Ангел порочного круга

Глава 1

Матвей

― Матвей Глебович, кого из девушек предпочитаете сегодня? – управляющий клуба протягивает мне папку, где написаны женские имена буквами на арабский манер.

― Вон ту, которая возглавляет список и стоит тройную цену, – неужели он до сих пор не запомнил, что мне плевать на имена, главное, чтобы работала бесперебойно и на полную мощь. Усмехаюсь собственной аллегории.

― А, может, ты и ко мне подойдешь? – мой заместитель и партнер по бизнесу вновь недоволен, что я номер один. Всегда и везде. Салим оборачивается:

― Сергей Александрович, ваш выбор следующий. А это новенькая, Матвей Глебович.

― Ну, вот ее и давай.

― Мне тоже что-нибудь из новенького, – когда же ты перестанешь повторять за мной…

― На сегодня она одна.

― Ладно, тогда Эльвиру.

Вновь состроил недовольную рожу, а я демонстративно развел руками. Каждый раз пытается меня обскакать, но безуспешно.

― Сейчас мы подготовим девушек, и я приглашу вас.

Прекрасно. Откидываюсь на спинку дивана, который все еще пахнет салонной кожей. Беру в руку сигару, вдыхаю аромат табачных листьев и закрываю глаза. Музыка бьет по ушам, не давая расслабиться полностью. Вечеринка по поводу подписания контракта с очередным крупным клиентом, как обычно, переваливает за полночь и включает в себя клуб «Золотая лань», выпивку и женщин. Сейчас мне просто нужно трахнуть кого-нибудь и поехать домой, где я смогу наконец-то отдохнуть, без галдежа и надоедливых вечно заискивающих девиц. Голос Салима выдергивает из полусна:

― Девушки готовы. Матвей Глебович, вам в первую комнату. А вам Сергей Александрович, в пятую.

Даже в номерах я его переиграл. Отлично. Мне нужен хороший трах, как раз за тройную цену. Иду, предвкушая львицу. Облизываю пересохшие губы и открываю дверь. Брюнетка сидящая на углу кровати вздрагивает и поворачивается ко мне, прижимая к груди руки, сжатые в кулаки. Молилась, что ли? Привык немного к другому, но может, эта новенькая знает толк в хорошем сексе. Хотя начинаю сомневаться, подойдя ближе: опустила руки и вцепилась в матрас, будто это ее сокровище:

― Ты, чего на меня так смотришь? Можешь начинать раздеваться.

Взгляд такой, будто перед ней убийца, ей-богу. Провожу большим пальцем по губам, а смотрю на ее: сочные, налитые, ротик слегка приоткрыт. Думаю, что мы с ней договоримся. Вот только глаза становятся еще более испуганными:

― Не хочешь, я сам тебя раздену.

Обхватываю ее за талию и рывком стягиваю вниз. Так уже лучше. Она издает короткий стон. Узкое платье нелепого песочного цвета слегка задирается на бедрах, а под ним надеты обычные колготки, вместо чулок. Раздевание будет долгим. Но то, что она подо мной уже хорошо, хотя дышит так, словно пробежала стометровку. Снимаю галстук, не сводя с нее глаз. Когда начинаю расстегивать рубашку, она отворачивается и зажмуривает глаза:

― Послушай, я заплатил за тебя три цены, ты хоть посмотри на меня.

Никаких изменений, только вижу, как еще больше отворачивается, а руки сжимаются в кулаки. Провожу ладонью по ее колену и поднимаюсь к бедру, отчего она вся напрягается, а потом и вовсе издает всхлип, похожий на предвестник бабских рыданий. Беру ее за подбородок и разворачиваю к себе:

― Слушай меня внимательно, повторять не буду. Мне не нужна безмолвная кукла. Я не насилую женщин. Я их покупаю. Будь любезна, – растягиваю каждое слово, чтобы до нее дошло, что они пропитаны сарказмом, ― смотри на меня, как все шлюхи с любовью и обожанием.

На мои слова ее глаза наполняются соленой водой. Прекрасно.

― Может, за тройную цену ты решила разыграть спектакль?.. Я устал детка, деньги не заберу, только не строй из себя непонятно кого. Тебе сколько лет-то?

― Двадцать один, – еле слышно произносит и облизывает пересохшие губы, чем чертовски меня заводит. Оказывается, я люблю тихонь и недотрог.

― Ну, ты уже взрослая девочка. Посмотрим, чему научилась…

Накрываю ее нежное тело собой, одной рукой обхватываю грудь, а второй вновь поднимаюсь от колена к бедру. Готов уже разорвать на ней одежду, потому что нет сил сдерживаться. Поцелуями покрываю мягкую кожу шеи. Опять слышу всхлип и чувствую, как ее рука упирается мне в живот. Не то она делает, совсем не то…

― Не надо, пожалуйста…

И говорит совсем не то… Приподнимаюсь, тяжело дыша и смотрю на нее в упор:

― Ты что творишь?

Она в каких-то мелких конвульсиях начинает отрицательно мотать головой и смотрит на меня огромными глазами цвета Каспийского моря. И снова всхлипывает:

― По-жа-луйс-та…

― Черт! – отскакиваю от нее, как от прокаженной. Брюки готовы пойти по швам, а мне приходится сдерживаться из-за какой-то бабской истерики по совершенно непонятной причине. ― Уходи отсюда! Скажи Салиму, что я недоволен. Пусть явится.

Быстро встает с кровати и отходит к двери по стенке, не сводя с меня своих прекрасных глаз. Зря она это делает. Ох, зря… Разум мутнеет от ее округлых бедер, которые она пытается прикрыть коротким платьем. Еще немного и я за себя не ручаюсь.

― Не забирайте деньги, пожалуйста.

Ее голос и жалобный текст, проскальзывают в мой разгоряченный мозг, давая ей возможность уйти:

― Убирайся! Деньги не заберу.

Выбегает из комнаты, а до моих ушей доносится фраза «господи, спасибо». Ну, Рустам, я с тебя три шкуры сдеру за такую подставу.

Глава 2

Черт бы побрал эту девчонку, понимаю, что хочу ее с какой-то звериной жадностью.

― Черт!

Открываю окно и вдыхаю холодный ночной Питер, который хоть немного отрезвляет во всех смыслах. Стою несколько минут и успокаиваюсь. Нормально. Хотя пьяные голоса завсегдатаев клуба превращают только что свежий воздух в городской смрад. Беру телефон, но не успев набрать номер Рустама, слышу стук и голос Салима:

― Матвей Глебович, мне очень жаль, что так вышло. Мы взыщем с новенькой штраф, а…

― Нет.

― Что?

― Я сказал нет, – отвечаю спокойно, не поворачиваясь, ― Пришли другую. А штраф нужно взыскать с тебя за отвратительный рекрутинг.

― Но Матвей…

― Я сказал все, что хотел. Займись своими прямыми обязанностями, – слышу, как захлопывается дверь, и закрываю окно.

Почти сразу же в комнату заходит блондинка в красном платье и прямо с порога подмигивает, провокационно облизывая губы. Вот с этой мы быстро найдем общий язык. Подходит ко мне, и повернувшись спиной, подставляет молнию, чтобы я расстегнул. Слегка провожу пальцами по лопаткам и слышу приглушенный стон из ее уст. Наученная девочка, вот за это я уважаю Рустама – его девочки выше всяких похвал. В памяти всплывают глаза тихони и я зависаю на несколько мгновений, чем вызываю недовольство спелой клубнички. Она начинает тереться о меня своей попкой и почему-то жутко выбешивает этим. Сам не понимаю, что со мной происходит, поэтому без лишних слов разворачиваю клубничку к себе и с силой надавливаю на плечо, указывая, чтобы опускалась на колени.

― Может, сядете в кресло, Матвей Глебович?!

Улыбается и наигранно облизывает губы языком, полностью открывая инструмент своей работы. В штанах резко становится тесно:

― Да, так будет лучше.

Берет меня за руку и усаживает в кожаное кресло. Сама садится на четвереньки, кладет под колени мягкую подушку и смотрит на меня с таким обожанием, что я невольно начинаю смеяться. Люблю наблюдать, когда люди стелятся, выискивая для себя косточку посочнее и место повыгоднее. Кладет ладони на мои ноги, и я откидываюсь на спинку кресла, закинув руки за голову. Чувствую, как она расстегивает ремень, затем ширинку и дотрагивается холодными пальцами до моего члена, морщусь, но теплый гостеприимный рот этой девочки заставляет забыть ее оплошность. Ощущаю, как она старается, играя всем, до чего может дотянуться ее язычок. Начинаю надавливать в такт ей на затылок, чтобы старалась еще лучше. Способная девочка, нужно будет удвоить…

Усердные причмокивания разрубает женский крик, мое сердце начинает колотиться с бешеной скоростью, в мозг врываются воспоминания о тихоне, и я понимаю, что крик принадлежит ей. Вскакиваю с кресла, отталкивая девицу и пытаясь на ходу застегнуть ширинку с раскаленными от возбуждения венами. Вылетаю из комнаты и начинаю прислушиваться. Громкая музыка давит, но слышу, что тихий плач и приглушенные крики раздаются из комнаты номер пять. Скотина! Врываюсь туда, вижу, как он нависает над тихоней, запустив одну руку под подол платья, а второй зажимает ей рот. Рывком откидываю подонка, потом хватаю за грудки и придавливаю к стене:

― Какого черта, ты делаешь с ней? – тело просто вскипает от ярости, еле сдерживаю себя, чтобы не врезать по его пьяной роже.

― Э-э-э-э… Матвейка, ты чего? Эта сучка мне губу прокусила!

― Матвейкой я был в детском саду, а сейчас я Матвей Глебович, паскуда!

Только сейчас замечаю, что по его бороде сочится красная змеевидная полоска.

― Ну, не горячись, Матвей Глебович, – пытается одернуть мои руки, но я не даю спуску.

Давно! Давно! Нужно было разобраться с тобой. Замечаю краем глаза, что тихоня забилась в угол комнаты и сидит там, поджав колени к груди, а ее глаза видны мне даже отсюда – широченные с отпечатком ужаса. Хотя какой ужас – обычная потасовка. Сергей сдергивает мои руки и начинает ржать:

― Ты что увлекся шлюхой? Не ожидал, что опустишься до такого, Матвей Глебович.

Оборачиваюсь и взглядом припечатываю его обратно к стенке. Мразь! Глаза застилает гнев, но понимаю, что дал ему фору, отвлекшись на девчонку. Делаю шаг назад. Отряхиваю руки, показывая, что замарался о него. Подхожу к девчонке и хриплю:

― Хватит трястись! Вставай.

Она смотрит так, что я начинаю утопать в ее глазах и плевать, что они наполнены страхом. Утопаю в волнах Каспийского моря. Вот, черт! Протягиваю руку, а она вжимается дальше в угол.

― Не понимаешь, что девочка с тобой не пойдет? Уверен, что сучке понравилось быть наказанной.

Руки сжимаются в кулаки, и я готов размозжить этого урода, как букашку на ветровом стекле. Собираюсь сделать шаг, но ощущаю, что руки касается что-то холодное и дрожащее, рефлекторно оборачиваюсь и вижу, как тихоня тянется своей рукой. Сглатываю и раскрываю ладонь, предлагая опору. Встает и тут же отнимает руку, будто я включенный утюг.

Поворачиваю голову к Сергею, вижу, как он кривится, и ощущаю себя победителем. Все было бы, как всегда, только сегодня я слышу мокрое сопение за спиной, которое выбивает из-под ног привычную почву.

Глава 3

Беру ее за запястье и тяну к двери. Урод преграждает дорогу:

― Не, не, не, Матвей Глебыч, я за нее полштуки зеленых заплатил. Слушай, ну, отдай мне ее, а? Где это видано, чтобы шлюха кусала своего господина?

― Брызгалов, тебе чердак лечить нужно! Султан Сулейман, твою ж мать…

Достаю из кармана брюк бумажник и кидаю в него все, что есть из зелени. Ловит и пересчитывает. Как всегда, мелочный.

― О, да вы щедры сегодня, босс.

― Избыток вычту из твоих процентов. Не обольщайся.

Хватаю тихоню за руку и выталкиваю вперед себя. Все это время она продолжала сопеть за моей спиной. То ли меня это раздражает, то ли возбуждает, то ли что-то третье…

Хотя нет, ее зареванные и испуганные глаза приводят меня в ярость. Скотина!

― Пошли! – вновь хватаю ее за запястье и веду в первую комнату. Уж, очень интересно узнать, что такая скромная девочка забыла в «Золотой лани».

― Я с вами не пойду, – начинает упираться, пытаясь второй ледяной и дрожащей рукой высвободить ту, что в моем захвате.

― Хочешь обратно к нему? – поворачиваюсь и наблюдаю, как глаза заполняются страхом. Опять отрицательно мотает головой, словно в мелких конвульсиях. ― Тогда смелее шагай.

― Я не хочу. Пожалуйста! – передергивает от ее вечного «пожалуйста».

― Успокойся. Я ничего с тобой делать не собираюсь. Против твоей воли.

Указываю на дверь, отпуская руку. Слышу затяжной всхлип, поворачиваюсь: трет запястье и сжимает-разжимает пальцы, будто я ей кости переломил. Не мог же?.. Замечаю багровый браслет на руке. Она не только тихоня, но и неженка к тому же.

Собираюсь подтолкнуть ее в комнату, но в уши врезается грубый бас:

― Всем оставаться на своих местах!

Вижу, как в клуб забегает с десяток омоновцев. Твою ж мать. Сегодня день богат на сюрпризы. Тихоня повернулась ко мне, и я прочел в ее глазах немой вопрос «Что делать?» Вот училась бы в школе хорошо, знала бы, что на этот вопрос нет ответа. А, похоже, училась плохо, раз здесь оказалась.

― Придерживайся меня.

Теперь она мотает головой в конвульсиях в знак согласия. Ну, хоть какие-то перемены.

Вокруг замельтешили люди в черной форме с четырьмя буквами на спинах. Какой-то мудак толкнул тихоню в плечо, но она стойкая, лишь пискнула. Из комнат начали вытаскивать полуголых девиц, которые визжали, как свиньи и таких же мужиков, которые еще сегодня днем восседали в кабинетах с табличкой «босс» или «заместитель».

― Руки поднял! Вперед!

Меня пихнули в спину в направлении зала. Тихоню я вел за собой, невзирая на приказ о поднятии обеих рук. Поднимал ее руку вместе со своей, она не сопротивлялась. Брызгалова тащили под руки два омоновца, потому что эта пьяная скотина, уже успел отключиться.

Какая же падла донесла на Рустама? И в чем именно причина облавы – непонятно. Его клуб элитный и даже городские чиновники здесь нередкие гости.

Салима и всех девиц выстроили в ряд, приказав держать руки за головой. Остальным гостям заведения предложили опустить руки и присесть: мешки с деньгами всегда вызывают трепет, даже у спецслужб. Один из сотрудников подошел к нам:

― Все девушки к выходу. Это приказ.

― Она со мной.

― Я сказал, это приказ!

― Я Матвей Стоянов, и говорю, что она со мной. Я на тебя лично Соболеву пожалуюсь!

Вижу, как меняется выражение лица, несмотря на то, что сокрыто маской.

― Извините, но не могу ничего сделать. Приказ самого Артема Александровича доставить всех сегодняшних бабочек в отделение. Паспорта у нас. Так что… К выходу барышня!

Чувствую, как тихоня сжимает руку и смотрит на меня глазами, полными мольбы о спасении. Я разжимаю ладонь, и ее пальчики выскальзывают… Да, словно бабочка…

Омоновец грубо хватает ее за плечо и толкает к остальным. Салим ругается, девицы продолжают визжать, и только тихоня остается собой: молча стоит, сжимая кулаки у груди. Их начинают выводить из клуба. Наконец-то наваждение от нее закончится. Нужно просто выспаться. Официанты начинают бегать и наверняка звонить Рустаму, а я ухожу от всей этой суматохи ближе к выходу. Стою и наблюдаю, как девиц загружают в автобус. Но, конечно же, меня никто не интересует, кроме нее: стоит, обхватив себя руками. Кто-то из омоновцев подходит и грубо хватает за руку, так что из ее уст срывается крик. Черт, не к добру это все. Я подхожу к одному из спецов, оставшихся в клубе, вероятно, в ожидании Рустама:

― В какое отделение их повезут?

― Одиннадцатое.

Возвращаюсь внутрь зала, уговаривая самого себя, поставить точку на сегодняшнем дне.

