Ангел во плоти и святой узник

Глава I. Опасная работа спасителей мира и готовность принять муки. Любовь, дающая силы. Строгость соратника Консуэло и обезоруживающая доброта её...

... сердца

— Неужели вам до сих пор неясно, что вам нет нужды так беспокоиться обо мне?

Консуэло шла между двумя надзирателями по длинному каменному коридору. Вокруг была тишина. И лишь шаги стражников, шедших так близко к ней, что их одежда и руки непрестанно касались её тела - тяжело и гулко раздавались в этом гнетущем безмолвии.
Её голос звучал сухо, глухо, металлически, но не по причине страха перед тем испытанием, что ей предстояло. Она чувствовала мучительную тревогу о судьбе своего возлюбленного, друга и сподвижника, и на то у неё было гораздо более веское основание, о котором читатель узнает чуть позже.

Волею провидения в то время Альберт и Консуэло несли свою миссию по разным концам земли. Но неизменно каждые несколько дней она получала от него письмо. Это всегда были длинные послания, полные любви, трепета и нежной страсти. Всякий раз, когда она, свободная от нелёгких трудов на благо всего мира, садилась у широкого окна при свече, аккуратно снимала с конверта сургучную печать, бережно доставала тонкий лист самой лучшей бумаги, исписанный изящным мелким почерком, испещрённом вензелями и начинала читать — с самых первых строк на её глаза наворачивались слёзы. В каждый такой вечер она клала рядом с собой перо и такой же белый лист и нередко приступала к ответу по ходу чтения — так рвалось наружу её взаимное сердечное тепло к Альберту, усиливаемое желанием поскорее увидеться и заключить его в объятия, чтобы избавить от тревоги, преследовавшей его даже тогда, когда письма доходили без задержек и были полны убеждений в том, что все испытания она проходит с честью и достоинством, неизменно выходя из них победительницей, неукоснительно следуя двум негласным и более чем очевидным правилам всех тайных обществ — сохранение полного инкогнито в течение всего предприятия при любых обстоятельствах — внутри и вне стен дворцов и резиденций иных высокопоставленных лиц, либо же пользуясь придуманной легендой, и заверений в искренней любви, которую время и расстояние сделали бы только сильнее, если бы господь обладал такой властью (да и было ли такое возможно?..), и ожидании скорой встречи, и это волнение было более чем оправдано — если брать во внимание всю небезопасность их положения — и вернуть своему возлюбленному душевный покой.

Всякий раз, расставаясь, они договаривались о том, что будут писать друг другу каждый день — ведь письмо с почты из одного города в другой в то время могло идти более недели (в лучшем же случае — три дня). Однако постоянный риск вынуждал их быть осторожными и при малейшем подозрении на опасность избегать передавать друг другу послания не только вышеозначенным способом, но часто даже через собственных наперсников, если им вдруг случалось усомниться в чистосердечии последних либо же порядочности новых, незнакомых им прежде людей, порой слишком внезапно появлявшихся в окружении властителей той страны, по которой скрытно, незаметно, словно тихий сонм светлых теней, но преисполненный внутренней гордости, шествовал их орден, и потому Альберт и Консуэло могли крайне часто и очень долгое время находиться в неведении относительно друг друга.

Но, впрочем, изредка среди братьев и сестёр союза Невидимых можно было встретить и тех, кто в единственном экземпляре держал ручного белого голубя. Обучены эти птицы были на манер почтовых, но с большим упором на высокую скорость полёта, точность времени прибытия по нужному адресу, умение взмывать в небо как можно выше и тихое, неприметное поведение. Прилетев к получателю письма, они не должны были издавать лишних звуков, стуча клювом по стеклу или беспокойно переступать по подоконнику, создавая лишнее движение, а терпеливо ждать, пока к ним подойдёт человек. Услышав осторожный шелест крыльев этих умных, благородных и красивых птиц, служители ордена снимали с изящной шеи преданного посланника ленту из белой ткани, не отражающей света, к которой был прикреплён конверт, надевали точно такое же снаряжение и более не задерживали своих верных помощников, дабы не привлекать излишнего внимания. И потому, если по воле провидения члены братства, всюду носящие с собой позолоченные клетки, накрытые чёрным бархатом, где ждали новых поручений те, кому было предопределено всю свою жизнь верой и правдой служить тайному обществу, оказывались в одном и том же городе с адептами, не могшими позволить себе иметь этих ангелов во плоти в целях конспирации, то последние считали такие встречи несказанным, редким везением и счастьем, особым божьим благословением.
Но, получив таким образом второе письмо от

Глава II. Нет преград и страха для святой любви

Консуэло никогда не забывала об особом душевном складе своего друга, но и сама жизнь не однажды доказала ей, что способно сотворить с Альбертом сочетание сердечного томления и мук вынужденной неизвестности, вызванной хоть и постоянно ожидаемыми, но всякий раз непредвиденными, непредсказуемыми чрезвычайными обстоятельствами, могущими последовать с самой неожиданной стороны, овладевающее Альбертом в такие периоды. С момента их самой первой встречи Консуэло стала присутствовать в его жизни в каждый час и каждый миг — пусть даже только в мыслях и воспоминаниях, и эта необходимость, усиливаясь тревогой, стала острее тогда, когда обязательства, данные перед Богом, разлучали их. Казалось, что теперь ощущать Консуэло рядом — пусть даже только в написанных её рукою фразах — было для Альберта свидетельством того, что его избраннице не грозит опасность.

И, если эта жажда не могла быть утолена в течение семи дней, то с каждыми последующими сутками она становилась только острее, и, медленно разгораясь, грозила в конце концов сжечь в своём огне его рассудок. И вновь воскресить своего друга к жизни могла только Консуэло. Когда он читал написанные ею строки, помимо его воли перед его взором возникал её образ — словно его возлюбленная сидела перед ним, смотрела в его глаза, держала его за руки и говорила все эти слова.

В то время, когда путь добра и созидания стал единым для них обоих, почти сразу же им пришлось расстаться и идти по нему поодиночке. Прощаясь, они обещали писать друг другу. Самый краткий срок, в течение которого Консуэло получала письма от Альберта, был равен трём дням и ночам, и такая переписка не могла вызвать никаких подозрений — работники подобных учреждений по своему месту на иерархической лестнице бесконечно далеко отстояли от тех, что держали в своих руках правление огромными империями и их пути не могли пересечься только лишь по случайности. Но она понимала, что всегда существует опасность внедрения агентов тайной королевской полиции и потому никогда не теряла бдительности.

В каждый третий день, облачившись в закрытое платье серого оттенка, надев шляпу с широкими полями и опустив на лицо тёмную вуаль, Консуэло посещала почтовое отделение, называя вымышленное имя, чуть изменив голос и стараясь не смотреть в глаза работнику, задавала один и тот же вопрос — нет ли для неё корреспонденции. Перед тем как разойтись разными дорогами, оба они условились подписываться мифическими фамилиями и инициалами.

Бывало и так, что Консуэло уходила ни с чем, но всё же чаще она уносила с собой заветный конверт, спрятав его под уличной одеждой, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, и прижимая к груди. Каждое письмо Консуэло успевала прочесть в то же самое утро, а затем с улыбкой, которую едва могла скрыть и лёгким румянцем на щеках спешила ко двору, окрылённая, с обновлённым чувством счастья, так и рвущимся наружу, ощущая в себе ещё больший подъём душевных сил и веры в их общее дело.