Английское лето

Суббота

Завтра уезжать. Я смотрю в экран ноутбука. Вставать в такую рань. Вряд ли я сейчас усну. Лето. Дверь на балкон открыта, это не спасает от жары. Мама всегда пытается убедить меня, что спать надо ложиться вовремя.

Говорить легче, чем делать. Вот уже час смотрю в экран ноута. Почти все друзья разъехались. С той стороны экрана никто не хочет со мной говорить. Экран мерцает равнодушно.

Мама иногда взывает к совести, просит помочь ей упаковать мой чемодан. Никак не могу оторваться от экрана. Все время кажется, что сейчас кто-то в нем появится и поговорит со мной.

Я знаю, что время вот так и вытекает в этот самый экран. Мама все время говорит: самое ценное - это время.

Да, да, я понимаю. Но все равно не могу оторваться.

Встаю из-за стола с неохотой. Надо составить список вещей, которые я беру с собой в лагерь.

Одна знакомая девочка, с которой мы часто ездим в лагеря, упаковывает чемодан следующим образом: достает список вещей, который ей составила мама, и по списку занимается поиском раскиданных по комнате трусов, носков и футболок.

У меня так еще ни разу не получалось. Да и мама к этому всему относится слишком спокойно. К тому, что я могу что-то потерять. Мама моя точно не будет составлять список вещей. Придется самой это делать. Даже не знаю, зачем.

Вот и сейчас она говорит: "Если что-то потеряешь, ничего страшного, главное, сама не потеряйся".

Я завтра еду в Англию в лагерь на месяц. Первый раз сама полечу на самолете. Похоже, родители волнуются. Не так уж часто они это делают. Волнуются из-за меня.

Нельзя сказать, что я очень хочу ехать в этот лагерь. С большим удовольствием я бы сидела с мамой на даче или плавала в турецком море с ней же.

Но родители говорят, что все надо делать вовремя. По их глубокой задумке, я должна за месяц в английском лагере сильно улучшить свой английский язык. Прямо сейчас я могу сказать одну фразу: My name is Varya. I am from Russia. I am twelve years old. Не так уж много, конечно. Возможно, мне это как-то поможет в лагере.

«Пока ты ребёнок и у тебя много свободного времени — самое время потратить его на изучение языков», — любимая фраза родителей в этом месяце.

Суббота продолжение

Пришла к маме, смотрю на пустой чемодан. Мне купили новый чемодан - черный в большой крупный горох. Гламурненький. Я привязала к ручке красную ленточку, чтобы легче было узнать чемодан, когда он будет катиться по багажной ленте. Знаете, когда их много этих чемоданов, не так легко узнать свой. Красная ленточка мне в этом должна помочь.

Ладно, займусь делом: мама будет складывать чемодан за меня, а я буду записывать все, что она в него положит.

- Даже не знаю, с чего начать, - говорит мама. Сейчас она еще немножко посмотрит в пустой чемодан, потом вернется на кухню к своему ноутбуку и задаст вопрос в своем блоге. Вопрос будет какой-нибудь такой: "Граждане, need help (нужна помощь)! Сколько нужно футболок, трусов, носков, а также джинсов на месяц, человеку, уезжающему в лагерь?"

Ей напишут разных глупостей, мама еще слегка подождет. Чтобы побольше глупостей написали.

Знаете, как это обычно бывает, делаешь вид, что усиленно думаешь и откладываешь работу на потом. Потом мама устанет от всего, время не ждет, пора ложиться спать, вытащит с моей полки столько вещей, сколько влезет в чемодан. Безо всякой логики. И утрамбует все это в него же.

Чемодан все-таки очень модный получился. Черный в большой горох

Пришла мама с решительным видом. Сказала, что всех вещей должно быть по десять штук. Хорошо, что джинсов у меня всего три пары. Иначе пришлось бы покупать чемодан на пару размеров больше.

Воскресенье

Мы сидим в кафе с глупым названием "Гиппопотам" в Шереметьево. Часа четыре утра. В такое время проснуться сложно.

Родители решили, что мне надо выпить чай и съесть что-нибудь. Они все время тревожатся, не останусь ли я голодной. Родители все такие. Очень сильно заботятся о своих детях.