Глава 4

Настя

Ругаю себя за то, что решилась туда пойти. Какая же я дура! Что теперь со мной будет? Я здесь чужая, и никогда не смогу стать, как они. Вижу, как кто-то из девчонок рыдает, а кто-то смеется, обвивая шею омоновца. Я так не смогу. Не буду. Не хочу. Прижимаюсь ближе к окну и смотрю, как мелькают фары проезжающих навстречу машин. Слезы начинают скатываться по щекам, а огромный комок горечи подкатывает к горлу. Через какое-то время понимаю, что начинаю задыхаться. Мне не хватает воздуха. И у меня снова может случиться паническая атака. Начинаю мысленно считать до десяти и растирать ладони и пальцы. Только не здесь и не сейчас. Мне никто не поможет. Продвигаюсь пальцами от ладони к запястью и вижу багрово-синий браслет. Вспоминаю того, кто меня спас сегодня. И его раскрытую ладонь, благодаря которой я смогла подняться. Настя, ты дура! Дура! Когда же я, наконец, пойму, что мне больше не на кого рассчитывать в этом мире, кроме себя самой. Воспоминания уносят к чугунной ограде, грязной колее на дороге и карканью ворон…

― Ну, что приуныла красотка? – рядом садится какой-то амбал и начинает стягивать маску. Улыбается так, будто он преступник, а не страж порядка. А взгляд бегает по мне: от губ до груди и обратно. ― Ты послушная девочка или нужно научить? – хватает за ногу и тянет на себя.

― Отпустите меня! Вы что делаете? Я сейчас закричу!

― Кричи. Здесь все свои, понимаешь, – усмехается и закусывает губу, ― ты похожа на ваниль. А я люблю эту пряность до одури! – наклонятся ко мне и прижимает к окну, я начинаю вырываться из его потных и липких рук.

― Э-э-э-э, братуха! Ты с девочками Рустами Ашотовича поосторожнее, если главный узнает, нам всем попадет.

Выдыхаю. Но спокойствие оказалось недолгим:

― Эта цыпа новая, она не его девка. Так, что с этой и еще вон с теми двумя, сегодня покуролесим. Ну, чего так напряглась-то? Золотой папа тебя не спасет. Подружки твои посговорчивее. Смотри, как трутся сиськами о корешей. Ты тоже давай покажи, чему Рустам Ашотович учит новеньких.

Опять хватает за ногу и больно сжимает:

― Отпустите меня! – впиваюсь в руку ногтями и вижу, как искажается гневом его лицо.

― Шлюха!

Замахивается рукой, но автобус тормозит.

― Приехали! – говорит второй и хлопает амбала по плечу. ― Игорек, в мышеловке с ней доиграешь.

― И то верно! Ну, что расселась? Двигай копытами!

Схватил меня за плечо и потащил к двери. Вывел из автобуса, больно сжимая руку. Я пыталась расцепить его пальцы, но чем больше пыталась, тем больнее он давил.

― Артем Александрович, девушек доставили по вашему распоряжению.

Как только мы вошли в участок, нас встретил мужчина в темно-серой полицейской форме и фуражке, с серьезным лицом и проседью на висках. Видимо, это главный, о котором говорили, потому как было ощущение, что они привезли ценный груз, чуть ли пылинки с нас не сдували.

― Ведите их наверх и допросите. Я буду позднее.

― Слушаюсь, Артем Александрович! Ой, не повезло тебе девонька, Саныч будет позже.

Сказал амбал и махнул рукой, чтобы нас всех повели дальше. Господи, помоги мне!

Нас всех десятерых завели в небольшую камеру и закрыли. А затем начали вызывать по одной. У меня разболелась голова и я села на скамейку, прислонившись к холодной темно-зеленой стене. Почувствовала, что кто-то сел рядом. Это была Эльвира:

― Впервые под облаву попала?

Я закивала головой.

― Ничего, скоро этот цирк закончится. Не сегодня, так завтра Рустам вызволит нас отсюда. Так что не переживай. А то, глянь бледная какая. Ты сегодня, когда нормально ела?

― Утром…

― Нет, кроха, так и до больнички себя довести можно. Разве же это нормальная еда была? Мужчины любят девочек в соку, на таких дохлых и не зарятся совсем. Ну, может, только извращенцы. Да не бойся, у Рустама таких клиентов нет, так что за свое здоровье можешь не волноваться.

Я выдавила из себя что-то наподобие улыбки и закрыла глаза.

― Приозерская! На выход!

Сердце заколотилось, как у маленькой птички. Я взглянула на Эльвиру, она улыбнулась и кивнула:

― Иди, детка! И не бойся этих сволочей, они только лают.

― Э-э-э-э, что за разговоры, Кондратьева?!

― Да, пошел ты!

Я вышла из камеры, голова нещадно пульсировала болью изнутри. Меня завели в маленькую комнатку. За столом сидела женщина в форме, а в углу стоял тот амбал и все время, пока я была там, не сводил с меня глаз.

― Так, Анастасия Викторовна Приозерская, – дама смотрела то в мой паспорт, то на меня. Двадцать один год. Ну, что понравилось работа бабочкой? Ты же первый день, как я понимаю?

Отрицательно мотаю головой, а ответом на второй вопрос начинаю кивать.

― Ну, давай рассказывай, откуда знаешь Рустама Ашотовича Геворкяна?

― Ниоткуда…

― Ну, как же ты у него оказалась тогда?

― Работу искала…

― Работу? Работа – это посудомойка или прачка, но никак не проститутка! Работу, хах.

― Мне нужны были деньги. А здесь платят ежедневно.

― Кого из девушек знаешь лично?

― Никого…

― Слушай, Приозерская, ты меня за дуру-то не держи. В такой клуб, как у Геворкяна с улицы не берут. Так что давай-ка заново. Откуда ты знаешь Рустама Ашотовича Геворкяна?

Сердце ухнуло вниз, я не понимаю, что должна говорить. Не могу сдать Эльвиру, которая пожалела меня несколько дней назад и позвала на «работу». В этот клуб, действительно, не берут с улицы. А она представила меня подругой из Англии: я хорошо знаю английский язык. Поэтому Салим позволил мне прийти сегодня, а Рустам Ашотович про меня даже не знает.

Амбал подошел ближе и навис над столом:

― Даш, а можно я с этой красавицей потолкую? В автобусе пока ехали, нашли какой-никакой, но общий язык. Думаю, по-дружески она мне все расскажет. Правда?!

Смотрю на него и даже боюсь сглотнуть, а когда вижу, что женщина встает и уходит, то меня словно парализует, и я не могу вымолвить ни единого слова.

Глава 5

Матвей

Не понимаю сам себя. Какого черта я еду в другую часть города в Одиннадцатый отдел полиции, вместо того, чтобы поехать домой и наконец-то отдохнуть? Что вообще сегодня произошло? Почему эта тихая и непонятная девчонка держит меня в таком напряжении? Может, просто недополучил от нее обещанной ласки и бурного секса, поэтому…

Голова окончательно протрезвела от встречного ветра из полностью открытого окна. Наваждение какое-то.

Торможу у входа в участок и откидываюсь на спинку сидения. Зачем мне она? Чтобы отдала долг? Я потратил на нее половину зеленого косаря и она должна отработать.

Возможно. Убеждаю себя, что дело лишь в этом, и выхожу из машины. На улице холодно, я ежусь и достаю пиджак с заднего сиденья. Одеваюсь и иду внутрь.

― Вам чего? – меня встречает какой-то мелкий крысеныш с хамоватым выражением лица.

― Сегодня доставили девиц из «Золотой лани», мне нужна одна из них.

― Их допрашивают, – говорит неспешно, только что не зевает.

― Я подожду.

― До утра будут допрашивать. А потом непонятно выпустят или нет.

― Сколько стоит?

― Что?

― Забрать одну из девиц.

― Хотите залог внести?

― Типа того.

― Кто именно нужен?

Я не знаю ни имени, ничего:

― Та, что в нелепом платье песочного цвета, брюнетка, двадцать один год…

― Будет дорого стоить.

― Я заплачу.

Смотрит на меня с каким-то недоверием. Осматривает, словно коня на скачках. Останавливается взглядом на часах и золотом перстне, а потом говорит полушепотом:

― Две тысячи… зелеными.

― Сколько? Вы мне проститутку под залог отдаете или арабского шейха?

― Не хотите, не надо, – водрузил на стол ногу на ногу и демонстративно уткнулся в какую-то бумажку. Даже хуже крысы.

― Будет тебе две тысячи. Веди девчонку.

― Не, сначала деньги. А то передумаете, а мне отвечать потом.

― Не передумаю.

― Деньги вперед. Только быстрее, моя смена через тридцать пять минут заканчивается. А сменщик вряд ли пойдет вам на уступки.

Ну да, конечно, блюститель справедливости: если я не отдам деньги тебе, то их с удовольствием заберет следующий. Крысы всегда чуют вкусный кусок, хоть и прогнивший. Но я хочу вызволить тихоню, и не растягивать это представление на всю ночь. Да и ей, наверняка тут неуютно… Черт, я слишком много думаю о ней. Так дело не пойдет. Вызволю из каталажки, и пусть катится на все четыре стороны.

Вышел из участка и начинаю соображать, где мне за полчаса взять деньги. Живу далеко. А вот, моя секретарша в минутах десяти отсюда. Набираю ее номер и слышу сонный голос.

― Давай просыпайся, через десять… хорошо, пятнадцать минут, я жду тебя возле Одиннадцатого отдела полиции. Совсем близко от тебя. Нет со мной все в порядке. Нужно, чтобы ты привезла две штуки баксов. Что значит, где возьмешь? Я тебе плачу двойную зарплату. А меня не волнует, что ночь и ты в пижаме. Жду тебя через… Послушай, Эмма не наглей! Не видишь смысла, тогда спи дальше. Завтра на работу можешь не приходить. Что слышала! Я тебя уволил!

Бросаю телефон в машину. Потираю переносицу. Часы ему приглянулись. Черт с ними, с восьмью штуками. В тюрьме тихоням не место. Захожу обратно в участок, он уже смотрит на меня, как голодный шакал. Кидаю часы на стол:

― Веди ее!

― За такой щедрый залог можете сами за ней подняться.

― У тебя пять минут, – осекаюсь, решив взглянуть на часы, ― бегом!

Вижу, как его лицо становится недовольным, но со мной крысеныш тебе точно не тягаться. Смотрю прицельно несколько секунд, он срывается с места, чуть не забыв на столе свою сладкую косточку.

Глава 6

Настя

Я сидела минут десять в таком оцепенении, что ни крики, ни грязные намеки амбала на меня не действовали. В итоге он сдался и приволок обратно в камеру. Кинув напоследок, что сейчас у него заканчивается смена, а с утра он отведет меня в мышеловку. Когда я пришла, увели другую девочку. Я подошла к Эльвире и слегка потормошила за плечо, потому что она дремала:

― Ну, что детка, вернулась? Как прошло? Не сильно тебя эти уроды донимали.

― Нет, – я перешла на шепот, ― спрашивали, откуда я знаю Рустама Ашотовича и как попала в клуб. Я им ничего не сказала. Но нужно придумать, что я буду говорить. Поможешь мне?

― Кроха, отсюда, чем я тебе помогу? Вот выйдем и сядем подумаем. Хорошо?

― Хорошо.

― А теперь, давай-ка присядь и поспи чуток. Уверена, что к обеду Рустам нас вызволит отсюда.

Как к обеду? Я не хочу жаловаться Эльвире, но что если амбал сдержит обещание и… Не буду об этом думать. Господи, помоги мне! Нужно последовать совету Эли и поспать. Я оперлась о стену и моментально провалилась в сон. Вздрогнула от звука лязгающего замка.

― Приозерская! На выход!

Меня обдало ледяной волной. Неужели уже утро и за мной пришли? По ту сторону решетки стоял щуплый парень и манил рукой.

― А чего это снова Приозерскую зовут? – возмутилась девушка в красном платье. ― Малыш, а меня случайно не спрашивают?

― Молчи там! Приозерская, тебе, что карету подать к входу? – начал ржать над собственной дурацкой шуткой.

Я повернулась к Эльвире, она, видимо, крепко спала, даже не шелохнулась. Вышла из камеры:

― Куда вы меня собираетесь отвести? Снова на допрос? Я уже все сказала.

― Да, не кипишуй. За тобой пришли.

― Кто пришел? – а вдруг это тот амбал? ― Я никуда не пойду. Пожалуйста, позвольте мне обратно в камеру зайти.

― Во даешь! Все на свободу рвутся, а ты обратно на нары. Прости детка, за тебя заплачено.

― Кем заплачено? Кому?

Он схватил меня за руку и потянул вниз по лестнице. Все ступеньки, я молила Господа, чтобы он защитил меня. Мы вышли в приемный холл, и я увидела темноволосого мужчину, стоящего ко мне спиной в темно-сером пиджаке.

― Им заплачено. Забирайте!

Не понимаю, кто это и что от меня нужно. Раздумываю, куда я смогу сбежать. Но когда он оборачивается, застываю на месте: пришел за мной, но зачем?

Подходит ко мне почти вплотную и начинает всматриваться в лицо. Так внимательно и тщательно, будто я картина Моны Лизы, а он оценщик. Потом беглым взглядом осматривает плечи и руки.

― Хорошо. Где ее паспорт? – обращается к полицейскому, который меня привел.

― А про паспорт договоренности не было.

― Что, значит, не было? Мне нужна она со всем багажом. Понял?

― Тогда это пару тыщ сверху.

― Ч-то?

Я начинаю пугаться: его лицо каменеет, а глаза наливаются свинцом. Он подходит к щуплому парню, хватает за грудки и придавливает к стене:

― Э-э-э, я сейчас наряд вызову! – кажется, что он этого парня раздавит одной левой.

― Выбирай: либо ее паспорт, либо твоя работа, – говорит так спокойно, будто мы дружной компанией пьем чай.

― Да, кто ты… такой…

Я не вижу глаза этого Матвея Стоянова, но по выражению лица полицейского понимаю, что он в ярости.

― Ну, я тот, кто тебя посадит за взяточничество. Или за воровство часов. Тут ты тоже можешь выбрать.

Отпустил его, а парень даже не шевелится, смотрит как кролик на удава:

― Паспорт прилагается к залогу. Ждите.

― Только смотри без глупостей! Я слов на ветер не бросаю. И давай, поживее.

Полицейский быстро направился к лестнице, а мужчина развернулся ко мне, и снова пристально смотрит.

― Зачем я вам? Почему я? Почему вы не вызволили других?

― Ты казалась менее разговорчивой, – улыбается, но я начинаю бояться еще больше.

― Так зачем я вам?

Смотрит в упор, даже не моргая. Только собирается что-то сказать, но не успевает, щуплый полицейский приносит мой паспорт. Я подхожу, чтобы забрать, но мужская рука с крупным золотым перстнем перехватывает его:

― Свободен.

― Бумаги подпишите, что девчонку забираете под залог.

― Подпишу.

Убирает мой паспорт в карман пиджака. Жаль, что я не умею воровать. Так бы вытащила незаметно, пока он бумаги подписывает и убежала куда-нибудь далеко… Неважно куда, главное, чтобы подальше отсюда…

Глава 7

Матвей

Анастасия Викторовна Приозерская, так вот, как тихоню зовут…

― Теперь все? – смотрю на крысеныша в упор, а он глаза отводит. ― Что еще?

― Если Артем Александрович распоряжение отдаст девушку вернуть, то… могут повторно на допрос вызвать. Это я предупреждаю из-за лояльного к вам отношения.

Боится крыса, что я его с потрохами сдам:

― Нет проблем. Она придет.

― Тогда все. Забирайте.

Что же она так любит за моей спиной стоять и сопеть? И почему я за нее отвечаю? Отпущу на все четыре стороны, и плевать: придет она на допрос, либо ее силой приведут. Черт, я сам себе противоречу. Оборачиваюсь: стоит, смотрит на меня огромными глазищами, полными страха и какой-то безысходности:

― Пошли! – беру ее под руку и веду к выходу.

Она не сопротивляется, но явно недовольна происходящим. То, что ни ушибов, ни ссадин на лице и руках нет – хорошо, значит, цела и невредима. Может спокойно домой идти. Выходим на улицу. Начинает моросить дождь.

― Все ты свободна, можешь идти домой. Если живешь далеко, я отвезу.

― Зачем вы меня освободили?

― Хотела там остаться?

― Нет…

Вижу, что ей холодно:

― Где ты живешь?

― Недалеко.

― Иди домой.

― Спасибо, что заплатили залог. Но для чего?

