Ангедония

Пролог

Гвен спотыкается.

Задевает босыми пальцами ног подол нижней мужской рубахи и падает прямиком на каменную лестницу, со всей силы приложившись челюстью о промерзший и неприветливый камень. Зубы бьются друг об друга, она точно разбивает ладони в кровь сначала от удара, а потом от попыток зацепиться за покатые старые ступени. Пытается как можно быстрее подняться на ноги, оглядывается и, едва не задевая подол снова, поспешно бежит выше.

Мужские ночные рубахи не должны быть такими длинными, но эта болтается на ней, как на ребенке. Ланселот всегда был выше многих своих товарищей.

Ей бы бежать вниз и на улицу; искать спасения в башне — идея просто отвратительная, но Гвен сжимает в правой руке ткань рубахи, приподнимая и скручивая вокруг ладони, и продолжает взбираться все выше и выше.

Ледяной ветер, гуляющий на лестнице, заглушает характерные звуки драки. Она не слышит собачье дыхание или рык. Страх заставляет не отступать, но саднящая ладонь, которой она придерживается за каменную стену, вдруг отдает резкой болью, и Гвен замирает.

Прислушивается.

Но ничего толком не слышит.

Он придет за ней. Он обязательно за ней придет, но сейчас ей нужно спрятаться.

Гвен отталкивается от стены и поднимается все выше, раня изнеженные ступни о сколы неровности высоких ступеней. Силы заканчиваются, она понимает это с каждой преодоленной ступенью все отчетливее. Паника, стучащая в голове, все еще достаточно сильна, но Гвен начинает замедляться, и вовсе не потому, что опасность миновала.

И тут, сквозь завывания ветра и гул крови в ушах, до нее доносится собачий рык. Да смилостивятся над ней духи… Кажется, он спустил псов.

В сплошной стене наконец появляется арка, и, пускай лестница уходит выше, Гвен ныряет в эту арку, ища защиты в небольшом чулане, когда-то использовавшимся для ведер и чистой воды. До нее доносится стук собачьих когтей по камню, животные преодолевают длинную лестницу прыжками, а дверь оказывается настолько невыносимо тяжелой, что в какой-то момент Гвен кажется, что та заперта.

Она слышит собак. Слышит все отчетливее, и страх начинает пожирать ее совершенно иррационально. Дверь все же поддается со скрипом старых и давно никем не смазанных петель, Гвен тащит ее на себя из последних сил и ныряет в помещение, едва не прищемив собственные плечи.

Сначала она прижимается спиной к тяжелой деревянной поверхности с множеством кованных деталей, дышит надсадно: вдох-выдох-вдох. А потом вдруг вспоминает, что она не подпирает дверь, совсем нет. Она поможет открыть ее собственным весом — и это осознание заставляет ее шарить по стенам рядом в поисках замка, засова, ржавого ключа. Хоть чего-нибудь, что поможет ей скрыться.

Засов находится, но сдвинуть его никак не получается: видимо, здесь давно никого не было. Гвен и сама никогда не заходила в эту башню, ни разу не поднималась по лестнице, но мало ли в Камелоте мест, куда еще не ступала нога королевы?

Саднящие ладони становятся красными от натуги — так сильно она давит на задвижку. Мелкие царапины жгутся, болят от соприкосновения с грязным металлом, но Гвен стискивает зубы и кряхтит, толкая засов. Тот наконец поддается, но до конца не доезжает.

Ей хочется кричать и плакать одновременно: то ли от боли в ладонях, то ли потому, что все же удалось закрыть дверь. Гвен и сама не знает, почему кажется себе такой слабой, уставшей и грязной.

Дверь оказывается достаточно массивной, чтобы практически не пропускать звуки с лестницы. Гвен прислушивается и кладет ладонь на грудь, пытаясь перевести дух. Пачкает следами крови, пыли и грязи рубаху Ланселота, но совсем этого не замечает.