Полупустое кафе. Официантка усиленно делает вид, что не замечает нас. Удалось только чай с нее стрясти. Интересно, счет она будет нести с такой же скоростью? Мама активно машет ей рукой, безуспешно машет рукой. У нас еще почти час до того, как меня заберет стюардесса. Официантка не торопится совсем, непонятно, успею ли я что-нибудь съесть до посадки в самолет.

Папа удивляется, говорит, что не понимает, зачем такие кафе делают, в которых никто никого не обслуживает.

Нам всего лишь гамбургер заказать. Я знаю, что гамбургер - это вредно, но в меню кроме гамбургеров ничего нет. Мама считает, лучше съесть гамбургер, чем остаться голодной. Кроме нас еще несколько таких же бедолаг, желающих позавтракать в четыре часа утра. Официантка игнорирует всех. Может она еще тоже не проснулась. Ходит по кафе, а сама досматривает сны.

У нас еще целый час. В пять появится стюардесса и заберет меня в самолет. Возможно, кто-то и мог бы в моем возрасте лететь один, но это не про меня. Я точно знаю, что заблужусь в аэропорту и самолет улетит без меня.

Папа часто говорит, что у меня топографический кретинизм. Это когда человек никак не может запомнить дорогу, по которой он уже прошел.

Я с ним не спорю. Зачем? Возможно, он прав. Иногда он прав.

Успела полюбоваться на себя в туалете в аэропорту. Бледная, не выспавшаяся. Из уха торчит вата. У меня отит. Мы только два дня назад как прилетели из Турции. Ухо заболело еще там. Переныряла в море. Приехали и в тот же день к врачу. Сейчас ухо не болит. Врач разрешил путешествовать. Выписал капли и мазь. Капать три раза в день и закладывать мазь в ухо. Положили мне все это в чемодан. Я думаю, я не забуду про эти процедуры. Мама сильно сомневается. Она слишком хорошо меня знает. Но сомнения вслух не высказывает. Иначе, папа будет нервничать. Папа у нас правильный. Была бы его воля, никуда бы я не поехала. Как можно деточку отправлять с больным ухом в Англию? Он даже один раз задал этот вопрос вслух. Мама сделала вид, что ничего не услышала. В таких ситуациях она предпочитает не накалять обстановку.

Спросонья мы все немножко зомби. Пялимся в телевизор в кафе. Дома у нас нет ящика. Может и хорошо. Стоит его где-то увидеть, как тут же взгляд притягивается-втягивается прямо в экран. Я сняла очки с папы. Зрение у меня не очень, но очки носить не хочется. Не очень-то интересная история, когда тебя называют очкариком. Когда никто тебя не видит, можно позаимствовать очки у папы. Мама тоже не любит носить очки, хотя и у нее зрение так себе. Ей нравится смотреть на мир взглядом импрессиониста, уверяет она. Видели работы Моне? Это когда близко к картине подходишь, а там все такими крупными мазками, что в глазах рябит. Зато не видны разные ненужные подробности. Мама говорит, что гораздо интереснее додумывать реальность самостоятельно. Если бы мы все носили очки, у нас была бы семья очкариков. А так только папа - очкарик. Мы с мамой делаем вид, что у нас хорошее зрение. Хотя иногда я не узнаю знакомых на улицах и не здороваюсь. Они обижаются.

Мы все смотрим телевизор. Здесь много телевизоров, развешанных произвольно по кафе. Официанты отсутствуют. Гамбургера не допросишься. Зато телевизоров полно. Каждый из нас смотрит свой персональный телевизор, в зависимости от того, кто где сидит. На всех экранах одно и то же.

На экранах прыгуны прыгают в воду. Круто прыгают. Почти без брызг и синхронно. Похожи друг на друга как две капли воды, или мне так кажется. Одного роста, телосложения. И даже прически одинаковые. У меня зрение не очень. А очки у нас - одни на троих. И тут мама сняла папины очки с моего носа и нацепила на себя. Ей тоже хочется рассмотреть детали.

- Круто накачаны, - говорю я про прыгунов, - красивые.

- Да, мне тоже всегда нравились накачанные мальчики, - говорит мама, - вот, к примеру, твой папа.