― А тебе не все равно? Выпорхнула на свободу и лети дальше, – по глазам вижу, что ее такой ответ не устраивает. Упрямая. ― У богатых свои причуды. Тебе куда?

Показывает рукой вперед себя. Освобождаю дорогу, делая шаг в сторону. Обхватывает себя руками и уходит, потупив глаза вниз. Замерзнет ведь если даже минут пять ей идти:

― Давай, я все же тебя подвезу.

― Не нужно.

Кидает, даже не обернувшись. Провожаю ее взглядом. Заходит за угол участка, а у меня сердце неспокойно. Стою и жду. Если что-то случится, то она закричит и я услышу. Постоял минуты две. Тихо. Все, можно ехать домой. На сегодня с меня хватит тихони. Да и вообще хватит ее в моей жизни. Наваждение.

Иду к машине, а вслушиваюсь в уличную тишину. Черт, нужно было проводить. Хорошо, зайду за угол участка, если ее нет, значит, все нормально. Я же не буду по всему району искать. Не буду. Зачем я ее отпустил одну? Вот, черт…

Быстрым шагом захожу за угол серого здания, ее нигде нет. Козел ты, Стоянов! Девочку в ночь одну отпустил. Ладно, черт с ней… Разворачиваюсь обратно и вижу, чуть вдали, как она сидит на земле, прижимая руки к груди. Иду к ней, а она таится, как загнанный зверек:

― Ты чего здесь делаешь?

― А это вы?..

Слышу, как облегченно вздыхает, а потом начинает всхлипывать и вот-вот задыхаться начнет. Подхожу к ней ближе и поднимаю силой, потому что она умудряется упорствовать. Хватается рукой за дерево, сгибается, чуть ли не пополам и начинает навзрыд дышать:

― Ты что астматик?

― Не…нет…

Отрицательно качает головой и потихоньку успокаивается.

― Почему домой не идешь? На улице дождь, холодно.

― Я Элю подожду.

― Кого?

― Эльвиру из клуба.

Выпрямляется и прислоняется к дереву.

― И когда она придет? Вас же обеих в участок привезли.

― Она сказала, что к обеду Рустам Ашотович всех девочек вызволит.

У меня срывается непроизвольный язвительный смех:

― К обеду? Ты собралась ее тут до обеда ждать?

― Может, раньше выпустят…

А может, оставить ее здесь, чтобы запомнилось ночное приключение, и она в клуб даже в мыслях дорогу забыла? Да, какая мне до нее разница. Глаза хуже, чем у загнанного кролика.

― Кстати, я забыл отдать тебе паспорт, – достаю из кармана и протягиваю ей.

Руки ледяные, вся дрожит. Паспорт взяла, а положить некуда:

― Где ты живешь? Зачем тебе Эльвиру ждать?

― У нее живу.

― А, где она живет? – пожимает плечами. ― Ты питерская вообще? – отрицательно мотает головой, ничего нового. ― И куда я тебя дену? Поехали, переночуешь у меня.

― Нет. Я с вами никуда не поеду.

― Ты меня боишься? – смотрит так, что все понятно – боится. ― Предпочитаешь улицу? – опять отрицательно головой мотает.

― Отвезите меня вот сюда, – начинает копошиться в паспорте и достает оттуда в несколько раз сложенный клочок бумаги. Раскрывает и протягивает мне. Читаю адрес.

― Это загородом, часа полтора езды. Я не повезу туда.

― Тогда никуда не нужно, – забирает клочок и пихает обратно в паспорт.

― Завтра вызову тебе такси и уедешь, а сейчас поехали ко мне.

― Я к вам не поеду.

― Может, гостиницу тебе снять? Заодно долг вернешь, – смотрю прицельно, но понимаю, что не стоило так говорить, запугиваю ведь ее окончательно. ― Я пошутил. Не нужно на меня так смотреть. Послушай, я за сегодня очень устал. Я хочу лечь спать. Один. Без тебя. Понимаешь? Ты просто переночуешь в моей квартире. Точка.

Вижу, глаза оживились. Ну, наконец-то я смог до нее достучаться. Пропускаю ее вперед себя. Смотрю на фигуру в тесном коротком платье и понимаю, что сложно мне будет с ней под одной крышей. Все же хорошего секса я сегодня не получил, а очень на него рассчитывал.

Глава 8

Подходим к моей машине последней модели. Но как-то ее это не впечатляет, по-моему. Интересно, на каких машинах эту девочку катали? И любит ли она в машине сексом заниматься? Так и представляю эту крошку верхом на себе. Фух, нужно быть поосторожней. Я готов с ней прямо здесь и сейчас, не отъезжая от участка.
Ну, не-е-ет… Развернулась ко мне, а глаза огромные и напуганные. Вот черт, весь кайф обломала.

― Забирайся, – открываю дверцу, а пялюсь на ее грудь. Черт мне крышу сносит. ― Посиди немного я скоро.

Становлюсь спиной к машине и желаю, чтобы наступила самая лютая зима прямо сейчас. Твою ж мать… У меня стояк.

Минут пять постоял, вроде полегчало. Питерский дождь и ветер, я вас обожаю. Тихоня сидит внутри, и даже не пискнула. Интересно она вообще еще там? А может, и вправду, сбежала? Разворачиваюсь, смотрю через окно: руки у груди, глаза меня даже отсюда прошибают – типичная тихоня. Главное, доехать до дома и принять душ. Все. Заметно замерзнув, сажусь в машину.

― Вы в порядке?

Интересно, волнуется или боится?

― Да. Пристегнись.

― А вы?

― Давай так. Мы с этого момента переходим на «ты». Я тебе не дядя, не священник и не начальник. Согласна?

― Хорошо.

― Ну, так пристегивайся.

Начальником бы я твоим побыл с удовольствием. Отшлепал бы, как следует за походы по ночным клубам:

― А теперь, расскажи мне Анастасия Викторовна Приозерская, – у нее даже имя звучит, как конфетка, ― что такая тихоня, как ты, забыла в клубе у Рустама? Ехать нам долго, так что… я тебя слушаю.

― Почему ехать долго? Куда вы меня везете?

Ей-богу, меня боится, а лучше бы хотела:

― Думаешь, увезу тебя в лес и там оставлю?

― Нет, вы же отказались меня загород вести.

― Умница, девочка, – нравится мне ее сарказм, ― Так что ты делала у Геворкяна в «лани»? Послушай, ты всем людям не доверяешь или я твой личный отбор не прошел? Можешь нормально общаться, а не молчать? Давай, забудем, что мы знакомы, – снова осекся, желая посмотреть на циферблат, ― часа четыре, хорошо?!

― Хорошо.

― Ну, вот и славно. Так какого черта ты делала в клубе, который предлагает отдых уставшим бизнесменам, в том числе – эскорт, если отворачивалась от меня, так словно я урод какой-то? – задела она меня этим, оказывается…

― Я не занимаюсь эскортом.

― И?.. Какая разница, как и с кем трахаться. Да и у Геворкяна очень солидные клиенты. Или ты к столичным привыкла, те, кто поближе к президенту? Ты же не питерская. Ну, так?

Что ж я так злюсь на нее. Жаль, не могу смотреть в глаза. ― Можешь объяснить свое молчание? Или у проституток есть этический кодекс и вы не разглашаете под кого ложитесь?

Бесит она своим молчанием. Подъезжаю к обочине и торможу.

― Мы приехали?

― Нет.

― А почему вы остановились?

Развернулся к ней и смотрю в упор. У меня два желания. Первое подмять ее под себя прямо здесь. И это нормальное желание. А второе – услышать, что я не был ей противен. И вот это желание меня в десятки раз сильнее выбешивает.

― Вы хотите, чтобы я вышла?

Нет, детка я хочу в тебя войти, да так глубоко, чтобы ты не только питерских мужиков своих забыла, но и столичных тоже…

― Нет.

Чертово Каспийское море. Завожу машину и трогаюсь с места. Вижу, что сжала паспорт в руках и прижимает к животу. Ощущение, что и дышать перестала. Дотрагиваюсь до кистей рук – ледяные. Она отдергивает их и таращится на меня:

― Чего молчишь, что тебе холодно? – включаю подогрев сидений. И снова злюсь, только теперь на то, что напугал. У меня от нее чердак съедет.

― Спасибо.

Кидает мне, прижимаясь к двери.

Глава 9

Минут десять едем в тишине. Вижу, как она «оттаивает»: растекается по креслу, а то сидела, как с ломом внутри. Заезжаю на подземную парковку, вижу, что тело напрягается, начинает озираться по сторонам:

― Выходи. Приехали.

Пытается открыть дверь, а я их не снял с блокировки. Старается прямо изо всех сил.

― У меня не получается открыть, – смотрит таким наивным взглядом, что я не решаюсь продолжать игру и нажимаю кнопку разблокировки. Выходим из машины, ставлю на сигналку, а сам не свожу взгляда с тихони: такая маленькая, хрупкая, посреди десятка машин.

― Пошли! – слышу, цокает за мной, но как-то неравномерно. ― Что у тебя с обувью?

― Ничего… Ногу натерла.

Смотрю вполоборота на ее ноги: черные узкие лакированные туфли, каблук среднего размера. Чего же она так ковыляет-то на них?

― Новые?

― Нет. Не мои.

Куда же она интересно деньги девает, если стоит три цены, а туфли себе купить не может? И все же почему она стоила так дорого? Обязательно узнаю, и прямо сейчас. Не усну ведь, пока не попробую ее.

Поднялись на лифте. Заходим в мою квартиру. Она все это время молчит. Закрываю за собой дверь. Снимаем обувь. Вижу, как она озирается по сторонам. А у самого уже чуть ли не горит в штанах: хочу ее прямо здесь и сейчас. Разворачиваю к себе и слегка прижимаю к стене. Ее глаза все такие же манкие. Вижу, что боится. Но она же работает у Геворкяна, о каком страхе может идти речь? Начинаю смотреть на нее в упор и стараюсь поцеловать в губы, она отворачивается. Я все равно давлю своим телом. Выставляет руки вперед и начинает меня отталкивать:

― Вы же обещали, что я просто переночую у вас.

― Нет, детка, я ничего тебе не обещал. Я сказал, но не обещал.

― Ну, пожалуйста, не надо. Я лучше уйду. Пожалуйста, разрешите мне уйти.

Опять смотрит на меня умоляющим взглядом:

― Послушай, – все также зажимаю к стене, но давая чуть больше пространства, чтобы видеть глаза. ― Ты работаешь в «Золотой лани», какие у тебя возражения могут быть? Если тебе мало полштуки зеленых, я тебе и эту цену утрою.

― Я не работаю там…

― А, где ты работаешь? Что же мне из тебя слова вытягивать приходиться?

― Нигде… Я первый день была сегодня…

― Почему ты стоила втрое больше остальных? – до меня смутно начинает доходить смысл ее слов. Я даю еще больше пространства. Смотрит на меня огромными глазами и молчит. ― У тебя мужчины были?

― Какое это имеет значение?

― Большое. Так были?

Глаза наполняются страхом, сглатывает и начинает отрицательно мотать головой, не спуская с меня глаз:

― Нет…

Отхожу в сторону. Вытираю ладонью лицо, а она все так же смотрит, прижимая к себе паспорт.

― Я постелю тебе во второй спальне.

― Нет. Я буду ночевать здесь, – указывает на диван в гостиной.

― Поближе к выходу, чтобы была возможность сбежать?

― Здесь мне будет спокойнее.

― Ну, хорошо... Я тебе обещаю! Что у нас сегодня не будет секса. Иди ложись на кровать.

― Я уже сказала, что буду ночевать на диване.

― Принесу подушку и одеяло.

Вот тебе Стоянов весомая причина, по которой сегодня ты будешь спать один…

Глава 10

Настя

Господи, помоги мне! Я знаю, что папа не одобрит мой поступок, но ты ему пока не говори, хорошо?! Я обязательно найду того, кто виновен в том, что произошло. Так просто не сдамся. У меня же никого больше нет. Никто! Никто не посмеет обижать мою семью. Господи, помоги мне!

― Ты, что делаешь?

Вскакиваю с колен и оборачиваюсь на лестницу. Стоит с оголенным торсом, в синих брюках и босиком:

― И давно вы тут стоите?

― Нет.

Спускается, а у меня сердце замирает, но только не от страха, а потому что он нравится мне, как мужчина. Но этого нельзя показывать, слишком тонкая грань, которую я переступать не хочу.

― У тебя все в порядке?

Подходит ближе и смотрит так внимательно, что я начинаю нервничать. Сажусь на диван и прячу руки под одеяло, сжимая в кулаки. Мне нельзя ни плакать, ни раскисать, ни показывать свое замешательство и тревогу. Мне нужно держаться:

― Да.

― Может, тебе помощь нужна?

― Нет.

― Ты когда-нибудь отвечаешь на вопросы более развернуто?

― Да.

Сказали вместе… Он заулыбался и я тоже. Становится спокойнее, от его улыбки и взгляда.

― Вот и хорошо? Пить хочешь?

― Д…

― И не вздумай сказать «да».

― А что мне сказать?

― Вот видишь говорить не так уж и сложно, правда?

― Д… Совсем несложно.

― Два слова – это уже прогресс.

У него очень красивая улыбка, голос, глаза… Настя, соберись! Ушел, наверное, в кухню и зажег там свет. Господи, как же я устала. Так хочется к кому-нибудь прижаться и просто побыть в тишине, никаких разговоров, ничего…

― Ты чего сидишь? «Пить» само не придет. Вставай.

Я уже, наверное, недели две не смеялась с тех пор, как… папы не стало...

Зашла на кухню, отделанную в графитовых тонах, с хорошим вкусом. Вокруг чистота, не похоже на жилье холостяка. Значит, женат…

― Воды? Сока? Кофе? Коньяка?

― Воды.

Наливает стакан и протягивает мне. У него и руки идеальные. Садится напротив. Я непроизвольно облизываю, мгновенно вспыхнувшее чувствительностью, губы. Он явно замечает и начинает смотреть пристально не моргая. Перевожу взгляд на стакан, беру и жадно заглатываю воду. Мне, действительно, очень хочется пить. Когда поднимаю глаза, улавливаю на себе его прищур, как у дикого зверя:

― Почему вы на меня так смотрите?

― Ты красивая женщина, – вздыхает, ― хотя нет, еще девушка.

― Мне лучше пойти спать. И вам тоже.

Ставлю стакан и собираюсь уходить, он перехватывает за запястье. Подходит ко мне близко и проводит пальцами по щеке:

― Настя…

― Не надо, пожалуйста. Я не хочу.

Молчит и дышит. Чувствую аромат духов, понимаю, что рядом с ним очень хорошо. Но это неправильно. Наверняка у него есть жена, возможно, дети. А у меня свои дела и он мне не нужен. Да и я ему не нужна… Поднимает мой подбородок кончиками пальцев и смотрит в глаза, а я начинаю утопать в его: цвета темного гречишного меда. Вновь непроизвольно облизываю губы, и он прикасается своими. Я отворачиваюсь. Не хочу…

― Иди спать, – говорит, словно приказывает, но нежно и не отходя от меня. ― Иди.

Ухожу, боясь взглянуть на него. Но боюсь ни того, что проведу с ним ночь, и ни того, что он может взять силой. Боюсь почувствовать необходимость быть рядом с ним и нуждаться в его поддержке. Я справлюсь сама. Я сильная.

Легла на диван, укрывшись одеялом. Он погасил свет и прошел мимо, даже не взглянув в мою сторону. Так лучше. Нужно успеть поспать, а завтра я уеду. И решу, что делать дальше.

Глава 11

Матвей

Из сна выдернул оглушающий звук мобильного. Черт! Кто же так рано звонит? Не открывая глаз, нащупываю телефон и, не вглядываясь в имя абонента, нажимаю на принятие звонка:

― Да.

― Привет, дорогой! А ты где? Я уже прилетела. Стою, жду в аэропорту.

― Зачем стоишь? Бери такси и езжай домой.

― Но ты меня встретить обещал.

― Я сказал, что если получится, то приеду. Выводы делай сама.

― Стоянов, ты, как всегда, не в духе. За свои слова нужно отвечать Матвей.

― Не ешь мне мозг десертной ложкой. Бери такси и дуй домой. Я приеду к тебе после работы.

― Хорошо. Но я еще не все сказала, что об этом думаю.

― Лиз, ты же знаешь, что я не тот человек, которому ты что-то будешь высказывать. Увидимся вечером.

Выключаю телефон, даже не начав слушать ее претензии. Она ж не угомонится. Секс с ней выше всяких похвал, а вот общение… Лучше бы молчала. Но единственное время молчания – это когда у нее во рту мой член. И молчит она отменно.

