академии изобразительных искусств. А я только думала туда поступать. Моя лучшая подруга последние полгода. Ну с тех самых пор, как я вышла из больницы без памяти, слабая и немощная. Приехал встречать папа, и его лучший друг с дочерью Мими.
— «Отлично», — отправила я ей.
Поправила наушники и пошагала дальше, виляя бёдрами, обтянутыми узкой юбкой-карандаш, цокая высоким каблуком. И нравилось мне идти так – груди под блузкой чуть прыгали, русая коса за спиной из стороны в сторону болталась.
Город весной становился более шумным. Я все изменения остро воспринимала, словно это мой первый год жизни. Всё ново, невероятно ярко и красочно.
Зимой такого не было. А сейчас строительные работы под открытым небом, праздники, мероприятия разного толка. Кафешки летние террасы уже открывали. Транспортный поток похож на неуправляемую стихию. Пробки на дорогах, сигнальные гудки, бьющая басами музыка из открытых окон.
И любовь. Весной всем хотелось любви. Девушки оголялись, пацаны приободрялись. И я ловила своей попкой мужские взгляды.
Мне хотелось быть на виду, мечтала удивлять, вдохновлять и что тут греха таить, возбуждать.
Моя красная машинка припаркована не там, где нужно, а там где побольше пространства для манёвра, поскольку с парковками у меня ещё не очень. Но парковалась я два часа назад, а теперь меня припёрли со всех сторон. Придётся постараться, чтобы выехать.
Сумочку с пакетом положила в багажник и села за руль. Отключила лекцию и телефон поставила заряжаться.
— Не спеши, Лагода, — пристегнулась ремнём безопасности. — Не спеши. Сейчас заводим, — я завела машину, — аккуратно снимаем с парковки, — диктовала я себе алгоритм действий. — Теперь плавно выжимае…
Хлоп!
Неожиданно дёрнуло машину. Резкий толчок вперёд. Мою грудь сжал ремень безопасности. Я ухнула, наткнувшись на руль. Не сразу сообразила, что произошло. А потом поняла, что мне в зад кто-то въехал.
— Заглушаем машину, — тихо, напевно шептала я, подхватывая свой телефон. — Ставим на парковку. Отстёгиваем ремень безопасности и стараемся не сожрать придурка, который сделал это с нами.
Он уже выскочил из своей чёрной жуткой машины. Такое чувство, что его транспорт пытался поглотить мою маленькую красавицу. Радиаторная решётка внедорожника напоминала скалящиеся зубы, которые нависли над багажником моей машинки.
— Будем мешать или пусть спариваются? — заржал молодой мужик, глядя как сливается наш транспорт.
Я ртом глубоко вдохнула, наполненный углекислыми газами и различными запахами, городской воздух. Медленно выдохнула через нос, сделала движение рук от лица к животу. И только после этого маленького ритуала посмотрела на придурка.
Высокий жилистый мужик в кожаной куртке и потёртых джинсах жевал жвачку и смотрел на меня большими серыми глазами. Взгляд хлёсткий, пронзительный и наглый.
Внешность заурядная. Не понравился мне и сразу взбесил. И мне пришлось проделать трюк с дыханием ещё раз.
— Ты тут медитировать надумала? — усмехнулся он. — Что говорю делать будем, тормозная? У тебя права, страховка есть? Давай показывай, — и руку протянул. — Слышишь, дамочка?
Идиот подошёл ко мне ближе, и я сделала вид, что в его тянущуюся ладонь плюнула.
— Тьфу-тьфу.
И глаза подняла, ехидно усмехнувшись.
— Если у тебя прав нет или с документами на машину не порядок, то ты нихрена с меня не возьмёшь! — Он убрал руку. — Поняла?!
И улыбался так, словно провоцировал меня на скандал.
У него белые ровные зубы, с чуть вытянутыми клыками.
— Шибанутая, может врача вызвать? Тебя тряхнуло что ли? Или ты по жизни такая упоротая? — он пытался заглянуть мне в глаза.
— Это тебе надо вызвать ветеринара, собака сутулая, — сквозь зубы процедила я.