Папа сегодня не в настроении. Похоже, он сильно волнуется. Показывает маме исподтишка тот самый палец в непристойном жесте. Они у меня так часто ведут себя как маленькие дети. Чувствую себя взрослой.

- Правильная реакция на накачанных мальчиков, - говорит мама папе, улыбаясь в ответ на его неприличный жест. Они думают, что я не замечаю их выходки или все равно не пойму. Родители - такими наивными бывают. Хотя мне очень даже неплохие родители достались. С ними, хотя бы, можно все обсуждать. Когда в классе я однажды сказала, что могу обсуждать с мамой все, одноклассники мне не поверили, сказали, что вру, что родителям никогда нельзя все рассказывать. Им не приходит в голову, что родители у всех разные.

Слева от нас лифт регулярно открывает свои двери, выплевывая разных пассажиров. Попадаются забавные. Большие мужчины со смешными дредами. Субтильные мальчики с татуировками везде, где только можно.

семья провожает героиню в самостоятельное путешествие

Моя мама - фотограф. Она любит обращать мое внимание на разное:

- Посмотри, какой силуэт у дерева. Береза - очень скучная. Ты только посмотри, как она выглядит. То ли дело - дуб, - Или, - обрати внимание, какие странные окна, и как они случайно расположены на этой стене. Ух ты, какие каблуки у девушки, - это называется - внимание к деталям. Раньше я пропускала мимо ушей ее замечания. Мотнешь головой, и от тебя сразу отстанут. Но в последнее время, мне и самой нравится разглядывать все вокруг себя.

Слева сидит грустный блондин, лет двадцати, снимающий на айфон юного мальчика за ноутбуком у другой стенки. Юный мальчик за ноутбуком весь извертелся, что-то пишет. Наверное роман. Про свою жизнь. Муки творчества в четыре утра в Шереметьево. Грустный блондин снимает, почти не скрываясь, юный мальчик не видит никого. Сейчас грустный блондин выложит это видео в инстаграмм, получит сто лайков и будет гордиться собой. Юный мальчик допишет пять страниц и тоже будет гордиться собой. Почему пять? Не знаю. Мне просто кажется, что пять. Я думаю, в Англии я тоже буду писать дневник. Блокнот у меня есть. Ручку попрошу у вожатых.

Мы только что спасли одного иностранца. Мы вечно чистим водостоки и спасаем кого-нибудь. Ну хорошо, водостоки в Турции мы чистили вместе с мамой. По турецкой деревне, где мы жили, проходят такие специальные желоба для воды. Мы в них еще мочим кепки, по дороге на море, чтобы жарко не было. Как-то идем мимо, а вода из водостока льется на землю. Мама решила, что нужно обязательно что-то сделать. Взяла палку, пыталась расчистить решетку. Это потом оказалось, что в некоторых местах водостоков есть решетка. Чего там только не было - от листвы, до гнилых лимонов. Зато вода потом вернулась в свое русло. Когда мы вытащили все гнилые лимоны, которые застряли в решетке.

Иностранец, юный блондин, отчаянно пытается самостоятельно зарегистрироваться на электронной стойке. Он только что стоял перед нами на стойку регистрации. К нему подошел русский, спросил, на какой рейс он стоит. Юноша помахал у него перед носом своим паспортом. Своим французским паспортом. Ничего не сказал. Но мы же тогда не знали, что он - иностранец. Выглядит как выглядим мы. Вид у него растерянный. Он уже сходил к девушке у стойки, и она отправила его самостоятельно регистрироваться. С регистрацией у него проблемы. Мы останавливаемся возле него.

- Ой, это - французский, - мама говорит ему по-английски, глядя на экран - ты не смог найти, где английский? - с участием в голосе.

- Просто я - француз, - отвечает он маме, улыбаясь. Кто бы мог подумать, что кроме англичан существуют еще и французы?

Он летит в Питер и никак не может понять, что написано в распечатке, какой у него номер самолета. Коллективным разумом за пару минут родители решают, где тот самый номер и он получает заветный билет. Его даже сразу как-то отпускает. Лицо меняется. Перестает быть таким напряженным. Он забывает нам сказать - спасибо. В четыре утра быть вежливым - непозволительная роскошь. Я понимаю, как это. Стоишь в чужой стране, пытаясь зарегистрироваться, ничего не получается. Никто вокруг не говорит ни по-французски, ни по-английски. Что делать, непонятно.