Потер ладонями глаза. За окном солнце. Сколько же времени? Беру мобильный – половина одиннадцатого. Вспоминаю, что Лиза должна была прилететь в девять утра. Усмехаюсь глупости своей партнерши. Черт, я же вчера Эмму уволил, а мой заместитель – Брызгалов Сергей Александрович в пьяной отключке и, как всегда, до вечера. Так что на работе будет только завтра к обеду. Черт. Но мне никто не звонил, так что справляются, значит.

У меня же тихоня дома! Я обещал ей такси до пригорода. Интересно кто у нее там? Несостоявшийся любовник?

Провожу руками по волосам, трясу головой и начинаю потирать переносицу, чтобы сбить остатки сна. Иду в ванную. Умываю лицо холодной водой. Я почти в норме. Натягиваю на себя футболку.

Спускаюсь по лестнице. Подхожу к дивану и застываю от какого-то странного чувства. Умиления, что ли. Тихоня так сладко спит: почти с головой накрыта одеялом, рука под щекой и сопит. Как маленький ангелочек…

Черт, Стоянов соберись! Хватит пялиться на спящего человека. Иди варить кофе! Но не смог. Стоял минуты две, наверное, и наблюдал, как поднимается и опускается одеяло, с каждым ее вздохом.

Потом все же оторвал себя от нее и ушел в кухню. Минут через двадцать услышал копошение в гостиной. Выхожу и смотрю. Она аккуратно складывает одеяло с подушкой и разглаживает рукой неподатливую ткань.

― Оставь это. Придет домработница и уберет.

Вижу, что ей стало неловко, я застал ее врасплох, сейчас усердно заглаживает волосы назад, чтобы выглядеть привлекательнее. Но ей это не нужно, она любая меня привлекает.

― Доброе утро! – говорит чуть слышно. Ощущение, что она может завести меня с полуоборота.

― Доброе! Иди наверх. Туалет, ванная в твоем распоряжении. Вторая дверь налево. И приходи пить кофе.

― Спасибо.

Вспархивает на лестницу, словно бабочка и скрывается от моего взгляда. Бабочка…

Жарю омлет, тосты и делаю кофе. Жду ее минут десять. Может, решила принять душ. Ох, я бы с ней принял утренний душ. Жду еще минут десять. Не приходит. Поднимаюсь наверх. Подхожу к комнате – тишина. Открываю дверь. Сидит на полу возле кровати с опущенной головой:

― Что случилось? – подхожу ближе и присаживаюсь на корточки.

― Ничего, ничего. Все в порядке, – мотает головой, но глаз не поднимает.

Поднимаю лицо за подбородок. Глаза будто затуманены и бледная.

― Что случилось? Ты наркотик какой-то приняла?

― Нет, что вы! Просто голова закружилась… Я в порядке.

― Ты когда последний раз ела? – хочу погладить ее по голове, но не решаюсь. Какого черта, я что-то не решаюсь сделать?..

― Утром.

― Что-то я не заметил твоих следов на кухне.

― Нет, мы с Элей завтракали. И в обед была шоколадка.

― С Элей? Ты что ела вчера утром?

― Мы хорошо позавтракали.

― Не перестаешь меня удивлять. Почему ночью не сказала, что голодная?

― А я не была голодной. Все хорошо.

Вижу, взгляд проясняется и к лицу возвращается румянец.

― Вставай. Я приготовил завтрак.

Кивает и начинает подниматься. Я теперь смотрю на нее снизу вверх, и мой взгляд упирается ей чуть выше колен. И вместо того, чтобы обратить внимание на аппетитные ножки, замечаю довольно больших размеров синяк, и мне становится ее жаль. Поднимаюсь и смотрю в глаза. Несколько секунд стою, как полный идиот: обнять, прижать к себе, сказать что-то доброе, спросить «что случилось»? Не знаю… Выбираю молча указать в сторону двери и выйти вперед.

Прохожу в кухню. Вываливаю в тарелку, предназначенную для нее, весь омлет. Кладу рядом тосты, наливаю кофе и сажусь за стол напротив дверного проема. Она заходит, вся такая хрупкая и улыбается, увидев пред собой огромную тарелку с завтраком:

― Я не настолько голодная. Можно мне отдельную тарелку меньших размеров. Пожалуйста.

― Возьми… Нет, я сам сделаю.

Достаю тарелку и ставлю возле нее. Стою и смотрю, как она накладывает еду и отламывает кусочек тоста. Поднимает на меня свои прекрасные глаза:

― Вы так и будете здесь стоять?

― Нет. Настя, не говори мне «вы». Мы же вроде договорились уже.

― Хорошо.

Говорит это с какой-то неподдельной искренностью. Не заискивает передо мной, а просто начинает есть. С диким аппетитом.

― Вы… ты вызовешь такси, чтобы меня отвезли загород?

― Да. А кто там у тебя?

― Родственники.

― Близкие?

― Бабушка, тетя, дядя…

― Понятно. А сама откуда? Не питерская же.

― С Подмосковья.

Опять у нее эти односложные ответы:

― Почему у Эльвиры жила, если родственники в полутора часах езды от города?

Даже есть перестала. Берет кружку с кофе и начинает отпивать маленьким глотками. Глупышка. Неужели не понимает, что я вижу ее вранье?

― Их не было дома, они отдыхали заграницей. А я раньше приехала и вот… Познакомилась с Эльвирой, она предложила пожить у нее.

― То есть, твои родственники ездят по заграницам, а ты идешь в «Золотую лань», чтобы продать свою девственность? Насть, зачем ты мне врешь?

Глава 12

Настя

Я вздрогнула от телефонного звонка. Не хотелось уходить, но это был водитель такси.

― Да, поднимайтесь. Настя, такси у входа. Сейчас придет водитель.

― Хорошо.

Встала и начала надевать туфли. Мозоли не прошли за ночь, было немного больно, но терпимо. Приеду к бабушке и там дам ногам свободу и отдых.

― Настя! – подошел совсем близко, а я не решаюсь посмотреть в глаза. Не хочу привыкать, и опять расставаться… не хочу.

― Да? – смело смотрю на него, стараясь не показать никаких эмоций, кроме спокойствия и уверенности.

― Может, тебе что-нибудь нужно? Деньги? Тебе же так и не заплатили в «лани»? Давай, я отдам.

― Услугу я вам не предоставила. Платить не за что.

― Насть, ты себя слышишь? Ну, давай как-то побольше пообщаемся? Не знаю. Предложи, что ты хочешь.

― Ничего не нужно, – коснулась его руки и тут же отдернула. ― Спасибо.

Мне показалось, что мы оба вздрогнули, когда позвонили в дверь.

― Это водитель. Насть…

― Нет, правда, ничего не нужно. Спасибо в… тебе за все.

― Не благодари меня.

В дверь снова позвонили. И он начал открывать замок. Последние секунды здесь. Мне было рядом с тобой хорошо, правда.

― Минутку подождите, она сейчас выйдет.

― Конечно, Матвей Глебович.

Я уже собиралась выйти, но он остановил:

― Ничего мне сказать не хочешь?

Хочу, но не должна. Мне так будет спокойнее. Думаю, а говорю:

― Нет.

― Подожди! – отходит к столу и берет бумажник. ― Хотя бы номер телефона мой возьми, – протягивает визитку. ― Если тебе что-то понадобится... Позвони мне.

― Непременно позвоню.

Натягиваю улыбку и беру карточку, стараясь не коснуться его пальцев. Выхожу, здороваюсь с водителем, делаю несколько шагов и слышу, как он закрывает дверь. Кладу визитку в паспорт, а его незаметно для водителя в колготки. В этом платье нет карманов. Только бы не расплакаться. Настя, только не здесь. Подожди до машины, там будет можно.

Почти все время пока ехали, я вспоминала события этой ночи и той, которая случилась две недели назад. Папу убили прямо на моих глазах, но кто я не знаю. Не видела лица, не слышала голоса. Знаю только, что эти люди из Санкт-Петербурга, где папа провел последнюю операцию. Ему предложили большие деньги за то, чтобы согласился сделать операцию здоровому человеку, лежавшему в больнице на обследовании. А после, как они говорили, «один маленький и никому не заметный укольчик» и сердце здорового человека перешло бы одному из молодых криминалитетов. Папа не согласился, но взялся за лечение. Он был замечательным кардиохирургом. Молодой парень не пережил операцию и умер, папу убили. Но тот человек остался в живых. Я лишь видела его фотографию: крепкий, черноволосый, красивый мужчина. Почему именно его выбрали в качестве жертвы, я не знаю. Но, возможно, он мне поможет выяснить, кто причастен к смерти отца. Ведь у него будет причина найти своих врагов, а я ему помогу.

― Приехали, Анастасия Викторовна.

Голос водителя выдернул из полусна.

― Спасибо. Я ведь не должна вам денег?

― Матвей Глебович все оплатил. Чем-то еще могу быть вам полезен?

― Нет, спасибо! Поезжайте.

― До свидания, Анастасия Викторовна!

― Прощайте.

Это слово уместнее. Черный автомобиль отъехал от дома, где слегка покосился забор.

― Здравствуй, бабуля!

В машине я все же сдержалась, а сейчас дала волю слезам. Не могу без боли смотреть на дом с заколоченными окнами и дверьми. Открыла калитку и прошла внутрь. За полтора года здесь почти ничего не изменилось, лишь выцвела краска и, все вокруг заросло кустарником. Подошла к двери и попыталась оторвать доску. Ничего не получилось. Тогда прошла в сарай, нашла старые вилы и вот с помощью них смогла. Осталась последняя доска, я подковырнула вилами и взялась левой рукой за один из концов. Руку пронзила острая боль. Я не заметила гвоздь и сильно поранила ладонь. Зажала руку у груди, а другой дернула за ручку и дверь открылась. Несмотря ни на что я оказалась дома, где много проводила времени в детстве. Здесь я смогу отдохнуть и выспаться. Закрыла дверь и сняла туфли, которые уже жутко сжимали ступни. Прошла в комнату, где стояли две кровати. Стянула наволочку с подушки и замотала руку. Теперь не так больно. Я устала. Я хочу отдохнуть. Легла на бабушкину кровать и очень быстро провалилась в сон.

Глава 13

Матвей

― Матвей Глебович, вам уже несколько раз из полиции звонили, – ко мне подбежала обеспокоенная секретарша Брызгалова. ― А еще, Эмма Леонидовна сказала, что на работу сегодня не придет. А завтра за расчетом...

― Жанна, Эмма Леонидовна здесь больше не работает. Побудь на ее должности пару дней, пока я не найду замену. Дополнительную нагрузку я тебе оплачу. Из полиции насчет Рустама Геворкяна звонили?

― Не знаю, Матвей Глебович, но просили, чтобы вы связались с Артемом Александровичем.

― Соедини меня с ним. Я буду у себя. Контакты найди в бумагах Эммы Леонидовны.

― Хорошо.

― И принеси мне крепкий кофе, будь любезна.

― Конечно.

События вчерашней ночи развиваются дальше. Из новостной ленты узнал, что Рустам пропал, не выходя из собственной квартиры. Видимо, поэтому была облава в «лани». Черт, я совершенно не выспался. Как только сажусь в кресло, раздается телефонный звонок по внутренней связи:

― Да.

― Матвей Глебович, Соболев на первой линии.

― Соедини. Приветствую, Артем Александрович!

― Здравствуй, Матвей! Нужно, чтобы ты приехал и дал показания по делу Геворкяна. Уже в курсе того, что случилось?

― Да. Когда мне подъехать?

― Давай к трем. Приезжай в Одиннадцатый отдел и сразу поднимайся ко мне.

― Приеду, как договорились.

― Послушай, кем тебе приходится девушка, за которую ты внес залог?

― Да никем.

― Не понял…

― Обычная проститутка, которую я забрал для продолжения веселья.

― Хорошо. Жду тебя в три часа у себя.

― Буду, Артем Александрович.

Куда же Рустам мог подеваться? Мы с ним два дня назад общались, и у него не было в планах отъезда. А может, решил у любовницы зависнуть, а сотрудники клуба подняли шум из-за ерунды? Но Соболева таким не проведешь.

― Матвей Глебович, к вам можно?

В двери показалась рыжая бестия по имени Анжела Дмитриевна, руководитель финансового отдела. Очень жаркая девочка. С ней никогда не бывает скучно.

― Можно.

По моему лицу расплывается довольная улыбка. На ней белая блузка, красная обтягивающая юбка и красные туфли на охренительно высоком каблуке. Она всегда одевается, как я люблю.

― Я принесла вам бумаги на подпись.

Эта игра в начальника и подчиненную происходит до тех пор, пока я не оттрахаю ее до нашего обоюдного изнеможения.

― Проходите, Анжела Дмитриевна. Я все подпишу.

Закрывает дверь, но, как обычно, не на ключ. Острота ощущений, что кто-то может войти, нравится нам обоим. Подходит к столу и начинает обмахиваться бумагами:

― Жарко тут у вас, Матвей Глебович.

― К сожалению, Анжела Дмитриевна, не могу открыть окно.

― Ну, тогда, я совсем чуть-чуть расстегну блузку. Вас это смущать не будет?

― Нет, что вы. Делайте, как считаете нужным.

Кладет бумаги. Перекладывает волосы на одно плечо. Опирается на стол прямо возле меня. Мой член дергается, и брюки становятся тесными. А она неспешно расстегивает пуговицы одну за другой. Чертовка. Доходит до середины и расправляет блузку, чтобы я мог полюбоваться ее шикарным кружевным бельем.

― Вот так получше будет. А вы, как считаете?

― Полностью согласен.

Не вставая с кресла, притягиваю ее к себе и упираюсь грудью в упругий живот.

― Нет, нет, нет, Матвей Глебович! – отталкивает меня за плечи и грозится пальчиком с идеальным маникюром. ― Сначала мне нужно, кое-что поднять, – разворачивается ко мне спиной, наклоняется и показывает свои ножки в ажурных чулках, попку и тоненькую полоску красных трусиков. ― По-моему, на полу лежала ручка.

― Что б тебя, Анжела Дмитриевна…

― Меня можно да.

Подскакиваю с кресла, хватаюсь за ее округлую попу и поворачиваю к столу. А дальше все как всегда: я засаживаю свой член так глубоко, что она издает истошный первобытный крик. Закрываю ей рот ладонью, и сам держусь из последних сил, чтобы не застонать. Правила этой игры всегда одинаковые и мы ни разу их не нарушали: трахаемся в офисе и наши отношения не выходят из стен здания фирмы. А когда встречаемся за пределами компании, я не вижу в ней бестию – она обычный сотрудник, которому я пожимаю руку, так же безэмоционально, как и ее супругу. Это участок маршрута, по которому я хожу много лет, и меня все в нем устраивает.
Через несколько минут в дверь постучится секретарша, и нам нужно сделать вид, что я действительно подписываю бумаги. Это тот адреналин, нерв, который позволяет быть на плаву, на первом месте, наверху жизни. Напоминает мне бег по кругу, где ты занимаешь лидирующую позицию.

Глава 14

― Жанна, я к Соболеву. И сегодня в офис уже не приеду.

― А, Сергей Александрович, будет?

― Нет, Сергей Александрович будет завтра после обеда.

― Я все поняла.

Мы улыбнулись друг другу. Все в компании знают, что мой заместитель после вечеринок вне игры.

Спускаюсь к машине. В кармане пиджака начинает звонить мобильный. Это из такси:

― Да, Алексей.

― Матвей Глебович, Анастасию Викторовну я отвез по указанному адресу. Уже возвращаюсь в город.

― Спасибо! Кто ее встретил?

― Да, некому там встречать.

― В каком смысле?

― Так, там дом заколоченный.

― Не понял. Я же номер дома указал.

― Так, я по адресу и привез. А там покосившийся забор и заколоченные окна, двери.

― И где она?

― Она со мной попрощалась. Сказала, что больше ничего не нужно. Я уехал.

― Почему сразу не отзвонились? Уже почти три часа прошло, а ехать дотуда не больше полутора.

― Так пробки, Матвей Глебович. Я уехал только минут пятнадцать назад. Как выехал на шоссе, сразу вам позвонил. Мне вернуться?

― Нет, не нужно. Всего доброго.

Заколоченный дом?! Она же сказала, что там у нее родственники. Настя, зачем же ты врешь? Черт! Еще и встреча с Соболевым. У нее не телефона с собой. Ничего.