Он перестал жевать, улыбка медленно сходила с его лица. Большие, необычного холодного цвета глаза прищурились. Он посмотрел на меня исподлобья. Широкие тёмные брови, русая шевелюра и губы… Обалденные, живописные, с красивым контуром…
Но взгляд, конечно, портил всё лицо. Нифига я не ошиблась, точно на зверя похож.
Два шага от меня сделал:
— Что за бабы пошли, суки. И опять какая-то агрессивная.
— Я после этого сука, — сказала сама себе, глядя в сторону.
— Машина-то хоть твоя, Тысяча за одну ночь? Наотсасывала, — он пощёлкал пальцами недалеко от моих глаз. — Ты меня слышишь?
— Да, слышу и хочу предупредить, что закон на моей стороне…
— Загон на её стороне, — в нос проговорил он. — Может, по-хорошему расстанемся. Я могу предложить тебе прекрасный секс.
— А почему не жениться? — издевательски поинтересовалась я. Фыркнула как можно эффектней, скривив губы, чтобы он увидел насколько мне противно его предложение.
— Э, нет! Думаю, не родилась ещё та женщина, на которой я женюсь.
— А если покормить и привить?
Он вошёл в лёгкий ступор, а потом залился смехом, сквозь который подвывал.
Это выглядело дико, похуже, чем моя дыхательная гимнастика с движением рук.
— Не, красотка, могу только тебя в рот дать.
— Поняла, и начал ты с машины. — Я указала на то, как его внедорожник пытался забраться на мою бедную красную машинку. — Но отсасывать будешь либо у себя лично, либо у моего отца.
— Ох, ты! — ядовито усмехнулся. Блистала его улыбка, щурились хищные глаза. — То есть ты папина дочка.
Дом Святодара Вольхи располагался за городом, прямо в лесу.
Место, конечно, великолепное. Мне очень нравилось здесь гулять.
Папа сказал, что достроили этот домат
, как только я попала в аварию. Я всё спрашивала подробности, а он молчал, остальные не знали. От прошлой жизни даже фоток не осталось.
И было у меня подозрение, что папа украл меня у староверов, которые живут далеко от цивилизации. Просто откуда такая пропасть между мной и новыми технологиями. Кроме того, мне потребовалось два месяца, чтобы вытравить из себя старославянскую речь и оканье.
В паспорте место рождения: город Москва. Ладога Святодаровна Вольха. Двадцать шесть лет.
А на поверке, только жить начала.
Был ещё вариант, что моя авария как-то связана с его бизнесом. Так скажем, папочка у меня делец, и ему обязательно нужно зарабатывать деньги.
Он переехал сюда ни один, именно с Потаповыми. Очень быстро развернулись, вначале в городе жили, работали, а вскоре купили дома в маленькой деревеньке. Поставили однотипные коттеджи, а папа не поскупился и особняк забабахал.
Я предполагаю, что они приехали не с пустыми руками, откуда-то издалека.
Хронологию событий всё никак не могла выстроить. Папа строго попросил не спрашивать. Так может я пару лет лежала без памяти в больнице?
Очнулась я уже здесь, в доме отца.
Вот если скажет кто: «родительский дом», я буду представлять большой коттедж с жёлто-белым фасадом, с окнами зеркальными, отражающими лес, что через дорогу стеной и за домом прямо к забору подступал. Перед домом лужайка, от неё дорожки убегали, с низкими фонариками, к пяти хозяйственным постройкам, они удивительно красивые - в традиционном стиле.
С правой стороны дом соседей, но его не видно из-за густых ёлок.
А ещё была река.
Если дорогу асфальтовую перейти и между густых еловых лап по тропинке спуститься в чащу леса, то можно найти просто фантастическое местечко. Где между ольхой и берёзами, соснами и свисающими зарослями папоротника, текла речушка. Даже можно назвать ручьём. Такой маленький, хрустальный, чистейший.
Конечно, здесь лучше, чем в больнице. И папа забрал меня сюда до того, как я очнулась.
Я даже помню этот день. Попыталась сесть на кровати, свесила свои бледные тощие ноги на пол. Справа дверь на балкон, тогда была осень, клубился белый туман между золотыми деревьями.
Папа сидел в большом кресле напротив камина и что-то читал в своём планшете. Посмотрел на меня и улыбнулся:
— Здравствуй, Лагодка. Что снилось тебе, моя родная?