- Ну что это такое, ну почему все русские такие мрачные? - говорю я, пытаясь улыбаться в столь ранний час.

- Может тебе пора уже перестать концентрироваться на недостатках, - отвечает мне папа, кидая в мамину сторону укоризненный взгляд:

- Это все ты, - говорит он маме. Он считает, что не стоит при ребенке, то есть при мне, объяснять, сколько в нашей стране разных проблем, недостатков и всяких плохих вещей. Он считает, что нужно видеть только положительное во всем.

Мама говорит тихо папе, я пошла читать рекламное объявление:

- Какая у нас уже девочка большая. Такой тощий , ладный, модельный подросток, уже почти с меня ростом. Тебе нравится наша девочка?

Папа только улыбается. Я похожа на папу. Папа похож на свою маму. Так что я похожа на папу и на бабушку. У нас абсолютно одинаковые черные глаза. Кто-то может сказать, что черных глаз не бывает. Ему надо посмотреть в мои глаза. Тогда он возьмет свои слова обратно.

Я сегодня в нелепых серфинговых мальчишеских штанах по колено, которые мы вчера купили за триста рублей в местном супермаркете. Они фиолетовые с оранжевыми ромбами. Внутри были нижние сетчатые трусы, как это бывает в таких штанах для мальчишек. Мама их просто отрезала. Такие штаны высыхают за минуту. Сверху на мне синяя капюшонка с надписью - I am so cold. Она мне досталась в наследство от Лизы, моей подружки, и очень соответствует данной ситуации . Мне так холодно - раннее утро, да еще и спросонья. Ежусь вся. И сандалии у меня такие пляжные, открытые с дырками.

Мама опять шепчет папе, что я красивый такой, ладный тощий напуганный подросток. И круто одетый в этих дурацких, но очень крутых серфинговых штанах по колено.

Я делаю вид, что не слышу. Если родителям хочется гордиться своим ребенком, зачем им в этом мешать.

Мама моя все время рассказывает мне, что мода - это умение миксовать разные странные-дешевые-дорогие вещи, получая свой неповторимый стиль. Я теперь часто это делаю. Впрочем, в моем классе все считают, что я ужасно одеваюсь. Мне же почему-то кажется, что это они ужасно одеты. Мама говорит:

- Пожми плечом и отойди, если тебе какую-нибудь гадость говорят. Не обращай внимания.

Трудно не обращать внимания, когда говорят гадости. Но я стараюсь.

Я думаю, что у меня в первый раз такое длинное самостоятельное путешествие. Надеюсь, оно будет прекрасным. Хотя мне уже становится страшно. И если честно, не нравится эта идея с лагерем. Маме невозможно противостоять. Если она решила, что мне надо учить английский и в лагерь, приходится ехать. Хотя когда-нибудь я научусь сопротивляться.

Мы уходим из ресторана "Гиппопотам", где нам так и не выдали официанта с гамбургером.

В соседнем кафе быстро жарят картошку, дают коробку с собой и кетчуп сверху, и мы уже несемся передавать меня в руки стюардессе. Папа держит открытую коробку с жаренной картошкой, я так еще и не проснулась, меланхолично вытаскиваю одну за одной, не забывая макать в кетчуп. Мама отдает документы стюардессе.

Умка. Первый самостоятельный перелёт

Кстати, знаете, как называют в аэропорту таких детей, которые летят без родителей, с стюардессой? Мы когда подошли к стойке регистрации и дали девушке мой билет, она тут же позвонила кому-то и сказала:

- У нас - Умка.

Сразу себя маленькой почувствовала.

В этот момент к нам еще одна мама с мальчиком лет четырнадцати присоединилась. Он тоже летит с сопровождением в Англию. Он мне не нравится. Молчаливый и угрюмый.