У Соболева был недолго. Рустам еще вчера утром был жив-здоров и разговаривал с управляющим. К обеду не приехал на работу. И больше на связь не вышел. Машина стоит возле дома. Следов взлома нет. Квартира пустая. Никто не видел, как он выходил. Подозрительные личности в дом не заходили. Рустам, как и я, живет в доме с хорошей охранной системой. Хрень какая-то.

После разговора сразу поехал в сторону Мичуринского к Насте. На половине пути позвонила Лиза:

― Да.

― Дорогой, а ты во сколько будешь?

― Не знаю.

― Я в Париже много комплектов белья накупила. Какой надеть? Зеленый или голубой? Какое настроение у моего мужчины сегодня?

― Лиз, настроение – говно. Что наденешь, то наденешь.

― Коть, что случилось?

― Лиз, я тебе не «коть». У меня нет настроения с тобой общаться. Я за рулем.

― Ну, хоть скажи, во сколько приедешь?

― Часам к девяти, не раньше.

― Стоянов, у тебя точно все в порядке?

― Да, не волнуйся.

Кинул мобильный на соседнее сидение. Стояние в пробках меня выбешивало. Зачем она уехала в заброшенный дом? А может, я зря еду? Она уже взрослый человек. Сама решения принимает. Развернуться? Но как только вспоминаю Каспийское море в ее глазах, понимаю, что должен увидеть и понять, почему она соврала. Почему предпочла заброшенный дом вместо двухуровневой элитной квартиры? Почему не взяла деньги? Она бы спокойно могла согласиться на роль любовницы, ведь я ни к чему ее не принуждал. То, что я ей отвратителен – чушь. Ее губы и тело были более разговорчивые. Мне не встречались женщины, которые предпочли бы разруху деньгам. У всего есть своя цена. Что является для тихони ценнее денег? Какую цель она преследует?

Только спустя два с половиной часа я был на месте. Даже не верилось, что человек сюда рвался. Здесь явно никто не жил несколько сезонов. Да и сам дом на отшибе крохотной деревушки. Калитка открыта, дверь тоже. С нее сорваны доски. Сердце непривычно волнуется из-за неизвестности. Вхожу внутрь. На полу валяются ее туфли. Значит, здесь. Стало спокойнее. Прохожу во вторую комнату. Она лежит на кровати, свернувшись калачиком. Видимо, замерзла, потому что не накрыта одеялом:

― Настя. Настя.

Даже не шелохнулась. Подхожу ближе и касаюсь плеча. Моментально вскрикивает и вскакивает. Я аж отпрыгиваю на шаг назад. Опять начинает дышать навзрыд и смотрит на меня огромными испуганными глазами.

― Ты чего? Успокойся! Насть, это я!

Также истерично дышит, но вижу, что успокаивается. Подхожу, сажусь на кровать и силой прижимаю ее к себе. Чувствую, что упирается, но чем дольше я не отпускаю, тем расслабленнее она становится. Ощущаю, как сжимает меня, но не перестает всхлипывать. Кто же тебя так обидел? Кто посмел причинить боль?

Через несколько минут она успокаивается, но я не отпускаю до тех пор, пока не отстраняется сама.

Глава 15

― Зачем вы приехали? – говорит, после того как только что рыдала в меня.

Я встаю и отхожу к окну:

― Насть, почему ты уехала в заброшенный дом? Зачем соврала, что у тебя здесь родственники?

― Я не врала. Это дом моей бабушки.

― Опять ты ко мне на «вы». Настя, давай я отвезу тебя в город.

― Нет, я буду жить здесь. В городе мне идти некуда.

― А на что ты жить собралась? Или на трассу выйдешь для легкого заработка?

― Легкого? Я сама о себе позабочусь. Зря приехали.

― Насть, я тебя из квартиры не выставлял. Поехали, поживешь у меня. Хотя бы несколько дней, пока не найдешь работу. Нормальную работу!

― Мне не нужна ничья помощь, – вытирает ладонью заплаканные глаза, выбешивая меня свой глупостью и упрямством.

― Хорошо, давай так. Ты будешь жить в моем доме и оплачивать проживание.

― Мне нечем тебе платить. И жить я там не собираюсь.

Если бы ты могла платить собой, у тебя был бы безлимит. Во мне просыпается дикое желание, когда я начинаю думать о ночах рядом с ней. Понимаю, что здесь пустой дом, в округе на километр никого, и я могу получить то, за что заплатил несколько тройных цен. Зависаю в этом манком и одновременно мерзотном состоянии. Смотрю в упор на ее сдавленную узким платьем грудь.

― Золотой крестик я тебе не отдам. Это мамин, – говорит она, прижимая руку к груди.

― Насть, ты дура? С чего ты решила, что мне нужен твой крестик? – большей глупости за свою жизнь еще не слышал.

― Потому что ты смотришь в упор мне на грудь.

― Насть, я на сиськи твои смотрю.

Вижу, что напряглась, потом замечаю, на руке белую ткань с красными вкраплениями:

― Что у тебя с рукой?

― Ерунда. Поранилась.

― Покажи, – подхожу и сажусь рядом.

― Ничего серьезного.

― Покажи, говорю, – протягивает руку, я осторожно снимаю кусок ткани: ― Твою ж мать! – ладонь припухшая, с запекшейся кровью, горячая и полностью синюшного оттенка. ― Быстро вставай, и едем в больницу!

― Я нормально, – буркнула себе под нос.

Накрыл руку обратно, ее лицо скривилось от боли, но она даже не пискнула. Тихоня…

― Тебе очень больно?

― Нет.

― Насть, что у тебя за привычка врать?

― Немножко больно.

― Что ты сделала с рукой?

― Взялась за доску и не заметила гвоздь.

― Настя, бл… Есть чистые вещи здесь?

― Может быть в шкафу.

Открываю дверцу, внутри куча бельевого хлама. Вынимаю какой-то выцветший прямоугольник. Подхожу к тихоне:

― Давай, руку я перемотаю. Эта тряпка не годится уже.

― Не надо, это бабушкин платок.

― Насть, ты от инфекции умереть хочешь?

Отрицательно мотает головой. Сажусь на корточки и снимаю с ее руки, когда-то белую ткань:

― Шевелить пальцами можешь?

― Больно же.

― Пробуй.

Наконец-то слышу от нее полноценный крик.

― Отлично. Значит, связки целы. Знаю, что больно, но придется потерпеть.

Стараюсь как можно аккуратнее перемотать руку. Периодически смотрю на лицо и каждый раз, мое сердце замирает, когда вижу насколько ей больно. Пока рукой шевелила, вновь открылось кровотечение, но несильное.

― Спасибо, – всхлипывает носом.

― Держи руку согнутой и наверх, пусть кровь утихнет. Тебе из этого дома что-то нужно с собой забрать?

― Нет… Хотя нужно, да.

Вскакивает с кровати, подбегает к открытому шкафу и пытается здоровой рукой что-то достать с самой верхней полки. Долго на такое я смотреть не могу, подхожу сзади:

― Что ты ищешь? Давай я тебе помогу.

― Здесь остались фотографии. Они где-то снизу под бельем должны быть.

Чтобы достать мне приходится немного надавить на тихоню, и я ощущаю, как всем нутром откликаюсь на ее тело. Хочется крепко-крепко прижать, согреть, забрать боль. Мысленно переключаюсь, когда нащупываю пальцами бумажный сверток. Достаю и отдаю, она прижимает его к груди. Должна отступить, но, кажется, что мы зависаем на несколько секунд, ощущая тепло друг друга. Она разрывает контакт первая:

― Теперь можем идти, – чуть наклоняясь, выскальзывает из-под моих рук.

― Хорошо.

Выходим из дома, я обращаю внимание на ее ноги:

― Где твои туфли?

― Они ноги очень жмут. Ты же на машине?

― Давай я возьму их, чтобы в больнице было в чем ходить.

― Хорошо.

Забираю туфли, с силой закрываю дверь и иду к машине. Закидываю обувь в багажник:

― Садись.

Говорю в пустоту, потому что тихони рядом нет. Оборачиваюсь и вижу, как она одной рукой пытается приколотить доску обратно к двери. Подбегаю к ней:

― Ты, что с ума сошла?! Настя, какого хрена ты делаешь? У тебя кровотечение может в любой момент открыться.

― Нужно сделать, как было. Я должна сохранить бабушкин дом и все что в нем есть.

― Насть, ты должна свою жизнь сохранить, а не дом. Поехали!

― Ну, я тебя очень прошу. Помоги мне.

По-моему, это самый упрямый человек, которого я встречал. Беру доску, рядом лежащий камень и стараюсь прибить к стене.

― Пожалуйста, осторожней, там гвозди.

Молчу, иначе наговорю лишнее. Забиваю. Она подносит еще одну:

― Тут две стояли.

Пробуравливаю ее гневным взглядом, она отворачивается и отходит назад. Повторяю свои действия. Теперь дверь заколочена наглухо.

― Спасибо.

― Иди в машину!

Садится. Я пристегиваю ее ремнем безопасности. Касаюсь губами лба и понимаю, что у нее температура. Твою ж мать! Сажусь и утапливаю педаль газа на полную.

Глава 16

Настя

Господи, спасибо, что прислал его за мной. Мне кажется, что я немножечко не справляюсь…

― Насть, возьми мой телефон и найди Овчинникова Владислава Степановича. Держи. Сможешь сделать или тебе совсем плохо?

― Конечно, смогу.

Беру телефон, а у самой руки трясутся. Сейчас понимаю, что если бы он не приехал, наверное, я бы умерла. Включаю телефон, на главном дисплее висит сообщение: «Стоянов не опаздывай, я зажгла свечи и сгораю от того, как хочу тебя. И я решила вообще не надевать белье». Из глаз мгновенно выступили слезы. И как-то снова стало тяжело дышать. А на что я рассчитывала? Такой мужчина не может быть один. Да и я ему ни к чему…

― Тебе тут сообщение.

― От кого? Прочти.

― Думаю, ты сам должен. Отправитель – Елизавета.

― Насть, смахни его в сторону и найди Овчинникова.

― Девушка пишет, что ждет тебя.

― То есть, ты его уже прочла? – улыбается. У него очень красивая улыбка.

― Оно было на главном экране. Зачем ты так быстро едешь? – у меня сердце замирает, когда я вижу очередной маневр на обгон.

― Эта машина выжимает намного больше, чем я еду сейчас. Так что, можно сказать, мы топчемся на месте.

Очередной обгон и я отвернулась к окну: деревья мелькают сплошной зеленой стеной. Зачем я ему?

― Почему ты за мной приехал?

― А ты предпочла бы кого-то другого?

― Нет. Конечно же, нет.

― Тогда, ищи Овчинникова.

Я вновь включила телефон. Елизавета звонила сегодня утром… Нужно собраться! Листаю телефонную книжку и ощущаю радость оттого, что он доверил свой телефон. Сколько же много у него контактов. На глаза попадается Геворкян Рустам, значит, они хорошо знакомы. Опять «Елизавета». Как же ее много. Ищу дальше:

― Нашла. Держи.

― Набери его и дай трубку. Мне неудобно.

― Тогда зачем так быстро едешь? – непроизвольно получилось перейти на упрек.

― Насть, у тебя какая-то нелюбовь к быстрому вождению?

― Просто это очень глупо.

― О, ты наконец-то начала показывать коготки?.. Мне нравится такая Настя.

Папа всегда был против быстрой езды. Многих людей ему приходилось собирать после аварий. Это очень безрассудно.

― Просто я говорю как есть. Сбавь скорость, и тогда я отдам телефон.

― Насть, ты чего? Ты сейчас это серьезно говоришь?

― Абсолютно.

― Вот только нравоучений мне не хватало. Дай сюда телефон.

Он едет на такой скорости, а поворачивается ко мне и собирается выхватить телефон из моей руки.

― На дорогу смотри!

В ужасе зажмуриваюсь и отворачиваюсь, инстинктивно вжимая голову в плечи. Через доли секунды слышу протяжный гудок и ощущаю резкий поворот в сторону. Ударяюсь замотанной рукой о дверь, и меня пронзает острая боль. Вскрикиваю и начинаю громко дышать, потому что боль на грани терпимой. Наша машина резко тормозит. Через некоторое время слышу стук двери, а потом вижу, как Матвей открывает мою. С ним все в порядке.

― Настя, Настя! Что с тобой?

― Руку ударила. Бо-ль-но…

― Прости меня, но ты сама виновата. Никогда не говори под руку водителю об опасности вождения. Я с шестнадцати лет за рулем. И поверь, что за девятнадцать, умею водить очень хорошо. Ну, чего ты распсиховалась?

― Папа, знаешь, сколько таких лихих водителей спас? Очень много! Но многих и не спас…

― Насть, успокойся!

― Я вспоминаю отца, когда он приходил после неудачной операции. Знаешь, когда была школьницей, то часто бывала в больнице, – всхлипываю. ― И родственников тоже много видела. И то, как отец выходил из операционной и говорил им, что шансов не было… Ты ничего не понимаешь в вождении, если лихачишь просто потому, что хочется.

Не могла успокоиться, жутко болела рука, болело сердце из-за воспоминаний о папе, и душа от осознания того, что Матвея могло бы не стать. Я устала, устала быть в окружении мертвых.

― Насть, извини! Не думал, что так выйдет. Ну, успокойся, пожалуйста.

А мне было никак не справиться, слезы лились ручьем.

― Ну, что мне сделать, чтобы ты успокоилась?

― Поезжай на разрешенной скорости.

― Насть, мы до больницы еще час тащиться будем. Ну, хорошо не смотри на меня так. Я буду ехать сто пятьдесят. О меньшем не проси.

Глава 17

― Сначала этому человеку позвони, а потом поедем.

― Насть, знаешь, обо мне мать так не беспокоилась, как ты.

― Вот и зря…

― Дай сюда телефон. Алло, Владислав Степанович, здравствуйте! Вы сегодня на смене? Хорошо. Я скоро подъеду, нужно, чтобы вы девушку осмотрели. Ладонь гвоздем проткнула. Думаю, да, рука выглядит плохо. Когда приедем, я наберу. Насть, врач на месте. Нам крупно повезло. Ты как себя чувствуешь? Настя?

Видимо, от волнения температура еще подскочила, и все начало плыть перед глазами. Вижу Матвея, но говорить мало сил. Во рту все пересохло:

― Мне пить очень хочется.

― Насть, откуда я тебе воды возьму?

― Тогда не надо.

― Сейчас, что-нибудь найду, – вижу, как водит пальцем по экрану телефона. ― Через несколько километров съезд в поселок, там должен быть магазин. Потерпи.

Киваю и кладу голову набок, чтобы видеть его лицо. Он очень красивый, мужественный, сильный. Глаза начинают смыкаться:

― Только не гони, пожалуйста...

Пробуждаюсь оттого, что Матвей трясет меня за плечо:

― Вот выпей воды.

Подносит бутылку к губам, и я начинаю заглатывать живительную влагу. Становится лучше.
― Съешь таблетку. Здесь аптека есть, я купил обезболивающее. Оно и жар собьет.

― Спасибо.

Чувствую губами его пальцы. Кажется, я влюбляюсь в него. А это очень и очень глупо. Только поделать ничего не могу.

― Руку врач сказал не трогать. Я бы что-нибудь еще купил… но Владислав Степанович заверил, что одной таблетки достаточно. Может, на заднее сидение пойдешь, там сможешь прилечь.

― Нет, я лучше тут…

С тобой.

― Давай-ка я тебя пиджаком укрою, так тебе будет комфортнее, наверное.

― Спасибо.

― Насть, тебе не за что меня благодарить. Вот так будет уютнее.

Ошибаешься. Я за все тебе благодарна. Вдыхаю аромат его духов, он меня дурманит больше температуры. Все время пока мы ехали до больницы, я смотрела на него, лишь иногда проваливаясь в сон.

― Настя, просыпайся. Мы приехали.

Открываю глаза, вижу Матвея перед собой с моими туфлями в руках. Начинаю приходить в сознание. Мне стало лучше, уже не так горит голова, и в руке нет сильной боли.

― Давай-ка, спусти ноги и надень туфли. Сейчас я ремень отстегну.

Он наклоняется и по телу проскальзывает волна из тысячи маленьких фейерверков, когда я ощущаю его близко. А когда поднимается, останавливается взглядом на моих губах, которые мгновенно становятся сухими и налитыми, непроизвольно облизываю. Он шумно вздыхает и выпрямляется. Затем садится на корточки и начинает надевать мне туфли. Он так нежно это делает. И каждое его прикосновение эхом отзывается по ногам и животу.

― Сможешь идти в них? Попробуй.