Собаки ее не тронут. Они прекрасно знают ее запах, она даже несколько раз ходила на псарню и кормила их, так что они совершенно точно ее узнают. Псари никогда не морили их голодом, так почему же она так испугалась, когда услышала цокот когтей по камню и рычание?

Дыхание более-менее восстанавливается, по крайней мере, кровь не шумит в ушах, и тяжелые вздохи и выдохи не мешают прислушиваться к происходящему за дверью. Слышно плохо, мысленно Гвен ругает себя, что не устремилась выше по лестнице. Вряд ли бы у нее хватило сил добежать до вершины, да и разве там есть где спрятаться?

Она не слышит пробегающих мимо собак. Не слышит бряцания лат или оружия — да и с чего бы ей это услышать? Артур бы не стал звать рыцарей. Артур бы вряд ли опустился до такого.

И все же Ланселот до сих пор за ней не пришел.

Пусть подерутся, думает Гвен, присаживаясь на корточки и ежась от холода. Пусть подерутся, разобьют друг другу лица, а там, может, Артур и простит его.

Простит их.

Не станет же он в самом деле убивать Ланселота?..

Кто-то со всей силы бросается на дверь с другой стороны. Когти царапают по металлическим вставкам, дверь воет и скулит. Гвен вскакивает на ноги и невольно отпрыгивает в сторону. Еще бросок — скрежет когтей заставляет повести плечами и сжаться, настолько звук получается неприятным.

Не тронут, псы ее не тронут. Не тронут ли?

Артур никогда не пускал их в жилые залы, не имел особой слабости к щенкам и даже на охоту брал с собой пару-тройку гончих равнодушно. Гвен так вообще почти не интересовалась их жизнью на псарне. Что, если их регулярно морили голодом и пороли? Что, если у псарей под надзором не одни тонконогие гончие, но и более крепкие агрессивные твари, способные разорвать человека за доли секунд?

Глава 1

Гавейн

Искать Зверя с каждым разом становится все труднее.

Гавейн тормозит коня у лесной опушки; животное пыхтит и крутит головой, явно не радуясь неожиданному решению всадника. Топчется на месте, мелкие ветки и прочий лесной мусор трещат под копытами, но вскоре конь замирает, и Гавейн прислушивается к грохочущей тишине.

Ни птицы, ни дикие твари — никто не издает ни звука. Лес ощущается вымершим, а значит, он на верном пути. Главное — не позволить Зверю застать себя врасплох. В последний такой раз он лишился коня и едва не лишился ноги, на которую и завалилась грузная туша с распоротым горлом. Впрочем, конь — это еще не самое страшное, что можно потерять при встрече со Зверем.

Сумерки сгущаются, но глаза давно привыкли и не болят от нехватки солнечного света. Гавейн не ведет коня на саму опушку: если Зверь и правда неподалеку, в чем он почти уверен, незачем раскрывать свое местоположение раньше срока.

Какое-то время ничего не происходит. Даже ветер — и тот затихает. Неужели ошибся?

Треск сухой ветки. Из-за дерева в другом конце опушки показывается лапа, а затем между деревьями мелькает что-то черное и покрытое мехом.

Гавейн со всей силы бьет пятками со шпорой по бокам коня, тот взвизгивает и срывается с места. Не четко на черную мохнатую фигуру, но намного левее. Крик животного привлекает внимание Зверя намного лучше, чем если бы Гавейн закричал или начал размахивать руками. Теперь для коня главное — пережить погоню.

Прямоходящий Зверь, похожий и непохожий одновременно на волка или какого-то уродливого медведя, кидается прямиком за всадником. Скорее всего он не видит разницу между сидящем в седле мужчиной и лошадью, но Гавейну некогда задаваться вопросами об устройстве сознания монстра. Ему нужно загнать Зверя обратно в замок: туда, где за каменными стенами и закрытыми воротами, он больше не будет представлять угрозы для жителей соседних деревень. Пускай временно, пускай до следующего обращения. Все лучше, чем ничего.