Папа закрывает коробку с картошкой, отдает мне, я пытаюсь засунуть картошку в рюкзак, Папа объясняет, что так не надо, нужно тащить коробку в руке, потому что рассыпется по всему рюкзаку. Я сопротивляюсь. Мне не хочется нести и рюкзак и картошку. Стюардесса смотрит на нас с укоризной. Наверняка, мы уже опаздываем. Вмешивается. мама, отбирает у меня картошку, засовывает картошку в рюкзак, застегивает рюкзак, быстро обнимает меня, папа тоже быстро обнимает меня. В общем, скомканное такое прощание и мы уходим. Они сейчас точно поругаются из-за этой самой картошки.

Мама потом рассказывает, что они еще долго сидят в аэропорту, им сказали, чтобы они не уходили до взлета самолета. Мама, как всегда, считает, что можно уйти сразу, зачем ждать целых пятьдесят минут. За это время они успеют доехать до Мытищ, где мы живем, и если что потом вернуться. Папа, как последняя зануда, ее не слушает. Они пытаются дозвониться мне, я не беру трубку. Как-то так. Они сидят и ругаются, потому что мама хочет уже ехать домой, а папа ждет, пока самолет взлетит. Он у меня очень ответственный папа. Самолет наконец взлетает. На табло надпись - last call. Они едут домой.

Как-то так же какое-то время назад ровно на этом же рейсе мама отправляла моего брата Леву в Лондон, одного в его шестнадцать лет. И он также как я стоял неприкаянно, ужасно боялся. Ему надо было добраться самому из Лондона в Оксфорд и это было его самое первое взрослое путешествие.

Впрочем, чего это я. Я уже совсем не боюсь. Бояться нечего. Впереди меня ждет интересное приключение. Это я так себя утешаю.

Стюардесса проводит нас в самолет. Минут на десять раньше всех. Я хочу к окну, но этот гадкий мальчишка заходит первым и садится там, где я хотела сесть. Всю дорогу мы с ним молчим.

Когда приносят еду, я только-только заснула, меня будят и спрашивают, что я буду есть омлет или блины? Выбираю блины. Желудок мой спросонья сопротивляется, мне удается впихнуть в себя половину порции. Я делаю это, потому что кто знает, когда я буду есть в следующий раз. Отношения с едой у меня не очень. Я мало что ем. Мама говорит, что меня разбаловали бабушки. А мне кажется, что я просто такой родилась. До конца полета читаю Мураками.

Самолет приземлился, все вышли, а мы остались сидеть. Команда начала между собой переговариваться. Очень интересно их слушать.

- Кто пойдет в магазин? - спрашивает командир корабля.

И все сразу кричат:

- Я.

- Кто останется убираться? - и все молчат. Потом одна из стюардесс кричит:

- У меня тут дети, пока мы с ними не разберемся, никто никуда не пойдет. И все останутся в самолете.

В этот момент приходит английская служащая, не очень-то приятная. Забирает нас с мальчиком, который у окна сидел и молчал. Мне она совсем не нравится. Мы быстро проходим паспортный контроль, идем за багажом. Мой чемодан застрял на багажной ленте, я не могу его забрать. Они не помогают мне. Ни мальчик, ни эта служащая. Стоят и смотрят на меня молча. Приходится ждать второго круга. Им же хуже, теряют время. Со второй попытки удается сдернуть свой гламурненький чемодан. Хотя надо было его и на втором круге не снимать. Пусть бы еще покатался. Может быть тогда бы они помогли мне.

Мы выходим в аэропорт, нам на встречу идет приятная вожатая с кофе в руках. Она даже со мной немножко болтает. Я не знаю, как я ее понимаю, а уж как она меня понимает, так это вообще вопрос. Но понимает. Хотя может совсем не то понимает, что я пытаюсь сказать, откуда мне знать.

Такой длинный день получается. Сначала мы присоединяемся к группе детей в одном терминале. Потом долго едем на метро в другой аэропорт. И ждем там остальных детей. Всё это ужасно скучно. Я вдруг вспоминаю, что надо позвонить родителям. Вдруг они там с ума сходят от неизвестности. Наверняка, себе уже всяких ужасов про меня придумали. И какая я голодная, и какая я несчастная.

Встречи и недопонимания

Я звоню им, а они , можете себе представить, что они мне говорят? Первое, что они мне говорят?

Они хором в трубку:

- Ты не забыла про уши?