Я встаю, опираясь на его ладонь, и делаю несколько шагов:

― Да, могу.

Слышу, как срабатывает сигнализация. И чувствую, как он плотнее надевает на меня пиджак и обнимает за талию, прижимая к себе.

Мы поднимаемся по лестнице и заходим в приемный покой больницы. Людей достаточно много. Пахнет привычным антисептиком.

― Давай садись вот сюда. Я позвоню врачу, – сажает меня на кресло, и остается рядом. ― Владислав Степанович, мы на месте. Хорошо, я пока заполню данные, – отключает телефон. ― Насть, мы паспорт в доме забыли. Ладно, попробуем без него.

― Нет, не забыли. Он у меня здесь, – указываю на живот. Он так и лежал у меня в колготках.

― Ты съела его, что ли? Ну, наконец-то я вижу твою улыбку.

― Паспорт в колготках, но я не могу его вынуть здесь.

― А в чем проблема?

― Мне нужно будет задирать платье.

― Насть, это не проблема. Ну, чего ты на меня так смотришь? Хорошо, пойдем в туалет или вон в тот угол я тебя закрою.

Туалет был занят, и в него стояло три человека в очередь. Пришлось идти в угол. Повернулась к нему спиной, а он встал сзади. Чувствовала его дыхание на шее:

― Как же неудобно это делать одной рукой.

― Давай, я вытащу.

― Не надо.

Мне спокойно, когда я ощущаю его за спиной.

― Готова?

― Да, – развернулась, а он в упор смотрит на меня, ― Можем идти. Мне нужно оформить документы?

― Я все сам сделаю. Ты вот сюда садись и жди меня. Хорошо?

― Хорошо.

Я готова тебя ждать всю жизнь. Видела, как он оформляет на меня карточку. Он обо мне заботится. Скорее всего, я ему нравлюсь. Конечно. Он бы не приехал за мной. Ведь не может быть другой причины? Из раздумий меня вывела вибрация в кармане пиджака. Вынимаю телефон, на экране светится имя «Елизавета». Ком подкатывает к горлу. Я слишком размечталась…

― Пошли, нам нужно на третий этаж.

― Тебе звонят.

Берет телефон, смотрит на экран и скидывает звонок. Я молчу. Боюсь, что если хоть что-то начну говорить – расплачусь. Пока шли до кабинета врача, она звонила четырежды, и он постоянно сбрасывал:

― Почему ты не отвечаешь? – я все же набралась храбрости хоть что-то сказать.

― Потому что я занят и перезвоню позже.

Злится. Интересно, часто он бывает так занят?

Возле кабинета нас уже ждал врач: пожилой мужчина, лет шестидесяти. Они пожали друг другу руки.

― Ну, что у вас произошло? Давай, мне карточку. Анастасия Викторовна Приозерская?.. А вы, случайно, не дочь Виктора Приозерского? – стою и киваю. ― Соболезную вам, деточка! Проходите. Матвей, ты здесь подожди.

Врач заходит в кабинет, у меня опять накатываются слезы, я оборачиваюсь:

― Ты же подождешь меня?

― Конечно. Я без тебя никуда не уеду.

Глава 18

Матвей

Опять. Вот непонятливая баба. Скидываю звонок Лизы, потому что сам себя не понимаю. Злюсь на то, что тихоня увидела ее звонок и сообщение… Интересно, каким оно было? Нахожу. Вот, черт! Но почему меня злит, что она о Лизе узнала? Неужели я рассчитываю на продолжение отношений с Настей? Черт. Рассчитываю… Пока сам не знаю на какие, но понимаю, что не хочу ее отпускать.

Вижу, как в кабинет Владислава Степановича быстрым шагом направляется медсестра с металлическим контейнером в руках. Ощущаю беспокойство. Кажется, что уже прошло много времени, как тихоня там находится. Через минуту-две вновь звонит телефон. Отвечаю:

― Лиза, послушай…

― Нет, это ты меня выслушай, Стоянов! Я тебе кто, что так долго должна дозваниваться?

― Ты мне? Никто.

― Это как понимать?

― Понимай как хочешь. Но если я не беру трубку…, – вижу, как медсестра выходит обратно, нажимаю «отбой» и подхожу к ней. ― Извините, в кабинете моя знакомая. У меня есть основания беспокоиться за нее? – указываю рукой на контейнер.

― Пока ничего не могу сказать, – смотрит на меня безразличным взглядом и также поспешно уходит.

Черт! Начинаю ходить туда-сюда. Что же так долго-то? Сажусь и листаю сводку новостей, чтобы успокоиться и узнать новости о Рустаме, если таковые есть. Ничего нет. Ни от кого. Приходит сообщение от Лизы «Между нами все кончено. Я так больше не могу». Просто смахиваю светящийся прямоугольник в сторону. Жаль лишаться первоклассного минета, но найти замену не проблема. Терпеть не могу бабские истерики.

Наконец-то приоткрывается дверь кабинета:

― Матвей, зайди.

Не знаю, что я ожидаю увидеть или услышать, но сердце начинает биться быстрее. Захожу внутрь и вижу Настю, сидящую на кушетке с перебинтованной рукой: от кончиков пальцев до запястья. Облегченно вздыхаю, хотя ее бледное лицо и синяки под глазами настораживают.

― Все в порядке? Как рука? – первый вопрос адресую ей, а второй – врачу.

Владислав Степанович указывает на стул, предлагая сесть.

― Рану мы обработали. Инфекция далеко пройти не успела, так что тебя сам Господь Бог к ней направил. Вовремя. Несколько часов промедлил бы и пиши пропало.

Я взглянул на Настю: такая нежная, хрупкая, кроткая. Сидит, как школьница, не издавая шума.

― Хорошо.

― Но есть одна существенная проблема.

Сердце опять заходит частыми ударами:

― Что не так?

― У Анастасии Викторовны малокровие – анемия. Ей нужно лечение.

― Конечно…

Вновь смотрю на нее. Понимаю, что готов отдать ей часть своей крови, чтобы увидеть улыбку.

― Сможешь, о девушке позаботится?

― Да.

― С жилплощадью у Насти проблемы. Поэтому недели на две либо стационар, либо домашнее… Минуточку, – достает мобильный, который только что начал вибрировать. ― Да. Сейчас подойду. Оставлю вас на пару минут. Обсудите пока этот вопрос.

Выходит за дверь, я пересаживаюсь на кушетку:

― Как ты? – беру за руку, но уже через секунду она отдергивает назад.

― Нормально. Сейчас намного лучше.

― Ты очень плохо выглядишь, – увидел замешательство во взгляде, ― бледная и синяки под глазами.

― Немного устала. Отдай мне паспорт, пожалуйста, мне нужно будет оформить документы, чтобы лечь в больницу.

― Зачем? Будешь две недели у меня, дальше решим, что делать. По-моему, мы уже обсудили это.

― Мне неудобно. Мы договаривались о нескольких днях, пока я не найду работу. А не о двух неделях больничного пребывания. А с такой рукой меня никто не возьмет. Какой из меня работник? Слава богу, что рука правая здорова.

Смотрю на нее и не могу понять: она со мной заигрывает, пытаясь вызвать жалость, или говорит абсолютно искренне?

― Да, нет проблем. Два дня или две недели, какая разница?..

― Ты меня не знаешь совсем. Зачем тебе обуза?

― Я не собираюсь быть твоей нянькой, просто предоставляю жилье. Все. А то, что я тебя не знаю – это легко исправить за одну ночь.

Прочел на ее лице волнение. Мне нравится заставлять ее думать, что нам предстоит заняться сексом в ближайшее время.

― Лучше останусь здесь. Если у тебя насчет меня только одна мысль, как затащить в постель, то я так не хочу.

― Она не одна, но занимает главенствующую позицию. Ты бы предпочла другого мужчину рядом с собой?

Раз за разом я хочу слышать твердое «нет» на этот вопрос. Но она не успела ответить, пришел врач:

― Ну, что вы решили вопрос ближайших двух недель?

― Да, Настя будет жить у меня.

Услышал, что она что-то там пискнула, но договаривать не стала, значит, согласна.

― Вот и хорошо. Тебе нужно будет купить таблетки в аптеке и пять дней подряд привозить Анастасию Викторовну на капельницы. Часикам к девяти – десяти, как раз перед работой успеешь.

― Ладно.

― Покой, сон, хорошее настроение и медикаменты. Вот четыре слагаемых здоровья для вас Настенька.

Владислав Степанович погладил ее по плечу, и в глазах блеснули слезы. Наверняка они вызваны разговорами об отце.

― Спасибо вам большое!

― Это меньшее, что я мог сделать для дочери Виктора Алексеевича.

Я пожал руку врачу:

― Насть, подожди за дверью. У меня к Владиславу Степановичу разговор есть.

― Конечно, – то ли испуг, то ли недовольство на лице, но ей лучше выйти.

― О чем хотел поговорить?

― Мне нужно беспокоиться за ее здоровье?

― Побеспокоиться следует, но ничего серьезного не произойдет, если будет соблюдать все мои предписания. Держи список лекарств. И завтра подъезжайте на первую капельницу. Подойдешь к администратору, отдашь направление. Я информацию передам. Оправится после пережитого и пойдет на поправку быстрее.

― Что с ней?

― Это она пусть сама тебе расскажет. Ну, бывай, Матвей Глебович!

― До скорого.

― Ко мне через неделю с ней.

― Хорошо.

Вышел из кабинета. Она сидит, укутываясь плотнее в пиджак:

― Пошли.

Глава 19

Настя

― Как твои ноги?

Уже спускались по ступенькам больницы, а я иду словно в деревянных башмаках. Вероятно, это заметно:

― Неплохо.

― Может, прогуляемся до моего дома? Тут пешим ходом минут пятнадцать – двадцать.

Я даже приостановилась на время:

― Нет, давай на машине, я устала…

― Насть, почему ты не можешь сказать, что тебе больно или неприятно? У тебя какая-то боевая подготовка?

Смешит меня.

― А ты часто говоришь, что тебе больно?

― Нечасто, но если у меня тридцать семь и два, со мной лучше не связываться, я жуткий нытик. Давай заедем в магазин и купим тебе удобные туфли или кроссовки? Хотя, если судить по погоде, тебе нужны сапоги.

С ним мне хорошо. Но нельзя забываться, нельзя:

― Давай, в следующий раз.

― Когда? Тебе завтра на процедуры. Туфли за ночь не превратятся в мягкие тапочки. Садись.

Открыл мне дверь и снова помог с ремнем. Не успев полностью вылезти из машины, замер и повернулся ко мне так, что его губы оказались в нескольких сантиметрах от моих. Я попыталась пятиться, но кресла были безумно неподатливыми:

― Насть, тебе нужно купить новую одежду.

― А чем эта плоха? – мне стало очень стыдно: что-то не так с одеждой, и со мной в целом. Я не подхожу для такого человека.

― Она прекрасна для «Золотой лани» или для встречи, когда планируешь завалить мужика в кровать прямо на месте, но не для обычной жизни.

Так и продолжает стоять в близости от меня, я непроизвольно сглатываю и отворачиваюсь в сторону. Меня в дрожь бросает от этого:

― Ты слишком близко.

― А! Так я все же тебе неприятен?!

Мгновенно выпрямляется и шумно захлопывает дверь. Вздрагиваю. Я боюсь, когда он так делает. Садится за руль и даже не смотрит на меня. Пристегивает ремень. Впервые это вижу. Отъезжаем от больницы, и минут десять едем молча. Я отвернулась к окну и наблюдала за ночным городом. Петербург прекрасен ночью: светящиеся витрины, подсветка на домах. Мы проезжали Неву с огромными мостами. Здесь очень красиво.

― Что случилось с твоим отцом?

Выдернул меня из полусна. Наверное, это действие таблеток: боль я не чувствовала, а вот расслабленность и даже некую обессиленность, да. Но вопрос быстро ввел мое тело в состояние готовности защищаться:

― Я бы не хотела об этом говорить, – села в кресле удобнее, чтобы чувствовать опору.

― Почему? Не доверяешь мне?

― Я тебя не знаю, – на эти слова он шумно выдохнул и однобоко улыбнулся, ― Никому не могу доверять полностью.

― Ну, зато честно!

― Если я тебя так раздражаю, то зачем взялся спасать меня? Я не просила.

Боже, он повернулся с таким тяжелым и презренным взглядом, что мне захотелось плакать: от бессилия, внутренней боли, оттого что совершенно не знаю, что делать. Но я этого не покажу. Нельзя.

― Я тебя не спасал. А то, что приехал за тобой… это скорее интерес.

― Что? Я, по-твоему, обезьянка в цирке? Тебе было интересно, куда уехала ночная путана? Если ты удовлетворил свой интерес, то будь любезен, останови машину, я хочу уйти!

Он подъехал к тротуару и остановился:

― Выходи.

Развернулся ко мне и смотрит в упор. Я кое-как отстегнула ремень. Огромный ком подкатил к горлу и начал душить, заставляя дышать чаще, а слезы заполонили глаза. Я скинула пиджак, открыла дверь и вышла. За что мне это все? Почему?

― Насть, ты куда?

Захлопнула дверь и быстрым шагом пошла прочь. Куда-нибудь подальше от него. Насколько хватит сил.

― Настя!

Господи, что же мне делать? К кому обратиться за помощью? Я больше так не могу…

Ногам было нестерпимо больно. Я зашла за угол дома, встала у дерева и скинула туфли. Дышала навзрыд, мне было не остановиться. А через несколько секунд заметила надвигающегося на меня рослого парня. Сердце начало колотиться с бешеной скоростью, я замерла.

― Девушка, я могу вам помочь? – подошел близко, стоял и пристально смотрел. Я плохо видела черты лица, но мне казалось, что по нему расползалась улыбка, словно зловещая клякса. Мне очень страшно… ― Я живу недалеко, может, у меня или здесь по-быстрому? Ты что такая напуганная? Иди, я тебя приласкаю.

Господи, спаси меня! Вжалась в дерево и схватилась за него рукой. Начала плыть голова…

― Отойди от нее! – услышала знакомый голос и смогла сглотнуть.

― Что? А ты кто такой? – было слышно, что парень пьян.

― Я говорю, отойди от нее!

Вижу, как Матвей хватает его за шиворот и отталкивает. Тот с кулаками бросается в ответ. А я не знаю, что делать: кричать, разнимать их, бежать за помощью? Матвею кулаком прилетает по лицу. Тогда он берет парня за отворот куртки и начинает наносить ему удары один за другим: в лицо, живот, бок.

― Хватит! – закричала, когда увидела, как парень буквально сложился пополам, а Матвей продолжает бить его ногой в живот. ― Хватит! Ты же убьешь его! Остановись!

Наконец-то до него доходят мои слова, и он прекращает. Парень падает на колени и продолжает стонать. Матвей отплевывается кровью и вытирает ладонью губу:

― Это чтоб подонок усвоил, что женщин насиловать запрещено.

Размахивается и еще раз ударяет парня в живот, тот со вскриком падает набок и скрючивается от боли подобно дождевому червю.

― Настя, пошли!

Смотрю на Матвея, на парня, беру туфли и хватаюсь за протянутую мне руку.

Глава 20

― Скажи, какого черта ты вышла из машины в неизвестном городе и непонятном месте? Еще и ночью.

Матвей крепко, даже больно, держал за руку, и мы шли к машине. Ногам было неприятно, потому что попадались мелкие камешки, а туфли я держала в руках. Но наверное, из-за обезболивающих уколов все было в каком-то тумане. Понимала с кем я, и это лучшее, что сейчас могло быть. Теперь я доверяю еще меньше, зато страха стало больше. Но сейчас мне некуда идти, кроме его квартиры и будь что будет…

― Насть, ты меня слышишь? – голос сменился на более мягкий.

― Да.

― Тебе плохо?

Практически ничего не понимаю. Но так говорить небезопасно, поэтому…

― Средне.

― Насть, а почему ты без туфель идешь? Я даже внимания не обратил. Стой. Посмотри на меня. Я говорю, посмотри на меня.

Я развернулась. На его отекшей губе была засохшая кровь. Казалось, что если он сейчас отпустит, то я упаду. Ноги стали какими-то ватными:

― Что?

― Настя…

В один момент он подхватывает, и я оказываюсь на его руках. Даже не поняла, как это произошло. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, а после я утыкаюсь носом в его грудь и обнимаю рукой за шею.

― Потерпи немножко, до машины совсем недолго осталось.

Вновь дурманит аромат его духов, казалось, что именно так должен пахнуть лучший мужчина на свете. В очередной раз понимаю, что было очень глупо влюбиться в человека, которого я совсем не знаю. Услышала, как пиликнула сигнализация – пришли.