Он так мягко назвал моё имя, я рассмеялась сквозь слёзы от невыносимого потока эмоций: счастья безграничного и радости.
Родная. И он родной. Близкий.
Я встала на слабые ноги и сделала первые шаги. Папа откинул планшет и, упав на колени, протянул ко мне руки.
Святодар очень крупный мужчина, я в его присутствии чувствовала себя маленькой девочкой.
Со мной на руках Вольха вышел на балкон:
— Лагода Святодаровна, — обратился он ко мне. — Этот мир для тебя, девочка. Живи и наслаждайся.
Адаптация была тяжёлая, я говорила странные слова, не понимала никаких гаджетов, вылетело из головы способность рулить, а может я и не умела. Через пару месяцев вроде перестала бояться включающегося самостоятельно света.
Мучительно привыкала, несладко было. Папа поддерживал, у нас с ним невероятно доверительные отношения. Мими тоже молодец, помогала во всём. И Толик. Тайно влюблённый, потом явно влюблённый, привязывал к этому дому, деревне и миру в целом.
Друзья нужны, ведь папа всё время занят. Смеялся и говорил, что клан надо кормить. Да, вот этих Потаповых, Шатуновых, Медведевых и куча другого народа, все они жили в одной деревне и работали на одном предприятии.
Поэтому ничего удивительного, что папа так высказывался, действительно настоящий клан.
Отношения хорошие, конфликтов ни разу не видела. Все трудоголики, работали в одном ключе.
И на праздники собирались вместе. Именно в нашем доме.
Восемнадцать комнат и колоссальный торжественный зал с паркетом, каминами и окнами от пола до потолка. Там ещё люстра хрустальная появилась две недели назад.
Четыре горничные со своими семьями жили неподалёку, и почти круглые сутки кто-то присутствовал в доме. Охранники, повара, завхозы, их дети.
Но в доме всегда тишина. И на фуршетах музыка очень спокойная. У нас свои музыканты. "Великолепный" октет, как лажу играли полгода назад, так и играют фигню до сих пор. Слух режет, поэтому я не очень люблю, когда они выступают, и прошу, чтобы музыку включали. Так лучше.
А то всем местным дарованиям медведь на ухо наступил.
****
Мими настаивала на красном платье, но я выбрала себе по душе.
Синий шёлк, а сверху лёгкий, прозрачный голубой шифон. Складками ткань на груди и держалась на тонких лямках. Подчёркнутая талия, юбки чуть ниже колен. Я словно облако в нём, невесомая и парящая.
Худоба, но при этом красивые формы тела.
Я убрала белокурые волосы в высокую причёску. Открылась тонкая длинная шея. На неё я повесила бусы, которые подарил мне папа. Натуральный жемчуг: одна тонкая ниточка опоясывала шею, вторая свисала у острой ключицы, и третья падала прямо на вздёрнутую грудь.
Спустилась по узкой лестнице к чёрному входу. На кухне готовили, и приглушённо смеялись наши поварихи. Пахло восхитительно: жареным мясом, овощами и сладостями.
Я прошла в столовую, она располагалась рядом с торжественным залом, и вела в зал двустворчатая дверь, она пока была закрыта.
Длинный стол от входа уносился к приоткрытому окну. Залетал весенний ветерок и шевелил скатерть, которая светилась белизной. Полупрозрачный тюль летал на потоках, и я была такая же лёгкая, как и он.
Подвижная, гибкая, без пуант, я встала на носочки. На цыпочках подошла к столу. Стоя на одной ноге, другую вытянула назад, прогнулась и с лёгкостью вскочила на стол.
Я делала шене – поворотные движения на каждой ноге. Быстро передвигалась по столу. Не задев ни одной рюмки, ни одной вилочки, крутила фуэте. И в конце стола я сделала поклон, а потом выгнулась назад, прихватив свою ногу руками.
— Вот оно что, — усмехнулся он, разглядывая моё платье. Именно платье. — Папочки Вольхи дочка, удивительно даже. Неожиданно.
— Что ты здесь забыл? — не то чтобы я испугалась, скорее мне вдруг захотелось сделать то, что нужно было сделать там, на дороге.