- Про Ушу? - спрашиваю я, и чувствую, что они думают, что я издеваюсь над ними.

- Нет, закапать в уши? Ты не забыла закапать в уши? - кричат они мне, как будто без этого весь мир перевернется, встанет на уши и закончит свое существование

Ушу я встретила в Турции. В маленькой деревне Чирали, где мы отдыхали этим летом. Я плавала в бассейне и наблюдала за ним. Совсем нечем заняться в этом отеле. Это был единственный мальчик моего возраста. К тому же безумный красавчик. Я таких в жизни никогда не встречала. Я вроде как случайно улыбнулась ему. А он вроде бы случайно помахал мне рукой. Не знаю, как мы понимали друг друга. Но последних три дня мы провели вместе - ныряли друг за другом, гоняли наперегонки на великах, как сумасшедшие и качались в гамаках под оглушительный свист цикад, пока наши родители глушили виски.

Уши на прощание сказал:

- Мы наверное никогда больше не увидимся, - впрочем я не знаю, как я его понимала и это ли он мне сказал, кто знает. С английским у меня не очень-то. Но он точно это сказал, я почувствовала.

- Я вам не буду часто звонить, чтобы у меня было больше шансов быстрее заговорить по-английски, - сообщила я родителям.

В тот момент я и вправду так думала, что постараюсь как можно меньше говорить и думать по-русски, чтобы побыстрее уж покончить с изучением английского. Но как известно - благими намерениям….

Наконец-то в очередном аэропорту мы встретились с очередной последней группой и сели в автобус. И это было опять очень долго и очень скучно, мне дали подушку, я немножко поспала. Проснулась от остановки, оказалось мы уже приехали. Это был не мой лагерь, мы высадили часть детей и поехали дальше.

На этой же остановке, у нас собрали паспорта. Как-то все было не быстро, я познакомилась с маленькой русской девочкой, чтобы хоть как-то убить время. Мы болтаем с ней по-русски, к нам подходит взъерошенный мальчик и спрашивает радостно:

- Вы русские?

Я смотрю на мальчика. Длинный, худой, не самый прекрасный мальчик на земле лет шестнадцати .

Отвечаю ему:

- No we are not Russian (Нет, мы не русские)

Он странно смотрит на нас, с сожалением смотрит, и отходит. Возвращается через пару минут:

- Но вы же понимаете меня, - говорит он

- No, we don't, - отвечаю торопливо. Мне очень смешно.

- Все, я понял, вы - русские. Нечего притворяться. И акцент у тебя абсолютно русский.

- Хорошо, я - русская, - говорю я ему, - и что дальше? - это наверное не очень-то вежливо так отвечать, моей маме было бы стыдно за меня, но он мне совсем не нравится. Этот мальчик. Меня только смущает, что он так сильно обрадовался, когда услышал, что я говорю по-русски. У него на лице написано: "Ну наконец-то встретил русских, наконец-то я встретил своих!"

Он молчит. Я поворачиваюсь к своей новой знакомой и продолжаю с ней болтать.

- Меня Никита зовут, если что, - говорит он мне и уходит.

- А я - Варя, - кричу я ему вслед.

Знакомство и слёзы

Наконец-то доехали до лагеря. Из окна автобуса виден огромный старинный дом, я бы даже его нарисовала, если бы у меня было время и краски. Дом впечатляет, видимо, в нем мы будем жить.

Чуть позже мы с чемоданами стоим в офисе. Рядом со мной Никита.

Все остальные, приехавшие с нами, столпились вокруг двух столов. Галдят, суету развели. Мы стоим в полном недоумении, что делать непонятно.

- Ладно, ты как хочешь, - говорю я Никите, он мне уже не кажется таким отвратительным, каким показался в первую минуту, - а я пойду разбираться.

Я бодро подхожу к столу, мне говорят:

- Do you have money? (у тебя есть деньги?)

Мама дала мне с собой сто фунтов. Объяснила, что их надо сдать в офис, откуда мне их будут выдавать по чуть-чуть. Видимо, это я сейчас и должна сделать.