Он пересекает лесную опушку и намеренно устремляется мимо дороги в самую чащу. Между деревьями и надеясь, что по пути не попадется внезапная яма, из-за которой конь споткнется. Подобная случайность может обойтись ему несколькими переломами, а коню — смертью. Вряд ли Зверь голоден, да и кровь животных никогда не была ему по вкусу, но порвать на части он может.

Передвигающийся на двух массивных лапах, Зверь продолжает преследовать его. Гавейн понимает это по рычанию и громким ударам, с которыми тот задевает сухие ветви деревьев. Оборачиваться ему без надобности — даже не становясь на четвереньки и не передвигаясь массивными прыжками, Зверь все равно не отстанет.

Не было еще случая, чтобы он прекратил погоню.

Чтобы отказался от жертвы, попавшейся ему на глаза.

Некоторым рыцарям это стоило жизни, и Гавейн старается не вспоминать их лица хотя бы сейчас.

До крепостных стен далеко. Пришлось рыскать по лесам в поисках обезумившего и вырвавшегося на свободу Зверя, когда он понял, что в городе тот не показывался. Держать его в амбаре больше не получится. Гавейн боится узнать число раненных и разорванных на части горожан, решивших вдруг выйти за стены по своим делам.

Петлять в сумерках по лесу получается плохо. Конь в мыле, конь почти в панике, когда огромная дикая тварь едва ли не хватает за хвост. (Отрезать длинные хвосты и гривы. Не оставлять Зверю возможностей.) Гавейн резко дергает поводья, заставляя коня под собой повернуть. Глухой удар, треск дерева. Он оборачивается на пару мгновений и замечает, как Зверь отталкивается от сломанного ствола крепкого дуба. Это дает совсем небольшое преимущество, но даже небольшое лучше, чем никакого.

Он должен дотянуть. Даже если загонит коня до смерти, все равно должен вывести Зверя из леса. А там уже его встретят. Там ему помогут и скуют разъяренную тварь.

Лес становится все гуще и гуще, за ветками и кроной деревьев стелется темнота, и в какой-то момент бегства Гавейну начинает казаться, что он заблудился. Троп нет, местность он не узнает, а Зверь ревет и продолжает погоню, не испытывая ни усталости, ни боли от того, как бьется о стволы деревьев, как ломает их всякий раз, стоит Гавейну резко уйти в сторону. Кажется, будто выхода из леса нет, а приближающаяся ночь не сулит ничего хорошего.

Гавейн не суеверен, но всякий на Авалоне знает, что ночью в лесу делать нечего.

Главный кошмар следует за ним с завидным упорством, скалится и клацает зубами, заставляя понукать коня и бить пятками по бокам, раня до крови и подгоняя.

Постепенно деревьев становится все меньше и меньше, уставший и обливающийся потом Гавейн выдыхает с облегчением, когда замечает сначала выход из леса, а затем и стены замка вдалеке. Не заблудился. Не останется один на один со Зверем в лесу.

Секундная вспышка ярости сменяется отчаянием. Тварь вдруг опускается на четыре лапы и следует за ним широкими прыжками. Конь взвизгивает, несёт, Гавейн хватается за гриву и оборачивается. Им не уйти.

Конем придется пожертвовать.

Мысль настолько четко формируется в голове, что он смиряется с ней, как с данностью. Горевать и жалеть некогда. Он пытается совладать с напуганным животным, наконец возвращает себе управление и направляет коня к выходу из леса.

Петлять становится проще, но и Зверь следует за ним быстрее. Массивные лапы сокрушают стволы деревьев, обращают их в щепки, и гул в ушах стоит такой, что этой ночью Гавейн точно не уснет. Впрочем, все на острове плохо спят с тех пор, как эта тварь начала рыскать в поисках добычи.