― Давай-ка, посиди здесь немного, – посадил меня на капот, а сам начал что-то доставать с пассажирского сидения. Свой пиджак. Подошел и укрыл мои плечи:

― Тебе очень больно? – я слегка коснулась пальцами его губы. Меня тянет к нему, хочется, чтобы обнял и не отпускал. Морщится:

― Ерунда.

― Ты тоже врешь? – вижу, как губы начинают растягиваться в улыбку, а потом резко сжимаются – ему больно.

― Дурной пример заразителен. Спасибо, что интересуешься… Садись в машину.

― Подожди. Ты правду сказал, что приехал за мной только ради интереса?

― Насть, я преуспевающий бизнесмен. А в отношении лжи, я в топе лидеров. Садись.

― Это тоже ложь? – не хочу верить, что все, что он делает неправда.

― Я устал и хочу лечь спать. И тебе пора. Садись в машину, и поедем домой.

Помог мне спуститься и сесть. Дорогу до его дома я спала. Проснулась, когда услышала хлопок двери – мы уже были на парковке. Я безумно замерзла. Матвей открыл мою дверь, в руках у него был достаточно объемный пакет:

― Что это? – вылезла из машины, а здесь оказалось еще холоднее.

― Я купил тебе лекарства и кроссовки.

― Кроссовки? Но ты не знаешь мой размер.

― Пока ехал, разговорился с твоими туфлями и купил на размер больше.

― Как так разговорился? Не поняла.

― Насть, я посмотрел размер на туфлях. Чему ты удивляешься?

Он всегда такой раздражительный или только, когда я рядом?

― Ничему.

― Поднимемся наверх, и сразу выпьешь таблетки.

― Извини.

― За что?

― За то, что я доставляю неудобства.

Ничего не ответил. Молча пропустил в лифт вперед себя. За несколько дней я поправлюсь и смогу уйти. Главное, найти работу и все получится. Зашли в квартиру, он зажег свет.

― Настя, сейчас выпьешь таблетки и спать.

― Хорошо.

Даже не смотрит на меня, точнее, смотрит, как на пустое место. Так лучше.

― Спать будешь во второй спальне. В ванной есть все, что может понадобиться.

Прошли на кухню, он налил мне стакан воды и дал две таблетки.

― Ты же, наверное, голодная. Я бы и сам перекусил. Садись. Что-нибудь придумаю, сейчас. Сделаю бутерброды и попьем чай.

― Хорошо.

Понимаю, что он ничего не обязан делать для меня и благодарна за то, что уже сделал. Но от его холодности больно.

― Держи, – протянул мне большую кружку горячего напитка. ― Опять замерзла?.. Ну, ничего, поешь и согреешься. Держи бутерброды.

― Ты поможешь мне найти работу?

― Сказал, что помогу, значит, помогу. Что ты умеешь?

Так и рвутся слезы от такого леденящего голоса и взгляда. Будто я вновь на допросе. Но я выдержу:

― У меня почти три курса психологического факультета.

― Вот как?.. Значит, ты будущий психолог? Почему же не учишься сейчас? Или на заочном?

― На очном. У меня академический отпуск.

― А в Питер подзаработать приехала, вместо учебы?

― Так сложились обстоятельства.

― Да… Хорошо. А что ты умеешь? Ну, кроме того, как прийти в ночной клуб и продать себя за три цены.

― Тебе нравится унижать людей? И бить по больному?

― Насть, я говорю факты. И в голову тебе забираться не собираюсь. Это твоя прерогатива профессиональная. Ну, так?

― Я знаю английский хорошо…

― Так, а умеешь-то что?

― Я помогала отцу с ведением бумаг и карточек в больнице…

― Вот это уже предметнее.

― Мне нужна работа, поэтому я готова на все.

― Ну, про «готова на все» я уже понял.

Не смогла сдержаться и по щеке скользнула слеза, быстро вытерла ладонью в надежде, что не заметит, но он увидел:

― Вчера я уволил секретаря. Поработаешь в нашей компании.

― Спасибо.

― Доедай бутерброд и ложись спать, в половину девятого нам нужно будет выехать.

Глава 21

Матвей

― Слушай, а ты что же приехала в Питер без вещей? – достаю из шкафа рубашку, в которой тихоня может спать. ― Держи.

― Спасибо! У меня была небольшая сумка, но она у Эли. Я ей так и не позвонила, что со мной все в порядке.

― Так позвони. В чем проблема?

― Я не знаю ее номера.

― Ну, разумеется… Где вы с ней познакомились?

― Я опять чувствую себя на допросе. Пожалуйста, не надо так.

― Насть, я о тебе знаю только однодневную информацию. А о своих сотрудниках я знаю гораздо больше. Так, где вы с ней познакомились?

― На вокзале.

― Она тебе предложила работу в «лани» или увидела коллегу?

― Я устала и хочу спать.

― Почему ты была на вокзале?

― Я, правда, устала.

― Понимаю. Но если хочешь работать в моей компании, я должен знать о тебе все.

― И чем занимается твоя компания, если у вас такие высокие требования к персоналу?

― Закупкой и поставкой оборудования для больниц и других медицинских учреждений. Да, тебе вновь придется столкнуться с больницами, – вижу, как изменился ее взгляд. ― Для тебя это проблема?

― Н-нет. Нет.

― Прекрасно. Я тоже устал. Продолжим завтра. И да, Насть, не придумывай то, чего не было. Я все равно буду знать о тебе все в ближайшие неделю-две.

― Зачем? Почему? Я же не устраиваюсь в разведку.

Почему она нервничает? Что может скрывать двадцатиоднолетняя девушка, которая решила продать свою девственность? Наверное, многое:

― У меня серьезный крупный бизнес. Людей с улицы я не беру. Для тебя сделал исключение ввиду твоего состояния.

― Может, тогда поможешь мне найти другую работу?

― А что ты скрываешь, Анастасия Викторовна Приозерская? – подошел к ней близко, сам не понимая, что хочу услышать на самом деле.

― Ничего не скрываю…

Чувствую, как она замирает, когда я совсем рядом. Хочу эту девочку. Мозг просто отказывается слушать. Слишком опасное расстояние. Отхожу в сторону:

― Насть, ты пару часов назад сказала, что не доверяешь мне. Извини, но я тебе тоже не доверяю. Вижу, что врешь.

― Я не вру…

Почти убедительно.

― Значит, не договариваешь. Угадал?

― Я не могу все рассказать. Если тебя это не устраивает, то я лучше уйду.

― Куда?

― К Эле.

― И где Эля живет?

― Не знаю. Недалеко от «Золотой лани».

― Ну, топать тебе до «лани» часа два. Уходишь?

― Я не знаю, в какую она сторону.

― Ладно, Насть, извини. Ты, действительно, устала сегодня. Иди спать.

Прижала к себе рубашку и вышла. Черт! Я не знаю, что с ней делать. Хочется вытряхнуть из ее головы всю дурь и упрямство. Сам не знаю, зачем так давлю на нее. Она слишком тихая, кроткая и при этом верящая в свою всесильность. Глупая!

Завел будильник на половину седьмого. Нужно будет до больницы заехать в какой-нибудь магазин и купить что-то из одежды. Не могу больше созерцать ее в этом нелепом платье.

Сажусь на кровать и провожу ладонями по лицу. Да, Матвей Глебович вы дошли до того, что нянчитесь с девушкой, с которой с удовольствием занялись бы сексом. Я не собирался обременять себя женой, и детьми, но судьба подкинула мне два в одном. Мрак.

Лег на кровать и тут же провалился в сон. Уверен, что проспал бы до звонка будильника, но из сна выдернул вскрик. Ну, что с ней снова не так? Вскакиваю с кровати. Подхожу ко второй спальне и слышу причитания и нытье. Приоткрываю дверь. Тихоня стоит с платьем, задранным наверх. Видимо, она в нем застряла. Колготки валяются на полу. На ней только лифчик и трусы: конечно же, не стринги. Бля, я, видимо, схожу с ума: вместо того, чтобы оценить молодое тело и захотеть ее еще сильнее, я поражаюсь худобе. А потом, замечаю все тот же огромный синяк на ноге, и еще два: на бедре и спине:

― Настя, что с тобой произошло на самом деле? – вижу, как она вздрагивает от неожиданности. ― Откуда у тебя синяки на теле?

Разворачивается ко мне. Вижу, как учащенно вздымается грудь с крестиком посередине. Пытается надеть платье обратно, но у нее ничего не получается, снова вскрикивает.

― Ты чего кричишь-то?

― Нечаянно сгибаю ладонь. Молнию расстегнуть забыла и теперь не могу снять.

Подхожу близко, чтобы помочь. Она вновь замирает. А меня начинает лихорадить, как школьника при виде обнаженной женщины. Пытаюсь стянуть платье, она сопротивляется:

― Насть, перестань упрямиться. Постой спокойно, я расстегну молнию. Только сначала ее найду. Повернись спиной и подними руки кверху. Она слушается. Молния поддается, и я начинаю снимать дешевую ткань, ведя пальцами по внутренней стороне рук. Ее запах дурманит меня больше, чем бутылка виски. В штанах становится тесно. Но мне нельзя ее трогать. Позже. Сейчас нельзя. Снимаю платье и откидываю на кровать. Она мгновенно поворачивается и закрывает руками грудь. Глаза снова испуганные и огромные. Вновь утопаю в волнах Каспийского моря. Не сводя взгляда, беру рубашку с кровати и протягиваю ей:

― Одевайся.

Хватает и, отвернувшись, укрывает свое тело, застегивает пуговицы и только потом поворачивается. Сажусь на кровать:

― Откуда у тебя синяки на теле? Пока правду не расскажешь, не сдвинусь с места. Только не ври мне, хорошо?

Судорожно кивает и начинает шумно и часто дышать.

― Насть, тебе не нужно бояться. В моей квартире безопасно: здесь только я и ты. Дом находится под круглосуточной охраной.

Вижу, что успокаивается, но все равно тело, как застывшее. Замечаю, шевеление губ – хочет что-то сказать, но не решается. Не выдерживаю, подхожу и крепко прижимаю к себе. Как обычно, сначала напрягается, а потом размякает в моих руках. Глажу по волосам, она не издает ни звука, только через какое-то время ощущаю, как по коже груди скатываются капли влаги. Целую в голову, отстраняюсь и беру за руки, усаживая на кровать.

― Давай с начала или с главного.

Глава 22

― Папу убили…, – хочет заплакать, но держится. Смыкает глаза и по щекам начинают течь слезы. У меня сердце замирает, когда вижу ее боль.

― Настя… Пожалуйста, расскажи мне все. Когда? Кто? И почему?

Беру ее руку в свои и начинаю растирать пальцы, в надежде вывести из заторможенного состояния, в котором она сейчас. Через какое-то время она убирает руку и прижимает к себе:

― Завтра будет пятнадцать дней, как его нет…

Черт! Тихоня в травме, а я на нее голос повышал. Не понимаю, что я могу сейчас сделать для нее:

― Где это произошло?

― Около дома. Он как раз вернулся из Петербурга. Я его обнять хотела, но раздались три выстрела… в спину… Папа даже ничего сказать не успел. Упал. У меня только кровь на руках и все…

Всхлипывает и начинает плакать, но негромко, а как настоящая тихоня, заглатывая воздух. Продвигаюсь к ней ближе и снова прижимаю к себе.

― У меня больше нет никого, кроме папы. И его теперь тоже.

― Маленькая моя. Настя…

Начинаю чуть укачивать ее, словно младенца. Я многое мог предположить, но это – нет. Неудивительно, что она отправилась в «лань». В таком состоянии, что хочешь можно натворить. Никогда не набивался в защитники, но чтобы с ней было, если бы мы не встретились. Даже думать не хочу. Она слишком чиста, чтобы кто-то мог причинить ей боль. До меня доходят слова, что ее отец вернулся из Петербурга… Начинает выбираться из моих объятий. Вытирает ладонями слезы и смотрит в упор:

― Помоги мне найти того, кто это сделал.

― Насть, на это есть полиция.

― Они не помогут.

Вижу в ее глазах горящий факел под названием «месть». А тихоня оказывается сильная духом. Я и не сомневался.

― Что они сказали?

― Закрыли дело.

― В смысле?

― За нехваткой улик, они его заморозили, буквально через неделю. Помоги мне.

― Насть, я тебе помогу. Но месть – это штука опасная. У тебя отец был врачом. Ты не из криминальной среды, чтобы говорить о таком.

― А ты?

― Что я?

― Ты же из Петербурга, помоги мне найти того, кто это сделал.

― Насть, ты одержима. Из несчастного котенка метнулась в тигры. Но ты котенок. Не тигр. И тебе не тягаться с питерским криминалитетом, если ты это имеешь в виду.

― Значит, ты их знаешь? Знаешь, кто здесь главный?

― Насть, успокойся, пожалуйста! Я могу понять, что месть манкая штука, но она не для таких, как ты. Ты сказала, что у тебя нет никого, кроме отца, на что тогда рассчитываешь?

― Есть один человек, которого я хочу найти здесь. Наверняка он скажет, кто это сделал.

― Что за человек?

― Отец его спас. Из-за этого ее и… убили.

― Ты его имя знаешь? Или что?

― Ничего. Только фотографию видела.

― Пф-ф-ф…

Встаю и отхожу на несколько метров от кровати. Глупое создание.

― Значит, ты мне не поможешь?

― Насть, тебе помогу! А идею мести выкинь из головы.

― Но почему?

― Да, по-то-му! Последуешь за отцом сразу же, как только они узнают, что ты их ищешь. Благодари бога, что сама в живых осталась. Если полиция закрыла дело за неделю, значит, было оплачено. Я тебя очень прошу, забудь о своем желании отомстить и о том, чтобы найти этого человека.

― Значит, не поможешь. Ладно, сама справлюсь.

― Насть, ты себя хоть слышишь? У тебя на руках только паспорт и все. Кстати, а зачем тебе был паспорт в клубе?

― Нам сказали принести.

― Кто сказал?

― Салим. Так Эля сказала. Всем, кто в этот день там работал, велели принести паспорта.

― Прекрасно. Настя, либо твой отец во что-то вляпался и за тобой тоже следят. Либо все это совпадение и ты просто тридцать три несчастья. И я надеюсь на второе.

― С чем совпадение?

― Рустам, владелец «лани», в тот же день куда-то исчез. Полиция разбирается.

― Поэтому нас допрашивали?

― Да.

― Нет, я никогда от папы не слышала названия этого клуба.

― А почему ты пришла именно туда?

― Эля позвала.

― Опять Эля…

Взглянул на настенные часы – два ночи:

― Насть, пора спать. Нам вставать через четыре с половиной часа. Если будешь себя нормально чувствовать после процедур, отвезу тебя к Соболеву, все ему расскажешь.

― Кто это?

― Полковник полиции и очень хороший человек.

― Ладно. А он поможет?

Как в этой девочке может сочетаться столько сил и наивности, одновременно.

― Будем надеяться, что да. А теперь, ложись спать.

― Подожди.

Подбегает ко мне и бросается на шею. Сердце начинает заходить на несколько ударов чаще. Крепко прижимаю ее к себе. Слышу сдержанный вскрик:

― Насть, откуда у тебя синяки на теле? – чуть отталкиваю от себя.

― Упала.

― Опять врешь?

Отрицательно мотает головой:

― Вечером, когда я сюда приехала, в нашей квартире кто-то был. Наверное, в папином кабинете. Я вернулась из университета, дверь была открыта, меня, видимо, услышали, раздался грохот и я сбежала. А когда из дома выбегала, то споткнулась и пролетела несколько ступенек. Ударилась сильно, но нужно было бежать. Первая мысль: на вокзал в Петербург, где отец был на последних операциях и где живет человек, обязанный ему жизнью.

Вроде не врет, но я не могу быть уверен. В ее голове каша из детского всемогущества, криминальных боевиков и боли. Целую в лоб:

― Ложись спать.

Кивает и смотрит на меня, словно я сказочный принц. Только я обычный человек и это не сказка.

Глава 23

Будильник выдернул из крепкого сна. Еще бы провалялся пару часов в постели, но нужно тихоню везти на капельницу. Как она спала эту ночь?

Открываю дверь ее спальни, подхожу к кровати. Она сладко спит, почти с головой накрывшись одеялом, одна рука под щекой, а забинтованная около груди. Маленькая моя. И тут меня прошибает мысль, холодом отдающая по коже – я в нее влюбляюсь!