— В гости заглянул, — он облизнул свои залипательные губы. — На тебя посмотреть, себя показать. Вдруг ты передумала и хочешь в рот получить. Костлявка, хочешь? Почему такая тощая, тятька не кормит?
— Ну и урод же ты, — возмущённо прошептала я, сделала шаг к нему.
— Я красавец, понравился ведь тебе.
— Если мама сказала, что ты красавец, это необязательно правда, мудак. Какой же ты мудак! И что ты себе позволяешь в чужом доме?
— Злю тебя, а ты злишься. Это забавно. — Он начал пятиться вдоль стенки. — Женщина, я вас боюсь, не надо так на меня смотреть плотоядно.
Я сделала ещё небольшой шаг к нему.
— Несмелый какой кавалер, — усмехнулась.
— Вдруг ты мне понравишься, и я решу, что у папочки в доме тебе слишком плохо, а хорошо будет только у меня.
Он сделал резкий рывок в мою сторону, чтобы поймать.
У меня с реакции всё в порядке, она у меня сверх нормы, на пределе человеческих возможностей. По крайней мере всё, что падает, поймано в полёте, и я сама не падаю никогда.
Хотя моё «никогда» распространяется только наполовину года жизни. Но руки его мимо меня пролетели. Я изогнулась и не упала со своих каблуков, накинулась на него. Вцепиться в шевелюру не получилось, слишком коротко острижены волосы.
Зато он меня за причёску ухватил. За самый пик «башенки в кудряшках». Три часа работы!
Пытался оттянуть меня от своего лица, но волосы распустились, и ничего у него не получилось, он в них запутался.
В короткой борьбе я всё-таки достала зубами его нос и вцепилась со всей силы. Мне показалось, даже слышала, как хрустнул хрящ. Это было бы вообще великолепно! Исцарапала ему лицо, и он просто нагнулся к полу вместе со мной.
— Тварь бешеная! — заорал он. — Зараза!
Ударив меня в живот, отшатнулся в сторону.
— Вот ведь стерва, — закрывал нос рукой. — Блядь, только глазом моргнул, ну ты чумная.
Я мигом отползла в сторону и на ноги поднялась.
Волосы упали ниже пояса. Урод усмехался, исподлобья смотрел на меня.
— Нормально? Ещё хочешь, ушмарок?! — крикнула ему.
Он залился раскатистым хохотом.
Да он ненормальный! Это настоящий псих! Как я сразу не догадалась. Ладно я, хотя бы умею сдерживать свою агрессию, а этот... Он так смеялся – зловеще, пугающе. И кидало меня в дрожь. Люди без тормозов могут делать страшные вещи. Они порой не отдают себе отчёт. И тогда…
Его надо изолировать!
В коридор ввалился Толя вместе с друзьями. Это такая глобальная компания – два на два и в пять персон.
— Лагода?
— Лагода, — эхом повторил незнакомец.
— Это он! — на грани слёз закричала я. — Он разбил мою машину, гадости мне говорил.
Пацаны отделили меня от мужика своими широкими спинами.
— Привет, братва, вы зря вообще затеяли…. Это я к бате вашему пришёл на разговор, а не к вам. Одно неверное движение в мою сторону, хреново будет, — он говорил на удивление спокойно, поражал излишней самоуверенностью.
Но всё же инстинкт самосохранения работал, рассчитал свои возможности и отходил спиной от нас.
— Война, — жутковато шипел он. — Хотите войны, неуклюжие?
Я просочилась между парнями и встала вперёд. Гад медленно пятился продолжая прикрывать нос пальцами.
— А тебя всё равно трахну, поняла? Я своё всегда беру.
Пригрозил мне пальцем и ушёл.
— Охренеть, — выдохнул один из парней. — Нежданчик. И сколько с ним бойцов приехало?
— Я шестерых видел, — сказал Толя.
От его голоса, пропитанного страхом, у меня мурашки по коже побежали.
То есть они догадывались, кто это, и опасались.
— Эти уроды всегда возят с собой девять бойцов, значит трое где-то на нашей территории. Камеры все посмотрите и найдите их, — прошептал один из товарищей.
— Да, девятого надо найти, он как всегда, самый сильный, наверняка.
— Чёртовы ублюдки!
Они начали расходиться.