Сдаю деньги, нас выводят в коридор, где мы садимся на пол. Вожатый что-то долго говорит, долго и непонятно. Не понимаю ни словечка, начинаю засыпать и в этот момент кто-то толкает меня в бок. Опять надо куда-то идти. Я вижу Никиту, но успеваю ему сказать только:

- Привет, - нам уже опять пора идти.

Вожатые выстроились с двух в сторон, образовав длинный коридор, и мы по одному проходим в столовую. Первый вожатый говорит, что у меня отличные шорты, вторая спрашивает, как меня зовут, третий - откуда я. Следующие пять хором опять про шорты. Какие они отличные. Еще один оценил мою толстовку с надписью “I am too cold”. И все в таком же духе. И все это на английском. А я иду и думаю, как я буду счастлива, когда наконец они все замолчат и воцарится тишина. При этом не перестаю улыбаться. Хотя, мне кажется, каждый видит, как сильно я испугана.

В столовой еда намного лучше, чем я ожидала. В русских лагерях, куда я ездила до этого, кормили не очень-то. Я даже брала с собой ролтон, чтобы не умереть от голода. Это такая лапша, которую заливаешь кипятком и можно сразу есть. Только вожатые ругались, они считали, что ролтон - это вредная еда. Даже если она вредная, лучше есть что-то, чем ничего. Поэтому мне приходилось в русских лагерях есть ролтон в шкафу. Шкаф мы называли “Нарнией”

После ужина меня отвели в мой отряд. Я буду жить в комнате, где еще восемь девочек живет. К сожалению, эта комната с очень высокими потолками и одним окном где-то там наверху. Так высоко, что в него даже не заглянешь. В комнате - полумрак. Не хотелось бы мне жить в этой комнате целый месяц. В комнате - двухэтажные кровати. Моя кровать на втором ярусе. Всегда мечтала спать на втором ярусе. Это оказывается не очень-то удобно, когда твой чемодан под кроватью.

В отряде: три американца, три француза, парочка итальянцев, две испанки, остальные - англичане. Ну и я - русская. Когда все узнали. что я из России и приехала на месяц, все очень удивились. Наверное, русские к ним не часто заезжают.

На первый взгляд, все очень дружелюбные и улыбчивые.

После заселения началось мероприятие, чтобы мы получше познакомились друг с другом. Играли в какую-то игру, я даже сразу не въехала, что надо делать. Но потом разобралась, через полчаса. Хорошо, что я сидела в конце и у меня было на это время. Играли в правду-неправду. Я сказала, что мне двенадцать лет и у меня есть собака. И все сказали, что мне не может быть двенадцать лет, я выгляжу на все одиннадцать. А то, что у меня нет собаки, про это никто и не мог подумать. Подружилась с девочками-испанками. Их зовут Карлота и Виктория. Мне сначала показалось, что Виктория - русская. Я всегда считала, что таким именем могут назвать только русскую девочку.

Вечером я звоню маме, рассказываю про свой первый день. К вечеру мне становится скучно, одиноко и очень грустно. Мне надо срочно поговорить с родным человеком. Мысль о том, что не стоит говорить по-русски куда-то делась.

Родители, конечно, переживают за меня. Сами выпихнули из дома, и еще и переживают. Удивительные люди.

Когда я первый раз поехала в русский лагерь, они тоже переживали. Переживали до того момента, как я им сказала:

- Все отлично, папочка и мамочка, мы сдвинули кровати и прыгаем на них со шкафа, - они тогда сразу успокоились. И больше не волновались

Сегодня я звоню им раза три. Потому что мне очень грустно. Уже отбой, девочки в комнате очень громко разговаривают, мешают мне спать. Я прошу их не шуметь, но это действует недолго. Они опять шумят. Некоторым девочкам удалось уснуть. Я не могу спать, когда так шумно. Я слезаю с кровати, начинаю искать телефон в чемодане. Девочки беспокоятся. Спрашивают, что я делаю.

Говорю, что ищу телефон. Они светят мне фонариком. Какие добрые девочки, но лучше бы они уже спали. Нахожу телефон, звоню родителям и рыдаю им в трубку. Родители дают бесполезные советы: заткнуть уши берушами, не обращать внимания, пожаловаться вожатым. Также зачем-то напоминают мне, как я сама в русском лагере мешала спать другим ребятам. Злюсь на родителей. Девочки пугаются, слыша мои рыдания, сразу затихают. Мне удается уснуть.