Ну, уж нет! Этого мне хватило в мои двадцать шесть. И того опыта мне на всю жизнь с лихвой хватит. Никаких чрезмерных чувств. Да, она хороший человек, красивая женщина… девушка… У нее сложный период сейчас, и я ей помогу. Пусть живет здесь, рядом со мной.

Все это время я продолжаю стоять и смотреть, как она спит… Твою ж мать!

Прохладный душ помог включить холодный рассудок. Нужно ее разбудить, иначе не успеем. Но никаких излишних чувств. Между нами могут быть только рабочие отношения, дружеские и секс. Все остальное исключено!

Надеваю боксеры, брюки, рубашку, галстук, беру пиджак. Теперь можно будить тихоню.

Захожу, она все еще спит. Сажусь на кровать:

― Настя. Настя.

Она похожа на ангела. Наверняка они выглядят именно так.

Открывает глаза, смотрит на меня, улыбается, протирает ладонью лицо и потягивается. Держись Стоянов, из последних сил, но держись! Шумно вздыхаю и резко встаю, когда ощущаю нежеланную волну по телу.

― Доброе утро! – смотрит на меня, а меня, ей-богу, лихорадит.

― Доброе! – отхожу к окну, чтобы не видеть ее глаза, улыбку и не ощущать так близко. ― Как тебе спалось? – приоткрываю занавеску, и взгляд начинает рассеиваться по набережной, которая еще не так оживлена.

― Нормально.

Слышу в голосе надрывные, тоскливые нотки. Нужно уберечь ее от еще больших разочарований. Именно поэтому стоит держаться от нее подальше в эмоциональном плане. Я ничего хорошего не принесу.

― Мы должны успеть заехать в магазин до больницы, чтобы купить тебе одежду.

― Хорошо.

Опять однословные ответы.

― Насть, – подхожу снова, ― если тебе что-то нужно, ты мне скажи, ладно?

Кивает в ответ:

― Деньги за одежду я тоже тебе отдам с зарплаты.

― Насть, тебе не нужно об этом думать. У меня денег достаточно. Договорились?

― Да. Но я все равно отдам.

Не сомневался услышать это от нее.

― Иди в душ, одевайся и спускайся. Я приготовлю завтрак.

― Подожди.

Вспархивает из-под одеяла, подходит слишком близко и я чувствую аромат ее кожи, который пьянит:

― Давай, чем-нибудь руку замотаем, иначе я ее намочу.

― Я принесу пакет.

― Хорошо. Я буду тебя ждать.

Выхожу за дверь и прислоняюсь к стене. На меня никто никогда так не смотрел. Даже то, что по молодости я принимал за любовь, и близко не стояло с ее взглядом. Надеюсь, что она не на всех спасителей так смотрит. Черт! Я не могу совладать сам с собой. Мне нужно от нее отвлечься. Отвезу в больницу, к Соболеву, привезу домой. И дам себе время быть без нее.

― А мы успеем?

― Успеем, если ты будешь быстрее идти, – тяну Настю за руку, по одному из немногих магазинов, которые работают с девяти утра.

― Но мне кроссовки большие.

― Насть, я не стилист, поэтому уж как получилось. Да, признаю, я плохо рассмотрел цифры. Но была ночь, что ты от меня хочешь. Вот этот магазин нам подходит.

Запихиваю ее в бутик с одеждой, в который Лиза постоянно таскается. Говорит, что здесь шикарные шмотки. Вот и проверим:

― Девушка нам нужна помощь.

― Здравствуйте! Конечно! Чем могу помочь?

― Нужно одеть ее в нормальную одежду. Платье, которое она снимет, разрешаю выкинуть, а лучше сжечь. Настя, не смотри на меня так. Оно ужасно. И несколько пар обуви. Одежду удобную и практичную. И быстро. Давайте, девушки за дело, у вас пятнадцать минут, – сел на пуф и наконец-то выдохнул.

Как по часам Настю мне привели через тринадцать минут, замечательно. На ней были синие брюки, классическая белая блузка, белые мокасины и теплый вязаный жакет фиолетового оттенка. Красиво. Теперь тихоня выглядит, как настоящая леди, только усталый взгляд и бледная кожа выдают то, что ей сейчас очень тяжело.

― Я предлагаю девушке взять комплект нижнего белья, но она отказывается.

― Конечно, мы все возьмем. Отдайте ей пакет и рассчитайте меня.

― Сию минуту.

Протягиваю золотую карточку, продавщица чуть ли не облизать меня готова, а тихоня стоит и смотрит на свою руку. Черт, таблетки забыл ей дать:

― Где у вас ближайшая аптека?

― Через один дом. Вот держите чек.

― Не нужно. Настя, идем.

Выходим из магазина, и теперь она идет намного быстрее:

― Болит рука?

― Почему-то да…

― Потому что я забыл дать тебе таблетки. Сейчас купим и выпьешь.

― Хорошо. Спасибо!

― За что?

― За одежду.

― Это самое малое, что я могу для тебя сделать.

Заходим в аптеку, показываю рецепт, покупаю лекарства и воду. Тихоня принимает две таблетки и мне становится спокойнее.

Глава 24

Настя

― Возьмешь меня на работу сегодня? – мы ждали, когда придет медсестра, чтобы поставить мне капельницу.

― Ты себя плохо чувствуешь еще. Так что нет.

― Мне от таблеток стало лучше. А после процедуры, будет еще лучше.

― Насть, ты, наверное, единственный человек, который предпочитает работу вместо отдыха.

― Мне интересно и…

― Что?

― Я хочу иметь свои деньги.

― Зачем они тебе? У тебя есть крыша над головой, еда, одежда. Что еще нужно?

― Это не будет длиться вечно. А мне нужна стабильность.

― Анастасия Викторовна? – наконец-то из кабинета выглянула медсестра.

― Да.

― Пойдемте со мной.

― Ты подождешь меня?

― Да. Я же сказал Соболеву, что мы приедем. Сколько времени займет процедура?

― Вчера врач сказал, что минут сорок.

― Давай, Насть, я тебя жду.

Я легла на кушетку и мне поставили капельницу. Уверена, что я ему в тягость, поэтому, чем быстрее у меня будут собственные деньги, тем скорее, я покину его дом. Не хочу, но так надо. Не желаю быть той, кто мешает. Лучше вообще никак.

Почему-то после капельницы стало хуже, но я решила никому об этом не говорить. Пройдет. Когда ехали в отделение полиции, меня начало тошнить и кружить голову. Я отвернулась к окну, чтобы Матвей не видел. Не хочу казаться вечно слабой.

― Насть, ты в порядке.

― Да.

― Точно?

― Нет...

Вижу, что машина подъезжает к тротуару и тормозит. Слышу, как открывается его дверь, а потом моя:

― Настя, что с тобой? Ты меня слышишь?

― Смыкаю глаза, потому что нет сил, чтобы кивнуть.

― Подожди, я наберу врача.

Вижу, что он нервничает, я не хотела, правда. Кладет мне на шею руку и пытается прощупать артерию, но, наверное, не выходит, потому что он делает это снова и снова.

― Владислав Степанович, доброе утро! Насте плохо. Сделали капельницу, а в машине стало плохо. Бледное лицо, руки холодные, и не могу пульс прощупать. Да, она в сознании. Хорошо, жду. Мы на Курской, почти на пересечении с Лиговским. Сейчас приедет «скорая», потерпи немного. Насть, ты меня слышишь?

Вновь смыкаю глаза. Голова начинает болеть сильнее и в ушах давит, словно я под водой. А потом веки смыкаются. Я прихожу в себя от множества голосов. После начинаю различать мужской и женский. Открываю глаза и вижу, что нахожусь в «скорой». Женщина держит меня за руку и, по всей вероятности, считает пульс. Мужчина вешает на стенку кислородную маску. Теперь она подходит ближе:

― Настя, вы меня слышите?

― Да, – говорить сложно, потому что рот пересохший.

― Как себя чувствуете?

― Нормально.

― Попробуйте приподняться и сесть.

Берет меня за руку и помогает принять вертикальное положение.

― Так кружится голова? Тошнит?

― Нет. Немного туманно, но я в порядке.

Не вижу Матвея. Наверное, уехал.

― А что со мной было?

― Реакция на лекарство, которое вам ввели. Упало давление до критической отметки. Но сейчас уже все в порядке. Приедете домой, и дайте себе отдых. Минимум передвижений. Хорошо?

― Хорошо.

Только куда мне идти? Не понимаю. Может попросить, чтобы они взяли меня на день в больницу?

― Матвей Глебович, можете Анастасию Викторовну забирать.

Оборачиваюсь и понимаю, что все это время он стоял возле двери. Значит, не оставил меня.

― Насть, давай, осторожненько спускайся.

Подает мне обе руки, и благодаря этому я могу безопасно спуститься.

― Если будет ухудшение, незамедлительно звоните. Слабость еще некоторое время сохранится, но я сказала, что Насте нужен покой сегодня.

― Да, конечно.

― Спасибо.

Он берет меня за талию и прижимает к себе. Мне так очень хорошо. Потом идем к машине.

― Давай забирайся. Тебе, правда, лучше? «Скорая» еще здесь, поэтому…

― Нет, нет, все в порядке.

Мне, действительно, лучше. Не болит голова, не тошнит. И легко дышать.

― Длинные ответы меня радуют.

― Сейчас поедем к Соболеву?

― Нет. Я отменил встречу.

― Но мне уже лучше.

― Насть, ты слышала, что врач сказал про покой и минимум передвижений?

― Слышала. Значит, и на работу меня не возьмешь?

― Догадайся с трех раз.

― Понятно…

― Настя, в твоей комнате есть все, что тебе нужно. На кухне ты все знаешь. Не маленькая, разберешься. И, пожалуйста, будь осторожна.

Стоит у входной двери и дает мне наставления.

― Ты все еще придерживаешься версии, что я «тридцать три несчастья»?

― Я даже подумываю о том, что прототип взят с тебя.

― Очень смешно.

― Отдыхай. Я приеду к семи. Да! Телефон не бери, дверь не открывай.

― Ты не хочешь, чтобы меня здесь видели?

― Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. А судя по последним событиям, это белее, чем вероятно. Я тебя закрою и открою, когда приду. Ну, все, пока.

― Пока.

Глава 25

Матвей

Всю дорогу до офиса крутил в голове слова Насти о том, что пребывание в моем доме не будет длиться вечно, и ей нужна стабильность. Чего ей не хватает? Куда хочет убежать? Почему? Все женщины, с которыми я имел связь, наоборот, жаждали забраться не только в мою постель, но и в дом с активами. Почему она не хочет? Что скрывает?

Зашел в офис и даже не сразу заметил заплаканную секретаршу:

― Жанна, в чем дело?

― Матвей Глебович, Сергей Александрович злится, что я замещаю Эмму Леонидовну. Как пришел, попросил отчетов несколько подготовить, а я пока с поставщиками вопросы решала, не успела и…

― И он на тебя накричал…

― Понимаю, что я сама виновата, но из Германии должно оборудование прийти, нужно было срочно…

― Не оправдывайся. Ты все сделала правильно.

― О, как! Босс явился!

Брызгалов со свойственной ему манерой брызгать ядом вышел из своего кабинета.

― Чтобы я в последний раз слышал ругань на секретаршу. Я приказал выполнять мои поручения. Какие у тебя могут быть возражения?

― А что наш босс не с той ноги встал? Что ж так-то? Шлюха так и не дала?

― Ну, ты сволочь!

― Не нужно, Матвей Глебович!

― Жанна, уйди! Не вмешивайся! – хватаю за плечо урода и отталкиваю. ― Слушай ты, в мои личные дела не суйся! Понятно тебе?!

― Ну, значит, все-таки не дала.

― Сука!

Налетаю на него и буквально сметаю все на пути, когда нахрапом толкаю через весь холл.

― Геннадий, поднимитесь наверх, пожалуйста, Матвей Глебович снова с Сергеем Александровичем дерутся.

Эта сволочь вцепляется мне в руку, желая выкрутить побольнее. Перехватываю его клешню и пытаюсь вывернуть так же.

― Все, все! Разошлись!

Подбежал начальник охраны, а мы все еще боремся, желая выявить лидера. Жаль не выйдет хорошенько разрисовать морду этому уроду. Геннадий своей медвежьей хваткой вклинивается между нами и отталкивает каждого по обе стороны от себя.

― Сергей Александрович, уйди в свой кабинет. И ты Матвей Глебыч, тоже.

Смотрю на Сергея и взглядом показываю, что разорву, если еще один выпад в мою сторону сделает. Он тоже кичится и желает напугать, смотря в упор. Но кишка тонка со мной тягаться. Не проронив больше ни слова, расходимся по своим кабинетам.

Давно бы разорвал деловые отношения с ним, если бы наши отцы не были друзьями, а его мать не замещала мою, все-то время, пока настоящая каталась по заграницам с очередным долларовым кошельком. Таисия Павловна очень просила, чтобы я приглядел за ее «непутевым сыном». Но у моего терпения есть предел, не знаю насколько меня еще хватит. Как специалист он хорош: отлично ладит с клиентами. Но как человек – полное дерьмо, хотя почти всю юность шли с ним рука об руку.

Занимаюсь текущей сделкой, а у самого из головы тихоня не выходит. Как себя чувствует? Что делает? О чем думает? Сам сказал, чтобы она к телефону не подходила, значит, нет смысла звонить. Черт, даже работать не могу.

― К вам можно, Матвей Глебович!

― Да, Анжела, заходи.

― Мне просто очень-очень срочно нужна ваша подпись.

― Давай я подпишу. Что там у тебя?

― Не, не, не, мне нужна подпись вот здесь, – начинает медленно вести рукой по ноге, потом также медленно поднимает юбку и я уже догадываюсь, что сейчас будет горячо, потому как Анжела Дмитриевна не любит надевать нижнее белье.

― Стой.

― Да-а-а?..

― Слушай, я сегодня не в настроении.

― И как мне это понимать?

― Дословно.

― Это новый виток в нашей игре?

Подходит и начинает вести пальчиком по моему лицу. Мой член уже готов оттрахать эту вкусную карамельку с неистовой силой, а вот мозг находится совсем не в этой комнате и даже не в этой части города. Резко встаю, беру ее за руку и сопровождаю к двери:

― У нас новые правила: сейчас я, действительно, твой босс. Уходи, пожалуйста. Если нужно что-то подписать, передай через секретаря.

― Матвей, ты чего?

― Я тебе все сказал.

Выпроваживаю и закрываю дверь. Сажусь за стол и вызываю секретаря.

― Да, Матвей Глебович?

― Жанна, будь любезна, закажи мне мобильный телефон. Ничего вычурного, главное качество и пусть внутрь зашьют геолокацию или тариф для отслеживания детей. И чтобы заказ принесли в течение часа. Хорошо?

― Конечно, Матвей Глебович, сейчас сделаю.

― Да! Пусть он будет какого-нибудь красного или розового цвета. Ну и аксессуары… В общем, все как обычно.

― Поняла.

― Спасибо. Можешь идти.

― Матв…

― Что?

― Да, ничего…

― Говори, раз начала.

― Матвей Глебович, я не справляюсь с работой. А когда вы замену Эмме Леонидовне найдете?

― Уже нашел. И в ближайшие дни она придет в офис. Обучишь ее поверхностно, остальному я сам научу.

― Хорошо. Спасибо!

Научу ее сам! Чего же я так волнуюсь? Черт! На часах еще половина пятого. Дождусь курьера и сразу домой.

― Твою ж мать, волнение меня до кондрашки доведет…

Оставалось пару километров до дома. Сердце отбивало бешеное количество ударов. Ей-богу, ситуация все больше напоминает ту, что случилась в девять лет… Я не смог спасти щенка, о котором заботился. По дурости взял его с собой на байдарку. Лодка перевернулась, меня спасли, а я его не смог. Просто не нашел. Щенка унесло течением. А ведь он меня звал – визжал, пока его не накрыло водой. Я не стал бороться за его жизнь. Хотел, но меня не пустили: вожатый буквально навалился на меня всем телом. Нужно было быть настойчивее и упорнее. Никогда нельзя сдаваться, как бы обстоятельства ни давили. Никогда.

Сам не заметил, как подъехал к дому, поставил машину на парковку и дошел до квартиры. Сознание вернулось, только тогда, когда я открыл дверь, а внутри было до тошноты тихо:

― Настя! Настя!

Не снимая обуви, взметнулся на второй этаж до ее спальни. Открываю дверь, и сердце отмирает – она спит.

― Настя! – подхожу ближе, чтобы убедиться, что это действительно сон. Сон!