Толя вроде тоже сделал несколько шагов от меня. Но когда парни скрылись, вернулся
— Сильно навредил? Что он тебе сделал, Лага? Говори быстро!
Толик тряс меня за плечи, и я поняла , что это больнее, чем удар мне в живот.
Как тот гад меня ударил мягко: вроде почувствовала, вроде нет.
Я нервно избавилась от рук Толи.
— Кто это?! — закричала на него, не давая здоровым ручищам меня обнять. — Слышишь меня, говори, кто это такой?!
Он смотрел на меня грустно и молчал. А потом тяжело вздохнул, будто ему в этот момент мешал весь его вес.
— Враги твоего отца и всего нашего клана.
****
Я хожу на курсы в университет, ещё у меня десяток разных клубов. Это я к тому, что общаться приходится не только с соседями, но и с другими людьми. И я, конечно, многое понимаю. У моего папы достаточно крупный бизнес. И появился он, в буквальном смысле, на ровном месте.
Рейдерские захваты – папин конёк.
Отжатый бизнес и другая жесть.
Особо не распространяюсь, но папа мой откровенный бандит. И все, кто живут вокруг – группировка. Клан. У нас в принципе всё законно в бизнесе. Как обычно, но мы же всё понимаем: бумажки – одно, отчёт – другое, настоящее состояние дел – третье. Я особо не лезла. Но папа сейчас очень напряжён, потому что хочет получить некую строительную компанию. Ещё вчера я случайно уловила его возмущённую речь. Не то, чтобы я подслушивала, просто в доме тишина, а у меня слух хороший. Не особо и стеснялся папа. Он создал некую компанию, отжал у людей, вложился, развернулся, раскрутил полностью и теперь его фирма принадлежит каким-то собакам. Обязательно надо спросить, не сутулым ли.
Я встала на балкончике второго этажа, разглядывала публику внизу. В этот раз гостей набился полный зал. Чтобы не было душно, открыли стеклянные двери в сад, он пропадал в сумерках. Поддувал прохладный ветерок.
— Вынудил, Вольха, вот и пришёл, — сказал Серпень и кинул взгляд на меня. — Зачем бизнесу нашему мешаешь?
За его спиной собиралась бригада: высокие широкоплечие, настоящие хищники, прямо чувствовалось, как давили морально.
Мне становилось неуютно. Я пряталась за папу.
Папа-стена, ему точно не страшно.
— Это мой бизнес. Естественно, ты обо мне слышал, дружок, хотя разными дорогами мы ходили. — Папа смеялся, и мне не нравился его голос. Он так никогда со мной не разговаривал. И даже со своими партнёрами. Как будто подменили папочку. Злобно басил. — Я это предприятие создал, я его поднимал. И мне не было бы так обидно, если б пользовались те, для кого я старался. Но ни одного из моих бывших товарищей в живых не осталось. Вы, стервятники, пришли, оставшихся выгнали и себе дело забрали.
— Я никого не выгонял, они мои, и на меня работают. Это принадлежит нам. И то, что когда-то ты был одним из нас – сущий позор. Ты свалил, твоих товарищей жалко, но нас много, почему добро должно пропадать?
— Серпень, вы уходите в Лес, я знаю это. Какого хрена пришёл?
— Я пришёл забрать своё. Ты играешь в опасные игры, — с нездоровой улыбкой, Серпень сузил глаза, прожигая отца взглядом. У него неожиданно появились глубокие морщины. Хотя минуту назад выглядел пацаном лет двадцати пяти, а теперь взрослым мужчиной. — Ты прав, я пришёл увести свой народ, я не особо держусь за этот город и вообще за это место, оно нам не нужно, — он неожиданно опять перевёл взгляд на меня, и по телу пробежали мурашки.
Я такая смелая за спиной папы, неожиданно струхнула по-взрослому.
Какой же страшный этот Серпень, какой он необычный и пугающий.
— А что, Вольха, давай породнимся. Лагода не хочет кроватку мне согреть?
Оторвал от меня взгляд и опять на лице появилась жуткая, хищная ухмылка.
— Не хочет, — спокойно ответил папа.
— С какого хрена ты притащил её сюда, прямо мне под нос, красивую такую? Ещё и папочкой назвался…
— Заткнись, — рявкнул Святодар. — Роднее Лагоды у меня нет никого.