Лезу вверх, боюсь внутри

Разбудили рано. Спросонья холодно. На завтрак кормили так себе. Меня вызвали в офис, спрашивали, где мой обратный билет. Мама дала мне папку с документами. я отнесла им эту папку. Менеджер не смог найти обратный билет в этой папке. Пришлось звонить маме. Мама обещала написать в лагерь письмо. Проблема в том, что я толком ничего и объяснить не могу. Мой английский по-прежнему не очень.

После завтрака активитис. Так по-английски называются мероприятия.

На первом, по столбу, из которого торчат специальные держалки, надо залезть до самого верха, прыгнуть, допрыгнуть до перекладины, висящей на веревке в метре от столба. Конечно же, меня страховала вожатая. Я была в специальном приспособлении. Поэтому, когда не допрыгнула до перекладины и полетела вниз, не долетела до земли и не разбилась. Меня спружинило, я улетела обратно почти в самое небо. Адреналина зато выработалось.

А вот если бы я допрыгнула до перекладины, вниз падать было бы куда как мягче. Все остальные сидели и смотрели на это. Ждали своей очереди. После я сидела вместе со всеми. И смотрела, как следующий из нашей группы карабкается на столб.

Ребята из группы пытались со мной общаться. Им точно не нравился мой плохой английский. Это только Уша мог терпеливо ждать, пока я пыталась вспомнить, как это будет по-английски и сложить слова в фразу. Здесь нет таких как Уша. Уша далеко. Мальчик с котом, который ждет тебя, лежа в гамаке. Зачем-то все испортил, когда спросил, можно ли меня поцеловать.

Похоже, этот месяц придется прожить в одиночестве.

В первый день в лагере столько всего происходит. Голова кругом.

После того, как все залезли на столб и благополучно с него свалились, я оказалась не одна такая - никто не смог допрыгнуть до перекладины, отправились лазать по веревкам, натянутыми между деревьями.

Как в Испании. Пару лет назад , мы проводили лето в Испании. Мама у меня - любитель все время ходить. Уверяет, что это очень полезно в том числе и для мозга. Каждый день мы брели с ней в соседний городок, через горы в специальный парк, где вот также были протянуты веревки между деревьями.

Каждый день мама покупала мне билет на новую трассу. Сначала это были простые маршруты. Но какая-то очередная трасса, оказалась очень сложной. Мне не хватило роста, я не могла дотянуться до веревки, которая шла надо мной и застряла. Сидела наверху и плакала.

Мама у меня совсем безжалостная. Сама она по этим трассам не ходила. У нее спина болит. Стояла внизу и полезные советы давала. Я сижу на дереве и рыдаю, говорю, что мне надо срочно слезть, я не хочу дальше идти. А она снизу мне объясняет - продолжай идти, не сдавайся, у тебя все получится.

Я ей:

- Какая же я глупая, зачем же я сюда полезла? Мне надо срочно отсюда слезть.

- Нет, - отвечала бесчувственная мама, - не получится, во-первых, потому что заплачено, - видимо, она так шутила, у нее шутки иногда абсолютно глупые, - во-вторых, потому что уже не спустишься, обратного пути нет, сама посмотри, как ты сможешь отсюда слезть? В-третьих, и только так куется храбрость, - хотя вот это вот - абсолютная глупость, конечно. Про храбрость. Кому она эта храбрость нужна, особенно, когда этот кто-то сидит на дереве и плачет? Смешно, конечно, но я потом собой гордилась. Когда мне удалось оттуда слезть.

В чем она была права в тот момент - слезть мне бы все равно не удалось. В этом-то самое страшное и заключалось - встал на трассу, придется дойти до конца, даже если уже сил больше нет и все поджилки трясутся.

Мама сходила, позвала служащего и он мне помог преодолеть страшный участок.

В нашем лагере на этой трассе на одном участке было так страшно, что я сразу вспомнила и про Испанию, и про свои страхи, это помогло мне, и я справилась. Хотя мысль, что даже если я упаду с дерева, страховка не даст мне далеко улететь, очень вдохновляла.