— Ну, это понятно, — Серпень начал отходить назад, потому что я прямо физически почувствовала, как звереет мой папа.
Если честно, только один раз, я видела его в настоящем гневе. Неизвестно кто тогда больше испугался: провинившиеся работники или я, которая стала случайной свидетельницей того разгона.
— Не получится у нас по-хорошему, Серпень. Предприятие, на котором вы сидите, мне принадлежало и будет принадлежать. Я вас затравлю. Вы у меня выть начнёте, твари. Шакалы, пришли и думаете, что мы вам не ответим.
— Вольха, немного ли ты себе позволяешь? — пробасил здоровый мужик за спиной Серпеня. — Ты хоть понимаешь, кто перед тобой стоит?
— Волчара позорный, — усмехнулся Фёдор Андреевич.
— Война так война, — Серпень подмигнул мне. — Давай Лагодка, мякотку свою кому попало не отдавай, а то я тебя грохну.
— Не сможешь, — усмехнулся папа.
— Много говоришь, Вольха. Лагода, далеко не уезжай.
Серпень махнул мне рукой.
Они отворачивались и медленно уходили. Никто не препятствовал. Последним уходил долговязый мужик, которого назвали Девять.
Даже когда они исчезли, в воздухе остался яркий запах леса и мёда.
— Они только тявкать умеют, — сказал Фёдор Андреевич, хмурился. Дети как один на него все похожи, что Мими и Толя, младшие, что куча старших.
— Но ты посмотри, а в дом к нам входят, рожи свои показывают, — сказал ещё один сосед.
— Перебить их всех.
— Ох, не ошибиться бы, други, — папа провёл ладонью по своему лицу. — Опасный это народец, говорят одно, думают, другое, путают на третьем, а что делают, не уловишь.
— Но у нас есть ты, — посмеялся Фёдор Андреевич, похлопал папу по плечу. — Ты их как облупленных знаешь.
— Поэтому постараюсь ошибки не совершить. Собирайте наших, к девочкам охрану приставьте, — спокойно сказал папа.
Почему страшно и в то же время невероятно волнующе? Мне нравился накал страстей. Не хотелось спрятаться, а наоборот желательно оказаться в гуще событий.
Вот я побывала, мне понравилось. Очень интересно кто кого.
— Лагодка, пойдёшь ли пострелять? — спросил папа с улыбкой, как будто не было только что никаких бандитских разборок.
— Нет, пап, я хочу порисовать.
— Только не голодай, кожа да кости.
— Неправда, — надулась я.
Папа, с усмешкой, поцеловал в макушку и отпустил.
Относительно Мими и Толика я конечно тощая, относительно балерин – не в форме.
****
Моя комната в папином особняке располагалась над гаражом и центральным входом. Её никто не захотел брать, подсунули мне. Словно меня волновал шум. Наоборот, я всегда видела кто приехал, жизнь нашего дома как на ладони. И дорогу, через которую перейдя, можно спуститься к ручью, тоже видно из моего окна.
Ещё я не всегда по вечерам включала свет в комнате. Когда открыты окна, часть комнаты заливал холодным светом фонарь с улицы. Не мои предпочтения в стиле и оформлении выполнены в этой спальне, я бы в жизни не выбрала такие яркие, кричащие краски для стен. Жёлтенькое, ярко-розовенькое. Будто я девочка шести лет. Ну, может папа меня такой и воспринимал.
А так комната просторная, с высокими потолками и красивой мебелью. В комнате низкая, уютная кровать, с пушистыми подушками и одеялом. Камин рядом и балкон. Особое внимание уделено месту для хранения одежды и аксессуаров. Занимал гардероб изначально половину комнаты, но я быстро урезала его, стену перенесли, чтобы выделить место для моей мастерской.
Моё творческое пространство, где я воплощала свои идеи и создавала произведения искусства, которые в современном мире, как сказала Мими, никому особо не нужны.
Стол и мольберт у большого окна. Творческий беспорядок, так понятный мне. Палитры с красками, кисти различных размеров, холсты и другие материалы, казалось, раскиданы. Но это не так.
Я подошла к своей последней работе и включила лампу над мольбертом.